Химеры Апокалипсиса

ГЛАВА 5

ГРЕШНИК ПОНЕС КАРУ:

ОЧЕЕДНОЕ ВОЗМЕЗДИЕ АНГЕЛОВ?

— этими и подобными заголовками наутро пестрели все лондонские газеты. В десять утра меня разбудил Морган, но не звонком, а визитом. Тихорецкий уже был на работе, так что безупречному, как всегда, детективу, дверь пришлось открывать мне. Сонная, растрепанная и полуодетая, я никак не могла вникнуть в то, что говорил мне Морган (смущенно отводя взгляд от моих голых ног).

— Ничего не понимаю, — проворчала я, отнимая у него стопку газет. — Кого убили?

— Убит начальник детского приюта 'Дом Надежды', - терпеливо повторил детектив. — Некий Кевин Гилмор. Найден ночью распятым на дверях одной из неохристианских церквей. Что интересно, свой детский дом этот Гилмор основал на средства, полученные от пожертвований неохристианской паствы. Я уже звонил Джо — и тут выяснилось, что у них этот господин несколько лет назад проходил по делу о растлении несовершеннолетних. Тогда все замяли, Гилмора отпустили за недостаточностью доказательств. За эти годы жалоб на него не поступало ни разу, ничего подозрительного за ним не замечали, вел он себя образцово-показательно. Хотя пресса еще долго перемывала ему косточки. И вот…

— Так это снова дело рук наших Ангелов?

— Все признаки налицо. Снова выжженный на лбу крест, искаженные ужасом черты, инфаркт, записка…

— И никто не видел убийцу? Неужели он так просто убил Гилмора прямо на пороге церкви, а потом три часа возился, приколачивая его к двери?

— Его не у церкви убили, это ясно. Уже мертвого притащили и прибили гвоздями у входа. Никто ничего не видел и не слышал. Если и были какие-то следы, за ночь все уничтожил ливень.

— Фигово, — прокомментировала я уныло.

Мы сидели на диване друг напротив друга. Взгляд детектива случайно (а быть может, совсем и не случайно) упал на мою грудь, видневшуюся в широком вырезе рубашки.

— Крестик? — удивился он. — С каких это пор ты стала набожной, Энджи? Насколько мне помнится, ты никогда…

— Неважно, — отрезала я поспешно. — Это мое дело.

Ответом на мою грубость был, как всегда, лишь сдержанный вздох. Детектив был само ангельское терпение.

— Что ж, одевайся. Я жду тебя снаружи. — только и сказал он.

— Мы куда-то едем?

— Да, есть у меня одна мыслишка, надо проверить. Ты со мной?

— Естественно, Холмс.

Спустя полчаса мы уже спускались в подземку. В вагоне, забитом до отказа, нам пришлось тесно прижаться друг к другу. Каким наслаждением было ощущать щекой твердость широкой груди Моргана, вдыхать аромат его кожи, круживший голову сильнее всякой парфюмерии! Я едва сдерживалась, чтобы не зажмуриться и не заурчать от удовольствия, как это делала Клео в ответ на мою ласку. Вдруг, повернув голову, я увидела наше отражение в стекле широкого окна. Морган, наклонив голову, одной рукой держал меня за плечо, а другой несмело, осторожно касался моих волос. Он не видел, что я за ним наблюдаю, но стоило мне чуть шевельнуться, и детектив немедленно отдернул руку. Лицо у него было страшно смущенное.

Мы вышли в центре. Уже поднявшись на поверхность, краем глаза я вдруг уловила какое-то быстрое движение сбоку и резко оглянулась. В потоке толпы, спускавшейся вниз, промелькнула темная фигура, ветер колыхнул белые локоны, и наваждение исчезло, оставив после себя странное ощущение, словно кто-то незримо коснулся щеки холодными пальцами. Вздрогнув, я потерла ладонью кожу.

— Энджи, — Морган обеспокоенно тронул меня за плечо.

— Все в порядке. Показалось…

Давящая сердце тяжесть никак не хотела меня отпускать. Через каждые пять шагов я непроизвольно оборачивалась, с непонятным мне самой волнением упираясь взглядом в возвышавшуюся над толпой табличку с надписью 'underground'4.

Мы не дошли и до первого поворота. Припоминая события того дня, я так и не могу с определенностью сказать, что обрушилось на нас первым — то ли звук страшного взрыва, то ли ужасные крики людей, то ли волна горячего воздуха и обломки зданий… Помню лишь, как упала плашмя на асфальт, пребольно ободрав щеку и ладони, как Морган тяжело навалился сверху, прижал меня к земле, закрывая собственным телом, а сверху посыпались крупные щепы — как потом выяснилось, от рекламного щита. Волосы упали на глаза, по лбу бежала струйка крови, я была слишком ошеломлена, чтобы понимать и замечать происходящее вокруг, но в память врезался вид искореженной видеофонной будки у зиявшего темным провала входа в метро, и среди осколков — какое-то кровавое месиво, наряженное в обрывки розовой курточки и модной юбки, а неподалеку — опрокинутая детская коляска с вывороченными в разные стороны колесами.

Спустя час я сидела на тротуаре в стороне от полчищ полицейских, спасателей, пожарников, врачей, журналистов и любопытных, укрытая одеялом и вся обклеенная кусками пластыря, прижимая ладонь к перевязанному лбу. Морган, отделавшийся ушибом спины и несколькими неглубокими порезами, сидел у моих ног, смотрел испуганно. Мое молчание и отрешенный взгляд убедили его в том, что я нахожусь в состоянии шока. А я… я и не могла с точностью сказать, что именно чувствовала в тот момент. Скорое всего, ничего. Перед глазами все еще стола темная высокая фигура и летящие белые локоны.

Нам сказали, что мы родились в рубашке. Очень немногие из тех, что находились в такой непосредственной близости от входа в метро, отделались столь же незначительными ранениями. Подавляющее большинство уцелевших после взрыва срочно развезли по больницам. Несколько сотен погибло.

'Странно', - подумалось мне, — 'после смерти мамы я столько раз искала смерть, столько раз попадала в переделки, из которых едва ли не единственная выходила без единой царапины. Такси, на которых я ездила, попадали в аварии, машины всмятку — а я цела; лифт в здании, едва я из него вышла, сорвался с ужасающей высоты; на дорогу прямо передо мной как-то раз упал кусок гранита и разбился у моих ног… и вот теперь… словно сам Бог смеется надо мной, не желая принимать к себе. Впрочем, сейчас, когда в мою жизнь вошел Морган, я не так уж уверена, что хочу смерти…'

— Взрыв не был случайностью, — пробормотала я, стряхнув оцепенение. — Его устроил тот, кого я видела в лавке…

— Почему ты сразу мне о нем не рассказала? — впервые на моей памяти детектив вышел из себя. Лицо его походило на высеченную в скале маску гнева.

Через несколько часов после катастрофы мы сидели в маленькой кофейне, выбрав столик в углу — слишком уж много любопытных глаз следили за нами. Морган накрыл мои руки ладонью со сбитыми костяшками, смотрел с укором. Я отвела взгляд.

— Ну что я могла тебе рассказать? Ведь это был просто какой-то покупатель, мне не знакомый. Странноватый, даже жуткий — да, но это же не основание для обвинений. А мой обморок… Такое случается со всеми. Возможно, все это дело меня слегка… переутомило.

— Но ты сказала, что этот мужчина был очень похож на того, который проник в твой дом!

— Ну да… Правда, в ту ночь было темно, да и в лавке тоже… Понимаешь, это странное ощущение, которое он мне внушал, его не объяснишь! Словно я его давно знаю… словно он одновременно страшно притягивает к себе и отталкивает. Его невозможно не заметить, не запомнить. Он очень… привлекателен. Поэтому я почти уверена, что именно его заметила на станции метро. Скорее всего, взрыв — его рук дело.

— Если так, то и он должен был неизбежно погибнуть…

— Да. Но… — я замялась. — Что, если я скажу тебе, что он… не вполне человек?

— Как это?

— Я не знаю, не знаю… У него такие глаза… Когда он смотрит на тебя, сердце леденеет в груди и страшно кружится голова. Когда он коснулся меня, словно ток прошел через все мое тело, понимаешь?

— Нет. — сухо ответил Морган.

Тон его голоса заставил меня удивленно вскинуть на него глаза. Впервые он говорил со мной так отстраненно, а смотрел так мрачно. Кулаки его сжимались при упоминании о моем незнакомце. Внезапная догадка озарила меня.

— Да ты ревнуешь! — почти выкрикнула я и сама рассмеялась этой мысли.

— Не понимаю. — холод его голоса мог бы заморозить все океаны мира. — Кого и к кому?

Я сникла.

— Никого… Ты прав.

— Энджи…

— Нет, послушай, Морган. До того, как случился взрыв, ты упоминал, что у тебя имеются какие-то соображения по нашему делу. Куда ты меня вез? Что выяснил?

— А, да… Помнишь, я говорил тебе, что последняя жертва Ангелов — Кевин Гилмор — привлекался пару лет назад по делу о растлении своих подопечных?

— Да, и что?

— А то, что я нашел одного из тех подростков, которые обвинили господина Гилмора в развратных действиях. Сейчас этот паренек уже не живет в приюте. Ему двадцать лет, он работает официантом в одном ресторанчике. Зовут Дэвид Грей. Было бы неплохо с ним поговорить…

— Конечно! Парень мог затаить злобу на оправданного судом извращенца. Думаешь, убийство — его рук дело?

— Ну… Не берусь утверждать, но вполне вероятно, что он что-то знает.

— Так поехали!

— Ты хорошо себя чувствуешь? Сотрясения нет, но…

— Я в норме, мой ангел-хранитель.

Морган удивленно улыбнулся.

— Ангел-хранитель?

— Так тебя назвал тот чокнутый старик из клиники. Сказал, ты мой ангел-хранитель. Я начинаю подумывать, что он был прав…

…Дэвид (Давид — еще один библейский персонаж, блин), симпатичный курносый паренек, хмуро глянул на нас, когда Морган показал удостоверение детектива и попросил уделить ему пару минут. Отложив нагруженный грязной посудой поднос, парень со вздохом пригласил нас в служебное помещение.

— Вы это насчет Гилмора, да? — поинтересовался он, как мне показалось, с вызовом.

— С чего вы взяли?

— Да ведь все газеты это дело раструбили. Поделом старому ублюдку, — с мрачным удовлетворением добавил он.

Морган заинтересованно приподнял бровь.

— Вы что, меня подозреваете? — осведомился парнишка.

— Пока еще нет, но было бы хорошо, если б вы рассказали, где были в ночь убийства.

— Ха! Да тут я был, пахал в ночную смену. Спросите у хозяина, господин детектив.

— Так. Ясно. Мы это проверим. Ну а теперь давайте вернемся у тому времени, когда вы жили в приюте. Вы были одним из тех подростков, из-за которых затеяли суд?

Дэвид немедленно набычился.

— Да, и что с того, мистер?

— Скажите нам, Дэвид, — только честно, прошу вас, — это важно для расследования: Гилмор действительно был виновен? Его оправдали, но…

— Да, оправдали, — сказал, словно плюнул, мальчишка. Его глаза были полны ненависти и презрения. — В этом гребаном мире не осталось честных судей. Эта продажная свинья его отпустила.

— То есть, вы утверждаете, что Гилмор заслужил наказание?

— Точно. Знаете, я даже рад, что эти психи из секты так с ним расправились. Если б его и засадили в тюрьму, долго бы он там не просидел. Такие люди всегда избегают правосудия. Можете подозревать меня сколько угодно, я все равно не виновен, хотя сам бы с превеликим удовольствием прикончил эту мразь.

— Хм. — Морган с несколько смущенным видом покосился в мою сторону. Я сделала невозмутимое лицо. Слыхали ругательства и покрепче.

Перекинувшись парой слов с владельцем ресторанчика, мы вернулись на улицу. Молча зашагали по сырому тротуару с причудливо впечатанным узором из мертвых листьев. В городе гулял осенний ветер, в котором угадывалось дыхание близкой зимы, и серое небо прогнулось так низко, что, казалось, задевало шпили старинных зданий. Ветер шевелил волосы Моргана, и мне вдруг отчаянно захотелось протянуть руку и пригладить его растрепанные, густые вихры. Почему всю жизнь приходится подавлять импульсивные, но самые правильные, желания?

— Грешники, — вздохнул, наконец, мой молчаливый спутник. — Все они были грешниками, неважно, раскаявшимися ли. Кара постигла всех и, скорее всего, будет постигать и впредь. Их вычисляют и убивают в назидание другим… Но кто мог узнать настолько грязные и потаенные факты из их биографии? Ума не приложу.

— В любом случае, убийц следует отыскать и предать в руки правосудия, — моя фраза прозвучала несколько напыщенно, и я поспешно добавила: — Как бы ни порочны были эти люди, никто не имеет права творить самосуд. Так недолго до полной анархии. Есть суд, пусть он и занимается наказанием преступников.

— По словам нашего юного друга, в наше время справедливых судов не бывает.

— Да. В чем-то он прав. Но эти Ангелы слишком пристрастны. Завтра я, допустим, убью человека в целях самозащиты, а на следующее утро меня найдут распятой на дверях церкви. Это справедливо, по-твоему?

— Ты утрируешь, Энджи. Это не было бы грехом, хоть и нарушением заповеди. Проступки наших убитых были куда как серьезнее.

— Ты что же, оправдываешь Ангелов?

— Нет, конечно. Нет. Тем более, они угрожали и тебе. Кстати, Квик прислал своего человека?

— Да, какого-то молокососа по имени Майк. Парень с виду ничего, обещал не докучать излишним вниманием. Но я все еще думаю, что эти меры — излишни…

— Даже слышать ничего не хочу. Кто-то явно преследует тебя, а ты ведешь себя, как упрямый непослушный ребенок. Впрочем, ты и есть ребенок. Не знаю, как я отпущу тебя одну в Россию.

Я оглянулась на детектива с неприкрытым изумлением. Тот сконфузился, закашлялся и быстро перевел разговор на 'отвратительную' погоду; я опустила глаза, пряча под воротником френча наверняка глупую улыбку.

Вечером я оказалась в доме одна — не считая Клео. Тихорецкий, впервые на моей памяти посетив парикмахерскую, надев новый костюм и гладко выбрив бледную физиономию, отправился на романтическое свидание. Потрясая перед моим изумленным носом букетом кроваво-красных роз, он взволнованно вопрошал, не обижусь ли я, если ночью он (все может быть, она девушка современных взглядов) домой он вернется не один. Я рассмеялась и вытолкала его за дверь.

'Хотела бы я поближе познакомиться с холостяцкой берлогой детектива Фэйра', - грустно думала я, утонув в недрах уютного кресла в обнимку с бутылкой красного вина. За окном полз молочный, густой как сахарная вата туман, делая мир каким-то нереальным, призрачным. Интересно, в Москве бывают подобные туманные ночи? Ночи, которые бы напоминали мне черные глаза моего англичанина?..

Поднявшись, я включила камин, собрала на поднос грязную посуду, захватила пустую бутылку и направилась в кухню. Мимо меня по коридору, едва не сшибив с ног, ураганом промчалась Клео и с проворством тушканчика запрыгала вверх по лестнице. 'Должно быть, в подвале снова крысы завелись', - подумала я недовольно. Клео страшно боялась крыс — этот факт служил источником постоянных насмешек над ней Тихорецкого. Я задумчиво проводила взглядом любимицу. Кто еще мог так напугать кошку?

Когда я вернулась в гостиную, в моем кресле напротив камина кто-то сидел. Мужчина. Его белые длинные волосы казались красными в свете огня. Глаза на затемненном лице сверкали двумя узкими кинжальными лезвиями.

Вскрикнув, я развернулась, метнулась к двери… и уткнулась носом в широкую и твердую, как камень, грудь. Две сильные руки неторопливо взяли меня за плечи, повернули, провели вглубь комнаты и усадили на диван. После этого ночной гость с легким шуршанием уселся напротив и дружелюбно заметил:

— Какой прелестный халатик. Цвет индиго, мой ангел, тебе удивительно к лицу. Ты само очарование. Если бы не этот синяк на лбу… Пожалуй, со взрывом я переусердствовал.

— К…кто ты? — я не могла пошевелиться, скованная ужасом. В голове билась одна-единственная мысль — как дать знак дежурившему у дома полицейскому. Который, кстати, прозевал таки вторжение убийцы.

— Ммм… кто я? Не поверишь, сколько раз мне задавали этот вопрос и как сложно на него ответить. Я уже порядком устал на него отвечать… и знать наперед все последующие вопросы. Но ты ведь и сама знаешь, кто я. Не так ли? Обрати внимание, дитя мое — я говорю с тобой на твоем родном языке…

Я сглотнула. Незнакомец был прав.

— Я… я знаю, кто ты. Ты был там, в магазине… и в метро.

— И у тебя дома.

— Да…Как ты вошел?

— О, умоляю тебя! — фыркнул гость, красиво запрокидывая голову.

— Ты один из Ангелов?

— Был когда-то.

Мужчина перестал улыбаться, наклонил голову, приковал ко мне взгляд своих необыкновенных зеленых глаз. Во мне все похолодело — на миг мне почудились летящие на ветру космы, сияющий меч, оскаленная пасть, горящие адским пламенем глаза, черные крылья, рокочущий разъяренным океаном голос… Потом туман перед глазами рассеялся, и ангельски красивый мужчина в кресле напротив кокетливо тряхнул льняными локонами.

— Нет, ты не ангел, — сглотнув, прошептала я. — Я поняла, кто ты.

— Даже не назовешь по имени? Хотя, ты права — их так много, этих имен… и я даже не знаю, какое мне нравится больше. Ну а зачем я пришел, догадываешься?

— Нет.

— Придется популярно объяснить. Понимаешь, к тем, другим, я являлся во всем блеске — неземной свет, белые крылья, голос с неба… Мишура. Но тебя я не хотел унижать подобным маскарадом. Ты не такая, как они, ты особенный, седьмой ангел, уникальный, самый сильный. Ты не клюнула бы. Какой из меня Михаил? — незнакомец хихикнул. — Вижу, ты не до конца понимаешь. Хорошо, времени у нас — вечность. Я все расскажу. Только позволь — поговорим мы в более приятном месте. Дай-ка выбрать…. Ага! Тебе понравится.

Огонь в камине вдруг взревел раненым зверем, взметнулся ввысь, на миг ослепив, а когда я решилась приоткрыть глаза, им предстало поразительное зрелище.

Огромный сад. Легкое кружево белых беседок, ажурные мостики. Прозрачный ручей, высеребренный луной водопад, ниспадающий с обомшелой живописной скалы. Цветы — фиолетовые, синие, индиговые, в тон лиловой траве — кружащие голову ароматом дикого меда. Павлины на аллеях. Деревья с золотисто-зеленой, шуршащей, точно фольга, листвой. Где-то шумит море; вдали, отпечатавшись на фоне огромной оранжевой луны, возвышаются шпили прекрасного средневекового замка. Ночь, смотрящая на землю миллиардами крупных звезд. Трель соловья. Поющие сверчки. Россыпь светлячков на траве.

Охнув, я покачнулась. Все поплыло перед глазами. Крепкая рука ухватила под локоть, усадила на скамеечку. Взгляд мой упал вниз, я изумленно выдохнула — по земле стелился подол моего пышного платья из красного шелка. Что за наваждение…

— Но какое прекрасное наваждение, не правда ли? — самодовольно шепнул на ухо уже знакомый голос. Я повернула голову.

Мой гость стоял, скрестив руки на груди, а за его спиной развевался черный шлейф мантии. Кожаный костюм он сменил на старинный бархатный камзол и бриджи и напоминал классического персонажа какого-нибудь исторического романа. Отбрасываемая им тень корчилась и плясала на земле, выгибая ломаные крылья.

— Сатана, — с отвращением произнесла я.

— Можешь называть меня воплощением тьмы, исчадием ада, лукавым, наконец, если тебе так противно произносить это слово, — позволил он и благосклонно улыбнулся. Улыбка вышла издевательской.

— Чего тебе надо от меня?

— А вот это уже деловой разговор. Я в тебе не ошибся. Ему, — тут Сатана с ироничной усмешкой воздел очи горе, — повезло с ангелом. Впрочем, это не суть важно, поскольку я собираюсь переманить тебя.

— Я все еще не понимаю, — сухо заметила я. Я сама поражалась своему хладнокровию. Пожалуй, единственное, что удерживало меня от истерики — смутное чувство нереальности, невозможности происходящего. Вот посмеется Тихорецкий… Пожалуй, пора мне пополнить ряды пациентов психиатрической клиники. А может, промелькнула безумная мысль, меня накачали наркотиками-галлюциногенами?

— Какие глупости, — фыркнул лже-Михаил. — Уж я-то более реален, чем этот ваш неуловимый, незримый Бог. Я мог бы сказать, что он слишком надменен и считает ниже своего достоинства ходить среди смертных, но тебе лгать не стану… хотя я и отец лжи. Просто это не в его правилах… Политика невмешательства! Отличная от моей. Уж я-то не брезгую сам решать свои дела с людьми и уж куда более благосклонен к их маленьким нуждам. Но я вижу, ты заскучала. Что ж, у тебя есть вопросы?

— Есть.

— О да. У вас всегда есть вопросы. Слушаю тебя.

— Первое — что за история с этими Ангелами? Кто они? Причем тут я? И ты? Второе — зачем тебе я? И третье…

— Стоп, стоп, — засмеялся Сатана. — Столько вопросов сразу! Давай по порядку. Об Ангелах. Хм… Правда в том, что по земле меж людей бродят посланники как Бога, так и Дьявола — и очень большая часть их и не подозревает о своей сущности. Но они — как бы тебе пояснить — словно запрограммированы на определенные поступки, подсознательно. Скажем, помогают воплотить замысел Бога — или опять же Дьявола — на земле. Так вот, скоро — действительно скоро, уже на твоем веку, Ангелина — грядет Апокалипсис, и мы с Богом (презрительная усмешка) готовим армии Света и Тьмы для решающей битвы. Ты, наверное, знаешь, что битва эта будет иметь место не на земле, среди смертных, но вестись будет душами мертвых людей, ангелами и демонами. А это значит, что чем больше душ мы заполучим, тем выше наши шансы на хм, скажем так, успех. И тут ваш Господь начинает проигрывать. Он ни за что не вмешается в ход событий на земле, никогда своей волей не приведет человека к гибели, никогда силой не вынудит его обратиться в веру и после смерти пополнить ряды Божьих ангелов. Я же не упускаю свой шанс. Я появляюсь в сотнях мест на свете одновременно, лестью, посулами, соблазнами или угрозами склоняю души на свою сторону, прибираю их к рукам. Мое войско ширится. Но этого мне мало! Самой большой силой обладают совращенные невинные души. Высшее счастье для демона — совратить чистую душу ангела. Как ни странно, именно в Лондоне в один час собрались волей судьбы все семь Ангелов Апокалипсиса — главные ангелы Бога, с которых и начнется Судный День. Половина из них и не догадывалась о своем предназначении — как и ты. Они должны были дождаться своего часа. Но я вмешался, и весьма находчиво! Я пришел к остроумному способу одновременно совратить души ангелов и заполучить души грешников в свое войско. Знаешь, как я это сделал?

— Начинаю догадываться, — прошептала я, озаренная внезапной мыслью. — Ты притворился архангелом Михаилом.

— Точно. Божьим посланником. Сперва — это было легко — я убедил их в том, что я действительно Михаил, потом велел от имени Божьего расправляться с грешниками — мол, предупреждая таким образом людей о скором Возмездии и призывая раскаяться, пока не поздно. Да, это было просто. Я находил нужных мне грешников и натравливал на них Ангелов. Я получал необходимые души и черпал силу от грехопадения невинных ангельских душ. Как, должно быть, страдает Господь! — он хихикнул. — Правда, потом начались проблемы. Покончил с собой придурковатый инвалид Дум — о, он все равно угодил в мои руки, самоубийцам не место в Раю, — затем запоздало раскаялся Джонс. Он искал тебя, пришлось с ним расправиться.

— Так это ты убил его! — я сжала кулаки.

— Конечно… Ничего, его место в конце концов займет другой ангел. Так предрешено свыше. Больше никто не усомнился в том, что я — Михаил. Убийства продолжались. У всех убитых было темное, страшное прошлое. Некоторые запоздало раскаялись, как эта женщина, Элизабет Лорвуд… Ее душу я не получил. Но остальные просто затаились, не из-за раскаяния, но из страха перед правосудием. Эти теперь — мои демоны.

'Я сплю', - вяло подумала я, откидываясь на спинку скамейки.

— Увы, нет. Я давно слежу за тобой, Ангелина. Сперва мне казалось, я сумею так же легко с тобой справиться, как и с остальными, но… со временем ты так меня поражала своим поведением, нестандартностью, силой, что я отказался от прежних методов. Я искал другого подступа к твоей странной душе. Ты отреклась от Бога, так что в качестве Михаила я бы не обрел над тобой власти. Но и в меня ты не верила. Тебе было все равно. После смерти матери ты замкнулась в себе, ты стала презирать мир, людей и… Бога. Я понимаю тебя. Бог несправедлив. Он отнимает у вас самое дорогое, причем лишь у самых лучших, достойных детей своих. Знаешь, почему он отнял у тебя мать?

— Замолчи! — прошипела я, невольно схватившись за сердце — в груди болезненно кольнуло.

— Я все же скажу. Он хотел, чтобы твое сердце, твоя душа, твои помыслы целиком и безраздельно принадлежали Ему одному. Чтобы ничто не отвлекало тебя от предназначения, долга. Чтобы, когда придет Судный День, ты не думала о семье, а вершила правосудие вместе с Его ангелами. Ты поняла? Ты видишь, как он жесток?

— Это неправда. И мне все равно! — простонала я, точно раненый зверь. — Ее не вернешь!

— Почему же? Присоединяйся ко мне, Геля. Я читаю твои мысли — ты думаешь: сейчас он начнет кормить меня посулами, улещивать, а когда я откажусь, перейдет к угрозам. Что ж, обычно моя тактика такова. Но сейчас мне важно другое. Я хочу твоего добровольного согласия присоединиться ко мне. Поверь, быть на стороне Тьмы — не так страшно, как рисуют священники, как принято думать. Тьма также способна созидать. Ты живешь в мире порока, лжи, насилия, ненависти, несправедливости. А теперь оглянись. Видишь эту красоту, это спокойствие, гармонию? Таким будет мир после моего воцарения. Я ведь — бывший ангел. Неужели в моем сердце нет места высшей красоте? Неужели грех мой лишь в том, что я хочу сотворить мир по своему подобию, сделать его лучше, добрее, правильнее? Ангелина!

Я молчала.

— Ангелина… Ты не знаешь моей силы. Бога здесь нет, он не может защитить ни тебя, ни твоих близких. Ни Никиты Тихорецкого, ни Моргана Фэйра, ни других, ни в чем не повинных людей. А я могу убить их. Прямо сейчас. Безнаказанно. Думай! И выбирай мир, который я тебе предлагаю. Или… хочешь, я верну тебе то, что Он отнял?

В горле у меня пересохло, кровь запульсировала в висках. Я резко оглянулась… и вскрикнула. Я стояла у огромного окна здания аэропорта, у длинного ряда пустующих кресел, и кроваво-оранжевый свет заходящего солнца растекался по стеклам. Это был тот страшный, роковой день, когда я провожала маму и отчима на самолет в Токио. Почему, ну почему я не послушала встревоженное сердце и отпустила их навстречу смерти?! Но… еще не поздно! Нужно остановить самолет! Нужно вернуть их!

Поздно. Самолет тронулся, медленно разворачиваясь для выезда на взлетную полосу. Узкая стальная птица, обагренная кровью умирающего солнца. Медленно, невыносимо медленно проплывала она по серому полю аэродрома за широким окном. Я хотела закричать — но не сумела выдавить и комариного писка; хотела бежать — ноги точно окаменели, намертво приклеившись к полу. Я не могла ни двинуться, ни крикнуть. А самолет все набирал скорость, унося мою маму навстречу смерти.

— Страшно, правда? — сочувственно произнес Сатана, неуловимо возникший рядом. Он оперся плечом о стекло, принялся невозмутимо разглядывать свои безукоризненно гладкие ногти. Я в отчаянии переводила взгляд с него на окно. По щекам заструилось что-то горячее, потекло вниз по шее за воротник.

— Этот момент реален, уверяю тебя. Стоит тебе лишь сказать мне 'да', и твоя мама будет спасена. Я верну самолет. Она останется с тобой на всю жизнь, невредимая и счастливая. У тебя будет чудесная, дружная семья. Ты, мама, Эд и Питер. Всех их ты сможешь спасти в день Апокалипсиса. Я клянусь тебе. А что дал тебе Бог? И что отнял, Ангелина?

Я думала, что сойду с ума, провожая взглядом постепенно удалявшуюся точку самолета. Еще минута — и он взлетит и растает, поглощенный пламенем заката. Навсегда. Хотелось закричать на весь свет от боли, горя и ярости, так, чтобы планета раскололась и все люди мира оглохли от этого крика, чтобы захлебнулись моей ненавистью и отчаянием. Но я могла лишь бессильно глотать слезы.

— Зачем так себя мучить? Ты же все равно не веришь в Него. Неужели так трудно отречься от того, что и так отвергаешь всем сердцем? Будь со мной, Ангелина! Скажи 'да'! Ну?

Скосив на него глаза, я невероятным усилием воли заставила себя приподнять руку и продемонстрировала Сатане международно известный жест. В ту же секунду самолет с глухим ревом взмыл в воздух…

— Что ж, хорошо, — спокойно кивнул дьявол. — Тогда самое время для небольшого урока.

И снова смена декораций. На этот раз мы очутились в самом центре города, на одном из углов Оксфорд-Стрит. Неподалеку, в видеофонной будке, молодая миловидная женщина что-то тараторила в экран с обеспокоенным видом. У будки стояла детская коляска, в которой сидел годовалый малыш и с любопытством таращил на нас глаза.

— Смотри, Ангелина. Ты думаешь, Бог всемогущ, он спасает вас, он не допустит беды? На деле же только я могу все и делаю это совершенно безнаказанно. Ваш Бог и пальцем не шевельнет, чтобы остановить меня или вмешаться в ход событий. Смотри…

Я по-прежнему не могла пошевелиться, поэтому мне пришлось покорно наблюдать за происходящим. Стана чуть взмахнул рукой, и коляска вдруг качнулась и пришла в движение. Постепенно ускоряя ход, она стремительно покатилась прямиком к дороге, точно управляемая чьей-то рукой. Мать в этот момент отвернулась, занятая разговором. Никто, кроме нас, не видел катящуюся навстречу гибели коляску. Ребенок продолжал с любопытством вертеть головой в смешном розовом чепчике. У меня похолодело сердце. Неужели никто не остановит коляску? Не спасет малыша? Глупая женщина, оглянись, твой ребенок через пару секунд вылетит под колеса мчащихся на полной скорости автомобилей!

— Ну и где он, твой Бог? — шепнул на ухо торжествующий голос.

Коляска слетела с тротуара, подскочила и выкатилась на дорогу. Я закрыла глаза.