Хождение во власть

Борьба за отмену или изменение 6-й статьи союзной Конституции стала основной для 1989 года.

6-я статья конституционно закрепляла руководящую роль КПСС в жизни нашего общества. Впервые вопрос об отмене идеологической и политической монополии компартии возник в дни выборов народных депутатов СССР. Уже тогда, весной 1989-го, многие кандидаты говорили о необходимости перехода к многопартийной системе, о политической демонополизации и отмене 6-й статьи в ее брежневском виде.

Такое требование содержалось и в моей программе, и это сразу же вызвало неудовольствие партийного аппарата. Мне объявили войну и вели ее до самого дня выборов. Война эта велась жестко и по испытанной десятилетиями схеме: ни в анонимных листовках против меня, отпечатанных райкомами партии, ни в безобразных акциях на встречах с избирателями моя позиция по 6-й статье не комментировалась. Грязь лилась потоком, меня пытались дискредитировать как человека, раскритиковать другие части моей программы, но о 6-й статье — ни слова, ни намека.

Когда стало ясно, что почти все ленинградские партийные функционеры, пустившись в предвыборное плавание, как один затонули (а вернее, были затоплены всеобщим недовольством народа), на апрельском пленуме Ленинградского обкома был поставлен вопрос о цвете партбилетов тех коммунистов, кто высказывался за отмену 6-й статьи.

Скажу честно: я не предполагал, приехав на I Съезд народных депутатов, что вопрос об этой наболевшей статье займет там какое-либо заметное место. Я понимал, что основные усилия надо сосредоточить вокруг формирования новых органов власти, вокруг декрета о власти и утверждения Съезда и Верховного Совета как новых высших органов государственной власти. А значит, приоритетной должна быть борьба за передачу всей власти Советам, а не против 6-й статьи. Да, эти вопросы взаимосвязаны, но первый шаг в передаче всей политической власти Советам мог быть сделан и без отмены идеологической монополии КПСС, что полностью укладывалось в формулу XIX партконференции о разделении функций между государственными и партийными органами. Возникла реальная возможность сделать этот шаг.

То, что было принято на XIX партконференции, по сути — полумера. Государственные органы управляют страной, а партийные вырабатывают идеологию. Но при наличии 6-й статьи рано или поздно такое разделение оказалось бы мнимым. Однако летом 1989-го формула партконференции позволяла сосредоточить все усилия на формировании новых органов власти. В конце концов, все доброе и благое свершается в свой черед!

Мы, депутаты, не должны были допустить, чтобы новые органы власти формировались по старому номенклатурному принципу. В чем-то нам это удалось. Но с каким трудом! А то, что удалось не вполне, как раз и говорит: мы правильно оценили и свои тогдашние силы, и силы партаппарата. Дав парламентский бой именно на этом направлении, мы начали с необходимого — с ограничения всевластия номенклатуры. Рассчитывать на I Съезде на большее было бы политическим авантюризмом. Или наивностью.

Однако вопрос об отмене 6-й статьи на Съезде прозвучал еще до начала съездовских заседаний.

Об этом на встречах депутатов с руководством партии заговорил Андрей Дмитриевич Сахаров.

Думаю, что Сахаров сам прекрасно понимал: его слово всегда звучит впрок. И именно поэтому говорить об отмене 6-й статьи — надо. Другое дело, когда это состоится. В этом и была постоянная стратегия предложений Андрея Дмитриевича. В этом была политика Сахарова. Он говорил вещи, казавшиеся современникам несвоевременными. Говорил по максимуму. Оттого его идеи не старели назавтра.

Сахарова поддержали те из депутатов, кто вошел потом в Межрегиональную депутатскую группу. Особенно ярким и хлестким было выступление ректора Московского историко-архивного института Юрия Афанасьева. И все же тема 6-й статьи и тема упразднения „авангардной“ роли компартии на Съезде звучала лишь эпизодически. Почему? Да потому, что депутаты и в целом народ не были психологически и политически готовы к такой постановке вопроса. Я знаю людей, далеких от коммунистических воззрений, которые летом 1989-го считали, что отмена 6-й статьи может привести к кровавому хаосу и гражданской войне. Другие на руководящую роль партии смотрели как на нечто само собой разумеющееся. Настолько долго этот тезис вбивался в наши головы, что для изъятия его из общественного сознания нужно было время. Депутаты в своем большинстве выступали с позиций, утвержденных на партконференции: нельзя, чтобы партия вмешивалась в хозяйственные вопросы, вопросы свободного формирования Советов… Дальше этого шли пока лишь единицы. Но и они поминали 6-ю статью только вскользь. Сахарова поддержали, но лишь номинально. Он по-прежнему оставался демократическим лидером и Съезда, и всего народа. Лидером недосягаемым, лидером-идеалистом, идущим слишком далеко впереди.

Как очевидец свидетельствую: предложенная Сахаровым поправка почти не обсуждалась даже в кулуарах. Другими словами, и противники, и сторонники Андрея Дмитриевича отказали этой теме в злободневности.

Сам я говорил на I Съезде об отмене 6-й статьи лишь однажды, выступая в поддержку депутата Оболенского, выдвинувшего себя альтернативой Горбачеву на пост Председателя Верховного Совета. Я обосновывал свою поддержку тем, что Оболенский не состоит в компартии, и тем, что в Конституцию необходимо внести прямое указание: любое место в государственном аппарате может быть занято беспартийным. Я доказывал: в Законе должно быть закреплено правило, отказывающее коммунистам в преимущественном праве занимать государственные посты. Вплоть до поста председателя высшего законодательного органа страны. Разумеется, это требовало внесения изменений в 6-ю статью. Но по соображениям тактики говорить об этом я не стал. Шансов быть услышанным у меня не было, и я говорил об уравнении беспартийных в политических правах с коммунистами. Это могло быть более понятным и более привлекательным для зала. Хотя, если исходить из демократических представлений о функционировании государственной власти, мое предложение должно представляться вполне абсурдном. Как можно в стране, декларировавшей народовластие, говорить об уравнивании позиций и прав большинства с правами и позициями меньшинства, представленного в стране членами компартии? Если этого нет, значит, демократизация и не началась. И естественное положение можно восстановить, только вернув большинству его права осуществления государственной власти.

Все, не исключая самого Оболенского, понимали: избран будет Горбачев. Но речь шла о начале альтернативности, и более 800 депутатов при голосовании высказались за внесение фамилии Оболенского в список претендентов. Да, этого числа было недостаточно, и Горбачев избирался безальтернативно. Но пройдет год, и при выборах Президента СССР и нового Председателя Верховного Совета СССР претендентов будет более чем достаточно.

Итак, более 800 депутатов поддержали своего отважного коллегу.

Это и стало точкой отсчета для объединения депутатов с радикальными взглядами в Межрегиональную депутатскую группу. Идея радикальной демократической фракции в парламенте, высказанная Гавриилом Поповым и Юрием Афанасьевым после этого голосования, обрела плоть. Кстати, это урок и для власти: стоило бы Горбачеву поддержать идею альтернативности и своим авторитетом добиться включения фамилии Оболенского в бюллетень для тайного голосования, формирование межрегиональной, оппозиционной фракции было бы под вопросом.

Идею, высказанную на I Съезде Андреем Сахаровым, поддержали не депутаты, а газеты. По ним легко проследить, как общественное мнение в 1989 году дорастало до этой, в сущности, простой демократической мысли. Сначала отдельные, редкие выступления наиболее радикальных публицистов и политологов в наиболее радикальных ежедневных и еженедельных газетах, потом — требование шахтеров об изменении или отмене 6-й статьи. И главное, формирование Межрегиональной депутатской группы и четкое требование демонополизации власти в ее программных документах. Сахаров стал одним из сопредседателей МДГ, и именно он настоял на том, чтобы включить требование отмены 6-й статьи в программные документы „межрегионалки“.

Это напоминало лавину. Уже на каждом заседании Верховного Совета кто-то обязательно заводил речь о 6-й статье. Отмахиваться или не слышать этого власть уже не могла.

На II Съезде 6-я статья вызвала бурную полемику. Но предшествовали этому очень серьезные события, связанные с победой демократических сил на второй сессии Верховного Совета.

Обсуждалась повестка дня II Съезда, и по предложению МДГ был поставлен вопрос о включении в повестку дискуссии об изменении Конституции и отмене 6-й статьи. Конечно, тут же завязалась жаркая дискуссия. И хотя Сахаров не был членом Верховного Совета, он тоже принял в ней участие. Я выступал в поддержку Сахарова, обосновывая отмену 6-й статьи главным образом соображениями юридико-техническими: статья 6-я противоречила 1-й и 2-й статьям Конституции, которые говорят о народовластии в нашей стране.

При голосовании в Верховном Совете оказалось, что для включения этого вопроса в повестку дня нам не хватило лишь трех голосов. Стало ясно, что этот вопрос на Съезде все равно будет поставлен. И мы, и партийные функционеры понимали: еще одно усилие демократов — и победа состоится. Она предрешена самим ходом вещей.

На заседании МДГ мы решили на II Съезде добиваться включения этого, в данный исторический момент самого важного вопроса в повестку дня Съезда. Так и было сделано. В первый же день Съезда от имени МДГ такое предложение было внесено.

Вновь обсуждение и вновь голосование. И чувство исторической правоты, уверенности в победе. Ведь депутаты, конечно, выскажутся за включение этого пункта…

Увы, мы недооценили тщательность аппаратной подготовки II Съезда. Он оказался куда более послушным режиссерской палочке, чем I Съезд, и куда более робким в самостоятельности суждений и решений.

Мы не только не получили большинства, но и оказались в значительном меньшинстве. Около 60 процентов депутатов нас не поддержали.

6-я статья Конституции на корню уничтожала предпосылки к появлению политического плюрализма и других партий. При ее сохранении оставалась возможность только „социалистического плюрализма“, понятие которого так долго пытался привить нам Егор Лигачев. Хотя „социалистический плюрализм“ — разумеется, такой же оксюморон, как „живой труп“ или „социалистическая демократия“.

Вне многопартийности в цивилизованном обществе нет парламентского борения взглядов, а значит, нет и консенсуса. Без многопартийности парламент может быть только „социалистическим парламентом“, то есть вариантом боярской думы при царе-батюшке: „Царь указал, а бояре приговорили…“

Народные депутаты и на II Съезде воспринимали 6-ю статью даже не как волю политического руководства страны, а как выражение официальной идеологии, государственно признанной в качестве единственно верной. Коммунистическая идеология не вчера стала государственной религией нашей страны, а политический режим делал ее обязательной для исповедания каждым гражданином, имеющим хоть какое-нибудь отношение к системе власти.

Сторонники 6-й статьи вопрошали: разве при Сталине она существовала? Нет, не существовала. Эта статья, закрепившая за компартией направляющую и авангардную роль, появляется только в брежневской конституции 1977 года. И без 6-й статьи партия руководила обществом. Значит, не статья виновата в беззакониях, и не за отмену ее надо бороться, а за расширение… ну и так далее.

Это и есть образчик изнаночной логики. Брежневская конституция лишь юридически закрепляла то, что складывалось еще с 20-х годов, то, что в период сталинщины уже получило свое фактическое оформление в качестве идеологического императива компартии. Закрепление этого положения при Брежневе и внесение в текст советского Основного Закона слов об авангардной роли партии стало юридическим обоснованием ничтожества собственно Советской власти. Советы юридически становились лепниной на партократическом фасаде. 6-я статья была реакцией на хрущевскую „оттепель“, ее введение закрепляло активное возрождение сталинщины и ренессанс тоталитаризма.

Другие утверждали, что КПСС — единственно реальная политическая сила, способная сплотить все лучшее в обществе, и в период перемен невозможно покушаться на единственную опору и надежду обновления. Мол, КПСС — инициатор перестройки, и мы должны быть благодарны ей, и только ей, за реформаторские идеи, за усилия по модернизации политической системы. Отменить статью 6-ю, и рассыпется страна…

Определенная доля истины в этих соображениях была. Партия, подменив собой органы государственной власти, действительно стала властной вертикалью, стержнем, на котором держалась и государственная власть. И отмена 6-й статьи неизбежно приводила к изменению центра тяжести политической системы, к переходу реальной власти от партии к государству.

Да, была опасность непредсказуемых последствий. Но не реформы приводят к общественным взрывам, а промедления с реформами. Декларированное партией создание правового государства иначе, как отменив 6-ю статью, не осуществить. Не отменить ее — рано или поздно привести страну к „революции снизу“.

Из этого следовало, что сторонники консервации 6-й статьи впадают в непримиримое противоречие: или правовое государство, или эта статья.

В правовом государстве не может быть монополии на власть одной политической партии. Более того, одна политическая партия — это нонсенс. После 6 июля 1918 года, когда большевики запретили деятельность всех других партий России, компартия превратилась в государственную структуру и перестала быть политической партией. Этим, к слову сказать, объясняется тот поразительный факт, что коммунистическая партия в нашей стране никогда не проходила официальную регистрацию, не была признана де-юре.

Плюрализм и многопартийность — норма и обязательное условие правового государства. И надо отдать должное Горбачеву, начавшему политическую реформу именно с идеи правового государства. Не только консерваторы, но и многие демократически настроенные депутаты поначалу не оценили того, что идея правового государства с самого начала делала абсурдным сохранение монополизма КПСС. Ни зоркие к крамоле идеологи партии, ни даже юристы этого не разглядели. Было ясно, что правовое государство — это соблюдение закона и прав человека. Но никто не понял очевидного: острие правовой идеи направлено точно в сердце Системы.

Впрочем, я думаю, что кроме двух-трех политиков из окружения Горбачева был один человек, все понявший и все оценивший с самого начала. Это тот же Андрей Дмитриевич Сахаров. Он не был юристом, но он отнесся к этой идее как к руке, протянутой за помощью лично к нему.

Дальнейшие события для непосвященных должны были казаться удивительными и непредсказуемыми. Прошло всего два месяца после окончания II Съезда, и на февральском Пленуме ЦК едва ли не единодушно принимается решение об отмене 6-й статьи, партия отказывается от монополии на власть и открывает дорогу многопартийности.

Можно сказать, что в феврале 1990-го компартия в СССР вновь стала политической партией, а не просто частью государственной структуры, ее идеологизированным заменителем. А для рядовых членов партии встал вопрос: кто они — фанатики утопии или люди, в силу исторических и политических причин оказавшиеся в рядах не своей партии?

Что же случилось? Почему за каких-то два месяца столь резко все изменилось?

Для меня решения февральского Пленума оказались вполне неожиданными. Но если проанализировать политическую обстановку, сложившуюся к февралю 1990 года, станет ясно, что другого и быть не могло. 6-я статья становилась физически опасна для самой Системы. Не только реформаторское руководство партии и государства, но и консерваторы осознали к этому времени: налог на это наследство может оказаться непомерным, им (наследством) придется пожертвовать. И чем скорее, тем лучше.

Только что пали коммунистические режимы в Европе. 4 февраля, накануне Пленума, полумиллионная демонстрация москвичей прокатилась по Садовому кольцу и закончилась многочасовым митингом на Манежной площади. Трибуна была устроена на грузовике, как раз под окнами гостиницы „Москва“, где жили провинциальные члены ЦК.

Пленум начался 5-го, но уже 4-го кто-то из манифестантов окрестил выступление москвичей „февральской революцией“. Так, по сути, и было.

Известно, что накануне манифестации организаторов ее принял Анатолий Иванович Лукьянов. На этой встрече и было разрешено москвичам митинговать не только перед Моссоветом, но и под окнами гостиницы „Москва“. А милиции был отдан приказ сопровождать колонну и помогать организаторам манифестации.

У руководителей государства на этот раз хватило реализма и политической интуиции. Если бы так было всегда… Косность неправового имперского мышления Системы с трудом преодолевается кремлевскими реформаторами. Сумгаит, Карабах, Тбилиси, Фергана, Баку, Вильнюс… Ставлю многоточие, ибо список ошибок слишком длинен. По всей стране народные фронты и другие неформальные организации к февралю 1990-го уже выразили свое отношение к всевластию партийных структур. Напряжение в обществе становилось критическим. С этим не могли не считаться даже консерваторы. Одна лишь характерная деталь: практически все выступавшие на том Пленуме негативно отнеслись к предложению генсека об отмене 6-й статьи. Более того — в самых резких тонах клеймили „всех этих неформалов“, „так называемых демократов“ с их плюрализмом и прочими новшествами. Говорили о дискредитации партии и социализма и были настроены весьма решительно. А потом так же единодушно проголосовали за отказ партии от монополии на власть. Только ли рефлекс повиновения руководству сработал тогда? Для меня до сих пор остается тайной, как Горбачев сумел убедить „свой“ Центральный Комитет. Может быть, это была одна из самых серьезных его побед.

Увы, это была победа „задним числом“. Если бы 6-ю статью отменил II Съезд народных депутатов, ситуация в стране значительно стабилизировалась бы уже в декабре.

12 августа 1990 года „Московские новости“ опубликовали результаты независимого расследования о январском вводе войск в Баку. Эксперты пришли к выводу, что войска были брошены, когда погромы армян в азербайджанской столице уже закончились. Не ради спасения мирных граждан, а ради карательной акции ворвались в город танки и бронетранспортеры.

Приведу лишь одну цитату из статьи в „МН“:

Комиссия независимых следователей пришла к выводу, что в январе 1990 года в Баку было совершено военное преступление, и потребовала возбудить уголовное дело против министра обороны СССР Дмитрия Язова. Я еще не знаю, чем закончится это дело, переданное комиссией в прокуратуру. Я юрист и не привык к априорным выводам. Но как бы ни относиться к азербайджанскому Народному фронту, армянские погромы были на руку не ему, а Системе. И войска на город были брошены, когда власть фактически перешла к Народному фронту. Видимо, если вспомнить латинскую поговорку, для Системы это был „последний довод императора“. Это изречение в старину украшало стволы пушек. Когда же „последний довод“ действия не возымел, Система капитулировала. Впрочем, на установленных ею самой „почетных условиях“.

После февральского Пленума вопрос о 6-й статье не мог не стать центральным для III Съезда народных депутатов СССР. Нет, и теперь далеко не все депутаты на „ура“ встретили неизбежное. И партийные функционеры опять пугали нас потерей авторитета партии, ослаблением власти и хаосом. Вновь мы услышали о „консолидации всех здоровых сил вокруг КПСС“. Но это уже напоминало жалобы неисправимого Дон Жуана после бракоразводного процесса, где он лишился и жены, и имущества. Аппарат изворачивался, чтобы спасти хоть тень 6-й статьи. Была предложена новая формулировка: „Коммунистическая партия и другие партии и политические организации имеют право на осуществление политической деятельности…“ Депутат Константин Лубенченко заметил, что это равносильно тому, как если б мы записали в Конституции: „Егор Кузьмич Лигачев и другие советские граждане имеют право на труд, отдых и т. д.“. Зал взорвался смехом, и формулировка была похоронена. Подавляющее большинство (более двух третей!) депутатов высказались за „развод“ с 6-й статьей. Результатам голосования аплодировали стоя.

Вместо обещанного хаоса мы получили явное ускорение демократизации. Стал форсироваться и проект закона о партиях и общественных организациях, и проект закона о свободе печати. Изменился и сам климат Съезда. Словно разрядилось какое-то застарелое напряжение: депутатский корабль отвернул от рифов, на которые он шел прямым курсом.

Думаю, что отмена 6-й статьи напрямую связана и с введением в СССР института президентства. Как трезвый политик Горбачев должен был понимать: если он не убедит консерваторов отменить 6-ю статью, у него самого вряд ли будут шансы стать Президентом. Неизбежно все демократические силы объединятся против кандидата в Президенты, возглавляющего „авангардную партию“, партию „нового типа“.

Мне тоже довелось выступить на обсуждении кандидатуры Горбачева. Главным моим аргументом за президентство было следующее: 6-я статья отменена, партия перестает играть роль монополиста, узурпировавшего государственную и политическую власть. Это, несомненно, хорошо. Но у страны должна быть властная вертикаль, стержень, на котором держится любое цивилизованное государство. И опыт истории показывает, что президентское правление как раз и может стать таким стержнем. Иначе, кстати, нам не вывести органы управления страны из-под партийного диктата.

Поправка депутата Сахарова.

Не вспомню сейчас, кто в те дни III Съезда назвал так отмену 6-й статьи. Андрей Дмитриевич еще на I Съезде начал борьбу за отмену монополии компартии на власть. И это, может быть, самая большая его победа.

Победа, добытая ценой собственной жизни.

Больше года прошло с того дня, как мы его похоронили. Сахаров не увидел ни армянских погромов в Баку, ни той резни, которую Система учинила при введении войск в столицу Азербайджана, ни московской „февральской революции“…

И напоследок: 6-я статья пала в марте 1990-го, но и на Учредительном съезде Российской компартии, и на XXVIII съезде КПСС многие делегаты позволяли себе рассуждать так, будто ничего не случилось. Да, люди медленно меняют свои дурные привычки, а некоторые не могут от них избавиться и до конца дней.

Они, впрочем, еще могли позволить себе эту идеологическую роскошь: из 6-й статьи были убраны слова о руководящей роли КПСС, но не было сказано о деполитизации карательных органов Системы — армии, КГБ и МВД. В госбезопасности коммунисты составляют практически сто процентов, в армии и милиции их большинство. Ныне такой порядок противоречит Конституции СССР (о чем я и говорил на заседаниях Верховного Совета), он де-факто удерживает то, что отменено де-юре. К чести народных депутатов, они предлагали внести в Конституцию строку о деполитизации армии, явной и тайной полиции. Не раз говорил об этом и Андрей Дмитриевич Сахаров. И хотя тогда это не было услышано, процесс сегодня уже идет. По призывам республиканских и местных сессий народных депутатов летом 1990 года многие работники милиции, судов и прокуратуры приостановили свое членство в партии и вышли из ее рядов. Начинается этот процесс и в органах госбезопасности. Да, это лишь начало. И все же, на мой взгляд, с октября 1917 года ничего более радикального в жизни нашей страны, чем юридическая отмена 6-й статьи, не происходило. История списала в архив режим однопартийного правления, а по сути — античеловеческий и антинародный режим, установленный большевизмом на долгие десятилетия. В разные годы он был то более, то менее кровавым. Кровавой была и его агония.

И только падение — бескровным. Впрочем, лишь после деполитизации карательных органов мы сможем сказать над сахаровской могилой: Андрей Дмитриевич! Дело вашей жизни победило.

Написанный Андреем Сахаровым проект Конституции Союза Советских Республик Европы и Азии — духовное завещание всем нам. Этот документ, строго говоря, нельзя назвать проектом конституционного закона. В нем нет точных юридических формулировок, требующихся для Основного Закона, не отражены многие вопросы, обязательные для включения в текст любой конституции. Но зато есть идеи, имеющие глобальное значение для создания единого европейского и мирового дома, идеи, которые должны быть внимательно изучены политиками и юристами.

Именно об этих идеях я и хочу сказать.

Во второй статье проекта сахаровской Конституции в качестве цели народа и государства провозглашается „счастливая, полная смысла жизнь, свобода материальная и духовная, благосостояние, мир и безопасность для граждан страны, для всех людей на земле, независимо от их расы, национальности, пола, возраста и социального положения“.

Ни в одной из действующих в мире конституций мы не найдем подобной записи. Во всех конституциях говорится о правах и свободах граждан, о благосостоянии и т. д., но нигде не говорится о счастливой и полной духовного смысла жизни как подлинной цели каждого человеческого общества, каждого человеческого существа. А существует ли другая, более высокая цель?

Изобилие материальных благ само по себе не способно сделать людей счастливыми. Это лишь необходимое условие, фундамент, на котором может быть построено общество всеобщего благосостояния, общество; в котором человека ждет полная смысла и счастья жизнь.

Другая идея Сахарова, которая, на мой взгляд, должна получить отражение буквально во всех конституциях, — это идея приоритета „глобальных целей выживания человечества перед любыми региональными, государственными, национальными, классовыми, партийными, групповыми и личными интересами“ (статья третья).

Подобной записи сегодня еще нет ни в одной конституции; во всех конституциях преобладает идея суверенитета. Но Сахаров умел заглянуть в будущее, а в нем без приоритета глобальных, общечеловеческих целей людям не выжить даже по чисто экологическим причинам. Не нужно быть провидцем, чтобы предсказать, что уже недалеко то время, когда подобная запись появится в качестве одного из главных принципов конституционного законодательства.

С этим связана еще одна идея, которую Сахаров развивал и пропагандировал, — идея конвергенции (сближения) социалистической и капиталистической систем как единственно способная обеспечить кардинальное решение глобальных и внутренних проблем развития человечества.

Идея конвергенции, выдвинутая на рубеже 70-х годов Дж. Гэлбрейтом и другими западными учеными, развита Сахаровым применительно к советскому обществу. Сначала это послужило основанием для обвинений Сахарова в предательстве Родины и гонений на него. Но прошло время, и сегодня общественное сознание в нашей стране уже готово к восприятию этой идеи как моста в будущую единую Европу и единое человечество.

Я уверен, что пройдет немного времени и идея конвергенции станет определяющей в том процессе консолидации нашей страны, который неизбежно начнется вслед за нынешним разбродом и сепаратистскими, в том числе националистическими, тенденциями. (Другое дело, что сам термин „конвергенция“ может вызвать споры, но об этом — в другой раз и в другой главе.)

Нельзя не сказать и о положении статьи тринадцатой, гласящей, что „Союз не имеет целей экспансии, агрессии и мессианства“. Слишком часто в истории XX века агрессивное невежество и вульгарная самоуверенность в способности осчастливить человечество, даже против его воли, приводили к трагедиям целых народов.

Коммунистическое мессианство с его обещаниями, что уже нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, с его претензиями на единственно правильное представление о том, как должно развиваться человечество, ничего, кроме деградации (нравственной и материальной), не принесло ни нашему, ни другим народам. Поэтому отказ в новой советской Конституции от мессианства, экспансии и агрессии представляется необходимым и для нас самих, и для возникновения доверия к возрожденной России со стороны других народов.

Сахаров не был юристом, но в проекте своей Конституции предложил множество политических решений, которые уже сейчас частично реализованы (скажем, сокращение числа общесоюзных министерств с принципиальным изменением функций центрального правительства и т. д.), а другим еще предстоит воплотиться в жизнь (разные условия вхождения разных республик в Союз, наличие двух и более государственных языков в республиках наряду с русским как языком межнационального общения и т. д.).

В ходе предстоящей реформы политической системы в СССР и принятия нового Союзного договора обязательно должны быть учтены конституционные идеи Сахарова.

Время его гражданских идей еще впереди.