Было около семи часов утра, когда Генрих Гиммлер вышел из машины перед главным зданием гестапо на Принц-Альбертштрассе в Берлине. У него было дурная привычка появляться в неурочное время, что всегда означало какое-то важное событие. Часовые при его появлении подтягивались, служащие начинали поспешно перебирать ненужные бумаги. На нем был черный мундир рейхсфюрера СС, лицо за серебряным пенсне было, как всегда, совершенно непроницаемым.
Он поднялся по мраморным ступеням и, пройдя по коридору, вошел в свой кабинет. Его секретарь, женщина средних лет в серой форме вспомогательных подразделений СС, встала у стола. Сотрудники аппарата Гиммлера работали круглосуточно, сменяя друг друга.
— Гауптштурмфюрер Розманн в здании? — спросил Гиммлер.
— Я видела его недавно за завтраком в буфете, рейхсфюрер.
— Срочно пошлите за ним.
Гиммлер вошел в кабинет, положил портфель и фуражку на стол, подошел к окну и остановился, заложив руки за спину. Через некоторое время послышался стук в дверь. Вошел молодой капитан в черном мундире с серебряной эмблемой на рукаве „РФСС“ — рейхсфюрер СС. Это был знак сотрудников личного аппарата Гиммлера. Капитан щелкнул каблуками:
— По вашему приказанию, рейхсфюрер.
— А, Розманн. — Гиммлер сел за стол. — Вы дежурили ночью? Собираетесь идти домой?
— Да, рейхсфюрер.
— Мне бы хотелось, чтобы вы остались.
— Конечно, рейхсфюрер, я готов.
— Хорошо. — Гиммлер кивнул. — Я встречался с фюрером вчера вечером. Он затронул вопрос об этом совещании, которое состоится в замке Вуанкур в Бретани на следующей неделе. Папка у нас?
— Полагаю, да, рейхсфюрер.
— Принесите ее мне. — Розманн вышел. Гиммлер открыл портфель, достал какие-то бумаги и углубился в чтение. Через минуту снова вошел Розманн с папкой в руках. Он передал ее Гиммлеру, тот взял документы и начал их просматривать. Наконец он поднял глаза: — Совещание, посвященное Атлантическому валу… — Рейхсфюрер холодно засмеялся. — Фюрер интересовался этим мероприятием вчера вечером, и, в общем, правильно интересовался, Розманн. Рядом с нами творится черт знает что. Я могу рассчитывать на вашу преданность?
— До самой моей смерти, рейхсфюрер. — Розманн был само внимание.
— Хорошо, тогда я скажу вам кое-что очень личное, очень выстраданное. На жизнь фюрера было много покушений, вам это известно.
— Конечно, рейхсфюрер.
— По милости Божьей их всегда удавалось предотвратить, но за всем этим стоит зло. — Гиммлер покачал головой. — Генералы нашего высшего командования, люди, которые дали священную клятву служить нашему фюреру, вовлечены в заговор с целью его убийства.
— Бог мой! — воскликнул Розманн.
— Среди тех, кого нам удалось выявить, генералы Вагнер, Штиф, фон Хазе. — Он взял из дипломата документ. — В этом списке есть и другие, некоторые фамилии могут удивить вас.
Розманн пробежал глазами список и удивленно посмотрел на Гиммлера.
— Роммель?
— Да, сам боевой маршал. Народный герой.
— Невероятно, — сказал Розманн.
— Стало быть, — добавил Гиммлер, обращаясь к нему, — как абсолютно правильно решил фюрер, мы можем предположить, что это совещание в замке Вуанкур является просто прикрытием. Совещание по Атлантическому валу. Что за чушь! — Гиммлер невесело рассмеялся. — Прикрытие, Розманн. Сам Роммель будет там. Зачем ему ехать так далеко?
Розманн, который всю жизнь считал, что соглашаться — это лучшая политика, с готовностью закивал головой:
— Уверен, что вы правы, рейхсфюрер!
— Этот генерал Земке, например, который отвечает там за порядок. Уверен, что он тоже причастен к заговору.
Розманн, лихорадочно пытавшийся сообразить, как бы отличиться в этой новой ситуации, вдруг сказал:
— У нас есть одно преимущество в замке, рейхсфюрер.
— И в чем оно состоит?
— В том, что безопасность там обеспечивают силы СС.
— Вы уверены? — Гиммлер мгновенно сосредоточился. — Вы точно это знаете?
— О да, рейхсфюрер. — Розманн начал внимательно просматривать папку. — Взгляните: офицер, ответственный за безопасность и разведку, штурмбаннфюрер Макс Прим.
Гиммлер изучил послужной список Прима:
— Да он настоящий герой, этот Прим.
— Рыцарский крест с дубовыми листьями и скрещенными мечами, рейхсфюрер. Единственное, почему он не на фронте, — тяжелые ранения, полученные им в России.
— Да, вы правы. — Гиммлер в задумчивости постукивал пальцами по столу, а Розманн застыл в тревожном ожидании. — Да, — наконец прервал молчание Гиммлер, — я думаю, что этот майор Прим сослужит нам очень хорошую службу. Свяжите меня с замком, Розманн. Я сам поговорю с ним.
Именно в этот момент Макс Прим бежал по лесу на противоположной от замка Вуанкур стороне озера. Ему не хватало дюйма до шести футов в росте, короткие черные волосы были взъерошены, по лицу тек пот. На нем был старый спортивный костюм, вокруг шеи обмотан шарф; один из эльзасских сторожевых псов охраны бежал рядом.
— На будущее запомните, — сказал ему хирург в день выписки из госпиталя, — для человека с серебряной пластинкой в черепе вы справились со своими проблемами прекрасно, но теперь побольше ходите. Ходите, не бегайте. Это будет вашим новым жизненным кредо.
— Так, к черту все это, — сказал сам себе Прим, обогнул озеро и последним броском пересек лужайку перед главным входом.
Он поднялся по ступенькам мимо часовых, отдавших ему честь, и вошел в большую прихожую. Он пошел по коридору направо, остановившись, чтобы взять полотенце и вытереть лицо. В передней комнате находился кабинет его помощника, гауптштурмфюрера Райсшлингера. Прим прошел прямо к себе, услышав звонок телефона. Он открыл дверь и увидел Райсшлингера, который как раз снимал трубку.
— Да, это кабинет штурмбаннфюрера Прима. Нет, он только что вошел. — Он помолчал, потом повернулся и протянул трубку Приму, его глаза были широко раскрыты: — Мой Бог, это сам рейхсфюрер Гиммлер.
Прим протянул руку за трубкой, сохраняя абсолютно бесстрастное выражение лица, и жестом указал ему на дверь. Райсшлингер вышел, закрыв за собой дверь, быстро подбежал к своему столу и осторожно поднял трубку параллельного аппарата.
Гиммлер спросил:
— Прим?
— Да, рейхсфюрер.
— Вы верный член братства СС? Могу я рассчитывать на вашу помощь и осмотрительность?
— Конечно, рейхсфюрер.
— У вас прекрасный послужной список. Мы все гордимся вами.
"Что у этого ублюдка в рукаве?" — подумал Прим.
— Слушайте внимательно, — сказал Гиммлер. — Жизнь нашего фюрера может оказаться в ваших руках.
Прим нежно потрепал пса по шее, когда тот подошел и сел рядом.
— Что мне следует предпринять, рейхсфюрер? — спросил он, когда Гиммлер закончил.
— Наблюдение за участниками совещания. Убежден, совещание — только предлог. Этот генерал Земке кажется мне очень подозрительным, а Роммель явно отсиживается! Позор для офицера.
Не обращая внимания на то, что величайшего героя войны развенчивали самым пошлым образом, Прим остался спокоен:
— Насколько я понимаю, об арестах речь не идет, рейхсфюрер?
— Конечно, нет. Тщательно наблюдайте, заносите в журнал всех, кто прибудет, и, естественно, записывайте все телефонные разговоры маршала, любого другого высшего офицера. Это приказ, Прим.
— Цу бефель, рейхсфюрер, — автоматически ответил Прим.
— Прекрасно. Жду вашего отчета.
Разговор был окончен, но Прим все еще держал трубку в руках. Послышался легкий щелчок. Прим взглянул на дверь, ведущую в приемную, холодно улыбнулся, осторожно положил трубку и на цыпочках пересек комнату, сопровождаемый собакой. Когда он открыл дверь, Райсшлингер клал трубку на рычаг. Он обернулся, и его лицо полностью выдало его вину.
Прим был краток:
— Слушай, ты, мерзкий гаденыш! Если я еще раз поймаю тебя за этим занятием, то с радостью разрешу Карлу сожрать твои яйца.
Пес внимательно смотрел на него, свесив язык набок. Райсшлингер с пепельным лицом пролепетал:
— Я не имел в виду ничего плохого.
— Теперь вы осведомлены о государственной тайне высочайшей важности. — Прим внезапно рявкнул: — Встать смирно, Райсшлингер!
— Цу бефель, штурмбаннфюрер.
— Вы дали клятву защищать вашего фюрера, священную клятву. Повторите ее!
Райсшлингер затараторил:
— Я буду беспрекословно подчиняться фюреру германского рейха и народа Адольфу Гитлеру, Главнокомандующему Вооруженными силами, и буду готов, как смелый солдат, в соответствии с этой клятвой отдать за него свою жизнь.
— Отлично, вот и держи язык за зубами, иначе я застрелю тебя. И помни: поражение есть свидетельство слабости.
Когда он был уже на пороге своего кабинета, Райсшлингер вдруг произнес:
— Я бы хотел напомнить майору об одной вещи…
— О чем же?
— Вы тоже давали клятву.
Макс Прим родился в Гамбурге в 1910-м. Его отец, школьный учитель, был убит на Западном фронте в 1917-м, он был капралом артиллерии. Его мать умерла в 1924-м, оставив ему маленькое наследство, которого едва хватило, чтобы в конце концов поступить в университет в Гейдельберге, где он изучал право.
До 1933-го у него не было работы, хотя он числился хорошим юристом. Нацисты искали способных молодых людей. Прим, как и многие другие, присоединился к ним скорее ради работы, чем по идейным соображениям. Его способности к языкам привели его в СД, разведку СС. Но перед войной ему удалось добиться назначения в действующее подразделение СС. Когда формировался 21-й парашютно-десантный батальон СС, он одним из первых вступил в него, потом служил в Северной Африке и в России. Сталинград доконал его. Там он получил пулю в голову от русского снайпера. И вот теперь он сидел здесь за столом, за много верст от войны, в сказочном замке в красивой сельской местности в Бретани.
Он поднялся наверх в свою комнату, принял душ и переоделся, придирчиво осмотрев себя в зеркале. Только серебряный череп на фуражке говорил о его принадлежности к СС, форму он носил, как у парашютиста-десантника. Не серо-голубую, как в Люфтваффе, а зеленовато-серую, армейскую. Летная блуза, брюки свободного покроя, заправленные в сапоги десантника. Золотая нашивка за ранение, Серебряный крест первой степени и золотой с серебряным значок парашютиста-десантника украшали левую сторону мундира, Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами висел на шее.
— Очень красиво, — сказал он себе под нос. — Ничего общего с пижонством. — Он вышел на лестничную площадку в тот момент, когда Мариза, горничная Анн-Мари, шла мимо, неся в руках стопку полотенец. — Генерал Земке у графини? — спросил он на прекрасном французском.
Она присела в реверансе:
— Я видела, как он вошел в ее комнаты пять минут назад. Они приказали подать кофе.
— Хорошо. Ваша хозяйка возвращается завтра?
— Да, майор. Он кивнул:
— Идите, я вас больше не задерживаю.
Она ушла, и Прим, глубоко вздохнув, начал подниматься по ступенькам, ведущим к спальне графини де Вуанкур.
В Холодной гавани не переставая шел дождь, туман закрыл деревья и Гранчестер-Эбби, придав ему таинственность. Женевьева и Джулия, одетые в желтые дождевики и зюйдвестки, шли в поселок.
— Ничего не стоят эти прогнозы погоды, — сердилась Джулия. — Всегда ошибаются.
— Что будет дальше?
— Бог его знает. Что-нибудь придумают.
Они подошли туда, где была пришвартована "Лили Марлен". Хейр вышел из рулевой рубки и поднялся по трапу на пристань.
— Идете в паб? — спросил он.
— Да, — сказала Джулия, — я должна приготовить ленч.
Хейр улыбнулся Женевьеве:
— Переживания прошлой ночи позади? Ну и хорошо. Я, пожалуй, присоединюсь к вам. Крэйг и Мунро пошли туда недавно вместе с Грантом. Думаю, у них военный совет.
В «Висельнике» они увидели всех троих, сидящими за столом у окна. Мунро поднял глаза:
— А, вот и вы. Мы тут кое-что обсуждаем. Присоединяйтесь.
Крэйг заметил:
— Как вы могли заметить, погода сегодня не очень хороша. Скажите им, Грант.
Молодой пилот повернулся к ним:
— Предполагалось, что сегодня ночью будет луна и сухая погода, идеальные условия. Но прогноз теперь очень плохой. Понимаете, дело не только в видимости. Мы приземляемся на обычном поле. Если оно будет слишком мокрым, то взлететь с него будет невозможно.
— Так что же нам делать? — спросила Женевьева. Вновь заговорил Крэйг:
— Метеорологи считают, что небо все-таки может очиститься к семи или восьми часам вечера.
— А если нет?
— Вы должны отправиться, моя дорогая, мы не можем задерживаться, — ответил ей Мунро. — Так что если не будет самолета, то будет быстрый катер и ночная морская прогулка благодаря любезности Кригсмарин.
— С большим удовольствием, — улыбнулся Мартин Хейр.
— Прекрасно, отложим решение — до семи вечера. Джулия поднялась:
— Всем кофе? Мунро вздохнул:
— Сколько раз я должен напоминать вам, Джулия, что я пью только чай?
— Но, бригадир, — ответила она кротко, — я вспоминаю о том, кто вы такой, только когда вижу вас. — И она ушла на кухню.
Прим постучал в дверь, открыл ее и вошел в прихожую. Шанталь сидела на стуле у дверей спальни. Она, как всегда, была нарочито недружелюбна:
— Да, майор?
— Спросите, может ли графиня принять меня. Горничная открыла дверь и вошла, плотно прикрыв створки. Спустя несколько минут она вернулась:
— Теперь можете войти.
Гортензия де Вуанкур сидела в кровати, обложенная подушками. На ней было свободное шелковое платье, золотисто-красные волосы покрывал кокетливый чепчик. На коленях у нее стоял поднос, и она с аппетитом ела круасан с маслом.
— Доброе утро, майор. Говорила ли я вам, что вы похожи на сатану в этом нелепом мундире?
Приму она необыкновенно нравилась. Всегда нравилась. Он щелкнул каблуками и по-военному отдал честь:
— Вы прекрасны, как само утро, графиня.
Она потягивала шампанское с апельсиновым соком из высокого хрустального бокала.
— Что за вздор! Если вам нужен Карл, то он читает газету на террасе. Я не позволяю, чтобы немецкие газеты читали в моем доме.
Прим улыбнулся, снова отдал ей честь и вышел через створчатые двери. Земке сидел у маленького столика на террасе, перед ним тоже стоял бокал шампанского. Он читал копию берлинской газеты двухдневной давности. Он поднял глаза и улыбнулся:
— Читая первую страницу, я начинаю верить, что мы выигрываем войну.
Прим стоял и смотрел на него не говоря ни слова, и Земке перестал улыбаться.
— В чем дело, Макс?
— Мне звонил рейхсфюрер Гиммлер.
— В самом деле?
— Да. — Прим закурил сигарету и прислонился к парапету. — Кажется, замок Вуанкур становится средоточием закулисных игр. Не только вы, но и большинство других генералов, которые прибудут на совещание, в том числе и сам Роммель, подозреваются в организации заговора с целью покушения на жизнь фюрера.
— Боже правый! — Земке свернул газету. — Спасибо, что сказал мне об этом, Макс. — Он поднялся и положил руку на плечо Прима: — Бедный мой Макс. Герой СС и до сих пор не нацист. Должно быть, это чертовски осложняет вашу жизнь.
— О, я с этим справлюсь, — ответил Прим.
За дверью послышался шум голосов, и через минуту появилась Шанталь:
— Курьер оставил вот это, генерал. Земке прочел бумагу и громко захохотал:
— Ловок, шельма. Остается в душе владельцем птицефермы. Он заранее покупает ваши услуги, Макс. Послушайте: "От рейхсфюрера СС Максу Приму. В знак признания ваших заслуг перед рейхом, выходящих за рамки ваших непосредственных обязанностей, специальным приказом фюрера вам присвоено звание штандартенфюрера — с сегодняшнего дня. Хайль Гитлер".
Ошеломленный Прим взял бумагу, и Земке втолкнул его в спальню.
— Что ты об этом думаешь, дорогая? — спросил он графиню. — Этой бумагой удостоверяется, что Макс повышен в звании сразу на две ступени. Он теперь полковник.
— И что ему придется сделать за это? — требовательно спросила графиня.
Прим печально улыбнулся:
— Я ожидаю возвращения вашей племянницы. Очевидно, завтра.
— Да, она будет нам нужна, чтобы развлекать Роммеля на уик-энд, — сказал Земке. — Мне кажется, нам следует придумать что-нибудь особенное на этот раз. Например, бал, а не просто танцы.
— Отличная идея, — сказал Прим.
— Да, Анн-Мари остановилась в «Рице», — сказала графиня, обращаясь к Приму.
— Я знаю, — ответил он. — Я звонил ей туда трижды, но ее ни разу не оказалось в номере.
— Чего же вы хотите? Парижские магазины все так же привлекают нас, несмотря на эту ужасную войну.
— Вы правы. К сожалению, я должен покинуть вас и заняться делами. — Прим поклонился и вышел.
Гортензия взглянула на Земке:
— У тебя неприятности? Он взял ее за руку:
— Ничего такого, с чем я не смог бы справиться. Это не связано с Максом, он попал между молотом и наковальней.
— Какая жалость. — Она покачала головой. — Ты знаешь, Карл, этот парень мне очень нравится.
— Мне тоже, любимая. — Он достал шампанское из ведерка и наполнил ее бокал.
К вечеру, когда сумерки сгустились над Холодной гаванью, дождь все так же барабанил в окно кухни. Джулия и Женевьева сидели за кухонным столом, и француженка тасовала колоду карт таро. На граммофоне крутилась пластинка, и мужской голос в сопровождении ансамбля биг-бэнда пел песню "Туманный день в пригороде Лондона".
— Все именно так, если иметь в виду погоду, — сказала Джулия. — Это Ал Боули. Мой самый любимый певец. Он обычно пел в лучших ночных клубах большого Лондона.
— Я однажды видела его, — сказала Женевьева. — Мы кое-что отмечали с одним летчиком. Это было в 1940-м. Он привел меня в ресторан «Монсеньор». На Пикадилли. Там пел Боули с ансамблем Роя Фокса.
— Я бы отдала все, чтобы увидеть его своими глазами, — вздохнула Джулия. — Его убили в Блитце, вы знаете.
— Да, мне говорили. Джулия протянула ей колоду:
— Говорят, у меня есть дар к подобным вещам. Перетасуйте их и верните мне левой рукой.
— Вы хотите сказать, что можете предсказать мое будущее? Я не уверена, что хочу его знать. — Тем не менее Женевьева сделала все так, как просила Джулия, и вернула ей карты.
Джулия на секунду закрыла глаза и рассыпала карты по столу рубашкой кверху. Потом она окинула их взглядом.
— Три карты, вот все, что нужно. Возьмите первую и переверните ее.
Женевьева послушно взяла карту. Колода была очень старая. Рисунок темный и тусклый, надпись сделана на французском языке. На карте был изображен бассейн, который охраняли собака и волк, ниже две башни, а в небе над ними луна.
— Это хорошо, cherie, потому что рисунок вертикальный. Он говорит о кризисе в вашей жизни. Привычные связи и интеллект ничего не значат, только ваши инстинкты проведут вас через все испытания. Полагайтесь только на чувство в любых обстоятельствах. На свой инстинкт. Только это спасет вас.
— Вы, должно быть, подшучиваете надо мной, — сказала Женевьева и неуверенно засмеялась.
— Нет, так говорит мне карта, — ответила ей Джулия и накрыла ее руку своей ладонью. — Она еще говорит, что вы вернетесь. Выберите теперь другую.
На карте был изображен висельник — копия вывески, висевшей над входом в паб у причала.
— Ее значение не совпадает с изображением. Разрушение и изменение, но ведущее к возрождению. Тяжелая ноша упадет с плеч. Дальше вы пойдете по жизни, впервые принадлежа самой себе, и никому ничего не будете должны.
Они помолчали, потом Женевьева взяла третью карту. На ней оказался рыцарь верхом на коне с жезлом в руке. Джулия заметила:
— Это человек, близкий вам. С ним у вас конфликт ради самого конфликта.
— Может быть, он солдат? — спросила Женевьева.
— Да, возможно, — кивнула Джулия.
— Кризис, через который меня проведет только мой инстинкт. Перемена, благодаря которой ноша упадет с моих плеч. Мужчина, может быть, солдат, заинтересованный в конфликте ради конфликта. — Женевьева пожала плечами. — Ну и что все это означает?
— Четвертая карта скажет. Вы не знали, что перевернете ее.
Женевьева застыла в нерешительности, выбирая, потом вытянула карту. Джулия ударила по ней сверху: на них смотрела смерть, скелет с косой, косящий не колосья, а тела.
Женевьева попробовала рассмеяться, но у нее пересохло в горле:
— Полагаю, это не очень-то здорово?
Прежде чем Джулия успела ответить, дверь открылась, и вошел Крэйг.
— Мунро хочет немедленно видеть нас в библиотеке. Пора решать. — Он смолк, улыбаясь: — Господи, вы опять возитесь с этими штуками, Джулия? Следующей весной вы откроете свою палатку на ярмарке в Фальмуте. Джулия улыбнулась и смешала карты:
— Интересная идея.
Она поднялась вместе с Женевьевой, обошла вокруг стола, сжала ей руку, и они пошли следом за Крэйгом.
Мунро и Хейр сидели в библиотеке, склонясь над столом и изучая крупномасштабную карту, на которой был изображен район Ла-Манша от Лизард-Пойнт до мыса Финистер в Бретани. Рене сидел у огня, куря одну из своих маленьких сигар и ожидая приказаний.
Мунро взглянул на вошедших:
— Ну, вот и вы. Погода, как видите, не улучшилась, и парни из бюро прогнозов все еще не могут гарантировать, что это вообще произойдет. — Дверь открылась, и вошел Едж. Мунро спросил его: — Есть что-нибудь новое?
— Боюсь, ничего, бригадир, — ответил Едж. — Я только что говорил с командиром группы, который руководит отделом прогнозов для Главного штаба. Он подтверждает то, что нам уже известно. Погода еще может выправиться, но вероятность этого пятьдесят на пятьдесят.
Женевьева внимательно посмотрела на него. Она не видела его со дня того происшествия в лесу, он не показывался даже в «Висельнике». Его лицо было непроницаемым, но глаза выдавали подлинные чувства — в них была ненависть.
Мунро подвел итог:
— На этом и закончим. Дальше ждать невозможно, в случае переброски морем вам придется отплыть раньше. — Он повернулся к Хейру: — Вы отправляетесь сейчас же, командир.
— Прекрасно, сэр, — кивнул Хейр. — Мы отчалим в восемь. Я понимаю, что у вас остается совсем мало времени, Женевьева, но такова жизнь. Туман на море куда менее плотный, движется пятнами. По прогнозу промежутки между шквалами дождя от трех до четырех миль. В самый раз для скрытого броска через пролив.
— Куда? — спросила Женевьева. Хейр повернулся к Осборну:
— Крэйг?
Американец объяснил:
— Мы уже связались с Большим Пьером по радио на всякий случай. — Он повел карандашом по карте: — Вот Лион, а это маяк Гросне и тот самый залив, где "Лили Марлен" подобрала меня. Большой Пьер сказал нам, что немцы закрыли маяк пару дней назад.
— Почему? — спросила Женевьева.
— Они закрывают маяки один за другим с некоторых пор, — вступил в разговор Хейр. — Боятся высадки десанта.
— Дело в том, — добавил Крэйг, — что прямо под маяком Гросне в скалах на берегу находится каменоломня. Она не использовалась с двадцатых годов, но там есть глубоководный причал, которым пользовались катера для погрузки гранита.
— Идеально для наших целей, — сказал Хейр. Крэйг продолжал:
— Мы попросим Большого Пьера подтвердить наш новый план. Он будет ждать с подходящим транспортом. В любом случае вы окажетесь в Сен-Морисе по расписанию.
— Пользуясь этим причалом в Гросне, мы можем подойти прямо к берегу и отойти от него, — добавил Хейр. — Без проблем.
— И даже если кто-нибудь окажется поблизости, то что он увидит? — подхватил Мунро с энтузиазмом. — Как гордость Кригсмарин следует по своим делам.
Женевьева взглянула на карту и вдруг почувствовала себя удивительно спокойной.
— Что ж, прекрасно, — тихо сказала она.