Холодная Зима

Москва 26 августа 1978 года

С утра я проснулся с жуткой головной болью, ломило все тело. Заснул я только в час ночи после того, как второй раз выпил снотворного. Весь вечер я думал над рассказом Зиновия Ефимовича Беляковского. Выглядел он полным бредом и попыткой отмазаться от серьезных обвинений (а они действительно были серьезным, фальшивая валюта это тебе не шутки), можно было как и шеф посмеяться и забыть, но… что то не давало мне забыть. Именно потому что этот рассказ по уму казался бредом я и верил в него — для отмазки можно было бы придумать и что-то поправдоподобнее.

С утра для того, чтобы прийти в себя, потребовалось самое сильное средство из всех какие были — йеменский кофе. Его присылал отцу друг из Йемена — какой-то советник. Каждый месяц он с оказией посылал нам посылки из Йемена, прежде всего хороший зерновой кофе. Как я узнал от ценителей — в Йемене вообще выращивают лучший в мире кофе, правда, достать его почти невозможно. У меня же он был и в немалых количествах…

Сойдя с трамвая, я неспешно шел к зданию генеральной прокуратуры, когда сзади вдруг раздался визг тормозов. Сделав шаг в сторону я обернулся — метрах в пяти от меня стояла черная «Волга», с переднего пассажирского сидения мне махал Калинин. В недоумении я подошел к машине.

— Что случилось?

— Садись, нет времени — оборвал меня Калинин

Я забрался на заднее сидение, машина резко рванула с места.

— Что случилось? — повторил я

— Беляковский умер.

На сей раз, нам не выписывали пропуска вообще — машина резко развернулась, подрулила к воротам трюма и просигналила. Ворота со скрипом отъехали в сторону, Волга проскочила внутрь и остановилась. Рядом с дверь, ведущей по внутренние помещения СИЗО нас ждал тот же провожатый, что и вчера.

Подходя к кабинету начальника оперчасти, мы услышали вскрик и какой-то грохот. Наш провожатый показал рукой на дверь и удалился, Калинин подошел к двери и постучал

— Кто там?! — приглушенно рявкнули изнутри

— Калинин — отчетливо сказал Александр Владимирович

За железной дверью раздалась ругань, тяжелые шаги, наконец, дверь открылась, и в коридор высунулся майор Петухов. Вид у него был слегка встрепанный.

— Уже знаете что ли?

— Знаем — спокойно сказал Калинин

— Заходите, раз так — махнул рукой Петухов — заодно эту мразь послушаете.

В углу кабинета, сломанной куклой лежал невысокий человек в форме, из носа тонкой алой полосой подтекала кровь.

— Что это ты так лютуешь? — спокойным тоном поинтересовался Калинин

— Что лютую? — переспросил Петухов, шумно дыша носом — ты не слышал этого петушка, что он пел тут прямо перед твоим приходом. Сука.

— И что же он пел?

Человек в углу пошевелился, застонал…

— Да бред полный — рявкнул Петухов, поднимая за шкирку конвойного из угла и с размаху сажая на железный табурет — ты прикинь, он оказывается, перепутал! Перепутал, твою мать! По ошибке сунул Беляковского в камеру с блатными, с беспредельщиками! Нет, это же надо, б…, так ошибиться?! И как своевременно ошибиться! По нему Генеральная прокуратура следствие ведет, и тут вдруг Ваня наш ошибся! Так, твою мать?!

Человек в форме поднял перемазанное кровью лицо и мы увидели, что он еще очень молод — двадцать пять, не больше. Типичное, русское крестьянское лицо, веснушки, большие, оттопыренные уши…

— Ошибся я. Извините… — с трудом проговорил он

— Ах ты… — Петухов замахнулся снова, но шеф резким движением удержал его руку

— Остынь. Я сам.

Майор Петухов сплюнул на пол, хотя по меркам тюрьмы это считалось святотатством, наклонился к надзирателю

— Слушай сюда чушкарь — прошипел он — если ты не завяжешь мне фуфло толкать, я тоже ошибусь. По ошибке затолкаю тебя в пресс-хату к ворам и ключ потеряю. Тебя же падлу на кусочки порежут и в парашу спустят! А я тоже скажу: ошибся, извините. Понял, сучонок?!

— Остынь, тебе говорю! — в голосе шефа явно прорезался металл.

— Ладно… — Петухов выпрямился — давай, коли его. Я пройдусь пока, воздухом, б… подышу. А если он дурака валять не перестанет — так я его и в самом деле в хату к ворам определю. Он же от них бабло берет — вот пусть теперь с ними взасос поцелуется…

Громко хлопнула дверь.

— Сереж, извини… — проговорил шеф — ты не мог бы нас оставить наедине с… Иваном?

— Бред — недоверчиво сказал Петухов, выпустив в воздух густой, ядреный клуб дыма — он тебе фуфло прогнал, на жалость решил давить, сука. Очко на кон ставлю — врет. На самом деле он потихоньку чай, водяру сюда таскал, а теперь ему кто-то бабло отвалил — вот он и ошибся. Я эту мразь насквозь вижу!

— Я вчера выслушал одну историю и сказал что это ложь — спокойно сказал Калинин — а вот теперь человек, который ее рассказал в морге лежит. И ложью эта история уже не кажется — да вот поздно. Подумай, может ты сейчас такую же ошибку совершаешь, как и я — вчера?

— Ладно, пойдем в кабинет — скривился Петухов — я хочу сам этого придурка послушать…

Иван сидел на стуле перед столом кума, рядом на столе лежал окровавленный платок, видимо Калинин дал. Сейчас он пил воду из стакана, даже от двери была слышна как зубы выбивали дробь об край стакана…

— Давай рассказывай! — заявил Петухов, садясь за свое рабочее место — да не тушуйся. Ты меня тоже пойми — если каждый ошибаться начнет, так как ты ошибся, изолятор в бардак превратится. А мне это надо? Вот я и вспылил. Значит, говоришь, у тебя мама болеет?

— Да… — тихо произнес Иван

— Чем?

— Болезнь почек… Очень тяжелая…

— Аналогичный случай был на Минской пересылке — хохотнул Петухов, но тут же оборвал смешок — и что дальше?

— Нужны лекарства… Импортные… У нас их не достать… Я пытался…

— Так… — понимающе кивнул майор Петухов — и к тебе кто-то подошел и предложил достать лекарства, в случае если ты, конвоируя Беляковского, вдруг ошибешься камерой. Так?

Опустив голову, Иван кивнул

— И теперь мы подходим к самому интересному — победным тоном заключил Петухов — я думаю, что до этого ты мне не врал, так не ври и дальше. Кто был тем провизором, который пообещал достать тебе лекарства? Только не говори, что его лицо ты плохо запомнил в темноте — иначе я опять могу выйти из себя. А у меня рука тяжелая. Итак, это был…

— Бриллиант… — обреченно выдохнул Иван

— Подумай хорошенько Ваня — ласково сказал Петухов — ну какой Бриллиант? Если ты имеешь в виду вора в законе по кличке «Бриллиант» — так он, родной у нас чалится. И нахрена ему все это надо, скажи мне? У него что, других забот мало? Даю тебе вторую попытку. Итак, это был…

— Говорю вам, Бриллиант — выкрикнул внезапно Иван — я правду вам сказал. Бриллиант это был. Я согласился и в тот же день в почтовом ящике две упаковки лекарства нашел. Бриллиант пообещал, что если я ему помогу — то он мне двухгодичный запас лекарства устроит.

— Врешь! — начал краснеть Петухов.

— Саша! — жестко сказал Калинин — давайте-ка выйдем все!

Фыркнув, Петухов направился к двери, мы двинулись за ним.

— Полный бред! — возмущенно сказал Петухов, едва закрылась дверь кабинета — это не может быть Бриллиант!

— Почему? — спросил я

— Да потому! — взорвался Петухов — Бриллиант вор в законе! Образование у него три класса и два коридора! Какие нах… швейцарские лекарства, он про них и не знает ни хрена! Если к нему в руки любые лекарства попадут — он сожрет просто целую упаковку, чтобы забалдеть вот и все! И еще. Ну, нахрена Пете Бриллианту, простите, это все надо? Он Беляковского и не видел ни разу, тот не шерстяной.[29] На кой черт Бриллианту организовывать смерть человека, которого он ни разу не видел и который ему и на х… не нужен? А?

— Может и не нужен… — задумчиво протянул шеф — а может и очень даже нужен. Ты вот что Саня. Посади-ка Ваню в отдельную камеру. И чтобы никого рядом не было, можешь даже у нее отдельный пост выставить. Или в блок смертников посади, там охрана самая серьезная. Но чтобы такого, как произошло с Беляковским, с Ваней не произошло с гарантией. А я с Сергеем поеду в прокуратуру, подумаю. Потом приеду. Добро?

— Пойдет…

Документы подлинные