Холодное утро в 3018

Глава 13

Вспомнить… Нужно вспомнить… Сначала Томас Вингфилд отправился в Испанию, где стал учеником известного доктора. А потом… что же было потом? Следуя за врагом, он отплыл в Америку, но потерпел кораблекрушение. А потом его подобрали работорговцы, но он сбежал… И индейцы. Определённо там были индейцы, которые хотели принести Вингфилда в жертву[21].

Чтобы не рехнуться, я перебираю разнообразные сюжеты, надеясь зациклиться на одном из них и ненадолго выпасть из суровой реальности. Я ужасно страдаю без книг. Понимаю, глупо мечтать о хорошем приключенческом романе, когда ты по уши погряз в дерьме.

А что если… если выберусь отсюда? Спасусь. Вдруг больше никогда не смогу уснуть? Или не найду в себе сил взяться за чтение новой книги? Теперь я точно знаю: выдуманные герои лучше нас, в их мире существует справедливость, а мы… во что мы превратились?

Ой, прекрати ныть, Алекс! Лучше придумай, как выбраться отсюда.

Я уверен, что нахожусь на космической станции. Ещё одна проклятая станция! Да, знаю: безумные учёные перебрались на другой полигон.

Сумеют ли друзья найти меня? Сумеет ли Бофорт мне помочь? Или бросит здесь? Может и бросит. Он и без того многим рискнул, желая вывезти со станции несчастных носителей гена Х. А вдруг его осудили, лишили звания, расстреляли? Он нарушил несколько десятков законов! Так, законы. Вспомни, Алекс, какие законы он нарушил.

Голова работает медленнее допотопного компа, раскалывается, трещит по швам. Я никак не могу сосредоточиться. Препараты, которыми меня пичкают… Чёрт знает, в кого они могут меня превратить, в какого-нибудь овоща или в мутанта, покрытого лиловым мехом. Ну и бред! Успокойся!

Итак, я застрял на новой станции. На самой настоящей громадине, дрейфующей в открытом космосе. Я и не представлял, что когда-нибудь окажусь в подобном месте. Кусок металла движется в никуда, а кругом лишь холодная, вечная и бесконечная ночь. Условия на станции максимально приближены к земным, и движение почти не ощущается. Порой я даже забываю, что лечу. Хотя иногда я не могу вспомнить своё имя…

Огромная станция, которая постоянно перемещается. Может, прямо сейчас она летит на Марс. Её очень трудно отследить. Сколько таких махин наводнило галактику? И не счесть… А значит меня могут и не найти. Никогда.

Когда я работал под прикрытием, всё было иначе. Я постоянно выходил на связь с друзьями, Бофорт контролировал каждый мой шаг, давал подсказки. И мне не было так страшно… Я всего лишь выполнял свои обязанности. Делал опасную, но интересную работу и должен был продержаться всего-то неделю. Теперь же я застрял на станции, по-настоящему, застрял.

Не знаю: живы ли товарищи, и этот факт делает моё существование совершенно невыносимым. Добрались ли они до корабля, смогли ли вернуться на Землю? А вдруг их подстрелили, взорвали, вдруг им не дали разрешение на посадку, и они застряли в космосе? А может, они вернулись и были арестованы? Хавьер, Эжени, Стейси, даже командор Бофорт. Что с ними? Увижу ли я их когда-нибудь?

Ох, Эжени… Эжени! Я не успел с ней и словом обмолвиться. Эжени хотела помочь мне, а я подвёл её. Всех подвёл. Даже мать. Что будет с ней, если я не вернусь? Что с ней будет? Идиот! О чём я думал? Чего ради согласился работать под прикрытием? Вообразил себя героем? Спасителем мира? Правильно! И теперь гнию здесь.

Увы, жалобами горю не поможешь. Моему горю вообще нельзя помочь.

Не знаю: есть ли на станции другие подопытные, но, похоже, доктор Хильда фон Вейнер считает меня любимым «кроликом». Меня приводят к ней каждый день, но, очевидно, в разное время. Они хотят меня запутать, а я и без того потерял счёт дням и часам.

Моя белая камера, в которой никогда не гасят свет. Не считая койки, пары стульев, стола и рукомойника, здесь ничего нет. Я часами валяюсь в постели и пялюсь на совершенно ровный потолок. И даже если закрываю глаза, то вижу белые лампы, призванные довести до безумия. Я пытаюсь зажмуриться, закрыть лицо руками, уткнуться в подушку, но всё равно лампы обжигают веки. В их свете руки кажутся почти прозрачными. Белая-белая кожа и чёрные вены. Безумные учёные накачали меня какой-то дрянью.

Они непременно меня прикончат, только сначала разберут на винтики. Да, я боюсь. До дрожи! Прошла пора отчаянных и бесстрашных героев, лучшего времени для паники не найти.

Доктор Хильда фон Вейнер создает впечатление респектабельной дамочки-чиновницы, а никак не безумного учёного-садиста. Она выглядит нормальной, вот что меня пугает, она адекватная и чертовски умная. Она верит в то, что поступает правильно. Какой кошмар! Лучше бы она была чокнутой!

Доктор фон Вейнер — женщина средних лет, высокая, с уложенными в аккуратный пучок светлыми волосами, улыбчивая, безукоризненно вежливая и обманчиво заботливая. Каждый раз, когда я встречаюсь с ней, доктор говорит, что хочет помочь, что все подключенные ко мне датчики и застрявшие в венах иглы, тикающие над ухом медицинские дроиды, ремни, приковавшие меня к кушетке, нужны лишь для моего спасения. Но не для мучения. Ни в коем случае не для мучения! Она говорит со мной так, словно мечтает спасти от смерти, излечить от ужасной болезни.

Доктор Хильда умеет нравиться, может втереться в доверие и играть с чужим разумом. В научных, будь они прокляты, целях. Подопытные на старой станции её боялись. Гарри рассказывал (встретился ли ты с родными, Гарри?), что она сама отбирала пациентов для личных исследований. И после… и после они переставали быть самими собой. Тогда мне повезло, я не попал в её лапы, теперь же у меня нет помощников и защитников. Некому показать нужную дорогу, найти оружие, стереть лишние данные. Я остался один на один со своей проблемой. И не преуспел в её решении.

— Сегодня вы выглядите хуже, Александр. Кружится голова? Испытываете слабость? Клонит в сон?

— Нет, я чувствую себя превосходно даже с учётом того, что моя кровь почернела от ваших препаратов.

Она усмехается. Милая, заботливая тётя-доктор. Меня лихорадит. То ли от переизбытка мерзких лекарств, то ли от злости.

Хильда фон Вейнер устроилась в кресле напротив меня, положила руку на подлокотник и подпёрла ладонью щёку. Теперь лучистыми зелёными глазами она наблюдает за мной, точно за премилым животным, запертым в клетку. Может, в этом всё дело? Может, для неё и для других учёных такие, как я, и не люди вовсе, а какие-то гуманоиды? Но что в этом плохого? Разве родство с пришельцами сделало нас менее живыми, позволило чувствовать боль не так остро…? Нет, конечно же, нет! Думать иначе — преступно!

— Я наблюдала за тобой, Александр, много дней, тестировала, следила за реакцией на те или иные события. Я много думала о тебе.

Много дней… Сколько же их прошло? Сколько?

— Думали о том, что я всего лишь подопытная крыса, которую вы с радостью препарируете во благо науки? — ремни натирают руки, больно сдавливают грудь и мешают дышать, но я сосредотачиваюсь на боли, боюсь потерять сознание. Боюсь никогда не проснуться.

— Я думала о том, что ты храбрый. Ты принёс себя в жертву ради спасения других людей.

Знакомый приём! Отличное начало для задушевного разговора! Но всё сведётся к одному…

— Работа, знаете ли, такая.

— Мой сын мечтал стать гвардейцем, — ого! К чему это? Весёлость разом ушла из её глаз, и черты лица заострились. — Как и ты, хотел защищать невинных. А когда ему понадобилась помощь, никто не пришёл. Его звали Вилли. Вильгельм. Вы ровесники.

Вот ведь беда! Неспроста она решила поведать свою историю. Ох, неспроста!

— Вилли умер в семь лет. Я боролась за его жизнь два года, но проиграла. Мне никто не помогал. Никого не было рядом. Отец Вилли ушёл спустя год после рождения ребёнка и больше никогда не появлялся. Я, как и ты, выросла в Среднем районе, мечтала преподавать в Университете и хваталась за любую работу, чтобы прокормить семью. Я боролась за каждую марку. Пыталась скопить хоть сколько-нибудь… Когда у сына обнаружили опухоль, я поняла: на лечение денег не хватит. Операция, чип, который следовало вживить в мозг Вилли, реабилитация — всё это стоило невероятно дорого. Сейчас, конечно, программа Никифорова стала гораздо доступнее, но тогда… Сын умер у меня на руках, и я видела, как гаснет свет в его глазах, я знала, что он уходит. И ничего не могла изменить. И нет ничего страшнее этого, Александр! Нет ничего страшнее.

О! Я понимаю, зачем доктор рассказывает о смерти сына. Хочет разжалобить, сжать в тиски мой и без того истерзанный мозг, заставить сдаться и раскрыть, наконец, страшную тайну, которую я скрываю. Вот только нет никакой тайны. И лучше бы она всё выдумала. Но, судя по всему, доктор фон Вейнер говорит правду.

Итак, она ввязалась в это дело из-за сына, погибшего ребёнка. Чем-то она напоминает профессора Никифорова. Вот только он вовремя остановился и пожертвовал собой, желая спасти носителей гена Х. Если бы не он, это дело так и осталось бы нераскрытым. Нет, я не должен сочувствовать Хильде фон Вейнер. Но я её жалею.

— Значит, вы живёте во имя великой цели? Вот только как эксперименты над людьми смогут помочь чьим-нибудь больным детям? Что это вам даст? Так что это вам даст?

— Думаешь: мне это нравится? Считаешь: я получаю удовольствие? Нет! Кто-то успокаивает себя, думая, что мы предоставили этим несчастным всё необходимое. Комнаты на станции гораздо больше их квартир. Им неплохо платят. Но что с ними делают? Думаешь: мне нравится смотреть, как их накачивают лекарствами? Думаешь: мне нравится смотреть, как они корчатся? Ничего подобного!

Небеса! Какое лицемерие! Нет, дорогуша! Ты веришь в правоту своего дела. И это самое страшное! Лучше бы ты выполняла свои обязанности только потому, что тебя запугивали, угрожали тебе!

— Но вы смотрите! Смотрите! Прямо сейчас смотрите!

— Мне приходится. Я не могу это прекратить. А ты можешь, Александр, — шепчет она. — Помоги мне! И помоги себе!

И помоги планете. Ха-ха-ха! О, это мы уже проходили. И не раз!

— Я не знаю, чем помочь.

— Ты отличаешься от обычных людей. Потомки илионийцев сильные и выносливые, у вас имеется иммунитет ко многим заболеваниям, — конечно, проверили это опытным путём. — Вы способны совершить невозможное, разве нет? Что если вы ответ на наши вопросы? Что если вы сможете победить болезни, слабоумие, безумие…?

— Если… если… И ради этого вы замучили столько людей? Вы не знаете наверняка, только предполагаете! Нет, вам всё равно. Вас ведёт что-то другое! Любопытство доктора, который режет мышей! Мы для вас мыши, не люди! Дело не в спасении детей, вы думаете о другом. О способностях илионийцев, так?

— Они ведь учили тебя. Пришельцы. Верно? Расскажи об этом! — тут доктор резко поднялась на ноги, приподняла мой подбородок и заставила взглянуть ей прямо в глаза. Холодные. Безразличные. Пустые.

— Ничего я не знаю. Мне нечего рассказывать!

Её ногти оцарапали лицо, а я, связанный по рукам и ногам, никак не смог увернуться.

— Но ты создал стену изо льда, гладкую, как стекло, и невероятно прочную. Настолько прочную, что лазерные лучи не смогли сразу её разрезать! Как ты это сделал? Ну, Александр!

— Не знаю! Я нервничал, я был напуган! Меня едва не убили, моих друзей чуть было не застрелили! Это вышло само собой! Вы напрасно тратите время! Может, лучше ещё раз просканируете мои мозги или вообще их вытащите?

— Я не хочу тебе зла. Я лишь хочу понять, понять, как это работает, — вздыхает она и отступает назад.

Вот во имя чего было принесено столько жертв! Чтобы понять, как это работает! Проклятье! Проклятье! Как же так? Как же так?!

— Ты обладаешь уникальным даром! Ведь это правда, Алекс! Уникальным даром! Испокон веков люди мечтали повелевать силами природы, разве нет? Ты особенный, значит, сможешь получить всё, что пожелаешь. Деньги, положение… Чего ты хочешь?

Подумать только! Решила сыграть на моей жадности! А почему бы и нет? Ведь я… я, и в самом деле, мечтал быть богатым, успешным, свободным… Но к чему теперь вспоминать об этом?

— Вы гнусная дура! Лицемерка! Проклятый балаган! Нет никакого уникального дара, который следует восхвалять! И никогда не было!

Ей всё равно. Хильде фон Вейнер. Когда умер её ребёнок, она сломалась, перегорела. Она потеряла цель в жизни и отчаянно искала новую. Вот и нашла. Доктор фон Вейнер не злорадствует, не наслаждается чужими страданиями, не радуется им, просто ей нет до них никакого дела. Как и всем остальным учёным. Проклятые технократы отлично подобрали персонал станции, выбрали самых чёрствых людей на свете, тех, кто давным-давно ушёл в себя.

Мне с ними не сладить, их не разжалобить, не переубедить. Им всё равно. Всё равно! Раньше я представить себе не мог, что существует подобное равнодушие.

Опять эта комната, в которой лампы слепят глаза. Я снова боюсь отключиться и в полузабытье царапаю матрас. Мне представляется Хильда фон Вейнер, склонившаяся над постелью сына. Я словно вижу её остекленевшие глаза, более не способные плакать. Я понял её замысел слишком поздно. Её рассказ меня уничтожил, раздавил. Жалость мешает ненавидеть. Жалость делает меня слабым.

Кажется, я уже сошёл с ума, окончательно рехнулся. Теперь я знаю, что чувствовал Томас Вингфилд, стоя под палящим солнцем в бочке, которую несло течением. А кругом акулы…

И нет надежды, ведь знаешь: никто за тобой не придёт.

Я пытался сбежать. Три раза. Но выбраться из белой камеры, удрать от дроидов, угнать корабль, провернуть всё это в одиночку практически невозможно. Я затаился, выжидал, наблюдал, вынашивал план. Старался не упустить ни одной, даже незначительной детали. Гвардеец должен быть внимательным, бдительным, должен всё подмечать, видеть скрытое, тогда он сможет предотвратить преступление. В последний раз я сумел добраться до посадочной площадки. Уставший, безоружный, я ещё на что-то надеялся. Вряд ли бы я смог умыкнуть корабль, даже если бы пробрался внутрь, не прошёл бы идентификацию личности пилота, а без этого двигатель не запустить.

Проберись на какой-нибудь транспортник и жди, когда тот покинет станцию, скажете вы? Не вариант. Меня быстро отследят по чипу. Дьявол!

Сначала я злился, потом запаниковал, и, наконец, устал от метаний.

Неужели пришло время сдаться?

— А если бы на моём месте оказался ваш сын? Что бы вы сказали, доктор? У ваших подопытных были семьи, родные люди, которые их ждали. Кого-то вы отпускали домой на время, чтобы не вызвать подозрения. Ох, разумеется, какой бы поднялся скандал! Технократы проводят опыты на людях! Прощай, правительство Бергмана! Прощайте, программы освоения планет! Все эти города под куполами на Марсе… А каково было тем несчастным возвращаться домой и молчать о том, что они пережили? Вы, конечно же, об этом не подумали. Рано или поздно они перестанут молчать. Рано или поздно, — беснуюсь я, когда доктор в очередной раз подключает чёртовы датчики.

— А как же оправданная жертва, Александр? — усмехается Хильда фон Вейнер. Она издевается надо мной.

— Оправданная жертва? Жертва должна быть добровольной, а иначе это самое настоящее убийство! Вы погубили достаточно ни в чём не повинных людей, кого-то убрали, как ненужного свидетеля, кого-то запытали до смерти. Да ещё и оправдываете это благими целями. Мол, климат меняется, и мы можем остановить потепление, мол, мы поможем найти лекарство от всех болезней. Какая мерзость! Наглая ложь! Вы думаете: нас можно использовать как оружие!

Я возмущаюсь, кричу, надеюсь её разозлить, вывести из себя, спровоцировать на конфликт. Понимаю, это глупо. Но я ничего не могу с собой поделать, а Хильда фон Вейнер непрошибаема, как скала.

Для илионийца превратить воду в лёд и наоборот всё равно, что щёлкнуть пальцами. Этот дар — часть их природы, неотъемлемая составляющая организма. Может быть, без него пришельцы не выжили бы на своей холодной планете. Но эти способности — не для человека, мы не созданы для них. Гортензия, конечно, была упорна и пыталась научить меня хоть чему-нибудь. Но я оказался безнадёжным учеником. И всё же… я как-то умудрился создать ледяную стену. Но только один раз. А ведь подобное умение сослужило бы мне хорошую службу, возможно, помогло бы выбраться отсюда. Вода… она ведь везде, повсюду, в каждом из нас… мы состоим из неё. Я заморозил бы всё к чертям и сбежал, но… сил не было…

Доктор фон Вейнер считает, что только душевное потрясение способно «активировать» мои способности. Она моделирует различные экстремальные ситуации: мне уже вводили сыворотки, вызывавшие галлюцинации, меня несколько раз пытались убить, но ни одна из попыток не увенчалась успехом. И, похоже, подобные эксперименты с другими носителями не дали ожидаемых результатов. Пришельцы были правы. Человеческие гены победили, нам не дано постичь искусство-нарин.

Превосходно! Я могу торжествовать и злорадствовать. Эксперимент провалился. С треском. Вот только я не чувствую облегчения. Я не приношу пользу, а значит, жить мне осталось недолго.

На краткий миг я отключился. Всё померкло, и какое это наслаждение! Не видеть. Не слышать. Забыть.

— Эй, Алекс! Алекс, проснись! — знакомый голос. Опять галлюцинации. Я неохотно открываю один глаз. Медсестра, большая часть лица которой закрыта маской, подмигивает мне. Вот дьявол! Знакомое лицо.

— Каролина?!

— А ты кого ожидал встретить? — она склоняется надо мной и начинает считать пульс.

— Быть не может! Не может этого быть! — шепчу я, пялясь на неё во все глаза.

— Так, слушай меня, Алекс! — обрывает меня Каролина. — Времени у нас очень мало. Всего несколько минут, потом глушитель перестанет работать. Нужно выбираться отсюда. Сейчас ты поднимешься и пойдёшь со мной, только тихо.

— Это действительно ты? Неужели это действительно ты? Докажи!

Я перестал верить глазам, ведь они не раз зло шутили надо мной.

— Я курировала твой гвардейский отряд и провела вводный инструктаж. Помнишь? В нашу первую встречу я заявила, что первое же патрулирование сотрёт наглую ухмылку с физиономии Хавьера, а тебя назвала «слишком тощим» для такой работы.

— Каролина! Как же я раз тебя видеть! — я чуть ли не зарыдал от счастья. — Как же я рад!

— Значит поднимай зад! Нужно убираться отсюда!

— Как ты здесь очутилась? — голова грозит лопнуть от обилия вопросов.

Немыслимо! Невероятно!

— Зря я, что ли, после Школы окончила курсы медсестёр? Я здесь уже неделю. Ждала удобного случая, чтобы пробраться к тебе.

— Но как ты умудрилась проникнуть на станцию?

— Командор пристроил, а мисс Шелли помогла оформить документы. Мы отследили тебя по чипу, вживлённому на старой станции. Некогда делиться подробностями! Прости, что пришли так поздно! Добраться до тебя было непросто, Алекс! Ну же, поднимайся! Уносим ноги!

— Вот ведь беда, Каролина… Не смогу встать… — шепчу я убитым голосом. Я чувствую слабость, конечности одеревенели и не слушаются, глаза закрываются сами собой. Я перегорел, как лампочка. Как же не вовремя!

— Немедленно поднимайся! — прикрикнула детектив Фишер. — Вставай! Останешься здесь — умрёшь!

Она права, конечно же, она права. Я заставляю себя сесть, тело протестует, вопит, брыкается, голова кружится. Я поднимаюсь с постели, и проклятые белые стены пускаются в пляс. Каролина обнимает меня за плечи и помогает устоять на ногах. Я цепляюсь за её руку, как утопающий за спасательный круг.

— Вот и молодец! Вот и умник! — шепчет Каролина. — Всё будет хорошо! Мы выберемся отсюда, вот увидишь!

Прощай, мерзкая камера! Прощай! За дверью нас поджидает темнокожий, коренастый санитар. Неудивительно! Ко мне была приставлена парочка младших медицинских работников, они приносили еду, проводили осмотр в камере, вводили препараты. Я бы на месте технократов использовал исключительно роботов, ведь чем меньше свидетелей, тем лучше. Однако дроиды работали только в лаборатории. Может быть, подопытные нападали на роботов, ломали их и вырывались из камер?

Я и не подозревал, что санитар заодно с Каролиной, поэтому испугался.

— Не паникуй, Алекс! Это свой! — успокаивает детектив Фишер. — Как обстановка, Фрэнк?

— Глушитель продержится ещё минуту — две, а после сработает сигнализация в самом дальнем от посадочной площадки секторе, в лаборатории. Там часто что-то взрывается, так что подвох обнаружат не сразу. Стюарт на время отключит камеры в жилом блоке, как раз успеете добраться до посадочной площадки, платформа А (транспортная). Вас уже ждут. Если начнут блокировать двери, воспользуйтесь ключом-картой. Идите через технические помещения, там камеры работают с перебоями. И будьте внимательны. Так, сейчас отключат глушитель, поторопитесь!

— Спасибо, Фрэнк! — благодарю я. Мнимый санитар прижимает пальцы к виску.

— Закрепи силовой нагрудник, Алекс, и держи пистолет. Ох, толку от тебя не будет! Слабый, как котёнок! — вздыхает Каролина.

Кое-как я затягиваю ремни нагрудника, в глазах двоится. И тут меня осеняет. К стыду моему, только сейчас!

— Каролина, здесь есть ещё подопытные? Эй, Каролина! Здесь есть ещё подопытные?

— Ещё девятнадцать человек, — вздыхает она. — Верно, Фрэнк? — тот кивает.

— Мы заберём их? Правда же? Правда?!

— Теряете время! — нервничает Фрэнк.

— Алекс, нужно уходить! — встряхивает меня Каролина. В её глазах я замечаю тень страха.

— То есть мы их бросаем? Бросаем здесь?

— Мы не сможем забрать их, Алекс! Нас слишком мало, если нас заметят, не сможем отбиться! Мы все погибнем!

Она права. Разумеется, она права. Друзья пришли за мной, рискнули всем, чтобы спасти, и я не могу просить их помочь остальным. Не могу подвергать их ещё большей опасности. Или… или я просто заговариваю зубы собственной совести? Я убегаю, спасаю свою шкуру, я бросаю этих людей. Даже после того, что увидел, после того, что испытал на себе. Я не герой, я ужасно устал и мечтаю вернуться домой, и всё же…

— Мы не можем их оставить! Их убьют! Она прикажет взорвать станцию. Хильда фон Вейнер. Она прикажет её взорвать, а мы не успеем вернуться! Мы не можем уйти без них.

Каролина снова тяжело вздыхает. Она ужасно нервничает, я вижу это. И вот сработала сигнализация, замигали красные лампочки. Пришло время принять решение. Ну же, Каролина! Неужели ты бросишь их?

— Что можно сделать, Фрэнк?

— Вывезти их всех будет трудно. Особенно теперь. Но попробуем спрятать их на транспортнике. Может, пожар на продовольственном складе устроить? Но вы уходите, уходите, времени мало! Идите! Идите! Я займусь остальными!

Каролина тащит меня в технический коридор. Сигнализация воет, раздирает барабанные перепонки, красные лампы загораются и гаснут, загораются и гаснут, двери закрываются. У меня голова идет кругом от огней, топота чьих-то ног, криков и сообщений о тревоге.

«Пожар! Пожар! Соблюдайте спокойствие! Заблокировать сектор C!»

Я не верю, что смогу выбраться, всё ещё не верю. Нет, так не бывает, слишком просто! Нет, нам всё равно не уйти! Не уйти! Движусь, как во сне, переставляю одну ногу, потом другую. Боюсь потерять равновесие и рухнуть на пол. Каролина меня не дотащит. Упасть означает только одно — умереть. Нет, я не верю, что смогу выбраться.

Челнок поджидает нас на посадочной площадке. Я вижу его гладкий серебристый бок. Осталось совсем немного. Пятнадцать шагов, десять. Просто. Слишком просто. Они нас не отпустят. Разумеется, не отпустят! На взлёт же нужно разрешение.

— Каролина!

— Тсс! Техники, — детектив Фишер прижимает меня к стене. — Техники и дроиды проверяют корабли.

Я вытаскиваю из-за пояса лазерный пистолет.

— Туда! Проберёмся через соседнюю площадку. Кажется, там чисто, — я тяну Каролину за собой. — Идём!

На цыпочках мы проходим вдоль стены и добраемся до площадки. Там стоят выключенные дроиды-тестировщики и ремонтники. Так, мы почти у цели. Ещё десять шагов вдоль стены, а потом ползком до челнока. Я готов лезть, ползти хоть на животе, красться, как кошка, лишь бы только выбраться со станции.

— Стой! — Каролина сжимает мою руку. — Дроиды!

Вооружённые роботы окружили челнок. Я холодею, сердце камнем летит в пятки.

— Как вы сюда проникли? Как получили разрешение на посадку? Кто остался на челноке? — шепчу я. Язык заплетается от страха.

— Примостились к грузовому кораблю, который привёз продовольствие, в качестве сопровождения. На борту остались командор и Хавьер.

Ну разумеется!

— Свяжись с ними! Скажи, чтобы не стреляли! Они обнаружат себя! Техники подозревают, но не знают наверняка, иначе бы уже полезли внутрь. Вдруг это обычный транспортный челнок…

— Шшш, командор не будет стрелять. Наверное… Но ждать мы не можем, Алекс! Через десять минут стартует тот самый грузовой корабль, наш челнок должен вылететь одновременно с ним. Прикрепимся к его борту и исчезнем с экранов радаров. Если не вылетим сейчас, никогда не выберемся отсюда.

Проклятье! Хороший был план!

— Выходи, Александр! — слышу я голос доктора фон Вейнер. Нет, разумеется, на платформу она не вышла. Доктор обратилась ко мне по голосовой связи. — Выходи, мы знаем, что ты здесь. Мы знаем, где прячутся твои друзья. Ты же не хочешь, чтобы они погибли, верно? Не будут же дроиды тебя вытаскивать. Выходи сам.

Да! Уже бегу, доктор! Мы, все мы, всё равно покойники!

— Говори, что хочешь, а командор решил открыть огонь. Выхода-то нет, — шепчет Каролина.

Друзья выпускают дроидов, и раздаются первые выстрелы. Для нас они становятся сигналом к действию. Каролина и я поползли к челноку. Командор и Хавьер активируют силовой щит, который накрывает челнок, как купол. Он куда мощнее, чем ручные щиты гвардейцев, и даже не трещит под натиском лучей.

— Двигайте сюда! Пошевеливайтесь! — дверцы бокового отсека открылись, и я увидел бледное лицо Хавьера. — Ох, небеса, Ал! Ты цел! Залезай!

— Сначала — Каролина! — возражаю я.

Детектив Фишер закатывает глаза, но внутрь залезает без споров. А потом чья-то сильная рука втаскивает меня в отсек челнока, и его дверцы закрываются.

— Здорово, парень! Выглядишь ужасно, но зато живой! — говорит командор и хлопает меня по плечу. У меня от неожиданности даже ноги подкашиваются. Хавьер бросается меня обнимать и тем самым спасает от позорного падения. Я безумно рад видеть друга и от счастья едва не лишаюсь дара речи.

— Потом будешь душить товарища, детектив! — рявкает Бофорт. — Пришло время уматывать отсюда.

— Мы не сможем вылететь, сэр! — шепчу я. — Они заблокируют ворота.

— Ха, не выйдет. На старой станции мы раздобыли коды дверей, и Регина смогла их вскрыть. Терпеть не могу эту девчонку, но признаю: она гений, — усмехается Хавс. — Сейчас разблокирую ворота, и валим!

— Командор! — обращается к Бофорту Каролина. — Фрэнсис и остальные! Скоро будут здесь. Ему удалось вывести пленников из камер. Они уже на платформе, спрятались в техническом отсеке. Как им быть? Добраться до грузового корабля?

— Исключено! Раз нас выследили, то на грузовом корабле далеко не уйти, и там нет боевых дроидов.

— Но челнок может вместить не более… — стонет Хавьер.

Я вижу: Бофорт колеблется. Рискнуть своей жизнью, но спасти чужих людей. Или сбежать. Командор, ты же сам говорил: выбора нет!

— Не более двадцати человек. Но выхода нет. Рискнём. Расклад такой: либо все выберемся, либо все умрём. Детектив, сообщи им, чтобы двигали сюда. Да поживее! У них пять минут на посадку, — Гектор Бофорт открывает боковую дверь, и я выглядываю наружу. Доктор фон Вейнер продолжает вещать и требовать моей выдачи. Дроиды стреляют, силовое поле мерцает.

«Плохо дело, — с ужасом думаю я. — Долго не продержимся. Как только щит погаснет, дроиды пойдут на штурм».

Двадцать человек. Они укрылись в техническом отсеке. Но как они доберутся до нас? Они не пройдут через линию огня. А у нас всего пять минут. Если не уложимся, система перепишет коды дверей, и мы застрянем здесь. Нужно отвлечь роботов. Нужно их отвлечь! Как? Думай, Алекс! Думай! Не смей отключаться!

Вода. Она ведь везде. Конденсат, система охлаждения, система подачи кислорода… Вода везде. В каждом из нас. Призови её, Алекс! Быстрее! Сделай хоть что-нибудь!

Я так и не понял, как это работает, не знал точно, с чего начать, не почувствовал ничего, кроме боли, усталости и страха. Жуткого, животного страха, который никому не делает чести. По телу словно прошёл разряд тока, мощный и бодрящий.

Внезапно пол принялся покрываться льдом, равно как и стены, дроиды, корабли… Немыслимо! Нет, это не я… Определённо не я!

— Илионийцы своих не бросают! — слышу я голос Гортензии. Илионийка выглядывает из соседнего отсека и машет рукой. Я несмело улыбнулся. — Сосредоточься, и я поддержу тебя!

Кажется, несчастные подопытные бегут к челноку уже целую вечность, а не прошло ведь и пары минут. Я уже весь извёлся. Из двадцати человек восемь — мужчины. Скользя на льду и едва ли не падая, они пробираются к нам, да ещё и тащат на себе женщин, добрая половина которых потеряла сознание.

— Сюда! Сюда! — я протягиваю к ним руки. — Я помогу!

Фрэнк начал подталкивать ко мне людей.

— Ты сейчас и щенка не поднимешь, Орелли! — отталкивает меня командор. — Я сам! Пусть Леон открывает ворота, а ты запусти двигатели. Выполняй, лейтенант!

Челнок до отказа набит людьми, и я больше всего на свете я боюсь, что он не взлетит. Ну… после всего пережитого это было бы чудовищно. К счастью, как только открылись ворота, мы ринулись вперёд. Командор управляет челноком вручную, так искусно, что дух захватывает, и, явно, получает от этого колоссальное удовольствие. Он улыбается ослепительной акульей улыбкой. Все мы вопим от ужаса, ведь челнок страшно трясет и то и дело переворачивает вверх тормашками. Не осознаю: стреляют ли в нас. Очень может быть, иначе к чему все эти манёвры? Цепляюсь за подлокотники кресла и держусь, держусь, и стараюсь ни о чём не думать. Мы несемся прочь от проклятой станции. Мы вырвались! Выбрались! Выбрались!

Бегство, друзья, придумавшие рискованный план, свобода — всё это мне приснилось. Страшная мысль прошила мозг: всё это мне привиделось. Я уже не сплю, но боюсь открыть глаза, боюсь оказаться в проклятой белой камере. Кажется, я куда-то проваливаюсь, падаю и падаю. Не чувствую ни рук, ни ног. Умер, что ли…? Надо же! И когда успел?

Нет, что бы ни случилось, нельзя открывать глаза. Стоп, Алекс! Лампы! Лампы не жгут веки. Они не горят! Не горят!

Я вскакиваю, как ошпаренный, и оказываюсь в объятьях Эжени. Она крепко прижимает меня к себе, так крепко, точно собирается задушить или… или защитить… спрятать… Эжени. Эжени! Я ужасно рад снова её видеть. Я уже давно на неё не сержусь. Разве после всего случившегося наша ссора имеет значение? О нет! Отошли на второй план и моя гордость, и моё ослиное упрямство, и несносный характер Эжени, и даже разделяющая нас социальная пропасть. Отныне только наши чувства имеют значение. А я хочу жить, жить и быть с ней!

Волна облегчения накрывает меня с головой. Нет, мне не привиделось! Мы сбежали, добрались до корабля, и вот мы летим к Земле. Я нахожусь не в камере, а в медицинском блоке. Бывшие подопытные спят в лечебных капсулах, я же сижу на постели. Ах да! Кажется, я уступил кому-то капсулу.

Чёрт! Голова ужасно тяжёлая, неподъёмная, рана на плече, из которого извлекли отслеживающий чип, саднит и немного чешется. А стоило мне заметить иглы и трубки, подсоединённые к телу, то я едва ли не взвыл. Нет, не могу их видеть, не переношу на дух… Они стали отголосками жуткого кошмара, кошмара, который мне не суждено забыть. Никогда.

Эжени успокаивает меня, а я едва её слышу, смотрю в одну точку и трясусь, разве что слюни не пускаю. Только слёзы девушки способны отрезвить меня. Её лицо бледное и встревоженное, на лбу выступает морщинка. Слёзы ручьями текут по щекам, но Эжени не спешит их вытирать, она не обращает на них внимания. Слишком сильная, чтобы заботиться о подобных глупостях. Храбрая моя девочка!

— Эм… доброе утро? — выдаю я тоном, который более всего подходит умалишённому. Да и моя несмелая улыбка, похоже, напоминает оскал. — Я долго спал?

— Ох, Алекс! Едва ли ты спал! Ругался, спорил с кем-то. Бредил. Зря ты не полез в медицинскую капсулу.

Ого!

— Я в порядке… В порядке. Не тревожься! Мне снилось, что я остался на станции, не сумел сбежать… Это… это было ужасно… Но я здесь. Мы здесь. Значит, ты не должна плакать. Вот дьявол! — я хлопаю себя по лбу и стараюсь собраться с мыслями. — Я болван! Я тебя напугал, — Эжени вытерла лицо рукавом комбинезона. — Да что же это?! Так плохо соображаю! В голове каша… Пожалуйста, не расстраивайся! Всё… всё позади…

— Кажется, тебе лучше. Уже начал других успокаивать, — усмехается девушка. Я стираю с её лица остатки слёз. Эжени выглядит так, словно не спала несколько дней. Побледнела, осунулась, ещё сильнее похудела. И всё из-за меня! И угораздило же меня попасть в плен!

Постепенно ко мне возвращаются воспоминания. Челнок, состыковка с кораблём, мы, измученные и напуганные, наконец, оказавшиеся в безопасности. Нам тут же была оказана первая медицинская помощь. Эжени не отходила от меня ни на шаг. Эжени сказала, что…

— Эжени, я совсем выпал из реальности! Ты украла отцовский корабль, чтобы спасти меня… Это правда?

— Ещё бы! Вернее, я одолжила его корабль. Он, я уверена, заметит пропажу не сразу. У него, знаешь ли, целая флотилия, — фыркает Эжени. — А это отличный корабль, быстроходный, вместительный. Да ещё и все документы при нём.

— Эжени, у меня нет слов, чтобы выразить благодарность! — прошептал я и ласково коснулся её щеки. — Ты спасла меня! Спасла остальных!

— Прекрати! Это меньшее, что я могла сделать. Я оставила тебя как раз в тот момент, когда ты особенно нуждался во мне… Из-за отца, — девушка пристыженно опускает глаза. — Он один из учредителей программы «Снежное королевство». Я лишь хотела защитить тебя. Безуспешно. Безуспешно!

Вот те на! Ясно теперь, почему она сбежала!

— Ох, Алекс, милый, я хотела уберечь тебя… Впрочем, причина не так важна. Главное: я тебя оставила, причинила боль, обидела, а ты этого не заслужил. Я думала: ещё успею попросить прощение. А потом тебя забрали, и я поняла: времени никогда не бывает много. Тебя я могу потерять в любой момент, — шептала Эжени, чуть не плача. И я не знаю, как её успокоить.

— Но ты спасла меня. Ты… ты удивительная! Ты храбрый пират! А наша ссора — мелочь по сравнению с тем, что… — я осёкся.

«Нет, остановись, не нужны ей эти подробности! О том, что ты пережил на станции, никогда не говори. Она, конечно, узнает от других. Но ты её не пугай.»

— Ты простишь меня? — Эжени поднимает на меня грустные, покрасневшие от слёз глаза.

— Не за что прощать. Наши обиды — мелочь по сравнению с тем, что… — я вздрогнул. Дьявол! — Теперь я знаю, что на самом деле важно. Я тебя люблю. Давно нужно было признаться, но я же болван. Какой же я болван! Я не мог поверить, что ты захочешь остаться со мной, Эжени. Но теперь я сделаю всё для того, чтобы ты захотела.

Ого! Я стал мудрее, что ли?

Эжени обвивает руками мою шею и снова прижимает к себе.

— Я, правда, выпал из реальности, милая, — шепчу я, неловко поглаживая девушку по спине. — Мы скоро вернёмся на Землю … И каков наш план?

— О! Всё продумано! Пункт первый: засадить подонков за решётку. Пункт второй: забыть всё. Забыть, как страшный сон. Пункт третий: отправиться в Сидней.

— В Сидней? Зачем?

— Чтобы посмотреть на рифы. Не хочешь? Тогда поедем в Пекин, ты же мечтал увидеть парк «Поднебесная». А может полетим на Селению или укатим на Марс? Хочешь?

— Хочу, конечно! Грех отказываться! — широко улыбаюсь я.

Вот только забыть не смогу. Не сумею. До самой смерти.

Преступник должен быть наказан. Это непреложное правило.

Хотите узнать, как завершилось дело? Что же… я готов рассказать. Прошло время, и я оправился, совладал, наконец, со своими чувствами. Я смирился.

А тогда, возвращаясь на Землю, я и представить себе не мог, что раскрыть дело куда легче, чем упечь душегубов за решётку. Я ещё не знал, что во имя справедливости придётся заплатить невероятно высокую цену.

Глава 14

«Уголовный кодекс Селении с комментариями и пояснениями» и «Обзоры судебной практики» за прошедшие пять лет. Вот с какими документами я работал последние четыре дня. Изучил их от корки до корки, читал каждую статью, каждое пояснение по несколько раз. Станция была приписана к Селении, а значит судить учёных и учредителей программы должны были по её законам. Селения, крупнейшая лунная агломерация, уже давно получила широкую автономию от ЕАК. И хотя лунные законы не должны были противоречить земным, на практике этому правилу следовали далеко не всегда. Никаких сведений о запрете опытов над людьми… Скверно… Ни одного прецедента. И что делать? Если бы только дело передали на Землю… Но для этого требовалось разрешение Конвента, а в нём заседали чёртовы магнаты.

Что же делать?

Эжени предложила погостить в квартире её матери в Новом Амстердаме, занимавшей целых три этажа. Я принял предложение, хотя очень хотел вернуться домой. Мама ужасно беспокоилась, звонила по пять-шесть раз на дню. Похоже, подозревала, что со мной не всё в порядке. Да ещё и бабуля разбушевалась, приступы неконтролируемой ярости повторялись всё чаще и чаще (наверное, встреча с послом Лу'Каасом окончательно вывела её из равновесия), и мама боялась оставлять её одну. Я должен был вернуться в Льеж и помочь матери, я оставил её в самый неподходящий момент. Однако мама не должна была увидеть меня слабым, разбитым и больным. Ещё не доставало, чтобы она ухаживала за мной, хватит ей и бабушки. В голове коварными занозами засели следующие мысли: что если носители гена X — ответ на все вопросы? Что если с нашей помощью можно победить слабоумие? Вдруг Хильда фон Вейнер была права, и я могу помочь бабушке? Не могли же доктора преследовать только корыстные цели?

Вот ведь беда! На проклятой станции я так не думал, и учёные казались монстрами. Но ведь это неправда. Они могли поставить перед собой и благородные цели, вот только средства выбрали самые омерзительные. Никакая цель подобные средства не оправдывает!

Едва ли я приносил много пользы, полёживая в кровати и изучая кодексы. Хавьер, Каролина, командор и Эжени, в отличие от меня, не валяли дурака. А я проходил курс реабилитации, вернее бездельничал. Кажется, лечение не шло мне на пользу, я чувствовал слабость и испытывал отвращение к лекарствам. Тогда я думал, что никогда от него не избавлюсь.

Мне досталась поистине роскошная комната, по площади она была сопоставима с моей квартирой. Я мог валяться на кушетке, которая стояла на балконе, жариться на солнышке и дремать. Я не знал, чем заполнить прорву свободного времени, не мог спать и слонялся по дому бледной тенью. Тенью с горящими лихорадочным огнём глазами. Выглядел я так же мерзко, как себя чувствовал.

— Нашёл что-нибудь полезное? — Эжени вернулась домой к полудню. Она была вынуждена несколько часов беседовать с журналистами, вместо отца отвечать на вопросы об обыске, который был проведён в его офисе.

— Нет, но, как я и говорил, можно применить аналогию… эй… ты не хочешь слушать! — Эжени отсоединила от моего лба датчики компа.

— Плохо выглядишь! Опять забыл принять лекарство?

Тьфу! Я и не предполагал, что она окажется такой заботливой. Эжени тряслась надо мной, словно я был тяжелобольным и заставляла соблюдать все предписания врачей, которых я отныне боялся, как огня. Дожили!

— Тошнит уже от этих лекарств!

— Не будь ребёнком! — нахмурилась девушка. — Тебе нужно как можно скорее вернуться в прежнюю форму. Если не будешь делать, что велено, запру в медицинской капсуле.

Я фыркнул.

— Не веришь? Я не шучу, Алекс! Я беспокоюсь! Ты подозрительно медленно поправляешься.

К слову, не я один. Восемь спасённых подопытных находились в тяжёлом состоянии. Проклятые учёные могли погубить этих несчастных! Судя по всему, интенсивные исследования проводились в течение последних трёх-четырёх месяцев. Начало им, разумеется, было положено гораздо раньше, и поэтому профессор Никифоров и Акира Иширу вышли на тропу войны. Но в последние месяцы учёные слетели с катушек, наверное, узнали, что под них копает Севр. Они до смерти хотели получить ответы на волнующие их вопросы. Пустое… Всё это пустое… Загубленные жизни — вот она, цена открытия века.

— Со мной всё будет в порядке. Лучше расскажи, Эжени, как прошло интервью.

Девушка оглядела меня оценивающим взглядом, закатила глаза, скривилась и плюхнулась в кресло, не боясь изменять узкую чёрную юбку и расшитую жемчужинами блузку.

— Задавали каверзные вопросы. В офисе отца не нашли ничего стоящего, но сам факт обыска… Подумать только! Василия Логинова в чём-то подозревают! Все довольно потирают руки. Послушай, Алекс, — лицо Эжени приняло страдальческое выражение. — Рано или поздно канцлер Холинвуд даст «добро» на передачу журналистам данных о «Снежном королевстве». Да, уверена, он сделает это, если магнаты откажутся сотрудничать. А они откажутся. Будут до последнего отрицать свою причастность, будут говорить, что спонсировали создание холодильных установок и прочей ерунды, станут тянуть время.

— Но что это даст? И ежу понятно: они всё знали.

— Да, но за это время технократы придумают, как замести следы, успеют подготовить жалобу в Суд, оспорят результаты выборов в Тинг… Уверена: они будут шантажировать канцлера, поэтому он уже сейчас давит на них и угрожает предать дело огласке. Ох, какой поднимется скандалище, Алекс! Моя семья и без того опозорена… Как только всё станет известно, я никогда не избавлюсь от репортёров, — она поёжилась. — Они с меня не слезут, будут преследовать, и вряд ли я смогу работать. А как же мои шоу, благотворительные вечера, дети, которым нужна помощь? Я не буду знать покоя… — Эжени, бедняжка, выглядела настолько несчастной, что у меня защемило сердце. Что я мог сделать для неё? Какую мог поднять ношу, чтобы ей стало легче? Должен же я приносить хоть какую-то пользу! Я сполз с кровати, присел на корточки напротив девушки и крепко сжал её ладони.

— Эжени, ты ведь знаешь, что бы ни случилось, мы справимся с этим вместе. Ты ведь знаешь! Ты меня вытащила, и я…

— Будешь поддерживать меня потому, что я тебя вытащила? — горько улыбнулась девушка. Она была расстроена, но в глазах не было слёз, только гнев. Значит, и эти трудности не смогли сломить Эжени.

— Не только поэтому. Неужели забыла? Я тебя люблю. Ты ни в чём не виновата, Эжени, и не должна расплачиваться за чужие ошибки.

— Но судить будут меня. Найдут, к чему придраться. Сначала дядя, теперь отец. И оба связаны с этим мерзким делом. Утром я говорила с отцом. Не успела тебе рассказать…

Что же… Не могла же Эжени игнорировать его вечно.

— Аннулировал твой пропуск на космодром?

— Ага, теперь не получится угнать корабль, — она вымученно улыбнулась. — Но это неважно. Теперь я понимаю, почему отец отказывался участвовать в поисках дяди. Он знал. Он всё знал с самого начала, но хотел, чтобы я запуталась, подозревала дядю в связях с Гильдией. Наверное, он не догадывался о том, что дядя оставил подсказки, а когда понял это: захотел, чтобы я прекратила расследование и вернулась в Москву. Он боялся, что мы его вычислим. Дьявол! — тело Эжени прошила нервная дрожь. — Отец всё знал! И об убийстве дяди тоже… Что если… именно он… он всё придумал…?

А вот это плохо! Очень плохо! Неужели?!

Глаза девушки налились кровью, она смотрела не на меня, а сквозь меня. В тёмных омутах глаз полыхало адское пламя. Я стиснул её руки, крепко сжал пальцы, надеясь вывестииз ступора.

— Эжени, милая, мы должны во всём разобраться. Слышишь?! Что сказал твой отец? Неужели он проговорился?

— Можно сказать и так. Он заявил, что сделал это ради меня, ради меня спонсировал программу. Как и дядя, пытался помочь мне. Я ему не верю. Нет, не верю, Алекс! И никогда не поверю. По его желанию я стала такой, по его вине. Я была его проектом, экспериментом! И отец не думал о последствиях, ему не было совестно. Он ищет выгоду, во всём. И плюёт на мнение других. Мне придётся встретиться с ним, — Эжени тяжело вздохнула. — Он уладит дела в Москве и примчится сюда. И тогда я всё узнаю, Алекс! Я заставлю его ответить на все вопросы. И если пойму, что… если выясню, что дядя погиб из-за него, что он выгораживал себя… я не знаю… не знаю, что сделаю с ним… Не знаю… не знаю…

— Значит, я пойду на встречу с тобой. Я не хочу, чтобы потом ты жалела о содеянном.

— Думаешь, буду жалеть? — изогнула бровь девушка. Её глаза зло сверкали, точно у дикого зверя. Сильная и опасная, непредсказуемая — моя Эжени. Я не хотел, чтобы она наделала глупостей.

— Будешь.

— Ни за что!

— Будешь. Он всё-таки твой отец.

— Если он отнял у меня дядю и пытался забрать тебя, то жалости он не заслуживает. Я и так простила ему то, что он сделал со мной, — горячо зашептала девушка. — Я буду рада, если ты пойдёшь со мной. Мне нужны твоя поддержка и твоё благоразумие, Алекс. Но если ты меня любишь, то позволишь поступить так, как велит моя совесть.

— Ну… тебе, Эжени, трудно что-то запретить! — усмехнулся я.

Она снова поёжилась.

— Я не собираюсь устраивать самосуд. Поверь мне! Но и тёплого приёма пусть не ждёт. Алекс… — Эжени замялась и опустила глаза. Она стыдилась своих чувств. — Мне уже давно не было так страшно, как теперь. Трудно признаться, но всё так. Я боюсь за тебя, за себя, за Стасю, за Хавьера. Даже за командора, хотя он всех нас переживёт.

Бедняжка! Я прекрасно понимал её чувства, так как испытывал то же самое.

— Ничего не случится, — заверил её я. — Хавьер и я будем биться на смерть. Эй, Эжени! Второй раз меня никто не заберёт. Ты можешь на меня положиться, можешь рассчитывать на мою помощь. Буду любить тебя, как Питер Блад любил Арабеллу Бишоп.

— Или как Айвенго любил леди Ровену[22], — подыграла девушка.

— Как Луи де Бюсси любил Диану де Монсоро[23], — улыбнулся я. — Но, в отличие от Дианы, тебе не придётся за меня мстить. Мы одержим победу и пойдём дальше. Не будем обещать и пробовать, просто сделаем это. Мы почти у цели, Эжени! Почти у цели. Слышишь?

Она кивнула и скользнула в мои объятья. От неожиданности я повалился на пол.

— Для гвардейца у тебя поразительно плохая реакция, — захихикала Эжени.

— Пощади мою гордость и прими во внимание мою болезнь, дорогая…

— Значит, топай к медицинской капсуле.

— Не-а, мне и здесь хорошо. А в капсуле мы с тобой не поместимся.

Квартира Марины Никифоровой, матери Эжени, оказалась самой настоящей сокровищницей. Я в жизни не видел такого огромного количества печатных книг (настолько хрупких, что они находились под толстым, защитным стеклом) и старинных вещичек. Картин, ваз, которые хозяйка склеила сама из найденных осколков, шкатулок, коробочек, наполненных бусинами, деталями, какой-то прелестной и, очевидно, древней ерундой. Загляденье!

Эжени позволила бродить, где вздумается, и я облюбовал самую холодную комнату в доме. Это была «ледяная гостиная», которую Марина Никифорова использовала как зал для приёма гостей в новогоднюю ночь. Холодильные установки в комнате обычно работали на полную мощность, а по праздникам даже шёл искусственный снег. Я мог часами лежать на мраморном полу, размышлять, даже дремать. И никогда не мёрз. Эжени стучала зубами, а я чувствовал себя очень комфортно. Иногда я просыпался и замечал, что пол покрылся коркой льда, а на окнах засеребрились морозные узоры. Значит, я всё-таки мог призвать её, мою силу. Мог сделать это, не нервничая и не напрягаясь. Нужно было только пожелать, всего лишь захотеть. Может быть, поэтому учёные ничего не добились? Носители гена Х должны были успокоиться, поверить в себя и действовать. Странная сила ослепила меня. Я и представить не мог, что способен на такое. Я чувствовал себя волшебником из старой-старой сказки. Восхищался ледяными узорами, как полный идиот.

Вот только какая от них польза? Для чего сгодятся мои необычные способности? Могу превратить врагов в глыбу льда? Мне не потребуются ни лазерные пистолеты, ни ножи, ни пушки. Я могу одолеть кого угодно, не прилагая больших усилий, могу прикончить кучу народа, сидя дома на софе. Стоит только представить, как они превращаются в ледяные фигуры. Так ведь?

Вот в чём дело! Вот почему учёные пришли от этих навыков в восторг! Человек, от природы создание слабое, всегда мечтал о невероятных способностях. Но как поступят люди, получив их? Не слетят ли с катушек?

Гортензия говорила, что илионийцы не используют нарин как оружие уже несколько тысяч лет. Прежде они создавали ледяные доспехи, такие прочные, что их было невозможно пробить. Но подчеркну, это было давно. Каким-то образом нарин помогает пришельцам выдерживать низкие температуры. В конце концов, это не только умение превращать воду в лёд, но и масса других навыков. Да, на Земле илионийцы используют своё искусство для защиты, но только в экстренных случаях, когда не могут пустить в ход огнестрельное оружие.

В чём же практическая польза нарин? Для человечества. Неужели можно использовать его как аналог природного оружия? Или всё это глупости? Бредовые идеи сумасшедших учёных? Но тогда почему космические магнаты согласились спонсировать проект, почему ему уделили так много внимания?

«Управляемое оружие. Да разве человеком легко управлять? Неужели носители гена X вот так запросто могут заморозить Мировой океан? — размышлял я. — Небеса! Если так, то к чему это может привести? Неужели я мог заморозить террористов в развлекательном центре „Бриллиант“, мог остановить огонь, спасти людей? Если так, то почему способности подвели владельца? Почему не пробудились в нужный момент? Почему всё это случилось, почему?»

От подобных мыслей ужас вихрем носился по моим венам, заставлял дрожать в лихорадке, вздрагивать от каждого шороха, страдать от чувства вины.

Бесполезная сила, бесполезные опыты, бессмысленные жертвы!

— Из-за тебя здесь стоит зверский холод! — надо мной нависла Эжени, с головой закутанная в тёплую шаль с кисточками. На них были нанизаны бусины, которые звенели, стоило только девушке пошевелиться. Я приподнялся на локте и провёл кончиками пальцев по гладкой поверхности покрытого льдом пола. Обжигающе холодный, кристально-чистый, идеальный…

— Отчасти. Установки работают на полную мощность. Сейчас полдень. Самая жара! Вот и захотелось проветриться…

— Брр! Идём в гостиную. Здесь слишком холодно. Воздух стынет.

— Ты выглядишь обеспокоенной. Что-то случилось?

— Всего-навсего приезжает мама. Через пару часов будет здесь.

Оу!

— Это плохо? Думаешь, мне стоит уехать? — я подскочил, как ошпаренный. Эжени улыбнулась.

— Думаю, тебе стоит с ней познакомиться, Алекс. Она странная и не видит дальше своего носа, но знает уйму интересных вещей. Она развлечёт тебя разговорами. Если захочешь слушать, расскажет и о мумиях, и о древних городах, ушедших под воду, и о войнах…

— Звучит заманчиво, Эжени!

— Прежде я не знакомила её с парнями. Немного нервничаю.

— Узнав, что я живу в Среднем районе, она рассердится? — забеспокоился я.

— Вряд ли. Я боюсь: она и имени твоего не запомнит. Вот если бы тебе исполнилась тысяча лет… Просто… знакомство с родителями и прочая чушь практикуются в нормальных семьях, а Логиновы и Никифоровы уже давно к ним не относятся.

Эжени и её мать поразительно похожи друг на друга. Обе хрупкие, с пышными каштановыми волосами. Марина Никифорова выглядит очень молодо и кажется не такой суровой барышней, как Эжени. Задумчивая и рассеянная, она частенько говорит невпопад, задаёт одни и те же вопросы, но неизменно вежливо улыбается. Она мне нравится. Как и говорила Эжени, её мать рассказывает удивительные вещи: о глубоководных раскопках и о реставрации найденных артефактов.

В тот день она не задала мне ни единого провокационного вопроса, и её нисколько не смутил тот факт, что я гостил в её доме. Марина Никифорова не говорила ни о бывшем муже, ни о погибшем брате, ни о расследовании, в котором участвовала дочь. Казалось, её это не волновало, казалось, она жила в параллельной реальности. Странная женщина! Женщина-учёный, как и Хильда фон Вейнер, такая же умная, но совсем другая…

— Мама, я хочу спросить: рассказывал ли дядя о своей работе? — Эжени маялась без дела. Её мама склонилась над столом и внимательно разглядывала груду каких-то черепков. Я углубился в чтение очередного обзора судебной практики.

Марина Никифорова так и не оторвала взгляд от драгоценных объектов исследования.

— Пётр мог часами говорить о своей программе, его было невозможно остановить.

— Нет, я говорю не о программе, — Эжени присела на край стола матери. — О том, над чем дядя работал в последний год, — я навострил уши. — Может быть, он обмолвился… хоть словом…

— Женя, неужели ты продолжаешь расследование? — миссис Никифорова, наконец, подняла глаза на дочь. Мама Эжени выглядела испуганной. — Мне казалось, всё ясно. Дорогая, твоё рвение беспокоит меня! Понимаю, невозможно без содрогания читать то, что теперь пишут про Петра, но что поделаешь? Твой дядя сотрудничал с Гильдией, это факт, и ничего не исправить. Придётся перетерпеть, дочка, придётся смириться.

Эжени фыркнула.

— Ты слишком долго пробыла в экспедиции, мама. Всё пропустила. И новостные ленты не читаешь. Дядю убили гильдейцы, но работал он не на них. Всё гораздо сложнее.

Казалось, мать и дочь совершенно забыли обо мне. Неловко! Я должен был убраться восвояси, но уж больно было любопытно, и я остался.

— То есть? Что ты выяснила, Женя? — побледнела миссис Никифорова.

— Так дядя не рассказывал, над чем работал? Вы ведь хорошо ладили, делились успехами, — Эжени не торопилась отвечать, чем ещё сильнее нервировала мать.

— Нет, мы ведь очень редко виделись. Целый год я провела в экспедициях, и он был в разъездах. Мы почти не разговаривали. Теперь я жалею об этом. Так что ты выяснила?

Я видел, как ладонь Эжени сжалась в кулак, как напряглись её плечи. Она продолжала бороться за репутацию дяди.

— Я не могу объяснить… слишком сложно и запутанно. Но дядя не работал на Гильдию, он был замешан в другом деле… В ужасном деле мама! И когда он захотел вырваться, ему пригрозили… Он знал, что обречён, поэтому оставил подсказки. Хотел, чтобы я во всем разобралась. Это было сложно… Этого недостаточно, чтобы вернуть ему доброе имя. Но я стараюсь. Пожалуйста, вспомни: рассказывал ли дядя хоть что-нибудь о своей работе? Может, он говорил об отце?

— О твоём отце? Причём здесь он? — и тут Марина Никифорова ахнула. — Ты считаешь: он замешан? Эти обыски! Небеса!

— Мама, успокойся, пожалуйста, и вспомни. Это важно!

— Н…нет… Я не помню. Ты же знаешь, он не ладил с Василием, никогда не ладил. И Пётр никогда не упоминал, что Василий спонсирует его проекты. Мы не говорили о твоём отце. Но … возможно, я просто забыла. Я постараюсь вспомнить, — мама Эжени была потрясена. — У меня сохранились письма, файлы твоего дяди, даже его рукописи.

— Миссис Никифорова, извините меня, — встрепенулся я. — Где вы храните эти документы? В Москве?

— О нет. Все важные документы держу при себе. Куда я, туда и они. Но, боюсь, в них не будет ничего полезного…

Питер Никифоров действительно не оставил сестре никаких важных документов, но в этом хламе мы обнаружили кое-что ценное.

— Откуда у тебя ключ-карта от кабинета отца? — ахнула Эжени.

— Ключ-карта? Какая? Ах, эта! Не знаю… Наверное, ты оставила, Женя. У меня никогда не было этого ключа.

Эжени широко улыбнулась и прижала карту к груди. Она что-то задумала!

— Ключ от его кабинета? Зачем он тебе? Там уже проводили обыск, просматривали данные, сохраненные на компе. И ничего толкового не нашли, — я не понимал, почему девушка переполошилась. Эжени одарила меня ещё одной довольной улыбкой.

— Обыск провели только в офисе. Но не в доме. Это ключ от домашнего кабинета отца. Запасной ключ! Наверное, я забыла его у матери, а она и внимания не обратила. После того как я угнала корабль, отец аннулировал не только мой пропуск на космодром, но забрал и ключи от дома. А этот — запасной! Дура я, дура! Вот почему он так занервничал! Он хранит все файлы дома! Я была в его кабинете! Настоящее бомбоубежище! И обыски там проводить не станут, потому…

— Потому что, согласно 32 статье Процессуального кодекса ЕАК, требуется особое разрешение на обыск дома, если расследование связано с профессиональной деятельностью подозреваемого, — закончил её мысль я. — Чёрт! Это плохо!

Глаза Эжени, напротив, сияли.

— Он один из учредителей программы! Что если он хранит дома что-нибудь важное?

— Эжени, не думаешь ли ты… Постой, не руби с плеча! Может, ты ничего и не найдёшь. Может, ты и вовсе не попадёшь в дом.

— Попаду. У меня есть ключ от кабинета, а Регина Шелли поможет обмануть ИИ квартиры. Я доберусь до его файлов, Алекс! И никто меня не остановит! Слышишь? Никто!

Разумеется, никто. Даже я.

— Значит я пойду с тобой.

Однако поездку в Москву пришлось отложить. Меня вызвали в Берлин, где я должен был дать показания. Канцлер вступал в должность только спустя полтора месяца после выборов. Указанное время отводилось на постепенный переход власти от одной партии к другой. Однако канцлер имел право на первый указ, который не мог отменить даже Тинг, ещё заседавший старым составом. И этим указом Бенджамин Холинвуд учредил чрезвычайную комиссию для расследования злоупотреблений космических магнатов. Репортёры от любопытства исходили слюнями, новостные ленты, да что там, вся Сеть, пестрила предположениями.

«Следуя программе „Партии справедливости“, канцлер Холинвуд урезал финансирование космических исследований и отдал распоряжение о передаче средств в Фонд социальных инициатив… Пресс-секретарь канцлера сообщил, что закрывать все космические программы не планируется, однако необходимо провести проверки отчётности. И если вскроются злоупотребления, нецелевое расходование средств, задолженности по уплате налогов, виновники, вне зависимости от статуса и положения, понесут заслуженное наказание».

Обыски в офисах магнатов ничего не дали, разве что всколыхнули общественность, обозлили богатеев и… и напугали их. Ага, напугали! И, тем не менее, они отказывались закрывать программы космических исследований, а финансовых злоупотреблений оказалось недостаточно. Магнаты были согласны и дальше оплачивать исследования за свой счёт. Значит, требовались более весомые доказательства. Именно поэтому освобождённых подопытных вызвали в Берлин.

— Мама, как ты думаешь, какая рубашка подойдёт Алексу больше? Серая или голубая?

— Чёрная, — опередил Марину Никифорову я. — Я не хочу наряжаться, Эжени. Я собираюсь дать показания, а не сняться в шоу!

Эжени, вопреки моим возражениям, оформила онлайн-заказ, наверное, в самом дорогом магазине ЕАК.

— Нет, ты переоденешься в светло-голубую рубашку, хорошенький мальчик. Мама, мне кажется, голубой ему подойдёт больше. Или всё-таки серый?

— Тебе виднее, детка, — Марина Никифорова так и не оторвала взгляд от древних черепков.

— Решено! Голубая рубашка! — голубая рубашка. Ага! Она стоила дороже многофункционального дроида. — И чёрный пиджак. Я заказала его специально для тебя. Сидеть будет, как влитой!

— С тобой только свяжись… — ворчал я. — С тобой только свяжись!

На аэровокзале в Берлине меня встретил Гектор Бофорт. Вот это да! Неужели, выбравшись со станции, я превратился в важную шишку, раз меня вызвался сопровождать главнокомандующий?

— Я отвезу тебя в Штаб партии, парень. Посол хочет поговорить с тобой, — стащил меня с небес на землю командор, стоило только забраться в огромный зеленый кар.

— Но, сэр, я же должен дать показания…

— Подождут твои показания. Лу’Каас беспокоится о тебе и требует встречи, а сейчас не лучшее время для ссор с пришельцами, — процедил Бофорт. Его кар стрелой ринулся вперёд. К счастью, я успел пристегнуться, иначе бы врезался в переднее сидение. Мы летели так быстро, что город за окнами походил на расплывчатые картинки в калейдоскопе, яркие и бессмысленные.

«Небеса! Он гоняет, как псих!» — думал я.

Я видел синие глаза командора в зеркале, и они метали молнии. Случилось что-то крайне скверное.

— Командор, сэр. Вы сказали, что посол…

— Возможно, говорить тебе придётся не только с Лу’Каасом, но и с другими пришельцами. И они будут задавать каверзные вопросы о станции, — процедил Бофорт.

— Я не стану болтать.

— И не придётся, парень. Они уже всё знают. Племянница посла рассказала.

О, чёрт! Не нужно было впутывать Гортензию! Конечно же, она всё выложила дяде. Но без неё мы бы не выбрались.

— Дьявол!

— Он самый, лейтенант. Холинвуд поторопился приглашать илионийцев на Землю. Это, конечно, был неплохой ход, но только в рамках предвыборной кампании. К его несчастью, посла чуть было не прикончили. А ещё выяснилось, что далеко не все пришельцы желают мира с людьми. Лу’Каас, разумеется, на нашей стороне, но этого недостаточно. Историю с исследованиями и покушением на посла илионийцы используют против нас.

— Наверное, они потребуют передать сведения о программе. Но… но, если её закроют, возможно, мы сумеем наладить отношения.

— Как раз с этим могут возникнуть сложности, лейтенант, — зашипел Гектор Бофорт. — Вот если бы программа была государственной, проблем бы не возникло, но в деле замешан частный капитал. И чтобы прикрыть её, нужны серьёзные основания. А нам обязательно поставят в вину тот факт, что доказательства добыты незаконным способом.

— Почему незаконным? А как же «правило необходимости»? Статья 66 Процессуального кодекса. Мы спасали Гарри Питерса, которому грозила смертельная опасность. У нас были подозрения… Ладно, может, это не лучший вариант, но как же моё спасение? У вас были основания полагать, что долго я не протяну. А заодно вы записали видео…

— Как у тебя всё просто, парень, — оскалился Бофорт. — Твои друзья нарушили закон. Их ведь отстранили от дела, а они продолжили расследование. В следующий раз я не смогу их отмазать.

Вот чёрт! Точно! Какой я идиот! Совсем отстал от жизни.

— Я дам показания, расскажу всё в подробностях. Должен же я хоть что-нибудь сделать! И спасённые могут дать интервью. Эжени Логинова и её подруга Стейси помогут это организовать.

— Да, Холинвуд говорил об этом. Рискованно. Подставишь под удар не только себя, но и других людей. И времени в обрез.

— Но вы бы рискнули, командор?

— Чтобы выбраться из этого дерьма? Рискнул бы.

— Александр! — взволнованный посол Лу'Каас обнял меня за плечи и крепко прижал к себе. — Как ты себя чувствуешь? Я не мог улететь, не убедившись, что тебе стало лучше.

Улететь? А вот это плохая новость!

— Я в полном порядке, пожалуйста, не волнуйтесь! Сэр… Ксандр… Неужели вас отзывают?

— Верно, мальчик. Я возвращаюсь домой, — посол выглядел расстроенным. И меня эта новость очень огорчила. Я успел привязаться к нему. Если Лу’Каас улетит на Илион, мы можем больше никогда не встретиться.

— Неужели Илион отзывает всю делегацию? — не унимался я.

Только не разрыв дипломатических отношений! Только не это!

— Нет, но мне придётся уехать. Боюсь, время переговоров закончилось. Ох, мой мальчик…

Я хотел задать ещё несколько вопросов, но тут к послу обратилась высокая илионийка. Сухопарая, белокожая и суровая. Её белые волосы были убраны в высокую замысловатую причёску из кос. Украшений она не носила и была облачена в простую серебристо-голубую хламиду без узоров и нашивок.

Лу’Каас ответил ей на илионийском, но без энтузиазма, а потом перешёл на английский, желая представить меня знакомой.

— Госпожа Октавия, это Александр. Александр, госпожа Лу'Нейас — новый посол и Глас Народа.

Она оглядела меня с головы до ног сердитым взглядом. Новый посол, значит. Посол, который не испытывает приязни к людям. Плохо! Она наклонила голову, приветствуя, и я ответил тем же.

— Ещё один Лу'Каас, так ведь, Ксандр? Твой родич, — её голос скрежетал, как подошвы ботинок, наступающие на битое стекло. Она смотрела на меня сверху вниз, и это напрягало. — Что же… у него наши глаза. Ты обладаешь необычным для человека даром, мальчик. Поэтому земляне хотели тебе навредить. И они сделают это снова. И снова. Ты не такой, как они, и поэтому люди не оставят тебя в покое.

Отлично! Просто прекрасно! Многообещающее знакомство, нечего сказать!

— Они совершили большую ошибку, госпожа посол. Но этого больше не повторится.

— Ты наивный мальчик, если веришь в это, Александр, — хмыкнула она. — И мне жаль тебя. До встречи с канцлером осталось пять минут. Я буду ждать тебя в зале, Ксандр. Мне было приятно познакомиться с твоим родичем.

— Послушай меня, — когда госпожа Октавия удалилась, Лу’Каас снова крепко сжал мои плечи и зашептал на ухо. — Глас Народа — высокое звание, это избранный представитель в Совете двадцати. Октавия очень влиятельна.

— И настроена против людей, — констатировал факт я. — Считает, что исследования — угроза вашей национальной безопасности?

— Выглядит странно, верно? — посол поморщился. — Илион слишком далеко, чтобы беспокоиться по этому поводу. Но искусство нарин — наше, оно принадлежит моему народу, его суть — наша тайна. А люди попытались её раскрыть. И Октавия использует этот факт в своих целях. Она постарается навязать ЕАК невыгодное соглашение. На канцлера будет оказано давление.

— Сэр… думаете, начнётся война? — зашептал я.

— Кому нужна война? Нет ничего страшнее войны, Александр. Но обстановка может накалиться до предела. Я постараюсь убедить Совет в том, что мы должны быть лояльными к землянам. Но если станет совсем туго… Я не могу рисковать своей семьёй, снова подвергнуть вас риску. Гортензия остаётся на Земле, будет следить за обстановкой, а вы… вы всегда должны быть готовы к отлёту. Понимаю, Илион — не лучшее место для людей, но в моём доме вы будете в безопасности.

Вот те на! Ничего себе! Покинуть Землю? Нет, немыслимо! Эта планета — мой дом. ЕАК — моя Родина. Моё место здесь.

Я обнял дедушку, постарался успокоить. Я надеялся, что всё обойдется. Пожалуйста! Пожалуйста! Пусть нам повезет!

— Не ожидал, что ты устроишь вечеринку в моём доме, Женя, а меня не поставишь в известность! — Василий Логинов не повышал голос, говорил спокойно и холодно, но смотрел с неодобрением. У Эжени были его глаза — большие и карие, мрачные, пугающие.

Пышные русые волосы едва-едва доставали до его плеч. Высокий и крепко сбитый, Василий Логинов производил впечатление человека решительного и бескомпромиссного. Я не ожидал, что у него окажется такой мягкий, обволакивающий, вкрадчивый голос.

Конечно, мы предполагали, что можем попасться, и тщательно готовились к проникновению в квартиру Логинова, такую роскошную, что зубы сводит. Выбрали день, когда магнат собирался уехать из Москвы, предварительно отключили камеры, настроили глушители, взломали панель ИИ квартиры. В жилой комплекс меня, Хавьера и Регину провела Эжени, которую знали все охранники и дроиды. Мы проникли в кабинет Логинова и, благодаря Регине и Хавьеру, добрались до данных, хранившихся на личном компе. Друзьям пришлось попотеть, чтобы вскрыть чёртовы файлы.

К счастью, когда заявился хозяин квартиры, мы уже покинули кабинет и рыскали по гостиной.

— Ты ведь уехал, папа, вот я и подумала: почему бы и нет. В моей квартире дроиды затеяли техосмотр, а друзья завтра улетают, — сладко пропела Эжени. Она ничем не выказала волнение, не побледнела и не покраснела, говорила ровно, точно ничего не произошло. Она прекрасно понимала: Логинов знал, что мы искали, но пыталась выиграть для нас время. Конечно, он бы не купился на её слова, но при желании его бдительность можно было усыпить. — Неужели ты против? Нас всего лишь четверо, и выпивки почти нет. Почти… — она пьяно захихикала и указала на пустые бутылки (мы заблаговременно вскрыли бар магната и вылили дорогостоящее спиртное). — Значит, ты против? Ладно, папочка, мы продолжим отдыхать в другом месте. Ребята, мы уходим! Я отвезу вас в Центр, покажу Красную площадь. Вы не можете уехать, не увидев площадь! Огромный развлекательный комплекс, и музеи там есть… и галереи, и рестораны. Настоящий город в городе!

Она направилась к выходу, раскачиваясь и волоча меня за собой.

— Остановись, Женя! — рявкнул Логинов, и она замерла, насторожилась, сощурилась, точно кошка, приготовившаяся к прыжку. Сигнал! Пора уматывать. — Я знаю, кто они. Твои друзья. Полицейский, которого давно пора лишить значка, агент Службы безопасности и «ледяной» мальчишка. С ним ты спишь, так ведь? С этим созданием! Что вы здесь забыли? Рылись в моих документах? Искали улики? Думаешь, я выпущу вас отсюда? Ты предала меня, дочка. Предала.

— Да! — в глазах Эжени мелькнули ярость и торжество, она повернулась к отцу и широко улыбнулась. Хавьер выступил вперёд и закрыл Регину своим телом. Мой друг и я были готовы ко всему: от нападения армии дроидов до газовой атаки. При нас было всё необходимое: щиты, защитные маски, лазерные пистолеты, Эжени и Регине мы отдали силовые нагрудники. — Я предала тебя! И не жалею! Сперва ты предал меня. Меня и моего дядю.

— Что ты знаешь, глупая?!

— Знаю, что ты едва не превратил меня в чудовище. Знаю, что из-за тебя погиб мой дядя!

— Он погиб из-за себя, дурёха! Он влез не в своё дело!

— Он раскаялся и пытался спасти тех несчастных. Вот что я знаю! Когда вы стали проводить опыты над людьми, когда вы принялись их мучить, он не выдержал и начал вывозить их со станции. Вместе с Акира Иширу. Они хотели спрятать бедняг, но вы добрались до них раньше. Наняли гильдейцев, чтобы их смерти походили на заказные убийства, повели полицию по ложному следу. Вы не гнушались связями с террористами, лишь бы только скрыть правду. Йозеф Лисянский и Мэгги Стиг пытались предупредить дядю об опасности, но и их убили. Он знал, что обречен, как знал и Акира Иширу. Они не успели рассказать о программе, но оставили подсказки. И теперь я знаю правду. А скоро её узнают все остальные. Удивлен? Думал, я не докопаюсь до истины? Думал, опущу руки, раз ты отказал в помощи? Перестану его искать? Перестану бороться за него? Ни за что! Ага, помню, как ты бесился, когда понял: я у цели. И ничего не мог сделать, боялся обнаружить себя! Поздно! Ты заплатишь! Ты за все заплатишь! Убийца!

Логинов картинно закатил глаза.

— Думай, что говоришь, девочка! Я всего лишь финансировал программу. И заметь, не только я, но и другие магнаты. Не я отдавал приказы, а канцлер Бергман. Не я вселенское зло.

— Ты спонсировал опыты над людьми!

— Исследования, Женя. Исследования, которые могли помочь тебе!

— Исследования? — задохнулась девушка. — О нет, они измывались над Алексом, твои учёные! Они мучили другого человека!

— Он не совсем человек, и ты прекрасно знаешь…

— Значит, если в его венах течет кровь пришельцев, его можно запытать до смерти?!

— Не драматизируй, Женя! Ты ничего не знаешь!

— Мои друзья были на станции и всё видели! Говоришь, сделал это ради меня? Ради меня? Ты сотворил из меня монстра, сделал такой, и меня не вылечить! Ты прекрасно знаешь! Я всего лишь предлог, всегда была им! Тебя волнуют деньги. Только деньги.

— О, это очень выгодный бизнес, дочка! — хохотнул Логинов. Негодяй!

— Значит, ты лишишься того, что любишь больше всего на свете. Своих денег, своего дела, своего положения. И отправишься в тюрьму! Улик достаточно! Я лично передам их новому канцлеру.

— Маленькая мерзавка! — наверное, Эжени не ожидала от отца такой прыти, но он за долю секунды преодолел разделяющее их расстояние. Она бы не успела отскочить, и огромная ручища схватила бы её за горло. Я оттолкнул девушку в сторону. Василий Логинов замер на месте. Его ноги примёрзли к полу, он потешно раскачивался из стороны в сторону, ругался на славянском, но не мог и шагу ступить.

— «Управляемое оружие», мистер Логинов? Вы, явно, представляли его не таким, — зашипел я. — Ваши работники мучили и запугивали людей, пытались их сломить. Но вы и понятия не имеете о том, что будет, когда мы выйдем из-под контроля.

— Он опасен, Женя! Дочь, ты же видишь: это создание опасно! — вскричал отец Эжени и умоляюще протянул руки к девушке. Жалкое зрелище! Он был безоружен. Разумеется, не хотел испачкать руки в крови.

— Вот именно! Создание опасно! Создание может заморозить вас изнутри. О таком оружии вы мечтали?! Какая беспечность, мистер Логинов! Оно может обернуться против вас, — меня душил гнев, я ненавидел этого человека, ненавидел всей душой. За то, что он сделал с Эжени, за то, что учёные сотворили со мной. Выгодный бизнес! Выгодный бизнес! Циничная сволочь! Даже хуже, чем Хильда фон Вейнер. Она-то думала, что старается ради человечества, а он заботился лишь о собственном благополучии. Логинов глядел на меня, как на насекомое. Ещё бы! Я же не человек, создание. А его дочь — выгодное вложение капиталов. Я желал увидеть ужас в глазах магната, прежде чем тот превратится в ледяную глыбу.

— Оставь, Алекс. Я сама! — Эжени ласково сжала мою ладонь, и бушевавшая во мне ярость послушно свернулась в клубок. Это борьба Эжени. Дело её семьи.

— Что ты сделаешь, дочь? — Логинов, надо отдать ему должное, уже отошёл от шока и нагло ухмылялся. — Улик у тебя нет. Ты видела файлы, но их не скопировать, не сохранить на съёмном носителе. А сразу же после просмотра они самоликвидируются. Я установил лучшую защиту, я предполагал, что ты заявишься.

— Да, файлы не скопировать, — кивнул Хавьер, и его губы растянулись в довольной улыбке. — Но можно прочесть и запомнить, — он сверкнул синтетическими зрачками. Магнат побледнел. Не думал, значит, что мы его обыграем.

— Всё закончилось, отец. Скоро о твоих делишках будет знать каждый гражданин ЕАК. Потерпевшие уже сегодня расскажут правду. Интервью записаны. И мне есть, что рассказать. Ах, да, благодарю за чистосердечное признание! — ухмыляясь, Эжени указала на Регину, к одежде которой было прикреплено записывающееся устройство.

Логинов снова выругался, его большие глаза расширились и потемнели от ужаса. Недооценил он нас, недооценил!

— А кто сказал, что я вас выпущу? За дверью — дроиды. Вы и до лифта-то не доберётесь.

— А кто сказал, что мы собираемся уходить через дверь? — усмехнулся Хавьер и настежь открыл окно. Фары кара, принадлежавшего Стейси, приветственно замигали. — А вот и моя девочка!

— Прикончить всех, кроме Евгении! С девчонкой я сам разберусь! — взревел Логинов, и в комнату ворвались дроиды.

— Я ценю твою заботу, папочка!

Мы так и не сделали ни одного выстрела. Эжени хватило взмаха хрупкой руки, чтобы дроиды и сам Логинов, освобожденный из ледяного плена, повалились на пол. Хавьер и Регина уже забрались в кар, а Эжени замерла на секунду. Её глаза, полные ярости и жажды расправы, глядели на отца.

— Нужно уходить! — я подхватил девушку на руки и потащил к окну. Скорее! Скорее! Пока дроиды не начали стрелять, пока Эжени не совершила то, о чём потом будет сожалеть. Этот подонок всё-таки был её отцом. Каким-никаким, но отцом.

Мик Рикерс, 28 лет. Мадрид.

«На станции прожил два года. Домой отпускали всего три-четыре раза. Лгал родным, что работаю в шахте на Селении. И хотел бы сказать правду жене и матери, но мне постоянно угрожали. Говорили, что убьют и меня, и всех моих близких».

Елена Осипова, 35 лет. Ростов.

«Согласилась на эту работу потому, что отчаянно нуждалась в деньгах. Сначала было терпимо: брали кровь, тестировали. Но год назад всё изменилось… Домой стали отпускать всё реже и реже. А кого-то не отпускали вообще. Я говорю о тех, у кого не было семей. Их держали отдельно от нас, в другом блоке станции. Мы видели их очень редко… Они выглядели истощёнными, замученными. Мы боялись. Все мы боялись. Знаете это ужасное чувство, когда ни днём, ни ночью не можешь отделаться от страха? Ужас душит тебя и сводит с ума. А бежать некуда».

Стефан Бил, 33 года. Лион.

«Нас держали в отдельных комнатах-камерах. Я провёл на станции год и привык к тому, что покидать комнату можно только в сопровождении медицинского работника. Сначала с нами хорошо обращались, не применяли силу, кормили три-четыре раза в день, не задерживали зарплату, отправляли на Землю, если было нужно встретиться с семьёй. Я воспринимал это как работу. Уж поверьте, на заводе я получил бы в пять раз меньше, а в моей семье каждая марка на счету. Четверо детей всё-таки. Работа не пыльная: сдавай кровь, проходи психологические тесты, отвечай на вопросы, позволяй сканировать мозг, вводить препараты. Я чувствовал себя отлично. Но год назад всё изменилось. Меня буквально накачали лекарствами, так, что я ничего не соображал. Я не мог спать, мерещились голоса. Я испытывал ужас, била дрожь. Пропал аппетит, я быстро терял вес и постоянно падал в обморок. А они наблюдали, всё фиксировали. И заставляли меня… как это называется, создавать лёд? У меня ничего не получалось…, и они пугали, что заберут моих сыновей. Мальчики же унаследовали этот дар».

Эльза Берг, 26 лет. Франкфурт.

«Мне предложили эту работу ещё в Университете. Я училась на врача, и стажировка на Селении, у самой Хильды фон Вейнер, казалась пределом мечтаний. Но я не подозревала, с чем столкнусь. Учёные считали, что наши способности просто спят, а значит, их нужно разбудить. Именно поэтому нас лишали пищи, запирали в тёмных комнатах, нападали на нас… угрожали расправой, заставляли проходить симуляции… Мне казалось такое… Моя подруга — Беатрис — она сейчас в больнице, бредила, плакала, звала родителей, её пугал каждый шорох. Её тестировали чаще, чем меня. У неё получалось… управлять водой».

Джон Фостер, 39 лет. Париж.

«Когда мне запретили покидать станцию, я понял: всё кончено. Нас не отпустят. Разберут на винтики, а останки выбросят в открытый космос. И никто не вспомнит о нас, никто не придёт на помощь. Я пытался организовать побег, вывезти со станции людей. Я работал на транспортном корабле. И знаю, как всё устроено… Мы добрались до посадочной площадки. И там на нас спустили дроидов. Кого-то мы сумели заморозить, но, в основном, люди были напуганы и не могли за себя постоять. Среди нас было много женщин. Учёные применили газ, мы очнулись уже в камерах. После этого нам запретили общаться друг с другом».

Гарри Питерс, 13 лет. Льеж.

«Я хотел скопить марок на новый комп, он был просто необходим для учёбы. Я нигде не мог устроиться на приличную зарплату, пока не обнаружил в почтовом ящике рекламное сообщение. Мне предложили работу, и я не мог не согласиться. Думал, что скоплю приличную сумму, помогу отцу, и тогда сестре не придётся работать. Так я оказался на станции. Мне запретили писать родным, сообщение удалось передать только один раз… Я был самым молодым из… подопытных. Они нас так и называли. „Подопытные“, точно мы не люди. Мне было страшно каждый день, каждую минуту. Я думал, что никогда не увижу отца и сестру».

Лейтенант гвардии Александр Орелли.

«Я принимал участие в спасательной операции. И сам оказался заложником на станции. Учёные говорили, что исследования помогут человечеству, решат глобальные проблемы. Позволят остановить климатические изменения, помогут вылечить тяжелобольных. Помогут… помогут… Разве это не благая цель? Но никакой научный интерес не может быть оправдан издевательством над людьми. Да, мы обладаем необычными способностями, и в них нет ничего жуткого и мерзкого. Мы легче переносим холод, у нас имеется иммунитет к целому ряду серьёзных заболеваний, наш мозг „стареет“ медленнее обычного, некоторые из нас способны управлять водой, изменять её форму. В остальном мы ничем не отличаемся от других людей. Паранормальные способности — не редкость. Так почему же именно мы подверглись издевательствам?»

«Мы просим защиты! Мы требуем справедливости!»

Глава 15

Гектор Бофорт.

Командор не любил Берлин за суету, толпы прохожих, шум и неорганизованность. Безумный город, готовый в любой момент слететь с катушек. А Гектор Бофорт всё продумывал до мелочей. Сюрпризов он не признавал. Он всегда держал руку на пульсе, а в голове — с десяток запасных планов. Но на этот раз ситуация грозилась выйти из-под контроля.

Город «замер», так как гвардейцы перекрыли Центр. И причиной тому стали митинги и демонстрации. Последние дни Берлин, как и другие агломерации ЕАК, штормило от акций протеста, буквально разрывало на части. Митингующие требовали закрытия космических программ и справедливого суда над учредителями «Снежного королевства». Люди скандировали «Мы просим защиты! Мы требуем справедливости!» у зданий городских парламентов и на Главной площади, у дверей Тинга. Как раз туда и направлялся командор.

Он оставил электрокар (доберётся сам, когда пробка немного рассосётся) и отправился в Центр пешком. Вместе с толпой протестующих Бофорт двинулся к зданию Тинга, переходил от одной площадки к другой, поднимаясь всё выше и выше. Он слушал разговоры, гневные высказывания, сердитые возгласы. Подумать только! Интервью, одно только интервью, разожгло самый настоящий пожар.

Неужели человеческая жизнь ничего не стоит? Неужели можно вот так просто заманить людей на станцию и изучать их? О да, как оказалось, можно! Можно вытворять всё, что угодно. А люди, бесновавшиеся, возмущавшиеся, кричавшие, спешившие по своим делам, люди, укрывшиеся в стенах жилых башен, люди, застрявшие в пробках, все они, только инструменты, винтики, гайки и заклёпки. Детали здоровенной машины под названием ЕАК. Неужели все эти люди только сейчас поняли, что их жизни давно оценили и сочли грошовыми? Командор выяснил это ещё в Африканскую войну. Впрочем, на что ему жаловаться? Он выбрал свой путь. А эти бедняги? Их ввели в заблуждение, обманули и заманили в ловушку. Запугивали и мучили. После того, что произошло, их бы не отпустили на Землю живыми.

«И что мы имеем? — размышлял Бофорт. — Жертвы прогресса, жадные до денег магнаты, технократы, которым, якобы, всё позволено, и старина Бендж, который хочет спасти мир, привести ЕАК к процветанию и дальше по списку. Проклятье! Что делать?»

Командор изнывал от жары и сорвал воротник гимнастёрки. Скверно, нечего сказать. Не помешал бы пресловутый «ледяной» ген.

— Вот и ты! — Бендж встретил его ласковой улыбкой. Даже в самых сложных ситуациях он не терял присутствия духа. Признак силы, недоступной командору. — Садись-садись! Я тебя заждался.

Бенджамин Холинвуд отсоединил датчики компа от висков и уставился на старого друга ясными глазами. Новый канцлер выглядел смертельно уставшим, явно не спал пару-тройку ночей. Его лицо осунулось, щёки запали, под глазами залегли тёмно-фиолетовые тени. Бендж откинулся на мягкую спинку кресла и сомкнул веки.

Девушка-секретарь принесла две чашки. Кофе и коньяк — убойная смесь. Что же… Холинвуд сдержал слово, отказался от дроидов. Как всегда, начал с себя. Правильный подход.

— Ты уверен, что затея с интервью стоила свеч? — хмуро покосившись на друга, начал командор. — Город на ушах стоит. Да что там! Вся Конфедерация на ушах стоит! СМИ взбудоражены, Сеть готова взорваться. Огласка может только помешать… Штаты… Да чёрт с ними! Но илионийцы…

— И без того знают всё, что нужно, Гектор, — вздохнул канцлер. — Новый посол красноречиво дала понять, что полученных сведений достаточно, чтобы применить к ЕАК, хм… меры воздействия…

— Какие ещё, чёрт бы их подрал, меры? Чего они хотят? Их планета слишком далеко, чтобы они опасались нас.

Холинвуд печально посмотрел на друга и тяжело вздохнул.

— Корабли пришельцев движутся быстрее света, Гектор, в любой момент они могут привести сюда флот.

Бофорт фыркнул.

— И что, Бендж? По-твоему, они начнут войну? Не смеши меня. Они тебя дурачат. Мол, исследования угрожают безопасности Илиона. Глупости! Их результаты служили бы исключительно земным целям. Их потомки — люди и граждане ЕАК, а значит, пришельцы не могут представлять их интересы. И пусть не запугивают тебя. Эта Лу’Нейас хочет навязать неравноправный договор, что нам совсем не нужно.

Холинвуд снова тяжело вздохнул и сделал большой глоток адской смеси кофе и коньяка.

— Но будет лучше, если илионийцы поймут: земляне против исследований над носителями гена X и сделают всё для того, чтобы наказать виновных. Гектор, я немного жалею, что пригласил в Берлин делегацию Лу’Кааса. Я и представить себе не мог, что всё так обернётся. Я рад за посла, он нашёл родственников, но из-за этого…

— Илионийцы блефуют, Бендж, а вот магнаты — нет. И они пойдут на крайние меры, чтобы избежать наказания. Пока длится расследование, пока суд не признал их виновными, они выведут все деньги со счетов и укатят на Луну. Требуй, чтобы дело рассматривал Высший суд. Тогда мерзавцы не смогут покинуть Землю, а их счета заморозят. Ты уже не сумеешь наладить с ними отношения. Да и вообще, магнаты не собирались поддерживать твою социальную программу. Денег ты с них не стребуешь. Они не откажутся от производства дроидов в промышленных масштабах, а от космических программ и подавно, ведь всё это приносит бешеную прибыль.

— Да, я уже запросил разрешение на передачу дела в Высший суд. Ответ придёт сегодня вечером.

— Решил, как поступить с Бергманом?

— О, его голыми руками не возьмёшь! — скривился Холинвуд. — Могу ли я просить Тинг лишить его неприкосновенности только на основании показаний Василия Логинова? Боюсь, нет. Даже если я попытаюсь… обсуждение в Тинге может затянуться на недели, а он со дня на день улетит в Селению. Придётся на время забыть о Бергмане, нужно обобщить и проверить данные, которые раздобыли дочь Логинова и её друзья. Отчаянные они, эти ребята. Только и делают, что рискуют жизнями!

— Логинов — подонок, но подонок трусливый. Он бы не рискнул применить оружие. А угрожал для вида. Он боится, всего лишь боится, Бендж. Пригрозив дочери, он спасал себя, показывал Бергману, что сдаётся не по своей воле, что его разоблачили. Бергман не погнушался связаться с Гильдией. И мы должны доказать это, тогда его не спасёт никакой иммунитет. Сотрудничество с террористами — измена. Как только избавимся от Бергмана, магнаты отвернутся от его партии, они крысы и потому сбегут первыми. Займись им, Бендж, вот мой дружеский совет. И потребуй от магнатов предоставления всех данных о программе «Снежное королевство», угрожай, что в противном случае выдвинешь вотум недоверия Конвенту, что прикажешь арестовать их земное имущество, закроешь абсолютно все космические программы. Они должны предоставить все данные, все наработки и результаты исследований, а мы их уничтожим. Сотрём без сожаления. Иначе однажды опыты возобновятся. Мы сотрём их, как затопили когда-то «Новую Землю». И как уничтожили чертежи старика Карсона. Оставим с носом и террористов, и Штаты.

Холинвуд поднялся на ноги и подошёл к окну. Он прятал от друга опечаленное лицо. Яркие лучи полуденного солнца запутались в его распущенных волосах.

— Знаешь, почему они так спешили завершить исследования, Гектор? Узнали, что гильдейцы выкрали какие-то файлы и продали Штатам. Я боюсь, что за границей существует аналогичная программа. И если мы уничтожим все данные…

— Штаты нас обойдут. Тьфу! — командор выругался и запустил пальцы в отросшие медово-русые локоны. — Нужно проверить эти сведения, Бендж, а не паниковать. Слышишь меня? Нужно проверить. Возможно, Бергман торопил учёных совсем по другой причине. Я всё выясню, надавлю на ублюдка, если потребуется. У меня есть человек, способный добыть компромат на кого угодно. Умная девочка, нечего сказать! И дело своё знает. Она очень помогла бедняге Тони. И нам поможет. Узнаю всё, что нужно, припугну Бергмана. Стоит только Алексу Орелли приморозить его задницу к стулу, как он…

— Гектор! — канцлер резко обернулся, его обычно добрые глаза сердито засверкали. — Юноша и без того настрадался, позволь ему вернуться к мирной жизни. Он же преподаватель. Преподаватель, а не солдат! Оставь его в покое! Так будет лучше. Для всех. И Лу’Каас будет спокоен. Он очень любит внука и рассвирепеет, если узнает, что ты хочешь использовать его способности. А нам нужен союзник в Совете двадцати.

Бенджамин был прав. Но будь она проклята, эта правда! Тяжёлые времена — крайние меры.

— Генерал ничего не сделает, если парень сам согласится. А у него это в крови, создать ледяную глыбу для него не сложнее, чем дышать. Если, конечно, он захочет. Парень на четверть илиониец, и никуда от этого не деться. Александр поможет мне и, если пожелает, возьму его на службу.

— Гектор, чёрт бы тебя подрал! И ты ещё предлагаешь уничтожить файлы программы? Значит, программу закрываем, а мальчика продолжаем использовать? И чем мы лучше технократов? Скажи, чем мы лучше?

Ну вот! Начался скулёж!

— Мы не лишаем людей права выбора. Алекс волен отказаться, если захочет.

Но этот парень не откажет. Вина грызёт его, откусывает мелкие кусочки, как пиранья, медленно убивает. С мальчишкой у командора было много общего. Но, в отличие от Гектора Бофорта, у него есть удивительный дар. Способности, которые вряд ли помогут решить массу глобальных проблем и спасти мир, но сделают его по-настоящему сильным.

А Бендж… Бендж — идеалист. Бендж — честный. Бендж верит, что сумеет превратить ЕАК в социальное государство. Мечтатель, непогрешимый борец за справедливость и просто хороший человек, совсем как его сестра — Эмилия.

Эмилия. Командору хотелось выть от боли при одном только упоминании этого имени.

Фарфоровая кукла с льняными локонами, лёгкая, как перышко, и непостижимая, как Вселенная. Девушка, которая перешагнула порог его личного ада, его больничной палаты. Тогда она навещала потерявшего ногу брата, а не его. Но Гектор Бофорт не смог её забыть даже тогда, когда мучительно умирал на «Новой Земле», когда сгорал заживо. Тогда он ненавидел весь мир, учёных, командиров и политиков, всех ненавидел, кроме неё. Потом Никифоров заново создал его тело, Эмилия же нежными тонкими пальчиками соединила жалкие обугленные ошмётки его души. Правда, ненадолго. Однажды швы разошлись, обнажились страшные раны. Свою жизнь Эмилия посвятила таким, как он, потерянным и сломленным. И погибла, защищая от террористов пациентов одного из африканских госпиталей. Себя не пожалела, глупая!

В память об Эмилии Бофорт помогал Бенджамину, стал его послушным орудием, его защитником. Только ради неё, ЕАК — лишь прикрытие. В страну он не верил, не верил и в людей. Они гадкие и жадные, мнят себя особенными, рвут друг друга на части, словно дикие звери. Нет, после «Новой Земли» в людей он не верил. Но вера жила в Эмилии, и только она заставляла покорёженную машину под названием «Гектор Бофорт» катиться дальше и сметать все встречавшиеся на пути препятствия. Но какая то была мука, ведь любимая жена не увидит результата. Она ушла, а он живёт. Существует. И сражается. Сражается за её веру в идеальный мир. В мир, который, возможно, никогда не наступит.

— Вот, что мы имеем, — бодро отрапортовала Регина Шелли. Ничего не скажешь, талантливая девушка! Похоже, не существовало базы данных или профиля, которые она не могла взломать. Тони раскрыл потенциал Регины и подготовил её «на отлично». — Первоначально программа не находилась на особом счету у канцлера. Самые обыкновенные исследования, не выходившие за рамки Университета. Их курировала Фиона Дан, пыталась понять, почему возникла аллергия на разработанный ею препарат. Потом в дело вступили Никифоров и Акира Иширу. Личные причины — со стороны первого. Научный интерес — со стороны последнего. И только когда был открыт так называемый ген Х, исследованиями заинтересовались технократы. Сначала планировалось перевести программу на полное государственное финансирование, как это было с «Альфой. Сверхспособности» и некоторыми другими проектами. Особый статус. Военный заказ. Но авторитет технократов начал падать, и…

— Бергман решил, что безопаснее сделать программу частной, — подхватил Хавьер де Леон. Он запомнил все данные, обнаруженные на компе Логинова, и помог их восстановить. Холинвуд предоставил Бофорту и его помощникам кабинеты в здании Штаба партии, и там они проводили большую часть светового дня, а порой и ночевали. — Даже если его партия проиграет на выборах, исследования продолжатся. Закрыть программу будет очень трудно. Технократы к тому моменту успели набить шишки на «Новой Земле» и «Альфе». Их пришлось закрыть. Вот Бергман и не хотел повторять ошибку. Но всё же… сэр, речь ведь идёт о секретной информации, доверять её магнатам… Что если бы они продали эти сведения гильдейцам или слили их куда-нибудь?

— Как видишь, не слили, детектив. Все пятеро учредителей программы, в том числе Логинов, доверенные лица Бергмана и его старые друзья. «Партия прогресса» всегда приветствовала проекты магнатов, поощряла их субсидиями и налоговыми льготами. Они разбогатели благодаря Бергману. И, очевидно, прекрасно понимали: шаг в сторону, и они лишаться всего. Удивлён, парень? Программа — частная, во всём обвинят именно их, а уж потом канцлера. Они боялись и делали всё, что он скажет.

— Пока мы не обнаружили никаких данных об утечке сведений за границу, — в разговор вступил Алекс Орелли. — Как я понимаю, проверять эти сведения будет Управление внешней разведки. Но не стоит забывать о террористах. Они получили доступ к данным программы, узнали о «Холодном утре» и чертежах Карсона. В этом нет сомнения. Иначе чего ради они собирались похитить миссис Валери? Ладно… сейчас это дело второе. Вернёмся к основной теме. Судя по всему, интенсивность исследований действительно повысилась за год до выборов в Тинг. К этому моменту все понимали, что «Партия прогресса» потерпит поражение. Тогда Бергман отправится в отставку, а Холинвуд сделает всё для того, чтобы закрыть все сомнительные программы. И рано или поздно он доберётся до «Снежного королевства». Тем более, магнатов начал подозревать Антоний Севр, он выявил их связи с террористами и, в конце концов, вышел на программу. А тут ещё Никифоров и Акира Иширу пожелали покинуть проект. Думаю, именно тогда профессорам дали понять, что живыми они не уйдут. Они стали собирать сведения о программе и надеялись передать эти данные полиции. Тогда-то Никифоров и заинтересовался «Землёй-Атлантидой». А ещё профессора попытались вывезти со станции подопытных, но тех отследили и стали убивать. Технократы испугались, что бедняги расскажут о происходящем на станции. Вскроют эту мерзкую язву и зальют всё гноем…

— Погибли люди, — подхватил Хавьер. — А полицейские не сообразили, что убийства связаны. Если бы не подсказки Никифорова… Когда профессора поняли, что спасённых подопытных обнаружили, они упаковали вещички и попытались спрятаться. Вернее сначала исчез Никифоров, так как магнаты поняли: это он помог бедолагам сбежать. Он скрывался некоторое время и продолжал копать под технократов. А потом… потом… До Йозефа Лисянского и Мэгги Стиг дошло, каким образом учёные нашли и убили их товарищей. Чипы. Отслеживающие чипы! Стиг даже вернулась в ЕАК, чтобы предупредить своего спасителя об опасности. Но ни она, ни Лисянский не сумели обнаружить и извлечь чипы, и поэтому погибли. Через них гильдейцы вышли на Никифорова. А потом и на Акира Иширу. Вот же подонки!

— Затем стало известно о прибытии делегации илионийцев, и Бергман решил организовать покушение на посла, чтобы избавиться от Холинвуда и дискредитировать его партию, — пояснила Регина. — Тогда же технократы взялись за агента Севра. Он знал, что его вычислили, и отдал распоряжение о временном прекращении расследования. Хотя мы были почти у цели… Но тогда руководитель группы хотел отвести от нас подозрения, чтобы мы в любом случае смогли завершить расследование. Мы ушли в тень и вернулись к работе только после его гибели.

— Насколько я понимаю, мы не располагаем полным набором сведений о «Снежном королевстве». Их можно получить только тогда, когда Бергман лишится неприкосновенности, — констатировал факт командор. — Конечно, Холинвуд попытается добиться согласия Тинга, но данные нужно получить уже сейчас, иначе Бергман сбежит. Мисс Шелли, у вас есть два дня, чтобы взломать все профили бывшего канцлера. Да, вы не ослышались! Всем необходимым, в том числе помощниками, я вас обеспечу. Ищите любую зацепку, что угодно, лишь бы только прижучить гада. И если Бергман откажется сотрудничать, придётся выложить это в Сеть. Ясно? Хорошо, девочка.

— Сэр… — Алекс хмурил темные брови. Глаза горели огнём. Правильно. Злись, мальчик, злись! Наконец-то, ты понял, что мир прогнил до основания. — Во имя этой проклятой программы было принесено столько жертв… Я всё понимаю, понимаю, что она очень важна. Но, чёрт возьми, неужели она того стоила?

Командор хмыкнул. Действительно! Неужели она того стоила? На него разом уставились три пары любопытных глаз. Ах, дьявол!

— А вы представьте, что это такое: обладать уникальной силой. Разве не о ней грезят люди? Природа не наделила нас особыми способностями, но сделала чертовски умными. Физическую слабость и уязвимость перед внешними угрозами люди компенсируют живым умом и изобретательностью. Подумайте, неужели не славно обладать могуществом, более никому не доступным? Способностью управлять Природой, подавлять её, подчинять, использовать по своему усмотрению. Люди всегда жаждали этого. Вспомните «Холодное утро», наши допотопные предки решили, что обуздали стихию, что превратили её в оружие. И чем это закончилось? Правильно, стихия вырвалась на свободу и уничтожила привычный им мир. Но какой сладкой, какой заветной оказалась мечта, желание повелевать силами Природы! Разве я не прав, лейтенант? Тебе ведь это нравится?

Щёки Алекса залил румянец. Ну, разумеется, нравится! Сила окрыляет его, хорошо ещё, что не ослепляет.

— Илионийцам такая возможность дана от рождения, и, узнав об этом, люди начали завидовать пришельцам. Но те, как могли, берегли свои секреты.

— Разорвали дипломатические отношения…

— Верно, детектив. И тогда люди вернулись к идее «Холодного утра». Однако эксперимент провалился. Ну а другие проекты? «Альфа», программы подготовки суперсолдат? Все эти сомнительные проекты были реализованы для достижения одной и той же цели. Для создания «нового человека», способного повелевать силами Природы. Но ближе всего к её достижению оказалось «Снежное королевство». Возможно, учёные смогли бы обуздать силу носителей гена X. Такие люди, как ты, Алекс, сильные и выносливые. Вы редко болеете, наделены необычными способностями. Конечно, все потерпевшие были исключительно мирными людьми, но даже из них можно было сделать некое подобие оружия. Оружия куда более безопасного, чем «Холодное утро». Вашу особенность могли бы использовать в самых разных целях, не только в военных, но и в медицинских.

— Учёные сказали: я ответ на большинство вопросов… — прошептал Алекс. Похоже, мысли об этом его мучили.

— Может и так, парень. Но это их не оправдывает. Они могут сколько угодно говорить о благих целях, о борьбе с заболеваниями, об искусственном понижении температуры, слова ничего не изменят. Было совершено преступление. Если прижучим Бергмана, его обвинят в измене и казнят. Ни один учредитель, ни один рядовой учёный не сможет избежать наказания. Ведущие исследователи, разумеется, получат по максимуму. К слову, ты, девочка, можешь не свидетельствовать против матери.

Хавьер и Алекс мигом повернулись к Регине, и она побледнела. Неужели не сказала им? Вот дурёха! Пора бы уже!

Регина нервно покусывала нижнюю губу, юноши глядели на неё с подозрением и хмурились.

— Я же говорила: у меня имелись свои причины… сотрудничать с агентом Севром… — прошептала девушка. — Моя… моя мать работает на станции.

— Регина, ты говорила, что твои родители умерли! — воскликнул Алекс. — Ты же выросла в приюте!

Тёмные решительные глаза девушки встретили осуждающий взгляд лейтенанта Орелли. Регина не дрогнула.

— Я лгала, — разумеется, она лгала! И обманывала бы дальше. Она ведь его любит. — Я лгала тебе, Алекс. — Девушка отсоединила датчики компа и сжала ладонями голову. — Отец бросил меня, когда я была совсем маленькой. Сейчас он живёт в Штатах, у него новая семья. И ему нет до меня дела. Он никогда не искал меня, не интересовался мною. А мать… мать изменилась, когда умер брат, совершенно изменилась. Вбила в голову, что должна спасти таких же больных, как он. Думала только об этом. И однажды оставила меня в приюте, а потом улетела на станцию. Нет, она не бросила меня. Навещала каждые три месяца, привозила дорогие подарки, собиралась оплатить обучение в магистратуре в Берлине. Предлагала работу. Вот только когда до меня начало доходить, чем она занимается… Разумеется, я отказалась помогать. Она совершенно сошла с ума, когда умер Вилли. Я хотела её остановить, поэтому пошла на службу к Севру. Из-за неё я уехала в Берлин. И мне так стыдно, стыдно за мать. Алекс?

— Эй, Ал! Ты чего?!

Кровь, казалось, разом отхлынула от лица юноши, и он прижал пальцы к виску, точно хотел унять разыгравшуюся головную боль. Страх, ужас, потрясение — вот что увидел командор в глазах мальчишки. Одно только упоминание о станции способно выбить его из колеи. Нет, не в станции дело, а в ней.

— Небеса, Алекс! Скажи, что она не притронулась к тебе! Скажи, что ты её не знаешь! Что она ничего тебе не сделала! Скажи мне, скажи, иначе я… — вскричала Регина. У бедняжки сдали нервы, она подскочила к юноше и, схватив его за воротник рубашки, хорошенько встряхнула. Он глядел на неё пустыми, стеклянными глазами.

— Ал… — встревоженный Хавьер поднялся на ноги.

— Она не причинила мне вреда. Я не видел её, — прошептал Алекс.

— Лжёшь! — взревела Регина. — Лжёшь! Это была она, я знаю, это была она! Доктор Хильда фон Вейнер! Она мучила тебя! Я ненавижу её, ненавижу! Но она — моя мать! — крик превратился в плач, безудержный и горький. Алекс обхватил её голову и прижал к своей груди, пытался успокоить, утешить. — Ты лжёшь! Лжёшь! Это была она! — рыдая, восклицала девушка. — Я знаю, это была она!

— Неважно. Это неважно! Неважно, слышишь, Регина?! Успокойся, это неважно! — повторял Алекс, смертельно уставший, смущённый и печальный. Добрый парень, он сказал бы что угодно, только бы она не плакала. Вот только девушке не становилось легче. — В этом нет твоей вины. И никогда не было. Я не могу злиться на тебя.

— Она исследовала тебя, будто морскую свинку! Моя мать! Моя родная мать! Это ужасно… ужасно…

— Не переживай, Регина! Ну же, успокойся! Всё будет хорошо! Всё будет хорошо, слышишь? Ты устала, мы все устали! Я не знаю…не знаю, как тебя успокоить… Хавьер, чёрт возьми, не стой столбом! Сделай уже что-нибудь!

Регина тихо выругалась, вырвалась из рук Алекса и бросилась вон из комнаты. Юноша зажмурился и попытался выровнять дыхание. Он выглядел совершенно беспомощным. Он был раздавлен.

— Командор, сэр… — проговорил Хавьер. — Освободите её от исполнения обязанностей. Освободите! Хватит с неё. Регина боролась целый год, помогала Антонию Севру, потом нам. Она устала.

«Нет, чёрт возьми! Не теперь! Эта девочка — гений. Лучшая в своём роде. Она должна остаться, должна добраться до Бергмана».

Вот только у Гектора Бофорта была дочь, его любимица, светловолосая девчушка, очень похожая на Регину Шелли. Он всё прекрасно понимал. Чёрт бы подрал Хильду фон Вейнер! И проклятую программу!

Через пять минут Регина вернулась, бледная, но спокойная, только глаза опухли от слёз. Без слов она устроилась за компом, подключила датчики к вискам и продолжила работать.

— Извините! Я не должна была срываться. Думайте, что хотите, но я остаюсь. Слишком долго я боролась против неё, чтобы теперь отступить. От многого отказалась… Нужно довести дело до конца.

За кадром.

Светало. Небо было серым, холодным и мрачным, каким-то удручающим. Регина не спускала с него покрасневших, усталых глаз. Они закрывались сами собой, а вот голова не знала отдыха. Очередная бессонная ночь.

4:30. Прохожие ещё не успели наводнить Центр города, рабочий день начинался в 9:00. Счастливчики-горожане ещё нежились в постелях, а Регина и не ложилась. Как же она устала! Устала!

— Регина… — Алекс ласково коснулся её плеча. Девушка вздрогнула, она не слышала его шагов. — Завтрак. Рано, конечно… Но вдруг потом не будет времени? — юноша выглядел смущённым и одновременно настороженным. Ну разумеется, она произвела прескверное впечатление. Стыдно-то как. Стыдно! Нужно было держать себя в руках. Но она так устала, смертельно устала, вот и сорвалась. И сделанного не воротишь.

Алекс всегда был добрым, и Регину это злило, бесило. В том-то вся беда, что он не притворялся. А она… что же она натворила…? Обманула, предала его доверие, оставила. Она жалела об этом, жалела!

— Пончики, конечно, не такие вкусные, как в «XXI веке», но есть можно. Ты ещё любишь кофе с карамелью? Сладкий, просто брр, — юноша несмело улыбнулся.

Надо же! Злился на неё, а не забыл. Регина отсоединила датчики от висков и отложила гаджет в сторону. Алекс устроился рядом с ней на высоком подоконнике и насупился. Собирался утешать, не иначе. Только этого недоставало!

— Всё ещё люблю. Спасибо! Тоже не ложился?

Алекс кивнул.

— Не ложился. Некогда. В другой жизни отдохну, — он опять улыбнулся уголками губ. Знакомо. Небеса! Как Регина по нему скучала! Словами не передать! Кроме него, у неё никого не было. Кроме него, она никому не доверяла. Но всё позади. Он полюбил другую. А с Региной общается только из-за расследования. Алекс протянул стаканчик кофе, его пальцы скользнули по ладони девушки, и она подавила отчаянное желание вцепиться в его руку. — Удалось что-то выяснить о Бергмане?

— Работаю над этим. Всё не так просто, как ты думаешь. Но ничего… я смогу взломать его профили. Алекс… ты… ты на меня не злишься? — задать этот вопрос было труднее, чем подобрать пароль и вскрыть правительственную базу данных. — Я устроила такую сцену…

Он скривился, наверное, раздумал говорить на эту тему, но Регина не могла удержаться.

— Я бы выкинул что-нибудь похлеще… Не злюсь. Я был груб с тобой потому, что ничего не знал. Теперь всё понимаю… Хочешь об этом поговорить?

И да, и нет.

Стаканчик обжигал пальцы девушки, от одного вида еды замутило.

Сказать или не сказать? Открыться? Или лучше не стоит? Регина на минуту закрыла глаза, призвала себя к спокойствию, отбросила сомнения и начала говорить.

— Спасибо за всё, Алекс! Спасибо! Спасибо за то, что ты сейчас со мной. Мне так одиноко! Не представляешь, как я тебе завидовала. Мать тебя обожала, ты с такой теплотой говорил об отце. Меня же родители не любили, ни отец, ни мать. Так, по крайней мере, я думала. Очень долго не могла отделаться от этой мысли. И сейчас не могу. Отцу всегда было наплевать. Матери… Братом она дорожила, а вот мной… Казалось, меня она не замечала, думала только о нём. Знаю, я чертовски эгоистична! Вилли был тяжело болен, разумеется, он был на первом месте. Но потом… потом, когда его не стало, мать так и не обратила на меня внимание. Она полностью ушла в себя. Потом улетела, и я осталась совсем одна. Я пыталась ненавидеть мать и не могла, ждала, когда она меня навестит, ждала каждый день. Старалась всё делать идеально, чтобы она была довольна, чтобы она меня полюбила, чтобы она ко мне вернулась. Ты ещё слушаешь? Разумеется, слушаешь… Я ничего не добилась. Меня мать хотела использовать. А я наивная… думала, что смогу завоевать её расположение. Она, действительно, чудовище? Она заслуживает высшей меры наказания?

Алекс, до этого момента сохранявший спокойствие, поморщился. Опять она всё испортила! Нашла, что спросить! Очевидная же истина! Хильда фон Вейнер, проводившая опыты на людях, самый настоящий монстр.

Алекс занервничал и запустил пальцы в волосы.

— Хильда фон Вейнер верит, что поступает правильно. Она думает, что приносит пользу. Она меня пугала. От одного вида в дрожь бросало, — он покусал нижнюю губу. — Я бы хотел сказать, что твоя мать сумасшедшая, вот только это неправда. Она отдаёт себе отчёт, она всё продумывает, планирует. И прикрывается памятью о твоём брате. Но ты… Ты… ты ни в чём не виновата, тебя не в чем упрекнуть. Слышишь? Не смей винить себя, Регина! Эй! Стало хуже? Не умею я утешать…

Алекс выглядел совершенно беспомощным, а ещё несчастным. Это она должна была его утешать. Хильда фон Вейнер покинула дочь. Всего лишь. А Алекса она пытала.

— А знаешь… — зашептала Регина, пристыженно опустив глаза. — Я ведь хотела принять её предложение. Хотела улететь в Селению и служить на станции. Я хотела большего, понимаешь? Хотела вырваться из Среднего района, верила, что смогу добиться успеха. Я облажалась, знаю.

Брови Алекса страдальчески изогнулись. Как всегда, принял слова на свой счёт. Какая же она дура! Неужели с ним Регина не была счастлива? Была. И всё же…

Будь проклято её тщеславие!

— Я не успела принять решение, со мной связался Антоний Севр, открыл глаза на мать, на мою глупость и предложил работу. Он уже тогда подозревал сотрудников программы и нуждался в моей помощи. И я стала специальным агентом. Севр многому меня научил и относился, как к дочери, познакомил с родными. Наверное, я его подставила, всё гналась за матерью. Не решилась оборвать с ней связь. Думала, что смогу её остановить или переубедить, не знаю… Я забыла об осторожности. А вдруг из-за меня она вышла на нашу группу? Агент Севр за меня вступился и погиб. Что если я во всём виновата? Уж теперь-то я должна её остановить. Просто обязана!

Алекс потянулся к девушке, вцепился в плечи и легко встряхнул.

— Не накручивай себя, слышишь? Прекрати себя накручивать! Ты ничего ей не должна. И никому. Ты свободна. Можешь отказаться от участия в миссии и уехать, куда захочешь, куда угодно. Командор тебя освободит, в этом я уверен. Только попроси! Живи для себя, Регина! Живи долго и забудь об этом кошмаре!

Заманчивая мысль! Сбежать. Исчезнуть. Уехать отсюда, очень далеко. Куда-нибудь в Африку или в Сидней, забыть о прошлом. Не сразу, на то уйдёт ни год, ни два, а много-много лет. Но время, в любом случае, не будет стоять на месте. Регина сможет просто жить, излечиться от болезненной любви к матери, к Алексу, от сомнений. Всё начнёт с начала. Заманчивая идея! Очень заманчивая! Вот только девушка уже сделала выбор.

— Нельзя. Нельзя мне уезжать! Кто-то должен помочь командору Бофорту, кто-то должен взломать профиль Бергмана и информационную защиту станции. Нужно довести дело до конца и остановить мать. Не могу сдаться. Только не теперь! Везёт твоей Эжени, она одолела отца. Сумела его остановить. Она сильная, сильнее меня. Я ей завидую. Вот бы мне такой стать. И ничего не бояться. Ясно теперь, почему она так тебе нравится.

Регина выдавила из себя улыбку. Она старалась не сердиться, не ревновать. Алекс, в конце концов, заслуживал счастья.

— Вы обе слишком хороши для меня. Вы спасли меня. А я ничего для вас не сделал… Это я вам завидую. Ты и Эжени очень храбрые и сильные барышни.

Конечно, он преувеличивал. Знал же, что Регина падка на лесть.

— Но мне страшно. Очень страшно, Алекс! Что если назад я уже не вернусь? Кажется, если встречу мать, то она меня не отпустит. Точно не отпустит. Я подставила её. Сдала Севру. Она отомстит, убьёт меня. Я предала её…

— И вряд ли пожалеешь об этом. Мне тоже страшно, Регина. И я прекрасно тебя понимаю, — Алекс притянул её к себе и обнял. — Не хочу туда возвращаться. Не желаю. А делать нечего. Но не переживай! Мы вернёмся, очень скоро. Вернёмся домой. Не могу ничего обещать, впрочем, как и всегда. Но мы сделаем это, Регина! Иначе нельзя! Осталось немного, совсем немного. Ещё немного, и мы будем свободны, ты будешь свободна.

Регина невольно улыбнулась. Ей нравилось чувствовать себя частью команды. Алекс, Хавьер, командор, Эжени и Стейси. И она. Она больше не одна. У Регины появились друзья и цель, а значит, она не должна была бояться. Алекс её простил, от матери, разумеется прощения ждать не стоило. Но в нём не было смысла. Осознав это, Регина стала по-настоящему свободной. Оставалось только воплотить все мечты. Лишь бы хватило времени!

Потерпи, потерпи, Регина! Осталось совсем немного! Девушка должна была радоваться, но вместо этого её мучило скверное предчувствие.

Молодой человек словно прочитал её мысли.

— Не думай о плохом, Регина! Эй! Всё будет хорошо! Мы прорвёмся! Выпей омерзительно сладкий кофе. Сразу полегчает. А когда будешь готова, вернёшься к работе.

Алекс подмигнул девушке, и в его светлых глазах отразились сполохи тревожной кроваво-красной зари.

— Мы не можем уничтожить все наработки! Это немыслимое расточительство! — восклицал командор Морис Чен. — Господин канцлер, результаты исследований можно использовать в медицинских целях. Неужели мы вот так просто избавимся от них?! Перечеркнём годы кропотливой работы?

Ну конечно! Гектор Бофорт знал, что так оно и будет, что на заседании Военного совета командующие выступят против уничтожения файлов «Снежного королевства». Разумеется, они возражали. Разумеется, они осознавали перспективы. Они называли «Снежное королевство» — открытием века, самым невероятным и удивительным проектом. Идиоты! Если бы они побывали на «Новой Земле», то запели бы по-другому.

— Если мы уничтожим файлы, то лишимся преимущества, которое подарили результаты исследований, — заявила командор Маргарет О’Нил. — Да, я имею в виду военное преимущество перед Штатами. Глупо отказаться от него сейчас.

— Боюсь, результаты исследований не гарантируют прорыв в медицине, не позволят продлить кому-то жизнь или исцелить от смертельных заболеваний, победить слабоумие. Программа ориентирована на выполнение военного заказа. И этим всё сказано, — зашипел Бофорт.

— Эти люди обладают невероятной силой! — воскликнул командор Джейсон Скотт. — Способностью управлять водой во всех её состояниях. Мы могли бы…

— Что «мы могли бы»? — рассердился Бофорт. — Использовать их? Превратить в подобие оружия? Пусть управляют погодой и создают огромные волны? А не кажется ли вам, что мы всё это уже проходили, нет? Вы имеете доступ к секретным файлам и знаете причину Потопа. Хотите, чтобы всё повторилось? Да, эти люди наделены силой, повышенной сопротивляемостью к заболеваниям, к той же жёлтой лихорадке, но управлять стихией могут лишь единицы. Всего несколько человек. И бедняги дорого заплатили за свой дар. За дар, который сами не понимают, которым толком не умеют пользоваться.

Командующие снова начали возмущаться и спорить.

«Глупцы! Глупцы! Ничего вы не понимаете! Ничего! Нужно покончить с этой паршивой историей. Покончить раз и навсегда. Затопить, как „Новую землю“, и забыть. Человечество ещё не готово к подобным открытиям. И, возможно, не будет готово никогда!» — О да! Командор Бофорт считал, что вправе решать подобные вопросы.

— Не забывайте, что ради этого «открытия» был совершён целый ряд чудовищных преступлений, — мягкий голос Бенджамина Холинвуда врезался в поток пререканий и заставил всех командующих замолчать. — Невинных, мирных людей, гражданских обманом заманивали на станцию. Да, многим из них платили, многих отпускали домой, но были и те, кто оказался в плену, кого держали в изоляции. Им вживляли чипы-ликвидаторы, как каким-то преступникам, накачивали лекарствами, тестировали и запугивали. По-вашему мнению, открытие того стоило? Стоило нескольких десятков искалеченных судеб? И, если честно, учёные узнали очень мало. Предлагаете продолжить исследования? Исходных данных будет недостаточно, придётся продолжить опыты. А это противоречит основам нашего государства, в котором каждый человек имеет право на жизнь и свободу. Эти права священны, а потому данные будут уничтожены. И к подобным исследованиям мы больше не вернёмся. Надеюсь, что никогда. Или… — добавил он, горько улыбнувшись. — Хотя бы в этом столетии.

Командор не привык доверять людям и подозревал даже своих приближённых, тех, к кому относился с теплотой или уважением. Глава Департамента космической безопасности — Ангела Ильинская — вызывала у него смешанные чувства недоверия и приязни. Вместе они пережили «Новую Землю». Она была другом и опорой Бенджу. И всё равно командор не хотел посвящать её во все планы. Однако он нуждался в помощи Ангелы.

— Итак, что мы имеем? — спросила она тоном, внушавшим оптимизм. Как и Холинвуд, она редко теряла присутствие духа и всегда надеялась на лучшее.

— Дело будет рассматривать Высший суд, — пояснил Бенджамин Холинвуд. — Вопрос о лишении Бергмана неприкосновенности ещё не решён. Илионийцы требуют ускорить процесс и уничтожить данные о программе. Президент Штатов солидарен с ними. Но для того, чтобы раздобыть все файлы, нужно разрешение Конвента. Станция, на которой хранятся документы, приписана к Селении. Вернее была. Конвент отказался от неё. Станцию вычеркнули из всех реестров и отправили в свободный полёт. Сенаторы умывают руки. Если потребуем ответа, Конвент выступит против нас. И магнаты настроены решительно. Боятся конфискаций. Намекнули, что готовы обороняться и защищать автономию Селении.

— Глупости! — покачала рыжей головой Ильинская. — Но подумайте, какой гонор! А мы боимся пришельцев. Космический флот всегда наготове, если потребуется, активируем защитное поле. Но сейчас нас интересует другое, верно?

— Нужно отследить станцию, пробраться туда и уничтожить все файлы. Не стоит испытывать терпение пришельцев. И нельзя допустить, чтобы станция со всем её содержимым досталась Штатам. Её следует уничтожить, — ответил Бофорт.

— Хорошо, станцию я беру на себя. Шансы невелики, но попробуем её выследить. Как я понимаю, вам потребуются корабли-перехватчики и отряд десантников?

— Да, мне нужен корабль. Возьму отряд своих ребят. Как только станция будет обнаружена, мы выйдем на связь с кем-нибудь из сотрудников технической службы и с их помощью проберёмся внутрь. Они же отключат камеры, — отчеканил командор. — Если, конечно, мои осведомители живы. Если нет, то попробуем наладить контакт с кем-нибудь ещё.

— Очередной безумный план, Гектор! — улыбнулась Ангела и подмигнула командору. — За это я тебя и люблю!

— Уверен, что тебе не потребуется больше людей? — канцлер выглядел обеспокоенным. — Рискованный план. Если что-то пойдёт не так…

— Главное пробраться внутрь, Бендж. Если с чем-то и могут возникнуть проблемы, то именно с проникновением на станцию. Сделать это нужно как можно тише. Роботы проверяют все прибившиеся челноки, но с маленьким отрядом я смогу добраться до внутренних уровней. Мой человек отключит дроидов и удалит файлы программы. А после вывезем со станции всех учёных и технический персонал. Вряд ли они окажут серьёзное сопротивление. Но в любом случае мои люди будут к нему готовы.

Командор отнюдь не был беспечным и прекрасно понимал, что миссия не менее рискованная, чем эвакуация учёных с «Новой Земли». На станции его отряд могло ожидать всё, что угодно. Магнаты желали сохранить результаты исследований и позаботились о том, чтобы защитить их.

Ладно.

Это далеко не первый раз.

И, возможно, не последний.

Не стоило будоражить Холинвуда ещё больше. Старина Бендж и без того ужасно нервничал.

— Успеешь повидаться с Чарли?

«Угомонись, Холинвуд! Угомонись!»

— Да, встречусь с ней. Сегодня же.

— Ты уже давно так не рисковал жизнью, Гектор! Я уж надеялся, что ты не откажешься от штабной работы и преподавания в Академии. Не откажешься хотя бы ради дочери. Но нет, оказывается, ты не навоевался.

В голосе — тревога и упрёк. Холинвуд очень любил племянницу. Но не сильнее, чем любил её Бофорт. Не сильнее. И другу не понять, не понять чувств командора, не осознать, как жаждет он не расставаться с дочерью. Он и так видел её всего пару-тройку раз в неделю, он скучал, тосковал, волновался.

Да, Гектор Бофорт не должен был рисковать. Он бы отказался, как отказывался от командования многими антитеррористическими операциями. Должен был отказаться. Вот только не в тот раз. Уже давно на кону не стояло так много… И он, командор Бофорт, снова оказался в центре событий, в очередной раз спасал мир. Холинвуду не понять. Его, чёртового идеалиста, занесло в армию исключительно по дурости, для Гектора же служба была призванием. Она разожгла пламя, заставлявшее его сердце биться, она едва не сгубила его, а потом, после гибели Эмилии, заставила воскреснуть.

— Хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам. Не забывай, Бендж, после гибели Тони я стал лучшим пилотом в этой проклятой стране. Мы ведь уже обсуждали… смерть Тони не должна быть напрасной.

— Он здесь ни при чём. Всё делается во имя Гектора Бофорта. И только ради него.

А ведь он был прав. Прав. Да разве командор был добрым, честным и хорошим человеком? О нет, никто не считал его таковым. Но ему было всё равно. Он не скрывал, что презирает людей и не верит в ЕАК. И, тем не менее, он совершал подвиги во имя их благополучия.

Гнев Бенджамина быстро угас, и канцлер притянул друга к себе.

— Отставить нытьё, Холинвуд. Знаешь же, что верну своих ребят живыми и сам вернусь. Так оно и будет. А пока береги ЕАК и Чарли. Береги, ведь они тебе дороги.

Совесть острыми зубами вгрызлась в горло командора, стоило только увидеть осунувшееся лицо Алекса Орелли и его горящие лихорадочным огнём глаза. На станции ему не место. Вернётся, уже не сможет оправиться. Это его добьёт. «Боец из парня сейчас неважнецкий, — решил Бофорт. — Нужно отправить его домой. Ещё не поздно, целых полчаса до вылета».

Алекс отдал честь и отвернулся к огромному окну, оно выходило на ангары, где стояли челноки. Ага, делает вид, что ничего не происходит! А руки-то дрожали и пистолет не могли удержать. Хотя зачем мальчишке оружие? Ему для победы достаточно одного желания. Вот бы командору такую силу! Он бы остановил пожар на «Новой Земле» и те страшные волны. А его товарищи не умерли бы страшной смертью. Если бы… Если бы… Те же сожаления, что и у Алекса Орелли. Они ведь были похожи, и мысль о том, что рано или поздно парень превратится в ещё одного Гектора Бофорта — жестокого, разочаровавшегося, не нравилась командору.

— Отправляйся домой, парень, — Бофорт положил ладонь на плечо юноши, и тот вздрогнул. — Ты не сможешь вернуться на станцию.

— Смогу… — скрипнул зубами молодой человек. — Смогу.

— Проверяй себя сколько угодно, но только не там. На станции никто не будет прикрывать твою задницу, если запаникуешь и впадёшь в ступор. Мои ребята не станут рисковать жизнями ради тебя.

Алекс обернулся. Сдвинутые брови, решительный взгляд, поджатые губы. Упёрся рогом, значит.

— Им и не придётся, сэр. Я свою задачу знаю. Я защищаю Регину. Хавьер помогает ей, я их прикрываю. Я справлюсь, сэр. Мы всё отработали, до мелочей.

— Не пудри мозги ни мне, ни себе! Ничего нельзя предугадать. Если не справишься, станет на три трупа больше. Сечёшь? Не подведи своих друзей. Эти двое нужны мне живыми. Как, впрочем, и ты.

— Я справлюсь, сэр. Сделаю всё, что в моих силах.

— И всё равно не сможешь победить свой страх. Не сможешь, и не надейся. Через себя не переступишь. Если вернёшься на станцию, снова пройдёшь по тем коридорам, вряд ли избавишься от кошмаров. Лишь время излечит тебя, парень. Хотя порой и оно не помогает.

Алекс опустил глаза. Бедняга! Пережить такое и рваться назад! Неужели ради друзей, а не ради себя? Наверное, командору этого не понять. Он бы ни за что не вернулся на «Новую Землю». Не смог бы.

«Но у нас с тобой много общего, Алекс Орелли. Мы риском заглушаем чувство вины и пустоту. И напрасно, напрасно. Оба прекрасно знаем, что не помогает. А может, я ошибаюсь? Может, на самом деле нами движет долг…? Всего лишь долг… Скучно».

Каким же он был идиотом! Напрасно пугал парнишку и настраивал на поражение! Разве Бофорт, как командир, не должен был поднять боевой дух солдат, поселить в их сердцах веру в победу? Разумеется, должен был. Так что же он натворил?

— Слушай, лейтенант. Слушай внимательно. Ты меня не подведёшь и своих товарищей тоже. Но если будет туго, возвращайся на челнок. Не испытывай судьбу. И вовсе это не стыдно — убегать. Далеко не всегда бывает стыдно. Не изображай из себя героя. Живым ты принесёшь обществу куда больше пользы, чем мёртвым. Я буду за вами приглядывать, буду защищать тебя и твоих друзей. Я ведь уже не раз вытаскивал вас из неприятных историй. И сейчас помогу. Держитесь меня, держитесь друг друга, всё будет хорошо. Скоро вернёшься домой, парень! И подумай над моим предложением. Подумай. Взвесь все «за» и «против». Но по мне, из тебя выйдет отличный агент, — Гектор Бофорт потрепал притихшего юношу по волосам и впервые искренне ему улыбнулся. Алекс ответил искренней улыбкой.

Что-то случилось на капитанском мостике. Произошло что-то скверное, иначе Леон не вызвал бы его. Командор не бежал, летел по полутёмному коридору, каким-то чудом не спотыкаясь о поваленных на пол дроидов. А ведь его команда была почти у цели! Проникла на станцию, отключила роботов, взяла летающую посудину под контроль и уже собралась погрузить взятых под арест сотрудников, как…

Вот она, дверь. Он шагнул за порог и приготовился сражаться насмерть, но решающий выстрел уже был сделан. Доктор Хильда фон Вейнер превратилась в ледяное изваяние, в хрупкую полупрозрачную скульптуру. Лазер прорезал её голову, и тело женщины разлетелось на сотню осколков. Все закрыли руками головы. Когда командор открыл глаза, то увидел, что Регина Шелли сползла на пол. Её лицо посерело, глаза расширились. В них пока не было боли и страха, лишь недоумение. Хавьер выронил ещё дымившийся пистолет, Алекс пришёл в себя быстрее всех, бросился к подруге и осторожно уложил её на свободный ото льда участок пола. На тёмной ткани комбинезона Регины крови не было видно, но она была тяжело ранена, это точно.

Дьявол!

— Как она вошла сюда? — бледнея от ярости, командор встряхнул Хавьера. — Как она сюда попала, чёрт возьми? Кто позволил?

Синтетические глаза юноши скорбно замигали. В его кудрях застряли льдинки. Хильда фон Вейнер. Проклятая баба! Недооценили они её, недооценили. Командор искал её повсюду, а она… Умная была, чертовски умная. И всегда знала, что делает. Напрасно дочь считала её сумасшедшей! Своё детище, проклятые файлы, она защищала до последнего.

— Отвечай, детектив! — взревел Бофорт, до смерти напугав Хавьера.

— Мы… мы заперлись изнутри, сэр… Но… она появилась из люка в стене. Его нет на чертежах. Она была там всё это время, и когда мы начали удалять файлы, выбралась. Мы тут же атаковали, но она успела сделать выстрел… Всё произошло быстро, так быстро…

Сидела в засаде, значит. Напала со спины. И стреляла в того, кто вводил код. Светлые волосы Регины скрывал капюшон. Знала ли доктор фон Вейнер, что погубила дочь? Поняла ли это перед тем, как превратиться в глыбу льда? Быстрая смерть и, очевидно, безболезненная. Вряд ли Хильда её заслужила.

— Нужно положить её в медицинскую капсулу. Скорее! Скорее! — голос Алекса надломился, он повернул к командору и Хавьеру перекошенное ужасом лицо.

«Бедный парень! Одни несчастья от твоей силы. И Регина умрёт из-за неё. Умрёт. Увы, иначе и быть не может», — осознал командор.

Девушка немигающим взглядом смотрела в потолок, кровь толчками покидала её тело. В горле Регины клокотало, и на её губах вздувались и лопались кровавые пузыри. Хрупкая девчушка, совсем ещё юная. Такие не должны умирать!

— Мне придется поднять тебя, Регина. Ты же потерпишь?! Это очень важно, милая… — шептал Алекс. Он не был готов так просто сдаться.

— Нет нужды… уже нет… Хавьер, продолжи набирать код. Давай же! Ты знаешь комбинацию…

Глупая, храбрая девочка опять геройствовала! О себе совсем не думала.

Юноша застыл столбом, его руки предательски тряслись.

— Вы взломали защитный код, так, Леон? Так давай же, удали файлы! — взревел командор. — А я отнесу девочку в медицинский блок. Выполняй, детектив!

— Удали их, Хавьер! Удали! — шептала Регина. — Дьявол, возьми себя в руки!

Хавьер выругался, ринулся к пульту управления и начал лихорадочно набирать цифры.

«Вот так, парень. Уничтожь все файлы. До единого! Слишком много от них зла».

Рука Регины беспомощно шарила по полу, словно искала что-то важное, а натыкалась на осколки льда. Алекс сжал её ладонь, крепко-крепко. Командор видел, как побелели костяшки его пальцев. Видел слёзы на его глазах.

Этого не должно было случиться.

— Подвинься, парень. Я отнесу её. Так, девочка, сейчас я подниму тебя. Придётся потерпеть. Слышишь? — командор просунул руки под её подёргивающееся в агонии тело и почувствовал, как кровь стекает на пальцы. Проклятье! Он приподнял Регину, и девушка страшно закричала.

Нет, так не пойдёт. Нужны носилки, нужны дроиды. А их отключили. Ох, она всё равно умрёт, так что толку?

— Говори с ней, лейтенант! Отвлекай её, как можешь! Я запущу дроидов, — шепнул Бофорт Алексу. Тот кивнул и снова стиснул пальцы Регины.

— Всё хорошо. Хорошо. Я с тобой. Я рядом! Скоро боль пройдёт, — его язык заплетался, а зубы стучали.

— Ты же на меня не злишься? — шептала девушка, а кровь текла и текла. Столько крови! — Не злишься?

— Конечно, нет. Не злюсь! Ты же знаешь! Знаешь! Держись, Регина, держись! Не бойся! Командор отнесёт тебя в медицинский блок, и я пойду с тобой.

— Не иди туда… Ты не сможешь… И ради меня… не сможешь…

«До последнего думает о нём, бедная девочка!»

— Ради тебя — всё, что угодно. Ты мой друг.

— Друг… да, знаю, только друг… Давно хотела сказать: я жалею, что ушла. Жалею… Желаю, что не попыталась вернуть тебя. Выбрала борьбу с матерью. Я такая глупая! Ты меня прости… прости… Вот и всё, Алекс. Вот и всё.

— Нет же! Что ты! Регина! Не уходи! Слышишь? Я здесь! Я держу тебя за руку! Не уходи! Потерпи ещё пару минут, минуту… Вот и дроиды. Вот и носилки. Капсула уже готова, так, командор?

— Так.

Вот только было уже поздно.

Поздно. Сердце девушки остановилось.

— Удалил! — вскричал Хавьер. — Удалил!

В его голосе, однако, не было радости. И неважно, что новое «Холодное утро» никогда не наступит.

Алекс опустил голову на грудь Регины и не увидел, как померк свет в её глазах, и застыли зрачки. Бофорт заскрипел зубами от злости и отчаяния. Он-то думал, что спасёт их всех. В ярости командор опрокинул роботов, те повалились на пол, мигая голограммами и жужжа.

Взвыла сирена, замигали красные аварийные лампы.

Тревога! Тревога! Всех вывел из транса страшный грохот. На мгновение погас свет. Громадная станция накренилась. Командора Бофорта отбросило назад, Хавьер вцепился в приваренное к полу кресло, Алекс ударился головой о стену.

— Что это было? Что это было? — вскричал Леон. Он протянул руку другу. Алекс выглядел ошеломленным.

Замигали датчики. Пожар. Пожар!

Стоп. Пожар?!

Командор добрался до пульта управления, взглянул на экраны и выругался.

— Хильда фон Вейнер успела на что-то нажать, так? Или кто-то заранее перепрограммировал систему управления? Нет файлов — нет станции. Нет улик. И нас нет.

Хавьер и Алекс смотрели на него испуганными глазами, они ничего не поняли.

— Запущен процесс самоликвидации, — Бофорт, ругаясь сквозь зубы, пощёлкал передатчиками. — Автопилот отключен. Начиная с отсека C, станция будет взрываться, уничтожаться. Отсек за отсеком, блок за блоком.

— В секторе C пожар! — вскричал Хавьер, его глаза метались от одного экрана к другому. Юноша побелел. — Взрыв в секторе B. О, Небеса! Можно остановить этот процесс?

— Боюсь, что уже нет. Станция самоуничтожится. У нас есть минут пятнадцать. Не более. — Бофорт включил громкую связь. — Внимание! Внимание всем группам! Говорит командор Гектор Бофорт. Отрабатываем сценарий «Эвакуация». Сектора С и В заблокированы. Всем немедленно покинуть сопряженные отсеки! Аварийные двери закрыть! Объявляю срочную эвакуацию! Оборудование и документы оставить! Всем срочно выйти на посадочные площадки! Сохраняйте спокойствие! Время вылета челноков сейчас появится на всех табло. Повторяю! Сохраняйте спокойствие!

— Но если автопилот отключен, как же…? Как же организовать посадку, если так шатает? — прошептал Алекс, с трудом удерживая равновесие. Он умудрился разбить лоб, и кровь тонкой струйкой стекала по белому лицу.

— Протянем на ручном, — Бофорт оттолкнул Хавьера в сторону, устроился в кресле и сжал рычаг. — Выиграю для вас лишние десять минут. Собирайте людей, и пусть уходят! Используйте все челноки. И поторопитесь! Двигатели — на полную мощность. Вы должны убраться на порядочное расстояние, иначе попадёте под дождь из обломков. И конец.

Юноши не сдвинулись с места, глядели на него печальными глазами, как потерявшиеся щенки. Тьфу! Они же отрабатывали похожий сценарий при подготовке. И всё равно растерялись. Проклятье! Командор обжёг их взглядом.

— Вы не слышали? Убирайтесь! Это приказ! Приказ! Тело мисс Шелли оставьте. Нет времени. Выполняйте!

— Но если мы уйдём, сэр… как же…? — дрожащим голосом зашептал Алекс, ломая пальцы.

— Как же, что, лейтенант Орелли? Как я выберусь? Никак. А уйду с вами, кто же продержит станцию на ходу, а? Вот тебе и ответ! Не тратьте время! Живо убирайтесь отсюда!

— Но, сэр… — возразил Хавьер. — Мы не оставим вас! Мы не можем!

Идиоты!

— Оставите! А если будете спорить, пристрелю за неподчинение приказу. И к чёрту вас, всех остальных! Пусть подыхают! Проваливайте, говорю я вам!

Юноши не сдвинулись с места, хотя им, очевидно, было очень страшно. Но они боялись не его гнева, они боялись потерять его. Дьявол! Эти мальчишки умудрились к нему привязаться!

— Пустые головы! А как же остальные? Задержитесь здесь и уже не выберетесь. У вас восемь, да, восемь минут, чтобы убраться, — Бофорт взглянул на экран. — Потом противопожарная система заблокирует выходы. Уходите и проследите за тем, чтобы все сели в челноки. Проследите! И убирайтесь отсюда! Убирайтесь! Это всё, что от вас требуется, парни. Это мой последний приказ. Разве я прошу многого?

И снова оно. Пьянящее чувство полета. Свободы. Счастья. Он опять в деле, в очередной раз спасает мир. И неважно, что вот-вот придёт пламя. Да, скоро оно будет здесь. И не спасут никакие двери. Вот тебе и судьба. Огонь всё-таки добрался до командора. Выжил на «Новой Земле», сгинет здесь.

Снова не выполнил обещание. Чарли будет ждать. Маленькая Чарли… его дорогая дочка! Гектор Бофорт был безответственным отцом, он оставлял её, уходил снова и снова, а малышка ждала. И теперь будет ждать.

А что же Эмилия? Эх, Эмилия! Не создать Гектору ЕАК, о которой она мечтала. ЕАК, в которой человеческая жизнь будет считаться бесценной, неприкосновенной.

О чём он думал? За что боролся? Презирал людей, а пожертвовал собой ради других. Без раздумий, без колебаний. Ну почти… Эмилия бы им гордилась. По крайней мере, Бофорту хотелось в это верить.

Слезящимися от дыма глазами он смотрел на экран. Руки не выпускали руль управления, вцепились в него так крепко, что свело пальцы. Страх был, вгрызся в позвоночник, и никуда от него не денешься. Идёт Смерть, приближается. Шесть минут, пять, четыре, три…

Гектор Бофорт не сводил глаз со стремительно удаляющихся от станции точек. Это челноки летели прочь.

Поспешите! Поспешите!

Одно обещание он сумел выполнить. Его ребята вернутся на Землю живыми. Вернутся и продолжат бороться. Они сделают ЕАК лучше. Они помогут Бенджамину. Да, пусть так и будет.

Так что же…

Уже хорошо. Хорошо.

Всё хорошо. Он поступил правильно.

Два…

Один…