Холодный ветер в августе

2

Ожидая, пока лифт спустится вниз с пятого этажа, Вито беззвучно насвистывал сквозь зубы и постукивал костяшками пальцев по металлической двери. Затолкав тряпку в задний карман, он сжал левый кулак и нанес быстрый удар по своему отражению в металлической двери лифта. Вдарь ему, думал он, обмани его, ослепи его, затем — быстро! Теперь правой рукой. В солнечное сплетение. Не в челюсть. Это для болванов. Можно сломать себе руку, если к этому не подготовиться. Вот так. Удар, удар, финт правой, снова удар. Затем — бац!

Дверь издала удовлетворивший его звук. Довольный, тяжело дыша, он уронил руки. Положил ладонь на футболку, чтобы почувствовать, как бьется сердце. Как барабан бьется, ровно. Он был в хорошей форме. Он много думал о своей форме и работал над ней. Каждое утро 50 отжиманий, 50 глубоких наклонов и 20 подтягиваний на перекладине, которую он установил в проходе. Он чувствовал, как наливаются силой руки. А через шесть месяцев они будут еще крепче. Было бы здорово, если бы у него был теннисный мяч. Если бы не забывать повсюду таскать с собой теннисный мяч, можно было бы сжимать его, как только выпадет пара свободных минут, и мускулы стали бы каменными.

Может быть, сегодня удастся поиграть в бейсбол после того, как он закончит там, наверху. Сегодня он чувствовал какое-то возбуждение, был готов к чему-то особенному. Он обхватил руками воображаемую клюшку и сильно размахнулся.

Как раз в это время дверь лифта открылась и на площадку шагнула женщина, но остановилась, испуганная его скорченной позой. Это была миссис Розенсон из квартиры 4-А.

Однажды, пару месяцев назад, он принес миссис Розенсон пакет. Когда она открыла дверь, на ней был только халатик. Едва ли под халатом имелось что-нибудь еще. Один из швов халата разошелся, и он видел ее живот. Он не мог оторвать глаз от этой полоски живота. Она улыбнулась ему и пошла за сумочкой, чтобы дать ему на чай. Когда она возвратилась, дверь в спальню осталась открытой, и он слышал, как по радио играла музыка.

Она дала ему доллар. Потом дразняще посмотрела на него.

— Ты любишь танцевать, Вито? — спросила она. — Ты бы хотел потанцевать со мной?

Она протянула руки, наклонив голову в сторону. В этот момент он позабыл, что ей уже за сорок, что она толстая и что в волосах и нее бигуди, одна из которых раскрутилась и скоро упадет. Он только ощущал ужас и страшное желание спастись бегством.

После, когда перед сном он раздумывал об этом происшествии, он пришел к выводу, что совершенно не понял, чего ей было от него нужно. Хотела ли она его? Невозможно! Но она так смотрела, и под халатом ничего не было, даже трусиков… Однажды он видел девочку без трусиков, девочку-соседку, но все, что он смог разглядеть, это немного волос. Это не казалось чем-то необычным… Но взрослая женщина! Она должна быть другой. Он пообещал себе, что если будет еще одна возможность, если он вновь застанет миссис Розенсон одну — ну, он не знает точно, что он сделает, но он пойдет дальше.

Он ударил кулаком по металлической обшивке лифта, она загремела, как гром. Медленно, слишком медленно, по мнению Вито, поднимался лифт, неся громовые раскаты, напоминавшие о величественной буре, в утреннюю тишину четвертого этажа.

Бесшумно двигаясь в своих теннисных туфлях по пружинящему ковру, Вито подошел к двери Айрис Хартфорд. Вытер ладони о брюки и сжал никелированную ручку дверного молотка в георгианском стиле. Легкий музыкальный звук раздался за дверью. Он подождал. Других звуков не было. Он уже был готов поднять руку и позвонить еще раз, когда дверь мягко отворилась. Айрис, одетая в белое кружевное домашнее платье, с высоко зачесанными белыми волосами, смотрела на Вито спокойным, улыбающимся пристальным взглядом.

— Доброе утро. Кто вы?

— Я… э-э… Я Вито Пеллегрино. Я живу внизу. Э-э, мой отец сказал мне, что здесь кондиционер…

— А, вы сын мистера Пеллегрино, привратника.

— Ага.

— О, прекрасно. Это ужасно мило со стороны вашего отца, что он вас прислал. Я почти умирала — ну, сейчас не очень-то жарко, но будет, а эта ужасная машина постоянно барахлит… Но входите же.

Она отступила в сторону, чтобы Вито мог войти, и его ноздри расширились от исходившего от нее аромата. Ему захотелось глубоко вдохнуть, наполнить этим ароматом легкие. Ни от одной из знакомых ему женщин никогда так не пахло. Ее запах напомнил ему о дорогом универмаге.

Айрис прошла впереди него по коридору в устланную белым ковром гостинную. Полная воздуха и солнца бело-золотая гостинная, казалось, пахнет самой женщиной. Вито никогда не бывал в такой красивой комнате. А когда Айрис остановилась у окна и повернулась к нему лицом, он понял, что никогда не видел такой красивой женщины. У него перехватило дыхание. Он боялся говорить, чтобы его дыхание не коснулось ее и не оскорбило ее. Он заложил руки за спину, чувствуя, как по спине скатываются капли пота и останавливаются на перетянутой поясом талии.

— Вот она, — сказала Айрис, — эта ужасная скотина. Вы видите? — она щелкнула выключателем. — Ничего. Кстати, вы завтракали?

— О, нет, — быстро ответил Вито, — то есть, да. Я поел, прежде чем подняться наверх.

— Вы уверены? И даже кофе не хотите?

— О, уверен.

— Хорошо, — улыбнулась она ему. Я хочу одеться. Если вам что-то понадобится, позовите меня. Может быть, вам будут нужны газеты или еще что-нибудь, не так ли, чтобы застелить ковер?

— Да, конечно. Я такой тупой, — засмеялся Вито.

— Не может быть. Но в любом случае, я дам вам несколько газет.

Айрис двигалась быстро, ее тонкая как паутина белая юбка развевалась, и Вито слышал, как ее высокие каблуки решительно постукивают по полу кухни. Затем она вновь вернулась в комнату, протянув ему свернутые газеты. Он почувствовал себя ужасно неуклюжим, подавшись вперед, чтобы взять их у нее из рук. В этот момент он ощутил аромат и тепло ее тела почти физически, как удар.

Закрыв за собой дверь спальни, Айрис быстро подошла к туалетному столику и присела перед ним. Улыбаясь зеркалу, она посмотрела на свое отражение и увидела, что ее лицо расплывается в широкой ухмылке. Собственный вид и ощущение мальчишеского ожидания удивили ее. Что за божественно красивый мальчик, сказала она себе. Затем она повернулась и положила расческу. Открыла дверь спальни и крикнула в гостиную:

— Как ты сказал, тебя зовут?

— Вито прочистил горло и поднял глаза. Он снимал пластмассовую решетку с кондиционера.

— Вито, — сказал он, глядя на нее. Ему было легче смотреть на нее, когда он что-то делал.

— Хорошо, Вито. Ты позови меня, если тебе что-то понадобится. Кстати, меня зовут Айрис.

— О, — он кивнул и улыбнулся.

Она закрыла дверь спальни и вновь вернулась к туалетному столику.

Смышленый, сказала она себе. Милый. И как великолепно сложен. Эти длинные ресницы. Боже! Он выглядит почти как «шестерка». Может быть, он и есть «шестерка». За них никогда нельзя ручаться. Тем не менее, он слишком юн. Ну, если думать об этом, она тоже была юной и тот мальчик, тот, который кричал, он, возможно, был не старше этого. И уж, безусловно, латиняне мужают рано. И может быть, в постели он как молодой жеребчик. Или как охотничий пес. Как приятно было бы…

— Фу, бред, — громко сказала она зеркалу. — Бред, бред, бред. Брось это. Брось это к чертям. Что с тобой, девочка?

Она начала натягивать колготки, но передумала. Забросив их назад в выдвижной ящик, она подошла к стенному шкафу и вытащила брюки из натурального шелка, которые облегали ее, как вторая кожа. Затем она сняла платье и внимательно осмотрела свое отражение в большом зеркале. Она особенно нравилась себе в таком виде — обнаженной до пояса, с острыми белыми как мел грудями, возвышающимися над стройным естественным силуэтом нижней половины туловища. Узкие бедра, обтянутые брюками, да и сами брюки придавали ее фигуре какую-то двуполось — женщина до пояса, мужчина ниже.

Стоит ли надеть бюстгальтер? Улыбнувшись себе, она решила, что нет. Пусть он поволнуется. За бесплатно. Она потянулась за тонкой шелковой блузкой и уже начала застегивать ее, когда осознала, что еще не закончила макияж. Карандаш для бровей, который был ей нужен, лежал в сумочке, а сумочка осталась в коридоре. Мгновение она размышляла — может, попросить мальчика принести сумочку? А она бы стояла здесь — блузка расстегнута, грудь обнажена — и взяла бы ее у него. Да, это бы его здорово взволновало. Ослепило бы его проклятые глаза.

Вновь надев халат, но не застегивая его, а просто придерживая на груди так, чтобы продемонстрировать обтянутые белыми брюками ноги, она пошла в гостиную, а оттуда — в коридор, чтобы найти сумочку.

Вито снял переднюю стенку кондиционера и извлекал по кусочкам закопченные внутренности аппарата, осторожно укладывая их на газету, расстеленную на полу. Он не видел, как она вошла, только слышал ее шаги и еще раз почувствовал экстравагантный запах ее духов.

— Как у тебя дела? — спросила она, останавливаясь прямо за его спиной.

— О, нормально. Больше всего он нуждался в чистке. Но я еще не могу сказать, сломалось ли в нем что-нибудь. Может быть, что-то случилось с коммутатором…

— С коммутатором? Ты имеешь ввиду, что здесь есть коммутатор, как в радио?

— Нет, — засмеялся Вито. Он обернулся, чтобы видеть ее. — Нет, это такая штука, которая поворачивается и заставляет вентилятор двигаться…

— Угу… ты говори, я только возьму сигарету.

— Ну, иногда, если эта втулка износилась, она задевает за кожух и, естественно, это является причиной того, что…

Она вновь стояла перед ним и вертела в руках сумочку, стараясь открыть замок и в то же время не дать распахнуться халату. Наконец она вытащила маленькую золотую зажигалку, но никак не могла зажечь ее.

— Ой, не будешь ли ты… — она улыбнулась ему.

— Конечно.

Вито поднялся на ноги так быстро, что потерял равновесие и отшатнулся назад. Вытер руку о штанину и зажег огонь. Костяшки пальцев у него были белыми, и пламя дрожало.

Она положила свою теплую руку на его запястье и притянула огонь к себе.

— М-м-м… Сигарету?

— О, нет, не сейчас, — сказал он и вновь опустился на корточки.

— Ну — спасибо за огонь… Итак, что это означает? Я имею в виду, это что — то, что ты сам можешь сделать, или мне нужно вызывать кого-нибудь из мастерской, в которой ремонтируют эти штуки?

— Я сказал, я еще не уверен, но если вы хотите…

— О нет, миленький, я доверяю тебе целиком и полностью. Я только подумала, может быть, тебе не хочется тратить столько времени. То есть, может быть, у тебя свидание или ты хочешь куда-нибудь пойти…

Вито был так шокирован тем, что его назвали «миленьким», что едва мог говорить. Это было похоже на ласку. До сих пор его никто так не называл. Девушки, с которыми он был знаком, называли его «милым», «куколкой», «малышом», но только тогда, когда они обнимались. Он почувствовал, что возбуждается, и смутился из-за этого.

— Нет, — сказал он наконец. — Я никуда не собирался. Весь лень мой.

— Ой, ты просто прелесть. Ну ладно, сейчас ты тратишь свое время, а потом, если ты захочешь, я приготовлю тебе сандвич. Если тебе понадобится, чтобы я подержала что-нибудь или что-нибудь включила, позови меня. Я хочу закончить макияж.

Она по-новому перехватила халат, так что Вито увидел — или вообразил, что увидел — темные кружки сосков, прижатых к складкам нежной ткани. Затем она вернулась в свою комнату, закрыв дверь, но не заперев ее. Он слышал, как она напевала тонким, но чистым голосом:

— Я буду любить тебя, как никто не любил — всегда-а. И в дождь, и в солнце…

Вито эти звуки показались чарующими. Он подумал, что его мать любила петь. Ему показалось, что он даже помнит, как она пела.

Но точно вспомнить было трудно. Он не так уж много помнил. По временам он вспоминал ее запах. Иногда, получив рубашки из прачечной, он думал о матери, потому что запах чистой материи, мыла и крахмала напоминал ему о ней. А однажды — он помнил это очень ясно — она взяла его к себе на колени. На ней была голубая блузка с маленькой желтой брошкой в виде бабочки, прикрепленной на груди. Он лизнул бабочку и навсегда запомнил теплый привкус металла. А затем мать крепко прижала его голову к своей груди и держала так до тех пор, пока запах мыла и крахмала не усыпил его.

Иногда — он больше не делал этого, правда, он уже давно не делал этого — он клал щеку на плечо отца, улавливая след того же аромата, тепла и чистого белья, но это недолго продолжалось, потому что все перебивал запах сигар. И отцовское плечо было другим. Там не было мягкого местечка для его головы.

Иногда также — забавно — когда он обнимался с девушкой — ну, например, с Элис Мартулло с конца улицы, у которой были большие колотушки и которая позволяла ему пощупать себя, когда они были одни на крыше — так вот, иногда ему хотелось закрыть глаза и спрятать лицо у нее на груди. Но не на голой груди, а на прикрытой платьем. Хлопчатобумажным платьем или блузкой. Если она была в свитере, этого не было. Он стыдился этого чувства и никогда не говорил о нем другим парням.

На днях он собирался заставить Элис пройти весь путь. Он работал над ней. Он уже запускал туда руку, и если бы на ней не был пояса, он бы добрался. Но его руку вдруг так свела судорога, что он едва мог ею пошевелить. Затем кто-то зажег свет поблизости, и они оставили это занятие. Но на днях, если только ему удастся заставить Элис забраться на крышу, и если на ней не будет пояса…

Он остановился.

Айрис снова стояла позади него. Он ощущал запах ее духов. Медленно, осторожно он отвернул болт от аппарата, а затем медленно оперся на бедро и предплечье. Фактически, он полулежал, когда повернулся, чтобы взглянуть на нее.

Айрис была теперь в белых шелковых брюках. Сверху она надела легкую шелковую фуляровую блузку, застегивающуюся на талии.

— Я собиралась подождать, пока ты закончишь, — сказала она.

— Но сделай мне одолжение, хорошо? Открой, пожалуйста. — Она протянула маленькую бутылочку с лаком для ногтей.

— Конечно, — сказал Вито, присев.

Он был почти такого же роста, как и она, поэтому, когда он стоял, его глаза были на уровне ее глаз. Но ему не хотелось вставать. Он взял бутылочку и напрягся, чтобы открыть ее. Айрис задумчиво смотрела на него. Он покрутил еще, пристально глядя прямо на нее, с лицом, застывшим от напряжения. Затем крышка бутылочки поддалась.

Она потянулась за пузырьком.

— Спасибо, — сказала она. — Для своего возраста ты сильный. Сколько тебе лет?

— Шестнадцать. Будет семнадцать в феврале.

— Прими мой совет. Не торопи его.

— Кого не торопить?

— Февраль, — сказала она.

Она улыбнулась и пошла в спальню. На этот раз она оставила дверь открытой, чтобы он мог видеть ее, повернулась лицом к нему, но не смотрела на него, целиком поглощенная маникюром.

Позади нее было широкое окно с белыми шторами. От ее белокурой головки и блестящего шелка блузки исходило сияние. Вито был потрясен. Он не мог отвести от нее глаз. Никогда раньше он не видел, как женщина занимается своими мистическими обрядами. Он поднял металлическую пластинку и начал вытирать ее своей тряпочкой — только для того, чтобы не казалось, что он уставился на нее, если она вдруг на него посмотрит. Но она не посмотрела. Ему хотелось встать в дверном проеме. Ему хотелось рассмотреть ее поближе. Он ощущал себя очень далеким от нее.

Он прочистил горло:

— Пахнет, как самолетный клей.

— А?

Она знала, что он здесь. И не посмотрела на него. Он почувствовал себя дураком и вновь повернулся к аппарату. Одно безусловно, решил он: она, конечно, не разыгрывает из себя замужнюю. Можно твердо сказать, что квартира принадлежит ей. Все это ее. И никто не может предъявить к ней никаких требований. Это точно можно сказать, Он чувствовал, что ей на все наплевать. Что она может делать все, что хочет — уходить, приходить, все. Ей на все наплевать.

Нет мужа, думал он, нет — может быть, она проститутка, приходящая по вызову? Таких было несколько по соседству, по крайней мере, их считали такими. Симпатичные девушки, жившие самостоятельно. Девки. Господи! Подумать, что она из таких! От волнения у него схватило живот. Он бросил на нее еще один взгляд.

На расстоянии она выглядела совсем девочкой, маленькой, покорной и очень беззащитной. Она напоминала ему девчонок, с которыми он был знаком по школе. Невозможно. Знал ли его отец?

Che coscie, сказал старик, какие бедра! Он покраснел. Он никогда не замечал этого раньше. Она была такой красивой, что он не смотрел на нее, по крайней мере, смотрел, но не так. Но сейчас он мог взглянуть на нее и так — сейчас, когда она не смотрела на него.

Была ли она… — он подходил к этой мысли осторожно — могла ли она… Подозревала ли она, что он думает? Если она была девушкой по вызову, то можно ли подойти и поцеловать ее взасос? Распахнет ли она блузку, чтобы он увидел ее колотушки? Руки у него вспотели, и он уронил отвертку. Скажет ли она, чтобы он снял брюки? Может быть, он ей понравился. Некоторые женщины любят молодых парней. Вот, например, миссис Розенсон? Почему же она продолжает его игнорировать? Она на него сердится? Он начал насвистывать. Затем умолк, потому что она встала и пошла в гостиную, вытянув пальцы.

— Тебе нравится эта блузка? — спросила Айрис.

— А?

— Блузка, которая на мне? Нравится она тебе — с этими брюками?

Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее, но она на него не смотрела. Она тщательно изучала свои покрытые свежим лаком ногти.

— Конечно, — сказал он. — Красивая. — Он помедлил. — Послушайте, скажите-ка мне — вы фотомодель?

Она взглянула ему в лицо. Ее глаза были спокойными и неулыбающимися.

— Нет. А почему ты так думаешь?

— О, я не думаю. Я имею в виду… — сейчас ему было неловко. Он ощутил беспокойство. — Я просто имею в виду, что вы — то, как вы выглядите и все такое… В этом доме в прошлом году жила фотомодель. И вы примерно такого же типа.

— Что?

— Ну, то есть, вы не похожи на других здешних женщин.

— Продолжай.

Он засмеялся.

— Это все, что я хотел сказать. — Он пожал плечами, не в силах определить, обидел ли он ее и если да, то чем. — Просто так получилось, что я подумал об этом.

— Как ты думаешь, сколько ты еще будешь возиться с этим?

— Теперь недолго. Минут двадцать или полчаса. — Он покраснел, почувствовав ее немой упрек. — Хотите, я спущусь с этими деталями вниз, почищу их, а потом вернусь? Я могу сделать и так, если вы хотите.

Она не ответила. Держа руку с растопыренными пальцами на отлете, она подошла к окну и выглянула на улицу. Улица была пуста, только какой-то мужчина укладывал чемоданы и свертки с домашней утварью в багажник фургона. Немного погодя к нему присоединилась женщина в платке, держащая за руку маленького ребенка. Очевидно, они собирались на уик-энд, а может быть, уезжали на все лето, подумала Айрис. Может, еще раз позвонить Джули Францу? Ведь еще только двенадцать часов. Он еще должен быть в конторе. Ну его к черту, подумала она грубо, почувствовав неожиданный приступ раздражения, досады. Ей не хотелось оставаться в одиночестве.

— Вито. Как насчет мороженого?

— А?

Он сгреб пыль из кондиционера в аккуратную кучку. На спине футболка выбилась из брюк, и Айрис видела хрупкий позвоночник, обтянутый оливковой кожей.

— Ты хочешь мороженого?

— Конечно. — Он улыбнулся.

— Хорошо. — Она вновь была веселой, счастливой. — У меня в холодильнике целая кварта мороженого. Давай-ка прикончим его, ладно?

— Конечно. Вы хотите, чтобы я…

— Ой, пойдем.

Она протянула руку, как будто собиралась схватить его, хотя и была на другом конце комнаты. Он поднялся и пошел за ней на кухню.

Сидя на высоком стуле рядом с раковиной, Айрис смотрела, как Вито ел мороженое. Его движения были быстрыми, изящными и напоминали ей о еноте, которого она однажды, еще ребенком, видела в зоопарке Сен-Луиса. Отец забрал ее на воскресенье. Она также видела обезьяну-самца, который играл со своими половыми органами. Сначала она не поняла, что он делает, но это ее чрезвычайно заинтересовало, и она вцепилась в железную ограду, в то время как отец тянул ее за руку. Что бы ни делала обезьяна, это было что-то плохое. Она могла сказать это по лицу отца.

— Пойдем, — сказал он, — это не твое дело.

И потянул ее так сильно, что ее руки отцепились от ограды. Его лицо было очень строгим и злым.

Она заметила, что у Вито черные завитки на шее. Ему следовало бы подстричься.

Волнуясь, она начала постукивать ногой по стулу. Плотная ткань брюк облегало тело, ясно подчеркивая все его изгибы. Интересно, заметил ли это Вито? Она почувствовала, что возбуждается, и изумилась этому.

— Тебе нравится мороженое? — спросила она. — Вкусно? Хочешь еще?

— О, нет. Этого достаточно.

— Давай-давай. Бери еще.

Она вспорхнула со стула, чтобы принести ему еще мороженого, и, повернувшись к нему спиной, слегка встряхнула штанины, чтобы немного расправить складки. Вито исподтишка наблюдал за ней. Он видел ее упругие ягодицы. У него перехватило горло. Он мог поспорить, что под брюками у нее ничего не было.

Она дала ему новую порцию мороженого, а сама, вместо того, чтобы вновь вскарабкаться на стул, встала позади него. Указательным пальцем прикоснулась к завиткам на его затылке. Она стояла очень близко от него, так близко, что он кожей чувствовал тепло ее тела.

— Тебе надо подстричься, мальчик. Твоя мама не говорила тебе об этом?

— У меня нет мамы, — сказал Вито. — Она умерла давным-давно, когда я еще был ребенком.

— О, бедный малыш, — сказала Айрис. — Фу, прости меня. Она погладила Вито по голове и приблизила свое лицо к его лицу.

Он ужасно страдал. Его щеки пылали, и даже веки были горячими. Он хотел дотронуться до нее, хотел прижаться головой к ее груди. Но эти духи… Они смущали его, волновали его. Он стал отворачиваться, но успел уловить, как в распахнувшейся блузке мелькнула белизна тела и выпуклости груди. Он быстро отвернулся.

— Прошу прощения, — пробормотал он.

— Прощения? За что?

— Я… я не знаю. Я должен… Мне нужно закончить с кондиционером. Становится жарко.

Ее рука скользнула по его волосам к шее. Она ощущала тепло его кожи, и ей хотелось крепко сжать руку, чтобы почувствовать плотность мускулов под гладкой кожей, но она убрала руку.

— Хорошо. Если ты уверен, что больше не хочешь мороженого, иди и кончай с этим бардаком. Я сейчас все здесь уберу. — Она посторонилась, чтобы он мог отодвинуть стул. Вставая, он не смотрел на нее.

— Большое спасибо за мороженое, — сказал он.

Неуклюже, без своих обычных гибких движений, он попятился и вышел из кухни.

Бедное дитя, подумала Айрис, складывая тарелки в раковину. Бедный, чертовски одинокий ребенок. Ей хотелось что-то сделать для него. Хотелось взять его на руки, просто взять на руки и покачать его, посадить на колени, как ребенка. Она улыбнулась, подумав об этом и представив его худощавое смуглое лицо у своей груди, почувствовав тепло его дыхания и влажность его губ на своей коже. И вдруг — невероятно — она почувствовала, как в ней поднимается желание, и была совершенно шокирована этим. О, мальчик, о, мальчик, о, мальчик, шептала она себе. Теперь не было никаких сомнений — она хотела его. Хотела его. Прямо сейчас.

Она наклонилась над раковиной и открыла кран. Холодная вода текла по ее рукам и запястьям. Желание утихало, оставляя после себя слабость. Неожиданно она почувствовала усталость. Вытерла руки и пошла в спальню, чтобы прилечь. Но не могла даже закрыть глаза. Всякий раз, когда она закрывала глаза, ее атаковали сексуальные фантазии, столь живые, столь непосредственные и так неотразимо прекрасные, что доводили ее до оргазма.

В раздражении и беспокойстве она встала с постели и подошла к туалетному столику. Вытащила шпильки из волос и затем вновь стала втыкать их, поворачиваясь так и этак, все время хмурясь.

— Эй, мисс Айрис, все, — услышала она голос Вито из гостиной.

Она быстро вышла из спальни, придерживая одной рукой высоко зачесанные волосы, а в другой руке держа коробочку со шпильками. Комнату наполнял приглушенный звук кондиционера. Как будто бы появился кто-то третий. От их близости не осталось и следа.

— О, прекрасно, — сказала она, и лицо ее стало несчастным. — Ты все сделал.

— Угу, — сказал Вито. Он гордо улыбнулся и подошел к кондиционеру, покрутил шкалу. Аппарат работал прекрасно.

— Молодец. Сколько я тебе должна?

— О, — он махнул рукой. — Вы угощали меня мороженым.

— Не дури, — скомандовала она. — Я хочу заплатить тебе.

Она положила шпильки и потянулась за сумочкой.

— Вот, — сказала она, вытаскивая пятидолларовую бумажку. — Нормально?

Он держал руки в карманах, собираясь уходить.

— Нет, забудьте об этом. В другой раз. — Он повернулся к двери, глядя на что угодно, только не на нее. Ему не хотелось уходить.

— Да бери же! — Она злилась на его уход, на его стыдливость. Быстро двинулась за ним, смахнула коробочку со шпильками со стола:

— О, черт!

— Он подскочил к ней и поспешно нагнулся, чтобы собрать шпильки с ковра. Айрис смотрела на него. Его смуглые руки торчали из старенькой хлопчатобумажной футболки, лопатки двигались под тканью. Импульсивно она пододвинула ногу и легко опустила ее на тыльную сторону его ладони. Он неуверенно посмотрел на нее.

— Ну, сказала она, немного задыхаясь, — я тебя поймала. Ты собираешься взять эти пять долларов?

Он покраснел и попытался убрать руку, но она надавила сильнее.

— Собираешься?

— Ну ладно. — Он улыбнулся. — Возьму.

— Так-то лучше, — сказала она. Убрала ногу с его руки и провела босыми пальцами под его подбородком. Пальцы были холодными и ароматными, а ее высокий подъем находился так близко от его губ. Затем она отвела ногу в сторону, и он встал. Она вложила деньги ему в руку и сжала пальцы в кулак. Ее ногти царапнули ему, запястье.

— Большое спасибо, — сказал Вито уходя. — Если он еще будет беспокоить вас… Я не думаю, что он будет, но если…

— Я позову тебя.

— Да. Только…

— Я понимаю, только позвать тебя.

— Хорошо.

— Не напейся.

— Что?

— С такими деньгами.

— О, — он засмеялся, — только не я. Я не пью.

Улыбаясь, она открыла дверь, но в ее улыбке была тень раздражения.

— Ну, до свидания, — сказал он.

Она не ответила. Продолжая улыбаться, перед тем, как закрыть дверь, она сказала:

— Подстригись.

Он было засмеялся, но она закрыла дверь. Постояла, прижавшись лицом к холодному блестящему металлу двери. Затем сжала груди руками. Они болели. Теперь квартира казалась мрачной и скучной, хотя день был в разгаре. Боже, сказала она себе, медленно растирая груди, кажется, я снова заплачу. Боже. На этот раз она не смогла сдержаться, и слезы покатились. Она медленно побрела в комнату, высоко запрокинув голову, чтобы не потекла тушь, и выключила кондиционер.