Холодный ветер в августе

9

Айрис проснулась быстро и резко с ощущением удушья. Она сбросила простыню и проковыляла к открытому окну спальни, сопротивляясь ужасному желанию вцепиться ногтями в горло.

Она медленно опустилась на колени, положила руки на подоконник и положила голову на руки. Утренний воздух холодил кожу, и это успокаивало. О, подумала она, слава Богу, слава Богу. Удушье прошло. Обессиленная, она продолжала стоять у окна, то и дело вздрагивая, когда ветерок трепал халат, и борясь с последними маленькими волнами тошноты, которая подступала к горлу.

Это была отвратительная ночь. В ее голове проходил один сон за другим, и каждый следующий был еще страшнее, чем предыдущий. Казалось, всю ночь она бежала — и все время ее сопровождал призрак, который с невнятным бормотаньем хватал ее за пятки, монстр с изорванной пурпурной плотью, принимавший обличье девушки — насмешливо-непристойной, появившейся перед ней в маске лисы со слюнявым языком. Она сбивала ее с пути, хватала ее, преграждала ей дорогу и, что было самое ужасное, угрожала ей одиночеством.

Ужасно, подумала она. Кошмарно. Хотя сейчас ей было лучше, она все еще была убеждена, что что-то резко сдвинулось со своего места. Где-то глубоко внутри ее произошла огромная перемена, невероятный внутренний сдвиг, который был столь же тайным и глубоким, как подвижка геологических сбросов.

Несвязанные образы проносились в ее голове — обрывки сна, Вито, отказавший ей в раздевалке, мягкие, сияющие складки его кожи, так сильно похожей на кожу ребенка, даже на кожу младенца, а затем — картина наиболее разрушительная, такая пугающая — воспоминание о том, как Вито взял ее, когда они вернулись домой с пляжа. Почему? — удивлялась она. Почему это так испугало ее? И в то же время так успокоило, было так приятно. Он полностью владел ею, но бескорыстно, ничего не добиваясь от нее, а только отдавая. И все же — почему она позволила ему взять ее таким способом, почему разрешила ему управлять собой? Почему, когда она об этом думала, ужас пересиливал наслаждение?

Она потрясла головой, чтобы освободить мозг от всего этого. Мне нужно уехать, сказала она себе, мне нужно уехать из этой квартиры на несколько дней. Это как западня. Я не могу думать. Что-то происходит. Я не понимаю, что. Мне нужно подумать. Мне нужно уехать, чтобы я смогла подумать. Я должна уехать от Вито. Почему от Вито? Не знаю. Но я должна. Я схожу с ума. Я…

Джули! Конечно же. Неожиданная идея уехать с ним на несколько дней показалась удивительно привлекательной. Никакого напряжения, подумала она. Джули послушный, управляемый. И она будет доброй к нему. Она будет милой и не будет дразнить его, и не будет пить слишком много. Как раз достаточно для того, чтобы заставить себя лечь с ним в постель, но не слишком много. Ему понравится. А он заслуживает чего-нибудь хорошего, этот бедный болван. Он такой славный парень.

А что с Вито?

Я не хочу думать об этом, сказала она себе.

Но ему ведь придется что-то сказать?

Зачем?

Ну, ты ведь можешь просто куда-то с кем-то отправиться. Он расстроится. Она улыбнулась себе. Она никогда не видела его рассерженным, действительно рассерженным. Это была приятная мысль, но и пугающая. Улыбка стала жесткой и застыла у нее на лице. Странно! Действительно странно. Других мужчин — мой Бог, десятки, сотни их — было весьма забавно дразнить, смотреть, как они злятся. Она никогда раньше не ощущала страха.

Почему?

Что в этом маленьком ублюдке такого… Она остановилась. Понимаешь ли ты, на что это похоже? — спросила она у матери. То есть я действительно не могу это тебе объяснить, потому что, ну, потому что, понимаешь, есть такие вещи, о которых мы просто не можем говорить. И кроме того, это то, что нужно чувствовать. А ты, бедняжка, никогда этого не чувствовала. Ну, скажи смело. Никогда не чувствовала.

Понимаешь ли ты, что это, после всех этих лет с этими мужиками, со всей этой пустотой — ну, не всегда, но по большей части, в любом случае, это никогда меня действительно не волновало по-настоящему — и вдруг обнаружить себя распустившейся, как тугой бутон, и ощутить, как солнце проникает в тебя, а потом, потом! Хотеть раскрыться еще больше, действительно хотеть, хотеть раскрыться, расшириться до тех пор, пока ничего не останется, даже тебя, только открытость и тепло, о Боже, такое тепло и свет — о…

Ну, ты просто не понимаешь этого, вот и все.

О, так бывает не всегда. Черт возьми, так и не может быть всегда. Понимаешь, иногда это спектакль. Но знаешь что? С ним это тоже иногда спектакль. Ну, я имею в виду не то, что он не хочет, не будь смешной. Но иногда он просто заставляет меня… просто… просто потому, что хочет. И это действительно задевает меня.

Ладно, я сумасшедшая. Но если он захочет, я вырву внутренности для него. Буду унижаться.

И я не знаю, почему. Другие парни старались мне понравиться, и у них ничего не получалось. У него получается. Представь себе. Как это получается?

Кто знает, черт возьми? И кого это волнует? Понимаешь, я как будто завишу от него. Э о чушь?

То есть, я люблю его, мать. Это смешно и глупо, и я больна, и я понимаю, что ты думаешь, что я сошла с ума. Ну и что?

— Милый, — сказала она в трубку, — я вернусь вечером в воскресенье. Ладно?

Она замолчала и погасила сигарету.

— Я говорила тебе. Я получила кое-какое наследство в Коннектикуте. Дом. И мне нужно поехать туда и позаботиться о юридических бумагах и всем таком. Ну, у меня там тоже есть друзья… Дорогой мой, ну не будь таким, у меня нет возможности взять тебя. В любом случае, тебе придется провести какое-то время с отцом. Думаю, что он сердится на меня… Своди его в кино… И послушай, если ты будешь с кем-нибудь, я тебя убью. Я не имею в виду — пойдешь куда-то, но ты понимаешь. Если, пока меня не будет, ты уляжешься с какой-нибудь телкой, я больше не буду с тобой разговаривать… Ну, это вполне может случиться. Куколка. Я должна бежать. Ты меня любишь? Тогда скажи это. Бога ради! Ну же, произнеси это. О Боже мой, как будто у тебя вырывают зубы. Как будто три зуба одновременно… До свиданья, ангел мой, я должна бежать.

Почему? — подумала Айрис, положив трубку. Потому что я слишком глубоко увязла, вот почему. Я без ума от него.

Что?!

Ответ был шокирующим.

Конечно, я просто могу остаться здесь. Я даже могу позвать его, хотя бы на час…

Но нет. Она пошла в ванную и открыла краны. Нет. Она чувствовала себя очень сильной, полностью владеющей собой. Все, что ей сейчас нужно сделать, это позвонить Джули и сказать ему, что ему придется увезти ее на пару дней.

— Боже, как я ненавижу Новую Англию, — сказала Айрис, уставившись в спину уходящему официанту. — У них у всех вечный запор от головы и ниже. Они не говорят, они не думают. Даже ходят они как спутанные. Почему ты тратишь деньги на эту шваль, никак не могу понять.

— Ну, понимаешь, они экономные люди, — сказал Джули.

— Экономные! Ха. Экономят на всем, кроме ненависти. Вот уж этого у них навалом. Меня тошнит от их тощих носов и тонких губ, от их правильности. Разве ты не говорил мне, что перенесешь свои заводы отсюда на Юг?

— Конечно, но это другое дело. Это проблема союза…

— Проблема, проблема. У всех проблемы. Пойдем спать.

— Но мы только что заказали еще выпивку.

— Да? Пусть он принесет ее наверх. Я хочу спать с тобой.

Джули неуверенно засмеялся.

— В чем дело, ты не хочешь?

Сейчас его смех был сильнее: — Ты шутишь? Перестань.

— Ты непостоянный, Джуджу. — Она засмеялась и погладила его по щеке. — И шалун у тебя непостоянный. — Она смеялась, сладострастно вцепившись в него, когда он встал.

— Эй, прекрати, — прошептал он. — Из-за тебя это местечко приобретет дурную славу.

— Я просто умираю. Я жажду, чтобы ты стянул с меня юбку. Я без трусиков. Ну же, я хочу тебя.

— Айрис, Бога ради…

— Цыпа. Цпа-дрипа, — сказала она и очень осторожно и медленно, контролируя движение бедер, пошла в лифт. Она пьяна, подумал Джули. Какая жалость, что сам он далеко не так пьян, как хотелось бы.

В номере Айрис сбросила туфли и остановилась перед зеркалом, приподняв волосы огромной расческой. Джули повесил пиджак на спинку стула, а затем тяжело улегся на постель. Какое-то время он смотрел на нее, но держать голову приподнятой было утомительно, и он откинулся на подушку. Он чувствовал себя ужасно одиноким. Айрис, хотя она в действительности и не причесывала волосы, была тем не менее абсолютно далекой. Между ними было не больше связи, чем если бы они проезжали друг мимо друга на разных поездах.

— Ты собираешься ложиться? — спросил он.

Она не ответила.

— Эй!

— Не торопи меня, — сказала она. — Еще рано. — Она повернулась лицом к нему и стала расстегивать платье. Потом стянула платье с плеч, обнажив руки и грудь. Близоруко уставилась на свои груди и прижала пальцы к коже. — Я раздеваюсь по частям, — сказала она наконец.

— О, Бога ради, — Джули начал подниматься с постели.

— Нет. Оставайся там. Слушай, ты приготовь постель. Я хочу принять ванну.

— Но милая, ты принимала ванную перед ужином…

— Я собираюсь принять ванну, — повторила Айрис. Ее голос был очень тихим, казалось, что она говорит сама с собой. — Я воняю.

Джули вздохнул. Разделся до трусов и лег на постель. Он слышал, как Айрис наполнила ванну и погрузилась в нее. Он подождал с полчаса и несколько раз ловил себя на том, что засыпает. Затем он пошел в ванную и нашел ее. Ее голова лежала на краю ванны, волосы были укутаны в пушистое полотенце. Рот был широко открыт: она спала.

Он осторожно разбудил ее, помог ей выбраться из ванны и вытер ее. Она обняла его за шею и пробормотала:

— Отнеси меня. — Когда он положил ее на постель, она была совершенно в бесчувственном состоянии.

Воскресное утро, подумал Джули, открывая глаза. Девять часов. Что-то было в этой комнате — что-то такое же унылое и разочаровывающее, как и в его собственной спальне в Нью-Йорке. За исключением того, что здесь Айрис, вспомнил он. Он повернул голову, чтобы посмотреть, как она спит. Она казалась изумительно молодой и безмятежной. Даже следы туши, которую она не полностью смыла, только подчеркивали свежесть и изящество ее красоты. Он осторожно наклонился вперед и поцеловал ее в щеку, но она не пошевелилась. Когда он отодвинулся, она заметил, что она сморщила нос, и это напомнило ему его дочь. Уже давно он не видел своего ребенка спящим.

Воскресенье. Он был бы рад остаться в постели. Может быть, Айрис скоро проснется, и ему удастся передать ей часть той теплоты и нежности, которую он ощущает. Может быть, она, как это иногда бывало, по-детски угнездится в его объятиях, что-то бормоча детским голосом и прося успокоить и приласкать ее. Затем, постепенно просыпаясь, она захочет заняться любовью с ним. Это не совсем то, чего хотелось бы, но все же лучше, чем ничего. Он чувствовал, что именно сейчас это было ему нужно.

Но было воскресенье, и дети ждали его в лагере. Он осторожно встал, стараясь не потревожить ее, и пошел в ванную, в душ.

Вернулся он свежим, избавленным от следов ночи, выпивки и курения. Благодаря лосьону для бритья щеки стали упругими, и он быстро нагнулся, чтобы натянуть носки.

— Почему ты меня бросил? — окликнула его Айрис. Он посмотрел на постель и увидел, что она пристально смотрит на него. Из-под одеяла были видны только ее глаза.

— Прости, я разбудил тебя, малышка. Я хотел, чтобы ты поспала, пока я съезжу к детям, а я бы тебе позже позвонил.

— Ты сердишься на меня.

— О, — начал было Джули простеюще, но затем изменил свое намерение. — Ну, понимаешь, я не ожидал, что ты напьешься до потери пульса.

— Почему ты разрешил мне так много пить?

Джули засмеялся.

— Потому что я пытался тебя заполучить.

— Тогда почему же не заполучил?

— Потому что ты слишком много выпила.

— Так ты сейчас потому важничаешь, что я напилась, и ты хочешь наказать меня.

Джули почувствовал, как в нем вскипает странная, необъяснимая злость, и попытался подавить ее.

— Послушай, Айрис, — сказал он, — не начинай со мной снова эти штучки. Поняла? Это уже было. Если ты хочешь заниматься любовью, это замечательно. Если нет, тоже замечательно. Но не нужно начинать утро со скандала. Хороший день, я прекрасно себя чувствую, поэтому пусть все идет своим чередом.

Она помолчала, а затем отвернулась от него. Он подавил раздражение и продолжал одеваться. Когда он завязывал галстук, она снова заговорила с ним.

— Ты прекрасно понимаешь, что я не могу поехать с тобой к твоим детям, и ты собираешься бросить меня тут одну, в похмелье, когда мне некому даже слово сказать.

— Жаль, что у тебя похмелье, — сказал Джули. Его лицо было твердым.

— Нет, тебе не жаль. Тебе глубоко плевать, как я себя чувствую. Ты просто злишься, потому что вчера вечером я не легла с тобой. Тебе нет дела до того, как я себя чувствую, ты просто злишься из-за того, что я не плюхнулась в постель с тобой.

— Айрис, послушай. Я сказал тебе — это старая история. Она меня не волнует. Она просто больше не волнует меня.

Она молчала, и он закончил одеваться. Злость испарилась, и поэтому он чувствовал себя неуверенно. Его план — быстро одеться, спуститься, позавтракать и поехать в лагерь — больше не казался таким хорошим, как раньше. Он нервно теребил штору, глядя из окна на разбитый у отеля парк.

— Поспи еще, — сказал он наконец. — Поспи, а я вернусь и поведу тебя завтракать. Хорошо?

Она не ответила.

— Ну, в чем дело? — Он подошел к постели и встал над ней. Она тихо, беззвучно плакала. Тотчас же им овладели жалость и стыд. Он сел на постель и погладил ее по голове.

— Я так одинока, — прошептала она. — Я так чертовски одинока.

— Ах ты, бедное дитя. — Он похлопал ее. Вместо ужасного раздражения он ощущал теперь мучительную любовь. Он вздохнул и покачал головой. На одиночество он не мог не обращать внимания. Каждое утро оно, как банный пар, застилало его зеркало для бритья.

— Прости меня, малышка, — прошептал он. — Не надо быть одинокой. Давай, перестань плакать. Я ненадолго.

— Обними меня, — прошептала она. Он наклонился и прижал ее голову к себе.

— Я замочу тебе всю рубашку.

— Ну и что, я надену другую рубашку.

— О, Джуджу, ты такой хороший, а я такая дрянь. Почему ты заботишься обо мне?

— О, — он улыбнулся. — Не думай об этом. Ты не дрянь. Ты просто немножко запуталась, вот и все.

— Я чувствую себя немного лучше, тогда ты просто держишь меня вот так. Я понимаю, что тебе нужно идти, но просто побудь еще чуть-чуть.

— Ладно, — сказал он. — Я рад, что тебе лучше. — Он почувствовал, как в нем шевельнулось желание, и попытался подавить его.

Несколько мгновений Айрис молчала, а потом погладила его руку и поцеловала ее.

— Джуджу, — сказала она мягко. — Ты не хочешь сейчас заниматься любовью со мной, да?

— Нет, — сказал он. А потом: — Да! Какого черта я говорю нет? Конечно, хочу. Что в этом плохого?

— О, Джуджу, ты не можешь просто обнять меня?

— Конечно могу. Я могу сделать и это тоже. Но дело в том, что я хочу любить тебя. Почему нет? Итак, если да, то да, а если нет, то нет. Но я не понимаю, почему я должен стыдиться этого.

— Дорогой, я не говорю, что ты должен стыдиться. Просто — неужели тебе все равно, что я думаю об этом?

— Послушай, глянь на это честно. Всегда что-то находится. Ты либо слишком пьяна, либо недостаточно пьяна. Ты слишком занята, или слишком устала, или нехорошо себя чувствуешь, или сердишься на меня. Всегда что-то находится.

— Сейчас ты на меня злишься, не так ли?

— Нет, — вздохнул он. — Я не злюсь. Я просто не понимаю, как я так увяз.

— Ложись со мной.

— Но я только что оделся…

— О, пожалуйста, Джуджу. Просто ляг и обними меня.

— Хорошо. — Он быстро снял одежду и скользнул в постель. Она лежала спиной к нему, свернувшись калачиком. Почувствовав его тело рядом со своим, она изогнулась и тесно прижалась к нему спиной. Он положил руку ей на живот и начал ласкать ее.

— Нет, не сейчас. Пожалуйста. Обними меня.

— Айрис, Бога ради! — закричал он на нее, и она вздрогнула, уронив голову на грудь.

— Эй, не кричи. Люди услышат, — прошептала она.

— Меня это не волнует. — Он грубо сжал ее плечо и попытался повернуть ее к себе лицом. — Черт побери, чего ты от меня хочешь?

Она повернула голову, чтобы посмотреть на него, в ее хриплом голосе звучало спокойное презрение:

— То есть, ты просто хочешь трахнуть меня, а? Не имеет значения, как я себя чувствую или что чувствую. Ты привез меня сюда, ты платишь за этот отель, поэтому тебе причитается твой фунт мяса, так?

Джули сел и уставился на нее. Его горло перехватило от злости.

— Какого черта ты так говоришь? Что заставляет тебя так говорить? Неужели я когда-нибудь, хоть на минуту…

— А, ты как все мужики. — Она с отвращением отвернулась от него.

Онемевший от бешенства, с побелевшими скулами, он схватил ее за волосы и развернул лицом к себе.

— Айрис, — сказал он, медленно покачивая ее голову из стороны в сторону. — Я клянусь Богом, ты так разозлила меня — ты так чертовски злишь меня… Клянусь, я не знаю, я не знаю, что я хочу сделать. Ты… Ты…

— Ты хочешь ударить меня.

— О! — он отнял руки и содрогнулся. Его глаза были закрыты, и он качал головой, как будто бы разговаривая с собой: — Я не хочу ударить тебя. Я не хочу ударить тебя. Ты просто сводишь меня с ума, вот и все.

— Хорошо, — сказала она. Ее голос был спокойным и ровным. — Я не обвиняю тебя. Я уйду. — Она встала с постели, натянула халат и подошла к окну. Я возьму такси и на поезде уеду в Нью-Йорк.

Джули молчал. Он чувствовал себя слабым и усталым. Ему хотелось лечь и уснуть. Когда он заговорил, он слышал свой голос как будто издалека. Казалось, что его голос существовал отдельно от него самого.

— Не будь дурой, — сказал он тихо. — Я собирался уехать отсюда в три, и мы будем в Нью-Йорке около десяти.

— Слушай, если я тебе надоела, я уйду. Зачем мучиться! Я действую тебе на нервы, поэтому…

— Айрис, ты не действуешь мне на нервы.

— Именно поэтому ты и хотел меня ударить — потому что я не действую тебе на нервы?

— Ты просто… О, я не знаю, что это.

— Именно это я и имею в виду, милый, — сказала она. Она села и закурила сигарету. Халат распахнулся, обнажив нижнюю часть ее тела. — Я тебе это уже говорила. Мы не подходим друг другу. Это ни твоя вина, ни моя. Я просто поеду домой, и мы забудем все это.

— Айрис, я не хочу, чтобы ты уезжала.

— Почему?

— Послушай, — он запнулся. — Я… Я привез тебя сюда, я и отвезу тебя назад.

Она пожала плечами.

— Откуда я знаю, а вдруг ты снова на меня разозлишься и ударишь меня?

Он развел руками в беспомощном жесте.

— Прости меня, я не хотел… Слушай, Айрис, я понимаю, что это звучит… звучит смешно, но я люблю тебя. Правда.

— Чушь. Ты не любишь меня.

— Самое смешное, что люблю.

Она нахмурилась и стала рассматривать ногти.

— Что ж, — сказала она ровно. — Я не люблю тебя.

Он пожал плечами.

— Поэтому мне следовало бы уйти отсюда и перестать мучить тебя, — добавила она.

— Айрис… будь добра… не уходи!

— Почему?

— Не знаю. Я просто не хочу, чтобы ты уходила.

— Какая разница?

— Ты слышала, что я сказал! — закричал он. — Я привез тебя сюда, и я увезу тебя отсюда. Все! — Он стоял перед ней, напряженно наклонившись вперед, как в официальном поклоне. Она запахнула халат, прикрыв наготу.

— Ты снова собираешься меня ударить?

— Нет, — сказал он хрипло, тяжело опустился на пол и уткнулся лбом в ее колени. Он чувствовал тепло ее тела под легким шелком и запах духов, исходивший от халата. Даже в своем отчаянии он чувствовал, как сильно ему нужен этот запах, это тепло. — Давай успокоимся, — сказал он ее коленям. — Давай, ради Бога, прекратим воевать. Я должен поехать повидать детей, уже становится поздно. Почему бы тебе не пойти в бассейн и не расслабиться, а затем я отвезу тебя обратно.

— Ты уверен, что тебе этого хочется?

— Да, я хочу этого. А ты нет? Ты с большей охотой поедешь одна?

— Милый, мне это без разницы. Я и раньше ездила на поездах. Может быть, я даже смогу найти отсюда самолет.

— Я не хочу, чтобы ты ехала на поезде или летела на самолете. Я хочу, чтобы ты осталась здесь со мной. Хорошо?

— Эй, ты не знаешь, что у тебя на шее бородавка?

Джули начал смеяться. Смех был слабый, как будто у него в груди и легких не осталось силы.

— Разве это не смешно. Я только сейчас в первый раз ее заметила, — сказала Айрис. — Она похожа на соленый арахис.

Джули пожал плечами. Его глаза были закрыты, и он улыбался.

— Что ж, я не Дон Жуан. Подай на меня в суд.

— Кто знает, — сказала Айрис, — может быть, если бы мы встретились десять лет назад, мы могли бы пожениться.

— Спасибо, но не благодарю.

— Не веришь, а? — Айрис засмеялась. — Эй, тебе нужна телка? Я как раз подумала об этом. Я знаю одну телку, которая умирает — хочет трахаться. Моя соседка. Она как раз тебе подойдет.

— Пожалуйста, не делай мне одолжений.

— Готова поспорить, что в постели она просто бешеная. Конечно, она не цыпленочек, ей, должно быть, сорок, но какая разница.

— Извини, я люблю молодых. Как ты.

— Ага. — Айрис издала короткий смешок. — Я об этом и печалюсь. Это вечная история. Дай мне встать, я хочу заказать завтрак. Ф-фу! Ненавижу есть одна.

Забавно, подумал Вито, что Принц Валиант, один из любимых героев комиксов, казался ему сейчас таким неинтересным. Его глаза блуждали по странице, отмечая блестящие коротко подстриженные волосы Принца, его розовые щеки, цветущую девушку, глупо ухмылявшуюся в дверном проеме. Этот принц, подумал он про себя, улыбаясь своей мысли, либо чудак, либо большой подонок. Он равнодушно перевернул страницу.

— Па, поспеши, а то мы опоздаем на игру. Нам ведь в Бронкс.

— Ты уверен, что ты не хочешь отправиться в город, на Малберри-стрит? — отозвался отец из спальни.

— О… — Вито застонал. — Па, ты никогда не видел бейсбола. Неужели тебе не хочется наконец-то посмотреть? Уверяю тебя тебе понравится. В любом случае, что мне делать в городе? отправишься разговаривать о политике со своими друзьями, а что мне делать — смотреть, как они играют в оссе? Ты же знаешь, что они никогда не принимают играть детей. Только стариков.

— Хорошо, хорошо, — сказал Алессандро. — Я иду.

— Кроме того, — сказал Вито, смеясь, — ты можешь взять с собой книгу. Если тебе не понравится игра, ты сможешь почитать.

— Только американцы могли изобрести такую игру, как бейсбол, — сказал Алессандро. Он вышел из спальни, застегивая рубашку. — Раз! — и ты двигаешься на один квадрат. Раз! — и переходишь на другой квадрат. Затем ты уходишь с поля и уступаешь очередь своим соперникам. Никакой борьбы, никакой крови. Только самодисциплина.

— «Один квадрат»! — завыл Вито. — Ты говоришь о потси! О каких квадратах ты говоришь? Па, скажи честно, ты никогда даже не видел бейсбола.

— Да? Ну и что? Я изучал его по радио. — Он зажал нос большим и указательным пальцами. — Это подача, — произнес он гнусаво, растягивая слова, — а вот бросок, а вот долгий полет с дальней части поля на стартовую площадку, а вот и конец игры. Ха! — Он отпустил нос, пока Вито корчился от смеха. — Почему это конец игры? Кто знает?

— О, перестань, — сказал Вито, беря отца за руку. — Даю 25 центов за это, что к концу дня ты будешь янки-болельщиком.

Зазвонил телефон.

— Да пусть его, — сказал Вито. — Кто-то жалуется, что у него таракан в раковине. Брось, пойдем.

— Нет, лучше ответь, — сказал Алессандро. — Может быть, это тебя.

— Меня? — Вито поднял трубку. Голос телефонистки испугал его.

— Кого? — спросил он. — Вито… Вито Пеллегрино, да, это я. Конечно, минуточку. — Он посмотрел на отца. — Это меня, междугородняя… Алло? Алло, Айрис? Это я, Вито, привет. Где ты…

— Я подожду тебя на улице, — сказал Алессандро. — Не забудь запереть дверь.

Вито кивнул.

— Конечно, я скучаю по тебе. Эй, знаешь что? Я впервые говорю по междугородней. Я не могу в это поверить, тебя так хорошо слышно, как будто ты наверху… Мне тоже очень приятно слышать твой голос, милая. Я так хочу, чтобы ты вернулась. Когда ты вернешься? В десять? Так поздно? Что ты имеешь в виду, что ты не думала, что это меня волнует? Ты что, с ума сошла?.. Хорошо. Я скажу: я тебя люблю. То есть, я правда люблю тебя… Послушай, не плачь. Подумай о деньгах, сколько это стоит — просто плакать по телефону… Нужна мне? — Вито замолчал и нахмурился. — Конечно, ты нужна мне, милая, — сказал он неуверенно. — Я… Я никогда не думал об этом раньше… Ну да, конечно, я молодой, ну и что?…Я с отцом… так… Я уже тебе говорил, ты действительно… нужна мне… по крайней мере, я так думаю. То есть, честно, я не понимаю, что ты имеешь в виду. Послушай, — сказал он, чувствуя растущее смущение, — возвращайся домой, хорошо? Просто возвращайся… Что это значит — что потом? Что… Слушай, что ты хочешь, чтобы я сделал?.. Я не злюсь, я просто не понимаю… Ладно, ладно. Но возвращайся домой, хорошо?.. Мы собираемся на бейсбол… Конечно, мне нравится тебя заменять… Ладно, я буду там… Наверху? Да, у меня есть ключ. Хорошо, обещаю, что не усну. Я включу радио. Не волнуйся, я не буду спать… Я тоже хочу… Больше, чем что-либо еще в этом мире. Клянусь Богом. Хорошо?.. Да, до свиданья.

Вито положил трубку и вытер ладонь о брюки. Господи! — прошептал он про себя. Что за дама! Телка. Что она имеет в виду под «нужна мне»? Нужна — что? Я люблю ее, разве этого не достаточно? Что… почему она говорила так странно? Неожиданно он осознал, что дрожит. Он вытянул руку и посмотрел на нее.

Черт побери, что происходит? Почему я дрожу, как чертов листок? «Что потом», вспомнил он, ясно услышав звук голоса Айрис в ушах. Я никогда даже не думал об этом, понял он. Я никогда так не смотрел на это. Все, о чем я когда-нибудь думал, все, чего я хотел — это лечь в постель и смотреть, как она раздевается, а «что потом» — меня это не заботит. Лучше бы она этого не говорила — «что потом». Я чувствую себя от этого таким пустым, таким… Я не знаю.

Ф-фу! Он выдохнул и вытер пот с верхней губы рукой. Отец ждет его на улице.

— Ну, что? — спросил Алессандро.

Вито пожал плечами и улыбнулся. — Она хотела сказать мне, что будет дома вечером. — Он помедлил. — Я никогда раньше не разговаривал по междугородней. Как тебе это нравится? Ее было так хорошо слышно, как будто бы она наверху.

Алессандро сел на ступеньку. Его лицо вытянулось, а руки вяло повисли между коленями. Он вздохнул и покачал головой с выражением крайней беспомощности.

— И что?

— Что ты имеешь в виду, папа? — мягко спросил Вито.

— Что я имею в виду? — Алессандро махнул рукой. — Что я имею в виду? Что будет? Вот что я имею в виду. Она тебя любит, не так ли?

— Да, полагаю, что так.

— И ты ее тоже любишь, нет?

— Конечно, па.

— «Конечно, па». Но это не одно и то же. Это как… — Алессандро замолчал, стараясь найти верные слова. — Это все равно как протягивать свечку к луне. В маленькой комнате свечка яркая и горячая. Но на улице, в мире свеча — ничто в лунном свете. Налетает ветер. Невесть откуда. Дунул! И свече конец. Ее нет. А луна сияет и сияет всю ночь.

Вито беспокойно переминался с ноги на ногу. Он не смотрел на отца.

— Ты понимаешь меня? Ты еще такой молодой, Вито. — Он потянулся и сжал тонкую руку мальчика. — Ты даже такой же тонкий, как свеча, — засмеялся он. — А она, твоя мадонна, — он помахал руками, — кругла и полна, как луна. Я не имею в виду, — быстро добавил он, — только… понимаешь, физически, я имею в виду также внутри. Я… Не знаю… Я не знаю, что сказать.

Одно меня радует. У тебя хорошая женщина, красивая женщина. Она тебя любит, она учит тебя, как любить. Это хорошо. Ты счастливчик. Она не хищница, это ясно. Я вижу, как она обращается с тобой. Итак, все это хорошо — любовь, быть с женщиной, все хорошо. Но что потом?

— Это и она сказала.

— Ах! Понимаешь? Вот в чем вопрос. После того, как она уйдет, что ты будешь делать? Будет ли тебе хорошо с этими маленькими девочками с улицы, со школы? Найдешь ли ты другую такую женщину? кроме того, ты же не можешь сделать это своей карьерой — искать взрослых женщин, которые бы тебя любили? Ты же не хочешь стать жиголо. Поэтому, понимаешь… А что с ней? Это еще хуже. Ясно, что она тебя любит. Действительно любит тебя. Ах-х… — он развел руками. Это было очевидно. — Если она тебя любит, она хочет тебя. Всего, целиком. Женщины таковы. Ах… — Он помолчал. Потом постучал себя пальцем по голове.

— Я был не слишком мудрым. Что я мог сделать? Не знаю. Но что-то более хорошее, чем это.

— Может быть… — начал Вито и запнулся. — Может быть, мы могли бы… Я мог бы… Может быть, мы могли бы пожениться. — Его голос упал почти до шепота.

Отец посмотрел на него, поймал его взгляд и задержал его. — Спроси себя: ты хочешь жениться? Ты хочешь быть с этой женщиной каждый день, день за днем, утро и ночь, все время? Ты так хочешь быть с ней? Она тебе так нужна? Нет ничего другого, в чем ты бы мог нуждаться или чего бы ты мог захотеть? Ничего другого, в чем ты мог бы нуждаться или чего бы ты мог захотеть — может быть, такого, о чем ты сейчас и не знаешь, но это может случиться? Подумай об этом. Не о работе, не о деньгах, не обо всем остальном. Только об этом. А?

— Я… Я не знаю, па.

— Конечно, ты не знаешь. Но рано или поздно тебе придется подумать об этом. Тебе, Вито. Ты должен сделать это сам. Я не могу тебе помочь. Даже если бы я хотел тебе помочь, я бы не смог. Тебе. Тебе придется думать об этом. Ты понимаешь.

Вито кивнул.

— Ну что, ты хочешь пойти на бейсбол?

Вито улыбнулся. По непонятной причине он чувствовал смущение.

— Я не знаю. Я могу отдать билеты кому-нибудь из ребят.

— Нет, — сказал Алессандро, поднимаясь на ноги. — Зачем? Ведь раньше это была хорошая идея. И это все еще хорошая идея, не так ли? Тебе нравится бейсбол, почему же тебе не пойти? Потому что ты волнуешься? Небольшое волнение тебе не повредит. Это только начало. Дальше будет больше. И кроме того, она будет дома не раньше десяти. Бейсбол же не будет продолжаться всю ночь, нет?

— Нет.

— Тогда пойдем. Fokza! — Он положил Вито руку на плечо и сжал его.

После того, как они проехали тюрьму на Меррит-паркуэй, Айрис повернулась к Джули. До этого она не сказала ни слова, глядя на дорогу, прямо вперед. Сейчас ее лицо посветлело, и она подтянула колени на сиденье так, чтобы видеть лицо Джули.

— Теперь я знаю, что мы вернулись в Нью-Йорк, — сказала она.

Он засмеялся.

— А ты думала, куда мы едем, на Аляску?

— Ты мне не поверишь, но я боюсь ездить в машине. До тех пор, пока я не узнаю дороги, я боюсь, что меня завезут куда-то, в какую-нибудь глушь, и бросят. И никто обо мне больше никогда не услышит. И уж никого это и не взволнует.

— Меня взволнует. Я бы нашел тебя, где бы ты ни была.

— О, Джуджу! — Она погладила его по щеке. — Ты милый. Я буду скучать по тебе…

— А?

— Милый, послушай, нам нужно закончить все это. Понимаешь, это нехорошо. Как долго мы знаем друг друга, год, наверно? Полтора? Что хорошего нам это дало? Мы просто сводим друг друга с ума, вот и все.

Джули хмуро смотрел на дорогу и наконец взглянул на нее.

— Дело в том, что ты права. Нам все хуже и хуже, а не лучше.

— Последние четыре или пять месяцев ты не принимаешь меня всерьез, — сказала Айрис. — Тебя видели с другой телкой — с этой, как ее зовут, которую я встретила на вечеринке?

— Вивиан?

— Ну да. Она хорошо к тебе относится?

— Да, — сказал Джули рассудительно, — да, хорошо.

— Ну вот, ты понимаешь? Бросай, пока ты первый.

— Ты имеешь в виду — ты думаешь, что мы не должны больше встречаться?

— Джуджу, не будь смешным. Конечно, я хочу тебя видеть — понимаешь, и сейчас, и потом. Я только имею в виду, что нам нужно забыть об этом. Для нас обоих в этом нет будущего.

— Ты любишь кого-нибудь еще? — спросил Джули.

Айрис молчала. Она отвернулась и смотрела в окно.

— Ты не ответила на мой вопрос. Я спросил — ты любишь кого-то другого?

— Какая разница… Да, я люблю другого. И знаешь, кого?

— Боюсь угадать.

— Почему боишься?

— Ох, Айрис, — Джули покачал головой. — Это… это просто безумие, вот что. То есть, он славный мальчик, милый мальчик. И он хорошо выглядит… — Он засмеялся. — Я бы и сам мог пойти за ним. Но это несерьезно. Это не может быть серьезным.

— Я понимаю.

— Знаешь что?

— Я понимаю, что это не может быть серьезным, — сказала Айрис. — Ты думаешь, мне нужно показаться психиатру?

— Да. Я правда так думаю.

— И что он может мне сказать? Почему я люблю молоденького мальчика? Ты думаешь, я не знаю? Ты думаешь, что я не понимаю, что он — единственный мужчина в моей жизни, с которым я могу это делать? — Она замолчала, увидев выражение его лица. — Прости меня, Джуджу. На этот раз я не дразню тебя. Честное слово, не дразню. Я говорю тебе правду. Я просто не могу объяснить тебе, что это такое — быть с ним. И я не буду пытаться, потому что я знаю, что это ранит тебя. Я тебя не обвиняю. Я бы тоже разозлилась, если бы ты сказал мне, как тебе было хорошо с другой телкой. Неужели ты не понимаешь — вот почему мы должны расстаться.

— Я понимаю, понимаю, — сказал Джули. — Единственное, чего я не понимаю и чего не понимаешь ты, это то, что будет в конце? Что ты собираешься с этим делать? В первой половине сентября вы отправитесь на гастроли. Ты что, возьмешь его с собой в сундуке?

— Я не знаю, — сказала Айрис. — Может быть, к этому времени все уже кончится. Ты же знаешь детей, — она засмеялась. — Он устанет от меня и займется преподавательницей женской гимнастики. Ну, против этого я не буду слишком возражать, это все же лучше, чем преподаватель мужской гимнастики.

Джули засмеялся.

— Милая, мне бы хотелось что-нибудь для тебя сделать.

— Сделать что-то для меня! Что сделать? Ах, тем не менее, это приятно. — Она наклонилась и поцеловала его в щеку. — Ты правда куколка. Такой замечательный парень. Джули, я не могу тебе передать, как мне жаль, что я все время доставляю тебе неприятности. Я ненавижу себя за это, правда. Не понимаю, почему я тебя дразню. Ты не заслуживаешь этого, но иногда ты просто мучаешь меня, и я не могу остановиться.

— Забудь это, — сказал Джули, похлопав ее по плечу.

— Могу ли я по-прежнему звонить тебе в три часа ночи, если испугаюсь или почувствую себя одинокой?

— Конечно.

— Могу ли приходить на распродажи обуви?

Он засмеялся.

— Не только ты, но можешь брать с собой и мальчика, я его приодену.

— Тебе не стоит хамить мне на эту тему.

Я просто поддразниваю тебя.

Айрис долго молчала. Закурила сигарету, сделала несколько затяжек и выбросила сигарету в окно. Затем скрестила руки и поглубже уселась на сиденье, откинув голову и глядя в потолок салона. — Наверно, я действительно сошла с ума, — сказала она наконец, — но единственное, о чем я могу думать — это о том, чтобы возвратиться к нему. Он такой милый, что мне почти все время хочется плакать… Я не знаю… — она помолчала. — Это плохо — влюбиться в того, кто наполовину младше тебя? Это, наверно, плохо? Невозможно? Если бы это был мужчина, все было бы нормально. Сколько тебе — сорок семь, сорок восемь? Ну, вот видишь.

— Но это…

— Да, это другое. Я понимаю. Но предположим, что я мужчина, что я нашла шестнадцатилетнюю цыпочку и вцепилась в нее. Это было бы так же плохо? Короче говоря, если бы я была мужчиной, все было бы нормально. Но из-за того, что я женщина — это ненормально. Что за чушь!

Джули пожал плечами.

— Я не знаю, что сказать, милая. В определенном смысле ты права. Кто я такой, чтобы говорить, что хорошо, а что плохо? Кто может сказать? Это зависит от того, что ты чувствуешь, вот и все. И чем это обернется.

— Ну, о том, что я чувствую — это я вцепилась в него, в этого парня. Со мной так не случалось с шестнадцати лет. А чем это обернется? Кто, к черту, знает? — Она закрыла глаза. — Разбуди меня, когда мы доедем до моста Джорджа Вашингтона, хорошо? Я на самом деле люблю этот мост. Ладно?

— Ладно, — Джули ласково улыбнулся ей.

— Джуджу, — сказала Айрис с закрытыми глазами, раздвинув губы в улыбке, — я так бы хотела любить тебя.

— Спасибо.

— Это бы так все упростило.

— Ничего, — Джули засмеялся, — у меня достаточно тревог.

— Кто знает, — сказала Айрис, — может быть, когда-нибудь я тебя и полюблю? И ты сможешь с удовольствием врезать мне прямо в зубы.

Вито лежал в постели Айрис, прислушиваясь в темноте к шуму лифта. Трижды он слышал, как лифт приходил на этаж, и каждый раз он знал, что это не она. Но на этот раз он был уверен, что она приехала. В комнате было тепло. Он выключил кондиционер, чтобы слышать, как она идет по коридору. Он лежал голым под легкой простыней, ноги и руки у него вдруг похолодели.

Он слышал, как повернула ключ в замке и с глухим стуком поставила сумку на пол.

— Дрогой? — Ее голос был высоким, приглушенным и напряженным. Он собирался ответить ей привычным «привет», но звук ее голоса показался ему таким удивительно сладким — за два дня разлуки — и так точно соответствовал его собственному желанию, что он вскочил с постели и сжал ее изо всех сил.

— О, — закричал он, — о-о-о.

— Ох, Вито, дорогой, дорогой, — пробормотала она, когда он обнял ее, и засмеялась. — Ох, мой дорогой, дорогой малыш. О, мой желанный любимый малыш, слава Богу, ты здесь.

Вито зарылся лицом в ее волосы, вдыхая ее запах, как будто дыша им. Он обнял ее, переплетая пальцы у нее за спиной, так что он мог сжимать ее до боли.

— Слава Богу, ты здесь, — сказал он. — Я искал тебя. Я приглядывался к женщинам, но среди них не было тебя. Я просто хотел увидеть тебя.

— О, Вито, правда? Дорогой, я хотела вернуться раньше. Правда. Ты скучал по мне?

— Послушай, — сказал Вито. Он расцепил пальцы и сжал ее лицо в своих ладонях. — Я тебя люблю. Ты знаешь что? Я правда тебя люблю. Эти два дня… Их как будто не было.

— О, мой Бог. Помоги-ка мне освободиться от этих тряпок. — Она рванула на себе платье. — Помоги же мне, помоги.

Он расстегнул платье и помог ей стащить его через голову.

— О, скорее, — сказала она, раздевшись. Она прижалась к нему, и, шатаясь, они пошли в спальню.

— О, сказала она, почувствовав его внутри себя, — о, дорогой мой.

— Я дома, — мягко сказал Вито. И еще крепче прижался к ней. — Это мой дом. — Она улыбнулась и потянулась губами к его лицу. — Теперь, — сказала она, плотно сомкнув ноги и изогнувшись, — теперь ты от меня не уйдешь. О, я люблю тебя. Я не позволю тебе уйти от меня.

Вито стоял у кухонной плиты, глядя, как на сковородке жарятся яйца. Он был в трусах и стоял, скрестив руки на груди и упершись подбородком в голую грудь. В одной руке он держал лопаточку. Айрис, одетая в цветастый халат, смотрела на него со своего насеста на табуретке. Он выглядит старше, неожиданно поняла она. Что-то было в его позе такое, какая-то неуловимая перемена, такая легкая, что ее нельзя было определить. Это произошло в ее отсутствие — или ускользнуло от ее внимания. Но это было, она это видела: он больше не был мальчиком, он становился молодым мужчиной.

— Ну, и что же еще произошло? — спросил Вито, рассеянно тыча лопаткой в яичницу.

— Это все, что стоило рассказывать, малыш, — сказала Айрис. — Было так скучно.

— Ты видела мистера Франца? Джули?

Айрис нахмурилась.

— Да. Ну и что?

Вито не ответил.

— Конечно, я его видела. Он знаком с теми же людьми, что и я. У нас одна компания. А какая разница?

Большая разница, подумал Вито. Он чувствовал, как в нем медленно поднимается злость. Казалось, что она вливается в его конечности и его туловище, тяжелая, густая, что от нее твердеет грудь. Он начал было говорить, но закрыл рот. Потом снова заговорил, сам удивляясь своему бешенству.

— Мне казалось, что тебе на него плевать. Разве не так ты говорила? Почему тебе нужно видеть его?

Айрис уставилась на него. Она была испугана выражением его лица. Его юный рот стал тонким и жестким, а нос был похож на ястребиный клюв при этом освещении.

— Мне не нужно было его видеть, дорогой, — сказала она мягко. — Мы просто случайно встретились. Не делай из мухи слона.

— Откуда я знаю, может быть, ты поехала для того, чтобы встретиться с ним?

— О, Вито…

Он замолк и уставился на нее. Сердито повернув кран, выключил газ под сковородкой. — Итак, ты уезжаешь на два или три дня и говоришь мне, чтобы я не заглядывался на девушек, даже не разговаривал с ними, а я и не делаю этого — потому что мне этого даже не хочется, а ты, ты куда-то отправляешься и встречаешь этого парня со всеми его деньгами.

— О, Вито, малыш, — Айрис встала с табуретки и обняла его за шею.

— Пусти меня, — сказал он, отбросив ее руки.

— Милый, ты поднимаешь ужасный шум из-за сущей ерунды, — сказала Айрис. Ее голос был решительным. — Я говорила тебе десятки раз, что Джули для меня ничего не значит. Да, мы выпили вместе пару бокалов, ну и что?

— «Ну и что»! Это ужасно, вот что. Ужасно! — Вито чувствовал, что злость овладевает им. Она придала скорость его речи. Он ощутил своего рода опьянение.

— Ты сошел с ума, — сказала Айрис.

— Может быть, я и сошел с ума, но я не… не предатель! — закричал Вито. Он с огромным удовольствием увидел, что на ее лице отразился страх. Она отступила перед его неистовостью.

— Послушай, малыш, — сказала Айрис, — я говорю тебе еще раз и в последний раз: Джули Франц ничего не значит для меня. И пожалуйста, теперь кончим все это.

Вито наклонился над раковиной.

— Хорошо, — сказал он медленно, — откуда мне знать, что нет еще кого-то? Откуда мне знать, то у тебя нет кого-то еще, о ком ты мне не сказала?

— О, перестань, у меня от тебя болит голова.

— У тебя болит голова от меня! А как ты думаешь, у меня от тебя не болит?

Айрис посмотрела на него. Теперь в нем не было ничего, ничего, что напоминало бы о ее любви. Он был чужим. Злой, далекий, источник шума и раздражения. Почему так случилось? — спросила она себя. Кто он? Она заговорила скучным, усталым голосом.

— Послушай, я не знаю, что тебя мучает, — она помедлила, — и это меня не волнует. Я устала, и мои нервы на пределе. Я хочу немного поспать. Доедай свой сандвич — или не доедай, меня это не заботит — а затем выметайся отсюда к черту. Если захочешь, позвони мне утром. Если нет… — она пожала плечами.

Вито широко раскрыл глаза, как будто его отшлепали.

— Ты имеешь в виду, что…

Айрис не ответила. Она встала с табуретки и осторожно придвинула ее назад к стенке.

— Ты имеешь в виду, что я могу просто уйти, и это конец? — повторил он.

Она быстро взглянула на него.

— Кто говорит о конце? Если ты все еще будешь злиться утром, не утруждай себя звонком, вот и все.

— Ты… Ты можешь… Ты можешь просто пойти к черту! — сказал Вито. Он отошел от раковины и двинулся к выходу из кухни. Айрис преградила ему дорогу.

— К черту это… — начала она.

— Извини меня, — сказал он, обходя ее, — я хочу одеться и пойти домой.

Он стремительно прошагал в спальню и начал натягивать одежду. Айрис прошла в комнату и закурила сигарету. Она сидела выпрямившись в углу дивана, и когда он вышел из спальни, все еще запихивая рубашку в брюки, она подняла голову. Его лицо порозовело от гнева, он тяжело дышал.

Неожиданно она почувствовала, что ее злость испарилась. За какое-то мгновение она успокоилась. Как будто на нее снизошла какая-то внутренняя тишина. Ни один порыв не подступал к ее горлу, ни одно облачко не проносилось перед ее внутренним взором. Она ощутила какую-то томность. Свет, очертания предметов и движения она сейчас воспринимала странным способом, одновременно и чувственным, и беспристрастным.

Каким взрослым он выглядит сейчас, подумала она, каким уверенным в себе, каким прямым. И все же в нем было еще что-то мальчишеское, что-то трогательно-неуклюжее. Она смотрела на выступающие косточки у него на запястьях, белые и похожие на раковины под его смуглой кожей. Что-то шевельнулось в ней, отвечая этой детской черте, говоря — да, о, какой милый. Ее захлестнуло желание поцеловать эти запястья. Он сделал подпрыгивающий шаг вперед.

— Куда ты идешь? — спросила она.

— Я иду домой, как ты сказала. — Он подтянул пояс и продел согнутый язычок в отверстие.

— Не уходи. Милый, не уходи. — Ее голос был тяжелым, почти сонным. Ей было трудно сохранять бдительность.

Мгновение он созерцал пряжку на ремешке.

— Ты велела мне уйти. Поэтому я ухожу. Ты хочешь закончить это прямо сейчас — ладно. Не волнуйся, я больше не побеспокою тебя. Ты можешь оставаться со своими богатыми друзьями при машинах и все такое. — Он потянулся к дверной ручке.

— Вито! — пронзительно закричала она. Закричала? Тихо, изумилась она. Он уронил руку и повернулся к ней. Он казался испуганным.

— Что такое? Почему ты вопишь?

— Вито. — Теперь была тревога, ужас. Она понимала это. — Ты же не хочешь так уйти. — Ее голос дрожал. — Вернись! Ты слышишь меня? Ты ведь не хочешь бросить меня. Что ты имеешь в виду…

— Но… — Он стоял перед дверью, слегка согнув ноги в коленях. — Но… — он колебался. Она подбежала к нему, толкнув его на закрытую дверь. Ухватила его за тонкую ткань рубашки и потащила назад, в комнату.

— О, Вито, дорогой, дорогой, останься. Не уходи. — Она кричала, прижимаясь губами к его рубашке. — Не уходи. — Он кожей чувствовал ее горячее влажное дыхание.

— Но ты сказала мне…

— Дорогой, я не хочу, чтобы ты уходил. Не оставляй меня. Останься, пожалуйста, пожалуйста. Обними меня.

— Тогда почему ты сказал мне…

— Обними меня, прошу… — Она схватила его руки и положила их на свою талию.

— Хорошо, хорошо, — сказал он мягко, ожидая, когда ее возбуждение уляжется. Он снова начал терпеливым голосом: — Но ты приказала мне убираться. Как будто бы тебе было все равно. Я думал, ты правда сердишься на меня.

— Дорогой, мне это не все равно. Я тебя люблю. Ох, Вито, малыш мой, я так тебя люблю. Ты никогда не должен бросать меня.

— Я и не собираюсь тебя бросать — я тебя тоже люблю.

— Правда? — Она подняла лицо и посмотрела на него, широко открыв опухший от слез рот.

— Конечно. — Он погладил ее по голове и попытался прижать ее лицо к своей груди. Она уклонилась от его объятий и поцеловала его, сжав его лицо ладонями и глубоко погрузив язык в его рот.

— Ты понимаешь, что я хочу быть с тобой? — она покачала головой. — Ты не понимаешь, правда, не так ли? Ты понимаешь, что я забыла о себе, что я почти с ума сошла? Что я так прилипла к тебе, что ты не сможешь с этим справиться? Я даже не думаю ни о ком другом, только о тебе. Ты понимаешь, что мы можем даже пожениться?

— Что?

— Я понимаю, что это ненормально. Но что мы можем еще сделать?

— Уф! Я не знаю.

— Ничего. — Она улыбнулась ему. — Я не собираюсь пугать тебя. Давай не будем говорить сейчас об этом. Но давай не будем больше ругаться. Хорошо? Я не хочу ругаться с тобой.

— Я тоже не хочу ругаться, — сказал он, — только…

— Что? Что такое? — она расстегнула его рубашку и стала целовать грудь.

— Ты пообещаешь, что больше не увидишься с Джули?

Она посмотрела на него и улыбнулась.

— Ты действительно это имеешь в виду, нет?

— Конечно. А что еще?

— «Что еще»… Ох, Вито, люди не могут просто перестать… То есть, просто потому, что ты кого-то любишь… А, ничего. Я объясню это тебе в другой раз.

— Что объяснишь? Либо мы вместе, либо нет.

— Вместе. Ох, ты, ребенок. — Она прижалась лицом к его голой груди. — Ладно, мы вместе.

— Обещаешь?

— Да, Бога ради, обещаю. — Она потерлась щекой о его кожу. — Честное скаутское. Ты хочешь, чтобы я поклялась на Библии?

— Нет. — Он засмеялся.

— Ну же, — сказала она, закрыв глаза и подталкивая его к спальне, — давай вернемся в постель. Чтобы я не видела, какой ты ребенок.

— Я покажу тебе, кто ребенок, — сказал Вито, — я тебя укушу.

— Он прихватил зубами кожу у основания ее шеи и достаточно сильно укусил. Утром, он знал, у нее будет ясный фиолетовый отпечаток.

В одиннадцать Айрис проснулась с ощущением смеха на губах. Осторожно — потому, что она знала это чувство и знала, что оно могло неожиданно улетучиться и смениться таким отчаянием, как будто ее погребли заживо — осторожно она улыбнулась.

— М-м-м, — промурлыкала она громко. Потянулась и потерла бедра. Как больно, подумала она, как приятно и больно. Мать, сказала она себе, вот это ощущение. Вот это действительно ощущение.

Вито ушел от нее около семи. Она слышала, как он встал, ощутила его влажный поцелуй и его руку на своей груди, когда он уходил от нее. Все еще тяжелая от сна, она попыталась обнять его, но он прошептал что-то успокаивающее, и она отпустила его руку. Дальше она спала спокойно, и эта радость все еще была с ней.

Сейчас ей больше никого и ничего не было нужно. Она также решила, что не будет сейчас думать о будущем, зевнула и потянулась. Как-нибудь это кончится. Она расскажет ему о театре, может быть, сегодня вечером. Ну, а если не сегодня, то завтра. У них будет долгий разговор, и она все ему объяснит. Она дождется, пока они лягут в постель, положит его голову себе на грудь и расскажет ему все. До того, как они займутся любовью? Или после? После. Когда оба они будут сонными.

И в конце концов, это не такая уж плохая вещь. Он поймет это. И у него нет никаких поводов для ревности. Она улыбнулась. Было забавно видеть, как он ревнует, злится. Но воспоминание о том, что случилось, стерло ее улыбку. Он почти ушел. Она почувствовала, как ее тело холодеет. Перестань, перестань, сказала она себе. Он не ушел. Он не уйдет.

Она быстро вскочила с постели. Думать об этом больше не хотелось. Хорошее настроение улетучивалось, она чувствовала, как оно исчезает. Неожиданно, нежеланная и безжалостная, ей в голову пришла мысль.

Это я стояла на коленях прошлой ночью. Это ты, детка. А как насчет плетки?

О-ой!

В изнеможении она опустилась на постель. Ее колени дрожали. Затем громко засмеялась над собой.

— Будь я проклята. Ты у него на крючке, детка.

Ну, подумала она, теперь ты знаешь, что чувствует другая сторона. Он сказал — я люблю тебя. Я хочу на тебе жениться. Можно ли ему верить?

Черт, да! Он действительно любит ее. И я его люблю, подумала она. Поэтому к чему эта паника? Он не собирается брать тебя, малышка. Перестань думать об этом. Попытайся — впервые в твоей жизни у тебя есть что-то правильное и хорошее, о Господи, это хорошо — попытайся подумать, как это использовать. Не о том, что это не произойдет. Это произойдет. Почему нет? Оно должно произойти.

Зазвонил телефон.

— Гарри! Я совсем о тебе забыла. Думала, что ты умер. Ох, моя несчастливая судьба. Ну, какие еще новости?

Полчаса спустя Айрис подняла жалюзи и встала у окна, глядя на улицу. Горячее полуденное солнце проникало сквозь легкий халатик с такой силой, что она ощущала, как его лучи жалят ее тело. Ну, в любом случае, подумала она, смеясь над собой, я поработаю одну неделю в Ньюарке — большое дело!

Это было странное успокаивающее ощущение. Было время, не так много лет назад, когда уверенность в работе, подписание контракта так же успокаивало, как солнечное тепло. Но последние несколько лет страх остаться без работы почти забылся в потоке успехов. Она больше не добивалась приглашений, она познала роскошь того, что в ней нуждаются, высшую роскошь отказываться от работы. И все же перспектива заключения контракта, даже такого нежелательного контракта, как этот, напомнила о старых страхах и старых наслаждениях — страхе искать, наслаждении быть искомой.

Внизу, в кузове грузового автомобиля, стоял мужчина и раскалывал большие глыбы льда на куски размером с голову. Он бросал их в ужасно шумную машину, и каждый раз, когда он это делал, белый поток сверкающего льда низвергался в деревянную бочку. Как, должно быть, приятно зачерпнуть пригоршни мелкого льда, как освежает, как холодит.

Солнце, конечно, источник всего, подумала она, опуская жалюзи и восстанавливая иллюзию прохлады в комнате. Потом тяжело опустилась на стул.

Почему я это сделала? Для чего? Кому это надо?

Сегодня вечером.

Мой Бог! Мне нужно уложить волосы.

Следует ли мне подбриться или нет? Я сказала ему, что не буду. Ничего голого. И трусики, а не набедренная повязка.

Ну, а что же я скажу Вито? Я должна ему что-то сказать. Я не могу просто уехать на неделю и ничего не сказать ему.

Сен-Луис? Может быть. Я подумаю об этом.

Она позвонила парикмахеру и договорилась о встрече, а затем принялась наполнять ванну.

Я не форме, подумала она, погрузившись в горячую воду.

Черт возьми, зачем я это сделала?

Как люди попадают в такие ситуации? Как могу я, симпатичная маленькая девка, пяти футов четырех дюймов ростом, ста восемнадцати футов весом, как могу я поставить такого большого мужчину, как Джули, — а в нем почти шесть футов и, должно быть, больше двухсот двадцати фунтов, — как я могу поставить его на колени?

Словами!

Надо же, одни слова. Чувства. Было бы по-другому, если бы у меня была дубинка или ружье, или если бы я связала его, чтобы он не мог…

Ужасно видеть кого-то в таком положении. Ужасно было видеть Джули в таком положении. Безумным, сумасшедшим. Я в чем-то тоже такая — отчасти. Но… Я поэтому и сказала «да» Гарри?

Я такая с Вито. Стою на коленях.

Эта мысль довела ее почти до обморока. Тепло ванны неожиданно стало удушающим. Она медленно села, на ее лице выступил пот.

Я дам Гарри денег. Нет, не все, что заработаю. Половину. А потом черт с ним. И пусть катится. Нет, я не это имею в виду, на самом деле это не так. Он славный парень, и если даже я доставила ему неприятности, мне не следует жалеть об этом. Он этого хотел. И я ничего не делала назло. Я просто ничего не могла изменить.

Но я это сделаю. Милосердие. Почему бы и нет? Я покажу им это чертово шоу, и, приехав в субботу вечером, верну чек Гарри и скажу ему, чтобы он получил причитающееся. Но не полностью. За исключением ста долларов. Я хочу купить Вито костюм. Что-нибудь из шелка-сырца. Или лучше сто пятьдесят. Светло-серый. От Де Пинне, Уайтхаус или Харди, что-нибудь в этом роде. Я не хочу, чтобы он был похож на кубинского помощника официанта в выходной день.

Господи, какая же я дрянь!

Но я не могу оставить его в беде. Он такой слабый. Такой чертовски слабый. Чем-то похож на Джули. Забавно. Они кажутся такими разными. Джули такой большой, громкий, он набит деньгами, и все же…

А я…

Наверно, я тоже слабая. Должно быть. Почему я разрешаю себе связываться с такими людьми, как… Вито?

Ну, в этом ребенке ничего слабого нет. О, дружище. Ты должна быть слабой.

Что я ему скажу? Мать… Сен-Луис…

— Гарри… — она держала трубку все еще мокрой рукой. — Нет, я не отказываюсь, хотя почему я не отказываюсь — я, должно быть, с ума сошла, — послушай, я хочу, чтобы ты послал мне телеграмму… Не мог бы ты заткнуться и выслушать меня? Я хочу, чтобы ты отправил телеграмму как будто бы от моей матери из Сен-Луиса. Именно это я и хотела тебе сказать…