Холокост в Украине: Рейхскомиссариат «Украина», Губернаторство «Транснистрия»: монография.

Вступив в город, они [румыны] сразу же начали проявлять зверства и грабежи по отношению к мирному населению. Первым делом - к еврейскому населению, которых зверски убивали на улицах, а жилые помещения их разбивали и грабили беспощадно, а также заставляли [?] украинцев грабить еврейские дома и уничтожать принадлежащее евреям имущество... В то время я квартировал под Озаринецкой горой, откуда мог видеть, что творилось в городе, и из боязни попасть под немилость оккупантов-варваров я три дня не выходил даже со двора. Когда же на 4-й день я был вызван румынским комендантом к Николаевскому собору, мне было приказано немедленно приступить к приведению в порядок церкви, и, проходя по улицам города, я с ужасом должен был констатировать, что город представлял собой нечто ужасное. На улицах несколько дней валялись трупы евреев, все дома евреев были разграблены, окна побиты, двери выломаны и даже многие дома украинского населения, эвакуированного из города, были также подвергнуты такой же участи...

На другой день, находясь возле соборной церкви, я видел, как в соседнем дворе немец гнался за двумя стариками-евреями (причём, мужчина был в нижнем белье) и, загнав их в погреб того же дома, двумя выстрелами убил их наповал...

В Виннице поиски руководящих еврейских деятелей не дали удовлетворительных результатов. Тогда руководитель оперативной команды 4b применил новый метод. Он вызвал самого влиятельного раввина города и поручил ему в течение 24 часов разыскать всю еврейскую интеллигенцию, которая необходима для определённой регистрационной работы. Поскольку первый день не принёс удовлетворительных результатов, явившиеся евреи были отправлены назад с указанием, найти ещё представителей еврейской интеллигенции и явиться с ними на следующий день. Лишь на третий день почти все евреи были собраны. Таким образом, почти вся интеллигенция могла быть схвачена и ликвидирована.

Во время кампании 1941 г. в с. Жавокриш^{10} (Украина) по приказу полковника Ману были арестованы все евреи села. После неслыханных издевательств они были расстреляны или убиты гранатами за то, что их подозревали в связях с советскими войсками. В этих злодеяниях отличился капитан Менцел, командир командной роты вышеуказанного полка.

В г. Могилёв в настоящее время находится около 4000 евреев, которые являются жителями города. В ближайших окрестностях находится приблизительно 7000 евреев, которые за время до принятия служебных дел были депортированы в этот район из Румынии. Колонна евреев численностью около 6000 человек, несмотря на сильные протесты румынского коменданта моста, была депортирована на противоположную сторону Днестра. Вследствие возвращения в город численность еврейского населения ежедневно увеличивается. Предусмотрено сосредоточить еврейское население в одном квартале. Депортированные сюда румынами евреи сосредоточены в 3 сборных лагерях. Работоспособные евреи используются на работах по уборке в городе, а также на сборе урожая.

Район, за исключением занятой венграми территории у населённого пункта Жванец, очищен от евреев. Румыны перегнали из Бессарабии и Буковины в область немецких интересов тысячи негодных, неработоспособных стариков и детей. В совокупности, в районе Жванец - Могилев-Подольский - Ямполь на румынскую территорию возвращены 27500 евреев и 1265, отчасти молодые, расстреляны.

Через 6 недель команда отправилась из г. Черновцы в Могилев-Подольский. В Могилеве-Подольском все евреи, около 10000, которые при приближении немецких войск бежали из Буковины и Бессарабии на Украину, были собраны и временно помещены в одном колхозе. Евреи должны были быть возвращены в Бессарабию. В то время была ссора с румынскими органами из-за принятия и перевода этих евреев. Мне известно, что эти евреи позднее восточнее по территории района были переданы соседней команде, которая должна была произвести их перевод. Я сам видел сбор этих евреев, как они, частично на грузовиках, частично пешком, были доставлены в эти колхозы. От членов команды и очевидцев я слышал, что евреи, обессилившие во время марша, были расстреляны охраной.

Вскоре после прибытия в наши новые места дислокации [шеф айнзатцгруппы D] Олендорф при помощи курьера или по рации информировал меня о том, что при ЕК11 [правильно: 10b] в Могилеве-Подольском находится примерно 10000 евреев, которых румыны переправили через Днестр... Эти евреи пешком (около 30 км) должны быть отправлены в Ямполь. Приказ Олендорфа гласил: в Ямполе обеспечить и произвести возвращение евреев по мосту в Румынию. ЕК 11 должна быть немедленно отведена, чтобы могли проходить войска.

Насколько помню, я примерно с 12 людьми, включая младших офицеров, на 3 легковых машинах проехал назад в Ямполь расстояние в несколько сот километров. Припоминаю, что младшими офицерами были Хойер (Heuer) и Хойхерт (Heuchert). Другие имена в настоящий момент вспомнить не могу. Прибыв, я сразу направился к мосту и нашёл там коменданта моста фельдфебеля-сапера, который в гражданской жизни был адвокатом в Галле / Заале. Мы возобновили знакомство, и я сообщил ему о полученном приказе. Трудности с проходящим днём и ночью движением на фронт по используемому, до сих пор мосту, фельдфебель устранил, заблаговременно освободив для движения на фронт ещё один мост в 500 м вниз по течению, а на подъездных дорогах велел поставить щиты. Он сказал мне, что до середины ночи изменение маршрута не может быть произведено; насколько я помню, это было на рассвете или ранним утром, когда я с комендантом моста смог договориться об урегулировании. Так как приближающихся евреев видно не было, я проехал несколько километров в направлении Могилёва по дороге, которая проходила вдоль высокого берега. Там шла без охраны большая колонна в направлении Ямполя. Колонна шла почти без промежутков. Так как я в этот момент, вследствие перевозки по мосту, ещё ничего не мог предпринять, то дал колонне знать, что она может расположиться и собираться у моста. Я сам с сопровождением поехал в сторону от дороги в небольшую деревню на берегу, чтобы найти временное жильё. В течение этого времени я установил меняющийся наблюдательный пост вверху на дороге, который должен был мне сообщать о том, как проходит колонна. Вечером постовой по приказу уполномоченного Олендорфа поднял меня по тревоге и вызвал на дорогу. Темнота уже наступила. Уполномоченный, с которым были члены ЕК 10 (не 11, как я показал раньше) на двух военных грузовиках, заявил, что Олендорф приказал расстрелять отставших, которые неспособны самостоятельно передвигаться по мосту и поэтому не могут быть отведены в Румынию. Часть отставших, которых, по моей оценке, было 300-400, была убита на холмистой местности близ дороги...

После окончания расстрела я с моим сопровождением поехал к мосту в Ямполе, перед которым в одной широкой лощине расположилась и готовила пищу основная масса еврейской колонны. Насколько помню, Хойер разыскал старейшину, с которым я обсудил возвращение по мосту, с условием, что марш начнётся в 1.00 ночи, к этому времени должна быть сформирована тесно сомкнутая колонна без промежутков. Затем унтерштурмфюрер Хойер доставил из ближайшего колхоза ещё несколько телег с продовольствием, которое было распределено. Колонна построилась, и при свете луны переход через мост был окончательно завершён в течение 2-3 часов. Я ещё ночью уехал и из места своей дислокации в Шпейере отправил Олендорфу донесение об исполнении.

...Непосредственным руководителем этого расстрела я не был, кто руководил этой казнью, я сегодня сказать уже не могу, также не помню имена фюреров СД и уполномоченного Олендорфа; на этой акции присутствовали 5-6 незнакомых мне офицеров СД. Возможно, что я в ходе этой акции отдал приказ об оцеплении, но самим расстрелом я не руководил. Акция была в последней трети августа 1941 г. Насколько я помню, расстрельная команда состояла из членов полиции безопасности и СД, в то время как члены охранной полиции были привлечены в основном к оцеплению... Казнь была произведена уже в сумерках... Из этой группы евреев остаток был угнан в лес близ дороги. Место казни находилось примерно в 3 км от моста вверх по течению и примерно в 100-150 м от дороги по направлению от реки на холмистой местности. Машины, с которых высадились солдаты, стояли примерно в 200 м сбоку от дороги; к этим машинам я не подходил...

Во время моего пребывания при зондеркоманде 10b в качестве штабного офицера я должен был однажды перевести часть команды из Черновцов в Могилев-Подольский. Во время поездки туда я обогнал колонну, которую сопровождали румынские военные и которую я мог бы охарактеризовать как траурную колонну. Когда я прибыл в Могилев-Подольский, мне сообщили, что эта колонна состоит из евреев; эти люди сначала жили в Бессарабии и Буковине, были изгнаны из их жилищ и должны быть переправлены через границу, т.е. предоставлены их судьбе. Я попытался собрать этих людей у Могилева-Подольского, чтобы затем их всех депортировать. У меня было совещание по этому делу с шефом айнзатцгруппы D Отто Олендорфом, на котором принято решение вернуть эту колонну на румынскую территорию. Но на избранном для переправы через реку мосту стояли румынские военные и их начальник, румынский полковник, заявил, что если эта колонна пойдёт по мосту, он откроет огонь, и люди погибнут. Я поехал к Олендорфу для нового совещания и на следующий день вернулся с приказом отвести людей вниз по течению в район оперативной команды 12, так как там находился немецкий мост. Утром после моего возвращения, на основании доставленного мною приказа Олендорфа, евреи были построены, и я уполномочил местного командира подкоманды, оберштурмфюрера Липперта [правильно: Липпса] передать колонну соседней команде 12, которая уже имела указание отправить этих людей по немецкому мосту обратно на их родину. По моей оценке, эта колонна состояла из 12000-15000 человек.

В районе Хмельника террор евреев достиг своего апогея. После того как прежний ортскомендант был смещён с должности, а новый ещё не назначен, еврейское население немедленно использовало это обстоятельство для того, что терроризировать украинцев и распускать слухи, что теперь вернутся русские, чтобы устроить украинцам кровавую месть. Ночью в соседней деревне, по сообщению местного жителя, евреи и коммунисты убили в общей сложности 25 украинцев. Дорогу в Хмельник евреи попытались перекрыть тем, что натянули через неё проволоку и тем самым создали ловушку для машин [...]

Для борьбы с еврейскими бесчинствами и бандитизмом начаты крупномасштабные акции. Принимающиеся во внимание населённые пункты были окружены и сначала проверены на наличие коммунистов и евреев. Прежде всего, систематически прочёсываются гетто или еврейская часть города. Совместно со старостой и милицией составляются списки известных, ещё имеющихся коммунистов и затем производится их розыск. В Хмельнике уже выявлено 100 евреев и коммунистов. Чтобы предотвратить еврейские протесты, принято решение в определённых сёлах всех евреев согнать в одно место и уничтожить, а сёла сровнять с землёй.

...В ходе проведённой в Хмельнике акции по чистке были прикончены 229 евреев. Таким образом, этот район, который особенно страдал от еврейского террора, в значительной мере очищен. Реакция населения на избавление от евреев была такой сильной, что даже было совершено благодарственное богослужение...

...Хмельник: 7000 жителей, в том числе 4000 евреев. Многочисленные сообщения о бандах, случаи саботажа со стороны евреев с бутылками бензина в зерне. Ловушка для автомобилей (проволока). Многочисленные казни евреев (200-300) СС из Бердичева.

Колхозы приступили к сбору урожая. Население почти без исключения проявляет чрезвычайную готовность к работе. Только в Бабчинцах предписанный сбор урожая вследствие подстрекательства со стороны евреев - местных жителей и прибывших сюда лишь месяц назад - натолкнулся на сопротивление. Эти евреи ещё раньше путём слежки за населением дали основания для многочисленных высылок в Сибирь. В качестве контрмеры были казнены 94 еврея. Благодаря этому, население явно ожило и теперь даже не знает, как выразить свою благодарность. Это мероприятие, а также защита в ряде случаев населения от занимающихся грабежами румынских солдат обеспечили полное доверие жителей к немцам, которое проявилось в количестве работающих. В Яруге, например, из 1200 жителей сбором урожая заняты 940.

Приняты необходимые меры к складированию зерна. Для обмолота предусмотрен обмен молотилками между районами.

Когда наше отделение в конце августа 1941 г. находилось в деревне Чарномин, я вместе с 10 полицейскими команды и с 20 сотрудниками службы безопасности покинул деревню и поехал в г. Ямполь. На следующий день мы отправились из города Ямполь в деревню Бабчинцы, которая находится севернее от него примерно в 50 км. Мы прибыли в Бабчинцы вечером. На следующее утро мы участвовали в расстреле 70 советских граждан. Они уже был арестованы и заперты в одном здании. Мы отвели этих людей пешком на расстояние 4-5 км от деревни и расстреляли их в одной заранее подготовленной яме. Мы стреляли из карабинов с расстояния 10 метров. Кроме меня, в расстреле участвовали следующие полицейские: Баудит Рихард, Притцков Вальтер, Басс Курт, Мичер Герхард и другие, фамилии которых я уже не помню. Я также не могу сказать, кто из них стрелял, а кто был охранником в оцеплении места расстрела. Я лично входил в команду, которая производила ликвидацию, и убил 3 человек. Позднее я меня заменил другой стрелок. Среди жертв было около 20-25 женщин.

Наша ЕК под руководством командира взвода Кинне разместилась там в одном капитальном здании. Также члены СД под руководством оберштурмфюрера Дрекселя расположились вместе с нами. Мне известны две казни в этой деревне: одна из них - близ нашего места расквартирования, другая - за деревней. Расстрелы были произведены полицейскими и членами СД совместно. Во время первой казни близ места расквартирования я не был и поэтому не могу дать о ней никаких сведений.

Во время большой акции за деревней наша команда вместе с членами СД использовалась в качестве стрелков и для оцепления. В ходе этой казни были расстреляны 30-40 человек... На место казни наша команда отправилась пешком, а несколько членов СД поехали вперёд на машине. По пути мы должны были на окраине деревни забрать осуждённых и под руководством 2 членов СД... сопровождать их на место казни, которое находилось на открытой местности. Расстояние от деревни до этого места составляло примерно 2 км. Территория была прорезана естественными ямами, поросла кустарником и, кроме того, на самом месте казни были проведены работы по углублению естественной ямы. Когда мы с осуждёнными прибыли на место, некоторые из них были отделены и расстреляны в подготовленном углублении. Это была быстрая смерть, стреляли примерно три раза. Мы, полицейские, по приказу офицера СД... стреляли в осуждённых... Казнь длилась примерно час. Я ещё помню, что позднее штатские засыпали расстрелянных землёй, во всяком случае, мы это не делали... Во время акции в Бабчинцах осуждённые были расстреляны полностью одетыми.

...22 июля 1941 г.^{32} по селу Бабчинцы І части немецкий карательный отряд произвёл расстрел жителей с. Бабчинцы I ч., было убито 26 чел. (двадцать шесть) и иждивенцев 110 чел. (сто десять). Також установлено, что этот отряд убил пленных офицеров Красной Армии 10 чел. (десять) и рядовых солдат 90 чел. (девяносто), которые подобраны и похоронены на кладбище с. Бабчинцы I ч.

Однажды, когда мы находились в Махновке, я, вероятно, от [командира взвода] Вендта или из канцелярии получил приказ выступить примерно с 10 членами моего взвода и следовать за машиной, на которой ехал офицер СД (рядовой СД?). Этот офицер СД (рядовой СД) был раньше в нашем взводе, вероятно, у лейтенанта Вендта. Я не знал, о чём идёт речь. Я отобрал примерно 10 членов взвода ПТО и затем на машине нашего подразделения поехал вслед за другой машиной. Я сидел рядом с водителем, а мои люди сидели сзади в машине. Офицер СД считал, что я должен ехать с ним, но я отказался, потому что хотел находиться со своими людьми. Затем мы выехали из Махновки, но не в направлении Винницы, а в направлении Бердичева. Через 3-4 км от Махновки мы свернули на полевую дорогу, остановились у соснового леса (берёза, дрок и сосна, никаких больших деревьев), так как ехавшая впереди машина с офицером СД также остановилась. Я велел своим людям высадиться, а сам пошёл с офицером СД в направлении поляны, на которой была вырыта яма размером 6x3 м и 3-3, 5 м глубиной. На находившемся напротив нас краю ямы стояли примерно 8-12 штатских (украинцы) и ещё один офицер СД с лейтенантом или обер-лейтенантом (капитаном) полиции, который был членом штаба полицейского полка «Юг». Я полагаю, что этот офицер был переводчиком штаба полка, учителем средней школы со славянской фамилией, уже неоднократно упомянутый капитан Хорноф или Хорнунг... Затем оба члена СД украинцев отослали. Я даже слышал, как один член СД одному из украинцев сказал примерно следующее: «Староста, ты можешь свои деньги забрать в деревне». Украинцы с повозками уехали. Другие солдаты или офицеры в это время ждали в отдалении. Тем временем я осведомился у одного из членов СД, что должно произойти. Мне грубым тоном сказали, что будут расстреляны саботажники, и я не должен вмешиваться.

Оба члена СД и офицеры полиции переговорили между собой, и затем от офицера СД я получил задание со своими людьми оцепить сосняк (размер: 150 м длиной и примерно 30-50 м шириной). Я получил категорический приказ никого не впускать и не выпускать. Я также был уполномочен сказать моим людям, что беглецы должны быть немедленно застрелены. Я вернулся к моим людям и, согласно заданию, распределил их вокруг сосняка. Затем вернулся к яме и доложил офицеру полиции об исполнении, после этого вернулся и контролировал своих людей... Мы были убеждены, что украинцы, которые копали яму, должны были работать всю ночь, так как это было невозможно сделать за пару утренних часов... Затем я услышал звук приближающихся машин. В этот момент я стоял на краю леса и с того места не мог видеть яму. Вскоре после этого началась стрельба.

Я покинул свой пост на краю леса, пошёл по дороге, так что смог увидеть яму. Близ ямы неё стояли 3-4 грузовика. Возможно, это были грузовики нашего взвода ПТО. Машины сразу же уехали; были ли на них доставлены штатские, не знаю, но такое вполне может быть. Затем я обратился к одному из моих постовых, который находился поблизости, и тот мне сказал, что это были доставлены штатские. От постового я пошёл в направлении ямы. На середине пути в лесу было что-то вроде луга, и здесь я увидел сидящих штатских (старые мужчины и старые женщины). Были ли в дальнейшем доставлены ещё штатские, я уже не помню.

...Штатских охраняли полицейские. Были ли это члены нашего взвода ПТО, я уже не знаю. Люди моей команды эту охрану точно не производили и не могли производить, так как они, как я уже показал, находились в оцеплении вокруг леса...

Со сборного пункта я пошёл назад на дорогу для проверки постовых. У так называемой тропинки стоял вездеход вермахта и, когда я подошёл, старший офицер вермахта (возможно, подполковник или полковник), который сидел в машине с лейтенантом или обер-лейтенантом, фельдфебелем и унтер-офицером, спросил меня, что происходит. Вернее, фельдфебель спрыгнул с машины и спросил меня. Я сказал ему, что расстреливают саботажников... Тогда с машины вышли все пассажиры и хотели пойти к яме. Я воспрепятствовал этому. Между мною и полковником произошёл диспут, который со стороны полковника вёлся очень громко. Он указал мне на нашу нарукавную нашивку «немецкий вермахт» и сказал, что я также принадлежу к вермахту и должен повиноваться. Когда сопровождавший полковника лейтенант попытался сам пойти к яме, я ему также воспрепятствовал и сослался на приказ никого не пускать. Я послал одного из моих постовых к яме с заданием вызвать офицера. Пришёл офицер СД. Полковник пожаловался на моё поведение, в том числе и потому, что я не принял положение «смирно». Офицер СД отругал меня и сказал: «Явитесь к яме!». Я был настолько взволнован, что у меня выступили слезы, так как я посчитал, что я из-за своего поведения также буду расстрелян. Когда я ещё колебался, он легко толкнул меня рукой. Я пошёл в направлении ямы, офицер СД и военнослужащие вермахта пошли за мной. Когда мы подошли к яме, там находился офицер СД (рядовой СД), с которым я ехал на местность с места расквартирования, и давал команду «огонь». 1-й офицер СД сказал последнему, что тот должен уйти, а я обязан его заменить и давать команду «огонь». Этот приказ я выполнил. Но прежде чем я стал командовать, в моём присутствии офицер СД (рядовой СД), которого я сопровождал на местность с места расквартирования (об этом я уже рассказал), один или два раза давал команду «огонь». Я стал на край ямы и принял командование примерно 5-8 или 10 стрелками. Ещё во время этой смены... фельдфебель и унтер-офицер, которые, как я уже показал, приехали на вездеходе, взяли у стрелков по карабину, стали в строй под моё начало...

Я отдавал команду: «Зарядить! Приготовиться! Огонь!»

...В таким же количестве, как и стрелки у ямы, к яме подходили штатские... Упомянутый ранее переводчик из штаба полка со славянской фамилией переводил прибывшим жертвам, что они должны стать на колени у ямы друг возле друга, лицом к яме. Увидев трупы, одни евреи плакали, другие держали руки перед лицом, третьи вели себя спокойно. Некоторые кричали. Но никто не сопротивлялся, во всяком случае, пока я был у ямы. По моей команде (см. выше) жертвам выстрелили в затылок из карабинов. Мне не нужно было говорить стрелку, куда он должен целиться и стрелять. После произведённого выстрела жертвы падали в яму, которая при моем прибытии была заполнена трупами примерно на метр от верха. Люди умирали сразу. О добивании я ничего не знаю. Оно и не требовалось...

Один штатский стоял непосредственно у ямы и должен был после каждого залпа укладывать в неё мёртвых. Одежда этого штатского была вся в крови. Во время моей смены этот штатский ещё занимался укладкой трупов. Вероятно, после расстрела он также был убит, но я точно не знаю и об этом ничего не слышал. Среди жертв, уничтоженных по моей команде, были мужчины и женщины...

Когда я ещё командовал у ямы, с дороги по тропинке пришли примерно 10-14 офицеров полиции. Это, вероятно, были члены какого-то штаба... Были ли эти офицеры членами штаба полицейского полка «Юг», я не знаю... После прибытия этих офицеров расстрел был прерван. Офицеры полиции, офицеры вермахта и офицеры СД собрались вместе и у конца тропинки, ведущей на место расстрела, примерно 5-10 минут о чем-то беседовали... После совещания офицеры полиции и вермахта покинули это место. При прибытии офицеры полиции осмотрели яму с трупами. Они ничего не говорили.

После ухода офицеров меня заменил офицер СД (рядовой СД), и я покинул место расстрела. Акция продолжалась. Упомянутые фельдфебель и унтер-офицер вермахта также ушли с офицерами вермахта.

Примерно в середине дня, возможно, между 11 и 12 часами, пришёл постовой и сказал мне, что мы можем возвращаться. К яме я больше не ходил, поэтому не знаю, была ли она засыпана землёй. Членов СД я также больше не видел...

Руководил [расстрелом] офицер СД, его звания я не знаю, но припоминаю, что у него в петлице было 2 или 3 звезды. Другой офицер СД, за которым я ехал с места расквартирования, имел 1 звезду^{47}.

45-й батальон в период с 5 сентября до 21 сентября 1941 г. находился в Бердичеве... В это время обвиняемый [командир полицейского полка «Юг»] Розенбауэр получил от [высшего фюрера СС и полиции «Россия-Юг»] Екельна приказ с одним своим батальоном уничтожить еврейских жителей расположенного на [Южном] Буге украинского г. Винница. Розенбауэр сначала передал этот приказ 303-му батальону. Командир батальона, майор Ганнибал, отказался выполнить подобный приказ. Тогда, по указанию Екельна, Розенбауэр поручил выполнение этого задания обвиняемому [командиру 45-го резервного полицейского батальона] Бессеру...

Местом казни был находящийся вне Винницы парковый комплекс, в котором, очевидно, имелось водозаборное сооружение. Там также находились несколько больших резервуаров для воды (цистерны) или колодцев... На этой территории также имелся большой барак или сарай и были вырыты несколько ям различной величины.

Отдельные роты действовали следующим образом:

А. 1-я рота:

Вся рота рано утром выехала из Бердичева в Винницу. Там были проведены обыски домов, и застигнутые в них евреи - целые семьи - направлялись на сборные пункты, где у них отбирали деньги и ценности. Затем на грузовиках их отвозили на место казни и временно помещали в деревянный сарай... Оттуда они группами направлялись к ямам и цистернам, в каждой яме находился один стрелок и один человек, который заполнял «магазины», подавал их стрелку и давал указания жертвам. У каждой цистерны стояли один-два полицейских. Люди, стоя на ногах или коленях, перегибались через край цистерны, и стрелки убивали их выстрелом в затылок из пистолета, причём жертвы падали в цистерны... 1-я рота действовала до вечера. По мнению свидетеля X., количество жертв было от 500 до 1000. Свидетель М. говорил о нескольких сотнях - тысяче, свидетель Г. считает, что их было не меньше 1000...

Б. 2-я рота:

2-я рота под руководством обвиняемого Кройцера для участия в этой акции ещё ночью или рано утром выехала на грузовиках из Бердичева в Винницу. Большая часть роты была использована для оцепления города на предписанном участке. Заранее назначенная экзекуционная команда выехала на место казни... во время длившегося до середины дня оцепления местными добровольными помощниками были произведены обыски домов. Были ли застигнутые в домах евреями, определяли по документам. В сомнительных случаях давали справку местные жители. Принадлежность к евреям мужчин устанавливалась также по тому, были ли они обрезаны. Схваченные выгонялись на улицу и другими командами сопровождались на сборный пункт в городе. Дальнейшие события происходили как обычно. На месте казни 2-й роты расстрелы также производились у цистерн. Прибывшие жертвы должны были, стоя на ногах или коленях лицом к цистерне, слегка перегнуться через её край. Затем их убивали выстрелом из пистолета или автомата, причём убитые падали в цистерну вниз головой. Если это не происходило, стрелки сталкивали их ногой или следующий на очереди сбрасывал вниз труп своего предшественника. Использовались также длинные шесты, чтобы в глубоких цистернах освободить больше места. Матери с детьми на руках становились на колени перед цистернами. Стрелки забирали у них детей, расстреливали сначала их, а затем матерей... Казнь длилась примерно три часа. В районе 2-й роты также было убито несколько сотен человек, как минимум 150 мужчин, женщин и детей.

[...]

В. 3-я рота:

...Была использована также 3-я рота под командованием гауптмана Беренстена (умер 12 сентября 1966 г.), причём не выяснено, действовала ли она вместе с 1-й и 2-й ротами или спустя день должна была убить оставшихся евреев Винницы... Рота на трёх или четырех грузовиках заблаговременно выехала из Бердичева в Винницу... Согласно ещё там произведённому распределению, подразделение, которое прибыло в Винницу в 8.00, под руководством своего командира действовало следующим образом:

1-й взвод взял на себя охрану и оцепление. 2-й взвод под руководством мейстера Бруки (погиб 6 августа 1944 г.) в качестве экзекуционной команды сразу поехал на место казни, 3-й взвод был сначала в резерве, а затем взял на себя охрану дороги, по которой производилась транспортировка, 4-й взвод готовил машины для вывоза жертв. Казнь происходила у ям и цистерн... в течение 2-3 часов. Среди жертв были мужчины, женщины и дети. Их точное количество не установлено, предположительно, убиты не менее 50 человек [...]

В начале октября месяца 1941 г. я с лошадью был выделен ехать с бригадой на ст.[анцию] Плисков за немцами. Приехал на ст. Плисков, т.е. со мной вместе ещё приезжали на 4-х подводах жители м. Плисков... Погрузил на свою подводу 22 человека немцев, как я позднее узнал, это были гестаповцы. Привезли их в м. Плисков в расположение плисковской райполиции. Один из гестаповцев, приехавший на моей подводе, приказал нам, всем подводчикам, на следующий день на этих же подводах к 6 часам утра приехать к райполиции.

Приехав на следующий день рано с подводами к плисковской райполиции, немцы из здания райполиции выпустили около 40 мужчин-евреев и, кроме того, ещё из здания, где в настоящее время помещается райком партии, забрали около 300 человек женщин, девушек-евреек с детьми. Женщин и мужчин соединили в одну колонну и под конвоем повели их на расстрел. На наших подводах ехали старики-мужчины и женщины с детьми, которые сами не могли идти. Всю эту колонну... немцы и ряд полицейских... с автоматами в руках конвоировали до места расстрела в Фрузинковский лес (салотопка) в 2-х км от м. Плисков.

Следуя до места расстрела, мужчины от женщин ушли на несколько сот метров вперёд, а женщины, идя с детьми (кроме того, большинство из них были разутые и раздетые), отстали от мужчин. Немцы за то, что они отставали в пути следования, избивали шомполами и прикладами автоматов.

Приведя мужчин-евреев на место расстрела, немцы приказали им лечь на землю вниз лицом, и они лежали в таком положении до тех пор, пока не подошли женщины с детьми. С приходом женщин немцы мужчинам приказали встать и потребовали от них деньги и золотые вещи, а женщинам с детьми метрах в ста от мужчин приказали лечь на землю вниз лицом, и женщины лежали в таком положении до тех пор, пока не расстреляли мужчин.

Отобрав у мужчин-евреев деньги, золотые вещи, всем мужчинам приказали раздеться до нижнего белья. Тех мужчин, которые уже разделись, немцы подгоняли к вырытой яме, и один немец-гестаповец в жёлтых очках из пистолета производил расстрел. Перед расстрелом расстреливаемому этот же немец приказывал встать над ямой на колени, и он ему из пистолета стрелял в голову. Расстреляли всех мужчин-евреев и потом начали таким же образом расстреливать женщин и детей-малышей, которых мать с собой приводила к яме, куда бросали трупы расстрелянных. Этот немец в жёлтых очках брал этого маленького ребёнка за волосы или же за воротник одежды, подносил его над ямой и другой рукой из пистолета убивал, стреляя ему в голову, и бросал в яму. Таким образом, были расстреляны все еврейские семьи, около 350 человек, первой партии. Во время этого расстрела произошёл такой случай. Когда расстреливали евреев, один из евреев по фамилии Хан Янкель, желая избавиться с женой от расстрела, заявил немцам, что у него есть золото. Один из немцев, сев с ним на подводу, съездил за золотом. Вернувшись обратно, забрал у Хана Янкеля золото, передал его офицеру, который руководил расстрелом. Последний приказал немцу в жёлтых очках, производившему расстрел, расстрелять Хана Янкеля вместе с женой, и он тотчас же был расстрелян...

Расстреляв первую партию, немцы в количестве 8 человек поехали за второй партией, и через некоторое время 8 немцев вместе с местной полицией м. Плисков привели под конвоем вторую партию еврейских семей - около 160 человек, где были одни пожилые женщины с детьми и молодые девушки, и таким же образом, как мною изложено, они были расстреляны.

Зарывали трупы расстрелянных евреев местные полицейские... они же конвоировали еврейские семьи на расстрел, охраняли их на месте расстрела, чтобы они не разбежались.

...Мне рассказывал бывший начальник полиции Пуголовкин, что за этот раз было расстреляно 513 человек еврейского населения.

Жили 227 евреев. Большое число евреев объясняется тем, что в этом населённом пункте находился лагерь ГПУ. Так как евреи представляли большую опасность для объекта, я направил гебитскомиссару предложение об эвакуации. Вследствие особо сложившихся обстоятельств, эвакуация была невозможной. Поэтому евреи 10 января 42 с 8.30 до 10.30 были прикончены...

11 января 42 в Стрижавке были арестованы ещё 12 евреев. Они были помещены в шталаг в Виннице и 12 января 42 будут расстреляны. Вследствие этой акции охраняемая территория стала свободной от евреев...^{65}.

Согласно распоряжению начальника немецкого «гестапо» с. Браилов оберфельдфебеля Графа^{69} и его помощников фельдфебелей Кречмар Вилли и Панек, во главе начальника полиции с. Браилова Баранчук Михаила, его помощников... с 12 на 13 февраля 1942 г. с помощью полицейских и гестапо гор. Винницы были произведены массовые расстрелы жителей-евреев с. Браилова. Жители села указанными лицами «гестапо» и полицией были силой выгнаны из домов на площадь, а кто не мог идти, того расстреливали в домах и даже в постели. Это я видел сам, когда полицейский Чернокнижник расстрелял в квартире гр-ку Гойхман. В то время, когда силой сгоняли жителей на площадь, один человек по фамилии Бас Моше спрятался на кожзаводе, но полицейский по фамилии Похалюк разыскал его, вывел и в переулке застрелил. В этот ужасный момент все прятались, кто куда мог, но я, как специалист-сапожник, не прятался, и мне разрешалось оставаться дома. Поэтому я мог наблюдать за всем, что происходило.

Кроме того, знаю, что за день до сбора евреев на площади полицейский Григорук договорился с одним гражданином по фамилии Хасис, что спасёт его от расстрела, если тот, т.е. Хасис, отдаст ему всё имущество. Хасис на это согласился и отдал Григоруку своё имущество, в том числе и корову. Но когда начались расстрелы, то семья Хасиса - жена и двое детей - по приглашению Григорука спрятались у него на чердаке, а сам Хасис болел и из квартиры пойти не мог. Тогда Григорук показал полицейскому Похалюку на детей Хасиса и велел их застрелить, а жену и самого Хасиса Григорук застрелил сам.

Когда выгоняли из квартир, то я лично видел, как Кобалюк вскочил в квартиру гр-на Шапиро и стал выгонять из неё жителей, но, так как они были уже пожилые и быстро собраться не могли, Кобалюк прикладом винтовки убил старика Шапиро, а жену его отвёл в колонну на площадь.

...На площади нас согнали 1500 человек, и начальник «гестапо» Граф объявил, что имеющиеся ценные вещи каждый должен сдать, а кто не отдавал, того полицейские во главе с начальником полиции Баранчуком расстреливали на месте. Я лично видел, как помощник начальника полиции Дубина шашкой рубил головы, а Кобалюк Антон, Григорук Афанас расстреливали на площади и отбирали ценные вещи.

Когда нас согнали на площадь, то один работник «гестапо», фамилии не знаю, стал зачитывать фамилии и велел отходить от общей колонны в сторону, в том числе и я отошёл в сторону, и нас, всего 260 человек, отправили в помещение полиции, где мы находились.

После насильного изъятия ценных вещей на площади всех погнали к яме за село, где опять начальник гестапо Граф объявил, что все должны раздеться догола. Кто не раздевался, того полицейские расстреливали на месте... Там же у матерей отбирали детей, бросали в яму и закапывали живьём. Кроме того, всю одежду собрали и увезли, а людей заставляли живыми заходить в яму, ложиться в ряд и поднимать головы. По головам стрелял один немец-палач, который был привезён «гестапо» специально для расстрела. Таким образом, все заходили в яму и группами были расстреляны. Некоторые оставались в живых и пытались выбраться из ямы, то полицейский Кобалюк расстреливал их...

Спустя три недели после этой казни, т.е. 27 апреля 1942 г., опять из домов были согнаны все жители на площадь, и опять таким же методом было расстреляно 430 человек. Но в этот раз я лично сбежал с площади...^{70}

По указанию бригадефюрера СС Томаса, должна быть немедленно проведена акция по чистке. Поэтому я прошу самым тщательным образом удостовериться, сколько евреев ещё занято на находящихся в тамошней сфере обоих объектах. Их надлежит немедленно подвергнуть особому обращению. Также и тех евреев, которые знакомы с еврейской рабочей силой. Я также обращаю внимание на то, что с предприятия Waldhof^{81} в настоящее время 16 евреев переведены в Винницу. Далее, надлежит немедленно распорядиться о переводе освободившейся украинской рабочей силы на работу в рейх. С освобождающейся [рабочей силой] следует поступать так же. По причинам безопасности эти мероприятия должны быть распространены на всех украинских рабочих, так или иначе задействованных на объектах. Об окончании отдельных акций, а также о всей акции, следует немедленно докладывать с указанием количества [лиц], охваченных обоими мероприятиями.

26 мая 42 в середине дня в ортскомендатуре состоялось совещание относительно проведения 27 мая 42 акции против евреев в Теплике, Терновке и Соболевке. В совещании, кроме здешнего ортскоменданта, г-на майора Хайнриха, зам. командира венгерского б-на и меня, также участвовал начальник здешнего поста жандармерии мейстер Дрекмейер. Было решено, что 1-я колонна (2 грузовика) под руководством мейстера Дрекмейера в 1. 30 отправляется от поста жандармерии Гайсин в Терновку и 2-я колонна (2 грузовика) с шуцманшафтами и подразделением венгерского б-на под руководством ортскоменданта, г-на майора Хайнриха, в 3.00 отправляется от поста жандармерии Гайсин в Теплик. Когда я с чиновниками СД в 3.00 на легковой машине (я находился на пути в Терновку) подъехал к посту жандармерии, г-н майор Хайнрих, который ожидал там со взводом венгерских солдат, заявил мне, что, по словам солдат, шутцманы уже уехали на одном грузовике. Мейстер Опитц, который при прибытии г-на майора Хайнриха стоял у забора поста жандармерии, заявил ему на вопрос, где же находится второй грузовик: «Я ничего не знаю об этом, мне ничего не сказали, я иду спать». Это свидетельствовало о том, что мейстер Опитц совершенно не беспокоился об отправке и вместе с тем об успехе всей акции. Когда я вошёл в здание поста жандармерии, он уже вновь находился в постели и очень неохотно выполнил мою просьбу позаботиться всё же о втором грузовике. После окончания акции в Терновке начальник поста жандармерии мейстер Дрекмейер уверял меня, что Опитц был им обо всём информирован. У меня самого сложилось впечатление, что мейстер Опитц преднамеренно ничего не хотел знать»^{89}.

Массовое убийство в м. Янове было 30 мая 1942 г. Ночью из Калиновки прибыл отряд немцев-гестаповцев, человек около сотни, окружили местечко, где проживало еврейское население, и с рассветом начали искать по квартирам еврейское население и сводить их в конюшню б.[ывшего] еврейского колхоза им. Кагановича. Сводили всех: мужчин, женщин, стариков, детей, матери на руках несли грудных детей. Для доставки больных, которые не могли ходить, были затребованы с колхозов подводы, а из села от украинского населения - люди с лопатами для рытья ямы и засыпки трупов. После того как была вырыта большая яма, немецкие палачи - некоторые верхом на лошадях, некоторые в легковых машинах, некоторые пешком - собранное еврейское население вывели из конюшни, окружили со всех сторон и повели к месту расстрела. Расстрел происходил приблизительно в 2 часа дня. В этот день погибло от рук немецких захватчиков около 800 человек. Не всё еврейское население было убито в первый день, т.е. 30 мая 1942 г. Через дня 3-4 в м. Янов прибыли гестаповцы снова и расстреляли приблизительно человек 100, в той самой могиле, где и в первый раз, но только под другой стеной ямы... Через дня 3-4 немецкие гестаповцы в третий раз прибыли в м. Янов, собрали последнее еврейское население, приблизительно 108-110 человек, и расстреляли его. Труп свидетеля последнего расстрела зарыт в общую могилу на еврейском кладбище. За три раза еврейского населения было расстреляно приблизительно 1008 человек^{93}.

...Во время, когда жильцов забирали с квартиры, сразу же на наружных дверях прибивались бумажки с надписями: «Вход воспрещён - расстрел». После всеобщего расстрела немецкая жандармерия вместе с мадьярами, прибывшими из Калиновки, делали массовый обыск квартир, разбивали печки, стены, находили одежду, другие вещи и обстановку. Самые лучшие вещи и одежду сразу машинами увозили в Калиновку, другие подержанные [вещи] свозили сначала в конюшню б. еврейского колхоза, а после тоже машинами вывезли в Калиновку^{94}.

В июне [правильно: мае] месяце 30 числа 1942 г. была произведена массовая облава в окрестностях м. Калиновка, Новый и Старый Пиков на еврейское население. В облаве принимали участие полицейские из местного населения..., переводчик жандармерии Гейн И. с участием жандармерии из немцев...

Ровно в четыре часа утра началась облава, где было задержано женщин, стариков и детей свыше 700 человек. Сбор производился в конюшне колхоза им. Молотова, задержали до 3-х часов дня, т.е. до момента подготовки ямы. После чего на конюшню прибыл лейтенант Ленгер, отобрал среди евреев квалифицированных работников - сапожников, кузнецов, портных и т. д. - 33 чел., которых посадили в камеру при жандармерии евреев, назвавших себя украинцами, несколько чел., тоже отобрали и посадили до выяснения национальности.

По приказанию начальника жандармерии Лобрина, остальных человек 600 под конвоем местных полицейских... стали конвоировать к месту расстрела, где ожидало 8 гестаповцев, прибывших из Винницы... Местной полицией, которая сопровождала, было оцеплено место расстрела, а гестаповцами было дано распоряжение населению раздеться догола. После чего один из гестаповцев по 5 чел. сводил в яму и ложил их лицом к земле, а два гестаповца из автомата расстреливали в головы.

Перед расстрелом люди кричали, плакали и просили оставить их в живых как невинных, но им отвечали, что ваше время прошло.

Таким порядком было расстреляно всё задержанное население... из них жителей м. Калиновка - 500 человек, из коих 12 коммунистов.

Из оставшихся людей для выяснения национальности была признана как украинка одна, а остальные также были расстреляны. А из оставшихся специалистов 33 чел. поместили отдельно в здания, оградили колючей проволокой и эксплуатировали рабским трудом, а впоследствии месяца через полтора расстреляли. Все вещи и ценности, изъятые у населения под видом помощи в/пленным, были вывезены в Германию.

...Вся жандармерия, полиция г. Казатина были собраны во двор жандармерии. Нас было около 30 человек... все мы были тут же вооружены русскими винтовками и по 10 шт. [ук] патронов; подъехало две закрытые немецкие автомашины, куда мы погрузились, и часов в 16 дня мы все под руководством [мейстера жандармерии] Мацика и лейтенанта немецкого Беренца [правильно: Беренс] и гебитскомиссара г. Казатин Штойделя и других гестаповцев-немцев, человек 30, которых я не знаю, т. к. накануне этого эти гестаповцы приехали из г. Бердичева Житомирской обл., уехали на оцепление жилого квартала в г. Казатине... Месяца за два до этого в указанном выше мною квартале было согнано всё не эвакуированное из г. Казатина еврейское население... Евреи, которые были поселены в указанный мною выше квартал - всего их было приблизительно 250 человек... на этом квартале жили месяца 2 или 3, а затем их всех по распоряжению гебитскомиссара Штойделя и начальника жандармерии Беренца перевезли на автомашинах в лагерь военнопленных, который находился за г. Казатин, в 1 км от города. В этом лагере были в то время военнопленные - 157 человек, и одну половину лагеря занимали они, а вторую половину занимали цыгане в количестве 20 человек, и к ним были перевезены евреи из квартала, о котором указано выше. В перевозке евреев принимали участие все полицаи в числе 30 человек, жандармы и гестаповцы, в то время когда мы оцепляли квартал, о чём я уже говорил выше. Все евреи в лагерь нами были перевезены с их вещами, но вещей много брать им не разрешалось, кроме как одежду, и кое-кому было разрешено взять постельную принадлежность. Остальные же вещи, мебель остались по квартирам, которые они занимали до отправки их в лагерь, а когда они были уже вывезены в лагерь, то им принадлежащие вещи, мебель - всё лучшее - было сразу забрано работниками гебитскомиссариата, а остальное было всё вывезено в дом, расположенный около лагеря, и в последующем растащено, т. к. охраны около них никакой не было.

Все евреи, которые были перевезены в лагерь, в последнем находились только одни сутки..., а на второй день лейтенантом жандармерии Беренцем мы в количестве 12 человек полицейских были вызваны в жандармерию и на автомашине уехали в лагерь, где находились евреи и цыгане... Кроме нас, ехали в лагерь одновременно с нами, но на отдельной легковой машине, гебитскомиссар Штойдель, начальник жандармерии Беренц и из гестапо около 20 человек и 10 чел. жандармерии.

Приехав в лагерь, Беренц расставил вокруг лагеря посты, и закрытая машина подъезжала к двери, куда садились около 50 чел. евреев и увозились за 1 км от лагеря и где расстреливались... В период, когда погружали евреев в автомашину, то гебитскомиссар Штойдель из этого количества отобрал более молодых евреев, и они были пока не расстреляны, а оставлены для работы.

Расстрел евреев - 250 человек - и 20 человек цыган производило гестапо, и как я присутствовал около той ямы, то было так: яма была вырыта в этот же день с утра арестованными, но не из числа евреев, а из граждан русских и украинцев из г. Казатина и сел Казатинского района, которые арестованы были за разные «преступления», как то невыход на работу и т.д.

После этого машина привозила примерно в 100 метрах от ямы, и обер-лейтенант Беренц давал команду раздеваться и по одному человеку направлял к яме, и когда раздетый подходил к яме, то гестаповец, стоявший около ямы, давал выстрел из автомата, и человек падал, и таким образом все, кроме 30 человек, в этот день были расстреляны.

В июне месяце 1942 г. я была возле своей квартиры, которая находилась вблизи польского кладбища, и видела, как в 9 часов утра пригнали советских граждан. Их было около 300 человек, всех возрастов. Из них выделили малолетних детей и престарелых стариков и старух, а человек 250 погрузили на автомашины и отправили в Калиновский лагерь на строительство аэродрома. Среди отправленных было большое количество больных, из которых часть умерла по дороге. Таким же способом гоняли людей ещё два раза.

10 июня 1942 г. в 8 часов утра в четвёртый раз собрали всё население райцентра Уланова и с. Сальницы. В Сальнице забрали даже двух тифозно больных, а также больных, которые не могли ходить, их положили на подводы и подвезли к месту расстрела. В этот день население вышло без сопротивления, думая, что их отправят на работу, а остальных - больных - отпустят.

В 9 часов утра начался массовый расстрел людей на польском кладбище. Возле могилы заставляли людей раздеваться, сойти в могилу, которая была заготовлена ночью, приказали ложиться лицом вниз в ряд. Палач из автомата расстреливал людей в затылок. Когда ряд был заполнен, приказывали ложиться во второй ряд. Расстрел продолжался до двух часов дня, и в этот день было убито больше 900 человек. Я видела, что после их расстрела везли на трёх подводах одежду убитых. Могила представляла собой большой глубокий кагат более 30 метров длины. Такой расстрел повторился ещё два раза. Первые два раза выезжала команда СС, а остальных разы расстреливала местная жандармерия.

15 июня ко мне подъехали на велосипедах полицай Царенко и начальник жилотдела райуправы, мастер, и приказали мне как санврачу принять необходимые меры, поскольку трупы плохо закопаны и слышался трупный запах. Я выдала хлорной извести, которой присыпали яму и сверху покрыли землёй...

Во второй половине дня 3 июля 1942 г. были переданы немецким властям в Браилове 247 евреев. Они были казнены в 18.30 восточнее Буга^{100}.

За сутки до расстрела Андрусев приказал мне организовать усиленную охрану гетто. Что мною и было сделано. Я выделил дополнительное число полицейских. На второй день после этого Андрусев дал мне второе распоряжение - выставить вокруг лощины за еврейским кладбищем посты, в эту лощину никого из местных жителей не пропускать. В тот же вечер на то место подъехало несколько автомашин. Андрусев тогда на этих машинах привёз гражданских лиц и под освещение фар автомашин заставил гражданских лиц копать ямы. По моему мнению, ямы копали жители близлежащих населённых пунктов. Ночью я подходил к этому месту и видел вырытых две длинных ямы... К рассвету ямы были вырыты и люди, их копавшие, ушли...

...Когда рассвело и солнце поднялось уже высоко, я увидел, как из гор. Бар по дороге ведут очень много еврейских граждан под охраной вооружённых полицейских и немцев... Вблизи от ям людям приказано было остановиться и снимать с себя всю одежду... Раздетых донага людей группами загоняли в яму, где автоматчик-немец одиночными выстрелами убивал людей. Возле этого автоматчика-немца находился всегда Андрусев, когда он с немцами и незнакомыми мне полицейскими загонял людей в яму. В этих случаях Андрусев помогал немцу убивать людей. Немец стрелял в людей из автомата, а Андрусев - периодически из пистолета... Когда в яме убьют они партию людей, то Андрусев выходил из ямы и брал очередную группу людей и совместно с карателями-немцами загонял их в яму. Если люди упирались, не хотели идти в яму, то Андрусев толкал их руками и ногами или прямо подтаскивал к краю ямы и сбрасывал их живыми в неё. Ему в этом помогали несколько полицейских... В яму на расстрел вместе со взрослыми людьми Андрусев толкал и детей старшего возраста. Детей малого возраста, которых можно было поднять, не расстреливали. Их живыми бросали в яму. Я видел, как Андрусев несколько раз брал в руки таких детей, поднимал их над собой и с размаха бросал их в яму. Детей-подростков, которых нельзя было поднять, Андрусев хватал за руки, за шею или за другие части тела, тащил их по земле и также сбрасывал живыми в яму... В процессе расстрела Андрусев ходил по краю ямы, в которой лежали убитые, раненые и живые граждане еврейской национальности и стрелял из пистолета в людей, которые ворочались, двигали руками или ногами, или пытались встать на ноги... Расстрел людей продолжался с утра и до часов 3-4 дня...

Спустя три-четыре недели после этого расстрела ко мне на дом пришёл полицейский Вознюк и сказал, чтобы я немедленно, по приказанию Андрусева, явился в село Ивановцы, где ожидал меня Андрусев... Я сразу же пошёл в село Ивановцы, что в 3-х километрах от города Бара. Пройдя по дороге в сторону Ивановцев километра полтора, я увидел подводу Андрусева. Когда я подошёл, то на подводе был Андрусев, один немец, и возле них было около 4-5 человек полицейских... Возле подводы недалеко была яма. На краю её стояло 4 или 5 человек. В моём присутствии немец их расстрелял. Стрелял также и Андрусев, но после того, как выстрелит немец... После того как люди были расстреляны, я пошёл в Бар. Того же дня в полиции я спросил у полицейского Колодия Михаила, куда его посылал Андрусев перед этим за день. Колодий мне ответил, что они с Андрусевым ходили на погранпост (условная граница между немцами и румынами), забрали там 8 или 10 человек задержанных евреев, отвели их под село Ивановцы, и там немец их расстрелял. А раненых Андрусев достреливал. То есть, Колодий мне рассказал о том случае, очевидцем которого я был и показал выше...

...Приехало на машине около 8 немецких палачей..., по указанию которых начальник районной полиции Хотнянский и начальник районной жандармерии немец Лепах вызвали всех полицейских с участков в Мур.-Куриловцы. Когда съехались все полицейские с участков, в один из дней, примерно в 12.00 дня, по указанию этих 8 немецких палачей, все полицейские Мур.-Куриловецкой районной полиции, работники жандармерии, в том числе и я, окружили дома, в которых проживало еврейское население, и начали мы все это еврейское население со всеми их семьями арестовывать и выводить в одно место на шоссейную дорогу. Когда всё еврейское население было нами согнано на шоссе, немцы из числа собранного еврейского населения евреев-специалистов с их семьями отобрали и отпустили, а всех остальных граждан еврейской национальности, больших и малых, в количестве до 1000 человек полицейские и жандармы увели из м. Мур.-Куриловцы к заранее приготовленным около соснового леса ямам для расстрела...

Когда советских граждан привели к ямам (они были метрах в 10 от дороги), то их отвели от дороги в правую сторону и недалеко от ям посадили их на поле... У ям советским гражданам сказали, чтобы они раздевались донага, что они и выполнили. Затем Хотнянский, Мостовой и Андрусев советских граждан, раздетых донага, группами по несколько человек (пять, шесть) заводили в ямы, где их начал расстреливать начальник Мур-Куриловецкой жандармерии. Расстреливал он из автомата одиночными выстрелами, а иногда были слышны очереди выстрелов из автомата. Самого расстрела в яме не было видно, так как края ям скрывали людей полностью, а были слышны только выстрелы. Кроме начальника жандармерии, советских граждан расстреливали также начальник Барской окружной полиции Андрусев и начальник Мур-Куриловецкой районной полиции Хотнянский, которые также заходили в ямы и расстреливали там людей. Я не видел, чтобы [начальник полиции в селе Снитков] Мостовой спускался в ямы, но он вместе с Хотнянским и Андрусевым находился около ям, подводили людей, раздетых донага, к ямам, а кто не хотел идти, то они толкали их ногами и прикладами, а Андрусев - я видел, - бросал живыми детей в яму. На месте расстрела был шум, крики, плач женщин и детей. Женщины рвали на себе волосы. Было жутко стоять и смотреть на эту зверскую бесчеловечную расправу...

Помню, что часть советских граждан побежали с места расстрела, пытаясь скрыться, и по ним открыли стрельбу немцы и полицейские. У меня была винтовка, но я не стрелял. Полицейские Шевчук Пётр и Гладкий Прокоп говорили тогда, что они стреляли в евреев, и Шевчук хвастался, что он убил два или три человека. Тогда были разговоры, что часть советских граждан убежала и скрылась в лесу...

Помню, что недалеко от ям, с противоположной стороны дороги, стояло тогда несколько подвод, которые к месту расстрела ехали за колонной и на эти подводы ещё дорогой складывали полицейские вещи, которые граждане из колонны бросали на дорогу, а полицейские поднимали и ложили их на повозки...

...Я, как секретарь Ярышевской райполиции, получил от [начальника Барской окружной полиции] Андрусева директиву о составлении списков на лиц еврейской национальности... Старший еврейской общины Кессельман Борис (умер), по распоряжению начальника полиции Колесникова, составил список, в котором было записано 364 человека еврейской национальности. После составления списка в Ярышев прибыл Андрусев, и ему Колесников доложил о выполнении его приказа. Здесь же Андрусев сказал, что через пять дней еврейское население будет расстреляно. К этому дню нужно всем полицейским быть наготове. Он также сказал нам, полицейским, день расстрела еврейского населения, предупредил, чтобы была подготовлена яма и что ко дню расстрела он прибудет сам с полицейскими из г. Бара и м. Мур.-Куриловец... Спустя пять дней в Ярышев приехал Андрусев. Вместе с ним на 5 грузовых автомашинах приехало много полицейских из гор. Бар и м. Мур.-Куриловцы. Приехали они в полдень. По распоряжению Колесникова полицейские Ярышевской полиции были созваны в полицию до прибытия Андрусева с полицейскими. С их приездом дома в центре Ярышева, в которых жили еврейские граждане, были оцеплены. Андрусев приказал Колесникову расставить полицейских, чтобы не допустить побега евреев на территорию, оккупированную румынскими войсками. По приказанию Андрусева, полицейские ходили по домам и выгоняли из них еврейское население на площадь. Там, на площади, были отобраны специалисты (портные, сапожники), примерно 35-40 человек, и завели их обратно в гетто. А остальных еврейских граждан под конвоем полицейских... повели на расстрел на кладбище, где была вырыта накануне большая яма, которую приготовили местные жители. Я с полицейским Гораном Марком Ивановичем (он был заместителем Колесникова) заставлял население копать яму...

На месте расстрела Колесников приказал евреям раздеваться догола. Нагих загоняли в длинную яму-траншею по три человека, ложили их вниз лицом и там убивали из огнестрельного оружия - из автоматов. На месте расстрела я стоял в оцеплении и по приказанию Колесникова должен был стрелять, кто попытается бежать от ямы. Я находился в оцеплении в 5-10 метрах от ямы. Мне было хорошо видно, как проходил расстрел людей. Их стреляли поочерёдно два немца в форменной военной одежде, двое мужчин в гражданской одежде, а также Андрусев и [начальник Мур. -Куриловецкой полиции] Хотнянский. Все эти шесть убийц находились на краю ямы и стреляли в людей, которые ложились вниз лицом. Андрусев и Хотнянский поочерёдно стреляли в людей очередью из автомата. Под конец расстрела я видел, как Андрусев стрелял в еврейского мальчика, подброшенного в воздух над ямой. Андрусев стрелял в мальчика из пистолета. Кто подбросил вверх мальчика, я не заметил...

Процесс расстрела длился часа два-три. Всего было расстреляно 346 человек...

Когда еврейских граждан подвели к яме, то приказали мужчинам отделиться от женщин с детьми и сесть на землю. Немец, а затем Колесников приказали еврейским гражданам раздеваться догола. Люди стали ещё сильнее плакать и громко кричать, но все же команде подчинялись - снимали с себя одежду. По приказанию немца, раздетые еврейские граждане поднимались и шли в яму на расстрел... Людей расстреливали непосредственно в яме из окопа, вырытого возле угла ямы, у её входа. В яму загонялись по три-четыре человека. Вначале расстреливали людей два немца поочерёдно. Один из них стрелял, а второй отдыхал возле легковой автомашины и пил шнапс. Затем первый шёл к машине пить шнапс (водку), а второй немец шёл к яме и из окопа расстреливал очередные партии еврейских граждан. Вслед за немцами, когда они уже были пьяные, людей расстреливали поочерёдно Хотнянский, Колесников и Андрусев, и также вместе с немцами пили шнапс и закусывали. Я видел, как Андрусев заходил в окоп и расстрелял три партии еврейских граждан... После Андрусева таким же образом расстреливал людей Хотнянский. На моих глазах Хотнянский расстрелял тоже три партии еврейских граждан, в каждой из них было по три-четыре человека. К убийству людей причастен и бывший начальник Ярышевской райполиции Колесников. Он два раза заходил в окоп и убил две партии еврейских граждан...

Кроме расстрела людей в яме, Андрусев также у края ямы убил Сельцер, которая держала на руках двухлетнего ребёнка и хотела что-то сказать Андрусеву. Её слова я не расслышал. Я видел, как Андрусев оттолкнул её от себя и показал рукой вход в яму. Она хотела ещё что-то ему сказать. Тогда Андрусев взял у немецкого солдата карабин и толкнул Сельцер прикладом в спину, а затем выстрелил в её спину из карабина. Сельцер упала с ребёнком возле ямы, а Андрусев столкнул её вместе с плачущим ребёнком в яму...

Расстрел людей закончился под вечер. После расстрела Колесников рылся в одежде расстрелянных, находил в них ценности - часы, кольца, золотые монеты - и бросал их в хозяйственную сумку, которую забрал немец. Ценности в одежде искали также Капацин Пётр Карпович, Горан Павел, Песько Пука и другие полицейские...^{112}

...Я получил указание от [гебитсфюрера жандармерии] Петриха и [начальника поста жандармерии в Баре] Шульца усилить охрану гетто, а также, чтобы полицейские были собраны утром рано в полицию. Петрих и Шульц мне прямо сказали, что утром поведём людей из гетто на расстрел. Всё это я выполнил. Утром в полицию были собраны полицейские Барской полиции и полицейские с сельских полицейских участков. Тогда было оцеплено гетто, еврейское население из домов было выгнано на улицу... Затем людей отвели на площадь стадиона городского, там построили в ряды, всех обыскали, тогда им перед этим ещё в гетто сказали, чтобы они оставили на территории гетто все свои ценности и вещи, и они это выполнили. На стадионе людей построили в колонны и под охраной полицейских и немцев повели из гор. Бара по направлению с. Ивановцы, отвели на два-два с половиной километра, свернули вправо, отвели примерно на полкилометра от дороги, подвели к имевшимся там большим ямам, где их и расстреливали. Граждане некоторые сидели, некоторые стояли недалеко от ям. Им также приказали раздеваться догола, затем группами по 4-5 человек брали, вели в ямы, где и расстреливали... Советских граждан расстреливали всё те же немцы Клан, Шульц, Геринг, Шварц и четыре немца из СД (их я не знаю). Я, а также полицейские Краевский, Кеба, Гайдамака, Воскобойник заставляли людей раздеваться, идти в ямы, а кто не хотел, толкали их. Кроме того, Кеба, Краевский, Гайдамака, Воскобойник, когда людей стали расстреливать на краю ям, то они также расстреливали людей наряду с немцами. Я людей там не расстреливал, а руководил полицейскими, стоявшими в охране места расстрела и которые были около ям...

Под конец расстрела немцы отобрали из советских граждан человек 12-15 молодых женщин и девушек и их оставили для развлечения, как я потом узнал, ибо их отвели в помещение, где немцы устраивали бал после расстрела...

...Там, на поляне, было вырыто пять длинных ям. В двух ямах были расстреляны люди и уже до нашего прихода присыпаны небольшим слоем земли. Земля в этих ямах шевелилась. Из них вытекала кровь. А в двух ямах происходил расстрел... Возле этих ям стояли немец в чёрном резиновом переднике, Андрусев - в белом переднике из клеёнки, полицейский Цюпенко - в цветном переднике из материи. Немного в стороне от них стоял полицейский Брушницкий Николай. В стороне от ям стояли полицейские. Их было много. Они оцепили место расстрела и не допускали побега обречённых на смерть людей. Возле ям было несколько немцев. На месте расстрела людей стоял людской крик, плач, люди прощались друг с другом, некоторые рвали на себе волосы. Перед расстрелом у ям людей заставляли снимать с себя всю одежду, и их нагими подводили по 5-8 или 10 человек к яме и расстреливали с краю её. Убитые падали в яму... Людей у ямы расстреливали из автоматического оружия... Стреляли из него в людей поочерёдно немец, Андрусев и Цюпенко... Андрусев, Цюпенко и немец расстреливали только взрослых...

Я видела, как во время расстрела к этим ямам на двух грузовых автомашинах подвезли на расстрел много людей, мужчин и женщин украинской национальности. [Полицейские у ям] говорили, что это привезли партизан, комсомольцев, членов партии...

Во время расстрела людей я слышала, как Андрусев кому-то говорил, что на малых юдов жалко тратить пули, их надо бросать в яму живыми. Я видела, как он взял с материнских рук маленького голого ребёнка и об рельсу переломил ему позвоночник, а затем бросил в яму. Затем он вторично силой вырвал у другой матери ещё одного маленького раздетого ребёнка, переломил ему об рельсу позвоночник, а затем бросил в яму. Вслед за Андрусевым таким образом стали детям ломать позвоночники и бросать их в яму полицейские Колодий Михаил, Цюпенко, Брушницкий Николай... и другие полицейские... Детям позвоночники переламывали о рельсу, приставленную к заднему открытому борту двух автомашин.

Во время расстрела немец сказал Андрусеву по-немецки, что нужно оставить 20 молодых женщин для развлечения. Его разговор я поняла. Из общего числа ещё не расстрелянных людей отобрали только 16 молодых женщин и девушек. В этом числе оказалась и я. Нас, 16 человек, заставили обратно одеться и от ям полицейские Брушницкий, Колодий и два незнакомых полицейских повели в гор. Бар, в двухэтажный дом возле госбанка. Когда нас уводили от ям, то там расстрел ещё продолжался. Когда нас привели в указанный двухэтажный дом (его сейчас нет, он разрушен), то нам немец приказал донага раздеться. Через некоторое время в этот дом приехали под вечер Андрусев, Коливеприк - староста Барского района и несколько немцев. Андрусев завёл меня в одну из комнат и на койке изнасиловал меня. До этого случая я была девственница. В этой же комнате на другой койке Коливеприк хотел изнасиловать 15-летнюю девочку по имени Клара, но раздумал, увёл её от нас в другую комнату. После полового акта Андрусев вышел из комнаты, сказал мне одеться. Когда я оделась и стояла в коридоре, то ко мне подошёл пожилой мужчина и по-украински сказал мне, что он фольксдойч, знает, что приведённых вместе со мной в этот дом женщин расстреляют, что у него есть такая же дочь, как и я, поэтому ему жалко меня. Он сказал, чтобы я зашла в кладовку, где он закрыл меня, накинув на меня разные мешки и тряпки. А поздно вечером этот фольксдойч вывез меня на подводе со двора этого двухэтажного дома...^{122}

...Увидела впереди себя идущих Андрусева и Левину, и впереди их шли двое детей дошкольного возраста... Когда они ещё шли, то я видела каких-то двух мужчин впереди Андрусева, которые стояли возле ямы с лопатами. Не доходя до них, Андрусев махнул им рукой уходить, и мужчины ушли в сторону г. Бар. Андрусев с Левиной сели, не доходя ямы. Я вынуждена была спрятаться в канаве недалеко от жомовых ям... Находилась я недалеко от Андрусева с Левиной и их хорошо видела из укрытия. Андрусев с Левиной долго сидели, разговаривая о чем-то, детей они отослали в посадку деревьев, и они ушли. Андрусев, как я видела, совершил половой акт с Левиной. Потом он позвал детей, и последние пришли из посадки деревьев. После этого Андрусев с Левиной и детьми пошёл в сторону ямы и, дойдя до неё, они остановились, и я услышала один выстрел. Выглянув из канавы, я увидела, что Андрусев ногой столкнул труп Левиной в яму. Куда девались дети, я не знаю и не видела, но выстрел был только один. Андрусев, взяв лопату, засыпал яму и ушёл в город Бар.

... Андрусев с Левиной сожительствовал ещё до этого. Об этом в гетто знали многие жители... Задолго до второго расстрела людей я от своего отца узнала, что Левину Андрусев отправил на территорию, оккупированную румынскими войсками... Потом её (Левиной) долго не было, а затем она обратно появилась в гетто, и люди в гетто говорили, что раз Андрусев взял обратно Левину в гетто, то расстрела скоро не будет, но вскоре после этого я видела, как Андрусев сам убил Левину...^{123}

...Утром собрали всех полицейских Мур.-Куриловецкого района, окружили гетто, вывели всех лиц еврейской национальности, построили их колонной, которая была длиной более 300 метров, и всех увели к месту расстрела, который проходил около села Попово (ныне Раздольное) Мур.-Куриловецкого района...

Когда мы пришли по шоссейной дороге к селу Попово (я тогда шёл впереди колонны вместе с Виклюком Дмитрием, который являлся секретарём Мур.-Куриловецкой полиции), то повернули с шоссейной дороги в правую сторону, отвели колонну метров примерно на 200-500, остановили колонну и всех лиц еврейской национальности посадили на землю; некоторых мужчин, человек около 70, отвели от остальных на небольшое расстояние и посадили на землю отдельно от основной массы. Там же на некотором расстоянии была большая яма длиной примерно 15-20 метров, шириной примерно 5-6 метров, глубиной около трёх метров.

Когда мы пришли с колонной, то недалеко от ям около повозки стояли Андрусев, Хотнянский, комендант жандармерии Лепах и два или три немца (кто они, я не знаю). Потом к ним подошли Мостовой Леонид, Бондарь Гавриил, Гречух Иван, Колесников (имя, отчества не знаю) - начальник Ярышевской районной полиции, и заместитель Колесникова... Всех полицейских поставили в оцепление вокруг места расстрела с трёх сторон с целью предотвращения побега еврейского населения... Я упустил ещё сказать, что полицейские Ярышевской районной полиции во главе с начальником полиции Колесниковым из Ярышева привезли все еврейское население, которое с этой же колонной привели к месту расстрела.

Расстрел начался так. Всех евреев заставили раздеться догола, их вещи обыскивали и бросали на кучу в сторону, вернее, вещи даже не обыскивали, а просто бросали на кучу. Лиц еврейской национальности, раздетых догола, по пять человек подводили к яме, командовал этим Хотнянский, затем их заводили в яму, где и расстреливали. Расстрел начал начальник жандармерии Лепах, который расстрелял несколько партий по пять человек. Расстреливал из автомата с рожковым диском одиночными выстрелами. Расстреляв несколько партий, Лепах вышел из ямы, отдал автомат другим, которые продолжали расстрел. Кроме Лепаха, расстрел производили два или три немца (кто они, я не знаю) и Андру сев, но в какой очерёдности - я не помню. Помню, что Андрусев, Лепах и указанные немцы заходили в яму, сменяя один другого, где из автомата одиночными выстрелами расстреливали заведённых в яму лиц еврейской национальности... Хотнянский, Мостовой и Колесников ходили вокруг лиц еврейской национальности, заставляли их раздеваться и вели их к яме, заставляя быстрее подходить и заходить в яму...

Через некоторое время после начала расстрела мужчины еврейской национальности, сидевшие отдельно от остальной массы евреев, что-то зашумели и часть из них бросились бежать от места расстрела... Когда начался побег примерно 10-15 лиц еврейской национальности, то Хотнянский Григорий выхватил у кого-то из полицейских винтовку и начал стрелять по убегающим и побежал догонять их. Одновременно по убегающим открыли огонь и немцы... При этом большинство из пытавшихся бежать были сразу же задержаны стоявшими в оцеплении полицейскими и возвращены к месту расстрела, а примерно три человека из них прорвались через оцепление и побежали в лощину по направлению к ставку с водой. Туда же за ними побежал и Хотнянский, стреляя в убегавших, а также за ними, помню, побежал полицейский Колёсник Иван... Колёсник Иван через некоторое время возвратился к месту расстрела и продолжал стоять в оцеплении, а потом возвратился и Хотнянский. Через один или два дня после этого я от кого-то (от кого - не помню) слышал, что один из убегавших евреев был убит на берегу ставка...

...Везли нас на 8-9 пароконных подводах. На каждой подводе сидело 5-6 человек еврейских граждан, по одному немцу и вооружённому полицейскому. Они нас охраняли. За день до вывоза из Ярышева еврейских граждан арестовали, и всю ночь мы содержались под стражей в Ярышевской полиции... Из Ярышева нас вывезли рано утром. Ехали мы по шоссейной дороге в сторону м. Мурованые Куриловцы. Я догадывался, что нас везут на расстрел, а не на работу. Поэтому меня не покидали мысли о побеге. Я говорил Подлубному Григорию, Гольшмиду Эйберу, Лейзенбуху Киве, ехавшим со мной на подводе, убежать из-под конвоя и спастись, но они меня не поддержали, верили немцам, что нас везут в Вар на работу, а не расстреливать. Под м. Мур-Куриловцы я соскочил с подводы, перескочил через каменный забор и скрылся в саду. Со мной никто не убегал. Немцы и полицейские меня не преследовали...

Где ранее расстреливали еврейское население, так как там ещё будут расстреливать евреев, а мы должны закопать трупы расстрелянных... Когда я туда пришёл, то около ямы уже было примерно 40-50 человек мужчин, женщин и детей еврейской национальности, которые уже раздевались, снимая с себя всю одежду. Эти еврейские граждане были окружены полицейскими и немцами. Там же был немец-агроном, которого называли по фамилии Веллер, и немецкий комендант Мур.-Куриловецкой жандармерии... Когда все граждане еврейской национальности разделись догола, то Веллер и ещё два или три немца брали по пять человек евреев, которых подводили к яме, ставили на краю ямы лицом к яме, а сзади к ним подходил комендант Мур.-Куриловецкой жандармерии и из автомата с рожковым магазином очередью стрелял в советских граждан - и они падали в яму... После их расстрела нас заставили засыпать трупы расстрелянных граждан землёй... Там же, недалеко от ямы, стояло 4 или 5 подвод, которые после расстрела подогнали к куче одежды, погрузили её на эти подводы, и подводы поехали в Мур.-Куриловцы...

...Когда расстрел граждан закончился, то один из немцев нашёл одного мальчика еврейской национальности лет 6-7, который как-то отошёл к подводам и там находился. Немец привёл этого мальчика к яме, где Веллер винтовкой зацепил его за хлястик пиджачка и таким образом поднял его на стволе винтовки и сбросил в яму, а комендант жандармерии выстрелил в него и убил в яме^{126}.

Ночью пришли румынские жандармы. Мы знали, что нас ждёт смерть, а трехлетний ребёнок безмятежно спал. Я его разбудила, дала ему игрушку - медвежонка - и сказала, что мы едем в гости к его двоюродному братику.

Нас повезли в Тульчинский уезд на каменоломню. Там мы пробыли 10 дней почти без еды, варили борщ из травы. Вместе с нами отправили умалишённых из еврейской больницы, их не кормили, и они душили друг друга. Потом нас перевели в Четвертиновку, так как на каменоломню прибыла новая партия евреев из Черновиц.

Всех разместили в сёлах Тульчинского уезда - в конюшнях и свинарниках. Вили, издевались. В середине августа приехали немцы, вызвали всех и спросили, хотели бы мы работать. Они сказали, что возьмут нас на работу и будут хорошо кормить.

13 августа прислали грузовики, приехали две легковые машины с немецким начальством из Винницы. Стариков, больных, матерей с грудными детьми и многодетных отделили, работоспособных и матерей с одним или двумя детьми погнали пешком.

Мы перешли через реку Буг. Там разделили навеки людей. Многие мужья остались без жён, дети без родителей или наоборот... Нам повезло: мы оказались вместе - я, муж и Шура. Мы прибыли в Немиров. Там был лагерь для местных евреев - их было человек 200-300, все молодые и здоровые (остальные были уже убиты). Нас привезли к ним во двор, мы просидели ночь, а на рассвете показались Немировские евреи в лохмотьях, с ранами на босых ногах. Когда они увидели наших детей, они стали кричать и плакать. Матери вспоминали своих замученных малюток. Мы с трудом верили их рассказам. Один рассказал, что убили его жену и трёх детей, другой - что у него убили родителей, братьев и сестёр, третий - что замучили его беременную жену.

К утру возле лагеря собрались украинцы. Мой ребёнок выделялся золотыми волосами и голубенькими глазёнками. Он всем нравился, и одна украинка предложила мне, что она его усыновит: «Всё равно вас убьют, жалко ребёнка, отдайте его мне». Но я не могла отдать Шуру.

В три часа дня нас перевели в наш лагерь. Когда мы к нему приблизились, ещё больший ужас охватил нас. Это было здание старой синагоги, полное перьев от разодранных подушек.

Всюду валялись кофточки, детские туфельки, старая посуда, но больше всего было перьев. Оказалось, что в эту синагогу немцы согнали Немировских евреев и отсюда повели их на казнь. Хорошие вещи забрали, а старые остались. В подушках искали золото и потому разорвали их. Нас окружили колючей проволокой и заперли. Приезжали полицмейстер Гениг [Ениг] и его помощник «Крошка».

Вечером пригнали к нам стариков, больных и детей, которых румыны отказались оставить на их стороне. Это было страшное зрелище...

20 августа утром устроили перепись: отобрали работоспособных, человек 200, оставались ещё 100 стариков и больных, 60 детей. Полицмейстер Гениг, улыбаясь, сказал: «Ещё один нескромный вопрос - кто из женщин в положении?» Назвалась Блау, женщина на восьмом месяце, мать пятилетнего ребёнка. Он её записал, потом всем приказал собраться, идти без детей на работу. Оставались только матери с грудными детьми. Я решила - пусть застрелят, а Шуру я не оставлю. Я стою с ним. Ко мне подошла молодая женщина в слезах и сказала: «У меня ребёнок десяти месяцев, я боюсь остаться, чтобы меня не застрелили». Я ей предложила, чтобы она оставила ребёнка мне.

Я осталась в лагере. Другие уходили работать на шоссе и возвращались, когда уже смеркалось. Запрещалась всякая связь с населением. Выдавали раз в день гороховую похлёбку без соли и без жиров и 100 г хлеба. Дети умирали от голода. На счастье, некоторые украинки бросали детям немного фруктов и хлеба. Я, как единственная смыслящая в медицине (по образованию я провизор), была назначена врачом лагеря и имела возможность иногда ходить в аптеку и украдкой приносила детям немного еды. Это была капля в море. Люди работали как рабы, не могли даже помыться, чуть что - палка. Стражники напивались и ночью избивали всех. Немецкое начальство забирало все пригодные вещи. 6 сентября адъютант полицмейстера проверял нас. Он подозвал меня, чтобы помочь ему разобрать имена. Шура заплакал, я ему рукой показала, что нельзя стоять рядом со мной. Немец заметил и сказал: «Пусть ребёнок подойдёт к своей мамочке».

13 сентября в два часа дня подъехала машина: полицмейстер Гениг, «Крошка» и его помощник-украинец, которого звали «Вилли». Они объявили, что 14 сентября все дети и нетрудоспособные будут направлены в другой лагерь, чтобы «не мешать работать». Они составили списки больных, стариков и детей. Остальных осматривали, как лошадей. Кто не бодро шёл или чем-либо не понравился, попадал в чёрный список. Мы поняли всё. Муж схватил Шуру, зажал ему рот и перелез через проволоку. В дом его не впустили, но оставили в огороде.

Ночь с 13 на 14 сентября. Большое двухэтажное здание синагоги. Света не было. У некоторых нашлись огарки, зажгли их. Каждая мать держит на руках ребёнка и прощается с ним. Все понимают, что это - смерть, но не хотят верить. Старый раввин из Польши читает молитву «О детях», старики и старухи ему помогают. Раздирающие душу крики, вопли, некоторые дети постарше стараются утешать родителей. Картина такая страшная, что наши грубые сторожа и те молчат.

14 сентября. Людей подняли до рассвета, погнали на работу, чтобы они не мешали... Я тоже пошла. Я не знала, что с мужем и ребёнком - живы они или попали в лапы убийц.

Некоторые матери пошли на работу с детьми, некоторые старухи принарядились и тоже пошли на работу, пытаясь уйти от смерти.

Эсэсовцы тщательно осматривали ряды, извлекали всех детей. Шесть матерей пошли на смерть со своими детьми - они хотели облегчить детям последние минуты. Сура Кац из Черновиц (муж её был на фронте) пошла на смерть с шестью мальчиками. Вайнер пошла с больной девочкой, Легер, молодая женщина из Липкан, молила палачей, чтобы ей разрешили умереть с её двенадцатилетней дочкой, красавицей Тамарой.

Когда мы шли на работу, мы встретили машины со стариками и детьми из лагеря Чуков и Вороновицы. Мы видели издали, как машины останавливались, как стреляли. Потом палачи рассказывали, что заставляли обречённых раздеться догола, грудных детей бросали живыми в могилы. Матерей заставляли смотреть, как убивали их детей.

В лагере Чуков находился наш приятель из Единец, адвокат Давид Лернер с женой и шестилетней девочкой, а также родителями жены - Аксельрод. Когда в сентябре убивали детей, им удалось спрятать девочку в мешок. Девочка была умная и тихая, и она была спасена. В течение трёх недель отец носил девочку с собой на работу, и ребёнок всё время жил в мешке. Через три недели наш зверь «Крошка» приехал забирать хорошие вещи. Он подошёл к мешку и ударил его ногой. Девочка вскрикнула и была раскрыта. Дикая злоба овладела палачом, он бил отца, бил ребёнка и забрал у них все вещи, оставив всю семью почти без одежды. Всё-таки девочку он не убил, она осталась в лагере и всю зиму прожила в смертном страхе, ожидая каждый день смерти. 5 февраля при второй «акции» девочка была взята вместе с бабушкой. Безумный страх овладел ребёнком, она так кричала всю дорогу на санях, что детское сердечко не выдержало и оборвалось. Бабушка принесла ребёнка к роковой яме уже мёртвым. Мать, узнав об этом, сошла с ума, её расстреляли, вскоре убили отца - так погибла вся семья.

Когда вечером мы вернулись в лагерь, было тихо и пусто, как на кладбище. Вскоре приехал полицмейстер и вызвал меня. Он спросил, где я была и где теперь мой ребёнок. Я ответила, что была на работе, а где мой ребёнок - это он знает лучше меня. Он ничего не сказал, уехал.

Ночью вернулся муж. Он оставил ребёнка у одной украинки Анны Рудой, и та обещала найти ему пристанище. Мы успели кинуть ей все наши вещи через ограду, и ребёнок был на время обеспечен. На другой день явился «Крошка», обыскал погреб, чердак - повсюду искал моего мальчика. «Твоего блондинчика не было на машине, - сказал он мне. - «Я хорошо знаю твоего мальчика». - Он его заметил, когда была перекличка...

Анна Рудая передала моего ребёнка Поле Медвецкой, которой я навеки обязана. Шесть месяцев она его берегла, как зеницу ока...

Он называл её мамой и очень любил.

21 сентября нас перевели в с. Бугаков. Там был другой немецкий комендант, но он подчинялся Немировским властям: Генигу, «Крошке» и «Вилли». Меня назначили медицинским работником для трёх еврейских лагерей: Бугаков, Заруденцы и Берёзовка. Трудно рассказать, что испытывали люди в этих лагерях. Немцы мне говорили: «лечи их кнутом». Немногие старые люди, ускользнувшие от расстрела, не выдержали и свалились. Их палками гнали на работу. Старика Аксельрода из Буковины в субботу палками погнали на работу. В воскресенье он умер. У старой Брунвассер была закупорка вен на обеих ногах. Её тащили за волосы, сбросили вниз с лестницы, два дня спустя она умерла. Вскоре умерли все остальные. Заболели молодые. Пришла зима.

Мы спали на морозной земле. Ели впроголодь. Начались эпидемии. Тёплых вещей не было, а стояли сильные морозы. Били. Больше всех над нами издевался старший надсмотрщик Майндл, особенно он терзал моего мужа, которого называл «проклятым инженером».

Ребёнка я все время не видела и с ума сходила от мысли, что, может быть, немцы его нашли. В начале января мне удалось тайно пробраться к нему. Когда я подошла к калитке, сердце так билось, будто выскочит. Я оглядывалась, чтобы меня не заметили. Дверь открыла Медвецкая и крикнула: «Шура, посмотри, кто пришёл?!» Но Шура меня не признал, был тихий и грустный, прятался за Полю. Только когда я взяла его на руки и сняла с себя платки, он начал всё вспоминать. Медвецкая мне рассказала, что он не выходит из комнаты, даже двора не видит. Его научили, что он племянник из Киева и зовут его Александр Бакаленко. Когда входили чужие, он прятался. Когда я уходила, Шурик дал яблоко: «Для папы». Он спросил меня, правда ли, что всех детей убили, и назвал своих товарищей по именам. Я горячо поблагодарила Медвецкую и ушла.

Я ходила из лагеря в лагерь, старалась, как могла, облегчить страдания больных. А больных становилось всё больше, больных и босых - последняя пара ботинок или туфель сносилась... Утром больные не могли встать. У меня начальство требовало списки больных, я не давала, зная, что это означает верную смерть. Многие понимали, что нам не уйти от смерти. Единственная была надежда, что придёт Красная Армия, хотя мы были уверены, что в последнюю минуту нас немцы убьют.

2 февраля поздно вечером меня отозвал в сторону полицейский и сказал: «Докторша, смотрите, чтобы завтра все, кто держится на ногах, вышли на работу». Я поняла, что дело серьёзное, и предупредила больных, но они не поверили. Муж мой был болен, он остался, остались почти все больные. В 12 часов дня подъехала вереница саней и много полицейских во главе с немцем Майндлом. Подъехал также «Вилли» из Немирова. Я слышала, как Майндл сказал: «Больных и босых...»

Я спряталась позади, чтобы меня не заставили указать больных. Началось нечто ужасное: за волосы полуголых людей вытаскивали на снег. Забрали всех, кому было больше 40-45 лет, а также всех, у кого не было одежды или обуви. Во дворе делили на две группы. Те, кто ещё может работать, и смертники. Рядом со мной стояла моя подруга, Гринберг из Бухареста, красивая женщина 30 лет, хорошо одетая, но в рваных туфлях. Её заметили и потащили к смертникам, а вслед и меня, потому что на мне тоже были старые фланелевые туфли. Она говорила: «Я здорова», ей отвечали: «У тебя нет обуви».

Я подумала о Шурике, и это придало мне силы. Мой муж стоял в группе трудоспособных. В последнюю минуту, когда нас повели к саням, мне удалось перебежать в другую группу и спрятаться. Моя подруга тоже попыталась перебежать, её заметили и сильно избили. Молодая девушка 18 лет умоляла, чтобы ей разрешили пойти на смерть с матерью, ей разрешили. А когда она уже сидела в санях, она испугалась и захотела вернуться, но её не пустили. Одна женщина приняла яд и давала дочери, но та отказалась. Один парень пытался убежать, его застрелили. Через час смертников увезли, а остальных погнали в лагерь. В 10 часов вечера, когда вернулись здоровые с работы, они увидели, что нет матери, сестёр или отца.

4 февраля 1943 года нас перевели в Заруденцы - там расстреляли две трети лагеря, и освободилось место.

Я приходила сюда 1 февраля проверить больных, и моим глазам представилась страшная картина. Люди, покрытые лохмотьями, босые, с телами, истерзанными чесоткой и столь разнообразными язвами, которых в обычное время никогда и не встретишь, сидели на полу на каких-то тряпках и серьёзно, озабоченно били вшей. Они были так заняты своей работой, что даже не обратили внимания на мой приход. И вдруг движение, крики, люди вскакивают, глаза блестят, некоторые плачут. В чём дело? Привезли хлеб... и, о счастье, дают по целой буханке хлеба на каждого человека! Это что-то небывалое, новое, вероятно, спасение близко - думают несчастные. Оказалось, что аккуратные немцы, зная, что 5-го будет «акция» и несколько дней нельзя будет точно знать количество необходимого хлеба, так как сразу будет неизвестно, сколько людей останется, решили выдать авансом по целому хлебу. Об этом расчёте мы узнали уже после того, как сами очутились в Заруденцском лагере смерти.

По дороге снова отобрали всех, кто плохо шёл, и посадили на сани. Смертников собрали в Чукове - из Немирова, Берёзовки, Заруденец, Бугакова. Там их продержали двое суток голыми, без еды и без воды, а потом убили.

На работе мастер Дер рассказывал нам, что он присутствовал при казни (он назвал её «die Action») и что это вовсе не так страшно, как мы думаем. Потом мы узнали, что мастера Дер и Майндл, хотя и числились служащими фирмы, где мы работали, были эсэсовцами.

...Суровый, зимний рассвет, ещё темно, а нас уже нагайками выгоняют на работу. Наспех несчастные завязывают мешочки с соломой вокруг порванных ботинок, чтобы не отморозить ноги. Одевают старые одеяла на голову, обвязывают верёвками и становятся в ряды. Нас несколько раз тщательно пересчитывают и выгоняют на дорогу. Тяжело поднимаются измученные, израненные ноги; намокшие тряпки с соломой мы еле вытягиваем из глубокого снега, а снег всё сыплет и сыплет без конца. Нас гонят около 5 километров. Дойдя до места работы, мы облегчённо вздыхаем, берём лопаты и начинаем чистить снег. Вдруг волнение: «Чёрный едет!» (Майндл). В глазах у всех дикий страх, неистово движутся лопаты, каждый старается сделаться меньше, незаметнее, чтобы не обратить на себя внимание. «Оставляйте работу, - кричит он, - вы должны пройти 8 километров отсюда с лопатами и там очистить дорогу».

Белая безбрежная степь, глубокий снег, вьюга, кружат хлопья снега так, что почти ничего не видать. На санях сидит чёрный высокий немец и с пеной у рта, с длинным кнутом в руке, гонит 200 несчастных человеческих теней. Ноги становятся всё тяжелее, сердце готово выскочить из груди, кажется, мы не выдержим этого дикого марша. Но инстинкт жизни силён, мы боремся и приходим к назначенному месту. Сани останавливаются, и злобный насмешливый взор, полный наслаждения, останавливается на измученных людях.

Я ходила с другими на работу: счищали снег.

7 февраля ко мне подошла незнакомая женщина и сказала:

«Я сестра Поли Медвецкой. Заберите Шуру, на неё донесли, и она его спрятала у дальней родственницы».

Она сказала, что в Немирове прятали несколько еврейских детей, но их нашли и 5 февраля всех убили. Остался только Шура.

Что мне делать? Когда я ещё работала докторшей в лагерях, я иногда заходила к крестьянам и лечила их. Делала я это с большой опасностью, так как Майндл сказал: «Если узнаю, что ты зашла в украинский дом, я тебя застрелю на месте».

Но в этих деревнях не было врача, и я не могла отказать, когда меня просили зайти к больному. Рядом с нашим лагерем жила семья Кирилла Баранчука. Я часто туда заходила, потому что у них был болен отец. Баранчук мне однажды сказал, что таких людей, как мы, он бы у себя на груди спрятал и перенёс бы через Буг.

О нем я и вспомнила. Я попросила сестру Поли Медвецкой пойти к Баранчуку и сказать, что я его на коленях прошу поехать в Немиров, взять к себе на несколько дней мальчика, а там что-нибудь надумаем.

Дорогой дядя Кирилл спас Шурика, привёз его из Немирова, завернув в свою шубу. Там жена его и дети - Настя и Нина - окружили мальчика любовью. Они приходили на шоссе и рассказывали, что мальчик жив и молится за нас.

Мы решили убежать - надо было спасти Шурика.

26 февраля в 2 часа ночи муж сказал: «Поднимайся». Мы выждали, когда полицейский зашёл греться, и перелезли через проволоку. Мы пошли к Кириллу Баранчуку. Они нас хорошо приняли, а ведь это грозило им смертью. Мы пробыли там 4 дня, пришли в себя, и 2 марта Кирилл Баранчук вместе со своим дядей Онисием Змерзлым отвезли нас в Перепелицы, к Бугу. Село было полно немецких пограничников, никто не хотел нас впустить. Мы знали, что терять нам нечего, и в 3 часа ночи мы пошли наугад через Буг. Муж с ребёнком на руках шёл впереди. Была тёмная ночь. Лёд начал таять, я попала по колено в воду и вывихнула ногу, но не вскрикнула. Шурик заметил это, но и он молчал. Наконец, мы на том берегу.

Крестьяне нас впустили в хату, мы отогрелись, отдохнули, потом нам дали крестьянскую одежду. Мы пошли пешком к Могилёву-Подольскому, выдавая себя за киевских беженцев. 10 марта мы пришли в Могилёв и там попали в гетто. Было ещё много издевательств и мучений, но мы дождались того дня, когда пришла Красная Армия. Мы можем свободно жить... Но на всю жизнь останутся страшные раны: от рук немцев погибли мои дорогие родители, два молодых брата, старший с женой и двумя детьми, младший - талантливый музыкант. Погибли мать и сестра мужа. Сердце моё как камень - мне кажется, если бы его резали, так и кровь не текла бы.

Мы, ИОН АНТОНЕСКУ, Маршал Румынии и Главнокомандующий Войсками, на основании полномочий, вверенных нам Высочайшим Указом № 81 от 19 августа 1941 г., данным в Тигине, при посредстве профессора Г. АЛЕКСЯНУ, Гражданского Губернатора Транснистрии, имея в виду, что на территории Транснистрии находится значительное количество еврейского населения, эвакуированного из районов военных действий; имея в виду необходимость организации жительства евреев в определённых местах с целью обеспечения безопасности тыла; имея также в виду, что еврейское население должно собственным трудом и средствами обеспечить своё существование,

ПРИКАЗЫВАЕМ:

Ст. 1. Все евреи, прибывшие в Транснистрию из районов военных действий или жившие ранее в Транснистрии и переселившиеся в другие местности её в связи с военными действиями, а также и те евреи, которые в дальнейшем будут переселены, обязаны подчиняться правилам, изложенным в настоящем приказе.

Ст. 2. Инспекторат Жандармерии Транснистрии устанавливает местности, где евреи могут поселяться; расселение производится в соответствии с числом членов семьи, в жилищах, оставшихся от бежавших русских или евреев. Каждая еврейская семья, получившая жилище, должна привести его в надлежащее состояние и содержать его в чистоте. Если число таких жилищ окажется недостаточным, евреи могут быть поселены и на частных квартирах, особо им для того указанных, с установлением определённой квартирной платы.

Ст. 3. Все евреи, входящие в состав каждого такого поселения или общины, должны быть занесены в особый список, где указывается: фамилия, имя, национальность, религия, возраст, профессия, местность, откуда прибыл. Каждому еврею будет выдан соответствующий документ с перечислением всех вышеприведённых данных.

Ст. 4. Ни один еврей не может оставить поселение, в котором ему назначено местожительство, без особого на то разрешения, выданного районным или уездным Префектом (начальником полиции).

Ст. 5. Все евреи, входящие в состав одного поселения, образуют колонию, которая управляется начальником колонии, назначаемым Претором района из среды поселенцев. Помощниками начальника колонии являются руководители групп: начальник колонии назначает для каждой группы (в 20 человек) руководителя, который несёт ответственность за наличие в группе всех её членов, заботится о благополучии их и сообщает о каждом нарушении, допущенном кем-либо из группы. Начальник колонии и руководители групп отвечают лично за присутствие всех евреев в колонии и за исполнение постановлений администрации и Жандармерии.

Ст. 6. Начальник колонии обязан представить списки всех членов колонии, владеющих какой-либо специальной профессией, всех ремесленников и вообще всех лиц, способных к труду. На основании списков, представленных начальником колонии, Городской Голова или сельский староста организует труд в колонии и в городе или селе в следующем виде:

владеющие какой-либо специальной профессией будут находиться в распоряжении управления колонии и привлекаться к работе по мере надобности;

мастера-ремесленники будут выполнять работу, назначаемую им в соответствии с их специальностью;

все прочие (лица неквалифицированного труда) будут находиться в распоряжении городских или сельских Властей и будут использоваться на различных работах для нужд колонии, либо города или села, либо на других работах для общественных нужд. В частности, они будут использованы на полевых работах, на работах по благоустройству дорог и мостов, по заготовке леса и дров, камня и других материалов. За проработанный рабочий день выдаётся продовольственная карточка, соответствующая 1 рабочему дню, причём 1 рабочий день расценивается для работников квалифицированных профессий и ремесленников в 2 марки, а для лиц неквалифицированного труда - в 1 марку.

Органы Жандармерии обязаны постоянно проверять и контролировать состояние еврейских колоний, доводя до сведения вышестоящих органов обо всех обнаруженных нарушениях.

Ст. 7. Привлечение евреев на работу из одной колонии в другую производится с разрешения районного или уездного Префекта. Привлечение для работ специалистов из одного района или уезда в другой производится только с разрешения Директора Отдела труда при Гражданском Губернаторе.

Ст. 8. Каждый еврей, обнаруженный за пределами своей колонии без надлежащего на то разрешения, будет рассматриваться как шпион и немедленно наказан на основании военных законов, действующих в военное время.

Ст. 9. Евреи-специалисты могут быть с разрешения Губернатора использованы на всех работах по восстановлению промышленности, пострадавшей в результате войны, по приведению в порядок предприятий, или на всяких других работах, где это представится необходимым.

Ст. 10. Районным и уездным Префектам и Инспекторам Жандармерии вменяется в обязанность приведение настоящего приказа в исполнение.

Дан в нашем кабинете 11 ноября 1941 года.

Из них мужчин 1108, женщин 2452, детей 1240.

За время с 14/XII 41 по 15/IV 42 умерло 2260 [исправлено на 2480], из них мужчин 648 [цифра исправлена], женщин 1102, детей 730.

В наличии на 15/IV 42, 2540: мужчин 460, женщин 1350, детей 730.

На № 21. 922/1942

Имею честь сообщить, что приняты меры для эвакуации из Могилёва 8000 евреев. Из них первая партия в 4000 эвакуируется в настоящее время, вторая партия в 4000 будет эвакуирована, начиная с воскресенья, 31 мая 1942 г.

Местные евреи из Могилёва эвакуируются в Печеру (уезд Тульчин). Их транспортировка будет организована за 2 дня [...], 15 и 18 июня [1942 г.]. В эти два дня в 6 часов утра в Могилёв прибудет по одному поезду из 30 вагонов. Потребуйте от руководства станции Вар, чтобы не было опозданий...^{183}

В начале мая [?] 1942 г. более трёх тысяч евреев, в том числе нашу семью и многих близких родственников, отправили в концентрационный лагерь в с. Печора...

События тех дней мне запомнились до мелочей. Перед тем, как отправить в лагерь, нас под конвоем погнали в соседнее с. Серебрия. Под насыпью железной дороги вблизи табачной фабрики людей усадили на землю: женщин - по одну сторону, мужчин - по другую. Под угрозой смерти начальник румынской жандармерии Барбулеску велел добровольно сдать ценные вещи: золотые кольца, серьги, браслеты, часы, деньги. Но всего, что собрали, ему, как видно, показалось мало. Вскоре на людей набросились полицаи и румыны. Избивая палками, они начали грабить всех подряд, забирая все, что им пришлось по вкусу. Под вечер подогнали состав и всех нас стали загонять в товарные вагоны, как скот, по 50 и более человек в каждый вагон. Всю дорогу пришлось стоять, люди задыхались от тесноты. На следующий день нас высадили на станции Рахны. Уже при выгрузке были десятки жертв среди людей пожилого возраста, которых, на глазах у всех, уложили на подогнанные телеги и увезли, сопровождаемых криком и плачем родных и близких. Под конвоем погнали через Шпиков в Печору километров за двадцать. Всю дорогу нас сопровождала группа местных полицаев, которые зверски избивали тех, кто отставал в пути, и грабили, стягивая с людей рюкзаки с вещами и продуктами. Под вечер нас привели в лагерь Печора...

Немцы вступили в село 17 июля 1941 г. Была создана местная администрация. Старостой села стал Цуйман Гурий Васильевич (бывший священник, ветврач), позже его сменил Главацкий Пётр. Полицию возглавил Федорчук Василий (в прошлом пожарник), полицейскими стали Бойко Иван, Савуляк и другие, на левом рукаве они носили желто-голубую повязку.

Еврейскую общину возглавил Штейнгруд Hoax. Всем евреям старше одиннадцати лет было предписано носить на левом рукаве белую повязку с вышитым на ней голубыми нитками или нарисованным химическим карандашом щитом Давида.

8 сентября 1941 г. была облава на еврейские дома. В ней принимали участие прибывшие из Западной Украины бандеровцы, а также эсэсовцы, полицейские. Из домов вывозили всё, особенно продукты питания. Всё еврейское имущество свозилось в полицию.

[После образования Транснистрии] все евреи в возрасте старше 11 лет должны были носить уже не повязку на левом рукаве, а отличительный знак на левой стороне груди в виде чёрного матерчатого кружка с шестиконечной звездой из жёлтой ткани. В здании конторы МТС разместилась румынская жандармерия. Претор (районный администратор) занял здание бывшего райисполкома.

В октябре 1941 г. в Станиславчик прибыли изгнанники из Буковины и Бессарабии. Их разместили среди местных евреев. Весной 1942 г. было создано гетто. Размещалось оно на территории, прилегающей к бывшему дому культуры. Эту западную часть местечка оградили колючей проволокой.

Шефом гетто в Станиславчике был назначен доктор Кула Артур, его заместителем - доктор Кох, полицейским - Бадья. Все они были из Черновиц, прекрасно знали румынский язык. В гетто был установлен строгий порядок. Никто не имел права без разрешения шефа выходить из гетто. В ночное время установлено было дежурство, и обо всех событиях докладывали шефу гетто. Из гетто брали людей на работу в Жмеринку, на военный склад, где сортировали трофейные снаряды, ремонтировали железнодорожное полотно на участке Жмеринка-Ярошенка, расчищали дороги от снега, разрушали не занятые местными жителями еврейские дома, которые до войны тянулись от аптеки до нынешнего сельского совета и вдоль шоссе по обе стороны от милиции. Деревянные доски из разобранных домов шли на отопление жандармерии и претуры. В три часа ночи два человека уходили из гетто подвозить воду в бочке на слепой лошадке, которую брали в бывшем колхозе.

В гетто оставляли только ремесленников, специалистов для обслуживания местного населения. Остальные евреи были переселены на бывшую территорию фермы крупного рогатого скота близ с. Носковцы. Эту территорию называли Затишье. Сама ферма была разрушена, без окон и дверей. Люди, жившие в Затишье, бродили из села в село, нанимались на любую работу, обменивали на продукты питания свои последние вещи. Искали в земле оставшуюся мёрзлую картошку, свёклу. Руководил этим лагерем Штивельман Лёва, которого после освобождения судили за жестокость к людям. От холода и голода за зиму очень многие умерли. Некоторые стремились попасть в гетто Станиславчика. Мало кто из обитателей Затишья дождался Победы.

По сообщению 30-го а. к., в Ямполе и Сороках находится большое количество евреев, которых, предположительно, румыны собираются депортировать из Бессарабии в Украину. Самодеятельность рум. военных и гражданских ведомств в этой области заставляет ожидать подобных мероприятий также на других переправах. Это предположение подтверждается неофициальным сообщением румынского офицера связи, согласно которому румынские ведомства намерены депортировать евреев и русских Бессарабии на восток.

Осуществление этого намерения следует предотвратить любыми способами.

Для этого до прибытия погранвойск в качестве переходных мероприятий предписывается:

1. Оцепление Днестра на участке 3-й румынской армии на всех переправах берет на себя айнзатцгруппа D немецкой полиции безопасности. Движение через Днестр запрещается для всех лиц, которые не принадлежат к немецкому, румынскому или итальянскому вермахту, эскорту немецкой армии или организаций НСДАП. Скопления евреев, беженцев и пр. в населённых пунктах близ переправ следует ликвидировать. Всех трудоспособных лиц следует привлекать к работам (сбор урожая). Русских призывного возраста, которые подозреваются в том, что они избежали плена, переодевшись в гражданскую одежду, следует доставлять в лагеря пленных.

2. Оцепление переправ через Днестр, расположенных южнее, берут на себя главный строительный штаб 19 на переправе в Ямполе штаб 54-го а. к. на своём участке.

30 июля 41 в 15.00 я получил от оберквартирмейстера приказ поехать в Ямполь и там установить, что произошло в связи с депортацией румынских евреев, и на месте принять необходимые меры. Из-за размытой дороги я прибыл в Я. только 31 июля 41.

Произведённые расследования, в том числе с ортскомендантом в Ямполе майором Клеммом из военного патруля, командиром 1-й роты 683-го див. полев. жанд. и командиром 1-й роты 756-го батл. регул. движ., выявили следующие фактические обстоятельства дела:

29 июля 41 в сопровождении румынских офицеров и рядовых 5000-6000 евреев из Бессарабии были депортированы по мосту близ Ямполя в немецкую сферу интересов восточнее Днестра. Комендант моста и регулировщики движения позволили этой колонне пройти по мосту, так как её сопровождали румынские солдаты, не знавшие о приказах в этом отношении.

Евреи, теперь уже без охраны, заполонили Ямполь и обшарили дома в поисках продовольствия и пр. Из-за грабежей и ожидаемой опасности эпидемии евреи были собраны и все вместе размещены в одной части города. Утром 30 июля им приказали построиться в колонну; был назначен ответственный руководитель, евреям, насколько это было возможно, выдали продовольствие. Затем 5400 евреев вновь по мосту были возвращены из Ямполя в Сороки. Уже во время этой краткой транспортировки умерли несколько детей, которых было велено захоронить.

Кроме того, одному румынскому конному обозу, который подчинялся немецкой дивизии, было вменено в обязанность погрузить и забрать в Сороки тех евреев, которые из-за утраты сил упали в грязь и там остались лежать.

В тот же день, в 21.30 и около 3.00, румыны вновь попытались вернуть по мосту в немецкую сферу интересов колонну евреев численностью 600-700 человек. Однако назначенные полевые жандармы и члены бат. регул. движ. этому воспрепятствовали. Другие попытки до вечера 31 июля не предпринимались.

В ходе моего расследования офицеры, в числе прочего, сообщили мне следующие подробности:

Румынские военные уже несколько недель гоняют евреев с одного места на другое. Часть евреев была, предположительно, из Тарнополя. Как рассказали вышеуказанным офицерам немецкоговорящие евреи, румынские солдаты неоднократно говорили евреям, что эти мероприятия проводятся по распоряжению немецкого главного командования в Румынии. Евреи неоднократно умоляли наших офицеров, чтобы их, наконец, велели застрелить, так как все они и так постепенно будут замучены до смерти. Румынское сопровождение и румынская мостовая команда ограбили пленных евреев, отобранные деньги были сложены в мешок (у отдельных солдат, по слухам, имелось до 12 наручных часов). Один немецкий унтер-офицер видел, как солдат из сопровождения увёл отставшую молодую еврейку в поле и там совершил с ней половой акт.

Во время транспортировки несколько евреек разрешились от бремени на открытом поле и остались там лежать, при этом никто о них не позаботился.

Как я установил в Сороках, евреи, которые вновь были под румынской охраной, лежали на нескольких улицах на тротуарах; другие, особенно старые евреи, тащились, поддерживая друг друга, поодиночке и группами в Сороки. Большая часть евреев была отправлена - не по путям подвоза - из Сорок в западном направлении.

...

Порядок в Ямполе вновь восстановлен. Проживающим там евреям ортскомендант отдал строгие распоряжения: запрет покидать местожительство, обязанность работать, назначение ответственного руководителя, обязанность уборки всех еврейских квартир, запрет появляться на улице с 19.00 до 6.00.

На Ямпольском мосту на обеих сторонах рядом с регулировщиками движения установлены посты полевой жандармерии, которые имеют строгое указание препятствовать всякой новой депортации и самочинному прохождению моста евреями и другими штатскими. Из состава 683-го див. полев. жанд. назначены по одному взводу в Ямполь и Сороки для поддержания порядка и безопасности. Другие мероприятия в настоящее время не требуются. Если по случаю вышеуказанного происшествия туда были назначены другие силы, они могут быть отозваны.

Предотвращение переселения евреев из области западнее Днестра на Украину, особенно на переправах Жванец, Козлово и Могилёв^{245}.

28 июля 1941 года немецко-фашистские оккупанты гнали вблизи м. Яруги еврейское население, насильно выселенное из Бессарабии и Северной Буковины, по направлению Могилёв - Ямполь. К вечеру, когда большая часть народа уже прошла, прибыли в м. Яругу немцы - отряд СС на грузовых машинах, из местечка направились на дорогу и задержали в разных местах дороги свыше 1000 чел., которых тут же на дороге расстреляли и закопали в ямах, детей бросали в ямы живыми.

Присутствовавший гр-н Кесельман Шлема Гершкович показал: «Во время расстрела я находился неподалёку от места расстрела, слышал крики и стоны расстреливаемых, потом я вместе с другими гражданами м. Яруги закапывал расстрелянных».

Жандармский легион Сороки докладывает, что 5 августа немцы вернули из-за Днестра в Атаки 3000 евреев из тех 12000, которые были переправлены через Днестр в Могилёв. Ожидается возвращение и остальных. Отдан приказ препятствовать их возвращению.

[...] 7 августа немецкая полиция попыталась переправить в Атаки примерно 4500 евреев; румынские органы воспрепятствовали этому, колонна была возвращена, возможно, направлена к Ямполю, чтобы быть переправленной в Сороки^{250} [...]

Инспектор жандармерии Черновцы докладывает, что в Могилёве имеется 12000 евреев, которых немцы собираются отправить в Румынию.

Прошу отдать приказ по этому делу.

Утром 17 августа немцы переправили из Ямполя в Косоуцы 12500 евреев, вероятна, из тех, кто бежал с русской армией. Евреи были помещены на луг близ Косоуцы, где они находятся под охраной жандармов, пограничников и допризывников. Яломица секция 2 сообщила о намерении немцев ночью 16 августа в 23 часа и об их прохождении.

Докладываю, что в ночь с 17 на 18 августа 1941 г. были переправлены из Украины в Бессарабию по Косоуцкому мосту, уезд Сорока, 12500 евреев. Отдан приказ по телеграфу легиону Сорока немедленно отправить их через Днестр в Украину.

...Вышли из Секурян и ночевали в поле под открытым небом. Утром направились к Днестру в деревню Волошково и через понтонный мост - в село Козлов^{255}. В Козлове за селом согнали всех. Там уже были секурянские евреи, часть единецких, липканских и из всех сёл и деревень, числом до 25000 евреев. На открытом вспаханном поле велели всем собраться. Окружили цепью из жандармов и угрожали смертью тем, кто выйдет за цепь. К вечеру пошёл дождь, и люди остались под дождём, на мокрой земле, тонули в грязи, без подстилки, без еды и питья. Лишь на второй день разрешили пойти к колодцу набирать воды. Некоторые, хотевшие достать немного соломы для подстилки, чтоб не тонуть в грязи, были безжалостно расстреляны на месте. Так пробыли 3 дня. Комендант села офицер Попеску навещал лагерь и за подарки в виде золотых вещей, смушек, кожи для сапог давал различные льготы: как пойти в село за провизией, переночевать в какой-нибудь разорённой хате. Но не у всех были золотые вещи и шкурки! Народ изнемогал! Но вот разнёсся слух, что будут отправлять евреев партиями на работу в окружные сёла, в колхозы. Действительно, начались составляться группы из 300-400 человек и более, которые уходили в сёла, причём каждой такой группе румынский офицер (конечно, за большое вознаграждение) выдавал письменный приказ к старосте села..., чтоб принял евреев под командой такого-то еврея, который должен их обеспечить работой и средствами для существования. Люди начали занимать сёла и деревни в зоне от Козлова - Лядова до предместий Могилева-Подольского, как: Лядова, Хоньковцы, Серебрии, Израйловки, Ольчедаева, Серебринцев и т. д. Изгнанники думали уже отдохнуть от румынских жандармов и в селе немного пищи найти, но через пару дней явились немецкие СС, которые нагайками и выстрелами подняли едва осевших евреев и велели всем идти в Могилев-Подольский. Потянулись снова толпы изгнанников по дорогам; каждый раз присоединялись к ходившим евреям и другие евреи с деревень и сёл, находившихся поблизости шоссейной дороги Каменец[-Подольский] - Могилёв; без пищи, все голодные, поедали из оставленных колхозных огородов сырую картошку, огурцы, морковь и другие овощи. Этим поддерживали своё существование до Могилёва. Некоторые сострадательные селяне выносили хлеб и другие продукты, боязливо спрашивая, не ходят ли румынские или немецкие жандармы, так как те строго наказали под страхом суровой расправы ничего не давать и не продавать евреям.

В первых числах августа в Могилёв-Подольский через предместье Немия прибыли около 5000 евреев, - мужчин, женщин и детей - и расположились на земле под открытым небом. Прибыли утром и начали ждать распоряжений. Говорили, что уже возвращают евреев домой, так как уже кончился штрафной круг наказания, который наложил на евреев Антонеску (румынский маршал и глава государства) за приписываемые им будто бы оскорбления румынской армии... Ждали долго приказа и не дождались. Часов в 10 вечера, когда измученные евреи улеглись на голой земле спать, появилась группа СС и приказала евреям подняться, и стали гнать их к Днестру. Подгоняемые ужасом и страхом смерти люди бежали, как затравленные, отстававших расстреливали на месте. Так добежали до понтонного моста. Румынские посты, находившиеся на мосту, спрашивали, куда их снова гонят. Смертельно усталые переходившие мост упали на землю на склоне высокого Атакского берега Днестра...

Но не все евреи, перешедшие мост 25 июля из Волошкова в Козлов, перешли потом обратно в Могилёв - Атаки. Первая ночная переправа немцами евреев в Бессарабию была для румын неожиданностью. Они опомнились и больше не пускали евреев обратно. Поэтому много евреев собралось в Могилёве. Могилёвский понтонный мост был разобран и построен ниже: Косоуцы - Ямполь. Собралось в Могилёве человек 30000 - большая половина бричанских и секурянских евреев, единецкие и липканские и часть евреев Северной Буковины, которых успели перебросить через Днестр. Немцы не хотели иметь евреев в Могилёве. Они их выгнали в Сказинцы, где продержали в казармах неделю. За это время они успели расстрелять 8-10 тысяч человек. Помог им начальник украинской милиции Волошин (?). Из Сказинцев немцы погнали евреев в Ямполь и там их переправили на бессарабский берег Косоуцы...

После обследования жидовских лагерей в нескольких сёлах, довожу к Вашему сведению нижеследующее:

1. Во многих сёлах жидов поместили в свинарнях.

2. Все они истощены, большинство с голодными отёками, с трофическими язвами.

3. Все завшивлены.

4. В каждом лагере обнаруживается по несколько человек с высокой температурой и симптомами болезней, подозрительных на сыпной тиф.

5. Из колхозов получают питание только те из них, которые работают, остальные же (а их большинство) бродят по селу, меняют свои завшивленные вещи на продукты питания и тем самым распространяют заразу по сёлам.

6. Старосты сел получили распоряжение претуры о строгой изоляции жидов, но ничего из этого не выходит.

Где мы обнаруживаем явные признаки тифа, туда посылаем своих санитарных работников с дезкамерой и дезматериалом, но провести дезинфекцию нескольких тысяч жидов тогда, когда каждый раз прибывают свежие партии из других районов - мы не имеем физической возможности.

В Бершади уже организованы два барака для жидов; в сёлах Войтовке, Пятковке, Флерино - по одному бараку, но, несмотря на принятые меры, инфекция распространяется на украинское население, и наше инфекционное отделение при больнице переполнено, перед нами стоит вопрос об открытии второго барака.

При таком положении вещей я снимаю с себя ответственность за распространение сыпного тифа среди украинского населения.

...Только в еврейском вопросе до последнего времени не могло быть достигнуто полное понимание с ведомствами вермахта. Это проявилось, прежде всего, при проверке лагерей военнопленных. Как особенно яркий пример, следует упомянуть поведение коменданта лагеря в Виннице, который резко возражал против передачи 362 еврейских военнопленных, проведённой его заместителем, и даже начал судебное преследование своего заместителя и двух других офицеров...^{274}

...Из подозрительных лиц выявлено только 25 евреев, и притом 8 - в лагере Винница и 17 - в лагере Жмеринка. Последние будут переданы сюда. Это незначительное количество объясняется тем, что здешнее ведомство постоянно проводит мероприятия по линии полиции безопасности против негативных элементов в шталагах по согласованию с комендантами или офицерами абвера.

Передовая команда, которая 27 июня была послана в Луцк, обнаружила, что большая часть города горит. По данным ортскомендатуры, в поджогах виновны только евреи. В тюрьме в Луцке большевики перед своим уходом из 4000 заключённых там украинцев расстреляли 2800^{11}. По показаниям 19 украинцев, которые пережили резню ранениями разной степени тяжести, в арестах и расстрелах вновь в значительной степени участвовали евреи. В самом городе всё находится в полном беспорядке. Все магазины разграблены населением. Для поддержки ортскомендатуры после прибытия оперативной команды были использованы все имеющиеся силы, которым удалось сохранить, по крайней мере, крупные склады продовольствия. После этого начались планомерные обыски общественных зданий и розыски ответственных за поджоги и грабежи евреев и коммунистов. При этом удалось арестовать 300 евреев и 20 грабителей, которые 30 июня были расстреляны.

После того, как 2 июля были обнаружены трупы 10 солдат вермахта, в наказание за убийство немецких солдат и украинцев, с помощью взвода полиции порядка и взвода пехоты были расстреляны 1160 евреев.

[...] Большая часть команды, к которой принадлежал и я, пошла в направлении развалин Луцкого замка. Идти пришлось десять-пятнадцать минут [...] Придя к развалинам, я увидел, что там выкопана большая яма. Яма была длиной 30-40 метров, шириной около 2,5 метров и глубиной приблизительно два метра. Яма находилась не в развалинах, а в поле перед ними. Едва лишь мы подошли к краю ямы, как привели первых евреев. Они были в окружении украинских полицейских. Казнь началась так: первые пятнадцать евреев должны были стать на колени на краю ямы, лицом к яме и спиной к стрелкам. За каждым стоящим на коленях находилось два стрелка. Оба должны были целиться из своих карабинов в затылок. Таким образом, было приблизительно тридцать стрелков. Среди них находились не только члены зондеркоманды 4а, но также военнослужащие вермахта, которые принимали участие в этой казни, совершенно добровольно и по собственному желанию. Стрелок, который стоял рядом со мной, был унтершарфюрер СС Густав Крэге. Мы всё время оставались вместе и должны были стрелять в одну жертву. Как только пятнадцать жертв становились на колени на краю ямы, офицер СС давал команду стрелять: «Целься, огонь!». Эта команда подавалась ещё и ещё, пока убитые евреи не падали в яму, и пятнадцать следующих становились на колени на краю ямы. Я помню только, что казнили лишь мужчин. Я не припоминаю ни одной женщины или ребёнка. У всех мужчин были бороды, и без колебаний можно было опознать в них евреев. Как я помню, вся казнь продолжалась около четырёх часов. За всё это время нас с Крэге ни разу не сменили, и мы были вынуждены выполнять обязанности стрелков с начала до конца. Но военнослужащие вермахта время от времени сменялись. Если меня спросят, сколько евреев мы с Крэге убили за это время, я мог бы дать приблизительную цифру от 40 до 50 евреев. Если меня спросят, сколько всего было убито евреев, я скажу, что не могу дать точную цифру. Тем не менее, если исходить из принципа, по которому другие стрелки за тот же самый период убили также 40-50 евреев, то можно вывести цифру в 750 казнённых евреев. Когда наша команда уже пошла с места расстрела, я услышал сверху от развалин замка автоматные очереди. Это было, наверное, подразделение войск СС, которые было к нам прикомандировано. Я не знаю, были ли там полицейские. Если моя память мне не изменяет, во время этой казни Крэге находился рядом со мной и должен был стрелять в ту же жертву, что и я, поэтому Крэге должен также вспомнить всё это, при условии, конечно, что он захочет рассказать правду [...]

...2 июля мы поехали в Луцк через Буг. На тамошней дороге я насчитал около 180 разбитых броневиков и много брошенных пушек и противотанковых орудий. В 12 часов мы достигли цели. В городе всё разгромлено, магазины разграблены и выглядят ужасно. В тюрьме у крепости был русский санитарный склад с очень хорошими инструментами и прочим санитарным материалом. Рядом с крепостью находится военная тюрьма и там имеется могила 2800 украинцев, которые были расстреляны советами перед приходом в город немцев. В качестве контрмеры гестапо объявило, чтобы все евреи мужского пола в возрасте 16-60 лет утром 3 июля явились для земляных работ для устройства канализации, взяли с собой лопаты и кирки и пищу на 1 день. Затем с 4 до 8 часов все были расстреляны. Их было 1180 человек. Пленные русские должны были вырыть могилу, в которой все оказались. За несколько дней до этого уже было расстреляно 280 человек. 6 июля 1941 г. было расстреляно 70 человек, в том числе 2 женщины...

...На 1-й или 2-й день после нашего прибытия в Луцк по всему городу были размещены плакаты, в которых все евреи мужского пола в возрасте 16-60 лет призывались явиться для земляных работ в крепость близ собора. Они также должны были взять с собой питание на 1 день. Так как близ этой крепости находился русский аптечный склад, оберштабсарцт д-р Ригель... дал мне задание обеспечить сохранность этого склада для наших целей. В связи с этим я наблюдал, как собранные в крепости евреи были зарегистрированы членами СС... Насколько я сегодня ещё помню, речь шла примерно о 1300 евреях. Регистрация происходила таким образом, что каждый еврей должен был подойти к столу, чтобы там дать сведения о себе... Я полагаю, что она [регистрация] началась примерно в 6 часов утра. В тот же день после 12.00 я вновь пришёл в крепость. К этому времени эти евреи были уже расстреляны.

В только что имевший место короткий перерыв я ещё раз перечитал свой дневник, который был тогда заведён и регулярно вёлся. На его основании я следующим образом исправляю свои прежние показания:

...Сама регистрация была проведена 3 июля 1941 г... Теперь я также припоминаю, что в связи с этой регистрацией был выбран определённый круг лиц (врачи, ремесленники и пр.). Согласно моим записям в тот же день, т.е. 3 июля 1941 г., были расстреляны 1180 евреев. Эти сведения я получил от полицейского чиновника, который у меня лечился. Сами расстрелы, согласно моим записям, были произведены [ге]стапо... Расстрелы производились выстрелом в затылок, жертвы не были раздеты. Я сам расстрелы в этот день наблюдал с очень небольшого расстояния, примерно с 10 метров. В связи с этим офицер СС, который контролировал расстрелы, спросил меня, не хочу ли я получить винтовку для участия в расстрелах, т.е. он дал мне приказ добыть винтовку. Когда я ему заявил, что из-за принадлежности к Красному Кресту я не могу стрелять, он послал меня к чёрту словами «Здесь не спектакль». В связи с этим я припоминаю, что примерно в то же время мимо этого места проходил унтер-офицер вермахта, который на своей машине ехал за продовольствием. Он попросил офицера СС дать ему винтовку. Он получил её и затем также участвовал в расстреле. Однако вскоре он был уведён его цальмейстером^{15} и расстрелян. Расстрелы производились группами по 30-50 человек. Жертвы становились у уже вырытых ям (насколько я ещё помню, было 2 или 3 таких ямы) и расстреливались из карабинов. Они падали вперёд в ямы, в основном лицом вниз. В тех случаях, когда жертвы не были сразу мертвы, чаще всего из пистолетов производились выстрелы пощады... Я ещё помню, что один еврей, когда он уже стоял на краю ямы для расстрела, достал из кармана военный билет бывшей кайзеровской армии, высоко его поднял и крикнул, что в первую мировую войну он был немецким солдатом. Производивший контроль офицер СС крикнул ему: «Повернись, ты, свинья!» («Dreh' Dich um Du Schwein!»). Сразу после этого он был расстрелян...

Другой расстрел был произведён 6 июля 1941 г. Были расстреляны 70 мужчин и 2 женщины...

В полдень 25 июня 41 я увидела немцев, которые ворвались в г. Луцк и явились к зданию тюрьмы, где сидели арестованные. Они некоторых освободили, а, может быть, и всех, но я не знаю этого. Числа с 28 или 29 июня 1941 г. в здании тюрьмы был организован немцами лагерь для военнопленных. Хорошо помню, в четверг, т.е. 26 июня 41 в г. Луцк были первые массовые аресты евреев, в основном мужского пола, которые в тот же день расстреливались возле здания тюрьмы с восточной стороны во дворе архиерея. Сами евреи себя днём вырыли большую яму примерно 4x10 метров и глубиной до 2 метров. Эту яму я лично видела, она расположена метрах в 15 от нашего дома. На заходе солнца в тот же день 26 июня 41 начали подводить евреев к этой яме партиями по 30 человек и расстреливали одним залпом - была выстроена команда из 30 немецких солдат, которые убивали, а командовал немецкий офицер. Такие расстрелы партиями по 30 человек продолжались в тот вечер часов до 11.00 ночи. Было доставлено и расстреляно примерно 20 партий по 30 человек, если не больше. Эта яма была немножко присыпана землёй, но не полностью, и ещё некоторые удирали раненые, выбравшись из-под земли. Знаю, что с этой ямы вылезли три еврея... В субботу, т.е. 28 июня 41, там же рядом была выкопана уже военнопленными яма ещё большего размера, а в воскресенье 29 июня 41 часов с 15.00 дня начали снова подводить евреев партиями по 30 человек и, ставя их над ямой, расстреливали также 30 выстроенных немецких солдат по команде немецкого офицера, но фамилии его я не знаю. Эти расстрелы продолжались до 23.00 часов ночи...

Зеленовцы и во главе Дупа, зав. кирпичным заводом м. Любешов и Шоломицкий Григорий с хутора Застачье... Юрко Данила с с. Любешово, Дус Сафрон м. Любешов и другие и стали производить погром-грабёж с базы райпотребсоюза и еврейское население стали грабить, где было пограбовано евреев и база РПС, т.е. в Любешов прибыло большое количество подвод с с. Горки, Мукошин, Шлапань и других сел до 300 подвод и стали грабить, забрали всё ценное, т.е. одёжи, посуду-мебель и другие предметы. Одновременно в эти дни, т.е. с 7/VII-9/VII 4 г. было убито еврейского населения в м. Любешов и на хуторах до 30 человек...^{20}

В конце июля месяца 1941 г. в Любешов прибыло до 50 человек гестаповцев-кавалеристов, которые стали производить аресты советских служащих еврейской национальности, которых было арестовано до 60 человек... которые убирали-чистили лошадей гестаповцам, после чего обрезали-брили евреям бороды и заставляли их кушать этот волос от бороды. Спустя 2-3 дня под предлогом, что этих евреев отправляют на работу, предложили им взять лопаты и направили их по направлению с. Судче, где заставляли выкопать себе могилу, и там их было расстреляно до 60 человек...^{27}

В августе месяце 1941 г. было послано 25-30 человек евреев под с. Слапань [Шлапань] строить мост, и после того был построен мост, этих людей немцы заставили купаться, и в воде из пулемётов расстреляли их, и там возле речки заставили крестьян вырыть ямы и похоронить расстрелянных...^{28}

...На второй день после прихода немцев в наше село [т.е. 28 июня 1941 г.], немцы согнали на площадь всех мужчин села и расстреляли, якобы за то, что где-то в селе был произведён выстрел, три человека: одного военнопленного, второго - комсомольца... и третьего - еврея...

После этого первого расстрела недели через две или три в местечко на рассвете приехали немцы, приблизительно человек 25. Эти немцы приехали в полицию, которая была организована Михайлюком Андреем... Я в это время проходил мимо полиции, и меня задержал немец. Когда я подошёл к полиции, то возле неё было много гестаповцев, и возле их стоял бургомистр местечка Мельница Вуйцик Генрих - это бывший директор школы-семилетки..., а комендант полиции Михайлюк давал распоряжение своим полицейским, чтобы они ехали с немцами арестовывать коммунистов нашего села. В этот день было арестовано 12 или 13 человек украинцев и человек 20-тъ евреев... Все эти арестованные были увезены на автомашинах в город Ковель. Как стало известно из разговоров их родственников, арестованных всех расстреляли.

После этого - я уже был старостой в августе месяце 1941 г. - во второй половине месяца из Ковеля позвонили по телефону коменданту полиции Михайлюку о том, что на второй день на пять часов утра назначается регистрация мужчин-евреев. Михайлюк об этом поставил в известность еврейскую раду, чтобы они объявили мужскому населению. В этот день ко мне в управу пришли члены еврейской рады Волах, Ваньшель Мотель и спросили меня, что за завтра какая-то регистрация. Я им ответил, что я не слышал. Тогда я послал к Михайлюку уборщицу..., чтоб она узнала, что за регистрация, то Михайлюк мне передал, «что есть распоряжение произвести регистрацию».

На завтра на пять часов утра в село приехало 5 гестаповцев и 12 жандармов, подняли в селе стрельбу, убили два еврея на улице и начали их сгонять на площадь, и согнали их больше 300. В эту ночь Михайлюк забрал 30 мужчин и заставил их за с. м в 2-х километрах выкопать могилу. Это мне стало известно утром от жён, мужья которых были забраны, так как они приходили ко мне спрашивать, куда забрали их мужей. Всех собранных евреев подвели к сараю «пожарной» и в одни двери впускали в сарай, а в другие выпускали; там их в сарае обыскивали. Я договорился co старшим гестаповцем, чтоб он оставил мастеровых, и было отобрано человек 50, которых отпустили домой, а оставшихся приблизительно человек 240 разували, погружали в автомашину человек по 20 и вывозили на расстрел. После расстрела жандармерия поехала в Голобы, а гестаповцы - через Голобы в Ковель...

Примерно в конце июля или же начале августа 1941 г. комендант полиции Михайлюк вечером поставил нас в известность, что на следующий день будет происходить массовый арест и расстрел граждан еврейской национальности. Он предупредил нас, чтобы это держали пока что в тайне. Лично Михайлюк ночью в селе взял группу людей и на окраине нашего села около польского кладбища подготовил несколько ям. Утром приехали гестаповцы около 10-15 человек. По заданию Михайлюка мы, полицейские, ходили по селу и всем гражданам (мужчинам) еврейской национальности объявляли, что им необходимо явиться на площадь к зданию пожарной команды (Ремиза) для регистрации. Михайлюк объяснял нам, что это сделано для того, чтобы не было большого шума. Как только все собрались в указанном месте, я и другие полицейские с винтовками окружили здание пожарной охраны, а староста села Дударь Михаил вместе с двумя гестаповцами производили запись всех явившихся и отбирали у них документы и всё, что при них было. После этого мы группами садили их на грузовые машины и отвозили к заранее подготовленным ямам, где Михайлюк с группой полицейских и немцами производили расстрелы. Так, в этот раз было расстреляно, по словам Михайлюка, не менее 300 человек. С последней группой на машине к месту казни поехал и я. Когда всех расстреляли, мы закидали ямы и поделили между собою лучшую одежду и обувь своих жертв...

Расстрел 100 евреев в точно не установленный день между 14 июля и 1 сентября 1941 г.:

1-я рота в составе 314-го пол. бат. через Львов, Броды и Ровно достигла р-на Ковеля, куда подразделение прибыло 14 июля 1941 г. Рота была размещена в двух населённых пунктах: 1-я полурота под руководством обер-лейтенанта Янхорста и 2-м и 3-м взводами - в Любомле, 2-я полурота с 1-м и 4-м взводами - в Мацееве (примерно 25 км западнее Ковеля). Обе полуроты оставались в этих населённых пунктах до 1 сентября 1941 г. 2-я полурота, командиром которой и одновременно заместителем командира роты был обвиняемый Хертель, расквартировалась в поместье.

После прибытия 2-й полуроты в Мацеев в точно не установленный день, между 14 июля и 1 сентября 1941 г., в Ковеле, в штабе батальона под руководством Дресслера состоялось офицерское совещание. Присутствовавшие офицеры, в том числе обвиняемый Хертель, были информированы о том, что в ближайшие дни отдельные опорные пункты посетит с особыми полномочиями команда СС. Приказы этой команды следует неукоснительно выполнять; ей должна быть обеспечена всяческая поддержка [...]

Спустя несколько дней после офицерского совещания в Ковеле в Мацеев действительно прибыла команда СД под руководством гауптштурмфюрера. Он сообщил обвиняемому, что должен зарегистрировать проживающих в населённом пункте евреев. Хертель, полагавший, что действительно состоится регистрация евреев, по требованию фюрера СД предоставил в его распоряжение членов 2-й полуроты. Для этого он передал приказ фюрера СД заместителю командира 1-го взвода и командиру 4-го взвода.

Члены роты вытащили из жилищ Мацеева около 100 еврейских мужчин, женщин и детей, которые были помечены белыми нарукавными повязками или еврейской звездой, и доставили их в поместье - место расквартирования 2-й полуроты. Хертель присутствовал при регистрации - для этого он поставил в поместье стол и выделил писца. После учёта евреи были помещены на ночь в зале бокового крыла поместья. Их охраняли члены роты.

На следующий день фюрер СД сообщил обвиняемому, что евреи должны быть расстреляны, и приказал ему выделить членов роты для сопровождения осуждённых из поместья на место казни, для оцепления и экзекуционной команды. На вопрос обвиняемого, почему это должно произойти, фюрер СД ответил, что есть приказ и Хертель должен его выполнить. Он также показал ему подписанное высшим фюрером СС и полиции Екельном письмо, в котором говорилось, что команда СД имеет особое задание. Обвиняемый повиновался приказу: заместителю командира 1-го взвода и командиру 4-го взвода он дал указание явиться к фюреру СД с тем, чтобы тот мог назначить их и членов роты для сопровождения евреев из поместья на место казни, для оцепления экзекуционной команды.

Затем члены роты группами примерно по 6 человек отводили евреев из поместья в парк за поместьем, где была вырыта яма. Евреев, которые становились в 1, 5-2 м от ямы, убивали выстрелами в затылок. Экзекуционная команда состояла примерно из 6 стрелков - членов роты и членов СД. Расстрел производился по команде: «Внимание, приготовиться, залп!» Кто давал команду, не установлено. В совокупности, были убиты около 100 евреев - мужчин, женщин и детей [...]

Второй расстрел в Мацееве произошёл в один из дней после первой акции (точная дата не установлена). В этот день не меньше 100 жертв, причём только мужчины, на грузовиках были отвезены в лес. Там их группами отводили к свежевыкопанной яме и расстреливали члены 2-й полуроты [...]

2-я рота 314-го пол. бат. под руководством командира роты Вендорффа из Вены была переведена в Замосць / Польша; с началом русской кампании она через Ченстохову и Броды переброшена в р-н Ковеля. Рота прибыла в Голобы 14 июля 1941 г., т.е. в тот же день, что и 1-я рота - в Любомль и Мацеев, и расквартировалась в одном поместье. Голобы находятся в 26 км южнее Ковеля на дороге в Луцк и имеют железнодорожную станцию.

Во время пребывания 2-й роты в Голобах командиры взводов 2-й роты, в том числе обвиняемый Бауэр как командир 1-го взвода, в точно не установленный день между 14 июля и 1 сентября 1941 г. получили от командира роты Вендорффа задание очищать тыл группы армий от рассеянных русских войск, собирать русских пленных и умиротворять указанную подразделению территорию. В рамках акции по чистке в р-не Голобы должно быть отобрано еврейское население. Командир роты Вендорфф разъяснил задание с помощью географической карты. Командирам взводов он дал указание вместе с местной украинской милицией обратиться к старостам (бургомистрам) сел и велеть им указать дома, в которых живут евреи. Далее он приказал схватить евреев и, в зависимости от местонахождения населённых пунктов и их удаления от места дислокации роты, или расстреливать евреев на месте, или доставлять в роту [...]

Между 14 июля и 1 сентября 1941 г. обвиняемый Бауэр произвёл как минимум три подобных казни евреев [...]

Один из случаев касается расстрела 108 евреев-мужчин:

Однажды вечером 2-я рота была собрана для оглашения приказа; командир роты Вендорфф и обвиняемый Бауэр при этом не присутствовали. Гауптвахтмейстер Кунтер вызвал добровольцев для участия в некой акции на следующий день. Вызвались только два добровольца. Поэтому командир взвода Бок выделил 10 человек из взвода тяжёлых пулемётов. На следующий день назначенная команда (в общей сложности 30 человек) под руководством обвиняемого Бауэра на двух грузовиках (один из них был пустым) по дороге, проходившей слева от железнодорожной линии, поехала в неизвестное село, которое находилось в 50-60 км от Голоб. Когда обвиняемый из кабины грузовика неожиданно увидел на железнодорожном полотне еврея с нарукавной повязкой, он сказал: «Один уже здесь вертится!». Бауэр велел остановиться и подозвал к себе еврея-портного, который шёл в близлежащее село. У грузовика немец избил еврея плёткой, затем велел ему стать на подножку грузовика и ехать на ней в село, где тот сошёл и должен был ждать на сельской площади.

Члены роты пошли в дома, чтобы вытащить оттуда евреев-мужчин. Тем временем назначенные для совершения расстрела на грузовике поехали за село к яме. Эта яма была вырыта украинцами; она была примерно 8 м длиной (чтобы могли поместиться друг возле друга 12 человек), примерно 2-2, 5 м глубиной и шириной примерно в рост человека. Вскоре на грузовике (он несколько раз курсировал между селом и местом казни) были доставлены первые евреи, которые должны были сойти на дороге в 100-300 м от ямы. От грузовика можно было видеть место казни. Немцы подгоняли обречённых ближе к яме, по 12 евреев должны были ложиться в неё на живот, лицом к земле. По указанию обвиняемого Бауэра расстрел производился так: назначенные им стрелки в яме ставили ногу на зад жертвы и затем из автомата, установленного на одиночные выстрелы, стреляли в затылок лежащего. Иногда стрелки проверяли, мертва ли жертва, шевеля её, надавливая сапогом на её зад. Обвиняемый Бауэр и командир взвода Тахеци тоже убивали евреев описанным способом. После того как первый ряд был расстрелян, следующие жертвы должны были лечь вниз лицом на окровавленных мертвецов и принять смерть таким же способом. Третий ряд жертв подвергался такой же пытке. Следующие ряды были расстреляны в стоячем положении. Они должны были стать лицом к яме; за каждым евреем находился стрелок, который по команде Бока «К залпу, приготовиться, огонь!» производил выстрел. После каждого выстрела стрелки получали стакан шнапса.

Так как жертвы падали на землю, а не в саму яму, украинцы, выкопавшие её, должны были оттаскивать трупы и, чтобы лучше использовать ёмкость ямы, укладывали их в неё параллельно друг другу. Эти украинцы были покрыты кровью и исполняли свою работу босиком.

В совокупности, 12 стрелков выстрелили по девять раз, причём были убиты минимум 108 евреев-мужчин, в том числе еврей, схваченный на железнодорожном полотне [...]

В другой, также не установленный день между 15 июля и 1 сентября 1941 г. 1-й взвод 2-й роты под руководством обвиняемого Бауэра поехал на грузовике в неизвестное село близ Голоб, чтобы его «проверить». Когда по дороге подразделение встретило двух евреев, Бауэр велел остановиться и забрать их на сборный пункт в село.

Назначенные для этого члены роты должны были идти в «еврейские дома», выводить и забирать евреев-мужчин. Затем евреи были отведены на место расстрела за село - речь шла о прогалине, окружённой с трёх сторон лесом, - где они сами должны были выкопать яму примерно 6 метров длиной. Несколько членов роты оцепили местность у ямы. После окончания этой работы примерно 4 еврея остались у ямы, остальные были отведены на край леса, где в удалении примерно 20-30 м от ямы они должны были ждать. Первые евреи должны были стать на край ямы лицом к ней. Стрелки назначенной обвиняемым Бауэром экзекуционной команды получили приказ стать за жертвами и с расстояния 15-25 метров целиться по 2 человека в верхнюю половину тела жертвы. По приказу обвиняемого Бауэра (стоявшего справа от стрелков) - «изготовиться, огонь» - жертвы были застрелены описанным выше способом. Одного члена роты лейтенант Бауэр назначил добивать из автомата не поражённые смертельно жертвы. Евреи отдельными группами (по 4 человека) последовательно подводились к яме и там расстреливались [...] В этот день было уничтожено точно не установленное количество евреев-мужчин, но всё же не меньше 12 жертв, вновь только из-за их расовой принадлежности [...]

[...]Из Луцка было приказано собрать и арестовать еврейские семьи в окрестных деревнях, а имущество евреев конфисковать. Этой операцией и занялась наша рота. Мы разъезжали по деревням и, арестовывая евреев, отвозили их в город Луцк в отдельный лагерь, а всё их имущество было сложено в синагоге, после чего отправлено в Германию. Таким образом, нами было арестовано около 400 еврейских семей общей численностью около 1500 человек. Когда эта операция была окончена, примерно дней через восемь, по приказу СД все евреи, в том числе старики и дети, были выведены в лес за город на расстояние 4-5 км, где и расстреляны. Выводились они группами, всё количество было разбито на 6-7 партий. Расстрел производился примерно с 4.00 часов утра и до вечера. Перед тем как расстреливали, местность была окружена на случай побегов. Всем евреям было приказано сдать ценные вещи, а у тех, кто отказывался, отбирали силой. Мною лично было арестовано примерно около 10 еврейских семей общим количеством 40-50 человек и отведено в лагерь гор. Луцк. Я лично не расстреливал, так же, как и вся наша рота. Наша задача заключалась в следующем.. После того как был издан приказ о расстреле, мы совместно с местной полицией гор. Луцк всех этих граждан отконвоировали к месту расстрела. По прибытии в лес советские граждане были выстроены на поляне, а нам было приказано окружить всю местность для предотвращения побега. Оцепление было произведено таким образом, что через каждые 6 метров стоял вооружённый полицейский. Как я уже говорил, перед расстрелом было приказано снять все имеющиеся драгоценные вещи - часы, кольца, медальоны и т. д. После чего, группами в 8 человек, уже подготовленные к ликвидации, советские граждане уводились в лес к заранее вырытым ямам, где и были убиты из автоматов. Расстрел непосредственно производили работники СД и жандармерия. После того как все были уничтожены, жандармерия из гор. Луцк привела примерно около 40 человек других мирных советских граждан и принудила их зарывать яму, а уже после того, как ямы были зарыты, мы снялись с охраны и ушли домой [...]^{43}.

Ликвидация была проведена летучей командой СС. Она прибыла на «физелер-шторхе»^{58} и состояла из 6 человек. Люди носили чёрные полумаски, резиновые костюмы и чёрные перчатки...^{59} Место ликвидации было уже подготовлено вермахтом в 1941 г. с помощью военнопленных в северо-западной части города между дорогами на Брест и Камень[-Каширский]... Это была песчаная местность. От железной дороги туда вёл рельсовый путь, предназначенный доставлять песок для строительных работ... евреев из лагерей грузили в товарные поезда и доставляли на указанное место. Сначала был очищен большой лагерь, находившийся по ту сторону Турии, а спустя некоторое время - лагерь близ железнодорожного вокзала... [Расстрелы продолжались] 2 дня. Эта команда работала с раннего утра до глубокой ночи. Каждый поезд доставлял на место расстрела примерно 1000 евреев. Украинская жандармерия использовалась для сопровождения, при транспортировке из лагеря до погрузки в вагоны, а также - далее, до места казни. В собственно расстреле жандармерия не участвовала, но при сгоне евреев имели место не только избиения, но и стрельба. Я сам находился на улице и притом непосредственно на перекрёстке, и наблюдал за отправкой. Я там стоял вместе с гауптманом жандармерии Бушем^{60}, который с одной сотней прибыл из Ровно и вместе с ковельской украинской жандармерией прикрывал всю акцию. При этом ещё на Буша набросился один еврей и смертельно ранил его бритвой. В слепой ярости украинцы открыли огонь по евреям. Я должен был броситься на улицу, чтобы в меня не попали, и ещё крикнул украинцам, чтобы они прекратили огонь. Но они на это не реагировали и продолжали стрелять. Тогда от гауптмана Буша я потребовал, чтобы милиция больше не сопровождала евреев при транспортировке, чего он и добился у руководителя милиции. Я не хотел допустить, чтобы евреи при транспортировке подвергались жестокому обращению. Гауптману Бушу я категорически сказал, что не могу помешать ликвидации, но жестокостей не потерплю. После этого только Буш со своими жандармами из Ровно сопровождал транспорты, в то время как милиция была удалена. Я сам в эти дни несколько раз был в гетто, чтобы убедиться в том, что при сгоне евреев не было никаких жестокостей. Кроме того, я ежедневно дважды был на месте расстрела и беседовал с руководителем команды, бывшим французским офицером безопасности. Он был не очень разговорчив и сказал мне, что существует категорический запрет для его людей разговаривать с посторонними. Расстрел производился выстрелом в затылок командой из 5-6 человек. Когда прибывали товарные поезда, евреи их покидали, должны были раздеться в определённом месте (женщины могли оставить нижнее бельё) и затем строем, друг за другом, отправлялись в выкопанные ямы, в которые они должны были ложиться лицом вниз, и притом один головой в одну сторону, а другой - в противоположную. Затем следовал выстрел в затылок.

Евреи шли на расстрел довольно спокойно и совершенно не сопротивлялись; они все переносили терпеливо. Большинство обречённых знали меня. Многие прощались со мной и говорили, что знают, почему должны умереть, по их мнению, всему виной - американские евреи-капиталисты, которые занимались травлей германского рейха и всего мира. Я, стоя на краю ямы, ещё спрашивал отдельных евреев, верят ли они в то, что я виновен в их смерти. Все они мне заявляли, что свою судьбу они уже давно осознали, а также из сообщений, которые поступали из генерал-губернаторства. На мой вопрос, почему не убежали из гетто, они отвечали, что побег не имеет никакого смысла, так как украинцы их всё равно убьют, когда поймают.

Расстрельная команда вечером улетела и на другое утро вновь прибыла, так что их размещение в Ковеле не требовалось. Эти люди ни с кем в Ковеле не контактировали; весь день они были на месте расстрела...

[Было расстреляно] примерно 7000-8000. После окончания расстрелов команда из аппарата, который выглядел как огнемёт, обрызгала трупы жидкостью. Образовалась белая пена, которая под конец стала голубой и растворила мясо на костях. Также сами кости стали разрушаться; они выглядели ноздреватыми, как пчелиные соты... Ямы, в которых ещё находились остатки костей, были засыпаны землёй. Эта земля была облита той же жидкостью, что и трупы перед этим.

Согласно устному донесению отделения Брест в краузгебите Камень-Каширск^{81}, были подвергнуты особому обращению 3399 евреев^{82}.

...15/8-42 г. с Камень-Каширска прибыл гебес-комиссар [гебитскомиссар] с казаками, полицаями до 85 человек. Оцепили гетто и предложили всем выходить на площадь для «генквизиции», где всех по списку стали вызывать; мастеровых -в одну сторону, без детей, а остальных евреев - в другую сторону; мастеровых направили отдельно, а с остальными стали производить расстрел, т.е. убивать, где на площади было убито, а также по огородам и т. д. до 280 человек, а остальных направили по направлению с. Вулька-Любешовская, где в сосновом лесу их было расстреляно 500-600 человек. Остальных 1100 человек было направлено в синагогу, где их стали раздевать. Часть евреев до 230 человек разбежалась, а остальные 870 человек были направлены в могилы, которые были выкопаны или же и они были расстреляны, казаками. Кроме того, в с. Любязь было направлено до 25 человек на постройку моста через реку Припять. После постройки моста им предложили раздеться и лезть в воду, и там же они были расстреляны. До этого над ними производили издевательства, заставляли спевать-танцевать...

20 августа. Еврейская акция в Луцке. В гетто евреи были разделены на две части: те, которые должны ещё остаться, и те, которые должны быть уничтожены. Расстрелы начались уже в 5 часов утра.

21 августа. Все евреи были заперты в крепости (крепостной двор) и оттуда на 120 грузовиках 15000, все совершенно голые, отвезены на расстрел в лес в 8 км близ Bolunge [правильно: Полонка]. В 3 ямы они должны были лечь друг возле друга, и так были расстреляны. Ямы 340 м длиной, 4 м шириной и 2½ м глубиной то и дело должны были засыпаться песком, так как трупы утопали в крови...

С 21 августа 1942 г. днём и ночью постоянно стреляли в евреев. И ежедневно евреи, которые скрывались, отводились на расстрел...

20 августа 1942 г. все евреи в гетто Луцка были согнаны в одно место. Затем было произведено разделение на две группы: одна оставалась в гетто, а другая была предназначена для уничтожения. Отправка на расстрел производилась примерно на 120 грузовиках... Согласно моим записям, с 20 августа 1942 г. были расстреляны около 15000 евреев... Жертв доставляли в лес близ находившейся примерно в 8 км деревни Полунка или Полянка. Там были устроены 3 рва, которые располагались параллельно друг другу. Размеры этих рвов были: 1. 105 шагов длиной; 2. 185 шагов длиной; 3. 50 шагов длиной. Ширина всех 3 рвов составляла 4 шага, а глубина - 2½ м. Сведения о длине и ширине - мои; я лично, спустя приблизительно 14 дней, измерил их шагами. Сведения о глубине я получил от тогдашних полицейских чиновников, которые у меня лечились и во время расстрелов были назначены в оцепление... У меня имеются фотографии этих рвов, сделанные моим тогдашним штабным врачом д-ром Видером...

За эти расстрелы в первую очередь несёт ответственность бывший начальник штаба Глюк^{93}, который действовал при гебитскомиссаре Луцка. В этой связи я ссылаюсь на следующее происшествие: чтобы не допустить расстрела известных нам проживающих в Луцке и окрестностях еврейских врачей, д-р Видер 20 августа 1942 г. отправился на место казни и со списком в руке потребовал освобождения указанных лиц. Однако начальник штаба Глюк ему отказал... Мне бросилось в глаза, что эти массовые расстрелы производились именно в то время, когда генерал Хасельмайер, командир ОФК 579, был в отпуске. Я считаю, что генералом эти расстрелы, по крайней мере, на определённый срок, могли быть отложены. В течение всего времени своей деятельности Хасельмайер вступался за евреев и энергично боролся против распоряжений гебитскомиссара, СД и гестапо. За это гуманное поведение он в ноябре 1942 г. помимо своей воли был отослан домой и отправлен на пенсию^{94}.

Я постоянно проживаю в с. Рованцы. В августе 1942 года я был очевидцем массового уничтожения советских граждан еврейской национальности, производимого немцами в урочище Полонка - это примерно в 3-4 км от с. Рованцы. В урочище Полонка я был тогда вместе с другими односельчанами забран полицейскими для засыпки землёй трупов, которыми немцы заполняли большие ямы, похожие на траншеи. Ямы были длиной метров 130, если не больше, шириной 4 метра и глубиной до 3 метров. К тому времени, когда я там находился, две ямы уже были заполнены трупами. Расстрелы граждан еврейской национальности производились в третьей яме. Все это я видел собственными глазами в течение трёх дней, пока не убежал оттуда. Постоянно на месте массового расстрела... находилось около двух десятков немцев, одетых в серо-зелёную форму, и человек 15 полицейских. Людей на расстрел привозили полицейские из еврейского гетто, расположенного в г. Луцк. Постоянно в обороте находилось 5-6 грузовых автомашин. На каждой из автомашин привозили по 25-30 человек - мужчин, женщин и детей. Перед отправкой в яму полицейские приказывали обречённым раздеваться догола, а одежду складывать в одну кучу. Потом два немца брали по 5-6 человек и уводили в яму, где укладывали их рядами лицом вниз, а затем расстреливали каждого лежащего выстрелом в затылок. Когда на дне ямы образовывался слой трупов, полицейские заставляли нас присыпать трупы землёй слоем до 10 сантиметров, после чего повторялось всё сначала до тех пор, пока яму не заполняли полностью трупами...

Примерно к 10 часам утра со стороны г. Луцк в урочище Полонка стали подъезжать по 3-4 грузовых автомашины. На них под охраной полицейских находились человек по 30 советских граждан еврейской национальности. Были там мужчины, женщины и дети. Полицейские сгоняли привезённых людей с машин, заставляли их раздеваться догола, а затем немцы, вооружённые автоматами, брали из числа обречённых по 5-6 человек, вели их в яму, приказывали лечь на дно лицом вниз и там их расстреливали. В яме жертвы укладывались рядами с таким расчётом, чтобы туда больше вошло людей, а точнее трупов. Когда яма заполнялась одним слоем трупов, стрельба прекращалась. Немцы, которые убивали людей, тут же возле ямы пили ром и закусывали, а нас, рабочих, заставляли присыпать трупы землёй слоем до 10 сантиметров. После этого другие немцы производили расстрелы, а первые отдыхали. Длилось это каждый день до вечера, а всего расстрелы... производились более недели. Я уже говорил, что обречённых уводили в яму по 5-6 человек, но стариков или слабых людей полицейские и немцы стаскивали с машин и бросали прямо в яму, а там их уже пристреливали. До сих пор помню такую жуткую картину. Среди обречённых была молодая мать с двумя близнецами возрастом около трёх месяцев. Немцы гонят женщину в яму, а она стоит и кормит детей грудью. Тогда немцы силой подтащили женщину с близнецами на руках к яме и бросили их туда...^{96}

14 сентября. Вторая акция против евреев. Обыск в детской клинике в поисках д-ра Гольдберга. На аптечном складе арест аптекарей Подольского, Бернерта, Клугера, Хиша, Крамера и всего медицинского персонала г. Луцк. Крупные массовые расстрелы. Арест евреев ОФК 579...

26 сентября. Аптекари Подольский и Крамер отравились морфием во время поездки из магистрата в лес Полонка, где они должны были быть расстреляны. Все врачи расстреляны, 20 врачей и аптекарей покончили жизнь самоубийством.

14 сентября 1942 г. в Луцке были расстреляны евреи, оставшиеся 20 и 21 августа 1942 г. В это число также вошли врачи и медсёстры, которых мы до сих пор успешно прятали частично в котельной и частично на складе. Когда я говорю мы, я имею в виду [штабного врача] д-ра Видера [из ОФК 579], себя и бывшего священника (майора) Иммануэля Фишера. Евреев, которых скрывали, мы в течение примерно 4 недель снабжали продуктами. Так, например, обитающим на складе продукты доставлялись по верёвочной лестнице. Непосредственно перед расстрелом 14 сентября 1942 г. СС узнали о том, что мы прячем евреев, и произвели у нас обыск. Однако он был безрезультатным. Так как вышеуказанные укрытия с течением времени стали опасными и мы, помимо того, были переведены в Ровно, я однажды ночью доставил скрывавшихся евреев за город, откуда они на польской санитарной машине, которой управлял поляк по фамилии Шпигель, были увезены в направлении Киева. Здесь я должен уточнить, что мы сначала прятали более 20 человек. 20 из них незадолго до 14 сентября 1942 г. отправились в гетто, чтобы поменять одежду. Этих людей мы никогда больше не видели. Они были расстреляны во время акции 14 сентября 42. Увезёнными ночью мною и Шпигелем лицами были еврейский врач (женщина) д-р Даль^{100} и еврейский студент медицины, фамилию которого я уже не знаю.

...Летом 1942 г. по приказанию Валеншуса были собраны около 100 человек жителей посёлка с лопатами. Рано утром всех под конвоем полицейских Чайки Василия, Рымарчука, Кондратовича, Тихона и других направили на еврейское кладбище копать яму. Она была ещё не готова, когда я привёз на автомашине Валеншуса Тот походил по кладбищу, а затем полицейские Тихон, Чайка, Рымарчук и другие пригнали около 30 евреев и заставили их докапывать яму. Возле ямы находился стол, на котором были водка и закуска. В основном в евреев стреляли два немца, которые перед каждой партией расстрела пили водку, а полицейские охраняли людей... Когда была выкопана яма, стали возить из гетто евреев, возили машинами и подводами. Перевозкой, конвоированием к месту расстрела занимались полицейские Чайка, Рымарчук, Тихон, Кондратович и другие. Привезённые советские граждане еврейской национальности на кладбище становились в ряд по два человека, раздевались, а затем шли к яме, сами туда заходили, ложились вниз лицом, и два немца ходили и стреляли из пистолетов. Если кто-нибудь из обречённых начинал оказывать какое-либо сопротивление, полицейские Чайка, Тихон и другие насильно тащили его к яме. Массовый расстрел был ужасен, всюду раздавались крики и стоны обречённых людей...

Через два дня после погрома в г. Ковеле евреев, я в числе 25 человек ковельских полицейских выехал в деревню Озеряны для расстрела евреев. Когда мы приехали на машине в деревню Озеряны, то там уже евреи были согнаны в одно место, их всего было несколько сот. По приказанию гебитскомиссара, мы, полицейские, всех этих евреев отвели в поле к одной яме, дали самим же евреям лопаты для углубления ямы. Когда они вырыли яму побольше, их стали подводить по 5 человек к яме, где расстреливали: лично гебитскомиссар Каснер, Шабатура и Мантель [правильно: Мантей]. Больше никто в расстреле не участвовал. Полицейские в расстреле не участвовали.

...Как-то летом, месяц не помню, в 1942 году в с. Новая Выжва приехали немцы человек 12-15, которые вызвали к себе коменданта полиции Бидо Михаила, о чем-то с ним переговорили, и он после этого собрал нас, всех полицейских, и приказал нам оцепить еврейское гетто и конвоировать евреев за немецкими солдатами и офицерами, идущими вперёд. Я... и другие [полицейские] конвоировали евреев за с. Новая Выжва; отошли от села примерно километра три, немцы дали команду всем евреям сесть, а мы, полицейские, их здесь охраняли. На том же месте была дана команда всем евреям раздеться догола - мужчинам, женщинам и детям. Когда евреи в количестве примерно около 400 человек разделись, тогда мы, полицейские, по приказанию немцев, погнали всех нагими ещё примерно с километр, где была выкопана большая яма или ров длиною 20-25 метров, а шириною 4-5 метров. Около этой ямы немцы сначала отобрали здоровых мужчин, завели их в яму и там всех расстреляли. Потом стали брать женщин, детей и стариков, заводили в эту же яму, клали их друг на друга и расстреливали. Когда немцы расстреливали первые партии евреев, то остальных мы, полицейские, охраняли около ямы, пока не расстреляли последние семьи еврейские...

По приказу батальона рота с 2 взводами и подчинённым взводом ПТО 30 октября в 22.30 отправилась для проведения антиеврейской акции в с. Самары. В Дивине к роте присоединились 39 шутцманов. С 111 людьми, которые находились в распоряжении для проведения акции, было возможно окружить только часть широко раскинувшегося села. С. было оцеплено в радиусе примерно 3 км с запада, юга и востока. Внутри этого оцепления находились примерно 30 усадеб. Оцепление началось в 02.45 и закончилось в 05.00. С рассветом начались первые обыски усадеб, которые были закончены в 09.30. Уже во время оцепления 27 евреев попытались ускользнуть. Они были расстреляны при попытке к бегству. Последовавший второй обыск усадеб был закончен в 11.30. В совокупности были схвачены и казнены 74 еврея. Была также расстреляна одна украинская семья - 1 мужчина, 2 женщины и 3 детей, которая скрывала у себя еврейку и жила вместе с семьёй. Движимое и недвижимое имущество казнённых было передано солтысу^{116} в Самары. 2 свиньи, 1 корова, 1 телёнок и 5 овец были также переданы солтысу для сдачи крейсланд-вирту^{117} в Дивине. По сообщению СД, которое произвело допрос схваченных евреев, при этом будто бы были только 5-6 местных евреев. Большинство евреев вроде бы лишь в последнее время прибыли извне, особенно из Кортелесы и Ратно. По показаниям населения, накануне акции примерно 30 евреев покинули село в неизвестном направлении. Эти евреи, по-видимому, также были прибывшими беженцами. По непроверенным слухам, евреи, вероятно, были информированы об акции. В ходе обыска была обнаружена и уничтожена тайная винокурня. Преследованием виновных занимается СД. Акция была окончена в 16.00. Сопротивление оказано не было.

Житель с. Жиричи сообщил команде пропаганды, что в лесу примерно в 7 км севернее вышеуказанного села будто бы находятся евреи. Близ указанного места в одной хижине были обнаружены 2 бежавших из Ратно еврея с 6 детьми. Все 8 евреев были казнены на месте. Хижина была уничтожена, чтобы бандиты не могли использовать её в качестве убежища.

...Однажды начальник гаража Шварц сказал мне и другим шофёрам, чтобы мы по окончании работы не уходили по домам, а остались ночевать в гараже, так как на следующий день необходимо очень рано выполнять какую-то работу. В ту ночь я находился в гараже. Где-то часа в 2-3 ночи мне и Косовскому Леопольду... Шварц приказал ехать к зданию жандармерии. Когда мы туда поехали, возле жандармерии я увидел несколько немцев, жандармов и человек 50 полицейских из числа украинцев, которые мне были незнакомы. Полицейские и немцы сели на 2 грузовые автомашины (мою и Косовского), а мне приказали ехать в местечко Устилуг. Когда мы приехали в Устилуг, было ещё темно... Полицейские и немцы сошли с автомашин (остановились мы возле жандармерии) и пошли в центр местечка, откуда вскоре послышались крики, выстрелы. Часа через два, когда уже стало светло, я увидел, как со стороны города Владимир-Волынский приехала ещё колонна грузовых автомашин (их было штук 15), в кабинах которых рядом с шофёрами сидели немцы, а в кузовах было по несколько полицейских. Туда же на легковой автомашине приехал и офицер гебитскомиссариата Бизольд^{124}. Вскоре нам дали команду подъехать к центру Устилуга, где ранее была площадь; там под охраной полицейских находилось много граждан еврейской национальности, среди них были мужчины, женщины, старики, дети различного возраста, даже грудные. По приказу немцев и полицейских евреи садились в кузов подъезжавшей машины, туда же для охраны садилось 4-5 полицейских. Когда погрузили людей на мою автомашину, сидевший в кабине жандарм приказал мне ехать в направлении города Владимир-Волынский, а когда я заехал за с. Пятидни, расположенное по шоссе в 5-6 км от Устилуга и в 7-8 км от г. Владимир-Волынский, мне немец приказал свернуть в сторону от дороги на поле, где когда-то поляки строили аэродром. Когда я, проехав от дороги метров 300, по приказанию того же жандарма остановил автомашину, там я увидел большую вырытую яму, в стороне от которой находились до 10 человек немцев и несколько десятков полицейских. Полицейские там охраняли почти всю территорию бывшего аэродрома. Только приехав на это место, я понял, что немцы намерены расстрелять лиц еврейской национальности. Среди немцев, находившихся возле вырытой ямы, я увидел Краузе и Бизольда, другие были мне незнакомы... Немного в стороне от ямы прямо на поле стоял один или два стола, на которых находилась какая-то закуска, спиртные напитки, газированная вода в баллонах. Погода стояла ясная, было очень тепло. По приказу немцев и полицейских лица, находившиеся в кузове автомашины, а их было человек 25-30, спустились на землю, их отвели на несколько метров от машины и приказали раздеться, а когда они разделись догола, их по 5-6 человек заводили в яму, куда спускались один или два немца, и откуда я слышал крики и выстрелы... По приказу жандарма, сидевшего в моей кабине, я с жандармом и несколькими полицейскими, сидевшими в кузове, снова поехал в Устилуг, откуда привёз вторую группу в количестве 25-30 человек к месту расстрела. В тот день к с. Пятидни подвозили людей 15-20 грузовых автомашин. Для этой цели мобилизовали все автомобили гебитскомиссариата... и других учреждений, а также несколько автомашин из воинских частей, шофёрами на которых были немцы... Все лица, собранные в Устилуге, к месту казни были доставлены на машинах, всех их расстреляли примерно к 10 часам утра. Расстрел представлял страшную картину. Мне поневоле приходилось наблюдать, как немцы убивали, когда я подвозил людей и ожидал, пока они слезали с машины. Рядом немцы и полицейские заставляли раздеваться евреев догола, раздетых по 5-6 человек конвоировали к яме, расположенной примерно в 50 метрах, заставляли спускаться туда, заходили и стреляли в них. Там были слышны непрерывный крик, плач, выстрелы. На месте, где раздевались люди, была целая гора одежды. Там же за столиком сидел один немец и отмечал на бумаге, сколько человек отведены к яме и расстреляны. Расстреливали людей немцы по очереди - сначала одна пара, потом менялись. В это же время они пили спиртные напитки и закусывали. Я наблюдал и такую картину. Одна женщина, раздеваясь, грудного ребёнка положила рядом на землю, а когда разделась, её с группой лиц погнали на расстрел к яме, не позволив взять плачущего младенца. Тогда другая женщина подняла ребёнка и пошла с ним на расстрел со второй группой. Помню, где-то в середине дня, я подошёл поближе к яме и увидел, как заведённую в яму группу лиц заставили лечь на трупы, после чего два незнакомых немца расстреляли из автоматов этих людей, целясь им в головы, после чего заводили вторую партию, расстреливали, и так все время... В перерыве между казнями, когда немцы ожидали очередную партию евреев, которых должны были подвезти, Краузе, Бизольд и другие немцы поставили на бугре пустые бутылки и соревновались, кто лучше в них стреляет. Краузе тогда стрелял хорошо: он больше других с первого выстрела попадал в бутылку.

После того, как были расстреляны евреи из Устилуга, мне и другим шофёрам приказали ехать в гетто г. Владимир-Волынский и привозить оттуда к месту казни обречённых. Там, в гетто, было собрано более 15000 евреев. Из г. Владимир-Волынский евреев также возили под конвоем к месту расстрела к с. Пятидни. Расстреливали людей на протяжении нескольких дней. Мне приходилось вместе с названными шофёрами по приказу немцев возить этих людей все дни...

...Примерно в первых числах сентября 1942 г. я лично получил распоряжение от районного коменданта полиции (м. Голобы) Пашкевича о том, чтобы всех граждан еврейской национальности собрать в одно определённое место и взять под охрану. Выполняя это распоряжение, я через управу объявил всем таким лицам, что они должны бросить свои помещения и переходить в отведённое место, на Божницкую улицу. Для этого я дал срок - 4 часа. Кроме этого, я созвал всех полицейских и дал приказание, что в случае, если кто из граждан еврейской национальности в течение 4-х часов не переберётся на Божницкую улицу, то применить силу и выбросить их из своих квартир. Так оно и было. Полицейские, выполняя моё распоряжение, ходили по квартирам и силой оружия заставляли их переходить на Божницкую улицу (гетто). Когда все граждане еврейской национальности были согнаны в гетто, я приказал окружить Божницкую улицу и с оружием в руках нести постоянную охрану. По моим указаниям, за пределы лагеря (гетто) выходить категорически запрещалось. Все находившиеся в гетто, начиная с 15-летнего возраста, носили опознавательный знак - жёлтая нашивка на спине и груди. Должен сказать, что на Божницкой улице для них было отведено не более 30-38 домиков. Так как мы согнали туда примерно 1500 чел. граждан еврейской национальности^{128}, то в хатах была большая скученность - размещалось по 4-5 семейств.

Примерно через 4-5 дней ко мне в полицию приехали районный комендант м. Голобы Пашкевич, районный комендант полиции гор. Ковель Шабатура и несколько человек полицейских. Пашкевич и Шабатура зашли ко мне в кабинет и объяснили, что завтра будем производить расстрел всех граждан еврейской национальности. По их предложению, мы все трое пошли в гетто с целью проверить, надёжна ли там охрана, в смысле количества выставленных полицейских постов. Возвращаясь обратно, я созвал своих полицейских и объяснил им, что завтра будем расстреливать всех находящихся в гетто. Тогда же я приказал усилить охрану Божницкой улицы и предупредил полицейский состав о сохранении в тайне намечаемого расстрела граждан еврейской национальности. Были выставлены дополнительные посты полицейских, и сменялись они не через 8 часов, как до этого, а через 4 часа. Примерно в 10 часов вечера я дал задание секретарю полиции Козаку Феодосию, чтобы он связался с головой (председателем) сельской управы Дударем Михаилом и обеспечил группу людей-украинцев для подготовки ямы. Через час Козак мне доложил, что группа рабочих уже назначена. Тогда я поручил подготовку ямы Михайлюку Андрею. Последний взял группу выделенных для этого людей и всю ночь занимался подготовкой ямы. Рано утром Михайлюк Андрей возвратился и сказал, что яма выкопана около польского кладбища в 2-х км от Мельницы.

В 8 часов утра я, Савлук (комендант полиции м. Голобы^{129}) и Козловский Александр собрались у последнего на квартире и начали пьянствовать. Примерно в 10-11 часов утра приехали две легковые машины (гестапо и жандармерия), а также грузовая машина, на которой было около 30 человек полицейских из гор. Ковель. Немцев было не более 10 человек, из них я знал только одного - начальника жандармерии Ковельского округа лейтенанта Раппа. С их приездом мы созвали всех полицейских (за исключением постовых в гетто) и в двух комнатах провели с ними совещание. Первым говорил немец - лейтенант Рапп. Он рассказал о «порядке», который должен быть при расстреле такой массы людей (переводил Савлук). Затем выступил Пашкевич, который всех полицейских предупредил о необходимости бдительно нести службу с тем, чтобы никому не удалось бежать. В случае, говорил он, если кто на это решится, то нужно применять оружие. Я также сказал, чтобы у каждого полицейского было достаточное количество патронов. Что ещё говорил, сейчас не помню. Примерно в 12-13 часов дня в нашей столовой был обед. Почти каждый полицейский перед обедом выпил по полстакана самогонки. Немцы обедали за отдельным столом.

...После обеда мы все пошли на Божницкую улицу и силой начали выкидывать содержащихся там советских граждан. Я хорошо помню, как я ворвался в один домик. Там была семья Лебедя Арнлейба (жена, дети). Это старик в возрасте 50 лет, и, несмотря на это, я без всякого на то повода начал его избивать прикладом винтовки, вытолкнул из хаты и в его адрес начал выражаться нецензурными словами. Сопротивляясь мне, старик Лебедь Арнлейб произнёс слова: «Запомните, придёт время, за нас отомстят». После этого я зашёл в дом, где размещалась семья Грушки, и таким же образом выбросил их на улицу. Все граждане еврейской национальности нами были посажены среди улицы друг около друга. Так [как] они подняли крик, то мы, полиция и немцы, ходили и били их по голове палками и прикладами. Мы всем им предложили сдать ценности. У некоторых было золото, деньги. Все это забирали для себя немцы. По приказанию немца лейтенанта Раппа, я из общего количества отобрал четыре человека портных и отвёл в полицейский участок, сдал под охрану. Рапп[у] говорили, что эти лица будут ещё на него работать...

После этого мы их выстроили и под усиленной охраной вооружённой полиции повели к месту казни. Когда подводили к яме, арестованные увидели, что над ними будет учинена зверская расправа, и начали кричать. В воздухе стоял страшный стон стариков и женщин, плакали дети. Мы, полицейские,... начали наводить «порядок». Люди подвергались с нашей стороны надругательствам и глумлению. Я, Михайлюк Андрей, Коваль Алексей и другие работники нашей полиции в адрес арестованных начали выражаться нецензурными словами, избивали их прикладами и приказывали раздеваться. Другие полицейские сделали кольцо вокруг этих людей с тем, чтобы никто не сбежал... В одном нижнем белье, а некоторые раздетые догола, по очереди старики, женщины и дети вталкивались в яму, где мы приказывали им ложиться, после чего расстреливали. Многие женщины прижимали к груди своих маленьких детей, просили нас, полицейских, но мы на это не обращали внимания. Михайлюк Андрей, Коваль Алексей, я и другие, подгоняя к яме, били обречённых на смерть советских людей прикладами винтовок, выражались нецензурными словами, кричали: «Мы вас всех, паразитов, уничтожим». В каждого из нас к винтовке было по 50 патронов. Сколько я израсходовал из этого количества патронов, сейчас не помню, но знаю, что расстрелял я около 10-15 человек... После того как всё было закончено, мы закидали яму, разобрали, которая была получше, одежду расстрелянных и, возвратившись в с. Мельницу, начали пьянствовать.

На следующий день по всем квартирам, где ещё оставалось добро расстрелянных нами советских людей, - оно было немцами и полицией разграблено. Мною лично было взято много одежды, белья, обуви, две перины и посуда. Впоследствии я систематически за награбленное добро расстрелянных выменивал себе самогон и почти ежедневно пьянствовал...

Летом 1942 г., ещё во время уборки урожая, перед рассветом в Повурск на автомашине приехал комендант районной полиции Слепчук Николай. Вместе с ним приехали его брат Слепчук Алексей, Рознер (имя его не знаю) и ещё несколько полицейских, причём Слепчук Алексей и Рознер были одеты в зелёную немецкую форму и имели железные шлемы. По приказанию Слепчука была собрана группа полицейских Повурской полиции, куда вошли почти все полицейские, за исключением нескольких человек, стоявших на постах по охране моста, водокачки, складов заготсено... Все мы на автомашине часам к 5-6 утра уже были в Козлиничах. Перед отъездом в селе Слепчук Николай заявил, что едем в с. Козлиничи с целью проверки соблюдения немецких порядков. Однако, когда приехали в село, Слепчук сказал, что мы должны окружить дома, где проживают граждане еврейской национальности, и ждать его распоряжения. Распоряжение Слепчука было выполнено, а через некоторое время было предложено собрать всех граждан еврейской национальности в одно место и охранять, а утром часов в 9 нам приказали конвоировать арестованных, которых было собрано до 80 человек, мужчин, женщин и детей разного возраста^{136}, по дороге в сторону с. Шкураты. Вооружённые полицейские, и я в том числе, отконвоировали арестованных в сторону с. Шкураты за 2 км от села и на возвышенности в небольшом лесу всех посадили на землю. Слева я заметил, что на опушке леса была вырыта большая яма. Оказывается, яма была вырыта жителями с. Козлиничи по приказанию Слепчук и Сикута, отданному старосте сельской управы. Затем Слепчук приказал задержанным раздеваться. В это время один гражданин бросился бежать в правую сторону от урочища. По нему стали стрелять Крючек Иван, кто-то ещё..., и я выстрелили в него два раза, но он продолжал убегать. Тогда за ним погнались Кизей Даниил и один полицейский из р-нной полиции - фамилии его не знаю. Через некоторое время в стороне, куда побежал задержанный, раздались выстрелы, и полицейские поволокли труп убитого к яме. Тогда стало ясно, что евреев привели на урочище с целью физического уничтожения. Было приказано подводить евреев к яме небольшими группами, где их расстреливали Слепчук Николай, Слепчук Алексей, Рознер, Сикута Василий. Я лично подводил группы советских граждан к яме, но сам их не расстреливал, ибо одного раненого в яме расстрелял из винтовки Семенюк Михаил, и сила удара была настолько сильная, что разбросало по сторонам головной мозг и кровь. Поэтому Сикута и Слепчук заявили, что они будут сами расстреливать из пистолетов. Во время расстрела в левую сторону от ямы побежали ещё двое задержанных, но за ними погнались Смычик Иван, Сычук Карп и кто-то ещё. Потом стало известно, что один сумел убежать, а второго расстреляли... После расстрела советских граждан, из которых часть была расстреляна в нательном белье и обуви, а часть даже в верхней одежде, многие были раздеты догола, трупы были закопаны теми гражданами, которые откапывали яму.

В Повурск мы ехали на автомашине через с. Песочное, где Сикута приказал мне и другим полицейским остаться с ним в Песочном. Остальные уехали... Мы по приказанию Сикуты, собрали граждан еврейской национальности, жителей с. Песочное, на площади около помещения школы и затем всех отконвоировали в с. Повурск в гетто^{137}.

После этого в начале августа 1942 г. в с. Повурск было отведено особое место, севернее линии железной дороги, куда согнали всех граждан еврейской национальности из с. Песочное, с. Повурск и других сёл и охраняли их в гетто.

В конце августа 1942 г. или даже в начале сентября, точно не помню, в с. Повурск прибыла группа немцев и украинское СД из г. Ковель. Все полицейские Повурска были собраны на инструктаж в помещении полиции, которое находилось ещё севернее железной дороги, недалеко от усадьбы Гарбарук. На инструктаже один из немцев через Крючека Ивана и одного из работников СД заявил, что сегодня будем расстреливать евреев, и если кто из полицейских отпустит хоть одного человека, то будет расстрелян сам вместе с ними. После чего было приказано немцем всех граждан еврейской национальности собрать около постерунка. Сикута заявил немцу, что у зондерфюрера живёт переводчиком еврей, и что с ним делать. Немец приказал привести и его, и за ним был послан я. Придя в дом, где проживал зондерфюрер, я сказал проживавшему с ним гражданину явиться к помещению полиции. Он сначала стал отказываться, но я настоял на том, чтобы он пошёл со мной, и таким образом я доставил его к постерунку, где уже были собраны и охранялись полицейскими все граждане, содержавшиеся в гетто. Собравшимся перед постерунком советским гражданам немец объяснил, что сейчас их поведут в г. Ковель через с. Черемошня, и приказал всем двигаться. Около взорванных бензобаков евреи были остановлены, посажены на землю, и им было приказано раздеваться. Полицейские были расставлены вокруг баков с целью охраны места расстрела. Раздетых полицейские группами подводили к ямам, вырытым около бензобаков с целью сбора бензина, и немцы совместно с работниками СД (украинская полевая жандармерия) из г. Ковель расстреливали их. Расстреливал советских граждан и Сикута Василий. Я стоял на охране места расстрела со стороны вокзала, и когда один гражданин по имени Лейба, житель с. Повурск, побежал в сторону железной дороги, то по нему выстрелили сразу несколько полицейских..., и Лейба упал в 30-40 метрах от места, откуда он бежал, то есть от общего места расстрела. Всего в тот день около бензобаков было расстреляно примерно до 300 человек. Расстрелянных мы, полицейские, немного сверху закопали в ямах, а вещи перенесли и закрыли в складе. Куда впоследствии они девались, я не знаю. Трупы были закопаны в нескольких ямах, из которых одна была большая^{138}.

Вечером того же дня, перед заходом солнца, Сикута мне приказал следить за возвращением от с. Смоляры, где работали 12 человек евреев, которых нужно задержать и расстрелять. Я заметил возвращение этих советских граждан, и вместе с Сикута, Крючеком Иваном, Кизей Даниилом и Семенюком Михаилом мы задержали их около арки, примерно в 30 метрах от постерунка... Задержанных отвели на бывшую территорию усадьбы Гарбарук, где раздели, и когда к Сикуте подвели трёх человек, он одного взял за руку и выстрелил в него из пистолета. Убитый упал Сикуте на грудь и замарал ему кровью рубашку. В это время второй подведённый к Сикуте гражданин бросился бежать на север в сторону болота. За ним погнались я, Кизей Даниил и кто-то ещё, не помню. Но когда я услыхал окрик Сикуты: «Марковский, вернись», я возвратился к месту расстрела и видел, что остальных 10 человек расстрелял из пистолета Сикута. При этом расстреле присутствовал зондерфюрер - немец по национальности. Помню, что возвратившийся из погони Кизей Даниил сказал: «Ну, всё-таки он не ушёл». Кто именно расстрелял убегавшего на болоте, я не видел и не знаю. Расстрелянных Сикутой на усадьбе Гарбарука 11 человек советских граждан мы закопали в колодце, который никем не использовался и был наполовину засыпан землёй.

Осенью 1942 г., не помню точно, в каком месяце и какого числа (примерно в сентябре), житель с. Повурск Костевич Даниил пришёл в помещение постерунка, которое уже находилось южнее железной дороги, и заявил, что у него в клуне скрывается семья еврея Черемош в количестве 4 или 5 человек. Сикута, я, Марковский, Крючек Иван, Семенюк Михаил, Рымарчук Трофим и кто-то ещё из полицейских часов в 12-13 дня пришли во двор Костевича Даниила и на чердаке его клуни задержали семью Черемош в количестве пяти или четырёх человек, то есть самого Берко, его жену и двоих или троих детей - не помню точно. Всех их тут же отконвоировали на юго-западную окраину с. Повурск, метров за 400 от дома Костевича, к старому разрушенному блиндажу, где раздели взрослых и, положив на землю, Сикута лично расстрелял всех из пистолета. Правда, после того как Сикута выстрелил Черемошу Бёрку в голову, тот остался живым, Крючек Иван, Семенюк Михаил и, кажется, Сычук Карп (но точно не помню), залпом выстрелили в Черемоша Бёрку и добили его...

Недели через две-три после этого, по доносу Фоминой мы... задержали вечером дочь расстрелянного Черемоша Берки Черемош Эстерку, сразу же отвели её к блиндажу и там Сикута её расстрелял...

Не помню, какого числа, но тоже осенью 1942 г., рано утром из с. Козлиничи кем-то из полицейских была приконвоирована семья советского гражданина в количестве шести человек, фамилию их не знаю. Сикута приказал мне взять винтовку и идти с ним. Когда я вышел с винтовкой из постерунка, увидел задержанных и полицейских Кизея Данила, Крючека Ивана, Семенюка Михаила и Сычука Карпа, которые охраняли задержанных. По приказанию Сикуты, мы повели задержанных (из которых только четверо были взрослые) к бензоскладу. Не доходя немного до места расстрела, один мужчина что-то сказал по-еврейски и бросился бежать. Я догнал его тут же и в падении схватил за ногу, поэтому задержанный упал. Подбежавший Крючек Иван расстрелял его из винтовки. Всех остальных отвели к бензобакам, и Сикута лично расстрелял их всех, прежде раздев и положив на землю...

После данного факта, утром, придя на постерунок, от Сикуты и сидевшего немца я получил приказание расстрелять одного задержанного, неизвестного мне гражданина. Я сначала отказывался, но был вынужден выполнить данное распоряжение. Задержанный был молодой человек лет 16-17... Юношу я отвёл на территорию нефтесклада, вернее, к бензобакам, и в присутствии жителя с. Повурск Лысого Грица (очевидно, это было его уличное прозвище), который доставал из ям бензин, я расстрелял юношу из револьвера...

Ещё позднее данного факта, кем-то из полицейских был задержан и доставлен в полицию мой сосед Гримблат Ваврум, и когда я пришёл на постерунок, Сикута приказал мне расстрелять его. Я заявил, что то мой сосед и расстрелять его я не могу. Сидевший немец заявил, что если я не расстреляю еврея, то он расстреляет меня и что исполнение приказания в данном случае он лично проверит. Эти слова немца мне перевёл Крючек Иван. Тогда я взял автомат ППШ с круглым диском и повёл Гримблата в сторону бензобаков, за мной на некотором расстоянии следовал немец... Когда я привёл Гримблата на территорию бензосклада, я заметил, что несколько человек жителей с. Повурск берут бензин из ям. В это время Гримблат попросил, чтобы я отвёл и расстрелял его там, где расстреляны его родные. Но я приказал ему ложиться немного восточнее первого бензобака... Гримблат лёг вниз лицом, подложил под голову фуражку, и я два раза выстрелил ему в голову одиночными выстрелами из автомата...

Летом 1942 г. на одном из собраний Маневичской районной полиции Слепчук Николай объявил, что мы должны собрать в определённые места всех советских граждан еврейской национальности и охранять их в этих местах до особого распоряжения немецкого командования. Под гетто была отведена вся левая часть улицы, идущей в сторону с. Оконск, и до линии железной дороги. Эта территория охранялась вооружённым нарядом днём и ночью. Все полицейские участвовали в сборе евреев в гетто. Кроме того, группы полицейских во главе со Слепчук Николаем и Пестраком Андреем выезжали в с. Череваха, Маневичи^{140} и Куклы, откуда арестовали и доставили в местечко Маневичи всех советских граждан еврейской национальности. Во все три села я вместе с другими полицейскими не выезжал, а ездил только в Маневичи и Куклы. В Куклах мы обнаружили трёх граждан в сарае и доставили в гетто... Однажды в Маневичи приехала группа немецких офицеров и с ними несколько человек Ковельской полиции во главе с комендантом Шабатурой^{141}. Прибывшие немцы предложили вызвать полицейских из кустовых полиций и поэтому прибыли в Маневичи человек по десять полицейских из Повурска, Трояновки и Карасина...

В ночь перед расстрелом я, Мефаник, с другим полицейским... стоял на охране гетто. Ночью мы услышали, что кто-то пытается перелезть через проволоку, ограждавшую гетто, и, будучи в 15-20 метрах от проволоки, мы оба открыли огонь из винтовок. Я выстрелил три раза. На выстрелы из постерунка... прибежал немец и спросил, «что случилось... в кого стреляли». Мы ответили, что кто-то пытался бежать из гетто, и мы стреляли в него, и когда подошли к проволоке, мы увидели убитую нами женщину...

...В первой половине дня в м. Маневичи на автомашинах и поездом прибыли немцы вместе с Ковельской районной полицией (всего примерно около 100 человек) вместе с шефом полиции Мантелем^{143}. В полицейском участке Маневичской районной полиции постоянно находились 3 или 4 немца. Несколько немцев из руководящего состава, прибывших из г. Ковель, зашли в полицейский участок, и некоторое время там находились, после чего вышли. Мой брат Слепчук Николай как комендант полиции дал команду всем полицейским Маневичской полиции собраться к зданию полицейского участка. Когда все полицейские, в том числе и я, были в сборе, один немец объявил, что сейчас все полицейские вместе с немцами будут ходить по домам в м. Маневичи и сводить всех граждан еврейской национальности на указанное место... После этого я, по назначению Мантеля, попал в его группу в составе примерно 15 человек полицейских и немцев, в задачу которой входило охранять граждан еврейской национальности, которых будут приводить на место сбора другие полицейские. Местом сбора Мантель избрал главную улицу в м. Маневичи, на которой нас расставил с трёх сторон... Сбор граждан на сборный пункт продолжался примерно два-три часа. Когда на сборный пункт было доставлено примерно 1000 граждан еврейской национальности^{144}, после этого немцы дали команду всех евреев конвоировать по дороге в направлении с. Череваха... С выходом за м. Маневичи я примерно на расстоянии около 100 метров в сторону с. Череваха увидел большую насыпь земли и догадался, что это выкопанный ров для расстрела евреев... При следовании в колонне к месту расстрела евреи сбрасывали с себя верхнюю одежду и обувь, однако их тогда никто не подбирал. Когда евреи были подведены к яме, им было приказано всем раздеться догола, а полицейским, находящимся в оцеплении, отступить примерно метров на 100 вокруг этой ямы... Уточняю свои показания, что евреям немцы приказали раздеваться группами, после чего их заводили в яму и расстреливали. Я помню, что когда мы ещё двигались за колонной евреев в хвосте, то немцы первых из колонны евреев уже расстреливали в яме. Расстрел граждан еврейской национальности немцы производили примерно 2-3 часа...

...Когда все евреи были выведены [из гетто], их окружили все полицейские и отконвоировали в сторону с. Череваха в сосновый бор... Не доведя до соснового бора метров 100-150, всех остановили, и им приказали раздеться догола. После этого их отвели к сосновому бору, где была вырыта большая могила метра четыре шириной, 8-9 метров длиной и 2 метра глубиной. По-моему, было тогда более 500 человек евреев, которых в тот день всех расстреляли. Людей отдельными группами вгоняли в яму, ложили их и расстреливали. В расстреле личное участие принимали 2 или 3 немца, а также комендант Ковельской полиции Шабатура и заместитель [коменданта] Маневичской полиции Пестрак Андрей, которые находились в яме и там расстреливали...

...Когда людей подвели к сосновому бору и стали их раздевать, то есть приказали им раздеваться, одна женщина, обращаясь ко мне и стоявшим рядом со мной Смычику Ивану, Бабичу Лазарю, Слепчуку Алексею и Ясону, просила отпустить её. Смычик Иван ответил, что отпустить её не можем, ибо нас расстреляют. Но женщина бросилась бежать, и в 20-25 метрах в стороне она была убита. В неё стреляли Ясон, Бабич Лазарь, Слепчук Алексей и Смычик Иван. Позднее, когда все граждане были раздеты и их подняли, чтобы отконвоировать к яме, в нашу сторону побежали шесть человек мужчин. Тогда по ним открыли огонь я, Мефаник, Слепчук Алексей, Порва и другие... Все шесть человек были нами расстреляны. Я стрелял три или четыре раза. Бежал один гражданин и тогда, когда подвели людей близко к яме. По нему стрелял я, Мефаник, раза три, полицейские из Повурской полиции, но, очевидно, не попали, потому что он продолжал бежать в сторону. Но за ним погнались Слепчук Алексей и Смычик Иван и метрах в 300 от ямы его убили...

Когда были расстреляны все граждане еврейской национальности, немцы подогнали несколько, вернее, одну грузовую автомашину, и приказали полицейским, в том числе и мне, грузить одежду и обувь, принадлежащую евреям. За несколько раз мы погрузили всю одежду, и немцы её отправили в синагогу, находящуюся в м. Маневичи. Впоследствии эту одежду немцы продавали для населения в м. Маневичи

...После массового расстрела граждан большинство полицейских Маневичского р-на, в том числе и я, ходили по домам, где проживали евреи, и растаскивали каждый для себя их имущество. Лично я взял тогда для себя одну швейную ножную машинку, два платья и одно женское пальто... В то время как мы ходили по домам и забирали имущество, возле одного дома из-под досок выскочил один молодой парень еврейской национальности и начал от нас убегать. Тогда один полицейский, мне кажется, Бусел Иван, в сторону которого побежал этот парень, схватил его, после чего мы его вдвоём отконвоировали в полицию... Примерно через две недели после массового расстрела граждан в м. Маневичи из г. Ковель приехал один полицейский. Слепчук Николай тогда выделил группу полицейских в подчинение полицейскому из г. Ковель... Этой группе было дано задание выйти в с. Лисово Колковского р-на и поймать скрывающихся там евреев. Мы тогда прибыли в с. Лисово, где поймали одного старика, одну старуху, двух женщин без детей и одну женщину с двумя малолетними детьми. Всех этих граждан мы тогда вывели за с. Лисово примерно 1, 5 км, где их раздели до нательного белья, а затем положили в приготовленную яму и всех расстреляли... Помню, что во время поимки граждан одна девушка попыталась убежать, но за ней погнались Никитюк Харитон и ещё один... и на дороге расстреляли её. Труп оставили на месте.

В мае 1942 г. из Ковеля было получено распоряжение создать в с. Крымно гетто. Тогда же вместе с [начальником поста жандармерии] Зитцлером я выехал в с. Крымно и выбрал место для гетто. После этого я приказал полицейским произвести во всех сёлах Заболотьевского р-на аресты советских граждан еврейской национальности и водворить их в гетто. Полицейских я посылал во все сёла Заболотьевского р-на, и они на подводах свозили граждан еврейской национальности. Всего в гетто были около 400 человек... Около 100 человек советских граждан тогда же были оставлены в Заболотье для строительства здания полиции и жандармского поста... Находившиеся в гетто люди действительно содержались в нечеловеческих условиях. Такого, чтобы им на каждого человека выдавалось по 28 граммов хлеба, я не знаю. Мне помнится, что им вообще хлеб не выдавался, и они выпрашивали его у местного населения.

...Фактически гетто представляло собой часть территории села возле озера Домашнее, на которой находились старые еврейские дома. В то время там жили более 10 еврейских семей... Созданное в с. Крымно гетто огорожено не было, но находилось под охраной полицейских...

В самом начале осени 1942 г. все евреи, содержавшиеся в гетто, были отконвоированы полицейскими Крымновской и Заболотьевской полиции в урочище Песоцкое и там расстреляны. Накануне этого массового уничтожения советских людей, по указанию коменданта участковой полиции Гарбарука Кирилла, утром все полицейские были собраны у комендатуры полиции. Тогда же из Заболотья на подводах прибыли в с. Крымно немецкий комендант Зитцлер, немцы Камински и Вегнер, комендант Заболотьевской районной полиции Дуфанец Николай и с ним человек 30 полицейских... Тогда же комендант Заболотьевской полиции Дуфанец Николай объявил всем полицейским о предстоящей акции... Дуфанец приказал всем полицейским оцепить гетто и согнать всех евреев к озеру, что и было сделано... Я помню, что возле озера перед обречёнными на смерть советскими гражданами еврейской национальности выступил священник-рабин, который на еврейском языке сказал евреям, что им богом суждено идти к яме и умереть. Затем всех евреев полицейские построили в колонну и повели в урочище Песоцкое. Полицейские, в том числе и я, шли по обе стороны колонны с винтовками в руках. Прибыв в урочище Песоцкое, мы, полицейские, сосредоточили всех евреев (стариков, женщин и детей) у северного края ямы. Кто выкопал эту яму и когда она была выкопана, я не знаю. Яма по длине располагалась с севера на юг. Её длина была метров 20, а ширина - метра 4. Яма была глубокая, но у северного края ямы был пологий спуск и сделаны ступеньки. После того как полицейские под конвоем доставили граждан еврейской национальности к яме, то через некоторое время туда же на подводе приехал Рыбачук Филипп. На этой подводе Рыбачук доставил к месту расстрела несколько старых женщин, которые не могли даже ходить. В то время полицейские уже полностью оцепили яму и находящихся возле неё обречённых на смерть людей. Я лично был поставлен с южной стороны ямы. У северного края ямы... находились немцы Зитцлера - Вегнер и Камински, а также комендант полиции Дуфанец. Тогда же евреям было приказано раздеться догола. Одежду обречённые на смерть люди складывали в кучу возле ямы. После этого... Дуфанец дал команду евреям заходить в яму семьями и ложиться рядом лицом вниз. Когда первая семья зашла в яму и легла, Дуфанец, подойдя к самому краю с южной стороны ямы, одиночными выстрелами из автомата расстрелял всю семью. От меня Дуфанец Николай находился на расстоянии примерно 4-6 метров, так как обречённые на смерть люди заходили с северной стороны ямы, а ложились возле южной стороны, где стоял я. Я видел, что Дуфанец стрелял в затылочные части голов обречённых. Таким же образом Дуфанец расстрелял ещё несколько семей. Затем несколько семей расстрелял из немецкого автомата немец Зитцлер, Вегнер и Камински участия в расстреле не принимали, и вскоре они вообще куда-то ушли. Расстрел евреев был начат в послеобеденное время. Многие обречённые на смерть граждане еврейской национальности кричали и плакали. От крика и плача даже не было слышно выстрелов. Далее было так: расстреляв несколько семей, Зитцлер дал команду Дуфанцу продолжать расстрел. Расстрел граждан еврейской национальности длился два часа. В основном расстрел производил Дуфанец, но, кажется, ещё один раз его на некоторое время сменял Зитцлер... Когда все евреи были расстреляны, Дуфанец стал ходить вокруг ямы и из пистолета достреливать тех, кто подавал какие-нибудь признаки жизни. Закончив расстрел, полицейские... погрузили одежду на подводу... и повезли её в сельскую управу... Я помню, что один из евреев среднего возраста... бежал с места расстрела. По нему стреляли полицейские, но не попали, и ему удалось спастись. Слышал, что этого еврея поймали месяца через два после этого возле с. Новосёлки и расстреляли... На второй день, прибыв в полицию, я узнал, что большинство полицейских из Заболотья уехали... В тот же день на территории гетто было обнаружено двое граждан еврейской национальности. Хорошо помню, что кто-то из полицейских на одном из чердаков дома обнаружил еврейку Шенглю, а полицейский Рыбачук Филипп обнаружил мужчину-еврея в уборной. Я видел, как Рыбачук Филипп заставил этого еврея обмыться в озере, а затем привёл его, мокрого и дрожащего от холода, к дому, принадлежавшему еврею Годелю. Потом еврей и еврейка Шенгля были там расстреляны... Мне также приходилось слышать, что после массового расстрела в с. Крымно было обнаружено ещё несколько десятков советских граждан еврейской национальности и расстреляно в урочище Песоцком...

Примерно в декабре 1942 г. или в начале января 1943 г. были расстреляны около 100 граждан еврейской национальности, оставшиеся в Заболотье. Накануне этой акции ко мне пришёл кто-то из десятников сельской управы и сообщил, что на следующий день, утром, я обязан прибыть на своих санях к зданию полиции. Когда на следующий день я подъехал к полиции, то там уже находилось несколько саней, а через некоторое время там уже собралось около 15 саней с ездовыми. Затем кто-то из полицейских стал давать команды ездовым, куда ехать. Мне был приказано подъехать к жителю Заболотья по имени Демьян (умер), фамилии его не помню. Когда я подъехал к тому дому, то там уже находились незнакомые мне полицейские. Вскоре на мои сани была посажена еврейка с ребёнком и вещами, проживавшая в доме Демьяна. Общий сбор производился возле полиции. Некоторые из граждан еврейской национальности пришли туда пешком. Полицейские тогда утверждали, что евреев они переселяют. Затем все сани выстроились в колонну и поехали по направлению с. Тур. Причём впереди саней в окружении полицейских шли молодые мужчины, а на санях находились женщины... Когда колонна повернула на основную дорогу, ведущую в с. Тур, нас догнали на двух бричках немцы и Дуфанец. На бричках они везли портного, парикмахера и ещё одного или двух человек. Увидев немцев и Дуфанца, женщины соскочили с саней и присоединились к идущим мужчинам, поднялась паника. Тогда же полицейские плотным кольцом окружили обречённых, а немцы и Дуфанец обогнали нас и уехали вперёд. Возле с. Тур у озера Святое колонна остановилась. Там уже была подготовлена яма размером 10x3 метра и глубиной более 2 метров. Возле ямы нас поджидали немцы и Дуфанец. С одной стороны ямы имелся спуск. Обречённые на смерть граждане были остановлены метрах в 10 от ямы. Затем полицейские стали заставлять их раздеваться до нижнего белья. Я лично видел, как две девушки, снимая полушубки, старались их порвать, и тогда один из незнакомых полицейских стал бить их прикладом винтовки по рукам. Кто не хотел раздеваться, то тех полицейские тоже избивали и заставляли таким путём раздеваться. Потом по два или по три человека полицейские стали загонять в яму, после чего стали слышны выстрелы... Расстрел советских граждан длился около часа. В живых были оставлены только два человека - мужчина-столяр и молодая женщина, которая якобы одному из немцев не успела довязать свитер. Позже, как я слышал, эта девушка тоже была расстреляна, а мужчина-столяр якобы сбежал... Хочу ещё отметить, что вся одежда была погружена на сани и доставлена в полицию. Яму с трупами остались засыпать жители с. Тур... Немцы после расстрела в Заболотье с нами не возвращались. Как я слышал, они поехали на пьянку к попу с. Тур...

«А) среди казнённых был задним числом опознан армянский старший лейтенант Хачатурян, пленный № 1258, который попал туда по ошибке; б) случайно проезжавший мимо оберштабсарцт Грейнвальд (Oberstabsarzt Greinwald) остановил казнь замечанием, что там, где нет судьи, не должно быть и палача»^{174}.

«Были расстреляны тяжелобольные и тифозные. Их в беспамятстве (с температурой 40 градусов) вынесли на расстрел на носилках. В числе других погибли командиры Шилькрот, Зингер, киевский врач Гринберг и другие»^{175}.

В крейсгебите Владимир-Волынский удалось обезвредить партизанскую группу, которая готовила восстание в городе и освобождение 8000 пленных советских офицеров из тамошнего офлага. Акция должна была быть осуществлена с помощью гетто (около 15000 евреев) и нескольких находящихся в городе большевистских агентов. Большая часть пленных офицеров для этой цели уже изготовила из разбитых касок острые ножи. В ходе принятых полицией безопасности мер были выявлены как подстрекатели 36 коммунистических функционеров, а также 76 еврейско-большевистских офицеров, в том числе несколько политкомиссаров. Коммунистические агенты, а также 76 еврейских офицеров были подвергнуты особому обращению^{176}.

Как особенность следует упомянуть обнаружение еврейских колхозов. Между Кривым Рогом и Днепропетровском находятся крупные еврейские колхозы, в которых не только руководство, но и сельхозрабочие состоят из евреев. Речь идёт, насколько удалось установить, о мало интеллигентных евреях, которых политическое руководство, как непригодных для высоких целей, отправило на село. ЕК 6 в этих случаях, в интересах продолжения работ, воздержалась от расстрела этих евреев и ограничилась ликвидацией еврейского руководства и заменой его украинским.

...Примерно в первой половине октября 1941 г. в Апостолово находилась зондеркоманда СС, которая будто бы имела задание собрать из района евреев и цыган. В команде могло быть 8-10 человек. Это были немецкие члены СС. По моему мнению этой командой руководил один штурмфюрер... Эта команда ездила на грузовике. Насколько мне сегодня ещё известно, бургомистр Апостолово (это был фольксдойче) ездил тогда с этой командой во все населённые пункты района... и с соответствующими бургомистрами и СС выискивал евреев и цыган. Но их было немного в нашем районе. Я полагаю, что тогда речь шла примерно о 7 лицах. Раньше мне запомнилась жившая напротив нашего ведомства семья с 3 детьми. Женщину и детей я раньше часто видел. Тогда говорили, что муж был фотографом и ушёл с русскими войсками. Я не знал, что это была еврейская семья. Этих 4 лиц так назвал команде бургомистр. Среди упомянутых 7 лиц были также эта женщина и 3 детей. Насколько я ещё могу вспомнить, эта команда находилась там примерно 3 дня. Так как эта команда была постоянно в пути, кажется весьма возможным, что речь идёт о той команде, которая вслед за этим действовала в Кривом Роге...

21 сентября 1941 г. в село приехали немцы на двух закрытых автомашинах. Им навстречу попался старик-еврей 67 лет. Вышедшие из кабины немцы стали с ним разговаривать, а когда он, отпущенный, пытался уйти, вслед ему был произведён выстрел, коим старик был убит. Вслед за этим машины двинулись к колхозу, забрали всех работающих там евреев, доставили их в село, предложили им собрать всех членов их семейств и через 20 минут явиться в один из домов на собрание. Когда все собрались, немецкие солдаты вместе с пособником фашистов - бывшим махновцем Лысановым Даниилом - пошли по хатам разыскивать спрятавшихся и одновременно собирали по хатам лопаты. Всех собравшихся евреев оцепили конвоем солдат и повели к месту расстрела - у разъезда, где вблизи посадки заставили мужчин копать ямы. Здесь же вначале расстреляли 45 мужчин... Всего в этот день было расстреляно 92 человека...^{15}.

Весь 314-й пол.[ицейский] бат.[альон] во время продвижения в России 21 сентября 1941 г. прибыл в Днепропетровск [...] Во время пребывания батальона в Днепропетровске, в период с 12 октября по 15 октября 1941 г. состоялась крупная еврейская акция, в ходе которой евреи города Днепропетровск сначала были собраны в большом универмаге, а затем доставлены на территорию в нескольких километрах от города и там расстреляны на краю естественного оврага. При этом речь шла минимум о 1000, но скорее всего 5-10 тысячах евреев, и притом мужчин, женщин и детей разных возрастов и обоего пола. 16 или 17 октября 1941 г. батальон убыл в Кременчуг [...] 12 октября 1941 г. командир батальона Зеверт провёл совещание, на котором обвиняемый Хертель, между прочим, получил устный приказ во время предстоящего сбора евреев Днепропетровска - с 1-й ротой охранять и оцепить место сбора, а именно большой универмаг и его окрестности (прилегающие улицы). Целью сбора была названа эвакуация евреев. Но обвиняемый Хертель уже тогда считался с расстрелом евреев, как это было в Мацееве, и примирился с этим обстоятельством. Вечером первого дня еврейской акции он уже точно знал, что евреи должны быть расстреляны. Далее он получил приказ с 1-й ротой 14-15 октября 1941 г. сопровождать евреев, отправляемых пешком и на машинах из универмага на место казни, оцепить улицы, по которым евреи двигаются к месту казни, а также саму территорию, на которой должна происходить казнь, и охранять евреев на месте сбора близ оврага.

В соответствии с приказом обвиняемый Хертель 12 и 13 октября 1941 г. использовал 1-ю роту для охраны универмага, а 14-15 октября 1941 г. - для других указанных задач, дав командирам взводов соответствующие указания. Сам он находился 12-13 октября 1941 г. в универмаге, а 14 октября 1941 г. - близ места казни (примерно в 50 м от оврага) и контролировал посты оцепления взвода тяжёлых пулемётов 1-й роты.

Обвиняемый Бауэр, который не присутствовал на совещании у командира батальона Зеверта, о предстоящей акции был информирован командиром роты Вендорффом, причём вначале о расстреле речь не шла. Одновременно обвиняемый Бауэр получил от Вендорффа приказ забирать евреев из домов и доставлять в универмаг. Вечером того же дня гауптман Вендорфф информировал обвиняемого Бауэра о том, что СД запланировала расстрел евреев и 2-я рота должна охранять евреев, а также участвовать в оцеплении и отправке.

После этого обвиняемый Бауэр, как заместитель командира 2-й роты, согласно приказу, минимум один день использовал роту для изгнания евреев из домов и сбора в универмаге, для охраны универмага, а также минимум один день - для сопровождения евреев из универмага на место казни, доставки на сборный пункт и охраны на сборном пункте, образования оцепления между оцеплением 1-й роты и местом казни, для обыска евреев на сборном пункте в поисках ценностей, а также для охраны ночью на территории тех евреев, которые не были расстреляны в первый день [...]

Сначала евреи Днепропетровска, (притом мужчины, женщины и дети разных возрастов и обоего пола), в том числе членами 2-й роты, были вытащены из домов и доставлены в большой универмаг в Днепропетровске; отчасти евреи на основании объявлений сами там собирались. 12-13 октября 1941 г. их охраняла 1-я рота (в первый день - также члены 2-й роты).

В то время как 314-й пол. бат. на основании письменного приказа высшего фюрера СС и полиции Екельна первоначально уже 13 октября 1941 г. должен был покинуть Днепропетровск и уже приготовился это сделать, появился высший офицер СС или СД, из-за вмешательства которого батальон снова высадился и вернулся на место расквартирования. Это было сделано потому, что батальон должен был ещё ликвидировать евреев.

14 октября 1941 г. члены 1-й и 2-й рот начали отправлять евреев пешком на место казни. Оно находилось близ города Днепропетровск в овраге шириной 20-50 ми глубиной 10-30 м. Больных и старых евреев члены 1-й и 2-й рот отвезли на место казни на машинах. При этом члены 1-й и 2-й рот оцепили улицы, по которым евреи двигались к месту казни.

На находящемся в 50-150 м от оврага сборном пункте евреи должны были бросить в находящийся там ящик свои ценности. Несмотря на холод - сначала шёл дождь, затем пошёл снег - некоторые евреи для обыска с целью обнаружения ценностей должны были частично раздеться. В поисках ценностей наряду с членами СД также участвовали члены 2-й роты.

На сборном пункте евреев охраняли члены 1-й и 2-й рот. Далее, 1-я рота составила оцепление территории, где происходила казнь; при этом были также установлены пулемёты взвода тяжёлых пулемётов. 2-я рота образовала оцепление между оцеплением 1-й роты и местом казни [...] После сдачи ценностей на сборном пункте евреи группами - по 5-20 человек - в том числе членами 1-й и 2-й рот, направлялись в овраг. Там команда СД численностью примерно 20 человек без предварительной команды расстреливала их из автоматов выстрелами в затылок. По инициативе членов СД, из 1-й, 2-й и 3-й рот вызвались добровольцы для участия в расстреле, однако обвиняемые Бауэр и Хертель их к этому не побуждали. Здесь, а также на сборном пункте, разыгрывались ужасные сцены. Из-за грязи по колено, жертвы едва могли идти. Особенно плакали и кричали женщины и дети. Младенцы, которых несли женщины, были застрелены ещё на руках матерей. Другие жертвы нужно было тащить к краю оврага. Некоторые евреи, в частности женщины с младенцами на руках, бросались в овраг перед выстрелом. Их добивали. Среди горы трупов в овраге можно было наблюдать движение не поражённых смертельно жертв. Доставленные для расстрела евреи были столь многочисленны, что не все могли быть расстреляны в один день. Поэтому расстрел 14 октября 1941 г. с наступлением темноты был прекращён. Оставшиеся евреи должны были провести ночь на территории под открытым небом. При этом ступни совершенно незащищённых от холода евреев - мужчин, женщин и детей - ночью буквально вмёрзли в землю. Утром крепкие мужчины должны были их вытаскивать. Ещё живых людей члены 1-й и 2-й рот отправили в овраг, где они были расстреляны таким же способом, как в предыдущий день.

После того как территория, на которой евреи должны были провести ночь, была от них очищена, могло быть установлено, что в замёрзшей земле замёрзли маленькие дети, которые во время сгона в предыдущий день были брошены на землю и втоптаны в землю вновь прибывающими. Там также лежали мёртвыми в замёрзшей грязи и взрослые евреи. Ночью ещё живые евреи предприняли попытку к бегству; однако они были застрелены часовыми (не установлено, были ли это члены СД или члены 1-й и 2-й рот)^{24}.

Ужасная расправа над еврейским населением произошла при следующих обстоятельствах. 12 октября 1941 года, когда я находился на дежурстве в городской пожарной команде № 2, которая находится по улице Исполкомовская, № 1, к нам в учреждение в шесть часов вечера прибыл голова горуправы Соколовский, вместе с ним начальник горполиции Солнцев, начальник второго района полиции (фамилию не знаю), профессор Станкевич, три немецких офицера, гестаповцы (определил по их форме) и примерно около десяти человек полицейских (по фамилиям не знаю ни одного). После сбора всех указанных, а также десяти человек пожарников: Кашев, Булыга, Дьячук, Швайбович, Черненко и я, Шкляр, остальные четыре фамилии забыл, Соколовский открыл инструктивное совещание, на котором заявил, что в ночь с 12 на 13 октября 1941 года по городу Днепропетровску будет проводиться сбор всего оставшегося еврейского населения в определённое место, откуда их организованным порядком направят в отведённое место для постоянного жительства и работы, поэтому все собравшиеся должны оказать помощь немецким властям в проведении этой работы. Наряду с этим, Соколовский на этом же совещании дал инструктаж о порядке выполнения порученной работы, который сводился к тому, что каждый из участников должен получить удостоверение у начальника полиции Солнцева, распределиться по два человека, получить также у начальника полиции списки с адресами проживания еврейских семей и к семи часам вечера 12 октября 1941 года приступить к выполнению порученной работы, причём к шести часам утра 13 октября 1941 года эта работа должна быть закончена. На этом Соколовский совещание закончил и совместно с офицерами ушёл из команды, а все остальные, за исключением меня, Шкляра, Дьячука, Булыги и других двух человек (остались в команде нести службу) пошли выполнять работу, порученную Соколовским.

Утром 13 октября 1941 года все еврейское население города было собрано на площади за магазином «Универмаг», это находится по проспекту Карла Маркса, где у них немцы-гестаповцы начали производить обыск, во время которого забирали себе все ценности, находившиеся при них, как-то: часы, золотые вещи - кольца, браслеты, портсигары, а также хорошую одежду, после чего построили в колонну по четыре человека, в общей сложности примерно около пяти тысяч человек, обставили вооружённой охраной и погнали по улице Карла Либкнехта в направлении Транспортного института. Следует отметить, что в числе общей колонны были женщины и девушки, старики, мужчины и дети различного возраста вплоть до грудного ребёнка.

14 октября 1941 года я совместно с другими пожарными в количестве восьми человек были вызваны в горуправу Соколовским, который на крытой автомашине отправил нас во главе с одним немцем-гестаповцем к оврагам Транспортного института, где по приезде я увидел ужасающее зрелище, а именно: в овраге находились горы беспорядочно лежащих трупов. Немцы-гестаповцы ещё 14 октября 1941 года примерно до двух часов дня продолжали расстреливать оставшееся еврейское население. Я собственными глазами видел, что расстрелы продолжались следующим порядком: к моему приезду недалеко от оврага, примерно в ста метрах, находилась группа еврейского населения численностью до одной тысячи человек, к ним подходили группы немцев-палачей, всего их было две - по пятнадцать головорезов в каждой группе, - вооружённые немецкими автоматами, из общей колонны обречённых на смерть брали по пятнадцать-двадцать человек и вели к оврагу. Тех, кто сопротивлялся, избивали и тащили к оврагу. Как только подводили к оврагу, всех выстраивали в шеренгу и, отойдя назад примерно на четыре метра, стреляли из автомата в спину. Убитые падали в овраг, после чего немцы-палачи подходили к оврагу и выстрелами из автоматов добивали тех, кто продолжал шевелиться. Такую дикую расправу пьяные немцы проводили до тех пор, пока в колонне не осталось ни одного человека, а затем нам предложили засыпать трупы землёй. До вечера 14 октября 1941 года мы в количестве 20 человек присыпали только половину трупов, вторую половину засыпали в последующие дни.

Следует рассказать, что за время зверской расправы я лично видел около пятидесяти женщин, на руках у которых были маленькие дети, во время всего расстрела раздавались нечеловеческие крики и истерики, причём всех, кто сомлел и не мог идти, немцы-гестаповцы брали за руки и тащили по земле к оврагу, где в бессознательном состоянии расстреливали. Закапывание трупов, в основном, производили все полицейские, все оставшиеся вещи частично сбрасывали в овраг, а большей частью забирали себе. Вокруг всего оврага стояла вооружённая охрана из мадьяр, которые никого не подпускали к оврагу из числа случайных прохожих граждан...

Из приблизительно 100000 евреев, живших в Днепропетровске, примерно 70000 бежали перед вступлением в город немецких войск. Из оставшихся 30000, приблизительно 10000 были расстреляны 13 октября 1941 г. командой высшего фюрера СС и полиции. До дня отчёта оперативная команда 6 расстреляла ещё 1000 евреев, причём не удалось избежать того, что по причинам значительной нехватки специалистов, еврейские ремесленники, которые привлекаются для срочных работ по ремонту и пр., пока были оставлены в живых. Принимаются меры для ликвидации около 1500 больных провинциальной психбольницы^{26}.

Еврейский вопрос, поскольку речь идёт только о городе Днепропетровск, можно считать решённым. К началу оккупации ещё имелось около 35000 евреев. Мероприятиями СД было охвачено около 15000 евреев, около 15000 евреев бежали в связи с этими мероприятиями и ещё имеется остаток из 5000 евреев. Уже начатые работы по созданию гетто вследствие этого значительно ослабли. К сожалению, фельдкомендатура не была уведомлена о молниеносно проведённых мероприятиях СД, так что изданное несколько дней назад распоряжение фельдкомендатуры о наложении контрибуции (копия прилагается), обречено на неуспех^{28}. Фельдкомендатура имела намерение предоставить штраф в распоряжение городской администрации для оздоровления городских финансов.

Еврейский вопрос в Днепропетровске имеет второстепенное значение после того, как были проведены мероприятия СД^{29}.

В настоящее время в Кривом Роге проводится полицейская акция против оставшейся части евреев, причём привлечена вся украинская вспомогательная полиция. Кривой Рог должен быть свободен от евреев^{30}.

Относительно евреев отдано распоряжение, чтобы они носили предписанные нарукавные повязки; далее, им запрещён убой скота. Ортскомендатуре в Кривом Роге было поручено осуществить необходимые мероприятия по изъятию находящихся в еврейских руках векселей, валюты, ценностей, благородных металлов, драгоценных камней и предпринять соответствующие шаги по конфискации всего имущества бежавших евреев. Город Кривой Рог далее сообщает, что будет нелишним изъять и деньги путём контрибуции, которая будет наложена на еврейское население. Проверяется, является ли целесообразным создание гетто.

14 октября 1941 г. примерно в 10 часов дня я находился на поверхности шахты и мне пришлось наблюдать, как в это время немецкие мерзавцы вели огромную колонну людей по направлению с города к шахте. Среди этой колонны были женщины, мужчины, старики и дети, - мирные жители Кривого Рога. По национальности - еврейское население. Все они носили с собой узелки и другие вещи. Когда их подвели, то голова колонны была возле шахты № 5, а конец колонны возле хладокомбината. Всего людей было в этой колонне до 3-х тысяч человек.

Ещё до прихода этих людей к одному из старых стволов нашей шахты, расположенной между станцией Червоной и Кривой Рог на перегоне 108 км, подъехали три машины, из них 2 машины легковых и одна грузовая. Из машин встали немцы, сколько их было, я не видел, так как они остановились за посадкой. С ними же приехал палач, одетый в чёрное длинное пальто и чёрную маску. Видны были только глаза. На голове - каска с нарисованным черепом. Немного позже пришли полицаи и окружили этот ствол цепью таким порядком, что доходили до населённых посёлков шахты 5, Шевченко и Черногорка. Таким образом, когда привели беззащитных людей, они были в окружении полицаев и немецких мерзавцев. Около машин было несколько собак... Я зашёл в машинное здание и наблюдал, как всех людей, идущих в колонне, подводили в балку возле шахты № 5, где раздели всех до нательного белья. Затем немецкие палачи брали по 3 человека^{34}, гнали их дубинками бегом к стволу, где палач немецким штыком ударял по шее, после чего человек падал в ствол либо катился по откосу. Кроме этого, стояли возле ствола немцы и стреляли в падающих людей. Детей, которых подводили с женщинами или мужчинами, палач бросал ногой в живом виде. В глубине балки была лужа грязной воды и некоторых граждан в раздетом виде заставляли в ней мыться, после чего гнали на расстрел. Беззащитные люди кричали, плакали и падали. Тех, кто падал, немецкие палачи рубили и бросали в ствол. Я видел, как двое, очевидно, желали спасти свою жизнь. Из них один мужчина выскочил на бугор из балки, но к нему подбежал полицай и зарубил его, а затем потащил к стволу. Другая женщина не захотела идти к стволу. По обеим сторонам она вела детей в возрасте до 10 лет, и бросилась бежать в противоположную сторону, но тут же их убили из автомата. Так расстрелы беззащитных людей продолжались до 4 часов дня. Оставив открытым ствол с трупами и тяжелоранеными, полицаи и немецкие палачи уехали и ушли. Из ствола слышны были стоны людей. Примерно через час приехала машина с хлорной известью и полила её сверх трупов.

В тот же день к этим же гражданам с города привели человек 800 военнопленных, которых таким же методом расстреливали и срубливали головы. Военнопленные были босые и в рваной одежде. Все они были измученные. Видимо, их вели с какого-то лагеря после тяжёлых пыток.

Часть одежды, которую приносили с собой и раздевали с себя выше упомянутые жители, сжигали, разложив около себя костёр. Часть оставшейся одежды немцы возили на подводах в город.

На другой день, 15 октября, примерно в 4 часа дня через мост, расположенный около нашей шахты, провели примерно 50 военнопленных с лопатами и расположились в кустарниках недалеко от ствола, в котором были трупы расстрелянных жителей. Спустя минут через 10, полицаи через тот же мост повели 13 человек в гражданской одежде. Все они были чисто и аккуратно одетые, по-видимому, командный состав. Их повели к тому же стволу, но выстрелов и криков не было слышно, а минут через 15 расположенные в кустарнике военнопленные подошли к стволу и присыпали ствол землёй. Очевидно, 13 командиров были отравлены или удушены.

После того как военнопленных увели, мы видели, как ствол глубиной 30-35 метров был заполнен до верха трупами... и немного прикрыт землёй. Несколько дней подряд земля на этом месте колыхалась, и по распоряжению управляющего [рудоуправления имени] Ильича, немецкого офицера Тота Ноймана, мы засыпали ствол землёй...

С 10 января до 6 февраля 42 в Днепропетровске по законам военного времени были расстреляны 17 профессиональных преступников, 103 коммунистических функционера, 16 партизан и примерно 350 евреев. Кроме того, были ликвидированы 400 пациентов психбольницы «Игрень» и 320 пациентов психбольницы «Васильковка».

[...] Во время этой акции в противотанковом рву были расстреляны примерно 400 евреев. Стрелки были из нашей команды. Ко рву подводилось по 5 жертв. Они должны были лечь в ров, и затем один человек убивал их выстрелами в затылок из автомата. Все жертвы были привезены на грузовиках. Когда серия из 5 человек была расстреляна, следующие 5 должны были ложиться рядом с расстрелянными или на расстрелянных и затем их также расстреливали [...] Плат стоял в противотанковом рву и изумлялся, так как время от времени слышалось хныканье, как будто скулила собака. Он осмотрелся, однако собаки поблизости не обнаружил. Тогда он нашёл примерно двухмесячного младенца в пелёнках, отбросил их в сторону, поднял его и ухватил одной рукой за ногу. Голова младенца была внизу. Затем он достал пистолет и застрелил также этого младенца выстрелом в затылок [...] Евреи спокойно шли на смерть. Казалось, что они принимали свою судьбу как нечто само собой разумеющееся. Слышался плач, однако особых происшествий не было. Среди расстрелянных были мужчины, женщины и дети, целые семьи. Один казак, привезённый из тюрьмы, должен был засыпать могилу. Под конец он сам был расстрелян и зарыт. Как особое происшествие этой акции, я ещё помню, что одна еврейка убежала, и собака, которая имелась, была на неё натравлена. Собака остановила женщину, она осталась стоять, была сразу уведена и затем также расстреляна [...]

...30 мая 1942 г. вечером в часов 6 от колхоза были направлены на трёх подводах до сельуправы в Марьевку. Приехав туда, голова сельуправы немец Блейхер рассадил на каждую подводу по одному полицаю и скомандовал: «за мной сворачивай». И повели нас до сарая, который был расположен от сельуправы примерно с километр. Приехав до сарая, оттуда эти полицаи вывели евреев всех, которые были заперты и охранялись полицаями. Подвод нас было приблизительно 30, и на каждую подводу рассадили примерно человек 10. На моей подводе было посажено 8 человек, и через три подводы ехали полицаи. Не доезжая до Павловки до сарая в метрах 200 приблизительно нас свернули, не допустили до последнего, остановив нас, эти ехавшие полицаи высадили всех евреев и, проверив у всех на подводах, погнали до сарая и заперли. Когда высадили всех, то нам скомандовали, чтобы мы выехали оттуда. Приехав домой до конного двора, услышалась стрельба вечером в часов 11. Через некоторое время я увидел полицая из Черкасска, который был прислан и пошёл добровольцем в полицаи. Фамилию последнего я не знаю. Увидя его, я спросил: ну, как ты, отдежурил? Последний мне ответил: да, отдежурил. Ночью в часов 11 30 мая 1942 г. этих евреев, которые были заперты в сарае, говорит, уводили до ямы по 5 человек и расстреливали, раздевая их до нижнего белья. Их тогда в сарае было приблизительно человек 300 и все расстреляны. Но кто руководил и участвовал в расстрелах мне их по фамилии не известно. Знаю только то, что из Черкасска поступившие добровольцами в полицаи рождения 1926 г. участвовали в сборах и расстрелах евреев. По подсчётам с нашего посёлка расстреляно мирного еврейского населения до 120 человек.

...Весной 1942 г., где-то в конце марта - начале апреля, забрали многих трудоспособных мужчин и несколько женщин на строительство автодороги, которую начали строить ещё до войны, это Днепропетровск - Кривой Рог. Их определили в село Любимовка (за Софиевкой)... Оставшихся евреев, женщин, детей и стариков, приблизительно 160 человек, в конце мая собрали, объявив им, что будут куда-то отправлять, угнали в с. Марьевку, определив в колхозные сараи, а в ночь на 31 мая угнали под Новоподольск и расстреляли их. Некоторым из них удалось спастись...

В апреле 1942 года в конюшню села Марьевка... согнали евреев с участка Д и эвакуированных из других районов. Затем всех их вывезли в с. Ново-Павловка, где были приготовлены заранее выкопанные ямы. Здесь началась кровавая расправа над беззащитными стариками, женщинами и подростками. Многих детей не расстреливали, а убивали, ударяя их головками о колёса подвод, а некоторых живыми кидали в ямы. Всего было умерщвлено более 450 человек...

...До их расстрела военнопленных-евреев держали в особых корпусах, над ними систематически издевались, не давали даже той скудной пищи, что давали русским, заставляли их петь, маршировать, ползать по-пластунски, а «плохо» исполняющих эти процедуры немцы-конвоиры избивали.

Лагерь представлял собой конюшню, расположенную на окраине села... В этом здании-лагере нас проживало 340 человек. Было очень тесно, подстилки никакой не давали. Лагерь охранялся латышами, позднее - казаками-добровольцами, вооружёнными винтовками. Кормили нас очень скверно, раз в день. Обед варился из пшена и из мёрзлой картошки. Суп получался очень жидкий, без примеси жиров и соли. Хлеба давали 200 граммов в сутки. В лагере зачастую били и издевались за то, что не быстро собираешься на работу. Били и тех, кто заболеет и не может работать. Били резиновой плёткой по 25 ударов... Всю хорошую одежду и ценные вещи отбирали. На работу выгоняли с 4 часов утра и до 6 часов вечера. Работали мы на трассе Днепропетровск - Кривой Рог. Работать было очень тяжело, давались нормы - выложить за один день 1 кв. метр камня в мостовую. Но так как многие физически были слабые, и не было хорошего материала, они не справлялись с нормой, за это их жестоко били плетьми. Били и за то, что присядешь отдохнуть или посмотришь в сторону. За 14-часовый рабочий день на обед давалось 30 минут. Больных и физически слабых нигде не лечили. Они или умирали, или же их стреляли немцы как уже неспособных нести физическую работу.

В начале октября все должны были идти на работу в село Широкое в 5 км от нашей деревни на строительство дороги Кривой Рог - Днепропетровск. Вначале нам показалось, что на строительстве дороги лучше. Дорожный мастер-немец требовал только качество. Первое время не били. Местные немцы из немецких колоний и украинцы на подводах подвозили большие камни, которые нужно было разбить и обработать до получения прямоугольного булыжника. Это была очень тяжёлая работа. Булыжники подносил я своему двоюродному брату. Он его подгонял к уже уложенному ранее и обсыпал песком... Кормили нас чрезвычайно плохо. Давали только просо, которое надо было истолочь, просеять от оболочки, чтобы получить пшено. И только вечером можно было сварить на костре кашу. Для этого надо было собирать дрова по щепочке и нести с собой. У местных немцев и украинцев, подвозивших камни, мы просили принести что-нибудь съестное. На второй день они уже сами привозили... Было очень много порядочных людей... Охранниками на строительстве дороги были украинцы, вполне сносные люди... Вскоре вместо украинцев поставили на охрану латышей и русских из военнопленных. И если им кто-то не нравился, могли забить до смерти... Нас перестали пускать в деревню. Загнали всех в коровник. Избитые и больные, которые не могли больше работать, оставались в коровнике. С приходом новой охраны всех не вышедших на работу отвозили в село Новожитомир и там расстреливали и сбрасывали в заранее подготовленные ямы...

В декабре 1942 г. меня пригнали с партией еврейского населения в лагерь, который был расположен в селе Любимовка. Вначале нас было 475 человек, по дороге к нам подъезжали немецкие машины и стреляли в толпу, убитых складывали в машину и увозили неизвестно куда. Когда мы прибыли в лагерь Любимовку, в этом лагере уже находилось человек сто еврейского населения. Всего в лагере находилось не менее 600 человек. На работу нас выгоняли часов в пять утра, где и работали до 4 часов вечера. Жизнь в этом лагере также была очень тяжёлой. Кормили плохо. На обед давали литр воды, заваренный мукой, хлеба 100 грамм, но и эту пищу давали после работы. На работе также над нами издевались. Тех, кто слабо работает, били плёткой, а когда гнали с работы в лагерь, то и стреляли. Убитых мы подбирали сами и хоронили около лагеря. Лагерь этот был выложен из кирпича с цементным полом, на котором была солома, набросанная тонким слоем. Вокруг здания проходило проволочное заграждение в два кола. Здание охранялось латышами, вооружёнными винтовками. Мне спать внутри здания не пришлось, так как не было места, и я спала на чердаке, где спало человек 300. На чердаке была земля, подстилки никакой не было, поэтому мы спали прямо на земле. Когда же мы уходили на работу, то в лагере оставались больные и те, у кого не было одежды и обуви. При возвращении с работы этих людей не было, но мы знали, что их расстреливали и сбрасывали в силосные ямы...

Силосная яма была сверху засыпана землёй, а весной этого года [1943] дополнительно досыпали землю. Когда засыпали яму землёй, мой брат Немченко Василий услышал мольбу одной женщины о спасении её. На вопрос брата «Где же ты?», женщина ответила: «Я не могу вылезть потому, что лежу под трупами, а сама ранена только в руку». Подошедший тут же солдат услышал это и начал стрелять в яму, после чего оттуда доносились только стоны. Две девушки-еврейки мне рассказывали о том, что их солдаты взяли к себе якобы за поваров и их ежедневно насилуют. Эти девушки по моему совету совершили побег, но их задержали в районе села Менжинка, привезли в лагерь и тоже расстреляли около силосной ямы... После истребления еврейского населения немцы заставили граждан нашего села очистить помещение свинофермы. Я тоже работал там. Когда мы зашли в свиноферму, то там по колено была кровь. Все стены были побиты пулями и в крови. После уборки этого помещения по приказу немцев жителями были побелены стены. Это немцами делалось для того, чтобы загладить следы своего гнусного деяния.

Повідомлення. Жидівські палії спалили вже багато будинків міста. Численні родини зостались без даху над головою. Мешканці міста Житомира! Це ж понищено Ваше майно! За це розстріляно 19 липня 1941 року 100 жидів. Пересторога для всіх. У випадку дальших підпалів поступатиму ще суворіше, а крім цього, всі мешканці домів, віддалених на сто метрів від місця пожару, будуть заарештовані як підозрілі в саботажі. Українці! Уважте самі й бережіть власне майно від жидівсько-комуністичних саботажників. Командуючий генерал.

Немцы собрали 15 евреев, привели их к памятнику Ленину В. И. и, избивая, заставляли петь революционные песни и танцевать вокруг памятника. Затем, дав лопаты и кирки, заставили побоями разбивать памятник. Когда памятник был разрушен, евреев заставили снова побоями петь и плясать вокруг памятника. Всё это заснимая на плёнку. После чего все были разогнаны.

20 июля 41 г. на квартирах и на улицах было поймано 45 евреев, которых погнали на речку в расположении колхоза «Новый мир», где били штыками, прикладами и вогнали их в воду, заставили танцевать. Затем замученных людей, пригнав в конюшни, поставили к стенке лицом и стали обыскивать. После обыска повели под гору, дали в руки лопаты и приказали копать могилы. Перед могилами учинили допрос, выявляя якобы виновных в стрельбе по немцам. Виновных не обнаружено, все несчастные были загнаны на чердак конюшни. На следующий день всем 45 чел. было предложено сдать ценные вещи: фотоаппараты, приёмники, часы, на исполнение было дано полчаса^{7}.

При сотрудничестве штаба группы и передовой команды 4а было расстреляно ок. 400 евреев, коммунистов и осведомителей НКВД.

В конце июля 1941 г. 528-й пехотный полк, которым я в то время командовал, направлялся с запада в Житомир, где должен был расквартироваться на отдых. Когда в день прибытия туда, во второй его половине, я со своим штабом разместился в предназначенном для нас месте, мы услышали не очень далеко от нас раздававшиеся один за другим с определённым интервалом винтовочные залпы, за которыми через некоторое время следовали выстрелы из пистолетов.

Я решил выяснить, в чём дело, и отправился на поиски с адъютантом и офицером для поручений (обер-лейтенантом Бассевицем и лейтенантом Мюллер-Бродманом) в направлении выстрелов. Вскоре мы почувствовали, что здесь происходит что-то ужасное, так как увидели множество солдат и гражданского населения, устремившихся по железнодорожной насыпи, за которой, как нам сообщили, происходили массовые расстрелы. Всё это время мы не могли видеть, что происходит по другую сторону насыпи, однако слышали через определённые промежутки времени свисток, а вслед за ним залпы примерно из 10 винтовок, после которых раздавались пистолетные выстрелы. Когда мы, наконец, взобрались на насыпь, нашим глазам представилась отвратительная по своей жестокости картина, потрясавшая и ужасавшая неподготовленного человека. Там была вырыта яма около 7-8 м длиной и примерно 4 м шириной, на одном краю которой лежала куча вынутой из неё земли. Этот холм и прилегающая к нему стенка ямы были совершенно залиты потоками крови. Сама яма была заполнена множеством трупов мужчин и женщин разного возраста, общее число которых трудно определить, как и глубину ямы. За насыпанным валом находилась команда полиции во главе с полицейским офицером. На форме полицейских были следы крови. В отдалении кругом стояло множество солдат расквартированных там частей; некоторые из них присутствовали как зрители и были в трусах, там было также много гражданского населения, в том числе женщин и детей.

Подойдя вплотную к яме, я увидел картину, которую до сих пор не могу забыть. Среди других в этой могиле лежал старик с седой окладистой бородой, сжимавший в левой руке трость. Так как он ещё был жив и прерывисто дышал, я велел одному из полицейских добить его, на что тот ответил с улыбкой: «Я ему уже вогнал 7 пуль в живот, он теперь сам должен подохнуть». Расстрелянных в могиле не складывали, и они лежали вповалку так, как падали сверху в яму. Все эти люди были убиты выстрелами в затылок, а раненые добивались в яме из пистолетов.

По сообщению ЕК 4а из Звягеля^{19}, - читаем мы в Ereignismeldung UdSSR № 38 от 30 июля 1941 г., - там продолжается саботаж. Вермахт сгоняет в одно место штатских и в качестве возмездия проводит казни^{20}.

Вернувшись из курьерской поездки, я услышал о повешении. Дня за 3-4 до казни распространился слух, что схватили важную птицу, народного судью, на совести которого много украинцев.

Насколько помню, я рано утром вернулся из курьерской поездки и хотел с новой почтой снова куда-то ехать. Блобель сообщил мне, что, кроме казни через повешение, состоится расстрел. Он сказал мне далее, что при этом будет много офицеров из штаба 6-й армии, и я должен позаботиться о них. Я уже не помню, поехал ли я туда с Блобелем или на своей машине.

Я приехал на площадь, которая была известна как базарная. По очереди пришли офицеры вермахта, солдаты и тысячи людей. Люди стояли вплотную друг к другу. Виселица была такой высокой, что под ней мог проехать грузовик. Перед большим количеством зрителей я увидел большую группу людей, которых я мог бы назвать евреями, так как большая часть из них носила кафтаны. Но там также находились и люди, на которых была западная одежда. Мне показалось, что это были в основном евреи. Я уже не помню, как с помощью громкоговорителей и афиш были сделаны объявления.

[...] Оба осуждённых стояли на грузовике. Затем им на шеи были наброшены петли, и шофёр машины получил приказ отъехать [...] Вскоре оба человека умерли от удушения. Затем я подошёл к Блобелю и сказал, что теперь мы можем вернуться на наше место расквартирования, на что он сказал: «Нет, здесь евреи, которые теперь будут расстреляны. Вы займитесь господами из вермахта». Я спросил, почему они должны быть расстреляны. Он кратко сказал: «Люди будут расстреляны - конец!» и приказал садиться на грузовики. Я увидел, что подъехала колонна автомашин.

На машинах были знаки СС. Мы поехали за город. Я не знаю, как долго мы ехали. Остановились и пошли по слегка холмистой местности к кустарникам. Там уже была выкопана яма. Я увидел, что машины по дороге подъехали ближе к яме. Солдаты войск СС отвели к ней людей. Те стояли лицом к стрелкам. Сами стрелки находились на относительно небольшом расстоянии от жертв. Это расстояние ни в коем случае не было больше 5 метров, а, скорее всего, даже меньше. Казнь производила рота войск СС. Какой взвод там был и сколько людей было задействовано, я сказать не могу. Командовал лично [командир роты] оберштурмфюрер Графхорст. Всей акцией руководил Блобель. Графхорст приказал одному из унтер-офицеров давать команду «огонь». Я вместе с другими офицерами вермахта находился в 3-4 метрах рядом с цепью стрелков. Люди спиной падали в яму. После того как первые две группы были расстреляны, Графхорст или унтер-офицер установили, что некоторые жертвы в яме ещё шевелятся. Теперь и я подключился. Я подошёл к яме и убедился, что некоторые евреи ещё живы. Поводом к тому, что потом произошло, было пережитое в Луцке, где каждые 2-3 метра лежал не мёртвый, а только тяжелораненый, пытавшийся выбраться. Я считал своим офицерским долгом принять меры. Я бы это сделал и сегодня. Сам расстрел я не мог предотвратить. Но я должен был вмешаться, так как видел, что люди в яме подвергались страшной смерти от удушья. Вопрос о принятии мер я обсудил с Блобелем, Графхорстом и унтер-офицером. До этого первыми залпами были выстрелы в сердце. Я же стремился найти метод, который приводил бы к немедленной смерти. В результате обсуждения Графхорст приказал стрелять в голову, выше носа. Но так как стрелки находились в 3-5 метрах от жертв, палачи и жертвы должны были смотреть друг другу в глаза. Невозможно себе представить, что это означало. Как для жертв, так и для стрелков - это было ужасно. Это приводило к тому, что некоторые из стрелявших промахивались, и одни обречённые продолжали стоять, а у других сносило половину черепной коробки. Это было ужасное зрелище. Части черепа летели в сторону стрелков. Мне в лицо попал кусок мозга. Я повернулся и увидел, что стоящему за мной офицеру СС также попал в лицо кусок головы. Насколько я помню, это был г-н Янссен. Необходимо было что-то предпринять. Я потребовал от Блобеля сделать так, чтобы метод расстрела был ещё раз изменён. К этому меня побудило моё внутреннее убеждение, что они невиновны. Моё требование привело к ещё одному совещанию. Затем я заметил, что пришли евреи, которые были сильно окровавлены, так как они подвергались истязаниям. Я увидел, что солдаты избивают их, и немедленно вмешался, чтобы это прекратить [...].

По срочному призыву о помощи ортскоменданта в Радомышле туда отправился отряд с взводом войск СС; была обнаружена прямо-таки невыносимая обстановка. Сначала вновь назначенный бургомистр был разоблачён как осведомитель НКВД и член КП с 1925 г. Как было доказано, он до последнего момента был связан с коммунистическими бандами. Его заместитель также был большевиком. Далее, был выявлен житель, который ссылал семьи украинцев и фольксдойче. Наконец, были арестованы евреи, которые открыто высказывались против немецких военнослужащих и отказывались работать на ОТ и пр. В ходе этой акции в совокупности были расстреляны 113 человек.

Так же вели себя евреи и в Радомышле, где уже неоднократно действовал взвод оперативной команды. В ходе розысков были выявлены многочисленные евреи, которые активно участвовали в высылке украинских и немецких семей в Сибирь. Как в Староконстантинове, так и здесь евреи отказывались выполнять работы, возложенные на них ортскомендантом. Далее, был выявлен украинец, который имел намерение взорвать большие мосты, ведущие в Радомышль; другой украинец как сотрудник НКВД донёс на 6 семей и организовал их высылку в Сибирь. В ходе этой и ещё одной акции в общей сложности были прикончены 276 еврейских коммунистических функционеров, саботажников, комсомольцев и коммунистических агитаторов.

28 августа 1941 года немцы совместно с их пособниками - местными украинцами-националистами, которые показывали, где живут евреи, стали выгонять евреев на улицу, грудных детей оставляли при этом одиноким старикам. До сих пор стоит в ушах крик матерей, расстающихся со своими младенцами.

Всех евреев согнали в сельский клуб - Дом культуры, по дороге украинские националисты и немцы избивали палками стариков, женщин, детей. В Доме культуры произвели регистрацию, всех записали и разместили отдельно мужчин, женщин и детей. В десять часов утра из клуба вывели около пятидесяти мужчин с лопатами и увезли на машинах за город, где заставили их выкопать большую яму, предназначенную для проведения расстрела. После обеда из клуба начали вывозить мужчин, а потом - женщин. Во время посадки на машины людей нещадно избивали палками.

Во второй половине дня начался дождь. В это время стали сажать в машины детей. Меня тоже втолкнули в машину. Дождь усилился, пошёл настоящий ливень, и нас, детей, вернули в помещение. А когда дождь прекратился, опять повели к машинам. Но в это время вернулась карательная команда: промокшие убийцы решили просохнуть. Детей вернули в клуб, а спустя несколько часов и вообще выпустили из клуба. В этот страшный день было расстреляно пятьсот евреев. Я потерял родных: была расстреляна моя мама. Оставили в живых только немощных стариков, некоторых женщин, детей - всего двести пятьдесят человек.

В Дубровке мы разместились в одной старой церкви. Однажды ко мне пришёл командир роты Берентсен, показал письменный приказ руководства полка, согласно которому должна быть расстреляна семья еврейского аптекаря Дубровки. Берентсен был тогда заметно шокирован и производил впечатление человека, который себя не очень хорошо чувствует в этом деле. Однако он полагал, поскольку речь шла о приказе, то он не может уклониться от его выполнения. Требовалось также донесение об исполнении.

Б. дал мне указание позаботиться о том, чтобы найти подходящее место казни и велеть вырыть яму. Я полагаю, что Берентсен уже нашёл соответствующее место. Я назначил по одному человеку из первых трёх взводов, которые должны были вырыть яму. Фамилии этих людей я уже сегодня не знаю. Они взяли себе в помощь 4-х местных мужчин. В дальнейшем я не имел ничего общего с этим делом. Накануне вечером я был в семье аптекаря, в которой, насколько я знаю, имелись три девочки и один мальчик в возрасте примерно от 8 до 15 лет. Я хотел на свой страх и риск уговорить этих людей покинуть село, чтобы избежать предстоящей казни. Но семья посчитала уход бесперспективным.

Самая старшая, примерно 15-летняя, дочь аптекаря, работала у нас на кухне. Все дальнейшие распоряжения отдавал командир роты Берентсен. Как я узнал, Берентсен поручил арест и казнь мейстеру Бруке, командиру 2-го взвода. Семья аптекаря была арестована. Упомянутая 15-летняя дочь была забрана с её работы в роте. Место казни находилось недалеко от места расквартирования. Я слышал отдельные выстрелы. Насколько я знаю, стреляли из карабинов. Также Берентсен во время казни находился непосредственно на дороге, близ которой производились расстрелы. В качестве зрителей собралось много штатских. Насколько я знаю, 3-й взвод был назначен для того, чтобы удалить людей. Яму засыпали 4 штатских, которых 3-й взвод привлёк для этого из рядов зрителей.

Донесение об исполнении я продиктовал моему писарю Лаубе. Берентсен его подписал. Донесение было передано курьером в штаб полка, который, насколько я знаю, тогда находился в Житомире.

Брука был известен в роте как ненавистник евреев, и я думаю, что по этой причине командир роты поручил ему это неприятное задание. Когда расстрел уже был произведён, Брука подошёл ко мне, хотел всунуть мне в руки свою винтовку и предложил хотя бы раз выстрелить в яму. Я отказался, и Брука назвал меня трусом.

Большевики убили 363 жителя. В уничтожении главную роль играли евреи. Реакция населения на бегство красных очень острая. В городе вырезаны все евреи, а с приходом немцев население не захотело скрыть их тела.

В Бердичеве 1 и 2 сентября 41 евреями были распространены листовки и сделаны подстрекательские надписи. Так как преступники не могли быть разысканы, то команда высшего фюрера СС и полиции казнила 1303 еврея, в том числе 876 евреек старше 12 лет.

В среднем, в каждой комнате жило 15 человек. Вследствие этого санитарные условия стали совершенно неудовлетворительными. Ежедневно из домов выносили несколько еврейских трупов. Обеспечить евреев, в том числе детей, продовольствием было невозможно. В результате всё сильнее становилась опасность эпидемии.

После того, как при помощи всех полицейских под руководством [начальника полиции] Вахгольца и немцев из войск СС все арестованные были перемещены во двор полиции, начались вывозы на расстрел. Двор полиции усиленно охранялся полицейскими,... участвовало в вывозе на расстрел до 8 машин. 4 из них были мобилизованы с суконной фабрики и других предприятий и 4 автомашины были от жандармерии, 2 из них - от команды СС - крытые, «чёрный ворон». Перед погрузкой на автомашины полицейские производили обыск евреев, отбирали оставшиеся при арестованных ценные вещи и одежду...

Тут же Вахгольц меня и Горбаренко Михаила Ивановича назначил на одну из автомашин для конвоирования арестованных в лес, за село Рудня на расстрел...

По прибытии на место расстрела всех арестованных выгрузили из автомашины и положили вниз лицом рядами. Затем поднимали один ряд, подводили к вырытой яме и расстреливали. Трупы падали в яму. После этого поднимали второй ряд, опять подводили к яме и расстреливали. Я стрелял из винтовки, немцы-ССовцы, стреляли из автоматов. Мы, полицейские, стояли в 10 метрах на коленях и стреляли по команде Вахгольца в спину. Сзади нас стояли немцы и стреляли из автоматов в голову... На второй день после этого расстрела я был на отдыхе. Придя в полицию на третий день, я застал в полиции только детей и несколько сот женщин, которых в этот день продолжали вывозить на расстрел...

...По приказанию начальника полиции Вахгольца, я вместе с полицейскими Матрущенко Иваном, Ревуцким Алексеем и начальником полиции Вахгольцем уехали в лес по направлению хутора Кельвин, что в 2-3 км от города Радомышль, туда, где производились массовые расстрелы советских граждан еврейской национальности. Не доезжая до места расстрела 200 метров, машина... остановилась. Вышедший из кабины автомашины начальник полиции Вахгольц приказал нам следовать за ним. Пройдя метров 200, мы заметили две автомашины, на которых сидели женщины и дети. Возле этих двух машин стояли гестаповцы и полицейский Шкидченко Владимир. Подойдя к автомашинам, начальник полиции Вахгольц приказал мне, Шуневичу, Матрущенко Ивану, Ревуцкому Алексею снимать детей с автомашин и сажать их на землю возле этих же автомашин, а женщин высаживать с автомашин и класть лицом вниз возле детей, которые были посажены на землю. Всё это делалось лично моими и руками указанными мною полицейскими...

После всего этого группами в 10-15 человек женщин подводили к ямам, где стояли гестаповцы, примерно в 10-15 метрах от ям, и расстреливали. Гестаповцы были построены в два ряда. Первый ряд находился в положении с колена, а второй - стоя - так они и расстреливали женщин и детей.

Кроме тех гестаповцев, что стояли с винтовками и расстреливали женщин и детей, возле ямы находились и другие гестаповцы. Эти гестаповцы, другие, когда подходили женщины с грудными детьми, отбирали детей и в упор стреляли им в голову из пистолета, убивая их. А потом тела детей бросали в ямы, где были трупы их матерей.

Детей-подростков, которые нами были высажены с автомашин и посажены на землю, начальник полиции Вахгольц, брал группами 5-6 человек, приказывал им взять друг друга за руки, подводил к яме, где их расстреливали гестаповцы. Тех детей, которые были малы и не могли подойти к яме и стать над обрывом, брали за руки и, приподняв над ним, расстреливали с пистолета и также бросали в яму.

В одно место за населённым пунктом на грузовиках нашего батальона были привезены 300-400 евреев. В указанном месте на возвышенности была вырыта яма размером примерно 6 на 4 метра... Там была расстреляна часть обречённых. Я сам некоторое время был очевидцем этой акции. Так как яма не могла вместить всех доставленных людей, оставшиеся евреи были казнены у находящейся рядом шахты... Жертвы поодиночке подходили к шахте, и затем один стрелок убивал их выстрелом в затылок из пистолета. Одновременно с выстрелом стрелок толкал жертву сапогом в шахту. Как звали этого стрелка, я не знаю... Его должны были сменить после определённого количества жертв, однако он настоял на том, чтобы продолжать казнь. Насколько я знаю, этот палач один расстрелял около 300 евреев...

Среди подлежащих расстрелу евреек находилась одна девушка лет двадцати двух, которая руководителю казни Шульцу дала понять, что у неё есть маленький ребёнок. Она просила сохранить ей жизнь. Несколько присутствующих женщин это подтвердили. Оказавшись невольным свидетелем этой сцены, я напряжённо следил, какое решение примет Шульц и пытался воззвать к его человеколюбию, чтобы добиться освобождения несчастной. Я сказал: «Герберт, ведь есть постановление, чтобы женщин и девушек не расстреливали, тем более, если у них есть маленькие дети». Шульц ответил дословно: «Чепуха! Баловник и без матери будет большим». Я лично видел, как эта девушка была расстреляна...

6. Я присутствовал на нескольких массовых казнях, и в двух случаях мне было приказано руководить ими.

В августе или сентябре 1941 г. состоялась казнь близ Коростеня, в ходе которой были расстреляны 700-1000 человек. На ней присутствовал д-р Раш. Я разделил своё подразделение на несколько экзекуционных команд по 30 человек каждая. Сначала подчинённая полиции украинская милиция, население и члены зондеркоманды схватили людей и приготовили массовые могилы. Из общего числа подлежащих казни лиц каждый раз по 15 человек отводились на край массовой могилы, где они становились на колени лицом к могиле. Тогда одежда и ценности ещё оставались на обречённых. Позднее это изменилось.

Экзекуционные команды состояли из членов зондеркоманды 4а, милиции и полиции. Когда люди были готовы для казни, один из моих офицеров, возглавлявший экзекуционную команду, отдал приказ стрелять. Поскольку жертвы стояли на коленях на краю массовой могилы, после выстрелов они падали, как правило, сразу в неё. Я всегда использовал довольно большие экзекуционные команды, так как был против использования специалистов по расстрелу в затылок. Каждая команда стреляла примерно один час и затем сменялась. Ещё не расстрелянные люди были собраны близ места казни и охранялись членами команды, которые в тот момент не участвовали в расстреле. Описанную здесь акцию я лично контролировал и видел, что никакие перегибы места не имели.

...От украинского бургомистра узнал, что в тюрьме находится свыше 300 евреев, которых бургомистр попросил расстрелять. Обвиняемый слышал, что вермахт выдал еврейкам удостоверения... Так как, по его мнению, вермахт был слишком сентиментальным, он решил со своим взводом произвести казнь. За городом украинская милиция вырыла яму, в которой евреи - мужчины, женщины и дети - должны были стать на колени. Затем они по команде были убиты выстрелами в затылок, с близкого расстояния.

С расстояния в один метр расстрельный отряд по моей команде стрелял сзади из карабинов, в основном в затылки жертв. Перед каждым залпом Тойбнер давал мне приказ: «Давай, стреляй». Я только воспроизводил приказ Тойбнера. Это происходило так: я солдатам расстрельного отряда давал команду «изготовиться -огонь». После этого звучал залп.

Тем временем роттенфюрер Абрахам застрелил из пистолета примерно пять детей. Речь шла о детях, которым, по моей оценке, было от двух до шести лет. Абрахам убивал детей жестоким способом. Он хватал их за волосы, поднимал над землёй, стрелял им в затылок и затем бросал в яму. В конце концов, я больше не мог этого видеть и сказал ему, что он должен это прекратить, имея в виду, что он не должен поднимать детей за волосы, он должен убивать их приличным способом.

В Мирополе я устроился в доме одной еврейской семьи. Евреи могли и дальше жить в этом же доме. Мой командир роты Альтендорф тоже поселился в еврейском доме. Вернувшись с совещания у командира батальона Ганнибала, Альтендорф сказал мне, что из штаба полка поступил приказ, согласно которому мы должны расстрелять евреев в Мирополе. Ганнибал будто бы заявил на том совещании, что он не будет выполнять этот приказ, так как полицейский батальон откомандирован не для расстрела гражданских лиц.

Ещё тогда, когда мы находились в Мирополе, Альтендорф вновь был на совещании у командира батальона, и после своего возвращения он мне сообщил, что штаб полка требует донесение об исполнении приказа Если я правильно помню, тогда на совещании будто бы говорилось о том, что нужно найти какой-нибудь повод для расстрела евреев, чтобы всё выглядело законно. Но за этим делом мы дальше не следили. Вскоре мы покинули Мирополь.

Когда мы находились в Мирополе, командиры рот и, возможно, все офицеры, были вызваны к командиру батальона. Тот нам сообщил, что ему предъявлено наглое требование: батальон должен осуществить мероприятия против еврейского населения. Ганнибал был этим очень озлоблен, он сказал: «Я солдат. Я должен иметь письменный приказ. Его я не получил». В дальнейшем ничего не произошло.

Была установлена связь между евреями Коростышева и Житомира и партизанами. В качестве репрессалии в последнее время в Коростышеве были расстреляны 60 евреев...

45-й резервный батальон с 5 до 21 сентября 1941 г. дислоцировался в Бердичеве. Однажды [командир батальона] майор Бессер и командир полка Розенбауэр были вызваны к также находящемуся в Бердичеве высшему фюреру СС и полиции Екельну. Тот сообщил им, что в ближайшие дни евреи Бердичева должны быть расстреляны. Посредством плакатов, в которых шла речь о переселении или использовании на работах, евреи будут призваны на сбор. Расстрел должен быть произведён на расположенном близ Бердичева аэродроме. 45-й батальон должен принять в нем участие. Детальные распоряжения последуют.

После этого майор Бессер со своими командирами рот отправился на аэродром и осмотрел его. Там он установил, что уже вырыты многочисленные ямы.

Спустя несколько дней после этого совещания майор Бессер получил приказ на следующий день предоставить своё подразделение для еврейской акции. Майор Бессер ознакомил с этим приказом своих командиров рот, в том числе командира 3-й роты гауптмана Беренсена.

Перед расстрелом Беренсен информировал об этом приказе обвиняемого [старшину роты гауптвахтмейстера Форберга], обсудил с ним операцию и приказал, следуя подробным указаниям, назначить отдельные взводы для оцепления, вывоза, охраны и казни евреев. Зондеркомандой, которая должна была производить расстрел евреев, был назначен 4-й взвод под командованием лейтенанта Тиле. Это было сделано после переговоров командира роты с командирами взводов. Однако несколько человек 4-го взвода были заменены добровольцами из других взводов.

Обвиняемый составил распределение четырёх взводов и представил его на одобрение своему командиру роты. После одобрения он объявил распределение роте, а также позаботился о машинах, продовольствии и боеприпасах [...]

После объявления приказов рота выступила. В то время, как три первых взвода остались в городе, обвиняемый со своим командиром роты и четвёртым взводом поехал сразу на аэродром, Тем временем часть евреев уже собрались в городе, подчинившись приказу о сборе в определённых местах. Назначенные команды, в том числе также команды СС, всё же производили обыск домов и выгоняли всех обнаруженных там евреев, в том числе больных и лежачих. Другие команды оцепили места сбора, а третьи сопровождали евреев по пути на аэродром или вывозили их на грузовиках. Прибывших на аэродром собирали в одном месте, затем подводили к отдельным ямам, в которые их заставляли спуститься. В этих ямах евреи должны были ложиться на землю, после чего их убивали выстрелом в затылок. Когда дно ямы заполнялось трупами, следующие жертвы должны были ложиться на них. Расстрелы производили не только члены 45-го батальона, но также многочисленные члены СС [...]

Когда обвиняемый с гауптманом Беренсеном прибыл на аэродром, расстрел уже производился. Присутствовали майор Бессер и высший фюрер СС и полиции Екельн. Гауптман Беренсен отдал рапорт майору Бессеру. Затем высший фюрер СС и полиции посовещался в стороне с гауптманом Беренсеном и лейтенантом Тиле. После этого лейтенант Тиле увёл свой взвод и распределил своих людей по отдельным ямам, в которых они стали производить расстрелы. Убитыми были евреи разного возраста и пола, от младенцев до стариков. В совокупности, рота гауптмана Беренсена расстреляла около 2000 евреев.

Начавшаяся утром 12 сентября 1941 г. [правильно: 15 сентября 1941 г.] акция продолжалась целый день. Назначенные команды оцепляли соответствующие улицы и площади и с помощью местной милиции вытаскивали из домов еврейских жителей: мужчин, женщин и детей, в том числе грудных детей и больных, охраняли их на сборных пунктах и отправляли пешком или на грузовиках на место казни [...] Там жертв расстреливали у ям или в ямах с участием экзекуционных команд трёх рот. После окончания этой резни... члены милиции засыпали ямы.

В начале казни обвиняемый [командир батальона, майор полиции] Бессер сделал доклад HSSPF Екельну, который стоял в непосредственной близости, и получил от него задание послать в город роту или часть роты, забрать там больных из психбольницы и доставить их на место казни, что и было сделано.

Обвиняемый [командир 2-й роты обер-лейтенант полиции] Кройцер [...] на месте назначил стрелков и в самом начале спрыгнул с ними в яму. Первым жертвам он приказал лечь лицом к земле и указал стрелкам, как они должны действовать. Он это сам продемонстрировал, застрелив из своего пистолета первых евреев, которыми оказались порядка 5 мужчин и женщин. Лишь после этого солдаты начали убивать. Когда дно ямы покрылось трупами, обвиняемый Кройцер приказал, чтобы теперь жертвы ложились на трупы.

Когда одна молодая женщина подошла к Кройцеру, она сказала что-то вроде «Иегова» и плюнула перед ним. Плевок попал на его сапог. Обвиняемый немедленно схватил эту молодую еврейку, уложил её на землю лицом вниз и сказал при этом: «Я её сам застрелю». Затем он отошёл назад, вытащил пистолет и убил свою жертву с расстояния около 2 метров. В остальном он контролировал деятельность своих людей. Установив, что жертва ещё жива, он добивал её [...] Во время этой или, может быть, одной из прежних акций, он застрелил грудного ребёнка, который был ещё жив [...]

Мой дом находился приблизительно в 5 метрах от шоссе Бердичев-Любар. В августе 1941 года почти в течение целого месяца пленные красноармейцы под охраной немецких солдат копали ямы севернее моего дома, приблизительно в 200 метрах от шоссе. Из моего двора все хорошо видно. Были выкопаны две ямы. По окончании расстрелов из-за любопытства я измерил ямы, из коих одна оказалась в длину 70 шагов, а в ширину 3 метра. Другая яма была квадратная, примерно 5 метров в длину и столько же в ширину. Ещё до расстрелов, когда заканчивались работы, и охрана уходила, я рассмотрел более точно эти ямы, и они оказались глубиной до 3-4 метров.

После того, как ямы были выкопаны, в один из сентябрьских дней 1941 г. с 7 часов утра и до 2-х часов дня стали подъезжать к шоссе закрытые автомашины. Эти машины останавливались недалеко от моего дома, и из машин выгружали людей еврейской национальности, привезённых из г. Бердичев. В каждой машине привозили по 15-20 человек, среди которых были старики, женщины и дети. После того как людей выгружали из машин, их гнали под охраной к ямам, где стояли вооружённые автоматами немцы. Расстрел производили человек 8. В течение всего дня с 7 до 2-х часов дня я стоял во дворе и наблюдал за этой картиной, так как с моего двора все хорошо не только было видно, но и слышно. Я видел, как многие просили не расстреливать их, а одна девочка начала бегать вокруг ямы, но её поймали и бросили в яму.

Не только на машинах привозили людей, прибывали они также колоннами по 200-300 человек с усиленной охраной. Среди них были люди, которые не имели возможности передвигаться вследствие болезни. Я сам видел, как родственники этих больных самостоятельно клали на одеяла, на простыни и несли их к яме. Нужно отметить, что у одних людей были какие-то узелки с вещами, а у других - даже чемоданы. Все вещи складывались возле ям, а потом происходили расстрелы. Многих больных и стариков подводили к ямам под руки. Тех людей, которые сопротивлялись, бросали в ямы живыми. Я видел случай, как мать, нёсшую на руках ребёнка, расстреляли прямо с ребёнком в руках.

В конце начали прибывать колонны с молодёжью: мальчиками и девочками. Они почти все плакали, кричали; я слышал крики тех, кто просил их не расстреливать. Ввиду того, что они особенно сопротивлялись и просили сохранить им жизнь, их живьём бросали в ямы. Засыпка ям производилась полицаями из украинского населения. После расстрелов среди наших сельских жителей шли разговоры. Я лично не видел, но из рассказов жителей нашего хутора узнал, что когда начали засыпать ямы, то нашлась одна девочка, которая каким-то чудом осталась жива и лежала возле ямы. Когда её обнаружили, девочка попросила её не убивать. Тогда к ней подошёл один из полицаев и ударом лопаты размозжил ей череп...

После помещения евреев в ограниченный район, которое было проведено фельдкомендатурой по предложению зондеркоманды 4а, на базарах и в других местах стало очень спокойно. Одновременно замолкло определённое число до сих пор упорно циркулировавших слухов, и коммунистическая пропаганда вследствие изоляции евреев в значительной мере лишилась «почвы».

Однако уже через несколько дней оказалось, что простое пространственное ограничение евреев без создания гетто было недостаточным, и вновь возникли старые проблемы. Многие учреждения получили жалобы на наглое поведение евреев на их рабочих местах. Было установлено, что еврейский район является источником активной пропаганды среди украинцев, согласно которой Красная Армия вскоре вернёт потерянные территории. В местную полицию стреляли из засады ночью и даже днём. Далее, было обнаружено, что евреи продают свои вещи и покидают город, чтобы поселиться в Западной Украине, т.е. на территории, которая уже находится под гражданским управлением. Однако замешанных во всём этом евреев можно было арестовать лишь в очень немногих случаях, так как они имели достаточно средств, чтобы избежать ареста. Поэтому 18 сентября в фельдкомендатуре состоялось совещание по вопросу дальнейших мер в отношении евреев. На нём было решено ликвидировать евреев Житомира полностью и окончательно, так как все предупреждения и специальные мероприятия были безуспешными.

После того, как вечером 18 сентября еврейский район города был оцеплен 60 членами украинской полиции, 19 сентября в 4 часа утра была начата его эвакуация. Транспортировка проведена с помощью 12 грузовиков, которые были выделены фельдкомендатурой и городской администрацией Житомира. После того, как была проведена перевозка людей из еврейского района города и сделаны необходимые приготовления с помощью 150 заключённых, были казнены 3145 евреев [...].

Нас вели на расстрел в огромной многотысячной колонне, вместе гнали евреев и неевреев. Выбившихся из сил и тех, кто просто вызывал антипатию у палачей, пристреливали на ходу. Колонна смерти остановилась недалеко от села Довжик. Прямо возле дороги, вплотную к лесу, немцы поставили стол, к которому подводили обречённого. Имя, фамилию записывали для порядка в специальную ведомость. Тут же забирали все вещи, заставляли снять с себя одежду. Каждый шов внимательно прощупывали - искали спрятанные драгоценности.

Некоторых отправляли к оврагу совершенно голыми. Я видел, как немец выбивал зубы у ещё живой очередной жертвы: он хотел присвоить золотые коронки. Никто из тех, кого вели на расстрел, не сопротивлялся, никто не просил защиты. Издевательства, унижения и страх сделали людей спокойными перед лицом смерти. Многие воспринимали смерть как избавление от неминуемых страданий.

Группу людей подводили к заранее выкопанной яме. Могилы готовили те смертники, которые ещё имели силы. Людей связывали цепью. Женщины с грудными детьми на руках тряслись от холода, прикрывали детей. Стреляли на уровне груди взрослого человека, поэтому дети иногда падали в яму раненными и умирали мучительной смертью, задушенные сваливавшимися на них трупами. Мне удалось спастись, потому что немцы целились выше моего роста. Маму и брата убили. Мама успела накрыть меня собой. Немцы не обращали никакого внимания на тех, кто был ещё жив. Их засыпали землёй. Жители окрестных сёл утверждают, что ещё несколько дней после расстрела земля, почти жидкая от крови, двигалась волнами на месте убийств.

После того, как евреи в Коростене большей частью были расстреляны СД, в последние дни вновь было установлено, что евреи в окрестностях Коростеня очень активно действуют против немецкого вермахта и терроризируют украинское население. Так, евреи в окрестностях Коростеня сорвали собрание украинских сельских хозяев... Тогда все евреи этой местности были расстреляны СД.

Ортскомендатура в Коростене сообщила, что собрания крестьян окрестных деревень неоднократно срывались и что зачинщиками, очевидно, являются евреи. В ходе проведённой зондеркомандой 4а акции в совокупности было проверено и затем казнено 177 евреев, так как безоговорочно установлено, что они совершили ряд недопустимых поступков.

Утром одного дня в конце сентября или в начале октября 1941 г. комендант районной полиции Опанащук велел построиться всему личному составу районной полиции, который состоял примерно из 25-30 полицейских. Затем он сказал, что мы, полицейские, по распоряжению коменданта районной жандармерии должны произвести расстрел всех жителей гетто. Чтобы предотвратить побеги жертв или другие нежелательные эксцессы, мы должны были всех граждан еврейской национальности собрать в одном месте - в бывшем здании районной милиции. Чтобы евреи не догадались, что они вслед за этим будут расстреляны, мы, полицейские, должны были заявить жителям гетто, что все работоспособные граждане, в связи с предполагаемой отправкой на сельхозработы, должны надеть лучшую одежду, взять деньги и ценные вещи и последовать за нами на сборный пункт в бывшее здание районной милиции. Остающимся в гетто гражданам еврейской национальности, старикам, больным и женщинам с грудными детьми мы должны были сообщить, что оккупационные власти в последующем их отправят в Палестину. Я - Осипчук, Фенрих и другие указанные мною выше полицейские выполнили приказ и отправились в гетто, где мы заходили в дома и объявляли гражданам еврейской национальности распоряжения районной жандармерии. Вскоре после этого все работоспособные жители гетто были собраны в бывшем здании районной милиции. По приказу Опанащука, я лично, Фенрих, Колосовский, Лебедев, Павловский и ещё 15 полицейских охраняли собранных в здании работоспособных граждан еврейской национальности, в то время как другим полицейским было приказано всех неработоспособных - больных жителей гетто и женщин с грудными детьми - на подводах также доставить в это здание. Спустя некоторое время на паре подвод в это здание были доставлены примерно 10 больных очень старых женщин еврейской национальности и примерно 5-8 женщин с грудными детьми... Полицейские, сменяясь, охраняли жертв до утра...

Утром следующего дня все полицейские по распоряжению Опанащука получили винтовки русского образца и по 20 патронов... Затем мы все направились к зданию, в котором содержались евреи. От находящихся на посту у здания полицейских мы узнали, что жандармы обыскали заключённых и отобрали у них деньги и ценные вещи. На этом месте я также заметил стоящих неподалёку 3-4 жандармов...

По распоряжению коменданта жандармерии, приказы которого переводил его переводчик из местных немцев, пара полицейских зашли в помещение, в котором находились заключённые, и вывели всех узников на улицу. Было примерно 8 часов. Все способные идти евреи были построены в колонну... Около 10 женщин преклонного возраста из-за болезни или слабости не могли стать в колонну. Тогда Опанащук распорядился, чтобы шофёр районной полиции Валуцкий подогнал полуторатонный грузовик и всех больных и неспособных идти заключённых погрузил в него... По приказу коменданта жандармерии, полицейские со всех сторон окружили граждан еврейской национальности и с оружием наизготовку начали их по улице в направлении колхоза «Заповит Ильича»...

Когда колонна проходила мимо какого-либо дома, и во дворе дома был кто-нибудь из граждан, жертвы со всеми прощались. По дороге женщины и дети плакали. Женщины умоляли нас, полицейских и жандармов, пощадить детей и не расстреливать их.

После того как мы миновали колхоз, полицейские конвоировали граждан еврейской национальности дальше по полевой дороге в направлении лесистой местности, так называемой «Лысой горы». Когда мы были в 30-40 м от вышеназванного места, мы получили распоряжение коменданта полиции Опанащука остановить колонну заключённых. Я заметил, что на открытой местности, примерно в 25-30 м от нас, виднеется свежевырытая яма, размер которой составлял примерно 10х8 м. Какой глубины была яма, я не видел. От каких-то полицейских... я узнал, что днём или двумя днями раньше она была выкопана группой военнопленных... К выкопанной яме подошли комендант жандармерии со своими жандармами и комендант полиции Опанащук и, после того как с помощью переводчика о чем-то переговорили, они вернулись к охранявшим жертвы полицейским. Когда жертвы увидели яму, они начали рыдать и прощаться. Женщины, дети обнимались друг с другом, целовались и просили нас и жандармов оставить в живых хотя бы детей. Комендант полиции Опанащук приказал сложить в одно место деньги, ценности и остальные вещи и раздеться до нижнего белья. Граждане еврейской национальности проклинали фашистов и бросали в кучу свои вещи и ценности... Многие жертвы не хотели раздеваться до нижнего белья. Тогда один из полицейских... по приказу Опанащука, при содействии жандармов, начал силой срывать с обречённых лучшую одежду. Затем комендант полиции приказал 3 или 4 полицейским на расстоянии примерно 40 м от ямы оцепить это место. Со стороны леса это место не было оцеплено... После этого комендант жандармерии через переводчика приказал Опанащуку начать расстрел граждан еврейской национальности. Опанащук отдал приказ полицейским Фенриху Альберту, Колосовскому Ивану, Лебедеву Алексею, Павловскому Раймонду, Мерунко Иосифу, Кирилюку Василию, Герману Отто и другим, которых я поимённо сегодня уже не помню, в общей сложности примерно 15 полицейским, чтобы каждый из них взял одну жертву и расстрелял её у ямы. В то же время Опанащук мне и другим, примерно 10 полицейским, приказал охранять остальных евреев. Каждый из вышеназванных полицейских... толкнул винтовкой одну женщину, отделив её от всех обречённых, отвёл её на край ямы и приказал своей жертве стать лицом к яме. Затем эти полицейские отошли на расстояние 5-6 метров. Каждый из них стал напротив своей «цели», поднял винтовку и по команде одного жандарма «огонь!» выстрелил в голову или спину жертвы. После этих выстрелов все расстрелянные свалились замертво в яму. Остальные женщины различного возраста, дети, на глазах у которых были убиты их родственники и знакомые, рыдали, рвали на себе волосы, умоляли их пощадить. Таким же способом эти полицейские привели следующую группу примерно из 15 женщин. Я заметил, что 2 женщины несли на руках младенцев в возрасте до года. Полицейские... поставили евреек на край ямы, отошли от них примерно на 6 м и по команде того же жандарма «огонь!» выстрелили. Когда женщины, на руках у которых были младенцы, свалились в яму, оттуда стали слышны крики одного ребёнка. Тогда комендант жандармерии подошёл к яме, произвёл два или три выстрела в яму из пистолета, после чего крики ребёнка прекратились...

После расстрела второй группы женщин вышеуказанные полицейские подошли к ожидающим своей судьбы заключённым, забрали следующих примерно 15 жертв, среди них 3 или 4 ребёнка в возрасте 6-12 лет, отвели их к яме и расстреляли таким же способом...

После расстрела двух или трёх групп граждан еврейской национальности на место казни приехал грузовик, который принадлежал районной полиции и которым управлял шофёр полиции Валуцкий... В кузове грузовика находились примерно 10 больных и очень старых граждан еврейской национальности женского пола. Ждущие казни женщины-еврейки забрали больных и старых женщин из машины и отвели их к группе других жертв. Те же самые полицейские... тем же способом, примерно 10 или 12 партиями, расстреляли ещё порядка 150-180 жертв. В это время на место казни приехали две подводы - 1-й подводой правил полицейский Войтенко... Подводы остановились недалеко от нас, и Войтенко подошёл к нам и наблюдал, как примерно 4 партиями вышеназванные полицейские тем же способом расстреляли остальных граждан еврейской национальности (около 60 человек)...

Этим способом каждый из вышеназванных полицейских,... в ходе расстрела примерно 300 женщин и детей еврейской национальности, уничтожил минимум 17-19 человек. Я хотел бы ещё подчеркнуть, что когда полицейские расстреливали женщин, у которых на руках были маленькие дети, то стреляли только в женщин, которые держали детей. Дети падали с мёртвыми матерями живыми в яму. Тогда к яме подходил или комендант жандармерии, или один из жандармов и расстреливал плачущих в яме детей из пистолета или автомата.

После акции... комендант полиции Опанащук вместе с комендантом жандармерии и жандармами осмотрели все вещи, отобрали ценные вещи и ещё хорошо сохранившуюся одежду и отложили их в сторону. Затем они приказали оставшееся имущество погрузить на подводы и отвезти на пост полиции... Трупы, по распоряжению коменданта полиции, были зарыты военнопленными...

Осенью 1941 г., примерно в конце сентября или в начале октября, полицейские Миропольской полиции расстреливали граждан еврейской национальности (детей, женщин, мужчин) разных возрастов в Миропольском парке, примерно в 1км от здания полиции. Вечером, в канун расстрела, к зданию полиции прибыло много полицейских из близлежащих сёл (фамилий их не знаю), все они были вооружены винтовками. Комендант полиции Гаупт приказал всем миропольским полицейским и приезжим полицейским ночевать в полиции. На следующий день рано утром... я и все миропольские полицейские в здании полиции получили винтовки и патроны. Получил я около 20 патронов...

Затем все полицейские были построены, и комендант полиции Гаупт объявил перед строем, что сегодня полицейские будут расстреливать граждан еврейской национальности. Ко мне подошёл [командир отделения] полицейский Завальный и сказал, что я и ещё четыре или пять полицейских будем нести оцепление вдоль миропольского парка возле дороги, которая ведёт со стороны здания полиции в направлении с. Колодяжное Дзержинского района. Я и ещё 4 или 5 полицейских... пошли и рассредоточились в парке недалеко от дороги. Мы стояли друг от друга примерно в 100-150 метрах... Мой пост оказался возле большой поляны...

В нашу задачу входило не допускать побега граждан еврейской национальности, когда их будут конвоировать на расстрел в миропольский парк. Примерно в 40-50 метрах от меня на поляне были видны очертания большой прямоугольной ямы... Где-то в 8-9 часов утра мимо меня со стороны здания миропольской полиции, примерно в 10 метрах, 12-15 полицейских, вооружённые винтовками, конвоировали более 100 граждан еврейской национальности (детей, женщин, мужчин) разного возраста... Я видел, что некоторые женщины несли маленьких детей на руках. Дети, которые были постарше, шли рядом со взрослыми. Я видел, что многие граждане еврейской национальности, плакали... Полицейские остановили граждан-евреев примерно в 10-15 метрах от ямы...^{108}

Здесь я хочу сказать, что за несколько минут до того, как полицейские привели под конвоем граждан еврейской национальности на место расстрела, на поляну со стороны здания миропольской полиции пришли два незнакомых мне немца-жандарма... и заместитель коменданта миропольской полиции... Прошло некоторое время после того, как полицейские пригнали граждан еврейской национальности на поляну, и я увидел, как к яме подошёл Завальный, а вместе с ним ещё 5 или 6 полицейских... После этого Завальный позвал к яме меня и других полицейских..., которые стояли в оцеплении. Возле ямы нас собралось около 8-10 полицейских. По приказу Завального, мы выстроились в шеренгу... Шеренга стояла метрах в 5-ти от ямы. Она была длиной до 20 метров, шириной до 4 метров... После этого начался расстрел... Сейчас это я вспоминаю, как кошмарный сон. Я помню, что на край ямы лицом к ней ставилось до 8-10 граждан еврейской национальности. Кто из полицейских подводил их к яме, я не помню. Лично с моим участием было расстреляно три партии граждан еврейской национальности, примерно по 8-10 человек в каждой, то есть мной... было убито 3 женщины еврейской национальности. Как-то так уж вышло, что передо мной на край ямы каждый раз становилась женщина. Они были одеты по-летнему, так как в тот день, когда происходил расстрел..., было солнечно и тепло. При стрельбе из винтовки по своим жертвам я целился им в спину.

После расстрела третьей партии... мне стало плохо, и я не помню, как оказался в полицейском общежитии... Стрельба в миропольском парке прекратилась в послеобеденное время, примерно в 15 часов^{109}.

...[ещё в августе 1941 г.] На мотоциклах и в крытой машине в Кодню приехал отряд эсэсовцев, они арестовали 35 евреев в возрасте от 16 до 50 лет [...] Их повезли к Жёлтому Яру, заставили выкопать яму и там всех расстреляли [...] В сентябре немцы согнали всех евреев Кодни в один дом, приказав взять с собой ценные вещи [...] евреев погнали к синагоге, а там посадили на три грузовика [...] Евреям сказали, что их везут на аэродром, чтобы отправить в Палестину. Но несчастных пешком погнали к Жёлтому Яру. В карьере была выкопана огромная яма. Всех евреев раздели, забрали ценные вещи, группами согнали к яме и расстреляли. В живых осталась только учительница, Векслер Вера Михайловна: ей дала свой паспорт Когут Елена Фадеевна.

Через две или три недели после расстрела граждан еврейской национальности в миропольском парке примерно 15-20 полицейских из миропольской полиции... на трёх или четырёх пароконных повозках поехали в Романов (сейчас это пгт Дзержинск). Перед отъездом все полицейские получили винтовки и патроны... Вечером того же дня мы приехали в здание романовской полиции. Там же переспали ночь. На следующий день рано утром нас покормили в столовой, которая находилась на территории полиции. Затем построили всех миропольских и романовских полицейских. Начальник романовской полиции... перед строем объявил, что сегодня все полицейские будут участвовать в расстреле граждан еврейской национальности, проживающих в Романове. Всех полицейских разбили на группы по 5-6 человек. У старшего моей группы был список граждан еврейской национальности, которых мы должны были арестовать и привести на сборный пункт к зданию (что там было до войны, я не знаю), которое находилось в романовском парке. Примерно до 2-х часов дня наша группа арестовала и привела под конвоем в парк к месту сбора около 30 граждан еврейской национальности... На сборном пункте было собрано несколько сотен граждан еврейской национальности... После этого начался расстрел...

Он происходил следующим образом. По 3-4 полицейских конвоировали по 20-40 человек... к яме, которая находилась в парке, примерно в 800-х метрах от места сбора...^{126}

Я с другими полицейскими к месту расстрела конвоировал вторую по счёту партию советских граждан, в которой было около 60 человек (детей, женщин, мужчин). Этих граждан мы, полицейские, построили в колонну по 4-5 человек в шеренге, поэтому колонна получилась небольшой...

Мы остановили конвоированных граждан еврейской национальности примерно метрах в 30 от этой ямы. Мне было видно, что примерно в 4-5 метрах от ямы стояло 10-12 полицейских, которые держали в руках винтовки... На краю ямы лицом к ней стояло примерно 10-12 граждан еврейской национальности. Я видел, как названные мною полицейские... подняли винтовки, прицелились в стоявших на краю ямы людей и произвели в них прицельные выстрелы, после которых все 10-12 граждан... упали в яму. Метрах в 15-ти от ямы находилось ещё примерно 10-12 граждан еврейской национальности. После того, как прозвучали выстрелы, кто-то из полицейских, стоявших в 4-5 метрах от ямы, повернувшись к ним, крикнул: «Идите сюда». После этого 10-12 человек... стали на край ямы, лицом к ней, а полицейские... снова подняли винтовки, прицелились в стоявших на краю ямы людей и произвели в них выстрелы, после которых обречённые упали в яму. Во время этого расстрела немцев на поляне не было.

После расстрела этих граждан еврейской национальности полицейские... отошли от ямы примерно на 30-40 метров, а в это время я... и другие, всего 10-12 человек, по приказу незнакомого мне полицейского... стали в шеренгу вдоль ямы... Этот же полицейский приказал стать на край ямы 10-12 советским гражданам из числа тех, которых мы привели к месту расстрела. Обречённые выполнили его приказ. Впереди меня лицом к яме стала женщина... Она была одета в осеннее пальто темно-синего цвета. Возле неё на краю ямы стояло ещё 2 женщины, а дальше за ними стояли мужчины. Поступила команда: «Стрелять!» Я поднял винтовку, передёрнул затвор, прицелился в спину стоявшей впереди меня женщины и выстрелил. После моего выстрела... женщина... упала в яму. Одновременно с ней упали в яму и две женщины, которые стояли возле моей жертвы. Когда я увидел, что убил женщину, мне стало плохо, и я, никого не спрашивая, ушёл с места расстрела... Примерно в 17-18 часов миропольские полицейские пришли в романовскую полицию. Там меня нашёл Завальный, спросил, почему я самовольно ушёл с места расстрела и добавил: «Такие фокусы мне не нужны». Я ему ответил, что заболел и поэтому ушёл в общежитие романовской районной полиции...^{127}

29 октября 1941 г. разыгралась трагедия, о которой мы не можем вспомнить без слез. 29 октября был холодный сырой день. После осеннего дождя всех евреев погнали к яме на расстрел. Перед расстрелом раздели всех до нижнего белья, по одному подводили к яме, по команде люди ложились, головы совали в ямы, немецкие автоматчики ударяли в затылок. Когда с одним десятком было покончено, следующие 10 человек сбрасывали расстрелянных в ямы....

В конце октября 1941 г, точной даты не помню, примерно в 11 часов утра, к зданию, в котором размещались сельуправа и наша сельская полиция, подъехали немецкие легковая и грузовая автомашины. На первой прибыли 5 чел. немцев, а на второй - около 50-60 чел. полицейских Чудновской районной полиции во главе с начальником полиции Катюхой, имени и отчества не знаю. Все приехавшие зашли в помещение нашей сельской полиции, где я в то время дежурил... По указанию немцев и Катюхи, через вышеуказанных полицейских были немедленно вызваны в полицию и остальные полицейские нашего села... Таким образом в помещении полиции оказалось: 5 немцев, 50-60 чел. Чудновской полиции и весь штат [16 человек] нашей сельской полиции, за исключением [начальника полиции] Гаврилюка, - всего около 75 человек. Не ожидая прихода Гаврилюка, начальник Чудновской полиции Катюха объявил присутствующим, что нас собрали для проведения операции по аресту всего еврейского населения, проживающего в селе Пятки. Для этого следует разбиться на группы по 2-3 чел. и немедленно следовать на еврейские квартиры, а часть полицейских должна пойти в поле для того, чтобы не остались не арестованными евреи, работающие на уборке свёклы и других работах. Всех арестованных, продолжал Катюха, следует доставить в помещение еврейской школы. При этом он предупредил, что при попытке евреев к бегству, будь то женщина или даже ребёнок, мы обязаны в них стрелять. На этом совещание было закрыто, и все присутствующие пошли на операцию. В помещении полиции остались только немцы и я, как дежурный.

Онищук Ульян и ещё кто-то из полицейских для ареста евреев пошли в поле, Ляховицкий Степан, Лящук Василий и Онищук Артём были поставлены на пост возле еврейской школы. А все остальные полицейские пошли по еврейским квартирам. Вскоре, после того, как все ушли на операцию, в полицию пришёл Гаврилюк и спросил меня о целях его вызова. Я пояснил ему. Однако он почему-то остался в помещении и находился со мной около часа, а потом по каким-то делам ушёл в сельуправу. В 15—16 часов операция по аресту еврейского населения была закончена, и все полицейские, принимавшие в ней участие, повели арестованных на расстрел... За немцами в помещение полиции зашёл Катюха, и когда немцы стали выходить из помещения, то приказали мне оставить пост и вместе с остальными следовать на расстрел евреев. Арестованные в количестве более 150 человек и конвоирующие их полицейские в это время проходили как раз недалеко от помещения полиции, и я без труда догнал их и присоединился к остальным полицейским. Немцы нас обогнали на легковой машине и к месту расстрела прибыли первыми, с тем, чтобы проверить, приготовлена или нет яма, которую заранее заставили копать военнопленных красноармейцев. Не доходя примерно 500 м до разрушенной водяной мельницы (окраина с. Пятки), где по обеим сторонам дороги поднимаются высокие обрывистые бугры, арестованным было приказано остановиться, и Катюха велел им сесть, предупредив, что каждый, кто попытается встать, будет немедленно расстрелян. После того, как евреи были усажены, Катюха приказал мне, Бондаренко Сергею и Булаку Ивану Павловичу, охранять их. А сам, с остальными полицейскими, взял 12 чел. арестованных и повёл к яме, которая находилась за бугром, по левую сторону дороги. Вскоре последовал залп, и группа полицейских пришла за новой партией арестованных. Таким образом, приходили и забирали по 12 человек, пока не расстреляли всех евреев. Как по пути следования из школы, так и по пути от дороги к яме, евреев безжалостно избивали прикладами. После расстрела первых 12 чел. среди остальных арестованных поднялся плач и крик: женщины и дети умоляли меня, Булака и Бондаренко, чтобы мы отпустили их (устроили побег), однако мы ни одного арестованного не отпустили. От дороги к яме обречённых вели Онищук Ульян, Онищук Артём, Бондаренко Василий, Ярош Павел, Лящук Василий и несколько человек из Чудновской полиции. Все они избивали арестованных прикладами.

В расстреле последних 12 человек участвовали и мы с Булаком Иваном и Бондаренко Сергеем. Расстрел производился следующим образом: арестованных, среди которых было трое детей и несколько женщин, поставили на краю ямы, а нас, полицейских, построили на расстоянии около 10 м от них, и по команде Катюхи мы дали по арестованным залп. После этого мы, в честь окончания работы, по команде того же Катюхи, дали залп вверх и ушли, а трупы расстрелянных остались зарывать те же 7 чел. военнопленных, которые копали яму. После расстрела немцы и Чудновская полиция уехали в г. Чуднов, а мы... пришли в помещение полиции... Здесь же, в помещении полиции, мы обнаружили, что приклад и цевьё автомата, с которым Онищук Ульян ходил на акцию, расколоты в результате избиения арестованных во время конвоирования их к месту расстрела^{131}.

Многие полицейские во время конвоирования евреев на расстрел были пьяны и пели песни. После акции отряд Рудольфа из села выехал, а мы, все полицейские..., по приказанию Деревицкого и Гаврилюка, имущество расстрелянных еврейских семей свезли в одно место. Правда, часть громоздких вещей, как, например, шкафы и кровати, остались в еврейских квартирах и впоследствии по дешёвым ценам продавались населению; в частности, я тоже купил кровать и шкаф за 800 р. Во время работы по перевозке имущества Гаврилюк Давид, Ярош Павел и староста Деревицкий взяли для себя в еврейских квартирах по патефону. Кроме того, Гаврилюк через неделю после расстрела перешёл жить в квартиру убитого еврея Каплуновича, присвоив всё оставшееся в квартире имущество... Забыл сообщить, что часть еврейского имущества после расстрела увёз на машинах отряд Рудольфа...

Дня через два-три после массового расстрела была уничтожена ещё группа евреев численностью до 6-8 человек, пойманных нашей полицией во время облавы, в которой я не участвовал...^{133}

Через день после этого Ярош где-то поймал ещё одного еврея и сам лично его застрелил.

В декабре 1941 г. Гаврилюк организовал ещё одну облаву на евреев, которые проживали в селе на нелегальном положении. Пойманная во время облавы группа евреев... под конвоем полицейских Гузюка Ивана Павловича и Яроша была отправлена Гаврилюком в г. Чуднов, где их также расстреляли...^{134}

[...] Напротив комендатуры в Овруче находился барачный лагерь. В этот лагерь ночью члены СД и украинская вспомогательная полиция доставили и там заперли около 300 евреев, в том числе мужчин, женщин и детей. Барачный лагерь был обнесён колючей проволокой. На следующий день в 6 утра (это могло быть 28 октября 1941 г.) заключённые евреи были построены, а затем - угнаны. Имевшиеся у них вещи перед этим были отобраны и в барачном лагере свалены в кучу. При угоне евреев вновь сопровождала украинская вспомогательная полиция и члены СД, вооружённые автоматами, они подгоняли евреев ударами прикладов. Члены СД носили полевую форму, но были и одетые в чёрное. В тот же день у меня в комендатуре появился гауптман Пирцль, член ортскомендатуры, с лицом белым, как стена, и совершенно разбитый. Он рассказал мне, что евреи были угнаны из города и на расстоянии 2-3 км от города были расстреляны из автоматов в яме размером 20 на 30 метров и глубиной 2-3 метра. Затем трупы были присыпаны хлорной известью. Он сам, гауптман Пирцль, наблюдал за казнью с близкого расстояния. Дату я ещё потому точно помню, что это было для меня таким ужасным событием, которое я не забуду. Подразделение СД для сгона евреев прибыло из другого населённого пункта и убыло сразу после казни.

[...] Числа 27 или 28 ноября 1941 г. [правильно - 3 ноября 1941 г.] по распоряжению командира роты капитана Гильча^{139} было выделено 9 человек полицейских нашей роты для проведения операции. В их числе находился и я. Нас посадили в автомашину и повезли [из Житомира] в г. Бердичев. Мы подъехали к одному зданию, похожему то ли на церковь, то ли на еврейскую синагогу. Это здание было обнесено кирпичной оградой. За ней уже находились советские граждане, по национальности евреи. Кроме наших полицейских, там были члены СД и украинские полицейские. Всех собранных за оградой людей вывели на улицу, образовали из них 4 или 5 групп, построили в колонны и под конвоем повели за город. В 4-5 км от города в лощине мы остановились. Я шёл в числе конвоировавших третью группу. Прибыв к месту расстрела, я увидел в 200-300 метрах от нашей стоянки две ямы-могилы. Всей этой операцией руководил гауптштурмфюрер СД Мюллер и ещё гауптштурмфюрер СС, фамилию его не знаю. Как Мюллера, так и другого офицера я видел только во время этой операции и каких-либо данных о них совершенно не имею. Через некоторое время было приказано раздеваться людям, предназначенным для расстрела, группами по 10 человек. От места стоянки до могил были выстроены в две линии украинские полицейские с таким расчётом, чтобы обречённые, подходя к могилам, не могли совершить побег. Я находился в числе людей, охранявших колонны. Когда первая группа евреев разделась, её направили к могилам. Там их заставили войти в яму и лечь вниз лицом. После этого члены СД расстреливали их из автоматов и пистолетов. Когда первая группа была уничтожена, к могиле направили следующую десятку евреев. Таким образом происходил процесс расстрела. Через некоторое время к полицейским нашей роты подошёл гауптштурмфюрер Мюллер и приказал нам идти к могилам и стрелять в людей. У меня не было личного оружия, а только винтовка, поэтому Мюллер дал мне свой пистолет. Я принимал участие в расстреле 7 групп и лично убил около 20 человек. Затем мне сделалось дурно, после чего Мюллер послал меня снова в число охранников. Ликвидация длилась весь день. Из разговоров с товарищами мне стало известно, что всего было расстреляно около 3000 человек, в том числе женщины и дети.

...Капитан немецких войск СС Гичке и потребовал помощи «Полесской Сичи» в расстреле всех до единого евреев Олевска 19 ноября 1941 г. Сотник Сыголенко заявил немецкому коменданту, что наше подразделение уже распущено, и поэтому мы не имеем права отдавать своим казакам такие приказы. И, во-вторых, наши люди будут созваны для борьбы с вооружённым врагом как воины, а не как палачи безоружных женщин, стариков, калек и детей, несмотря на их национальность. На это капитан СС (гестапо) пригрозил принятием мер за невыполнение приказа согласно с немецким заявлением, поскольку он не привёз своих людей из Житомира только потому, что знал о том, что в Олевске находится наш гарнизон. В результате капитан Гичке силой мобилизовал для казни евреев двух старшин и 60 демобилизованных казаков «Полесской Сичи», которые 19 ноября 1941 г. должны были расстрелять 535 евреев, не оставив ни одной живой души. Этот факт совет старшин «Полесской Сичи» осуждает, как позорные действия.

В первые же дни своего появления в Олевске сечевики произвели неслыханное издевательство над еврейским населением. Как я указывал уже, вернулся я в Олевск вместе с группой других беженцев - подвод до 60. Все мы, евреи, проживали в одном месте по Комсомольской улице. И вот, когда вошли сечевики, то они собрали человек 30-40 мужчин и женщин и погнали нас к речке около мельницы, где заставили лечь в грязь лицом. Один сечевик на лошади командовал «ложись, вставай», а группа сечевиков била людей прикладами, заставляя ложиться в грязь. Я лично был в этой группе вместе со своей женой. Этот же сечевик на лошади заставил ехавшие мимо подводы сечевиков переезжать через людей, лежавших в воде и грязи. При этом было покалечено несколько людей. Так мы подвергались грубым насмешкам и издевательствам в грязи около полчаса. Затем вывели сначала женщин, каждую выходящую женщину били прикладами в плечи. Потом вывели мужчин. Сечевик на лошади скомандовал: «Дай им по три приклада» - и с побоями нас вывели. После этого началась ежедневная дикая травля всего еврейского населения. Все еврейское население было размещено на жительство по Комсомольской и Октябрьской улицам. В одном доме жило по много семей. Каждые полчаса - час мы испытывали ужасы и смотрели в лицо смерти, так как к нам один за другим врывались сечевики в одиночку и группами и делали все, что хотели. Так, они отбирали все то, что им понравится из имущества и из одежды. Били нас прикладами и нагайками. Царствовали произвол и беззаконие: любой сечевик мог убить каждого из нас безнаказанно.

Действительно, в городе начались убийства евреев. Гражданином Зерюком были убиты два молодых парня, Шапиро Муня и Гоникман, прямо в квартире [...] Затем поступил приказ всем собраться в управу на перепись. Выходящих из домов людей встречали побоями. После переписи дали приказ явиться на работу. На работы вышло около 300 человек. Нас на отведённом кусочке поля возле детских ясель заставили зубами вырывать траву, пальцами выщипывать растения. Работа была специально придумана как издевательство и никакого смысла и пользы не имела. Сечевики, помещавшиеся в здании ясель, потешались над работающими так евреями. Опять же во время этих работ нас били прикладами и плетями беспощадным образом.

В ноябре-месяце 1941 г., числа точно не помню, я лежал больной, но видел, что уже рано утром, часов в 78 через Барбаровку прогнали в оцеплении сечевиков человек около 200 евреев: мужчин, женщин, стариков, детей. Эту группу сопровождали вооружённые сечевики, человек около 40, и 4 немца верхом на лошадях. Затем весь день прогоняли партиями через с. Барбаровку евреев по 20-30 человек. Всех их гнали за деревней метров 300, на так называемую церковную землю, на берегу реки Уборть, где и расстреливали. Несколько раз провозили евреев также на автомашинах. Шофёрами на этих автомашинах были Покальчук Алексей и Иснюк Степан. Этих самых шофёров я видел сам, лично. Расстреливали население залпами из винтовок: такие залпы слышались в д. Барбаровка весь день. Такие же расстрелы шли и весь второй день. В первый день расстрелов ко мне пришли жандармы из сечевиков - один в чёрном полушубке, средних лет, выше среднего роста, который потребовал от меня людей закапывать трупы. Я отослал его к старосте села, которым был Лукашук Опанас (в настоящее время его нет в живых, он убит на фронте). Сколько он выделил человек для закапывания трупов и кого именно, мне не известно. На второй день снова пришёл ко мне тот же жандарм и потребовал людей, а кроме того, заставил и меня лично пойти на место расстрелов еврейского населения. Я пошёл туда. При мне привезли автомашину с еврейским населением, примерно 20 человек. Сечевики их раздели, оставив только в нательном белье. Расстреливали их у края ямы, так что люди сразу падали в яму; возможно, что некоторые в яме были ещё живы. Расстрел производился из винтовок. Стрелки-сечевики выстраивались в ряд, примерно на каждую жертву по сечевику, и стреляли с расстояния до 10 метров. Всего было выкопано 2 большие ямы рядом, с промежутком между ними в 2 метра. Ямы эти были завалены трупами ещё с прошлого дня и только чуть присыпаны землёй. Я стоял в стороне от этих ям, среди соснового леса. Жандарм меня окликнул: «Что прячешься, а если тебе придётся расстреливать?».

Все снятое с евреев имущество сечевики грузили на автомашины и отвозили в г. Олевск. В этот день на засыпке могил работали из нашей деревни несколько человек. В частности, работали Михаль Бедюк и Андрейчук Павел. Оба они сейчас находятся в Красной Армии. Вечером Михаль Бедюк, когда пришёл, то рассказал, какая это страшная работа по засыпке трупов. Он говорил, что встречаются недобитые люди. Например, был один недобитый ребёнок: немцы бросили его в яму ещё живым, и его пришлось добивать лопатами. Ему было около 4-х лет. Затем дня через 3 или 4 привезли ещё 18 прятавшихся евреев, которых изловили в разных местах и тоже убили в том же месте на церковной земле.

В средних числах сентября 1941 г. в полукилометре от с. Кельвин я лично и со мной вместе другие полицейские... принимали участие в расстреле людей. Мы стреляли, а команду к расстрелу подавал Карпенко Дмитрий... Я помню точно, что в тот раз было расстреляно нами 17 человек... Я лично тогда застрелил четыре человека... Мне помнится, что из расстрелянных нами падавших в заранее подготовленную яму людей, было несколько недобитых. Точного количества недобитых я сейчас не помню, их достреливал при нас же из пистолета русского образца Карпенко...

Примерно в первых числах октября 1941 г. в лесу, который находится возле хутора Кельвин, примерно в 2-3 км от города Радомышль, между 12 и 15 часами, я в составе полицейских... участвовал в расстреле группы детей, привезённых на автомашине к месту расстрела, в количестве пяти человек. Среди них было три девушки и два мальчика в возрасте 13-15 лет. Эти дети были привезены из деткоммуны, все они по национальности - евреи... С прибытием машины детей с неё сняли, а потом их подвели к яме и расстреляли. Расстреливали детей немцы. Перед расстрелом некоторые дети плакали и просили, чтобы их не убивали, так как они не евреи, а русские...

...В последних числах октября 1941 г. я участвовал в расстреле шести женщин в возрасте примерно свыше 50 лет, по национальности евреек. Расстрел этот произошёл в лесу за хутором Кельвич..., мы же и закопали в яму трупы расстрелянных нами людей. Количество убитых мною лично людей я затрудняюсь назвать, ибо все мы стреляли одновременно.

Второй случай расстрела произошёл примерно через 7-8 дней, в том же октябре 1941 г., на том же месте. Тогда было расстреляно около 10-12 евреек, доставленных в город Радомышль из села Белая Криница...

В первый раз я непосредственно участвовал в расстреле 16 мужчин, привезённых из Малинского и Потиевского районов, по национальности евреев. Расстрел происходил в первой половине ноября 1941 г. за хутором Кельвич... Второй случай моего участия в расстреле произошёл в этот же день к вечеру на том же месте. К месту расстрела были привезены на автомашине 13 человек, также евреи-мужчины...

Вскоре после моего поступления на службу в полицию (точно дату не помню) немецкие жандармы совместно с начальником полиции Вахголцем выстроили полицейских и из их числа отобрали 6-7 человек... После происшедшего отбора мы вместе с немецкими жандармами погрузились в одну машину и выехали в лес, находящийся в 1 км от шоссейной дороги Радомышль - Житомир, к месту, находящемуся невдалеке от дома лесника по фамилии Пушкарь. После прибытия мы выгрузились, а минут через 15 пришла вторая автомашина, в которой было около 20-25 арестованных мужчин, женщин и детей еврейской национальности. Следует сказать, что сразу же после прибытия на место нам... один из немцев сказал, что мы будем производить расстрел лиц еврейской национальности. Никаких протестов или отказов производить расстрел со стороны полицейских не было. Ямы для расстреливаемых лиц в этот раз уже были вырыты военнопленными, работавшими при Радомышльской полиции. По прибытии второй машины немцы стали выводить арестованных по 3-4 человека, и мы начали их расстреливать из винтовок с расстояния примерно метров 10. Жертв ставили перед ямой на колени. Лично я в этот раз расстрелял около четырёх человек мужчин и женщин...

Примерно в ноябре месяце 1941 г., спустя неделю после первого расстрела..., я также принимал участие в расстреле советских граждан, происходившем на том же самом месте...

В этот раз также к месту расстрела, вскоре после нашего приезда на место, приехала одна машина с арестованными, которых было человек 15-20. Среди доставленных на расстрел людей были мужчины, женщины и дети. Прибывшая автомашина остановилась невдалеке от места расстрела, и немцы, отобрав несколько мужчин, заставили их для всей группы вырыть могилу. Мы, т.е. полицейские, в это время охраняли арестованных. После того как могила была вырыта, жандармы стали отбирать и подводить к яме обречённых небольшими группами по 3-5 человек, ставили на колени, и мы... расстреливали их. Как и в первом случае, расстрел детей производился после расстрела взрослых. Детей расстреливали сами немцы, подводя их по одному к яме (вернее, их подносили на руках и из пистолета, держа ребёнка в одной руке, расстреливали). Дети были в возрасте от года и выше...

Третий случай расстрела советских граждан... произошёл на том же месте, примерно недели через две после второго случая, также в ноябре месяце 1941 г. В этот раз также было нами расстреляно человек 15-18...

В 1942 году я работал с Княжером Мотей и его матерью, местный полицай позвал их в столовую и начал бить. Это я видел сам. Однажды я приехал с работы из леса, этот же полицай пришёл к нам и стал бить меня поленом за то, что я приехал раньше домой. В этом же году группа местных полицаев пришла на квартиру Ходиркира Мишарна, он был сапожником, вытянули его во двор, начали бить и убили, а сами начали насиловать девушек Дверис Нюханку, Дверис Цуню -учительницу, Сукнер Геню. Эти люди были расстреляны гестапо. Потом полицаи заявили, что если евреи не отдадут им все, что имеют, то они убьют их, как Ходиркера. Эти же полицаи пришли на следующую ночь к Барахману Бирошу, чтобы изнасиловать его дочь Геню, но отец защищал дочь. Тогда они побили отца и мать, у отца из ушей и рта шла кровь, однако им удалось убежать с квартиры. Осталась 80-летняя старушка. Полицай начал её бить, сломал правую руку, голову разбил, выбил глаз, и она умерла. Это я видел через окно, я жил с Барахманами через стену. Этот же полицай побил Качковского, вызвав его в полицию, а потом, вместе с другим полицаем, привёл его на квартиру, и Качковский им показал, где закопаны его вещи. Тогда полицаи дали ему заступ, ударили два раза палкой по голове и приказали откапывать вещи: «А ты говорил, что у тебя ничего нет!». Когда откопали, полицаи сложили в мешок зимнее пальто, осеннее пальто, мануфактуру чёрную и другие вещи и понесли в полицию. Это я сам видел. В январе 1942 года трое местных полицаев пришли на квартиру к Товбину Авруму, стащили с постели молодую девушку Товбин Теню, вывели на мороз, отвели в пустой дом и изнасиловали её. На следующий день я пришёл в дом гражданина Товбина и спросил, чего они побиты, мне рассказал сам Товбин, что их побили полицаи. Семья Товбинов была расстреляна карательным отрядом в 1942 году в Яруни. В январе 1942 года трое местных полицаев пришли на квартиру к Киперман Хане и забрали её. Я видел через окно, как они, с оружием в руках, вели её. А утром я встал и пошёл по следу, где вели Хану, то заметил, что след вёл к реке, и как они её тянули к проруби топить, то по следу и возле проруби было много крови. В этом году я услышал от людей, что обезглавленное тело Ханы весенняя вода вынесла на поверхность, её похоронил Шлаен Нута. Все еврейские вещи полицаи забирали домой. Часть из них они раздавали женщинам, а другую пропивали. В 1942 году ярунская полиция собрала всё еврейское население. Мужчин отправили на работу в Житомир, а женщин убили. Мужчин, которых отвезли в Житомир, среди живых нет. Когда меня везли на расстрел, то я по дороге выпрыгнул из машины и пошёл из Житомира в Западную Украину.

...В этот день, где-то после обеда, по приказу Завального более 10 миропольских полицейских..., вооружённые винтовками, пошли в местечко арестовывать граждан еврейской национальности - специалистов и членов их семей... Когда мы пришли в центр местечка, Завальный приказал мне стать в оцепление около церкви, а другие полицейские пошли арестовывать граждан еврейской национальности. Через некоторое время... на площади было собрано более 100 советских граждан еврейской национальности - специалистов: портных, сапожников и членов их семей... Арестованных... построили в колонну, и мы, полицейские, повели их в парк... Граждан еврейской национальности отвели в миропольский парк к яме, в которой до Великой отечественной войны строители гасили известь... Колонна остановилась метрах в 15-ти от ямы. По команде Завального граждане еврейской национальности разделись до нательного белья. После этого Завальный из числа полицейских... назвал меня... и других..., примерно 6-8 человек, и сказал, что названные им полицейские будут расстреливать людей. По приказу Завального мы подошли к яме и выстроились в шеренгу примерно метрах в 4-х от неё. Каких размеров была яма, я затрудняюсь сказать. Находясь возле ямы, я видел, что поперёк ямы на её середине лежит деревянный трап. После того как мы все выстроились в шеренгу, начался расстрел... Граждане еврейской национальности в количестве примерно по 6-8 человек выходили и становились на деревянный трап, а мы, полицейские, по команде Завального производили прицельные выстрелы из винтовок по своим жертвам, которые после наших выстрелов падали в яму. С моим участием тогда было расстреляно три группы... Лично я в этот раз убил трёх мужчин... После расстрела третьей группы обречённых мне стало плохо от вида расстрелянных людей, и я ушёл без разрешения с места расстрела в здание полиции...

...В ночь с 30 апреля на 1 мая примерно в 24 часа собрали жандармерию, а я собрал всю полицию, около 30 человек. Согласно разработанному плану, мы окружили район местечка Ружин, где проживали евреи, и всех до одного, в том числе женщин и детей, собрали в школе. Когда к 4 часам утра был закончен сбор, то вызвали всех специалистов, около 70 человек, а остальных всех повели на расстрел к заранее приготовленной яме на окраине местечка Ружин. На расстоянии 500 м от ямы всю толпу закрыли в сарай, где их усиленно охраняла полиция. Из сарая партиями 10-15 человек выводили из сарая к яме, возле ямы их раздевали догола, затем заставляли их спуститься в яму и там их в яме расстреливали. Во время расстрела я руководил полицией и сам лично водил по 10-15 человек из сарая к яме, расстрел производили гестаповцы. Одежду и всё имущество расстрелянных сдавали в магазин м. Ружин. В период этого погрома в связи с тем, что сбор евреев происходил ночью, то много разбежалось. После этого для оставшихся построили гетто, огородили колючей проволокой, и все они проживали в одном месте.

1 мая 42 г. в четыре часа утра улица около реки, где помещались евреи, была окружена гестаповцами и полицией, которые всех евреев с семьями в количестве 560 чел.[овек] с побоями согнали в школу. Из школы детей как дрова бросали за ноги и руки на подводы и отвозили в приготовленную яму, куда и сваливали с телег живыми. Из числа взрослых 27 чел. специалистов было отпущено домой. Оставшимся евреям было приказано раздеться около ямы, после чего их расстреливали и трупы сбрасывали в яму [на] ещё живых детей. Всё это злодейство было совершено в течение одного часа. Вся эта расправа была учинена начальником жандармерии и начальником [украинской] полиции Руденко с отрядом в 50 чел. Оставшимся 27 чел. было приказано все вещи расстрелянных свезти в один дом, где полиция распределила [вещи] между собой.

Бежавших в поле женщин и детей в количестве 60 чел. полиция изловила, два дня голодных держала в подвале и избивала. Тогда два чел. из мастеровых повесились сами, остальных 25 чел. хотели повесить тоже. Ввиду этого полиция вынуждена была выпустить их семьи (60 чел. из подвала).

В конце 1942 г. меня с товарищами выслали на Восточный фронт, и обращение с нами ухудшилось. Нам не было разрешено жить в домах, мы жили только в сараях летом и зимой. Полевые жандармы устраивали часто обыски у нас, раздевали и держали нас голыми при 40-градусном морозе. При этом забирали наши вещи. Питание было очень плохим. Через продолжительное время, например, в деревне Давидки^{181} возле Коростеня нам дали на неделю 2 кг хлеба, 2 кг картофеля и 20 кг сырого мяса. Такие были продукты на одну неделю. Надсмотрщики, венгерские солдаты, крали даже из этого маленького количества. При таком питании после тяжёлой работы нас подвергали всяким гимнастическим упражнениям. Работа продолжалась ежедневно часов 14.

Нас, несмотря на то, что мы этого не понимали, посылали на минные поля, где большинство людей вследствие взрыва мин погибло. Это было их целью.

Вследствие недостаточного питания и негигиенической обстановки возникла в рабочих лагерях эпидемия тифа. Больных не лечили, медикаментов не давали, вследствие чего умирали, как мухи. В 1943 г. весной больных тифом собрали в деревне Дорошичи (у Коростеня), где их поместили в сарае. Здесь в одном сарае находились 500 больных тифом. В апреле 1943 г. ночью венгры подожгли этот сарай, с четырёх сторон разместили пулемёты так, что там люди или сгорели, или же, кто пробовал уйти, того расстреливали...

7. Мелитополь.

В октябре 1941 г., очевидно, около 8 октября 1941 г., зондеркоманда 10а убила также еврейское население города Мелитополя. Посредством плакатов евреи были призваны «зарегистрироваться», так как они будут «переселены». Был также назначен еврейский совет старейшин, который должен был составить списки евреев Мелитополя и их квартир. Евреи должны были собраться в школе; члены команды также обыскали дома, и тех евреев, которые добровольно не пошли в школу, пригнали туда.

В школе евреи должны были оставить взятый с собой багаж, сдать деньги и ценности. Затем партиями по 100 человек их отводили за несколько километров от Мелитополя, где примерно в 500 м от противотанкового рва они должны были снять верхнюю одежду и ждать. Затем группами по 30 человек их загоняли в противотанковый ров, где они должны были лечь на землю, и стоящие в двух метрах за ними стрелки их расстреливали. Стреляли залпами по приказу «огонь», который давал Зеетцен [...] Следующие жертвы должны были ложиться на трупы расстрелянных ранее. Когда гора трупов достигала определённой высоты, стрелки передвигались дальше^{14}.

В тот день, когда были убиты минимум 1000 евреев Мелитополя, обвиняемый Шпикерман^{15} около 18.00 вернулся из длительной поездки в Геническ. Сразу после прибытия он был вызван Зеетценом к противотанковому рву. Когда он туда пришёл, ров был почти заполнен трупами 900 лежащих друг на друге мужчин, женщин и детей. В присутствии Шпикермана затем были расстреляны ещё 100 еврейских мужчин. Сразу после прибытия Шпикерман по приказу Зеетцена без возражений стал в строй стрелков и дважды прицельно выстрелил. Вследствие наступления темноты убийства были прекращены, оставшиеся в живых евреи Мелитополя, около 100 человек, были расстреляны на следующее утро [...]

8. Бердянск.

В Мелитополе обвиняемый Праст получил от Зеетцена задание с передовой командой поехать в Бердянск и там по желанию вермахта принять дела ортскоменданта, так как, после захвата 7 октября 1941 г. Бердянска, там имели место нападения румынских солдат на население. Вскоре после того, как Праст^{16} с передовой командой прибыл в Бердянск, еврейское население посредством объявлений под обычным предлогом «переселения» было призвано «зарегистрироваться» [...]

После нескольких дней пребывания в Бердянске однажды вечером, очевидно, ещё в первой половине октября 1941 г., у Праста неожиданно появился Зеетцен. Он сердито упрекнул Праста в том, что хотя тот будто бы и родился ортскомендантом, однако не позаботился о достаточном количестве квартир для главной команды. Далее Зеетцен указал на то, что Праст во время уничтожения евреев в Мелитополе из-за дизентерии лежал в месте расквартирования. Поэтому в Бердянске Зеетцен иронически спросил, здоров ли теперь Праст. Получается, продолжал Зеетцен, в Мелитополе Праст уклонился от участия в расстреле, но теперь он должен участвовать.

Утром следующего дня Зеетцен приказал обвиняемому отправиться на расстрел еврейского населения Бердянска. Праст выполнил этот приказ беспрекословно. Он поехал с Зеетценом к противотанковому рву за городом, где в тот день были расстреляны минимум 700 еврейских мужчин, женщин и детей. Праст прибыл туда до начала убийств.

Евреи - каждый раз их было более 30 - на грузовиках доставлялись к противотанковому рву. Как и в Мелитополе, они должны были снять верхнюю одежду, группами в 30 человек направлялись в противотанковый ров и ложились на склон лицом к земле. Затем их расстреливали. Многочисленные жертвы стояли поблизости, затем должны были лечь на трупы, чтобы самим быть убитыми.

Сначала Зеетцен сам давал приказ «огонь». Он также велел Прасту стать в строй стрелков и один раз выстрелить, что Праст без возражений сделал. Спустя некоторое время Праст по приказу Зеетцена принял руководство расстрелом и с левого фланга цепи стрелков давал приказ «огонь». Праст пробыл у противотанкового рва примерно два часа. Затем он смог уйти, после того как заявил Зеетцену, что его ожидают срочные дела в ортскомендатуре. К этому времени уже были уничтожены около 120 евреев. Убийство остальных 580 жертв продолжалось до раннего вечера [...]

12 октября 1941 г. бургомистром Желтоноговым^{18} был отдан приказ, чтобы еврейское население города явилось в так называемую немецкую зондеркоманду на ул. Садовая, 6 для регистрации. В приказе указали, что за неявку евреев на регистрацию они будут привлечены к ответственности по законам военного времени. Поэтому всё еврейское население зарегистрировалось в зондеркоманде, и там же всем евреям надели шестиконечные звёзды на грудь. Перед 19 октября 1941 г. был издан приказ за подписью бургомистра города Желтоногова и Цайцера^{19}, обязывающий все еврейское население вместе с семьями явиться на Базарную площадь города, имея при себе не более 2-х пудов вещей и продуктов питания, якобы для отправки на Мелитополь. Явившееся население 19 октября 1941 г. было оцеплено немецкими солдатами и полицейскими. Затем бургомистром города Желтоноговым были поданы подводы, на которые погрузили вещи. Всех евреев (до 1000 человек) направили в Мерликовую балку, т.е. в бывший детский санаторий НКВД. В детском санатории все вещи и ценности сложили возле одного здания, расположенного вблизи обрыва. А все женщины, дети, мужчины были закрыты в помещении. В этот день, примерно в 14-15 часов дня, из помещения выводили по 100 человек, клали головой к оврагу Мерликовой балки, и четыре человека из автоматов производили расстрел. Каждый расстреливал по 25 человек. Один немец специально стоял в стороне, перезаряжая автоматы. Участвовавшие полицейские несли охранную службу. Расстрел евреев был закончен в 19 часов...

...Мы, экзекуционная команда,... непосредственно с места расквартирования поехали к противотанковому рву, где ещё не было ни одного еврея. Их лишь постепенно доставляли на грузовиках. Ров мог быть около 3 метров глубиной, так как я припоминаю большой склон. Экзекуционная команда могла состоять приблизительно из 10-12 человек... После того как евреи (мужчины, женщины и дети) покидали грузовики (всегда слезало столько, сколько можно было сразу расстрелять), они должны были раздеться. По крайней мере, они должны были снять верхнюю одежду и затем спуститься в противотанковый ров, дно которого было не менее 7 метров шириной. Там же стояли мы, стрелки, и стреляли в людей, которые становились у другой стены. Место, на котором останавливались грузовики, было очень близко ко рву, так как я припоминаю, что мы, члены команды, говорили об этом между собой. Мы опасались, что среди евреев, которые с грузовиков могли видеть ход казни, могло возникнуть волнение, ибо большая часть из них говорили по-немецки. Обречённые должны были ложиться у слегка скошенной стены противотанкового рва и затем уничтожались стрелками из карабинов по приказу «огонь». Когда я с другими расстреливал, приказ отдавал Зеетцен. Когда ряд евреев был расстрелян, в ров приходили следующие [жертвы], это координировалось наверху. Спустившимся приказывали ложиться наискось от лежащих у стены рва убитых, что они делали безропотно. Так постепенно образовывался слой наискось лежащих трупов, который все ближе подходил к стрелкам. Я припоминаю, что это было не так уж и плохо, так как евреи забирались непосредственно друг на друга и притом так, что они ложились грудью на расстрелянных ранее... Во время этого расстрела в Бердянске Зеетцен сам несколько раз стрелял... из своего автомата, но не очередями, а производил одиночные прицельные выстрелы. Так как во время этого расстрела у отдельных жертв разлетались или раскалывались черепа, Зеетцен приказал целиться несколько ниже. Это было ужасное зрелище. Я ещё говорил об этом с Унру, и тот считал, что у нас были не те патроны, что нужно. Он сказал, что мы стреляли пулемётными патронами, так как у них более сильное давление пороха. Зеетцен нам приказал стрелять в затылки жертв. Что касается снятия одежды, то не раз случалось так, что отдельные люди раздевались полностью. Но, как правило, люди были в нижнем белье. Во время этой казни я, по приказу Зеетцена, должен был несколько раз расстреливать. Если я ещё правильно помню, внизу во рву, близ входа, стоял ящик с патронами, и один член команды выдавал там патроны. Казнь тогда длилась с раннего утра до вечера. После того как меня сменили как стрелка, я ещё был назначен в оцепление. Когда на место казни приезжал грузовик, сопровождающие (чаще всего это были четыре человека) спрыгивали с машины и требовали, чтобы часть людей также сошла. Их считали и, если их было достаточно, то останавливали. Мы должны были следить, чтобы никто не убежал. Однако никто и не пытался убежать. Для меня было едва ли не хуже стоять там наверху у прибывающих грузовиков, чем расстреливать. Было ужасно наблюдать, как члены семей обнимались и прощались друг с другом. Однако почти никто не кричал. Мне до сих пор непонятно, как эти люди переносили свою судьбу. Правда, женщины плакали, плакали и мужчины, но никто громко не кричал, почти никто не сопротивлялся и не пытался бежать. Семьи часто вместе шли в ров. Что мы тогда чувствовали, не может понять ни один человек, который сам это не пережил...

[...] В октябре-месяце 1941 г., после оккупации Приморского района немецкими войсками, райуправой гор. Ногайск директором Преславской колонии для дефективных детей был назначен бывший садовник колонии Рупчев Илья Прокофьевич, 1883 года рождения, по национальности болгарин, беспартийный, уроженец и житель села Преслав Приморского района. Через несколько дней после вступления Рупчева в должность директора колонии, в октябре 1941 г., в колонию приехали два немецких офицера и переводчик Шлендер Леонид, по национальности немец, житель гор. Ногайск. Приехавшие совместно с Рупчевым осмотрели хозяйство колонии, а затем во время разговора их с фельдшерицей Дмитриевой к ним подошёл рабочий колонии Рупчев Николай, по национальности болгарин, и попросил переводчика Шлендера Леонида передать офицерам о том, что в детской колонии имеется большое количество еврейских детей, сказав при этом, чтобы впоследствии их - служащих колонии - не обвиняли за это. Переводчик просьбу Рупчева передал немецким офицерам, последние усмехнулись и на это ничего не ответили.

После отъезда немецких офицеров директор колонии Рупчев дал распоряжение заведующему корпусами Казаченко Татьяне Трифоновне составить списки всех детей с указанием возраста и их национальности. Когда составлялись эти списки, в колонии упорно стали распространяться слухи о подготовке к расстрелу детей еврейской национальности. Рабочие Осминкин и другие советовали директору колонии Рупчеву не указывать в списке евреев и этим спасти их от расстрела, но Рупчев категорически отказался это сделать.

После составления списков директор колонии Рупчев отвёз лично их немецкому коменданту Вольфу, который в присутствии Рупчева просмотрел списки, отметил карандашом фамилии детей еврейской национальности и приказал расстрелять всех детей еврейской национальности.

30 октября 1941 г. в колонию на автомашине приехали два немецких офицера и с ними группа немецких солдат. Одним из офицеров было дано распоряжение директору колонии Рупчеву собрать всех детей колонии в столовую. Когда дети собрались, Рупчев И. П. по списку начал вызывать детей еврейской национальности, которых немецкие солдаты сразу же хватали, группами по 10 человек выводили за столовую колонии и там возле ям, подготовленных для закладки на зиму овощей, расстреляли 47 детей еврейской национальности.

После расстрела детей один из офицеров через переводчика обратился к фельдшерице Дмитриевой с предложением указать больных и нетрудоспособных детей. Дмитриева заявила, что в больнице лежат несколько больных детей, которые должны скоро умереть, и указала изолятор, в котором находились около 25 больных детей с наличием признаков идиотизма. Этих детей также немецкие палачи расстреляли. Не удовлетворившись этим, они расстреляли ещё 6 совершенно здоровых детей во дворе и в корпусе.

Таким образом, 30 октября 1941 г. немецкими палачами при содействии директора колонии Рупчева и фельдшерицы Дмитриевой было расстреляно 78 человек ни в чём не повинных детей...

...О зверской расправе над детьми колонии, совершённой немецко-фашистскими убийцами 30 октября 1941 г., рассказывает в своих показаниях от 3 ноября 1943 г. бывший кладовщик колонии свидетель Осьминкин:

...Дети находились в столовой колонии, где их вызывали по списку и группами по 5-6 человек фашистские солдаты водили к яме, которая находилась здесь же, примерно в 40 метрах. Около ямы стояли 4 гестаповца, которые производили расстрел. Когда детей подводили к яме, солдаты заставляли прыгать их в яму, а тех, кто сопротивлялся, били прикладом, силой бросали в яму и затем расстреливали. Так фашисты поступали с каждой группой детей, которых к ним подводили. Когда закончился расстрел детей-евреев, фашисты стали забирать детей из изолятора и больницы. Находящиеся там дети не могли передвигаться без посторонней помощи, немецкие солдаты хватали их и волоком тащили по двору к яме, детей били прикладом и силой бросали в яму, а затем расстреливали. Дети кричали, плакали, просили, чтобы им оказали помощь, но сделать этого было нельзя, так как озверевшие гестаповцы никого к ним не подпускали. После расстрела, когда фашисты отошли от ямы, я вместе с другими бывшими работниками колонии - Мильчевским и Ботиным - подошли к яме и увидели, что некоторые из детей были ещё живы, слышны были стоны раненых, находящихся в яме. Я крикнул стоявшей невдалеке от ямы фельдшеру Дмитриевой: «В яме ещё находятся живые люди, как быть?». Дмитриева подошла ближе к яме и сказала: «Закапывайте их так. Что мы с ними будем делать? Узнают немцы - нам попадёт за это». Таким образом, в яме были засыпаны живые, раненые дети...

Когда наша команда в конце октября 1941 г. была в деревне Михайловка Николаевской обл., я участвовал в расстреле 40-45 советских граждан еврейской национальности, в том числе женщин, которые на машине были доставлены на место расстрела. Сначала я отводил заключённых ко рву, позднее я лично расстрелял двух человек. В этой акции принимали непосредственное участие и лично расстреливали полицейские Курт Кюль, Курт Басс, Карл Бекер и Вальтер Притцков. Вилли Брауэр и Курт Фёлькер охраняли заключённых на месте расстрела... Вместе с командой 12b я из Михайловки ездил в деревню Гальбштадт [Молочанск], которая находится близ Михайловки, чтобы произвести там расстрелы. В Гальбштадте были ликвидированы 80-100 больных, которые находились на излечении в психиатрической больнице. Расстрел производился из автоматов, в нем лично участвовали следующие полицейские нашей команды: Рихард Баудим и Йозеф Пфлуг, а также сотрудники службы безопасности. Я вместе с полицейскими Куртом Кюлем, Карлом Бекером и другими, фамилий которых я уже не помню, осуществлял охрану - стоял в оцеплении места расстрела.

Когда наша команда в ноябре 1941 г. находилась в городе Фёдоровка, я, находясь в оцеплении, участвовал в расстреле 50-60 советских граждан еврейской национальности, среди которых были женщины. Это произошло в одном населённом пункте в 8-10 км от Фёдоровки. Как называется этот населённый пункт, я уже не знаю. Я вместе с полицейским Йозефом Пфлугом и ещё одним полицейским, фамилию которого я уже не помню, оцепил место расстрела. Все арестованные были расстреляны из автоматов. Акцией руководили Вилли Брауэр и один сотрудник СД.

Мне известно, что в деревне, которая находится близ Фёдоровки, в ноябре 1941 г. произошёл расстрел советских граждан. В нём участвовали полицейские Вольфганг Паули, Карл Бекер, Курт Демке и Герхард Мичер. Я в этот день был назначен охранять наше караульное помещение и поэтому не могу сообщить подробности казни.

...В последних числах ноября 1941 г. к нам в село на двух машинах приехали гестаповцы, которые через переводчицу Козлову Гильду приказали мне задержать все еврейское население с. Новозлатополь, а затем послать верховых по хуторам для привода еврейского населения оттуда. По моему приказанию собралось четыре семьи в количестве 18 душ, которые были помещены в отдельной комнате. Я организовал охрану евреев, для чего поставил часовыми Скуба Владимира Тимофеевича, Шрамко Василия Кирилловича, Ведая Василия, Сергеенко Ивана. Впоследствии Скуба и Шрамко были расстреляны гестаповцами за ограбление и присвоение ценностей, принадлежавших арестованным евреям. Сергеенко Иван добровольно уехал в Германию. Задержанные 18 человек были только из нашего села...

...Из каких сел привозили еврейское население я не знаю, но я руководил доставкой из сел Красноселка... Октябрьфельд, Ворошиловка, Гупаловка^{37}, Ротенпоер^{38}, Куйбышево... Мною было дано устное приказание всем посыльным о задержании и приводе еврейского населения в Новозлатополь. Это распоряжение должно было передаваться старостам колхозов, которым вменялось в обязанность возглавить задержание и привод еврейского населения (допрос 22 сентября 1943 г.)

Мои посыльные выполнили распоряжение. Они передали старостам общин приказ доставить всех евреев, и это распоряжение было выполнено. Доставленных евреев принимала моя охрана. Днём за арестованными следили гестаповцы, а ночью, когда немцы выезжали в село Фёдоровку, что доставленных арестованных евреев охраняли только мои люди (...)

Моя охрана хорошо сторожила арестованных, и побегов не было. Всех доставляемых и сдаваемых нам под охрану впоследствии гестаповцы расстреляли, за исключением одного случая. Одна девочка-еврейка убежала из-под стражи, но потом, не помню кем, была задержана на хуторе и доставлена ко мне; впоследствии она была расстреляна во дворе гестапо (допрос 25 сентября 1943 г.)

(...) Расстрел еврейского населения происходил четыре раза, то есть по мере их сбора. Они выводились группами по 5-6 человек и расстреливались. Вырытые самими заключёнными ямы ограждались деревянным забором, здесь же и происходил расстрел. В момент казни создавался искусственный шум путём стука в железо, чтобы заглушить стоны расстреливаемых. Этим занимались люди, выставленные мною для охраны^{39}.

Арестованное еврейское население избивалось гестаповцами при переходе из одной комнаты в другую, где людей раздевали и отбирали у них ценности.

Акция производился гестаповцами. Евреи расстреливались полураздетыми... (допрос 22 сентября 1943 г.)

Немцы ликвидировали арестованных евреев во дворе помещения гестапо. Гестаповцы брали арестованных мужчин, выводили их на двор, приказывали им рыть яму; те рыли большие ямы. Когда ямы были вырыты, их обносили дощатым забором, а потом брали от охраны арестованных евреев, выводили к яме, расстреливали, брали следующих, и так в одну яму бросали большое количество расстрелянных, прикрывали соломой, а потом требовали от меня рабочих. Я выделял колхозников, которые зарывали ямы^{40}.

Примерно было расстреляно около 800 человек^{41}. Гестаповцы производили расстрелы 4 раза, и все арестованные были ликвидированы в течение 10 дней и зарыты в 4 ямы (допрос 24 сентября 1943 г.)

Наиболее ценные личные вещи расстрелянных забирали сами гестаповцы, а остальное я стал выкидывать за окно, где местное население их разбирало... (допрос 22 сентября 1943 г.)

Привозили цыган, евреев с маленькими детьми. Раздевали взрослых и ставили лицом к окопу, а в затылок выстрелы делал жандарм, и тогда убитые прямо падали в окоп. Детей маленьких бросали живыми в окоп, только им чем-то мазали ваткой под носом. Например, Фурсенко Надежду Михайловну и Козориз Раису Петровну не хотел жандарм расстреливать, потому что они просили его. Потом другой немецкий солдат взял автомат и выстрелил, и они упали в окоп... Когда окончили убивать, то жандармы уехали, а одного еврея, Шнейдера Арона, оставили с полицейскими. Полицейские заставили этого еврея полезть в окоп, чтобы растащить убитых. Он всех расправил, был весь в крови, а потом вместе с нами забрасывал окоп землёй. Через некоторое время снова возили евреев к окопу убивать, и эта история проходила целую пятидневку, а этого еврея заставляли все делать, что им нужно было, а потом и его убили через некоторое время. В тот день, когда я был, то убили 170 человек евреев, цыган. А ещё люди говорили, что около 500-600 человек пригнали в этот самый окоп из Новозлатопольского района, из Покровского и других районов и сельсоветов...

По опросам местных жителей и другим данным, только в гор. Пологи было расстреляно до 100 чел. евреев...^{53} 3 февраля 1942 года по распоряжению полевой команды СД-10 городская полиция стала ходить по квартирам еврейских семей и арестовывать их. Евреям предлагалось взять с собой драгоценности и на три дня продуктов питания. Все семьи привозили во двор горполиции, а затем во двор райконторы «Заготскот», где мужчин оставили во дворе, а женщин и детей заперли в сарай. С приходом на квартиру к портному Иосифу полицейских, последний отказался следовать за ними, за что был после издевательств зверски убит вместе с семьёй. 4 февраля 1942 года все задержанные евреи были направлены по пути к Запорожью и расстреляны около ям салотопки - за городом... В феврале 1942 г. со всего района в Пологи были свезены цыгане, работавшие в колхозах Пологовского района и на предприятиях гор. Пологи. Цыгане были расстреляны вместе с семьями. Всего было расстреляно до 300 человек... Как объяснили немецкие власти, цыгане Пологовского района были расстреляны за то, что в Гуляй-Поле имели место случаи, когда цыгане укрывали евреев.

...Примерно летом 1941 года на кирпичный завод приехали два коменданта в автомашине и у директора завода Щербины Степана Григорьевича спросили, где здесь такое помещение, чтобы люди могли переночевать одну ночь. Щербина указал помещение, ранее оно было общежитием, а в то время было без окон. Тогда немецкие коменданты приказали Щербине найти два куска деревянных реек, гвозди и молоток. Щербина сказал мне. Я это приготовил и положил в указанном месте. В то время уже привозили туда евреев и помещали в тот дом. Евреи приезжали со своими вещами. Когда все съехались, их на утро следующего дня всех расстреляли, и это продолжалось до двух часов дня... Всех евреев расстреливал один немец из конвоиров, и, кроме этого, была охрана из полиции, человек 15, и примерно 20 человек немцев. После этого на второй день привезли двух женщин и 4 русских мужчин и также расстреливали их...

Проживающие в городе евреи надлежащим образом помечены белыми нарукавными повязками со звездой Давида. Относительно обращения с евреями-полукровками существуют неясности... Бургомистр сообщил, что в старом Запорожье живёт ещё только около 4000 евреев, которые принадлежат к беднейшим слоям. Помещение евреев в гетто не произведено и представляется, исходя из обычных условий, нецелесообразным... Еврейский вопрос в Новом Запорожье^{57} не играет никакой роли. Здесь живёт только около 100 евреев, которые собраны в одно место.

Для регистрации было отведено здание синагоги по ул. Тургенева, в котором с явившимся для регистрации еврейским населением было проведено собрание с участием представителей немецкой власти - политотдела. На этом собрании избрали 10 человек, владеющих немецким языком, для связи с немецким командованием, которые через несколько дней, после бесконечных пыток и издевательств, были расстреляны. Вместо них палачи предложили выделить 150 человек для сбора со всего еврейского населения одежды, золота и других ценностей... В марте месяце 1942 г. после объявления соответствующего распоряжения был взят с каждого человека еврейской национальности налог в размере 100 рублей за то, что им будут приготовлены (вырыты) могилы.

Перед еврейским религиозным праздником в феврале или апреле 1942 г.^{62} всем евреям было объявлено, что они будут выселены из Запорожья в специальные еврейские лагеря в районе Мелитополя. Накануне праздника объявили о том, что все они со стариками и детьми должны явиться на сборный пункт, захватив с собой всё самое ценное имущество, для отправки в лагеря. Еврейское население стало собираться в указанное утро. На этом пункте у них отбирали их имущество, снимали тёплую одежду, хорошие костюмы и колоннами угоняли на юг, на мелитопольскую дорогу. Стариков, больных или истощённых до изнеможения от голода навалом бросали на подводы и везли за колоннами. Я видел три таких колонны в 200-300-600 человек... Колонны шли под усиленным конвоем полиции и немецкой жандармерии... Через несколько часов подводы, вёзшие немощных стариков и больных за колоннами, возвращались нагруженными беспорядочно наваленной мужской и женской одеждой. На них же сидела сопровождавшая колонны пьяная «охрана». Всё еврейское население в городе в течение нескольких дней было расстреляно в балке около совхоза им. Сталина...

[...] Массовые расстрелы мирных советских граждан немецкими оккупантами в районе совхоза им. Сталина начались в первой половине апреля-месяца 1942 г. (точной даты не помню, но хорошо помню, что в субботу) и продолжались три дня. Мирных советских граждан - мужчин, женщин, детей, стариков - расстреливали в противотанковом рву, что находится северо-восточнее совхоза им. Сталина на расстоянии 300-350 метров. Расстрел начинался с 8-9 часов утра каждого дня и продолжался до 5-6 часов вечера. В течение этих трёх дней (субботы, воскресенья и понедельника^{64}) трупами расстрелянных был наполнен противотанковый ров длиною приблизительно 35-40 метров. Район расстрела был оцеплен силами полиции всего города и немецкими солдатами-автоматчиками в радиусе 1-1, 5 км. Людей на расстрел вели и везли на подводах из города Запорожье по мелитопольской дороге сплошным потоком под усиленной охраной, состоящей из вооружённых полицейских и немецких солдат-автоматчиков, в течение всех трёх дней... Предварительно граждан, приведённых на расстрел, до рва не доводили метров на 30-40. Там их всех раздевали до нижнего белья, а затем, избивая прикладами, толпами быстро загоняли в ров, где автоматчики одиночными выстрелами, а чаще всего короткими очередями, расстреливали. Те граждане, которые не могли добежать до рва, немцами и полицейскими подтаскивались в ров и также расстреливались. Детей, отставших от родителей, бросали в ров вместе с другими гражданами. В районе расстрела... стоял непрерывный крик и плач людей. После 5-6 часов вечера расстрел прекращался, и трупы расстрелянных закидывались небольшим слоем земли. Никакой охраны около места расстрела не выставлялось. Так продолжалось три дня...

Первый день расстрела я с подчинёнными мне полицейскими - Порваном, Коваленко и Вейцем совместно с гражданами совхоза им. Сталина с территории совхоза наблюдали целый день за расстрелом. Второй день расстрела я, по приказанию начальника 2-го отделения полиции Леймана, выставил двух полицейских на железнодорожный переезд (пересечение мелитопольской дороги с железной дорогой) для того, чтобы они - полицейские - не пропускали подводы по мелитопольской дороге в направлении города Запорожье. Я с третьим полицейским наблюдал на переезде, как вели людей на расстрел, а позже наблюдал с территории совхоза за самим процессом расстрела. На третий день я с подчинёнными занимался тем же, что и во второй день [...]

Я дважды принимал личное участие в массовых расстрелах мирных советских граждан на территории совхоза им. Сталина, что на окраине гор. Запорожье. Первый раз было убито около 30 человек коммунистов и советских граждан еврейской национальности. Это происходило в начале марта 1942 г. Второй раз в конце марта того же года было расстреляно не менее 300 человек советских граждан еврейской национальности.

Все 30 человек, обречённые на смерть, были собраны во дворе горполиции под охраной полицейских и жандармов немецкой полевой жандармерии (фельджандармерии) с собаками-овчарками. Часов в 10 утра представители немецкой фельджандармерии уехали на территорию совхоза им. Сталина, а арестованных советских граждан колонной под конвоем полицейских во главе с Фастом Яковом, ст. следователем Колпаковым, Шейкиным и другими повели этапом к месту расстрела. Ликвидацию проводили в противотанковом рву. Не доходя до рва метров 200, всем арестованным приказывали раздеваться до нижнего белья и идти к месту к противотанковому рву. При подходе ко рву советских граждан заставляли ложиться, а потом производили расстрел немцы, сотрудники фельджандармерии и войск СС. Расстрел производился в одиночном порядке из автомата...

В конце марта 1942 г. на территории совхоза им. Сталина, что на окраине гор. Запорожье, были убиты не менее 300 человек советских граждан еврейской национальности... При подготовке к акции по приказу немецких властей для сбора всего еврейского населения в подвальные помещения горуправы была мобилизована вся жандармерия и горполиция. В течение недели подвалы набивались вплотную женщинами, детьми, стариками и немногими оставшимися в городе мужчинами. Среди арестованных советских граждан в количестве не менее 300 человек всего 20% было мужчин, и то преклонного возраста, остальные 80% - женщины, старухи и дети. Перед выводом на расстрел из подвальных помещений горуправы, во главе которой стоял предатель - немец Вибе, - всех обречённых на смерть мирных советских граждан перевели во двор, где размещался политотдел горполиции. Оттуда их под конвоем полицейских отправили часов в 10-11 дня на казнь... В пути следования колонна была разбита в следующем порядке: впереди вели мужчин, потом женщин, далее везли больных и малых детей. Арестованные шли по большой грязи; по обочинам дороги ещё был снег, и вода сочилась на дорогу. Многие евреи потеряли обувь и по грязи шли босиком. При подходе к месту расстрела у всех граждан забирали верхнюю одежду и обувь, потом их заставляли в одном нижнем белье, без обуви подходить к противотанковому рву, прыгать в него и ложиться на дно, после чего немецкие жандармы под руководством одного офицера СС производили их расстрел очередями из автомата. Намеченные к расстрелу следующие граждане ложились на трупы...

...Приблизительно в конце марта 1942 г. в один из дней всем работникам политотдела «СД» было дано задание заняться выявлением евреев в г. Запорожье и при обнаружении приводить их в политотдел семьями. Лично я такое распоряжение получил от секретаря политотдела Андреса Корнея... В течение трёх дней весь аппарат политотдела и полиции занимался выявлением евреев. Работники полиции и политотдела ходили по городу из дома в дом, выявляли еврейские семьи и приводили их во двор политотдела «СД». Тут были и дети, и женщины, и старики. Лично я выявил и привёл в политотдел до 20 человек евреев. Таким образом, во дворе политотдела «СД» было собрано большое количество евреев. Из их числа молодых мужчин и женщин отобрали и поездом отправили якобы в Днепропетровск, а оставшихся, главным образом стариков, детей и женщин, расстреляли на территории совхоза Сталина...

...В колонне находилось 600-700 человек. Мы их конвоировали через город в сторону совхоза. Не доходя до совхоза, колонну повернули влево и повели к балке, где уже находились немцы из зондеркоманды, шеф СД Руге^{68} и другие. Как только колонна подошла к балке, её остановили, и последовала команда находившимся в колонне сесть на землю, а конвойные, в том числе и я, продолжали оставаться в оцеплении. Затем от немцев поступило распоряжение, чтобы люди разделись. Мы, конвоиры, следили за выполнением данного распоряжения. Немцы стали брать обречённых на смерть людей из головы колонны, заводили их в балку и там расстреливали. Сидевшие люди... кричали, плакали, рвали волосы на себе...

...Весной 1942 г., когда я работал старшим смены, в тюрьму пришли 4 или 5 сотрудников «СД», фамилии их я не помню, и два военных немца. Им мы с Андерсом выдали из тюрьмы примерно до 30 арестованных советских граждан еврейской национальности... Примерно через 20 минут после этого на улице мимо тюрьмы вели свыше 200 человек еврейского населения. Арестованных, взятых из тюрьмы, присоединили к ним... В тот же день все эти люди еврейской национальности были расстреляны...

Вскоре после этого массового расстрела была уничтожена вторая партия советских граждан еврейской национальности. В ней было до 50 человек. Моё участие в этой акции заключалось в следующем. В 5-6 утра во двор тюрьмы «СД» приехало 4 крытых автомашины, кроме того, с городской полиции пришло около 15 полицейских вместе с начальником полиции Фастом И. Я. ...Андерс составил список арестованных, назначенных на расстрел, после чего я и другие полицейские произвели погрузку евреев, расселись сами по машинам и повезли их к месту расстрела за город к противотанковому рву в район совхоза. На месте проведения акции арестованных высадили из машин. Немецкие солдаты положили обречённых на смерть вниз лицом. Я и другие полицейские стояли в оцеплении метрах в 50 от противотанкового рва... Когда была произведена подготовительная работа, немецкие солдаты поднимали по два человека, подводили их ко рву и там расстреливали из автоматов. После окончания акции мы зарыли трупы...

...Примерно в апреле 1942 г. я принимал участие в расстреле советских граждан из лагеря военнопленных при заводе № 29. Ликвидировано было в один день около 400 человек. В числе убитых были военнопленные красноармейцы, они были в военной форме, а большинство - люди в гражданской одежде, кто они, не знаю. Моё участие в этом расстреле выразилось в следующем: почти все работники политотдела и часть служащих полиции прибыли к месту расстрела на территорию совхоза Сталина заранее и оцепили район противотанкового рва вблизи совхоза. Я был в этом оцеплении. Через некоторое время стали подъезжать автомашины с обречёнными на расстрел, и их расстреливали партиями по 40-50 человек немецкие солдаты и офицеры...

Акции по чистке против евреев и активных коммунистов были проведены в [Большой] Белозерке, Каменка/Лепетиха и Михайловке, причём были расстреляны соответственно 153, 195 и 90 человек.

В октябре 1942 г. штурмбаннфюрер СС Шмидт доложил мне об уничтожении трёх тысяч (?) детей, которые происходили от еврейских и нееврейских родителей. Ранним утром отряды СД начали обходить дома, собирали детей и отвозили их в Даниловку к специальному рву, где все они были расстреляны. Эта операция проводилась в течение двух - двух с половиной месяцев. Я считал, что это вполне естественно, так как отвечает основной мысли Гитлера об уничтожении евреев. Как национал-социалист, эту акцию я не мог не одобрить, но приказа я тогда не издавал. Приказ непосредственно поступил от главного руководителя войск СС, бригадного генерала...

...Стали искать скрывшихся и детей, взятых в русские семьи. Ради «чистоты расы» истреблению подлежали все дети от смешанных браков... Я приведу некоторые имена, которые мне запомнились. На посёлке Николаевка жил Бондаренко. Он был лейтенант, находился на фронте. Его жена, Феня Бондаренко, имела мать, которая из иудейской веры перешла в христианскую ещё до революции. Феня Бондаренко имела двух детей. Дети и мать были расстреляны, так как в третьем поколении текла еврейская кровь... Сестра [руководящего работника полиции] Леймана, немка, была замужем за евреем. От этого брака было двое детей. Сам Нейман силой отнял детей своей сестры и отдал на физическое уничтожение. Известен ещё такой факт. Имени этой женщины я сейчас не помню, но его хорошо помнят её друзья. Эта женщина имела от смешанного брака шестимесячного ребёнка. Её привели к [начальнику полиции] Фасту, который сказал: «Возиться с одним вашим мы не будем. Пока несите его домой, а когда наберётся таких жиденят побольше, мы вам скажем, тогда принесёте». Один заключённый из тюрьмы гестапо передал своей жене записку, в которой, между прочим, писал: «Самому молодому нашему коллеге-арестанту всего шесть месяцев». Это был ребёнок от смешанного брака. А так как держать его в тюрьме одного было опасно, он мог умереть, не дождавшись гестаповской пули, то с ним сидела и его мать.

18 сентября 1941 года, к концу дня, части Красной Армии и советско-партийный актив оставили город Киев. После отхода частей Красной Армии в городе начался грабёж магазинов и складов. Грабёж продолжался до полудня 19 сентября. Населением были разграблены магазины и склады как центра, так и окраин города. 19 сентября 1941 года, к 13 часам дня, с Подола, по ул. Кирова, в город начали входить передовые немецкие части. Толпа антисоветски настроенных лиц, в количестве до 300 человек, на площади Калинина встречала входящие немецкие части с цветами и звоном колоколов Печерской лавры. «Торжественная» встреча немецких войск была нарушена взрывом колокольни Печерской лавры, от которого погибло до 40 немцев. Передовые немецкие части, вступив в город, заняли общественные и государственные учреждения на Крещатике: почтамт, гостиницы «Гранд-Отель», «Континенталь», «Спартак» и др. В здании обкома, на площади Калинина, разместилась немецкая городская комендатура, которая на второй же день была переведена в здание гостиницы «Спартак» на Крещатике. Одновременно с этим немцы приступили к созданию местных органов власти. В конце сентября с. г. в издаваемой в Киеве газете «Украинское Слово» появилось объявление о том, что в городе создана городская управа, руководство которой немецким командованием поручено профессору Александру Оглоблину. Городская управа разместилась на Подоле, по ул. Покровской № 6. Приблизительно через два дня после назначения Оглоблина председателем городской управы, последний, через газету «Украинское Слово», обратился к населению Киева с воззванием, призывающим к восстановлению разрушенного городского хозяйства и открытию частной торговой сети. При городской управе создан ряд отделов, в частности: коммунальный, финансовый, жилищный, торговый, агитации и пропаганды, социального обеспечения, здравоохранения, просвещения и искусства. В состав местных органов власти немецкое командование подбирало антисоветски настроенных лиц и быв.[ших] петлюровцев. Помимо городской управы, в каждом районе были организованы районные управы. Название районов немцами изменено. Ленинский район переименован в Богдановский, остальные районы в Софиевский, Печерский, Шевченковский и т. п. Каждая районная управа подчиняется непосредственно городской управе. В каждой районной управе имеются аналогичные городской управе отделы. Созданные в управах отделы с первых дней своего существования занялись учётом имущества и зданий, им подведомственных. В частности: Отдел агитации и пропаганды городской управы реквизировал и взял на учёт музеи и книжные магазины. Отделом здравоохранения взяты на учёт все больницы, поликлиники, аптеки, а также оборудование и инструмент эвакуированных медицинских работников, оставшиеся на их квартирах. Жилотдел, через райуправы и управдомов, производит учёт всех свободных квартир, которые через райжилотделы распределяются населению, оставшемуся без них в результате пожаров. Отделы социального обеспечения райуправ начали производить регистрацию пенсионеров. Отделы коммунального хозяйства приступили к ремонту трамвайных путей, фуникулёра, водопровода и канализации. Отдел искусств приступил к учёту оставшихся в Киеве артистических и художественных сил и наметил к открытию оперный театр. Руководит отделом искусств режиссёр Кавалеридзе. Художников Киева возглавляет художник Бабий. В здании, где помещалась заслуженная капелла «Думка», организовалась «Украинская национальная городская капелла». В доме «народного творчества» по ул. Ворошилова, производится запись в кружки хоровой, драматический, музыкальный, хореографический u т.д. В городской управе, для так называемого контактирования в работе, имеется представитель немецких военных властей. Этот представитель фактически руководит всей работой городской управы. Совместно с немецкими войсками в гор. Киев прибыли гестапо, полиция и железнодорожная жандармерия. Штаб гестапо на Украине разместился в здании НКВД, по ул. Короленко; штаб областного полицейского управления разместился в здании присутственных мест, на площади Героев Перекопа, № 33. По бульвару Шевченко, в здании гостиницы «Палас», разместилось генерал-губернаторство на Украине. Никакой речи о создании какого-либо украинского правительства нет, за исключением того, что немецкое военное командование заигрывает с украинским населением и через газету «Украинское Слово» занимается демагогической пропагандой о начале, якобы, возможного рассвета национальной культуры. На зданиях городской и районных управ и Софийского собора, наряду с немецкими флагами, вывешены украинские националистические, желто-блакитного цвета. В гор. Киеве также создано областное управление полиции. Полиция, в основном, комплектовалась из местного населения. Во время комплектования полиции, немцы, через газету «Украинское Слово», объявили, что в таковую принимаются лица только украинской национальности, имеющие рост не ниже 165 сантиметров, не старше 35 лет, с образованием не ниже 4 классов, при отсутствии уголовных преступлений и непричастности к органам НКВД и ВКП(б). Лица с высшим образованием и бывшие петлюровцы принимаются на командные должности. Полиция одета в красноармейские шинели и пилотки. На пилотках прикреплены желто-голубые ленточки и на рукавах белая повязка с желто-голубыми полосками. Полиция вооружена русскими винтовками. Укомплектовалась полиция, в основном, из лиц, дезертировавших из РККА, антисоветски настроенных и привлекавшихся к ответственности за преступления. Областное управление полиции, через газету «Украинское Слово», обратилось с призывом к населению о помощи ей в борьбе с советско-партийными работниками, коммунистами, саботажниками, срывающими мероприятия немецкого командования и властей.

В этом же обращении говорилось, что церковь должна также начать функционировать. Начиная с 20 сентября с. г., командование германской армии и комендатура издали ряд приказов, обязывающих население беспрекословно выполнять все распоряжения оккупационных властей. В этих приказах население предупреждалось, что:

1. Хождение по городу разрешалось только с 5 часов утра до 22 часов вечера. Позднее срок хождения вечером был сокращён до 20 часов.

2. Создать строгую светомаскировку.

3. Разрешён приём советских дензнаков наравне с немецкими марками, по курсу 1 марка — 10 рублей.

4. В течение 48 часов зарегистрировать в немецкой комендатуре все имеющиеся запасы продовольствия, а излишки сдать. Этим же приказом предлагалось населению сдать разграбленное из складов и магазинов имущество, продукты, товары, а также унесённое с предприятий и фабрик оборудование.

5. Всё огнестрельное и холодное оружие подлежит немедленной сдаче.

6. Местному населению запрещается прятать в своих квартирах партизан, красноармейцев или оказывать им помощь в переодевании.

7. Сдать все радиоприёмники.

8. О явке всех рабочих по месту прежней работы.

Особенно это касалось пекарей, водопроводчиков, связистов, парикмахеров и др. Во всех приказах указывалось, что лица, нарушающие их, будут немедленно расстреляны. Наряду с приказами коменданта города генерал-майора Эбергарда и главнокомандующего немецкой армией фельдмаршала фон Браухича, о суровых мерах наказания за нарушение таковых, немцами и украинскими националистами в сильной степени была развёрнута антисоветская агитация и восхваление жизни в Германии. Немцами в городе были развешены фотографии в виде фотогазет, в которых изображалась жизнь рабочих и крестьян в нацистской Германии, в самых лучших красках. На этих фотогазетах были надписи следующего содержания:

...То, о чём мечтали Ленин и Сталин в России, создано в Германии...

...Гитлер заботится о рабочих, так как он сам из рабочих...

...Крестьяне! Немецкая армия пришла к Вам как освободительница и друг...

Кроме того, были развешены фотографии, показывающие в искажённом виде ход войны с Советским Союзом, с увеличенными цифрами пленных, военных трофеев и т. д. На Крещатике и главных улицах города были развешены портреты Гитлера с надписями на украинском языке - «Гитлер-освободитель». Помимо этого, немцы стали проводить усиленную агитацию путём распространения слухов и плакатов, развешиваемых на улицах, в которых самым нелепым образом распространялась клевета на Советскую власть, руководителей партии и правительства. Население города рассматривало немецкие фотогазеты с любопытством, говоря при этом: «На фотографии это выглядит очень хорошо, посмотрим, что будет в действительности». Имели место случаи, когда плакаты срывались. 22 сентября с. г. в городе появилась в продаже газета «Украинское Слово», ранее издававшаяся украинскими националистами в Житомире. В настоящее время газета издаётся в г. Киеве и типография её помещается по ул. Ленина, дом № 19, против оперного театра. Редактором газеты вначале являлся Дмитрий Рёва, а затем Рогач. Газета на своих страницах помещает ряд антисоветских статей, направленных против руководителей партии и правительства. С первых дней оккупации города, в кинотеатрах «Комсомолец Украины» и «Смена» на Крещатике, немцами был организован просмотр кинофильмов только для солдат. Населению было объявлено, что в ближайшее время будет происходить неделя просмотра немецких культурных фильмов для украинцев. Сеансы для украинцев не состоялись, ввиду начавшихся в городе пожаров. 21 сентября с. г. в г. Киев из Житомира приехал один из руководителей организации украинских националистов - Мельник. 23 сентября с. г. в городе появились воззвания украинских националистов бандеровского направления. Их содержание сводилось к следующему: «...Настал час освободительной борьбы украинского народа под руководством украинских националистов, которую организовал Евгений Коновалец, убитый агентами ГПУ. Теперь ОУН, под руководством Степана Бандеры, возглавляет борьбу украинского народа за создание, так называемой, «Самостийной Украины». Украинцы в этом воззвании призывались к вступлению в организацию украинских националистов. Однако это воззвание оуновцами мельниковского направления было сорвано. Население города, после появления этих воззваний, в разговорах интересовалось, кто такие Коновалец и Бандера, так как они жителям восточных областей Украины неизвестны [...]

24 сентября с. г., в полдень, взорвалось здание гостиницы «Спартак», в котором была размещена немецкая комендатура и здание магазина «Детский мир», на углу ул. Крещатика и Прорезной. В результате начались большие пожары, тушить которые не было возможности из-за отсутствия воды. Для тушения пожаров в Киев прибыла немецкая пожарная команда, которая шлангами качала воду из Днепра. Во время тушения пожаров партизанами были дважды перерезаны шланги. Виновных не нашли. В результате взрыва здания немецкой комендатуры погибло до 300 немцев, несколько десятков автомашин. Пожаром был охвачен весь Крещатик и длился до 28 сентября с. г. За это время сгорели все здания по Крещатику, начиная от радиотеатра до Крытого рынка по одной стороне и от площади Калинина до ул. Ленина по другой стороне. Кроме того, сгорела часть улицы 25 Октября (Институтская), от Крещатика до Банковой, включая дом Гинзбурга. Сгорела также улица Карла Маркса до Ленинского Райсовета и Энгельса до Меринговской, в том числе и театр КОВО, цирк, «Континенталь», а также дома по Прорезной до Пушкинской и на Пушкинской до ул. Ленина. Помимо этого, сгорел вокзал и Сенной базар. Здания штаба КОВО, дома Совнаркома, ЦК и Президиума Верховного Совета остались целы [...]

Положение населения тяжёлое. Снабжение его совершенно не организовано. Столовые не функционируют. Никакой торговли в городе нет и достать продукты питания почти невозможно. Городская управа призывает население к организации частной торговли, открытию столовых и ресторанов. Однако сделать что-либо в этом направлении городской управе не удаётся, так как подвоз продуктов из сел крайне незначителен. В большинстве своём на базарах торговля идёт за счёт товарообмена. Например, для того, чтобы выменять буханку хлеба на базаре, надо отдать новую мужскую рубаху. За пуд картофеля надо отдать костюм, пачка махорки на базаре стоит 35 рублей, флакон одеколона - 75 рублей. Купить мыло, спички, жиры и керосин совершенно невозможно. В течение нескольких дней немцы в городе организовали продажу тухлого мяса по 6-8 рублей кило, которое было предназначено для армии, но ввиду порчи не попало по назначению. Газета «Украинское Слово» продажу этого тухлого мяса расписала как заботу немцев о населении. Эта же газета неоднократно помещала статьи об открытии столовых. Однако найти столовую в Киеве невозможно. Трамваи и троллейбусы в городе не ходят. Электростанция не работает, за исключением ЦЭСа (около пристани), которая снабжает электроэнергией здания, занятые немцами и фуникулёр. Производится ремонт трамвайных путей, но трамвайное движение не организовано ввиду отсутствия топлива для пуска якобы отремонтированной электростанции. Силами рабочих Водоканалтреста восстановлен водопровод, но вода подаётся в первую очередь в здания, занятые немцами и в отдельные здания центральной части города, причём на верхние этажи напора нет. Наряду с привлечением рабочих электростанции, водителей трамвая, троллейбуса, водопроводчиков к восстановлению коммунального хозяйства, в город Киев, вслед за немецкими частями, прибыли так называемые рабочие батальоны, на обязанности которых лежит восстановление промышленных предприятий, перешивка железных дорог, восстановление и организация переправ через Днепр. Ввиду того, что из крупных промышленных предприятий г. Киева было вывезено оборудование, немцами никаких мер к восстановлению их не принимается. По линии городской управы немецкие военные власти принимают меры к восстановлению мелких предприятий, на которых сохранилась часть оборудования, в частности, керамического завода, мельницы, хлебозаводов, которые выпекают хлеб для немецкой армии. Рабочими батальонами, параллельно цепному мосту, наведено 3 понтонных моста. Мер к восстановлению взорванных мостов через Днепр не предпринимается. С занятием города солдаты немецкой армии, следуя своим излюбленным обычаям, начали грабёж населения, особенно еврейского. Из квартир забирали всё, начиная от посуды, кончая одеждой и бельём. Награбленное немецкие солдаты посылками направляют в Германию. На Сталинке, у гр-ки Самсоновой, забрали новые мужские галоши, 10 коробок спичек, стиральное мыло и 1 килограмм повидла. У гр-на Пиретина, проживающего на Печерской улице, немцы забрали поросёнка. У гр-на Панчина забрали 6 уток и носильные вещи. Все квартиры, в которых жили рабочие и служащие, эвакуированные из Киева, немецкие офицеры вскрывали и оставшиеся ценные вещи грузили на повозки и автомашины, затем отправляли, как трофеи, к себе домой в Германию. Немцами также были разграблены магазины с культтоварами. Забирали даже детские гармошки, гитары, ученические портфели и тетради. Лица, оказавшие малейшее сопротивление грабителям, расстреливались на месте. Гак, на площади 3-го Интернационала, у входа в Пролетарский парк, было убито семь мужчин. Немцы им предъявили обвинение в поджоге домов. Трупы их было запрещено убирать в течение нескольких дней. Трупы убитых также валялись на углу ул. Красноармейской и бульвара Шевченко, в Ботаническом саду [...].

Они [немцы] ехали на велосипедах, кто на мотоциклах, кто на машинах. Но что удивительно, знаете, вдруг - группа евреев. Человек шесть, может быть, одетые во фраки, слышите. Цилиндры у них, с цветами они встречали немцев. Мы видели собственными глазами, вот. Мы едва не лишились речи. А они остановили какую-то машину, там сидели какие-то офицеры, а они им дарили цветы. Причём, если бы немцы их заставили, привели их как-то туда. А тут они сами, старые, с вот такими пейсами, с цветами встречали.

Когда вышел приказ [о переселении евреев 29 сентября 1941 г.], девять евреев из десяти слыхом не слыхали о каких-то фашистских зверствах над евреями. До самой войны советские газеты лишь расхваливали да превозносили Гитлера - лучшего друга Советского Союза и ничего не сообщали о положении евреев в Германии и Польше. Среди киевских евреев можно было найти даже восторженных поклонников Гитлера как талантливого государственного деятеля.

С другой стороны, старики рассказывали, как немцы были на Украине в 1918 году, и тогда они евреев не трогали, наоборот, весьма неплохо относились к ним, потому что - похожий язык и все такое...

Старики говорили:

- Немцы есть разные, но, в общем, это культурные и порядочные люди, это вам не дикая Россия, это Европа - и европейская порядочность.

В предвоенные годы антисоветские настроения среди евреев были довольно распространены, особенно среди еврейской интеллигенции - врачей, юристов, экономистов, инженерно-технических работников, а также отчасти и среди бывших ремесленников. Поэтому нет ничего удивительного в том, что значительная часть евреев не эвакуировалась на восток не потому, что не имела возможности, а потому, что не хотела, думая, что как бы плохо не было с Гитлером, но всё же будет лучше, чем со Сталиным.

[...] Примерно на 2-й или 3-й день пожара в Киеве я во второй половине дня вместе с Янссеном пошёл на место пожара, которое находилось недалеко от моего ведомства, так как я должен был считаться с тем, что моё ведомство также будет затронуто пожаром. Улица была оцеплена членами полицейского полка пожарной охраны, которые заявили, что я должен ждать необходимого взрыва. Он был произведён. Мы пошли дальше. На левой стороне улицы был взорван весь фронт домов, чтобы огонь не смог перекинуться на другую сторону улицы. Через несколько минут из домов справа вырвалось пламя. Непостижимо, но спустя минуты полицейские прогнали в одну поперечную улицу большое количество евреев, часть которых несла бензиновые канистры. Теперь всё стало ясно. Янссен и я пошли назад в наше ведомство, там уже имелся приказ, чтобы я немедленно явился к городскому коменданту генерал-майору Эберхардту^{28}. В сопровождении Янссена я сразу поехал туда. Во время доклада присутствовал его адъютант и ещё один офицер. Он кратко заявил мне о саботаже со стороны евреев и сказал, что отдал приказ немедленно публично повесить примерно 60 евреев, что в настоящее время происходит. Далее он приказал мне расстрелять всех евреев Киева. «Имею ли я полномочия расстрелять евреев?» - спросил он меня затем. Я дал утвердительный ответ. На его вопрос, сколько евреев находится в Киеве, я ответил, что это мне совершенно неизвестно, возможно, тысяч пять. Затем он отдал мне приказ расстрелять всех евреев. Я заявил ему, что из-за того, что у меня мало людей, я не в состоянии технически это сделать. У него есть два батальона, то есть имеется достаточно людей - два пехотных батальона, чтобы самому провести акцию. На это Эберхардт заявил, что в соответствии с планом «Барбаросса», он все необходимое должен делать и сделает, но расстреливать должна, согласно категорическому приказу, оперативная команда. Он велит собрать евреев, выкопать ямы, даст боеприпасы, поставит караул у моих зданий и т. д. Если же я не начну немедленно выполнять приказ, он предаст меня военно-полевому суду. Я заявил ему ещё раз, что с небольшим количеством людей, которые я имею, это невозможно технически, но я немедленно проинформирую моего командира. С приказом сделать это как можно быстрее и его сразу информировать, я был отпущен. Учитывая тот факт, что в ближайшее время в Киеве будут все вышестоящие штабы полиции, Янссену и мне было ясно, что судьба евреев Киева решена. Мы решили попытаться сделать всё, чтобы мы, офицеры СС - руководящей службы - и наша команда не были вовлечены в казнь. Я не позвонил. На следующий день я был вновь вызван к Эберхардту, Янссен меня сопровождал. Когда я ему сообщил, что не смог связаться с Блобелем по телефону, он рассвирепел и приказал мне немедленно начать казнь, даже если у меня и мало людей. Я вновь возразил. Он заорал на меня: «Вы немедленно предстанете перед военным судом!». На это я ему заявил, что мои приказы для Киева состоят в том, чтобы занять здания для двух штабов и сделать всё, чтобы эти здания сохранить и тщательно обыскать. Этого я ещё не сделал и безопасность для этих двух штабов ещё не обеспечена. Теперь у него возникли сомнения, связанные с безопасностью штабов, и так как он понял, что он вряд ли оправдается перед военным судом. Тогда я получил приказ немедленно поехать к Блобелю, что я поневоле должен был сделать. Это заняло у меня очень много времени, и я только во второй половине следующего дня сообщил Эберхардту, что Блобель занят расстрелом в Житомире и будет в Киеве только через 2-3 дня. Тогда я должен уведомить Einsatzgruppe [айнзатцгруппу] С и HSSPF [высшее руководитсво СС и полиции]. Для меня это было невозможно, так как я не знал, где они находятся, и не имел рации. Считаю нужным обратить внимание на то, что я 1) уже обеспечил абсолютную безопасность зданий и 2) что имелась техническая возможность совершения казней. Если бы Эберхардт взял на себя внешнее оцепление зданий, то у меня бы освободилось достаточное для проведения казни количество людей. Янссен и я остались при прежнем решении - сделать всё, чтобы не быть вовлечёнными. После того как команда под руководством Блобеля прибыла в Киев, я сразу увёл Каллсена и Ханса на совещание. Я объявил им, к чему мы пришли и спросил всех, считают ли также и они, что мы, безусловно, должны избежать такого окончания нашей деятельности в России (мы должны были 1 октября вновь быть в Берлине). В принципе, с этим все согласились. Я предложил им план, выполнение которого они возложили на меня. Сначала я сделал Блобелю доклад о положении и предложил, чтобы ЗК 4а немедленно отправилась дальше в северо-восточном направлении, чтобы вновь оказаться поблизости от штаб-квартиры 6-й армии. Это я обосновал тем, что полицейский полк «Россия-Юг» уже находится в Киеве и что ЕК 5, которая также должна остаться в Киеве, должна прибыть с часу на час. Я также спросил Блобеля, рвётся ли он расстреливать евреев. После долгих уговоров и при поддержке других офицеров СС я все же убедил Блобеля согласиться. Предусмотрительно мы не велели разгружать машины. Квартиры для членов команды хотя и были конфискованы, но не оборудованы, и люди только раз их осмотрели. Мы подготовили отправление, и нам был только нужен приказ «По машинам!». Тут у Блобеля появилась идея, что он должен сообщить об отъезде д-ру Рашу. Блобель вернулся недовольным, и мы должны были остаться [...].

[...] Сначала было спокойно. Вечером я вернулся в Васильков, где находился штаб фон Путткаммера. Через день я был вновь с Хэфнером в Киеве. Я ещё помню, что в этот день в монастыре взлетел в воздух артиллерийский штаб. По моему мнению, взрыв был вызван дистанционно. В музее Ленина я сам обнаружил такое взрывное устройство. Когда я вместе с Хэфнером направлялся в Киев, мы повстречали городского коменданта Эберхарда. Но это было несколько дней позднее. Это было в тот день, когда в воздух взлетела городская комендатура. По дороге к городскому коменданту мне ничего особенного не запомнилось. Если меня спросят, видел ли я бегущих евреев с бензиновыми канистрами в руках, то это не соответствует действительности. Городской комендант говорил с Хэфнером и мною. Нас не просили прийти к городскому коменданту, как это утверждает Хэфнер. Хэфнер и я случайно встретили городского коменданта. Он знал меня и поэтому обратился ко мне, когда я подбежал к зданию, где произошёл взрыв. Мы разговорились. Неожиданно подошёл командир корпуса, который тогда находился в Киеве, и спросил Эберхарда, что произошло. Эберхард доложил. Командир корпуса сказал на это: «Евреи должны быть расстреляны». Он считал, что эту акцию могли устроить только евреи. Тогда командир корпуса спросил меня, можем ли мы расстрелять евреев. Я сказал ему, что командиром команды являюсь не я, а Хэфнер, и расстрел уже из-за того невозможен, что у нас было только примерно 20 человек. Тогда командир корпуса отдал городскому коменданту приказ, чтобы казнь произвёл полицейский батальон [...].

На совещании, насколько я могу вспомнить, ничего не говорилось о том, что эти евреи будут эвакуированы за то, что в Киеве пылают пожары, организованные русскими. Я ещё знаю, что мы, как офицеры разведки, своевременно были информированы о том, что в Киеве следует считаться с этими взрывами... Согласно моим тогдашним впечатлениям, это были военно-политические планомерно проводимые акции, к которым евреи не были причастны.

Местный комендант Киева сначала подозревал саботаж со стороны населения, пока мы не захватили план подрыва. Этот план подрыва включал 50 или 60 объектов Киева, давно уже подготовленных к взрыву. И, как показало немедленное расследование сапёров, он был правильным. Имелось по крайней мере ещё 40 объектов, подготовленных к взрыву, большую часть которых планировалось взорвать дистанционно извне посредством радиоволн. Оригинальный план подрыва я лично держал в руках...

В Киеве, например, взрывы мин происходят один за другим. Город горит уже восемь дней, всё это дело рук евреев. Тогда были расстреляны евреи в возрасте от 14 до 60 лет, и будут также расстреляны жёны евреев, если с этим не будет покончено.

26 сентября, полиция безопасности возобновила свою деятельность в Киеве. В этот день семь команд по допросу ЕК 4а приступили к работе в лагере для штатских пленных, в лагере для военнопленных, в еврейском лагере и в самом городе. В лагере для штатских и военнопленных были обнаружены и обстоятельно допрошены 10 политических комиссаров. По старой коммунистической тактике эти парни отрицали всякую политическую деятельность. Лишь при очной ставке с безупречными свидетелями 5 комиссаров сознались, т.е. они указали свою должность, но больше не дали никаких показаний. 27 сентября они были расстреляны. В одном случае еврейский политрук пытался спасти себя, предложив золото. Он был препровождён на свою квартиру, где из тайника под полом на глубине 50 см извлёк 21 золотую монету. Еврей был расстрелян. Впоследствии были обнаружены 14 партизан, среди них руководящие лица. Они также оставались верными своей тактике молчания на допросах. Как и прежде они были изобличены свидетельскими показаниями. В некоторых случаях было получено признание. Руководитель партизан, который призывал защищать Киев, также предпринял попытку спасти себя, предложив золото. В этом случае золотые часы и рубли были спрятаны за печкой. Все обвиняемые были расстреляны. Были ликвидированы три еврейских функционера, которые также хотели откупиться золотом. Золото было конфисковано [...].

В лагере по ул. Керосинной я пробыл около 8 дней, сначала находился вместе с военнопленными разных национальностей - украинцами, русскими и др. - всего около 8000 человек, а через два дня переведён в отделение этого же лагеря, в котором находилось около 3 тысяч военнопленных и гражданских лиц - только еврейского населения. Первые пять дней пища для находившихся в лагере не выдавалась, а за последние три дня пребывания в этом лагере я получил один раз около полулитра так называемой «баланды» - немного муки разбавленной в воде и второй раз - несколько граммов капусты. Водой вовсе не снабжали. Закрытые помещения лагеря были настолько забиты людьми, что в них можно было только стоять, во многих помещениях люди задыхались из-за отсутствия воздуха. Из числа еврейского населения многих в лагерь приводили избитыми до смерти. Отсутствие питания, антисанитарное состояние в самом лагере, грубое обращение с людьми со стороны немецких надсмотрщиков, избивавших ни за что, приводили к тому, что в лагере ежедневно умирало до 5 человек. С 28 сентября 1941 г. и до момента ухода из лагеря, всех находившихся в нём евреев в возрасте до 16 лет и свыше 35 лет ежедневно грузили на автомашины и вывозили из лагеря. Вскоре эти же машины возвращались обратно в лагерь без людей, а только с одеждой, которую складывали в отдельные помещения. Поэтому всем находившимся в лагере стало известно, что всех вывозимых на автомашинах везут не на работу, как это сначала пытались объяснить немцы, а на расстрел. Позднее эти предположения подтвердились вновь поступившими в лагерь лицами, которые заявили, что всех евреев вывозили из лагеря в «Бабий Яр» и там расстреливали... С 28 сентября по 3 октября 1941 г. из лагеря ежедневно вывозили немцы 10-15 грузовых машин, гружёных людьми. За время пребывания в лагере туда ежедневно прибывали новые и новые люди партиями по несколько сот человек, однако, общее количество всех военнопленных к концу дня оставалось почти неизменным, так как столько же и убывало на расстрел [...].

Проводили группами, в основном советских военнопленных, на расстрел в Бабий Яр, расположенный от моего дома в 800-1000 метрах. Лично я не смотрел, как их расстреливали, потому что стояла охрана и близко не пускали, было только слышно крики людей и автоматные выстрелы. Таким образом, с 20 сентября 1941 г. ежедневно немцы водили на расстрел сотни людей.

...Мы, члены роты, были распределены по улицам с заданием обыскать дома в поисках евреев и отводить их на сборный пункт. При этом я могу отметить то, что дома евреев были помечены красным крестом на дверях. Мне ещё помнится следующий инцидент: я с мейстером^{48} Нёрингом [Nöhring], кадровым полицейским родом из Рейхенберга, был назначен для обыска домов. В одной квартире мы застали лежащую на кровати женщину и примерно 5-6-летнего ребёнка. Это была девочка. Женщина сказала, что является бабушкой этого ребёнка и что ребёнок болен. Тогда Нёринг схватил девочку за волосы, подошёл с ней к окну (3-й этаж) и, держа ребёнка за волосы, высунулся из окна. Это зрелище я не забуду никогда. Я был убеждён и ещё сегодня убеждён, что Нёринг бросил бы девочку на улицу. Поэтому я подскочил к нему, схватил ребёнка, рванул назад и крикнул Нёрингу: «У тебя, что, детей нет?». Нёринг был озадачен, даже испуган и отдал мне ребёнка. Мы сразу покинули квартиру и оставили обоих на месте. Нёринг никогда больше не упоминал об этом деле, и я почти уверен, что ему было стыдно передо мной [...].

...Вечером я нёс ведро вина к себе на квартиру... По пути я услышал шум в садике и свернул туда. Подойдя ближе, я увидел, что люди закапывают пойманных евреев. Особенно активно распоряжался маляр Сергей... Этот Сергей потом забрал себе тёплое одеяло и продукты этих евреев. Увидев это, я оставил ведро с вином своему сыну Николаю, а сам сбегал за лопатой и стал помогать закапывать. Всего мы закопали 6-7 человек, некоторые из них были ещё живые, кричали и просили нас не закапывать их, но мы их били лопатами по головам и закопали. Особенно кричала и просила нас молодая девушка лет 20 и старушка, которую притащили к яме с разбитой головой. Немецкий офицер, присутствующий тут, ранил её из пистолета, а в яме уже добил солдат из автомата...».

«...В конце сентября 1941 г. вечером я возвращался домой с Александровской улицы. Подходя к садику около моего дома, я увидел толпу народа и услышал шум. Подойдя ближе, я увидел, что тут избивают и закапывают евреев. Я застал яму уже наполовину засыпанной, добивали около ямы молодую девушку лет 20, которая кричала и молила о пощаде. Эту девушку в тот вечер так и не добили, а утром на другой день её пристрелил немец. Самыми активными в этом деле были Устинов Егор Денисович и Григорий, фамилии его не знаю... В конце, женщины, фамилии их я не знаю, отобрали у Устинова и Григория лопаты и не дали им закапывать полуживую девушку. На другой день утром в другую яму в том же садике дворник дома 37 по ул. Нижний Вал по имени Алексей стаскивал избитых полуживых евреев из д. 37, которых немцы пристреливали уже в яме...».

«мужчины закапывали яму, в которой находились живые люди - по-моему, человек 6-7. В большинстве это были старухи и среди них один здоровый мужчина. Яма эта была вырыта как щель для укрытия. Когда я подошла, в яму было набросано немного земли, люди ещё могли передвигаться, они со слезами бегали по могиле, обнимались друг с другом, плакали. Мужчины, которые закапывали яму, говорили ребятишкам, чтобы те бросали камни в яму, чтобы не закопать людей живыми, а убить их. Я увидела, как один из закапывавших лопатой ударил наполовину закопанного человека по голове, потому что последний всё время старался выбраться наверх. Человек в могиле осел от удара и сразу опустился.

Григорьев подошёл к немецкому офицеру и заявил: «Мы, украинская полиция -привели жидов». Сначала немецкий офицер не понял Григорьева, однако женщина-еврейка, которая стояла рядом, перевела ему слова Григорьева. После этого офицер позвал другого немца и приказал ему отвести нас дальше в поле, где всех раздевали. Когда пришли на это место, я, Сирош, Григорьев, Гришка и Щербина начали раздевать всех людей, которые шли мимо нас. После того как с того, кто проходил, была снята вся верхняя одежда, он проходил вперёд, а мы раздевали следующих. Приблизительно через час к нам подошёл немец и приказал прекратить раздевать людей и начать грузить вещи на машину. Погрузкой вещей мы занимались часа 4 или 5, а потом стали просить немецкого офицера, чтобы он разрешил нам идти домой. Сначала он нас не отпускал, а потом приказал другому немцу, чтобы нас провели через посты, которые были выставлены вокруг Бабьего Яра.

Сразу после моего прибытия на место казни я вместе с другими товарищами должен был отправиться вниз в этот овраг. Это длилось недолго, и вскоре к нам по склонам оврага были приведены первые евреи. Евреи должны были ложиться лицом к земле у стен оврага. В овраге находились три группы стрелков, в совокупности около 12 стрелков. К этим группам по расстрелу одновременно сверху всё время подводились евреи. Последующие евреи должны были ложиться на трупы ранее расстрелянных евреев. Стрелки стояли за евреями и убивали их выстрелами в затылок. Я ещё сегодня помню, в какой ужас пришли евреи, когда сверху, с края оврага, в первый раз могли смотреть вниз на трупы в овраге. Многие евреи с испугу всё время кричали. Невозможно себе даже представить, каких нервов стоило в этих условиях выполнять грязную работу. Это было ужасно. Я должен был всю первую половину дня оставаться в овраге. Там я должен был некоторое время снова стрелять, а затем я занимался тем, что заполнял патронами магазины автоматов. В течение этого времени стрелками были другие солдаты. В середине дня нас забрали из оврага, и во второй половине дня я с другими должен был наверху отводить в овраг евреев. В это время внизу в овраге производили расстрелы другие стрелки. Евреев мы подводили на край оврага, оттуда они сами по склону спускались вниз. В этот день расстрелы продолжались примерно до пяти или шести часов (17 или 18 часов). Затем мы вернулись на нашу квартиру. В этот вечер опять был выдан шнапс. Мы все были рады, что расстрел закончился. Я точно помню, что в этот день в овраге были фюреры СС д-р Функ, Янссен и Хэфнер, и постоянно производили добивание не поражённых смертельно евреев [...] Другие офицеры, в том числе определённо Блобель, фон Радецки, Ханс, Мюллер и Каллсен стояли наверху на краю оврага и оттуда наблюдали за казнями. Я также ещё теперь припоминаю, что внизу в овраге производил добивание Войтон, если даже не действовал как настоящий стрелок. На следующий день мы также рано утром поехали на это место казни. Вчерашние трупы лежали в овраге ещё открытые. Я считаю, что этот расстрел также длился весь день. При этом я должен был вновь стрелять и заполнять магазины, а затем, как и вчера, наверху - после смены в овраге - подводить евреев к краю оврага. Подходили целые колонны евреев. Все были голыми. Это была ужасная картина. Также все офицеры были вновь там, только я уже теперь больше не знаю, кто из них в этот день был внизу в овраге и производил добивание [...] Также на второй день после расстрела был выдан шнапс. Я также знаю, что вечером офицеры напились [...].

[...] Я уже точно не помню, когда я прибыл с машинами в Киев. Было уже довольно холодно, я считаю, что уже был октябрь. Однако точно не припоминаю. Я передал поломанные машины ответственному за матчасть команды, который остался в Киеве. Он распорядился о ремонте. Я в течение этого времени ничем не занимался. Возможно, на другой день после того, как я передал автомашины, Блобель вызвал к себе нас, трёх водителей. Я уже не припоминаю имена других водителей. Итак, мы явились к Блобелю. В своём кабинете Блобель проинформировал нас, что состоится большая акция, в которой мы должны принять участие, так как мы в то время ничем не были заняты. Он нам подробно объяснил, что речь идёт о казни большого количества евреев, которые должны быть расстреляны, так как это асоциальные элементы, бесполезные и нежелательные для Термании элементы. Кроме того, он прибавил, что речь идёт о психбольных и бесполезных едоках. На другой день рано утром, когда все ещё было в тумане, я поехал на грузовике из города вместе с одной командой. Мы не получили особого снаряжения или оружия. Когда я говорю команда, то речь идёт о 25-30 членах ЕК 4а. Кроме грузовика, поехали ещё несколько легковых машин, в которых находились офицеры. За городом мы приехали на холмистую или покрытую лощинами местность. Выйдя из грузовика, все члены команды, назначенные непосредственно для казни, т.е. стрелками, получили автоматы и необходимые боеприпасы. Что касается автоматов, то это были автоматы типа «Шмайсер 42» австрийского производства с боковым магазином. Я полагаю, что в каждом магазине было 32 патрона. Каждый из стрелков получил по пять полных магазинов. Сразу, как только мы слезли из грузовика, в нос ударил запах разлагающихся тел. Это особенно поразило нас трёх вновь назначенных водителей. Другие члены команды были, очевидно, в курсе, так как они начали смеяться, увидев нашу реакцию, и сказали, что теперь мы увидим всё вблизи. Затем нас повели к лощине около 20 метров глубиной, дно которой было шириной 15-20 метров. Невозможно было определить её длину, так как она имела разные изгибы. Эта лощина была частично заполнена трупами, присыпанными известью. Собственно, дна лощины уже нельзя было увидеть, поэтому я не могу точно сказать, какой была глубина лощины и сколько тел там уже находилось. Некоторые из тел, которые там лежали, были в нижнем белье. Во всяком случае, трупы были без обуви. Зрелище было отвратительным и ужасным. Экзекуционная команда численностью 11-12 человек должна была соскользнуть по склону к трупам, идти было невозможно. Когда мы достигли низа, то не было места, где стоять, то есть не было места, чтобы стоять на земле. Мы были вынуждены стоять на лежащих там трупах. Жертв приводили или они сами приходили из боковых оврагов или лощин, которые соединялись с той лощиной, где мы находились. Жертвы также должны были идти по трупам. Без особого требования они ложились лицом к земле и клали обе руки на затылок. Это были еврейские женщины и мужчины разного возраста. Мужчин было большинство. Я уже не припоминаю, были ли там дети. Казнь происходила следующим образом: команда стояла поперёк лощины в линию с боковым промежутком в 2 метра. Жертвы должны были проходить между стрелками до конца лощины. С другой стороны лощина была открыта, но её не было видно из-за поворота. Жертвы ложились одна рядом с другой на трупы, головой к закрытой стороне лощины. Стрелки подходили и стреляли сразу, без особого приказа, в затылок жертвам. Нам это объяснили заранее. Принимая во внимание тип автомата, который мы использовали, стрелять одиночными выстрелами было невозможно. Поэтому в каждую жертву практически производилось несколько выстрелов, что вызывало их мгновенную смерть. Эти жертвы имели лишь нижнее белье, верхнюю одежду и обувь с них снимали раньше, что я позднее сам видел. В зависимости от того, сколько в боковых рвах раздевалось евреев, они приходили на место расстрела мелкими или большими группами. Количество прибывавших колебалось от 2, 3 до 15 лиц. Овраг был заполнен несколькими так называемыми пластами по направлению к открытой его части. Я оставался в овраге приблизительно около 1 часа и за это время нами, десятью стрелками, были расстреляны сотни евреев. Во время совершения расстрела Блобель был наверху на краю оврага со своими офицерами и наблюдал. Он постоянно что-то замечал и регулярно кричал в низ оврага. Вполне возможно, что расстрел, по его мнению, происходил не очень быстро. Я уже не припоминаю в деталях, что он кричал. Как я уже сказал, примерно через час свисток известил нас, что идёт смена. Мы поднялись по склону наверх, где уже была наготове сменная команда. Они также были вооружены автоматами и отправились вниз, где расстрел происходил так же, как при нас. Я должен ещё добавить, что во время расстрела 2-3 человека внизу в лощине непрерывно заряжали магазины и передавали их стрелкам. На вопрос, сколько магазинов я опустошил, я должен сказать, что уже точно не знаю. Относительно криков Блобеля и других офицеров СС, я считаю, что в первую очередь они были адресованы команде, которая заряжала магазины. Действительно, они не успевали, и мы часто оставались без боеприпасов. После этого расстрела меня освободили на три или четыре часа. За это время нам давали выпить (я думаю, ром). Каждый стрелок получил примерно 1/4 литра спиртного. Его было достаточно, чтобы преодолеть дурноту. Во время перерыва я осмотрел местность и смог увидеть очень разветвлённую сеть оврагов. Я так и не смог понять, как образовались эти овраги. Сначала я подумал о русле высохшей реки. Во время осмотра я заметил, что евреев загоняли в боковой овраг, который был связан с оврагом, где расстреливали. При этом их охраняли члены команды и украинские добровольцы (Hilfswillige). Там я также увидел огромную гору одежды. Очевидно, в этом оврага евреи должны были раздеваться перед расстрелом. Когда я заглянул в этот боковой овраг, там могло находиться около 300 евреев. Я видел только овраг, где находились ещё живые евреи. Тем не менее, судя по положению дел, я думаю, что евреи были и в других оврагах, откуда их вели на место расстрела. Вне границ этих лощин или оврагов не видно было ни одного еврея. Я не смог увидеть, откуда их приводили в эти овраги, они все уже были там. Я уже упомянул, что спустя 3-4 часа я должен был снова спуститься в овраг в качестве стрелка. Всё проходило так, как и раньше. Так как я имел перерыв на 3-4 часа, а расстрел не прекращался, то передо мной должны были действовать примерно 3-4 экзекуционных команды. Эти команды прибыли, наверное, в промежутке на место казни. После второго участия в расстреле моя деятельность на месте казни в этот день была закончена. Так же, как я описал, я должен был участвовать в казнях ещё в два других дня, вероятно, в течение недели. По моему мнению, в промежутке казней больше не было [...].

В первое утро казни в овраге Бабий Яр в разных местах оврага производили рота войск СС батальона особого назначения и полицейские из полицейского полка «Россия-Юг». Евреи гуськом подходили к яме. Первые евреи были отведены в яму солдатами войск СС. Они должны были там стать на колени и притом таким образом, что они согнули спину к коленям, наклонили голову и сложили руки. Стрелок становился за ними и с близкого расстояния производил из автомата выстрел или в затылок, или в мозжечок. После расстрела первых евреев в яму гуськом приходили другие. Они должны были становиться на колени на пустые места, оставленные уже расстрелянными, и были убиты таким же способом. Так заполнялось дно лощины. Следующая партия обречённых становилась на трупы и готовилась к казни. Там же стояли и стрелки. Евреи, подходившие гуськом и с края ямы видевшие расстрел, шли без сопротивления в яму и были расстреляны вышеописанным способом. Расстреливались целые семьи. Однако, всё же я не помню, чтоб я, в частности, видел, как расстреливали детей. В первый день вплоть до обеда расстреливали солдаты войск СС и полицейские из полицейского полка «Россия-Юг». (Полицейские из полицейского полка «Россия-Юг» были полностью независимы от ЗК 4а и, насколько мне известно, расстреливали всё время. Регулирование или возможная замена были внутренним делом полка). Позднее была произведена замена, но как именно, я не знаю. После обеда, по моему мнению, стали производить расстрел даже люди нашей команды. Позднее вновь пришли солдаты войск СС. Под вечер казнь была закончена, это могло быть между 5 и 6 часами. Точно я уже не знаю. На следующее утро казнь продолжалась. Я вновь был наблюдателем. Способ расстрела и метод были такими же. Во второй половине дня пришёл д-р Раш и приказал мне спуститься в яму. В первой половине этого дня вновь расстрел производили солдаты войск СС, после обеда - люди нашей команды и весь день - полицейские из полицейского полка «Россия-Юг». Вполне возможно, что люди нашей команды должны были расстреливать во второй день потому, что Графхорст послал мало эсэсовцев. Графхорст оказывал пассивное сопротивление, где только было можно [...].

Не помню точно, какого числа, но это было примерно в начале октября 1941 года, в тот период, когда немцы расстреливали еврейское население в Бабьем Яру г. Киева, на второй день или возможно на первый, сейчас точно не помню, мы находились, вся полиция, в школе на Подоле. Рано утром нас разбудили, вывели на улицу, построили и из нашей группы полицейских отобрали по 20 человек на автомашину, посадили в 2 машины и повезли по направлению к Бабьему Яру. Когда привезли ближе к Бабьему Яру, на одной из улиц, точно её название сейчас не помню, нас высадили из машин и приказали нам там [находиться] до особого распоряжения. Мы постояли несколько минут, приехал немец с какими-то солдатами немецкими, где был и переводчик, и повёл нас на то место, где отбирали у еврейского населения носильные вещи. Когда мы пришли на место, то увидели, что там большая площадь, где лежала масса вещей в беспорядке. Нас всех, полицейских, заставили все эти вещи носить в одно место и порядком складывать. Мы эту работу выполняли. Когда там собрали вещи, то пришли грузовые автомашины. Нам приказали эти вещи грузить на автомашины, а когда нагруженные машины уходили с еврейскими вещами куда-то в город (точно не знаю), мы охраняли эти вещи, которые оставались ещё не перевезёнными. Таким образом, мы проработали целый день, и опять нас привезли на автомашинах в своё помещение на Подоле. Таких выездов, где расстреливали евреев, у меня было только один раз... В тот день, когда расстреливали евреев, я был на вышеизложенной работе, однако своими глазами не видел, как расстреливали евреев и кто именно. Там было организовано так. Сперва немцы приводили на площадь, там, где мы грузили и собирали еврейские вещи, на этой площади отбирались носильные вещи, затем их вели ближе к обрыву Бабьего Яра, там снимали с евреев одежду и дальше их расстреливали. Я лично видел, как по нашей площади проходила автомашина зелёного цвета, крытая, с немцами из войск «СС», у которых форма была зелёного цвета со знаками на фуражке черепа. Эти немцы выходили из автомашины недалеко от нас, все они были вооружены немецкими автоматами, и строем уходили к Бабьему яру, там, позже того, как они прошли, я слышал стрельбу автоматных очередей, а также крик людей. Украинскую полицию близко к месту расстрела не допускали, и сами полицейские не расстреливали евреев, это все производили немцы. Даже я не видел из украинских полицейских в оцеплении, там также стояли немцы [...].

Зондеркоманда 4а в сотрудничестве со штабом группы и двумя батальонами полицейского полка «Юг» 29 и 30 сентября 41 г. казнила в Киеве 33771 еврея.

...Евреи города для регистрации и помещения в лагерь были призваны явиться в определённое место. Явилось около 34000, включая женщин и детей. Все они, после того как сдали все свои ценности и одежду, были убиты, что заняло несколько дней...

...Пожар Киева (24-29 сентября 1941 г.) разрушил как раз центр города, т.е. самую красивую и величественную его часть - с двумя крупнейшими гостиницами, главным почтамтом, радиоцентром, телеграфом и несколькими универмагами. Пожаром поражено пространство около 2 кв. км, без крова осталось около 50000 человек, они кое-как размещаются в оставшихся квартирах. В наказание за явный саботаж 29 и 30 сентября ликвидированы евреи города, в общей сложности (по сведениям оперативной команды СС) около 35000 человек, половина которых - женщины. Население восприняло казнь... спокойно, многие с удовлетворением; освободившиеся дома евреев были переданы нуждающимся в жилье...

С несколькими членами роты получил задание забрать из одного лагеря пленных русских и доставить их к оврагу, в котором были расстреляны евреи. Прибыв к оврагу, пленные (их было примерно 100 человек) должны были покинуть наши машины и отправиться в овраг. Я ещё помню, что мы уже во время поездки в направлении оврага слышали взрывы. Пленных у нас забрали другие полицейские, которые, вероятно, во время казни были в овраге. Мы сами вновь должны были охранять овраг. Что пленные должны были делать в овраге, я не знаю. Примерно в середине ночи пленные вернулись назад. Мы их вновь доставили обратно в лагерь.

...По распоряжению генерал-майора Эберхарда, был за городом. Насколько я знаю, со мной поехал [переводчик] Матерна. Под вечер я вернулся и во дворе места расквартирования встретил Блобеля и д-ра Раша. Они о чем-то беседовали. Я отдал честь и хотел пройти. Тут меня окликнул Раш. Он сказал мне: «Янссен, послушайте внимательно. Вы ведь знаете, тут за городом происходит эта акция по расстрелу. Мы вчера попытались с помощью русских военнопленных этих людей забросать землёй. Но мы не смогли добыть столько земли, чтобы её было достаточно. Однако, возможно, можно взорвать края этого оврага, чтобы обрушить достаточно земли и покрыть трупы». Я спросил его, закончена ли эта акция. Он ответил утвердительно. «Спросите генерал-майора Эберхарда, может ли он выделить мне сапёров, которые смогут взорвать эти края». Я сказал, я не сапёр и ничего в этом деле не понимаю. Но он полагал, что должен кто-нибудь тут быть, кто проинструктирует сапёров. Он сказал далее, Блобель во второй половине дня будет за городом и я должен во второй половине дня с сапёрами так же там быть. Я явился к генерал-майору Эберхарду и передал ему пожелание бригаденфюрера Раша. Эберхард поручил мне поехать в сапёрный батальон. Я должен был там сказать, чтобы мне дали 2 офицеров, которые разберутся с этим делом. Блобель должен их там проинструктировать. Я всё так и сделал. Я взял 2 офицеров, и мы поехали на описанное мною место. Я припоминаю, что там больше не было никакого оцепления и я первым увидел огромные кучи сложенной одежды. Там стояли люди команды. Сегодня я уже не знаю ни одного имени. Я спросил, где Блобель, и мне описали место, где я мог его найти... Я представил Блобелю этих обоих офицеров. Он пошёл с ними к ямам. Я перешёл дорогу и оттуда смог мельком заглянуть в эту яму. Там я увидел лежащих мёртвых людей. Я сразу же пошёл обратно, так как я не мог такое видеть. Блобель проинструктировал сапёров, они попрощались и вернулись ко мне в машину. Затем я отвёз их на место расквартирования. На обратном пути мы обсуждали эту тему, и я ещё сказал, что рад, что не имею ничего общего с этой историей. Я ещё спросил, как они произведут взрыв, и они ответили мне, что у них есть мысли на этот счёт, но они должны были сперва увидеть. Так я их оставил. В этот день за городом ничего не взрывали. Взрывали ли вообще позднее, я сказать не могу. Насколько помню, на следующий день я поехал назад в рейх...

Если меня спросят, почему я так считаю, то должен обратить внимание, что в это время я был в автомастерских, которые были удалены от места казни на 300-400 метров. Каждый день я видел, как полицейские производили оцепление и также слышал выстрелы.

Примерно 3000 маленьких детей, - говорится далее в радиограмме, - были убиты украинцами дубинками.

Об этом расстреле мне рассказал Хубер^{91} в одном из казино г. Киева в ноябре 1942 г., т.е. месяц спустя после моего приезда в Киев для работы в карательных органах гестапо...»; «Хубер был первым из команды СС-оберфюрера Эрлингера^{92}, прибывшего в Киев. Он мне объяснил, что по приказу райхсфюрера Гиммлера сразу же после захвата Киева всех евреев должны были расстрелять. Евреи были отправлены в Бабий Яр для работы, а позже в ущельях и ямах этой части города были все похоронены. Число расстрелянных евреев доходило до 35000-40000 человек.

20 июля 1941 г. в селе Фасивочка Макаровского района поймали еврея, фамилии его я не знаю, был командиром в Красной Армии, и привели его в село Макаров, кроме него арестовали в селе Макаров 14 евреев и расстреляли в саду [колхоза] «Видродження».

Почти одновременно с оккупацией Таращи [...] в Таращу прибыла передовая команда подкоманды 3 [оперативной команды 5]. Передовая команда состояла в основном или исключительно из членов взвода полицейских резервистов. Во всяком случае, 6 августа 1941 г., день рождения свидетеля Кочи, она была в Тараще [...]

В то время, когда передовая команда подкоманды 3 находилась в Тараще, была проведена крупная акция по убийству местных евреев. Её жертвами стали сотни еврейских мужчин, женщин и детей. Казнь была произведена подразделением в чёрной униформе, которое заняло Таращу в момент прибытия передовой команды [...]

Члены этого подразделения сразу после захвата города обыскали дома и при этом выгоняли оттуда евреев, размещённых в нескольких зданиях на главной улице [...] Вслед за арестом евреев и их помещением в определённые дома на территории между двумя кладбищами были вырыты большие массовые могилы. Это продолжалось около двух дней. Затем сотни еврейских мужчин, женщин и детей были посажены на большие телеги, в каждую из которых были запряжены две лошади, и отвезены на место казни. В подготовке массовых могил и охране транспортировки жертв до места казни участвовали члены передовой команды подкоманды 3 [...] Процессия тянулась мимо места расквартирования подкоманды 3, сворачивая направо в направлении расположенных примерно в 2 км от города кладбищ. Там жертвы расстреливались из автоматов в подготовленных ямах [...]

В Фастове, где ГФП, ортскомендатура и ландесшутцен-батальон уже прикончили около 30 партизан и 50 евреев, настоящее спокойствие было установлено лишь тогда, когда ЗК 4а расстреляла одного бывшего террориста и всех евреев в возрасте 12-60 лет, в совокупности 262 человека.

Вопрос: Вот дневник унтер-офицера вашей роты Ойгена Шрая. Он пишет 29 августа: «Сегодня опять большое число евреев и женщин в военной форме (Flintenweiber) - 263 особы расстреляно». Откуда у него такие сведения?

Ответ: Он был каптенармусом^{10} роты и часто мог пойти куда хотел, и смотреть на казни. Расстрел этот был в Фастове. Тогда расстреляли не 263, а 267 человек - женщин, детей, стариков и женщин в военной форме. Кто расстреливал -не знаю. Наш батальон не принимал участия. Только любопытные шли смотреть на казнь, среди них был и унтер-офицер нашего взвода Шрай...

[...] Когда мы были в Белой Церкви, мы получили задание поддерживать порядок во время регистрации жителей. От кого мы получили задание - от фельдкоменданта, дивизии или ортскоменданта, - я уже не знаю. Я был комиссаром полевой полиции, что соответствовало званию капитана. Для этого задания я выделил несколько человек, и я сам туда пошёл. На площади было некоторое количество людей, сколько их было, я сказать не могу. Согнанные туда люди затем были уведены. Кто был часовыми, которые сопровождали людей, я сказать не могу; была ли это украинская милиция, я не знаю, во всяком случае, это были не солдаты. Я ещё вспоминаю, что по дороге одной женщине стало плохо. В пути неожиданно повернули с дороги налево. Там было отдельно стоящее фундаментальное здание. Я считаю, что это была школа; пошли туда. Мы ожидали комиссию, которая должна была прибыть. Была середина дня, и никого там ещё не было. Некоторые женщины обратились ко мне и сказали, что они должны покормить своих детей. Я их отпустил. Во второй половине дня, возможно, уже было 17.00, прибыла, наконец, комиссия; это были люди в чёрной форме СС. Офицер ещё спросил меня, все ли здесь. Когда я ему сказал, что некоторых [женщин], которые хотели покормить своих детей, я отпустил, офицер мне сказал, что на это я не имел никакого права. Затем я со своими людьми, откомандированными для этого задания, ушёл домой. Это все, что я знаю. Я не слышал, что люди были расстреляны. Я ещё только слышал, что было сказано: «кто ремесленник, отойти в сторону» [...] Это был только один раз, когда мы должны были вести людей на регистрацию. Насколько я помню, у руководителя комиссии было три звезды в петлице [...]

Явились гауптман Лулей [Luley], абвер III, с командой СД Хэфнера для переговоров о деятельности в Киеве. Команда СД придаётся отряду Наука [Nauck]^{25}.

В качестве ещё одного спецотряда 29-му корпусу 8 августа 41 примерно до 19 часов командируется 1 спецотряд группы 4а СД РФ СС^{26} и подчиняется в отношении передвижения и снабжения. Свои оперативные приказы отряд получает от органов РФ СС. Отряд необходимо присоединить к команде майора Наука. Численность отряда: 32 члена СС, 4 PKW^{27}, 2 LKW^{28}, 1 мотоцикл. Фюрер спецотряда СД, оберштурмфюрер Хэфнер, должен доложить о себе Іс^{29} 29-го АК»^{30}.

Отправившаяся в Васильков передовая команда группы тем временем вернулась, так как наступление на Киев прекращено и в обозримом будущем новое наступление на Киев не предвидится. Также посланная в Васильков оперативной командой 4а передовая команда пока осталась в Василькове, чтобы проверить окрестную территорию. Как известно, именно в этой местности русские шпионы из Киева регулярно переправляются через линию фронта в тыл немецких войск с определёнными разведывательными заданиями. Как установлено штабом армии, до сих пор этим способом на этой территории было задействовано около 25 шпионов [...] По желанию 6-й армии, передовая команда 4а принимает участие в розысках этих агентов [...] Партизанские группы в сущности являются бандами, которые ещё и сегодня бродяжничают в основном в здешней местности [...] В соответствии с желанием 6-й армии передовая команда оперативной команды 4а, которая в настоящее время находится в Василькове (30 км от Киева), предприняла особые розыски этих банд^{31}.

(...) С середины июля до середины/конца августа я со своим подразделением находился в Велой Церкви. Я знаю точно, что мы 15 августа ещё были в Белой Церкви [...] Мы располагались в институте наследственной биологии. Я ещё тогда, так как меня это интересовало, беседовал с профессором института об изменении наследственных факторов. Я ещё припоминаю, что тогдашний военный врач был врачом из Бад Мергентхейма. С ним я ходил по институту, чтобы найти запасные детали для рентгеновского аппарата. Когда мы ничего не нашли, мы вечером пошли прогуляться. Я знаю, что однажды вечером проходил мимо территории казармы. Это была тыльная сторона этой территории. Перед маленьким домиком я увидел часового. Насколько я помню, с примкнутым штыком. Это был эсэсовец. Он был ещё не старым человеком. Я полагаю, ему было лет 26. Этот часовой стоял у угла дома. Близ него сидели три молодые девушки. Одна из этих девушек справляла нужду, это мне особенно бросилось в глаза. Было ужасно смешно видеть, как этот эсэсовец охранял с примкнутым штыком эту девушку, в то время как она справляла нужду. По этому поводу девушки улыбались и хихикали. Часовой окликнул меня и сказал: «Вам здесь нечего делать, здесь происходит казнь». Я улыбнулся и сказал, имея в виду этих девушек: «Неужели девушек?» Я думал, что он скажет, что девушки к этому не имеют отношения, но он только сказал: «Вы можете посмотреть». Я ответил: «Премного благодарен». Затем я повернулся кругом, но мысли о казни не оставляли меня, и тогда я подошёл поближе, чтобы увидеть, что происходит. Доступ на место казни был ограждён стеной и в качестве входа служили высокие железные решётчатые ворота, которые были закрыты. Поэтому я не мог попасть на плац. С другими солдатами и штатскими я остался стоять у ворот и через решётку видел место казни. Оно находилось примерно в 80 метрах. Я увидел, что перед глубокой ямой стояли на коленях примерно 9 девушек или женщин. Они стояли на коленях лицом к яме. Другие 9 девушек ожидали у домика, у которого справляла нужду та девушка, которую охранял тот часовой СС. Меня особенно поразили спокойствие и дисциплина этих людей. За каждой девушкой, стоявшей на коленях перед могилой, находились по 2 стрелка. Стрелками были эсэсовцы. По приказу начальника они выстрелили в голову этих людей. Эти люди упали вперёд в яму, если они были поражены. Часть опрокинулась. Было также видно, как у некоторых людей разлетались черепа. Стрелки были отчасти забрызганы кровью. Они стреляли с расстояния примерно 5 метров. Это была ужасная картина. Я помню, что офицер СС стрелял из автомата в яму, при этом он шёл по краю ямы. Он шёл сначала по длинной, затем по короткой стороне, короткой была правая сторона. Оттуда он также давал команды стрелять. Насколько я припоминаю, этот офицер СС в петлице имел три звезды и одну поперечную полоску. Это был крупный мужчина, я полагаю, ему было около 35 лет. После того, как после казни железные ворота были открыты, я пошёл к яме. Перед ямой были места, в которых собиралась кровь. В яму я не сходил. Яма была примерно 7-8 метров длиной, около 2 метра шириной, глубина её, по моей оценке, первоначально была 4 метра. Когда я в тот день в неё заглянул, до края ямы было ещё 2½ метра. В этой яме лежали слоями трупы. Трупы были присыпаны землёй. Когда я стоял у ямы, этот офицер СС с тремя звёздочками и поперечной полосой ещё ходил у ямы и добивал ещё живых. Когда он ушёл, я видел, что они ещё шевелились. В тот первый вечер я видел, как описанным мною способом были расстреляны примерно 162 человека. Их расстреливали по 9 человек, в то время как другие 9 должны были ждать, пока их не подведут к яме. Люди, которых должны были расстрелять, двигались к этой яме процессией. Они шли строем, причём каждый человек должен был держать руки на плечах предыдущего человека. На смерть они шли спокойно. В течение всего времени, когда я наблюдал эти казни, я видел только двух плачущих женщин. Для меня это было непостижимо. После того первого вечера я ещё не раз проходил мимо того места. Казни происходили всегда вечером, около 18 часов. Я был примерно 6 недель в Белой Церкви и лично видел примерно 6 казней, о других я слышал, когда товарищи приходили домой и говорили: «Уже снова стреляют». В этих 6 казнях, которые я видел, могло быть расстреляно в совокупности около 900 человек [...] В тот вечер, когда я видел первый расстрел, на некотором расстоянии от ямы полукругом сидели несколько русских пленных и наблюдали. Жертвы были помещены в домике, который я уже описал. Я видел, что люди порой не хотели выходить [...] Я не могу не упомянуть, что солдаты, которые были в Белой Церкви, знали всё, что происходит. Каждый вечер в течение всего времени моего там пребывания были слышны винтовочные выстрелы, хотя противника поблизости не было. Когда солдаты приходили домой, они говорили: «Опять были расстрелы». Это всегда был залповый огонь. Во время казней, которые я видел, уже описанным способом были расстреляны около 900 человек. Однако, судя по залповому огню, тому, что я видел, и по свидетельству солдат расстреляны были около 3000 [...]^{34}.

[...] Как я уже показал, это было, насколько я помню, в первой половине дня в конце августа 1941 г., когда я обратил внимание на звуки выстрелов, многократно повторявшихся через определённые промежутки времени [...] Меня заинтересовали эти звуки выстрелов, и я решил посмотреть, что происходит. Я пошёл в том направлении, откуда слышны были выстрелы. Я шёл максимум пять минут, то есть расстояние составляло только несколько сот метров. Идти было недалеко. Когда я подошёл, первым делом увидел людей в гражданской одежде, стоящих на коленях. Как только раздался треск, я увидел, как эти стоящие на коленях люди как по команде кувыркнулись. Вы будете смеяться оттого, что я так выразился, но это было моё первое впечатление. Затем эти люди исчезли из поля зрения. Это меня ещё больше заинтересовало, и я захотел выяснить, что же здесь происходит. Поэтому я остался стоять и очень внимательно следил за дальнейшим процессом. Я заметил, что за каждым из стоявших на коленях человеком стояли два солдата в форме и притом в немецкой форме, вооружённые карабинами. Вскоре из одного сарая была вновь приведена группа из 10 человек. Группа состояла из мужчин и женщин и сопровождалась солдатами. Их подвели к яме, где стояли солдаты, стрелявшие из карабинов в приведённых людей. Приведённые же люди должны были сначала стать на колени и притом лицом к яме. За этими жертвами стоял ряд стрелков из 20 человек и притом так, что за спиной каждой жертвы стояли два стрелка, которые дула своих карабинов держали примерно на уровне затылков жертв. Спустя короткое время я услышал звук выстрелов и все стоявшие на коленях упали в указанную яму [...] Я ещё точно помню, что я трижды видел, как цепь стрелков производила выстрел, и женщины и мужчины падали в яму. Я также трижды видел, как этих людей приводили из находившегося поблизости сарая, который был удалён от ямы примерно на 20 метров. Это происходило в такой очерёдности и после третьего раза стало тихо. Больше к яме не приводили никаких людей, и я также больше не слышал выстрелов. Тем временем я увидел, как к упомянутому сараю подъехали два грузовика и доставленные на них люди были отведены в сарай. Далее я помню, что после второго залпа в яму спрыгнули русские военнопленные в форме и вскоре вновь вылезли, то есть они не были расстреляны. Также после последнего залпа военнопленные ещё раз спрыгнули в яму. После каждого залпа я видел, как один из солдат смотрел в яму и стрелял туда из пистолета. Всё происходившее я наблюдал примерно четверть часа. Если меня спросят о точном времени, то я его уже назвать не могу. Я полагаю, что это было между 10 и 11 часами. Но звуки выстрелов я слышал уже примерно часом раньше. После того как я больше не слышал выстрелов и больше никаких людей не приводили к яме, я подошёл ближе к месту казни, я даже подошёл к самой яме. Я стоял перед ней и всё увидел. Я полагаю, яма была размером с комнату -примерно 2 метра шириной, 8 метров длиной, её глубину я не видел, так в яме друг на друге слоями лежали трупы. Головы трупов отчасти наполовину были снесены выстрелом, их лица неузнаваемы. Все представляло собой массу мозгов, плоти и крови. Все выглядело ужасно, поэтому я эту акцию помню до сих пор. Далее, близ ямы стояли 20 стрелков и сзади ещё 3-4 эсэсовца. Я предполагаю, что эта небольшая группа из 3-4 человек состояла из офицеров и что среди них были офицеры, которые командовали. Лишь теперь я отчётливо увидел, что это были эсэсовцы, так как вблизи я увидел череп на их фуражках и петлицах. Их форма была полевой формой СС. Так как я в своё время не был знаком со званиями СС, я не могу сказать, какое звание было у этих людей. После того как я посмотрел в яму и увидел эту ужасную картину, я почувствовал необходимость спросить одного из эсэсовцев из числа стрелков, почему эти люди должны быть расстреляны. Я почувствовал несправедливость, точнее сказать, почувствовал, что здесь происходит что-то несправедливое, так как расстреляны были штатские. Прежде всего, я всю эту акцию не могу забыть потому, что казнены были также женщины. Сколько в процентном отношении составляли женщины в общем количестве жертв, я сказать не могу; я не могу даже приблизительно определить этот процент. Я точно помню, что последний залп был произведён по группе из 10 человек. Мне это запомнилось потому, что среди них находился мужчина, который стоял на коленях перед ямой, держа за руки двух женщин. Это выглядело так, будто он держал под руку или свою жену и свою дочь или своих двух дочерей. Подлежащие расстрелу шли на смерть спокойно - без криков и воплей и без особого беспокойства. Из удалённого на 20 метров сарая они должны были слышать, как была расстреляна предыдущая группа. Хотя они это не видели, но все же слышали и таким образом могли предчувствовать свою судьбу. После того как они стали на колени перед ямой, они не могли не избежать мучений, увидев в яме своих расстрелянных сограждан. Как я уже упомянул, жертвы спокойно шли на смерть. Когда меня спросят, били ли или мучили приведённых людей перед расстрелом, то я могу ответить, что это не соответствует истине.

Теперь я более подробно остановлюсь на беседе с эсэсовцем, с которым я разговаривал и которого спросил, почему здесь происходит эта акция. На вопрос о причине этот эсэсовец ответил, что эти люди расстреляны по приказу «фюрера». Я ещё стопроцентно знаю, что эсэсовец добавил, что у расстрелянных был тайный радиопередатчик, с помощью которого они поддерживали связь с русскими. Я спросил эсэсовца, что будет с детьми этих расстрелянных и кто о них позаботится. Он ответил, что у СС есть приказ расстрелять только людей от 14 до 60 лет, а дети расстрелянных будут казнены украинской милицией. Этот дополнительный вопрос я поставил не потому, что при этом не было никаких детей, а из-за возникшей у меня спонтанно мысли, что эти взрослые люди должны иметь детей. Когда эсэсовец сказал о «приказе фюрера», он первый раз упомянул о евреях. До этого я этих штатских евреями не считал. Об этом мне сказал только этот эсэсовец [...] Далее я наблюдал и на основании этого наблюдения сложилось мнение, что все производившие расстрел эсэсовцы были нервными. Я не думаю, что они с особой радостью выполняли это задание [...]

Я должен добавить, что эту стрельбу в Белой Церкви я в тот же день слышал и во второй половине дня. Она была слышна точно так же, как и в первой половине дня. Я предполагаю, что теперь должны были быть расстреляны те лица, которые были привезены на двух грузовиках в первой половине дня во время моего наблюдения. Во всяком случае, во второй половине дня на месте расстрела я больше не был [...]

Во дворе перед домом, у которого были отчётливо слышны плач и стоны детей, находился часовой украинской милиции с винтовкой, ряд немецких солдат и несколько молодых украинских девушек. Мы сразу беспрепятственно прошли в дом и обнаружили в двух помещениях около 90 (у меня было время подсчитать) детей в возрасте от нескольких месяцев до 5, 6 или 7 лет. Какого-либо немецкого надзора со стороны вермахта или другого немецкого ведомства не было...

Оба помещения, в которых размещались дети - к ним примыкало пустое третье помещение - были в очень грязном состоянии. Дети лежали или сидели на полу, покрытым их выделениями. Мухи сидели большей частью на ногах и животах частично полуодетых детей. Несколько детей постарше (2, 3, 4 года) соскребали со стен извёстку и ели её. Двое мужчин, по внешнему виду евреи, пытались убрать в комнатах. Воздух был ужасно спёртым, маленькие дети, особенно те, которым было лишь несколько месяцев, постоянно стонали и плакали. Производившие осмотр солдаты, также как и мы, были потрясены этими невероятными условиями и выражали своё сильное негодование. В другом помещении, куда можно было попасть через окно одной из детских комнат, находилось некоторое количество женщин и больших детей, кажется, евреев. В это помещение я не входил. В ещё одном помещении были заперты несколько женщин, среди них женщина с маленьким ребёнком на руках; по словам часового - украинского юноши в возрасте 16-17 лет, вооружённого палкой, - относительно них будто бы ещё не было установлено, евреи ли они...

Находившиеся во дворе немецкие солдаты рассказали нам, что они здесь расквартированы (в доме поблизости) и со вчерашней второй половины дня слышат беспрерывный плач детей. Под вечер вчерашнего дня уже уехали 3 грузовика с детьми. При этом присутствовал чиновник СД. Шофёр грузовика им рассказал, что это дети уже расстрелянных евреев и евреек, которых теперь также повезли на расстрел; расстреливает детей украинская милиция. Находящиеся в доме дети также должны быть расстреляны. Солдаты выражали сильнейшее негодование условиями, в которых находились дети; один из них ещё упомянул, что у него самого дети дома. Так как не было никакого немецкого надзора, я потребовал от солдат, чтобы больше никто, особенно никто из населения, не входил в дом, чтобы об этом больше не было разговоров.

...Блобель приказал мне расстрелять детей. Я спросил его: «Кто должен произвести расстрел?» Он ответил: «Войска СС». Я возразил. Я сказал ему: «Они все молодые люди. Как мы будем перед ними отвечать, когда они расстреляют маленьких детей?» На это он сказал: «Тогда возьмите своих людей». Я снова говорю: «Как они должны это сделать, если у них самих есть маленькие дети». Эта возня продолжалась минут 10. Ситуация становилась всё щекотливее, так как рядом был посланник командующего. Блобель вскочил и ударил кулаком по столу, рявкнул на меня и сказал: «Знайте, что за невыполнение приказа полагается расстрел! Будете вы выполнять приказ командующего - да или нет?» Я сказал ему: «Штандартенфюрер, позвольте мне сделать последнее предложение». Он разрешил. Я предложил, чтобы детей расстреляла украинская милиция полевого коменданта. Ни одна сторона не возразила против этого предложения. Где-нибудь подальше вермахт должен вырыть ямы. Грузовик с прицепом одного тяжёлого мостостроительного батальона, который находился в городе, должен доставить детей на место расстрела - это было определено на этом совещании...

...У меня было только задание проконтролировать расстрел. Задание мне дал Блобель, и притом это было тогда, когда я был поставлен в безвыходное положение, когда он мне сказал, что я должен знать, что тот, кто не выполнит приказ, будет расстрелян. Под давлением, оказанным на меня Блобелем, я сказал тогда ему, что если дети должны быть расстреляны, то я это сделаю, так как я не хотел требовать этого от моих людей; из войск СС и моих людей никто не пошёл на это со мной. Я просил о том, чтобы это сделали украинцы. Я пришёл на лесной участок совершенно один. Вермахт уже выкопал яму. Дети были доставлены на тягаче. К этим техническим приготовлениям я отношения не имел. Украинцы стояли вокруг и дрожали. Дети были сняты с тягача. Они были поставлены над ямой и расстреляны, так что упали в яму. Куда бы в них не попадали, они были поражены. Они падали в яму. Стоял неописуемый крик. Эту картину я не забуду никогда в жизни. Особенно мне запомнилась маленькая белокурая девочка, которая взяла меня за руку. Позднее она была также расстреляна. Это меня потрясло больше всего. После того как дети были расстреляны, я уехал. Яма была близ лесного участка. Расстрел происходил в полчетвертого-четыре часа пополудни. Расстрел состоялся на следующий день после переговоров с полевым комендантом... Я не сделал ни одного выстрела для добивания. В детей попадали 4-5 раз, пока они не умирали. Это было ужасно.

В Белой Церкви большая часть евреев расстреляна. Остаток бежал. Больше нет почти ни одного еврея. Подчинённым комендатурам предписано, если евреи ещё имеются в большом количестве, создать гетто и привлечь евреев к работам.

...Получил от Блобеля приказ поехать со своей подкомандой в Васильков и там в соответствии с принципиальным приказом расстрелять евреев и потенциальных противников. Хэфнер сначала поехал в Васильков один и для выяснения деталей явился в местную ортскомендатуру. Здесь Хэфнер переговорил с компетентными офицерами, причём было определено, что казнь евреев Василькова должна состояться на следующий день. Вермахт в подходящем месте должен вырыть яму, а Хэфнер со своей командой должен евреев собрать и расстрелять. Затем Хэфнер вернулся в Белую Церковь, информировал [командира взвода войск СС] обершарфюрера СС Егера о договорённостях и приказал ему на следующий день с его взводом 3-й роты батальона войск СС особого назначения вместе с ним поехать в Васильков, чтобы там произвести казнь. На следующий день Хэфнер, Егер и взвод войск СС поехали в Васильков. Там Хэфнер явился в ортскомендатуру, где ему было указано расположение места казни. Хэфнер информировал об этом Егера и приказал ему евреев собрать и расстрелять. Сам Хэфнер на место казни не пошёл, а занялся вопросом бандеровцев в Василькове. Вечером обершарфюрер Егер ему доложил, что он со своим взводом собрал и расстрелял 200 евреев; при этом место казни было оцеплено для сохранения тайны и предотвращения побега жертв. Затем Хэфнер, Егер и взвод войск СС вернулись в Белую Церковь.

Или во время первых, или, самое позднее, во время вторых переговоров Хэфнера в ортскомендатуре (точно это не установлено) партнёры Хэфнера по переговорам указали ему на то, что в лагере пленных в Василькове находятся психически больные женщины, которых они попросили Хэфнера также расстрелять. Этих психически больных женщин в длинной белой одежде русские якобы перегнали через немецкую линию, чтобы нарушить линии связи. Хэфнер в это не поверил. Он понимал, что ортскомендатура на всякий случай хочет избавиться от психически больных. Хэфнер, который не был уверен, предусматривает ли общий принципиальный приказ также убийство психически больных женщин, заявил, что у него нет соответствующего приказа, и он должен информировать своего начальника. Он связался с Блобелем, который ему заявил, что в соответствии с категорическим приказом расстрелу подлежат также психически больные. Тогда Хэфнер приказал обершарфюреру Егеру вновь со своим взводом поехать в Васильков и расстрелять психически больных женщин. Это произошло спустя 2 дня после расстрела евреев. С применением оцепления для сохранения тайны и предотвращения побега были расстреляны минимум 60 психически больных женщин. Был ли сам Хэфнер в Василькове во время этой казни, точно не установлено, он вспомнить это уже не может^{50}.

...В рай[онную] управу пришли два гестаповца и через переводчика райуправы Шира предложили мне выкопать в лесу яму и вместе с тем предложили мне, чтобы я им дал человека, который бы показал удобное место для ямы. Я гестаповцев вместе со своим переводчиком Шира направил к начальнику райполиции Исаевич. Через минут 10 Исаевич и переводчик Шира вместе с гестаповцами в лесу «Ревуха» нашли удобное место для ямы. Исаевич мне доложил, что он поручил сельскому старосте с. Роскошное выкопать яму...

...Начальник райполиции Исаевич Борис Сергеевич через еврейского старосту, фамилии я его не помню, известил мужчин еврейской национальности, чтобы они явились в помещение райполиции с пилами, топорами, и они будут отправлены на работу по заготовке дров. В назначенный день явилось 16 человек. Начальник полиции Исаевич приказал мне и Навальницкому совместно с другими полицейскими конвоировать их в Ставищанский лес. Когда мы их пригнали в лес, там было два немца. Немцы дали команду евреям сесть на землю. После того как все сели, немцы стали спрашивать последних, у кого какая специальность. Когда все были опрошены, нам, полицейским, было приказано их окружить и охранять, чтобы они не могли разбежаться. В это время два немца стали брать по одному еврею, отводить в лес к заранее выкопанной яме и расстреливать. Таким образом все 16 человек были расстреляны.

Жителей села Макаров и других сёл Макаровского района, всего 39 человек евреев, мужчин и женщин посадили в сарай на территории ограды райисполкома. Сбор евреев производили полицейские и после вся жандармерия... В этот же день всех евреев (39 человек) вывели на окраину села Макаров в сад колхоза «Видродження» и расстреляли. Расстрелы производила полевая жандармерия. Во время расстрела я лично присутствовал. Перед расстрелом была выкопана яма, которую копали пленные красноармейцы. Нас, полицейских, заставили расстрелянных закапывать...^{60}

Припоминаю, в сентябре 1941 г. я, [далее идут Ф. И. О. ещё трёх жителей села] работали в кузнице общинного хозяйства. Однажды в кузницу, где мы работали, пришёл вооружённый винтовкой полицейский Ясеновый Леонтий Филиппович, приказал нам бросить работу и сходить домой за лопатами, что мы и выполнили. После этого Ясеневый привёл нас к яру, расположенному в районе так называемых Атаманских гор. Вместе с Ясеновым тогда шёл и немецкий переводчик. Последний показал нам место, где копать яму... Когда яма была выкопана, к нам пришёл один немец, переводчик. Последний приказал нам отойти в сторону. Мы отошли от выкопанной ямы примерно метров 50, залегли. В это время мы увидели, как балкой к месту выкопанной ямы немцы совместно с полицейскими вели граждан еврейской национальности. Припоминаю, впереди шли человек пять немцев с карабинами, сзади два немца с автоматами, по правой и левой стороне колонны были полицейские... У каждого полицейского винтовка была наизготовку. Доставив граждан еврейской национальности к месту расстрела, полицейские и немцы стали в оцепление, затем два немца поочерёдно подводили к яме по два человека граждан еврейской национальности и с винтовки в затылок расстреливали. Всего в этот день было расстреляно человек 40 граждан еврейской национальности. Во время расстрела одна гражданка по фамилии Шапира просила не расстреливать её, говорила, что у неё муж русский, однако она была расстреляна. Нам приказали закапывать яму с трупами и мы были вынуждены выполнить распоряжение. Окончив расстрел, немцы подошли к шоссейной дороге, сели на машины и уехали, а полицейские пошли по квартирам расстрелянных грабить их имущество.

20 сентября... всё еврейское население города обоего пола, включая глубоких стариков, старух, калек и детей всех возрастов вплоть до грудных, было выгнано из своих квартир и согнано в здание школы № 2, откуда часть пешим порядком, часть на автомашинах были отправлены на еврейское кладбище, находящееся на северо-восточной окраине города, где из ручных пулемётов расстреливалось около заготовленных заранее четырёх ям, причём в ямы падали не только убитые, но и раненые, а также живые дети, уцепившиеся за юбки падавших убитых и раненых матерей. Таким образом, зверски умерщвлено от 800 до 830 ни в чём не повинных мирных жителей города. Через два дня поверхность земли над этими ямами... покрылась кровяной массой, выступившей из-под слоя земли, прикрывавшей трупы и заживо заспанных землёй раненых... Имущество и ценности этих безвинно погибших были изъяты из квартир после увода жителей и свезены в здание быв. [шей] базы Райсоюза, откуда разграблено оккупантами и их прихвостнями.

Через несколько дней в быв. конюшне Райсоюза было расстреляно более 140 человек мирных жителей, схваченных жандармерией по разным доносам неустановленных лиц (жителей города) и неизвестным причинам...

В Умани, по данным ЕК 5, в последние недели собралось большое количество евреев из ближних и дальних окрестностей. До войны в Умани проживало около 55000 человек, в том числе около 10000 евреев. Несмотря на то, что после начала войны Умань покинуло много местных евреев, их количество вследствие иммиграции осталось таким большим, что оно оценивается в 8000. У евреев Умани была хорошо функционировавшая информационная сеть. Евреи информировали о событиях на фронте и в тылу - в основном, верно - не только своих одноплеменников, но и украинское население. О проведённых в окрестностях акциях против евреев они в каждом случае очень быстро получали сведения.

Для борьбы с этим источником опасности в Умани была назначена двухдневная акция.

Вопреки планированию уже 21 сентября 1941 г. в Умани имели место эксцессы против евреев, совершённые членами милиции с участием многочисленных военнослужащих немецкого вермахта.

Во время этих событий еврейские квартиры были полностью разгромлены и все предметы обихода, и ценные вещи разграблены. В этом участвовали почти исключительно военнослужащие вермахта. Выборочные обыски в квартирах, произведённые членами милиции сразу после прибытия взвода оперативной команды 5, остались безрезультатными.

Вследствие акций против евреев в Умани систематика акций оперативной команды 5, естественно, очень пострадала. Прежде всего, многие евреи были преждевременно предупреждены и бежали из города. Кроме многочисленных евреев, были предостережены многие ещё проживавшие в Умани украинские функционеры и активисты, из которых были обнаружены и ликвидированы лишь два сотрудника НКВД. Влияние этих эксцессов оперативная команда 5 устранила сразу после прибытия.

В остальном 22 и 23 сентября 1941 г. оперативная команда 5 казнила в Умани 1412 евреев.

Об участии вермахта в эксцессах против евреев была информирована группа армий Юг.

21 и 22 сентября СД провела облаву на евреев. Чтобы предотвратить перегибы и грабежи, ведомство 21 сентября разослало по всему городу патрули, а 22 сентября в определённые места назначило часовых, чтобы не допустить беспорядки и прочие инциденты. Отдельные военнослужащие люфтваффе и Организации Тодт попытались принять участие в еврейской акции, однако назначенная полевая жандармерия ортскомендатуры и прочие патрули этому воспрепятствовали, чтобы уберечь вермахт от политических акций, которые должна проводить исключительно СД.

[...] Это произошло, когда я с частями роты находился в Переяславе. За день до нашего убытия из Переяслава, а именно 4 октября 1941 г., я в первой или второй половине дня увидел, как украинская милиция и члены СД загоняют во двор церкви евреев разного возраста и пола. При этом их били палками. Украинская милиция была в какой-то странной форме, бросались в глаза красные офицерские погоны. Я видел примерно 200 евреев. Я вернулся на место расквартирования и разговаривал с моими товарищами об этом деле. Все, кто там был, были в ужасе, даже нацисты. Было ясно, что эти люди будут убиты. Для всех военнослужащих вермахта и войск СС имелся приказ не присутствовать на казнях. Мы обсуждали вопрос, нет ли возможности добиться исключения. Затем пришёл один из моих товарищей, чьё имя я уже сказать не могу, и заявил, что ему в виде исключения было разрешено, чтобы мы могли увидеть казнь, но с полным запретом фотографировать. Мы пошли к кладбищу. Было уже под вечер. Погода была холодной. Мы пришли на место, которое было оцеплено. Там в лёссе была выкопана яма. Она была примерно 2 метра шириной, 8 метров длиной и 1, 2 метра глубиной. По обеим длинным сторонам ямы была выброшена земля в виде небольшой насыпи. Мы стояли на этой насыпи и притом слева от ямы, если идти к яме. За нами стоял руководитель команды. У него была коренастая фигура, на нём было, насколько я помню, кожаное пальто. Возможно, он был в очках. Рядом с ним стояли ещё несколько членов СД. К тому времени, когда мы пришли, в яме лежали примерно 50 голых трупов: женщины, старые мужчины и дети. Кроме того, на противоположной стороне, несколько смещёнными к яме, стояли, возможно, 100 евреев, которые ещё были одеты и как раз раздевались. Их подгоняла украинская милиция. У торца ямы стояли 2 украинских милиционера, отводивших полностью раздетых жертв к 2 «зелёным» полицейским, стоявшим в яме. Эти два жандарма буквально стояли в крови. Бросалось в глаза, что у них были покрасневшие лица, и они были явно пьяными. Один из них имел богатырское телосложение. Жертвы, доставленные в яму, должны были стать на колени или в полный рост перед этими жандармами. Затем жандармы производили выстрел из автомата и притом в затылок, так что жертвы падали вперёд между уже лежащими перед ними трупами. Это была сатанинская картина. Особо жестокое зрелище до сих пор остаётся в моей памяти. Молодая голая женщина держала на руках ребёнка. Богатырского сложения жандарм вырвал его из рук женщины и бросил на кучу трупов. Затем он дал очередь из автомата. После этого женщина без сопротивления легла на ребёнка, из головки которого струилась кровь, и приняла смерть. Женщины и дети, вынужденные все это видеть, кричали, в то время как старые мужчины с большим спокойствием воспринимали свою судьбу. Один из них пытался бежать, но был схвачен украинской милицией и доставлен к яме. Мои товарищи и я были на этом месте примерно 10 минут. Мы ушли с чувством, что были свидетелями ужасного преступления. Мы были настолько потрясены, что с трудом могли об этом говорить и с помощью шнапса пытались вытеснить пережитое [...]

Осенью 1941 г., возможно, это было в октябре, наше подразделение было переведено в Фастов. В Фастове находился транзитный лагерь. Также здесь мы были назначены для охраны военнопленных.

Однажды, точную дату я уже указать не могу, я увидел, как украинская милиция группами приводит еврейских мужчин, женщин и детей. Они были помещены или набиты битком в погребах для боеприпасов. Эта акция началась утром и продолжалась до вечера. Тем временем несколько евреев, которые уже были арестованы, за погребами для боеприпасов должны были выкопать две ямы. Они были примерно 8 м длиной и 2 м шириной. Глубину ям я указать не могу. Украинская милиция надзирала за евреями при копке ям. Хочу ещё заметить, что евреи при сгоне были разделены на две группы - мужчины, а также женщины и дети. Мужчины были отведены в один погреб для боеприпасов, в то время как женщины и дети были помещены в другой.

Вечером в Фастов прибыли члены СД. После прибытия членов СД мне, а также трём другим членам 1-й роты было сообщено, что евреи должны быть расстреляны. У нас было задание произвести внешнее оцепление во время этой казни. Это сообщение сделал командир взвода лейтенант Вальтер (Walter) или командир роты капитан Венцельбургер (Wenzelburger)...

После того как мы произвели внешнее оцепление, началась казнь. По моему мнению, сначала были расстреляны мужчины. С промежутками в 3-4 метра их выпускали из погреба для боеприпасов, и они должны были идти на место казни. Здесь по 4-5 человек должны были становиться на колени на краю ямы и притом лицом к яме. Затем сзади к жертвам подходили стрелки (столько, сколько осуждённых стояло на коленях на краю ямы) и расстреливали их из пистолета выстрелом в затылок. Одновременно они ногой толкали жертву в яму. Когда другие евреи увидели и услышали, как расстреливают их соотечественников, они побежали к яме и добровольно стали на колени, чтобы, по моему мнению, всё быстрее закончилось. Вследствие этого у ямы скопилось евреев больше, чем имелось стрелков. Поэтому жертв выпускали только поодиночке. После того как были расстреляны мужчины, были расстреляны женщины и дети. Это происходило вышеописанным способом. Матери могли держать своих младенцев или малышей на руке. В таком случае стрелки с пистолетами в каждой руке расстреливали одновременно мать с её ребёнком. С ним поступали точно так же, как с мужчинами. Вся казнь продолжалась примерно полчаса. Количество жертв, по моей оценке, составляло примерно 150-180 человек...

Евреи вели себя спокойно. По моему мнению, они смирились со своей судьбой. Особые инциденты места не имели... Трупы, вероятно, были засыпаны хлорной известью, так как позднее я видел на краю ямы её остатки...

Вся экзекуционная команда находилась под воздействием алкоголя. Я видел, как они перед этим пили шнапс. Вследствие этого члены СД так же поступали и во время казни.

Евреи были полностью одеты, когда их расстреливали.

После казни я увидел в погребе для боеприпасов, что там на столе лежат украшения, ценные вещи, деньги и фотографии. Эти предметы жертвы должны были сдать перед казнью. Это моё предположение. Один член СД предложил нам, что мы спокойно можем что-нибудь взять. Но я и мои товарищи, находившиеся в этот момент в погребе, от этого решительно отказались.

Дополнительно я хотел бы ещё заметить, что спустя несколько дней мне и двум другим членам 1-й роты были переданы 15 евреев. Мы получили задание доставить их в Житомир и там передать СД. Приказ, по моему мнению, нам отдал наш командир роты капитан Венцельбургер. Кто арестовал евреев, мне не известно, возможно, украинская милиция. Поездом, это был открытый товарный вагон, евреи были доставлены в Житомир. Но там СД уже больше не было, так что мы должны были ехать дальше в Бердичев, где в это время находилась СД. Там мы евреев сдали и вернулись в наше подразделение.

Ещё я хочу дополнить, что члены СД, которые произвели казнь в Фастове, дислоцировались, вероятно, в Житомире.

...8 октября 1941 г. с 4-х часов утра начинается второй погром. Жандармерия для того, чтобы не рвать свою глотку, решила взять с собой украинскую полицию, а также желающих участвовать в погроме. Ещё темно было на дворе, как в наш дом с выстрелами, стуком и визгом ворвались трое. Мы решили, что идут грабить. Не успели ещё засветить лампу и встать с постели, как в дом зашли трое. Двое из них были... обыкновенные немецкие варвары-эсэсовцы, третий гражданский, с палкой в руках бил окна и двери, только кричал: «Давай, давай». По-видимому, это был украинец и даже не полицай, что давать ему, мы не знали, и расспрашивать его было невозможно. Нас было в доме 34 человека взято вместе с детьми. Дети начали плакать и перепугались, а мы все растерялись, не зная, что происходит. Наконец гражданский, который шёл с палкой, крикнул: «Всем выходить!». Не понимая, что происходит, все стали выходить на улицу. За нами вышли два бандита с ружьями в руках и указали дорогу, по какой нам идти... Через десять минут эту маленькую группку людей пригнали на базарную площадь, где со всех сторон была усиленная охрана, и с каждой минутой людей становилось больше. В семь часов утра на базарной площади насчитывали больше 10 тысяч евреев, тут же стояли пять грузовых машин, на которые бросали маленьких детей и стариков, всех остальных гнали пешком...

Отправляя женщин, вырывали детей из рук родителей, а стариков били палками, прикладами. Бандиты заставляли остальных евреев идти в направлении тюрьмы. В тюрьме этих людей не долго держали, их раздевали, забирали деньги и всякие ценности, а потом гнали всех за город. Людей, потерявших сознание и силы идти дальше, убивали на месте, все остальные шли к яме. Инвалидов бросали со второго этажа на машины, так же были вывезены все детские дома и больные из больниц. Пока этих людей пригнали к яме, весь город был завален трупами людей, убитых палками, и тех, которые пытались уйти. Евреи увидели тут три глубокие ямы и лишь теперь поверили, что их привели на расстрел...

Они подходят по пять человек, становятся над ямой и получают свою пулю. На дне ямы лежали живые евреи - старики, калеки, для них жалели пуль, на них падали убитые и раненые евреи, и благодаря этому старики и калеки задохнулись. евреев становилось всё меньше, они по пять подходили и их стреляли, но каждый из этой толпы старался стать задним, чтобы прожить ещё несколько минут, другие не могли переживать это всё и бежали прежде, чем подходила их очередь. Тут же стояли немцы, смеясь, фотографировали эту картину...

Полиция два дня подряд искала [евреев], рылась, где возможно и невозможно было. Полицай Поломарчук вывел с погреба одного старика еврея, который лежал целый день, старик испуганно и жалостно просился у Поломарчука отпустить его, полицай требовал у старика тысячу рублей, старик дал ему, он оставил его и сейчас же нашёл своего товарища, полицая, указал ему, где находится старик, чтобы забрать его. Товарищ Поломарчука решил, что возиться нечего со стариком, но просил ещё денег. У старика больше денег не было. Полицай убил его тут же и ушёл к соседям искать добычи.

...Украинские мальчишки, девчонки и взрослые таскали мешками всевозможные вещи с квартир евреев. Во всех домах окна и двери были выбиты, квартиры пустые. Люди выносили кастрюли, всякую посуду и прочее...

Утром 9 октября ещё ходят полицаи, ищут евреев, но никто не предполагал, что евреев, которых найдут девятого, не убьют. И, действительно, всех найденных на второй день погрома не убивали (их насчиталось 800 человек). И перед вечером 9 октября их отпускают, приказывают занять дома по указанию полиции, всем объявляют прийти десятого на работу...

...Первым в этот лагерь был приведён еврей Френкель, охранял его [полицейский] Гроф, но пробыл в лагере несколько дней, был из лагеря уведён в неизвестном направлении. После этого я слыхал разговоры, что труп Френкеля был обнаружен в канаве по направлению пруда. После этого в концлагерь поступила вторая партия евреев, Сапожников, Фенстер-старик, три женщины еврейской национальности, два мальчика лет по 7 и одна девочка лет 17, которых охранял полицейский Гроф и Рожнятовский, зверски обращались с данными лицами, не давая передать хлеба. Пробыв в концлагере дней 8, были отправлены в неизвестном направлении полицейским Гроф и Рожнятовским... В третью партию были доставлены в концлагерь в этом же 1941 г. два мужчины еврейской национальности, одна женщина и одна старуха еврейской национальности, которых также охраняли в лагере Гроф и Рожнятовский, также относились к ним по-зверски, морили голодом. В этом лагере старушка еврейской национальности умерла от голода, куда дели двух мужчин также для меня не известно, а женщину освободили^{79}.

...Приблизительно в конце октября или начале ноября 1941 г. я совместно с полицейским Рожнатовским должен был конвоировать 8 человек советских граждан еврейской национальности, которые были задержаны полицией и содержались в Ворзеле в здании дома отдыха ЦК Союза связи, до с. Гуровщина, расположенного от Ворзеля в 15-17 км... до места мы с Рожнатовским пленных не доставили, а дорогой в лесу на расстоянии 10-12 км расстреляли. Из убитых по фамилии я знаю только Сапожникова и Фенстера, это были люди преклонного возраста. Ещё 2 мальчика в возрасте по 12-13 лет, 3 женщины средних лет и одна девушка 17-18 лет. Когда мы дошли до высокого леса, Рожнатовский завёл 7 человек в сторону от дороги на поляну, а старика Фенстер оставил около дороги. Придя на поляну, выпили мы с Рожнатовским для смелости ½ литра спирта. Рожнатовский построил всех в одну шеренгу и несколько раз выстрелил в них, а вслед за ним и я перестрелял тех, которые оставались живыми, а сколько, я сейчас не помню, оставили их на месте расстрела и ушли домой в Ворзель. Когда я вместе с Рожнатовским возвращался с места расстрела на дорогу, у дороги стоял оставленный нами Фенстер, которого по приказанию Рожнатовского я отвёл в сторону и сам лично его расстрелял... Дорогой Рожнатовский отставал от нас с девушкой-еврейкой, он её пытался изнасиловать, а когда это не удалось, произвёл 2-3 выстрела...

Ещё в сентябре 1941 г. в лесу близ посёлка два немца, Гроф с ещё одним полицейским расстреляли трёх человек - еврейку Пекарь с сыном и одного партизана^{81}. Согласно показаниям свидетеля Сергея Третяк, тогда вместе с Пекарь были расстреляны Френкель и семья Маломут (муж, жена и дочь), всего 6 человек^{82}.

...Во второй половине декабря 1941 г. районный сельхозкомендант Ставище Бригинг пригласил меня в комендатуру, где был один гестаповец. Тот мне сказал, что завтра будем расстреливать всех евреев, которых нужно собрать и приготовить для них яму. Я тогда пошёл на квартиру к [начальнику полиции] Исаевичу и сказал об этом. Исаевич вместе с Свиридивским послали полицейских по сёлам, и на следующий день всё еврейское население было доставлено в с. Ставище в сопровождении полицейских и старост с. Острая Могила, Янишевка, Кривец и Богатырка. Учёт еврейского населения был в райуправе и в полиции, и чтобы не пропустить неучтённых евреев, списки сверялись в райуправе ещё до первого расстрела партии мужчин. Во втором расстреле, в декабре 1941 г., были уничтожены оставшиеся мужчины, женщины и дети - всего около 100 человек...

...Я, Навальницкий, Куликовский и другие полицейские производили арест евреев по селу Ставище. Всего было арестовано и доставлено в райполицию более 60 человек... Когда все были собраны, то я, Навальницкий и другие полицейские конвоировали арестованных в лес Ревеха к месту расстрела. Там было около 6 немцев. Как только мы ссадили с повозок всех стариков, женщин и детей, немцы стали брать по 4 человека, отводить к выкопанной яме и расстреливать их, а весь полицейский состав... охранял евреев, чтобы они не разбежались... после расстрела с убитых стали снимать всё хорошее: пальто, сапоги, блузки, платки и т. д., и я на повозке всё это привёз на склад полиции.

Для взятия еврейского населения на учёт поступило распоряжение полиции ещё в 1941 г. от комендатуры. С получением этого распоряжения через старост было взято всё еврейское население на учёт. По Барышевке было учтено до 90 человек евреев. На всех квартирах русских и украинцев был поставлен крест на дверях, а на еврейских квартирах не было ничего. Лицам еврейской национальности нашивались жёлтые лоскуты материи на грудях и на спине. За невыполнение этого правила лица еврейской национальности, появившиеся на улице без жёлтой метки, подлежали расстрелу. Всё еврейское население было выселено в один квартал и даже по несколько семей в одну квартиру.

...Перед тем как расстрелять, мы неоднократно собирали евреев, заставляли их копать могилы, а после этого заставляли засыпать эти могилы руками и снова отпускали домой. Примерно в декабре 1941 г., числа не помню, мне поступило распоряжение от коменданта, кажется, по фамилии Баунер, собрать всё еврейское население у здания полиции. Получив такое распоряжение, я с помощью полицейских собрал евреев... После этого комендант приказал закрыть их в одном доме, что я и сделал. Затем я дал распоряжение выделить десять человек военнопленных и выкопать могилу для собранных евреев. Могила была выкопана на окраине с. Барышевка возле конезавода примерно в 14 часов. После того как была готова могила, я выделил наряд полиции для сопровождения собранных евреев на расстрел... с ними также был переводчик Енци Адольф, в составе наряда было человек сорок немцев. Расстрел производили в часа два дня, расстреливали немцы...

...Когда яма была готова, под конвоем привели около 100 советских граждан. Первыми в яму бросали детей (живыми), потом перед ямой ставили на колени женщин и убивали, мужчин тоже ставили на колени, сначала их били по голове железными лопатами, а потом расстреливали. Ещё живых достреливали из автоматов...^{105}

Расстреливать пошли Галькевич, Слесаренко, Чумак, Адольф [Енци] и комендант Вольф. Вывели их из камеры, повели где-то в поле и расстреляли. Одежду забрали Галькевич, Слесаренко, Чумак и Адольф. Вещами из квартиры поделились [старший следователь полиции] Нестеренко И. В. и староста с. Скопец, который их предал. [Староста] В квартиру этих расстрелянных евреек перешёл жить переводчик^{106}.

Для выявления скрывающихся лиц еврейской национальности жандармерия через полицию организовала так называемые ловушки, т.е. по городу было объявлено, что впредь евреям разрешается проживать свободно, но в определённых домах. Для этого было отведено пять домов. Всех евреев, поверивших этому и поселившихся в указанные дома, я брал на особый учёт, была заведена специальная папка дел, озаглавленная «жиды». Когда перепись была завершена, всех евреев арестовали и расстреляли. Это было примерно в январе или феврале 1942 г. Всего было уничтожено примерно 50 человек^{108}.

В ноябре-декабре 1941 г. и январе 1942 г. дополнительно было арестовано из числа еврейского населения до 350 человек, 5 работников НКВД... пять лётчиков были привезены Каневской полицией, 9 красноармейцев и командиров были также арестованы полицией других волостей, но впоследствии были расстреляны в Кущиевском яру жандармерией и моими полицейскими. В феврале месяце было привезено с других волостей из числа еврейского населения до 70 человек и по моей волости было арестовано 14 цыган, которые в тот же период были расстреляны также жандармерией и моими полицейскими.

Повешение евреев заслуживает здесь пока только лишь простого краткого сообщения. Они получают то, что заслужили - никакого сочувствия для этих пособников расы, которая только плохое принесла всему человечеству. Здесь они помечены круглым куском жёлтой материи, который нашит им на грудь и левое плечо, то есть спереди и сзади. Все должны видеть этих, пользующихся дурной репутацией, головорезов, которые морили голодом все человечество. 22-го [февраля] немецкие органы повесили ночью двух из них и двух других расстреляли; они были подстрекателями.

Близ колхозного двора у дороги была подготовлена траншея метров пятьдесят длиной. Местному населению, которое здесь работало, пояснили, что здесь будут учения, стрельба по движущимся мишеням. С противоположной стороны расчистили посадку, установили два станковых пулемёта «Максим», пристрелялись. Когда обоз с евреями приблизился к колхозной усадьбе, повозки свернули во двор. Людей выстроили на шоссе в колонну и повели, ничего не объясняя. Через пятьдесят метров они увидели траншею. Началась паника. Ударили пулемёты. Каждая пятая пуля была разрывной. Стали разбегаться кто куда, но впереди их встречали автоматчики. Бросились под гору, только туда был свободный путь... Но и там доставали пулемёты.

Немцы окружили местечко, и в шесть часов утра началась облава. Там не только одни немцы были. Им помогали румыны, мадьяры, местные украинские полицаи, среди которых было несколько наших бывших сельских комсомольцев. Все свою кровавую руку приложили [...] Всех евреев сгоняли на базарную площадь, заставляли выносить из домов даже парализованных стариков, находившихся при смерти. Матери несли на руках маленьких детей, а дети кричали спросонья [...] А потом начали вызывать по списку евреев, как потом оказалось, сплошь одних специалистов-ремесленников: кузнецов, шорников, «колесников», слесарей. Прозвучало и моё имя, я вышел из толпы, и полицаи, ударами прикладов, погнали меня в сторону, к группе уже отобранных. Я думал, что это пришла моя смерть. Нас загнали в помещение старого клуба и закрыли в нем. А всех остальных, оставшихся на площади, погнали в большой яр на окраине Монастырищей. За ночь местные вырыли в яру большую новую яму, длиной метров шестьдесят. К ней подводили евреев, и «хохлы» с немцами расстреливали обречённых [...] Молодые ребята пробовали бежать, но их расстреливали на ходу [...] Только из нашего местечка в тот день было убито почти тысяча человек [...]»^{132}.

117-й шуцманшафтбатальон 13 мая 1942 г. был назначен для проведения крупной еврейской акции в Шполе. 13-17 мая 1942 г. солдаты шуцманшафтбатальона охраняли евреев. С 14 до 17 мая 1942 г. 117-го шуцманшафтбатальона по согласованию с гебитскомиссаром в Звенигородке охранял и производил очистку бывших еврейских домов.

По распоряжению немецких оккупационных властей примерно в середине июля 1942 г. все население еврейской национальности, проживавшее в г. Тараща и сёлах Таращанского р-на, было арестовано и согнано в помещение, где в настоящее время находится детсад. Аресты производили полиция и жандармерия 116 жандармского батальона, находившегося в г. Белая Церковь.

На вторые сутки после того как все евреи были согнаны в указанное мною помещение, приехала машина с Белой Церкви с гестаповцами. Помнится мне, что в один из дней (в середине июня 1942 г.) в послеобеденное время всех нас, полицейских, собрал ответственный дежурный. Начальник Таращанской райполиции Головченко Леонид... проинструктировал нас, акцентировав внимание на том, чтобы все полицейские добросовестно несли службу, так как предстоит ответственное дело. В чем его суть, Головченко нам на инструктаже не объявил, но через несколько часов стало понятно, что под этим «делом» подразумевался расстрел евреев. Меня и других полицейских послали патрулировать по дорогам, ведущим к тому месту, где должен был производиться расстрел евреев. Домбровского А. М. как старшего полицейского, пользующегося большим авторитетом у начальства, назначили выводить из камер и комнат, оборудованных под камеры, обречённых на расстрел евреев и конвоировать их к месту расстрела. Кроме того, Домбровский А. М. в числе нескольких других находившихся с ним полицейских проводил подготовительную работу, предшествовавшую расстрелу.

Эта работа состояла в том, что арестованные люди нееврейской национальности вырыли огромную яму за помещением, где размещалась полиция... у всех евреев, обречённых на расстрел, были отобраны личные вещи, а также все они были раздеты, и их одежда хранилась на складе полиции... Расстреливали, как рассказывали присутствовавшие при этом полицейские, гестаповцы, приехавшие из г. Белая Церковь. Всего было убито свыше 200 человек евреев.

На операцию по расстрелу евреев в с. Пятигоры осенью 1942 г. выезжала полиция из Тетиева, из Ставищ и жандармерия Тетиевского района. Всего в Пятигоры на расстрел евреев приехало около 55-60 человек полицейских и 3 немца. Из немцев были участковый вахмистр Тетиевской жандармерии Побыл, начальник Тетиевской жандармерии Гофман и участковый вахмистр Тетиевской жандармерии по имени Адольф, но фамилии его я не знаю... До выезда в Пятигоры полиция по всем сёлам собрала проживающее в этих сёлах еврейское население и на лошадях направила евреев в Пятигоры. В Тетиеве полиция арестовала 7 семей, фамилии которых я не помню.. Поехав в с. Пятигоры, Тетиевская полиция захватила с собой всех задержанных евреев. Когда мы приехали в Пятигоры, туда были привезены евреи из других сёл Тетиевского района (из Кашперовки, из Дибровки, Горошково, из Пятигоры и из Тетиева). Всего в Пятигоры было собрано 140-150 евреев разного возраста и пола. Среди них было около 80 детей разного возраста, женщины, старики. Мужчин-евреев было не более 5, так как их немцы расстреляли раньше. Всех евреев закрыли в помещение, и целый день полицейские вылавливали по сёлам оставшихся одиночных евреев.

Вечером начальник жандармерии немец Гофман и начальник полиции Куровский собрали всех полицейских и Куровский нам сказал: «Завтра рано утром будем расстреливать всех евреев, и каждый полицейский должен расстрелять лично 5 человек. Так сказал господин Гофман».

Рано утром всех евреев вывели из помещения, где они находились, окружили полицией и повели в Пятигорскую МТС, там их загнали в холодный гараж. Было очень холодно, дул морозный ветер. Метрах в 50 от гаража была старая канава. евреев стал раздевать немец Адольф, и группами по 5-8 человек их направляли из гаража к канаве. Снимали всю верхнюю одежду, платки и с некоторых снимали хорошую обувь. Грудных детей от гаража к канаве несли матери на руках. К канаве пошли немцы Гофман и Побыл. С немцами пошли добровольно расстреливать евреев полицейские: Куровский Иван, Синявский Кирилл, Фаер Иван, Бас и несколько полицейских из Ставищанской полиции, фамилии которых я не знаю. Остальные полицейские стояли и охраняли помещение гаража, где находились евреи. Группы евреев на расстрел провожали полицейские по назначению немца Адольфа. Расстрел производился из пистолетов и винтовок. Лично я был от места расстрела в метрах пятидесяти, стоял за сараем, так как не мог смотреть на расстрел. Евреи гили на расстрел молча. Только в сарае плакали дети. Когда расстреляли три группы по 5-8 человек, то на место расстрела приехал на легковой машине немец обер-лейтенант, фамилию которого я не знаю. Этот немец пошёл к месту расстрела и через некоторое время мы узнали, что обер-лейтенант запретил заставлять полицейских расстреливать насильно и разрешил это делать только тем, кто сам желает.

Среди еврейских женщин была одна гражданка Лысенко Вера, которую я знаю с 1927 г. С Лысенко Верой была в сарае её родная мать. Они были уже раздеты и ожидали своей очереди на расстрел. Я подошёл к немцу Адольфу и сказал ему, что Лысенко Веру и её мать я знаю с 1920 г., и они крещённые. Вера Лысенко - жена украинца, от которого у неё трое детей, и они ничего общего с евреями не имеют. Немец Адольф сказал, чтобы гражданка Лысенко Вера отошла в сторону, обещая потом разобраться. Вместе с Верой отошла в сторону её мать, но немец Адольф вернул мать обратно. Лысенко Вера стала просить свою мать пойти в общую группу евреев, назначенных к расстрелу, заявив: «Иди мама, а то через тебя расстреляют и меня, а у меня дети». Мать Веры Лысенко вернулась и была расстреляна. О том, что они крещённые заявили ещё две девушки из Пятигор и их тоже отвели в сторону. Я спросил немца Адольфа, куда их отвести в полицию, на это немец мне ответил: «Да, отведи в полицию». Я взял двух девушек из Пятигор и увёл их в полицию и на территорию МТС к месту расстрела больше не возвращался.

...Имеет документы, что она украинка, а дети полу жиденята, однако она очень похожа на жидовку... Гр.[ажданка] Рушиянс Мария в с. Гавриловка является очень опасным человеком, который угрожает отдельным лицам и селу, о чём к сему прилагаем отношение Гавриловской сельуправы и гр. Кравченко Я. Мы поддерживаем требование населения, как это нам заявляют, и просим обратиться с этим делом к гебитскомиссару г. Иванков, чтобы дал своё решение отправить её из нашего района с детьми по назначению гебитскомиссара^{145}.

Среди казнённых зондеркомандой 4а во второй половине октября 1941 г. наряду с относительно небольшим числом политических функционеров, активных коммунистов, саботажников и т. д., имеются, в первую очередь, евреи и большую часть из них составляют евреи-военнопленные, переданные вермахтом. По просьбе коменданта лагеря военнопленных в Борисполе, взвод зондеркоманды 4а расстрелял 14 октября 1941 г. 752 и 18 октября 1941 г. 357 евреев-военнопленных, среди них несколько комиссаров и 78 раненых евреев, переданных лагерным врачом. Одновременно этот же взвод казнил 24 партизан и коммунистов, арестованных ортскомендантом в Борисполе. В связи с этим следует заметить, что беспрепятственное осуществление акций в Борисполе в первую очередь объясняется энергичной поддержкой со стороны местных ведомств вермахта.

Во время пребывания команды в Кировограде будто бы, согласно обвинению, обвиняемый [фюрер зондеркомманды 4b штурмбанфюрер СС] Херрман приказал осуществить минимум 5 расстрелов, а обвиняемый [«шписс» - старшина команды] Хупп выделял необходимых для этого членов команды (пункты 3-7 обвинения); при этом будто бы в случаях 3-5 в овраге за городом в совокупности было убито минимум 180 евреев, коммунистов и политкомиссаров Красной Армии, в то время как в случае 6 в противотанковом рву были расстреляны 30-40 евреев и коммунистов и в случае 7 в заранее вырытой яме - 10-12 человек [...]

Суд присяжных установил следующее: после того как команда прибыла в город, она расквартировалась в здании школы. Часть помещения служила квартирой, другая часть - временной тюрьмой. С помощью местной милиции и дружески настроенных жителей стали производиться аресты оставшихся в городе евреев, коммунистических функционеров, активных членов партии и прочих «потенциальных противников» национал-социалистского режима [...] Однажды минимум на одном грузовике самое меньшее 20 евреев, в том числе старики, а также родители с детьми, под охраной членов команды были отвезены из тюрьмы в одно место в окрестностях города, где находилось углубление в земле в форме большой щели [...] Грузовик остановился на некотором удалении от щели. Жертвы должны были слезть и затем поодиночке, один за другим, отводились на край щели. Там они становились лицом к щели, члены команды убивали их выстрелом в затылок и затем сталкивали в щель. После окончания акции щель была или взорвана ручными гранатами или засыпана землёй [...] Вскоре после этого там же произошёл новый расстрел. Жертвами вновь были минимум 20 еврейских жителей города, среди них вновь старики и родители с детьми [...] Была ли у щели третья казнь, в ходе судебного разбирательства точно установлено не было. Новая акция по убийству касалась группы минимум в 20 мужчин - местных жителей. Они в грузовике были отвезены из тюрьмы в находившийся за городом бывший противотанковый ров и там расстреляны членами команды под руководством [оберштурмфюрера СС] Буссингера [...] Во время по меньшей мере ещё одной казни[...] была расстреляна группа в составе минимум 10 местных жителей, среди которых находились по крайней мере 2 женщины [...] Руководителем экзекуционной команды был обвиняемый Эберт. Близ бывшего противотанкового рва или собственно для этой цели заранее вырытой яме жертвы должны были покинуть грузовик и бывшим обвиняемым Вальтер и несколькими другими членами команды поодиночке отводились на край рва или ямы. Там они должны в соответствии с постоянной практикой команды стать лицом ко рву или яме, получали пулю в затылок и падали вглубь. Обе последние жертвы были две женщины. Обвиняемый Эберт и бывший обвиняемый Вальтер взяли их на месте стоянки грузовика и повели на место казни. Там обвиняемый Эберт выстрелил из служебного пистолета в затылок приведённой им женщины и ударил её одновременно ногой в зад, так что она кубарем полетела в ров или яму. Бывший обвиняемый Вальтер оказался не готовым убить «свою» жертву и заявил: «Я не могу». Тогда обвиняемый Эберт оттолкнул его и сам застрелил и эту женщину. После окончания акции обвиняемый Эберт стал упрекать бывшего обвиняемого Вальтера за его поведение и, намекая на факт, что он был носителем золотого значка НСДАП, обругал его словами: «Я считал тебя прекрасным наци, а ты оказался трусливой свиньёй!» [...]

В Кировограде во время пребывания там обвиняемого зондеркоманда убила примерно 800 человек. Однажды он был назначен для расстрела советских граждан. Количество расстрелянных в этот день советских граждан составило примерно 130, среди них находились примерно 30 женщин. Обвиняемый лично убил выстрелом в затылок 30 мужчин. Среди расстрелянных было несколько кандидатов КПСС(б). Расстрел производился в противотанковом рву за городом. Этот противотанковый ров служил местом расстрела в течение всего времени пребывания команды в Кировограде [...]

В Кировограде стало известно, что евреи у действующих там чиновников по регистрации попытались добыть документы с фальшивой национальностью. Нескольким евреям даже удалось с помощью фальшивых документов занять различные административные должности, где они в смысле уже ранее искусной протекционистской экономики занимались этим «перекрещиванием». Украинское население из страха перед местью евреев часто не решалось доносить. По случаям такого рода нами предпринимались самые строжайшие меры.

Трудности возникли и вследствие того, что евреи часто являются единственными специалистами в определённых профессиях. Так, единственными шорниками и единственными способными работать портными в Ново-Украинке являются евреи. В других населённых пунктах к столярным и слесарным работам могли быть привлечены также только евреи. Этот недостаток специалистов во многом обусловлен безудержной принудительной эвакуацией Советами способных украинцев. Чтобы не поставить под угрозу восстановление или сразу ставшие необходимыми ремонтные работы у проходящих подразделений, выявилось необходимым особенно старых еврейских специалистов временно не подвергать казни.

Штаб группы в Ново-Украинке и окрестностях провёл несколько акций по захвату функционеров, террористов и бродяжничающих евреев. Между прочим, была задержана группа евреев, которые везли на повозке награбленное имущество. Евреи были расстреляны, а товары распределены среди населения. В Злынке во время ночной акции были выслежены и прикончены 2 руководящих коммуниста. По доносам и в ходе контроля дорог во время служебных поездок были расстреляны несколько евреев и большевистских агентов.

...Штаб группы в последние дни сумел ликвидировать 4 политических функционера и агента НКВД, 6 асоциальных элементов (цыгане) и 55 евреев...

В г. Ново-Украинка в настоящее время находится ещё только 82 еврея (мужчины, женщины и дети). Имущие евреи бежали вместе с Советами. Оставшиеся евреи ежедневно привлекаются к работам. За урегулирование также в этом отношении взялась команда полиции безопасности.

[...] Вероятно, это было в сентябре 1941 г., когда вновь однажды оберштурмфюрер Бройн [Breun] должен был установить, кто из радистов свободен от службы. Я был единственным в этот день, кто был свободен от службы. Мои товарищи Ауэрбёк и Брандль, которые также были радистами, остались. Затем я должен был явиться к «шписсу» Бидерману. Там уже была определена вся команда, которая должна была отправиться на операцию. «Шписс» Бидерман не сказал, что речь идёт о казни. Возможно, он сам это не знал, но он говорил только об операции. Построившаяся команда численностью около 20 человек поехала на машине для рядового состава, так называемой полицейской машине, на место казни. Оно находилось примерно в часе езды от Ново-Украинки, возможно, в западном направлении. С нами в машине для рядового состава также поехали несколько офицеров. Я не могу сказать, кто это был. Возможно, дополнительно поехала легковая машина с офицерами, так как на последующем расстреле присутствовал украинский профессор. Я уточняю: этот украинский профессор был не на месте казни, а только на месте сбора евреев, в спортзале. О каком населённом пункте шла речь, я уже при всем желании сказать уже не могу. Это была небольшая деревня. Во всяком случае, все евреи, и притом мужчины, женщины и дети, были в спортзале. Оттуда они были нашей командой препровождены за населённый пункт в овраг. Я сам был назначен в оцепление и находился в нём с другими товарищами. Что касается количества евреев, то я должен сказать, что их могло быть около 100. Расстрел на месте казни я не видел, а только слышал выстрелы. Мимо моей позиции, насколько я помню, евреев вели группами примерно по 10 человек. С этого места до ямы было ещё метров 10. Оттуда другие товарищи их отводили к яме. Я только непродолжительное время видел стрелков в яме. Они стояли не в яме, а у ямы. В саму яму нельзя было посмотреть. Речь шла о 3 членах штаба группы, которые фигурировали качестве стрелков. Двух я уже не помню. Мне только ещё известно, что среди стрелков был некий гауптшарфюрер Кёльдорфер или Кельдорфер [...] Вероятно, яма или овраг после окончания расстрела были засыпаны украинской милицией. Я это не видел, но я так считаю [...]

Я очень хорошо помню акцию по расстрелу евреев, в ходе которой у ямы стреляли только офицеры СС, а я и ещё один шофёр должны были производить добивание.

...Это было под вечер, когда я от оберштурмфюрера СС Бройна получил приказ выехать в качестве шофёра на операцию. Я должен был вести PKW [Personenkraftwagen - легковая машина]. В моей PKW сидели штурмбаннфюрер СС д-р Хоффман, оберштурмфюрер Бройн и неизвестный мне офицер СС из другого подразделения. Мы ехали на двух или трёх PKW. В другой PKW сидел оберштурмфюрер СС д-р Кригер. Я полагаю, он сам вёл свою PKW; был ли это легковой вездеход, я уже не помню. Одну PKW вёл шофёр СС из неизвестного мне подразделения. Я это точно помню, так как он позднее должен был вместе со мной производить добивание. Насколько я помню, поехали 8 офицеров СС, а именно 4 офицера СС из штаба EG C-Хоффман, Кригер, Эрнст и Бройн и 4 офицера СС из неизвестного мне подразделения, вероятно, как гости. Мы ехали примерно полчаса из Ново-Украинки до одного небольшого населённого пункта. Здесь я увидел, как полицейские нашего штаба и эсэсовцы нашего штаба... вместе с местной милицией выгоняют евреев (мужчин, женщин и детей) из их домов на улицу. Евреи были построены в колонну и угнаны из населённого пункта. Примерно в 1000 метрах от населённого пункта на открытой местности была яма. Насколько я помню, это была песчаная яма, которая была только расширена. Я с незнакомым шофёром остался стоять на дороге у наших машин. Отсюда мы могли видеть, как евреи (мужчины, женщины и дети) были пригнаны к яме. Стреляли только вышеназванные офицеры. После того как прозвучали первые выстрелы, штурмбаннфюрер Хоффман нас обоих шофёров позвал к яме. Офицеры СС стреляли так плохо, что жертвы не были мертвы и ещё живыми лежали в яме. Штурмбаннфюрер Хоффман ругал своих офицеров СС за плохую стрельбу. Мы получили приказ забраться в яму и из наших пистолетов произвести добивание. Затем мы, шофёры, каждый раз после того как офицеры СС расстреливали группу жертв и они падали в яму, забирались в яму и добивали ещё живые жертвы. Когда яма была наполнена, мы оба производили добивание с края ямы.

...В ходе этой акции, насколько я помню, офицерами СС были расстреляны более 100 евреев - мужчин, женщин и детей...

Я участвовал в ещё одной акции по расстрелу евреев, в ходе которой были расстреляны несколько сот еврейских мужчин, женщин и детей. Также на эту акцию я получил приказ оберштурмфюрера СС Бройна, который как командир радиовзвода был моим непосредственным начальником, явиться для операции к «шписсу» полиции. Со мной Бройн также отправил механика Кибаха.

Мы выехали из Ново-Украинки со всеми имеющимися у штаба группы силами на одном MLKW полиции, на «Flitzer»^{13} полиции, на 4 PKW и одном мотоцикле. Мотоцикл вёл некий Молтон [правильно: унтерштурмфюрер СС Виктор Войтон]...

Я припоминаю, что мы приехали в один населённый пункт, в котором в одном большом зале были собраны еврейские мужчины, женщины и дети. Наши машины поехали сразу на место казни, где уже была приготовлена яма. Место казни находилось примерно в 0,5-1 км от населённого пункта. Вскоре были приведены жертвы. «Шписс» здесь, на месте казни, как и в других случаях, назначил стрелков и охрану. Также я был назначен стрелком.

Я ещё точно помню, что здесь у ямы приказ стрелять давал оберштурмфюрер СС д-р Кригер. Д-р Хоффман осуществлял общий контроль. Спустя короткое время стрелки были сменены, перешли к охране, но позднее вновь должны были стрелять.

Во время этого расстрела на месте казни был выдан шнапс, чтобы люди были в нужном настроении. Жертвы, как правило, должны были становиться у ямы лицом к яме. Затем сзади их убивали выстрелом в затылок...

После возвращения на место расквартирования также здесь всем была выдана порция шнапса...

3/. В августе-сентябре 1941 г. штаб оперативной группы С находился в Ново-Украинке. Здесь в яме за городом под руководством обвиняемого д-ра Кригера были расстреляны около 100 еврейских мужчин, женщин и детей. Обвиняемый Кёльдорфер был стрелком. Жертвы сначала были согнаны в одно здание, охраняемое украинской милицией. Перед тем как евреев выгнали из зала, они должны были сдать все ценности. У здания они были построены в колонну, группами под охраной направлялись на место казни на окраине города. На месте казни обвиняемый д-р Кригер отдавал приказы экзекуционной команде, т.е. стрелкам и охране. Жертвы убивали небольшими группами с близкого расстояния. Обвиняемый Кёльдорфер выделялся тем, что он из своего автомата стрелял длинными очередями, что не приводило к немедленной смерти жертв, и не обращал внимания на протесты других членов команды.

4/. В августе или сентябре 1941 г. фельдъегери вермахта задержали телеги с бродяжничающими евреями или цыганами и доставили их к ведомству айнзатцгруппы С. Речь шла о 20-30 евреях - мужчинах, женщинах, детях. Эти жертвы однажды были погружены на машину и с командой отвезены за город. Здесь на открытой местности было оцеплено одно место, где под руководством обвиняемого д-ра Кригера жертвы расстреливались у ямы одновременно группами в 4-6 человек. Во время казни возник ещё спор между обвиняемым д-ром Кригером и свидетелем Видерманом, который спросил этого обвиняемого, почему люди расстреливаются без письменного приговора.

Осенью 1941 г. я находился на смене дежурным в тюрьме. Ко мне в тюрьму поступило 25 человек еврейского населения, среди которых были женщины, мужчины, старики и подростки - мальчики лет до 15. На второй день утром я сдал дежурство Крамаренко - дежурному по тюрьме, и мне сообщили из полиции, чтобы никуда не отлучался в виду того, что будут из тюрьмы забирать еврейских граждан. Меня предупредили, что я буду вместе с другими полицейскими сопровождать еврейских граждан, куда, мне не сказали. Примерно часов в 11 утра подошла немецкая крытая автомашина. Крамаренко открыл камеру и стали делать посадку в автомашину. После того как была произведена посадка, машина пошла в направлении с. Мал. Помошная. Я стоял в этой же машине, вооружённый винтовкой, и кроме меня были на этой же машине инспектор полиции Дейдей, помощник начальника полиции Шестак, инспектор полиции Товмаченко и другие, а начальник полиции ехал на легковой машине с жандармами впереди, а позади шла легковая машина СС.

Доезжая до Гусарского леса, что около 15 км от г. Ново-Украинка, машина с еврейскими гражданами, на которой находился и я, остановилась примерно в 50 метрах от леса. Все начальство полиции (Кирик, Дейдей, Кривый, Ляшенко), жандармерии и СС ушли в лес, а еврейских граждан стали конвоировать в лес, куда пошло начальство полиции, жандармерии и СС. В это время я оставался около машин. После того как еврейские граждане скрылись в лесу, были слышны выстрелы по одиночке, но не автоматические. Примерно минут через тридцать начальство полиции позвало меня грузить на машину еврейские вещи, т.е. одежду. После того как я с другими полицейскими погрузил вещи, меня и других полицейских заставили зарывать яму с расстрелянными еврейскими гражданами. Я хорошо видел, что все евреи были раздеты и даже некоторые были ещё живые, т.е. стонали. Яма уже была немного прикрыта землёй. После этого мы сели на автомашины и поехали обратно в г. Ново-Украинку. Вещи евреев были сданы в кладовую полиции Крамаренко.

В период с 22 октября до 12 ноября 1941 г. обвиняемый со своим взводом находился в Александрии, небольшом городе. Там он узнал, что большинство евреев «переселены», но что в городе всё ещё находятся евреи, которые уклонились от «переселения». До него также дошёл слух, что евреи хотят отравить колодец. Поэтому он решил покончить с евреями в Александрии, тем более что из-за погодных и дорожных условий он здесь застрял, и к тому же работы было мало. Он приказал доставить всех евреев к нему в подразделение. Члены имперской трудовой службы заявили, что они готовы вырыть яму для расстрела. В Александрии были расстреляны 459 евреев.

Но если расстрелы в Звягеле и Шолохове имели до некоторой степени упорядоченные формы, то в Александрии дело дошло до наихудших эксцессов. Евреи, которые должны были пилить дрова во дворе места расквартирования, подвергались избиениям под предлогом, что они плохо работают. При этом их били также лопатами, причём особенно выделялся штурман СС Акерман. Штурмман СС Вюстхольц заставлял евреев избивать друг друга до смерти, обещая, что выжившие не будут расстреляны. И евреи действительно избивали друг друга, хотя и не до смерти. Обвиняемый лично участвовал в избиениях и плёткой бил евреек по лицу. Во время перерыва он на губной гармошке наигрывал песню «Ты сумасшедшая, моё дитя». Евреев также избивали перед расстрелом в подвале в месте расквартирования. Пара евреев должна была разбирать деревянную хату. При этом было устроено так, что хата обрушилась на них, и они были похоронены под обломками. Правда, евреи вследствие этого были только ранены, а не убиты. Расстрелы были не всегда упорядоченными, напротив, отдельные евреи, после того как они были избиты, на скорую руку были застрелены за домом. Один еврей по желанию обвиняемого был повешен. В то время как в Звягеле и Шолохове члены ремонтного взвода охотно откликнулись на призыв обвиняемого добровольно принять участие в расстрелах, так как они считали их необходимыми по политическим причинам, в Александрии большинство, прежде всего старшие возрасты, не одобряли происходившее [...]

За еврейские акции как таковые обвиняемый не подлежит наказанию. Евреи должны быть уничтожены, не жаль ни одного убитого еврея. Хотя обвиняемый и признал, что уничтожение евреев является задачей специально созданных для этого команд, его следует простить за то, что он позволил себе принять участие в уничтожении еврейства. Побудительным мотивом для обвиняемого в самом деле являлась ненависть к евреям. Правда, при этом в Александрии он увлёкся жестокостью, которая недостойна немца и офицера СС. Эти перегибы нельзя, как хочет обвиняемый, оправдать тем, что они являются только справедливым возмездием за зло, которое евреи причинили немецкому народу. Это не по-немецки, использовать при необходимом уничтожении злейшего врага нашего народа большевистские методы. Именно с ними граничат поступки обвиняемого. Обвиняемый довёл своих людей до такой степени ожесточения, что под его предводительством они вели себя как дикая орда.

В большом русском крестьянском доме имелся подвал, который территориально был отделен от жилого здания... Этот подвал для унтерштурмфюрера Тэубнера служил местом содержания евреев, которые ему как-то доставлялись. В этой связи определённую роль играл ефрейтор или обер-ефрейтор подразделения вермахта, которое находилось в населённом пункте. Этот солдат сотрудничал с Тэубнером, если было нужно арестовать евреев. В конце концов, в подвал было заключено 10-15 человек, женщин и мужчин, но в основном мужчин. Насколько я мог судить, их вообще не кормили. Однажды вечером Тэубнер приказал мне сопровождать его в подвал. Другим сопровождающим был «бургомистр» Фрич^{20} и, возможно, ещё один или два товарища. В подвал вели 10-15 ступенек. Он был очень слабо освещён, я полагаю, с помощью свечей. Тут я должен добавить, что обычно для заключённых арестное помещение не освещалось. У заключённых не было никакой возможности справить нужду в отхожем месте или где-либо ещё и, как я сказал, их не кормили. Насколько я помню, один из сопровождающих Тэубнера осветил подвал, когда вечером мы туда спустились. Попав в подвал, я увидел, что большая часть из 10-15 евреев (заключёнными их нельзя было назвать, так как обращались с ними намного хуже, чем с заключёнными) сидит на соломе. Тэубнер первым начал бушевать в подвале. Толстой палкой он без разбора бил лежащих на земле евреев. Одному старому еврею он тыкал палкой между ногами и притом в половые органы. В то время как остальные сопровождающие унтерштурмфюрера Тэубнера также участвовали в истязаниях евреев, я вёл себя пассивно. Тогда Тэубнер приказал мне также участвовать. У меня с собой не было палки, и я только нескольким евреям нанёс удары кулаком. Я не думаю, что я при этом ранил какого-то еврея, во всяком случае, не серьёзно. Это было ужасно, что разыгрывалось в подвале, и я не могу понять поведения Тэубнера [...] В последующем эти евреи... по одиночке были расстреляны... Первые евреи, которые в связи с этим были расстреляны, сначала должны были выкопать свою могилу, перед которой или в ней самой они затем были расстреляны людьми нашего взвода. Эти расстрелы были произведены примерно в 20 метрах от подвала в слегка холмистой местности. По приказу унтерштурмфюрера Тэубнера я должен был застрелить 3 или 4 евреев, ранее находившихся в подвале. Эти расстрелы я производил как можно гуманнее, запишите это. Это происходило так, что я выводил этих евреев по одиночке из подвала и по дороге к подготовленной яме, которую я велел выкопать одному Hiwi [Hilfswillige], сзади неожиданно расстреливал. Таким образом, они перед смертью не мучились. Я застрелил трёх или четырёх евреев с очень небольшого расстояния из моего пистолета. Ствол я приставлял почти к затылку и затем быстро нажимал на спусковой крючок. Мне было неприятно заставлять этих людей становиться на колени и затем их расстреливать. Само собой разумеется, застреленные мною евреи сразу умерли. Нашему Hiwi я велел три или четыре трупа отнести в яму...

Однажды во двор нашего места расквартирования пришла еврейка с примерно 10-15 еврейскими детьми в возрасте 8-12 лет... Тэубнер принял детей и женщину. Я не знаю, кто доставил этих евреев. Эти дети явно были из детдома. Тэубнер вызвал меня и приказал с людьми взвода расстрелять еврейку и примерно 10-15 детей... Тэубнер приказал мне произвести расстрел близ нашего места расквартирования в одной яме, которая существовала уже раньше. Местом расстрела была яма, которая заросла травой. Это было то же самое место, где члены нашего взвода расстреляли евреев, которые мучились в подвале... по распоряжению начальника я велел отвести детей к яме... У ямы еврейка и дети должны были снять верхнюю одежду... Я велел женщину и детей поставить шеренгой у ямы... затем еврейка и примерно 10-15 детей были расстреляны сзади примерно 6 солдатами нашего взвода. Во время этой акции я не стрелял. Расстрелы закончились быстро. Стрелки стояли сразу за еврейскими жертвами, которые, пожалуй, сразу умерли...

Среди убитых мною евреев была женщина в возрасте 20-30 лет, точно я уже не могу сказать. Это была красивая женщина. Я был даже рад, что мог её застрелить, тем самым она не попала в руки унтерштурмфюреру. Прошу Вас понимать это не в том смысле, что это доставляло мне удовольствие. Еврейке я сказал, когда забирал её в подвале, что унтерштурмфюрер хочет с ней поговорить [...] Когда я нечто должен был делать, я всегда думал о том, чтобы причинить людям как можно меньше боли. Я хотел, чтобы еврейка не ощутила страха смерти. Затем я велел ей выйти из подвала. Она шла передо мной. По дороге к вырытым ямам или яме я сзади неожиданно выстрелил в неё... С очень небольшого расстояния я выстрелил женщине в затылок. Выстрелил я определённо только раз...

В октябре месяце 1941 г., числа не помню, гнали раздетых мужчин и женщин с малыми детьми мимо моего дома, приблизительно до 300 человек, в тир, били палками, прикладами. Это было еврейское население, многие с разбитыми головами, крики и стон сильные. Хорошо помню, что это был день воскресенье. Загнали этих невинных людей в глубокий тир и там с пулемётов расстреляли. После этого на второе воскресенье далеко больше гнали тоже евреев по Жовтневой улице, человек приблизительно 400, а быть может и больше, двумя толпами в тир около ДОПРа^{22} и там их расстреляли, и со слов полицаев было расстреляно 237 семейств, до 700 человек...

Я увидел следующую картину: здесь расстреливали военнопленных, исключительно евреев, привезённых из лагеря военнопленных, который находился по ул. Шевченко, на территории 43-го полка, стоявшего в Кировограде до войны. Я увидел стоявших более 200 военнопленных евреев, измождённых, оборванных, доведённых до последнего состояния. Увидел ров длиной 30 метров, заполненный расстрелянными военнопленными, который частью уже был засыпан землёй, откуда были видны торчащие руки, ноги и головы, на поверхности лужами выступала кровь. В 15 метрах от заваленной уже ямы я увидел вторую яму, которая также была длиною 30 метров, высотой 3 метра, ширина до 5 метров, которая является продолжением того же рва, в котором я увидел расстрелянных военнопленных, лежавших во рву по 10 человек в ряду. И такие ряды, плотно сложенные друг к другу, тянулись на расстоянии 30 метров вдоль рва, причём в каждом ряду на каждом человеке, лежавшем снизу, было уже по 2-3 человека. Я видел, как из группы военнопленных, которые стояли в 10-12 метрах от места расстрела, два немецких солдата отделяли 20 человек и гнали их палками по 10 человек к краю рвов. 10 человек к левому краю рва, загоняли тех и других в сам ров и клали во рву сверху на лежавшие там трупы лицом вниз, тоже по 10 человек в ряд, причём живого клали головой на ноги мёртвого. По обе стороны рва стояло по два немецких солдата, вооружённых автоматами, два солдата стояли в самом рву, производили расстрел. С автоматом ходили по спинам лежавших военнопленных и в упор расстреливали последних в голову, а двое других солдат сидели вверху рва, возле них был ящик с водкой и один ящик с сигарами. Они пьянствовали, когда мы подошли с майором Деккертом. Один из них пояснил, что они сейчас отдыхают, а через полчаса снова будут расстреливать. Я видел, что их сапоги, одежда, руки, лицо и оружие были в крови и обрызганы человеческими мозгами. Майор Декерт объяснил мне, что таких участков для расстрела всего пять, и предложил поехать на ещё один, где расстреливают гражданских евреев...

...Когда я вышел из машины, то увидел две стоявшие немецкие машины, наполненные людьми, в которых находилось по 50-60 человек в каждой. В 20 метрах от машины я увидел ров длиной до 30 метров, который был уже заполнен трупами, полтора метра высотой, на середине между рвами и машинами была куча наваленной различной одежды. 20 человек раздетых евреев живыми были уложены во рву на трупы ранее убитых евреев, а 20 человек раздетых евреев стояли около рва для следующей очереди. И, наконец, 20 человек евреев держали под оружием около кучи наваленной одежды и раздевали последних. В момент нашего подхода с Декертом евреи, которые были уложены во рву, на наших глазах были расстреляны немецкими солдатами, которые становились на спину каждого живого и в упор из автомата расстреливали в голову. После их расстрела в ров спустился немецкий офицер и проверил каждого в отдельности, не остался ли кто жив. После этого майор Декерт подошёл к отдыхающим солдатам, около которых было тоже много вина и сигар. Майор Декерт закурил сигару и предложил мне. Я от водки отказался, закурил. Идя к машине, я увидел, что в ров начали загонять новую партию до 20 человек. Расстрел их был произведён без меня. На месте расстрела гражданских евреев ужасную картину создавало то, что отдельные женщины в обморочном состоянии кричали во весь голос, просили пощады, сохранения жизни, и особенно ужасало то, когда дети поднимали также страшный вопль, кидались к матерям, мужчинам, простирали свои рученьки к мужчинам, к немцам с мольбою не убивать их. Одна женщина, идя на расстрел, отстала несколько от общей массы. Один из немцев ударил её палкой по спине, она упала. Он стал тыкать её концом палки под бока и требовать, чтобы она поднималась. Но последняя - обессиленная, полумёртвая - не поднималась, после чего её солдат взял за волосы и волоком стащил в ров. В стороне от рва лежал тяжело раненный или убитый мужчина. Майор Декерт спросил лейтенанта, что это за труп. Лейтенант ему доложил, что это еврей, убитый при попытке к бегству. По возвращении с места расстрела евреев в пути майор Декерт меня предупредил, чтобы я об этом никому не рассказывал, и заявил: евреи - это наши враги. Есть приказ фюрера всех их уничтожить во всём мире.

...расстрел происходил с 4.00 утра до 4.00 дня. И в 4.00 дня расстрел был прерван только потому, что в отряде майора Декерта не хватило к автоматам патронов, и оставшиеся нерасстрелянными, 360 человек евреев, были отправлены в тюрьму и охранялись немцами, и на другой день утром были привезены из Александрии патроны и оставшиеся евреи были расстреляны.

В конце декабря или в начале января 1941-1942 гг. в морозную ясную ночь, примерно в 9 часов вечера, начальник райполиции Снисаренко послал полицейского Беспалова Николая Павловича на почту взять «когти» и повесить на телеграфном столбе около здания раймага [районный магазин] верёвку для повешения еврея Липецкого. Когда Беспалов это исполнил и доложил начальнику райполиции Снисаренко, последний приказал [заместителю начальника райполиции] Гапону, мне - Рябец, Минченко, Юрченко, Писаренко и Беспалову повесить еврея Липецкого. После этого Гапон в камере связал верёвкой руки Липецкого, держа в руках наган, вывел еврея из камеры в коридор, откуда повели его все мы для повешения. Я - Рябец нёс платок, чтобы при повешении завязать Липецкому глаза, Юрченко нёс стул для повешения, Писаренко нёс доску, которую я подписал словами: «За провокации повешен еврей». Когда мы все подвели еврея Липецкого к столбу, то Минченко (повесился 13 марта 1944 г.) взял у Юрченко стул, поставил его к столбу, на который поставил связанного еврея Липецкого, взял у меня платок и завязал ему рот, а затем накинул петлю и вытащил из-под него стул, повесив еврея Липецкого. После этого Писаренко повесил на грудь повешенного доску с моей надписью, и все мы разошлись из райполиции по домам. Спустя сутки после повешения еврея Липецкого полицейский Бровко (скрывается) снял еврея ночью и отвёз в колодец МТС [машинно-тракторная станция].

Спустя день после повешения еврея Липецкого было расстреляно в с. Хмелевое на территории МТС и сброшено в колодец 93 еврея. В день расстрела начальник райполиции Снисаренко ездил в сёла, откуда были привезены за месяц до расстрела евреи в с. Хмелевое, ездил в с. Глодосы, Акимовка и Петроостров, откуда мобилизовал по пять полицейских для участия в еврейских расстрелах в с. Хмелевое. За пять часов до расстрела евреев Снисаренко приехал в Хмелевое, где уже были собраны мобилизованные полицейские из участковой полиции и полиции с. Хмелевое, доложив райуправе и комендатуре, и провёл совещание в райполиции, где зачитан приказ немецких властей об истреблении еврейского населения, и распределил полицейских по местам службы при расстреле евреев. Я - Рябец и Ткач Виктор Максимович несли охрану здания райполиции, телефона и документов, Гапон нёс патрульную службу, Юрченко возил евреев из дома Шлема на расстрел к колодцу МТС. Когда закончили полицейские расстрел евреев, примерно в 2 часа ночи, все собрались в райполиции, где я узнал, что расстреливали евреев Бровко, Сыса, Белогор и другие, точно не знаю. Присутствовали при расстреле комендант Белоус, его заместитель Анташевский, зам. коменданта Щербатюк и жандармы из Малой Виски.

[в ноябре 1941 г.] Ко мне в хозяйство № 35 приехало три человека, одетые в форму сотрудников СД, отрекомендовав себя сотрудниками немецкого карательного органа СД. Были они все трое офицеры, фамилий своих не называли. Когда они приехали, я в это время находился во дворе хозяйства. Подъехав, они спросили, кто будет староста, на что я отозвался, назвав свою фамилию - Вегер. Обращаясь ко мне, они запросили поехать в контору, но поскольку такой не было, я пригласил их к себе на квартиру. Здесь же у меня на квартире они стали у меня спрашивать, сколько имеется человек евреев, проживающих в хуторе Н. Глиняная, и почему их до сих пор не расстреляли. На все их вопросы я отвечал. Потом они сказали, что евреев будут они расстреливать, а для этого необходимо ямы приготовить для трупов. Тут же приказали мне, что будут они в хуторе Н. Глиняная, я сейчас не помню, то ли в пятницу или в субботу в 12 часов ночи и чтобы я их встречал на ст. Глиняная около элеватора. После данной беседы все трое сотрудников СД уехали в направлении Первомайска.

Приказания офицеров СД я выполнил полностью и на второй день выделил полицейского Савицкого Петра и двух рабочих из хозяйства - Баценко Марко и Сумина Ивана и вместе с ними отправился к посадке ж. [елезной] дороги примерно в 3-х км от хутора. Там была воронка от брошенной авиабомбы. Последнюю мы расчистили с тем, чтобы можно было поместить всех расстрелянных евреев. А через три дня согласно договорённости, т.е. моего условия с офицерами СД, последних я ночью в 12 часов встретил у элеватора ст. Глиняная. На расстрел евреев приехало те же из троих два офицера СД с полной автомашиной солдат. Солдат по квартирам, где жили евреи, стали разводить полицейский Савицкий и рабочие Баценко и Сумин, а я, Вегер, сел в кабину к шофёру и, когда машина была погружена дополна кричавшими евреями, указывал дорогу к заранее приготовленной яме.

[Ходок за евреями я сделал] Один раз. Я первый указал дорогу и находился там около ямы в кабине машины пока не расстреляли всех евреев...

Расстреливали евреев солдаты, прибывшие с офицерами СД.

После всего мне было приказано собрать все вещи и имущество, принадлежащие расстрелянным советским евреям и раздать населению...

Органами СД было расстреляно 57 человек евреев...^{39}

...Повёл в поле. Дошли мы до одного поворота дороги, остановились. Там на дороге уже стояли граждане Шматков..., Сумин Иван, Баценко Марко, Савицкий Пётр. Когда мы стояли на дороге, я Вегера спросил, что мы тут стоим, он мне ответил, не ваше дело, я, конечно, замолчал.

И в два часа ночи со стороны Первомайска подошли две автомашины с немцами, их было человек 20. Когда к нам подошли машины, Вегер машины остановил, с машины немцы послазили. Вегер с ними что-то по-немецки поговорил, и они пошли в деревню. Мы, Шматков, Сумин, Баценко и я, порасходились по домам, но домой не входили, а находились около своих домов, и слышали, как немцы делали облаву каждой квартиры, где находились еврейские семьи. Через некоторое время оставшиеся грузовые автомашины из поля прошли в деревню, произвели погрузку евреев на две машины. На первой машине ехал сопровождающим евреев на расстрел Вегер, а на второй машине ехал сопровождающим гражданин Савицкий... В двух автомашинах было погружено евреев 11 семей... После того как машины были отправлены в поле, через некоторое время я, оставаясь находиться около своего дома, слышал, как короткими очередями пулеметно-автоматными выстрелами расстреливались эти евреи.

Через некоторое время после этой стрельбы в дер. Ново-Глиняная на автомашине с места расстрела евреев приехал полицейский Савицкий, который нас собрал, т.е. Шматкова, Сумина, Баценко и меня, сказал нам: берите лопаты и поедем. Мы все взяли лопаты и на автомашине были подвезены к месту расстрелянных евреев. Когда подъехали к месту, Вегер находился около немцев и какие-то вёл с ними разговоры. Полицейский Савицкий по приказанию немцев или Вегера нас заставил расстрелянных евреев закопать... После того немцы убедились в том, что в могиле все в порядке, вместе с Вегером сели в машины и уехали, а мы четверо и полицейский поехали домой лошадью.

Утром после расстрела евреев Вегер лично мне и другим рабочим приказывал из квартир расстрелянных евреев вывозить все имеющиеся продукты, пшеницу, картофель на склад элеватора ст. Глиняная, а принадлежащие евреям вещи все также свозить на склад громадского [общинного] двора...^{40}

Глубокой осенью 1941 г. в пос. Долинское прибыли три эсэсовца. Переводчиком служил им немец-колонист Мотис из деревни Шпрингфельд... На другой день после своего приезда эсэсовцы при содействии полицейских произвели обыск во всех еврейских домах. Семьям при этом заявили: «Берите с собой хорошую одежду и пищу на три дня, мы всех будем отправлять в Палестину». К зданию райуправы была согнана толпа в 53 человека, в большинстве женщины с детьми и старики. Толпу привели к усадьбе председателя райуправы М. Дымнича. В саду усадьбы была глубокая воронка от ранее разорвавшейся бомбы. У края построили обречённых, отдельно мужчин, женщин и детей. Пятилетний Гриша не хотел расставаться со своей матерью Лизой Фильштейн. Эсэсовец ударил его каблуком по лбу и сбросил в яму. Мать нагнулась над ямой, эсэсовец и её, живую, столкнул туда же. Хромого 60-летнего Давида полицейские не смогли оторвать от его старухи-жены, и они, обнявшись, вместе упали в воронку.

Сперва изверги расстреляли из автомата на глазах у родителей всех детей, затем мужчин, а потом и женщин. В числе расстрелянных были... и два украинца-коммуниста...

Вместе с убитыми в яму столкнули и раненых. Полицейские, угрожая оружием, заставили жителей засыпать яму. Земля шевелилась, приподнималась. Из-под неё высовывались руки и слышались глухие стоны. Наводя на жителей автоматы, эсэсовцы заставляли их утаптывать шевелившуюся землю ногами.

Одежда, которую взяли с собой обречённые, была в тот же день роздана немецким колонистам и их жёнам.

...Полицмейстер Сали систематически охотился за евреями, обнаруживал их и убивал выстрелами в затылок, а затем в висок. Так были убиты 25-летняя Ася Иващенко с пятилетней дочерью Инной и старухой-матерью.