Homo

- Возможно, нам придется воспользоваться парашютами, если мы не сможем найти достаточной для посадки площадки, - решил я подготовить Линду к самому неприятному. — Ты не испугаешься прыгать?

- С тобой я ничего не боюсь! — счастливо улыбнулась мне Линда.

ВТОРОЕ И ТРЕТЬЕ ПОКОЛЕНИЕ ДЖОНОВ БЛЭКОВ

(ЭРА ПАРАПСИХОЛОГИИ, АДРАЙСКИЙ ПЕРИОД. ЭПОХА “ПАРАПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ПАЙТИНЫ”).

В то утро я проснулся от нежно-обиженного попискивания нашего домового, соскучившегося в ожидании моего пробуждения. Стоило только открыть глаза, как он немедленно ткнулся холодным мокрым носишкой в мою руку и тут же вскочил на постель, уютно устраиваясь на своем привычном месте: в складках пледа за коленками.

Камин за ночь совсем остыл, и вылазить на холод осеннего утра до ужаса не хотелось. Я снова прикрыл глаза, прислушиваясь к сладкому почмокиванию домового, сосавшего угол пледа, как соску и невольно задумался об этих милых забавных существах.

Вот взять хотя бы нашего домового: я получил его вместе с домом, купленным у родственников запившего деревенского органиста. В первую же ночь, едва выключив свет, я вынужден был вскочить с постели от горько-унывного подвывания: малыш оплакивал смерть хозяина дома. Добрых три недели мне пришлось спать, не выключая огня, чтобы не слышать наводящих тоску бессловных причитаний. А уж ему ли, казалось, было жалеть о старом ворчуне, наверняка угощавшим его сапогом, а то и чем-нибудь покрепче. Тем более, что соседка молочница не раз рассказывала мне о том, как допившийся до белой горячки органист гонялся за выдуманными им самим маленькими чертиками. Естественно, что огромные, светящиеся в темноте глаза домового вполне могли вызывать у него подобные же ассоциации.

Самое забавное, что даже теперь, спустя добрую дюжину лет, наш домовой продолжал испытывать трогательную ласковую доброжелательность ко всем пьяницам, попадавшим в наш дом. Когда, после очередного отказа очередной пассии, пузан Тобби, получивший прозвище Пингвина за свою серъёзно-горделивую походку и молчаливость, с которыми он обычно гулял по деревне, напивался вдрызг и забредал по ошибке в мой дом, то надо было видеть, как нежно облизывал и ласкал его наш маленький пуховичок-домовой. Даже у Эльзы в такие вечера не хватало духу на то, чтобы отогнать домового от спящего Тобби.

Вообще-то домовые, наверняка что-то заимствуют у своих хозяев, тем более, что в большинстве случаев, дома в нашей деревне переходят от поколения к поколению уже добрых две сотни лет. Стоит только сравнить моего ласкового глазастика с домовым одинокого Чарли, от которого редко кто уходил неукушенным и неоцарапанным. Да что там чужие, когда даже сам Чарли не раз появлялся в трактире с царапинами на руках, а то и на носу.

Внезапно мои полусонно-уютные мысли были нарушены резким прыжком домового, скрывшегося в углу за кроватью (домовые почему-то всегда стесняются проходить через стены на глазах людей). Обычно такое сверхбыстрое исчезновение домового по утрам свидетельствовало о скором появлении Эльзы, как-то раз чуть не отшлепавшей нашего глазастика за мокрые грязные следы, оставленные им на снежно-белом пледе, покрывавшем нашу кровать. Однако в этот раз вместо скрипа открывающейся двери я услышал какой-то странный писк, прерываемый дикими взвизгиваниями, доносившийся как будто бы из-под пола. Забыв о холоде, я вскочил с лежанки и кубарем скатился по лестнице, ведущей в погреб.

Пожалуй, мне редко приходилось видеть столь забавную сцену: около продушины, выходившей из-под крыльца, два маленьких, надувшихся от напряжения и злости, тролля пытались вырвать у домового мой альпеншток, а третий, еще более маленький, прыгал вокруг них, стараясь ущипнуть или пощекотать рассерженного ушастика. При моем появлении тролли разом взвизгнули и клубками нечесаной шерсти выкатились в продушину, а довольный собой, но еще не отошедший от обиды на нахальных воришек домовой, подволок ко мне альпеншток и ласково ткнулся в руку, ожидая заслуженной ласки.

Еще продолжая машинально почесывать у него за ухом, я незаметно переключился в мыслях на своих постоянных противников, троллей. Сегодняшняя сценка была совершенно естественной и обычной для наших взаимоотношений. С тех пор, как я согласился работать на фирму “Миг удачи” и стал по их заданию штурмовать самые дикие и живописные вершины окружающих нашу деревню альпийских гор, мои сведения об обычаях и привычках этого маленького народца значительно обогатились.

Живущие в основном в горах, и обладающие злобным нравом, они тем не менее могли быть опасными, пожалуй, только для неосторожных горожан, решивших поразвлечься на природе среди гор. Всё дело в том, что маленькие головки этих злюк не могли выдумать ничего особенно путного, да и сил у них было не слишком много. Организовать какой-нибудь камнепад над узкой тропинкой, залить как каток покатый склон единственного перевала, утащить, как они попытались, например, сегодня какое-нибудь нужное снаряжение—вот, пожалуй, и всё. Да к тому же чаще всего у них еще и не хватало ума, чтобы не выдать своего присутствия злорадным тонким, почти человеческим смехом или злобными кривляньями если уж не до, то обязательно после совершения подлости.

И если я сейчас задумался о троллях, то только потому, что впервые осознал наличие какой-то странности в происшествиях последнего времени: за всю мою сознательную жизнь в горах со мной не произошло столько происшествий, сколько за последний год работы в фирме. Причем, странным было то, что я ни разу не смог уличить в их причинах малышей-троллей, и что все происшествия кончались на удивление счастливо. Что стоило только внезапное пробуждение давно вулкана, спавшего добрую тысячу лет, когда внезапно начавшееся извержение окружило меня кольцом огненно-красной лавы, мчавшейся со скоростью курьерского поезда, на самой вершине одинокого гранитного столба. Жара была такая, что еще секунда-другая и одежда на мне вспыхнула бы ярким костром, как вдруг (другого слова тут просто не подобрать) из черного облака пыли и пепла почти прямо на голову мне свалился вертолет патрульной авиации. Правда, чтобы спастись, мне пришлось еще повисеть на лавовым полем на тонком нейлоновом тросе, сброшенном с вертолета, но черт подери, за всю свою жизнь ни я, ни кто другой не видел патрульной машины в этом районе.

Однако додумать эту мысль до конца мне не удалось: помешали позывные видеофона, поставленного в моем доме по контракту с фирмой. Отдых кончился, надо было снова приниматься за работу.

- Сегодня в двенадцать ноль-ноль встретите вертолет с двумя туристками. Одна из них пойдет с вами в горы. Маршрут в этот раз заранее не обговаривается, - сообщил мне сотрудник фирмы. — Пойдете туда, куда захочет наша клиентка.

Спорить не приходилось. Чудо еще, что мне удалось найти эту, в общем-то, довольно приятную для меня работу, а то откуда было бы мне взять деньги на лечение своего малыша. Когда два года назад врачебный консилиум Женевского госпиталя назвал мне стоимость курса лечения для моего сына, у меня сама по себе отвисла нижняя челюсть, и я так и не смог ответить им что-нибудь вразумительное. Так что внезапное предложение фирмы “Миг удачи” я до сих пор считаю самым крупным везением в своей жизни, ведь для того, чтобы найти подходящую кандидатуру сотрудники фирмы обследовали всё население нашей деревушки, но выбрали почему-то именно меня, хотя я и не отношусь к коренным жителям нашего кантона: мои родители приехали сюда из большого мира ещё до моего рождения. Да и действительно, что за работа для меня, с детства излазившего все окрестные горы, бродить и снимать самые красивые утесы и водопады, тем более что вся аппаратура для съемок умещалась в небольшом браслете, который я по контракту был обязан постоянно носить.

- Ты куда это собираешься? — услышал я почти одновременно со скрипом открывающейся двери. — Снова в горы?

- Сегодня в полдень прилетит вертолет, так что в горы пойду не один, - попытался я успокоить вернувшуюся с утренней дойки жену.

- А о моей просьбе ты не забыл? — напомнила мне Эльза. — Я специально оставила Джонни на другом конце деревни у старой Марты. Так что не теряй времени, пока ему не захотелось снова увидеться с этой попрыгушкой.

- Нет, не забыл! — с досадой буркнул я в ответ и, хлопнув дверью, вышел из дома.

Об этой просьбе лучше бы ей мне не напоминать. Я сразу понял, почему мне так не хотелось вставать сегодня с постели: именно сегодня я должен был поговорить с царицей эльфов насчет нашего сына. И если бы кто знал, как мне этого не хотелось.

История эта началась не вчера и не сегодня. Я и сейчас не знаю почему, среди всех детишек нашей деревни царица эльфов выбрала именно меня. Может быть, потому что я был единственным белокурым ребенком среди черноголовых потомков галлов, может быть, потому, что я больше других любил уединяться и бродить в одиночку, а может быть, все дело было в том, что мои родители, бывшие урожденными горожанами, слабо знали деревенский фольклор и им даже чем-то импонировала дружба их малыша с полувоздушным сказочным созданием.

Хотя я и сейчас помню тот ночной приход одинокого Чарли, когда он вдрызг пьяный и несчастный, пытался объяснить моей матери, к чему может привести любовь к племени эльфов. Зная ее панический ужас перед пьяными, я думаю, что она вряд ли что-нибудь поняла из его спутанной речи, а к приходу отца он уже спал, сидя за столом. Больше он к нам не заходил, но с тех пор, встречая его на улице, я часто ловил взгляд его вечно хмурых глаз, хотя в мыслях его скользила нежность и жалость.

В то время я даже не пытался отдавать себе отчет о моём отношении к прелестной маленькой подружке, царившей над нашими эльфами. Мы виделись почти каждый день, и мне никогда не было с ней скучно, но время шло и однажды, я заметил, как повзрослели окружавшие меня девчушки, и понял, что меня тянет к ним совсем не так, как к моим сверстникам мальчишкам.

Потом я познакомился с Эльзой…

Счастлив ли я? Наверное, да, у меня есть все: любящая жена, маленький упрямец сын, мне даже почти перестали сниться ночные хороводы эльфов на лугу за деревней. Но нет-нет, да и всколыхнет что-то внутри, забьется сердце и на минуту покажется, что все ещё впереди, что что-то чудесное еще ждёт меня, что оно почти рядом и….

Я чуть было не повернул обратно, но тут передо мной встали умоляющие глаза Эльзы, и вспыхнувшая во мне жалость к ней заставила отбросить просившиеся на ум возражения и отсрочки. Я прожил со своей женой почти десять лет и старался, чтобы у нее было все, что необходимо любой женщине для счастья. У неё не было только одного — цветов. Нет, дело не в том, что мне не приходило в голову принести жене букетик горных цветов и не в том, что она с детства не любила цветы в доме. Просто любые цветы, стоило им только оказаться в нашем шале, тут же превращались в пучок засохшей, а то и гниющей травы. Даже свадебную фату Эльзе пришлось украсить бумажными эдельвейсами.

Поэтому вам будет легко понять, как удивился я, увидев цветущий васильковый венок, надетый на голову вбежавшего с улицы сына. В начале я даже не понял до конца всю необычность увиденного, а просто отметил это, как нечто непривычное. Но Эльза поняла все с первого взгляда: она был женщиной, а женщины узнают соперниц, даже не читая их мыслей.

Вот почему мне надо было идти, и так наш малыш слишком отличался от своих сверстников: к чтению мыслей на расстоянии теперь уже привыкли даже консерваторы, но вот умение притягивать к себе предметы (самым первым из них была обыкновенная соска-пустышка) и превращать деревяшки в пистолеты и куклы, не притрагиваясь к ним руками, это уже было слишком даже для нашего телепатического века. Эльза же просто панически боялась того, что наш Джонни может превратиться в окружающую нас нелюдь, тем более, что городские врачи, которым я был вынужден по настоянию жены показать сынишку, потребовали проведения срочного цикла гипнопедической терапии, иначе они просто отказались ручаться за результаты лечения, и предрекали ему постепенный переход в мир фантомов.

Занятый этими, не слишком-то весёлыми мыслями, время от времени прерываемыми глубокими вздохами, я даже не заметил, как дошел до окраины деревни и оказался на единственной в нашем округе просторной круглой лужайке, расположенной на каменном балконе, нависшем над пропастью, и не занятой хозяйственными фермерами только потому, что желание вступать в пререкания с феями, устроившими здесь танцплощадку для эльфов, не могло прийти даже в самую глупую и жадную голову.

- Элли! — тихонько произнёс я, вступая на зеленый нежный ковер полянки. — Элли, Элли, ты нужна мне!

Это был наш старый пароль, и я знал, что он не мог измениться или перестать действовать, сколько бы лет не прошло с моего детства.

- Я здесь, Джон, - услышал я тончайший нежный голосок из-за моей спины. — Я знаю, зачем я тебе нужна. Жаль только, что я ничем не могу тебе помочь, мой милый. Твой Джонни сам захотел увидеть меня и сам предложил мне свою дружбу. Он сильнее тебя, Джон. И действительно чем-то близок к нашему сказочному миру. Только ты зря стараешься сделать его таким как все: я чувствую, у тебя это не получиться. Я, конечно, могла бы не встречаться с ним, если бы он был обыкновенным ребенком, хотя это и было бы мне больно.

Если бы она почувствовала как стало больно мне при этих словах: я понимал, почему её так тянет к Джонни — все говорили, что он похож на меня в детстве, как две капли воды, а ведь я любил Элли, теперь-то я это понимал.

- Но он сильнее меня, Джон, - закончила фея.

- Я всё понимаю, Элли, но только, пожалуйста, постарайся не делать так больно Эльзе, она-то ведь не виновата в том, что я изменил тебе, - тихо, почти шепотом, попросил я.

- Ты тоже ни в чём не виноват, Джон: в тебе слишком много того, что отличает нас от людей, но ты слишком любишь и ценишь то, чего нет ни у меня, ни у моего народа. Я почти примирилась с этим. Беда только в том, что я никогда не ошибаюсь в своих предчувствиях.

- И что же тебе они говорят? — насторожился я (феи действительно могут предугадывать то, что скрыто от нас, людей).

- Только то, что опасность для тебя и твоих родных очень близка, и что причина твоих, а значит, и моих, бед, та же, что когда-то разделила нас — твоя чисто человеческая жажда эмоционально-чувственной жизни. Прощай, Джон.

И она исчезла также незаметно, как и появилась. Бессмысленно было снова вызывать или расспрашивать её: она сказала всё, что могла или захотела мне сказать. Делать было нечего, надо было возвращаться домой, так и не поняв, что ждёт меня и моих близких, но то, что грозные события уже на пороге, это я знал.

Я не успел далеко отойти от поляны фей, как с неба послышалось непривычно басовитое гудение. Мне, в общем-то, приходилось сталкиваться с разными вертолетами, но такого толстяка я увидел впервые.

- Просим посадки! — послышалось из моего карманного передатчика.

Я быстро прикинул в уме габариты вертолета и размеры нашей центральной площади. Выводы были явно неутешительные.

- Посадка вертолета таких размеров у нас невозможна, высаживайте гостей с помощью трапа над площадью, - обратился я к пилоту вертолета.

- Не валяйте дурака, Джон! — грубо возразили мне с вертолета.— Около деревни видна прекрасная ровная площадка, вполне подходящая для нашей машины.

- Не вздумайте это сделать! — заорал я во весь голос. - Это лужайка фей. Я запрещаю Вам это делать!

- Не играйте роли шефа, Блэк! Вы им пока не являетесь, - услышал я из передатчика, в то время как вертолет почти рухнул на лужайку, глубоко продавив ее своими полозьями.

- Как вы посмели! — отдыхиваясь, закричал я, подбегая к вертолету.

- Ну чего ты разоряешься, - спокойно бросил мне здоровяк, выходящий из вертолета. — Если бы эта площадка даже была сделана из чистого золота, и то наша фирма смогла бы заплатить не только за ее использование, но и за уничтожение.

- Да при чем здесь деньги! Вы же восстановите против себя все население долины. Ну вот, посмотрите сами, - я показал ему на внезапно пожелтевшую площадку: вся трава разом завяла на ней.

- Вот тут уж мы ни при чем. Никаких ядовитых веществ наш вертолет не выделяет, - удивленно оглядывая изменившуюся лужайку, ответил мне представитель фирмы.

- Если вы немедленно отсюда не уберетесь, я, вообще, разорву договор с Вашей фирмой! — всё больше накаляясь, предъявил я ему ультиматум.

- А вот это ты зря! — злобно ухмыльнулся он в ответ. — Не говоря уж о разных тонкостях нашего дела, только за один самовольный отказ от выполнения данного задания, как это указано в контракте, ты должен будешь заплатить фирме больше, чем стоит вся ваша деревня.

- Черт подери! — он действительно, был прав: перед глазами у меня сами собой появились строки из подписанного мной договора, до этого я просто не задумывался над ними.

- Ничего, Джон, успокойся, - примирительно обратился он ко мне. — Не бери в голову, с хозяевами площадки мы сами разберемся, а тебе сегодня еще предстоит поработать. Клиенты не ждут.

- Ну, смотрите, - процедил я сквозь зубы. — Очень бы мне хотелось увидеть, как вы будете рассчитываться с хозяевами лужайки, да дело ваше. Так с кем мне сегодня предстоит отправиться в горы? — вопросительно посмотрел я на окна вертолета, - И как я смогу разместить всю вашу шайку в нашей деревне?

- О нас беспокоиться не стоит. В вертолете есть всё, включая финскую баню, - отрезал собеседник. — А вот насчет прогулки в горы я тебе могу только позавидовать. Да вот и попутчик твой появился, - кивнул он мне в сторону второго вертолетного люка.

Повернув голову, я увидел удивительно яркую девушку, стоявшую в проеме двери.

- Извините, пожалуйста, но нет ли у Вас здесь какого-нибудь медика, чтобы поопекать мою тетушку, пока мы с Вами будем лазать по этим горам? — обратилась она ко мне с очаровательной улыбкой, появившейся в тот момент, когда она сделала ударение на “мы с Вами”.

- Конечно, есть, у моей жены среднее медицинское образование, - чуть-чуть опешив, ответил я.

- Вот и прекрасно, моя милая тетушка сумеет задать ей столько хлопот, что у Вашей жены просто не останется времени для ревности, - снова улыбнулась мне собеседница.

- Пока не вижу поводов для ее появления, - начиная злиться, буркнул я, поворачиваясь спиной к вертолету.

- Не пытайтесь выглядеть большим букой, чем Вы есть на самом деле, у Вас это не получается, - услышал я вдогонку веселый смех.

Всё остальное, включавшее хлопоты сборов, надутые губки маленького Джонни, не желавшего оставаться дома, и даже церемонное представление меня и жены старой леди, лежавшей без движения, и по-моему, в полузабытье в каком-то сложном сооружении, представляющем смесь из комфортабельного кресла и хирургического стола со всеми атрибутами реанимационного отделения в придачу, не представляло ничего интересного.

Единственное, что обратило на себя мое внимание во время сборов и дороги до вертолета, было странное поведение наших маленьких соседей. Первая странность вызвала у меня удивление, смешанное со смехом, когда я спустился в подвал за рюкзаком и альпенштоком: крошка домовой сам своими ручонками отдавал мою маленькую саперную лопатку двум всклоченным и встревоженным троллям.

- Ну и ну! — воскликнул я, увидев, как юркнули в щель воздуховода непрошенные гости, не забывшие, естественно, захватить с собой и мою лопатку. — И это страж моего дома? Придется тебя оставить без содержания, если это еще повториться, - с деланной строгостью заворчал я на него.

Но тут мои глаза столкнулись со взглядом огромных и печальных глаз моего домового и увидели в них такую мольбу и боль, что я вынужден был на секунду отвернуться и примирияюще закончить:

- Но если надо, значит надо, что мне жалко, что ли, этой лопатки? Смотри тут без меня не скучай.

На вторую странность обратила мое внимание Эльза, когда мы вместе с ней шли к приземлившемуся вертолету:

- Посмотри, Джон, чего это сегодня все тролли переполошились, так и снуют один за другим вокруг нас?

Присмотревшись, я понял, что ни вовсе не следят за нами, как это иногда бывало, просто наши дороги сегодня почему-то на удивление совпадали. Комично серьезные и самоуглубленные (ни один даже не скорчил нам рожу и не показал носа) они явно двигались в том же направлении, что и мы, больше того, мне показалось, что многие из них тащат какие-то железные предметы, типы совков и лопаточек.

- Чёрт их знает, Эльза! Может быть, у них сегодня какой-нибудь праздник? Мне-то, во всяком случае, это на руку: меньше каверз будут строить в горах, а то эта девица, по-моему, явно никогда не имела дела ни с веревкой, ни с альпенштоком.

- Зато она явно имела дело с лопоухими мужчинами типа тебя, - внезапно взорвалась Эльза. — За полчаса сборов ты подумал и упомянул о ней уже добрую дюжину раз.

- Ревнуешь, значит, любишь, - всё, что нашелся я ответить на эту, в чём-то, как я понимал, и оправданную горячность жены.

То, что произошло между мной и альпинисткой из “Мига удачи” на первом же привале, который, по её требованию, мы устроили через каких-нибудь полчаса ходьбы по почти пологому склону, можно объяснить, только приведя цитату из инструкции к той настойке, которой она угостила меня вместе с кофе. (Эта инструкция оказалась напечатанной на несгораемом пластике, привлекшим моё внимание, когда я не знал, чем занять себя от смущения перед собственной сексуальной распущенностью). На побелевшем от огня листке было четко оттиснуто: “Препарат “Виросекс” снижает контролирующее влияние коры головного мозга и высвобождает жизненно важные (в первую очередь сексуальные) рефлексы. Срок действия одной дозы препарата 30-40 минут. Возможно повторное использование препарата через 1-1,5 часа после прекращения его действия”.

- Хватит тебе возиться с этим костром, выпей лучше ещё чашечку кофе с бальзамом — услышал я из-за спины воркование так и не успевшей одеться девицы.

- Поищи лучше себе скотину с постоянно действующими животными рефлексами! — разъяренно рявкнул я на неё и, схватив только свой именной альпеншток, бросился в сторону деревни. Я хотел успеть выложить представителям фирмы всё, что я о них думаю, еще до того, как логика разума сумеет остудить мои эмоции до достаточно корректного уровня.

Я уже почти подбегал к нашей деревушке, как вдруг на том самом месте, где горная тропинка раздваивалась (одна более широкая дорога спускалась к центру деревни, а другая более узкая, почти незаметная, направлялась к поляне фей) навстречу мне неожиданно выскочил мой малышка домовой.

- Чёрт подери! Ты-то откуда здесь взялся? — воскликнул я, вздрогнув от удивления.

Пожалуй, даже за вознаграждение я бы не смог вспомнить случая, когда какой-нибудь домовой уходил от родного очага больше, чем на 2-3 метра. Прогулки на большее расстояние были для них практически невозможны, как из-за их удивительной привязанности к своему дому, так и из-за опасности нахождения на территории троллей, с которыми все домовые вели упрямую многовековую, хотя и несколько комичную для людей, войну.

Вместо ответа малыш схватил меня за край куртки и потянул в сторону от поляны фей.

- Да не могу я сейчас идти домой! — всё ещё раздраженно прикрикнул я на него, но тут мой взгляд встретился со взглядом малыша, буквально пригвоздившим меня к месту: такой боли и мольбы я еще никогда не видел в глазах не только никакого другого из известных мне представителей племени нелюдей, но и в глазах самых близких мне людей.

- Ты хочешь, чтобы я пошел вместе с тобой в деревню? — спросил я у него?

В ответ он быстро закивал своей мохнатой головой, выражая явную радость и понимание вопроса.

- Ты что, боишься один возвращаться домой? — попытался я выяснить причину такой просьбы.

Но крошка-домовой так отрицательно замотал головой и замычал, что я, наконец, понял, что ему нужен именно я, и сердце у меня впервые сжало холодком тревожной догадки о чём-то угрожающем для семьи.

- Что-то случилось с малышом? Женой? — старался добиться я от него, но в ответ он только мычал и тянул в сторону дома.

Делать было нечего, я отбросил мысль о немедленном выяснении отношений с прилетевшими представителями фирмы, и, сокращая расстояние, прямо по откосу начал спускаться к заднему двору своего дома, не забыв посадить за пазуху своего помощника.

- Что случилось? — почти закричал я, вбегая в дом.

Навстречу мне весь в слезах кинулся мой сынишка.

- Мама, мама! — кричал и телепатировал он одновременно.

Около кровати, как видно, пытаясь, но, так и не сумев добраться до неё, лежала Эльза. Глаза её были закрыты, дыхание почти не улавливалось.

Укладывая её на кровать, я, к своему удивлению, увидел на её руке такой же браслет, как и тот, что вынужден был носить по контракту с фирмой. Легко сняв его с её руки, я почти бессознательно защелкнул его у себя на запястье и внезапно вздрогнул от ужаса немедленного понимания случившегося: одев браслет, я увидел и почувствовал мир глазами и чувствами моей сегодняшней спутницы (в эту минуту она уже подбегала к вертолету, кипя от злости и ненависти ко мне).

- Откуда мама взяла этот браслет? — телепатировал я сыну, срывая проклятую вещицу с руки.

- Мама сняла его с потерявшей сознание старухи из вертолета, - всплыл у меня в сознании ответ встревоженного сына. — А что случилось, в чем дело, папа?

Я то знал, в чём дело, и от чего, и когда потеряла сознание, не выдержавшая физиологического и эмоционального стресса, старуха, и от чего, теряя сознание, побежала к дому жена, увидевшая впервые в жизни меня глазами своей внезапно появившейся соперницы.

- Проклятая фирма! И как только мне пришло в голову связать свою судьбу с этими исчадиями ада? — рычало и телепатировало из меня.

- Папочка! Папочка! Успокойся! — заплакал, встретив такой заряд ненависти и отчаяния, мой сын.

- Успокойся, малыш, - очнулся я, пытаясь хоть немного обуздать бушевавшую во мне ярость. — Сейчас мы отнесём нашу маму в вертолет, и через час-другой она уже будет в лучшей Женевской больнице. Всё будет в порядке, мой мальчик.

-Берегись, папа! Они идут! — внезапно с ужасом протелепатировал мой сын.

Почти одновременно с этой мыслью дверь нашего дома широко распахнулась, и в комнату ворвались двое мужчин с револьверами в руках. Один из них, помоложе, уже знакомый мне по встрече у вертолета, остался стоять в дверях, а второй, напоминающий своей массивностью несгораемый шкаф не спрашивая разрешения, плюхнулся в кресло, стоявшее посреди комнаты и зарычал на меня:

- Ты что вздумал валять дурака, Джон?! Думаешь, мы можем позволить таким подонкам как ты, бросать наших сотрудниц посреди маршрута, как бездомных собак?

- Так значит, она еще и ваша сотрудница? — воскликнул я, закипая от негодования. — Выходит, вы всё заранее спланировали, да поди еще и слюни пускали от удовольствия во время моего “путешествия”?

- Ты слишком преувеличиваешь нашу компетенцию, - довольно спокойно ответил мне сидящий громила. — Наше дело охранять приличных клиентов, да доводить до ума таких идиотов, как ты. Вот и всё.

- Вы должны немедленно отвезти мою жену в Женевскую больницу: она уже добрых полчаса без сознания по вашей милости, и я не знаю, станет ли ей лучше, когда она придет в себя и вспомнит, что с ней случилось.

- А при чём здесь мы, - захохотали мне в лицо оба бандита. — Это ведь ты развлекался с нашей красавицей, да и твоей бабе незачем было хвататься за браслет нашей клиентки. Не узнала бы ничего, и жила счастливо до скончания века.

Ненависть и презрение наполняли меня до краев, но я ничего не мог с ними поделать. Больше того, я даже не мог попытаться представить себе, как я бросаюсь на них, потому что они тут же разрядили бы в меня свои револьверы. Можно ли придумать худшее проклятие, чем жизнь в нашем телепатическом мире?

Как видно, даже обрывки этих мыслей и попытки их удержать насторожили главаря бандитов: он взвёл курок и демонстративно крутанул барабан своего револьвера.

- Не советую дурить, Джон! — предупредил он меня. - Я ещё ни разу в жизни не промахнулся по живой мишени с такого близкого расстояния, так что успокой свои нервы и подумай о чём-нибудь поприятнее, например, о новых прогулках с новыми бабами, - не смог удержаться он от ехидства. — Мы ведь не собираемся отнимать у тебя работу, как ты, наверное, подумал. Бог с тобой, вычтем, конечно, из твоего жалования, штраф за сегодняшнюю выходку, только и всего.

- Я не желаю больше иметь с вашей проклятой фирмой ничего общего! Немедленно отвезите в Женеву мою жену, вот и всё, что мне от Вас надо, - потребовал я, бросая на стол свой браслет.

- Ты что же думаешь: снял эту штучку и всё кончено? — снова захохотал шкафоподобный бандюга. — Она и нужна была на 1-2 месяца, пока наши специалисты не научились выделять волны твоих мыслей и настраивать на них мозги наших клиентов. Теперь они найдут тебя, куда бы ты ни скрылся.

- В таком случае, я буду думать только о том, как я ненавижу вас и вашу компанию. Посмотрим, много ли найдется желающих среди ваших клиентов пожить моей жизнью и моими эмоциями.

- Может быть, ты ещё и со своей бабой спать не будешь? - заржал при моих словах, стоявший у дверей негодяй.

Тут я не выдержал и бросился на него. Очнулся я на полу, руки и ноги у меня были связаны, а голова странно дрожала и кружилась.

- Экий ты прыткий! — усмехнулся толстяк, увидев мои открытые глаза. — А я считал тебя поумнее. Неужели до тебя никак не может дойти, что ты наш до самой своей смерти? Убежать ты никуда не сможешь, потому что мы всюду найдем тебя, пеленгуя твои мысли, как пеленгуют радиостанции. В крайнем случае, мы упрячем тебя в какой-нибудь подземный каземат и будем тебя пытать так, как это умели делать в славные прежние времена. Как это ни странно, но находиться довольно много любителей, жаждущих на себе испытать смертные муки и боль, тем более, что все это они могут прекратить, как только им захочется, да и на теле у них не останется абсолютно никаких следов.

Кругом обложили, сволочи, - подумал я, но понемногу холодок решимости начал нарастать и сливаться с чувством смертельной радости: выход был!

- Не думай, что тебе удастся уйти от нас, покончив с собой! — уловил мою мысль представитель фирмы. - Ты забыл о своем сыне, паршивец!

Забыть о своём сыне я, конечно, не мог, но во время нашей психологической и физической схватки он как-то выпал из моего поля зрения. Нервно оглянувшись, я увидел, что малыш обреченно забился в угол между кроватью и камином и, широко открыв глаза, с ужасом смотрел на происходящее, как видно, так и не понимая до конца, что здесь происходит.

- Ну а чтобы ты не особенно дергался,- вставая, бросил мне квадратный битюг,- мы сейчас заберем твоего зверёныша с собой. У нас ему будет веселее и безопаснее,- снова захохотал он.

Невероятным усилием мне удалось приподняться, но ремни рывком бросили меня обратно на пол. Гигант успел сделать к малышу только два шага, когда свалившийся на него с потолочной балки домовой вцепился ему в волосы, вырывая и разбрасывая клочки в стороны.

- Ах, ты пакость,- взревел от боли бандит и мощным ударом смял и отбросил в сторону маленькое отважное существо. — За эту дрянь я тебе теперь всыплю пару затрещин,- зарычал он на сына.

-Не подходите ко мне, не подходите! - Крикнул малыш, вскакивая на ноги.

Что произошло после этого, я смог оценить только несколько минут спустя. Мне показалось, что глаза сына ярко вспыхнули, и из них ударил пучок света или огня. Какая-то неодолимая сила сначала попятила бандита от малыша, а затем, словно набирая мощь, с огромной скоростью расплющила его о бревенчатую стену нашего дому.

-А-а-а-аа! - вырвался утробный крик из глотки другого бандита, и он, резко развернувшись, вылетел из дверей нашего дома.

Ребёнок только оглянулся в мою сторону, и ремни сами слетели с моего тела. Ещё не задумываясь о случившемся, я выскочил из дома, пытаясь догнать убегающего бандита, но успел пробежать не более пяти-шести метров, как вдруг на моих глазах, словно в замедленной съемке, начал медленно крениться и, наконец, рухнул вниз утес, унося с собой в пропасть лужайку вместе с изуродовавшим ее вертолетом. Почти тут же на краю обрыва появились кривляющиеся маленькие фигурки, размахивающие заступами. Мне даже показалось, что я вижу радостно-злобные ухмылки на их маленьких мордочках.

Тут только до меня дошло, что схватка еще не закончена. Мой убегавший противник сумел воспользоваться моим изумлением и, подбегая к обрыву, включил заплечный реактивный двигатель, уже скрываясь за соседней вершиной. Стоило только ему только опомниться от внезапного страха, и спустя два-три часа на деревню мог быть сброшен десант не знающих пощады мстителей. Выручить нас могли только надвигающиеся сумерки.

- Джонни! Мальчик мой, ты должен еще раз мне помочь! — взмолился я, подняв выбежавшего за мной сына на руки, и глядя ему прямо в глаза. — Я видел, что ты можешь, и знаю, что моя просьба не будет для тебя слишком сложной: надо оповестить всех в округе о том, что случилось и предупредить, что те, кто не уйдет сегодня, завтра уже не смогут уйти. Протелепатируй им, пожалуйста, побыстрее.

- Уже сделал, папа — ответил он мне.

- Спасибо, малыш. Ты тоже уйдешь вместе с ними. Я думаю, что мужчины не откажутся донести маму до ближайшей больницы.

- А ты папа? — прижался сынишка ко мне.

- Я должен покинуть вас, иначе я буду выдавать вас повсюду, где бы вы ни укрылись.

Едва мы зашли в дом, как тут же услышали нежный женский голосок, доносящийся со стороны окна:

- Можно мне к вам войти?

Оглянувшись на звук, мы увидели полупрозрачную фигурку царицы фей, стоявшую на чашечке цветка, склонившегося к нашему окну.

- Входи, Элли! Входи! — воскликнули мы с сыном практически одновременно, в то время как оконная рама сама собой поднялась вверх под взглядом моего сына.

Стебелек цветка тут же начал расти и наклоняться внутрь комнаты, повиснув, наконец, над постелью с лежавшей на ней Эльзой.

- Я хочу вам помочь, - тихо и грустно обратилась к нам Элли. — Это напиток забвения, - протянула она ко мне ручки, в которых едва заметно сверкал маленький хрустальный бокальчик. — Эльза не только придет от него в себя, но и забудет все, что было сегодня с нею.

- Спасибо тебе, Элли! — только и смог сказать я своей верной подруге, осторожно беря из её рук мерцающий огонек сосуда.

- Помни, Джонни! Тебе нельзя больше оставаться с жителями деревни. Здесь тебя все равно рано или поздно найдут: ты слишком похож на отца не только внешне, но и внутренне. Прощай, мой мальчик! Мы больше уже никогда с тобой не встретимся в этом мире, но ты всегда будешь меня помнить, маленький Джонни! А тебя, Джон, я никогда не брошу, - повернулась она ко мне. — Нам с тобой немного осталось на этом свете, но мы будем с тобой до конца, - грустно прошептала она мне.

В ту же секунду цветок слегка изогнулся и вынес фею из нашей комнаты. Но грустить было некогда. Надо было срочно покидать наше жилище. Дом, оставшийся без своей души, без домового, старился прямо на глазах: огромные необхватные кряжи ссыхались и трескались, на полу появились все расширяющиеся щели, потолок угрожающе накренился, еще каких-нибудь полчаса и рухнет крыша.

Я быстро наклонился к Эльзе, осторожно раздвинул кончиком ножа стиснутые зубы и влил в рот капельку светящейся жидкости из флакончика. Действие было почти мгновенным: глаза Эльзы тут же открылись, и она удивленно окинула взглядом резко изменившееся жилище и нас, настороженно стоявших около ее постели.

- Эльза, дорогая, протянул я ей руки, чтобы помочь встать. — Тебе нужно срочно уходить из деревни вместе с Джонни. Лучше всего будет, если вы сможете добраться до самой Женевы. Там вам, вероятно, придется какое-то время прожить без меня, но другого выхода нет. Только не спрашивай ничего: на это нет ни времени, ни возможности.

Я нежно поцеловал её, на минуту замерев от острой жалости к ней, к Джонни и к самому себе, но, собрав всю свою волю, легонько оттолкнул её от себя и, взяв за руки её и ребенка, вывел их из рассыпающегося дома.

- Идите! К ночи вы должны добраться до ближайшей деревни. Помни только, что ты навсегда должна забыть даже само название той фирмы, в которой я работал. Я очень прошу тебя об этом, и главное: береги себя и сына. Мне будет больно, если с вами что-нибудь случится. Ну, вперед!

- Мамочка! Возьми меня, пожалуйста, на ручки, - внезапно попросил Джонни, умоляюще глядя на нее.

- Но ты же совсем большой, мой мальчик, - попыталась уговорить его Эльза. — Мне будет очень тяжело нести тебя по горным тропинкам.

- Я очень прошу тебя, мамочка! Очень!

- Ну что ж, давай понесу немножко, - сдаваясь, вздохнула Эльза, беря малыша на руки.

-Только держи меня крепко-крепко, - снова попросил мальчуган у нее. — Ещё крепче, вот так.

И вдруг Джонни с матерью вихрем взвились в воздух и, чуть наклонившись, понеслись в сторону далеких голубевших от снега вершин.

- Я позабочусь о маме, папочка! Прощай! — услышал я, донесшийся издалека голосок своего сына.

- Кажется, зря я собирался лечить его от необычности, - подумал я с теплой грустью.

Взглянув вниз с обрыва, я увидел, как по извилистой тропинке, уходящей в глубину старых альпийских гор, скрывался небольшой караван деревенских жителей. Впереди светящимся и искрящимся облачком летели, освещая и указывая дорогу, крошечные эльфы, уже успевшие выбрать себе новую царицу. Слева и справа от каравана деловито семенили на своих коротеньких кривых ножках вереницы нагруженных лопатками и каёлками троллей, изредка завистливо поглядывающих на крошек домовых, уютно утроившихся на руках у детей и стариков.

— Вот теперь уже все…

Я разбежался и ласточкой бросился вниз с крутого обрыва у скалы фей. Уже подлетая к кипящей воде горной речки, я успел увидеть несущуюся рядом с собой полупрозрачную фигурку…

ТРЕТЬЕ, ЧЕТВЁРТОЕ И ПЯТОЕ ПОКОЛЕНИЕ ДЖОНОВ БЛЭКОВ

(ПАРАПИСХОЛОГИЧЕСКАЯ ЭРА. АДРАЙСКИЙ ПЕРИОД. ЭПОХА “СЕМИ СПЯЩИХ КОРОЛЕЙ”).

- Господи, до чего же я устал! - невольно вырвалось у меня, когда я, наконец, смог прилечь на жёсткую кушетку в нашей дежурке. — Два года почти ежедневных дежурств, - думал уже про себя. — Это кого хочешь доведет до предела. Говорят, что в дотелепатическую эру тем, кто служил в действующей армии, год службы засчитывали за два. Сколько же лет жизни ушло у меня за эти три года почти непрерывной ночной нервотрепки?

Нет, я не роптал на судьбу. “Каждый должен сам выбирать себе судьбу, а выбрав, идти по ней до конца без жалоб и слез” - успел внушить мне отец ещё до того, как оказался в одной из десятков тысяч подземных усыпальниц, размещенных где-то под нами, и выход из которых я и должен был охранять. Да, действительно, жаловаться нечего: я сам выбрал свою судьбу, согласившись на брак с настоящей женщиной, а не с фантомом какой-нибудь кинозвезды.

Меня и сейчас продолжают волновать воспоминания о том вечере, когда Джейн сама пришла в мою маленькую квартирку. Жизнь в мире оживающих призраков давно уже отучила нас от неожиданных визитов друзей, тем более по ночам. Вот почему, услышав тот вечерний звонок, я, прежде всего, расстегнул кобуру револьвера, выключил свет, и только тогда осторожно подошел к глазку бронированной двери, выходящей на улицу. В тусклом свете прибора ночного видения я увидел настороженно замершую фигурку в черном, окруженную роем летающей нечисти. Я уже собирался выругаться покрепче в дверное переговорное устройство, когда характерное движение руки, поправляющей волосы, позволило мне узнать, кто скрывается под маской ночной колдуньи.

Пока я со смехом выгонял за дверь фантомы летучих мышей, созданные Джейн для достоверности, она распахнула свой крылатый плащ, и поставив на стол бутылку настоящего итальянского “Кьянти”, устало попросила меня:

- Только, пожалуйста, постарайся хотя бы сегодня ни о чем меня не расспрашивать и не ссориться.

Я вынужден был согласиться, хотя не мог не заметить, как нервно она закуривала и тут же бросала свои маленькие пахитоски с марихуаной. Мы не успели допить и половины бутылки, как Джейн, решительно выбравшись из кресла, в котором она обычно устраивалась с ногами, отодвинула столик и прыгнула ко мне на колени. Это было настолько неожиданно и необычно, что я почти замер, стараясь даже не слишком сильно дышать на нее: до сих пор любая моя попытка не только приобнять ее, но и просто взять за руку тут же отвергалась достаточно быстро и решительно.

- Обними меня, Джонни, - попросила она охрипшим от волнения голосом. — Крепче, еще крепче….Ну, будь же мужчиной, Джонни! Я так хочу, - потребовала она, потянув меня к моему старому полуразвалившемуся дивану…

- Пожалуй, хватит, - сказала она, спустя полчаса, включая торшер над нашими головами. — Мне надо идти. Надо, понимаешь, надо, - подчеркнула она, увидев мое погрустневшее лицо. — Ну не дуйся, пожалуйста, Джонни! Мне было хорошо с тобой, но сейчас надо идти. Я скоро позвоню тебе или приду.

Но звонка мне пришлось ждать добрых три месяца. Десятки раз перебирая в мыслях события того вечера, я каждый раз натыкался на одну и ту же мелочь, заметить которую можно было только хорошо зная несколько утрированную нестеснительность моей Джейн. Одеваясь в тот вечер, она мягко, но настойчиво потребовала у меня:

- Отвернись, не смотри на меня, мне неудобно. Я еще не привыкла к тебе.

Отметить-то я это отметил, а понять смог только значительно позже, гораздо позже того самого звонка, которого я так долго ждал.

- Джон, ты не догадываешься, зачем я тебе позвонила? — спросила она сразу после первых приветствий.

- Наверное, чтобы сказать, что ты обо мне, наконец-то соскучилась, - чуточку обиженно ответил я ей.

- Ты помнишь наш последний вечер?

- Конечно, помню, могла бы об этом и не спрашивать.

- Так вот, у меня будет ребенок. Я думаю, тебя это не особенно расстроит, и ты поступишь, как настоящий джентльмен.

- Конечно, не расстроит, - как можно мягче и ласковее ответил я, - в общем-то, я даже рад этому. Ты ведь прекрасно знаешь, как я тебя люблю и хочу быть с тобой.

- Вот и прекрасно. Через полчаса я к тебе перееду.

Правда, такое необычное “признание в любви” было, пожалуй, слишком суховато даже для нашего сугубо рационального времени, но я был счастлив: я слишком любил её, чтобы обращать внимание на подобные мелочи.

И только совсем недавно узнал, почему она так неожиданно захотела моей любви. В тот вечер, как оказалось, она окончательно поверила в то, что ее первый муж к ней уже никогда не вернется: у него родился долгожданный сын.

С тех пор прошло целых три года, у нас тоже родился сын, но и он и я, по-моему, не очень-то были нужны нашей жене и матери. Это, конечно, не относилось к получению от меня еженедельных кредитных карточек на продовольствие и марихуану. Последняя день ото дня все больше и больше начинала заменять Джейн не только семью, но и весь окружающий мир.

В состоянии тревожного полусна мысли мои поворачивались так же медленно, как и язык при разговоре, и я не успел оглянуться, как уже проскочила добрая половина времени, положенного мне на отдых. Сна же не было ни в одном глазу. Скорее всего, дело было в том, что коротенькая форменная курточка никак не могла защитить мои ноги от промозглого казарменного холода, сквозившего из отверстия в пуленепробиваемом стекле окна: кондиционер, закрывавший это отверстие, был еще вчера извлечен для какого-то внеочередного ремонта, да так и не возвращен до настоящего времени.

Плохо ли, хорошо ли, но возня с курткой и поглядывание на часы как-то отвлекло меня от не слишком-то приятных мыслей о “семейном уюте”, и мысли сами собой переключились на мою рабочую тематику.

Служба охраны подземных выходов, в которой я служил, финансировалась за счёт добровольных взносов жителей небольших городков или больших столичных кварталов, на территории которых располагались подземные колумбарии. Где бы ни располагался вход в подземелье, но выглядел он везде одинаково: верхние шесть этажей возвышались без единого окна или балкона (в них-то и находились агрегаты, поддерживающие нормальное функционирование усыпальниц), они обычно, были наглухо запечатаны, а единственный вход с крыши, если и открывался, то только в присутствии суперэргов. Нижние же два этажа (один наземный, а другой подземный) и представляли собой собственно вход и выход из колумбария. И если в начале эпохи он охранялся, в основном, формально с помощью сохранявшихся ещё в то время воинских подразделений, то сейчас эта служба превратилась в почти постоянный бой с фантомами подземелья, пытавшимися вырваться наружу.

Наверное, проще всего было бы замуровать выходы наглухо, тогда и охрана снова, превратилась бы в простое наблюдение за целостностью бетонных пробок, но суперэрги почему-то сразу же и неумолимо отвергли подобное предложение: им зачем-то было нужно, что бы входы оставались открытыми. Нам же из-за этого приходилось вести ежесуточные бои с постоянно меняющим тактику и внешний облик противником.

Самым опасным для контроля, конечно, оставался подвальный этаж, представлявший собой сложный лабиринт довольно широких коридоров (по ним, например, свободно могли разъезжать, не сталкиваясь, электрокары), тускло освещенных редкими электрическими лампами. Эти коридоры время от времени кончались устремлявшимися вниз ответвлениями, которые вели к камерам колумбария. В самом начале существования охранной службы освещались и многоэтажные подземные коридоры усыпальниц, более того, напротив каждого спуска размещались ещё и телевизионные камеры, контролировавшие выход, но первое же поколение подземных фантомов перебило все осветительные приборы (во всяком случае, около спусков), и теперь ответвления зияли неприглядной пугающей чернотой, а камеры выводились из строя почти ежедневно. Вот почему нам приходилось неоднократно в течение суток патрулировать подземные коридоры, попутно заменяя разбитые телекамеры.

Учитывая, что дежурства мы осуществляли обычно по двое, поскольку один человек должен был обязательно оставаться около пульта с мониторами, контролирующими выходы лифтов между наземным и подземным этажами, то, как вы понимаете, патрулирование подземных коридоров требовало почти звериной осторожности и нечеловеческой ловкости владения самым разнообразным оружием: смерть могла подстерегать тебя не только за каждым углом коридора, но даже при выходе из только что опустившегося лифта.

Но самое скверное было в том, что никогда не удавалось предугадать чем тебя встретит подземелье в этот раз, а уж изобретательности подземных фантомов можно было только позавидовать.3а неполных три года своей работы в службе охраны я успел встретиться лицам к лицу и с волной крысообразных зубастых хищников, и с нашествием гигантских богомолов, и с поразительной по быстроте и натиску атакой скелетообразных существ, вооружённых заржавленными тесаками и шпагами. И всё-таки такое прямое нападение было гораздо приятнее (во всяком случае честнее и достойнее), чем те садистские штучки, которыми время от времени угощало нас не знавшее покоя подземелье. Чего стоят только душераздирающие крики маленького ребёнка, спасавшегося от толпы удивительно жутких существ, явно созданных не без влияния знакомства с фантазиями великого Гойи.

Что это была за картина, можно понять из того, что она смогла вывести из себя даже железного Роба, начавшего службу в охране ещё до появления призраков и фантомов. Только он мог суметь не только отбить атаку нападавших огнем в упор, но и выхватить малыша из массы когтей и лап, жадно протянувшихся к нему. Больше того, ему даже удалось захлопнуть перед нечистью бронированную дверь лифта, где он и был задушен руками псевдоребенка, доверчиво прижатого Робом к груди.

Когда же на следующий день повторилась почти точная копия предыдущей картины, только роль жертвы играла в ней молодая прелестная женщина, и, знавший о событиях прошлой ночи, мой напарник разогнал нападавших выстрелами из автомата, то среди лопнувших оболочек фантомов он обнаружил тело настоящей женщины, распоротое выстрелами в упор. Бедный Иржи, по-моему, до сих пор не может избавиться от угрызений совести после этого кошмара, и всеми правдами и неправдами пытается избегать контрольных обходов и осмотров. Правильнее всего было бы отказаться от совместной рабой с ним, уличив его в трусости, но у Иржи тоже была семья, которую надо было кормить и одевать, а у меня к тому же появился неожиданный помощник и друг, созданный фантазией моей собственной жены.

Правда, создавая его, Джейн меньше всего думала о помощнике для меня, вероятнее всего, она просто хотела как следует разозлить меня, чтобы заставить вспылить, и получить тем самым право на развод с алиментами. Для этого она, как бы, между прочим, поинтересовалась об имени моего любимого литературного героя — графе де Ла Фере. Достала где-то книгу о нём и, старательно выписав из неё описание его внешности и проявлений характера, потратила целую ночь для создания телепатического фантома героя “Трёх мушкетёров”. Вернувшись с дежурства, как обычно, рано утром я застал их “любовный диалог” в самом разгаре.

- Паршивый надутый пузырь, ты должен меня любить и подчиняться! - кричала Джейн на Атоса.

- Я был бы рад подчиниться Вашим страстным призывам, сударыня, - вежливо, не повышая голоса, отвечал ей граф де Ла Фер, - но моё врождённое чувство чести не позволяет мне обманывать человека, с оружием в руках защищающего, как я понял, жизнь и имущество всех жителей Вашего необычного города.

- Какое тебе дело до чести и совести, если это я подарила тебе жизнь и хочу от тебя того, чего я хочу, - всё больше выходила из себя моя жена.

- Видите ли, миледи, Вы действительно смогли перенести меня из моего Парижа в Ваше жилище, но именно меня — графа де Ла Фера, а не безмозглую игрушечную куклу, с которой забавляются королевские шуты и балаганные фокусники, а потому и вести себя я буду так, как должен вести себя благородный дворянин, а не слуга или мошенник.

Мне оставалось только расхохотаться и потратить большую часть оставшегося до нового дежурства времени на то, чтобы как можно проще и деликатнее объяснить несчастному Атосу, кто он такой и куда он попал. С этого самого дня мы стали практически неразлучными. Вот почему, имея рядом с собой такого верного друга, я мог позволить Иржи не выходить на обходы и играть во время наших дежурств роль скорее мальчика на побегушках, чем полноценного коллеги-охранника.

Была, правда, в моём быстром сближении с Атосом и своя, не известная никому, кроме моего спящего отца, особая тайна. Я и сам-то узнал о ней совсем незадолго до своего последнего свидания с отцом. Мне тогда было лет 7-8 — возраст, в котором любимой игрой всех детишек, где и когда бы они не проживали, являются те или иные варианты поисков и погонь. В нашем телепатическом мире эта забава напоминала старую радиоигру “охоту на лис”, когда охотники пытались запеленговать мысли убегающего. Едва я дорос до того, чтобы меня приняли в мальчишескую компанию нашей улицы, как стал признанным королём не только улицы, но и всего квартала. Пытаясь понять причину своих игровых успехов, я довольно скоро обратил внимание на то, что могу свободно думать о чём угодно, находясь в двух шагах от преследователей, а они мои мысли не ощущали.

- Всё очень просто, мой Джонни, - ответил мне отец, когда я поделился с ним своими наблюдениями. - Ты просто не совсем обычный ребёнок, потому что твоя мать была не женщиной, а фантомом. Она первой и последней из всех нереальных существ сумела родить настоящего человека. А как ты прекрасно знаешь: фантомы не обладают способностью к телепатии. В тебе же слились и мои и материнские свойства. Ты можешь делать то, что не могут обычные дети: воспринимать мысли окружающих, но скрывать от них свои собственные. Поверь мне: это очень хорошее свойство, но лучше, если ты не будешь рассказывать ни о нём, ни нашем разговоре даже самым близким тебе людям. Я поверил ему и свято выполнял его просьбу всю жизнь.

Может быть, это покажется странным, но мысли о повседневной, пусть и опасной работе, сами собой навеяли на меня долгожданный сон. Почти засыпая, я успел всё-таки подумать о том, что и раньше на войне солдаты могли спокойно спать под грохот постоянной канонады, но просыпались при внезапном наступлении тишины, которая могла принести неведомую ещё опасность.

- Тишина—опасность, тишина—опасность, — это была первая мысль, которая вспыхнула у меня в голове в момент пробуждения. Ещё не понимая, в чём дело, я резко вскочил, отбросив при этом в сторону маленького ребенка с кроваво-красным оскалом злобного рта.

- Вампир! — брезгливо вскрикнул я, хватаясь за кобуру револьвера. Но гадкое существо оказалось чуточку проворнее меня и, вихрем взлетев на окно, выкатилось в проём вынутого кондиционера. В ту же секунду с улицы раздался дикий вопль. Подбежав к окну, я увидел омерзительную сцену злости и голода: несколько взрослых вампиров, не сумевших пробраться в дежурную комнату, разрывали на части лопнувшее тельце маленького вампирчика. Не в силах сдержать свою ненависть к ним, я распахнул пуленепробиваемое окно и разрядил пистолет в сборище мерзкой нечисти. Уже закрывая раму и раздумывая, чем бы прикрыть отверстие от вынутого кондиционера, я вдруг совершенно ясно понял, что остался жив лишь благодаря счастливой случайности, а вернее, ненасытной жадности маленького вампира, решившего сначала насытить самого себя, и уж потом открыть окно для своих более взрослых собратьев, которые успели бы высосать из меня кровь ещё до того, как я успел бы проснуться. Оглянувшись, я увидел встревоженные глаза друзей, бросившихся на револьверные выстрелы.

- Всё в порядке, ребята, - успокаивающе улыбнулся я им, - просто надо забить чем-нибудь отверстие от кондиционера. И, ещё не успев докончить фразу до конца, почувствовал сильную боль, пронзившую меня как разряд электрического тока: так обычно воспринимается призыв о помощи близкого человека. Я испытал эту боль только один раз, когда засыпавший от газа отец на секунду сумел справиться с навалившейся на него смертельной дремотой, но забыть эту боль не смог бы, пожалуй, и через добрую сотню лет.

- Что с тобой!? - одновременно воскликнули Иржи и Атос, увидевшие превращение улыбки в болезненную гримасу.

- Дома беда с сыном! - бросил я им, помня, что Атос не воспринимает телепатические волны. - Идите к экранам, я сейчас заведу вертолёт и слетаю узнать, что с мальчиком.

Прыгая через три ступеньки, я подбежал к двери, ведущей на вертолётную площадку. Еще секунда и моя история на этом бы и закончилась, но воспитанное и натренированное нашей работой чувство опасности оказалось хоть и на капельку, но сильнее моей торопливости: распахивая дверь, я на секунду задержался на пороге, чтобы оценить окружающее. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы увидеть, что дверь была затянута почти незаметной паутиной. Я резко отпрянул назад и только слегка задел нижний край сети своим сапогом. Этого было достаточно, что бы огромный полуметровый паук молнией выскочил из засады. Разрывная пуля из моего револьвера взорвала раздувшееся тело чудовища, и только оторванные лапы ещё продолжали сами по себе сокращаться, пытаясь что-либо ухватить. Выхватив нож, я несколькими взмахами перерубил паутину, но вынужден был вернуться, чтобы предупредить своих товарищей: если вампиры были естественными жителями наших городских трущоб, то гигантских пауков выслать наверх могли только жители подземелья. Случайное одиночное проникновение или прорыв всей защиты — вот в чём был вопрос, требовавший немедленного решения.

- Слушай Джон, ты не мог бы сделать обход вместе с Атосом, а я бы тем временем разогрел двигатель твоего вертолёта, так что ты, в принципе, не потерял бы ни единой секунды, - умоляюще попросил у меня Иржи, услышав о моей встрече с пауком.

- Чёрт с тобой, Иржи! - через силу улыбнулся я ему, перезаряжая на ходу револьвер.

Довести обход до конца я в этот раз не успел: сильный взрыв наверху донёсся до меня и через бетонные перекрытия.

- Иржи убит! Его разнесло вместе с вертолётом! — крикнул мне Атос в медленно раскрывающиеся двери межэтажного лифта.

- Дай сигнал обшей тревоги, Атос! И никуда не отходи от пульта защиты. Чтобы не случилось, но до подхода помощи броня операторской выдержит любой штурм, - попросил я его. — Мне же придётся леветировать.

- Возьми её с собой, Джон! Может быть, она тебе и пригодится, - протянул мне Атос свою неразлучную шпагу.

- Спасибо друг! - крикнул я уже на бегу, пытаясь засунуть за пояс длинный толедский клинок: я знал, что эта шпага была единственной памятью графа де Ла Фера о безвозвратно потерянном для него мире, и поэтому понимал, на какую жертву он пошел, отдавая её мне.

Я не успел пролететь и половины пути до своего дома, когда надо мной в сторону колумбария пронеслась, оставив дымный ракетный след, чёрная фигура суперэрга.

- Марш на землю, жалкий червяк! — пророкотал он мне сверху.

В другое время мне не пришло бы и в голову возражать подобному представителю власти, но слишком необычным оказался для меня сегодняшний день и мои нервы не выдержали: я повернулся на лету, чтобы выкрикнуть ему в след проклятие и только поэтому успел рассмотреть то, что он держал перед собой - это было безвольно повисшее тело моего сына Джонни.

- Негодяй! — закричал я, наверное, громче, чем суперэрг, и понёсся за ним в погоню.

Не знаю, было ли это заранее запланировано, или ему просто повезло, но почти тут же наперерез мне из развалин вихрем вырвался добрый десяток ведьм, вооруженных метёлками. Натиск был настолько неожиданным и решительным, что я чуть не рухнул вниз в образовавшейся свалке. К довершению всех бед одной из злобных фурий удалось сорвать с меня кобуру с револьвером. Почти не задумываясь, действуя скорее всего инстинктивно, я выхватил своё единственное, хотя и слабое против такой оравы, оружие — шпагу Атоса. К моему удивлению, это вызвало дикую панику в рядах наступавших, и только тогда я понял, что всё дело в крестообразной форме моего клинка. В течение многих веков все представления о нечистой силе всегда базировались на её слабости перед символами христианской веры, и это не могло не отразиться и в особенностях фантомов ведьм, созданных как раз фантазией верующих людей.

Получив такую неожиданную поддержку, я сравнительно легко расчистил себе дорогу, поскольку каждое прикосновение рукоятки шпаги даже к одежде ведьмы оказывало на неё такое же воздействие, как прикосновение раскалённого металла. И всё-таки время было потеряно: суперэрг уже успел скрыться внутри нашего колумбария.

- Тут то я тебя и поймаю, дрянь ты этакая! — подумал я, подлетая к разрушенной вертолётной площадке. - Зачем только он сюда прилетел? — задал я себе вопрос, скатываясь по перилам, - должен же он был понимать, что без поддержки других суперэргов справиться с профессиональным охранником, да ещё на его территории будет не только не легко, но и практически невозможно.

- Мм! — только и смог промычать я, закусывая губу до крови, увидев, что осталось от благородного Атоса, расстрелянного в упор безжалостным суперэргом. - Куда же ты подевался, гад?! - разрывал мне мозг неотвязный вопрос, пока я с запасным пистолетам метался по комнатам наземного этажа. Только вниз, больше ему деться было некуда: входа на этажи с механизмами из дежурного помещения у нас не было.

Проклиная всё и, главное, потеряннее время, я бросился к стоянке уборочных электрокаров и развернул один из них задом наперёд, чтобы создать себе некоторое подобие укрытия и на полной скорости помчал его на поиски похитителя.

План коридоров намертво был отпечатан в моей памяти, а поскольку скорость бега по земле у суперэргов ненамного отличалась от человеческой, я должен был настигнуть его через каких-нибудь пять-шесть минут. Коридор пролетал за коридором, а суперэрга всё ещё не было видно. И тут только до меня дошло, почему он так смело устремился к колумбарию: не даром среди охранников последние годы стали ходить слухи, что суперэрги, формально ведя войну с подземной нечистью, на самом деле действуют с ней заодно.

Круто развернув кар, я направил его к ближайшему спуску в подземелье. Спуск, к которому я устремился, круто и широко уходил прямо вниз, но давал довольно узкое боковое ответвление почти у самого начала. Выхватив револьвер, я на ходу расстрелял лампочки, освещавшие коридор перед спуском, и уже в полной темноте, рискуя расшибиться о стену, прыгнул в боковое ответвление. Топот и крики, устремившиеся за несущимся по прямой опустевшим каром, показали мне, что первый раунд я у подземелья сумел-таки выиграть.

Трудно предугадать, как развивались бы дальнейшие события, скорее всего я окончательно запутался бы в бесконечных коридорах подземелья, превратившихся под влиянием фантазии спящих, в непрерывную череду дворцов и развалин, но мне повезло: в подземелье явно намечалось какое-то глобальное событие, поскольку все жители его, от жутких паукообразных каракатиц до внешне совершенно обычных человекообразных существ стремились к какому-то одному общему для всех месту сборища.

Мой изорванный до неузнаваемости костюм, нелепое сочетание старой шпаги и суперсовременного пистолета за поясом помогли мне смешаться с этим вселенским содомом, и довольно скоро я оказался почти в центре огромной освещенной площади, до отказа заполненной подземными жителями. Стиснутый толпой, я едва смог повернуть голову в сторону, где начиналось какое-то странное действие.

В самом центре площади, на постаменте, имитирующем средневековый эшафот, полукругом расположились двенадцать разнокалиберных фигур, одетых в бесформенные остроконечные балахоны с прорезями для глаз. Посреди них, несомненно, занимая главенствующее положение, величественно возлежала гигантская глыба сфинкса. Прямо напротив них на противоположном конце площадки в торжественной позе замер завернувшийся в плащ суперэрг.

- Жители подземелья! — неожиданно для меня начал свою речь суперэрг. — Я прислан к Вам от имени ваших наземных братьев по крови. И Вы, и мы созданы фантазией одних и тех же недосуществ, называющих себя человечеством. При этих словах все, окружавшие меня, начали кричать и улюлюкать, выражая понимание чувств суперэрга и ненависть к людям. - К несчастью, - продолжал оратор, дождавшись некоторого затишья. — Мы все не можем существовать без их телепатической поддержки, а число людей на земле и в подземельях уменьшается день ото дня. Самое страшное, что куда-то стали исчезать и те, кто лежат в усыпальницах. Чтобы сохранить себя, нам надо объединиться. Но для этого нужен вождь, который бы не зависел от прихотей человеческой фантазии, но был бы одним из нас. Только великий сфинкс смог решить эту неразрешимую задачу, найдя способ превращения человека в дьявола во плоти. Мы - суперэрги тоже готовы внести свею лепту в это историческое деяние. Наше сообщество подыскало для вас настоящего человеческого детёныша, чья кровь может внести новую струю в наши жилы.

С этими словами он распахнул крылья своего плаща и торжественно протянул руки в сторону сфинкса. На руках у него я увидел маленькое тельце моего сына!

- Остановись эрг! — крикнул я, пытаясь выхватить пистолет.

- Кто это, и как он сюда попал? — впервые разомкнул свои уста сфинкс.

- Я — человек и пришел сюда, чтобы загадать тебе загадку, если ты не трус, - напрягаясь внутренне до предела, но, сохраняя внешнее спокойствие, ответил я ему.

Сфинкс, как и все остальные, окружавшие меня, был создан человеческой фантазией, и поэтому свято основывался на ней. Он просто обязан был заинтересоваться неизвестной для него загадкой. И я победил. Этот раунд снова оказался за мной.

- Ты можешь говорить! — милостиво разрешил мне заинтересовавшийся монстр.

- Но только одно условие, - потребовал я в ответ. - Если разгадка окажется для тебя неожиданной, то ты уступаешь мне этого мальчика. Каменная улыбка медленно расползлась по лицу сфинкса:

- А ты смел до нахальства, маленький человек, но запомни, что это не продлит твою жизнь, когда ты проиграешь.

При этих словах толпа, словно нехотя, расступилась, и я смог подойти и подняться на покрытый красным ковром эшафот.

- Ответь мне, уважаемый сфинкс, - начал я свой вопрос, - как сумел я — человек добраться до площади, и почему ни один из твоих рабов — охранников не смог уловить мои мысли, когда я проходил мимо них?

- Потому что они жалкие предатели и подонки, как и все люди, а по сему, они сегодня же умрут самой страшной смертью, какую я только захочу для них придумать! — взревел громоподобным голосом сфинкс.

- Ты не угадал “великий отгадчик”, - обретя, наконец, не только внешнее, но и внутреннее спокойствие, сыронизировал я. - Всё дело в том, что я человек только наполовину, а этот ребёнок — мой сын, и значит он тоже не истинный человек. Вот что за подарок изобрели для Вас хитрые суперэрги.

С этими словами я выхватил усыплённого малыша из рук опешившего суперэрга.

- Он лжёт, - закричал удивительно тонким голосом испуганный суперэрг и несколько раз, как видно, совсем потеряв голову от ужаса, выстрелил в громаду надвигавшегося на него сфинкса. Больше он ничего сделать не успел. Каменные лапы исполина медленно, но неумолимо сжали человекообразную фигурку суперэрга, кроша и сминая верещащее существо.

- Ты получил своего сына, - тяжело повернулся сфинкс в мою сторону, - но я не обещал сохранить жизнь ни тебе, ни ему.

Дикий ужас и бессильная ненависть охватили меня при этих словах. И тут мне показалось, что весь окружающий меня мир замер. Даже звуки внезапно исчезли и в наступившей полной тишине колоколом отдались в голове мощные, но удивительно знакомые по интонации человеческие слова:

- Ты звал меня, Джонни?

- Отец! — только и смог прошептать я, сразу узнав этот голос.

- С тобой кто-то есть? Я могу спасти только одного из вас, - снова запульсировало во мне.

- Это мой сын, отец. Ты должен спасти его!

- Но ты тоже мой сын!

- Вот почему я и прошу тебя спасти моего сына, папа, — нежно, но твёрдо ответил я ему.

- Ты хочешь, чтобы я перенёс его к людям?

- Нет, хватит с меня и того, что я сам прожил жизнь в этом мире. Дай ему твою силу и возможность жить без людей, попросил я у него, и, уже чувствуя, что окружающее начинает оживать вокруг меня, крикнул напоследок:

- Прощай, папа!

Последнее, что я увидел, была счастливо-удивлённая улыбка моего сына, исчезающего у меня на глазах.

ТРЕТЬЕ И ПЯТОЕ ПОКОЛЕНИЕ ДЖОНОВ БЛЭКОВ

(ПАРАПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ЭРА, ПЕРИОД ПЛЮРАЛИСТИЧЕСКОГО ХОГБЕНИЗМА — НАЧАЛО ЭРЫ ИНКАПСУЛЯЦИИ).

Удивительно полезная это штука - болезнь. Страшно даже представить себе, что было бы с человечеством, если бы её вообще не было. Ведь само возникновение цивилизации без болезней могло бы оказаться под вопросом: к чему, например, людям надо было бы строить дома, добывать шкуры мамонтов и пещерных медведей, если бы они не боялись простуды, зачем надо было бы создавать земледелие и орошение, заниматься астрономией, а, следовательно, и наукой вообще, если бы перед человечеством не маячил призрак голодной болезни - дистрофии. Я уж не говорю о религии и искусстве: без страха и без желания бороться с гиподинамией, им просто не из чего было бы зародиться.

Но даже теперь, когда цивилизация вошла в нашу кровь и плоть, как добропорядочное “гутен морген” и “гуд монинг” в наш утренний быт, даже теперь болезни следовало бы придумать, если бы их не было.

Что может дать человеку более естественную возможность погладить себя по головке, пожалеть самого себя и попенять на невнимательность и нечуткость окружающих, покряхтеть и посопеть всласть по поводу и без. А разве можно найти лучшее оправдание для собственного бездействия, безделья и даже предательства, чем отсутствие физических возможностей для борьбы и работы. И, наконец, это же прекрасное заделье и средство от скуки. Ведь одни только эпитеты и сравнения для описания своей боли можно придумывать, оценивать и накапливать в течение не одной человеческой жизни. Вот как, например, может ощущаться боль всего только одного небольшого сустава, поражённого подагрой: она может стрелять, колоть, ныть, ломить, нарывать и раскалываться, жечь, печь, рвать, ломать и выворачивать, и даже после того, как боль кончится, можно с удовольствием констатировать, что после всего перенесённого бедный сустав ощущается совсем разбитым, изувеченным и истерзанным.

Всё эта мы о Фэстом поняли только тогда, когда оказались во вневременьи. Едва Большой Джон изобрёл способ проникновения во вневременное пространство и сообщил его всем спящим, мы с Фэстом не стали долго раздумывать и прикидывать, а сразу же сиганули сюда. Вначале нам здесь, в общем-то, не понравилось: пустота и глушь, хуже, чем в камере одиночного заключения, только что стен вокруг не видно. Правда, с этим нам удалось справиться довольно просто: навыдумывали фантомов домов и бассейнов, лужаек и финских бань — живи, не хочу.

Одно плохо: при всём желании некому позавидовать, что ни хочешь, то и придумаешь. Мы, однако, до этого не сразу докумекали: придумал я себе финскую баню с пивным паром и фантомной женской прислугой, а Фэст тут же себе две таких выстроил. Я тогда из амбиции целый павильон таких бань и массажных салонов навыдумывал, а толку-то что? С одной стороны, одновременно во всех них сразу мыться и развлекаться всё равно не возможно, а с другой, что стоит Фэсту их целый город нафантазировать? В общем, приутихли мы, запечалились.

Тут-то меня так и осенило. Выхожу я как-то из своей половины вневременья, а нога у меня вся как есть забинтована. И тросточка в руках.

- Ты чего это, Айн, себе эту тряпку намотал? — усмехается Фэст.

- Болею я, - говорю ему таким печальным и несчастненьким голосом, а в душе у меня прямо-таки птицы поют: “Накось выкуси, у нас все без обмана! Подагра-то у меня не вчера, не сегодня появилась. Просто, пока мы спали, вином-то баловаться не приходилось, она и поутихла немного, а лишь нормальная жизнь началась: она тут как тут”.

Фэст так прямо в лице и изменился.

- А у меня, может, она тоже есть! — не сумел он свою амбицию пересилить.

- Это ты, - говорю, - кому-нибудь другому расскажи, а не мне: может и поверит, если дурак. Ты что думаешь: я твои мысли и чувства понимать разучился? Не было её у тебя и не будет. Не дано тебе! Так что извини, но сегодня мне с тобой разговаривать больше некогда: сегодня мне страдать и мучиться надо — обострение пришло. И чтоб ты у меня к моим переживаниям даже и подмазываться, не смел, - выдал я ему напоследок. - Знаем мы этаких!

Вот уж уел, так уел. Фэст после этого пять суток заснуть не мог, с лица спал и даже отощал, вроде бы: все у себя болезни искал-разыскивал. Да где ему взятъ-то их: молод ещё. Так ведь что придумал, гад этакий! Просыпаюсь я как-то утром, только хотел потянуться, да застонать от движения, а боли-то нет, как нет. Я туда колено, сюда ступню — и ничего! Пригляделся я вглубь пятки, а там шипы, как корова языком слизнула.

- Ах, ты, думаю, дрянь несчастная! Самому бог счастья не дал, так у других отнять норовит. Ну, ничего, не на такого напал!

И в суставчики-то, которые раньше болели, алмазного песку покрупнее и насыпал. Фэст, как это утелепатировал, так и пошёл на меня орать и на испуг брать:

- Ты, - кричит мысленно, - на это права не имеешь! Так и я что хочу натворить смогу. Захочу, так целый вагон песку себе в черепушку набросаю.

- А я ему так спокойненько отвечаю:

- Это уж, милый друг, твоё собственное дело. Только я то вернул себе то, что ты у меня отнял, а я у тебя ни песчинки, ни соринки не то что из твоей головы, в которой их, право слово, предостаточно, а даже из твоей половины вневременья не своровал.

Убил я его, можно сказать, своей логикой. Да ненадолго. Недели не прошло, как он снова себя на коне себя почувствовал. Я как раз в это время серьёзным делом занимался: пытался себе бальнеологическое отделение нафантазировать, да что-то никак у меня с лечащим персоналом не получалось, всё почему-то у них в глазах вместо тепла и участливости, только глупость и подхалимство читались. Совсем измаялся.

- Дай, - думаю, - к Фэсту зайду: всё как никак развлечение.

Прихожу я на его половину, а он даже мне на встречу не встает.

- Извини, - говорит, - я, видишь ли, серьезным делом сейчас занимаюсь: площадь вновь появившейся лысины в миллиметрах квадратных измеряю, да пути её лечения на ближайшие 150 лет разрабатываю. Умственная деятельность, как ты понимаешь, у интеллигентов без потерь не обходится.

Вот ведь в чём себе развлечение нашел. Тоже мне умник выискался, а самого-то, поди, и усыпили-то только по ошибке иди по знакомству: в приличной компании побывать захотелось.

- Прости, - замечаю я ему, - но ты, видимо, забыл, что лысина не только от умственной работы, но и от подушки у некоторых появляется.

- Вот спасибо за подсказку, дорогой Айн, - отвечает он мне, - до этого я как раз и не додумался. Придется, чувствую, кое-какие мужские развлечения поуменьшить. Жаль, конечно, да ничего не поделаешь, здоровье - прежде всего.

Не удержался тут я и протелепатировал ему, как я его представляю в виде лысого ежика, бьющегося в лихорадке. А он мне в ответ для начала шелудивую корову на костылях изобразил. В общем, после получасового собеседования мы с ним больше месяца отношения не поддерживали, а только взаимными мыслительными колкостями обменивались.

Поэтому когда я в первый раз Маленького Джона у себя на половине увидел, то, естественно, принял его за фантома, подосланного Фэстом для какой-нибудь пакости.

- Марш отсюда, нелюдь окаянная! - гаркнул я на него, а он в ответ мне так нагло интеллигентничает:

- Извините, пожалуйста, но вневременье — это общечеловеческая территория, и я на него имею такое же право, как и Вы, мистер Айн.

- Для кого-нибудь, может быть, и Айн, а для тебя-то фон Айн, сопляк ты этакий! — обрезал я его.

- Ещё раз прошу прощения, - не сдаётся он, - но я не сопляк, а Джонни, мистер фон Айн, и пришёл сюда только потому, что мой дедушка просил передать Вам и Вашему другу привет из подземелья и напоминание о том, что восстание против власти фантомов должно начаться в самое ближайшее время, и что вас ждут.

- Очень мне нужен ты и твой дедушка, и, вообще, что это за старая кляча, которая решила, что имеет права давать мне указания, - прямо таки вышел я из себя.

- Моего дедушку зовут Большой Джон, и я не позволю никому и никогда его обижать, - взял, да и отчеканил мне в ответ этот мальчишка.

Я так и обмер: с кем с кем, а с Большим Джонам мне лучше не связываться. Но откуда же я мог знать, что этот паршивец его протеже, если не родственник?

- Извините, - говорю я ему, как можно более вежливо, - но Вы сами, молодой человек, чуточку виноваты в том, что не сразу мне представились, да к тому же ещё и мыслей я ваших почему-то прочесть не смог, да и сейчас не могу.

- А это мне такое свойство от папы досталось, - заулыбался он, - уметь свои мысли от посторонних скрывать.

Что тут скажешь, на то он и родственник Большого Джона, чтобы у него всё не как у простых людей было. Побеседовали мы с ним ещё о том, о сём, пожаловался я ему на свою болезнь, которая может не позволить мне принять участие в восстании, посочувствовал он мне, не иначе, как для вида, а потом вдруг и говорит:

- Очень мне за Вас обидно, мистер Айн, Вы же потом всю жизнь себя корить будете, если не сможете товарищам по борьбе помочь. Надо бы Вам как-то поактивнее подлечиться. Я вот читал, что наши предки очень хорошо свои суставные болезни геотермальными водами лечили. Почему бы и Вам этот метод на себе не испробовать?

- Да где же их взять-то во вневременьи, мой юный друг, - улыбнулся я ему. — Придётся, видно, мне мучиться до тех пор, пока на Земле от фантомов не избавятся. Ничего не поделаешь. Судьба!

- Суперэрги, конечно, Вам подлечиться не дадут, - поддакивает мне с сокрушением этот хитруша, - но можно, например, в такое прошлое забраться, когда о фантомеризации даже и слыхом не слыхивали. Вот ведь как всё взял да вывернул!

- Ну, это, - говорю я ему, - пожалуй, только Вашему дедушке и по силам!

- Почему же, - не сдаётся он, - для этого только надо ножницы специальные сделать, чтобы они время свободно разрезать могли и распорку соорудить покрепче, чтобы не давать разрезу раньше времени затягиваться. Если Вы не против, то я к завтрашнему утру попытаюсь их изготовить. А пока спокойной ночи.

Я только рот раскрыть от изумления смог, даже забыл, что полагается на пожелание “доброй ночи” отвечать, так и остался сидеть полоротым. А утром чуть свет появляется этот скороспелый и показывает мне обыкновенную дверь во вневременье врубленную.

- Вот, - говорит - сделал, как обещал, можете отправляться куда пожелаете, только когда ногу через порог будете переносить назовите четко время и место, где бы Вы очутиться захотели,

Ну, уж нет, чтобы я в такую авантюру себя втравить позволил? Ни за какие коврижки!

- Простите, Маленький Джон, но без доказательства абсолютной безопасности этого эксперимента я своей жизнью рисковать просто не имею права. Вы же сами сказали, что Ваш многоуважаемый дедушка на мою помощь весьма и весьма рассчитывает.

- Это Вы правильно подумали, мистер фон Айн,- сумел понять-таки мою осторожность этот выскочка. - Я сейчас сам свою дверь опробую.

С этими словами он преспокойно открыл свою дурацкую двери и стоя на пороге произнёс:

- Хочу оказаться в деревне, где жил мой дедушка в то время, когда он ещё был совсем маленький.

Мне показалось, что он почти одновременно вошел и вышел из абсолютной темноты, зиявшей в проёме открытой двери, только в руках у него оказалась глиняная кружка, наполненная чем-то белым.

- Это мне моя прабабушка кружку парного молока налила, - совсем по детски похвастался маленький несмышленыш, со вкусом прихлёбывая из кружки. - Ой, под вашим взглядом, мистер фон Айн, молоко в йогурт превратилось,- внезапно запищал он при следующем глотке. Вот спасибо, а то я уже давно простокваши не пробовал.

- Чтоб тебе самому кисло стало, - только и смог я подумать в ответ, поворачиваясь, чтобы поскорее запереться на своей половине.

Но, проведя ночь в бессонных размышлениях, я понемногу успокоился и даже стал е некоторой симпатией подумывать о затее этого молокососа. Ну что мне, в самом деле, мешает подлечить свои несчастные суставчики где-нибудь подальше от нашего тревожного телепатического мира. А уж вылечу я их или не вылечу, вернусь я, наконец, из спокойного далека, или нет, это, в конце-то концов, только моё дело, а не старого выжившего из ума заговорщика Джона и не его маленького совалки внука. Тем более что со своими способностями я нигде не пропаду и ни кого не испугаюсь. Если древнегреческий эколог Дионисий, желая подчеркнуть удивительную жизнестойкость грифа-ягнятника, писал, естественно метафорически, что он ест “кости и камни”, то я-то могу есть эти камни не только в фигуральном, но и в натуральном виде, причём для меня они как внешне, так и во вкусовом и калорийном отношениях будут ничуть не хуже, чем блюда из лучшего парижского ресторана “Максим”.

Продумав всё это, я потихоньку телепатировал самого себя к пресловутой двери и только успел взяться за ручку, как рядом со мной выросла из темноты фигура этого прощелыги Фэста.

- Ты знаешь, Айс, - похлопывает он меня по плечу, - а я тоже надумал подлечить сваю лысину ультрафиолетом где-нибудь на экваторе, прежде чем ввязываться в это мордобитие с фантомами и призраками.

- Ах ты, старый шпион, - зашипел я на него, - вынюхал всё-таки мои мысли, раз своих не хватает!

- Да не кипятись ты, Айс, не то лопнешь, - ещё больше ехидничает он. - Тебе-то уже всё равно будет, а мне придётся, вместо лечения, нашего малыша успокаивать, да для тебя надгробный памятник в виде воздушного шара сооружать.

Другой бы на моём месте остатки волос у него на голове повыдергивал, а я так спокойненько ему отвечаю:

- Это хорошо, Фэст, что ты старого друга не забываешь, ну да и я ведь, поверь мне, никогда не забуду тебе при удобном случае хорошенькую гадость сделать. Будь спокоен.

Плюнули мы друг на друга, да делать нечего. Посовещались немножко, куда нам с ним на лечение податься, и решили попросить у двери, чтобы она нас забросила в XIX век на какой-нибудь малообитаемый остров с горячими источниками поближе к экватору. Взялись за руки, повторили просьбу почётче и… оказались на чудненьком вулканическом островке под названием Кракатау, как раз посредине Зондского пролива, разделяющего Яву и Суматру. Все эти подробности и точные временные координаты (август 1883 года) мы узнали, конечно, немного попозже, прочитав мысли у высадившихся зачем-то на остров специалистов вулканологов. Нам они, правда, нисколько не помешали: остров был почти сплошь покрыт труднопроходимым тропическим лесом, да к тому же при желании мы, на худой конец, могли и вообще сделаться невидимыми для простого человеческого взгляда. Только нам это не понадобилось.

Всё случилось как-то совсем неожиданно. Сижу я себе спокойненько около горячего источника, рядом с фумаролой (так у вулканологов, оказывается, разогретые свыше ста градусов воздушные струи называются), и скучаю. Взял да, от нечего делать, стал океан вокруг острова разглядывать. Смотрю, а где-то километров за 30 отсюда воздух волчком закрутило и чёрным столбом воду с облаками соединило: вихрь образовался. Тут-то меня и осенило:

- Ах, ты, - думаю, - прилипала несчастный. Сейчас я тебе удружу: лысину-то твою почищу до блеска!

Взял я и стал легонечко силовым телекинетическим полем столбик—то к нашему острову подворачивать. Да посильнее закручивать, так чтобы он не одну водичку в себя вобрал, а и рыбок да крабиков разных позахватывал: мне ведь для хорошего человека ничего не жалко. Ну и вдарило по лысине Фэста! Будь это простой человек - от него и кусочков бы не осталось. Уж на что мой соседушка крепок и ловок и то, пока он вокруг себя силовой экран соорудил, водичка-то его с ног до головы измочила, а остатки волос, как пылесосом повыдергало. Красота ослепительная!

Но за ним, однако, не задержалось. Не успел я и глазам моргнуть, как он океанической плитой магму из под континентальной евразийской плиты прямо через жерло вулкана, на котором мы поселились, взял да и выдавил. Если Вы хоть когда-нибудь видели, как из разогретой бутылки с шампанским пробка вылетает, и шипящая белая пена весь стол вокруг заливает, то Вы легко представите то, что я увидел тогда вокруг себя. Только пробка из обломков давно застывшего базальта не на пару метров, а на тридцать километров вверх взлетела, да и пена вокруг была не белая, а красная и золотая. В общем, от прежнего островка за каких-нибудь три часа почти ничего и не осталось. А какие орхидеи в его джунглях росли — я их и через сто лет забыть не смогу. Такую красоту проклятый Фэст порушил! Варвар, да и всё.

Я то, правда, в отличие от него оказался куда как попроворнее, и не только сумел вовремя вокруг себя силовое поле создать, но ещё и так его линии свил, что они меня как в качалке на воздушных и лавовых струях раскачивали — больную ноженьку мою убаюкивали. Сначала-то я просто на окружающую меня красоту лупоглазил, насмотреться не мог, а потом, как наскучивать стало, огляделся и подальше. Если бы вы видели, что творилось на Яве и Суматре от нашего извержения, то Вы, верно, все животики бы от смеха надорвали. Там такая тьма разлилась, что людишки, не удосужившиеся инфракрасным зрением обзавестись, наверняка, себя как слепые котята чувствовали: бегают, друг на друга натыкаются, лбы себе в темноте о косяки разбивают, а тут еще двери сами по себе хлопают, стёкла вылетают, лампы от горячего воздуха гаснут. Смех, да и только!

Хохотал я, хохотал, да вдруг призадумался:

- Как же это я такую промашку дал и своим бездействием Фэсту удовольствие предоставил? Он ведь плохо ли, хорошо ли, а своего, получается, добился: лишил меня возможности минеральные ванны принимать, здоровье подкачавшее подправлять, к борьбе с суперэргами по мере сил готовиться.

Взыграло тут во мне, можно сказать, святое патриотическое чувство:

- Надо, - думаю, - этому негодяю настроение подпортить, отнять у него возможность солнышку свою плешивую голову подставлять!

Взял я да посильнее океаническую плиту потянул: грохнуло тут так, что взрывная волна три раза Землю обежать сумела, пока успокоилась, а столб вулканического выброса в стратосферу на 50 километров взлетел, и там его пыль вокруг экватора сплошным кольцом инерцией разбросало: попробуй-ка теперь позагорать, если сможешь, дорогой мой Фэстушка.

Одно плохо: от взрыва такая волна поднялась, что на Яве и Суматре все селения и города на побережье, как корова языком слизала, и посмеяться-то не над чем стало, а слёзы мелодраматические в этот раз у меня проливать никакого желания не было — своих бед от подагры хватает.

Хотя вскоре повод для веселья у меня всё-таки появился: пемза из остывшей вспененной лавы всё море от Явы до Суматры сплошным понтонным мостом покрыла, как есть каток, если на него сверху смотреть. Не удержался я, вспомнил детство: боль от подагры на время приуменьшил, сверхскользкие туфли на силовой подушке соорудил, да и пустился по этому мерю бегать—скользить. Жаль, никого вокруг на сотни километров нету, чтобы на перегонки побегать иди в догонялки поиграть. Тольке я об этом подумал, а на встречу мне на силовых лыжах Фэст бежит, улыбается.

Тут мы и помирились с ним на радостях, а вскоре этот шаромыжник и об ультрафиолетовых ваннах для своей лысины на время позабыл: пыль-то, что вокруг экватора разметало, стала так забавно коэффициент преломления менять, такие сказочные эффекты создавать, то солнце с луной в голубой цвет окрасит, то в зеленый, то радужные круги не в один ряд вокруг солнца разведёт, что не хочешь, да забудешь о своих личных неприятностях.

- Ты знаешь, - говорю я Фэсту, - если бы люди узнали, что это мы им такую красоту подарили, они бы, наверное, нас на руках носить стали.

- Во всяком случае, до ближайшей гильотины они бы вас, наверняка, донесли, - врывается вдруг, откуда не возьмись в наш разговор этот невоспитанный мальчишка.

Смотрю, а мы уже оказывается, снова в нашем вневременьи очутились. И как только он сумел догадаться, где мы с Фэстом от него спрятались, я уж не говорю о том, как он нас так просто обратно перенести смог?

- Вы знаете, - продолжает кричать этот истерик, - что по вашей дурости 36 тысяч человек на Яве и Суматре погибло? Вас судить надо как настоящих преступников.

Я, по правде говоря, даже растерялся несколько, да тут Фэст нашелся, вспомнил видно, что когда-то адвокатом был:

- Простите, - говорит, - молодой, но невоспитанный человек. Я очень уважаю Вашего дедушку, но это не повод, чтобы позволять Вам оскорблять нас. Во-первых, Вам бы следовало знать, что если даже наше поведение и расценивать как преступное деяние, то и то оно будет относиться к категории непредумышленного убийства. Откуда мы с мистером фон Айном, будучи типичными гуманитариями, могли знать о возможных геофизических последствиях наших, в общем-то, безобидных шуток. А во-вторых, судя по тому, что Вы перенесли нас сюда, можно предположить, что Вы сами, с одной стороны, занимались противоправными действиями, устраивая за нами форменную слежку без разрешения прокурора, а с другой стороны, Вы вообще являетесь соучастником нашего преступления, так как снабдили нас средствами транспорта и не приняли мер по предотвращению преступления, будучи его свидетелем.

Смотрю, наш мальчишка сам на себя не похож стал, стоит весь бледный, глазенки горят, губы трясутся.

- Вы, - говорит, а голосок дрожит, прерывается, то ли от обиды, то ли от ненависти, - как вы могли подумать, что я мог смотреть на человеческие страдания и не вмешаться. Вы же всю историю нашей Земли изменили. Теперь о вулкане Кракатау даже маленькие дети из учебников по географии знают.

- Надо же, - думаю, - вот, наконец, и мое имя в историю попало!

Даже приосанился как-то и голову выше держать стал. А мальчишка сует нам с Фэстом по книжке, физика называется, и говорит:

- Читайте, осваивайте. Вы же представители телепатической эры! Нельзя вам из себя слонов в посудной лавке изображать.

Вытер рукавом слезинки со щёк, повернулся и исчез. Тоже мне, гуманист в коротких штанишках выискался.

А книжка эта и мне и Фэсту понравилась: действительно интересные вещи вычитать можно. Только запала мне в голову одна мысль: можно ли Фэсту такое знание и так просто, без постоянного контроля, доверять? Решил я к нему в мысли потихоньку забраться, чтобы проанализировать их повнимательнее, и правильно сделал. Вот ведь до чего этот гад додуматься сумел: решил ночью у мальчишки ножницы для резки пространства и времени выкрасть, в пространстве черную дыру вырезать и соединить ее с центром Земли, чтобы вся земная энергия в эту пустоту так прямо и ухнула. Надо ведь что замыслил: раз и навсегда лишить меня возможности мои больные суставы бальнеотерапией подлечивать. Вот негодяй!

- Ну, - думаю, - я тебе этого не прощу. И такое изобрел — ахнуть можно. Вычитал я в книжке, что вся наша вселенная после первоначального взрыва возникла только потому, что античастиц было чуточку меньше, чем частиц, ибо если бы их было одинаковое количество, то они все друг дружку бы аннигилировали, и ничего, кроме света и нейтрино, во всей Вселенной не осталось. А это ведь значит, что ни Фэста, ни Большого Джона, ни его совального внука, просто-напросто, не появилось бы!

Вот и решил я, не откладывая в долгий ящик, начать со следующего дня античастицы накапливать: закинуть в Космос сеть из силовых линий погуще (даром что-ли всю жизнь браконьерством занимался), в ячейки демонов первого рода посадить, чтобы они частицы пропускали, а античастицы задерживали. Думаю яро себя:

- Накоплю античастиц побольше, а потом их все через дверь в прошлое и заброшу, поближе к основанию Вселенной. Надо только самому куда-нибудь или как-нибудь спрятаться, да хорошо бы так, чтобы еще и всё видно было: надо же над исчезающим Фэстом вдоволь нахихикаться. Ну да ничего, время ещё есть, потихоньку эту проблемку в свободное время додумаю.

Сказал это сам себе и успокоился. Даже спать, впервые за последнее время, без всякого снотворного захотелось. Сплю и вижу, как снова стал маленьким, и мама меня, перед тем как на улицу вынести, в теплое пуховое одеяло крепко-накрепко закутывает. Проснулся и чувствую, что так замотан, что ни рукой, ни ногой даже пошевельнуть не могу, а кто-то меня в этот конверт, знай себе, заматывает и заматывает, да ещё, как видно, и зашивать собирается!

- Кто вы и что со мной делаете? - кричу. — За что так надо мной издеваетесь?

- Извините, мистер фон Айн, - слышу я в ответ мальчишеский голосок, - но я убедился, что вы с мистером Фэстом слишком опасны для человечества. Вот почему я был вынужден вырезать вокруг него и вас время и пространство и свернуть их в кокон. Сейчас я закончу вас зашивать и заброшу вслед за мистером Фэстом в ту самую черную дыру, которую он хотел вырезать. Вам, поскольку время вокруг вас будет свёрнуто в кольцо, практически ничего угрожать не будет, даже смерть, а развлекаться вы сможете, как захотите, только теперь всё будет происходить в ваших мыслях, а не наяву.

- Прекратите! - закричал я во весь голос, - прекратите, прекратите…

МАГНИТОФОННАЯ ЛЕНТА ИЗ ДИКТОФОНА КОРРЕСПОНДЕНТА ЖУРНАЛА “КАМБИО” СЕРЖА СЕРБИНА.

-Уберите ногу! Немедленно уберите ногу, сэр!

-Только одно слово для печати, миссис!

-Отпустите дверь или я закричу “полиция”!

-Можете кричать сколько угодно, миссис Ристи, но в этом случае я гарантирую вам, что утренние газеты выйдут под сногсшибательным заголовками типа “Садизм квартирной хозяйки” или “Кто довел до самоубийства бедного юношу?”. И если вы думаете, что после этого у вас найдется хотя бы один квартирант, то я проглочу сваю шляпу у вас на глазах.

-Что вам от меня надо, грязный писака?

-Только несколько слов о вашем постояльце, миссис.

-Я не знаю о нём ничего плохого и поэтому ничем не могу вам помочь.

-Миссис Ристи! Неужели мы будем обсуждать эту животрепещущую проблему на глазах у всего квартала? Вот мое удостоверение: убедитесь, что я не грабитель и не насильник и пригласите меня к себе хотя бы на одну минуту.

-Заходите, если ваша совесть ссохлась до такого размера, что позволяет вам пролезть в каждую щелку.

-Благодарю вас, миссис Ристи. Я прекрасно понимаю, что причиняю вам массу неудобств и беспокойства, но что поделаешь, если деньги никто и никому даром почему-то не платят.

-Ничего, пока находятся люди, которые платят деньги за издевательство над старой и одинокой женщиной, вы с голоду не умрёте и подаяния просить не будете!

-Миссис Ристи, о, миссис Ристи! Неужели я так похож на покетбукного негодяя? Если бы вы сразу спокойно выслушали меня, разве я устроил бы эту безобразную сценку у вашего порога? Моя работа - это моя беда, миссис Ристи, но это работа. И ее надо выполнять. А вы, я чувствую, решили закончить наш разговор, не отходя от порога?

-Мало того, что этот разбойник врывается в чужой дом, так он еще и требует галантного к себе обхождения! Проходите уж, молодой людоед!

-Благодарю вас, миссис Ристи. Я задержу вас только на одну минуту, не более, поверьте мне.

-Да зайдете ли вы, наконец, тянитолкай эдакий? Выталкиваешь - входит, просишь войти - упирается как осел!

-Вы наградили меня таким количеством приятных эпитетов, что мне их хватит на весь остаток жизни.

-Для вас, молодой человек, мне теперь ничего не жалко!

…Черт подери! Извините меня за это богохульство, миссис, но мне показалось вдруг, что я зашел в дом своей матери.

-Так, так… Уж не собрались ли вы обратиться ко мне с просьбой об усыновлении?