-Что вы, как можно, миссий Ристи! Просто я так давно не был дома, а тут вдруг увидал все это…
-И что же вы здесь увидели? Если вас удивляют стулья и кресла то вы, не иначе, считаете себя наследным японским принцем. По-моему только в Китае и Японии даже император до сих пор сидит на полу.
-Сейчас вы можете иронизировать надо мной, сколько вашей душе угодно. Меня теперь ничем не пробить. Как только я увидел ваши вышивки “Когда я ем - я глух и нем” и “Порядок в доме - залог счастья и уюта”, в моем сердце сразу зазвучала материнская мелодия: “Ах, мой милый Августин, Августин, Августин…” Боже, как давно я не чувствовал себя таким счастливым!
-Вы тоже немец, господин журналист?
-Конечно, моя дорогая фрау Ристи! Долгая жизнь в этой проклятой, ничего не помнящей стране многого меня лишила, но даже ей не под силу отнять у меня самое святое - память о родине!.. Нет, вы посмотрите только на этих фарфоровых пастушков! Они совсем как те, что стояли на комоде моей дорогой, милой матушки. А в серванте у вас должны быть настоящие мюнхенские пивные кружки, ведь так? Я угадал дорогая миссис Ристи?
-Конечно, угадали, шалунишка вы эдакий! Боже мой, за столько лет первый соотечественник, и тот хулиган.
-Ах, милая фрау Ристи, у меня пропало всякое желание мучить вас своими расспросами. Если бы вы только позволили мне хоть изредка заходить к вам, чтобы вместе вспоминать нашу родину, которая так близко и так далеко от нас…
-Ну что вы, что вы, дорогой мистер…
-Зовите меня просто Иоганн, уже столько лет меня так никто не называл.
-Милый Иоганн, все это так неожиданно, что если бы я была помоложе, то подумала бы о чуде. Но в моем возрасте встреча с прошлым только согревает душу и сердце. Поэтому, конечно, я буду рада видеть вас у себя за чашечкой кофе или за кружкой доброго пива, но ведь сейчас вы пришли по делу?
-Да бог с ним, фрау Ристи! У меня теперь и язык не поворачивается расспрашивать вас о неприятном. Я только удивляюсь, как вы при своей пунктуальности и чистоплотности могли жить в одном доме с этим взбалмошным американцем?
-Понимаете, Иоганн, я не настолько богата, чтобы отказываться от лишних денег, да и одиночество - не лучший гость в доме, а доктор был так вежлив и обходителен… К тому же он был настоящий писатель. Что? Вы об этом ничего не слышали? Конечно, вы могли и не знать, что он не только вёл ежедневную запись всего происходящего, но даже книгу напечатал. Он мне хотел её подарить, но у неё было такое сложное, по моему, латинское название, что я вежливо отказалась.
-Может, это была медицинская книга, фрау Ристи?
-Нет, нет! Я сказала ему то же самое, когда увидала книгу, но он возразил, что это просто фантазия, правда, все-таки на научную тему… Мой постоялец был, в общем-то, совсем неплохим человеком. 0н никуда и никогда не опаздывал, не водил в квартиру женщин и вообще, как мне кажется, ни с кем не дружил. Единственное, что он себе позволял, это партия в гольф со своим убийцей. Но кто бы мог подумать, что все так получится? Мистер Джексон такой положительный человек, даром, что негр. К тому же, он еще и служил в полиции…
-В полиции?
-Ну не совсем в полиции: он командовал охраной электронной стройки, но ведь, по-моему, это одно и то же?
-Почти одно и то же, фрау Ристи.
-Странно только, зачем он вызывал моего доктора дня за два до убийства.
-То есть, как это вызывал? Позвонил по телефону?
-Нет, в том-то все и дело, что вызвал официальным письмом. Доктор Брэдли целый вечер из-за этого возмущался: “Что за безобразие, миссис Ристи? Хорошо, что у меня завтра не операционный день! Как будто он не может подождать до субботы. (Они обычно по субботам собирались в гольф -клубе.) Ну, я ему сегодня всё выскажу, что я о нем думаю”. Вот и высказал….
-Вы что же, не верите, фрау Ристи, что это было случайное убийство?
-От того, верю я или не верю, всё равно ничего не изменится. Но одно я могу сказать точно: если за тобой пришла смерть, то от нее никуда не спрячешься. А за доктором эта старая леди ходила, можно сказать, по пятам.
-Его кто-то преследовал, угрожал?
-Дело совсем не в этом, Иоганн. Я же говорила, что здесь он практически никого не знал, кроме своих пациентов. Но когда на человека несчастья начинают литься как из ведра, то остается только молиться за его душу.
-Вы извините меня, дорогая фрау Ристи, но о каких несчастьях можно говорить, если человек живет тихой спокойной жизнью и даже не болеет?
-А вот посчитайте: срывается кран горячей воды, и это сразу после той дурацкой встречи по повестке…
-Да, но причем же здесь доктор?
-Если бы он в это утро встал, как обычно, то струя кипятка заживо сварила его в ванной. Счастье, что он слишком поздно лег спать в эту ночь и не сразу вскочил с постели после звонка будильника. И если вы думаете, что это всё, то глубоко ошибаетесь. Вечером, во время передачи последних новостей, когда он сидел, как обычно, возле самого телевизора - телевизор взорвался. Как потом объяснил вызванный электрик из-за внезапно переменившегося напряжения, причем это, как ни странно, случилось только в моем доме.
-Но с ним-то ничего не произошло и в этот раз?
-Только потому, что в момент взрыва он наклонился за упавшими со стола крошками. Видите, милый Иоганн, иногда и наша немецкая аккуратность может в чем-то очень даже пригодиться. Недаром я начала приучать его к аккуратности с первой минуты его появления в моем доме! И, наконец, этот дурацкий приезд психиатров в самую полночь…
-Психиатров?!
-Именно их! И это тем более странно, что во всей нашей округе не найдется ни одного маленького сорванца, который мог бы это придумать. В этом-то вы можете мне поверить. И все это за одни сутки. Какие нервы могут выдержать подобную атаку? И еще… Вы, конечно, можете отнести то, что я вам сейчас скажу, к проявлениям старческого психоза, к бреду выжившей из ума старой одинокой женщины, но за доктором приходил… ПЕСОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК!
-Песочный человечек? Это что-то из сказок Гофмана?
-Это для вас из сказок, а для меня из жизни! У нас в деревне все верили в песочного человечка, но только в тот раз я увидела его собственными глазами.
-Фрау Ристи, я верю вам, как своей матери, но это?.. Может быть, вам все-таки что-то померещилось? Привиделось?
-Мне? Хорошо, если бы только мне! Но его видел, в первую очередь, сам доктор! В тот вечер мы сидели с ним за столом, отдыхая от уборки обломков разбитого телевизора, как вдруг через всю комнату прошел маленький горбатый человечек, настоящий карлик, и скрылся в спальне доктора. Вы бы видели, как задрожали у доктора руки, хотя он и пытался сделать вид, что ничего не заметил.
-Но почему вы его не окликнули?
-Кого? Человека, который вышел из стены и прошел по нашей комнате так, что ни одна половица не скрипнула у него под ногами? Иоганн, Иоганн! Меньше всего я хотела бы кончить свои дни в палате для умалишенных, пусть она и будет достаточно комфортабельной. Я слишком долго живу на свете, чтобы не знать, что и когда можно, а что нельзя говорить. И запомните, пожалуйста, что все сказанное мною о карлике я больше никому не скажу. И если вы вдруг по глупости напишете об этом в своей газете, то я подам на вас в суд за клевету, несмотря на всю мою симпатию к вам. Вот так-то, мой милый и юный соотечественник!
-Последний вопрос, фрау Ристи. Почему вы всё-таки так отрицательно отнеслись к моему появлению в вашем доме?
-У меня остались не слишком приятные воспоминания о вашем коллеге, посетившем меня на следующий день после убийства бедного мистера Брэдли. Он не только нагрубил мне, но еще и украл из комнаты доктора его собственную книгу!
-Зачем же ему понадобилась эта книга, фрау Ристи?
-Не знаю, дорогой Иоганн… По-моему, она никого не заинтересовала: он ведь даже напечатал её на собственные деньги, а их судя по всему у него было не так уж много.
- Большое спасибо, дорогая фрау Ристи. Вы рассказали мне столько интересного, что я даже не знаю, как вас отблагодарить.
-Только одним, милый Иоганн: ещё раз навестите старую и больную женщину.
—Тогда до встречи, фрау Ристи!..
***
Я вижу, сэр - настоящий знаток! Это действительно редкое издание. И как только вам удалось выискать его среди этой груды макулатуры?
-Простите меня, но ведь это ваш магазин?
-Лавка, сэр!.. Лавка дешевой продукции. Правильнее сказать - духовной жвачки для разумных млекопитающих. Она, конечно, моя, но если вы спросите у меня: “Мистер Шик, вы любите свое дело?”, то я отвечу: “И да, и нет”.
-Это почему же, уважаемый сэр?
-Все очень просто. Я с детских лет мечтал об учёбе в университете, позднее - хотя бы о работе в университетском магазине, где можно поговорить с интеллигентными людьми, которые понимают, что и за чем они читают. Но… жизнь ужасно противная штука! Она действует как вышибала в баре: лезь хоть в дверь, хоть в окно - все равно очутишься за порогом,
-Вы хотите сказать, что у вас в городке не с кем даже и словом перемолвиться? Вы уж извините меня за назойливость, но мне предлагают здесь кое-какое дело и поэтому, хотелось бы обмозговать этот вопрос со всех сторон.
-Ха! Вы можете не говорить мне, кто вы и чем хотите заняться. Старый Шик сам вам все окажет и будет прав, Вы наш будущий доктор. Держу пари на три доллара против цента, что я прав.
-Мое счастье, что я не поспорил с вами, но как вы догадались?
-Как я догадался? Боже ты мой, надо прожить в нашем заспанном городке столько, сколько я, и вам ничего и ни у кого не надо будет спрашивать. Кто может в нашем штате обращаться к старому еврею, сэр? Только тот, кто приехал к нам издалека или долго учился и жил на севере. А какое место может подойти для интеллигентного человека, интересующегося литературой? Адвокат? Провизор? Доктор? Но из них свободно только одно, значит, вы - наш будущий доктор! И я очень рад, что на место одного культурного человека приезжает другой культурный человек. В конце концов, никто не вылечивает от смерти, но никому не безразлично, кто познакомит его с ней и проводит в последний путь.
-Сэр Шик, извините, что я прерываю вас, но выходит, что вы знали моего предшественника?
-А как же, дорогой доктор, конечно, знал. Если кто видел его чаще, чем я, так это больные. Больше того, он даже участвовал в моей коммерции. Нет, нет, не делайте огромных глаз. Он не только не стоял за прилавком моей лавчонки, но даже не вкладывал в неё свои деньги. Просто одну его книгу я имел честь выставить на своей витрине. Правда, ее купили только два джентльмена, но зато последний из них, похоже, приезжий журналист, купил у меня все оставшиеся экземпляры.
-Жаль, что у вас не осталось ни одной книги: должен же я знать, что представлял собой мой предшественник. Да, кстати, а кто тот первый джентльмен, который купил у вас эту книгу?
-Если вы надеялись заиметь себе еще одного интеллигентного знакомого в нашем города, то вы промахнулись. Во-первых, это негр, а во-вторых, он-то как раз и оказался убийцей нашего доктора. Правда, его оправдали, но я не думаю, что он надолго задержится в нашем городке, если не захочет закончить свою жизнь на огненном кресте…
***
-Извините, офицер, не могли бы вы повернуться лицом к солнцу или хотя бы встать в тень?
-Это ещё зачем и кто вы такой?
-Еще раз простите, сэр. Я репортер из еженедельного журнала, вот мое удостоверение. Мне поручено сделать очерк о службе в полиции. Своего рода рекламный проспект: “Вот место для настоящих парней”.
-Да, но причем здесь я?
-Видите ли, мы решили взять в качестве героя настоящего парня из какого-нибудь маленького южного городка, и выбор шефа пал на ваш Слип-таун. Я уже почти неделю ищу здесь настоящего парня, и вот, кажется, нашел.
-Это что же, вы всю нашу картотеку подняли, сэр?
-Нет, мне ведь в первую очередь важно, чтобы мой герой был фотогеничен, иначе он не будет смотреться на развороте. Послужной список, правда, настоящему мужчине не помешает, но и его обязанности на себя не возьмет.
-Это вы точно подметили, сэр!
-Конечно, если у вас найдется что о себе рассказать, то можно будет развернуть материал на два, а то и на три номера. Скажу прямо: это ж мне, и вам было бы только на пользу. Мне не помешал бы дополнительный гонорар, нам ведь платят построчно, а вам, я думаю, не помешала бы бесплатная реклама на все Соединенные Штаты. Я думаю, что после такого паблисити меньше чем должность шерифа вами предлагать не посмеют!
-А как начальство на это посмотрит, сэр? Оно, поди, тоже не прочь увидеть себя в журнале или в газете?
Это уже не ваша забота, офицер! Мое начальство и начальство вашего начальства наверху быстрее нас сумеют договориться. Хотя, естественно, я сам подойду к вашему шерифу и объясню, что к чему. Встаньте вот так… помужественнее, улыбнитесь… снимаю! А теперь на фоне полицейской машины. Для начала неплохо. Ваши координаты, сэр, чтобы мне легче было вас найти, когда подъедут наши операторы. Одной фотографией здесь явно не обойтись. Смотрите, чтобы вам не превратиться в настоящую кинозвезду, офицер!
-Скажете тоже, сэр!
-Не смущайтесь, не смущайтесь, офицер! Вашей жене есть, кем гордиться, когда она идет с вами по улице.
-Вы думаете, сэр? Хотя, в общем-то, я всегда старался быть на высоте и дома, и на службе. Это точно! Взять вот неделю назад, когда мы крутились с нашим прихлопнутым доктором. Я тогда добрые сутки не спал, а ведь мог и пулю схлопотать ни за что ни про что, за здорово живешь, и даже спасибо от начальства за это на своих похоронах не услышал бы.
-А что, этот доктор… был вооружен?
-А вы как думаете, сэр? Если мы получаем из округа приказ “задержать живым или мертвым” - это что-нибудь да значит, я думаю. За все время моей службы мы такой приказ получили впервые. Между прочим, это доктор ещё и псих был. Получаем ночью звонок: постоялец миссис Ристи сошёл с ума и измывается над бедной женщиной. Приезжаем с напарником, вламываемся в дом, а он стоит ночью посреди комнаты в галстучке: “Почему это вы к нам приехали и выломали дверь? Будьте добры сообщите, кто вас вызывал!” А тут еще хозяйка его завозмущалась. Ну и уехали мы несолоно хлебавши. А утром приказ: взять, и точка! Вот тут-то мы и покрутились. Весь день его искали, как сквозь землю провалился. Ладно, охранник, из больницы позвонил: “Здесь он!” Мы туда, а он к Джексону подался, да сам на пулю и пришел. Туда ему и дорога, психу ненормальному!
-Извините, офицер, а почему вы к нему той ночью поехали, а не медики?
-Да дело в том, сэр, что в нашем городе специальной медицинской бригады нет. Вот нам и приходится вмешиваться по мере сил и возможностей. Мы даже, смех оказать, акушерские курсы прошли, на случай, если роды принимать придется. Да пока бог миловал, везло нам с напарником.
Спасибо, офицер. Я вижу, у нас с вами дело пойдет. Вы именно тот, кто нам был нужен. Дозвольте еще одну фотографию напоследок. А завтра вечером ждите меня с моими коллегами в гости. Надо будет поподробнее поговорить с вами о службе, да и вас вместе с супругой пофотографировать. Нам для очерка это пригодиться. Всего доброго, сержант!
-И вам счастливо, сэр! Мы с женой будем ждать вас. Пиво и виски за наш счёт, сэр!
*
-Послушайте, кэптэн!
-В чем дело, парень? Я сказал: полный бак и протереть стекла. Что-то неясно?
-Не в этом дело, сэр. Вы, кажется, южанин?
-А если и так, у вас что, обслуживают только черномазых?
-Да нет, сэр, только у вас номер-то наш, а повадки как есть джентльменские. Вот я и удивился самую малость.
-Ты что же думаешь, что мы все еще во времена Мафусаила живем, и пункты проката до сих пор еще не открыты?
-Да не ерепеньтесь вы, сэр! Я же не от безделья маюсь. Ку…
-Клус…
-Клан! Ну, вот видите, всё прекрасно, сэр! Я сразу понял, с кем имею дело. Только проверка-то еще никому не мешала. Я правильно мыслю, сэр?
В общем-то, ты прав, парень. Мне тоже приятно увидеть настоящего джентльмена, особенно когда столкнешься с ним на краю света. Только вот как ты догадался-то?
-Ха! Вы бы еще свой балахон не на заднее сиденье бросили, а нарядили на себя, да и спрашивали у каждого прохожего, как тут до ближайшего креста доехать.
-Ах ты, черт! Что значит, привычка жить по-человечески. Всегда забываешь, что не у себя дома, в Южной Каролине. Да, кстати, а шериф, случаем, не красный?
-Да нет. Билли, в общем-то, ничего, свой парень. Он, правда, немножко трусоват и прямо в наше дело не встрянет, но и против особенно не пойдет. Как никак, перевыборы-то у него на носу, а у нас на “черных братьях” много голосов не получишь. Все сделано, сэр. Приятной дороги!
- Спасибо, парень. Сдачи не надо. (Шум заработавшего двигателя).
***
-Чем обязан, сэр?
-Дорогой шериф! Давайте сразу договоримся: я просто корреспондент небольшого журнала, и пришел сюда, чтобы состряпать очерк о нашей славной бравой полиции. И поверьте, документы у меня в полном порядке. Вот, кстати, мое корреспондентское удостоверение.
-Слушайте, если вы собираетесь сбыть мне какие-нибудь усовершенствованные наручники, то ошиблись адресом.
-Не надо нервничать, шериф, и не делайте вид, что вы не догадываетесь, зачем я сюда пожаловал. Иди вы думаете, что на нашу организацию можно наплевать и забыть? И не вздумайте хвататься за оружие! Не надо вызывать на помощь своих коллег! Я же сказал, что документы у меня в полном порядке, а разговор наш на магнитофон не записывается. Это-то я установил загодя, до того, как зайти к вам с приветом от моего шефа.
-Слушай, ты!.. Не знаю, да и знать не хочу, как там тебя зовут! Если ты сейчас же не скажешь, зачем ты сюда пришел, я просто-напросто переломаю тебе кости при сопротивлении полиции!
-Я и говорю, что вы нервничаете, шеф. А вот мы пока, я подчеркиваю, пока! не собираемся ни стрелять в вас из-за угла, ни организовывать хорошо мотивированное самоубийство. Просто мы напомним о себе на ваших ближайших перевыборах, и тогда… извини, друг…
-Кто вы, черт вас подери! Или объясняйтесь, или убирайтесь подобру-поздорову!
-Это уже лучше, еще на полтона пониже, я всё будет прекрасно. Интересно, вы что же, действительно думали, что можно так запросто охотиться за нашим Циклопом, позволить застрелить его какому-то грязному нигеру и при этом делать вид, будто ничего не случилось?
-Вы меня с кем-то путаете, сэр!
-Нисколько, я ни за что не поверю, что вы не знали, кем является единственный стоящий доктор в вашей округе.
-Доктор был Циклопом?!
-Выпейте воды, шериф. Мне еще только не хватало возни с вызовом скорой помощи.
-Но я действительно не знал!
-Сейчас нам это не очень-то и важно: знали вы или нет. Нам надо знать: сделали вы это по своей прихоти или за этим кто-то стоит. Или-или.
-Дорогой сэр, вы можете мне не поверить, но все это какая-то дурацкая ошибка или случайность!
-Чья? Меня интересует, чья это случайность, а не причины ее возникновения.
-Но все дело именно в причинах! Мы получили ошибочное распоряжение об аресте доктора и узнали об этом только тогда, когда я лично отрапортовал в округ о результатах операции.
-Подождите… Но ведь кто-то же послал это “ошибочное распоряжение”?
-Конечно, но его не наказать даже вам, сэр. Это центральный компьютер МИНЦ’а, к которому подключены все службы нашего города. Ребята из компании уже принесли нам свои извинения за происшедший срыв. Так что я тут действительно не при чем. Тем более что мне совсем не хотелось бы портить отношения с такими славными ребятами, как ваши.
-Ну что ж, шериф, мы, конечно, все это еще разочек перепроверим. Но, кажется, нам действительно нечего делить. Надеюсь, что мы встретимся в следующий раз при более приятных обстоятельствах.
-Всего доброго, сэр.
-Провожать не надо, шериф…
*
—Добрый день, господин мэр! Будьте добры говорить прямо в микрофон, сэр.
—Извините, дорогой…
—…Радиожурналист, мистер Сербин, сэр!
—Чем обязан столь приятному знакомству с вами и вашими радио слушателями?
—Глубокоуважаемый мэр! Наша радиостудия просит вас высказать ваше высококомпетентное мнение по вопросам использования мыслящих машин в цивилизованном обществе.
—Но… видите ли…
—Мы установили, господин мэр, что Слиптаун является первым городом в Штатах, а, скорее всего, первым в мире, где забота о бытовых нуждах его обитателей возложена на вычислительную технику компьютерного центра.
—Ах, вот вы о чем! Конечно, конечно, я действительно могу с удовольствием констатировать тот факт, что в настоящее время нет практически ни одной стороны в жизни нашего города, которой не коснулось бы благотворное, я бы не постеснялся сказать, животворное влияние электронной машинизации. Всё, начиная с управления светофорами и кончая наблюдением за преступностью, теперь делают машины наше го компьютерного центра. Представьте себе: полиция, например, получает прямые указания, куда и за кем ей ехать, подчас еще до совершения преступления, а водопроводчики регистрируют вызов еще до появления утечки воды из труб или баков!
—Извините, что перебиваю вас, господин мэр, но нам только что удалось узнать о целой серии бытовых неприятностей в доме уважаемой миссис Ристи…
—Ох уж эти всезнающие журналисты! Действительно, как объяснили мне сотрудники центра, в их электронном устройстве вышла из строя какая-то копеечная деталька, контролирующая службы вышеуказанного дома. Сейчас все окончательно исправлено, и, как меня заверили, это ни когда больше не повторится. Если бы вы сравнили количество происшествий в нашем городе до подключения всех его систем к компьютерному центру компании “СIС”, с их практически полным отсутствием в настоящее время, то вы могли бы только позавидовать поистине сказочной жизни нашего благословенного Слиптауна.
—Благодарю вас, господин мэр! Надеюсь, наши радиослушатели хорошо поняли отношение жителей Слиптауна в лице его мэра к сверхновому изобретению. Всего доброго, господин мэр!
—Всегда к услугам вашей радиокомпании, сэр!
***
—Алло, алло, девушка! Будьте добры, соедините меня со спецконсультантом ЮНЕСКО по вопросам вычислительной техники Чарли Съюзмэном.
—Кто говорит и по какому вопросу?
—Передайте ему, что с ним будет разговаривать Сова.
- Это ваша фамилия, сэр?
- Скорее кличка.
- Не могли ли вы продиктовать по буквам? - Диктую по буквам: сокол, олень, волк, абракадабра…
- Причем здесь абракадабра?
- Да просто я не могу припомнить ни одного зверя на букву “а”
- …
- Барышня не валяйте дурака, иначе Чарли вам этого не простит! И не вздумайте отсоединиться! Иначе я свяжусь не только с вами, но и с техническим директором ЮНЕСКО!
- Алло! Это ты, Чарли? Кто звонит?.. Ты хочешь оказать, что забыл старину Сову?.. Не сможешь забыть даже на эшафоте?.. А тебе оказали, что я из зоопарка? Не удивительно, ты всегда подбирал себе секретарш, руководствуясь только эстетическими запросами… К черту как я живу! Оставь эти вопросы до моей пенсии! Ты мне нужен по делу и весьма срочно. Только говори законченными фразами, дружище, и погромче: ты же знаешь, я записываю всё и вся, вплоть до предсмертного хрипа. Так вот… расскажи мне, что это за фирма “СIC”? В одном слове не расскажешь? Тогда уточняю, во-первых, что она из себя представляет и откуда взялась, а, во-вторых, самое главное, чем она занимается?
—Серж, спроси у меня что-нибудь полегче. Я занимаюсь вычислительной техникой почти 20 лет, но эта фирма для меня такая же загадка, как и летающие тарелочки. Я не удивился бы, если б вдруг узнал, что она-то их и производит. Ты прекрасно знаешь, что в наше время, если хочешь чего-нибудь добиться, надо долго и активно над этим работать. И если бы ты всего три года назад спросил самого туполобого техника-вычислителя, кто занимает первое место среди гигантов вычислительной техника, то он даже во сне, после беспробудной пьянки ответил бы тебе, что “IВМ”. За последние 13-15 лет ее ежегодный оборот не снижался ниже 20 миллиардов долларов, а чистая прибыть всегда колебалась около 3 миллиардов. Сравни это со 100-200 миллионами прибыли у ее конкурентов и тебе все станет ясно. Я лично думал, что еще года два-три и у нас вообще не останется ни одной фирмы, кроме “IBM”. И вдруг, когда был объявлен конкурс на проект супермозга для мировой информатеки появляется никому не известная фирма “CIC” и вдрызг разбивает всех своих конкурентов, включая всемогущую “IВМ”.
—Подожди, Чарли, что это за мировая информатека?
—Мировая информатека - это, в принципе, мировой вычислительный центр, обладающий поистине сказочными возможностями. После его реализации все желающие смогут получать абсолютно любую информацию в любой точке Земли, да еще в концентрированном виде, учитывая, что связь с центром будет осуществляться через спутники, с помощью импульсных передатчиков. Сам понимаешь, что обладание контрактом на разработку, производство и обслуживание этого гиганта можно сравнить только с единоличным обладанием мировым Эльдорадо.
—А ты не преувеличиваешь?
—Нисколько, потому что в наше время реальной властью обладает тот, кто владеет большим объёмом информации, а где ее может быть больше чем в мировой информатеке?
—Как же тогда “СIС” взяла верх, может быть, ей помогло супермощное лобби в Сенате и палате представителей?
—Ты не угадал. Серж! Как ни странно, но победа достигнута только за счет совершенства самого проекта, и это является самым удивительным!
—Но тогда почему странно? Заимели у себя одного, а то и парочку непризнанных гениев и утерли нос когорте лентяев и недоучек!
—Если бы так! Видишь ли, современная вычислительная техника это огромная отрасль сверхсовременной индустрии. Только одна “IBM” тратит на научные разработки не менее 1 миллиарда долларов в год. Слышишь меня? Миллиарда! Чтобы победить её в конкурентной борьбе, надо, по крайней мере, утроить расходы на разработки. А вместо этого никому не известная, не фигурирующая даже в каталогах фирма внезапно совершает одновременный скачок в разработках по всем направлениям
—Съюзмэн! А если это просто блестящий технологический шпионаж?
—Украсть можно только то, что есть, а “СIС” предложила такие вещи, о которых в “IВМ” еще только собирались подумать. Например, подробно разработали, защитив доброй сотней патентов, литографирование с помощью рентгеновских лучей, что позволило их машинам запоминать до 1 миллиона бит информации на одном чипе. Чтобы тебе стало понятно, сравни это с 64 тысячами битов информации у “IВМ”.
—Еще вопрос, Чарли. Значит, если я тебя правильно понял, эта “CIC” теперь сказочно богата?
—Далось тебе это богатство, Серж! Главное, что после ввода МИНЦА в действие, он станет не просто всемирной информатекой, но и главным координатором и управляющим всей экономикой, а может быть и политикой нашего общества. Понимаешь?
—Спасибо, Чарли. Ты мне здорово помог.
—Чем? Ведь я и сам-то знаю об этом ненамного больше, чем ты.
—И тем не менее. Поцелуй за меня свою секретаршу, старый разбойник!
—Чао, Серж!..
***
—Хэлло!.. Мистер Джексон? Мне очень хочется поговорить с вами о вашем убитом приятеле, если вы не против? Спасибо. Нет, я не задержу вас надолго. Буду минут через десять. До скорого, сэр!
—Проходите, мистер Сербин.
—Вы знаете мое имя, сэр?
—Профессия обязывает, мистер Сербин. Иначе я просто не согласился бы на разговор с неизвестным мне человеком, тем более журналистом.
—Ну, может быть, вам просто не хочется предстать перед читателями в роли Геракла, убивающего своего друга?
—А вы уверены, что подобная заметка была бы опубликована после соответствующего звонка редактору?
—Зачем же вы тогда согласились на встречу со мной, мистер Джексон?
—Считайте, что мне просто захотелось с вами познакомиться, а возможно, я и сам надеюсь в чем-то разобраться с вашей помощью. Но для начала я угадаю вопрос, который осознанно или неосознанно вертится у вас в голове: как это негру, пусть и сотруднику секретной службы, так легко спустили убийство белого человека, если, конечно, все это не было запланировано заранее?
—Логично, хотя и не совсем верно, сэр.
—Так вот, это самый простой вопрос на нашем вечере вопросов и ответов. Самый простой потому, что случившееся действительно попадает в графу непредумышленных убийств.
—Хорошенькая непредумышленность, мистер Джексон. Когда вы стреляете в человека, стучащего в вашу дверь, даже не удосужившись спросить, кто он и зачем явился!.. Уж извините, но сделать это может либо преступник, хорошо знающий того, кто стоит за дверью, либо вконец издергавшийся запуганный человек, опасающийся даже собственной тени. Но и та, и другая версии требуют долгого и обстоятельного расследования и принятия окончательного решения только после специального судебного разбирательства. Вас же отпускают с богом, практически на следующий день после случившегося и, судя по упакованным книгам, даже не требуют подписки о невыезде.
—Более того, меня даже срочно переводят в другое место, опасаясь за мою жизнь и карьеру!
—Вы хотите сказать, что доказательства непредумышленности были настолько очевидными и весомыми, мистер Джексон?
—А как, интересно знать, поступили бы вы на моем месте? И сочли бы вы аргументы достаточно весомыми, если бы вам позвонили ночью из полиции и предупредили, что совершившая побег группа вооруженных преступников направляется в сторону вашего дома, а через минуту- другую ваша дверь затрещала под чьими-то мощными ударами?
—Подождите, мистер Джексон, но вот это именно и является недоказуемым, поскольку полиция, как, мне теперь известно, к вам той ночью не звонила!
—Совершенно верно, мистер Сербин! Звонили не из полиции, а вернее, не полицейские. Информация была передана по телефону из вычислительного центра, определившего, к кому может прорваться скрывающийся от полиции доктор Брэдли.
—Значит, у вас все-таки были основания панически бояться своего приятеля, мистер Джексон?
—У меня?
—Но ведь вы стали стрелять в него, даже не попытавшись узнать, в чем дело? А раз машина логически предсказала его дорогу к вам, значит, он был либо вашим другом, либо вашим врагом. Друзей не убивают, а следовательно..
—Вот именно, друзей не убивают, и дело просто в том, что я не знал, кто рвется ко мне.
—Но вам же позвонили…
—Ну и что? Мне сказали заведомую ложь.
—У вас есть какие-либо доказательства?
—Есть, мистер Сербия, есть! Мой телефон, как и все телефоны сотрудников охраны центра, находится под постоянным круглосуточным наблюдением, не зависящим от полицейской службы города. Запись автоматически включается при произнесении определенных ключевых слов, в частности “опасность” и “убийство”. А поскольку обращение ко мне начиналось со слов: “Мистер Джексон, вам угрожает смертельная опасность!”, то и запись была сделана практически о самого начала, причем, был установлен и номер телефона, с которого вёлся этот разговор. Вот почему я только меняю место своей работы, а не отправляюсь, как и положено негру в подобном случае, прямиком на электрический стул. Вы удовлетворены моим объяснением, мистер Сербин?
—Если в отношении вашей непосредственной виновности, вернее невиновности, то да. Однако, если доктор Брэдли шел к вам как к другу, что же связывало вас помимо ежесубботней игры в гольф? Чувствуя смертельную опасность, к малознакомому человеку за помощью не обращаются, не так ли сэр? А если так, то, какие общие интересы могли быть у вас, учитывая кардинальное несходство ваших профессий?
—Мистер Сербин, как вы думаете, так ли трудно было мне уклониться от встречи с вами, если б я захотел?
—Вы уже намекали мне на это, но вы явно недооцениваете мои профессиональные навыки, если думаете, что всё могло закончиться одним телефонным разговором.
—Давайте попытаемся обойтись без взаимных комплементов, тем более, что я согласился на эту встречу не для того, чтобы сообщить вам сведения, которые вы и сами могли бы получить если не сегодня, то завтра, и если не из первых, то из третьих рук. Я обратился к вам только потому, что, с одной стороны, достаточно хорошо познакомился с вашей работой, изучив досье, заведенное на вас ребятами из ФБР, а с другой стороны, у меня просто нет другого выхода, ибо мое, пусть и невольное, соучастие в убийстве, лишило меня возможности заняться им самому. А я очень не хочу, чтобы это дело попало в архив, как это может случиться с минуты на минуту. Поймите, меня связывало о Брэдли если не дружба, то товарищество, и не только по игре в гольф. К несчастью, противник сумел сыграть так, что одним выстрелом вывел из борьбы и его, и меня. Я очень заинтересован в вашей помощи, но тем не менее, все, что я могу для вас сделать, не нарушая своих служебных инструкций, это поставить перед вами два новых вопроса и сделать вам одно предложение. Подумайте, могла ли машина предсказать путь доктора Брэдли ко мне, если бы за нами не велось постоянного и сверх тщательного наблюдения? Кто стоит за этим счетным устройством, вернее, кто его направляет, поскольку, с моей точки зрения, арифмометр, даже если он и называется вычислительным центром, сам свою ручку крутить не может?.. И, наконец, предложение: попытайтесь найти дневник доктора Брэдли (в квартире его обнаружить не удалось - это, я знаю абсолютно точно), возможно, он окажется полезным для нашего общего дела. Подумайте над моими словами, мистер Сербин, и будет лучше, если вы сотрёте запись нашего разговора из вашего диктофона, но, надеюсь, не из своей памяти. Если вам понадобится помощь - я всегда буду к вашим услугам.
—Всего доброго, мистер Джексон. Я подумаю над тем, что вы сказали. Очень подумаю…
***
—Извините, пожалуйста, но доктор Брэдли при вас позволил мне проходить к мужу в любое время.
—Пойдите и попросите у него разрешения еще раз, получите - пожалуйста.
—Но вы же знаете, что он убит!
—Значит, и говорить не о чем. Правила видите? Черным по белому нанизано, что можно, а что нельзя. Если есть претензии - в попечительский совет. И не мешайте мне исполнять свои обязанности!
—Вообще-то, действительно, миссис, вам все объяснили. Так зачем играть на нервах работника больницы?
—…А ты сам то кто такой будешь? Уже добрых полчаса тут стоишь. Может быть, вызвать полицию, чтобы она и с тобой разобралась?
—Извините, сэр, но я жду главного врача. Мне хотелось бы устроиться лифтером или сторожем. Я прежде работал в Нью-Йорке, да вот пришлось из-за матери перебраться в ваш город.
—Так тебе и приготовили место, жди-дожидайся! На нашем брате экономят все кому не лень. Зато докторов и медсестёр готовы разве что не на золоте поить и кормить.
—Это вы точно оказали. По себе знаю…
—Да что ты еще знать-то можешь, молокосос. Ты с мое поработай, пообщайся тут с разными, тогда узнаешь, что почем. Где тут правда, если я целый день торчу на ногах, можно сказать, за здорово живешь, а любой докторишка пооколачивается возле операционного стола пару часов, да и огребёт за это не одну сотню долларов. Да ладно бы дело делали, а то только о деньгах и думают! Наш-то, застреленный, не задолго до смерти вообще труп приволок, да еще и на меня накричал, когда я чуток с лифтом замешкался. “Вы что, - кричит - не видите, что я от больного оторваться не могу! Взялись работать - работайте!” И это он мне, человеку, который на медицинской службе не одну, можно оказать, собаку съел!
—Труп-то он для экспериментов, что ли привез?
—А черт его знает зачем! Поди, хотел с родственников кучу баксов стрясти за попытку оживления: все дышал в него, да на грудь давил, пока я его на второй этаж поднимал.
—Что значит опыт! Вы, видно, сразу разглядели, что больной-то умер, без всякого образования обошлась.
—Очень мне надо к мертвякам приглядываться. Это потом полицейский из охранного центра, который за трупом приезжал, рассказал мне: “Доктор-то ваш мертвого подобрал, да еще отдавать нам не хотел. Не иначе он у вас тронутый какой-то!”
—Это что же, вам с этим трупом целую ночь одному оставаться пришлось, пока полицейские не приехали?
—Зачем оставаться? Полиция, можно сказать, почти сразу приехала. Один-то со мной разговаривать остался, а трое прямиком к доктору поднялись, да труп у него и отняли.
—А может быть, доктор его сам и убил?
—Да ты что, совсем дурак, что ли? А еще из Нью-Йорка приехал! Нашему доктору, даром, что он хирург был, дохлому цыпленку шею свернуть было не по нервам. И вообще оказалось, что он этого мертвяка из опрокинувшейся машины вытащил. Я же говорю: поживиться за его счет, видно, решил, да не вышло!
—Вы меня, пожалуйста, извините, сэр, ежели я чего не так понимаю. У меня ведь нет ни такого медицинского опыта, как у вас, ни образования специального.
—В образовании-то один вред и есть! Если бы чтение от воровства и насилия спасало, давно бы всех гангстеров вместо тюрем в библиотеки сажали. Доктор-то наш, мало, что ли читал? Дня без книги на работе не появлялся, а что вычитал?
—Я понял, что его самого убили или что-то опять не так, сэр?
—Убить-то убили, только вот зачем и кто? Думаешь, даром его полиция перед убийством целый день разыскивала, а он неизвестно где пропадал. Честному человеку закона бояться нечего, он от полиции прятаться не станет. Правда, доктор-то наш перед смертью не иначе как в уме чуток повредился от страха. Забегает вечером, только полиция от нас в который раз уехала, весь в грязи, задерганный какой-то, и начинает меня расспрашивать, где тут поблизости почтовый ящик находится. Я ему, конечно, объяснил, да только он за дверь - сразу в полицию и звякнул: так, мол, и так…
—Это о ящике, что ли?
—Зачем о ящике? Я-то ведь не дурак все-таки! Просто предупредил, что он у нас побывал и что машину медицинскую из больничного гаража без разрешения увел, чтобы знали, что к чему!
—Ну, вы и молодец, однако! А то он мог бы еще бог знает что натворить!
—То-то и оно. Ну, ты посиди тут пока, а я пойду узнаю, скоро ли на кухне обед будет. Сиди здесь и никого не пускай!..
***
—Я к вам со склерозом, мисс, если позволите.
—Мне кажется, что вам еще рановато жаловаться на склероз, сэр.
—Да нет, мисс, я к вам не со своим, а с отцовским склерозом.* Говорят, склероз тем и хорош, что при нем ничего не болит, но, вместе с тем, каждый день что-нибудь новенькое. Так вот, в нашей семье новенькое - это не столько для папаши, сколько для меня. Вчера, к примеру, обнаружил исчезновение своих деловых бумаг и только сегодня выяснил, что отец догадался их куда-то отправить вместо письма. А куда и кому, он, убей, не помнит. Вот я и припадаю к вашим ногам с мольбой о помощи. Я почти уверен, что он не догадался наклеить марку на конверт, и потому письмо должно было прийти к вам как заказное, с доплатой, а мне известно, что заказные письма должны фиксироваться. Таким образом, я и надеюсь узнать, куда все-таки в этот раз ушли мои документы. Будьте добры, помогите, мисс!
—Вот, пожалуйста, книга заказных писем, сэр. Здесь указано, от кого, куда и кому послано то или иное уведомление. Просмотрите сами или это сделать мне?
—Благодарю, благодарю, мисс. Я думаю, что сделаю это быстрее и меньше отниму у вас драгоценного времени.
—Странно только, что я вас никак не припомню. Вы что, не местный, сэр?
—Конечно, нет, мисс. Я переехал сюда всего лишь две недели назад и очень рад познакомиться с такой прелестной почтмейстершей… Однако мое отправление у вас почему-то не зарегистрировано.
—Не мажет быть, cэp. Все, что мы получаем, тут же заносится в книгу. За этим слежу не только я, но и из управления полиции, а в последнее время еще и из вычислительного центра.
—Вычислительного центра?
—Именно так, сэр. Специалисты центра считают, что для того, чтобы правильно управлять жизнью нашего городка, машина должна иметь как можно больше самой разнообразной информации о том, что в нем происходит. И надо сказать, они действительно смогли нам помочь. Представьте себе, встречаются еще более рассеянные люди, чем ваш отец: они посылают письма вообще без адреса, как своего, так и чужого. Раньше мы эти письма просто сжигали раз в два-три месяца, а теперь за ними приезжают из вычислительного центра и анализируют почерк и содержание письма. И что удивительно: в нескольких случаях машина находила забывчивых отправителей.
—Простите, мисс, но у нас, кажется, еще не отменена тайна переписки!
—Но это же машина, а не человек, сэр! Она ведь сплетничать с соседками не будет!
—И много у вас за последние время поступало таких писем, мисс?
- Да нет, не очень. За последний месяц только одно. За ним как раз должны сегодня приехать. Интересно, кто в этот раз окажется самым забывчивым в городе?
—Действительно, интересно. А нельзя ли мне хоть одним глазком посмотреть на это суперсклеротическое послание?
—Ну, если вам так хочется… но только в моих руках! Вы же сами говорили, что у нас есть тайна переписки.
—Дорогая мисс! Вы так раздразнили мое любопытство профессионального журналиста “Камбио”, вот, кстати, мое удостоверение, что мне до невозможности захотелось посмотреть на это письмо поближе. Поверьте, я не останусь у вас в долгу, мисс!
—Нет, нет, сэр! Будьте добры, верните мне пакет!.. Что вы делаете?! Отдайте пакет!.. Полиция! Полиция!
—Не кричите, мисс. Дело оказалось слишком серьезным! Я отлично понимаю, что нарушаю законы штата, но у меня просто нет другого выхода. Я гоняюсь за этим дневником не ради дешевой сенсации. Речь идет о человеческой жизни, и может быть, не одной, мисс!
—Все равно вас сейчас поймают: через минуту-другую появится посыльный из аэропорта, а вскоре обычно приезжают и парни из вычислительного центра.
- Если вы боитесь служебных неприятностей, мисс, то я могу вас аккуратно связать и спрятать в наиболее безопасном месте вашей конторы. Последнее предложение сделано, естественно, в расчете на возможную перестрелку с охранниками центра или полицией.
—Сразу видно, что вы не читали сегодняшних газет, мистер Сербин.
—В чем дело, мисс?
—Дело в том, что в сегодняшних разделах уголовной хроники напечатано об убийстве и ограблении квартиры главного редактора журнала “Камбио” Пола Грегерсена. Вам некому посылать свои материалы, мистер Сербин.
—Дайте мне любую газету, мисс!
—У меня есть для вас предложение, мистер Сербии. Я давно уже слежу за вашими очерками и статьями в журналах и убеждена в вашей порядочности. Я могу спрятать вас на время у себя дома. Вот ключи от входной двери и моей машины. Как проехать, я вам сейчас нарисую.
—Но знаю, что вам и ответить, мисс?..
—Грин, Джейн Грин, мистер Сербии. У вас просто нет другого выхода, как поверить мне на слово.
—Я вам верю, Джейн Грин. И не только воспользуюсь вашим предложением, но и попрошу вас пригласить ко мне, вернее было бы сказать, к вам, начальника охранной службы МИНЦ’а мистера Джексона. Без него мне не решить, как поступить с полученными материалами, и вообще, выбраться из этого города. Только сделать все надо как можно быстрее. Лучше всего, если ваш разговор состоится на улице и без свидетелей:
—Я все сделаю, мистер Сербии. Вы даже не догадываетесь, как мне хочется поиграть в сыщиков-разбойников…
—Спасибо, Джейн. Я этого никогда не забуду…
СТРАНИЦЫ ИЗ ДНЕВНИКА ДОКТОРА БРЭДЛИ.
…Интересно, как я буду рассказывать о событиях вчерашнего вечера лет эдак через десять-пятнадцать? Во всяком случае, сегодня, анализируя свое поведение после получения письма от Джексона, я испытываю чувство явного психического дискомфорта - такой своеобразный коктейль из самоиронии и стыда перед собственной трусостью, совершенно для меня неожиданной и потому особенно неприятной.
Наверное, мне было бы значительно легче, если бы я испытывал страх перед реальной, физически ощутимой опасностью, а не перед тем, что всегда считал проявлением глупой местечковой ограниченности - общественным мнением маленького городка. Но чем, как не страхом, можно объяснить весь идиотизм моего поведения, когда я, твердо уверенный в своей самодостаточности, как утопающий за соломинку, ухватился за свое знакомство с руководителем охранного центра… Именно поэтому, приняв по-детски залихватский вид, я добрых полчаса забивал голову милейшей миссис Ристи своими вымученными, шаржированными угрозами “проклятому” Гарри, который не смог дождаться ежесубботней встречи на корте и выдумал этот дурацкий розыгрыш, чтобы поболтать со мною посередине недели.
Остается только надеяться, что миссис Ристи, будучи убежденной сторонницей местного бон-тона, восприняла мое поведение как вполне естественное и не изменила мнение обо мне в худшую сторону. (Вот черт! Оказывается, мне действительно не наплевать, что обо мне думают окружающие.)
И все-таки, в порядке некоторого самооправдания надо признать, что в тот вечер меня тревожило не только отношение ко мне квартирной хозяйки, но и ощущение тревоги, вызванное отсутствием причин для столь официального приглашения. Недаром палачи во все времена высшей степенью любых издевательств считали пытку неизвестностью. Я лично этого испытания не выдержал и появился в приемной Джексона за сорок минут до начала его работы и, зная привычку Гарри хронически опаздывать, был донельзя удивлен, когда его секретарша сразу же пригласила меня в его кабинет. Но еще больше изумился, когда увидел совершенно бодрого Гарри, увлеченно беседовавшего с каким-то буйно заросшим молодым человеком.
Гарри сразу же прервал собеседника и, улыбнувшись мне, представил нас друг другу:
—Знакомьтесь, доктор Брэдли - специалист по парапсихологии, инженер Монтегю - председатель общества по изучению прикладных проблем парапсихологии.
Я был настолько ошарашен всем происходящим, что в первый момент даже не обратил внимания на оригинальную характеристику, данную мне Гарри, и, довольно неуклюже проворчав что-то вроде “очень приятно”, плюхнулся в свободное кресло, сразу утонув в нем и от этого еще больше смутившись. А мистер Монтегю, обуреваемый потоком живокипящих мыслей, тем временем продолжил свой монолог, теперь уже обращенный к нам обоим!
—Так вот, я и говорю, еще пара-другая-третья лет и мы, наконец, сделаем телепатию банальной обыденностью вроде телефона или велосипеда. Еще немного, и это свойство природы станет действительно общедоступным. Мы…
—А может, мальчика и не было? - я резко прервал его, услышав столь знакомое мне парапсихологическое пустословие.
—Простите, это вы о чем? - воззрился на меня Монтегю.
—Конечно, о телепатии, сэр. Извините, но мне кажется, что ваше безапелляционное признание телепатии всеобщим свойством биологических существ ни на чем не основано. Более того, в условиях борьбы за существование между различными биологическими видами само наличие жизни стало бы весьма проблематичным при постоянном оповещении всех и обо всем. Не знаю, как вы, но я в детстве увлекался военными книгами и хорошо запомнил, что радиомолчание являлось обязательным условием подготовки любой военной операции. А если учесть, что дальность передачи телепатического сообщения, по мнению апологетов парапсихологии не имеет предела, то трудно даже представить себе, что случилось бы с окружающим миром, если бы в нем одновременно и на одной волне заработали миллиарды индивидуальных передатчиков, тем более что сорвать наушники в этом случае было бы практически невозможно.
—Вы просто неправильно меня поняли, говоря о всеобщей способности к телепатии, я лично имел в виду только людей, а не все живые существа вообще.
—Ну, во-первых, людей сейчас на Земле около двух с половиной миллиардов, а во-вторых, мне, как представителю биологической науки, в общем-то, непонятно, чем, кроме милости божьей, можно объяснить избирательную одаренность человека телепатическими способностями; разве только тем, что он является существом мыслящим?
—Именно этим! Вот видите, вы сами дошли до сути вопроса! -обрадовался Монтегю.
—Тогда что же, по-вашему, должно передаваться с помощью телепатии, уж не мысль ли случайно?
—Конечно, мысль! - явно удивляясь моей бестолковости, ответил мне Монтегю. - А что же еще можно передать? Слова-то сейчас и так достаточно хорошо научились передавать. Именно мысль! Вы только представьте, какие перспективы откроются перед человечеством! - снова самовозгорелся он.
—Уже успел представить! - довольно невежливо оборвал я его, невольно вспомнив о своей книжке на эту тему. - Вы сейчас, если можно, другое объясните: вы что считаете мысль материальной?
—Материальной? Идеальной?.. А какое это, в общем-то, имеет значение? - ошарашенный моим напором, воскликнул Монтегю.
—Самое прямое и непосредственное! Если мысль - идеальный образ, то она не может обладать свойствами реальной материи (пространственной конфигурацией, движением, массой и т.п.). Следовательно, она не может быть передана и уж тем более, принята никакими материальными приемниками.
—Ну, значит, она материальна, - успокаиваясь, согласился со мною бородач.
—И производит ее, естественно, человеческий мозг? - продолжал я наседать на него.
—Простите, а вы, случаем, сами-то не религиозный деятель? - в свою очередь заинтересовался Монтегю. Вы что же считаете, что сознание продуцируется не мозгом, а чем-то другим?
Вы уж извините меня, дорогой сэр Монтегю, но поскольку мы сейчас обсуждаем вашу идею, то давайте не будем отклоняться на разбор моих воззрений, тем более, что они и так скоро станут вам совершенно ясны. А вот из вашего ответа явно следует, что вы действительно считаете мозг органом, создающим те или иные мыслительные образы, которые вы надеетесь поймать и расшифровать с помощью современной физической аппаратуры. Не так ли?
—В общем-то, всё действительно так и есть. А чем это вас всё-таки не устраивает?
—Только тем, что всё те, что вы делаете, представляет собой вульгарный технократический дилетантизм! - не удержался я от колкости. - Интересно, есть ли вообще в вашем обществе достаточно серьезные, известные в научном мире физиологи, медики, философы?
—При чем здесь биологи и гуманитарии? Проблема улавливания энергетических волн и их расшифровка - дело физиков и математиков! - почти прорычал Монтегю.
—Вот и хорошо, но позвольте все-таки мне, как специалисту-медику, задать вам еще несколько вопросов. Задумывалась ли вы, например, над тем, как можно передать в виде зримо представляемых образов такое простое понятие, как “стул”, если сидеть можно не только на венецианском стуле, но и на пеньке, камне и, наконец, на струе воздуха? Я уж не говорю о таких универсальных понятиях, как благородство, честь и доблесть, - наседал я на оппонента.
—Я думаю, что это не самое главное: придумать или зашифровать понятия; главное - научиться понимать, как они могут передаваться, понять сущность психической энергии, - отвечал Монтегю.
—А в чем же тогда преимущество телепатии перед радиоприемником?
—Хотя бы в том, что она не требует ни передатчика, ни приемника и обладает несопоставимой с радиовещанием мощностью и дальностью действия.
—Легко сопоставлять то, что есть, с тем, чего не существует.
—Извините, но мы базируемся на вполне научных доказательствах: компьютерный анализ всей информации, имеющейся по данному вопросу, выявил, что еще во времена древнеиндийских вед мысль считалась энергией, питающей все остальные энергии, возможно, за счет подключения к солнечным или космическим генераторам.
—Очень мило для физика-материалиста объяснять свои опыты ссылкой на сказочно-мифологические источники. Или вы переквалифицировались в историка и решили откопать свою парапсихологическую Трою?
—Оставьте при себе вашу иронию, мистер Брэдли, если не хотите, чтобы наша беседа прекратилась!
—Попытаюсь, хотя это не будет говорить в пользу вашей теории, сэр Монтегю.
—Задавайте вопросы по существу, ибо применение прибора и его разработка - совсем разные вещи.
—Вот и хорошо! Тогда скажите мне, пожалуйста, как вы представляете себе отражение действительности и появление образа в психике человека?
—Очень просто. Надеюсь, что вы, как врач, не хуже меня представляете устройство человеческого глаза, во всяком случай, помните, что он напоминает обыкновенную лупу. Преломленное и уменьшенное в хрусталике отражение предмета и отпечатывается на сетчатке, превращаясь на ней в сигналы, передающиеся в мозг.
—Прекрасное объяснение! Как раз на уровне физиологии прошлого столетия!
—И что же вас в нем не устраивает?
—Только то, что в жизни это происходит совсем не так, поскольку глаз совершает движения по предмету примерно так же, как и рука, ощупывающая его. Вот почему воспринимаемый человеком образ на самом деле состоит из сотен и тысяч самых разнообразных фиксирующих движений, и потому в памяти нет никакого чёткого изображения предмета, которое можно было бы передать.
—Я думаю, что даже нечёткая картина все-таки лучше, чем ее полное отсутствие. Если не может передаваться мысль сама по себе, то, значит, передается и воспринимается информация от электрической активности клеток голоного мозга.
—Если вы имеете в виду электроэнцефалографию, то она просто свидетельствует о суммарной активности клеток мозга, но практически не несет никаких сведений о перерабатываемой мозгом информации, и попытки извлечь её можно сравнить с поведением дикаря, пытающегося по шуму авиационного двигателя получить представление об его устройстве.
—Но ведь можно попытаться зафиксировать корреляцию между потенциалами отдельных клеток головного мозга и хранящейся в них информацией, и тем самым получить представление о способе зашифровки понятий и образов!
—Да, но в этом случае, во-первых, речь шла бы уже не о телепатии, поскольку под ней понимается передача именно мыслительных образов, а во-вторых, вы недоучитываете еще и того, что сами-то образы отнюдь не лежат на полочках мозговой библиотеки, согласно единому для всех людей библиотечному каталогу, а мозаично разбросаны в самых разных его отделах, причем у каждого человека достаточно индивидуально. Я уж не говорю о том, что полученные вами данные могут иметь какое-то значение только в контексте со всем увиденным и слышанным конкретного исследуемого индивида. Так что если бы вы и смогли научиться раздражать определенные группы клеток головного мозга, но не дали субъекту воспользоваться другой имеющейся у него информацией, то еще неизвестно, что воспринял бы и воспринял ли вообще что-нибудь этот, по существу, декапитированный субъект.
—Значит, вы вообще отрицаете, возможность передачи мыслей на расстояние? - изумленно и растеряно вопросил Монтегю.
Смотря, что понимать под передачей мыслей и как ее осуществлять. Если речь идет не о передаче мысли как таковой, а о передаче той или иной информации, то почему бы и нет. Другое дело, как это осуществимо на практике. Мне кажется, наиболее интересным решением может оказаться изменение генотипа человека с созданием возможностей для передачи информации с помощью определенных видов электромагнитных колебаний, а если думать о более реальных вещах, то вполне можно представить себе микропередатчик, вживленный в человеческий организм…
—Я вижу, господа, что спор зашел у вас слишком далеко - неожиданно вмешался в нашу дискуссию Гарри. - Думаю, что при желании вы сможете в дальнейшем его продолжить, а сейчас, извините, у меня осталось очень мало времени… Дорогой мистер Монтегю, я очень признателен вам за ценную информацию об успехах вашего общества и за те сведения, которые я почерпнул из вашей беседы с мистером Брэдли. Всего вам доброго, сэр!
Как только они раскланялись, и за Монтегю захлопнулась дверь, я коршуном накинулся на Гарри (любое другое сравнение просто не соответствовало бы истине):
—Так значит, именно за этим ты и пригласил меня сюда?! Благодарю покорно! У меня просто нет слов, чтобы выразить тебе свою признательность за столь любезно предоставленную мне возможность познакомиться с таким крупным специалистом в области телепатии, как сэр Монтегю. Теперь, когда церемония знакомства закончилась, я смею надеяться, что ваше величество позволит мне смиренно откланяться, сохранив в глубине сердца неизбывную благодарность за столь приятно проведенное время?
—Вовсе нет! - невозмутимо ответил мне Гарри. -Именно теперь-то мы с тобой и поговорим. Только вначале, будь добр, ответь мне, пожалуйста, на два маленьких, я бы оказал, чепуховых вопроса. Тем более, ты только что требовал того же самого от уважаемого сэра Монтегю.
—Закон на вашей стороне, мистер Джексон. Спрашивайте!
- Вот и прекрасно. Начнем с того, что я кое-что недопонял из вашего спора. Мне показалось, что твой победный спурт начался после того, как тебе удалось выбить из твоего противника его согласие относительно материальности мысли. Разве не логично, что мозг, являясь материальной субстанцией, должен производить в свою очередь тоже что-то вполне материальное?
—Это было бы логично, если бы мозг действительно производил мысли…
—А разве он этого не делает?
—В том-то и дело, что нет, если, конечно, не понимать под производство мыслей способность к автоматическому возникновению мыслительной деятельности в массе определенным образом организованных нервных клеток. К примеру, так функционировала бы, производя те или иные продукты, отлаженная конвейерная линия завода-автомата.
—И ты можешь это доказать?
—Конечно, Гарри. Тем более, природа сама подтвердила это, поставив свой эксперимент на слепоглухонемых от рождения детях: их мозг, лишенный основных контактов с себе подобными, преспокойно спит, отказываясь не только от осознания самого себя, но и от забот по поддержанию жизнедеятельности своего тела. Эти существа могут умереть с голоду, если их не накормить силой. Значит, мало иметь мозг, надо еще, чтобы кто-то мог задавать ему программы, установки, научил анализировать и понимать окружающее.
—Просто чертовщина какая-то у тебя получается! Кто же тогда закладывает в нас основы для мыслительной деятельности, если сам мозг не в состоянии начинать с нуля?
—Правильнее было бы спросить: кто и когда, потому что программисты время от времени меняются, оставаясь частью уже сформированного сознания. И самыми первыми программистами являются наши родители, помогающие нам не только осваивать мир, но и осознавать себя как самостоятельное целое, зависимее и независящее от окружающих. И может быть, именно этот этап и является самым главным для человека: ведь ребенку, даже научившемуся понимать и действовать, трудно осознать свою индивидуальность, называть себя “я”, а не “Джон” или “Мэри”. Позднее место непосредственного “критика” или “программиста” займут идеальные (литературные, самосконструированные) “программисты” и “критики”, живущие только в сознании человека, но влияющие на его представления и поступки.
—Следовательно, мозг просто предоставляет возможности для формирования мыслящей личности?
—Однако, ты молодец, Гарри, раз сумел так быстро разобраться в этом. Между прочим, если согласиться с выводом, к которому ты только что пришел, то логично признать и то, что условия для формирования сознания могут предоставить не только структуры нервных клеток, но и любые другие физические структуры, обладающие подобными свойствами.
—А ты что же, с таким выводом не согласен?
—Наоборот, целиком и полностью согласен. Более того, признание возможности существования небиологического разума раз и навсегда выбивает почву из-под ног тех, кто утверждает, что биологические существа обладают какими-то особыми свойствами типа биополя, телепатии и тому подобного. Кстати, нематериальность психологических образов можно доказать еще проще, без привлечения достижений современной науки. Ведь если согласиться с тем, что нашим мозгом создаются материальные отражения, материальные образы, то как можно было бы узнать, чем мы окружены: реальными, самостоятельно существующими вещами или же материальными продуктами нашего мозга? Отсюда до признания того, что существую только я, а вся вселенная - мое производное, рукой подать. Так что это в арифметике плюс да плюс - всегда плюс, а в философии, как и в жизни, может получиться и минус.
—Ну, а если сознание просто другой вид материи? - заинтересованно возразил мне Гарри.
—Бог троицу любит! - подхватил я его мысль. - Но поскольку у нас все-таки одна вселенная, а не две разные, то тогда должна быть и третья материя, объединяющая и создающая две предыдущие. Я подчеркиваю: создающая! Платон называл ее “богом”, Спиноза “природой”, но суть от этого не менялась, поскольку и в том, и в другом случае весь реально существующий мир превращался у них в игрушку ирреальной непознаваемей субстанции, его породившей. И человеку не оставалось ничего другого, как выбросить на свалку весь свой миллионолетний опыт, разум, наконец, и успокоиться в хлеву полуживотного существования. Если тебя это устраивает, то с богом! - закончил я свой монолог, и мы несколько минут помолчали. Джексон, как видно, переваривал новую для него информацию.
—Это ладно, ты меня убедил, - прервал он затянувшееся молчание. - И все-таки у меня остается к тебе еще один вопрос, хотя он может показаться тебе несущественным или даже нескромным, но профессия обязывает. Видишь ли, я обратил внимание на то, что ты как-то очень остро и личностно включился в этот, в общем-то, теоретический спор с Монтегю. Нет ли у тебя какой-нибудь антипатии к нему, а может быть, ты с ним где-то уже встречался?
—Могу уверить тебя, Гарри, что Монтегю сам по себе не вызывает у меня никаких отрицательных эмоций. Просто он мне напомнил одно давнее событие, не имеющее никакого отношения ни к твоему ведомству, ни к сегодняшней беседе… Видишь ли, это событие сформировало у меня устойчивую неприязнь к дилетантизму вообще и к телепатии в частности…
Написав эту фразу, я невольно задумался. Да, действительно, случившееся тогда, в той далекой юности, никакого отношения к сегодняшнему “телепатическому” спору не имело, хотя не будь того эпизода в моей жизни, не было бы и этой встречи.
И странным, пожалуй, было даже не то, что Гарри удалось уловить эту мою повышенную эмоциональность, удивительным было, как эти эмоции сохранились у меня до сих пор, несмотря на прошедшие годы и самые разные жизненные перипетии. Ведь прошло уже… да, почти пятнадцать лет. А еще считается, что эмоции от времени угасают. Скорее всего, они просто отодвигаются в глубь сознания, освобождая место для новых впечатлений, и чутко дремлют, ожидая того часа, когда смогут снова заставить тебя жить ими и ради них.
Стоит только задуматься или увидеть гроздья ярко-красной рябины, как снова передо мной оживает тот, по-осеннему серый день,
Рябина в нашем городке росла только в одном месте, в сквере возле полицейского управления, и если учесть, что в детстве все мои знакомые, не задумываясь, относили меня к разряду маменькиных пай-мальчиков, то надо представить, как трудно было для меня решиться на “ограбление” полицейского сквера, но Эльза сказала, что осенью она любит только рябиновые букеты, и я… пошел.
Именно поэтому, врываясь с охапкой веток в ее дом, я, как минимум, рассчитывал на ласковую признательность в ее взгляде, а может быть, на возможность провести с ней целый вечер. Вот почему взятый у меня второпях букет и небрежное “спасибо” с явственной просьбой закрыть дверь с другой стороны, подействовали на меня как ведро холодной воды.
Я уходил от нее, проклиная всё и вся, и в который раз, уже не веря самому себе ни на грош, давал слово забыть дорогу к этому дому. Но, поднимаясь на холм, разделяющий наши дома, я несколько отошел и не мог не обернуться и не взглянуть на её окно: в нем четко был отпечатан мужской силуэт… После в моей жизни было много прекрасных и совсем скверных моментов, но чувства, похожего на то, что довелось мне пережить в тот вечер, я уже больше никогда не испытывал…
Голова моя шумела, как гигантская морская раковина, я не ощущал своего тела, и мне казалось, что голову и ноги разделяют десятки, если не сотни метров, всего меня било и трясло так, что зубы выбивали лихую чечётку, и мне никак не удавалось заставить их прекратить этот противный лязг.
Я ждал всего: вскрика, гримасы ужаса, ехидно-наглой усмешки, но только не этого чуточку презрительного спокойствия, с которым она ответила на мою просьбу-требование все-таки впустить меня:
—Дик, я же сказала тебе, что не могу тебя сегодня принять!
—Потому что ты принимаешь у себя другого гостя?!
—Естественно. Я не думаю, что тебе будет приятно встретиться с этим человеком.
—И все-таки мне очень хотелось бы с ним познакомиться!
—Если тебе это так нужно, то, пожалуйста! Только постарайся понять на будущее, что я не хочу провести всю свою жизнь в башне из слоновой кости, даже позволяя тебе ухаживать за мной. А Джерри очень интересный молодой человек: он - инженер, занимающийся телепатией.
Не знаю, как я сумел справиться с собой, но мне удалось сохранить хотя бы внешнее спокойствие на весь, показавшийся одновременно и коротким, и длинным, этот вечер. Вероятно, мои тогдашние доводы в споре о телепатии были менее четкими и, возможно, менее доказательными, чем сегодня - но, уходя первым, я был спокоен: в дураков можно влюбляться, однако любить их нельзя…
Когда на следующее утро мы встретились с Эльзой на остановке автобуса, отвозившего нас в колледж, я не удивился, а скорее, обрадовался, услышав ее сердитый выговор:
—Ты вел себя неэтично, выставляя Джерри таким идиотом. В конце концов, он не учится на медицинском факультете и не занимается философией, как ты.
Что я мог на это ответить? Пожалуй, только одно:
—Если ему и досталось, то всего лишь рикошетом и только за то, что он оказался предметом твоих неумеренных восторгов. А вообще-то мне было даже интересно поспорить с ним. Но самое главное, постарайся все же понять, Эльза: я совсем не хочу доказывать тебе, что все твои друзья хуже меня, просто я делаю все, чтобы стать лучше их.
Стоило ли рассказывать все это Джексону? Он хороший парень, но только очень близким людям важны не только твои поступки, но и эмоции, которые возникают у тебя при их совершении…
До меня не сразу дошел следующий вопрос Гарри!
—Послушай, Дик! А ты можешь поручиться, что в тебе не говорит корпоративизм человека, окончившего университет и поэтому признающего только официальную науку?
—Могу, Гарри, могу! - наконец-то собрался я с мыслями. - Наука - она или есть, или ее нет. Это, конечно, в том случае, если понимать под наукой определенный склад мышления, вернее, определенное человеческое мировоззрение, запрещающее принимать что-либо на веру без наличия достоверных теоретических, а еще лучше опытных доказательств. Такие доказательства сравнительно легко получать, а вернее доказывать их достоверность при изучении физических или химических явлений. Но когда дело касается биологии и психологии, то всё становится значительно менее очевидным. Дело в том, что человек до сих пор во многом представляет собой “черный ящик”, который позволяет увидеть только результат воздействия, но не даёт представления о том, каким образом эти результаты формируются. Не случайно “откровения” различных спекулянтов от биологии и медицины прикрываются особенностями человеческой психики, поскольку именно для неё критерии научности все еще остаются наиболее шаткими. Самое интересное, что ложные утверждения, например, в области медицины могут быть не только специально сфабрикованными, но совершенно искренними. Известно ли тебе, что большинство лекарственных препаратов, используемых почти на всем протяжении XX века, в лучшем случае, абсолютные пустышки, и это несмотря на то, что миллионы больных убеждены в их эффективности, испытав их на себе, а сотни тысяч врачей уверены, что достаточно достоверно испытали их на других.
—Прости, но если ты говоришь, что счет идет на тысячи и миллионы, то о какой еще большей достоверности можно говорить?
—Дело не только в количестве, но и в качестве достоверности. Просто до недавнего времени медики не учитывали, а многие не учитывают и сейчас, действие двух очень важных факторов: способности организма к самозащите и наличие двух взаимодействующих “черных ящиков”, самого больного и лечащего доктора, подводящего итог проводимому эксперименту. Благодаря самозащите организма, большинство заболеваний имеют тенденцию к периодическому затуханию, а то и исчезновению. Так что стоит только вовремя применить любую пустышку, и можно говорить о блестящих результатах лечения. При этом и доктор, и больной способны поверить в то, чего им больше всего в данный момент хочется. Вот почему так легко и так трудно помочь больному человеку, все зависит от того, что понимать под словом “помощь”: субъективное и временное снятие проявлений болезни или действительное излечение.
—То есть, ты утверждаешь, что получить объективные данные о состоянии человека нельзя?
— Почему нельзя? Можно. Вот, например, есть такой метод двойного слепого контроля, когда ни больной не знает, что он получил - лекарство или пустышку, ни собирающий результаты врач. Правду знает только человек, осуществляющий общее руководство опытом. Я рассказываю тебе эти медицинские подробности только для того, чтобы ты понял: высказать гениальную идею может даже полный дурак, но доказать её истинность он не сможет. В лучшем случае эта идея всё-таки не пропадёт, а лишь надолго отложится, дискредитированная личностью самого автора. Можно не кончать университетов, но прежде, чем взяться за какую-нибудь проблему, а тем более высказывать своё мнение о ней, надо, как минимум, знать всё, что известно по данному вопросу и владеть методикой научного доказательства.
А титулы и принадлежность к клану научных работников ещё ничего не доказывают и ни о чём не говорят. Более того, даже учёные самого высокого ранга способны проявлять поразительную безграмотность, стоит им оторваться от наезженной колеи хорошо известных проблем. Между прочим, это имеет прямое отношение к моему появлению в этом городишке. Наверняка тебе, как специалисту по чужим секретам, это должно быть известно. Нет? Ну, тогда слушай.
Шеф кардиохирургической клиники, в которой я начинал свою карьеру, был блестящий хирургом, увенчанным всевозможными титулами и званиями. Что заставило его обратить внимание на книжку Гилмора “Бег ради жизни”, я до сих пор понять не могу. Может быть, наступающая старость, обрекающая человека на позор жалких попыток удержать уходящее? Не знаю. Важно, что, прочитав эту книгу, он сразу же оказался в рядах ее самых активных сторонников и пропагандистов. Сейчас, наверное, нет ни одной газеты, ни одного гламурного журнала, как в Штатах, так и в Европе, где бы не появлялись его статьи или интервью, призывающие бегать и прыгать от инфаркта. И под каждым “посланием” стояла подпись человека, обладающая таким набором титулов, что она превращали его слова в “святое писание” для непосвященных. К несчастью, почти никто из читавших, не имел представления о том, что мой шеф, всю жизнь занимался только операциями на сердце, не знал, а, возможно, и не хотел знать самых элементарных азов терапевтической кардиологии, которые обязан знать любой врач-интерн. Ты не медик, Гарри, и поэтому не знаешь, что инфаркт миокарда может возникать не только при полном перекрытии сосуда, питающего сердце, но и тогда, когда только часть просвета сосуда закрыта атеросклеротической бляшкой, а потребность миокарда в кислороде резко возрастает из-за физической или эмоциональной нагрузки. Причем выявить эту потенциальную опасность удается не всегда, даже при самом тщательном обследовании больного в условиях современной кардиологической клиники, не говоря уж о рутинном выстукивании области сердца, как это обычно делают частнопрактикующие врачи. После первых же статей о пользе бега в наше отделение (и если бы только в наше!) хлынул поток бегунов и прыгунов, прибежавших и прискакавших к своему инфаркту. Я несколько раз пытался поговорить с шефом наедине, и каждый раз натыкался на вежливый, но непреклонный отказ. Наконец, устав от этой полупартизанской войны, я собрал все медицинские карты “бегунов”, поступивших к нам, и на ближайшей клинической конференция попросил слова. Я ждал споров, борьбы, но схватка не состоялась: меня просто-напросто лишили слова на конференции, а вскоре и места в клинике. Вот почему мое отношение к любым проявлениям дилетантизма, особенно, воинствующего дилетантизма, действительно личностное и активное. Нравится тебе это или нет!
—Успокойся, Дик, не кипятись! Я вполне разделяю твои чувства, потому что мне это тоже знакомо. Ты хорошо знаешь, что я работал в аппарате нашего президента, но не знаешь, почему я так внезапно его оставил и перешел на рядовую работу в охранной службе. Сведения об этой истории никогда не выйдут из кулуаров Белого дома, поскольку это было бы равносильно предъявлению президенту обвинения в некомпетентности. Дело в том, что при проверке архивных материалов, приготовленных к уничтожению, я сравнил тексты выступлений президента по вопросам войны и мира с их черновиками, сделанными не очень-то грамотными в вопросах внешней политики младшими клерками. Оказалось, что эти тексты абсолютно идентичны. Глава огромного государства, избранник миллионов людей даже не удосужился их предварительно прочитать, я уж не говорю, внести в них хоть капельку собственных мыслей. И это в вопросах, решающих судьбу не только Америки, но и всего человечества. Именно поэтому я и заинтересовался проектом МИНЦ’а, который, как мне казалось, может покончить с проблемой некомпетентности во всемирном масштабе.
—А ты не преувеличиваешь значение вычислительной техники, Гарри? Совсем недавно я прочитал интервью одного из крупных специалистов в этой области, который на вопрос: почему вычислительная техника не может избавить человечество от голода, войн и безработицы, если она, по его словам, может все? - ответил, что журналисты просто недоучитывают того факта, что задачи машине ставит человек, облеченный властью, а потому и претензии надо предъявлять не к технике, а к людям.
—Может быть, ты и прав, Дик, но именно МИНЦ должен стать первым шагом в этом направлении, во всяком случае, это должно стать одной из важнейших его задач. Но хватит взаимных излияний, давай перейдем ближе к делу - совершенно неожиданно для меня переключился он. - Ты, наверное, до сих пор недоумеваешь, почему я устроил сегодняшнюю дискуссию между тобой и Монтегю? Но дело в том, что почти до конца вашего спора я просто не знал, с кем из вас я продолжу нашу сегодняшнюю беседу. Могло так получиться, что именно у тебя я попросил бы извинения и распрощался с тобою, во всяком случае, до следующего спортивного поединка. Ваш спор с Монтегю поставил все на свои места, и я искренне рад, что победителем оказался именно ты, потому что в деле, которым я сейчас занимаюсь, мне нужен не просто знающий консультант, но и единомышленник.
Я думаю, что ты в общем-то наслышан о взрыве в лаборатории по изучению электронного интеллекта: по-моему, об этом знают не только все жители, но даже собаки и кошки нашего маленького городка.
—В общем-то, да.
—Вот именно, что, в общем, потому что происшедшее там никому еще до сих пор полностью понять не удалось. Здесь-то мне и нужна твоя непосредственная помощь.
—Прости, Гарри, но я не являюсь ни Шерлоком Холмсом, ни патером Брауном, ни, тем более, инженером-электронщиком. Я надеюсь, ты это не забыл?
—Конечно, нет, но ты действительно убежден, что не существует ни возможностей предвидения, ни передачи мыслей на расстояние?
—По-моему, после всего, что мы с тобой здесь обсуждали, этот вопрос, по крайней мере, неуместен.
—Вот и хорошо, но тогда как же объяснить тот факт, что за десять минут до взрыва некоторые сотрудники этой лаборатории, которые до этого никогда не покидали свои рабочие места раньше времени, оказались где угодно, но только не в опасной зоне?
—Ну и что тут особенною? Либо они, как специалисты, интуитивно почувствовали возможность аварии, либо сами участвовали в подготовке этого взрыва и заранее знали, когда он произойдет.
—Так, да не так. Эксперты в один голос заверяют, что предугадать конкретное время взрыва было практически невозможно. Признаки катастрофы появились ровно за десять минут до ее начала, и увидеть их могли только те, кто постоянно находился у контрольного стенда, но они там и остались, хотя имели шанс спастись и поднять общую тревогу.
—Подожди, Гарри, но что говорят сами спасенные?
—Ровным счетом ничего. Они, как заведенные, твердят одно и то же: им-де просто захотелось встать и выйти, причем это желание было настолько сильным, что они не могли с ним совладать.
—Они что же, почувствовали страх, беспокойство?
—В том-то и дело, что нет! Никаких неприятных или тревожных ощущений, кроме одного острого желания уйти. Как тут не поверить в телепатию?
—Милый Гарри! Даже если отбросить в сторону все те доказательства, которые я сегодня тебе приводил, всё равно остается принцип Оккама, обязательный для любого разумного человека.
—Это что-то о реалистичности подхода к любому вопросу?
—В принципе, да. Ибо если мы не хотим постоянно тонуть в море домыслов и фантазий, то должны создавать новые гипотезы только тогда, когда исчерпаны все объяснения, основанные на достоверных фактах, А поскольку мы с тобой не отвергли реальные пути решения этой загадки, то прибегать к фантастическим домыслам нам, пожалуй, не стоит.
—Уговорил! Я рад, что ты подтвердил мои собственные подозрения, правда, возникшие с некоторым запозданием. Интересно, обратил ли ты внимание на то, как я резко прервал твой разговор о Монтегю?
—В общем-то, да, но причина мне и теперь непонятна.
—Ты начал высказывать слишком важную мысль, чтобы сделать ее достоянием постороннего.
—Вот как! Что-то не припомню…