Хорошая плохая девчонка

Ларри Крэнстед

Форт-Уэйн, Индиана

Уважаемая мисс Риордан.

Человек с такими моральными качествами, как у вас, должно быть, думает, что может обдурить всех и вся, но меня, черт возьми, вам обдурить не удастся. Если позволите представиться, меня зовут Ларри Крэнстед, я отец несовершеннолетнего Оливера, с которым вы ведете переписку. Он еще даже не дорос до подросткового возраста, и, в конце концов, в нашей стране еще есть законы. Хотя законы вас никогда не останавливали.

Похоже, что теперь вы ничего не боитесь, так как вы осуждены на смертную казнь и вам в любом случае придется умереть. Но я не ручаюсь за себя, если вы причините какой-нибудь вред моему мальчику, как всем тем бедным парням по центральным штатам и в Калифорнии. Совершенно очевидно, что по отношению к мужчинам вы испытываете одну только ненависть, как и все феминистки, страдающие от чересчур либеральных методик для промывания мозгов. Меня тошнит от всех вас.

Я пишу вам, чтобы заключить сделку относительно моего сына Оливера. Если вы немедленно прекратите свою переписку с ним, то я с удовольствием навещу вас в тюрьме, и мы посмотрим, удастся ли нам прийти к личному соглашению.

Подумайте, возможно, то, что вам нужно, — это крепкий парень, который выбьет из вашей головы всю ненависть к мужчинам и направит вас на истинный путь искупления своих грехов, хотите вы того или нет.

Я думаю, что нам обязательно нужно встретиться, чтобы вы могли понять, что я именно то, что вам нужно.

Ваш друг, Ларри Крэнстед

Ронда Мерривалъ

Пайн-Кросс, Индиана

Дорогая Ла!

Спасибо вам за ваше доброе письмо с ответами на все мои вопросы и сомнения. Я была очень удивлена, получив такое глубокомысленное письмо от незнакомого человека.

Прежде всего, хочу вас заверить в том, что не буду поддаваться этому ощущению «приятного зуда», по крайней мере в ближайшее время.

Кстати, я видела ваше интервью на прошлой неделе, которые вы дали для «Шестьдесят минут-два», и там говорилось, что губернатор, возможно, предоставит вам отсрочку в исполнении приговора, так как он принимает большое участие в вашем деле. Позвольте мне сказать вам, какой хорошенькой вы мне показались в своей маленькой камере. Вы смело смотрели в объектив и говорили, не отводя глаза. Я всецело верю вашим заявлениям о полной невиновности.

Не будет ли у вас возможности позвонить мне, когда вас освободят из тюрьмы? Мне нужно рассказать вам некоторые вещи, которые лучше обсудить при личной встрече.

Ваш друг, Ронда Мерриваль

УКВ-волны, «Говорящее радио Техаса»

24 часа в сутки/только разговоры

Запись разговора на веб-странице для людей с нарушениями слуха, отрывки

24 октября 2002 года

9.33–11.44

Подготовлено голливудским отделом по исследованию средств массовой информации (взято из отчета по запросу Дж. Бирнбаума)/учетный номер № 37В186

Привет, Джеки, я уже в эфире? Я звоню, чтобы высказать свое мнение по поводу смертной казни Дэлайлы Риордан. Я целиком и полностью поддерживаю ее наказание, хотя я вообще-то не являюсь сторонником смертной казни, но я считаю, что для Дэлайлы Риордан это была правильная мера, особенно если вспомнить то, что она сделала со всеми этими мужчинами и все такое прочее. Не поймите меня неправильно, мужчины иногда ведут себя ужасно, но это не повод, чтобы… они тоже имеют право на жизнь. Все эти вещи, которые она вытворяла с ними в своем фургоне! Недаром теперь его называют Фургоном смерти из Малибу. Я думаю, что она понесла заслуженное наказание еще и потому, что так до конца и не созналась в совершенных ею преступлениях, что можно расценить как оскорбление системы правосудия. Также я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы проводите такую интересную передачу каждый день после полудня. Я просто не могу поверить, что… Я постоянно пытаюсь вам дозвониться, но мой звонок никогда не выбирали для эфира. Наверное, на этот раз мне действительно было что сказать.

Привет, Джеки, это Мэл из Уэст-Палм-Бич. Я звоню, чтобы сказать, что сожалею, что эта сучка получила то, что заслуживает. Мир кишит такими сучками, как она, поверьте мне на слово. Помните мою жену, которую мы обсуждали в прошлой программе? Та еще штучка, будьте уверены. Спала со мной и одновременно с моим лучшим другом. Спала с моим братом и отцом. По-крайней мере, я почти убежден, что она спала с Билли и отцом, потому что с тех пор, как она ушла, мы почти не разговаривали. Эта схема стара как мир. Найти крепкого мужчину, moi. Меня. Воспользоваться его спермой, чтобы зачать детей. Пых! Переспать с другими крепкими мужчинами, живущими поблизости, стравить сперму одного против спермы другого, чтобы посмотреть, кто выйдет победителем. Потом эта сучка сбегает с моим дарвинским плодом в своем животе — и с чем остаюсь я? С выплатой алиментов. С угрызениями совести. Как только включаешь телевизор, так там без конца говорят об отцах, отказывающихся признавать своих детей, педофилах и мужьях, избивающих своих жен, а я лишь всего-навсего веду своего ребенка в зоопарк, а потом привожу его на сорок минут позлее обещанного, и что? Я сразу же получаю извещение от <бип>ого адвоката… ой, прости, Джеки. Извини меня. После всех наших разговоров в эфире не могу поверить, что позволил себе такое слово.

Привет, Джеки. Это Ивонна из Хермозы, я звоню вам в первый раз. Я просто хотела всех спросить: может, я с ума сошла? Может, я что-то не так поняла? Откуда вся эта ненависть и агрессия, особенно со стороны мужчин, что, впрочем, вполне объяснимо, но неужели я единственный человек на свете, который считает, что убивать людей — это не выход? И что правительство штата не должно заниматься убийством своих граждан, а то это выливается в какой-то развлекательный бизнес: «Включайте телевизор в шесть часов, самку богомола сажают на иголку». Это то, за что мы платим налоги, то есть хлеб и зрелища? Если вы хотите знать мое мнение, это просто аморально. Аморально и подло, что они используют это в своих целях. Должна признаться, что не слишком хорошо знакома с преступлениями Дэлайлы Риордан, хотя знаю, что она явно не тянет под описание обычной женщины в самом простом понимании этого слова, она в некотором смысле вигильная женщина, так мне кажется. Скорее всего в детстве над ней кто-то надругался или что-то в этом роде, или ее пичкали мужскими гормонами или стероидами, как в этих тюремных экспериментах, о которых рассказывают по телевизору, впрочем, неважно. Я не хотела бы вступать в дебаты с последним позвонившим по поводу того, виновна она или невиновна, иначе разговор рискует затянуться. Или по поводу того, заслуживала она или не заслуживала смертной казни? Или кто должен получать больше таких наказаний — черные или белые, или почему женщин реже сажают на электрический стул? Какая разница? Я считаю, что штат не имеет права убивать кого-либо, будь это мужчина или женщина, черный или белый человек. Эй, я что, одна так считаю? Штат не должен убивать людей, а эти проклятые лотерейные билеты, что продаются в винно-водочных магазинах, а розыгрыши призов, что идут каждый вечер по Шестому каналу, а казино на территории индейских резерваций, от которых государство получает миллионы долларов каждый год, эй, кто-нибудь, ущипните меня! Может, мне снится какой-то кошмар? В любом случае, думаю, в общем, я думаю, это все. Пожалуй, я высказала что думаю. Я чувствую, правда, я чувствую большое облегчение. Спасибочки большое.

Привет, Джеки. Спасибо, что приняли мой звонок. Меня зовут Джоэль, я работаю на бензоколонке «Экссон» в Амарильо, недалеко от Девятой автострады, вы легко нас найдете. Мы находимся на холме, по правую сторону, сразу же за большими рекламными плакатами «Мир обуви» и «Мир оружия», ну, вы знаете, о чем идет речь. Мы стоим на возвышении, футов сто над дорогой, совсем как в «Семейке Джетсонов». Уф, скажу я вам по секрету, мне удалось встретить эту самую Дэлайлу Риордан на своем пути, это было несколько лет назад, и скажу вам честно, мне будет ее не хватать. Не знаю, как насчет вас, но я считаю, что этот дерьмовый штат может поубивать всех таких мисс Риордан, вместе взятых, но это ничего не изменит. Это якобы должно нас заставить быть на стреме. Это не будет давать нам спать по ночам. Но когда такая девушка, как она, заезжает к тебе на заправку, то ты за себя не ручаешься. Уф! Такое просто не забывается. Ты чувствуешь, что твоя жизнь снова начинает что-то значить. Я даже не могу ее описать, любые слова были бы просто жалким подобием. Она была просто как «вау!». Она была как, ну просто как «господи боже мой!». Вот она появляется на твоем горизонте. Она идет прямо ко мне. Что на ней надето? Голубая рабочая блузка из хлопка. Верхняя пуговица, кажется, расстегнута. А что там под ней, хотя, это даже не важно, потому что у нее есть все, о чем можно только мечтать. Все на своих местах, идеальное создание Творца. И даже в одежде от нее словно токи исходят, кажется, откусишь от нее кусочек, пожуешь и выплюнешь новую женщину, настоящую живую женщину, созданную для любви. Она просит тебя посмотреть ее переднюю шину, она знает, что это не входит в обслуживание, но она была бы очень благодарна, если бы ты посмотрел, и ты подчиняешься ей. Ты с удовольствием встанешь на колени ради такой девушки. Ты будешь проверять ее шины когда угодно и где угодно. И самое смешное, что она знает это, она знает о тебе все, а это не так уж много, если сказать правду. Она словно заполняет собой все твои пустые клеточки. Она смотрит на тебя и видит в тебе себя, и ты смотришь на нее и тоже видишь ее, но тебе это не кажется несправедливым. Именно так ты представляешь себе свое причащение к божественному — стоя на коленях, в попытках заставить этот дурацкий манометр заработать, подняться вверх, прыг-скок. Ты видишь перед собой маленький белый столбик в виде треугольника. Индикатор давления. И ты снова проверяешь его, якобы чтобы удостовериться еще раз, а на самом деле, чтобы не разрывать вашу связь, и ты понимаешь, что пойдешь за ней куда угодно. Как насчет багажника, леди? Хотите, я заберусь туда? Ударьте меня, пожалуйста, вот этой лопатой, сделайте одолжение. Хотите, я подержу этот лом, пока вы будете потрошить меня ножницами с зубчиками? Без проблем, детка, я твой маленький мальчик. Скажи мне, что ты хочешь, сладенькая, и я все для тебя сделаю, я на все пойду. Невозможно измерить степень ее вины, для нее нет наказания. Думаю, что правительству следовало бы отступиться от нее. Предоставить ей какую-нибудь финансовую помощь, что дают всяким мазилам в области искусства, которые потом вывешивают свои так называемые полотна во всяких музеях. Не то чтобы я часто хожу в музеи, но вы понимаете, что я имею в виду. Да, и не забудьте о тех картах, о которых я говорил в прошлый раз, пять долларов с заправкой, восемь без заправки. Мы, кстати, планируем организовать небольшие экскурсии этой осенью, «Дэлайла Риордан. Дороги любви», можете захватить детей, им это понравится, поверьте мне на слово. Уф, такие девушки не забываются. Эта девушка просто мечта всей твоей жизни. Хотел бы я, чтобы такая, как она, снова вошла в мою жизнь. Я жду, когда это случится. Тогда я не зря проживу свою жизнь.

Эй, привет, Джеки. Да, черт возьми, я это я. Дик Тупелоу. Никакой <бип>ой чепухи, детка. Конечно, я жив. Я слишком страшен, чтобы меня могли убить. Я могу позаботиться о себе, крошка, если кто-то ко мне подлезет, я изобью их до смерти своим чертовски огромным <бип>ем. Думаю, Джеки, вы догадываетесь, о каком именно <бип>е идет речь, вспомните-ка. Государственная книжная ярмарка в стиле сети отелей «Хайат», на вас было просвечивающее сари… но не будем отвлекаться от темы. Не верьте тому, что понаписано в газетах, куда такой крошке, как Дэлайла Риордан, заставить меня перестать дышать. Для того чтобы завалить такого мужика, как я, потребовалось бы с десяток таких женщин, как она. Да, мой палец. Это мой подарок музе, нашей общей музе с Ван Гогом, я ведь тоже художник в душе, вы не знали? И пусть я писатель криминальных романов, но честно отражаю реальность этого мира в своих книгах, переношу на бумагу все страдания, которые мне довелось испытать, ведь правда — она вовсе не скрывается в сути отдельных вещей, иногда она вне этих вещей. Да, я знаю, говорили, что меня убили. Обо мне вообще много что говорят. И да, я действительно лично знал Дэлайлу Риордан, серийную убийцу — женщину номер один. И хотя все называли ее Розовой Мстительницей и Потрошительницей, я называл ее «дорогая». Например: «Ты мой сладкий пупсик, дорогая», или: «Ты такая женщина, дорогая, которая дает мужчине почувствовать себя настоящим мужчиной», или: «Твои глаза настоящие кинжалы, дорогая, ты Черная Мадонна моей души». Не зря же меня называют королем криминальных романов западного Техаса. Так именно я ей и представился при встрече, и она переспросила меня: «Король криминальных романов западного Техаса? Вы имеете в виду, вы Дик Тупелоу, он же Дик-охотник?» «Совершенно верно, крошка», — ответил я ей. И вот Дэлайла Риордан, самая мертвая женщина из всех женщин во Вселенной, оказалась моей самой большой поклонницей. Она просто обожала мои книги. Она любила мои книги за самое главное — правдивое отображение вечной черноты человеческой души. За то, что я представил зло как контракт, заключенный человечеством и темными силами. То, что «Денвер пост» однажды назвал «еще одной попыткой распятия нашего кровавого и греховного прошлого Америки, связанного с завоеванием Запада». Дэлайла Риордан понимала, что к чему. Она-то знала, как устроен мир. Так что я решил на время покинуть большой свет, я сделал так, потому что хотел обдумать на досуге то время, которое мне удалось провести вместе с Дэлайлой и написать величайшую книгу воспоминаний, которая когда-либо появлялась на свет. Октябрь девяносто восьмого, возможно, не слишком много для обыкновенного обывателя, но эти отношения навсегда войдут в историю Америки и оставят заметный след в ее душе. Мой агент предоставил мне свободу действий, и мы порешили, что я буду руководствоваться своим воображением, основываясь, однако, на реальных фактах. Так что когда мы заключили с «Морроу» контракт с шестизначной цифрой, я начал работать с упоением и легкостью над раскрытием природы зла, не боясь увязнуть во всех этих скучных деталях, как-то: кого она убила, когда и при каких обстоятельствах, то есть я выкинул всю эту мутотень, которая никому не интересна. Кого заботят жертвы, скажите мне, они проиграли этот <бип>ый бой. Другое дело Дэлайла. Вот кто по-настоящему интересен. Кстати, «Морроу» собирается выпускать книгу уже этой осенью, и они очень взволнованы, я пообещал им, что не буду раскрывать суть проекта, пока не казнят Дэлайлу, так что считайте, что это ее маленькое воскрешение. Хорошая она была девчонка, эта Дэлайла. Мы поддерживали связь с тех пор, как ее посадили в тюрьму, вели переписку через вымышленное имя, разговаривали по телефону каждый вторник до того момента, как, ну, вы знаете, что произошло с надзирателем и тем профессором. Моя теория такова: Дэлайла была простой, хорошей девчонкой, на которую Америка оказала пагубное влияние. Она была жертвой присущей всем нам черствости, рабом самых устойчивых мифов, созданных Америкой, кровавым и тошнотворным выражением нашей мужской жестокости, нашего мачизма по отношению к женщинам, искаженным с точностью до наоборот образом человеческой гуманности. Текст еще нуждается в правке, но надеюсь, общая идея вам понятна. Примерно то же самое произошло с Мэрилин, между прочим. И с нашими отношениями, вот. Но это уже совсем другая история.

Дело XDG76/80/02

Государственная полиция Техаса

Допрос профессора Уильяма Реджинальда

3 декабря 2002 года, 14.17

Присутствующие:

Офицер Филипп Баррингтон

Профессор Уильям Реджинальд

Шериф Артур Роуленд (прибыл позднее)

Копия: отослана Джошуа Бирнбауму 6 декабря 2002 года

ФБ: Опишите, пожалуйста, ваши отношения с Дэлайлой Риордан.

УР: Смешно, знаете, но это слово как-то оскорбительно. Опишите. Как будто я собираюсь поведать вам что-то жутко увлекательное, рассказать какую-нибудь историю или расписать прелести какого-нибудь путешествия. Тогда как на самом деле я собираюсь пересказать вам суть дела, которое было, вы знаете… совсем не таким, чтобы его можно было описывать.

ФБ: Расскажите, пожалуйста, о ваших отношениях с Дэлайлой Риордан.

УР: Нам нужно определиться с рамками нашего разговора. Я согласился встретиться с вами, исходя из добрых побуждений, хотя мог бы потребовать присутствия адвоката, и с самого начала нашего разговора старался доказать свое желание помочь. Мы все хотим добраться до сути этого дела. Но вот вы опять говорите «отношения», у меня не было никаких отношений с Ла, то есть мисс Риордан. Я был ее психиатром, терапевтом. Она просто была одной из моих подопечных. Не так, как было в случае, знаете…

ФБ: С профессором Александром.

УР: Верно. То есть абсолютно не так. Надеюсь, вы меня простите, о мертвых нельзя говорить плохое, но этот наемный писака со своим полученным грантом на исследование, он же просто… Таких людей вовсе не интересует природа человеческих взаимоотношений или то, как можно помочь другим людям, таким как Ла, то есть таким запутавшимся людям, как мисс Риордан. Они считают своих подопечных просто объектами анализа, добычей в виде полезной информации, они режут их на кусочки и распределяют по банкам с этикетками, а затем докладывают о результатах проведенной работы и получают новые гранты, чтобы начать все сначала. Я получил степень в Хантер-колледже и всегда хотел помогать людям, а потом, может, это нелепо, я вовсе не хочу никого критиковать, вы ведь, наверное, из Техаса? В общем, я хотел помогать людям и каким-то образом оказался в самом сердце системы правосудия западного Техаса, я ведь писал диссертацию по Буберу[22] и Лэнгу,[23] такое ощущение, что я знал, как все повернется, не находите? Будто я предвидел будущее. Вы смотрите на часы.

ФБ: Да нет, просто… А вот и он, теперь все в порядке.

АР: Извините, никак не мог припарковать машину. Стоянка забита операторами из телевизионных новостей и видеокамерами. Репортеры, рассказывающие о том, сколько собралось репортеров. Прямо история в истории.

ФБ: Профессор Реджинальд, позвольте вам представить шерифа Роуленда. Хотя, возможно, вы уже встречались.

АР: Нет, мы видимся в первый раз.

УР: Мы не знакомы лично, но я видел вас пару раз. Ла рассказывала мне про вас, все рассказывала. Мисс Риордан.

АР: Ла.

УР: Ну да.

ФБ: Профессор Реджинальд как раз опи… рассказывал немного о… ну, в общем, о Ла.

УР: Да. И я говорил, что не смог бы описать наши отношения, потому что у нас не было отношений как таковых, я проводил терапию, она была моей пациенткой. Вы ведь понимаете, я не имею права рассказывать о своих отношениях с пациенткой. Это нарушение врачебной тайны.

ФБ: Подождите минутку, куда же я ее положил, бумагу о неразглашении тайны. Вы отказались от этого права как служащий женской тюрьмы западного Техаса. Это ведь ваша подпись?

УР: Это моя подпись, но я не понимаю, какое сейчас это имеет отношение…

АР: Почему бы нам не вернуться к этому позже?

ФБ: О'кей.

АР: Давайте вспомним, что случилось с надзирателем Харрисоном семнадцатого сентября две тысячи второго года на стоянке для машин во дворе тюрьмы. Неизвестный, скорее всего мужчина, вероятно находящийся в сильной спешке, нанес несколько колотых ран старине Харрисону на ходу вот этим ножом для резки мяса и скрылся с места преступления. Всего двадцать-тридцать секунд, но вы не поверите, что можно сделать с человеческим телом за это время. Потом завыла сирена, и когда приехала «скорая помощь», надзиратель Харрисон был еще жив. Он сказал только: «Что и следовало ожидать» — и умер от потери крови.

ФБ: Ла.

АР: Да, один из санитаров подтвердил, что он произнес ее имя, Ла. Но другой утверждает, что он просто выплюнул кровь изо рта. Не забывайте, что в то же самое время я допрашивал Ла, мисс Риордан, в зеленой комнате. Существует запись нашего разговора. Эта запись подшита в дело.

УР: Допрашивали?

ФБ: Пожалуйста, сядьте, профессор Реджинальд.

УР: Я и так сижу.

ФБ: Сидели… Сидите. Хорошо.

УР: Я сижу и говорю, что я в это самое время находился дома с одним из своих частных клиентов. Я бы предпочел не раскрывать имени этого клиента или природу нашей… ну, знаете.

ФБ: Врачебная тайна?

УР: Именно так. Но это не означает, что я отказываюсь помочь следствию.

АР: Поэтому вы здесь.

УР: Да, поэтому я здесь, хотя, если честно, есть и другие причины, я хочу помочь, потому что, понимаете, я могу быть следующим. Он приходит туда каждую ночь и стоит около моего дома, там есть такая узкая улочка напротив моего дома, хотя вообще-то это квартира, потому что она находится над гаражом, я снимаю все это вместе в аренду. Он никогда не стоит на месте, а все время качается взад-вперед на каблуках и курит сигареты одну за другой, я никак не могу разглядеть его лицо, но он определенно латинского происхождения, возможно, мексиканец, мексиканец из Калифорнии. Пабло или, как его, Эстебан? Или Эстебан был садовником?

ФБ: Ее садовником.

УР: В ее доме в Малибу. Тот парень, о котором она постоянно говорит в своем дневнике.

ФБ: Мы бы хотели услышать об этом.

АР: Да, пожалуйста, расскажите нам про дневник.

УР: Эстебан был ее садовником, а Мария кухаркой, это та, которая сейчас под защитой программы свидетелей, где она сейчас находится?

АР: В Тампа-Бей.

ФБ: Не думаю, что эта информация должна была быть известна кому-то из нас.

АР: Да, верно.

УР: А Пабло был, погодите, Пабло не был ее дружком, а кем же тогда был Пабло?

АР: Итак, вы видели кого-то возле вашего дома. Этот кто-то, возможно, знал раньше мисс Риордан. Кажется, вы клоните к тому, что он мог быть причастен к убийствам надзирателя Харрисона и профессора Александра. Есть ли у вас еще какие-нибудь причины для беспокойства? Может, вас волнует что-то еще? Вы нам об этом расскажете?

УР: Причины для беспокойства? Разумеется, у меня есть причины для беспокойства.

ФБ: Простите, не хочу менять тему, но меня интересует этот дом в Малибу.

УР: Это к северу от Транкаса. Она заплатила за него наличными.

ФБ: Однако я просмотрел ее дело и не нашел никакого упоминания о доме в Малибу и о Транкасе, нет ничего, похожего на это.

УР: Мария была кухаркой, Эстебан был садовником, я забыл, что делал Пабло, и там был ее дружок, который влезал к ней через окно, и еще коп.

АР: Лейтенант Сашетти из полицейского департамента в Малибу. Поехал по какому-то незначительному вызову шестого июля девяносто девятого года и не вернулся.

УР: Да, верно, Сашетти. Во внутреннем дворике ночью. С мисс Риордан. Ублюдок. Он спал на веранде, и у него хотя бы осталось это воспоминание, а что осталось мне? Я должен был отправить письмо. Она дала мне это письмо, она назвала его «письмо», но на самом деле это был целый пакет. Его нужно было кому-то переправить.

ФБ: Дорожный фургон — это единственная собственность, которая числилась за мисс Риордан. Он был куплен за наличные в фирме «Лодки и рекреационные транспортные средства» в Ла-Бри седьмого июля двухтысячного года.

УР: Она даже не попросила меня купить марку, она сама ее наклеила, как будто бы не хотела, чтобы я имел какое-то отношение к этому пакету, я был просто посредником, один момент, переходящий в другой, не более того, но она доверяла мне. То есть она доверяла мне в том, что я не открою пакет, что в принципе одно и то же. Она знала, что я мог либо оправить пакет, либо выкинуть его, либо открыть его, а выкинуть его — все равно означало бы открыть его, потому что я не выбросил бы пакет неоткрытым, это не имело бы смысла.

ФБ: Она перемещалась по Калифорнии, тут есть несколько талонов на парковку, подтверждающих, что она была в Окснарде, а также вся необходимая документация, доказывающая ее перемещение по штатам Айдахо, Техас, Оклахома и так далее.

УР: И я был вовсе не против, чтобы она заставляла меня сделать что-то для нее, я хотел этого. Это поистине прекрасно, когда во взаимоотношениях взрослых людей один принуждает другого к чему-то… но здесь дело было всего лишь в письме, какие-то документы для ее адвоката, этого сукина сына и болтуна, вечно он что-то темнит.

ФБ: Успокойтесь, профессор Реджинальд. Не забывайте, вы ведь профессионал.

УР: Я мог отправить или не отправить это письмо. Но она знала, что я не смогу прочесть его. Именно поэтому она мне доверяла. Таким образом, выбор у меня был только отправить или не отправить, поэтому я решил отправить. Это было толстое, объемистое письмо в большом конверте из манильской бумаги, адресованное этому ее адвокату, и я отправил его поздно ночью, опустив в ящик на каком-то темном углу, где я никогда не был, чтобы никто не мог потом меня вычислить, хотя я не делал ничего предосудительного, но мне кажется… что-то предосудительное в этом все-таки было. Я будто нарушил какой-то закон. Мой личный закон.

АР: Кажется, мы уходим в сторону.

УР: Я не хотел искать его, иначе совершил бы преступление, попытавшись оказать давление на работников почтовой службы США. Я не хотел возвращаться обратно к этому ящику. Я отправил его, но боялся, что попытаюсь найти его снова.

ФБ: Итак, письмо было отослано Джошуа Бирнбауму. И это было объемное письмо. Может быть, там содержался дневник Ла?

УР: Почему вы оба так подозрительно смотрите на меня?

ФБ: Где бы мы могли найти ее дневник?

УР: Нет, правда. Почему вы оба так странно на меня смотрите?

ФБ: Она же не могла забрать его с собой.

УР: Это часть врачебной тайны, мне не следовало вообще говорить про дневник. Все же, что касается Пабло, вы все-таки последите за моим домом сегодня вечером. Он выглядит как квартира, но это потому, что я живу на втором этаже над двухместным гаражом.

АР: А вам Ла рассказывала что-нибудь о своем дневнике?

ФБ: Я бы запомнил, если бы рассказывала.

УР: Он все время курит и ходит туда-сюда, он то прячется в тень, то выходит из нее, я закрываюсь на все замки, не могу заснуть по ночам. Я даже устроил мини-ловушки у себя в квартире, хотя вообще-то это дом, потому что он принадлежит мне весь, я снимаю его в аренду, во всяком случае. Я поместил горшки и кастрюли над косяком задней двери и разложил лезвия остриями вверх на подоконниках.

АР: Я хотел бы увидеть этот дневник.

УР: Я как-то читал об одном парне, который начинил свой цветной телевизор динамитом, но мне это не поможет, если он влезет ко мне в окно, он явно будет искать не цветной телевизор. Он не такой сдержанный и осмотрительный, как Ла, он как какое-то существо без рода без имени, и от него можно ожидать чего угодно. Он как вулкан, извергающий лаву в бытие, а затем снова успокаивающийся, он исчезает на несколько месяцев, когда из него выходит вся ярость, ненависть и жестокость, все его существование вертелось вокруг самых непредсказуемых эмоций, он совсем не похож на Ла, она была такой милой и иногда такой, такой понимающей и, знаете, такой предсказуемой, слава богу, когда она дотрагивалась до твоего лица, ты был к этому готов. Не могу спокойно думать о ней, я становлюсь… а он, он совсем не такой, как она, он просто зверь. Он похож на…

ФБ: Давайте все же вернемся к дневнику. Погодите минуточку, я напишу записку для надзирателя…

АР: Фрогала.

ФБ: Да, надо попросить его собрать все, что оставалось в камере Ла, и здесь я, пожалуй, добавлю: документы, бумаги, дневники…

УР: Я никогда не встречал такую девушку, как она, все остальные, которых я встречал, были… В общем, я их не интересовал, это абсолютно точно. Мне никогда не попадались достойные девушки, хотя я обманывал самого себя, взять, к примеру, мой первый брак, я был так молод, и она забрала у меня все, я учился тогда в аспирантуре, и у меня в принципе особо ничего и не было, возможно только письменный стол из сосны, но ведь это был мой письменный стол. Он принадлежал мне, а она забрала его.

ФБ: Как вы думаете?

УР: С того момента, как я увидел Ла, я знал, что она та самая. Мы все заперты в тюрьмах, сказал я ей. Там, конечно, были другие девушки, для которых я это говорил, но я обращался только к ней, у нее было такое свойство смотреть и видеть только тебя одного в толпе людей и слушать только тебя. Эта тюрьма находится в нашей голове, это была очень хорошая речь, я хотел, чтобы девушки поняли, что я не отличаюсь от них, хотел, чтобы они приняли меня за своего. Мы заключенные наших тел, ценностей, верований. Мы заключенные нашего взгляда на мир. И все, что нам остается, — это работать и пытаться прогрызть зубами бетонные стены, и идти на уступки, и поступать так, как от нас того требует тюрьма, в то время как втайне… Втайне надо пытаться найти пути спасения, пути, известные только нам самим. Иногда нам удается спастись, иногда нам приходится умереть, иногда мы так до конца и выполняем приказы тюрьмы, пока нас не отпустят, — это была моя метафора, которую я придумал, чтобы показать им, что тюрьма — это выбор, который они делают сами, и он никем не навязывается извне. Тюрьмы — это метафоры наших собственных миров, и тут она меня спросила: «Нашей цензурной сферы?» Я подумал, что она имела в виду цензуру, то есть проверку книг или писем с целью надзора, и переспросил: «Цензурной?» А она ответила: «Ну как наша сексуальность, или чувство голода или жажды, которое мы испытываем, или наша потребность в свежем воздухе». Тогда я сказал: «Сенсорной сферы, мы заключенные нашей сенсорной сферы». И она сказала: «Да». И меня это так… так взволновало, но тут эта ужасная женщина, эта Коринна…

АР: Пусть он продолжает. Он ведь никому не мешает.

УР: Она сказала какую-то пошлую гадость и так злобно засмеялась, но это никак не относилось к нам с Ла, она поносила саму себя, свою злобу и зависть, поэтому я переключился целиком на Ла и сказал ей: «Наша сенсорная сфера, наши чувства — это метафора окружающего мира». И она хмыкнула в ответ. Так она делала всегда, когда думала, что я нес чушь, она знала, что я несу чушь, мне не следовало идти учиться в аспирантуру, я вообще хотел быть столяром или водопроводчиком и делать что-то своими руками, но больше всего на свете мечтал быть идеальным любовником. В юности я мечтал, что когда-нибудь стану великим любовником всех времен, настоящим мастером искусства физической любви, и женщины будут съезжаться ко мне со всего света, и они будут знать, что им придется разделить меня с другими, но они не будут ревновать меня или считать своей собственностью, потому что, как настоящее искусство, мой талант не может принадлежать только одной из них, и тела этих женщин были частичкой настоящего мира, а не его метафоры, и Ла не раз ловила меня на этом противоречии, последнее, что она сказала… Она посмотрела на меня и сказала: «Возможно, тюрьмы — это метафоры, профессор Реджинальд. Но тогда одни тюрьмы являются большими метафорами по сравнению с другими». Я не мог поверить, эта двадцатилетняя девушка… а как она посмотрела на меня. Вы знаете, как она умеет смотреть в глаза, шериф, я видел, как вы смотрели на нее.

АР: Давайте продолжим.

УР: И тут она бросила мне одну из своих издевательских реплик, я терпеть не мог эту ее манеру, все уже собирали свои вещи, и я напоминал им о домашнем задании, как вдруг в ее глазах появилось то самое выражение, как будто бы она забыла, где ее ключи от машины, — и вжик! Она смотрела на меня, и я смотрел на нее, и она спросила: «Кстати, профессор Реджинальд, а что такое метафора?» Кажется, я тогда заплакал. Столько эмоций, многие люди даже не знают, что я был женат, я стал плакать, но притворился, будто сморкаюсь в платок, все уже уходили, а я сказал: «Посмотри в словаре, Ла. На следующей неделе я опять принесу словари, и мы найдем это слово».

ФБ: Не думаю, что мы куда-нибудь продвинемся сегодня.

УР: Не знаю, как насчет вас, несчастные жалкие ублюдки, но вся моя проклятая жизнь — метафора. Символ чего-то другого, чего-то более интересного, чего-то большего.

ФБ: Мы не обязаны оказывать ему поблажки.

УР: Символ чего-то более цельного, более… Когда учился в школе, я представлял, что живу на другой планете, не там, где все остальные дети, я имею в виду не только секс. Со мной училась одна девчонка, Рита Интаглиа, бог мой, какое тело, и я каждую ночь представлял себе, как целую ее, одетую в спортивный костюм, в женской раздевалке, и, уверяю вас, поцелуи — это все, о чем я мечтал. Это были мои мечты, и это все, что мы делали, я мог представить себе все что угодно, но моя пустая башка была способна представить только, как я целую ее, одетую в спортивный костюм, в женской раздевалке.

АР: У нас есть все необходимые улики из его квартиры и ДНК из ванны и раковины. А также свидетельские показания его соседа и бывшей жены.

УР: Потом, спустя лет десять, я случайно встретил одного парня из своего класса и узнал, что Рита Интаглиа, сладкая маленькая Рита, королева выпускного бала, переспала почти со всеми старшеклассниками, и делала она это в подвале дома своего отца…

ФБ: Не похоже, что он пытается доказать свою невиновность. Особенно если послушать, что он несет.

УР: Рита Интаглиа переспала со всей футбольной командой, ее родители были в разводе, и у нее практически было два дома, а отец пропадал на работе, так что она приводила парней в подвал своего отца… и я теперь представляю себе, хотя даже не знаю, что себе сейчас представляю.

ФБ: Профессор Реджинальд?

УР: Да, я имею в виду, нет, это было по определенной причине, я не мог заставить свою первую подружку посмотреть на него так, даже свою первую жену, чтобы она посмотрела на него так, как будто он ей принадлежал, я все время просил ее посмотреть на него так, как будто он ей принадлежал, как будто она желала его, как будто она хотела его у меня отнять, и держать у себя, и никогда не отдавать.

ФБ: Профессор Реджинальд, я знаю, вы слышите меня. Я собираюсь сказать вам что-то очень важное.

УР: Именно это делало Ла такой особенной, я никогда не встречал таких людей, как она, главным образом женщин, я больше этого не вынесу, я так по ней скучаю.

ФБ: У вас есть право, профессор Реджинальд. Право сохранять молчание.

УР: А она… она так… как будто он ей принадлежал, и она не хотела, чтобы он принадлежал кому-то другому, мне хотелось плакать, когда она так смотрела на него, и дело было вовсе не во мне, вы же понимаете, все дело было в ней самой, я не хотел, чтобы она это делала для меня, я этого вовсе не хотел.

ФБ: У вас есть право на адвоката. Если вы не можете позволить себе адвоката…

УР: Она доверила Фрогалу передать мне письмо, пока я ждал во дворе, и она в свою очередь доверила мне отправить его, и хотя она знала, что я наклеил бы марку, она все же не доставила мне удовольствия… и это то, с чем она меня оставила. С чувством неудовлетворенного самолюбия, чтобы я никогда не смог ее забыть. А теперь ее нет, а я даже не могу похоронить ее, понимаете? Я не могу похоронить ее, нет ни ее могилы, ни памятника.

ФБ:.. то вам предоставят его от имени штата Техас.

УР: Такое ощущение, что она захлопнула свой гроб изнутри, и никто не видел, как это произошло, как будто она никогда не существовала, не дышала, как будто ее никогда не было, она была моей маленькой девочкой, а я был ее маленьким мальчиком, и как будто я всю жизнь ждал именно такую женщину…

АР: Пожалуйста, успокойтесь. Мы вызовем вашего адвоката.

ФБ: Вам понятны ваши права, профессор Реджинальд? Вы поняли, что я вам только что сказал?

УР: Конечно, я все понял. Что здесь не понять? Думаю, вы, парни, и так знаете, что к чему. Я ведь тоже все про вас знаю. Так что не стройте из себя невинных барашков. Кого вы пытаетесь надуть?! Я даже знаю точное время…

(конец записи)