Глава 2

Михаил


Я всегда относился к Маргарите или Марго, как привыкли её называть дома, с особым трепетом. Она для меня оставалось особенной женщиной.

Идеалом утончённого вкуса и аристократических манер, казалось, в этом мире фальши и вычурных гипертрофированных достоинств она стоит особняком. Редкая, диковинная птица, чьи белоснежные перья не может замарать никакая грязь.

И вот теперь я чувствовал, что нахожусь в одном шаге от безумства, от той черты, переступив за которую, возврата к прошлому миру не будет.

Марго целовала меня. Не так, как это делают искушённые дамы, побывавшие не в одной постели и чётко осознающие, что если они сейчас не покажут мастер-класс, то вылетят к чертям.

Нет, Марго целовала меня так, словно я был для неё призом, выстраданным за всё её терпение и покорность. Было в её исступлённом желании что-то трогательное, что-то такое, от чего мне хотелось укрыть её в тепле своих рук.

Защитить. Уберечь.

— Марго, не играй со мной, — я ненадолго отстранился и заглянул в её лицо, обхватив его руками. — Я мужчина и могу поддаться твоему очарованию.

Я говорил, подбирая слова, хотя это давалось мне с трудом. Будь на её месте незнакомка, я бы уже подмял её под себя и залез под платье, чтобы скорее утолить голод, внезапно вспыхнувший от её прикосновений и взглядов.

— Я не играю, Миш. Пожалуйста, побудь со мной, как с женщиной.

— Если дело в Шевковиче…

— Не в нём. В тебе. И во мне. Целуй!

И она снова прильнула моим губам. Я понимал, что дальше тянуть нельзя. Надо либо убираться прочь, задвинув этот эпизод в дальний чердак памяти, либо остаться и позволить себе то, что хочу.

Если пойти по первому пути, услышать разум, то назавтра Марго не посмеет себе намекнуть ни словом, ни взглядом на это сегодняшнее недоразумение. И всё будет как прежде. Скучно, серо, обыденно. И это правильно.

Я мягко отстранил её, провёл пальцем по покрасневшей скуле, и вдруг понял, что не будет первого пути. Марго хочет, — и я не откажу.

— Не уходи, — всхлипнула она, подумав, что я направился к двери, чтобы её оставить.

Ключ почти бесшумно повернулся в замке. Теперь всё. Окончательно.

Она стояла и ждала. И как светились её глаза, ничуть не уступая в яркость бабочке-подвеске!

Я подошёл близко, провёл рукой по её плечу, очертил выступающую ключицу и аккуратно подцепил тонкую лямку платья. Оно соскользнуло так быстро, будто только и ждало этого знака, белым облаком упало к ногам.

И дальше я больше не мог себя сдерживать. Вырвавшийся стон той, кто сейчас станет моей, был одновременно стоном торжества.

Я уложил её на мягкую постель, и всё закружилось в диком танце страсти. Мы прикасались друг к другу, она тянулась ко мне, как лоза к руке, льнула и ластилась, а я сдерживал себя, чтобы не причинить боль.

Ничего не было вокруг, всё исчезло, растворилось, размылось, весь мир сделался запотевшим стеклом. Что там происходит за ним, не разглядеть. Да это и неважно, пока встречаются наши руки, губы, тела.

Я давно не занимался сексом так исступлённо — нежно, давно не чувствовал вкуса поцелуев, сравнимого со вкусом терпкого виски. Они обжигали, оставляя невидимые шрамы, которые я запомню навсегда. И никому не позволю их уничтожить.

Сколько мы пробыли в этой нирване, я бы сказать не смог. Долго. И одновременно мучительно мало.

Её тело тянулось навстречу и принимало меня без остатка, так как не было ещё ни с одной женщиной. Марго будто хотела напиться из источника жизни в последний раз.

Я перестал себя сдерживать. Наше соитие стало похоже на борьбу, в которой она изначально признавала себя побеждённой. И всё же не ослабляла хватку.

Я жадно ловил все её всхлипы и стоны, они подстёгивали меня, заставляя достигать таких вершин, что кружилась голова. «Вот что значит быть вместе», — мелькнула у меня мысль, когда мы оба достигли пика.

Потом я медленно лёг рядом. Посмотрев на её прилипшие ко лбу пряди, аккуратно откинул их назад.

Мы пожирали друг друга глазами и молчали. В шумном дыхании гремели отголоски той бури, в эпицентре которой мы оба только что побывали.

Сожаления не было. Совсем.

— Я не должен был, — начал я, хотя понимал, что сделал именно то, что хотел. И повторил бы, представившись такая возможность.

— Должен. И я была должна, — засмеялась Марго. — Спасибо.

Бабочка на её груди колыхалась в такт дыханию. Я дотронулся до её крыльев, чтобы плавно спуститься на кожу.

Марго повернулась ко мне и положила руку под голову.

— Не бойся, никто не узнает.

— Думаешь, меня это волнует?

— А разве нет?

Она вперилась напряжённым взглядом в моё лицо. Да, она так думала. Меня бы и волновало. Раньше. А теперь? Я был не готов ответить на этот вопрос. И это совсем не связано с Марго.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Тебе пора уходить? — грустно спросила она.

— Да, пора. Не спускайся сегодня туда. Не хочу, чтобы тебя видели.

— Думаешь, по мне будет заметно?

Мягкая складка возникла на её переносице, я погладил её пальцем, и она исчезла.

— Я беспокоюсь не за себя, Марго. За тебя. Всегда беспокоился за тебя.

— Не стоит, — усмехнулась она и присела в постели. Хрупкая. Ранимая. Если бы я был в силах, то запер бы её в одной из своих комнат и не выпускал. Сам бы приминал её крылья, но не позволял другим и смотреть на них!

— Завтра я помирюсь с женихом и сделаю так, как велит отец.

Она склонила голову на грудь, но совсем не это заставило меня присесть рядом и обнять за плечи.

— Нет, Марго. Больше он к тебе не подойдёт. Это я обещаю. Не спрашивай, как, я всё сделаю сам.

Она не спрашивала, только положила голову мне на плечо. Я боялся её потревожить, какое-то время мы просидели так, рядом и в то же время каждый сам по себе.

Я аккуратно уложил Марго на подушки и накрыл покрывалом.

— Поспи, моя бабочка, — прошептал я и коснулся губами её губ.

Она слабо улыбнулась и молча смотрела, как я одеваюсь. Наверное, хотела сказать, что-то ещё, но промолчала.

Я быстро пожал её тонкую руку и вышел, прикрыв дверь.

Внизу всё ещё был банкет, гости не уйдут до полуночи, но всё было чинно и благородно. Сам Старицкий подозвал меня в баре и спросил, не видел ли я его дочь.

—Видел, ей нездоровится. Она сейчас отдыхает.

— Понял.

Мой покровитель, как я привык его про себя называть, всегда был кратким. Ему и в голову не придёт подняться и уточнить, что с Марго не так. Он уважал её личное пространство, это вполне мне на руку.

— Я тоже пойду, Владимир. Надо прочитать, наконец, тот проект, который вы кинули мне на почту ещё позавчера.

— Отдыхай, на носу Новый год! — улыбнулся он, но задерживать меня не стал.

Для Старицкого всегда работа была прежде всего, он уважал эту тягу и в других.

Я вышел на свежий воздух и закурил. Медленно и тихо падал снег. Пока ждал водителя, выгонявшего машину, посмотрел на окна Марго. Они были тёмными, как и то, что сейчас зрело во мне.

Я отбросил недокуренную сигарету в урну и, подняв ворот пальто, решил пройти до гаража пешком.

* * *

Марго


Я пыталась заснуть, но сон не шёл. В голове проигрывалась мелодия из «Шербурских зонтиков».

Я вспоминала последнюю встречу Женевьевы и Ги. У обоих другая жизнь, и оба понимают, что она ни черта не значит, что чувства всё ещё живы, только никто не посмеет больше дать им волю.

Мне хотелось плакать. И смеяться. Я наконец познала счастье, простое, человеческое, инстинктивное. «Низкого пошиба», — как сказал бы отец.

Животное счастье.

Пусть так. Я имею право на этот глоток свободы. Я не преувеличивала, когда говорила Михаилу, что завтра снова вернусь к роли покорной дочери.

Отцу я обязана всем. И покойная мама взяла с меня обещание, что я буду всеми силами способствовать его карьере.

Эх, мама-мама! Тебе, наверное, нравилась выбранная роль, но это была твоя роль, не моя.

Я встала и как была, обнажённой подошла к зеркалу. Посмотрела на худое тело, которого всегда стеснялась, и почти не заметила ничего не красивого. Теперь я казалась себе вполне приятной. Даже ссадина на скуле стала менее заметной. И совсем не болела.

Приняв душ, я переоделась в пижаму и проглотила две таблетки снотворного.

Сон всё равно не шёл. Я лежала под покрывалом, свернувшись калачиком, и вспоминала прикосновения Михаила.

Мы познакомились три года назад. Отец представил нас друг другу, но потом, наедине, упомянул, что хоть Михаил Воронов и подаёт большие надежды, не следует даже смотреть в его сторону.

— У него семья гнилая. Прости, Марго, но я прямо скажу, если человек вышел из семьи, где не чтились определённые ценности, никакой здоровой ячейки общества, он создать не сможет. К счастью. Михаил очень умён и сам это понимает.

Не могу сказать, что это была любовь с первого взгляда. Тогда я смотрела на своих сверстников, но потом, как-то исподволь, научилась видеть в Михаиле то, чего недоставало остальным. Верность, следование своим принципам, способность довести начатую игру до конца.

Я слышала их с отцом беседы и споры. Михаил не предал его даже тогда, когда отца оклеветали. Многие отвернулись, а Михаил не просто поверил ему, а нашёл доказательства невиновности.

Они с отцом были чем-то похожи и одновременно разные.

Незаметно для себя я начала делиться с Мишей своими мыслями. Он всегда внимательно слушал, склонив голову набок. И никогда не подавал виду, что ему со мной скучно.

Остальные всегда это подчёркивали. Те, кого выбирал мне в кавалеры отец. Они старались затащить меня по-быстрому в постель, а когда получали отказ фыркали и пожимали плечами

«В любом клубе стоит мне показаться, найдётся девица, желающая расстегнуть мне ширинку запросто так».

— Вот туда и катись! — лишь отвечала я и потом выслушивала от отца, что упустила ещё одну выгодную партию.

— Подумаешь, нет любви! Уважать он тебя будет, это главное. Уж я позабочусь.

— Нет, папа, не будет. И ты это знаешь. Я не слишком уж красива, далеко не весела и не умею делать вид, что восхищаюсь ничтожеством.


Потом отец отправил меня учиться в США. Я была инженером и магистратуру закончила уже за океаном.

И вот вернулась. Увидела его и поняла, насколько соскучилась. По нему, не по Москве, не по местной элите, не по тому, кто уже три месяца неофициально считал себя моим женихом.

Я пыталась забыться, допустила Женю до себя и уже на следующее утро испытала тошнотворное чувство брезгливости к собственному телу. А сейчас я с удовольствием гладила себя по плечам, там, где касались руки моего любимого, и чуть ли не мурчала от радости!

Не заметив, как заснула, я очнулась от громкого звука сообщения в мессенджере.

Ещё не глядя, я уже знала, кто это.

«Привет, лапуль. Прости за всё, я просто свинья».

«С меня причитается, лапуль. За мной не заржавеет. Целую».

Я усмехнулась. Интересно, куда он собирается меня целовать? Уж не туда ли, куда вчера ударил?

Впрочем, с Шевкоского станется. Он привык чувствовать себя дамским угодником, перед которым не может устоять ни одна баба. Так и говорил: «бабы меня любят, знают за что».

Одевшись и приведя себя в порядок, я спустилась к завтраку. Отец уже заперся в кабинете и просил его не беспокоить.

Я была даже рада, что позавтракаю в одиночестве. Если вчера я думала, что смогу наступить на горло собственной песни и помирюсь с Шевковичем, то сегодня всё виделось в другом свете.

Да, я не настолько глупа и наивна, чтобы подумать, что одна-единственная ночь, проведённая с Михаилом, может что-то изменить между нами. Но она заставила меня взглянуть на себя с другой стороны.

Я не хочу видеть рядом человека чужого во всех смыслах. Даже если закрыть глаза на пощёчину, всё равно.

Чужой. Нелюбимый.

Я приняла решение. И готова его отстаивать.

Загрузка...