Хорьки-фермеры

Глава вторая

Не успел еще поезд пропыхтеть через весь городок, не успела еще скрыться из вида высокая крыша клуба, как Хорьчиха Шайен поняла, что совершает ошибку, самую ужасную ошибку в своей жизни.

Прижавшись усами к стеклу, она оглядывалась на единственные в мире знакомые ей края.

Легко сказать — «Я еду в Голливуд». Легко сказать — «Никогда не узнаю, если не попытаюсь». Но теперь из «может быть», которое можно отменить в любой момент, неизвестность превратилась в несомненное и непременное «это будет».

Последний взгляд на горные пики над Собольим каньоном. Что это ей почудилось? Силуэт на фоне неба, одинокий всадник, глядящий ей вслед? Шайен заставила себя отвернуться раньше, чем картина потерялась из виду за окном набирающего скорость состава.

Она сидела прямо и неподвижно, чинно сложив лапки. Хорькам, ехавшим с ней в одном вагоне, она казалась сдержанной и очень милой. Они не заметили, что на самом деле их попутчица борется сейчас не на жизнь, а на смерть с подхватившим ее стремительным потоком перемен.

«Я не знаю, где я буду спать сегодня ночью. Я не знаю, куда пойти, когда сойду с поезда в Голливуде. Я не знаю, с кем мне надо добиться встречи. И чем заработать себе на пропитание. Я даже не знаю, удастся ли мне когда-нибудь попасть в студию.

Я знаю Монтану. Я знаю маму и папу, и Джоди, и его родных. Я знаю свою спальню, знаю Звездочку и Боффина, знаю своих друзей и их лошадей. И все они — все до единого! — ускользают от меня в прошлое, остаются позади».

Слезинка капнула ей на лапу.

«Как же можно было учудить такую глупость?» — Ваш билет, юная леди?

Хорек-кондуктор смотрел на нее, как на младшую сестренку, но Шайен ничего не замечала. Она не хотела встречаться с ним взглядом. Она отвернулась, вытерла слезы и протянула сложенную пополам бумажную полоску: «Лапка — Денвер, Денвер — Голливуд».

Щелкнул компостер, и билет вернулся к ней. В нем появилась дырочка — маленькая дырочка в форме сердца.

В удивлении Шайен подняла глаза. Кондуктор наклонился и ласково шепнул путешественнице:

— Тебе не придется узнать, что такое ожидание. Ты следуешь велению высшей истины, Хорьчиха Шайен-Жасмина! И так будет всегда.

Она вытаращила глаза.

Кондуктор взял под козырек и двинулся в следующее купе:

— Билеты, пожалуйста.

«Откуда он знает, как меня зовут? Откуда ему известно, что со мной будет?»

Шайен погрузилась мыслями в тайну. Но ответа не было — только приглушенный перестук колес, только мягкое покачивание вагона, только уплывающая вдаль золотая Монтана за окном.

Она крепко держала билет, и сердечко солнечного света блестело на ее серебристой шубке.

Голливуд оказался совсем не таким, как ожидала Хорьчиха Шайен-Жасмина.

Не успела она отойти и на несколько шагов от «Закатного экспресса», как на глаза ей попался красивый хорек. Он стоял на платформе для встречающих и держал табличку с загадочной надписью: «АКТЕР?»

Шайен остановилась и спросила, что это такое.

— Это значит, — ответил он, — что если вы — актриса и впервые в нашем городе, мы постараемся помочь. Вам нужна крыша над головой? Вам нужны фотоснимки для проб? Вам нужно знать, кто какие картины снимает? Вам нужно знать, где проводят пробы? Мы можем помочь.

Шайен улыбнулась.

— Приму любую помощь.

«Дом молодого актера» — опрятный особнячок неподалеку от Уилширского бульвара — удивил ее множеством комнат, обставленных под старину. Когда-то он принадлежал Хорьчихе Бестил, звезде немого кино, завещавшей передать его в вечное пользование актерам грядущих поколений. В обшитых темным деревом общих залах толпились хорьки-инженю и характерные актеры, хорьки-комики, хорьки-танцовщики и хорьки-каскадеры. На втором этаже была кухня, где все по очереди готовили еду. За порядок в доме тоже отвечали все по очереди.

Новенькую приняли радушно. Одни сразу же бросились приветствовать ее, другие пустились в воспоминания о том, как они сами когда-то впервые переступили порог этого дома. «Какая вы милая!», «Как хорошо, что вы теперь с нами!», «Все у вас будет прекрасно!» — слышала Шайен со всех сторон.

Все уверены в себе, каждый убежден, что роль, ему предназначенную, не сможет исполнить никто, кроме него. Они не соперничают друг с другом. Они одалживают друг другу шляпы и шарфы для проб и даже репетируют вместе одни и те же эпизоды. Они твердо знают, что верный себе хорек непременно найдет ту роль, для которой готовит его судьба.

— Шайен? — Джерика, крошечная черная хорьчиха, пробовала ее имя на вкус. Она пробежала взглядом список комнат, отыскала свободную на верхнем этаже и повела за собой новую подругу. — Только вестерны, Шайен?

— Надеюсь, не только!

Лестницу покрывал ковер цвета лесного мха, а стены здесь были алые с золотом, совсем как кресла в «Кинохорьках».

— Ничего не имею против Дикого Запада, но хотелось бы сниматься и в исторических фильмах. И драму я люблю. И комедию, и детективы, и боевики.

— Шайен. Красивое имя. Но для этого бизнеса, пожалуй, чересчур западное. Смотри сама, конечно... Но если тебе нравится какое-нибудь другое имя, если ты когда-нибудь хотела зваться иначе, то сейчас — самое время решать.

Когда ее сфотографировали для проб, она послала один снимок домой, Хорьку Джоди. «Моему прекрасному фермеру, который всегда со мной... С любовью, твоя Шайен».

И после этого ей не приходилось подписываться именем Шайен еще очень, очень долго.

И вот она проходит пробу на небольшую роль в фильме «Говорит дама» — исторической картине о прошлом столетии. Это была роль помощника режиссера, и состояла она из одной-единственной реплики: «Теперь мы к вашим услугам, Пласидия».

Жасмина отрабатывала эту фразу снова и снова. Соседки по комнате давали советы и высказывали замечания.

«Теперь мы к вашим услугам, Пласидия».

«Не надо властности, — решила она. — Не надо холодности. Пусть будет тепло и радушно, как будто я пришла к Пласидии в ожидании подарка».

На пробах ассистент режиссера пристально посмотрел на нее, выслушал один раз и, не потребовав повтора, бесстрастно вручил карточку. «Среда, шесть часов, павильон Б».

Юная актриса сказала «спасибо», но было уже слишком поздно: когда она сообразила, что надпись на карточке означает победу, ассистент уже выбирал подходящих щенков-близнецов из четырех пар маленьких смышленых мордочек.

Жасмина ринулась домой, распахнула настежь стеклянную дверь в ореховой раме:

— Я получила роль!

Соседки радостно подбежали к ней:

— Прочти еще раз! Повтори, как ты это сказала на пробах!

«Шесть часов» — это шесть часов утра, объяснили они ей. А «Б» — это второй павильон в студии «Серебряная маска», огромный звуковой павильон.

В среду, ровно в полшестого, аккуратно причесанная Жасмина явилась в студию «Серебряная маска», подошла к павильону Б и предъявила свою карточку у входа.

— Удачи, мисс Жасмина, — сказал хорек-привратник и помахал ей лапой.

Она проскользнула в дверь, и ее тут же окружили загримированные актрисы.

— Ты — Жасмина! — воскликнула одна с улыбкой.

Трепеща, как мотылек, Жасмина кивнула.

— Пойдешь с нами, милая, мы тебя подготовим к съемке. Я — Молли, а это — Пента и Глориэлла.

— Я в первый раз...

— Не волнуйся, — сказала Глориэлла.

По полу змеились толстые черные провода, павильон был огорожен короткими занавесками, на мониторах видны были другие съемочные площадки, еще пустовавшие в этот ранний час. Высоко под потолком и вокруг, на больших подъемниках и треногах, теснились массивные прожектора.

«Научусь ли я когда-нибудь? Станет ли это место моим домом?»

В гримерной, полной света и зеркал, были разложены на столиках краски, губки и кисточки. Три хорьчихи внимательно рассматривали Жасмину под разными углами.

— Что скажешь, Пента? — спросила Молли. — Просто красавица, правда? Чуточку светлого тона, подвести глазки... да и хватит.

— Верно, никаких хлопот, — подтвердила Глориэлла. — Чудненько. А все-таки чего-то не хватает...

Пента разглядывала Жасмину, словно диковинную статуэтку из дальних, небывалых стран.

Наконец она покачала головой.

— Только мел. Больше ничего.

Ее подруги взглянули еще раз, по-новому, и закивали. Эта мордочка — белоснежная, темноглазая, таинственно светящаяся изнутри — не нуждалась ни в карандаше, ни в тоне. Только чуть-чуть матовой пудры, чтобы не было бликов, — и больше ничего.

Впервые в жизни Хорьчиха Жасмина ощутила воздушное касание пуховки и вдохнула ее прохладный аромат.

«В один прекрасный день, — думала Пента, глядя на ее отражение в зеркале, — она покорит этот город».

Ее объявили самим совершенством и отпустили.

— Не ступай на красные коврики, милочка! Там сейчас будут устанавливать свет, — велела Молли на прощанье. — Расслабься! Все будет хорошо.

«А неплохая была мысль насчет пудры», — подумала Жасмина, ловя восхищенные взгляды и шепотки:

— Смотри-ка!

— Вот это да!

Уже прибыли и помощник режиссера, и оператор, и бригада звукооператоров, и крановщик, и кукловоды. Электрики суетились на подвесных лесах, размещая прожектора. Все знали, что сегодня на площадку выйдет новенькая, и уже пронесся слух, что зовут ее Жасминой.

Наконец явился и режиссер — бежевой масти с испещренной серебром черной маской. На его шею был небрежно наброшен старенький шелковый шарф, фирменный знак Хорька Хешсти.

Он приветственно кивнул, заметив, что все разом смолкли при его появлении.

— Доброе утро всем. На сегодня — несколько страниц. Кто-нибудь видит что-нибудь такое, что не обещает нас позабавить?

Он повернул голову, обводя взглядом коллег. Жасмина одиноко стояла в сторонке. Режиссер не моргнул и глазом. Режиссер не вымолвил ни слова. Он просто молча уставился на нее, а все вокруг уставились на него. Но в конце концов он опомнился и все-таки кивнул новенькой.

Та вежливо кивнула в ответ.

Как и все в Голливуде, Жасмина слыхала, что Хорек Хешсти дописывает новый сценарий, засекреченный до такой степени, что о нем не известно ровным счетом ничего, кроме названия — «Рассвет». Одни утверждали, что действие растянется на три фильма, другие говорили — на пять. По одним проверенным сведениям, первая часть именовалась «Исток», по другим, не менее достоверным, — «Родная планета». Все прочее сводилось к догадкам: на своем веку студия «Серебряная маска» не знала тайны более глубокой, чем этот проект, суливший поведать миру о том, как произошла вся раса хорьков, — как это представилось одному скромному режиссеру.

Но покамест Хорек Хешсти излагал совсем другие планы, а Жасмина, стоя от него в двадцати лапах, внимательно слушала.

— Итак, «Говорит дама». Надеюсь, все просмотрели вчерашние материалы. Можно двигаться дальше. Сегодня все делают в точности то же, что вчера... — Он бросил взгляд на страницу рабочего сценария и улыбнулся. — Все по-прежнему любят эту камеру!

Актеры облегченно вздохнули.

Хешсти повернулся к паре хорьков в старинных шарфах и шляпах.

— Миллиса и Нолан! Сегодня вы будете подавать всем нам пример. Будьте так любезны, не теряйте напряженности. Вот, как сейчас, замечательно. У Миллисы сегодня большая сцена, и что нам нуж...

В этот момент над головой у Жасмины что-то громко щелкнуло. Прожектор сорвался с троса и, прорезав воздух со свистом, рухнул лапах в пяти от нее.

— ГАДЮКА! — Ослепленная вспышкой голубых искр, Жасмина отпрянула, вскинув лапы, хотя защитная стальная сетка удержала все осколки.

Грохот стих. Все уставились на Хорьчиху Жасмину, онемев от изумления: не отголоски взрыва, а эхо вырвавшегося у нее ругательства звенело у них в ушах. Никто не шевельнулся.

— Мисс Жасмина, — ровно и спокойно проговорил Хорек Хешсти. — Вы находитесь в звуковом павильоне киностудии. Все мы рады, что вы здесь, и все мы хотим с вами сотрудничать. Однако мы надеемся, что впредь вы не позволите себе подобных выражений на рабочем месте.

Жасмина оцепенела, усики ее задрожали от расстройства. Первые минуты на киностудии... а она выругалась!

«Прошу прощения, сэр», — хотела сказать она, но слова застряли в горле. Удалось лишь покачать головой — «никогда!»

— Благодарю вас. — Режиссер отвернулся, еще раз смерив Жасмину быстрым взглядом, и вновь обратился к ведущей актрисе: — Итак. У Милиссы сегодня большая сцена...

Своей очереди Жасмина ожидала до полудня. Все это время она наблюдала за другими и училась — очень быстро. Свою роль она знала назубок и исполнила все как по нотам. Чинная стойка в нескольких лапах от ведущей актрисы, взгляд, исполненный теплого предвосхищения, «Теперь мы к вашим услугам, Пласидия».

Тишина. И пять слов Хорька Хешсти:

— Стоп. Снято. Благодарю вас, Жасмина.

И никаких замечаний, никаких дублей. Никаких «давайте попробуем еще раз». Жасмина даже не удосужилась просмотреть отснятую сцену: и так было ясно, что больше работать в Голливуде ей не придется.

Она до сих пор не могла поверить в то, что натворила.

«Я выругалась! — думала она. — Выругалась в звуковом павильоне!»

Только она одна из всех присутствующих не заметила, как лучились ее глаза и какой прекрасной уязвимостью сияла она перед камерой. Только сама Жасмина не обратила внимания на то, каким взглядом проводил ее Хорек Хешсти, когда она покидала павильон.

Момент был такой напряженный, что газетчики просто не могли его упустить. «Хорек Хешсти спасает жизнь юной актрисе», — гласил на следующий день заголовок в журнале «Может, и так».

Несколько ближе к истине оказалась колонка «Быть может» на страницах «Голливуда»: «Вчера на съемках фильма Хорька Хешсти «Говорит дама» весь павильон был наэлектризован: состоялось знакомство режиссера с Хорьчихой Жасминой, недавно прибывшей в «Серебряную маску» из Техаса».