Хозяин тумана

Глава первая Последний день Наккута

Неистовые атаки вспыхивали одна за другой. Люди-крысы метались и бесновались за высоким забором, пытаясь прорвать плотную оборону кандианцев. На надежную ограду почти каждое мгновение накатывались волны мощного натиска.

Массивное, тяжелое бревно обрушивалось на закрытые ворота, преграждавшие доступ во внутренний двор. Срубленный ствол могучей пальмы, качавшийся на сотнях цепких крысиных лап, через равные промежутки времени с тяжким грохотом врезался в самый центр прочных створок. Тесно пригнанные друг к другу основательные эбеновые брусья, из которых были сделаны ворота, сначала отражали удары, и на твердой поверхности полированного черного дерева не оставалось даже и следа. Надежные высокие створы в первое время удерживались на месте, но вскоре и они не выдержали, стали давать слабину. То и дело раздавался громкий треск, и ворота заходили ходуном, начали угрожающе качаться.

Усиливались и свирепые порывы ветра, хлеставшего людям-крысам в спины и точно подгонявшего их, толкавшего на новые таранные атаки. Зловещие черные тучи наплывали на последний оплот защитников, заволакивали небо и смыкались над Небоскребом сплошной жирной пеленой.

Бесчисленные стаи оглушительно кричащих птиц беспрестанно кружили в воздухе. Стаи носились в разных направлениях с немыслимой скоростью, постоянно налетая друг на друга и сплетаясь в гигантские клубящиеся фигуры, каждое мгновение менявшие форму.

Какими бы ни казались прочными эбеновые ворота, но выдержали они недолго. Лишь десяток мощных ударов потребовался для того, чтобы ворота отчаянно заскрипели и зашатались. Вскоре, после особенно яростного толчка, они настежь распахнулись, и обе половины с грохотом разлетелись в разные стороны.

Раздался дружный торжествующий вопль. Через мгновение створы вообще были сорваны с петель и снесены напрочь, отброшены от высокой ограды. В этот же момент внутрь двора вместе с порывами ветра вкатились своры красноглазых мутантов, — все внутреннее пространство стало заполняться обезумевшими от злобы и ненависти, отчаянно вопящими людьми-крысами.

Все они торопились прорваться внутрь, поэтому в проеме ворот возникла невероятная давка. Плотная масса мускулистых тел, поросших серой жесткой щетиной, сгущалась около прохода, беспорядочно колыхаясь в завихрениях пыли.

Некоторые лемуты пробовали ворваться другим путем, минуя узкие ворота. Эти люди-крысы пытались преодолеть защитные ограждения с помощью лап и когтей. Они карабкались вверх по отвесным стенам, и кому-то это удавалось сделать, хотя многие обрушивались вниз, не достигнув верхнего края ограды. Сорвавшиеся на землю летели обратно вниз с истошным, пронзительным визгом, судорожно изгибаясь всем телом, и тот, кто попадал под когтистые лапы своей разъяренной стаи, мог сразу попрощаться с жизнью. Шансов на то, чтобы подняться снова, не оставалось никаких.

Крысиные кости хрустели под многочисленными заскорузлыми пятками их сородичей, снизу от земли доносилось отчаянное верещание и предсмертные хрипы. Никто из обезумевших лемутов не обращал на них внимания, думая только о спасении собственной жизни. Опасность приводила всех в безумие.

Шел роковой шесть тысяч четыреста семьдесят девятый год. Приближалось грозное наводнение, навсегда перекроившее карту Канды.

Холодные волны Внутреннего моря, несколько тысяч лет назад образовавшегося в результате слияния Великих североамериканских озер, вышли из берегов. Серые воды безжалостно пожирали огромные пространства равнинных лесов Тайга. Вода не останавливалась, а неумолимо приближалась к Наккуту, к одному из уцелевших после Смерти городов Канды, с древности раскинувшемуся на высоком живописном холме.

Многие животные, обитатели окрестных лесов, не смогли спастись от стремительного наводнения и уже погибли в ледяных волнах. Но люди-крысы, обитавшие прежде в чащах, не желали сдаваться разбушевавшейся стихии. В отчаянии они всей стаей пошли на приступ древнего Небоскреба, внутри которого им только и оставалось надеяться на спасение.

Шел роковой шесть тысяч четыреста семьдесят девятый год, но лемуты об этом не подозревали, ведь время для них словно не существовало. Время стояло для них на месте, и люди-крысы сильно удивились бы, узнав, что в мире течет уже седьмое тысячелетие от Рождества ненавистного им Распятого Спасителя.

Мерзкие твари не всегда обитали на Земле. Десятки сотен лет назад мало кто из людей мог предположить, что когда-то на свет появятся такие страшные грызуны, — огромные, в рост человека, и обладающие подобием человеческого разума.

Племя людей-крыс никогда не возникло бы в естественных условиях. Оно появилось только в результате чудовищных мутаций живой природы, только после того, как голубая планета содрогнулась от ужасной ядерной катастрофы, именуемой просто и страшно — Смерть.

Тогда погибли многие, очень многие живые разумные существа, а уцелевшие вынуждены были измениться, чтобы выстоять. Сотни других видов казались созданными более совершенно, но оказались менее приспособлены к борьбе за выживание и вымерли после катастрофы. С тех пор миновало уже почти четыре десятка столетий, и из трещин ужасных язв, покрывших планету после Смерти, уже начали появляться ростки новой жизни, порой причудливой и ужасающей.

Небольшие по размерам крысы, ничтожные млекопитающие, на первый взгляд были обречены на исчезновение, но все произошло по другому сценарию. Они исступленно размножались, сопротивляясь смертоносному дыханию радиации. Тела мелких грызунов увеличивались в размерах от поколения к поколению, зачатки их разума упорно не сдавались, а своеобразное сознание цеплялось за существование.

Принц Таррейтал Вингмохавишну, восемнадцатилетний сын покойного правителя Наккута, с ужасом смотрел на беснующуюся стаю огромных лемутов. Он наблюдал за ними из узкого окна своей личной обсерватории, устроенной под крышей Небоскреба, древнего многоэтажного здания восьмигранной формы. Раньше он мог проводить долгие часы в обсерватории, изучая звездное небо, но сейчас уютное помещение уже не казалось ему, как раньше, надежным убежищем, спасавшим от всех жизненных трудностей.

До его слуха снизу доносилось мерзкое верещание людей-крыс. Воинственные вопли и яростный визг не заглушались даже завываниями безжалостного ветра и криками бесчисленных птиц, кружащих над Небоскребом.

С каждым мгновением небо чернело все больше. Мрак надвигался на Небоскреб, подобно тени, отбрасываемой некоей исполинской ладонью, готовой раздавить его быстро и легко, как будто это было не многоэтажное здание, а детский бумажный кубик.

Темные силы словно ополчились на жителей Канды. Не было предела вероломству судьбы, она точно вознамерилась во что бы то ни стало изломать, искорежить их привычную жизнь.

Сначала в окрестных лесах появились кровожадные грызуны, злобные люди-крысы. Эти твари, смердящие зловонным потом, стали захватывать кандианские земли, почти не встречая сопротивления. Лемуты уводили к своим логовам стада домашнего скота, уничтожали посевы и нападали на мирных жителей.

Местные кандианцы плохо воевали. Южане, рожденные после ядерной катастрофы, не отличались воинственностью, а пытались созидать, пытались снова вернуться к погубленной некогда цивилизации. Они разводили цветущие сады и устраивали многочисленные пасеки, строили добротные дома из бамбуковых прутьев и глины, наводили прочные мосты через многочисленные лесные реки, влекущие свои воды к Внутреннему морю.

Кандианцы старались покончить с пещерным состоянием, в которое сначала погрузилось человечество после Смерти. Заново осваивали грамоту и по слогам читали страницы чудом уцелевших древних книг, покрытые затейливой вязью старинных букв английского алфавита.

Они старались вдохнуть жизнь в угасшую былую культуру и никак не готовили себя для новой войны. Вокруг Наккута появлялись все новые храмы, в которых раздавались древние благодарственные песнопения, псалмы и молитвы.

Обитатели Южной Канды трепетно поклонялись Богу-Отцу, Распятому Спасителю и Святому Духу, а люди-крысы, зловонные служители Нечистого, относились к святым храмам с омерзением. Если бы у них хватило сил, смертоносные мутанты были готовы разрушить все святилища, все до последнего.

После Смерти, после великой беды, люди-крысы в борьбе за выживание вступили в союз со слугами Нечистого и под влиянием адептов Темного Братства определенным образом научились концентрировать свою волю. Причем это смердящее племя до такой степени овладело телепатическими приемами, что иногда они могли подавлять даже человеческое сознание и сковывать его парализующими импульсами страха.

Сначала шайки лемутов, хозяйничавших в лесах, действовали разрозненно. То одна, то другая стая появлялась возле человеческих селений, нападая по ночам на дома и исчезая сразу после этого в лесах.

Но вскоре кандианцы заметили, что в поведении мутантов исчезла прежняя хаотичность. Злобные создания стали демонстрировать высокую степень организации, не хуже чем у самых дисциплинированных профессиональных воинов. Их набеги стали более изощренными и жестокими.

Под яростным натиском серых щетинистых тварей кандианцы были вынуждены отступать и постепенно стали оставлять свои селения. С каждым годом люди покидали свои хижины, они отходили, бросали возделанные земли и все выше отодвигались к Наккуту, группируясь вокруг холма, в центре которого высился древний Небоскреб, уцелевший даже после Смерти.

Постепенно выяснилось, что и в городе лемуты не намерены оставлять жителей в покое. Тогда пришлось защитить свою последнюю цитадель высокой оградой из эбеновых брусьев, для большей прочности покрытых толстым слоем пчелиного воска.

Как и прежде, в местном храме, расположенном внутри ограды, каждый день совершались службы. Под невысокими сводами святилища свершалось таинство преломления хлеба и причастия, звучали древние хоралы и шелестели страницы священных книг.

Только и это не всегда спасало. Вероломные нападки постоянно продолжались, тогда отец Таррейтала перед смертью распорядился, чтобы вокруг холма была создана ментальная линия обороны, невидимая телепатическая преграда.

Тайком, темными глухими ночами, кандианцы закапывали вокруг ограды трупы отвратительных мутантов, убитых в ожесточенных схватках при обороне Небоскреба. Это было непросто, павшие доставались людям с большим трудом. Люди-крысы обычно не оставляли своих сородичей на месте схватки, — если лемут падал сраженным, несколько звероподобных созданий сразу хватали его тело и уносили прочь, оттаскивали в темноту.

Приходилось отсекать такие группы от остальных нападающих и лишать их жизни. После чего трупы прятали, и начиналось создание защитного кольца.

Для этого в земле по кругу рылись неглубокие ямы, на одинаковом расстоянии друг от друга. Мертвые зловонные туши подвергались служителями Храма торжественному проклятию.

Преподобный Фарсманс, главный священник Южного Аббатства, изгонял из мертвых тел мутантов смрадное дыхание Нечистого. Над окоченевшими тушами повисали истовые, напряженные молитвы, от звучания которых даже после смерти эти мерзкие твари начинали содрогаться.

Очищенные от ожесточенного зла, аккуратно зарытые в почву, трупы были незримы для обыкновенных людей, но служили непреодолимым препятствием для всех оставшихся сородичей. Даже после своей гибели мертвые лемуты, по воле Фарсманса, словно сообщались друг с другом незримой телепатической линией.

Закопанные крысиные тела образовывали единый колоссальный круг защиты. Люди не подозревали о его границах, но никто из слуг Нечистого не мог прорваться сквозь его психическое воздействие.

Ни один из них не мог преодолеть это незаметное, но на самом деле, словно полыхающее ярким пламенем кольцо-табу, очерченное Аббатом. Какое-то время горожане спали спокойно, и жизнь их протекала относительно мирно.

Люди-крысы не могли даже приблизиться к холму. Щетинистые создания не понимали истинную причину, и это особенно раздражало их. Темные силы ходили вокруг Наккута, выжидая удобного случая, и новая беда не заставила себя ждать…

Никто так и не смог определить, отчего умерли родители Таррейтала. Однажды поздней ночью в окно их опочивальни, со звоном разбив толстое стекло, влетела черная птица. Она металась по комнате из угла в угол, взмахивая пораненными крыльями, и с пронзительной жалобностью кричала.

Правитель Наккута, разбуженный среди ночи, поднялся со своего ложа, чтобы помочь бедному существу, взял пленницу в руки и выпустил на волю. Добрейший человек, он не смог заподозрить ловушки, во мраке он не заметил, что птичьи крылья и тело были сплошь покрыты густым слоем бледного налета, источая какую-то холодную пористую пену.

А на следующий день потрясенные горожане узнали, что отец и мать молодого принца заболели и скоропостижно скончались. Причем это произошло стремительно и одновременно, почти в одно и то же мгновение. Странная, необычная и неизвестная болезнь унесла жизни двоих здоровых, не очень старых людей, при этом не затронув никого из окружающих.

Владевший многими тайнами врачевания, аббат Фарсманс не мог ничего объяснить. Несмотря на свои знания, он оказался в тупике, пытаясь понять природу ужасного заболевания. Все оказалось бесполезно, и священник смог только предположить, что хворобу нацелено передали извне, пользуясь не только инфекцией, но и особыми телепатическими каналами.

В мире после Смерти болели сравнительно мало. Разумеется, кое-где еще сохранились очаги всяческой заразы, но в целом выжившие люди обладали крепким иммунитетом, позволявшим им справляться с инфекцией. Трудно было понять, как мог погибнуть правитель Наккута вместе со своей супругой. Мало кто сомневался, что здесь обошлось без козней Нечистого.

Все, что мог сделать патер Фарсманс для своего повелителя и старого друга, так это провести заупокойную службу. Смолкли скорбные слова реквиема, и аббат поспешил в Небоскреб, чтобы очистить зараженные покои, оградив спальную и прилегающие к ней помещения мощной ментальной защитой.

Принцу Таррейталу не исполнилось тогда и шестнадцати. На Совете Города было решено, что пока юноша не достигнет двадцатилетия, именно Фарсманс возьмет в свои руки все нити управления Наккутом. Священник отличался такой внутренней силой, что способен был противостоять самому мощному ментальному воздействию, и телепатические стрелы Нечистого не могли поразить его.

Темная сила, ходившая вокруг города, притихла. Она выжидала удобного момента, и роковое наводнение, нежданно обрушившееся на Канду, стало ее невольным союзником.

По небу поползли полчища черных туч, напоминавших клубы дыма от исполинского пожара. Внутреннее море, отстоящее от Города на расстоянии целого дня пути, внезапно вышло из берегов и стало безжалостно пожирать плодородные земли.

Под водой оказались благоухающие сады и многочисленные пасеки, заливные луга и даже высоченные леса. Погибали эвкалипты и пальмы, кипарисы и араукарии.

Вода не отступала. Огромные территории превращались в болотный край, позже, спустя столетия, получивший название Пайлуд.

Даже люди-крысы, верные слуги Нечистого, после начала наводнения почувствовали смертельную угрозу. Их разрозненные шайки стали сбиваться вместе, они объединились и пошли на решительный приступ, на захват хорошо защищенного холма.

Аббат Фарсманс не мог объяснить, как им удалось объединить свои телепатические способности. Только факт оставался фактом, — мерзкие твари преодолели сопротивление ментального защитного кольца, подземный круг больше не препятствовал им, и стаи щетинистых тварей ринулись к Наккуту, к холму, в центре которого возвышался восьмигранный Небоскреб.

Ветер не утихал. Ледяные порывы свирепствовали и гнали ненасытные волны все дальше и дальше вглубь Канды, оставляя за собой лишь унылое царство беспредельных топей будущего огромного болота Пайлуд.

…Повернувшись направо, принц Таррейтал поправил рукоятку длинного кинжала и случайно бросил взгляд на свое отражение, мелькнувшее в мутном овальном зеркале, найденном неподалеку, среди развалин одного из разрушенных домов. Мельком скользнув взором, он увидел потерянное, удрученное лицо восемнадцатилетнего юноши, обрамленное всклокоченными прядями угольного цвета.

У него была большая, массивная голова. Иссиня-черные прямые волосы ниспадали на плечи, узкий изящный нос говорил о благородстве происхождения, а тяжелые темные веки отличались той особенностью, что всегда выглядели гораздо темнее щек и лба, отчего всем казалось, что его глаза обведены теневым кольцом бессонницы.

Он знал, что его далекие предки, стоящие у истоков рода кандианских Вингмохавишну, незадолго до Смерти приехали в североамериканские края из далекой таинственной жаркой страны, называвшейся Индия. Принц плохо представлял своих прародителей, перебравшихся с берегов священного Ганга на берега Великих озер, но догадывался, что именно от них ему досталось имя, столь редкое для здешних мест, смуглая, как у местных иннейцев, кожа и густые волосы цвета вороньего крыла.

Многие поколения семьи Вингмохавишну объединяла одна черта. У всех членов этого рода прямо по центру грудной клетки виднелось продолговатое родимое пятно, словно змеившееся на смуглой коже извилистым зигзагом молнии.

Никто не мог объяснить происхождения этого знака, но каждый ребенок рождался именно с такой приметой.

Из старинных книг Таррейтал знал, что Индия, загадочная страна его предков, располагалась безумно, безумно далеко. Туда нельзя было добраться на собственных ногах, а нужно было прибегать к помощи неких летательных аппаратов, широко распространенных в далекой древности, в третьем тысячелетии.

Старинные фолианты, чудом сохранившиеся в библиотеке Наккута, словно сами собой раскрывались на цветных фотографиях. Из этих старых, потемневших от времени снимков он узнавал многое о людях, населявших далекую южную страну, о густых влажных лесах и странных животных с длинными хоботами, населявших в незапамятные времена далекую Индию.

После ядерной катастрофы, которую выжившие земляне по традиции называли Смертью, к моменту рождения Таррейтала Вингмохавишну прошло около четырех тысячелетий. Земля, когда-то нежно именуемая старинными поэтами «голубой планетой», уже понемногу оправлялась от чудовищных ран. За это время мир уже забыл о мечтательных эпитетах и вовсю зализывал раны, нанесенные атомными схватками.

Бескрайние густые леса, обширные прерии и степи уже снова стали покрывать выжженный радиацией американский континент. Климат потеплел, потому что после всех испытаний планета снова вошла в новый межледниковый период.

Да, погибло огромное число людей, но некоторым удалось выжить. Смертоносное дыхание ядерной войны слизало с поверхности Земли множество растений и животных, но другие изменились, хотя и приняли весьма странные, нередко очень опасные формы.

Конец света давно ожидался человечеством. Еще мифические древние философы, жившие, по преданиям, в дремучей тьме веков, красиво именовали конец света в своих фолиантах на латыни «finis mundi».

Только Страшный суд наступил не сразу, не в одно мгновение. Не трубный глас ангельского воинства Распятого Спасителя вострубил преставление мира, а воинственный клич Нечистого.

Наивные мудрецы прошлого считали, что точные знания дадут человечеству силу. Но именно к двадцать второму веку, самому развитому в научном отношении из всех предыдущих, оказалось, что темным силам удалось расшатать цивилизацию, насквозь прогнившую и безнадежно, неизлечимо больную.

Тени невозможных реальностей, казавшиеся еще в начале третьего тысячелетия выдумками распаленного мозга, внезапно обрели плоть. Страшная болезнь охватила цивилизацию, над Землей зависла исполинская хищная птица по имени Безумие, и именно она накрыла землю тенью крыльев ядерной схватки.

Множество огромных городов, предназначенных для жизни десятков, сотен миллионов людей, за несколько секунд обратились кучами радиоактивного пепла. От сотрясений опустились в морские пучины одни страны и вознеслись из волн другие. Губительного дыхания атомного оружия оказалось достаточно для того, чтобы огромные древние континенты поменяли свои очертания. Полноводные североамериканские реки обмелели или изменили направления, а Великие озера слились, образовав колоссальное Внутреннее море.

Мир стал иным, да только мало кто из людей смог бы это заметить. Уцелели далеко не все…

В двадцать втором веке, еще до Смерти, многие путешественники и ученые искренне считали, что на древней-древней Земле уже давно не осталось диких, необитаемых мест. Компьютерные географы и биофизики, космические естествоиспытатели и информационные геоаналитики, — все эти самые разнообразные исследователи почему-то представляли себе, что к началу их безумного столетия каждый угол земного шара уже был тщательно обшарен и изучен. Всем казалось, что они знают свою голубую планету не хуже собственных квартир.

День за днем, год за годом, столетие за столетием… медленно, но верно, человечество в ходе своего развития осваивало все новые и новые необитаемые территории, расширяя границы безжалостной технократической «ойкумены». Так называемый технический прогресс в третьем тысячелетии все глубже вторгался в естественную природу, перелицовывая ее на свой особый манер.

Облик Земли с каждым годом постоянно изменялся. Она все больше напоминала цельный, единообразный пейзаж, — эдакую сплошную промышленную окраину, беспредельную и адскую. Порой казалось, что глазу стороннего наблюдателя открывалось лишь безграничное скопление гигантских фабрик по выпуску продукции, окруженных кольцом не менее гигантских свалок и заводов по переработке бесчисленных потоков индустриального мусора.

Человечество содрогалось в пароксизмах техногенных катастроф, только как-то не очень придавало этому значения, а продолжало неумолимо, метр за метром, заполнять территорию планеты, когда-то казавшейся ее обитателям необъятной. Конгломераты городов сливались в единые урбанистические колонии, и порой трудно было провести четкую границу между двумя разными городами.

Казалось, что вскоре мегаполисы окончательно поглотят всю территорию, превратив карту мира в один исполинский городской план. Только в это самое время разразилась война, в большинстве своем откинувшая цивилизацию на уровень каменного века.

Планета покрылась язвами, обширными участками земли, пораженными древней атомной радиацией в результате бомбардировок. Здесь почти нельзя было встретить воду или растения, однако жизнь продолжала существовать даже в этих ужасных местах, хотя по большей части она приняла странные, враждебные формы, развивающиеся в условиях сильной радиации и свирепой борьбы за существование.

То, что было досконально изучено, снова обернулось белыми пятнами.

На севере, на территории древней Канады, получившей в мире после Смерти название Канда, боролся за свое существование Тайг, величайший хвойный лес, не похожий, однако, на тот, что существовал прежде Смерти. Из-за глобального потепления климата здесь можно было встретить не только реликтовые хвойные и лиственные деревья, но даже некоторые виды пальм и кактусов.

Деревья в среднем стали выше, чем в древности, а в некоторых местах, особенно в южных пределах, к небу вздымали гигантские стволы, не уступающие по высоте стеклянным многоэтажным зданиям двадцать второго века.

Кое-где в Канде подобные постройки уцелели даже после Смерти. В одном из таких древних бетонных утесов спустя четыре тысячелетия после катастрофы обитала семья Вингмохавишну, в которой и появился на свет мальчик, получивший имя Таррейтал…

Таррейтал Вингмохавишну родился в странном мире, выплывавшем к солнечному свету из мутной пучины небытия, на многие столетия поглотившей Землю после Смерти. В этом мире многие страны уже не существовали, а многие вещи, окружавшие людей в третьем тысячелетии, даже не имели своего названия, потому что уцелевшие не имели никакого представления, для какой цели эти предметы были созданы когда-то в древности.

В мгновения душевной смуты принц всегда звал своего придворного шута Киписа и гладил его по угловатой, абсолютно лысой головке. Когда ухоженные пальцы Таррейтала, унизанные дорогими перстнями, скользили по теплой чешуйчатой коже, обтягивающей плоскую ровную макушку, спокойствие постепенно возвращалось к нему, как силы после долгого сна.

И сейчас, когда толпы лемутов ворвались во двор, принц понял, что помочь ему может только прикосновение к своему давнему другу.

Он пересек спальную комнату, приблизился к дверному проему и громко крикнул хриплым голосом:

— Кипис! Ки-и-ипис!.. Где ты?

Звук его голоса разбежался эхом по длинным коридорам небоскреба и потонул в грохоте, царящем снаружи. Вокруг было пусто. Все подданные принца сгрудились на нижних этажах, пытаясь сопротивляться нападающим, но он не спешил туда.

Нет, никто на свете не смог бы назвать его трусом. Он отличался смелым, решительным нравом, да только тоскливое предчувствие, опутавшее его по рукам и ногам, отнимало у него в этот день силы, так необходимые для яростной схватки.

Унылая струна, нывшая внутри все последние дни, звучала громче и громче. Нарастающая нота точно отнимала у него силы и опутывала с ног до головы пеленой безволия.

— Кипис! Где ты, мой печальный приятель? — еще раз крикнул Таррейтал, с тоской осматривая пустые прямоугольники дверных проемов, темнеющие на фоне грязно-серых облупившихся стен.

За спиной раздался легкий шелестящий шум и едва слышное кряхтение. Резко обернувшись, Таррейтал увидел тщедушную фигурку, возникшую в углу комнаты в небольшом облачке пыли. Кипис, похожий на огромную несуразную куклу, несмотря на свою комичность, отличался изрядной ловкостью и мог передвигаться не только по ступеням здания, но и внутри толстых стен. Он спокойно ползал вдоль шахт лифтов и вентиляционных колодцев, с момента постройки снизу доверху пронизывающих конструкцию Небоскреба, и мог неожиданно возникать в самых неожиданных местах.

Вот и сейчас он появился не из дверей, а выполз, словно вытек с едва слышным кряхтением, из узкого прямоугольного отверстия, располагавшегося в высоком темном углу, почти под потолком.

Шут принца, это причудливое создание взбесившейся природы, принадлежал к редкому племени человеческих мутантов. С первого взгляда становилось понятно, что его предки, хотя и выжили после страшной войны, но в древности ощутили на себе жаркое, невидимое дыхание гибельной радиации.

Последствия Смерти оказались непредсказуемы даже для уцелевших людей. Многие племена со временем стали обретать иной облик, возвращаться к животному состоянию. У некоторых вместо кожи появилась прочная чешуя, и между пальцами выросли перепонки. В некоторых племенах дети стали рождаться, обросшие шерстью и с длинными мускулистыми хвостами. Но часть мутантов не смешалась со звериным родом. Эти полностью сохранили прежний человеческий облик, только воспроизводиться он стал в искаженном, деформированном виде.

Тот, кто видел Киписа впервые, поражался правильной геометрической форме его абсолютно лысой головки, напоминавшей параллелепипед. Прямоугольное лицо с острыми углами на лбу обычно вызывало в памяти гигантский кубик, использовавшийся в древности для азартной игры в кости. Только вместо черных точек, обозначавших бы число «три» на игровой грани, на этом лице темнел треугольник почти правильной геометрической формы: пара выпуклых глаз наверху, и внизу, под ними круглое отверстие рта.

Плосколицый коротышка без шеи, но с удивительно длинными руками, напоминающими гибкие ветви деревьев, был обычно с головы до ног одет в костюм с поперечными черно-белыми полосками. Он всегда выбирал для себя что-то вроде нижнего нательного белья, которое в далекой древности носили бывалые матросы.

Увидев Таррейтала, шут отколол традиционный номер, который он исполнял всегда в качестве ритуала при встрече со своим любимым принцем. Сначала, не двигая головой, Кипис подвигал несколько раз огромными слоновьими ушами, как крыльями. Потом ударил правой ладонью по левой коленке, левой рукой накрест по другой коленке и стремительно упал вперед почти прямым телом.

Руки у Киписа были такой длины, что он, не наклоняясь, легко доставал до своих коленей.

Упав на пол пластом и выгнувшись всем тельцем, он несколько раз качнулся на животе вверх-вниз. После этого наступило время для его коронного финта — он вдруг ловко встал на голову, задрав грязные босые пятки к потолку.

В Небоскребе все знали, что, благодаря квадратной форме своего черепа карлик может стоять в такой позе, вверх ногами, несколько часов подряд. При этом из круглого смеющегося рта сплошным потоком исторгались бесконечные шутки.

— Где ты пропадал, несносный чудак? — обратился принц к другу нарочито спокойно, точно вокруг ничего особенного не происходило.

— Я торчал под крышей, мой повелитель… — грустно ответил шут чрезвычайно низким, внушительным голосом, никак не вяжущимся с его нелепой, комичной внешностью. — Ходил по чердаку и смотрел сверху на двор…

Голос исходил откуда-то из самой глубины его тщедушной груди. Он опускался вниз, к плоскому куполу затылка, упиравшемуся в пол, и резонировал там, как в гулкой пустой камере.

— Что же ты там увидел? — спросил Таррейтал с легкой печальной улыбкой, опустив голову, чтобы видеть лицо шута. — Какова погода? Светит ли солнце, и можно ли идти в лес на прогулку?

Он и сам прекрасно представлял себе, что там можно было разглядеть с верхнего этажа. Конечно, принц отдавал себе отчет в том, что никаких надежд уже не осталось. Только в глубине души все равно теплилась еле различимая искорка какой-то детской, наивной, слабой и призрачной надежды.

— В лес нельзя идти, мой повелитель, Море прибывает быстро… очень быстро… Наккут становится все меньше в размерах, и только Небоскреб пока возвышается над серой водой…

Кипис вздохнул и ловко пошевелил пальцами ног, изображая морские волны.

Действительно, большая часть пространства вокруг Небоскреба уже была затоплена, а воды Внутреннего моря все никак не могли успокоиться. Уровень воды постоянно поднимался и подгонял людей-крыс, бегущих из окрестных лесов, направляя их прямо к высокому зданию.

— Серых убийц много… очень много… — тяжко вздохнул шут, точно уловив мысли своего повелителя. — Они уже ворвались во двор, ничего не боятся и лезут в дом. Как ты думаешь, скоро все будет кончено?

— Не знаю…

Кипис подвигал огромными ушами, безжизненно лежавшими на полу, и добавил после небольшой паузы:

— Под крышей, на чердаке, за одной маленькой дверкой я нашел кое-что интересное…

— Что же это? — рассеянно поинтересовался Таррейтал, потирая ладонями лицо.

— Пока я не могу тебе объяснить… это что-то большое и сложное! — гулко признался квадратноголовый карлик. — Но, кажется, это какой-то аппарат, очень старинный и непростой… Только аббат Фарсманс может понять и рассказать нам, что там за штука…

Несмотря на то, что семья Вингмохавишну вместе со своими подданными уже долгие годы жила здесь, в Небоскребе, древнее многоэтажное здание было настолько огромным, что там все еще встречались уголки, в которые столетиями, даже тысячелетиями не ступала нога человека. Люди, облюбовавшие для своего жилища восьмигранный Небоскреб, постоянно натыкались на что-нибудь неизвестное, откапывая в руинах странные предметы, не имеющие для них даже названия.

— Неужели ты думаешь, что теперь у аббата будет время для разных глупостей? Полагаешь, он станет разбираться с твоей бесполезной находкой? — горько усмехнулся Таррейтал. — Разве ты не видел сверху, что происходит там, у ограды?

Тяжело вздохнув, Кипис опустил ступни и оторвал крупную квадратную голову от пола, ловко встав на ноги без помощи рук. На его голом лбу билась зеленовато-золотистая жилка, и под прозрачной кожей было видно, как внутри сосуда струится темная кровь с каким-то изумрудным оттенком.

— Все кончено? — полуутвердительно, полувопросительно обратился шут к принцу. — Мой повелитель, ты думаешь, что это так?

— Думаю, чудак, что ты совершенно прав, как всегда… — горько улыбнулся Таррейтал. — Ждать осталось совсем немного…

— Может быть, еще удастся отбиться от мутантов!

— Не обманывай себя… если они сумели прорвать ментальное защитное кольцо Фарсманса, ничто их не сможет остановить теперь. Наши люди не рождены для войны… Что поделаешь, если природа нас создала для другого, для песнопений и молитв?

— Мы должны надеяться! — промолвил карлик, голосом низким, басовитым, но звучащим не очень-то уверенно. — Все может еще перемениться!

— Перестань, приятель… все кончено!

— Тогда лучше позабавиться напоследок! — вскричал шут. — Мой повелитель, не грусти, я покажу тебе пару трюков, которых ты еще не видел!

— Что же, давай, мой любимый чудак, потешь меня напоследок…

— К великому повелителю, главе рода Вингмохавишну, из его родной Индии с почтением прибыл важный гость! — объявил с готовностью Кипис и громогласно затрубил: — Человек-слон!

Он подпрыгнул, закричал дурашливым голосом нечто нечленораздельное. После этого стал изображать, что из всех сил вытягивает руками свой нос. Делал он это виртуозно, с силой вцепляясь пальцами в бледные ноздри и тужась от невероятного напряжения.

Через мгновение губы удрученного принца уже тронула невольная улыбка. Ему и в самом почудилось, что на прямоугольном лице карлика вырос длинный вытянутый нос, очень похожий на морщинистый хобот, изображенный на картинке из древней книги.

Огромные уши шута взмыли вверх без какой-либо помощи рук. Кипис несколько раз взмахнул ими, точно отгоняя надоедливых насекомых.

Несколько минут он ходил вперевалку по комнате, срывая хоботом воображаемые плоды с воображаемых деревьев. Он останавливался, уморительно наклонял крупную голову набок и прислушивался к крикам животных, звучащим в невидимых джунглях.

На короткое время принц забыл обо всем. Глаза его засверкали, и он, не отрываясь, смотрел за проделками Киписа.

Но сильные удары грома заставили его вздрогнуть. Таррейтал встрепенулся, обвел глазами пространство комнаты, погруженной в полумрак, и улыбка сползла с его губ. Разгладившееся было лицо принца снова в одно мгновение исказилось горестной гримасой.

Это не укрылось от внимания шута.

— Что же ты снова опечалился, мой повелитель? — спросил он, застыв в неестественной позе человека-слона. — Неужели тебе не понравилось?

— Понравилось… ты замечательно все делал… мне очень понравилось… все очень хорошо… — грустно кивнул Таррейтал и добавил без всякой связи: — Только не пойму одну вещь…

— Какую, мой повелитель? — встрепенулся шут. — Что тебе неясно?

Вместо ответа принц только потерянно усмехнулся и неопределенно махнул рукой. Взгляд его уставился в какую-то точку пространства, и карлик уже не осмелился тревожить его, почтительно замерев рядом.

Прошло несколько минут, прежде чем Вингмохавишну оторвал глаза от невидимой, абстрактной точки. Он провел по лицу рукой, как человек, только что очнувшийся от глубокого сна, и прошептал:

— Не пойму, почему я должен погибнуть так рано, если Фарсманс всегда предсказывал мне долгую, очень долгую жизнь? Неужели Аббат обманывал меня? Или восемнадцать лет это так много?

Ошеломляющий удар грома, снова потрясший все вокруг, точно разодрал надвое волнистый полог небесного темного купола. Из огромной трещины в черных облаках, образовавшейся над холмом, вырвались огненные потоки, и пучки молний ударили в сухие бревна, в частокол ограды.

Толстые массивные брусья вспыхнули, как щепки, несмотря на то, что ветер нес с собой крупные капли приближающихся волн. Пожар стремительно начал раздуваться, и клубы жирного дыма, смешиваясь с пылью, уже заволакивали все вокруг.

Принц Таррейтал почти ничего не мог различить и плохо понимал, что происходит. Едкий дым и пыль, врывающиеся внутрь через разбитые окна, вызывали у него судорожный кашель.

Глаза его слезились, но он не мог заставить себя отойти от окна и продолжал вместе со своим шутом всматриваться в серо-черное марево. Казалось, все пространство вокруг наполнилось жутким воем ветра и яростными криками лемутов, рвущихся на вершину холма из затопленной низины.

Беспощадные волны преследовали всех, стремясь поглотить все живое на свете.

Еще несколько дней назад над Городом закружили огромные косяки птиц, улетавших прочь от берега Внутреннего моря. Бесчисленные крылатые силуэты прошивали серое небо, дробя его на части.

Потом все горожане стали замечать, что зверье из прибрежных лесов, словно обезумев, напропалую бежит в глубь северной Канды, уже ничего более не опасаясь. Накануне южанами была даже поймана огромная черепаха, длина которой составляла почти пятнадцать шагов. Даже черепаха уползала прочь от моря, хотя по наростам на ее мощном панцире люди определили, что она там, в пучине вод, провела не меньше пяти сотен лет.

С самого раннего утра со стороны морских пределов подул изнуряющий ветер. К вечеру на приступ холма пошли люди-крысы. Лемуты, сбившись в огромную стаю, все-таки преодолели телепатическое воздействие защитного кольца, составленного Аббатом Фарсмансом из могил их сородичей. Мутанты прорвали ментальную защиту и, обезумев, ринулись к восьмигранному Небоскребу.

Мирные горожане не ожидали этого. Впопыхах они прибежали во двор и собрались у многоэтажного здания с первым попавшимся оружием. Только их насчитывалось слишком мало, чтобы можно было оказать достойную защиту разъяренным тварям.

Часть людей, углем нарисовав себе на лбу священные кресты, заняла оборону во дворе. Они укрылись за тяжелыми повозками, перевернутыми набок. Остальные поднялись внутрь Небоскреба, расположившись по периметру его просторного восьмиугольника.

Белые увесистые камни продолговатой формы, еще недавно покрывавшие русло небольшой реки, влекущей свои воды на юг, усеивали проемы высоких окон. В любое мгновение тяжелые булыжники, напоминающие по форме гигантские куриные яйца, готовы были сорваться вниз и расплющить, размозжить продолговатые крысиные черепа, покрытые серой шерстью.

Снова мощный удар грома ошеломил на миг принца Таррейтала и Киписа, так что они невольно подумали о том, что сама земля уже трясется от страха. Одновременно с тяжким раскатом грома черные небеса опять прорезала ослепляющая вспышка молнии, расходясь в стороны паутиной извилистых линий.

Зигзаги молний сверкнули еще раз и еще раз…

В эти мгновения становилось так светло, что можно было явственно различить все происходящее внизу. Группа лемутов, ворвавшихся во двор в числе первых, без особого труда преодолела сопротивление небольшого отряда горожан.

Люди-крысы необычайно ловко орудовали крепкими толстыми дубинками, изготовленными из узловатых корней. Сверху на них сыпались камни, летели копья и стрелы, но ничто уже не могло остановить нападавших.

— Нельзя так просто сидеть и ждать гибели! Меня ждет патер Фарсманс, — решительно сказал Таррейтал. — Если погибнет весь род Вингмохавишну, я должен быть вместе со всеми!

— Я пойду с тобой, мой повелитель! — отозвался шут. — Я тоже хочу сражаться!

В ответ юноша сверкнул глазами и предостерегающе выставил ладонь:

— Нет! Ты останешься здесь…

— Но, мой повелитель…

— Это приказ! Приказ твоего господина! Не смей спускаться вниз!

Кипис печально наклонил свою квадратную голову, и его слоновьи уши безвольно повисли. Из кожаного чехла принца, стянутого ремнем перевязи, показался увесистый клинок. Таррейтал пристально посмотрел на его холодный серебристый язык, крепко зажав рукоятку обоими кулаками, и губы его прошептали древние слова молитвы.

Это был настоящий, правильный нож. Не какое-нибудь там каменное острие, изготовленное кандианскими умельцами, а подлинное старинное оружие, пылившееся в глубинах Небоскреба несколько тысячелетий, еще с древних времен до Смерти.

Стальной тесак, похожий на короткий массивный меч, с лезвием почти в четверть метра, заточенным с одного края, а с другого усеянный острыми зубцами, был изготовлен давным-давно. На широком лезвии можно было разобрать выгравированные крупные буквы: «U.S.», и надпись «Полковник Боуи», рядом с которой находилось изображение какой-то хищной птицы с загнутым вниз клювом.

Молодой принц знал со слов аббата Фарсманса, что даже в те, мифические времена, это оружие являлось невероятной ценностью и редкостью. Судя по надписи, оно когда-то принадлежало безымянному бойцу, отважному рейнджеру, родившемуся в Соединенных Штатах Америки, в этой огромной империи, некогда владевшей огромными краями, лежащими еще дальше на юг от Канды.

Теперь, спустя десятки столетий, клинок должен был верой и правдой послужить другому воину!

Густой жирный дым, валивший снизу, постепенно покрывал толстым слоем копоти все стекла. Принц отворил раму, впустив внутрь потоки влажного воздуха, и медленно провел по стеклу рукой. На мягкой подушечке мизинца осталась черная копоть.

Глядя на свое лицо, отражающееся на внутренней стороне стекла, он торжественно провел по лбу пальцем, вымазанным в саже, и снова произнес слова молитвы. На коже остались только две отчетливые темные линии, казалось бы, две простые линии, — продольная и поперечная, но он почувствовал прилив сил, ощутив Крест на своем лице.

Для него эти линии имели особое значение, этот символ должен был помочь всем в неравной битве…

Теперь он нисколько не отличался от остальных защитников Небоскреба. Все честные кандианцы начертали перед последней схваткой на своих лицах знак священного Креста, на котором больше семи тысячелетий назад окончилась земная жизнь Спасителя.

Сжимая в руке рифленую тяжелую рукоятку древнего ножа и повторяя про себя слова молитв, принц решительным шагом направился к коридору. Громко скрипнули ржавые петли входной двери, и Таррейтал Вингмохавишну ступил на лестницу, ведущую вниз, к защитникам восьмигранного Небоскреба.

Они сражались не только за свой дом, но и за подлинную, чистую веру в Бога-Отца, Распятого Сына и Святого Духа…