Хозяйка замка Ёдо

III

В крестьянском доме, затерянном между Китаносё и Футю, Охацу, Когоо и Тятя провели два дня и продолжили путь. Величавое солнце, равнодушное к их горестям, согревало землю, ветерок нежно трепал молодую листву на деревьях у обочин дороги. Вскоре процессия из трех паланкинов в сопровождении конных стражей вступила в город, окруживший крепостные стены невеликого замка, и перед путниками открылись главные ворота резиденции Тосииэ Маэды.

Хозяином Футю был тот самый Маэда, который вместе с Кацуиэ командовал объединенной армией в битве при Янагасэ. Он, однако же, издавна водил дружбу с Хидэёси Хасибой, и, если в силу географического положения своих владений ему пришлось вступить в сговор с Кацуиэ, поднять оружие против Хидэёси и бросить собственные войска в упомянутую битву, это вовсе не означало, что он намерен был и в дальнейшем враждовать с полководцем, чьи могущество и власть без устали прирастали победами на поле брани. Напротив, после поражения при Янагасэ Маэда спешно разорвал союз с Кацуиэ, а Хидэёси великодушно закрыл глаза на его временное «сотрудничество» с врагом. Тосииэ Маэда, таким образом, показал себя лукавым приспособленцем, не допускающим тактических просчетов.

Тятю и ее сестер встретили с должным почтением и тотчас препроводили в отдельные покои на женской половине. На следующий же день их принял хозяин замка. Тяте уже случалось видеть в Китаносё этого пятидесятилетнего светлокожего воина с приятным лицом, сохранившего в свои годы физическую силу и бодрость духа. В зал, где он ожидал их, девушка вошла, испытывая смешанные чувства. Маэда сражался с Хидэёси на стороне ее отчима, но в его глазах не было и тени стыда за поражение даже теперь, после того как Кацуиэ с супругой смыли позор собственной кровью…

Княжны медленно, одна за другой, приблизились, бесшумно, бесстрастно. С момента прибытия в замок они не перемолвились ни словом даже друг с другом, и равнодушие, написанное на их застывших, словно маски Но, лицах, не было наигранным.

– Милые княжны, я разделяю вашу скорбь, – хрипло проговорил Маэда.

Тятя, которой полагалось опустить очи долу, уставилась ему в лицо, не скрывая своего возмущения. При встречах в Китаносё этот самурай всегда занимал по отношению к ним место, отводящееся человеку более низкого общественного положения, ныне же все наоборот – почетное место принадлежит ему. Стало быть, их с сестрами лишили звания наследниц высокородного семейства!

– Моя дочь Омаа тоже была в осажденном Китаносё.

Я уж думал, что потерял ее, когда замок пал, но, хвала богам и бодхисаттвам, она вернулась этим утром живой и невредимой! Так что вы какое-то время проведете здесь под одной крышей.

Тятя и не знала, что дочь Тосииэ гостила в Китаносё.

– Безмерно счастлива слышать, что княжна Маэда благополучно возвратилась домой, – вежливо сказала она.

– Полагаю, вскорости вы переедете в Адзути, – продолжил Тосииэ более сухим, официальным тоном. – А пока вам придется пожить под моей опекой. Забудьте былые невзгоды – на все воля судьбы.

На этом аудиенция закончилась, княжны удалились. От одной из свитских дам Тятя узнала, что Омаа, третья дочь Тосииэ Маэды, была отправлена в Китаносё в начале года в качестве заложницы и просватана там за Дзюдзо Сакуму, вассала Кацуиэ. Жених погиб, защищая замок, а невесте удалось бежать вместе со служанкой как раз перед началом последнего штурма.

Тем же вечером Тятя случайно встретила Омаа во внутреннем саду. Обе девушки вздрогнули от неожиданности, слегка поклонились друг другу и пошли дальше, каждая своей дорогой, не вымолвив ни слова. Четырнадцатилетняя Омаа была довольно высокой для своего возраста и такой же светлокожей, как отец.

Тятя сказала себе, что, даже пребывая под одной крышей, они вряд ли сделаются подругами. В Китаносё Омаа, будучи заложницей, вела, без сомнения, очень скромную жизнь, теперь же они поменялись ролями. Отныне она, Тятя, и ее сестры – изгои, представительницы поверженного клана, пленницы, чья участь зависит от доброй или злой воли хозяина замка.

Через несколько дней после прибытия трех княжон в Футю Хидэёси, который, не успев разрушить Китаносё, бросился усмирять Кагу и Ното, остановился на обратном пути у Маэды.

Случилось это в первый день пятой луны.

Услышав о прибытии злейшего врага, Охацу и Когоо побледнели и забились в угол, прижимаясь друг к дружке. Тятя не вполне понимала, что за чувства движут ее сестрами. Вероятно, некая смесь ненависти и страха, полагала она. Ее же отношение к Хидэёси было куда сложнее. Питать приязнь к истребителю семей Асаи и Сибата она, разумеется, не могла, но и возненавидеть этого человека ей тоже никак не удавалось.

Если подумать, именно Хидэёси вел осаду и штурм замка Одани десять лет назад, это его войско уничтожило клан Асаи, это он повинен в смерти ее отца и деда. Опять же, не кто иной, как Хидэёси, казнил ее старшего брата, «изрубил в куски» десятилетнего Мандзюмару, а потом принудил к самоубийству ее отчима Кацуиэ и милую матушку… При мысли об этом в сердце княжны Асаи должна была разгораться ненависть. Но ничего подобного не происходило… Тятя сама себе удивлялась.

Лето того года три сестры провели в покоях маленького замка на полпути к северному побережью. Они и между собой-то нечасто переговаривались, а уж из внешнего мира новости получали и вовсе редко, потому о гибели Нобухико Оды узнали, лишь когда воинские страсти уже улеглись и даже пересуды вокруг самого события поутихли. А вышло так, что Нобухико, ставка которого находилась в Гифу, подвергся нападению со стороны своего единокровного брата Нобукацу, хозяина Киёсу, и на второй день пятой луны, вскоре после смерти Кацуиэ и О-Ити, был тоже вынужден совершить самоубийство.