Хранители

От этих сумбурных мыслей меня отвлекла Арина, вышедшая из ванной комнаты. Её лицо было еще не совсем чистым, однако, основную часть сажи она смыла. Было заметно, что она взяла себя в руки и приободрилась. Мне хотелось задать волнующий меня вопрос о том, знает ли она, как и где начался пожар. Но я решил сделать всё возможное, чтобы отвлечь её от грустных мыслей.

– Я, наверное, поеду домой, – нерешительно проговорила она, пока я раздумывал, чем её развлечь, – тебя пожар разбудил?

– Вовсе нет. Может лучше подождем немного здесь? Пока всё уляжется?

Её губы тронула усталая улыбка.

– Возможно так и правда будет лучше. Всё равно от меня никакой пользы.

– Ты не права, – сказал я, отходя к мини-бару, над которым стояла крохотная кофе-машина. Рядом с ней располагался электрический чайник, два чайных набора, кофе-капсулы и несколько пакетиков с чаем. Я знал, что в мини-баре были шоколадки, чипсы, вино, пепси-кола и несколько более крепких напитков.

– Ты можешь принести огромную пользу, выпив чаю или кофе с иностранцем, пребывающим в диком шоке от увиденного. Надеюсь, что тебя это тоже немного успокоит.

Я продемонстрировал ей пакетики с чаем и кофе-капсулы.

– Чай с ромашкой?

Она с вымученной улыбкой кивнула. Я только сейчас осознал, как она должно быть устала после всех событий сегодняшнего дня.

– Хорошо, что сейчас не средневековье, – задумчиво изрёк я, выкладывая в чашки содержимое чайных пакетов и включая чайник, который мне предусмотрительно набрали до краев, когда готовили номер к заезду.

– В каком смысле? – не поняла Арина, поудобнее устраиваясь в кресле и обнимая диванную подушку.

– Ну ты только подумай, – я стал загибать пальцы: жуткая драка, в результате которой едва не погиб один из ваших людей, подозрительное отсутствие коллекционного оружия на своём месте на ковре, а потом его загадочное появление… далее: страшный пожар, в результате которого покалечился сотрудник. И всё это произошло именно в день моего приезда. Я надеюсь, твой шеф не суеверный человек? Иначе не посчитался бы с модным нынче гуманизмом и повелел бы кинуть меня в огонь.

Арина фыркнула и рассмеялась.

– Да уж, выглядит более чем подозрительно, – она притворно сощурилась и взглянула на меня. Я же тем временем поставил чашки на столик и, потирая руки, открыл мини-бар.

– Шоколад?

Она кивнула, делая глоток чая.

– Не откажусь.

– Смотри, здесь даже водка есть. Хотя, почему даже, – поправил я самого себя, – не стесняйся. Водка?

Она усмехнулась и покачала головой.

– Коньяк?

Её бровь комично поползла вверх.

– Если бы я не была такой уставшей и только что не видела себя в зеркале, я бы заподозрила тебя в недобрых намерениях.

Я бы смутился, но не успел, как мой язык выпалил:

– Ну тогда шампанское с клубникой?

Она звонко рассмеялась.

– Перестань, у меня сейчас ромашка носом пойдёт.

Я был доволен: моя цель была достигнута. Я достал шоколад и чипсы. На пол выпал пакетик с арахисом. Я не стал брезговать и им. Высыпав нехитрое угощение на блюдечко, я вынес его в комнату и с галантным поклоном поставил на столик перед моей повеселевшей гостьей.

– Какой сервис! – восхитилась она.

– Все ради вашей улыбки!

– Роланд, прекрати этот бесстыжий флирт, – я находил её смех восхитительным. Эту женщину хотелось обожать и баловать, хотя она совершенно не производила впечатление легкомысленной девицы. Совсем наоборот.

– А если серьезно, ты не находишь, что это какие-то уж слишком странные совпадения, связанные с моим приездом сюда?

Она пожала плечами.

– Возможно. Это не просто какие-то знаковые события, это реальное бедствие. Но не надо так шутить, Роланд. Что бы ни было причиной этого пожара, ты точно вне подозрений.

– Я очень надеюсь, что Семен жив и поправится.

– Семен? – машинально спросила она, думая о чём-то своем, но сразу встрепенулась.

– Он же спрыгнул с крыши.

– Что? – она в изумлении воззрилась на меня, – ты видел, что это он?

– Его же проносили на носилках мимо нас, когда мы сидели на лужайке.

– Я не видела, – Арина ошеломленно покачала головой, и лицо её вытянулось, словно она опять вернулась мыслями в тот момент.

– Как это ужасно, Боже мой, – она уронила лицо в ладони, – везде этот страх, паника, все бегут, мечутся. И самое страшное, что никто толком не знает, что делать. Вот здесь, перед нами творится беда, а мы не знаем, чем помочь. Поэтому люди и кидались в огонь, пытаясь хоть что-нибудь сделать, хоть что-нибудь спасти.

Я понимающе кивнул и легонько погладил её по руке.

– Лет семь назад у наших соседей в деревне горел дом, – продолжала Арина, глядя в пустоту перед собой, – и мама с папой посреди ночи залезли на крышу и поливали крышу и стены водой из шланга, чтобы и наш дом не загорелся. Я даже не знала об этом, они мне сказали только потом, чтобы я не волновалась. Но мама рассказывала, как это было страшно, какой это ужас – понимать, что в любой момент твой дом может загореться, а ты его не спасёшь. Она говорила, что целую неделю после этого у неё от стресса шелушилась и слезала кожа по всему телу. Поэтому я очень хорошо понимаю Натана. Это, как если бы его собственный дом сгорел.

Я пил чай и слушал, понимая, что зря надеялся хоть немного поднять ей настроение.

– Там все обошлось? – осторожно спросил я, – в деревне.

– Нет. В том доме заживо сгорела жена соседа. Ей никто не пришёл на помощь. Она была единственным адекватным человеком из всей их семьи.

Я не нашёлся, что на это ответить. Перед моими глазами снова вставали люди, которые пытались вынести ценные предметы из горящего ресторана, пытались тушить пожар вёдрами, рыдали, глядя на то, как пламя уничтожает место их работы. Не дом, где они живут. Но если в объятом огнём доме остался и заживо горел родной человек, а его никто не спас, то там, по всей видимости, действительно, с людьми что-то не так.

Арина посмотрела в мои глаза.

– Да, – будто прочитав мои мысли, сказала она, – в том числе и из-за этого у моей мамы был такой стресс. Она слышала её крики и видела, что никто ничего не делает. Все они просто стояли во дворе и смотрели, как она погибает.

– Человек погибает в пожаре от удушья, прежде чем начинает гореть, – я понимал, что это слабое утешение, но что я мог еще сказать. Она кивнула и, извинившись, вышла в ванную комнату.

Когда она снова вышла, я спросил, склонив голову набок:

– Еще чаю?

Она одарила меня благодарной улыбкой.

– Одну чашечку, и я всё-таки поеду домой. Нужно переспать с мыслью, что мне, возможно, теперь придётся искать новую работу. Да и у тебя, если не ошибаюсь, есть ещё целый день. И этот день мы с тобой должны чем-нибудь занять.

– Конечно. Только после того, как ты съешь хоть что-нибудь.

Она покорно уселась и положила в рот кусочек шоколадки. Сделав глоток чая и горестно вздохнув, она сказала:

– У меня бывают странные ощущения. Как будто предчувствие, что что-то должно со мной произойти.

Я пожал плечами. Такое время от времени у всех бывает. Наверное. А вслух спросил:

– Относительно чего-то конкретного?

– Нет. Но я знаю, что это будет связано со мной. Бывает, накатывает такое оцепенение, как бы это сказать… словно на меня надвигается гигантская волна чего-то неотвратимого. Глупости, конечно.

– Такие ощущения могут быть результатом стресса или не очень приятных событий. Они отпечатываются в сознании и могут отравлять радость бытия.

– То есть как бы ретроспектива наперёд?

Она подняла на меня глаза, из которых внезапно выглянули безмерная усталость и печаль. У меня защемило сердце.

– У тебя в жизни что-то стряслось? – спросил я.

– Нет. У меня прекрасные, внимательные любящие родители, брат, которым я очень горжусь, любимая работа… Может я просто меланхолик по натуре?

– Я бы так не сказал, – осторожно заметил я, – я знаю тебя совсем недавно, но не подумал бы, что ты склонна к депрессиям.

Я осёкся. Так ли это? Её глаза уже при встрече показались мне чрезмерно серьёзными и даже тревожными. Не стоит делать поспешных выводов, Роланд. Снова я упрекнул себя в чрезмерной субъективности.

Она медленно подогнула под себя ноги, одновременно глубже заваливаясь в кресло, и тем самым отдаляясь от меня. Её взгляд снова стал ласковым, точно эта мягкость по отношению к другим в некоторой степени отвлекала её от собственных переживаний.

– У тебя очень честные глаза, Роланд, – улыбнулась она, – мне кажется, ты умеешь внимательно слушать людей и сопереживать им.

Я ответил на её улыбку, чувствуя непонятное облегчение.

– Мне это качество необходимо хотя бы по долгу работы. Хотя я не так уж часто становлюсь свидетелем откровенных признаний.

– И слава Богу, – она фыркнула, – У каждого из нас свои трагедии, и каждый переживает их по-своему. Понять человека, пережившего горе может только тот, у которого случалось что-то подобное. В противном случае, обоюдные откровения превращаются в словесный чемпионат по первенству. Каждый пытается доказать, что его собственные несчастья – самые страшные.

– Я согласен с тобой, для каждого человека своя боль – самая сильная по сравнению с несчастьями остальных…. Но бывает так, что рассказать просто необходимо. Пережитое горе делает нас более понимающими. В первую очередь, личные проблемы призваны закалять наш характер.

– Субъективность, – подытожила Арина, – хорошо бы ещё вовремя понять, что все твои испытания даются для закалки характера…. Ну еще и жизненные уроки, конечно.

– Не стоит настраивать себя на негатив, – я подмигнул ей, – вот сейчас, например, наш разговор является прямым следствием пережитого стресса.

– Ты прав. – сказала Арина, – Теперь надо его оставить в прошлом и идти дальше. Спасибо тебе за угощение.

Она встала и направилась к рюкзаку.

– Мне нужно вызывать такси. – пояснила она, доставая мобильный, – Иначе завтра я просто не смогу обеспечить тебе должные впечатления.

Мне не хотелось отпускать её, но у меня самого глаза слипались. Да и наш разговор угрожал принять слишком откровенный характер для полночной утешительной чашки чая.

Я проводил Арину до машины. Для этого нам пришлось выйти на дорогу, причём с другой стороны от главного входа, который всё ещё был заставлен пожарными машинами. Мы попрощались и договорились созвониться завтра сразу после пробуждения, чтобы определиться с планами на день. В данный момент ни у меня, ни у моего гида на это не было сил. Вернувшись к себе, я на автопилоте отправился в ванную, после чего упал на кровать и мертвецки заснул.

6

На следующее утро, едва поднявшись с постели, я застонал от ужасной головной боли, толчками сжимавшей виски. Возможно, причиной этому стал отвратительный запах гари, наполнявший мой номер, так как эту боль сопровождали приступы тошноты, да ещё и горло невыносимо саднило. Закрытые окна не спасали: жуткая вонь от вчерашнего пожара расползлась по холлам всех этажей, проникая отвратительной тошнотворной волной под двери, просачиваясь в любые щели. Я задыхался: меня мучили голод и тошнота одновременно. Кое-как приняв душ и одевшись, я понял, что страшно хочу пить. Однако, первый же глоток тепловатой воды из бутылки только ухудшил моё положение. В конце концов, я решил спуститься к завтраку и пожевать корочку хлеба, чтобы отбить хотя бы один из убивавших меня симптомов интоксикации. Я также надеялся, что по дороге смогу раздобыть у кого-нибудь таблетку, в противном случае мне понадобится реанимация.

Однако, все мои надежды на помощь были обмануты. Спустившись на ресепшн, я никого там не обнаружил. Прослонявшись вдоль пустующей стойки, и понимая, что голод побеждает даже мою тошноту, я, шатаясь, как заправский зомби, побрёл в зону завтраков. Накатывавшая при каждом шаге головная боль была такой сильной, что я шёл буквально на ощупь, сжимая зубы и страдальчески радуясь, что в моём желудке со вчерашнего вечера не было ни крошки. Зайдя, наконец, в зал, я даже не удивился, что он совершенно пуст. Видимо, остальные гости также, как я, страдали в номерах, либо уехали, спасаясь от вездесущего отвратного запаха гари. Здесь все окна были открыты, но это не помогало, так как основной источник зловония стойко держался вокруг этого теперь уже ненавистного мне места. Усевшись за столик, я осознал, что в зоне завтраков не было не только гостей: здесь и не пахло завтраком. Официанты отсутствовали. Что это? Неужели во всей гостинице не осталось ни одного человека из персонала? Неужели я здесь один? Очередной приступ тошноты вкупе с тяжелой волной, сжавшей мой лоб и виски болезненной судорогой, заставили меня застонать и уронить голову на руки. Перед закрытыми больными глазами вставали пугающие апокалиптические пейзажи вымерших городов и покинутых мест. Не знаю, сколько я так просидел, несколько минут или полчаса. Меня внезапно привёл в чувство встревоженный оклик.

– Роланд!

Я вздрогнул и поднял глаза. В дверях зала, тяжело дыша, стояла она. Видимо, у меня был такой несчастный вид, что она тут же подбежала ко мне и взяла за руку.

– Тебе плохо?

– Да, – сипло выдавил я, – у тебя не найдётся таблетки от головной боли.

Только тут я увидел в её руках бутылку с пепси-колой.

– Пей, – сказала она, ставя её на стол, – тебе нужна глюкоза. Таблетку я тебе дам.

Мои слабые попытки возразить, что я не пью эту гадость, не имели успеха.

– Я тоже, – заявила она, – но сейчас пей, а я поищу тебе еды.

Она умчалась, а я сделал осторожный глоток, сквозь пелену боли припоминая, что где-то по дороге сюда видел значок мужской туалетной комнаты и оценивая свои возможности по спринтерскому бегу. Мне казалось, что мутная коричневая жижа сразу пойдёт обратно. Возможно, даже носом, как выразилась вчера Арина. Однако пепси оказалась приятно прохладной и уже после второго глотка зрение моё немного прояснилось. Я смог даже выпрямиться на стуле и оглядеться. В следующее мгновение мой желудок стал свирепо требовать пищи. Сглатывая голодную слюну и потирая ноющие виски, я всё же недоумевал, куда делись все гости и обслуживающий персонал. Неужели все до единого заняты на работах по ликвидации последствий вчерашнего бедствия?

Арина вышла из зоны раздачи спустя десять минут, когда я уже подумывал последовать вчерашнему примеру Семена и сброситься с террасы на нижнюю дощатую площадку с расставленными на ней шезлонгами. Сделать красочный кульбит, чтобы спикировать прямо в Дон и потонуть, у меня точно не хватило бы сил, даже при том, что там плавает какая-никакая рыба. Арина с извиняющимся видом сняла с подноса и поставила передо мной блюдо с парой больших сэндвичей и бутылку воды.

– Съешь, что сможешь, и мы сразу уедем.

Я не заставил себя просить дважды, однако жевать пришлось крайне осторожно: головная боль отдавала даже в челюсти. Девушка понимающе смотрела на меня, время от времени гладя по руке.

– Мне очень жаль, Роланд. Сейчас нигде, кроме СПА-комплекса нет электричества. Мне обещали, что к полудню эту проблему решат, но я не собираюсь заставлять тебя ждать. Натан попросил меня сопровождать тебя сегодня, – она тихо фыркнула, как будто кто-то мог в этом усомниться, – он выражает большое сожаление по поводу того, что этот форс-мажор прервал ваши переговоры, и надеется возобновить их сразу, как только сможет.

– О, передай ему пожалуйста, чтобы он не беспокоился по этому поводу. Я буду готов вернуться к сотрудничеству в любое время.

Утолив первый голод, я почувствовал, что возвращаюсь к жизни. Радостная улыбка на лице Арины подтверждала, что я теперь больше похож на человека.

– Неужели все уехали? – задал я волновавший меня вопрос и снова вцепился зубами в сэндвич.

– Все, – подтвердила она, – запах гари стоит повсюду. И выветриваться будет еще долго. Электричества не стало еще ночью. Кухня не работает. Всем, кому успели, раздали ланч-боксы с подобием завтрака. Я попросила сделать тебе бутерброды первого встреченного повара с вменяемым взглядом. И вуаля!

Я хохотнул, представив себе эту картину. И тут же сморщился от болезненного выстрела в висок. Увидев это, Арина сорвалась с места и куда-то ушла. Провожая её взглядом, я понял, что на ней надеты вчерашние джинсы и кроссовки.

– Арин, ты же не провела здесь ночь? – на всякий случай осведомился я, когда она вернулась со своей сумкой.

– Нет, конечно. – засмеялась она и протянула мне коричневый блистер с таблетками, – Вот. От головы.

Видимо, в моих глазах отразилась признательность всего мира, так как она снова улыбнулась.

– Спасибо, – только и мог я выдавить по-русски.

– Да не за что.

Не за что? Я поднял на неё налитые кровью глаза. Я погибал здесь в мучениях, пока она не появилась с этой сладкой гадостью в стеклянной бутылке, а потом ещё и еды мне раздобыла. Как она вообще здесь оказалась? Мы же договорились созвониться. Только теперь я понял, что мой телефон остался в номере, а сам я в тот момент был не в состоянии вести сколько-нибудь конструктивную беседу.

– А… давно ты приехала?

– Только что. У меня с утра тоже была жуткая головная боль. Поэтому и взяла с собой таблетки на случай, если и ты страдаешь. Я подозревала, что сегодня здесь будет полный хаос. Постучалась в твой номер, но ты не открыл. Я и подумала, что ты, возможно, здесь. Сумку бросила на ресепшн, только сейчас о ней вспомнила.

Я промолчал. Я много слыхал о заботливости и самоотверженности русских женщин, никогда, однако, не задумываясь о том, чтобы получить подтверждение или опровержение этому. И вот передо мной сидело живое доказательство и щурилось на бьющее в панорамные окна утреннее солнце. Подспудно я чувствовал, что эта забота продиктована не только тем, что Арина работает в сфере гостеприимства. Мне и до этого приходило в голову, что само слово «сфера гостеприимства» в России звучит несколько нелепо. За годы работы с представителями этой страны, я понял, что русские, за редкими исключениями, просто не могут быть милыми по требованию. Вымученные натянутые улыбающиеся маски, встречающие меня в здешних отелях и ресторанах, смотрятся еще более гротескно, сменяясь искренними и приветливыми улыбками после нескольких минут общения. Официальная приветливость Европы и Запада здесь априори невозможна. Разве что в Москве это новшество кое-как освоили, но уж точно не в регионах. Больше того: я сделал вывод, что русским приятнее приветствовать вас с холодной и кислой миной. И тем мягче и теплее будет их отношение потом, когда вы познакомитесь поближе. Я вспомнил, что и Арина, встречая меня вчера у входа, не сияла искусственной официальной улыбкой. Это, скорее, была мягкая полуулыбка, как старому знакомому, которого рады видеть.

Мой рыжий ангел, как я стал отныне называть про себя Арину, наблюдал за мной. Я понял, что переоценил свои возможности по поглощению второго сэндвича, поэтому поблагодарил её и глотнул воды.

– Ну и отлично, – кивнула она, – теперь надо выпить кофе, чтобы окончательно прийти в себя. И мне, кстати, тоже.

– Хорошая идея, – я отметил, что боль в голове уже не такая интенсивная, – я буду благодарен, если мы уже выберемся на свежий воздух.

Мы вышли из зала. Арина обещала подождать меня у стойки ресепшн, пока я оденусь к выходу. Накидывая куртку, мне пришлось смириться с тем фактом, что все мои вещи до самого дома будут отдавать костром. На ресепшн по-прежнему не было ни одной живой души, кроме ожидавшей меня Арины. Она предложила вызвать такси сразу, но я попросил воспользоваться возможностью и медленно пройтись вдоль левого берега Дона. Я жаждал ощутить, как мы выберемся из плена этого зловонного облака, чтобы, наконец, очутиться на воле и полной грудью вдохнуть свежий чистый воздух.

– Хорошо, – сразу согласилась она, – если устанем, вызовем машину.

Это стало ощутимым избавлением. Тошнотворный горючий туман успел расползтись не только за границы огромного комплекса, но и отдельными не видными глазу клоками висел вдоль всего побережья, напоминая мне о моей утренней пытке. Видя, что моя спутница тоже время от времени страдальчески морщится, я понимал, что и ей не удалось избежать интоксикации дымом, хотя и в гораздо меньшей степени, чем мне.

– Я должна тебя поблагодарить, – сказала вдруг она.

– За что?

– Необходимость заниматься тобой избавляет меня от нахождения там, где я просто не могу дышать, – пояснила Арина, – понимаешь, я очень чувствительна к запахам. И сильный неприятный мне запах может меня просто убивать.

Я очень хорошо понимал её.

– Я не думаю, что тебя заставили бы насильно находиться там, где ты плохо себя чувствуешь, – заметил я.

Она кивнула.

– Долго бы я, конечно, не выдержала. Но там много людей помогают, работают, моют, чистят. Я просто не смогла бы остаться в стороне.

– И помогала бы, пока не потеряла бы сознание? – я с сомнением посмотрел на неё, понимая, однако, что не удивлюсь, если ответ будет утвердительным.

– Ну там бы я не упала в обморок, – возразила она, – домой бы вернулась и там бы упала.

Она рассмеялась, видя мой недоверчиво-озабоченный взгляд.

– Ты же понимаешь, что это неправильно, – уж кто бы говорил, вредным тоном пискнул вредный Фре-Роланд, – если ты сама не заботишься о себе, кто о тебе позаботится?

– Вот я и говорю, – кивнула она, подпрыгивая на неровностях дороги, – я благодарна тебе за своё избавление.

***

Было что-то около двенадцати. Моя головная боль давно прошла, не смея мешать мне наслаждаться неожиданно появившимся в моем расписании выходным днём. Мы сидели на террасе небольшого ресторана в одном из парков Ростова и ели вкуснейшую уху. Это такой русский рыбный суп. Я не мог понять, как нам удалось дойти сюда пешком, но это было так. Поэтому, устало попадав после такого марш-броска на мягкие диванчики, мы пока не собирались отсюда уходить. День выдался очень тёплый и солнечный, словно желая сгладить отвратные впечатления от вчерашнего вечера и в особенности от сегодняшнего утра. Что до меня, я был всем доволен и даже счастлив. После разговора о перспективах восстановления сгоревшего ресторана, Арина стала расспрашивать меня о моих наблюдениях и опыте, полученных в других странах. Рассуждая об этом, я на многое начинал смотреть иначе, открывая для себя новые грани устройства мира и психологии людей.

– Знаешь, – вдруг сказала она, когда пауза в разговоре затянулась, и мы некоторое время молча попивали кисло-сладкий морс, заедая его печёными сладостями, – это прозвучит странно, но мне на прошлой неделе приснилось, что ресторан горит.

Мои брови поползли вверх.

– Ты серьезно?

– Вполне. Я точно не помню, в каких обстоятельствах это все происходило. Мне часто снится ресторан со стороны, которой он выходит к Дону, – она, подумав, добавила, – то есть окнами того большого Императорского зала, помнишь?

Я кивнул, видя, что она сразу погрустнела при мысли о роскошном убранстве того зала, от которого теперь остались лишь руины. Я тоже вспомнил свой сон с Петром Первым.

– И ты видела во сне пожар?

Она рассеянно кивнула, видимо, пытаясь вспомнить подробности сна.

– Я стояла над водой как раз в том месте и смотрела, как из окон валит дым, – задумчиво продолжала девушка, – а по реке плыл наш фрегат. И вот он прям конкретно горел. Мне тоже иногда снилось, что фрегат плывёт. Но никогда в моих снах он не горел.

Я тоже задумался.

– Мне в первую ночь на Причале снилось, что я воюю с турками на стороне армии Петра. Но я, разумеется, был под впечатлением от твоих рассказов.

Арина смущённо хмыкнула. Видно было, что ей приятно моё замечание.

– Возможно, – продолжал я, – если ты вспомнишь обстоятельства своего сна, мы узнаем и о причинах возгорания.

– Ну уж, – в её ответе сквозило сомнение, – вряд ли у меня это получится.

– А если получится, и ты откроешь в себе способности провидицы? – фантазировал я, – Сможешь заглядывать в прошлое и будущее и … ну, всякое такое.

– Я и так это умею, – брякнула Арина и осеклась.

– Умеешь видеть будущее?

– Я экстрасекс, типа того, – она с заговорщицким видом наклонилась ко мне и постучала костяшками пальцев себе по виску, – только не говори никому.

И, увидев, как у меня вытянулось лицо, громко расхохоталась, так, что соседние столики стали оборачиваться, желая узнать причину такого гомерического веселья.

– Это фраза из одной девчачьей комедии, – пояснила Арина, – там девушка грудью чувствовала, когда идёт дождик.

– Ух…, – выдохнул я в тон ей, – а я-то гадал. Либо я что-то о тебе не знаю, и тогда твой вчерашний визит ко мне пропал даром….

Она недвусмысленно фыркнула.

– Либо….

– Либо мне пришлось бы исправлять твои пробелы в знании родного языка. Хотя, экстрасенс, это же не русское слово?

Я почесал затылок и снова озадаченно посмотрел на неё.

– Так ты шутила, говоря, что умеешь?

– Кто знает? – меня немного раздражали её загадочный вид и отсутствие прямых ответов.

– Ты полна тайн, – возмутился я, – ну откройся мне хоть в этом.

Она покачивалась на стуле, продолжая бросать на меня загадочные взгляды.

– Я не развиваю эту способность, поэтому всё происходит по наитию, понимаешь? Когда идёт информация о человеке, я ее считываю. Но нарочно не лезу. Это слишком энергозатратно.

Я сверлил её ошалевшим взглядом.

– Подожди, я запутался. Это ты так шутишь, или правду говоришь?

– Сейчас? Или про дождик? – отшутилась Арина.

– Сейчас, – настаивал я.

– Серьезно.

Я оторопело умолк. Мысли путались в голове.

– А… а что за информацию ты видишь?

– Да что показывают, то и вижу.

Ответ был мне совершенно непонятен.

– Я не понимаю. А у меня ты что-то видишь?

По ее лицу скользнуло лёгкое недовольство. Видимо, она уже пожалела, что проговорилась мне.

– Нет, конечно. Я тебя не просматривала.

– Что значит, не просматривала? – вопрос, хоть и запредельный для моего понимания, увлекал меня все больше.

– Ну… как тебе объяснить… Информация о человеке же не видна крупными буквами у него на лбу. Она выводится на тонком, эфирном плане. И, если я включаю соответствующее зрение, иногда вижу смутные образы или тени событий. Это и есть информация.

– Соответствующее зрение? Ты имеешь в виду третий глаз? – не унимался я.

– Что-то типа того, – уклончиво ответила Арина.

Я вздохнул, совершенно не удовлетворённый этим ответом. Эти экстрасексы такие экстрасексы!

– Я так понимаю, если я попрошу тебя всё-таки меня просмотреть, ты откажешься?

Я ждал, что она начнёт вредничать, судя по предыдущим реакциям, но, к моему удивлению, она повела плечом и бросила:

– Давай попробуем.

Я встрепенулся, готовый на любый подвиги.

– Давай. А что надо делать?

– Сядь ровно и постарайся расслабиться, – скомандовала она.

Какое тут расслабиться, когда тебя просматривают на тонком плане? Ни с того, ни с сего меня охватило нехорошее предчувствие, что зря ввязываюсь в эту шаманскую авантюру. Но было поздно: сам напросился. А она, видно, только того и ждала. Потирая руки, как перед хорошей взбучкой моего эфирного плана, она откинулась на спинку стула и на минуту прикрыла глаза. Было очень интересно наблюдать за её лицом. Его черты постепенно смягчались, разглаживались, принимая умиротворённое выражение. Потом она открыла глаза. Но теперь взгляд её был устремлен не на меня, а куда-то в сторону. Словно мой силуэт портил ей картину мира, и она желала сдвинуть его, но не могла. Я изо всех сих сдерживался от неловкой хохмы чтобы не разозлить своего экстрасекса (это прозвище понравилось мне больше, чем слащавое «рыжий ангел», придуманное под воздействием пытки тошнотой и головной болью).

– За тобой стоит мужчина, – сказала вдруг Арина, продолжая глядеть мимо меня. Я резко обернулся, думая, что он подошёл попросить стул или салфетки, но никого не увидел.

– Он очень печален, смотрит именно на тебя с грустью, – продолжала она, – Хотя по жизни жизнерадостный человек. Почему-то он держит в руках большого скорпиона. То есть не держит, – поправилась она через секунду, – это… как его знак, он висит перед ним. А в руках…. – она помолчала, силясь рассмотреть что-то. Какая-то синяя ткань. Мягкая такая, уютная… Странно…

Она прервала сама себя и замолчала. С минуту еще она смотрела на что-то рядом со мной, потом закрыла глаза руками и глубоко вздохнула.

– Мне грустно от этого, – прошептала Арина, – и хочется плакать.

Она смотрела на меня с горестным сочувствием. Я только таращил глаза, всё еще ничего не понимая.

– Этот человек, – объяснила она, – подошёл к тебе с очень грустным лицом. И укрыл тебя этой тканью. Она не похожа на одеяло, но он словно хотел тебя завернуть в него. Но он был несчастен оттого, что ты отворачиваешься и не хочешь этого. Потом он отошёл к какому-то странному белому ложу, лёг на него и уснул….

– У тебя умер кто-то из родных? – спросила она тихо.

– Мама, но это было очень давно. Я тебе говорил.

– Твой отец скорпион по китайскому гороскопу?

Я задумался…..

– Я не силён в гороскопах, у него день рождения 15 ноября.

– Да, это скорпион, – медленно проговорила она.

– Если честно, я ничего не понял, – вежливо прокомментировал я, стараясь не обидеть её.

– А я – тем более, – рассмеялась она и глубоко вздохнула, – я же говорила, что вижу очень невнятно. Но это, видимо, действительно был твой отец. И видела-то я нечетко. Судила, скорее, по ощущениям.

– Получается, ты ощущала на мне какое-то одеяло?

– Да нет же, это было не одеяло. Меня и удивило, что он тебя хочет укрыть или укутать какой-то синей тканью…Знаешь, типа плюша… Нет, – резко прервала она себя, – нет, это что-то типа бархата или велюра…

Я рассеянно вслушивался в её слова, вяло пытаясь ловить возникающие смутные ассоциации, как вдруг сознание зацепилось за это слово.

– Велюр? – переспросил я.

– Да, синий бархат.

Меня как громом поразило. Я лихорадочно перебирал в уме наши разговоры с Ариной, приходя к выводу, что ни разу за всё время знакомства с ней я не упомянул это название.

– Ты что-то вспомнил? – спросила Арина, делая знак официанту.

Заказав себе американо, она прищурилась, наблюдая за моей физиономией.

– «Велюр» – название амстердамского отеля моего отца, – с трудом выговорил я и добавил: – основная палитра там синяя и голубая.

Она с торжествующим видом хлопнула рукой по столу.

– Обалдеть! А почему он тебя хочет им укрыть?

Я уже понял, почему. И мне, убеждённому скептику, непостижимо было, каким образом она смогла это увидеть. Мне трудно было вымолвить хоть слово. Если бы мы были в другом месте и в другое время, я непременно решил бы, что все это подстроено. Но сейчас, когда мой душевный иммунитет пошатнулся от пережитых потрясений, я оказался окончательно сражён. Она понимающе молчала, не торопя меня с ответом.

– С самого открытия этого отеля мой отец уговаривает меня им заняться. Но я далёк от этого бизнеса. И отца это всегда расстраивало. Он считает, что, как моё собственное дело, это будет для меня хорошей гарантией будущего.

– Теперь понятно, – кивнула Арина, – может то, что он уснул, означает, что он уходит на покой, желая тебе передать этот отель?

– Он давно практически не занимается им, – возразил я, – управляющий этого отеля – мой друг, Гилберт. Тот самый, который был женат на дочери моей мачехи.

По её расфокусированному взгляду я понял, что наши сложные родственные связи для неё такая же абракадабра, как для меня – все эти паранормальные приблуды.

– Но, Арина! Ты действительно экстрасенс, – восхитился я.

Она скромно потупилась. Тут раздался звонок вызова на её смартфоне.

– Да, Натан, – сказала Арина, сразу вернувшись к реальности, – да. Что? Чтооо???

Я с смутной тревогой наблюдал, как она поднесла руку к губам, шепча свой вопрос. Её лицо сначала побелело, потом вспыхнуло, потом как-то посерело.

– Боже мой…. Боже мой, какой ужас, – ее передёрнуло, но Арина продолжала слушать, время от времени напряжённо поглядывая на меня.

– А что мне им сказать, – она, кусая губы и ногти, слушала, – а Роланд? Он же здесь, со мной.

В трубке снова что-то зашуршало. Арина вздохнула и бросив в трубку краткое «хорошо», нажала отбой и уставилась в никуда.

– Только не говори, что случилась еще какая-то катастрофа, – попросил я, выдергивая девушку из шокового транса.

– Я даже не знаю, как это сказать…. В общем…, – Арина вздохнула, собираясь с мыслями, – по делу о пожаре будет расследование… то есть, оно уже началось. И Натан просит меня сегодня встретиться со следователем, который будет заниматься этим делом и сейчас собирает сведения.

– То есть это был поджог?

– Пока никто ни в чём не уверен. Просто Кешка, которого ты спас вчера, бесследно исчез сразу после инцидента. Даже не дождался врача. Их драка выглядела слишком подозрительно … особенно на фоне этого пожара. А сегодня, – она зажмурилась, – когда расчищали сгоревший фрегат….., – она умолкла, но я договорил повисшие в воздухе слова.

– Там нашли обгоревший труп.

Арина, тяжело сглотнув, кивнула. Она умоляюще посмотрела на меня.

– Надо было открыть его вчера, – она готова была разрыдаться. Губы дрожали, она то сжимала побелевшими пальцами стакан с водой, то подносила их к вискам, то прижимала ладонь ко рту.

– Почему я тебя не послушала, – тихо причитала она, – он сгорел там, а я стояла рядом и даже не подумала открыть дверь и проверить. Только подумай… мы спокойно пили чай и смеялись, а в это время во фрегате заживо горел человек!

Словно не в силах выносить саму мысль об этом, она с горестным стоном уронила голову на руки. Её телефон коротко звякнул, возвещая о пришедшем сообщении, но она не шевелилась.

– Арина, успокойся, – чувствуя, как от самих этих мыслей по лбу и вискам снова начинает разливаться ноющая боль, я протянул руку и коснулся её подрагивавших пальцев, – я тоже не подумал об этом. А ведь это я убеждал тебя, что видел кого-то во время экскурсии. Ты никого не видела.

– Все двери там были закрыты, – добавила она ослабевшим голосом, хватаясь за это оправдание, как утопающий за соломинку – если он оставался там, его кто-то запер снаружи.

– Ты же понимаешь, что, если бы его там заперли насильно, он стучал бы и кричал, когда мы проходили мимо. Мы были и рядом, и над ним. Но он молчал и прятался. Значит он не хотел, чтобы его обнаружили.

Она кивнула и, будто прочитав мои мысли, достала из сумочки тот самый блистер с таблетками, который уже однажды спас меня. Я попросил ещё одну и для себя, и мы, проглотив по таблетке и чокнувшись своими стаканами, дружно запили лекарство сочным морсом.

Мой мозг тем временем увлечённо работал, пытаясь восстановить в памяти события вчерашнего дня и вечера. Меня сверлила неотступная мысль, что здесь что-то не так.

– Ты не могла об этом подумать по двум причинам, – размышлял я вслух, – во-первых, как мы видели, все двери были заперты. А открыть и проверить позже ты уже не могла, потому что весь день была занята со мной и Натаном. У тебя просто из головы это вылетело, даже если бы ты приняла мои слова всерьез. Во-вторых, вспомни: когда ты стояла рядом с фрегатом, тот ещё не горел и даже не дымился.

– Дымился, – обречённо возразила Арина, – когда приехали пожарные, огонь с мостов уже перекинулся на фрегат. И я даже не подумала…, – она снова закрыла руками лицо.

– Я должен признаться, для меня вообще стало новостью, что и фрегат сгорел. Я узнал это только что от тебя. Сейчас понятно: это было лишь вопросом времени. Но вчера я надеялся, что пожарным удастся быстро погасить огонь. И не уверен, что в такой панике вспомнил бы о каком-то странном призраке, обитающем там, на корабле.

– Видимо, он сам не знал, что фрегат уже загорелся, поэтому не пытался спасаться, а просто ждал, пока всё уляжется, – с выражением ужаса в глазах проговорила Арина, – да и никто не мог знать, что он загорится. Но…

– Да, – протянул я, – страшно это всё. И все же, кем он был и что он мог там делать?

Услышав этот вопрос, она встрепенулась и схватила телефон.

– Нужно созвониться со следователем.

Тут я взбодрился. Выходило, что еще до отъезда мне удастся присутствовать на сборе сведений и, возможно, даже стать свидетелем. Задержать меня в Ростове вряд ли смогут, но я был только рад узнать что-то новое для себя и, возможно, помочь в расследовании дела.

– А я смогу присутствовать? – с надеждой уточнил я. Она мрачно передёрнула плечами.

– Я напомнила шефу, что ты со мной. Он сказал, что это еще лучше: если у тебя есть желание поучаствовать в разговоре, он будет тебе благодарен. Но если ты сделаешь вид, что не понимаешь русского и просто будешь присутствовать, возможно, это избавит тебя от лишних хлопот. Выбор за тобой.

Мне очень хотелось поучаствовать в сборе сведений, а не просто сидеть, как чурбан, и ждать, пока всё закончится и опасаясь выдать, что я понимаю и даже немного говорю по-русски.

– Я мог бы просто слушать и подтвердить, что я действительно видел тень и силуэт. А если следователь захочет узнать что-то еще, могу добавить свои свидетельства, – предложил я.

– Да, но надо ему сразу сказать, что завтра утром тебе позарез нужно уезжать, и что бы ни случилось, ты просто случайный свидетель.

– Разумно, – согласился я, наблюдая, как она набирает чей-то номер.

– Да, здравствуйте, – напряжённо поприветствовала она кого-то на другом конце провода, – Андрей Константинович?

Нам повезло, что следователь оказался поблизости и обещал присоединиться к нам не позднее, чем через десять минут. За это время мы успели возбуждённо обсудить свои общие показания, придумать варианты допроса орехового Кешки, если он объявится, и Семена, как только тому станет лучше. Несмотря на сильное желание не вмешиваться и не свидетельствовать против несчастного Семена, я понимал, что, будучи непосредственным участником мероприятия по спасению Кешью-Кешки, мне, так или иначе, следовало дать следователю правдивую информацию.

Однако, спустя десять-пятнадцать минут все выстроенные мною догадки и предположения о ходе расследования рухнули под натиском суровой реальности. Объяснив по телефону, в каком углу террасы мы находимся, Арина повернулась к выходу и помахала кому-то. В следующую минуту я увидел приближавшегося к нам высокого молодого человека. Его внешность была очень примечательна. Стройное мускулистое тело атлета в джинсах и рубашке с расстегнутым воротом вызывало жгучую зависть даже у такого беспристрастного наблюдателя, как я. Выразительные глаза, проницательно изучающие вас из-под густых бровей, полные губы, красивый овал лица с мужественной линией скул и небрежно вьющиеся русые волосы, обрамлявшие все это безобразие, вызывали уверенность, что этот человек, мягко говоря, не обделен вниманием прекрасного пола. К чёрту метафоры. Он был до ужаса красив, и меня поразило, с каким равнодушием Арина приветствовала этого славянского полубога. При всех своих достоинствах, о которых я был наслышан (и о которых не питал особых иллюзий, принимая их как факт, сопровождающий мое присутствие на этой бренной земле), я почувствовал себя чуть ли не Морлоком из подземелья, хотя на внешность свою пожаловаться отнюдь не могу. При всем при этом он совершенно не казался донжуаном или ловеласом. В его манерах не было и намека на флирт и заигрывания. Спокойный, уверенный, красивый и сильный – вот те качества, от которых женщины теряют голову, падая в объятия каждому, кто их демонстрирует. По крайней мере, русские женщины. По крайней мере, мне так казалось. Он производил впечатление человека, не обделённого умом, но лицо его и взгляд были слишком серьезными. Возникали сомнения, что когда-либо на его лице играла беззаботная улыбка.

Он внимательно выслушал, как Арина представляет меня, пожал мне руку и на ломаном английском выразил уверенность, что новая информация существенно повлияет на расследование дела. Он вызывал во мне невольное уважение, как и его диктофон, который он выложил на стол, едва присев и попросив официанта принести ему кофе с молоком.

– Скажите, вы уже видели место, где нашли того…человека? – дрожащим голосом спросила Арина.

Он кинул на неё несколько удивлённый взгляд, точно этот вопрос нарушал запланированную последовательность его действий по сбору сведений.

– Вы имеете в виду того, кто прятался на фрегате? – уточнил он.

– А вы уже знаете, что он там именно прятался? – несмотря на скованность, вызванную ситуацией в целом, я заметил блеснувшее в глазах Арины бешеное любопытство.

И снова беглый взгляд на неё, но уже скорее заинтересованный.

– Разумеется, – последовал уверенный ответ, – иначе о том, что на фрегате кто-то есть, знали бы все, кто проходил мимо.

Арина, стукнув стаканом с водой об стол, уставилась на меня. Её бровь поползла вверх, а рука в комическом жесте потянулась к затылку, выдавая её подозрительную озабоченность совпадением в наших репликах.

Обаятельный следователь с серьёзным видом справился у Арины, как давно у них работали те двое, которых мы видели дерущимися в зале, и подробно расспросил её о том происшествии. Слушая её восхищённый рассказ о том, как я героически спасал полумёртвого Кешью-Кешку, он пару раз внимательно взглянул в мою сторону. Я же, не отрывая глаз, наблюдал за его реакцией на Арину. Когда он трогательно склонялся к ней, с серьезным вниманием вслушиваясь в ее рассказ, я чувствовал себя лишним на этом празднике молодости и красоты. О, известно ли вам это уничижительное сознание собственной незаметности и тянущая к земле плечи тоска от присутствия того, кто даже в соперники вас бы не принял. И все это рядом с очаровательной женщиной, на которую вы осмеливаетесь иметь виды …

Затем, без лишних комментариев, следователь стал расспрашивать меня о замеченном мною силуэте на корабле. Выходило, что тот человек умело прятался там неопределенное время, но по какой-то причине его увидел именно я. А то, что все двери фрегата были заперты снаружи, свидетельствовало о как минимум одном сотруднике, который был в курсе происходящего.

– Как же так получилось, что этого странного человека никто не слышал и не видел? – переживала Арина, – ведь он должен был пытаться спастись, когда понял, что горит фрегат… людей вокруг было много, его бы услышали.

– Дело в том, – следователь сделал глоток уже второго заказанного латте и, поморщившись, огляделся в поисках сахара. Я придвинул ему стоявшую у края стола сахарницу, которую Арина в волнении гоняла по столу, – он, по всей видимости, и не знал, что корабль загорится. Понял это только когда вылетели окна мостов. Но там уже так всё было задымлено, что он бы и не выбрался. Скорее всего, он задохнулся, прежде чем вообще понял, что происходит. И даже если бы он кричал…, – Андрей Константинович с укоризной взглянул на мою спутницу, – вы же были там. Вы много кого смогли бы расслышать в этом шуме? Тем более что звук шёл в другую сторону, на реку.

Та грустно задумалась. Я тоже вспомнил, что, громко окликая Арину, не надеялся, что в том адском гаме она меня услышит. Даже находясь совсем рядом нам приходилось почти кричать, чтобы расслышать друг друга. Когда на мостах и в ресторане вылетели окна, этот звон практически оглушил меня.

– Да, там многие кричали, – нехотя согласилась Арина, – никто не понимал, куда бежать и кому нужна помощь. А когда начали тушить, люди и сами стали спасаться от копоти и дыма.

– В таком пожаре всего двое пострадавших – удачный исход, как бы кощунственно это ни звучало, – невозмутимо заметил Андрей, – Если бы огонь перекинулся на гостиницу, возможно, жертв было бы больше.

– Получается, что мы так и не узнаем толком ничего, – она покачала головой.

– Все сотрудники в обязательном порядке будут опрошены. Я подозреваю этих двоих драчунов. Первого активно ищут, другой пока в реанимации и в сознание не приходил. Вся надежда на них, необходимо установить личность погибшего.

Со следователем мы проговорили больше часа, и я положительно был под впечатлением, ожидая того же и от Арины. Но, судя по её сосредоточенному и одновременно отстранённому выражению лица, химии между этими двумя было не больше, чем между мною и загадочным корабельным сторожем. С тем, по крайней мере, мы успели обменяться парой многозначительных взглядов. Но как же я обманывался! Поднявшись из-за стола и поблагодарив нас за беседу, Андрей снова заинтересованно зыркнул на моего рыжего экстрасекса (какого моего, о чем это я вообще?) и сообщил, что сохранит её номер и будет вынужден обратиться к ней за разъяснением некоторых моментов в ходе расследования.

– Сожалею, – добавил он, – но вам, по всей видимости, придётся прийти на опознание тела.

– К-какого тела, – Арина с суеверным ужасом посмотрела на него.

– Обгоревшего. В процессе установки личности это неприятный, но необходимый этап. Возможно вы, или кто-нибудь из ваших сотрудников опознает этого человека.

Девушка содрогнулась и перевела взгляд на меня, словно безмолвно моля о пощаде. Я поднял руки, имея в виду, что при всём моем сочувствии в этом я ей точно не помощник. Сам я в этот момент испытывал двоякие чувства.

– Мне пора. Будьте пожалуйста на связи, – оставив нас, следователь отправился к бару, чтобы расплатиться за свой кофе, а затем решительно зашагал к выходу.

– Пройдёмся? – предложил я, своему рыжему другу, чьё лицо внезапно посерело и не спешило возвращать себе былые краски. Да, я не завидовал Арине, но понимал, что опознание тела или живого человека – действительно необходимая часть любого расследования.

7

Как ни приятно было гулять в городе, нам всё же пришлось вернуться в отель. Я отправился в свой номер, где меня ждали неотвеченные деловые письма, пришедшие еще накануне. Бизнес занял пару часов, после чего, созвонившись с Ариной, я узнал, что приглашен на театральное представление, билеты на которое были забронированы заранее. Что до меня, я был только рад покинуть душный отель, отравленный дымным зловонием. Открытые окна теперь слегка освежали комнаты, но мне всё время нестерпимо хотелось выпить воды и помыться. Мы выехали в город к шести вечера. По дороге я узнал, что официанта Кешку так и не нашли, а его телефон отвечал, что абонент вне зоны действия.

Это была опера «Мадам Баттерфляй», которая мне очень нравится. Однако самый сильный и впечатляющий голос был, вопреки ожиданиям, не у главной героини, а у ее служанки Сузуки. Декорации, костюмы, сильная глубокая музыка, эмоциональное исполнение – все это стало одним из самых ярких впечатлений от моего пребывания в Ростове. Прекрасным завершением вечера стал легкий ужин в компании моей прекрасной спутницы в одном из заведений города, после чего я на такси вернулся в гостиницу, а Арина отправилась домой.

Спал я с открытыми окнами и к утру сильно озяб, несмотря на двойное одеяло. Это обеспечило мне быстрый и бодрый подъём. Ещё вечером, вернувшись в отель, я обнаружил, что подача электричества восстановлена. На ресепшн сидела девушка в маске. Мне маска также была предложена, однако, вместо неё я попросил дополнительное одеяло, признавшись, что собираюсь спать с открытыми окнами. Одеяло незамедлительно принесли и, извинившись за утренние неудобства, предложили сервировать мне завтрак в номер. Такое предложение меня более чем устроило: мой самолет вылетал в одиннадцать часов утра. Арина обещала ожидать меня в холле в восемь утра, но, поскольку аэропорт располагался не слишком далеко от отеля, мне сказали, что я могу не торопиться и выйти к половине девятого. Однако уже в пять минут девятого я, выписавшись и расплатившись по отсутствующим счетам (моё проживание в отеле было бесплатным), уселся на роскошный диван в холле и, немного нервничая, стал ждать Арину. В восемь пятнадцать я уже собирался отправить ей сообщение, опасаясь, как бы мне не пришлось ехать в аэропорт в одиночестве, но, поколебавшись, решил подождать еще пять минут. Мне не хотелось уезжать, не попрощавшись с моим гидом-экстрасенсом, к которой я успел привязаться за эти два, пожалуй, самых длинных дня в моей жизни. Но я напрасно волновался: запыхавшаяся Арина влетела в холл отеля и, увидев меня, помахала рукой.

– Идем, Роланд. Машина ждёт.

Я вскочил и, схватив свой чемоданчик, послушно последовал за ней. И через пару минут предоставленный нам черный красавец Вольво мчал нас по направлению к аэропорту.

День был пасмурным и холодным. От вчерашней солнечной погоды не осталось и следа. Город вынырнул слева, как напоминание о другом мире, автомобилях и самолетах; принимая очертания человеческой суеты, зонтов, курток и пробок. На стекло упали первые капли дождя. Я подумал, очень некстати, что через несколько часов уже буду в Амстердаме. Невольно поднял глаза на сидящую рядом рыжеволосую девушку. Она невесело улыбнулась – неужели подумала о том же?

И тут я вспомнил, о неожиданном, но приятном звонке Гилберта. Мы, старинные друзья, доверявшие друг другу самое сокровенное, не виделись тысячу лет. При мысли о встрече с ним, настроение немного улучшилось. Но этот душевный подъем сопровождало неприятное ощущение, как неожиданный легкий привкус горечи, когда пробуешь экзотическое сладкое блюдо. И вроде бы баланс, да не вяжется сюда эта горечь. В тот момент я был уверен, что настроение портила перспектива разлуки с моим гидом… Мы договорились, конечно, держать связь по электронной почте и телефону, но я не знал, увидимся ли мы когда-нибудь снова. Мне не хотелось пугать ее поцелуем, ибо я не знал, как она отреагирует на столь резкое проявление чувств. Но надежда умирает последней, как сказал один прозаик-утопист.

– Все хорошо, Роланд? – спросила Арина, заглядывая мне в глаза.

– Да. Просто грустно расставаться после того, что мы пережили за эти два дня…, – и будь счастлива с аполлоном-Андреем….

Она кивнула, поджав губы. Никому из нас не хотелось растравлять пафосный момент. От невеселых мыслей отвлек громкий звонок ее телефона. Звонил красавец-следователь. Ну кто же еще, кроме него, мог отвлечь её внимание от моей персоны?

– Да, Андрей, – она внимательно слушала, – да, я в городе. Освобожусь? – она взглянула на часы, – часа через два…. Хорошо, наберу вас.

Ну вот и всё. Глупец, твой поцелуй ничего бы не изменил. Противный ком уязвлённого самолюбия поднимался изнутри. Я вспомнил, каким она нашла меня вчера в зале завтраков: жалким и больным. Разве такой образ интересен красивой умной женщине, как бы здраво она себя ни оценивала? Я проглотил этот ком обиды неизвестно на что, выпрямился и деланно бодро кивнул наблюдавшей за мной Арине.

– Как твоя голова сегодня? – улыбнулась она.

Остатки моей гордости потонули в пучине отчаяния. «Ты для неё объект жалости, не больше», фыркнул внутренний вредный Фре-Роланд.

– Отлично, – я указал на её телефон, – следователь звонил? Опознание?

– Ты думаешь? – ужаснулась она, – так скоро?

– Думаю да, – вредный Фре-Роланд злорадно потирал ручонки. Пусть эта встреча с ним будет заранее отравлена трупным ядом. Бррррр!

Она откинулась назад и чуть слышно застонала. При виде её несчастного лица мне стало стыдно за своё малодушие. Я взял её руку и легонько сжал в своей.

– Всё будет хорошо, Арин. Спасибо за то, что ты была со мной эти два дня. Только твое присутствие сделало их для меня незабываемыми.

Она пожала мою руку в ответ, и наши взгляды встретились. В ушах шумели волны любви, накатывавшие на брег нашего счастья, поэтому я не сразу расслышал, что она передаёт мне дежурные слова сожаления и наилучшие пожелания от Натана.

– Спасибо. Передай ему пожалуйста, что я надеюсь на скорейшее восстановление его детища. Ты сама, надеюсь, без работы не останешься? – я подмигнул ей, но по выражению её лица понял, что этот вопрос пока окончательно не решён и тревожит её. Мне хотелось хоть чем-нибудь подбодрить Арину, поэтому я брякнул, не подумав:

– Даже если с «Причалом» покончено, ты всегда можешь подрабатывать экстрасенсом.

Она рассмеялась и снова сжала мою руку. Однако, её лицо быстро посерьезнело.

– По крайней мере, мне кажется, тебе стоит развивать в себе эту способность, – продолжал я, – только не в мистическом, а больше в психологическом плане.

– Например? – нахмурилась она, не понимая.

– Например, просматривая меня, как ты говоришь, ты увидела, что моего отца что-то печалит. Направив это видение на проработку моих отношений с отцом, ты бы больше работала, как психолог-экстрасенс.

Арина кивнула мне и заметила:

– Меня как раз и привлекает больше работа над текущими внутренними вопросами, а не возможность заглянуть в будущее.

И добавила:

– В конце концов, это возможность решить и свои собственные психологические проблемы.

– Точно, – обрадовался я, и мы неожиданно одновременно заявили:

– Потому что наше будущее создаем мы сами!

И уставились друг на друга. Не знаю, что произошло потом, но мы в резком и (с моей стороны) дерзком порыве обнялись. Моё сердце колотилось так, что, казалось, перебивает мерный гул её сердцебиения, отдававший у меня где-то в подмышках. Казалось, что в этот момент сам Андрей-аполлон, смирившись с моей победой, благословляет нас. Я так и не решился поцеловать её, но взгляд от её губ оторвать уже не смог. К счастью, она этого и не заметила, и, мягко отстранившись от меня, заметила, глядя в окно, рыдавшее потоками дождя:

– Подъезжаем. Мы же еще увидимся с тобой, Роланд? Ты удивительный человек!

Я ничего не мог сказать. Меня обуревали дикие и одновременно такие знакомые мне чувства. Снова нахлынула горечь перед моментом прощания, а мысленный Андрей-аполлон, ухмыляясь, распахнул Арине свои мускулистые объятия. «Любовь, как кровь или хорошая заковыристая морковь». Каждому своё, а мне – место у окна в самолёте.

Не успел я опомниться, как мы уже стояли у стойки регистрации. Мой чемодан вместе с моими напрасными надеждами проследовал в багажный отсек. Но, Бог мой, на что я вообще надеялся? И что это за идиотская слабость, что за бессмысленные метания? Я свой выбор сделал давно, моя жизнь мне нравилась, и менять я её пока не собирался. На мой выбор не повлияли ни мудрый, все понимающий отец, ни добрая мачеха, ни увещевания лучшего друга…. Моя жизнь изменится только тогда, когда я сам буду готов к этому.

Чувствуя, как растворяется во мне отрезвляющая таблетка, милостиво протянутая мне собственным здравомыслием, я не сразу заметил, что сидевшая напротив меня Арина застывшим взглядом смотрит куда-то мимо меня поверх своей чашки с прощальным кофе, на который я пригласил ее, пользуясь тем, что посадку ещё не объявили.

– Арин, – позвал я её, – ты что? Ты в порядке?

– Д-да, – встрепенулась она, приходя в себя, – просто задумалась?

У входа на посадку мы еще раз крепко обнялись, и я решительно направился по змейке к пропускному пункту, возле которого стояло несколько человек. Арина, провожавшая меня тем же подозрительно сочувственным взглядом, внезапно окликнула меня.

– Роланд!

Я вздрогнул и обернулся.

– Мне правда очень жаль. Насчет твоего отца. Но лучше будет, если ты последуешь его совету. Пожалуйста, послушай его. Это очень важно!

Подивившись этому странному порыву, я неловко улыбнулся, помахал ей и скрылся за ширмой предпосадочного зала.

Когда я уселся на своё место в полупустом самолёте, я не мог не признаться себе, что, несмотря на жестокое самобичевание по поводу моего увлечения Ариной, я откровенно грустил. Решив отдаться этому чувству, пережить его, переспать с ним за время этого перелёта, я опустил голову на подголовник своего кресла и полу-дремал, прикрыв глаза. Я надеялся только на то, что останусь без соседей, что позволило бы мне, не отвлекаясь ни на кого, исчерпать свои эмоциональные стенания и перейти на следующий этап. И как только я перестал сопротивляться своим чувствам, перед глазами начали вставать карие (или зелёные?) глаза моего рыжего экстрасекса, её улыбка, её странный застывший взгляд, когда она ворожила над моим эфирным телом, её мелодичный голос, рассказывавший мне о казаках…. Вспомнилась её нерешительность перед тем, как войти в мой номер, её смех в ответ на мои глупые шутки… Глаза увлажнились сладкой слезой печали, и я уже погружался в томительные грёзы, а самолёт ещё не сдвинулся с места.

Вибрация смартфона в кармане пиджака заставила меня вздрогнуть. Увидев имя на экране, я удивился этому неожиданному, но приятному звонку.

– Здравствуй, Габриэла, – с улыбкой в голосе сказал я.

– Милый мой. У тебя такой печальный голос… Ты уже знаешь?

– Знаю что? – я выпрямился в кресле, мгновенно напрягаясь.

– Ах, Роланд, мальчик мой, – в задрожавшем голосе Габриэлы явно проступали рыдания, – тебе нужно срочно приехать в Женеву. Твоего папы не стало вчера.

Часть 3

МАДЖЕНТА

1

В просторной гостиной женевской виллы было много людей, но Гилберт, входя в нее этим жарким июльским вечером, сразу наткнулся взглядом на осунувшееся лицо старшей сестры Софи. Марьян стояла в пол оборота к нему и тихо переговаривалась о чём-то со стоявшим рядом Роландом. Она тоже заметила его. В руках она держала бокал, наполненный красным вином. Гилберт знал, что Марьян живет на вилле уже почти две недели. Она приехала по просьбе умирающей матери и оставалась рядом с Габриэлой до последних минут её жизни. А потом занялась похоронами. Не могла же она доверить легкомысленному Гарри организацию похорон, пояснила она по телефону. Гилберту было совершенно безразлично, кто этим будет заниматься. Его слишком измотали последние три месяца попыток сначала доказать свою непричастность к жестокому убийству бывшей жены, а затем выяснить, кто и как это убийство совершил. Поначалу свидетельства нескольких очевидцев их ссоры возле кафе тем апрельским утром сделали его главным подозреваемым в совершенном преступления. На его счастье, у него остался чек из ресторана, где он ужинал перед встречей с Софи, да и официантка подтвердила его алиби. Выходило, что Софи была убита как раз в тот промежуток времени, когда Гилберт ужинал и решал вопросы по ремонту одного из старых номеров. Всё происходящее казалось дурным видением или сном, он просто отказывался признавать, что каким-то непостижимым образом именно он оказался в центре этого кошмарного бреда. Обвинение по какой-то причине изначально поставило себе целью во что бы то ни стало доказать, что это именно он убил Софи. Все его попытки убедить обвинение в существовании некоего Поля, с которым Софи, по её словам, собиралась уезжать из Франции натыкались на скепсис и только усиливали настрой против него. Скрытная жизнь этой женщины, практически полное отсутствие общения с матерью, Гарри или Марьян, которые, как выяснилось, понятия не имели о планах сестры, только ухудшали ситуацию. Обвинение так яростно изобличало Гилберта в том, что он мог выдумать несуществующего Поля с целью отвести глаза от своей преступной персоны, что он и сам уже сомневался: а не приснился ли ему вообще этот разговор? С отчаяния Гилберт снова закурил, и, сидя бессонными ночами с дымящейся сигаретой на кухне, ловил себя на мысли, что невольно ожидает возвращения жены. Совсем как год назад. Либо со страхом представлял, что он сошёл с ума и взаправду совершил это убийство, тайно приехав в Париж. А этот его сон в отеле – просто флешбэк его реального поступка. Он чувствовал, что она и после ухода в мир иной продолжает мучить его, не отпуская на свободу и не давая возможности узнать всю правду о том, что с ней произошло. Там, в парке. Больше всего Гилберта пугало именно то, что в парке он увидел её именно такой, какой она предстала ему во сне. Об этом он, разумеется, никому не сообщал, даже Роланду. У них пока и не было времени на такой разговор. Роланд вообще вернулся из своей апрельской командировки каким-то другим. Он стал более задумчивым и каким-то уж слишком серьёзным. Гилберт помнил, что Роланд кого-то встретил в России, но вдаваться в подробности в тот момент у него не было желания. За эти три месяца Габриэла и Роланд сделали всё возможное, чтобы помочь ему. Спустя месяц поисков нашелся надёжный свидетель помимо официантки. В тот злополучный вечер один заядлый курильщик из дома напротив парка все время, пока Гилберт ожидал Софи, с интересом наблюдал за крепко обнимающейся парочкой, которая подозрительно долго в одном неизменном положении прижималась к ограде со стороны парка. Оба кутались в тёмные пальто. Именно перед этой оградой, между густыми кустами жимолости через час после этого и нашли Софи. Незадачливый наблюдатель не догадался позвонить в полицию, но почему проходящие мимо люди не видели крови, не слышали криков, до сих пор оставалось загадкой.

– Ты только представь, – сухо сглатывая, рассказывал Гилберт Роланду, – я сидел в этом парке буквально в ста метрах от неё. Я ждал её почти час и не додумался обойти этот треклятый парк. И как? Как это могло произойти, я до сих пор не могу себе представить. Столько людей вокруг! И никто не заметил, что практически на их глазах убивают человека! Вся трава вокруг этого места была испачкана в крови. И никто ничего не видел!

Слушая этот рассказ, Роланд испытывал до боли знакомое дежа-вю и с тоской вспоминал их обед с Ариной на террасе ресторана в Ростове. Апрельское путешествие действительно сильно подействовало на Роланда, а после того, как сбылись деликатные предсказания гида, он всерьёз пересмотрел свои взгляды и планы на жизнь. «Последуй совету отца», крикнула она ему тогда на прощание, словно эта прежде сдерживаемая просьба вырвалась против её воли. Возможно, тогда на террасе она увидела ещё что-то, о чём не стала ему сообщать. Поэтому став полноправным владельцем отеля в Амстердаме и пользуясь вынужденным отсутствием Гилберта, Роланд стал потихоньку принимать дела и изучать гостиничный бизнес. Он всё еще чувствовал себя далёким от этого, однако решил сделать всё возможное, чтобы проявить уважение к воле своего отца. Кроме того, после гибели Софи Габриэле воленс-ноленс пришлось в очередной раз менять своё завещание. По этому завещанию отель в Париже, ранее принадлежавший Софи, отходил Гилберту. Сейчас он ещё об этом не знал. Габриэла под большим секретом сообщила новость Роланду. Он предвидел, что Гилберт, узнав об этом, предпочтёт оставить пост управляющего в нидерландском отеле и займётся своей собственностью. Это уже сейчас ставило его перед выбором: найти нового управляющего хотя бы на время или же принимать дела и пробовать себя в управлении отелем. Не имея на примете надёжного человека, кроме Гилберта, которому он мог бы довериться, Роланд выбрал второе. Тем более, что Женевский «Велюр», о котором так мечтала её несчастная младшая дочь, Габриэла разделила между Марьян, Гарри и Роландом.

Сейчас, наблюдая за неспешно проходящими мимо, сидящими на старой софе Габриэлы, на антикварных стульях, хранящими молчание или тихо переговаривающимися людьми, Гилберт даже не находил в себе сил на то, чтобы принять скорбное выражение лица. На нём теперь постоянно висела утомлённо-недоумевающая мина. Он чувствовал, что плечи его так и тянет вниз от свалившихся на него в последнее время хлопот. Мало того, что Софи погибла со всеми вытекающими последствиями, так еще и Габриэла не выдержала двойного удара. Она, конечно, после смерти Готфрида не раз говорила, что ей недолго осталось быть на этом свете, но Гилберт не воспринимал её слова всерьёз, считая их попросту сетованиями на возраст. Габриэла была энергичной молодящейся женщиной, следившей за своим здоровьем и даже в восемьдесят с лишним лет не производила впечатления уставшей от жизни старушки. Тем печальнее был её скоропостижный уход. Весь предыдущий год, включая эту весну, казался Гилберту серьезным испытанием. И, положа руку на сердце, он не был уверен в том, что прошёл его достойно. Как и в том, что все закончилось. Только налив себе вторую порцию отличного восемнадцатилетнего виски, присланного на похороны мужем Марьян, Гилберт почувствовал, что начинает понемногу расслабляться. Хотя внутреннее онемение, никак не желавшее оставлять его с апреля, по-прежнему держало его в состоянии неловкого отупения. И от этого не спасали ни бесчисленные сигареты, ни алкоголь, ни душеспасительные беседы с Роландом. С Гарри, которого все так почему-то называли с детства, он никогда близок не был. Инициатором такого произношения имени брата стала еще малышка Софи, не выговаривавшая носового звука. Однако мать всегда звала его Анри, на французский манер.

Обменявшись парой незначительных фраз с теми из присутствующих, с кем он был знаком, Гилберт добавил в свой стакан льда и огляделся. Ему нестерпимо захотелось уединиться где-нибудь и просто побыть в тишине. Даже это соблюдавшее почтительный уровень шума сборище его утомляло. Слева от лестницы виднелся проход в курительную комнату. Он знал, что там стоит несколько мягких и весьма удобных канапе. Пользуясь тем, что на него никто не обращает внимания, он подлил себе еще скотча и, ловко лавируя между сновавших с подносами официантов, открыл практически незаметную за тяжёлой бархатной портьерой дубовую дверь. Закрыв её за собой с другой стороны, он с облегчением обнаружил, что в комнате никого нет. Гилберту хотелось курить, поэтому он уселся на один из уютных обтянутых расшитой тканью диванов и, поставив тумблер на стол, придвинул к себе стоявшую на краю чистую пепельницу. Она была предназначена для сигар, но и для обычных окурков тоже годилась. Он машинально затягивался уже второй сигаретой, погрузившись в невесёлые раздумья, когда вдруг заметил, что дверь бесшумно отворяется. Гилберт недовольно поморщился. Но в следующий момент лоб его разгладился: в комнату входил Роланд. Тот тоже, напрягшись при виде сидящей фигуры, облегчённо вздохнул, когда обнаружил в этой фигуре своего друга. В руке Роланда тоже был стакан скотча, они мрачно чокнулись и сделали по глотку. Гилберт про себя умолял друга говорить о чём угодно, только не об осточертевшем ему процессе по делу Софи. Но поскольку молчание затянулось, он решил первым задать вопрос, чтобы отвести разговор от нежелательной темы.

– Ты так и не рассказал мне, что там случилось в России. Что заставило тебя наконец прислушаться к советам отца?

– Как раз совет прислушаться к советам отца, – последовал неожиданный ответ.

Гилберт на это заметил несколько резко:

– Полагаю, этот совет должен был быть весьма настойчивым. Раз сработал именно он, а не мои просьбы и не увещевания Габриэлы.

Гилберт имел право обижаться. Потому что был давним и верным другом Роланда. Потому что был бессменным управляющим «Велюра», который тот наследовал. И, черт побери, потому что слова о чьей-то рекомендации подозрительно отдавали несвойственной для Роланда легкомысленностью. Гилберт швырнул окурок в пепельницу и с вызовом уставился на Роланда.

– Может соизволишь поведать мне, во что тебя там угораздило ввязаться?

Тот примирительно улыбнулся, но не спешил откровенничать. Гилберт начал раздражаться. Он осознавал, что становится законченным невротиком, но ничего не мог с собой поделать.

– Ладно, попробуем сыграть в вопрос-ответ, раз ты так скрытен.

– Дело не в том, что я что-то скрываю от тебя, Гейс, – возразил тот наконец, запуская пальцы в свои коротко подстриженные волосы и словно пытаясь прочитать ледяные иероглифы на дне своего стакана, – Ты напрасно так полагаешь. Я просто сам толком ещё не разобрался во всем том, что мне открылось.

– Я смотрю, тебя в Тибете заждались, – фыркнул Гилберт, всё же с нескрываемым любопытством поглядывая на друга, – так что? Неужели наш Рул всё-таки влюбился?

– Не говори чепухи, – взвился Роланд и тут же спохватился, – как можно влюбиться за два дня, практически не зная человека. Это невозможно. Тем более у нас совершенно разная жизнь. И вообще дело не в этом….

Роланд умолк, а Гилберт, довольный тем, что сумел смутить его, терпеливо ждал продолжения бессвязной речи. Только положил подбородок на ладонь с умилительным выражением лица. Эта мина всегда бесила Роланда, и Гилберт воспользовался этим сейчас, ничуть не смущаясь временем и местом. Габриэле вряд ли понравилось бы видеть в своем доме только траур и печаль. А вот против их дружеского подтрунивания она бы не возражала.

– Так это ОНА дала тебе этот ценный совет?

– Да! Она!

– Ооооооо, Бог мой!

В ответ на это игривое восклицание Роланд замахнулся на друга диванной подушкой. Тот сделал вид, что испуганно защищается от атаки. Подшучивание над ломающимся Роландом стало для него хорошей возможностью отвлечься от занудных мыслей.

– Что за след в душе должна была оставить эта русская малышка, чтобы ты позволил ей вмешиваться в свои семейные дела, – полушутливо-полусерьёзно недоумевал Гилберт, делая вид, что размышляет вслух, – разве что…если след остался не только в душе….., – он красноречиво подёргал бровями.

– Гейс! – Роланд бросил на него предостерегающий взгляд, – заткнись!

– Ооооо! – это ошеломлённое восклицание вырвалось уже против воли, и в ответ в Гилберта полетела подушка, едва не перевернув его стакан.

– Ладно-ладно! Ты сейчас мне весь скотч разольёшь. Ну извини, я не знал, что у вас всё так серьёзно.

– Ты слышал меня? Я сказал, между нами ничего нет. Просто…, – Роланд вздохнул, – там столько всего произошло… и произошло это всё в самый нужный момент, чтобы я остановился и посмотрел на свою жизнь… со стороны…

– Звучит так, словно ты там с Буддой встречался…, – Гилберт снова хотел фыркнуть, что что-то в глазах друга заставило его проглотить насмешку и вместо этого у него вырвалось:

– Жаль, что и я не могу так сделать. Посмотреть на себя со стороны.

– Понимаешь, само это решение изменить что-то не было мне указано напрямую. Меня как будто подвели к нему, издалека… начали с намёков. Далее там имели место какие-то отвлечённые, но очень серьёзные события, потом пошли разговоры о семье и эта… эта мистика….

При слове «мистика» Гилберт насторожился.

– Рул…, – осторожно спросил он, – тебя там случаем не… ну, не гипнотизировали, или что-то вроде того? Ты просто сильно изменился после возвращения «оттуда».

– Не гипнотизировали, – усмехнулся тот, – но что-то вроде «того» было.

– Тааак… А можно поподробнее?

Роланд умолк, раздумывая, могли ли его действительно подвергнуть гипнозу с целью выяснения каких-то сведений или чего-то еще… По всему выходило, что роковые события, свидетелем которых он стал, не могли быть связаны с целью его приезда: рабочий объект находился за городом, вся необходимая для первой встречи информация была им предоставлена, да и провалов в памяти у него за два дня не было. Все события он помнил и записывал с поминутной точностью или наговаривал на диктофон. Разве что эта ужасная головная боль… Но, учитывая обстоятельства, она вполне объяснима. Правда Арина давала ему какие-то таблетки. Но он тут же вспомнил, что она и сама их принимала в его присутствии. У Роланда вырвался вздох облегчения, и это не укрылось от его друга.

– Рассказывай! – велел он, – что там за мистика была.

– Ну в общем эта девушка, которая меня сопровождала…. Она может видеть определённую информацию, как экстрасенс.

– Мммм….экстрасенс-экстрасекс, – многозначительно зарифмовал Гилберт.

Роланд вскинул голову.

– Что ты сказал?

– Да успокойся, Боже ты мой! Просто так говорят. А я-то думал, что я психом становлюсь.

– Я тебе не рассказывал об этом? – подозрительно сощурившись и пропуская мимо ушей намек спросил Роланд.

– Нет. Кое-что говорил, что ты под впечатлением, но не о мистике. Ну и что там она у тебя увидела?

– Ты не подумай, что мы только и делали, что этим занимались… Там.., – Роланд осёкся, увидев, как брови Гилберта снова дернулись в насмешливой гримасе. Тот схватил диванную подушку и сунул себе под мышку.

– Я ничего не думаю. Продолжай.

– Там был пожар, – сердито поглядывая на подушку и беря в руки свой стакан, проговорил Роланд, – сгорел весь ресторан, где она работала. Там было столько людей, все очень переживали. Покалечился парень: он с крыши спрыгнул. Еще один странный тип прятался зачем-то у них в корабле…, – заметив недоумённый взгляд Гилберта, он объяснил:

– Это большой комплекс, несколько ресторанов, историческое место. Там стоит копия фрегата русского царя. Вернее, стояла, – поправился он, – внутри этого фрегата скрывался неизвестный, который во время пожара сгорел. И его нашли уже после.

– Вот жесть!

– Да! Это страшно. Интересно, но Арина рассказывала мне, что незадолго до пожара видела об этом сон.

– Сон? – машинально спросил Гилберт.

– Да. Видела сон о том, что все там горит. Это она мне сказала на следующий день, накануне моего отъезда. И заодно рассказала, что она экстрасенс.

– И где же вы этим занимались? – буркнул Гилберт, чьи мысли неотвязно прицепились к слову «сон».

Роланд угрожающе поднял свой стакан, делая вид, что целится им в Гилберта.

– Мне свой виски не жалко, – предупредил он, – она это делала в ресторане.

– В сгоревшем ресторане?

– Да нет же. На следующий день после пожара мы гуляли по городу и зашли пообедать. Там она и посмотрела мою эфирную информацию, как она говорит.

– Прямо в ресторане, среди людей?

– Да, прямо там.

– И что?

– Тебе дословно?

– Ну… давай, – с некоторым сомнением согласился Гилберт.

Роланд вздохнул, принимая сосредоточенное выражение, и проговорил:

– Она сказала, что увидела моего отца… то есть она увидела человека, очень печального, который хотел накрыть меня синим одеялом и который очень грустил оттого, что я отворачиваюсь от него. Потом этот человек, по её словам, конечно, отошёл куда-то, лёг на кровать и заснул.

При этих словах лицо Гилберта, сохранявшее до этого легкое скептическое выражение, совершенно вытянулось в недоумевающей гримасе.

– Рул, – негромко сказал он, – ты меня прости, но это какой-то полный бред.

– Я тоже сразу так подумал, – подхватил Роланд, ничуть не смущаясь такой реакции, – А! – воскликнул он, – чуть не забыл! Она ещё видела скорпиона в его руках.

– Ну и что?

– Мой отец – скорпион по гороскопу. Уж ты-то должен это знать.

– Ну я знаю. И что?

– И я опять ошибся. Она сказала, что он накрывал меня, как будто одеялом, но это было не одеяло. Она сказала русское слово, которое по-французски означает велюр. Это был синий велюр. А где у нас синий велюр? – торжествующе спросил он у друга, который продолжал смотреть на него, критически склонив голову на бок и выразительно приподняв одну бровь.

– Синий Велюр? – переспросил Гилберт, начиная потихоньку понимать, – в Амстердаме.

– По её видению выходило, что отец хочет укрыть меня, то есть передать мне амстердамский «Велюр», чтобы гарантировать мне безопасное будущее. И его крайне печалит то, что я отворачиваюсь и отказываюсь от этого.

– М-да. Послушай, – с сомнением протянул Гилберт, – тебе не кажется, что это как-то слишком притянуто за уши?

– Это ещё не все, Гейс. Она спросила меня, не умер ли недавно кто-то в моей семье. Я тогда еще не знал ничего об отце и сказал, что никто не умирал кроме мамы. Но ведь это случилось уже давно. Я уже потом осознал: она как будто увидела, что здесь происходило, потому что очень сочувственно на меня смотрела. А когда провожала меня в аэропорту…

– Провожала тебя? На самолёт? – Гилберт поджал губы, словно не давая себе сказать лишнего, но на лице его проступала лукавая улыбка.

– Да, – словно бы не замечая его намека, ответил Роланд, – она мне крикнула вслед, чтобы я послушался своего отца. Я тогда удивился, чего это она такие советы мне дает, понимаешь…. А когда уже сидел в самолёте, позвонила Габриэла….

Они оба умолкли, думая о Готфриде.

– Речь не столько о том, что это всё так удивительно совпало, – тихо продолжал рассуждать Роланд, – а о том, что пока она мне это всё не объяснила, я понятия не имел, как сильно отец по этому поводу переживает. Я как будто посмотрел на ситуацию его глазами. Он ведь хотел как лучше. Он не заставлял меня бросать свою деятельность, всегда давал мне самому выбирать. Но этот «Велюр» стал бы для него гарантией, что я обеспечен. А я, как тупой осёл сопротивлялся и отталкивал его…

Роланд тоже замолк и отпил немного виски.

– Поэтому я и утверждаю, – будто сквозь силу вымолвил он, – что меня все эти два дня пребывания на берегу той реки будто подводили к этой мысли.

– Я бы даже сказал, что тебя ткнули носом, как нашкодившую собачонку, – заметил Гилберт.

Его друг кивнул, соглашаясь.

– Даже не буду обижаться, я действительно чувствую вину перед отцом. Если бы я успел встретиться с ним и объяснить, что я всё понял, возможно, он ушёл бы со спокойным сердцем.

– О, не волнуйся, – успокоил его Гилберт, – я уверен, Готфрид взял с Габриэлы тысячу обещаний постараться убедить тебя, по крайней мере, не продавать «Велюр».

– Да, но это не одно и то же, – убеждённо возразил Роланд, не замечая, что в его глазах появились слёзы раскаяния, – Проблема еще в том, что практически весь предыдущий год мы с отцом так или иначе выясняли отношения. Я не давал себе труда проявить хотя бы немного такта и терпения, а просто прятался от разговоров с ним в своих проектах и при каждом удобном случае смывался в свои трипы. У нас с Ариной сразу после пожара был еще один откровенный разговор….

Гилберт насупился. Не слишком ли много откровенных разговоров Роланд провел в чужой стране с совершенно незнакомыми людьми? Не похоже это на него. Ему было известно, что иногда излить душу постороннему человеку гораздо проще, чем обсудить проблему с тем из близких, к кому она непосредственно относится. Но всё же ….

– Мы заговорили тогда о родных, – опуская подробности о том, где именно это всё происходило, сказал тот, – и она призналась мне, что её мучают предчувствия какого-то несчастья или… ну, в общем… странные предчувствия. Несмотря на то, что в жизни у неё всё в порядке. Если бы я не видел её лицо, когда она говорила, я никогда не воспринял бы этот разговор всерьёз. Но, вспоминая впоследствии наши с ней разговоры, я понимал, что и сам не ценил того хорошего, что дал мне отец. Вот к чему всё это было. А теперь уже поздно….

– Возможно, что и она тоже что-то не ценит, – предположил Гилберт, – поэтому и случаются у неё эти…, – он поводил руками по воздуху, – предчувствия.

Роланд пожал плечами.

– Возможно и так.

– Как бы то ни было, – медленно проговорил Гилберт, собираясь с мыслями, – одному совпадению я точно готов поверить. Ты говоришь, что она видела вещий сон?

Роланд недоверчиво посмотрел на друга.

– Уж никак не думал, что ты веришь вещим снам.

– Мне пришлось, – ответил тот, – дело в том, что в тот день, когда убили Софи, я тоже видел что-то подобное.

– Тебе приснился пожар?

– Ну что ты несёшь, – вспылил Гилберт, – Нет, конечно.

– Ты хочешь сказать, ты предвидел, что Софи погибнет?

– Перед тем, как позвонить ей, чтобы назначить встречу, я заснул в номере. И прямо перед пробуждением увидел перед собой в кровати её мертвое лицо, – при этих словах Гилберта передёрнуло, будто по телу снова прошёл разряд того ужаса, который он испытал в тот момент, – и оно было точно таким, каким я её увидел потом в парке. Понимаешь?

Удивлённый взгляд Роланда выдавал его реакцию на эти слова. Но договорить им не дали. Дверь сигарной комнаты приоткрылась, на мгновение впуская в неё приглушённый гомон из холла, и тут же её прикрыли.

– Вот вы где прячетесь, – на лице вошедшего Гарри не было ни улыбки, ни удивления. По всей видимости, он заметил, как за зелёной портьерой по очереди скрылись Гилберт и Роланд. Поэтому, как только представилась возможность скрыться от утомляюще сочувственных слов и раздражающе скорбных взглядов, он дал знак Марьян, что собирается ретироваться и оставил её одну развлекать оставшихся гостей и провожать тех, у кого хватило такта дать родственникам покойной, наконец, передохнуть. Едва войдя в комнату, Гарри заметил стаканы с виски на столике, и тут же пожалел, что оставил свой допитый скотч на столике в гостиной. Однако, возвращаться туда он не собирался. Поэтому сел рядом с Гилбертом, потирая руками лицо и разминая затёкший затылок.

– Гарри, ты просто свинтус, – равнодушно заметил Гилберт, – бросил бедняжку Марьян одну развлекать гостей.

– Они уже уходят, – бросил тот в ответ, – а вы сами хороши. Спрятались тут и сидите, как сурки в норе.

– Смею напомнить, это я встречал и развлекал всех разговорами, в ожидании, пока ваша персона соизволит явиться, – сказал Роланд. Он был крайне недоволен тем, что их разговор с другом был так внезапно прерван, и тот не успел закончить рассказ о своём сне.

Гарри только пожал плечами, словно говоря: «Так для этого тебя и купили», и, расстегнув дорогой пиджак, устроился поудобнее, с удовольствием заваливаясь на мягком канапе. И пиджак, и брюки сидели на нём безупречно. Гарри всегда выглядел этаким дэнди на стиле, с идеально уложенными вьющимися чёрными волосами. Его зелёные глаза разрезом и надменным выражением очень походили на глаза Софи. Характер его, однако, был мягче, хотя и с хитрецой. Софи, не стесняясь и не переживая о своей репутации, открыто делала то, что считала нужным, её братец же по натуре был пронырлив и изворотлив. Это помогало ему завоевывать обожание своей матери. Габриэла, Гилберт это знал, не питала иллюзий насчет своего сына. Но её любовь к нему заставляла прощать любые промахи и нейтрализовала критику в его адрес.

Некоторое время они молча рассматривали убранство курительной комнаты. Наконец, Гарри, взглянув на Гилберта, спросил:

– Я так понимаю, тебя можно поздравить?

Тот стиснул зубы, понимая, что это было более чем ожидаемо. Но состроил слегка удивлённую мину, словно вопрошая, о чём идёт речь.

– С твоим избавлением, – охотно пояснил Гарри в ответ на его немой вопрос.

– Не с чем поздравлять, – процедил Гилберт сквозь зубы, – надеюсь, ты помнишь, что твоя сестра мертва.

Ход был удачным: по холёному лицу Гарри мгновенно прошла тень. Он не поднимал глаз, но было видно, что пристыжён и не сразу нашёл слова для оправдания.

– Похоже, прошедший год, как и эта весна, никому из нас не давали особых поводов для радости.

Роланд зыркнул на говорившего. Он не общался с Гарри, не был в курсе того, что происходит в его жизни. Да, по правде сказать, не особенно интересовался этой темой. Он заметил, что Гилберт шарит глазами по потолку, словно что-то припоминая. В памяти всплывали туманные сетования Габриэлы на финансовые неудачи, по какой-то непонятной причине сыпавшиеся на Гарри в прошедшем году, как из рога изобилия.

– Тебе удалось спасти свой «Велюр»? – спросил он, вспомнив, что транжира Гарри из-за нескольких неудачных (и даже, на его опытный взгляд, весьма глупых) решений едва не потерял свой отель прошлым летом.

– Да! – с гордостью парировал тот, – все мы учимся на своих ошибках.

– И многому же ты научился? – фыркнул Гилберт. Роланд с интересом наблюдал за их пикировкой, соблюдая известный нейтралитет, но готовый при необходимости встать на защиту друга.

– Весьма! – ещё одно громкое заявление заставило Гилберта смять лежавшую у него на коленях диванную подушку.

– Ну хоть с подозрительными девицами больше не связываешься? – продолжал колоть его Гилберт. Гарри усмехнулся и бросил на него дерзкий взгляд.

– Больше нет. По крайней мере, не влюбляюсь, как идиот. Твой отрицательный опыт с моей сестрой стал для меня показательным примером.

Гилберт скрипнул зубами, собираясь сказать какую-то колкость, но от назревающей ссоры их спасло появление утомлённой Марьян. На ней было чёрное платье простого кроя, открывавшее подтянутые икры, и элегантная накидка. Даже украшения, поблёскивавшие на её шее и в мочках ушей, были тёмно-красного траурного цвета. Короткие тонкие каштановые волосы Марьян крупными небрежными волнами обрамляли её приятное белокожее лицо с широкими скулами. Окинув взглядом налившиеся кровью глаза Гилберта, сверлившие небрежно развалившегося рядом с ним Гарри, она поняла, что пришла очень вовремя. Отвечая на приглашающий кивок Роланда, Марьян поджала губы, видимо пытаясь выдавить из себя дружескую улыбку. Это ей не удалось. Тогда она, видимо в душе махнув рукой, подошла к диванчику напротив его столика и с усталым вздохом опустилась на него, одновременно ставя на стол свой бокал с красным вином. Маленький красный клатч упал на ярко расшитую ткань канапе. Внимание сидящих мгновенно переключилось на появившуюся женщину. Глядя на её улыбчивое лицо с незатейливыми чертами, на котором сейчас отпечатались следы усталости от неприятных хлопот, Гилберт вспоминал тонкие аристократические линии Софи. Её выражение, в отличие от сестры, всегда казалось не столько приветливым, сколько вызывающе-надменным. Он вздрогнул и постарался отогнать некстати всплывшее в памяти мёртвое лицо бывшей жены с налипшими на него волосами и молодыми листиками жимолости воспоминаниями о Габриэле. Он как-то видел фотографию той, сделанную в двадцатилетнем возрасте. Такие же выразительные зелёные глаза, как у Софи, но не было у Габриэлы этой ледяной хладности черт, а вместо отталкивающего высокомерия в ней читались притягательная горделивость и сильный характер. Подумалось, что из всех троих детей именно Марьян была меньше всего похожа на свою мать. Но только Гарри, лицом и характером точная копия своего отца, унаследовал густые кудрявые волосы Габриэлы. Гилберт, не особенно желая нарушать висевшее между ними молчание, глотнул виски и только спустя несколько минут наблюдения за застывшим взглядом Марьян, негромко спросил:

– Ну как ты? – словно выдёргивая её из глубоких размышлений о чём-то своём.

Она зажмурилась и тут же широко распахнула глаза. Покачала головой, словно возвращаясь из сонного полузабытья.

– Всё разошлись, – её чуть осипший голос тоже выдавал утомление и печаль, – я попросила принести нам сюда кофе и закуски. Сейчас умру от голода.

Роланд, сидевший рядом, мягко пожал её руку, словно говоря взглядом: «какая же ты умница!». Она всё-таки выдавила из себя вялую улыбку.

– Все организованно безупречно, Марьян, – добавил Гилберт свою утешительную толику к их обмену взглядами.

– Как надоел этот бесконечный траур, – Марьян рывком стянула с себя тонкий кардиган и небрежно кинула его на соседний диванчик.

Все были с ней согласны, но предпочли промолчать. Марьян достала из сумочки салфетку и зеркальце. Промокнула скулы и нижние веки, поправила волосы на лбу и убрала все обратно, звонко защёлкнув клатч.

Вошёл обслуживавший мероприятие официант с подносом, на котором виднелась бутылка скотча. Он расставил на столе чашки с кофе, лёд, виски, воду, чистое стекло и снова вышел. Ещё через пару минут на их столе красовалось блюдо с красивой горкой канапе. Оказалось, что скорбь отнимает много сил: все накинулись на закуски, с благодарностью поглядывая на организовавшую это Марьян. Только Гарри почти не притронулся к еде. Зато щедро наполнил скотчем один из принесённых чистых стаканов и горкой насыпал в него льда.

Проглотив несколько сытных корзиночек с паштетом и ореховым сыром, Гилберт почувствовал, что его настроение поднимается, и он готов к дальнейшим пикировкам с Гарри. Вместо этого Роланд перехватил инициативу и спросил у Марьян, вытирая салфеткой губы:

– Я не успел спросить: как твоя Мадж?

Роланд тут же пожалел, что спросил об этом, увидев, как губы Марьян при этих словах задрожали, как и чашка кофе в её руках. Она прижала пальцы к уголкам глаз, пытаясь задержать слёзы и закрыла глаза, точно собираясь с силами для ответа. Гилберт в это время лихорадочно припоминал, что ему рассказывала Габриэла о Мадженте, девятнадцатилетней дочери Марьян. Та почти год назад связалась с какой-то подозрительной сектой или обществом и стала быстро отдаляться от семьи. Никакие попытки родителей отговорить её от участия в их сборищах не возымели успеха.

– Она по-прежнему в этой секте? – сочувственно спросил он, подаваясь вперёд, чтобы затушить недокуренную сигарету. Во рту осталось неожиданно неприятное послевкусие, и он поспешил запить его виски, который Гарри любезно ему налил.

– Да это и сектой-то нельзя назвать, – Марьян кашлянула и отпила вина, не замечая, что в другой руке держит чашку кофе. Потом с тяжелым вздохом поставила их на стол и наконец посмотрела ему в глаза, – это… навроде какого-то тайного общества.

– Религиозного?

Марьян отрицательно покачала головой.

– Не похоже.

– Она хоть что-то рассказывала о нем? – спросил Гарри, пересевший на подлокотник, подальше от Гилберта, и с интересом внимавший.

Она снова качнула головой. Гилберту подумалось, что он не единственный, кого до крайности измучила личная проблема.

– От неё ничего невозможно добиться. Она только и проговорилась о каких-то тайных целях, о которых известно только посвящённым. Не больше. Мы уже и разговоры прослушивали, и взломали её переписку в интернете… Если бы кто-то из её друзей был в курсе, мы бы могли выяснить больше. Но всё, что пока удалось узнать – целью любого посвященного является достижение такого уровня, на котором им даётся особая священная миссия. И эту миссию посвящённый должен выполнить, чего бы это ему ни стоило….

Она умолкла, словно не позволяя себе высказать мысль, державшую в страхе её и её мужа. От этих слов у Гилберта похолодело в груди, и он бросил испуганный взгляд на окаменевшее лицо Марьян. Та отвела глаза.

– Больше похоже как раз на нечто религиозное. Вам, конечно, неизвестно, с чем могут быть связаны эти миссии? – снова вставил Гарри, поймав недовольный взгляд Роланда.

Марьян беспомощно развела руками и тихо шмыгнула носом.

– Как бы то ни было, она совершеннолетняя и имеет право загубить собственную жизнь, – заметил он.

– Не имеет, если в процессе она совершит преступление, – веско произнёс Роланд, – тебе трудно будет это понять, но совершеннолетие также обозначает высокий уровень социальной и личной ответственности.

– Похоже, не только у меня прошлый год был отвратным, – покачал головой Гарри.

Марьян невесело усмехнулась, будто бы говоря “Tu parles!” и снова полезла в сумочку за салфеткой, чтобы промокнуть покрасневшие от набегавших слёз глаза.

– Мы как раз заказывали очередную вылазку, чтобы еще хоть немного информации добыть, как мне позвонила мама насчет Софи… Поэтому я не смогла приехать на её похороны. Надеюсь, ты не в обиде на меня за это, – произнося это, Марьян глядела на Гилберта. – Мне было очень тяжело отказываться, но я объяснила все маме, и та поняла.

– И я понимаю, – произнёс Гилберт, серьёзно глядя на неё, – твой выбор очевиден, Марьян. Мы с Софи были в разводе и, поверь, к тому моменту, как это случилось, я в душе давно отпустил её.

Выпалив эту откровенную ложь, он неосторожно глотнул виски и чуть не закашлялся. От него не укрылся смешок Гарри.

– Можешь себе представить, каким это для меня стало шоком. Она никогда меня особенно не любила. С матерью у них вообще были странные отношения…

– Это стало шоком для всех нас, – тихо заметил Роланд.

Гилберт невольно напрягся. Возможно, что причина разлада между Софи и Габриэлой уже совершенно не имела значения, но она столько лет будоражила его воображение, что сейчас он замер, втайне надеясь, что Марьян что-нибудь знает.

– Так ты не в курсе, почему они рассорились?

Марьян пожала плечами с заметным равнодушием.

– Мама вообще не хотела об этом говорить. Всегда меняла тему. Вы же знаете, какой у нее был характер…, – её голос дрогнул, и Марьян поднесла салфетку к уголку глаза.

Все молчали, понимая, что, как бы ни хотелось всем избежать обсуждения больных тем, это не удастся.

– Разумеется, не хотела, – буркнул Гарри, делая большой глоток виски.

– Ты хочешь сказать, что тебе известна причина? – спросил Гилберт.

Тот неопределённо пожал плечами. Но, как бы ни хотелось Гилберту это выяснить, упрашивать Гарри он не собирался. Марьян же подняла на него глаза, но, видимо, тоже не находя в себе сил ни на уговоры, ни на пикировки, промолчала. У них с Гарри ещё будет время поговорить наедине.

– Вы обратили внимание, – вдруг раздался голос Роланда, отвлекая Гилберта от мрачных мыслей, – что для всех нас прошедший год действительно стал испытанием и всех нас чему-то настойчиво учил?

Марьян и Гилберт переглянулись.

– Для меня определённо, – согласился Гарри, – по крайней мере, в отношении принятия опрометчивых решений.

– Да, – протянул задумчиво Гилберт, – только вот я еще толком не понял, чему именно учили меня.

– Я многое пересмотрел в своей жизни, и особенно – по отношению к отцу, – добавил Роланд.

Марьян, чувствуя, что все взгляды обратились на неё, не спешила, однако, присоединяться к остальным.

– Понятия не имею, чему меня учат, – немного раздражённо сказала она наконец, – разве что не обольщаться и быть ко всему готовой. Потому что в любой момент тебя может накрыть совершенно безвыходная ситуация. Ты не сможешь ничего сделать, только станешь истязать себя и метаться, как чёртов кролик по клетке.

Мужчины согласно закивали, а Роланд подумал вслух:

– Может как раз самые трудные ситуации нас и учат самым важным вещам.

Марьян подняла на него глаза.

– А может и просто потому что дерьмо случается, и необязательно в этом есть какой-то важный урок? Может просто ты становишься избранником какой-то страшной лотереи, и никто, кроме того, кто эту лотерею раскручивает, не сможет дать внятного ответа, зачем всё это нужно.

Это прозвучало достаточно резко и заставило всех задуматься. Слышно было, как в воцарившейся тишине Гарри хрустит корзиночкой с грушевым джемом.

– Зови меня буддистом, – проговорил Роланд, – но у меня ощущение, что во всём, что с нами происходит, есть смысл и цель. Может поэтому это происходит именно с нами и именно этим конкретным образом.

Марьян воззрилась на Гилберта, словно молча вопрошая, куда делся старый добрый Роланд и что это за новоиспечённый философ сидит рядом с ней. Гилберт лишь поднял руки, мол: «меня не спрашивай».

– Что с тобой-то произошло? – спросила Марьян Роланда.

– Наш Роланд попал в пожар, как феникс, восстал из пепла и встретил личного экстрасенса, – быстро ответил за него Гилберт. Теперь и Гарри с любопытством смотрел на покрасневшего Роланда.

– Вот бы этого экстрасенса сюда, – пробормотал Гарри.

– Тебе уже ничего не поможет, – съязвил Гилберт.

– Она никому не поможет, – возмутился Роланд, – вы что, не поняли? Она может только указать направление. А все решения принимаем мы сами.

– Да что там с тобой, чёрт возьми, случилось? – недоумённо взвыл Гарри с набитым ртом.

– Только…, – продолжал Роланд, как будто не услышав его, – как же надо умудриться потерять связь с самим собой, чтобы тебе требовалась помощь постороннего человека. Который указал бы, куда тебе идти. А сам ты уже не справляешься.

– Да идите вы со своими кантовскими заморочками! – не выдержал Гарри и, резко встав, вышел из комнаты.

– Ты правда попал в пожар? – спросила Марьян, чьи округлившиеся глаза сверлили сводного брата.

– Нет. Просто присутствовал там.

– А что за экстрасенс такой? Где это вообще было?

– В России, – ответил Роланд и хотел ещё что-то добавить, но Марьян дёрнулась и, повернувшись, вытащила из сумочки вибрирующий телефон. Она извинилась и встала, собираясь выйти, но уже в дверях застыла и привалилась спиной к косяку. Мужчины невольно вслушивались в её разговор со звонившим мужем. Это было понятно по её негромкому приветствию. В следующий момент телефон выпал у нее из рук и шлёпнулся о её чёрную туфлю.

– Марьян, что случилось? – встревожился Роланд, бросаясь к ней. Та словно окаменела и ничего не слышала. Гилберт поспешил на помощь Роланду, и они вместе под руки усадили её на ближайший диван. Прошло несколько минут, прежде чем к Марьян вернулся дар речи, и, беспомощно переводя взгляд с одного на другого, она хрипло пробормотала:

– Это… Фрэнк звонил. Мадж пропала. Уже второй день нигде нет….

2

Почти стемнело. Июльская ночь не спешила захватывать город в свои мягкие объятия. Пришлось до наступления темноты шататься по улицам, прежде чем Маджента смогла отправиться в указанное ей для проживания место. Она, конечно, покинула Нью-Йорк с уже подстриженными и выкрашенными в нелепый, почти чёрный цвет, волосами и бровями. Билли, который довёз её аж до развилки на Трентон, утверждал, что тёмный цвет очень подходит к её новым карим глазам. От природы глаза её были голубыми, но ради маскировки пришлось надевать линзы. И это стало одним из первых сложнейших испытаний: глаза чесались, слезились и норовили вытолкнуть посторонний предмет. Билли сказал, что всё пройдёт, как только глаза привыкнут. Мадженте в это слабо верилось, поэтому, едва попрощавшись с ним, она не выдержала и сняла линзы. Ей сразу полегчало. Она подумала, что достаточно будет постоянного ношения солнцезащитных очков. Для выполнения задания ей придётся также значительно изменить свой вес: перед выездом из дома этого делать не дозволялось, чтобы заявившие в розыск родные указывали старый её вес. Поэтому Мадж даже поправилась, в течение последнего месяца с удовольствием налегая на фаст-фуд и колу. Тем сложнее будет худеть сейчас. Но она к этому готовилась. И уже за весь сегодняшний день не ела ничего, кроме хот-дога и молочного коктейля на заправке. Все остальное время почти без остановки пила воду. От этого её сейчас мутило и болела голова. Отовсюду доносились дразнящие запахи острой пасты, хот-догов, бургеров, такосов и прочей снеди, которой торговали на улицах Филадельфии. Мадж была рада наконец укрыться от этой вони, а также от гуляющих разношёрстных толп в тишине тёмной улочки, на которой почти не было людей. В начале десятого она, осторожно оглядываясь, поднялась по ступенькам старого облупившегося дома и потянула за рычажок древнего звонка, для чего ей пришлось приложить все усилия. Звонок как будто проржавел изнутри. Мадж не знала, слышен ли звонок в жилище, где её уже должны были ожидать. К её облегчению, через минуту высокая дубовая дверь скрипнула, отворяясь, и из неё выглянуло весёлое широкоскулое лицо.

– Пармезановая груша! – воскликнуло лицо, словно не веря своим глазам, – Карина, мать твою, это ты?

– Карина утонула в Мичигане ещё в ноябре, – машинально вымолвила она отклик на пароль, – я – Кристина.

Скуластое лицо громко расхохоталось, и из-за двери целиком высунулась его обладательница – полногрудая девушка в желтых шортах и рваной боксерке. Они шумно обнялись и расцеловались. По тому, как приветствовала её девушка, Мадж поняла, что за ними, возможно, наблюдают соседи. Эта догадка подтвердилась, ибо, как только девушка фамильярным шлепком по заднице буквально втолкнула её в помещение и дверь за ними захлопнулась, она сразу повернулась к Мадж и еле слышно сказала:

– Рядом одна противная старуха постоянно палит. Пошли.

Она деловито стала подниматься по лестнице. Мадж, предчувствуя скорое освобождение от своего тяжеленного рюкзака, последовала за ней. Преодолев несколько ступенек, она ощутила, как зудят её спина и ноги от непрерывного сегодняшнего хождения. У этого здания была какая-то странная планировка, так как, едва поднявшись, они каким-то образом сразу оказались в просторной гостиной. Там не было верхнего света, но везде горели светильники и многочисленные толстые красные свечи. Обстановочка показалась Мадж средневековой. Она не сдержалась и ухнула:

– Вот это да! Как в фильмах про вампиров!

– Может ты и найдёшь для себя такого, – хмыкнула девушка, – зови меня Сандра.

Имя, конечно, ненастоящее. Интересно, долго она здесь уже живет? Решив, что обязательно выведает у Сандры эту информацию, Мадж продолжала крутить головой, разглядывая окружающую обстановку. Между тем, Сандра уже вела её через холл налево в боковую комнату.

– Жить ты будешь здесь, – сказала она, открывая дверь, – встречи у нас под видом вечеринок проходят в большой зале. Но собираемся мы нечасто. Сейчас у меня кроме тебя никто больше не живёт.

Мадж прошла за ней в небольшую комнату и в нерешительности остановилась. Здешняя мебель была очень похожа на ту, которой был обставлен холл.

– Вы что, промышляете грабежом антикварных лавок? – не выдержала она.

Сандра рассмеялась.

– Привыкнешь. Я сама поначалу в шоке была. Смотри, здесь живут привидения, серьёзно говорю тебе, – увидев недоверчиво-испуганное выражение на побледневшем лице новоприбывшей, добавила, – но они не опасны. Если услышишь за дверью шаги, не обращай внимания. Они могут даже в дверь стучать. Так что, если после стука в дверь ночью я тебя не позвала, можешь не реагировать и дальше спать спокойно.

Мадж неуверенно кивнула, не представляя себя, как она смогла бы спокойно заснуть, если бы знала, что в её дверь стучится призрак. Она осторожно скинула рюкзак на стоявший слева от двери старинный стул и сразу застонала от боли в спине.

– Пришлось долго гулять с ним сегодня, – пояснила она в ответ на сочувственный взгляд Сандры. Та понимающе кивнула.

– Бедняжка. Я тебе сейчас закажу поесть. Что-нибудь очень-очень лёгкое, ты же в весе должна сбавить, если не ошибаюсь? – её указательный палец застыл у носа Мадж.

– Ну ладно, разбирайся тут пока. Ванная комната дальше по коридору. С горячей водой в этом доме был напряг, но сейчас всё исправили. Я тебя буду ждать на кухне, это внизу, за лестницей.

Оставшись одна, Мадж на некоторое время зависла, невольно прислушиваясь к удаляющимся шагам Сандры, а затем огляделась. Прямо напротив двери, под большим окном стояла высокая и широкая заправленная кровать. На неё девушка в изнеможении присела, а потом и легла. Кровать оказалась чрезвычайно мягкой, и Мадж сразу стало клонить в сон. В мареве знойной ночи, слушая невнятные звуки музыки, проникавшие сквозь приоткрытое окно, Мадж представляла, что действительно попала в старинный замок, где живут вампиры и другие волшебные существа. В её фантазиях от этих существ исходила только любовь и желание научить её своим магическим премудростям. Ведь кое-что она уже умела. Она не могла показать это родителям, чтобы они поверили, что участие в сообществе Хранителей приносит ей только развитие и новые знания. Расплачиваться за обучение приходилось выполнением различных заданий. Мадж до сих пор не верилось, что её степень посвящения наконец достигла уровня, на котором ей выпало очень важное и ответственное задание. Даже при том, что она была новичком, и многие хранители не были уверены, что она справится, им приходилось мириться с этим, ведь ключевая карта в раздаче выпала именно ей. Ошибки быть не могло: карты-оракулы никогда не промахивались. Они, каким-то непостижимым образом отслеживая невидимые связи-нити, всегда безошибочно указывали на того, кто лучше всех справится с определённой задачей.

Пройдя в указанную ванную, Мадж всмотрелась в своё отражение в мутном старинном зеркале. Её снова начала охватывать дрожь, которая накатывала на неё периодически, сотрясая тело мощными волнами. Началось это сразу после того, как ей сообщили о назначении. Возможно, это просто было просто волнение, а возможно и начинающийся поток информации. Она пригладила свои тёмные волосы и повернула вентиль старинного крана. Мадж вымыла руки и умылась, решив искупаться после ужина. В этом задании она была назначена единственным исполнителем. Сандра, при необходимости, будет её проводником во всех смыслах этого слова. Им предстояло еще разобраться в задании и всё обсудить. Ей не терпелось получить ответы на свои многочисленные вопросы. Спустившись в ярко освещённую большую кухню, Мадж нашла там прохлаждающуюся Сандру. Кухня, в отличие от остальной части дома, была довольно современно обставлена, не считая таких же массивных кранов, как и в ванной.

– О, ты уже? – обрадовалась Сандра, увидев входящую прибывшую, – располагайся. Еду сейчас привезут. Получилось заказать только салат с тунцом. Рис тебе на ночь есть не стоит.

Мадж, усаживаясь на высокий барный стул, пожала плечами.

– Без проблем. Мой желудок уже потерял надежду что-то вообще получить. Он просто онемел.

– Завтра подкупим продуктов, – ободряюще улыбнулась Сандра, – и будем сами готовить, если получится. Здесь всё еще вчера закончилось. День сегодня был бешеный, поэтому я ничего не успела. По утрам я тебе буду заваривать снадобье, оно снижает тягу к еде. И само по себе очень полезно. Пока не сбросишь вес, мне придётся контролировать твоё питание. И помни: в течение дня ты также следишь за собой. Лучше, конечно, вообще ничего не есть, но я понимаю, как это трудно.

Сандра казалась старше самой Мадж и опытнее. Так и вышло: ей было уже 22 года.

– Ну что, приступим! – бодро заявила она уже через десять минут, вернувшись на кухню и поставив на стол несколько коробок. Запах, шедший от них, сразу разбудил уснувший желудок Мадж и её практически скрутило от голода. Не выдержав этой муки, она потянулась к одной из них. Там оказались овощи с рыбой, как и говорила Сандра. Уже положив в рот первую порцию, Мадж вдруг спохватилась и, вытащив спрятанный в нагрудном кармане рубашки тонкий конверт, положила его на стол.

– Вот моё задание. Мне сказали, что вскрыть мы должны его вместе. Чтобы ты могла мне всё разъяснить.

Сандра фыркнула.

– Твоё задание мне давно известно, – и увидев, как у Мадж брови поползли вверх, добавила, – только вот тебя мне не показали. И я, если честно, впервые за всё время засомневалась в картах-оракулах. Не так я тебя себе представляла.

К такому сочному салату невыносимо захотелось чиабатты или, хотя бы кусочек багета. Но Мадж понимала, что пока нельзя. Опомнившись, встрепенулась.

– Почему?

– Потому что такое редкое и сложное задание, какое выпало тебе, должно выпадать опытным хранителям. А не новичкам, которым пятнадцать лет в обед.

– Мне девятнадцать, – терпеливо поправила Мадж.

– Это неважно. Ты – новичок без опыта. Да еще и родители тебя вовсю разыскивают. Хуже кандидата и придумать нельзя было.

– А… твои родители? – робко спросила Мадж, – ты же тоже их оставила ради этого дела?

– А у меня нет родителей, – отрезала Сандра, жуя маслину, – приёмных я бросила давно. Им до меня дела не было. Даже вспоминать о них не собираюсь.

Мадж тяжело вздохнула. Одним из самых сложных этапов тренировки для неё стало отпускание своей семьи и поддержание с ними исключительно эфирной связи.

– Вообще не представляю, как ты попала туда, и как ты могла быть избрана, продолжала вслух возмущаться Сандра, – ты не подумай, это не критика. Я беспокоюсь о твоей же безопасности. Тебе говорили, какие последствия влечёт за собой невыполнение задания?

– Говорили, – кивнула Мадж, – а хочешь еще больше удивиться? Карты избрали меня на круге, когда меня вообще там не должно было быть.

– Как это? – воззрилась на неё Сандра.

– Это вообще для меня первая церемония избрания. Мне разрешили присутствовать только для замыкания круга. Сказали, мол, двенадцатый номер пустует, стань на него. Карты ведь никогда не избирают тех, кто не готов для задания. Я и стала. И на первом же круге мне почему-то сразу выпадает ключевая карта.

Сандра, покусывая губы, слушала.

– А кто до тебя стоял на двенадцатом номере? – спросила она.

– В том-то и дело, что никто. Последняя раздача была пару месяцев назад. После этого выбыл один хранитель. Я даже не знала об этом, но мне в течение недели перед раздачей снилась и повсюду встречалась цифра «12». Я поначалу считала, что-то судьбоносное случится, ведь у меня день рождения двенадцатого числа. А после всё поняла, когда мне позволили стать на позицию «12» и вообще сказали, что отныне она моя. И сразу выпала карта ключевая.

– Выходит, что-то судьбоносное у тебя и случилось, – возразила Сандра, внимавшая ей, затаив дыхание.

– Ну да, наверное. Удивительно совпало.

– Глупышка. У хранителей совпадения – жизнеутверждающий принцип.

– Да, – согласилась Мадж и тоже подцепила на вилку огромную маслину, – просто не всегда получается такие знаки правильно истолковать. Так что там у меня за задание? Мне наконец расскажут или нет?

– Расскажут, – милостиво сказала Сандра, усаживаясь на высокий стул. До этого она ела стоя, – дело вот в чем. Когда-то давно, как ты, возможно, знаешь, из Белого города исчез один из Стражей Щита.

– Да, об этом я знаю, – кивнула Мадж.

– Найти его до сих пор никто из нас не смог. Либо он полностью потерял себя, либо его так хорошо спрятали, что никакие попытки найти или отследить его уже много лет не дают никакого результата. Наше общество основал ясновидящий, которого много лет преследовали сигналы из Белого города, – Сандра сделала знак рукой, говоривший, что нет надобности повторять то, что Мадженте и так давно известно. У той округлились глаза.

– Ты хочешь сказать, что появилась возможность его найти?

– Пока неизвестно. Но мы узнали о том, кто, возможно, способен найти его. Или, хотя бы, попытаться отыскать его след.

Мадж нахмурилась. Она не представляла себе, кто на это способен. Неужели нашёлся настолько мощный экстрасенс, который сумеет отследить местонахождение или историю исчезнувшего Первого Стража?

– Что-то в этом роде, – сказала Сандра, видимо, увидев направление её мыслей, – только всё немного сложнее.

– Сандра, не томи, – попросила Мадж после минутного молчания, повисшего за столом.

– Ну кто ещё способен, будучи в связке с Первым, отследить его? – задала та наводящий вопрос.

Мадж почувствовала, как её относительно набитый живот наливается ледяным холодом. Холод поднимался выше по пищеводу и, наконец, она смогла выговорить онемевшим языком:

– Т-ты… ты… что…. Хочешь сказать, что здесь находится Третий Страж? Здесь и сейчас, на Земле?

Сандра как-то совсем по-мальчишески хохотнула.

– Увидели только, что он сейчас находится здесь, в Филадельфии. Больше ничего.

– Здесь…, – Мадж поперхнулась. Лист рукколы попал не в то горло.

– А с чего бы тебя отправили именно сюда? – резонно спросила Сандра, когда помогла ей откашляться. Мадж, прижимая руку к груди, изумлённо воззрилась на неё.

– Но почему я? Почему меня выбрали для этого?

– Теперь ты понимаешь моё изумление? – она встала и подошла к внушительной кофемашине, – кофе?

Мадж было не до кофе. Но ошеломительные новости ей просто необходимо было запить чем-нибудь крепким. Поэтому она кивнула.

– Я не понимаю, – бормотала она, вытирая салфеткой губы, – я ведь ничего не видела. Вообще. Я не получила никакой информации об этом.

– Сегодня ночью получишь, – пообещала Сандра, ловко ставя две красивые фарфоровые чашки под текущую коричневую жижу.

– Но… что мне нужно делать? Какое задание? Что вообще от меня зависит?

– Успокойся ты. Карты не просто так выбрали тебя. Видимо, вы как-то с ним связаны.

– Ну, может тем, что я тоже из Белого города, – начала было Мадж, но её резко осадили:

– Детка, все Хранители из Белого города. Никто другой попасть в общество просто не смог бы. Это и так понятно.

– Значит всем посвящённым снятся сны о Белом городе?