Хранители крови

Глава 8

Гарри стянул через голову мокрую, грязную водолазку и швырнул ее в угол между стеной и камином. Оперся руками о столик, где стояла потухшая магическая лампа, и низко наклонил голову. Мышцы шеи растянулись до боли. Пускай.

Что это было — в саду? Он все еще шатался, пьяный от кислорода, пресыщенный необыкновенным чувством слияния с дождем и ветром, с травой под босыми ногами и грубой яблоневой корой в ладонях. Отголоски пережитой радости пробегали по нервам, словно ток по оголенным проводам… хотя, может, его просто начинал бить простудный озноб, кто знает.

На пол с него уже натекла целая лужа воды. Гарри пошевелил пальцами ног, потер их друг о дружку, глубоко вздохнул и шумно выдохнул, закрыв глаза.

Сумасшедший.

И живой. Кажется, впервые за прошедший год… или за целую жизнь — живой.

Дверь отворилась, раздались легкие шаги — шлепанье босых ножек по полу. Луна. Гарри выпрямился, обернулся. Она остановилась рядом, в шаге от него. Смотрела, склонив голову на бок, молча и внимательно, словно силясь прочесть что‑то в его глазах. Промокшая белая блузка, в слабо освещенной комнате казавшаяся грязно–серой, облепила худенькую фигурку девушки некрасивыми складками. На бледных щеках выступил лихорадочный румянец, какой бывает у людей, которые никогда не загорают. Кожа казалась светлой–светлой и прозрачной, тонкие ниточки капилляров на шее и в вырезе блузки проступили сквозь эту блестящую от дождевых капель кожу. В растрепанных волосах запуталась трава, и застряли листья. Луна дышала тихо, но неровно. Пристальный, открытый взгляд соскользнул с лица Гарри на его шею, грудь, и тот почти физически ощутил его прикосновения: теплые, ласкающие. Услышал, как у Луны сбивается дыхание, увидел, как на щеках расцветают красные пятна… смущения? стыда?

— Мы заболеем, — сказала Луна тихим, призрачным голосом так, словно все было решено. И Гарри верил ей сейчас, потому что уже чувствовал подступающий температурный жар.

— Наверное, сляжем, как Малфой, — отозвался он машинально, не задумываясь о словах.

Луна сделала шаг — всего один крошечный шаг — и оказалась почти вплотную к нему. Гарри оцепенело смотрел, чувствуя, как щекочет ноздри ее сладковатый запах: что‑то цветочное, раздражающее, смешанное со свежестью дождя, уличного воздуха и запахом сырых волос и ткани. Луна сжала в руках низ его футболки, потянула вверх, и он послушно поднял руки. Голова застряла в вороте, нос мешался, очки сползли, запястья и локти облепило мокрой тканью. Гарри потряс головой, стараясь выпутаться, а Луна захихикала и дернула сильнее. Спустя несколько мгновений оба уже смеялись. Гарри потер покрасневший нос — на щеке остался вдавленный отпечаток, а очки затерялись в складках футболки.

— Зачем ты их носишь? — спросила девушка, распутывая мокрую ткань, нащупывая в ее складках оправу.

— Не знаю, — он и вправду никогда не задумывался: это было так привычно, так естественно с самого детства.

Луна подняла голову, пристально вгляделась в его лицо. Только она была на это способна, только сумасшедшая Луна — стоять вплотную, рассматривать его с жадным, неуемным любопытством, по–детски непосредственно и как будто совсем невинно. Кровь у Гарри в висках гулко застучала, сердце заколотилось в груди, зрачки расширились. Ее взгляд гипнотизировал, ему казалось, он проваливается в ее глаза и мысли выцветают и блекнут, оставляя после себя размытые контуры в пустоте.

Ее светлые, практически бесцветные ресницы опустились, прикрывая глаза, пряча от него их невероятную, чистую голубизну. Взгляд коснулся ключиц, двинулся вниз по обнаженной груди, по серым от грязи разводам дождевой воды и пота. Ей показалось, время остановилось, ей почудилось, боги вняли ее глубинным молитвам и подарили эти несколько мгновений тишины и близости с ним. Внутри было так хорошо, что не выразить словами. Она потеряла ощущение реальности.

— А ты? — вдруг спросил Гарри хрипло. — Так и будешь в этой мокрой…

Луна не успела ответить. Безвольно замерла, автоматически вскинула руки, когда он потянул ее блузку вверх вместе с майкой. Он еще не понимал, что делает, и только когда ее растрепанная голова вынырнула из растянутого ворота и мелькнули голые плечи, на его лице проступило осознание. И вместе с ним испуг, смятение.

Луна слабо улыбнулась, прижимая запутанные в сырой ткани руки к груди. Наблюдать за Гарри было так забавно.

— Когда огненный маг краснеет, от его лица можно прикуривать, — произнесла она с улыбкой, делая шаг в сторону. Блузка упала к ногам, волосы неприятно стянули, опутали кожу, как крепкая, плотная и липкая паутина. — Слышал когда‑нибудь об огненных магах, Гарри?

Луна была теперь у него за спиной, и он перевел дыхание. Мерлин, что она творила, чего добивалась? Сейчас, когда смерть дышала в затылок, когда за углом притаился парализующий ужас, только и ждущий своего часа? Наверное, они оба сходили с ума.

— Нет, — он все еще не рисковал двигаться, так и стоял оцепенело, опустив руки, потому что кожей чувствовал колыхание воздуха от каждого ее движения.

— Ты похож на них, только…

Луна не договорила. Быть так близко к нему, видеть так отчетливо и не сметь прикоснуться – это сродни пытке. В каком‑то болезненном, беспросветном отчаянии она уткнулась лицом в затылок Гарри, обхватила дрожащими руками торс, чувствуя под ладонями напрягшиеся мышцы живота, жесткие волоски, убегающие под ремень брюк, сокращение диафрагмы под прохладной кожей, сбившееся дыхание, дурманящий мужской запах, от которого низ живота налился томительным, мучительным жаром. Коротко остриженные волосы на его затылке защекотали губы, и Луна глубоко, с наслаждением вдохнула. Прижалась губами к соленой коже, слизывая капельки воды и пота кончиком языка, и поцеловала, и почувствовала, как пульсирует под кожей жилка на его шее. Гарри молча вздрогнул, только вздохнул так, словно проглотил слова, — ловя губами воздух, который внезапно уплотнился, раскалился, превращаясь в тяжелое, душное марево, с трудом проникающее в легкие.

Она была непохожа на Джинни. Она вообще ни на кого не была похожа! И кто виноват, что он пошатнулся от головокружения? Кто виноват, что от ее прикосновений весь мир поехал и встал с ног на голову? Что он втянул живот, когда тонкие холодные пальчики словно невзначай нырнули под пояс его брюк? От ее нечаянного прикосновения там, Гарри вздрогнул и вывернулся из объятий. Оглянулся. Луна смотрела на него испуганно, прикрывая ладонями грудь и облизывая распухшие губы. Сейчас на ее лице не остальсь ни тени былой отрешенности. Глаза безумные, огромные, словно она не верила в собственное бесстыдство, в нарушенный запрет… Ведь она прикасалась к тому, кто ей не принадлежал и принадлежать не мог! У Гарри была девушка, ее подруга. Джинни. И от этой мысли невыносимая, раскаленная боль пропитывает внутренности и наворачивается колючими слезами на глаза.

Неожиданно ее лицо оказалось в чужих чуть шершавых ладонях: сквозь пелену непролитых слез было плохо видно, погруженная в полумрак комната плыла перед глазами. А потом рот накрыли мягкие губы, лаская, заставляя раскрыться и впустить глубже. Она схватилась за Гарри, каждый дюйм обнаженной кожи — как откровение, и захотелось большего. Захотелось увидеть, каким он бывает в минуты удовольствия, как горит его кожа и сокращаются мышцы; услышать, каким становится его голос и как звучат его стоны — низкие, гортанные, безудержные. Гарри сам расстегнул ремень на брюках — она бы не смогла. Сам стащил прилипшую влажную ткань с бедер — Луна только изумленно распахнула глаза, когда на нем совсем не осталось одежды, и начала с жадным, восхищенным любопытством изучать его, приоткрыв рот. Ну, кому бы еще такое пришло в голову, а?!

— Эй, — Гарри приподнял ее личико за подбородок и заглянул в глаза. — Все нормально? Я не слишком… э–э–э… тороплюсь?

Голос у него был хриплым и сбивчивым, а у Луны голос вообще пропал. Она помотала головой, не в состоянии выдавить ни слова. Это был сон… она подцепила вьюнолярву… Гарри здесь, с ней… Обнимал ее, гладил по плечам, осторожно убирая мокрые, прилипшие к коже прядки волос и откидывая их назад, за спину. Луна нащупала коленом край кровати и опустилась, проводя ладонями по его груди, легонько задевая соски, лаская кубики мышц и плоский живот, наблюдая за ним с таким откровенным интересом, словно перед ней оказалось одно из диковинных животных. Впрочем, ее любознательность все же имела пределы: она вспыхнула и отвела взгляд, стараясь не смотреть, не касаться его мужской плоти.

— Ты удивительная, — Гарри сел рядом, притягивая ее к себе, — невероятная… ты… — голос потерялся в ее в волосах, и в этот момент Луна, наверное, впервые заметила его возбуждение, ощутила, как он прикоснулся к ее бедру, увидела выступившую капельку влаги… Ее глаза расширились, у нее перехватило дыхание, потому что близость этого мальчика, его запах, его тепло и вкус его кожи на губах, напряженные мышцы под ладонями, отдались в животе сильной, требовательной пульсацией крови. Она расстегнула пуговицу на ширинке дрожащими от нетерпения пальцами, отбросила штаны и мокрые трусики и осталась обнаженной. Ее трясло. Она бесстыдно раздвинула ноги, потянув его за собой, откинулась на подушку, и вот уже его молодое, гибкое тело накрывает ее и вдавливает в покрывала. Он — слишком горячий, она — слишком влажная. Гарри скользил по ее нежным складочкам, задыхаясь, в голову ударил страх, и жуткий, жгучий стыд прилил к щекам: не смогу, не получится, как тогда, — но дрожащие, робкие пальцы вдруг боязливо обхватили его, направили, и в следующий момент она приняла его в себя одним резким, голодным толчком. Гарри шумно выдохнул. Потерянный, оглушенный. Протяжно застонал, утыкаясь взмокшим лбом в правую ключицу Луны, прикусил губу и толкнулся навстречу. Лунины ладони заскользили по разгоряченной, влажной коже его спины вниз, ногти легонько царапнули, пальцы сдавили крепкие ягодицы, бедра двинулись навстречу. Неутолимый, жаркий голод сушил горло.

От Гарри пахло какой‑то горячей, сонной нежностью, солью, медью крови и потом — не тяжелым, но свежим, только что проступившим на лихорадочно горящей коже.

Луна запрокинула голову, чувствуя, как он ласкает ее изнутри, как возбужденная плоть щекочет, раззадоривает, и хочется впустить его еще глубже, в самые затаенные уголки. Чистое наслаждение — принадлежать ему, растворяясь в его объятиях, под его губами и ладонями; пить его ласки, точно прозрачную, студеную воду в полуденную жару, шептать его имя в бреду… Гарри… Гарри — золотыми чернилами на потолке, откровением на исповеди, занозой в сердце и глубинной, затаенной болью в душе. Ее сердце заколотилось в унисон с кровью в его венах — безумно, загнано; ее счастье прикоснулось к ней самыми кончиками пальцев, горячо дыша в ее спутанные светлые волосы, облепившие влажные от пота плечи, и проникло сквозь все запреты и барьеры глубоко–глубоко.

— Гарри, — безудержный шепот, — Гарри… Гарри…

Его стон ответом нарушил зыбкую тишину, за ним еще один — громче, откровеннее. Ладони судорожно обхватили ее лицо, стирая большими пальцами капельки слез, губы накрыли ее рот — мягкие, теплые и влажные губы, невинные, любопытные, волшебные… и она потерялась… растворилась во взрывной волне наслаждения, чувствуя, как по его телу проходит сладостная судорога.

Потом они долго лежали в тишине, переплетая пальцы рук, прислушиваясь к отголоскам удовольствия в телах и в душе. Необыкновенное ощущение покоя и уюта окутало их. Под одеялом было тепло, а на простыни остывали мокрые пятна, но не хотелось размыкать объятий, тянуться за палочкой, чтобы навести порядок. Минуты капали в ночь, и Луна ловила их, невольно отсчитывала, отмеряла время, пролегающее между случившейся близостью и настоящим, ожидая… чего‑то… Его раскаяния? Сожаления? Первых слов? Пытаясь отвлечься, вспомнила, что оба забыли запереть дверь чарами и сейчас, по сути, были беззащитны. Почему‑то это не казалось существенным. На фоне неизбежного разговора, которого она ждала с нехорошим предчувствием, и от которого сердце пропускало удары, а в животе холодело что‑то твердое и колючее, забытые чары утратили важность. Ей все еще было тепло, даже жарко, а Гарри по–прежнему обнимал ее, гладл пальцами ее ладони. Но над ней уже довлело чувство, будто она что‑то украла, и так тяжело, так муторно стало на душе…

И когда Гарри начал говорить, когда первые слова неуверенно упали в темноту, она была уже готова, она напряглась… А он рассказал ей. Все. О детстве. О школьных годах. О родственниках. О ненависти. О тяжести пророчества. О чудовищной боли утраты. О родителях и крестном, о Снейпе, о предательстве Дамблдора, о смерти в глазах Седрика Диггори, об отвращении к Хвосту и скорби о Люпине, о смеющейся Гермионе и досаде на Рона. О том, что не знает, как жить дальше. О кошмарах. О первом разе, о собственном позоре и унижении перед Джинни. Об одиночестве и злости, о тех, кого не сумел спасти, о том, что для него добро и зло, о наслаждении полетом и первом поцелуе с Чжоу. О ней самой, о Луне. О том, что у нее удивительные глаза и просто… просто… Слова рвались наружу безудержным потоком, выплескиваясь в ночь, затопляя комнату от края до края, выливаясь сквозь прозрачные витражи в дождливую, ветреную сырость улицы. Луна не задавала вопросов. Ответ на один, самый главный вопрос, был ею уже получен, и она просто принимала его слова, чувствуя, как вместе с ними ее пропитывает и его боль, и отчаяние, и страхи, и тоска. Ей казалось, он говорил часами, и эти часы — самые счастливые в ее жизни. Если бы они могли не кончаться никогда… Если бы она могла стать для него вечной отдушиной, его персональным спасением… Если бы…

Гарри заснул, уткнувшись носом в ее волосы, так и не получив ни слова в ответ. Он знал, что сейчас это было правильно. Самая искренняя и понимающая, живая тишина… и покой… и забвение.

— Спокойной ночи, — шепнула Луна. — Я люблю тебя, Гарри.

Хотя он этого уже не услышал.

* * *

Жар. Духота. Воздух раскаленной, расплавленной лавой течет через открытый рот и горло, обжигает легкие болью. Он кричит, но воздух затыкает рот. А темнота вокруг дышит и шевелится. Он ждет, когда же она взорвется, когда выпустит на волю огненных чудовищ, но ничего не происходит.

Или он просто ослеп?

Он моргает раз, другой, но глаза распахиваются все в ту же черноту.

— Помоги мне…

Знакомый голос, знакомая узкая ладонь, которую он не видит. Как же до нее дотянуться? Как помочь, если он не может взлететь? Не на чем вырваться из этого черного пространства. И нет двери.

— Где ты? — он шевелит губами, но с них не срывается ни звука.

Это Силентио? Или он просто онемел?

— А тебе действительно интересно?

Где‑то он уже слышал этот вопрос.

— Ты не протянул мне руку, Поттер. Ты не помог мне.

— Я пытался, — только хрип с губ. Он давится словами, которые так и остаются лишь отчаянными мыслями.

— И теперь мне не к кому обратиться. Знаешь, что такое страх? Тебе когда‑нибудь бывало по–настоящему страшно, Поттер?

Он задыхается. Воздух вязкий, тягучий, будто резиновый, с ним не совладать. Кровь пульсирует в венах, жилы на шее вздуваются и проступают сквозь кожу, холодная капля пота, как ледышка, скатывается в яремную впадину.

— Они убивают. Двое мертвы, Поттер. Кто на очереди?

— Кто они… — шипит он, едва наскребая сил на то, чтобы повернуть голову.

— Хранители.

— Гарри, — шепот над ухом, — Гарри, очнись! Слышишь меня? Открой глаза!

— Нет, нет, нет…

— Гарри!

Первым, что он ощутил, была тяжесть чужого тела. Воздух ворвался в сухое горло, и он судорожно сглотнул, таращась в темноту, смутно начиная различать контуры.

— Наконец‑то, — встревожено пробормотала Луна. — Что тебе снилось? Ты задыхался, ты вообще перестал дышать!

— Оно опять было здесь? — прохрипел Гарри, пытаясь подняться на локтях. Руки тряслись, мышцы не слушались, словно он накануне надорвался. Противная слабость в теле, мысли зациклились на сне и неслись по кругу.

— Нет, — Луна погладила его по щеке, по виску, стирая испарину. — Успокойся, это всего лишь сон.

— Не думаю.

— Тогда что? Предчувствие?

— Нужно поговорить с Малфоем. Он знает, — уверено сказал Гарри. — Нужно вытрясти из него правду.

— Ты видел, он напуган не меньше нас.

— Я бы сказал, даже больше! Потому что знает больше. Во сне… сейчас… он сказал, что погибнет еще кто‑то.

Луна не ответила, и Гарри почувствовал, как щеки начинают гореть. Может, и не стоило принимать сон за божественное откровение? Исходя из того, как причудливо перемешались в нем обрывки недавних разговоров, его собственные страхи и притупленное чувство вины, это могла быть просто проекция подсознания.

— Если бы мы сумели прочесть этот идиотский Кодекс! — Гарри сел, подтянув колени к груди, и запустил пальцы в растрепанные волосы.

— Можно попробовать, — предложила Луна. Изогнулась назад, нащупывая ладонью лежащую на столике под лампой книгу. Под ее рукой с недовольным урчанием завозилась "Чудовищная книга о чудовищах". — Ой, прости. Я нечаянно.

Наконец зеленый кожаный переплет оказался в ее ладони. Она сунула книжку Гарри в руку и свесилась с кровати, подняла его мокрые брюки с пола. Вынула из‑за ремня волшебную палочку.

— Держи.

Гарри послушно прошептал заклинание, и кончик палочки засветился ровным голубоватым светом.

— Ты захватила его с собой, — удивленно пробормотал Гарри.

— Ну, не зря же искали. Давай подумаем, что можно сделать?

— Сюда бы Гермиону. Она бы прочла лекцию о блокирующих чарах, — Гарри с сомнением полистал девственно чистые страницы, потом приставил палочку к одному из разворотов и хорошо поставленным голосом произнес:

— Открой свои секреты!

Чем не способ, а?

На всякий случай отстранился подальше.

— Очень бы пригодились мои очки, — пожаловался.

— Извини, я их не…

— Гляди!

Медленно, очень медленно на бумаге проступили чернила: почерк размашистый, но аккуратный, с эффектными завитушками.

— Верни меня на место, поганая грязнокровка, — прочел Гарри. — Надо же, поганая грязнокровка! Я думал, это Малфой сам выдумал, а оказывается, в Кодексе прописано.

— А ну‑ка, — Луна подняла свою палочку и указала ею на ту же страницу. — Я хочу тебя прочесть!

Слова выцвели, но на их месте появились другие.

— Убери руки, полоумная. Предатели крови не смеют читать моих строк.

— О чем это она? — не понял Гарри, близоруко щурясь.

— О нас, наверное, — Луна пожала плечами. — О том, что между нами было.

Гарри старательно потер лоб, пытаясь подавить неловкость и смущение.

— Ну, кое‑что мы выяснили, — не обращая на него внимания, заметила Луна. — Книга разговаривает.

— Обладает разумом?

— Верно.

— Многие магические артефакты наделены разумом, Луни. И что? Как правило, разум злобный, и все его усилия направлены на разрушение и причинение страданий. А этот еще и оскорбляет, — Гарри мстительно щелкнул по книге пальцем.

— Отвали, Поттер, — тут же вылезла надпись.

Гарри резко захлопнул Кодекс и уставился на обложку.

— Сомненья червь мне душу ковыряет. Уж не наш ли Малфой ее написал?

— С разумным существом можно договориться, — сказала Луна. — Убедить.

— Ты шутишь.

— Вовсе нет. Просто иногда…

— Тихо! — Гарри прижал палец к губам и напрягся, прислушиваясь. — Ты ничего не слышала? Как будто что‑то упало.

Он резко перегнулся через Луну, на пару мгновений придавив ее своим весом к кровати, и схватил с пола брюки. Выдернул из них пижамные штаны, которые отбросил в сторону, и начал натягивать прямо на голое тело.

— Фу, — скривился, когда мокрая, холодная, грубая ткань прилипла к коже.

— Сикаро максима! — Луна взмахнула палочкой.

— Ай! — удивленно вскрикнул Гарри: брюки мгновенно нагрелись, от них повалил пар.

Гарри перевел дыхание, прислушиваясь к ощущениям: вроде, ничего не обжег? Пробормотал: "Спасибо", — затягивая ремень потуже и щелкнув пряжкой. И рысцой потрусил к выходу.

Из‑за двери в комнату слизеринцев вертикальной полоской просачивался свет.

— Возьми, — Луна оказалась рядом и сунула ему в руку очки. — Что там?

— Я посмотрю. Подожди здесь.

Настороженно озираясь, он двинулся по коридору. Всего десяток футов, несколько шагов босиком по покрытой высохшей грязью ковровой дорожке, а внутри зашевелилось нехорошее предчувствие. Даже не предчувствие — уверенность. Гарри уже знал, что увидит, и от этого неизбежного знания становилось гадко, мерзко на душе. Шаг за шагом, чувствуя, как трется о голую кожу жесткая, мятая ткань брюк, морщась, невольно задерживая дыхание и понимая, что ничего нельзя изменить. Оно, это знание, витало в воздухе тяжелым, теплым горько–соленым запахом меди, и добравшись наконец до комнаты, проделав эти несколько шагов, Гарри в изнеможении прислонился плечом к косяку.

— Гарри? — тихонько позвала Луна, появляясь на пороге их комнаты и стягивая на груди края блузки.

— Не подходи сюда, — выдохнул он, прижимая ладонь с растопыренными пальцами к лакированному дереву двери. Слегка надавил, слыша за спиной неуверенные шаги: она не послушалась или не услышала его.

Первым, что он увидел, была размазанная по полу кровь, словно густая подсохшая краска: брызги, разводы, отпечатки подошв и каблуков. Создавалось впечатление, будто кто‑то поскользнулся и грохнулся на пол, а потом долго и безуспешно пытался вскочить на ноги.

Малфой.

Тело Блейза Забини Гарри обнаружил возле растопленного камина. Полностью одетое и… мертвое. Черные дорожки крови брали начало от раскинутых в стороны рук, под головой расползлась целая лужа: оранжевые отблески пламени танцевали на ее глянцевой поверхности.

Гарри почувствовал, как неумолимый жгут отчаяния и страха туго сдавливает горло, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он открыл рот, хватая пересохшими губами воздух, силясь выдавить хоть слово: удержать Луну, запретить ей входить в комнату, не позволить увидеть… И не смог. Тошнотворный ужас кольцами свернулся в желудке, зашевелился, и Гарри попятился, едва переставляя ослабевшие ноги, усиленно глотая всухую, не давая рвотным позывам взять над собой верх. Натолкнулся спиной на застывшую в проходе ошарашенную Луну. Оглянулся. Глаза у девушки сделались неживыми, омертвевшими, стеклянными, как у одного из чучел животных в кабинете Макгоннагал. Захотелось закрыть ее собой, отгородить от чудовищного зрелища, взмахнуть палочкой и стереть из ее памяти воспоминания. Уж лучше мучительный туман и настороженные вопросы, чем этот жуткий остекленевший взгляд, словно приклеенный к распластанному на полу телу.

— Пойдем, — Гарри сжал пальцы у нее на запястье, потянул за собой. — Нужно вернуться в комнату и поставить защиту. До утра не выходить. Вспомнить все заклятия, какие знаем. Где у тебя гвоздь? Для чего‑то он все‑таки нужен, раз Моуди велел взять его с собой. Распотрошим Кодекс, сожжем к чертовой матери в камине — будем выдергивать страничку за страничкой, пока не выпытаем все, что нужно.

Гарри говорил и говорил, таща Луну за собой к оставшейся открытой двери их комнаты. Главное — не молчать. Говорить. Все равно о чем. Лишь бы слышать звучание голоса в леденящей, мертвой тишине коридора. Лишь бы помнить о том, что у него все еще есть голос и что раз этот голос звучит, значит, ты жив.

Каждый волосок на теле встал дыбом от холода, страха, шока. Гарри бездумно бормотал ничего не значащие слова, создавая иллюзию раздумий, рассуждений, выводов.

- … мы поищем его утром, когда рассветет… Ему некуда скрыться. Я видел тайные коридоры, я знаю, как туда пробраться. Просто нужно немного подождать. Совсем чуть–чуть, несколько часов. Сейчас позовем Кричера, и он принесет молока с печеньем…

Мысль о еде как‑то резко ударила в голову, от желудка к горлу прокатился спазм тошноты. Гарри резко выпрямился, выпуская запястье девушки, втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Еще ничья смерть не оглушала его, не шокировала так сильно, а он видел достаточно смертей. Много, но таких — никогда.

Луна заговорила с ним почти час спустя. Он не следил за временем, но на возведение волшебной защиты не могло уйти меньше. Гарри запечатал даже окна и камин, позволяя магии полностью овладеть собой, выключившись из реальности, запрещая себе думать. Волшебство пропитывало каждую клеточку его тела, едва ли когда‑нибудь еще он ощущал его так же остро: как оно течет по венам в потоках крови, как струится по повлажневшей от напряжения голой коже, как уплотняется и концентрируется на кончике волшебной палочки.

— Мне всегда кажется, — едва слышно произнесла Луна, — что они могут встать.

Гарри повернулся к ней, будто только сейчас заметил. Она сидела на краешке кровати, покачиваясь взад–вперед, обхватив себя руками и глядя в одну точку. Из одежды на ней по–прежнему была лишь наспех высушенная заклинанием мятая блузка, собранная на бедрах складками, едва–едва прикрывающая пах.

— Кто? — спросил Гарри. Он и сам не подумал о том, чтобы одеться, но на нем, по крайней мере, были брюки.

— Покойники, — Луна подняла на него отрешенный взгляд. — Мне иногда снится, что кто‑то умирает, и я всегда боюсь, что он… или она встанет. И они встают. Только уже не они, наверное, не эти люди, а всего лишь их трупы.

— Перестань, — не выдержал Гарри.

Шагнул к ней, протягивая руки, забыв, что в одной из них по–прежнему находится дышащая волшебством палочка. Луна обняла его, уткнулась лицом в голый живот, ее плечи мелко задрожали, и Гарри с удивлением и испугом понял, что она плачет. Растерянно погладил ее по белокурой голове, неосознанно зарываясь пальцами в спутанные волосы и лаская. Что делать с плачущей девушкой, тем более если эта девушка — Луна? Откуда же он знал? Дайте ему Волан‑де–Морта или, скажем, десяток дементоров, и он бы не колебался ни секунды. А она… Существо из параллельного мира! От ее слез на животе было щекотно и мокро, и, наверное, лучше было отстранить ее… как‑нибудь поосторожнее.

— Луни…

Дурацкое школьное прозвище! Унизительное и издевательское, но, Господи, в его устах оно звучало совсем иначе! Просто щемящее–нежным уменьшительным от имени.

— Ты уже закончил? — спросила Луна, смаргивая слезы. — С защитой?

— Я… да… наверное.

— Тогда мы можем лечь спать.

— Спать? — тупо переспросил Гарри. Последнее, что он мог сейчас сделать, это уснуть!

— Конечно. В жизни, в отличие от снов, покойники никогда не встают, верно?

— И ты сможешь? Уснуть после всего… после того…

— Смогу, — серьезно сказала Луна. — Если ты будешь рядом.

— Ну, мне отсюда деться некуда, — он попытался отшутиться.

— Совсем рядом, — она опустила руку на кровать рядом с собой.

— Ладно.

— Можешь не раздеваться, — снова серьезно. — Просто ложись и не убирай палочку.

— Хорошо. Только у меня грязные ноги.

— Ерунда. У меня тоже.

* * *

Гарри с трудом разлепил отяжелевшие веки и повернул голову набок, утыкаясь подбородком в макушку Луны. Поза была неудобной, руки–ноги затекли и болели ушибленные накануне ребра, а в голову словно накачали воды, но он боялся пошевелиться, чтобы не потревожить мирно посапывающую девушку. Она устроилась у него под боком, склонив голову на плечо. Расслабленная ладонь лежала у него на груди, и пальцы изредка подрагивали. Гарри уже измучился, но выпускать ее из объятий не хотелось. Живая, теплая, сонная, нежная… он прижимал ее к себе, пока руки не онемели, а потом просто лежал, слушая, как пульсирует на ее прозрачном запястье жилка, и вдыхал ее запах.

Спать хотелось неимоверно, но сердце билось в груди неровно, скачками, и паника накатывала в такт тревожным мыслям противными, горячими волнами где‑то в районе солнечного сплетения.

Когда в дверь постучали, сердце ухнуло в живот.

Гарри дернулся, отчего Луна тут же проснулась, вскинула голову, надавив ладонью на его грудь, и приподнялась на локте.

— Поттер! Открой!

Кулак настойчиво забарабанил в дверь, и та задрожала. Пространство перед ней подернулось дымкой, по нему пробежала легкая серебристая рябь.

— Эй, вы там живы? Откройте, это я! Годрик тебе в рыло… ПОЖАЛУЙСТА, Поттер!!!

Голос у Малфоя хрипел и срывался, а за приказным тоном крылась самая настоящая истерика.

— Гарри, — прошептала Луна, удерживая парня за локоть. — Это ловушка.

На мгновение Гарри подумал о том же: Малфой пытался выманить их из комнаты, чтобы расправиться, как расправился с Забини. Но… он не смог убить тогда, когда на него давили Люциус и сам Волан‑де–Морт, так неужели с легкостью сделал это теперь?

— Не думаю, — Гарри осторожно высвободил руку из цепких пальцев Луны. — Ты что‑нибудь чувствуешь?

Луна машинально дотронулась до шеи.

— Нет.

— Значит, он один.

— Он хочет, чтобы ты снял защиту.

— Поттер! Нам нужно поговорить, срочно! — выкрикнул Малфой.

— Гарри, мне это не нравится, — в отчаянии прошептала Луна.

— Малфой не убивал Забини…

— Я знаю, не в этом дело. Я просто не могу объяснить.

— Все нормально, Луна. Мы все равно собирались отправляться на его поиски, помнишь? Так даже лучше, что он явился сам, — Гарри повернулся к двери, доставая палочку. — Прикрой меня на всякий случай, ладно?

Прикрывать не пришлось.

Лишь только пелена защитных заклинаний рассеялась — на это ушло минут двадцать, и ушло бы гораздо меньше, если бы Малфой не прыгал под дверью, не скулил и не рвался внутрь, — как дверь распахнулась. Драко ворвался в комнату, захлопнул за собой дверь и, привалившись к ней спиной, сполз на пол. Лицо у него было бледное, как пергамент, и такое же желтоватое. Серые глаза болезненно блестели, веки покраснели и опухли. Вцепившись руками себе в волосы, сотрясаясь всем телом, Малфой тихо, бесприютно завыл.

Гарри таращился на него в немом ошеломлении.

Луна медленно засунула волшебную палочку себе за правое ухо и принялась застегивать пуговички на блузке.

— Я не могу, — всхлипнул Малфой. — У меня не получится… никогда ничего не получалось… я не хочу… понимаешь? — Он поднял воспаленные глаза на Гарри. Тот наконец обрел голос.

— Что произошло с Блейзом?

Малфой сжался, словно Гарри замахнулся на него кулаком или ногой в тяжелом ботинке.

— Я не знаю, — шепнул он.

— Врешь!

Поттер сам не понял, как оказался рядом, как схватил слизеринца за руки и с силой оторвал от пола, вздернул вверх, толкнул к стене. Палочка снова очутилась в его руке. Острый кончик больно кольнул Малфоя в шею, и тот весь съежился от страха и захныкал:

— Нет, нет, нет…

— Сейчас ты расскажешь все, что тебе известно, Малфой, — прошипел Гарри. — О долге, о кодексе, о хранителях и обрядах сохранения крови. И не вздумай упрямиться или лгать — Круциатус быстро вставит мозги на место. Ясно?

Малфой не ответил. Его загнанное дыхание ударялось Гарри в лицо.

— Я спрашиваю, тебе все ясно? — повторил Поттер.

— Да, — выдохнул слизеринец.

— Хорошо, — Гарри отступил на шаг. — Сядь на кровать. Вот так. Думаю, ты понимаешь, что я не шучу. После того, что я увидел в вашей комнате, мне больше не до шуток, Малфой.

— Ты видел? — еле слышно.

— У Блейза порваны вены на запястьях, — Гарри изо всех сил старался говорить спокойно, но осипший, непослушный голос выдавал его нервозность. — И сонная артерия. Крови столько, что в ней можно утонуть. Ты знаешь, кто это сделал, Малфой. Ты с самого начала знал!

— Нет, — слизеринец замотал головой, точно заведенный, — нет…

— Предупреждаю в последний раз, — Гарри решительно направил на него волшебную палочку. — Говори начистоту. Я ведь все равно докопаюсь до правды.

— Я ничего не знал! — истерично выкрикнул Малфой. — Я очнулся ночью, а он… он уже… он лежал на полу и хрипел. Я испугался… Годрик тебе в зад, Поттер, я вообще ничего не помню со вчерашнего дня! Только бред: какие‑то тени, голоса и боль… и еще пульс — бешеный, как будто вот–вот порвет вены.

Он обхватил себя руками и закачался из стороны в сторону, в глазах — тоска.

— Я вскочил с кровати, нога тут же поехала… Там весь пол был залит, и я грохнулся в лужу, — с этими словами Малфой вдруг распахнул мантию на груди: в серые штаны и рубашку въелись бордовые пятна крови.

— Думал, вывернет тут же, не сходя с места.

— Поэтому вскочил и побежал в туалет? — скептически качая головой, осведомился Гарри. — Чистоплюй хренов. Тебе кто‑нибудь говорил, что ты не умеешь врать?

— Я не вру!

— Если бы ты не врал, я бы поверил. Может, ты и испугался вначале, когда увидел Забини, но уж потом‑то наверняка оклемался. И быстро смекнул, что раз тебя никто не держит, можно заняться своим "долгом". Так?

Малфой стиснул зубы, насупился и уставился на Гарри.

— Одного не пойму: зачем ты вернулся? Что тебе нужно от нас? — встревоженный взгляд на Луну.

— Знаешь, чем мы так похожи, Поттер? Ты и я, — неожиданно сказал Малфой. — Нас обоих не спросили. Никто не задал нам вопроса, хотим ли мы быть теми, кто мы есть, и согласны ли платить за это.

— Что? — Гарри удивленно моргнул, не готовый к перемене темы.

— Мой отец всего лишь обеспечил себе тыл, Поттер. Я был чертовым младенцем нескольких дней от роду, когда он приказал провести обряд.

— Сохранения крови?

— И как ты догадался, — едко выплюнул Малфой, но тут же осекся. Снова обхватил себя руками: пальцы впились в плечи с такой силой, что костяшки и ногти на них побелели. — Темный Лорд тогда набирал силу, и отцу нужна была уверенность, что он навсегда останется фаворитом, что даже дементоры Азкабана не помешают ему вернуться в случае, если в Министерстве узнают о его связи с Темным Лордом.

— Значит, Моуди был прав, — констатировал Гарри. — Ты собирался помочь Люциусу сбежать.

— Браво, Поттер. Ты такой же узколобый, как Уизли, — с оттенком брезгливости в голосе сказал Малфой. — Как, по–твоему, я могу помочь отцу бежать? Отправиться в Азкабан и взять его штурмом? Или ты решил, будто у меня здесь план тюрьмы припрятан: какие‑нибудь тайные ходы под морским дном? И лопата с ведром?

Ну, вообще‑то, на подобную возможность намекал Моуди. Хотя Малфою об этом говорить было незачем.

— Ты только что сам заявил, что Люциус оставил себе путь для отступления! — Гарри начал злиться.

— Но не буквальный же!

— Тогда какой?

— По его приказу провели обряд, на котором он выступил главным жрецом. Многие мужчины в нашем роду, наследники, подвергаются с рождения различным обрядам — они, в основном, церемониальные. Так, дань традициям. Но в Кодексе есть пунктик, датированный семнадцатым веком. В нем говорится, что в случае войны, гонений, серьезной угрозы со стороны магглов или прочих существ низшего порядка… великанов, кентавров… там много примеров, так вот в случае серьезной опасности может быть проведен обряд по сохранению крови.

— Черная магия? — спросил Гарри.

— Нет, Поттер! Белая и пушистая. Конечно, черная магия!

— Дальше.

— Тот, кто производит обряд, в дальнейшем получает власть над… над силами… могущественными силами, — Малфой затравленно отвел глаза. — Над существами, которых называют хранители.

— Что за существа? — Гарри напрягся. Неужели перед ним наконец раскроется тайна чудовища, блуждающего во мраке этого дома?

— Я не знаю. Демоны, призраки, полубоги. Не знаю.

— Тварь, которая убила Нотса, Брустера и Блейза? Она и есть хранитель?

— Н–наверное, — запинаясь, выдавил Малфой.

Что‑то не складывалось. Гарри усиленно пытался вникнуть в рассказ, но почему‑то ничего не мог понять.

— Люциус провел над тобой обряд и получил власть над демоном, — сказал он тупо. — Так вот почему ты стал такой бездушной скотиной: он продал твою душу!

— Ничего он не продавал! — рявкнул Малфой. — Он сказал, мне будет принадлежать честь сохранить наш род! Я должен выпустить хранителя на волю, и он… он… вытащит отца из Азкабана. И маму. А потом…

— Разнесет все к чертовой матери, — мрачно заключил Гарри. — И папочка Малфой станет вторым Темным Лордом. Так?

— Не знаю! — взвизгнул Малфой.

— Да что ж ты заладил: не знаю, не знаю. Ты хоть что‑нибудь знаешь?!

— Я не хочу умирать, — завопил Малфой и вдруг разрыдался. Прижал к лицу трясущиеся руки, размазывая по щекам мутные слезы. Раскатисто шмыгнул простуженным носом. Жалкий, униженный и, кажется, обезумевший.

Гарри отлично понимал всю глубину его ужаса: тварь не знала пощады.

— Но ты можешь не выпускать хранителя? — неуверенно спросил он, инстинктивно чувствуя какой‑то подвох. — Или как?

Малфой оторвал от зареванного лица мокрые ладони: на впалых щеках остались разводы грязи.

— Обряд, который провел отец, — выдавил он, давясь слезами. — Отравленная кровь. Чтобы у меня не осталось выбора.

— Так вот откуда у тебя в крови эта зараза, — осенило Гарри.

— Что? Как ты дога…

— Блейз сделал анализ.

— Так это он изрезал мне руки?

— У тебя был приступ, и он…

— Это не приступ, Поттер, это было последнее предупреждение. Либо я выполняю то, что должен, либо яд убивает меня. Долго, мучительно, может, даже в течение нескольких суток… иногда возвращая в сознание… это пытка, Поттер! А я не хочу умирать.

— А если попробовать изгнать хранителя? Провести обратный обряд?

— И как ты себе это представляешь?

— Если тебе известно название яда, можно найти о нем информацию и узнать, что является противоядием?

— А ты думаешь, я не искал? Еще в Хогвартсе Снейп дал мне список книг, в которых можно найти описания редких ядов. Я перерыл все свои вещи, но так и не нашел его.

— Это когда я подсмотрел, как ты рвешь учебник по уходу за магическими существами? — догадался Гарри.

— Да. Либо я потерял список, либо домовики его попросту выкрали по приказу отца.

— Поэтому ты отправился ночью в библиотеку на втором этаже?

— А ты умнее, чем я думал, — буркнул Малфой.

— И взял книгу по ядам.

— Несколько книг, Поттер! Но ни в одной не оказалось даже упоминания о том, как нейтрализовать этот яд!

— А я одного не пойму, — вдруг подала голос Луна. — Хранитель еще не освобожден, но уже убивает. Как такое возможно?

— А никто не говорил, что он должен сидеть смирно! — огрызнулся Малфой. — Отец сам призвал его восемнадцать лет назад после моего рождения, проведя обряд. С тех пор он сторожит поместье, как цепной пес. Но сейчас, когда он почуял кровь и понял, что пришло время… он будет убивать и дальше, будет становиться сильнее и однажды все равно вырвется на волю независимо оттого, отпущу я его или нет. Только это будет уже неподвластное никому чудовище! Теперь ты понимаешь, Поттер? Понимаешь, почему я должен?..

Гарри понимал. Но в голове назойливой мухой вертелась лишь одна мысль: а знал ли об этом Моуди? Не этим ли был продиктован его неослабевающий, прямо‑таки параноидальный интерес к поместью Малфой? Не потому ли он запечатал поместье год назад, что боялся, как бы тварь не вырвалась на свободу? Но тогда… зачем отправил сюда вчерашних школьников? Зачем позволил Малфою вернуться в дом?

Не складывалось, не вязалось.

Гарри опустил голову и потер пальцами шрам. Ему нужно было время, чтобы подумать. Хоть немного времени! Если бы только удалось связаться с Моуди или кем‑нибудь еще из аврората! Предупредить, позвать на помощь… Гарри был уверен: министерские специалисты по чарам раскрутили бы клубок черного заклятия и нашли способ, как спровадить тварь туда, откуда она, скорее всего, и вылезла: обратно в ад. Но у него не было ни единой лазейки!

— У меня нет выбора, — бормотал Малфой, раздражая все сильнее и сильнее. — Нет выбора. Он все предусмотрел, и мне не остается ничего другого…

— Ты можешь замолчать? — не выдержал Гарри, сжимая кулаки.

— Нет выбора, — повторил Малфой. Глаза у него странно остекленели, лицо превратилось в жуткую белую маску, и прежде, чем Гарри успел понять, что происходит, он выхватил из мантии волшебную палочку.

— Империо!

Заклятие ударило в грудь и растеклось по телу вязкой, липкой, горячей отравой. Гарри на миг утратил способность двигаться. Увидел, как вскакивает с кровати Луна, как Малфой разворачивается и бьет ее наотмашь по лицу. Голова у девушки мотнулась, она повалилась обратно на кровать и больше не двигалась.