Хранитель света и праха

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Шторки на окне поднялись, и ночной воздух устремился в комнату. Он принес с собой запах выхлопных газов, чипсов, обжаренных в старом, прогорклом масле, остывающего асфальта и, как ни странно, аромат роз. Когда занавеска всколыхнулась опять, человек, сидевший в глубоком кресле, глянул в окно. В темноте, что царила снаружи, ему удалось разглядеть лишь розовый куст, наклонившийся к подоконнику. При виде молочно-белых лепестков он улыбнулся. Эмми неустанно трудилась в своем маленьком саду, и ее усилия начинали приносить плоды. Единственное, что оставалось сделать, — это закрепить осыпающуюся кирпичную кладку внешней стены. Он давно обещал этим заняться, но в последние восемь недель каждую свободную минуту проводил в спортзале. Но разве это того не стоило? Зато теперь, когда поединок уже позади, у него будет полно времени для того, чтобы переделать все дела по дому.

Он подвигался в кресле, стараясь принять позу, в которой боль чувствовалась бы меньше всего. У него ломило все тело. Мышцы на плечах ныли так, словно он носил мешки с цементом. Даже спустя три дня в бедре левой ноги, там, куда Берк его ударил, все еще пульсировала боль. Берк был крепким мерзавцем. И подлым — судье дважды пришлось вмешиваться в поединок. Но какой получился бой! Он точно знал, что ничего подобного у него уже никогда не будет.

Из кухни доносились голоса Эмми и Тома. Последнему давно уже было пора спать, но они с Эмми дали мальчишке послабление — на этой неделе в доме царила праздничная атмосфера. Он слышал, как сын возбужденно рассказывает о чем-то, что видел днем в парке. Эмми смеялась, а потом послышался шум льющейся воды и звон тарелок.

Он снова улыбнулся. Мыть посуду было его обязанностью, но Эмми дала ему отпуск на неделю в качестве награды.

— Но только на неделю, имей в виду, — предупредила она, — не расслабляйся особенно в своем удобном кресле, мой победитель.

— Мне кажется, что за такую победу я заслужил минимум две недели простоя.

— Ты защищался, как какой-то второсортный Маппет, — скорчила она рожу. — Никакой награды за это.

— Ладно. А как насчет того, чтобы вознаградить меня за то, что я был красив и сексуален?

— Одна неделя, и разговор окончен, — твердо заявила она.

Итак, у него оставалось еще четыре дня легкой жизни, и использовать их нужно было на всю катушку. Он потянулся за пультом. Эмми записала поединок, и он хотел снова посмотреть его. Что с того, что это будет уже в сотый раз, черт возьми, нет ничего лучше для профессионального роста.

Кассета уже была в видеомагнитофоне. Когда он нажал кнопку на пульте, у него потемнело в глазах — их словно затянуло пеленой. Он едва успел осознать, что случилось, как все прошло. Но несколько мгновений спустя это повторилось — перед ним возникла темнота. Он моргнул, и зрение снова прояснилось. Это было странно.

За дверью послышался шум, он повернул голову. Переваливаясь с ноги на ногу и прижимая к груди пушистую зеленую игрушку, сын вошел в комнату.

— Привет, здоровяк. Хочешь посмотреть бой с папочкой?

Но у Тома ничего такого и в мыслях не было.

— Нет, — ответил он и без дальнейших церемоний нажал маленьким толстым пальцем на кнопку «Eject», чтобы вытащить кассету. — Телепузики.

— Ну хорошо.

Спорить было бесполезно. Он смотрел, как Том менял кассету с боем на своих телепузиков. Его пухлые, крошечные ручки делали это столь деловито и осмысленно, что он не мог не восхититься. Парень явно знал, чего хочет.

Экран быстро заполнился поющими фигурками. По правде говоря, эти маленькие создания казались ему ужасно противными. Одинаковые сплюснутые лица, узкие, точно приклеенные к губам улыбки, круглые глаза — фу!

Когда он потянулся, чтобы взять Томаса на руки, чернота снова проплыла у него перед глазами. Это была та же расплывчатая тень, что и прежде, но на этот раз она задержалась дольше, словно глазные яблоки закрыло дисками. Это застало его врасплох.

Он потрогал бровь. Медленно закрыл глаза. Когда он открыл их снова, диски уже вернулись туда, откуда появились, и зрение опять было нормальным. Что-то роковое, пугающее почудилось ему в происходящем. Все это насторожило его.

Томас прижался к нему, и вскоре он успокоился. Сын быстро рос, но его затылок все еще пах младенцем. Конечно, Господь знал, что делает, когда создавал такой запах. Только вдохни — и ты в полной власти этого крохи.

На экране красный телепузик вручал цветок телепузику с антенной на голове. Желтый телепузик прыгал с ноги на ногу. Лиловый телепузик… Он уже не видел, что делает лиловый телепузик, потому что диски снова опускались ему на глаза, закрывая собой свет, подобно затмению.

В то же мгновение он вдруг ощутил невероятный упадок сил. Казалось, что слабость исходит откуда-то из брюшной полости, словно все силы его организма сосредоточились в одном месте, внизу живота. С губ невольно сорвалось удивленное «ох!». Все части тела онемели. Он попробовал пошевелить пальцами, но сил не было. Он попытался повернуть голову, но она была слишком тяжелой.

В этот момент он ясно осознал, что сейчас умрет. Он не видел никакого туннеля. Не было ярких огней вдалеке. Небесные голоса не призывали его к себе. Только ужасное ощущение, что жизненные силы с неимоверной скоростью оставляют его, как будто где-то в животе образовалась дыра и через нее жизнь хлынула из него ослепительно ярким фонтаном. Он посмотрел вниз, как будто надеялся воочию увидеть энергию, вытекающую из его тела сверкающим, раскаленным добела потоком.

— А-а-ах, — шевельнулись его губы, но звук получился очень слабым.

Его веки задрожали, а на глазные яблоки снова скатилось по черному солнцу.

— Папа, баиньки? — откуда-то издалека слышался голосок Томаса.

В этот самый миг, за две сотни миль от его дома, спала женщина, ей снился сон. Ее спальня утопала во тьме, но ночное небо за распахнутым окном было окутано оранжевой дымкой городских огней.

Оконные петли скрипнули, подул легкий ветерок. Он принес с собой дикий, первобытный запах широкой реки, сильное, холодное течение которой неслось где-то в непроглядной тьме. Но женщина ничего не почувствовала. Она была глубоко погружена в свои грезы.

Неожиданно кто-то стал звать ее по имени. Это был голос ее матери, и доносился он откуда-то издалека. С колотящимся сердцем она пошла на голос.

Вдалеке мерцало пятно света. Свет был слабый — такой обычно встречается в монастырях и старых библиотеках. И в самом деле, когда она дошла до него, то обнаружила, что находится в комнате, все стены которой уставлены книгами. Внезапно наступила мертвая тишина. Она больше не слышала мамин голос.

Так много книг. Но только одна имела значение. Она была засунута на верхнюю полку, так что пришлось встать на цыпочки, чтобы зацепить ее кончиком пальца. Книга была толстая. Ее восхитили элегантный переплет и то, насколько мягкой оказалась тисненая кожа на ощупь. Название книги было отпечатано золотом, и хотя буквы поблекли, она все же с легкостью его прочитала. «Книга света и праха». Никогда прежде ей не доводилось видеть эту книгу, но та пробудила в ней смятение и ужас. Она медленно ее открыла, но как только палец коснулся первой, молочно-белой страницы, зрение пропало.

Она выронила книгу и прижала пальцы к невидящим глазам. Затем вскинула голову и каким-то необъяснимым образом, как это бывает только во снах, очутилась перед зеркалом, из которого на нее смотрело ее собственное отражение. Оно нисколько не изменилось. Вот только вместо глаз зияли иссохшие, пустые впадины.

Ее рот искривился от ужаса, и она пронзительно закричала.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Ник почувствовал ее присутствие у себя за спиной за мгновение до того, как она шлепнула его по заднице.

— Давай, Ники, шевелись. Давай-давай, не отставай.

Еще один шлепок, явно выражавший превосходство, и Миа обогнала его.

Ник удрученно пялился ей вслед. Она выглядела свежей, как маргаритка. На футболке и под волосами виднелись влажные следы пота, но дыхание было ровным, а походка — летящей. Он же, напротив, как старик, еле волочил ноги, при этом из горла у него то и дело прорывалась странная, очень неприятная одышка.

Она же уже бежала назад, дразня его, как шаловливая сирена.

— Догоняй! Давай, ты можешь!

Он как-то отчаянно икнул и сделал попытку увеличить скорость, но скрытых резервов не обнаружилось. Он тренировался всего неделю, и до хорошей формы ему было далеко, к тому же требовалось сбросить еще шесть килограммов.

Миа же без видимых усилий с ускорением бежала по аллее. Эта женщина поистине неутомима. При обычных обстоятельствах он бы с наслаждением понаблюдал за тем, как ее грациозная фигура удаляется от него: стройные ноги, красивая V-образная линия спины, изящные округлые бедра. Но в тот момент он чувствовал себя старым, дряхлым псом.

Он остановился и прижал руку ко лбу. В груди все горело. Ноги дрожали. У него было такое ощущение, словно он тащил на себе мешок с камнями.

Да какого черта нужно все это с собой делать? Он спокойно мог бы сейчас пить латте у Карузо. Читать газету. Есть пирожное. Какое-нибудь маленькое канноли с начинкой из густых сливок, посыпанное сверху сладкой крошкой. А обслуживала бы его хорошенькая официантка, которая бы мило шепелявила, сообщая ему, что ей нравятся его кудрявые волосы.

Он ненадолго закрыл глаза.

«Приведи себя в форму, Даффи. Будь мужиком. Никаких пирожных — только овсяные хлопья с отрубями и обезжиренное молоко. И никаких хорошеньких официанток. Одиннадцать недель до поединка. Всего одиннадцать недель. Черт!»

Он упрямо снова перешел на бег. Миа уже была на выходе из парка.

— Я пойду вперед! Сделаю кофе! — сложив руки рупором, крикнула она ему.

Он воспрянул духом. Кофе. Да, кофе ему можно.

Она кивнула на турник слева от себя.

— Тридцать подтягиваний. Хорошо, Ники? Три подхода по десять раз. И не вздумай жульничать!

Он вздохнул и поднял руку в знак согласия.

Но ему удалось сделать лишь два подхода, прежде чем его силы иссякли и он решил, что с него хватит. Ему еще предстоит выматывающая тренировка в спортзале вечером — есть смысл поберечь энергию. Когда он вышел из парка, его так и подмывало поймать такси, но не хватило решимости. Миа бы съела его с потрохами, узнай она, что он не бежал или, по крайней мере, не брел пешком весь путь до ее дома.

Было только семь утра, но жара уже окутала Лондон, точно влажное кухонное полотенце. Лето было его любимым временем года, но город не видел дождей вот уже несколько недель, и пыль висела в воздухе дымкой отвратительного желтого цвета. Пока он медленно шел мимо раздражительных прохожих, его легкие поглощали выхлопные газы, и он кашлял так, словно много лет проработал на сигаретной фабрике. Чертов вертеп! Как здесь можно быть здоровым?

Он свернул с перегруженной автотранспортом главной улицы на относительно тихую боковую улочку. Прямо перед ним, в конце дома, возникла зеленая с золотом вывеска: «Боди-арт-студия мистических красок».

Это место превратилось из салона татуировок в студию несколько лет назад, когда Миа задумала безжалостно переделать все, разрушив готический интерьер и заменив его ослепительно белыми стенами и светлыми деревянными полами. Ник считал это большим шагом вперед, однако иногда его одолевала тоска по прежней обстановке.

До ремонта это был типичный старомодный тату-салон. В углу ожидали своего часа внушающие ужас инструменты. На стенах — изображения большегрудых женщин и свернувшихся кольцами питонов. Войдя, нужно было миновать шторку из бусинок, которые потом еще долго что-то шептали тебе вслед. В те дни все знали это место как «заведение Молли».

Молли Локхарт. Голубые глаза, светлые волосы. Кожа — как и положено уроженке фьордов. Мать Миа была потрясающей женщиной, бесспорно. Но присутствовало в ней что-то непостижимое. Бывало, глянешь ей в глаза, и создается впечатление, что она смотрит на что-то, видимое только ей. Дикая птица. Немудрено, что и смерть ее постигла такая же дикая.

Ник часто задавался вопросом, каково было Миа расти с такой матерью, как Молли. Художница тату, практиковавшая магию, астролог — многие люди в округе попросту называли Молли чокнутой. Другие же были ее истинными поклонниками — как, например, его собственная мать. Она регулярно советовалась с Молли, а над ее кроватью много лет висела астрологическая карта Ника. Звезды, созвездия, тайные знаки были нанесены на нее тушью рукой Молли Локхарт спустя всего несколько дней после его рождения. Теперь эта карта висит в его собственном жилище — не потому, что он сверяет каждый свой шаг с небесными предсказаниями, а потому, что она олицетворяет для него прочную связь с детством.

И конечно же, с Миа. Молли составила ее астрологическую карту тогда же, когда и его. По странному капризу судьбы оба они родились в один и тот же день: он — тщедушный недоносок, она — крепкая, орущая амазонка весом почти пять килограммов. И мало того что в один день — они родились с разницей в один час.

Его мать была заворожена этим совпадением.

— Это же важно? — вопрошала она по-английски с явным греческим акцентом, — Николас и Миа. Их будущее, их судьбы, они же связаны?

Если бы только, матушка. Но чтобы танцевать танго, нужны двое.

Спускаясь по крутым ступенькам, что вели с улицы во внутренний дворик Миа, он чувствовал запах кофе. Дверь на противоположной стороне была открыта, и он сразу увидел, что происходит на кухне. Совсем как прежде ее мать, Миа и жила, и работала в этом узком, поднимающемся террасами доме. На верхнем этаже находились спальня, ванная и еще одна небольшая комната, которую она использовала как офис. На первом этаже располагалась боди-арт-студия с отдельным входом. В цокольном этаже были кухня и удивительно просторная жилая комната площадью почти в двадцать футов.

Похоже, Миа пришла всего за несколько минут до него. Кофе еще стекал в чашку кофеварки. Когда он вошел, она вполоборота взглянула на него.

— Брал такси?

— Конечно нет.

— Смотри мне. Ты такой ленивый, Ники.

— Да, дорогая.

— Я имею в виду, — она сердито посмотрела на него, — что если бы ты выкладывался хотя бы чуточку больше…

— Хватит уже изводить меня, женщина. Ты не можешь постоянно издеваться надо мной на том лишь основании, что ты старше.

Она нехотя улыбнулась и указала на стул.

— Плюхайся сюда. Только смотри не раздави Свитпи.

Хамелеонша Свитпи была домашним животным Миа. Она восседала на спинке стула, точно на насесте, и вперила в Ника свой блестящий глаз, когда он осторожно подсунул палец ей под живот. На мгновение ему показалось, что она собирается разыгрывать скромницу, но та грациозно зацепилась за его палец зубчатыми лапками и позволила пересадить себя в дальний угол стола. Миа испытывала настоящую страсть к хамелеонам. Эта Свитпи была у нее уже третьей, а Ник хорошо помнил тот день пятнадцать лет назад, когда она представила школьным приятелям свою первую питомицу, которую тоже звали Свитпи. Учителя это не впечатлило, зато Миа моментально завоевала репутацию самого хладнокровного ребенка в классе.

Такой она и осталась, Миа Локхарт Кортес, — странная и необычная, как ее имя. Он сидел на стуле и наблюдал, как она достает из шкафа две кружки.

У нее было очаровательное лицо. Господь хорошо потрудился, смешав красоту белокожей Молли с привлекательностью смуглого испанца Хуана, отца Миа. Ее глаза, брови и ресницы были черными как смоль, а вот волосы — светлыми, цвета густого меда. Неожиданно квадратная нижняя челюсть явно досталась ей от Хуана. А похожий на розовый бутон ротик — от Молли. Но больше всего Нику нравился ее нос, слегка приплюснутый и с горбинкой — результат несчастного случая в детстве. Он придавал ей этакий щегольской вид, что-то вроде элегантной дерзости.

В отличие от многих других мастеров татуировки Миа не делала из своего тела ходячий щит с рекламой искусства нательного рисунка. На правом плече у нее был наколот символ ци,[1] а вокруг лодыжки вилась тонкая гирлянда цветов. Символы Усуи Рейки[2] — символы исцеления — красовались на запястьях. Он считал, что она с успехом могла бы участвовать в показах боди-арта, но, случись такое, к сожалению, он бы навсегда утратил исключительное право любоваться ею.

Ему показалось, что этим утром она выглядела слегка бледной. Он не заметил этого в парке, потому что был поглощен собственными переживаниями. Под глазами у нее залегли глубокие тени.

— Ты в порядке? — Он взял из ее рук кружку с кофе.

— Да, просто плохо спала.

— Уверена?

— Это был всего лишь плохой сон.

Она поставила свою кружку на стол с негромким, но выразительным звуком, явно давая понять, что тема закрыта.

— Кстати, Ники, хотела спросить тебя, можно мне разместить рекламу на «Кайме»?

— Конечно. Пришли мне копию. Я позабочусь, чтобы тебе выделили хорошее место.

Ник гордился «Каймом». Не «Майспейс», конечного все-таки «Кайм» был по-настоящему успешным предприятием. Запустить собственную социальную сеть в Интернете — дело рискованное, да и дорогое к тому же, но восемнадцать месяцев назад Ник решил попытать счастья. Проработав пять лет в бизнесе, где приходилось крутиться как ужу на сковородке, он почувствовал, что вполне заслужил право все бросить и немного поиграть. Деньги у него были, так почему бы и нет? Но то, что задумывалось как хобби, неожиданно превратилось в прибыльное дело. Ник собирался создать скромный сайт, небольшой, удобный форум для бойцов и их болельщиков. Но спустя два года число зарегистрированных пользователей «Кайма» выросло в разы и продолжало увеличиваться, а это означало, что Ник может продавать на сайте рекламные места, еще и повышая цену при этом.

Губы Миа вздрогнули.

— Как там Рик?

Ник пожал плечами, слегка смущенный. Она имела в виду вымышленного героя, которого он обновлял на «Кайме» каждые две недели. Помимо страниц пользователей и общего форума на сайте было отведено место приключениям некоего Рика Кобры — беспощадного ниндзя-убийцы с сердцем из золота. Быстрый как молния и твердый как сталь, он сочинял стихи и занимался любовью с женщинами не менее искусно, чем играл на своей виолончели. Форум по-прежнему притягивал немало пользователей. Но он с удовлетворением отмечал, что все большее число фанатов заходят на сайт, чтобы почитать о подвигах его героя.

— С Риком все прекрасно. Он наконец-то напал на след вооруженного беглеца с рубиновым зубом.

Она наморщила нос.

— Я надеюсь, он выбросил из головы эту вечно ноющую рыжую девицу. Как там ее зовут — Брунгильда?

— Брозелинда.

— Точно. Эта женщина не принесет ему ничего хорошего.

— Ее неправильно понимают.

Миа фыркнула.

— Так сколько я должна тебе за помощь?

— Миа, мы же не чужие люди.

— Нет-нет, — она встала, — подожди, я возьму чековую книжку. Она у меня в кабинете.

Ожидая ее возвращения, Ник от нечего делать открыл альбом для эскизов, который лежал на столе. В нем была единственная зарисовка, выполненная углем на первой странице.

Он изумленно уставился на рисунок. На нем было изображено лицо женщины с тонкими чертами и страдальчески искривленным ртом. А еще ее глаза… было что-то не так с ее глазами — они казались пустыми. И тут до него дошло — это же Миа. Он смотрел на ее автопортрет.

Шорох за дверью заставил его поднять голову. Миа вошла в комнату. Он указал ей на набросок.

— Это… интересно.

Странное выражение скользнуло по ее лицу. Она закрыла альбом и засунула его подальше от Ника, чуть не пристукнув при этом Свитпи.

— Так сколько я тебе должна?

Она не собиралась отвечать на немой вопрос, застывший на его лице, а он знал, что на нее лучше не давить.

Он сделал ей приличную скидку, постаравшись никак не задеть ее этим, и она размашисто подписала чек.

— Отлично, спасибо.

— Ты будешь вечером в «Скорпио»?

Она мотнула головой.

— У меня в восемь занятия с Чилли.

Чилли был наставником Миа, ее сэнсэем. Миа не участвовала в поединках, но она брала уроки боевых искусств. Ее целью был не бой, а оттачивание техники и укрепление духа. Это вовсе не означало, что ее занятия были легкими. Миа могла сломать доску ребром голой ступни, совершив при этом кувырок назад. Вполне возможно, что она с легкостью справилась бы и с ним, если бы захотела.

Ник наклонился, чтобы поцеловать ее на прощание в щеку. От нее пахло цветами, теплой травой и совсем чуть-чуть потом, который уже успел высохнуть на солнце.

— Помни, — она строго посмотрела на него, — тяжело в учении…

— Легко в бою. Да, да. Я знаю. — Он поколебался. — Милая, с тобой точно все в порядке?

— Не волнуйся, Ники, все хорошо. — Она улыбнулась. — А теперь проваливай.

Он пересек маленький дворик, где в больших горшках цвела розовая и оранжевая герань, и был уже у лестницы, ведущей на улицу, как вдруг обернулся.

Миа все еще стояла возле стола, наклонив голову. Альбом с рисунками, снова раскрытый, лежал перед ней. Ее тело казалось расслабленным, но вот выражение лица заставило его застыть на месте.

Она выглядела встревоженной. Нет, она выглядела испуганной.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Я снова обнаружил, что провалился в пустоту. Ветер дул над лесной прогалиной, над прудом с темной водой. Таинственные слова и древние воспоминания нашептывались мне на ухо. Я очутился в месте, наполненном множеством вопросов, на которые был только один ответ.

Наши тела изнашиваются, и мы стареем. Краски уже не такие яркие, запахи — не такие острые. Нам уже не так легко заплакать. Мы меньше спим, и нам реже снятся сны. Свет превращается в прах.

Но что, если стать вором? Что, если украсть свет и изменить то, что изменить невозможно?

Представь, что ты сжимаешь в руке саму сущность жизни — великую энергию. Такую же яростную, как перерезанная глотка. Такую же ужасную, как бескрайняя пустыня. Вызывающий привыкание белый порошок.

Представь, что ты способен жить вечно.

ПУТЬ: ПОТОК КРОВИ

Темный свет: Dir. К5 SP3, SUs LU3, Frc: 3 Time: 2

Белый свет: mas. TW5

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Ничто не может так испортить весь день, как дурной сон.

Миа закрутила кран в душе. Несколько секунд она стояла неподвижно, прислушиваясь к бульканью спускавшейся воды.

Она чувствовала себя лучше. Не отлично. И не хорошо в смысле «эй, жизнь, а вот и я», но лучше. Возможно, ей стоило поблагодарить за это Ника. Ему всегда удавалось заставить ее улыбнуться.

Потянувшись за купальным халатом, она взглянула на свое отражение в зеркале. С вытянутой рукой она могла полностью видеть большую татуировку, украшавшую левую сторону ее тела, — она начиналась на груди и спускалась сбоку на бедро.

Это было дивное произведение искусства. Мать сделала ее Миа в тот день, когда той исполнилось восемнадцать, то есть она достигла возраста, начиная с которого наносить татуировки на свое тело разрешается законом. С тех пор эта прекрасная фигура с изящными конечностями и сказочными волосами стекала в бликах синей краски вдоль одной стороны ее тела.

Хранительница — ее второе «я».

Черты лица хранительницы были тонкими, а вытатуированные контуры тела — изящными, как на иллюстрациях Рэкхэма.[3] Но особенно выделялись ее глаза, которые прямо-таки приковывали к себе взор. Они были выписаны под устремленными вверх, точно крылья застывшей в полете птицы, бровями, столь мастерски, что казались живыми. В глубине одного глаза был нарисован круг с тремя линиями, входящими в него под углом. Это была защитная татуировка, и Молли носила точно такое же изображение на своем собственном теле — весьма ощутимая связь между матерью и дочерью.

Миа отвернулась от зеркала и закуталась в махровый халат. Когда она открыла дверь ванной и вышла в спальню, сгустки пара вырвались вслед за ней.

В комнате было светло. На туалетном столике стояли цветы, на оконном стекле жужжал шмель. Листья плюща, нависающие над подоконником, отбрасывали на стену узорчатую тень. Все было тихо, все дышало покоем.

Совсем не так, как прошлой ночью. Прошлой ночью эта комната погрузилась во мрак и ужас — отголоски дурного сна, казалось, не исчезли с пробуждением.

Ей вспомнилась книга со странным названием — «Книга света и праха»… Книга, которая обладала такой силой, что ослепила ее. Это был ужасный сон, и она проснулась в слезах. Ей никак не удавалось забыть, насколько враждебной была комната и какая тяжесть сдавила ее сердце, какая отчаянная печаль поселилась в нем.

В детстве ее часто мучили ночные кошмары. В темноте она покидала свою кровать и бежала в спальню родителей, там она останавливалась на пороге и смотрела на очертания их спящих тел. Она никогда их не будила — одного лишь звука их дыхания, доносящегося до нее, бывало достаточно, чтобы успокоиться. Через некоторое время она просто на цыпочках возвращалась в свою комнату и ложилась спать. Но с тех времен ночные кошмары не возвращались, да и спальня родителей больше не ждала ее как спасительная гавань в конце коридора.

Миа перевела взгляд на фотографию возле кровати. Это было единственное оставшееся у нее изображение ее родителей вместе и один из очень немногих снимков ее отца — он терпеть не мог фотографироваться.

Мать полностью расслабилась в объятиях сильных рук отца, его глаза опущены, он смотрит на женщину, голова которой покоится на его груди. Взгляд Молли устремлен в пространство за спиной фотографа, а губы тронуты едва заметной улыбкой. Эта улыбка говорит: «Я прекрасна, и я желанна».

Голос из ночного кошмара принадлежал Молли, и Миа последовала за ним только поэтому. Зачем матери понадобилось заставить ее пройти через весь этот ужас?

Пока Миа рассматривала улыбающееся лицо Молли на фото, ей в голову пришла неожиданная мысль, заставившая ее похолодеть.

Почему она не подумала об этом раньше? Потому что это было невозможно — вот почему. Никому из ее ребят не должна была угрожать опасность. Валентайн отошел от спорта после того, как у них с женой родился ребенок. Джефф не должен был вступать в поединок в ближайшие три недели. У Оки была травма, и ему пока не разрешали даже тренироваться.

Но теперь, когда мысль прочно засела у нее в голове, она знала, что уже не сможет избавиться от нее, пока не поговорит со всеми тремя мужчинами, не услышит их голоса и не удостоверится, что с ними все в порядке.

Она посмотрела на часы. Рановато, даже, возможно, слишком рано. Бойцы и в лучшие времена — сгусток предрассудков. Они настойчиво надевают на поединок свои счастливые трусы, носят счастливые монетки, всегда следуют одним и тем же ритуалам перед боем. Если она скажет, что звонит потому, что ей приснился плохой сон, их бросит в дрожь. Ей придется хладнокровно вести свою игру. Сняв трубку, она стала набирать номер.

Джефф ответил после первого же гудка. У него все было отлично. Он уже подогнал вес, а тренировался о-го-го как.

— Все хорошо, Миа. Никаких проблем, никаких травм.

— Поединок по-прежнему назначен через две недели, если считать с субботы?

— Да. Так что не забудь сделать все, что нужно, в ночь пятницы накануне.

— Заметано. И еще, Джефф, позвони мне, если дата изменится. Хорошо?

— Конечно.

— Передавай привет Бонни, — сказала она и прямо ощутила его ухмылку на другом конце провода.

— Ты это серьезно?

Бонни была женой Джеффа. Она всегда недолюбливала Миа. Она знала, что между Миа и Джеффом не было романтических отношений, но ей не нравилась их «тесная» дружба.

То же касалось и Эмми, жены Валентайна. Она Миа просто терпеть не могла. Вообще-то Миа была уверена, что именно Эмми заставила Валентайна переехать из Лондона в Ливерпуль, лишь бы увезти его подальше от нее.

У Оки никого не было, так что и соперничать там было не с кем — и на том спасибо. Она застала его как раз в тот момент, когда он уже собирался выходить на работу.

Оки был настроен мрачно. Да, дела плохи. Ребра болят. Джей Си не разрешает ему вернуться к тренировкам, пока он окончательно не поправится. Жизнь тяжелая. Жизнь — если говорить честно — вообще не стоит того, чтобы жить.

— Оки, это надо пережить. Но в общем и целом ты в порядке?

— Вроде бы, — вздохнул Оки.

— Ничего по-настоящему серьезного?

— Нет, — еще раз глубоко вздохнул он.

Оставался Валентайн. Из них троих она меньше всего беспокоилась о нем. Он был полностью за пределами опасной зоны. Когда три года назад Эмми забеременела Томом, он ушел с ринга, и с тех пор они общались постольку поскольку. На самом деле она даже не могла вспомнить, когда они разговаривали последний раз. Год назад? Больше?

Вообще-то, набирая мобильный номер Валентайна, она думала о том, что пора бы ей подыскать кого-то на его место. Очевидным претендентом был Ник. С тех пор как восемнадцать месяцев назад он снова поселился рядом, она не раз обдумывала эту идею. Однако такой сценарий мог повлечь за собой определенные проблемы — проблемы, с которыми бы ей не хотелось сейчас сталкиваться.

Валентайн не брал трубку. Ей оставалось только оставить для него сообщение на голосовой почте с просьбой перезвонить.

Вот так вот. Но она тоже не может сидеть весь день на телефоне и переживать — у нее сегодня много дел.

Словно подтверждая эту мысль, дверь студии громко хлопнула. Пришла Лайза. Нужно поспешить.

Миа быстро вытерлась полотенцем насухо и натянула на себя хлопчатобумажное платье. Когда она уже была готова выйти из комнаты, ее взгляд снова упал на альбом с рисунками, который она взяла с собой в спальню после того, как попрощалась с Ником.

Она открыла блокнот и уставилась на лицо с пустыми глазами.

— Миа! Ты здесь? — донесся с лестницы голос Лайзы.

Миа вырвала страницу из альбома, скомкала ее и швырнула в мусорную корзину.

«Слишком много внимания плохим снам», — решила она.

Когда Миа вошла в студию, Лайза пристально вглядывалась в зеркало. Она все время находилась в состоянии неустанной заботы о своей внешности и постоянно проверяла, не появилось ли какого пятнышка, требующего внимания.

— Наконец-то. — Лайза приподняла бровь. — А то я уже начала думать, что тебя нет.

— Извини. Я была утром на пробежке с Ником.

— О! И как там наш красавчик?

— Вес больше нормы. Спортивная форма — ноль.

— Ну, пока глаза у него голубые, а волосы кудрявые, это не имеет значения. Парню не помешает немного мясца на костях, — Лайза многозначительно кивнула. — Это лишь свидетельствует о том, что у него в жизни все путем. Хорошее питание, хороший секс…

— Но на ринге Нику предстоит не любовью заниматься. Его поставят против заезжего гастролера, который постарается уложить его на лопатки.

— Боже, — вздохнула Лайза, — как я обожаю всю эту суету вокруг поединков. Есть в ней какая-то первозданная дикость.

Она снова повернулась к зеркалу и начала мазать губы помадой такого красного цвета, что от него у любого глаза полезли бы на лоб.

Лайза любила смелые цвета. Впрочем, ей нечего было стесняться. Ростом шесть футов, с темными миндалевидными глазами и волосами как у царицы Савской, она выглядела так, будто была близкой родственницей одновременно Кэт фон Ди[4] и Зены — королевы воинов.[5] В ноздре у нее красовался маленький бриллиант. Пирсинг в носу был не единственным украшением на теле Лайзы — у нее были проколоты все места, которые только можно вообразить, и даже те, которые большинство людей воображать бы не стали.

Они встретились год назад, когда Миа дала объявление о вакансии на место Иззи. Старик перешел к ней по наследству от матери и был ее партнером в течение шести лет, пока досадное падение не заставило его окончательно уйти от дел. Лайза выглядела куда привлекательнее Иззи и вызывала куда меньше тревоги у клиентов — Иззи с машинкой для татуировки в руке был зрелищем не для слабонервных. У Лайзы также отсутствовал надрывный кашель. Но Миа не хватало ее старого друга.

Лайза уже начала готовить поднос, педантично раскладывая на нем вазелин, колпачки для краски, хирургическую марлю, бинт и одноразовую бритву. Длинные тонкие иглы находились в закрытом контейнере для стерилизации. «Анжелика», любимая машинка Миа, уже прошла дезинфекцию и была готова к работе.

Миа подошла к раковине и стала тщательно мыть руки. Натягивая резиновые перчатки, она услышала за дверью шум и обернулась через плечо. Пришла ее клиентка. Настало время поработать.

Следующие три часа все ее мысли были полностью поглощены работой над финальными штрихами искусно выполненной татуировки гигантского карпа на спине ее клиентки — женщины по имени Уна. Обычно клиенты объясняли ей, почему они выбрали то или иное тату, но это был не тот случай. Эта женщина пришла уже в третий раз, но Миа по-прежнему ничего о ней не знала, за исключением ее имени и того, что, скорее всего, она любит больших рыб. В отличие от большинства посетителей Уна не ждала, что Миа будет поддерживать разговор во время работы. Порой Миа даже казалось, что Уна засыпает, и это было поразительно, если учесть, что иглы непрерывно впивались ей в кожу со скоростью три тысячи уколов в минуту. При нанесении татуировки на спину редко кто кричит от боли. Вот когда тату делают на чувствительных местах, в интимных зонах или там, где кость подходит близко, тогда клиентам приходится стискивать зубы. Но все-таки трехчасовая сессия — это не для неженок.

Уже миновал полдень, когда Миа наконец закончила работу и жестом показала Лайзе, что та может промыть клиентке кожу водой, обработать спиртовым раствором и перевязать.

Она медленно поводила головой из стороны в сторону, стараясь избавиться от напряжения, сдавливавшего шею. Сегодня вечером в спортзале нужно будет хорошенько потянуться.

В голове мелькнула мысль, напомнившая ей о чем-то, и она нахмурилась. Валентайн. Он так и не перезвонил.

Она сняла трубку и снова набрала его мобильный номер. Но и на этот раз включилась переадресация на голосовую почту.

Она подумала, что нужно позвонить ему домой. Набрала номер, надеясь, что к телефону подойдет не Эмми.

Но в доме Скоттов никто не ответил. Она медленно положила трубку на рычаг.

Валентайн. Где ты?

ГЛАВА ПЯТАЯ

Как встретить смерть.

«Тибетская книга мертвых» предупреждает: свет будет ужасным. Свет заставит твой дух сжаться, ты отведешь глаза, твой ужас будет огромен, а сознание покинет тебя.

Это один путь. Это путь, который выбирают трусы. Страх перед смертью настолько силен, что ты не в состоянии посмотреть ей в лицо. Выбери этот путь, и тебя бросят в реку реинкарнации — путешествие повторится еще раз.

Но Бардо[6] говорит и о некоем втором пути. Повернись к свету сознательно. Смотри на солнце, не отводя взора, пусть оно жжет сквозь сетчатку твоих глаз. Преодолей страх, взгляни на свет без дрожи.

Это путь для храбрых сердцем. Он ведет к просвещению, тебе предоставляется выбор: родиться еще раз или больше не появляться на свет никогда.

Существует и третий путь. Путь стрекозы. Не встречай смерть. Укради свет. Живи вечно.

ПУТЬ: ОПУЩЕННАЯ БРОВЬ

Темный свет: Dir. GB2 К4, Frc: 9 Time: 9, SUs LU2 РС1

Белый свет: КЗ GV14

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ему нравился этот район. Пройдя пешком четыре квартала от квартиры до офиса, Ник еще раз осознал, как рад он был вернуться. Теперь он мог позволить себе жить в куда более престижной части города, но даже не рассматривал такой вариант. Здесь был его дом.

Здания вокруг выглядели так, как будто были не прочь, чтобы по ним прошлись слоем свежей краски. Магазины были маленькие и с пыльными окнами. Но имелись и признаки грядущих преобразований — один или два ультрасовременных кофе-бара, а также новенький, еще сверкающий спортзал, который недавно распахнул свои двери неподалеку от «Скорпио». Но этот район Южного Лондона все еще сохранял провинциальный дух в самом лучшем смысле этого слова, когда люди хорошо знают друг друга и по-соседски дружны. Когда он вернулся сюда восемнадцать месяцев назад, его поразило, как много семей, живших здесь во времена их с Молли детства, по-прежнему обитают тут.

Незадолго до того, как ему исполнилось шестнадцать, мать Ника повторно вышла замуж, и его новый отчим забрал свою «молодую» жену и ее сына к себе в Шотландию. Тогда Ник тяжело переживал расставание с Лондоном, но если бы он остался, его жизнь пошла бы совсем другим путем.

В Шотландии Ник столкнулся с миром, куда более разнообразным и богатым, чем тот, в котором он вырос. Его отчим был банкиром, и неожиданно для себя Ник очутился в одной из лучших школ Эдинбурга, где дисциплина была строгой, а перспективы — широкими. Ник никогда не проявлял рвения к учебе, но тут вдруг, к своему большому удивлению, обнаружил у себя способности к числам и влечение к риску. Несмотря на юный возраст Ника, отчим обучал его играть на рынке и открыл ему весьма внушительный счет, с которым мальчик экспериментировал. Он наслаждался биржевыми гонками. Он нашел что-то, в чем преуспевал, кроме поединков.

Окончив школу, он поступил в Сент-Эндрюс, но обучение в академии не захватило его. Спустя восемь месяцев он ее бросил и отправился в Нью-Йорк, где провел пять изнурительных, сумасшедших лет, работая на бирже. Но его сердце оставалось здесь, в Лондоне, поэтому он и вернулся.

За двенадцать лет своего отсутствия он побывал в Лондоне всего дважды, и оба раза — чтобы увидеться с Миа. В первый раз — через год после замужества матери и их переезда в Эдинбург.

Это был неудачный визит. Все как-то сразу пошло не так. Его матушка, тщательно напомаженная, в костюме от Шанель, и он — в брюках из шерстяной фланели и в голубом блейзере, оба они выглядели неуместно в атмосфере творческого хаоса кухоньки Молли. Сама Молли, по-прежнему красивая, но такая худенькая, была какой-то рассеянной. Миа же едва произнесла за все время пару слов.

Второй раз он приехал шесть лет спустя — на похороны Хуана и Молли. Миа изменилась. Она уже больше не была маленькой долговязой девочкой с непослушными волосами, которая, бывало, бегала без толку по улицам недалеко от их дома. Она повзрослела. На ее лице застыла печаль, глаза потемнели, но она всеми силами старалась держать себя в руках. Она была рада увидеться с ним и благодарна за то, что он приехал, но если ее сердце в этот миг бешено колотилось, ей удалось ничем не выказать этого.

На протяжении тех лет, что последовали потом, он поддерживал их отношения, не позволяя ей полностью исчезнуть из его жизни. Даже пребывая за границей, он напоминал ей о себе. Рождественские открытки, поздравления на день рождения, нечастые послания по электронной почте — он делал все, чтобы связь не оборвалась. А потом созрело решение вернуться в Лондон. Он зарабатывал неплохие деньги в Нью-Йорке, но он устал. Жизнь коротка — пришло время полностью посвятить себя тому, чего ему действительно хотелось. Но приходилось признать, что в этом он преуспел лишь частично. Теперь он снова стал частью жизни Миа, но вот что поражало — и даже вызывало раздражение, — как легко они снова вернулись к своим ролям друзей детства.

Перед ним возникло здание, в котором он арендовал офис. Он делил его с Флешем, своим партнером по бизнесу, который был ответствен за технические ухищрения, обеспечивающие на «Кайме» постоянное сообщение онлайн. На первый взгляд «Каймом» управляли два человека, но это было ошибочное мнение — на деле Флеш имел в подчинении целую армию техников, которые держали связь из таких весьма отдаленных регионов, как Израиль, Индия и Хорватия. Глобальное село в одной комнате.

Ник ожидал, что его партнер уже сидит за рабочим столом, но когда он вошел в офис, то Флеша не увидел. Однако очевидные признаки свидетельствовали о том, что тот где-то поблизости. Еще не початая банка колы — своеобразное топливо для мозга — и наполовину опустошенная пачка «Яффа кейкс» красовались на кипе бумаг. И айпод Флеша был на месте. А он редко куда-то уходил без него.

Рабочий стол Ника располагался у окна, а Флеш сидел возле двери. Он не любил солнечный свет. Словно в подтверждение этой своеобразной антипатии, на стене позади его кресла висел гигантский плакат, на котором была изображена женщина вампирского вида, сжимающая в одной руке букетик маргариток, а в другой — кровоточащее сердце. Ник никогда не был силен в символизме, и мир Флеша значительно превосходил его скромные познания. Флеш занимался и некоторыми другими социальными сайтами в Сети, скорее эзотерическими по своей направленности. Постер на стене был рекламой «Ночных хищников».[7] Нику достаточно было один раз зайти на их сайт, чтобы понять, что он еще не дорос до таких вещей.

Он бросил сумку на пол и уселся за компьютер. Вводя логин и пароль, чтобы зайти на «Кайм», он ощущал знакомый трепет внутри. Проект все еще невероятно занимал его. А как могло быть иначе? Конечно, он не Марк Цукерберг,[8] но «Кайм» требовал серьезных финансовых вложений и обещал стать весьма внушительным предприятием.

То, что начинало свое существование как обычный личный блог с редкими постами о бойцах и их мире, превратилось в амбициозную социальную сеть и первый форум для бойцов и их поклонников всех мастей — бокса, боевых искусств, кикбоксинга, тайского бокса и ММА[9] с их бойцами рок-звездами и весьма навязчивыми фанатами — наиболее стремительно развивающегося в Америке зрелищного вида спорта.

«Кайм» предоставлял своим пользователям возможность создавать страницы с личной информацией и побуждал их принимать участие в любой дискуссии, какая только ни разворачивалась на общем форуме. Оттого что на сайте проводилась весьма гибкая политика, позволяющая пользователям добавлять на свои страницы приложения, некоторые даже создавали себе небольшой бизнес на базе «Кайма».

Необычным названием своего сайта Ник был обязан Миа. «Кайм» — это японское слово, один из терминов, принятых в боевых искусствах. По правде говоря, Ник был против всякого рода приукрашиваний, которыми изобиловал этот спорт, вроде боевых криков, ци и поиска духовного пути. Он был кикбоксером. Ему нравилось бить кулаками и пинать ногами, и он не ждал никакого духовного просветления при этом. Но Миа объяснила ему, что термин «кайм» означает уникальную физическую и умственную сосредоточенность, которая нужна любому бойцу. Это пришлось ему по душе.

— Здорово, бродяга!

Ник поднял глаза. Флеш стоял, облокотившись на дверь. Высокий, очень худой, с неизменными темными кругами под глазами, он выглядел как комический персонаж из фильма Тима Бёртона.[10] Ему было девятнадцать. И рядом с ним Ник чувствовал себя стариком.

Флеш сполз в свое кресло и потянулся за колой.

— Ты уже проверял форум? — спросил он.

— Только что вошел.

— Какой-то парень умер. Какой-то боец.

— На ринге? Я ничего не слышал.

Ник был удивлен. Большинство поединков, обсуждаемых на «Кайме», представляли собой скромные местные схватки, которые вовсе не обязательно привлекали внимание телевидения. Но смерть на ринге — пусть даже в незначительном бою — обязательно оказалась бы в центре новостей.

— Я не знаю, — Флеш настраивал наушники айпода, — но на форуме полный разрыв.

Шок, который он испытал, прочитав имя Валентайна, был похож на удар в солнечное сплетение. Ник на самом деле инстинктивно наклонился вперед. Не веря собственным глазам, он продолжал читать сообщение о смерти, которое кто-то разместил на форуме «Кайма»:

Ник откинулся на спинку кресла и потер глаза. Он все еще не мог в это поверить. Валентайн Скотт. Они жили в двух домах друг от друга, ходили в одну школу, ухаживали за одними и теми же девчонками. Детьми они вместе тренировались в спортивном зале «Скорпио», где с удовольствием выбивали друг из друга дух. Несмотря на свое лирическое имя, Валентайн был весьма яростным бойцом и частенько загонял Ника в угол, хотя тот был крупнее. После замужества матери и их переезда в Шотландию они с Валентайном потеряли связь, но Ник вспомнил, что Миа говорила ему, будто бы он переехал в Ливерпуль.

Миа. Черт возьми. Ведь они с Валентайном были хорошими друзьями. Интересно, она уже знает? Он взял телефон, чтобы позвонить ей, но потом передумал. Такие новости не сообщают по телефону. Он скажет ей сегодня вечером в «Скорпио».

Он снова уставился в экран. За сообщением о смерти следовал длинный список комментариев, оставленных пользователями «Кайма». Они были разные, от глубоко сочувственных до весьма причудливых и даже фантастических.

Следующий комментарий:

Был и такой:

Еще одно сообщение привлекло внимание Ника. Парень, который его написал, по сравнению с другими «авторами» был Хемингуэем, но, прочитав текст, Ник скривился.

Это просто гадко. Ник не помнил пользователя с таким ником — некто Стрекоза. У него не было ни иконки, ни аватары, ни персонального фото, а когда Ник кликнул на линк, чтобы перейти на персональную страницу этого парня, то обнаружил, что она совершенно пуста. Дата регистрации на сайте объясняла недостаток информации — 12 июля. Стрекоза открыл для себя «Кайм» только сегодня.

Ник вернулся на главную страницу форума и еще раз прочитал сообщение о смерти. Он нахмурился — что-то здесь явно не сходилось. Валентайн скончался не от полученных повреждений на ринге, он умер несколькими днями позже. В своей гостиной.

Ник потянулся к телефону и набрал номер Ли Джеймса, спортивного журналиста, с которым они иногда пили пиво. Но Ли особенно нечего было ему сообщить.

— Парень просто отдал концы, вот что я могу тебе сказать, сидел в кресле, и вдруг — все, свет померк, как говорится.

— А причина смерти?

— Остановка сердца.

— Это понятно, Ли. — Ник с трудом сдерживал раздражение. — Но почему?

— А вот это большая загадка, старик. Вскрытие не показало никаких серьезных проблем с сердцем.

— Уже сделали вскрытие?

— Ну, наверное, организаторы хотели прояснить все как можно скорее.

— И он не получил никаких повреждений на ринге?

— Нет. Несколько синяков, не больше.

— Ты будешь писать об этом?

— Нет, дорогой мой. Парень не раскрученный. Если бы еще трагическая смерть на ринге, а так…

Ник повесил трубку и неподвижно сидел в полной растерянности, не зная, как поступить дальше. В другом конце комнаты Флеш скрючился над клавиатурой, покачивая головой в такт музыке, которая лилась из наушников.

Ник посмотрел в окно. На улице сновали пешеходы, ездили автомобили. Продавщица из цветочного магазина на углу расставляла вдоль тротуара перед витриной горшки с яркими, красочными растениями. Это был обычный день, люди занимались своими обычными делами. Небо было голубым, воздух — теплым.

Но высоко в небе Ник заметил облачко, всего одно, крохотное, и внезапно ему очень захотелось узнать, будет ли дождь.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Когда Миа ставила велосипед на стоянку рядом со спортивным залом «Скорпио», небо полыхало багровым, а ее внимание привлек столб грозовых облаков, выстроившихся на западе.

Она вешала замок на свой «кавасаки» — случаи воровства не были здесь редкостью, — как вдруг почувствовала чье-то присутствие у себя за спиной и, сидя на корточках возле переднего колеса, вскинула голову.

О нет. Вздохнув, Миа поднялась и кивнула высокой, хорошо одетой женщине, которая неодобрительно на нее смотрела.

— Привет, Клодин.

— Миа.

Клодин Норманди окинула Миа с ног до головы оценивающим взглядом, и та снова вздохнула. Одного взгляда этой женщины было достаточно, чтобы она почувствовала, что выглядит неважно. Большую часть времени Клодин проводила в салоне красоты в «Харродсе», и это было заметно. Миа вдруг со всей очевидностью осознала, что обувь ей надо бы почистить, что на пальцах у нее остались следы от туши, а волосы растрепаны.

— А я привезла Эндрю на тренировку.

Миа кивнула. Эндрю был братом Клодин. Финансист с кротким нравом, он проводил все дни за рабочим столом, но при этом был на удивление хорошим бойцом. Симпатичный парень, никогда не поверишь, что у него в сестрах такая пиранья.

Однако Миа не купилась. Клодин притащилась в «Скорпио» вовсе не из-за Эндрю, а из-за Ника. Эта женщина была готова к охоте. Ник, конечно, мужчина, а потому глуп. Его тщеславие тешил сам факт, что такая красотка, как Клодин, ухлестывает за ним.

— Ник там, в зале. — Клодин изящно пожала плечами.

— Угу, — Миа постаралась проскользнуть мимо нее.

— Он недурно выглядит. Я сказала ему, что собираюсь прийти на поединок, чтобы поболеть за него.

— Уверена, он будет рад.

— Знаешь, я дала себе слово. Обязательно зайду как-нибудь в твою студию, чтобы ты сделала мне что-нибудь такое…

Всякий раз, когда Миа встречала Клодин, та говорила ей одно и то же. И ничего не происходило, конечно же. Клодин с татуировкой — с ума можно сойти. Но Клодин было известно о ее дружбе с Ником, и это был еще один способ, которым она пыталась проникнуть в его жизнь.

Поэтому Миа, как обычно, кивнула в ответ.

— Конечно, заходи в любое время, — сказала она и с подчеркнутой озабоченностью взглянула на часы. — Извини, мне надо бежать, а то опоздаю на занятие.

Не дав Клодин возможности даже рта раскрыть, чтобы ответить, она быстро повернулась и поспешила ретироваться через крутящуюся дверь, которая могла служить своеобразным банком отпечатков пальцев многих членов клуба «Скорпио».

«Скорпио» располагался в большом, отремонтированном здании оптового магазина. В одном зале тренировались и бойцы, и ученики школы боевых искусств, среди которых были люди самого разного рода занятий и общественного положения, от желающих покрасоваться местных лавочников до «белых воротничков» из Сити, таких, как брат Клодин, которых привлекала возможность дать выход эмоциям.

В спортзале не было никаких излишеств. Тут не нашлось бы ни начищенных до блеска весов, ни силовых тренажеров или велосипедов. Пол устилали темно-зеленые маты, которые, сколько их ни вытирали, все равно все были в следах от обуви учеников. К стене был прикреплен спидбол, а множество потертых тяжелых боксерских груш болтались на цепочках, прикрепленных к потолку. Воздух всегда был сперт, в нем чувствовался слегка прогорклый запах разгоряченных тел, кожаных перчаток, влажных салфеток и давно высохшего пота.

Войдя в доджо,[11] Миа низко поклонилась. Она сразу ощутила умиротворение, все ее существо сосредоточилось. Это было ее счастливое место. Люди, проходящие мимо, смотрели на квадратное здание «Скорпио» и думали, что это весьма сомнительное местечко. Они даже не подозревали, какая энергия сконцентрировалась за этими стенами.

Доджо довольно четко делился на две части. Первую занимали боксеры, кикбоксеры, а также практикующие такие полноконтактные боевые искусства, как дзюдо и джиу-джитсу. Их называли «драчунами». Другая часть принадлежала «танцорам» — мастерам боевых искусств, которые практиковали хореографические формы — ката[12] — и стремились лишь к усовершенствованию техники. Два разных мастера властвовали на подчиненных им территориях. Первых возглавлял Джей Си — плотный человек с бесцветными волосами и всегда недоброжелательным выражением лица. У вторых был свой наставник, Чилли, высокий, худощавый полукровка. Наполовину европеец, наполовину азиат.

Стороны, конечно же, контактировали друг с другом, но Миа прекрасно знала, что в «Скорпио» находились и крайне консервативные старики, которые бубнили строчку из песни Мадонны: «Позируйте! В этом нет ничего такого!»[13] — всякий раз, когда наблюдали занятия «танцоров». Они не только высмеивали дисциплину, которую требовал мастер при точном и полном повторении ката, но также не желали видеть глубокий смысл, заложенный в танце. Впрочем, сказать по справедливости, недопонимание было обоюдным. Многие из товарищей Миа весьма презрительно относились к духу соперничества, присущему боям на ринге. Они кривили лица, когда слышали звуки ударов и столкновений, доносящихся с противоположной стороны зала.

Миа принадлежала к «танцорам», но ее всегда неодолимо влекло к «драчунам». Ее привлекал не столько сам бой на ринге, сколько процесс тренировки мужчин, наблюдая за которым она получала глубокое, искреннее удовольствие.

Вообще, мужчины привлекали ее. Ей нравилось наблюдать за ними в действии — их грубоватая дружба, нередко полудетская дурашливость, неожиданная нежность, с которой они обнимались после того, как отчаянно колотили друг друга в спарринге. Она была очарована языком их тел, выражающим превосходство и жажду власти, с чем женщине трудно соперничать. Конечно, в стенах «Скорпио» царствовала совершенно иная система ценностей. Здесь социальный статус и величина дохода растворялись в дымке влажных испарений и напряженных усилий. Если тебе приходится уткнуться носом в подмышку другого парня, пока тот пытается побороть тебя, не имеет значения, кто он такой, банкир или сантехник. Здесь все решают смелость и отвага. У одних они есть, у других нет.

В дальнем конце зала она заметила Ника. Он был обильно покрыт потом, и хотя его лицо скрывала защитная каска, она заметила, что он расстроен. О причине догадаться было нетрудно. Джей Си стоял перед ним и отчаянно жестикулировал, размахивая своими толстыми руками. Она не могла разобрать слов, но грозный тон голоса уловила безошибочно.

Никто не знал, что значит «Джей Си». Сам Джей Си всегда говорил новичкам, что его имя имеет особый смысл и расшифровывается как «абсолютный ужас». Его ни с кем нельзя было спутать. От ударов, которых он пережил за эти годы немало, вокруг глаз у него образовались утолщения.

— Привет, Миа.

Кто-то коснулся ее локтя. Оки стоял у нее за спиной с виноватой улыбкой на лице. На нем была футболка с надписью «Опасный, черный, красивый». Оки никогда не отличался скромностью.

— Оки! Что ты здесь делаешь? Если Джей Си тебя увидит…

— Да, я знаю.

Оки тряхнул головой и помахал ключом от шкафчика.

— Он сказал, что сотрет меня в порошок, если я появлюсь здесь до того, как ребро срастется. Но я забыл книгу у себя в шкафчике, а хотелось бы узнать, чем там кончится.

Оки был помешан на любовных романах. На обложке книги, которую он держал в руке, мускулистый мужчина, одетый в клетчатую шотландскую юбку, склонился над женщиной с необъятным бюстом. Сначала Миа показалось, что женщина выглядит изумленной, но потом она решила, что, видимо, ей просто не удается уловить разницу между удивлением и горячей страстью.

Она заставила себя улыбнуться. Оки не раз попадал под огонь критики за свои литературные пристрастия, но над ним насмехались бы еще больше, если бы не весьма опасный левый хук, которым он владел.

Оки многозначительно взглянул на нее.

— Я слышал, Ник бегал с тобой сегодня утром. Как все прошло?

— Мучительно.

— Ага. Наш юноша потребляет слишком много сладостей. Какого черта он не держит себя в форме? Всякий раз, когда он выходит драться, такое впечатление, что он вынужден танцевать от печки. Ему необходимо соблюдать режим. Я же соблюдаю, — добавил Оки со скромным достоинством.

— Корона не давит? — Миа стукнула его кулаком в плечо.

Ник и Оки были добрыми друзьями, но между ними существовало здоровое соперничество, поскольку они выступали в одной весовой категории. По технике Оки превосходил Ника, но Ник… Ник был упорным. Спокойная манера, едва заметная улыбка — за ними скрывалась неумолимая целеустремленность, которая могла свернуть горы. Ник был способен держать удар — его подбородку позавидовал бы сам Джейк Ламотта.[14] Для бойца это имело огромную ценность.

Оки нахмурился.

— Я серьезно, Миа. Нику нужен партнер для тренировок на следующие три месяца. Кто-то, кто сможет каждое утро заниматься с ним черновой работой. Если мое ребро придет в норму, я бы как следует его погонял, но если…

— Может быть, Джей Си подыщет для него кого-нибудь.

— Может быть. Но в любом случае я исчезаю, пока Джей Си меня не засек.

Оки наклонился и чмокнул ее в щеку.

— Ты что-то бледная, радость моя, — заметил он.

— Да нет, я в порядке. Просто немного устала, с кем не бывает.

— Чилли приведет тебя в тонус.

— Да. Пойду-ка я переодеваться. Тренировка начинается в пять.

Когда он уже начал двигаться прочь, той особой походкой, которая свойственна большинству бойцов, она вдруг спросила:

— Оки, с тобой правда все в порядке? Кроме ребра, я имею в виду?

Он удивленно остановился и обернулся.

— Ты начинаешь меня беспокоить, Миа. Сначала утренний звонок, теперь это. Что случилось?

— Ничего, извини. Это глупо.

Он все еще смотрел на нее с тревогой, и она поспешила сменить тему.

— Заедешь ко мне на обед на следующей неделе?

— Если только ты запрешь где-нибудь эту отвратительную штучку, которая ползает по твоему дому.

Оки был со Свитпи в контрах. Их нелюбовь была взаимной — как только Оки оказывался рядом с ней, Свитпи раздувала щеки и становилась розовато-бесцветной. Миа кивнула.

— Не бойся. Я оставлю ее наверху.

— В таком случае можешь на меня рассчитывать.

— Ну, тогда до понедельника.

— Отлично, а пока — удачи, держись.

— Постараюсь, — вздохнула Миа.

Ник сдернул перчатки и переминался с ноги на ногу в углу, где висело его полотенце и стояла бутылка с водой. Джей Си был беспощаден. Слава богу, на сегодня все закончилось.

Он глотнул воды и посмотрел в зал, где Чилли занимался с группой «танцоров». Много лет назад, в нежном возрасте тринадцати лет, он посетил одно из занятий Чилли. Для него это была попытка стать хоть немного ближе к Миа. Она занималась у Чилли с шести лет. От того занятия у него остались смутные воспоминания о том, как Чилли предлагает ученикам «вытянуть энергию из золотой печи» и «вдохнуть ее мощь». Но что он хорошо запомнил, так это то, что дыхательные упражнения не вызвали у него особого восторга, ему не хватало воздуха, и он совершенно выпал из процесса. После такого конфуза он куда с большим энтузиазмом перешел на другую половину доджо.

Однако этим «танцорам» не удалось одурачить его. Их хваленая отрешенность была по большей части дутой. Никто не станет тратить сотни часов на то, чтобы довести до совершенства одно ката, если, конечно, его не подпирает эго, причем весьма сильно.

Но, наблюдая за учениками Чилли, одетыми во все белое, когда они оттачивали свои строгие, изящные движения, он вполне соглашался с тем, что «танцоры» — поистине короли невозмутимости. И ни у кого из них точно не было деформировавшихся от ударов ушей, как у тех парней, которые прямо перед ним колотили друг дружку на мате, стараясь освободиться от удушающих захватов и «ключей». «Танцоры» словно парили. Все, что от них требовалось, — это пробормотать правило Брюса Ли: «Никогда не отводи взгляд от противника, даже когда кланяешься».

И все девчонки падали перед ними на колени. Иногда ему даже было немного обидно.

В группе были только две женщины: Миа и еще одна девушка, сложенная как Лара Крофт.[15] Но именно Миа привлекала взор. От нее захватывало дух. В ней чувствовался стальной стержень, все ее движения свидетельствовали о той степени концентрации, которой можно добиться только в результате многолетних регулярных тренировок. Он знал, что Миа действительно верит и в путь, и в предназначение — в этот своеобразный коктейль физического и духовного, который должен привести мастера боевых искусств к просветлению.

— Ум и тело сходятся, — объясняла она ему однажды, — посредством сильного физического напряжения.

— А что ты хочешь получить от этого?

— По меньшей мере настроиться на собственную жизненную энергию, свою ци. В идеале — стать обладателем энергии Вселенной.

Он покачал головой, не в силах следовать за ней в ее эзотерические миры. Но его восхищала ее целеустремленность. И ему никогда не наскучит наблюдать за тем, как она занимается делом, которое любит больше всего на свете.

Ее лицо было абсолютно спокойным. У некоторых других учеников от усердия морщились лбы, вздувались на шее вены. В Миа же ничто не выдавало напряжения. Она совершала удар так быстро и четко, что он едва улавливал взглядом движение целиком. Концентрация. Искусство. Грация. Умопомрачительный набор.

Занятия подошли к концу. Чилли поклонился ученикам — они ответили учителю тем же. Миа заметила, что он наблюдает за ней, и помахала ему рукой. Обменявшись несколькими словами с Чилли, она направилась к нему. Он улыбнулся ей и протянул полотенце.

— Спасибо.

Она изрядно вспотела на тренировке — щеки и лоб были покрыты блестящими капельками. Но выглядела умиротворенной и счастливой.

Он вздохнул про себя. Что делать. Чем быстрее, тем лучше.

— Миа…

— Что? — Она промокнула лицо полотенцем.

— Боюсь, у меня плохие новости.

— Какие? — Она продолжала вытирать лицо, но в глазах появилась настороженность.

— Ты помнишь Валентайна? Валентайна Скотта?

Она стала белой как мел.

— Он умер?

Изумленный, он молча смотрел на нее. И прежде чем он смог ответить, она спросила:

— Когда?

— Вчера. Но как…

Она не дала ему закончить предложение. Не говоря ни слова, она повернулась, полотенце выпало у нее из рук. Когда она уходила от него, он заметил, что она как-то странно, исподтишка трогает левый бок, точно у нее там болит.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Все самые знаменательные события в нашей жизни — физические. Рождение. Секс. Борьба. Смерть.

Ни поэзия, ни музыка, ни мысли великих людей не врываются в угасающее пространство нашего сознания в момент ухода из мира. Вспоминаются только те мгновения, когда мы каждой клеточкой ощущали пение нашего тела. Кровожадное. Спонтанное. Восторженное. Разве мозг не похож на пару боксерских перчаток? Много вопросов, но только один ответ. Жить. Жить вечно.

ПУТЬ: РАЗВЕРЗШИЕСЯ НЕБЕСА

Темный свет: Dir. LU ЗК2, Frc: 3 Time: 2, SUs BL3

Белый свет: mas. BL2

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

— Привет, Миа. Посоревнуемся?

Теперь стоит ей закрыть глаза, она видит перед собой Валентайна — его щеки еще гладкие, но сильные руки уже свидетельствуют о том, что ему недолго оставаться в юнцах. Она же — загорелая до черноты, как цыганка, взлохмаченная, но счастливая, что будет состязаться с мальчишками.

Обычно они слонялись компанией — группка шумных подростков, заполоняющих округу своими криками. Но в тот воскресный день их было только трое: она, Валентайн и сопляк Дейви, который жил в доме на углу, над магазином.

Начал все Валентайн.

— Девчонке ни за что не перегнать парня.

Его самоуверенность и снисходительный тон вызвали у нее вполне предсказуемую реакцию. Только заметив его довольную улыбку, она поняла, что это была уловка.

Он кивнул и, прищурившись, хитро на нее посмотрел.

— Свитпи. Если я выиграю, ты отдашь мне Свитпи.

У нее екнуло сердце.

— Что, — усмехнулся он, — боишься? — И добавил многозначительно: — Девчонки.

Чилли учил ее тому, что сильная психическая атака требует сильной психической реакции. Сражение либо выиграно, либо проиграно еще до того, как нанесен первый удар.

«Разбалансируй ци своего оппонента, выведи его из равновесия, Миа. Дотянись до него своим сознанием. Сэмэ, атакуй. Если твой дух силен, силен и твой меч».

Ей было всего десять лет, когда он, сидя в позе лотоса в строгой обстановке доджо, впервые преподал ей этот урок. Его слова имели большое значение, но она еще не понимала всей их глубины — это были только слова.

И вот теперь, стоя на раскаленном асфальте перед Валентайном, который пристально на нее смотрел, она вдруг до конца поняла, о чем говорил Чилли.

— Ладно. — Она пожала плечами, всем своим видом выражая безразличие и равнодушно глядя в его горящие глаза.

— Но если выиграю я, то ты отдашь мне свой велосипед.

Брови Валентайна поползли вверх. Велосипед ему подарили на день рождения. Это был настоящий гоночный велосипед с шестью скоростями. Он выкрасил руль в красный, как почтовый ящик, цвет, а на раме написал: «Первая любовь».

— Хорошо, — ответил он, и в первый раз за весь разговор она уловила неуверенные нотки в его голосе.

Ни она, ни Валентайн даже не подумали поинтересоваться у Дейви, хочет ли он принять участие в состязании. Правда, он и не собирался. У него была нежная натура.

— Два раза вокруг квартала. — Валентайн указал рукой вдаль. — Кто покажет лучшее время, тот и победит. Дейви будет засекать. Он — нейтральная сторона.

— Я бы и так не стал обманывать, Валентайн.

— А я бы мог. — Нахальная улыбка скользнула по лицу Валентайна. — Готова? — Он указал на велосипед.

Седло на велосипеде было слишком высоко поднято для нее, она хорошо это помнила. Было трудно и больно. Велосипед дрожал под ее руками.

Но потом она набрала скорость, и ее понесло. Первую часть пути надо было ехать вниз. Вниз, мимо парикмахерской, где обычно стояла мать Ника со шпильками во рту и феном в руке, но сегодня заведение было закрыто по причине воскресенья. Вниз, мимо магазина на углу, владельцем которого был отец Дейви, — открытого, но пустого. Вниз, мимо прачечной и почты. Ее ноги яростно, отчаянно жали на педали. Ветер бил в лицо. Она сможет это сделать. Она сможет одолеть его. Но еще сильнее, намного сильнее, чем жгучее желание победить, ее одолевало ощущение счастья от всего происходящего. Нельзя было почувствовать жизнь более ярко и остро, чем в этот момент. Никаких мыслей. Только ощущения.

А дальше последовал крутой поворот, и в следующий момент она вдруг оказалась сверху на припаркованной у тротуара «вольво». У нее хватило времени на то, чтобы различить очертания куклы с тонкими ножками, приклеенной к заднему стеклу автомобиля, но не на то, чтобы повернуть руль и изменить курс. Велосипед врезался в заднюю часть автомобиля, и руль вырвался у нее из рук. Ее подбросило вверх, некоторое время она вверх тормашками парила в воздухе, адреналин мощным потоком разлился по ее телу, а мысли вдруг стали кристально чистыми.

Кровь. Вот что запомнилось ей больше всего. Не боль — кровь. Какая она была ярко-красная и как много ее было. Она разбила нос, и кровь была повсюду.

Бледное лицо Валентайна.

— Миа, Миа. Ты в порядке, Миа?

Затем на месте происшествия появилась матушка Валентайна, огромная миссис Скотт, и дала сыну подзатыльник.

— Стыдно, Валентайн Скотт. О чем ты думал? Мальчики должны защищать девочек.

«А вот и нет. Это девочки должны защищать мальчиков».

Почему Валентайн не сказал ей, что собирается вернуться на ринг? Он всегда педантично сообщал ей о каждом своем предстоящем бое. Что-то — или кто-то — его остановило. И теперь он мертв.

— Миа, с тобой все в порядке?

— Что? — Миа подняла глаза на Лайзу. Мгновение она не могла сообразить, где находится.

— Что-то случилось? — Лайза смотрела на нее с любопытством.

— Извини. — Миа прижала руку ко лбу. — Я просто задумалась.

Солнце палило вовсю. Обещанной грозы ночью так и не было, но тучи по-прежнему громоздились на горизонте, и сильно парило. Они с Лайзой сидели на крыльце перед входом в студию, наслаждаясь первой передышкой за это сумасшедшее утро. Лето всегда было для них самым напряженным временем. Пока люди дрожат от холода и носят теплое нижнее белье, они не очень-то горят желанием разукрасить свое тело. Как только одежды становится меньше, а кожа снова привольно дышит, они чувствуют себя куда более сексуальными и количество нанесенных татуировок в студии вырастает в разы, особенно в июле и августе. В летние месяцы они с Лайзой начинали работать в девять утра вместо полудня, а по пятницам и субботам студия оставалась открытой до самой полночи.

— Вон тот парень, — Лайза кивнула в сторону группки строителей, собравшихся на противоположной стороне улицы, — как думаешь, он знает, что я слежу за ним?

Пока Лайза говорила, один из мужчин, одетый в джинсы и майку, глянул на них, а затем поднял мешок, напрягая при этом мышцы куда сильнее, чем требовалось.

— Красавчик. Такой может забросить тебя через плечо и утащить в свою пещеру, без проблем.

Фантазия Лайзы всегда работала только в одном направлении. Конечно, феминизм не входил в число ее приоритетов, но она свято верила в то, что надо брать инициативу в свои руки.

— Может, мне пройти мимо и поздороваться? Как думаешь?

Миа покачала головой.

— Сама разбирайся с ним. Я иду в дом.

Ей нужно было еще закончить два рисунка. Для женщины и для мужчины — двух ее постоянных клиентов. Для него — тигр, для нее — цветок лотоса. Она достала наброски и критически посмотрела на свою работу. Цветок был почти готов, но тигр ее не устраивал. Она взяла карандаш и принялась дорисовывать ему полоски.

В студии было не намного прохладнее, чем на улице, несмотря на то что под потолком, над самой ее головой, работал вентилятор. Она уже много раз думала над тем, чтобы заменить старый аппарат из Касабланки на современный кондиционер, но все время решала его оставить. Этот вентилятор ее отец установил своими руками, и в памяти хранилось множество воспоминаний о том, как Молли работала здесь жаркими вечерами под его мягкое жужжание, в то время как тени лопастей скользили по стенам.

Вентилятор крутился и в тот вечер, когда Молли впервые заговорила с ней о том, что ей, Миа, пора сделать себе первую татуировку. Она старалась сосредоточить внимание на вращавшемся над ее головой круге, когда иголки втыкались в ее тело и боль, намного сильнее, чем она себе представляла, напрягала каждый нерв внутри ее, точно натягивала струну.

Она помнила, как резок был свет, струившийся от согнутой под углом лампы на длинной ножке, которой Молли пользовалась во время вечерних сеансов. Он совершенно растворил в себе лицо ее матери и высвечивал лишь маленькие капельки пота, поблескивавшие высоко на лбу, под волосами, и длинные бледные пальцы, аккуратно сжимавшие «Анжелику».

Татуировка была подарком Миа на восемнадцатый день рождения. Так она всегда к ней и относилась — как к подарку. Это же слово произнесла ее мать той ночью, когда нанесла на тело дочери изящные очертания женской фигуры.

— Эта дама — особый подарок, Миа, — сказала Молли. — Она подтверждает твою сущность: кто ты есть. Я дарю ее тебе сегодня, как моя мать в свое время подарила хранительницу мне, а ее мать сделала такой же подарок ей. И так далее, и так далее. Очень далеко по женской линии.

Именно тогда Миа испытала леденящий душу ужас — в этой комнате, наполненной самым ярким светом и самой густой тенью. А вентилятор над ее головой вертелся и жужжал, словно спятившая от страха муха.

Особый подарок…

Грифель карандаша сломался, и по листу протянулась линия, испортив рисунок тигриной лапы. В этот момент за дверью послышался шорох, она подняла глаза. Но это оказалась всего лишь Лайза, разгоряченная после знакомства со своим строителем.

— Он умолял меня о свидании. Сегодня вечером. Ладно, Миа? Я знаю, мы договорились, что сегодня вечером моя смена, но, может, мы перенесем?

— У меня вечером занятие с Чилли, Лайза, — возразила Миа.

— Ну пожалуйста! Ты знаешь, я всегда говорю, что надо ковать железо, пока горячо. А сегодняшний вечер — единственный, когда Руфус свободен.

— Руфус?

— А как ты ходила на свидание с парнем, которого звали Конон! Ну, дорогая, будь другом, выручи.

— Ладно. Но ты — моя должница, — Миа потянулась за сумкой, — и уже можешь начинать возвращать долг. Присмотри за студией. Мне надо сходить в банк.

В помещении банка царила спасительная прохлада, но перед банкоматом выстроилась длинная очередь. Перед Миа стоял мужчина. На шее, под воротником рубашки, у него виднелась татуировка. Пока очередь медленно продвигалась, Миа тщательно рассматривала ее. Татуировку явно сделал дилетант, который не умел еще толком обращаться с машинкой. Некоторые линии, в тех местах, где машинка соскочила, были неоднородные, но были также линии, где машинку ввели слишком глубоко, и она оставила глубокие шрамы.

Она все еще рассматривала татуировку, как вдруг ее мозг забил тревогу.

Кто-то за ней наблюдал.

Миа медленно повернула голову. Ее глаза скользнули по цепочке людей, стоявших за ней, но никто из них не привлек ее внимания. И в группке, собравшейся перед банком, где находились кассы, она никого не обнаружила. Большинство лиц выражали раздражение или скуку и казались рассеянными. Но она знала, что не ошиблась. Интерес, который она почувствовала, вовсе не был праздным, кто-то рядом с ней направлял на нее свою энергию с серьезным намерением. Она чувствовала это кожей — ледяной электрический поток.

Одна из целей ее занятий боевыми искусствами состояла в том, чтобы научиться безошибочно распознавать намерения своего противника. Эта наука состояла не только в том, чтобы считывать информацию невербального характера — позы, ритм дыхания, медлительность учеников, — она имела более глубокие истоки. Это была уникальная способность оценить ци своего соперника — его внутреннюю жизненную энергию — еще до того, как будет нанесен первый удар. Хорошо натренированный практик мог уловить вибрации энергии, исходящей от его оппонента, даже не видя человека. В боевых искусствах это называется «харагей», ощущение жизненного центра. Какой-нибудь обыватель средних способностей, который никогда не тренировал восприимчивость ци и не владеет японской терминологией, сказал бы, что он почувствовал, как у него волосы зашевелились на затылке или как что-то до смерти его напугало. Неважно, как описать эти ощущения, но все они имеют физические проявления, которые Миа чувствовала сейчас.

Кто это был? Нет, не парень с холщовой курткой, нетерпеливо постукивающий свернутой газетой по ноге. И не пожилой господин с аристократической внешностью в костюме графитового цвета. И конечно, не женщина с капризным ребенком, хотя она то и дело бросала на Миа взгляды.

— Вы следующая. — Блондинка с усталым видом и темными кругами под глазами, стоявшая за ней, подтолкнула Миа под руку и указала на банкомат.

Миа пробормотала извинения. Она постаралась сосредоточиться на цифрах пин-кода, но это оказалось трудно. Энергия, блуждающая по залу, была напряженной, тревожной, колючей. Ожидая, когда автомат «выплюнет» ей деньги, она снова осмотрелась вокруг, но не нашла источник, который источал отрицательные флюиды.

И вдруг все кончилось.

Миа глубоко вздохнула, с удивлением обнаружив, что голова у нее слегка кружится. Она нетерпеливо ждала, пока автомат выдаст ей чек. Все, чего ей сейчас хотелось, — поскорее выйти отсюда.

На улице солнца уже не было. Густые облака облепили небо, поднялся ветер. Миа решила пойти коротким путем через пустынный сквер, окруженный со всех сторон похожими на призраки викторианскими зданиями. Деревья отбрасывали длинные тени. Одинокая деревянная скамейка выглядела негостеприимно.

Неожиданная мысль, мелькнувшая у Миа в голове, заставила ее остановиться. А карточку она забрала из банкомата, прежде чем умчалась из банка? Лучше проверить. Она остановилась возле скамейки и поставила на нее сумку. Пока она рылась в ней в поисках кошелька, ее взгляд упал на дома из красного кирпича, которые уставились на нее своими многочисленными окнами.

Карточка оказалась на месте, и Миа вздохнула с облегчением. Но прежде чем она взяла сумку со скамейки, снова повторилось это — она опять почувствовала, что за ней наблюдают.

Это было совершенно реально и очень неприятно. Но на этот раз она точно знала, откуда на нее смотрят.

Она повернулась и устремила взор в дальний конец сквера, где стоял какой-то человек. Он держал в руке раскрытый зонт, и его лицо скрывалось в тени — она даже не могла рассмотреть, какого цвета у него волосы. Засунув одну руку в карман пиджака, он выглядел полностью расслабленным.

Месяцы спустя она еще вернется к этому моменту и вспомнит. Вспомнит, как до странного медленно приподнималась занавеска в одном из окон викторианского дома на первом этаже, словно время обратилось вспять. Вспомнит болезненное ощущение, поселившееся в ее груди. Вспомнит, что именно тогда мысль о собственной смерти впервые обрела ясность в ее сознании.

Капля дождя упала ей на лицо. Потом еще одна. А потом небо точно прорвало и дождь полил как из ведра. За считаные секунды она промокла до нитки, волосы прилипли к голове. Миа прижала ладонь к глазам и сомкнула веки. Когда она снова посмотрела туда, где стоял мужчина с зонтом, его там уже не было.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Сегодня я наблюдал за тобой. Незнакомкой, которую я знаю.

Я знаю твое преданное сердце. Я знаю, что движет тобой, как сильно ты умеешь любить.

Женщина-воин, верная целительница. Ты охотишься, ты защищаешь, в тайных закоулках памяти ты хранишь песни и легенды, мудрость твоих сестер.

Мне любопытен твой путь.

Одаренная и чистая, ты прикасаешься к великой энергии легко, бездумно. Тебе нет надобности красть ее, чтобы подержать в руках.

Позволь мне прийти к тебе…

ПУТЬ: НЕФРИТОВАЯ ПОДУШКА

Темный свет: Dir. CV3 LV8, Frc: 1 Time: 12, SUs STB

Белый свет: GB23

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Окно на верхнем этаже было распахнуто, но ни один огонек не горел в узком, высящемся террасами доме на противоположной стороне улицы. Проливной дождь, накрывший Лондон в конце дня, сменился непрекращающейся моросью. Во влажном воздухе свет уличных фонарей казался мистическим, как на картинке в книге.

Укрывшийся под навесом мужчина прищурился, когда туча бесцветных бабочек завертелась у него перед глазами. Потом бабочки исчезли, точно растаяли в сумерках.

Ничто больше не досаждало ему. Улица была пустынна, окна домов — темны. В самом конце квартала начиналось шоссе — огни фар, скрип мокрых шин по асфальту, звуки ночного города. А здесь было тихо.

Он сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил кусочек бумаги, на котором было написано ее имя. Слова были выведены большими, витиеватыми буквами и выглядели как-то неуверенно, как будто тот, кто написал их, очень хотел соответствовать идеальному стандарту письма.

Минуту он смотрел на листок в руке невидящим взглядом. В его памяти снова всплыл тот день, когда он наблюдал за тем, как Валентайн пишет для него записку. Это было не так давно.

— Миа Локхарт. «Студия мистических красок», — Валентайн сосредоточенно водил ручкой по бумаге. — Обратитесь к Миа, и она отлично все сделает. Лучший мастер тату в округе, мистер. Скажете ей, что вы от меня.

Валентайн вручил ему листок и улыбнулся, белые зубы блеснули на загорелом лице. Он улыбнулся ему в ответ, прекрасно зная, что человек, стоящий перед ним, обречен на смерть. Хотя в тот момент Валентайн был на пике физической формы. Они только что закончили свою последнюю спарринг-сессию, состоявшую из трех раундов — два кулачных и один борцовский. Небольшая разминка, потому что через день Валентайну надо было выходить на ринг и он должен был сохранить свежесть. Валентайн бросил перчатки и наколенники в спортивную сумку и повесил ее на плечо.

— Я ваш должник, мистер, — Валентайн был явно взволнован. — Вы очень мне помогли за эти несколько недель. Вы были отличным партнером для тренировки.

— Всегда к вашим услугам. Это было интересно.

— Вы ведь придете посмотреть мой поединок?

— Да, я буду.

— Здорово, — Валентайн улыбнулся. — Тогда увидимся там.

Он наблюдал за тем, как Валентайн направился к двери, зная, что видит этого человека живым в последний раз. И, несмотря на обещание, он не собирался смотреть поединок. Это было ему не интересно. Его внимание уже привлекло другое. Миа. Хранительница. Он постарается узнать все ее секреты.

Воспоминания о Валентайне постепенно перестали занимать его, и он сунул листок бумаги обратно в карман. Надо двигаться вперед. Валентайн — это уже прошлое. Он еще раз посмотрел на открытое окно верхнего этажа дома напротив. Интересно, не там ли находится ее спальня. Он уже знал, что окна рядом с массивной дверью — это окна студии. Они были плотно занавешены. Но внизу, почти у фундамента, ему удалось обнаружить между шторами небольшую прореху, в которую он мог подглядеть, что там внутри.

Подняв воротник, он пересек улицу. Лестница, ведущая с улицы к дому, была мокрой, и он поскользнулся. Чтобы удержаться, он схватился за перила, но при этом задел мусорную корзину, которая с грохотом покатилась вниз.

Он замер. Но дом по-прежнему оставался темным и безмолвным.

Осторожно он сошел с лестницы и пересек маленький дворик. Прислонившись лбом к холодному оконному стеклу, он вглядывался в темноту, что царила внутри.

Постепенно его глаза стали различать очертания предметов. Кухонный стол, покрытый клетчатой скатертью, стоял у окна. У дальней стены виднелась плита. Кастрюли и сковородки висели на железных крючках на стене. Около раковины стояли горшки с цветами. Здесь также находился посудный шкаф, полный разрисованных тарелок. Еще он разглядел на стенах картины в прямоугольных рамах. Однако что на них было изображено, разобрать не удалось — было слишком темно.

Он отступил назад, чувствуя, что не удовлетворен. Взглянув на открытое окно верхнего этажа, он снова задался вопросом, там ли она. Его воображение тут же нарисовало, как ее тело покоится на белых простынях. Волосы взъерошены, тонкая рука лежит на подушке, ладонь раскрыта и так уязвима.

От этих мыслей у него перехватило дух. Проследив за ней днем, он узнал, как выглядит ее лицо, но все еще не мог сказать наверняка, какого цвета у нее глаза. Однако они были связаны друг с другом. Когда она смотрела на него в том сквере, наполненном тенью и прохладой, он словно ощутил ее прикосновение.

Но ему надо быть более осторожным. Ее чувство харагей очень остро. Если он не хочет спугнуть ее, ему нужно использовать приемы кобудера, служащие для того, чтобы маскировать истинные намерения. Необходимо соблазнить ее, очаровать роскошью. А потом уже взять от нее то, что нужно.

Но сначала он должен узнать о ней все, даже о ее самых интимных местах — о нежной ямочке за ушной мочкой, об углублении внизу позвоночника, о тонком изгибе ножки…

И ему обязательно нужно узнать о ее снах.

Может быть, ей что-то снится прямо сейчас?

Он закрыл глаза, позволяя времени ускользать от него. Одна часть его мозга все еще фиксировала, как капает дождь и как струится вода в канаве, как где-то вдалеке смеется женщина. Но он убаюкивал свой разум. Амплитуда дельта-волн его мозга увеличивалась по мере того, как энергия плавно заполняла тело. Он физически ощущал, как она поднимается вверх от ступней, достигает колен, проходит по ногам и бедрам, а потом устремляется все выше, от одной чакры к другой. Он соединил ладони вместе и ощутил тепло энергии образовавшегося между ними магнитного поля.

Живая материя ее снов — их форма, их вибрации. Он стоял, закрыв глаза и слегка раскачиваясь, а его сознание заполнялось потаенными мыслями, что витали в ее комнате. Сны висели в темноте, как невысказанные желания. Небо было усыпано ими, как звездами.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Стрекоза написал еще один комментарий на форуме «Кайма».

«Похоже на то, что этот парень собирается стать постоянным пользователем», — подумал Ник.

Он заметил, что Стрекоза добавил к своему имени несколько иконок и что символы эти очень походили на японские или китайские идеограммы. Вероятно, это означало, что парень относит себя к «танцорам» — они любители таких штучек. «Драчуны», напротив, имели склонность загружать собственные изображения, на которых они были запечатлены либо в героических позах, либо в момент награждения на ринге.

Ник на мгновение оторвался от компьютера и подцепил вилкой лист салата. Боже, как он ненавидел эту часть подготовки к поединку. Он еще мог стерпеть пятичасовые пробежки и брюзжание Джей Си, но пища — вот что выбивало его из колеи. Он поднял глаза как раз в тот момент, когда Флеш вонзил зубы в жирный, сочный сэндвич, политый каким-то липким соусом. Такой раз кусни — и тысяча калорий обеспечена. А парень тощий, как жердь. Ник вздохнул. Конечно, ему остается только обвинять себя. Абсолютно в его власти покончить со всей этой мукой раз и навсегда — просто повесить бойцовские перчатки на крючок. Первую пару перчаток он получил, когда ему было шесть лет, и с тех пор он постоянно принимал участие в поединках — даже когда жил в Нью-Йорке. Но на горизонте уже маячил тридцатник. Ради чего, интересно, он все еще заставляет себя терпеть боль? Конечно, не из-за денег, в которых не нуждается и которые в любом случае не имеют особого значения. Тогда что? Он снова вздохнул и повернулся к компьютеру.

Ха! Озадаченный, Ник опустил вилку. В конце концов, может быть, этот Стрекоза выступает на ринге. И вполне вероятно, что у него поехала крыша.

Определенно повернутый. Нику было интересно, как отреагируют на все это старожилы «Кайма». Но, бросив взгляд на Флеша, который в другом конце комнаты по-прежнему жевал сэндвич, даже не осознавая собственного счастья, Ник подумал о том, что суждения Стрекозы не лишены смысла. В мире Флеша социальные противоречия смазаны. Повелитель тьмы приветствует Кассандру, королеву ночи. Повелитель обожает плести сети для рыбалки, Кассандра же — городская ведьма. Оба будут следовать правилам красивой дружбы в виртуальном мире. Смотреть же кому-то в глаза — это уж слишком в наши дни. Не говоря уже о том, чтобы выяснять, кто чем пахнет.

Его размышления прервал Флеш. Он все еще жевал, но пытался при этом разговаривать.

— Забыл сказать, — он наконец-то проглотил, — этот твой приятель опять звонил. Спортивный обозреватель — как там его?

— Ли?

— Да, он самый.

— Он что-то выяснил?

— Мм… — Флеш достал кусок шоколадного торта.

Это уже было слишком. Ник взял телефон и отвернулся к окну, предоставив Флешу лицезреть его спину.

У Ли был усталый голос.

— Слушай, я не уверен, что это что-то значит, но подумал, ты захочешь проверить, раз у тебя личный интерес.

— Что проверить?

— Еще четыре бойца умерли в Англии за последние пять лет. И все — не на ринге.

— А от чего?

— Остановка сердца. Без всякой видимой причины.

— Ты имеешь в виду, как у Валентайна?

— Ну, я не знаю всех подробностей, но где-то здесь у меня были их фамилии. — Ли замолчал, и Ник слышал, как он перебирает бумаги. — Ага, нашел. Записываешь?

— Да. — Ник взял ручку и начал писать имена, которые диктовал ему Ли.

— В этом что-то есть, — произнес Ли рассеянно, — а может, и нет. Мне надо бежать. Держи меня в курсе.

Ник положил трубку и посмотрел на имена бойцов. Он не знал ни одного из них. Но что-то настораживало: пять здоровых парней, все бойцы, вдруг «отключились», словно их выдернули из розетки. Как там сказал Ли? Что-то в этом есть?

«Пожалуй, — подумал Ник, — но что?»

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В 1844 году французский миссионер Эмабль Птитом посетил вдову великого вождя Полинезии Лятета. Это произошло спустя тридцать дней после смерти предводителя, и королева была занята тем, что ногтями сдирала кожу с трупа своего мужа. Она знала, что, если богиня Оапу примет вождя в загробное царство, ей было необходимо очистить тело супруга от некоторых татуировок.

Молли рассказала Миа эту историю много лет назад, преподнеся ее как поучительную сказку.

«Татуировка сопровождает человека не только в жизни, — предупреждала Молли, — она следует за ним и в вечный мир. Татуировка может стать благословением, а может — и проклятием».

Кожа Тима была воспалена. Кровь брызнула Миа под пальцы, когда она прижала «Анжелику» к его плечу. Но очертания свастики в конце концов удалось сгладить.

— Мне было всего восемнадцать, — объяснял Тим Миа, когда впервые пришел к ней в студию. — Я был глупым, озлобленным пацаном. Постоянно слонялся с какими-то гнусными людишками. Это была моя первая татуировка, и я хотел показать, что принадлежу к избранным. Но теперь я чувствую, что какой-то злой рок преследует меня. Вы не можете помочь?

Покрыть нежелательную татуировку другим рисунком — одна из наиболее сложных процедур. Если изображение черное, да еще и такое четкое, как это, надо хорошенько подумать, как изменить его. И на это требуется время.

Миа выпрямилась. От долгого сидения в одной позе у нее болела спина. Она наклонилась и протянула Тиму ручное зеркало.

— О, — он внимательно рассматривал татуировку, — это здорово, это просто великолепно, Миа.

— Это должно сработать, — улыбнулась она.

Миа преобразила свастику в более крупный, округлый рисунок и смягчила безапелляционный черный цвет, добавив голубые и зеленые оттенки. Теперь татуировка приобрела некий фантастический смысл.

Она принялась наносить на кожу Тима специальные мази.

— И снимайте одежду осторожно, — предупредила она его, провожая к выходу, — также будьте аккуратны при мытье, пользуйтесь только холодной водой, иначе цвета не схватятся и расплывутся.

— Я запомню. Еще раз большое спасибо, Миа. Розмари наверняка понравится. Мы хотим пригласить вас на свадьбу.

Миа сняла перчатки и зевнула. Уже третью ночь подряд она не высыпается. Ночных кошмаров нет, но она то и дело вскакивает, словно кто-то постоянно трогает ее за плечо. А в какой-то момент она вдруг почувствовала, что в комнате стало как-то странно холодно, ей даже пришлось встать с постели и закрыть окно.

Теперь, когда Тим ушел и жужжание «Анжелики» смолкло, в студии стало очень тихо. Лайза еще не вернулась от дантиста.

Может быть, стоит воспользоваться моментом и позвонить Эмми? Миа с сомнением посмотрела на телефон. Она уже оставила два сообщения, но Эмми не перезвонила. Лучше признать правду — Эмми не смягчилась по отношению к ней, даже несмотря на то, что Валентайн умер.

Возможно, письмо по электронной почте будет иметь больший успех, чем телефонные звонки. Она вовсе не хотела доставлять Эмми беспокойство, но ей нужно было узнать. Почему Валентайн ничего не сказал ей о том, что собирается вернуться на ринг?

После минутного раздумья Миа села за компьютер.

На пороге студии мелькнула тень, и Миа подняла глаза.

Перед ней был мужчина. Он стоял в дверном проеме, и так как солнце освещало его сзади, с первого взгляда можно было различить только темноватые очертания его высокой фигуры. Потом он вошел в комнату.

Мгновение они молча смотрели друг на друга. В его глазах что-то мелькнуло — если не узнавание, то, безусловно, подтверждение догадки. Но какой? Она никогда прежде не встречала этого человека и почувствовала замешательство, когда он как-то загадочно ей улыбнулся, словно их объединяла общая тайна.

— Чем могу служить?

Он снова улыбнулся. Его лицо обладало исключительной привлекательностью — светло-серые глаза под густыми бровями, подвижный большой рот, орлиный нос. Волосы у него были темно-русые, того же оттенка, что и у нее. Он был одет в голубой блейзер и накрахмаленную белую рубашку с модным шелковым галстуком. Однако каждое его движение выдавало скрытую силу, которая совсем не гармонировала с элегантным внешним обликом. Не то чтобы одежда имела какое-то значение. Прошли те времена, когда боди-арт котировался исключительно у «синих воротничков». Теперь у каждого, от модели до дантиста, была татуировка. Даже у Хелен Миррен.[16] Но почему-то она очень сомневалась в том, что этот господин пришел сюда, чтобы вытатуировать на груди инициалы своей возлюбленной. Хотя вполне вероятно, что она ошибалась.

— Не возражаете, если я полистаю? — Он указал на толстый альбом с эскизами татуировок.

— Пожалуйста. Вы ищете что-нибудь особенное?

— Я пойму, что мне надо, когда увижу.

В этот момент она заметила на его пальцах мозоли. Такие можно получить, только хватая противника за жесткую ткань доги, одежды, которую носят практикующие такие боевые искусства, как дзюдо и айкидо. Человек, выглядевший банкиром, на самом деле был бойцом.

Он открыл один из альбомов и начал его листать. Она снова повернулась к экрану компьютера, но обнаружила, что не может сосредоточиться. Она кожей чувствовала его присутствие. Некоторые люди обладают способностью заполнять своей энергией все пространство вокруг, причем совершенно к этому не стремясь. Валентайну также было присуще это качество. Стоило ему зайти в помещение, где находилось множество других людей — куда более привлекательных, умных, влиятельных, — он тут же становился центром всеобщего внимания.

Она бросила взгляд через плечо и обнаружила, что посетитель изучает ее. Открытый альбом лежал перед ним, но он смотрел в ее сторону, засунув руки в карманы и едва заметно покачиваясь на носках.

— Прекрасные работы. — Незнакомец кивнул на раскрытый блокнот. — Это все ваши эскизы?

— Некоторые из них принадлежат моей матери. Но я могу их повторить.

— Тут есть один, который мне приглянулся.

Поднявшись со стула, она направилась к нему.

Когда она подошла к столу, он пододвинул к ней альбом. Он не сделал ни единого движения, чтобы дотронуться до нее, но взгляд его был таким горячим и напряженным, что она почувствовала замешательство. Было во всем этом что-то, чего она не могла понять.

— Вот этот. — Он ткнул пальцем в страницу.

— Ах, да. — Миа кивнула. — Это единичный эскиз, я сделала его для одной девушки, которая пришла ко мне с рисунком образа из своего сна.

С весьма грубым рисунком, как она помнила. Было не так-то просто перенести все эти хаотичные карандашные линии на кожу.

— Сна? — Он сверлил ее взглядом.

— Да. Ей все время снился один и тот же сон. Каждую ночь, когда она засыпала, этот образ являлся ей, словно по часам. И она тут же просыпалась. И все это происходило спустя буквально несколько минут после того, как она выключала свет.

— Гипнагогический образ.

— Что, простите?

— Гипнагогические образы — подобные галлюцинациям образы, возникающие на начальной стадии сна. Они бывают у всех. Приходят в процессе засыпания, до того как вы полностью погружаетесь в сон, и длятся не более десяти — пятнадцати секунд. В этот момент ваш мозг скорее находится в состоянии медитации, чем спит.

— Что ж, возможно.

Банкир, который занимается дзюдо и смотрит канал «Дискавери».

— Я хронобиолог. — Он улыбнулся.

Ей не понравилась скрытая насмешка, мелькнувшая в его глазах. Неужели он думает, что ее можно застать врасплох каким-то незнакомым словом?

— Извините, — произнесла она холодно, — я не знаю, что это такое.

— Это не так скучно, как звучит, — ответил он, но в подробности вдаваться не стал.

Она внимательно смотрела на него, по-прежнему чувствуя враждебность. Что ни говори, он был невероятно привлекателен — даже красив. В правильных чертах его лица присутствовала какая-то утонченность. Но в манере поведения ясно читалось, что он может превратиться в весьма мерзкого субъекта, столкнись с ним во время поединка.

Он поднял глаза и посмотрел прямо на нее. Она почувствовала, что краснеет. Проклятье.

Однако в голосе его сквозило безразличие.

— Возможно, вы мне поможете еще кое с чем. Я ищу приличный спортивный зал в этом районе.

— Ну, здесь есть «Гортон»…

— Там я уже побывал. — Он покачал головой.

— Тогда «Скорпио».

Отчего-то она вдруг почувствовала, что не стоило заикаться об этом.

— Судя по названию, это мне больше подходит.

— Но он простоват…

— Мне не нужна роскошь.

Он медленно протянул руку и прикоснулся к татуировке на ее запястье. Она почувствовала словно толчок внутри.

— Это символы Усуи Рейки, если не ошибаюсь?

Она не ответила.

— Вы — целительница.

Она по-прежнему хранила молчание, всем своим существом ощущая тепло, которое исходило от его пальцев. Он улыбнулся и отпустил ее руку. Она посмотрела на запястье, словно ожидая увидеть там оставленные им следы. Дверь стукнула, и его взгляд устремился поверх ее плеча. Это была Лайза, вернувшаяся от дантиста.

— Боюсь, что я уже опаздываю. — Кивком головы он поприветствовал Лайзу, которая смотрела на него с нескрываемым интересом. — Мне придется заглянуть к вам еще разок.

Он направился к двери, но на пороге остановился. Его взгляд уперся в Миа, и она почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Вспышка узнавания — как уже было — мелькнула в его глазах.

Мгновение спустя он повернулся и исчез. В дверях никого не было.

Лайза внимательно посмотрела на Миа. Брови ее приподнялись.

— А это кто?

— Потенциальный клиент.

— Я, пожалуй, посижу в зрительном зале, когда ты будешь работать с ним. Представляешь, как он выглядит без рубашки!

— Попкорн не забудь, — скривилась Миа.

Она вернулась к компьютеру и зашла на сайт Википедии. Набрав слово в строке поиска и нажав «Ввод», она на секунду засомневалась в правильности его написания, но оказалось, что все верно.

Далее следовал параграф, описывающий инфрадианные, ультрадианные и приливные ритмы, которые, казалось, определяют все, начиная от циклов сна и менструальных циклов у женщин и заканчивая поведением океанов. И кто бы мог подумать, что существует четырехчасовой назальный цикл и что гормон роста продуцируется каждые три часа.

Все это очень интересно, но едва ли что-то проясняет. Она так толком и не поняла, чем этот парень зарабатывает себе на жизнь.

Злясь на себя, Миа вздохнула. Он просто еще один деятель от науки. Почему это так ее заинтересовало? Не то чтобы к ней постоянно захаживали ученые, и он, конечно, не похож на привычный образ сутулого лаборанта, который только и делает, что переставляет пробирки. Но какое это имеет значение? Скорее всего, больше она его никогда не увидит. Ей вспомнилось насмешливое выражение, мелькнувшее в его глазах. Нет, они еще встретятся. Наверняка.

Отвернувшись от компьютера, она вдруг подумала о том, что он так и не представился.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Мир, наполненный электричеством. Его энергия — в жилах каждого из нас. Мой энергетический автограф — единственный в своем роде и принадлежит только мне. Ваш тоже — уникальная метка. Миллиарды живых существ — и у каждого свой собственный энергетический оттиск, отличающийся от иных, как различаются отпечатки пальцев.

Мы все ощущаем энергию друг друга и интуитивно реагируем на нее, не осознавая этого. Ваша энергия сильная, или она слаба? Она истощает меня или пополняет мои силы?

Жизненная энергия течет весьма вяло внутри большинства из нас. Мы шагаем, и наши ноги оставляют на земле слабые следы. Нас шатает. Мы не можем достичь равновесия.

Но есть те, в ком энергетический поток подобен световому мечу. Они ступают уверенно.

Мы тянемся к ним. Мы ищем их повсюду. Смутно мы осознаем, что они носят в себе один ответ на множество наших вопросов.

Сегодня я посмотрел ей в глаза и увидел лабиринты и непостижимые вещи. Я сказал себе: «Обрати внимание. Она самый важный человек из всех, кто когда-либо встретится на твоем пути».

ПУТЬ: ГЛАЗНЫЕ ВОРОТА

Темный свет: Dir. GB13GB19, Frc: 2 Time: 9, SUsGB 14 GB18

Белый свет: никакого белого света быть не может.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Когда Ник вошел в раздевалку «Скорпио», он поморщился. Воздух был спертый — запах несвежих носков, влажных полотенец, потных перчаток. Этому не было оправдания. Он мог поспорить, что в женской раздевалке ничем подобным не пахнет.

Он устал. Большую часть дня он провел на телефоне, отбиваясь от разгневанного родителя, который поносил его за то, что он дал разрешение его сыну зарегистрироваться на «Кайме». Парню было пятнадцать лет, возраст, по мнению его отца, слишком юный, чтобы становиться членом социальной сети, этого, как он выразился, «рассадника насилия». Предположив, что парень, скорее всего, тайком играет в «Великого похитителя авто» и весело проводит время, обезглавливая и подвергая пыткам виртуальных противников, Ник посчитал волнения отца слегка преувеличенными. Однако папаша владел приличным пакетом акций в компании, производящей спортивные товары, которая выкладывала приличную сумму за рекламу на «Кайме», так что Ник вынужден был тщательно подбирать слова во время разговора.

К тому моменту, когда ему все-таки удалось утихомирить господина, его голова раскалывалась. В стрессовом состоянии он всегда отправлялся на ринг или писал, но все его попытки сочинить новый пост приключений Рика Кобры терпели крах — его герой действовал безнадежно лениво и был не в состоянии драться.

Но на Ника давило кое-что еще — эти пять бойцов, которые умерли без всякой видимой причины. Набирая код на замке своего шкафчика в раздевалке, Ник снова подумал о том, как все это его беспокоит. Как только он разберется с Риком, нужно будет найти время, чтобы подробнее разузнать об этих смертях.

Рядом с его шкафчиком находился шкафчик Оки — открытый и пустой. Это зрелище заставило Ника осознать, как ему не хватает Оки, а также подумать о том, что он до сих пор не взял на место Оки другого партнера для тренировки.

Переодевшись, Ник мимоходом глянул на себя в зеркало. Он потерял килограмма два за эту неделю — неплохо. Но уик-энды всегда были для него губительны, вот и сегодня он собирался пообедать с Миа у Лучано. Она предлагала пойти поесть суши, чтобы уберечь его от искушений, но он никогда не был в восторге от сырой рыбы. Ему просто придется проявить стойкость и держаться подальше от сливочных соусов и вина.

Он повернулся лицом к зеркалу и, стоя перед ним в полный рост, критически себя осмотрел. Под глазом проступал едва заметный синяк. На днях он очень глупо попался на отвлекающий маневр Джей Си, и ему еще крупно повезло, что нос остался цел.

Ник дотронулся до кончика носа пальцем. Тщеславие не принадлежало к числу его грехов — некоторые парни в спортзале вертелись перед зеркалом, начищая перышки, словно собирались на свидание сами с собой, — но нельзя было отрицать, что он был чрезвычайно горд тем, что ему ни разу не сломали нос. Большинство бойцов щеголяли своими физиономиями «всмятку», с расплющенными или горбатыми носами, но он оказался куда удачливее. И если продолжать в том же духе, удача не отвернется от него. Он постучал по лбу — вместо дерева.

Ладно, хватит любоваться собой. Отойдя от зеркала, он направился к двери.

В доджо было битком набито людей. Не смолкали звуки ударов затянутых в перчатки кулаков по кожаным грушам и глухие стуки падающих на маты тел.

Он прошел мимо группки начинающих «танцоров» — возрастом не старше десяти лет, — которые в унисон выполняли свои упражнения, то и дело испуская бьющие по барабанным перепонкам выкрики для поддержания боевого духа. Дети были свежей кровью доджо — следующим поколением. И у каждого ребенка, считающего, что круче драться, как Джеки Чан,[17] чем слоняться с компанией сверстников, был шанс проявить себя.

В «Скорпио» не имелось специально отгороженного боксерского ринга, и спарринг-сессии проходили на мате в дальнем конце зала. Джей Си уже поджидал его, наблюдая за тем, как какой-то светловолосый мужчина наносит серию ударов большой боксерской груше. Ник не знал, кто это — наверное, новенький, — но удар у него был отличный. Когда сильно бьешь по груше, задача состоит вовсе не в том, чтобы заставить ее взлетать вверх — такое обычно бывает первым признаком начинающего. Нужно наносить удары с такой сосредоточенностью и пружинистой силой, чтобы груша вбирала в себя всю их мощь и только слегка покачивалась. Если все делать правильно, при соприкосновении перчатки с кожей издается весьма характерный звук. Этот парень все делал правильно.

— Ник, — Джей Си приветствовал его кивком головы, — познакомься. Это Эдриан Эштон. С сегодняшнего дня он будет тренироваться здесь.

Светловолосый мужчина перестал колотить грушу и повернулся к Нику.

— Привет, — улыбнулся он, обнажив белые ровные зубы. — Зови меня Эш. Джей Си говорит, у тебя поединок на носу.

В его глазах читался неподдельный интерес, и Ник невольно улыбнулся в ответ.

— Да, наказание за грехи.

— Ты можешь испытать себя, мой друг, — Джей Си похлопал Эштона по плечу. — Ну а сам-то не хочешь сразиться? Устроить тебе бой?

— Нет, спасибо. Я не принимаю участия в поединках.

— Черт побери, почему? — Джей Си уставился на него с явным разочарованием.

— Я дал клятву, — Эштон слабо улыбнулся, — «Не навреди».

— Ты врач? — удивился Ник.

Вообще-то этот парень больше походил на профессионального спортсмена.

— Я не выхожу на ринг, — Эштон бросил взгляд на Джей Си, — но всегда готов к тренировочному бою.

— Отлично, — Джей Си явно повеселел. — Как насчет того, чтобы хорошенько отдубасить Ника? Вы, ребята, как раз в одной весовой категории.

— Конечно. Только скажите.

Ник сунул в рот капу и осклабился.

— Потанцуем?

Смерть ходит за тобой по пятам. На ринге каждый удар, наносишь ты его или получаешь, может стать для тебя последним. Мысль о смерти занимает в голове бойца место, которое не опишешь словами. Место, где, по словам Али,[18] он слышал, «как кричат змеи». Одно необдуманное движение, один фатальный промах, и мозг бойца вдребезги разбивается о череп, подобно автомобилю, на полном ходу врезавшемуся в столб. Смерть всегда стоит у него за плечом.

Спарринг-сессия — это другое. Она требует доверия. Спарринг-партнеры вовлечены в отношения «взял-отдал», отношения великодушные и в то же время суровые. Ты уверен в том, что твой противник не размозжит тебе голову, но при этом ты не ожидаешь, что он будет драться в полсилы. Он собирается поразить тебя, но не будет добиваться победы любой ценой. Хороший спарринг — это поединок, в котором партнеры не позволяют своим эгоистическим намерениям взять верх. Ты здесь не для того, чтобы стереть своего соперника в порошок, но чтобы научиться у него чему-то.

Эштон оказался образцовым спарринг-партнером. Он передвигался легко, быстро и рационально. Он заставлял Ника работать. Да еще как заставлял! Ник только успевал стирать пот с лица.

Однако сам он, как ни странно, казалось, не очень-то и выкладывался при этом. Да, удары его были твердыми, и один раз он даже обошел Ника справа и нанес ему апперкот, от которого, конечно, останется синяк, но большую часть времени создавалось ощущение, что парень просто держится на дистанции. Ник попытался достать его боковыми ударами, но большого успеха не добился. Ник был нападающим бойцом, он привык наносить противнику множество ударов с поворотом, двигаться с ним шаг в шаг, совершать движения плечами и головой, чтобы позже эффективно использовать мощные удары корпусом. Но Эштона можно было назвать Господин Неуловимый. Не то чтобы он убегал, просто к нему было чертовски трудно подобраться.

Через три раунда, на протяжении которых парни действовали только руками, они перешли к комбинации ручного и ножного боя. Удары Эштона производили большое впечатление. Несколько раз его ноги просвистели в опасной близости от головы Ника, но то же чувство, что изрядная доля энергии еще придерживается в резерве, осталось. Обычно после спарринга с каким-нибудь парнем вы всегда совершенно четко можете сказать, с кем вы только что имели дело. Что касается Эштона, Ник так и не получил ни малейшего представления о его реальных возможностях. Спарринг открывает характер вашего партнера. У Оки, например, была склонность раскрываться, что не раз сослужило ему дурную службу. Но это был Оки. Все его выкрутасы типа «берегись, я пришел» — не более чем желание произвести впечатление на женщин и скрыть свои истинные чувства. Эштон? Эштон был загадкой. Ник понятия не имел, что двигало им. Зато Джей Си был доволен.

— Это то, что нужно Нику. — Он похлопал Эштона по плечу и помог ему снять перчатки. — Не давай ему расслабляться.

Он повернулся к Нику.

— Как твои пробежки? Завтра шесть миль, ладно?

Ник обреченно кивнул. Ему стало интересно, будет ли завтра утром снова дождь. Бег под дождем — сущее проклятие. Впрочем, бег — это проклятие в любом случае.

— Компания не нужна?

Ник посмотрел в ту сторону, где стоял Эштон, разглядывая его. Он колебался. При обычных обстоятельствах он бы воспринял такое предложение с восторгом. Когда кто-то бежит рядом с тобой, это помогает отвлечься от боли и мучительной скуки. Но этот парень…

— Я мог бы показать тебе несколько приемов, которые улучшат твой удар. Я несколько лет провел в Азии. В основном в Северном Китае. Разучил там кое-какие движения.

Ник с интересом посмотрел на него.

— Заметно.

Эштон пожал плечами.

— Я также изучал духовные боевые искусства: цигун, син-и, ба-гуа. Они очень хороши для развития чувствительности ци.

— Угу…

Духовные боевые искусства — это всего лишь красивый букет философских мыслей и мистических рецептов, как добиться взаимности у девушки. Так Ник понимал это. Эштон, казалось, прочитал его мысли.

— Не волнуйся, — сухо сказал он. — Я не стану нагружать тебя этим.

— Тогда я согласен. — Ник сунул шлем под мышку. — Давай встретимся в полшестого. Возле пагоды. На северной стороне парка. Знаешь, где это?

— Найду.

— Отлично — Ник кивнул — Извини, но мне пора идти. Договорился кое с кем пообедать.

Джей Си, беседовавший с другим спортсменом, обернулся к ним.

— Я все слышал.

— Не волнуйся, Джей Си. Это Миа.

— А, тогда ладно. Эта девочка не даст тебе объедаться. Поцелуй ее за меня.

Джей Си питал к Миа нежную привязанность. Ник знал, что в свое время старик был безнадежно влюблен в Молли. Тот факт, что та никогда не отвечала ему взаимностью, нисколько не ослабил его собачью преданность ей, и единственный раз, когда Ник видел слезы на глазах Джей Си, случился на похоронах Молли. Конечно, он был далеко не единственным, кого покорила Молли, — вокруг матери Миа всегда вертелся целый хоровод парней. Наверное, Хуану было нелегко.

— Миа… — Эштон заговорил снова. — Это не мастер татуировки из «Студии мистических красок»?

— Да, она, — Ник посмотрел на него с удивлением. — Ты с ней знаком?

— Заходил к ней в студию сегодня. Ее работы очень профессиональны.

— Ну, она лучшая на этом поприще. Я знаю ее с детства.

— Да? А на тебе она что-нибудь вытатуировала?

Ник покачал головой.

— Я уехал отсюда еще до того, как она перестала играть в куклы, а вернулся совсем недавно. Но я говорю тебе со всей ответственностью, она действительно хороша. Барри, — Ник потянулся и схватил за руку упитанного детину, который проходил мимо, — покажи Эштону свою татуху.

Барри молча задрал рубашку и как-то равнодушно уставился в сторону. На его груди красовалась вытатуированная змея. Мельчайшие детали были переданы с идеальной точностью — ровные кольца, плоская ромбовидная голова, холодные глаза.

— Неплохо, — согласился Эштон.

— Спасибо, — Ник хлопнул Барри по плечу.

— Барри здесь не единственный. Миа сделала татухи большинству парней в этом зале. Спроси, кого хочешь.

— А есть у кого-то защитные татуировки?

— Защитные? Не понимаю, что ты имеешь в виду. Вот Билли написал имя своей матушки на плече, — Ник усмехнулся, — клянется, что это приносит ему удачу.

— Нет, это не совсем то, что меня интересует.

— Ну, тогда поговори с Миа. Я уверен, она тебе что-нибудь подскажет.

Ник взглянул на большие часы, висящие над дверью.

— Черт, я опаздываю. Мне нужно бежать. До завтра?

— До завтра, — подтвердил Эштон.

Выходя из зала, Ник обернулся. Эштон наблюдал за ним. Мрачное выражение его лица заставило Ника остановиться. Но потом Эштон улыбнулся и помахал ему рукой. Ник улыбнулся в ответ. Любопытный парень, ничего не скажешь.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Войдя в ресторан Лучано, Ник обнаружил, что Миа еще не пришла, и очень удивился, поскольку опаздывать было не в ее правилах. Он заказал бутылку минералки для себя, а для Миа — бокал ее любимого красного вина и начал просматривать меню.

Кто-то с нежностью положил руку ему на плечо, и он, улыбаясь, поднял глаза. Но это была не Миа. Перед ним стояла Клодин Норманди. В платье с открытым воротом она выглядела весьма соблазнительно.

— Ник.

Клодин наклонилась и поцеловала его в щеку, подставляя под обзор потрясающую ложбинку между грудями.

«Черт подери!»

— Почему ты сидишь здесь в полном одиночестве? — спросила она.

Ник всегда считал, что Клодин довольно привлекательна, но ее манера разговора напоминала ему диалоги из любовных романов Оки.

— Я жду Миа.

Она не ответила, но на переносице у нее появилась морщинка.

— Я составлю тебе компанию, пока она не придет.

Клодин уселась рядом и плавно убрала волосы с лица.

— А теперь… расскажи мне обо всем.

Женщина она была первоклассная. Нику приходилось слышать разговоры о том, что она разбила сердце не одному ухажеру. Потому сам факт, что она явно с ним заигрывала, очень льстил его самолюбию.

— Конечно. — Он улыбнулся в ответ. — Только скажи, что бы ты хотела знать…

Какой ужас! Теперь он и сам звучит как герой романа издательства «Миллз-энд-Бун».[19]

Но все это было очень даже приятно. Они мило флиртовали, и Клодин уже стала частенько прикасаться к его руке, когда он увидел, что в ресторан вошла Миа. Какой-либо интерес к Клодин моментально улетучился.

Волосы Миа были слегка растрепаны, щеки порозовели от ветра. Она была одета в обтягивающие черные брюки и алую блузку. Конечно, нельзя было сказать, что у нее самый модный наряд или что она самая красивая из всех женщин в зале, но, когда она шла к их столику, Ник обратил внимание, что почти все мужчины смотрели на нее.

— Привет, Клодин.

— Миа, — голос Клодин прозвучал холодно, — я пожалела бедного Ника. Он тут сидел в полном одиночестве и скучал.

— Извини, Ник, эти идиоты строители, — Миа с досадой махнула рукой, — которые работают по соседству, повредили систему электроснабжения. Уже второй раз за неделю, представляешь. И мне пришлось висеть на телефоне, пытаясь добиться, чтобы все починили. Поэтому я опоздала.

— Успешно?

— Нет, до завтра придется сидеть без электричества. Мы с Лайзой были вынуждены отменить вечерних клиентов. Машинки же не работают.

— Что ж, оставляю вас вдвоем, — Клодин встала со стула, но, прежде чем удалиться, провела пальцем по щеке Ника. — Не забудь о нашем свидании, красавчик.

Чувствуя взгляд Миа, Ник залился краской.

— Она обещала приготовить для меня праздничный ужин после поединка, — признался он.

— Это очень мило с ее стороны. Но будь осторожен, Ник. Она вполне способна проглотить и твое сердце, перемолов его в своем «Мэджимиксе».[20]

— Согласен, но ты же знаешь, я люблю экстрим.

Миа улыбнулась и подняла бокал красного вина с насмешливым тостом.

— Что ж, желаю тебе пережить все это. Но когда она сделает твои прелестные голубые глазки коричневыми, не жалуйся, что я тебя не предупреждала. Ладно, — она больше не собиралась тратить время на Клодин и придвинула меню, — что тут есть вкусненькое?

Не замечая, как летит время за обедом, они беседовали с непосредственностью, которой способствовали долгая дружба и то, что они выросли вместе. Двенадцать лет своей жизни он провел вдали от нее, но их словно не было — они исчезли.

«Важно то, что происходит сейчас, — думал Ник, — сейчас и здесь».

Миа рассказывала ему историю о новом парне Лайзы — весьма забавную, кстати, — но он никак не мог сосредоточиться на том, что она говорила. Ему просто было приятно находиться рядом с ней, видеть ее лицо. Большие глаза, рот со слегка вздернутыми уголками, отчего создавалось впечатление, что она вот-вот улыбнется, очаровательный, задорный носик, который так ему нравился.

Но годы, проведенные им вдали от дома, оставили также некоторые пробелы в его представлении о ней. Она подняла руку и убрала прядь волос с лица. Рукав блузки соскользнул, открывая запястье с нарисованными на нем символами Усуи, похожими на неразборчивые птичьи следы. Он знал, что эти значки имеют отношение к учению Рейки, исцелению и перемещению энергии, но у него не было четкого представления, что они обозначают. Они появились на руке Миа уже после того, как он уехал в Шотландию. Что-то произошло с ней за эти двенадцать лет, о чем он не знал. Что-то таинственное. Иногда ему даже приходила в голову фантастическая мысль, что Миа живет одновременно в каком-то другом, параллельном мире, словно мистическая, прекрасная кошка, которая выходит на охоту во мраке, когда все прочие давно уже легли спать.

Он любил эту женщину и хотел бы перевести их отношения на следующий уровень. Почему же ему никак не удается найти нужные слова? Он знал почему. Если его ждет фиаско, это может положить конец их дружбе, а он не был уверен, что сумеет пережить расставание. В юности он был гораздо смелее.

«Миа Локхарт, не дашь ли ты мне ключик от своего сердца?» — написал он ей однажды.

Учитывая его тогдашний возраст — тринадцать лет, — это была неплохая попытка. Миа в тот раз была доброй, но непреклонной. Возможно, она и сегодня была бы добра, но как только он признается ей, а она отвергнет его чувства, начало их «континентальному дрейфу» будет положено.

К концу вечера за кофе они заговорили о Валентайне.

— Признаться, я и не вспоминал о нем, пока был заграницей, — сказал Ник, — но теперь, когда знаю, что никогда больше его не увижу, мне очень хочется выпить с ним по кружке пива.

— А я постоянно думаю о той бомбе, которую вы сделали в гараже твоей матери, когда вам было по десять.

— Как мы еще не укокошили самих себя. — Ник покачал головой, вспоминая.

Они с Валентайном засунули в свинцовую трубку стеклянный шарик, а затем пытались заставить его выскочить оттуда, используя бытовые моющие средства и бензин. От произошедшего в результате взрыва остался кратер в полу гаража и потрескались окна в четырех домах. Шарик же остался в трубке.

— Ты ведь поддерживала связь с Валентайном все эти годы. — Он посмотрел на нее.

— Не так часто после того, как он уехал в Ливерпуль. — Ее голова была опущена, и он не мог рассмотреть выражение ее лица. — Но да, мы не теряли друг друга из вида.

— Ты знала, что он решил снова выйти на ринг?

— Нет, — ее голос прозвучал очень тихо, — он не сказал мне. — Она помолчала, — Ник…

— Да?

— Ты помнишь Джеффа Карузерса? Он тренировался в «Скорпио». Компания, в которой он работает, перевела его в Манчестер, и теперь он живет там. В последний раз он приходил в «Скорпио» недели через две после твоего возвращения.

— Вроде помню, — Ник задумался на секунду. — Рыжий такой, второй полусредний вес?

— Да, это он.

— Ну и что с ним?

— У него поединок на следующей неделе.

Он ждал продолжения, но она молчала, сосредоточенно размешивая чай.

— Он твой друг?

— Да.

На секунду ему показалось, что она хочет что-то добавить. Что-то очень важное.

— Миа, в чем дело?

— Да нет, ничего. Забудь.

Она посмотрела на часы и бодро сказала:

— Если ты собираешься сбросить еще пару фунтов во время утренней пробежки, то тебе уже пора в кровать.

— Кстати сказать, — он сделал знак официанту, чтобы тот принес счет, — похоже, я нашел себе нового спарринг-партнера.

— Прекрасно. Я очень рассчитывала на то, что Джей Си подыщет кого-нибудь на замену Оки. И кто он?

— Новичок, зовут Эдриан Эштон. Собственно, он мне сказал, что вы с ним встречались сегодня.

— Эштон…

— Высокий. Светлые волосы.

— О. — На какое-то мгновение ее лицо приняло странное выражение.

— Ты уже тренировался с ним? Как он держится?

— Он быстрый, — Ник пожал плечами. — Хорошая ручная скорость, отличные удары ногами. Но в душе он «танцор». Изучал духовные практики на Востоке.

— Интересно, зачем ему понадобился спарринг.

— Да уж. — Ник взял у официанта чек. — Позволь, я заплачу.

— Ответ на это будет «нет». — Она улыбалась, но в голосе сквозила решимость. — Каждый платит за себя. Как обычно.

Точно. Как обычно.

На улице он помог ей одеть жакет.

— Я припарковался вон там. — Он указал на свою машину «Астон Мартин DB7 Загато» цвета металлик.

Несмотря на то что теперь он мог позволить себе многое, Ник не баловал себя «игрушками» слишком часто, но «астон мартин» — особая история. Машина и музыкальная система «Крелл эволюшн», которую он не так давно за приличные деньги установил у себя в квартире, были двумя примерами его расточительности.

— Одна минута, Миа, и ты дома.

— В этом нет необходимости, Ники. Мне и на велосипеде хорошо.

— Но вы не можете ехать на этом, мисс Локхарт. Уже поздно. Кроме того, Лайза рассказала мне о каком-то подозрительном субъекте, шныряющем по парку, который следил за тобой.

— Лайза любит страшные истории. Да, там был человек, но ничего плохого он не делал. Думаю, я просто перенервничала. Это случилось после того, как ты рассказал мне о смерти Валентайна. Я была… не в своей тарелке.

— Как бы то ни было, я провожу тебя до дома.

Следуя на машине за красным фонариком, светящимся на велосипеде Миа, и продираясь сквозь уличное движение, он чувствовал удовлетворение.

Ему нравилось ощущение того, что он приглядывает за ней.

Вечер стоял прекрасный. В темно-синем бездонном небе можно было разглядеть звезды. Вертолет, светящийся в темноте, точно драгоценная брошка, покружил некоторое время над ними, а потом умчался, как красивое диковинное насекомое. Миа вдруг резко свернула в сторону, прижавшись к тротуару, — маневр изящный, но очень рискованный. Теперь они были рядом с рекой, а в отдалении возвышался «Лондонский глаз»,[21] мерцавший голубым, розовым и лиловым. Словно невесомый, он плыл в ночном небе, на котором не было ни облачка. Ник с удовольствием вдыхал ночной воздух, проникающий в салон через опущенное стекло автомобиля. Вода в реке прибыла, и он чувствовал запах мокрых листьев и земли — пронизывающий, как горький аромат табака.

Перед домом Миа остановилась и откинула поддерживающую стойку велосипеда. Ник вышел из машины, но мотор не заглушил. Когда он подошел к ней, она сняла шлем и тряхнула волосами.

— Волшебный вечер. — Она улыбнулась ему с неподдельной радостью.

Ах, Миа. Он взял ее руку в свою. Он должен сказать ей обо всем, что чувствует. Это был подходящий момент — именно сейчас, — когда ее глаза отражают сияние звезд на небе и она так счастлива.

Взгляд Миа скользнул мимо его плеча, и она прижала палец к губам. Он обернулся. Фары автомобиля отбрасывали длинные желтые лучи, которые рассеивали сгущающиеся сумерки. В полосу их яркого света попала городская лисица. Это было одно из тех тысяч проворных животных, которые живут своей ночной жизнью на улицах и задворках Лондона, отираются возле мусорных баков, носятся по скверам. Духи. Вы никогда не увидите их днем.

Глаза животного поблескивали в темноте каким-то иллюзорным сиянием. Раздумывая, лисица подняла одну лапу. Они с Миа, не дыша, наблюдали за застывшим в стойке животным. Воздух между ними, казалось, сгустился и наэлектризовался. Волшебный вечер…

Кто-то хлопнул оконной рамой в конце улицы. Звук эхом разнесся между стенами домов. Лисица повернула голову и исчезла во тьме.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Миа проводила взглядом машину Ника и, как только оранжевые огоньки габаритов исчезли за углом, уверенно вошла в дом. Закрыв за собой дверь, она автоматически протянула руку к выключателю на стене, чтобы зажечь свет. Но не тут-то было. Электричество так и не дали.

Ее приподнятое настроение начало угасать. Ступая на ощупь в темноте, она медленно спустилась по ступенькам в кухню, держась одной рукой за стену, другую же выставив перед собой, чтобы ни на что не наткнуться. Она вспомнила, что в буфете у нее завалялось несколько свечей. Но найдется ли там коробка спичек?

Свечи лежали на самой верхней полке, но спичек она не обнаружила. Ей вдруг вспомнилось, что вроде бы она видела их в ящике комода рядом с кроватью — одну из тех спичечных книжечек, которые дают в ресторанах. Держа свечу в руке, она снова двинулась вверх по лестнице.

Дуновение холодного воздуха заставило ее остановиться. Окно на первой лестничной площадке было открыто. Торопясь на встречу с Ником, она, скорее всего, забыла затворить его. Очень глупо с ее стороны быть такой беспечной.

Какое-то мгновение Миа стояла неподвижно, положив руку на подоконник. Она всматривалась в темноту, в которой утопал сад, расположенный позади дома. Ее собственное пространство около дома было крохотным, немногим больше, чем внутренний дворик, заставленный цветочными горшками, но с задней стороны к ее владениям примыкали викторианские сады ее соседей, длинные и узкие. Она чувствовала запах звездчатого жасмина, исходивший от живой изгороди старой миссис Квинн, и слабый аромат роз. Кто-то слушал диск «Бёрдз».[22] Звук еле доносился, но песня была настолько знакомой, что она невольно мысленно повторяла ее слова.

«Время родиться, время умирать… время убивать, время исцелять…»

Это была одна из любимых песен Молли.

Она вдруг ощутила жгучую тоску по матери. Конечно, она скучала и по отцу, но Молли была главной в ее жизни. Возможно, из-за сегодняшней встречи с Ником нахлынули старые воспоминания, и ее обуяло неодолимое желание вернуть прошлое.

С тех пор как она узнала о смерти Валентайна, ее не покидало острое чувство, что все вокруг необратимо меняется, и скоро то, что казалось знакомым и надежным, исчезнет, и ей придется отправиться туда, куда совсем не хотелось бы. Возможно, Молли удалось бы подбодрить ее.

«Мы сами пишем истории своей судьбы, — говорила ей Молли, с улыбкой глядя, как она сидит за туалетным столиком и расчесывает волосы долгими, уверенными движениями. — Никогда не поддавайся страху. Никогда не отступай. Никогда не позволяй никому сбить тебя с пути».

В этом заключался особый талант Молли — жить настоящим. Расти рядом с матерью, для которой планы на будущее — просто наказание; конечно, здесь были свои особенности. Тревоги и радости в равной степени — наверное, так лучше всего описать их житье. Это все равно что кататься на «американских горках», не пристегнувшись.

Молли олицетворяла собой яркие краски, творческий подъем, веселье. Она бывала вспыльчивой, и настроение у нее часто менялось. Ничто в ее жизни не было окружено молчанием. Ни ее симпатии, ни антипатии, ни образ жизни, который она вела.

Правда, в другом отношении Молли предоставляла дочери возможность расти, как все ее сверстники. Работая дайвером, Хуан постоянно разъезжал по стране, но Молли решила, что им с Миа не нужно повсюду следовать за ним. Всю свою жизнь Миа прожила здесь, в этом доме, — трудно представить себе большее постоянство. И, будь ее воля, она бы никогда не покинула это место, вплоть до того дня, когда ее вынесут отсюда вперед ногами. Она чувствовала невероятную привязанность к этому дому. Даже теперь, стоя на лестничной площадке и глядя в окно, она, казалось, ощущала тайное течение жизни за стенами окутанных мраком домов вокруг нее — так, как будто была связана с каждым ее малейшим дыханием. Стоит только закрыть глаза, и она готова поклясться, что чувствует, как дышит сам город — вдох, выдох. Его такое ощутимое присутствие сдавливает ей сердце. Она безраздельно принадлежит ему.

Что-то холодное прикоснулось к ее руке, что-то мягкое и податливое. Миа негромко вскрикнула. Но это оказалась всего лишь Свитпи.

— А, привет, девочка, что ты здесь делаешь?

Свитпи ответила ей печальным взглядом. Вообще считается, что хамелеоны глухие, но Миа никогда не верила в это. Она посадила Свитпи себе на плечо.

— Пора спать, что скажешь?

Миа закрыла окно и стала снова подниматься по лестнице, но когда она дошла до второй площадки, ей показалось, что внизу раздался какой-то звук. Закрылась дверь? Она остановилась, прислушиваясь.

Нет, ничего. Все это только ее воображение. Просто она еще не отошла после того, как Свитпи испугала ее. Миа продолжила на ощупь подниматься по темной лестнице.

Войдя в спальню, она посадила Свитпи на спинку кровати в изголовье, а потом открыла ящик ночного столика. Ее пальцы нащупали спичечную книжицу, и она вздохнула с облегчением. Спички были тонкие и ломались. Но в конце концов ей удалось зажечь одну из них, которую она поднесла к свече.

Крохотное пламя заколыхалось, отбрасывая большие тени. Миа взяла в ванной ночную сорочку и начала раздеваться. Ее фигура — длинная, с тонкими руками и ногами — двигалась с ней в унисон по стене, точно потерявшая опору марионеточная кукла.

Держа свечу в руке, она опустилась на колени перед большим чемоданом и открыла его. Слабый запах вербены и горьковатых трав пахнул ей в лицо из его глубины. Под кучей свитеров были спрятаны две маленькие деревянные шкатулки, отделанные серебряной филигранью.

Скрестив ноги, Миа уселась перед старинным напольным зеркалом, стоящим в углу комнаты. Ее отражение, казалось, плыло по его поверхности, переливающейся от игры света и тени.

Миа открыла первую коробку. Внутри был комплект акупунктурных игл из нержавеющей стали — уже простерилизованных в автоклаве — и небольшой пакетик с палочками мокса.[23]

Она осторожно поднесла иголки к огню, одну за другой, и подожгла палочку — потянулась тонкая струйка дыма. Медленно, очень медленно выдыхая, она ввела первую иголку под кожу, отступив примерно на два пальца от сгиба на левом запястье. Почти моментально она ощутила в точке проникновения иглы да-чи.[24] Вторую и третью иглы она ввела в точки хе-гу, расположенные на пересечении большого пальца каждой руки с ладонью, четвертую — в нижнюю часть горла. Она почувствовала, как ее кожа теплеет от поднимающегося жара.

Так же медленно она подняла крышку второй коробки. Внутри было три фотографии. Сверху лежала фотография Валентайна. Он заматывал руки перед тем, как надеть перчатки, и лицо его было необыкновенно задумчиво. Грустное чувство на мгновение охватило ее, но она отбросила фотографию в сторону и достала ту, что лежала под ней. Джефф Карузерс был снят в типичной для бойца позе: кулаки подняты, подбородок опущен, выражение лица — яростное.

Все последние дни ей было очень трудно сдерживаться, чтобы не узнавать о Джеффе ежесекундно. Смерть Валентайна испугала ее, но она все время твердила себе, что не существовало никаких доказательств того, что эта смерть не была естественной. До поединка Джеффа оставалась еще целая неделя, и опять-таки не было никаких намеков, что что-то идет не так. Начни она беспрестанно ему звонить, и он встревожится.

Но раз Джефф готовится выйти на ринг, для нее пришло время приняться за работу — время сделать то, что удавалось ей лучше всего прочего. Сегодня ночью будет только первый этап. В ночь перед поединком Джеффа она последует за хранителями в глубину веков и полностью выйдет за пределы бытия. Путешествие за пределы бытия. Хотя она столько раз уже делала это, сама мысль о том, что предстоит, наполняет ее чувством радостного ожидания.

На стену над кроватью Свитпи отбрасывала тень, намного превосходящую ее размерами, — горбатый силуэт, один большой круглый глаз. Миа задула свечу, и тень Свитпи растворилась в темноте.

Одни люди быстро бегают. Другие сильны в математике. Она же умеет охранять бойцов от опасности. Вот чем занимаются хранители. Это так же просто, как и сложно.

Очищающая энергия мерно разливалась по ее телу. Держа в памяти образ Джеффа, она закрыла глаза. С совершенно ясной целью, сфокусированной в ее сознании, она наклонилась к фотографии. Хон Ша Зэ Шо Нен.[25] Ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Будда во мне соединяется с Буддой в тебе.

Время медленно уплывало, как лепестки роз по воде. Когда она открыла глаза, стрелки часов переместились на двадцать минут вперед. Она вытащила иголки из тела и положила их в коробку, затем вернула на прежнее место фотографию Джеффа. Завтра ночью она повторит этот удаленный ритуал исцеления и будет продолжать делать то же самое до пятницы, когда полностью сумеет преодолеть сопротивление времени и пространства.

Теперь ей очень хотелось спать, как и обычно после проведения обряда. Ночь стояла жаркая, и она легла в кровать поверх простыней, не укрываясь. Постепенно сон завладевал ею. Пальцы Миа непроизвольно подергивались, глазные яблоки двигались под закрытыми веками. Лицо Джеффа то становилось отчетливее, то расплывалось, погружаясь в пучину ее подсознания, полного обрывков воспоминаний.

…харагей и незнакомец, наблюдающий за ней в сквере, погруженном во мрак от дождя. Ник, наполняющий ее бокал вином, и пролитая капля на белоснежной скатерти, точно темно-красная слезинка. Лиса, уставившаяся на нее своими сверкающими глазами. Звук песни, доносящейся из темной глубины сада: «…время убивать, время исцелять…» Молли, произносящая: «Мы сами пишем истории своей судьбы, Миа».

Истории. Старые истории. Древние воспоминания…

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Это старая, очень старая история. Изувеченный в сражении воин и прекрасная женщина, которая возвращает его к жизни. Как все великие мифы, эта история повторялась не один раз в разных интерпретациях и в разных культурах. Белокурые валькирии бога Одина,[26] которые приносят погибших воинов на никогда не прекращающийся пир в Валгаллу. Ирландская богиня Морриган,[27] требовавшая от воина, которого она выбирала сама, чтобы он излил на нее свою любовь перед сражением. Если он соглашался, то становился победителем, если же отказывался — его ждала смерть.

Секс, обряды, мужество, смерть. Пропахшие нафталином легенды и сотканные из них сны. Похититель верил в сны — он творил из них свою собственную жизнь. И он верил в легенды. Но могла ли легенда выжить в век двоичного кода? Во времена, когда физическая сила и смелость больше не считаются главными достоинствами мужчины? В мире, где ритуальный рукопашный бой стал не более чем развлечением, — найдется ли в таком мире место для хранительницы?

До встречи с Валентайном он бы ответил на все эти вопросы «нет». Но, познакомившись с ним, он сделал открытие. Где-то здесь, среди скопления черных от гари домов и грязных улиц, небоскребов, телевизионных антенн, камер видеонаблюдения, бесконечно трезвонящих мобильных телефонов, городской пыли и с грохотом мчащихся переполненных вагонов метро, живет хранительница. Женщина-воин, обладающая искусством исцеления.

Он и сейчас прекрасно помнит тот момент, когда впервые узнал о ее существовании. Они с Валентайном только что закончили тренировку и отправились переодеваться в мужскую раздевалку. Валентайн снял майку, потянулся и стал растирать мышцы. Ростом он был невысок, но сложение имел мощное. На мускулистом плече у него была вытатуирована голова волка — его спортивная эмблема. Но имелась и другая татуировка, расположенная прямо на сердце, — и это был ключ.

Два глаза были выписаны на коже Валентайна. В один из них был заключен символ, похожий на круг с тремя линиями внутри, соединяющимися под углом.

Когда он смотрел на Валентайна, то знал наверняка, что видел эту татуировку прежде, но только не мог припомнить где. Его интерес не укрылся от Валентайна.

— Я сделал ее, когда впервые вышел на профессиональный ринг.

— Очень круто. А кто бил?

— Одна очень крутая дама.

— А почему глаза?

— Она настояла.

Валентайн широко улыбнулся.

Теперь он вспомнил, где видел эти глаза с таинственным символом раньше — на стене монастыря в Таиланде. Это была защитная татуировка — знак хранительницы.

В течение многих лет он путешествовал по Азии и слышал рассказы о женщинах, которые брали под свою защиту воинов, готовящихся к рукопашному бою. Эти хранительницы использовали древнее искусство фа гун — передачу живительной энергии ци посредством медитации, — чтобы уберечь тех, кто доверился им, от повреждений, и всегда оставляли знак своего покровительства на теле воина, который пользовался их защитой. Всю оставшуюся жизнь боец носил на себе этот знак, свой талисман.

Такие истории редко записывались. Они являлись частью тайного знания окуден — секретных учений боевых искусств. Сокровенные навыки хранительниц передавались от матери к дочери, от хранительницы — к бойцу.

Так как многие техники боевых искусств были утрачены во мраке истории, поскольку их окружала стена секретности и описания передавались только устно, учение о хранительницах и их истинном предназначении дошло до нас лишь как загадочный фрагмент полузабытой сказки о волшебстве и доблести.

Возможно ли, что он нашел одну из них? Вероятность подобного ошеломила его. И поставила перед ним дополнительную задачу. Валентайн обладал кое-чем, что было ему очень нужно. В обычной ситуации для него не существовало бы никакого препятствия — он просто бы похитил то, что желал. Но в этот раз ему необходимо было обмануть хранительницу. Но как?

Ему потребовалась не одна неделя, чтобы раскусить этот орешек.

В конце концов он нашел ответ в одной малоизвестной книге по бугэй.[28]

Всего одно предложение, но этого было достаточно. Он нашел лазейку, как проскользнуть под «радаром» хранительницы. Она не сможет постоянно держать Валентайна в своих снах, если не будет знать о том, что он собирается выйти на ринг. Это было так просто.

Так он похитил у Валентайна то, что было ему необходимо, и полностью сосредоточил свое внимание на том, чтобы выследить ее. Теперь он ее нашел. Он был внутри ее дома.

Раскрытое окно оказалось совершенно неожиданным подарком — он должен был постараться извлечь максимум выгоды из такого удобного случая. Медленно поднимаясь по лестнице, он чувствовал запах полынных сигарет. На пороге комнаты он на мгновение замешкался, но за время ожидания внизу в студии, где было темно, как в шахте, его глаза настолько привыкли к отсутствию света, что ему не составило никакого труда разглядеть очертания ее тела, лежащего на постели.

Ее голова покоилась на подушке, чуть откинутая вбок, волосы разметались по лицу. Одна нога была подогнута так, что образовывала мягкий, неровный треугольник. Руки лежали на груди, словно кто-то неведомый положил их так, чтобы придать спящей некую торжественную позу.

Она уже перешла от медитации к самому обыкновенному сну — частота волн головного мозга снизилась с 4–7 Гц, характерных для тета-состояния глубокой медитации, до 3 Гц, свойственных спокойному сну. Она на время перестала воспринимать окружающий мир и не могла почувствовать его присутствия.

Он молча стоял рядом с кроватью и смотрел на нее. Желание забрать у нее то, что он хотел, то, в чем нуждался, было настолько велико, что он, казалось, ощущал во рту его привкус. Он мог похитить это прямо сейчас. Ради этого он разыскивал ее и приехал в Лондон. Взять. Это было бы так просто… Ее склоненная, бледная шея была так беззащитна.

Он сжал руки в кулаки и нервно сглотнул. Не теперь. Его одолевало любопытство. Он хотел оказаться здесь, когда наступит час и она выйдет за грань сущего. Напряжение, дико пульсировавшее в ушах, постепенно начало спадать, он знал, что ему удалось подавить голод. На этот момент.

Глядя на нее, он задавался вопросом, кто еще находится под ее покровительством, кроме Валентайна. Он уже знал, что это не Ник. У Ника не было татуировки, а те, кто пользуется защитой хранительницы, обязательно носят на себе ее знак.

Где-то на этом теле должна быть ее собственная отметина. В каком-нибудь потаенном месте. Ее ночная сорочка соблазнительно задралась.

Нет, все-таки в другой раз.

«Я хочу поиграть с тобой, милая Миа. А ты поиграешь со мной?»

Только насладившись игрой, он позволит себе утолить свой голод. Он украдет у нее то, что ему причитается, свою главную награду.

Она дышит так тихо. Ее грудь едва заметно колышется.

«Берегись, маленький незнакомец. Сны могут оказаться оковами, оставляющими синяки».

Он опустился в кресло рядом с кроватью и принялся наблюдать.