Хранитель света и праха

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Ник прикоснулся пальцами к своему отражению в зеркале. Он повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую. Его не оставляло странное ощущение, что он смотрит на какого-то чужого человека, не на себя. Его лицо казалось совершенно непроницаемым, загадочным — даже для него самого. Его тело заметно изменилось. В нем не осталось ни капли жира, мышцы на животе затвердели. Вообще-то он знал, что такой прекрасной формы он еще не достигал никогда.

Эш все время включал новые элементы в их тренировки. В последнее время они сосредоточились на дыхании. В первый раз, когда Эш заставил его принять позу «Ву-Чи», Ник чувствовал себя полным идиотом. Но скоро все изменилось. Вчера он понял, что обрел ощущения, которые ни с чем не сравнимы.

Они с Эшем тренировались в доджо. Было очень рано. Начало шестого утра. И они были одни. Он только что завершил полный цикл упражнений «Врата жизни» и готовился пропустить энергию через порталы. Он находился в позиции, которой научил его Эш, — веки опущены, колени разведены, весь вес тела устремлен вниз, к стопам. Он держал правую ладонь внизу живота, а левая рука покоилась на правой.

Рядом было окно, и он скорее чувствовал, чем видел, как облака соревнуются между собой за покрытым пылью стеклом. Внезапно луч солнца пронзил глубоко въевшуюся грязь, как удар кинжала. В этот момент у Ника возникло странное ощущение, что он может проникнуть внутрь своего тела и коснуться каждого органа. В какое-то мгновение мрачная неподвижность, охватившая его мозг, ушла, наступило прояснение, и он почувствовал себя связанным мириадами нитей с окружающим его миром.

Ощущение было настолько неожиданным и сильным, что его пробил озноб. Подняв глаза, он увидел, что Эш внимательно наблюдает за ним и кивает головой, словно понимая, что с ним происходит. Позднее они не обсуждали это, и Ник даже был этому рад. Описать свои ощущения — все равно что оторвать лепестки с цветка, чтобы показать его красоту. Честно говоря, он даже был слегка озадачен. Такого рода вещи не были свойственны миру «драчунов». Эта была территория «танцоров».

— Ник.

Он повернулся. Оки стоял на пороге раздевалки и улыбался ему.

— Привет, старик, — Ник подошел и крепко обнял приятеля. — Ты вернулся?

— Да. Ребро вроде зажило, и Джей Си снял запрет.

— Это отличные новости.

Оки открыл свой шкафчик и с довольной улыбкой сунул туда сумку, из которой выглядывала книга в бумажной обложке. «Разбитые сердца». Стало ясно, что за время вынужденного отсутствия вкусы Оки не изменились.

— Хотел спросить, Ник. Ты все еще хочешь, чтобы я был твоим секундантом?

— Конечно. Даже не сомневайся.

— Отлично. — Оки выглядел довольным. — Так как насчет того, чтобы пробежаться вместе? Давай завтра утром?

Ник явно сомневался.

— Что? — Оки нахмурился. — Думаешь, я не выдержу темп?

— Я очень здорово тренировался в последнее время, Оки.

— А я в отличной форме, дружище. Я, конечно, не мог заниматься с грушей, но в остальном не давал себе спуску в эти недели. У меня довольно высокий уровень подготовки, поверь.

Ник даже удивился, осознав, как ему не хочется допускать Оки в их тренировки с Эшем. И он был почти уверен, что Эшу тоже придется не по душе такая компания. Хлопнув дверцей, Оки закрыл свою ячейку.

— Ладно, я понял. У тебя теперь новый партнер.

— Но это не так, Оки.

— А я думаю, что так.

Оки так сильно встряхнул головой с досады, что его локоны взметнулись в полном беспорядке.

— Хорошо, проехали, забудь.

Ник чувствовал себя отвратительно.

— Но это только до поединка, Оки. Ладно? Без обид?

— Конечно. Не парься.

Однако Оки избегал смотреть ему в глаза.

— Оки…

— Там Джей Си меня ждет.

Оки повернулся и направился к двери. Ник протянул было руку, чтобы остановить его. Но потом опустил. Это же все только до поединка. В конце концов.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Миа осторожно приложила к коже Эша бумажное полотенце.

— Еще один сеанс на следующей неделе, и все будет готово. Теперь запомни…

— Да, я знаю. Не снимать повязку до завтра.

Зазвонил телефон. Миа не хотелось снимать перчатки, и она доверилась автоответчику.

— Миа! — Механический звук автоответчика не мог скрыть энтузиазма, который буквально переполнял Оки. — Миа, ты там? Нет? Ну ладно. Слушай, потрясающая новость. У меня поединок! Да! В воскресенье, в «Ланкастер таверн». Так что не забудь посмотреть про меня сны. Договорились?

Миа поспешно схватила трубку. Она смотрела на Эша и могла только догадываться, что он подумал.

— Оки? Как у тебя может быть поединок? Ты же вернулся в доджо только неделю назад.

— Да, но у того парня, который должен был участвовать, тонзиллит, и они ищут замену.

— Ты сейчас не в лучшей форме. А что говорит Джей Си?

— Джей Си согласен. Там будет только три раунда, Миа. Что-то вроде разминки, я думаю, это поможет мне снова освоиться на ринге. Так что с тебя ритуал.

— Хорошо.

Она снова в замешательстве взглянула на Эша. Он лежал на спине и, казалось, не проявлял никакого интереса к тому, о чем она говорила.

— Я все сделаю.

— А когда у Оки поединок? — как бы невзначай спросил Эш, когда она положила трубку.

— В эти выходные.

— Почему же ты хмуришься?

— Я беспокоюсь. Это, конечно, короткий бой, и я знаю, что он старался поддерживать форму, но все-таки поединок есть поединок, ты сам знаешь. Три в нем раунда или все десять, это опасно, ты понимаешь.

— Я приглашу его потренироваться вместе со мной и Ником следующие несколько дней. Это не повредит.

— Это было бы замечательно. Спасибо.

Она скрестила руки на груди, словно ей стало холодно. Впервые за последние недели она вспомнила о Валентайне.

— О чем ты думаешь?

— Так, ни о чем. — Она покачала головой. — Нам все еще нужно наложить тебе повязку. Подожди, я надену новые перчатки.

Закончив, она откинулась на стуле.

— Теперь ты свободен.

— Благодарю.

Она повернулась к нему спиной и стала перебирать предметы, которые лежали у нее на столике. Движения ее были автоматическими, мысли же неслись с невероятной скоростью. Если у Оки поединок в субботу, значит, ей нужно совершать ритуал в пятницу. Осталось три дня.

Ритуал, выход в потусторонний мир. Она почувствовала, как от предвкушения того, что должно произойти, у нее засосало под ложечкой.

Она совсем забыла об Эше и была удивлена, когда, повернувшись, обнаружила его перед собой.

Внезапно она очень сильно ощутила его близость. Он еще не надел рубашку, и она слышала, как бьется его сердце.

— А ты и правда волнуешься за Оки.

— Он мой друг. Обычно я волнуюсь за всех своих друзей.

Миа оперлась рукой о стену позади себя. Она ясно чувствовала мускусный аромат, исходивший от его обнаженной кожи.

— У тебя просто сумасшедший пульс.

Он поднял руку и дотронулся до ее шеи. Ей стало трудно дышать. Она сглотнула и почувствовала соленый привкус во рту.

Очень медленно его пальцы двигались вдоль задней линии ее шеи, ласкали кожу под воротником блузки. Она чувствовала, как в глубине ее существа разгорается огонь.

— Миа, — он касался губами ее лба, щек, — Миа.

Она закрыла глаза, и его губы прижались к ее векам. Он что-то шептал ей в волосы, но слова трудно было разобрать. Он положил руки ей на талию, его пальцы буквально вонзились в ее тело под тонкой хлопчатобумажной блузкой. Внезапно он сильно прижал ее к себе и, приподняв, прислонил спиной к стене. Уже через мгновение он целовал ее. Она чувствовала его раскрытые губы, его язык, прикасающийся к ее языку. Словно сполохи пламени пробежали по ее венам. Жар медленно поднимался по ее ногам, под мышками выступил пот.

Но разве она не догадывалась с самого начала, что это должно случиться? Разве она не надеялась втайне на это? Его язык медленно скользил по внутренней стороне ее нижней губы. Его руки были горячими, и она чувствовала это через тонкую ткань блузки. Прижав ее к себе, он стиснул ее бедра.

Теперь он целовал ее жестко, и ее рот открывался все шире, подчиняясь его желанию. Казалось, разум ее заледенел, а она сама словно выскользнула из собственного тела и теперь наблюдает сверху всю картину. Она видит двоих — мужчину, со страстью прижимающего женщину к стене в студии, и себя саму, с откинутой головой, поглощенную им почти в буквальном смысле слова. Ее вдруг охватила тревога.

— Нет. — Она отвернулась от него, ее губы ускользнули от его губ.

— Не надо бояться. — Он снова наклонился к ней. Его губы искали ее, она чувствовала на щеке его горячее дыхание.

— Нет. — Она прижала ладонь к его груди, твердо, настойчиво.

Какое-то мгновение она чувствовала, что он сопротивляется. Его мускулы напряглись, когда она пыталась отстранить его, и она вдруг поняла со всей ошеломляющей ясностью, насколько он силен на самом деле. Но потом он все-таки сделал шаг назад.

— Извини. — Его лицо казалось невозмутимым.

— Нет, это ты извини меня, я просто…

— Не надо так переживать, Миа. Это еще не конец света.

Он подошел к стулу, на котором оставил свою рубашку, и надел ее на себя. Она внимательно наблюдала за ним, прижимая дрожащие пальцы к губам. Она чувствовала во рту сладковато-металлический привкус крови, сочащейся из прокусанной губы. Возле двери он остановился.

— Имей в виду, дорогая, я обычно не сдаюсь.

Выражение его лица было равнодушным, но за этой маской она чувствовала неугасимую, какую-то неотвратимую уверенность.

— Ты можешь отрицать, сколько хочешь, но мы с тобой два сапога пара. Алмаз режет алмаз.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

В чем состоит сущность сексуального влечения? Это фантазия. Не всегда безопасная, не всегда здоровая. Фантазия, которая рождается в самом сердце и существует сама по себе. Она ни в ком не нуждается. Она не нуждается в том, чтобы быть разделенной.

Стоит только поделиться фантазией с кем-то, и она становится обыденной, привычной, она умирает.

Но что, если вы встречаете кого-то, у кого фантазия в крови, в самой глубине существа, если фантазией проникнуто все в этом человеке, от костей до электрических: импульсов мозга, до энергии каждой клеточки.

Я смотрел в ее глаза сегодня, и я вынужден был напомнить себе — будь осторожен. Это та хрупкость, которая может оказаться смертоносной.

Поцелуй меня и подари свет, поцелуй — и обрати в прах.

ПУТЬ: СНОВИДЕНИЕ ИНЬ

Темный свет: Dir. LU 9 GB2, Frc: 1 Time: 8, SUs GB1

Белый свет, белый свет невозможен

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Наступил день накануне поединка Оки, и пришло время выходить за пределы. Время отбросить все сомнения и беспокойства, которые одолевали ее и высасывали из нее энергию. Эш, Ник, ее запутанные и противоречивые чувства к ним обоим — все это должно остаться в стороне. Все это подождет. Сегодня вечером она — хранительница, ее мысли заняты только Оки. Только на нем она сосредоточена.

Миа всегда говорила своим подопечным, что она видит их во снах, что было не совсем верно. Но сны — это то, что они могли понять. Молли предупреждала ее, что надо объяснять так, чтобы все было просто и доступно. Вай ци и Рейки — это не те учения, которые «драчуны» способны были понять. Они еще могут допустить — с трудом — мысль о том, что кто-то может передавать целительную энергию через руки. Но чтобы воздействовать на расстоянии, исцелять через медитацию, как это делают практикующие Рейки… Как правило, им это казалось лишенным смысла.

«Выход из тела» требует очень большой веры. Такие понятия, как «самьяма» и «сиддхи», — сверхъестественные силы, используемые в индуизме и буддизме, — лежат далеко за пределами понимания большинства «драчунов». Что же касается ВТО — внетелесного опыта, — это совершенно чуждо их образу мыслей, одно упоминание об этом, как правило, вызывает смущение. Так что Миа всегда говорила только о снах и следовала завету Молли — не усложнять. Кроме того, рассказы о том, что она по ночам видит их во сне, бесконечно льстили самолюбию ее подопечных. Какому парню не понравится, что женщина спит и видит его.

Выход за пределы тела. Лабиринт внутри лабиринта…

Сам процесс никогда не представлял для Миа проблемы. Основным инструментом здесь всегда была интуиция. Обычно сиддхи появляются спустя годы занятий садханой.[47] Но хранительницы рождались со способностью выходить из тела по собственному желанию.

Молли никогда не пыталась узнать больше об этом уникальном таланте, который передался ей с ДНК. Она просто приняла его и стала им пользоваться.

«Если на тайну повесить ярлык, она становится непостижимой», — бывало, отвечала она на вопросы Миа.

Но Миа хотела понять. И она начала читать — все, от брошюр «Нью-эйдж»[48] до обескураживающих диссертаций по нейрологии, размещенных на академических сайтах. Она читала жадно, радостно и с интересом.

Она узнала, что в отличие от ее собственного опыта в большинстве случаев выход за пределы тела является вовсе не результатом тщательно выполненной медитации, а происходит спонтанно. Как правило, это явление сопряжено со сном и случается, когда человек оказывается на грани потери сознания. Близкий родственник осознанного сновидения, внетелесный опыт намного более ярок, человек, переживающий его, полностью осознает, что происходит, даже когда теряет сенсорный контакт со своей телесной оболочкой. Много таких случаев описывается людьми, которые находились на грани смерти. Существенными при этом являются условия так называемого повышенного или пониженного возбуждения. То есть люди, которые пережили ВТО, находились либо в полусне, либо, напротив, были перевозбуждены — рождение ребенка, автомобильная катастрофа, падение со скалы. Эмоции, пережитые в процессе внетелесного путешествия, бывали иногда настолько сильными, что мозг становился зависимым, и такие люди начинали практиковать экстремальный вид бондажа[49] — мумификацию[50] — в стремлении достичь желанного состояния сенсорной депривации, которая могла привести к внетелесному опыту.

Конечно, выход за пределы тела, путешествие по измененной реальности, а потом возвращение в прежнюю оболочку имеет довольно долгую историю. Сообщения о внетелесном опыте насчитывают тысячи лет. Но Миа узнала, что наука заинтересовалась этим феноменом только в 1968 году, после первых научных исследований данного предмета, проведенных Селией Грин.[51] С тех пор специалисты по нейрологии, использующие бинауральные ритмы для установления частот мозговых зета-волн, а также для стимуляции правой височно-теменной области головного мозга, пытались спровоцировать состояния, подобные внетелесному опыту. Но только в 2007 году Хенрик Эрссон, шведский ученый-нейробиолог, работая в Институте нейрологии Университетского колледжа Лондона, изобрел первый экспериментальный метод по формированию у здоровых людей видения «выхода из собственного тела».

Теперь ученые могли по желанию вызывать у испытуемых ощущение покидания собственного тела, но они все еще были не в состоянии объяснить эти внетелесные путешествия, так же как их причины.

«Если на тайну повесить ярлык, она становится непостижимой».

Миа села на пол, скрестив ноги, перед большим напольным зеркалом. Обычно она начинала готовиться к выходу из тела за неделю, подолгу занимаясь медитацией. Но поединок Оки назначили неожиданно, и у нее не было достаточно времени. Но это не имело значения.

Свет в комнате был выключен, но луна за окном светила так ярко, что она отчетливо видела ее отражение. Ее ступни были прижаты к бедрам. Одна рука покоилась на колене, в другой она держала перед собой фотографию Оки. Он выглядел очень молодо. Напускная ярость и угрожающая поза, которую он принял, только добавляли ему беззащитности. Держа фотографию перед глазами, она смотрела как бы в глубь ее и вбирала в себя энергию. Она буквально дышала ею. Энергия наполняла ее руку, поднималась по ней к лицу, поступала в нос, спускалась по горлу и носоглотке внутрь и, завершая цикл, снова поднималась наверх. Совершенно обновленной она выдыхала ее.

Все ее мысли были мертвы в этот момент. Остались только ощущения. Постепенно обрывочные комки энергии слились воедино. Он зарождался где-то в глубине ее существа, в животе — стремительный, яростный поток энергии. Поднимаясь вверх, к горлу, к голове, он проникал в каждую клеточку ее тела, в кончики пальцев, устремлялся к ступням. Поток жизненных сил распространялся по ее телу, охватывал лицо, глаза, наполнял полушария мозга, вынуждая ее покинуть телесную оболочку…

И она вышла. Луна заливала стену прозрачным белым светом, но когда Миа прошла сквозь нее, то не отбросила тени. Это была та часть процесса, которая ей совсем не нравилась. В этот момент она представляла собой какую-то неуклюжую тряпичную куклу. На первой стадии путешествия она была неуверенной в себе, ее колени подгибались и дрожали. Она плохо держала равновесие, ее мотало из стороны в сторону. Миа посмотрела в зеркало, ожидая увидеть, что ее голова сейчас упадет ей на шею, как у Петрушки, но не смогла разглядеть свое лицо. В зеркале отражалась только неподвижно сидящая женщина со скрещенными ногами, которая держала перед собой фотографию.

Постепенно она почувствовала, что ноги стали сильнее. Она обрела устойчивость. К тому моменту, когда она подошла к окну, мозг ее был ясен и чист. Она подождала немного, впитывая в себя ощущения от огромного города, который простирался перед ней, с его миллионами окон, ярко освещенных и сияющих в темноте, словно желтые квадраты. Города, залитого светом, в противоположность холодной черной реке, что текла сквозь него, темным аллеям и переулкам, закрытым на ночь пустынным офисам. Города ярко освещенных улиц, гудящих проводов электропередачи и поездов, проносящихся по рельсам в тоннелях. Города человеческих душ. Она физически ощущала аккуратную жизнь и случайное существование, соседствовавшие в нем. Цветы, распускающиеся на клумбах в скверах, ветви, стучащиеся в закрытые окна. Все связано. И если прислушаться, она может услышать, как город дышит.

А теперь пора идти. Пристанище ждет ее. И, не удостоив взглядом безмолвно сидящее перед зеркалом тело, она двинулась вперед.

Снаружи, на темной улице, похититель наблюдал за домом хранительницы, его глаза были устремлены на раскрытое окно верхнего этажа. Он чувствовал ее энергию. Он ощущал, как воздух вокруг него изменился. Он различал ее бледные очертания, мягкий поток ее мыслей. Она ступила на подоконник. Ее руки были широко распахнуты, а голова откинута назад, так что отчетливо различалась белоснежная шея. Через мгновение она вытолкнула свое тело, не выказав ни малейшего колебания, ни страха. Ценпо укэми.[52] Это был прекрасный брейкфол.

Похититель закрыл глаза и наблюдал за полетом хранительницы.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Выход за пределы тела — это совершенно осознанный акт. Найти же пристанище, хранилище энергии — дело случая. Много раз случалось так, что ее поиски оказывались тщетными, ей приходилось прерывать медитацию и все начинать сначала. Но сегодня вечером она нашла его почти сразу. В какое-то мгновение она провалилась в пустоту, но потом ее нога коснулась твердой поверхности.

В первый раз она посетила пристанище ради Бенни — ее первого подопечного. Ей тогда только исполнилось восемнадцать лет, и Молли еще была жива. У Бенни были быстрые ноги, сильное, гибкое тело и очень большие уши. Они, казалось, сияли, когда сзади на них падал свет. Он находился под ее покровительством всего семь месяцев, а потом оставил спорт. Именно тогда она взяла под свое покровительство Валентайна. Вскоре за ним пришли Билл и Оки.

«Трое подопечных, — предупреждала ее Молли, — надо расходовать себя разумно, Миа. Не больше трех».

Всякий раз, когда кто-то из ее подопечных должен был выходить на ринг, она совершала выход в потустороннюю реальность и направлялась в пристанище, для того чтобы собрать внутри него целительную энергию. Именно здесь она позволяла живительной силе ци вылиться из нее и направляла ее на своих подопечных. Фа гун. Этому ритуалу уже много веков. Очень важно, чтобы подопечные держали ее в курсе своих планов. Валентайн всегда так и поступал, он всегда заранее извещал ее о предстоящих поединках. Почему же он не сделал этого перед своим последним боем?

Нет. Сейчас она ни в коем случае не должна думать о Валентайне. Если она станет думать о нем сейчас, то потеряет уверенность в себе, внутренний поток энергии прервется, и Оки не будет никакого проку от ее помощи.

Пристанище находилось в укромном месте, подальше от чужих глаз, скрытое за поворотом дорожки. Мгновение Миа стояла неподвижно, все ее чувства были напряжены. Луна светила высоко в небе, но огромные деревья, окружавшие Миа, отбрасывали на нее тень. Путь впереди выглядел пустынным, как будто никто никогда не ступал здесь, мох под ногами казался гладким и нетронутым. Когда она толкнула створку ворот, преграждавших ей путь, ее движение было жестким и скованным.

Но как только ворота закрылись за ней, она почувствовала, как сердце ее расслабилось.

«Вот и дом», — думала она, ступая босыми ногами по покрытой мхом тропинке.

Дом. Она спускалась по залитой лунным светом дороге и знала, что идет по невидимым следам, которые указывают путь ее босым ногам. Таинственные и незримые, они вели ее за собой, следы, оставленные хранительницами прошлого, далекого и совсем недавнего.

Иногда она грезила о них. О женщинах с лебедиными шеями и серебряными глазами. Они протягивали к ней руки через века, собирая и храня мечты и надежды, хотя те надежды, которые они когда-то разделяли и груз которых взваливали себе на плечи, уже больше никого не тревожили и мало кому были понятны.

Хранительницы были шаманками, целительницами и защитницами. И хотя их можно было обнаружить в любой части мира, их духовным домом все-таки считался Восток. Хранительницы существовали в Древнем Китае и в феодальной Японии, их миссию там хорошо понимали. Отношения между воином и женщиной, которая охраняла его, всегда вызывали уважение. Хранительницы были неразрывно связаны с миром поэзии и с насильственной смертью.

Обычно хранительницы были йогинями, мастерами Рейки и боевых искусств. Боевые искусства — казалось бы, весьма странное увлечение для того, чье предназначение исцелять. Но исцеление и практика боевых искусств всегда шли рука об руку. Миа знала, что даже теперь, если вы приедете в Китай или Тайвань и представитесь последователем традиционных боевых искусств, вам немедленно начнут рассказывать о своих болячках, в надежде, что вы их вылечите.

Но мир традиционных единоборств всегда был также миром чрезвычайной секретности. Значение очень многих движений доверялось только нескольким приближенным ученикам или членам семьи. Со временем огромный пласт знаний, связанных с боевыми искусствами, был утерян, а жизненно важная информация погребена, спрятана, объявлена вне закона. Хранительницы стали частью мира, в котором обучали тайно, подпольно. Это был очень узкий, замкнутый мир, и нехватка пространства привела к тому, что роль хранительницы стала отмирать. Обычные люди и вовсе стали думать о хранительницах превратно. Теперь к ним относились, как к продажным девкам для мужчин, вступающих в ритуальные состязания, — как к вешалкам, как к подстилкам, — их защитная функция совершенно игнорировалась.

Дорожка, по которой шла Миа, стала сужаться. Она уже была почти на месте, и сердце ее стало биться сильнее. Она зашла за поворот, и вот оно. Она пришла.

Строение было длинным и низким, дорожка вела к нему сбоку. Стены дома были выложены из камня, а крыша покрыта тростником. Толстая деревянная дверь, которая вела во внутренние комнаты, всегда приоткрыта. Здесь пахло жасмином и еще какими-то дикими растениями. Когда Миа поднялась по узким деревянным ступеням, от ее присутствия вздрогнули ветряные колокольчики, и их мелодичный, серебряный перезвон заполнил все вокруг. На полуоткрытой двери прямо перед ней был нарисован знак хранительницы: два продолговатых глаза, и внутри одного из них — круг с тремя линиями, входящими в него под углом. Круг символизировал энергию. А три линии представляли собой мосты, которые надо пересечь, чтобы добраться до нее.

Положив руку на дверь, Миа на мгновение остановилась. В этом месте обитает дух мудрых женщин. В такое место нельзя врываться с разбега. Сюда следует входить с благоговением: с благодарностью за вдохновение и целительную энергию, которая хранится за этими стенами. Она толкнула дверь и раскрыла ее полностью.

Похититель видел, как хранительница положила руку на дверь и широко распахнула ее. Он не пошел вслед за ней, а продолжал стоять в стороне, спрятавшись за деревьями. Пристанище хранительниц было залито лунным светом. Он же предпочитал оставаться в тени. Ветви деревьев над его головой потрескивали в ночи.

Он никогда не бывал в этом месте прежде, но все здесь оказалось именно так, как он представлял себе, и потому он ощущал огромное удовлетворение. Ему пришлись по вкусу и тяжелая, солидная кладка стен, и покатые углы крыши. На каменных плитах, которые обрамляли дверь, были изображены символы, он различил их даже на расстоянии: земля, огонь, вода, металл, дерево — пять символов, которые хранительницы разделили с теми, кто практикует нинджитсу. Эти символы рассказывали об энергии и ее использовании в боевых искусствах и при переходе в иную реальность. С правой стороны двери символы были изображены в их продуктивном цикле: каждая энергия давала жизнь следующей. С левой же стороны они были нарисованы в их деструктивной фазе — каждый вид энергии уничтожался тем, что следовал за ним. Она исчезла внутри дома — он больше не видел ее. Он не сводил глаз с пристанища, глядя на него с вожделением.

Лампы внутри пристанища светили тускло. Миа вошла в большой зал и, отыскав свободное место, заполненное желтоватым светом и мягкими тенями, заняла его. Отполированный до блеска пол, играя бликами, приятно холодил ноги. Нитки на гобелене мерцали, перекликаясь с малиново-золотыми рисунками на бумаге васи и шелковой драпировкой стен. Иглами и кистями здесь были оставлены таинственные знаки и фигуры, напоминающие призраков, — отважные самураи, монахи-воители, хрупкие женщины с темными миндалевидными глазами, бледными пальцами и облаками волос. Здесь также были изображены мужчины с крепкими плечами и мускулистыми ногами. Женщины с веточками шафрана на лбу и черными обсидиановыми зеркалами, свисавшими с их талии.

Здесь находился портрет рыжеволосой бригантской хранительницы, известной своей трагической судьбой. Она жила во времена правления Картимандуа[53] и была отравлена своим подопечным — причина затерялась в тумане времени. Все растаяло в бездне вечности. Здесь же, задумчивая и тонкая, была изображена хранительница, которая жила после Второй мировой войны и получила известность как жрица Окинавы. В руке она держала трехфутовую палочку для нанесения татуировки. У ее ног преклонил колени один из ее подопечных. Все его тело было покрыто узорами.

Здесь была изображена даже хранительница Тембандумба, королева племени ягга, которая надеялась возродить культ амазонок с его мужененавистническим духом. Едва Миа взглянула в мрачные глаза королевы, она сразу вспомнила, как однажды холодным декабрьским вечером Молли рассказала ей историю об этой хранительнице, объявившей войну всем мужчинам и превратившей свой дар исцеления в неугасимое желание разрушать.

«Хранители могут разрушать в той же степени, что и исцелять, Миа. Они — создания не только света, но и тьмы. И могут выбрать служение ей. Энергия способна к превращению, в том числе и в полную себе противоположность. Фа ци может оказаться опасной и нанести вред. Никогда не забывай об этом».

Она вспомнила, как, услышав слова Молли, мысленно перенеслась из их дома с заснеженными окнами в душные и влажные леса Конго, где безумная королева приказывала матерям убивать своих сыновей и готовила из их жира мазь.

«Magige samba, — шептала королева, — намажьтесь этой волшебной пастой, и вы повысите свою жизненную силу и будете жить вечно».

В большом зале хранилось немало сокровищ, но Миа прошла мимо, даже не взглянув на них. Она прежде уже пользовалась талисманами, заключающими в себе живительную энергию, а сегодня все ее мысли были сосредоточены на том, чтобы оказаться в доджо.

Наконец-то. Она ступила в помещение, где было прохладно, а обстановка поражала аскетизмом. Здесь не было ни цвета, ни символов, ни зашифрованных надписей, только шестнадцать матов и зеркала на стенах. Войдя в комнату, Миа низко поклонилась.

Этот поклон предназначался духам ее учителей, которые обитали здесь. Она заняла позицию. Когда Миа начала цикл движений ба гуа, ей показалось, что она услышала, как негромко звякнули колокольчики. Наверное, подул ветер.

Энергию этого места невозможно было не почувствовать. Похититель поднялся по деревянным ступеням и неслышно вошел в раскрытую дверь. Он страстно желал воспользоваться всем, что видел вокруг, но ограничился только тем, что внимательно рассматривал сокровища, мимо которых проходил. Книги, черепаховые панцири, побелевшие кости и пучки высушенных трав покоились в простом деревянном ящике, привлекая взор. В другом ящике он увидел чаши с песком и отполированные жезлы. Здесь же ему бросилась в глаза отдельная ниша, посвященная Чийоме Мочизуки, жившей в шестнадцатом веке. Она возглавляла движение мико[54] и подготовила из группы сбежавших от родителей девушек хранительниц для рода Такеда.[55] И повсюду он натыкался на символ хранительниц: глаза, смотрящие на него со стен, с выступов под потолком, даже с деревянного пола, по которому он шел. Он чувствовал себя неловко под взглядом стольких глаз.

Как оказалось, он и хранительница были не единственными живыми существами в этом доме. Как только он пересек широкий зал и ступил в узкий коридор, где свет был приглушен и царила тень, ему вдруг показалось, что стены по обе стороны от него ожили.

Прошло некоторое время, пока он понял, что перед ним тысячи черных сверчков. Их крылышки поблескивали в полутьме. В памяти смутно всплыло, что в Азии сверчок считается символом ума, удачи и боевого духа.

Сверчки сидели на каменных стенах, словно живой гобелен, и он шел по коридору осторожно, стараясь не задеть их. Они были неестественно бесшумны, это даже внушало страх. Никаких звуков, только едва уловимое шевеление усиков, точно перед ним были вовсе не живые существа, а призраки. Он смотрел на них зачарованно, но в то же время и с некоторым отвращением.

Он подошел к доджо. Теперь он видел отражение хранительницы в зеркале. Ее лицо было полностью расслаблено, руки и ноги плавно двигались. Он вошел в комнату. Не прячась.

«Посмотрим, что у тебя получится».

Когда у нее за спиной возникла какая-то фигура, Миа была так удивлена, что потеряла бдительность. В следующее мгновение она оказалась в воздухе. И хотя поверхность была мягкой благодаря матам, от удара плечом о пол у нее перехватило дух.

Он отбросил ее в другой конец комнаты. Она поднялась и, присев на корточки, взглянула на фигуру, которая стояла напротив нее и внимательно за ней наблюдала. Он был весь в черном и в маске, так что разглядеть можно было только глаза.

«Прям как какой-то злодей из второсортного боевика», — подумала она сердито.

Несмотря на боль в плече, ее мозг, взбудораженный нелепым событием, отказывался принять то, что случилось. Он не верил в присутствие постороннего. Его просто не должно здесь быть. Он не имеет права. Это пристанище хранительниц — место для созерцания и ритуалов. Здесь недопустимо насилие.

Как долго он прятался здесь? Почему она не почувствовала его присутствия раньше? Она совершенно четко ощущала его ци. Эта энергия противостояла ее собственной, старалась вывести ее из равновесия, и она чувствовала ее кожей, всем своим существом. Более того, его энергия, очевидно, воздействовала на весь энергетический фон комнаты — он стал неустойчивым и хаотичным.

Он плавно двинулся вперед по направлению к ней. Он буквально скользил и преодолел расстояние между ними с невероятной скоростью. Она вдруг почувствовала, как ее гнев уступил место страху. Уже через секунду он обрушил на нее резкий, внезапный удар запястьем — атака богомола. Она едва успела увернуться, отступив в сторону.

Но он действовал с потрясающей быстротой. Ей даже казалось, что он знает все ее движения наперед, знает, что она сделает еще до того, как она успевает что-либо предпринять. Защищаясь от его нападений, она знала, что подает ему сигналы, позволяет прочитать ее намерения. Все ее маневры он легко разгадывал. Он словно врезался в ее мысли и, внося неуверенность в сознание, пытался разрушить ее защиту. В отчаянии она бросилась на него, пытаясь нанести сокрушительный удар, требующий недюжинного напряжения плеч и спины. Он вскинул руку и блокировал ее атаку.

Никогда не используй силу против силы, если противник крупнее, — он задавит тебя массой. Это был один из главных принципов, который Чилли внушал ей в течение многих лет, пока она занималась с ним. Один из наиболее простых и логичных принципов. И именно его она просто отбросила в сторону в первую очередь. Противопоставляя собственную физическую силу силе своего противника, она оказалась нос к носу с человеком, который намного превосходил ее в мощи. Лучшее, что она могла бы сделать, — отдать инициативу ему. Постоянно уклоняться от его атак, использовать плавные, круговые движения, следовать за ним, подстраиваться под его ритм, выжидая, когда представится удобный случай — подходящий угол или приемлемый маневр, — чтобы добиться успеха. Принципы айки: старайся развернуть соперника так, как надо тебе, заставляй его тратить силу вместо того, чтобы использовать свою. Но ничего подобного она, конечно же, не сделала. И теперь ей придется заплатить за свою глупость.

Их руки скрестились, и она почувствовала, что ее словно оглушили свинцовой палкой. Она понимала, что его цель — лучевой нерв. Слегка подталкивая ее вперед, он надавил ей на плечи и в то же время ударил в лодыжку правой ногой. Шао дуй — «подрезание» стопы. Четкость и точность его действий просто поражали. Его подошва, точно лезвие, уперлась в чувствительную точку в задней части ее ноги, этот напор оказался просто диким. Ее нога не выдержала и подкосилась. Теперь он был над ней, она же лежала поверженная, в оцепенении, испытывая острую боль. Его лицо, нависавшее над ней, скрытое за черной тканью, казалось совершенно спокойным. Он улыбался, и она даже могла различить морщинки, собравшиеся вокруг его глаз. Она читала его мысли. Она понимала их так ясно, словно он сам рассказывал ей, что думает.

«Ты умрешь здесь, внутри. Ты умрешь там, снаружи».

Она потянулась к нему, стараясь сорвать маску с его лица, но он схватил ее за руку и резко выгнул безымянный палец. Она вскрикнула и снова упала на спину.

Он осторожно убрал волосы с ее лба и прикоснулся к лицу — провел пальцами по бровям, щеке, подбородку. Она попробовала отвернуться, но он все еще держал ее руку в своей. На этот раз он вывернул палец так сильно, что она взвыла и у нее на глаза навернулись слезы. Очень медленно его свободная рука подкрадывалась к ее шее. Большой палец лег на ключицу, а средний впился в углубление под горлом.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Я пришел к тебе сегодня со множеством вопросов, мое любопытство не дает мне покоя. Насколько ты сильна? Как будешь держаться? Ты воздух или вода? Есть ли в тебе огонь, или ты утратила его? Так много вопросов, но после нашего единственного поединка ответов недостаточно. Я смотрел в твои глаза и думал о том, что порой мы ищем любовь, словно это драгоценность, затерянная в пустыне среди песков.

«Вот если бы мы ее нашли, — часто думаем мы. — Если бы только мы могли увидеть ее на своей ладони и сжать пальцы в кулак, прижать ее к своему сердцу, сделать ее своей собственностью, — навсегда своей, — вот тогда наша жизнь переменилась бы».

Любовь и жизнь — они нераздельно соединены в сознании человечества на протяжении веков, словно двойные звезды. Но желание любить, разве оно столь же велико, как желание жить? И какое желание сильнее? Что первично? А что вторично? Чья сила слабее?

«Любовь способна победить все», — говорим мы, как будто она на самом деле может одолеть власть тьмы и разрушения.

Так ли это? Из двух начал первое — кремень, второе — шелк. Одно есть кислород, другое — песня.

Интересно…

Может быть только один ответ.

ПУТЬ: СТРУЯЩИЙСЯ ЖЕЛОБ

Черный свет: Dir. Gb10, GV20, SUs, Frc: 1 Time: 2

Белый свет: mas. В1 10

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

«Ланкастер таверн» содрогалась от металлического рока. Народу набилось много, дым стоял коромыслом. Ярко украшенное, вибрирующее от напряжения, это местечко вряд ли могло служить прибежищем для слабонервных. В поединках на ринге, которые проходили здесь, нередко пускали кровь, а зрители вели себя агрессивно, громко и не стеснялись в выражениях.

Какой-то пузатый мужчина в футболке с изображением Кена Шамрока[56] и надписью «Я вижу мертвых» преградил Миа путь. Он громко отрыгнул, обдав ее запахом пивного перегара. Стараясь протиснуться мимо него, Миа почувствовала, как у бедра завибрировал мобильный телефон — кто-то прислал ей сообщение. Руки у нее были заняты, она несла две бутылки воды, а толстяк встал так, что обойти его было непросто. Однако Миа как ни в чем не бывало отстранила его и продолжила свой путь между столами, вокруг которых теснились зрители.

Подойдя к группе своих знакомых из «Скорпио», собравшихся за столиком рядом с рингом, она поставила бутылки с водой на стол, который был уставлен банками с пивом, сухариками, пончиками «Криспи крим» и другой нездоровой пищей. Потом она придвинула стул и села рядом с Лэнис. Та критически на нее посмотрела.

— Что стряслось, Миа?

— В смысле? Что ты имеешь в виду?

— Ты как-то неважно выглядишь, девочка.

— Просто плохо спала прошлой ночью.

И это еще мягко сказано. Она все еще была напугана и не имела ни малейшего представления, почему на нее напали в пристанище и кто. Последнее, что она помнила о ночном поединке, — она лежит на мате, а какая-то фигура в черном смотрит на нее сверху вниз и тянется рукой к ее горлу. Следующим воспоминанием было то, как она проснулась утром в своем доме.

«Ты умрешь здесь, внутри. Ты умрешь там, снаружи».

Весьма недвусмысленная угроза. Кто он, этот человек?

— Скушай пончик, — Лэнис пододвинула ей коробку. — Он глазированный, как раз то, что тебе сейчас нужно.

Миа почувствовала, как кто-то положил руку ей на плечо. Она обернулась. Это был Ник. Он заметно изменился. Коротко подстригся, почти под ноль — так делают многие бойцы перед выходом на ринг, — и потому выглядел как-то сурово. Миа вдруг сообразила, что до поединка Ника осталось всего две недели, и это испугало ее еще больше.

— Как там Оки? — спросила она Ника.

— Нормально. Но никак не может найти свой счастливый пенни.

Миа вздохнула. Это уже стало традицией: Оки, ищущий счастливый пенни в вечер поединка. Оки придумал себе такую игру. По его замыслу, монета сама должна была «прийти» к нему. Если это происходило — значит, порядок, победа будет на его стороне. Если же монета подводила и не материализовывалась, то Оки изводил всех в раздевалке своим предпоединковым мандражом.

— А почему вы оставляете ему только одну монету? Может, положить больше.

— Не думай, что мы не пытались. Джей Си уже положил ему две монеты, но он все еще не заметил ни одной.

— Ник, как ты думаешь, он достаточно подготовлен?

— Ну, нельзя сказать, что он на пике формы, но вполне прилично. Вчера он тренировался вместе со мной и Эшем. Я честно удивился. Он смотрелся очень неплохо. Даже поборолся с Эшем несколько раундов, и его ребро никак не напомнило о себе.

Она почувствовала, как при упоминании имени Эша ее бросило в жар.

— Он здесь?

— Эш? Нет. У него в последнюю минуту возникли какие-то дела.

Это хорошо. По крайней мере, одной головной болью меньше. После того, что произошло между ними в студии три дня назад, она старалась избегать Эша. Но в ближайшем будущем ей еще придется встретиться с ним наедине, ведь она должна закончить его татуировку. Но сейчас ей не хотелось об этом думать.

— В любом случае, — пальцы Ника слегка сжали ее плечо, — мне надо возвращаться. Оки попросил меня быть в его углу. И прошу тебя, не волнуйся. С Оки все будет в порядке. Это же не крупный поединок. Договорились?

— Ладно. Передай, что я держу за него кулаки.

— Обязательно.

Свет потускнел, а из динамиков над их головами полились звуки песни «Club Foot» в исполнении группы «Касабиан».[57] Начался первый поединок.

Как только два первых бойца стали кружить по рингу друг напротив друга, Миа вдруг вспомнила о сообщении, которое пришло ей на мобильник. Она достала телефон из кармана и нажала на клавишу.

Миа. Ты же хранительница Оки. Почему ты подвела его?

Она перевела взгляд на номер отправителя, но он был ей неизвестен, его не было в ее записной книжке.

Она поспешно написала ответ: Кто это?

Несколько секунд ожидания. Она почувствовала, как сердце замерло у нее в груди. Рядом с ней Лэнис громко кричала одному из дерущихся:

— Давай, Джеймс! Выбей из него дух!

Мы виделись прошлой ночью в пристанище, припоминаешь?

Это просто смешно. Она не будет переписываться с этим маньяком. Она просто позвонит ему. Но здесь это невозможно — слишком шумно. Просигнализировав Лэнис, что идет в туалет, Миа встала со своего места. Стараясь ужаться со всех сторон, она протискивалась между столами по направлению к выходу.

В дамской комнате на полу лежал ковер апельсинового цвета и пахло разлитым пивом и сигаретным дымом. Перед зеркалом прихорашивалась какая-то девица в кожаной юбке и топе с глубоким вырезом. Она взглянула на Миа.

— Миа? Помнишь меня?

Вообще-то Миа не помнила, и это был как раз тот момент в ее жизни, когда она меньше всего хотела вступать в разговоры с кем бы то ни было.

— Да, — девица восторженно кивнула, — ты татуировщица. Мы встречались на поединке Маквинни.

— Ах да. Извини…

Но девица словно не слышала ее. Она схватила Миа за руку.

— Слышишь, я хотела спросить у тебя. Я хочу вытатуировать у себя на груди голову Аполлона.

— Аполлона?

— Это мой бойфренд. — Девица оттянула край топа. — У меня уже есть несколько татушек, но я надеялась, что, может быть, ты бы нашла местечко.

Да, местечко найти было трудно. Грудь, которую девица подставила Миа под нос для обозрения, была довольно объемистой, но сплошь испещренной всевозможными изображениями. Аполлону можно было только посочувствовать, ему пришлось бы конкурировать с инициалами «ГС», капающими крест-накрест слезинками, и ангелом, который подмигивал одним глазом на удивление похотливо. Миа почувствовала, что ее одолевает истерический хохот.

— Слушай, извини, но мне надо идти.

— Нет, подожди, я хотела спросить тебя…

Телефон на бедре Миа снова завибрировал. Взяв себя в руки, она зашла в одну из кабинок и закрыла дверь. Девица с другой стороны бормотала что-то типа «сучка высокомерная». Затем вращающаяся дверь дважды скрипнула и в комнате наступила мертвая тишина.

Ты подвела Оки.

Миа выбрала функцию «Перезвонить» и поднесла телефон к уху. Но никто не ответил. Она ждала почти минуту, а потом телефон издал долгий гудок и замолчал. Оставалось только вернуться к переписке. Она чувствовала, как ее охватывает гнев.

Что вы имеете в виду — я подвела Оки?

Ты проиграла мне поединок. Оки выйдет сегодня на ринг в последний раз.

Миа похолодела. Но не успела она написать ответ, как телефон снова завибрировал и на экране высветилось новое сообщение.

Когда мы сойдемся в следующий раз, тебе придется постараться. Если победишь ты, с твоим подопечным ничего не случится. Если нет, я заберу его жизнь. Мы еще потягаемся силой — хранительница и похититель. Но для Оки это не имеет никакого значения. Для него все кончено.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

— Раздвинь пальцы, Оки, — Джей Си постучал Оки по правой руке. — Вот, хорошо.

Джей Си закончил бинтовать суставы Оки и закрепил бинты, используя хирургический скотч. Оки сжал руку и кивнул.

Ник наблюдал, как Джей Си начал бинтовать левую руку Оки. Каждый раз при виде этой церемонии его охватывало ощущение благоговейного трепета. Тот момент, когда боец готовит руки к поединку, казался ему мгновением магического действа. Шутка ли сказать, самая обыкновенная человеческая рука после этой процедуры становилась смертоносным оружием. А сам человек превращался в воина.

Но в этот же момент Ник отчетливо понимал, насколько тело бойца хрупко и уязвимо. Ведь, если говорить по правде, обычная человеческая рука не может выдержать удар, в который вложена вся мощь стоящего за ним тела. Пястные кости ломаются, подобно сухим прутикам. Запястье рвется и перекашивается. Кожа лопается. Руку забинтовывают, чтобы защитить суставы и укрепить запястье. Но даже при всем при этом боец может закончить поединок с искалеченными кулаками.

Оки соскочил со своего места и начал трусить взад-вперед, разминая плечи и нанося удары в воздухе. Джей Си снял шелковый халат Оки с крючка и ждал, пока тот приблизится и сунет руки в его широкие рукава.

— Ник.

Ник вопросительно обернулся.

Роач Харпер, катмен,[58] просунул голову в раздевалку.

— Что?

— Там кое-кто хочет с тобой поговорить.

— Скажи ему, что я сейчас не могу, — Ник нахмурился.

— Она говорит, это срочно. Просила сказать тебе, что ее зовут Миа и что ей просто необходимо тебя увидеть.

Ник колебался. Но это же Миа, в конце концов. Она не будет отвлекать его по пустякам.

Пока он шел по коридору к двери, ведущей на ринг, та открылась. Бойцы, только что закончившие поединок, вошли в сопровождении своих секундантов. У одного парня была разбита бровь и все лицо в крови.

«Скорее всего, рефери остановил поединок, — подумал Ник, — а это значит, что теперь очередь Оки.

Надо сказать Миа, что, какая бы причина ни вынудила ее оторвать его от дела, все нужно отложить на потом».

Она ждала его прямо под дверью и не дала ему возможности сказать ни слова. Как только он вышел, она схватила его за рукав.

— Ник. Ты должен остановить Оки. Он не может драться сегодня.

Он слышал, как она изо всех сил старается, чтобы голос ее звучал ровно.

— Но что случилось? Почему?

— Вполне вероятно, что он получит серьезную травму. А то и хуже. Ты просто обязан его остановить.

— Миа, я уверен, все обойдется. Это короткий поединок. Оки справится.

— Послушай меня. — Она буквально встряхнула его. — Останови его немедленно. Он в опасности.

Он видел красные пятна у нее на щеках и отчаяние в ее глазах.

— Миа. Успокойся.

Он скорее пытался успокоить себя. Нужно признаться, ей удалось вывести его из равновесия.

— Что, черт возьми, происходит?

— У меня нет времени объяснять тебе сейчас все, Ник. Просто доверься тому, что я говорю. Он не должен выйти на ринг.

Он в полной растерянности смотрел на нее. Но прежде чем он успел что-то ответить, огни в зале снова потухли, а из динамиков загрохотала музыка. На этот раз звучала песня «Larger Than Life» в исполнении «Бэкстрит бойз». Это была боевая песня Оки, и это означало, что он уже направляется на ринг.

— Мне надо идти. — Он снял руку Миа со своего рукава и пожал ее пальцы, как ему казалось, успокаивающе. — Не волнуйся, ладно? Я буду рядом с ним, в углу. Все обойдется, я уверен.

Не дав ей больше сказать ни слова, Ник повернулся и заспешил назад, в раздевалку.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ

Он ввел в адресную строку ссылку на табло поединков в «Ланкастер таверн» и ждал, пока страница загрузится. Потом он подвел курсор к меню и кликнул по мерцающему линку «Живое обновление».

Первый поединок, Браун против Доркинга, закончился, и протокол результатов был уже на экране. Пять раундов, и, судя по протоколу, Браун победил. Второй поединок был прерван рефери, потому что катмену не удалось остановить кровь у одного из бойцов. Шел последний раунд третьего поединка, Родригес против Литтла, оставалось две минуты. Оки выходил на финишную прямую.

Он откинулся на стуле и закрыл глаза. Как раз в этот момент Оки, должно быть, опьянен адреналином и другими катехоламинами,[59] а кора его головного мозга сияет электричеством. Если он получит травму в этот момент, он даже не почувствует боли. Если кто-то из зрителей будет кричать ему гадости, он этого не услышит. Беснующаяся толпа с открытыми ртами, белые, задранные вверх лица судей — ничто это не доходит до его сознания. Его уши слышат только громовое биение его собственного сердца и команды Джей Си, которые доносятся до него, словно издалека. Возможно, во рту у него пересохло. Может быть, он стирает пот с глаз. Только три раунда. Но никто из тех, кто сам не принимал участия в поединках, не может вообразить себе, насколько изнурительны девять минут полноконтактного боя. К этому моменту ноги Оки наверняка уже двигаются не так четко, как вначале, они слегка ослабли. Когда усталость постепенно берет свое, он вынужден больше напрягаться, чтобы сохранить концентрацию и не позволить рукам потерять точность удара. А по другую сторону пинков и ударов, градом сыплющихся в его лицо и тело, — глаза его противника. Кто из них окажется сильнее? У кого больше мужества?

Он открыл глаза. Протокол результатов на экране обновился. 9:10, 9:10, 9:10 в пользу Родригеса. Оки проиграл.

Он закрыл сайт и вышел из системы. Интересно, сколько Оки еще протянет. Пару дней, наверное. Возможно, три.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Сон повторился. Она снова слышала голос своей матери, который звал ее по имени, увлекая за собой к струящемуся сквозь тьму озерцу света, и она, запинаясь, на ощупь следовала за ним.

Снова множество книг возвышалось на полках вокруг нее, но только одна имела значение. «Книга света и праха». Сразу можно было догадаться, что она старинная и ценная — об этом свидетельствовали ее объем и тщательно выделанная кожаная обложка. Книга тайн.

Сердце ее бешено колотилось. Она раскрыла книгу на первой странице. И тут же ослепла.

Какое отчаяние! Ее сердце упало, и слезы покатились по щекам, когда, взглянув в зеркало, она увидела свои потухшие глаза. Они смотрели на нее, мертвые, безжизненные. Ни капли энергии. Ни капли жизни…

Нет! Миа судорожно вдохнула воздух, как пловец, разрезающий водную гладь. Ее веки распахнулись. Сердце глухо билось у нее в груди. В какое-то мгновение она не узнала собственную спальню. Дождь барабанил в окно, и свет в комнате сделался опаловым. Еще несколько минут она лежала в оцепенении. Потом прикоснулась пальцами к щеке и поняла, что все ее лицо залито слезами. Она села на кровати и уперлась локтями в колени, вжав голову в руки. Она уже не помнила, когда в последний раз чувствовала себя столь отвратительно. После поединка Оки прошло четыре дня. Он был жив и, насколько ей было известно, чувствовал себя вполне прилично. Но страх не покидал ее. И она не могла предугадать, что последует дальше. Что бы сделала на ее месте мать? Ответ был прост: Молли бы снова вышла за пределы. Если хранительницу одолевают сомнения, или она сталкивается с какими-то трудностями, ей нужно посетить пристанище. Но на ее мать не нападала призрачная темная фигура с целью уничтожить.

«Ты умрешь здесь, внутри. Ты умрешь там, снаружи».

Выход из тела всегда был спасительным, освобождающим актом для любой хранительницы, но он также всегда таил в себе опасности. Миа хорошо понимала, что, покидая тело, очень важно не ускользать слишком далеко и возвращаться в подходящее для этого время. Многие исследователи считают, что именно в этом состояла причина, по которой люди, переживавшие внетелесный опыт, часто были близки к смерти. Если ты умираешь в параллельном мире, созданном твоим мозгом, это сигнал к тому, что твое физическое тело также угасает.

Миа было очень страшно снова оказаться в пристанище. Прежде оно было ее убежищем, но теперь в ее убежище пробита брешь. Кто знает, кто затаился там, поджидая ее. И как удалось этому человеку выйти одновременно с ней? Как он сумел проникнуть в ее медитативное пространство? Единственным человеком, которому удавалось когда-либо сопровождать ее в пристанище, была Молли.

Миа открыла мобильный телефон и в сотый раз прочитала последнее сообщение.

«Мы еще потягаемся силой — хранительница и похититель. Но для Оки это не имеет никакого значения. Для него все кончено».

Оки. Она очень переживала за него. Но пока с ним все было в порядке. Конечно, гордость его была задета, после поражения он ходил надутый и угрюмый. Но физическая форма его оставалась отличной.

На щеке у него образовался весьма внушительный синяк, и, несмотря на то что рот во время поединка был защищен, он все-таки умудрился повредить губу. Но, говоря серьезно, все эти мелкие травмы вряд ли могли угрожать его жизни.

После поединка она извинилась перед Ником за то, что вела себя по меньшей мере странно. Она объяснила ему, что ее внезапно охватила паника. Она видела, что ее объяснение совсем не удовлетворило его, но что еще она могла сказать?

«Я забыла тебе сообщить, что являюсь хранительницей и проиграла поединок некоему захватчику, который вторгся в мой храм и угрожает Оки»?

Она могла представить, как бы это воспринял твердо стоящий на земле Ник.

Но все-таки она склонялась к тому, чтобы рассказать ему правду после того, как состоится его бой. Вполне вероятно, что он сочтет ее сумасшедшей, ну и пусть. Она могла бы довериться ему прямо сейчас, но это было бы несправедливо — Ника нельзя расхолаживать, нельзя отвлекать его внимание. Его поединок состоится через десять дней, и он думает только о нем, без всяких исключений — во всяком случае, так должно быть. А этот разговор, заведи она его, только выбьет Ника из колеи. Кроме того, ей было хорошо известно, что он все еще продолжает тренироваться с Эшем, и потому она избегала их обоих.

Эш. Даже мысль о нем заставляла ее чувствовать себя потерянной и смущенной. Но одновременно ее тянуло к нему. Что на самом деле она хотела получить от этого человека? Вне всякого сомнения, она испытывала к нему сексуальное влечение. Когда он в первый раз поцеловал ее в студии, она готова была отдаться ему полностью, раствориться в нем — пусть делает с ней, что хочет. Она вспоминала запах его кожи, чувствовала, как его руки ласкают ее тело, ощущала привкус его губ, касающихся ее рта. Но потом вдруг наступил этот момент — чего-то темного, леденящего кровь, — словно смертоносный раздвоенный язычок змеи мелькнул перед ней, и она отпрянула от него. Что-то было во всем этом не так, что-то странное и пугающее.

Эш или Ник…

Казалось бы, выбор очевиден. Она любила Ника, и когда думала о нем, то чувствовала душевный подъем, все внутри у нее теплело и укрепляло ее силы, словно подтверждая, что она делает правильный выбор.

А Эш? Ее сердце содрогалось. Где-то в глубине души она с пугающей очевидностью понимала, что именно Эша, а вовсе не Ника воспринимает как своего мужчину.

Однако чувства, которые она испытывала к ним обоим, сейчас не имели никакого значения. Оки — вот кто имел значение, вот кто заботил ее в первую очередь, все остальное может подождать. Пока не произошло ничего страшного. Все хорошо. После его поединка прошло четыре дня, но значит ли это, что он в безопасности?

Возможно, она преувеличивает. Возможно, захватчик не так уж и опасен. Возможно, он просто пытался напугать ее или того смешнее — подразнить. Ей давно пора уже прекратить ныть и взять себя в руки. Сегодня вечером она выпьет самое сильное снотворное, какое ей только известно. Никаких больше пугающих, разрушающих снов. Никаких книг с роковыми названиями, никаких голосов, зовущих ее за собой.

Она сразу почувствовала, что ей стало легче. Когда она вышла на кухню, дождь прекратился. Она открыла окно, и свежий, бодрящий ветерок проскользнул внутрь.

Она как раз пила вторую чашку чая, когда позвонил Ник и сказал, что Оки умер в автобусе, по пути на работу.

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

Поминальная служба по Оки оставила у Ника ощущение нереальности происходящего. Безликая комната с низкими потолками, в которой она состоялась, казалась до ужаса обыденной и совершенно неподходящей к такому случаю. Слушая, как Джей Си старательно читает свой заранее приготовленный траурный панегирик, Ник вдруг неясно осознал, что всегда хотел быть похороненным, когда придет его время, где-нибудь на свежем воздухе, наполненном ароматами цветов. Например, на старом сельском кладбище, где надгробия клонятся в сторону, как изрядно подгулявшие выпивохи. Но это была всего лишь беспочвенная фантазия. По причине того, что места для захоронений в Соединенном Королевстве год от года все меньше, кремация становится все более популярным видом погребения. Все реже увидишь скорбящих родственников, собравшихся вокруг могилы, вырытой посреди лужайки с яркой зеленой травой. Теперь прощания проходят в местах, похожих на эту комнату.

Народу собралось много. Все члены клуба сочли своим долгом присутствовать, пришли даже молодые люди, которые только собирались вступать в клуб. Большинство — в строгих пиджаках, при галстуках. Одежда на женщинах была приглушенных тонов, за исключением Клодин Норманди, которая явилась в алом облегающем наряде. Бросив взгляд через плечо, Ник заметил Эша. Он стоял около двери. Заметив, что Ник смотрит на него, он слегка наклонил голову в знак приветствия.

Рядом с Ником сидела Миа. Он держал ее руку в своей и чувствовал, как она холодна. Она не сводила глаз с аналоя, где лежали любимые боксерские перчатки Оки. Перчатки были желтого цвета, такого яркого, что вызывали резь в глазах, — Оки называл его «ослепительным». Никаких заурядных черных или красных перчаток для Оки.

Оки мертв. Эта мысль постоянно пульсировала в голове Ника, как заевшая виниловая пластинка. Оки мертв. Слова мало что значили.

На большой фотографии, установленной в передней части комнаты, Оки был запечатлен в боевой стойке с развернутыми плечами и поднятыми кулаками. Пот бусинками поблескивал на его волнистых волосах. Но особенно притягивало к себе выражение неподдельной радости в его глазах. Он словно говорил: «Я молод, я силен, я жив».

И вдруг до Ника дошло. Больше никогда он не сможет зайти в раздевалку «Скорпио» и увидеть там Оки, сидящего на скамейке, жующего лакрицу и читающего «Гавань страсти». Больше никогда ему не увидеть эту плавную грациозность, с которой Оки обычно наносил свой левый хук, и не почувствовать запах мускатного ореха, исходивший от него. Оки мертв. Несколько мгновений ощущение возникшей пустоты было настолько явным и осязаемым, что Нику даже стало трудно дышать.

Джей Си выдавил из себя несколько последних предложений, служба закончилась, и прощающиеся начали выстраиваться в очередь. Миа негромко извинилась и исчезла в дамской комнате. Ник оглянулся, ища взглядом Эша, но его не было. Он подумал, что надо будет обязательно позвонить ему позже. Он хотел взять Эша с собой на встречу с Джей Си. На этой встрече должно было решиться, состоится ли поединок Ника.

— Я буду говорить прямо, Ник, — голос Джей Си звучал сурово, — ты не травмирован. Весовой контроль ты пройдешь. Это бой за южный региональный пояс. Если ты сейчас соскочишь, менеджерам вряд ли удастся быстро найти для Бартона подходящего соперника. У них уйдет неделя, никак не меньше. К тому же уже продано довольно много билетов. Сказать честно, тебе вряд ли скоро представится еще один такой удобный случай побороться за титул.

— Я знаю. — Ник согласно кивнул.

— Но в общем, не про то речь. Ты должен выйти на бой собранным, сосредоточенным. Если смерть Оки повлияла на тебя в этом плане, спутала что-то в твоей голове, то не делай этого, дружище. Это поединок в десять раундов. Потеряешь концентрацию на секунду, и Бартон вышибет тебе мозги. Он очень агрессивный, шельмец.

Ник снова кивнул.

— Так что будем делать?

— Я не могу сейчас отступить. — Ник глубоко вздохнул. — Поединок запланирован. Значит, он состоится.

— Но есть еще один вопрос. — Джей Си вздохнул в свою очередь. — Кто будет у тебя секундантом? Теперь, когда Оки…

— Эштон, — быстро ответил Ник.

— Нет, — Джей Си покачал головой. — Эш — прекрасный партнер для тренировки, но у него нет опыта на ринге. Я поговорю с Дэнисом. Он тебе подойдет?

— Дэнис — отличный парень.

— Прекрасно. — Джей Си хлопнул его по плечу. — И помни: не теряй концентрацию. Это я тебе говорю.

Миа подошла к ним. Ник подумал, что она выглядит надломленной. В сером вязаном платье, которое было на ней, она выглядела очень бледной. Только волосы по-прежнему вились золотистым облаком. Когда она приблизилась к нему, он заметил, что губы у нее пересохли и покрылись коркой. Он прикоснулся рукой к ее локтю.

— Когда ты ела в последний раз?

— Ой… это не имеет значения. — Она устало прислонила руку к глазам. — Я не голодна.

— Прежде чем я отвезу тебя домой, ты поешь.

Невзирая на ее протесты, он взял ее за руку и повел за собой. Через несколько домов располагался небольшой ресторанчик, где он пару раз бывал. Сделав заказ, он посмотрел ей в лицо.

— Миа, что случилось? И я сейчас имею в виду не только Оки. Это началось раньше. Что происходит?

Ее глаза наполнились слезами.

— Я думаю, — ее голос дрогнул, — это я виновата в смерти Оки.

— Что?!

— Ник, — она прижала дрожащие пальцы к губам, — я должна тебе кое-что сказать. Но дай мне время закончить, прежде чем начнешь задавать вопросы или скажешь, что я сошла с ума. Выслушай меня сначала. Хорошо?

— Хорошо. — Он послушно кивнул.

Но едва она начала говорить, он сразу понял, что сдержать обещание будет трудно. Раз или два он пытался ее прервать, но она не давала ему вставить ни слова. Даже когда принесли заказанную еду и Миа вынуждена была замолчать, она не позволила ему вклиниться.

— Подожди. Просто подожди, Ник. Послушай.

Когда она закончила свой рассказ, оба молчали.

И вот теперь — совершенно неожиданно для себя — Ник вдруг понял, что ему и сказать-то нечего. Он просто не знал, что сказать.

— Мне надо как-то свыкнуться с этим, как-то принять. Ты что-то вроде ангела-хранителя для группы бойцов…

Она была права. Это было похоже на сумасшествие.

— Для трех бойцов. Но теперь остался только один. Оки и Валентайн мертвы. И если бы бой Джеффа не отменили, кто знает… Он тоже мог бы быть уже мертв.

— И ты веришь, что только из-за того, что ты во сне проиграла поединок какому-то ниндзя, Оки умер?

— Да, но это не совсем сон… очень близко, конечно, похоже.

Ник попытался упорядочить свои взбудораженные мысли.

— А ты вступала в поединок с этим парнем накануне смерти Валентайна?

— Нет.

— Значит, смерть Валентайна никак не связана со смертью Оки.

— Я не знаю.

— Хорошо, тогда вернемся назад. — Он говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Я тоже должен кое-что тебе рассказать. Я занимался тем, что изучал обстоятельства смерти четырех бойцов. Все они умерли через несколько дней после своих поединков без всяких видимых причин. Я думаю, что здесь существует связь. Но я не знаю, в чем она состоит. И я думаю, что гибель Оки и Валентайна — это тот же случай. Я разговаривал с врачом Оки, который по моей просьбе поговорил с судмедэкспертом. С Оки случилось то же самое, что и со всеми остальными из моего списка. У него остановилось сердце. Почему? Они не знают. Но очевидно, что подобное довольно часто происходит с атлетами — не только с боксерами, — так что нельзя сказать, что они удивлены. И поскольку смерти эти разобщены и происходили на протяжении довольно длительного периода времени — пять лет, — никто не принимает всерьез мои соображения о том, что они связаны между собой. Но лично я думаю, что тут есть чей-то интерес, какая-то дьявольщина. Возможно, используется секретный яд или что-то в этом роде. И — что очень важно — ты не была… этой… хранительницей для всех прочих парней. Поэтому я считаю, что к тебе все это вообще не имеет никакого отношения. И я не знаю, куда тут приткнуть этого ниндзя.

— Ты мне не веришь…

— Но ты же находилась в состоянии полусна, когда это произошло, Миа.

Она открыла сумку и стала сердито рыться в ней.

— Прежде чем ты окончательно утвердишься в своем мнении, что я просто сдвинулась, я хочу, чтобы ты взглянул на это.

Она открыла мобильный телефон.

— Вот, прочти. Это сообщение, которое я получила перед поединком.

Мы виделись прошлой ночью в пристанище, припоминаешь?

— Видишь, ему известно о пристанище. Как бы он узнал о нем, если бы сам там не был?

Ник смотрел на дисплей телефона и чувствовал себя так, словно попал в «Сумеречную зону».

— Ты пыталась звонить по этому номеру?

— Да тысячу раз. Никто не снимает трубку. И сообщения посылала, но тоже не получила ответа.

— Но ты хотя бы догадываешься, кто бы это мог быть?

— Нет. Он говорит, что он похититель. Не убийца.

— Но похититель чего? Жизней?

Дверь кухни позади них шумно распахнулась, и официант едва не врезался в их столик. Ник поддержал его под руку и попросил счет.

— Здесь невозможно разговаривать. Давай поедем ко мне. Я покажу тебе материал, который мне удалось собрать на других бойцов, а ты скажешь мне, не знаком ли тебе кто из них.

В полном молчании они доехали до его дома. Было только пять часов дня, но солнце уже садилось. Сухие листья шелестели по асфальту.

Когда Ник открыл дверь своей квартиры, он вдруг запоздало вспомнил, что там беспорядок.

— Извини, — он смущенно указал на разбросанные по дивану газеты и кипу бумаг на рабочем столе, — меня нужно оштрафовать за такую неряшливость.

Миа не обращала внимания. Она стояла лицом к стене и смотрела на звездную карту, которую Молли нарисовала в день его рождения, — золотистые планеты и сияющие небесные тела, предопределяющие будущее. Миа прикоснулась пальцами к рамке.

— Ты веришь, что наши пути предначертаны?

Он встал сзади и положил руки ей на плечи.

— Нет. Я думаю, мы сами творим свою судьбу.

Она прислонилась к нему, ее волосы благоухали. Ей было так спокойно и уютно в его руках. Не в силах сдержать себя, он прижался губами к ее виску и поцеловал золотистые волнистые локоны. Она обернулась, ее темные глаза взглянули ему в лицо. Ее брови слегка изогнулись, губы приоткрылись. Казалось, она вот-вот взлетит. Снова положив руки ей на плечи, он повернул ее к себе полностью, так что они оказались лицом к лицу. Он желал ее страстно, но повернул медленно — словно боялся спугнуть. Она не сопротивлялась. Она стояла и смотрела на него широко распахнутыми глазами. Он наклонил голову и нежно прижался губами к ее губам. Несколько мгновений ее губы были пассивны, но потом она потянулась к нему, ее рука скользнула на его затылок. Она откликнулась на его прикосновение. Словно какая-то преграда рухнула между ними в этот момент. С легким стоном он сжал ее в объятиях и поцеловал страстно, буквально заставив подчиниться и раскрыть рот. Это было похоже на отчаяние, он понимал это. В этот поцелуй он вложил весь жар безнадежного чувства, копившегося в нем годами. Он понимал, что, может, этот голод, излишняя поспешность могут только оттолкнуть ее, напугать, но ничего не мог с собой поделать.

— Подожди. — Она уперлась ему рукой в грудь.

Он остановился, тяжело дыша.

— Твой поединок.

— К черту все это. — Он наклонился и поднял ее.

Она обвила его тело руками и ногами. Он отнес ее в спальню, залитую красноватыми лучами полуденного солнца, что просачивались через неплотно закрытые жалюзи.

От нее пахло цветами, а тонкий изгиб ключицы слегка подрагивал, выступая над мягкой, таинственной впадинкой горла. Взяв ее руки, он соединил их над ее головой — кожа с внутренней стороны поблескивала подобно шелку. Груди были небольшие, но восхитительной формы. Разбросанные по подушке волосы отливали темным золотом. Ее ноги были раздвинуты, и нестерпимое желание подталкивало его броситься на нее.

«Но нет. Нельзя торопиться. Спокойнее. Медленнее».

Он слишком долго ждал этого момента, чтобы с ходу все испортить. Он прикоснулся пальцами к внутренней стороне ее бедра. Длинная гирлянда роз была нарисована на бледной коже. Она начиналась от середины бедра и поднималась вверх до самой нежной складки под животом — мягко очерченные зеленоватые завитки стеблей, темно-розовые, полные бутоны.

Он наклонил голову, и его язык заскользил по их очертаниям. Ее дыхание участилось, а пальцы впились ему в плечи.

Когда он накрыл ее тело своим, она откинула голову назад, выгнув шею белой аркой. Ее рот приоткрылся, она смотрела на него затуманенным взглядом. Он знал эту женщину почти всю свою жизнь, но сейчас она показалась ему незнакомкой. Налет девичьей хрупкости, к которому он привык, растаял. В ней проснулась сила. Исконная женская сила, первородная, природная женственность.

Странное, восхитительное сочетание силы и хрупкости, невинности и опыта. Изящные, но крепкие руки, сильные, красивые ноги. Грудь нежная, уязвимая, как у птицы. Кожа бледная и прозрачная, но с одной стороны тела — татуировка, чарующая, интригующая тень. Глаза полны загадки, но рот открыт доверчиво и беззащитно. Когда он вошел в нее, вошел глубоко, в самую сокровенную ее сущность, то почти физически ощутил, как кровь бешено пульсирует у него в жилах, темная, как сумерки, опускающиеся за окном. Она застонала, ее голова заметалась по подушке. Он осторожно перевернул ее. Косточки ее позвоночника были похожи на мелкие камушки, а нежные лопатки, точно крылья какой-то причудливой, окаменевшей птицы, прижимались к его груди. Он отбросил ее густые волосы, обнажив беззащитную, тонкую шею, и прижался губами к ее пламенеющей коже. Она двигалась медленно, скованная его объятиями, попадая в его ритм, поддерживая страсть, пылающую в нем, увлекая его за собой до тех пор, пока не уткнулась лицом в подушку, выгнувшись дугой. Он вскрикнул, содрогнулся, на глаза накатились слезы. Это было похоже на рождение. Это было похоже на смерть. За окном день наконец-то закончился. И небо стало черным.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

— Она прекрасна. — Пальцы Ника скользнули по изящной фигуре, нарисованной синими чернилами.

Лампа на столике рядом с кроватью освещала кожу Миа ровным, спокойным светом. Миа приподнялась на локте и взглянула на свое бедро, где лежала его рука.

— Я рада, что она тебе нравится. Можно сказать, она повзрослела вместе со мной.

— А что это за символ у нее в глазу?

— Этот глаз означает внутреннее зрение, тот скрытый взор, при помощи которого хранительница находит пристанище. Круг представляет собой энергию ци. Три линии символизируют мост, по которому хранительница приближается к источнику энергии.

— Но вообще, вся эта история с выходом из тела — это… — Он помедлил.

— Дико, ты хочешь сказать?

— Нет, как-то странно, — поправил он.

— А тебе известно, что Томас Эдисон,[60] сам того не зная, производил опыты подобного рода? Он брал в руку камень, держал его над ведром и погружался при этом в сон. Пока камень не падал в ведро и не будил его, он переживал внетелесный опыт. Он говорил, что это помогает ему разрешать проблемы, возникающие у него в работе над изобретениями. Во всяком случае, известно, что идея об электричестве пришла к нему именно тогда, когда он парил над собственным телом, разглядывая его сверху.

— Черт, от такого просто мурашки бегут по телу. — Ник поежился.

— Мужайся.

— Мне даже трудно поверить, что за все время Оки и словом не обмолвился мне, что ты его охраняешь, — усмехнулся Ник.

— Я просила его помалкивать об этом. Он обещал мне.

— А могу я спросить тебя кое о чем?

— О чем угодно.

— А почему ты никогда не предлагала мне стать моей хранительницей?

— Я хотела, — она помолчала, — но я знала, что если сделаю это, то навсегда захлопну дверь.

— Я не понимаю, — нахмурился он.

— Предполагается, что хранительница не может иметь со своим подопечным интимных отношений. Это область духовного. Как только хранительница берет бойца под свою опеку, отношения между ними безвозвратно меняются. Они приобретают официальный характер. Если хранительница нарушит это правило, почти наверняка ее подопечный пострадает.

— Но у нас не было близких отношений.

— Знаю. Но я всегда думала, что в один прекрасный день все может случиться.

— Ты правда думала? — Он радостно улыбнулся.

— Но я не знала, готов ли ты принять это.

— Готов ли я!..

Она оперлась на ладонь и села прямо.

— Нет, Ник. Ты не понимаешь. У Молли и моего отца были проблемы, потому что он никак не мог примириться с мыслью, что она служит хранительницей для каких-то совершенно посторонних бойцов. Он ревновал ее. Ему нужно было обладать ею всей, без остатка. И от этого между ними часто случались ссоры. Я не хотела, чтобы у нас было так же.

— А теперь?

— Теперь я уже никогда не стану твоей хранительницей. Особенно в создавшихся обстоятельствах, когда рядом бродит этот маньяк. Если я возьму тебя под свою опеку и поставлю на тебе свою метку, это будет все равно что нарисовать на твоем сердце мишень.

— Я так понимаю, это означает, что я выйду на ринг без всяких украшений.

— Ник, пожалуйста, откажись от этого поединка.

— Мы вчера говорили об этом с Джей Си. Я должен, Миа.

— Ники, не надо. Ну пожалуйста, я прошу тебя, не надо. Мы не знаем, что противостоит нам. Пожалуйста!

— Послушай меня. Нет, Миа, посмотри на меня, не нужно смотреть в сторону. — Он ласково повернул ее лицо к себе. — Со мной ничего не случится. Да и вряд ли я у этого парня под колпаком. Как ты сама сказала, я не твой подопечный, а ты не моя хранительница.

— Но за исключением Валентайна и Оки те остальные ребята тоже не были моими подопечными.

— Дорогая, не волнуйся. Я думаю, все обойдется. С этого момента я буду сторониться всех незнакомцев. Хорошо? А завтра я полечу в Ливерпуль и лично встречусь с Эмми. Я все-таки надеюсь, что Валентайн сообщил ей что-то важное. Возможно, у нее есть информация, которая поможет нам разрешить этот ребус. Я обещаю тебе, что не остановлюсь, пока не выясню, что за всем этим стоит.

— Ник. — В ее широко распахнутых глазах блеснули слезы.

— Ш-ш. Я уверен, все будет хорошо. Иди ко мне, давай я тебя успокою. — Он попытался пошутить. — Я вроде Рика Кобры. Он всегда бьет плохих парней и заботится о маленьких, слабых девочках.

Он привлек Миа к себе, прислонил ее к своему телу, обнял за плечи и крепко прижал. Долго они так и лежали в объятиях друг друга. Ее дыхание замедлилось, он понял, что она засыпает. Ему же не удавалось сомкнуть глаз. Мысли одолевали его. Возможно, ему стоит уступить мольбам Миа и отказаться от поединка? Все внутри его протестовало против такого шага. Это был его первый и, возможно, последний шанс побороться за титул. Он затратил так много сил ради этого. Он просто обязан выйти на ринг. Ведь он уже не так молод. Ждать нельзя. В какой-то момент он вдруг вспомнил, как, будучи шестилетним мальчишкой, получил свою первую пару бойцовских перчаток — дядя подарил на день рождения. Вот тогда все это и началось для него. За прошедшие годы ему пришлось выслушать немало упреков от тех, кто осуждал его увлечение боями. Живя в Нью-Йорке, он даже бросил свои занятия, уступив желанию подружки, которая считала, что ему нужно пройти курс психотерапии. Доктор, кстати, попался весьма приятный. Фрейдист, который все время бормотал одну и ту же присказку: «Homo homini lupus» — «Человек человеку волк», и подолгу распространялся на тему, как ограничение инстинктов провоцирует у современного человека депрессию и всевозможные психические отклонения.

— Желание решать все вопросы силой, жажда доминирования глубоко заложены в наших генах, мистер Даффи, — говорил он — Вы можете наблюдать это, к примеру, когда бизнесмен старается стереть в порошок своего соперника. Или когда подросток увлекается компьютерными играми, переполненными насилием. Но от нас требуют, чтобы мы подавляли свои устремления. И тогда они находят свое выражение в спортивных поединках. В тактильной, контактной, осязаемой схватке. Это, бесспорно, сублимация инстинктов, которые в нашем сознании подавляет социальная машина.

Правда все это было или нет, Ник не имел ни малейшего представления. Никакой жажды крови он за собой не замечал и свою страсть к поединкам перебороть не пытался. Если это считается атавизмом, примитивными импульсами, пусть так и будет. Про себя Ник знал одно: когда он пытался обойтись без спорта, то чувствовал себя очень несчастным. Но когда уступал своему влечению и выходил в ограниченное пространство ринга, где ему противостоял кто-то равный по физическим данным и мастерству, то сразу ощущал душевный подъем.

Миа что-то прошептала во сне и как-то тревожно повернулась в его руках. В какой-то момент он подумал, что она вот-вот проснется, но ее дыхание скоро снова стало ровным, она успокоилась. Он закрыл глаза и попробовал расслабиться. Все будет хорошо. В конце концов он и Миа приложат все усилия, чтоб так и было. Если они вместе, то кто может воспрепятствовать им?

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

— Надо добежать и коснуться первой ступеньки, — он указал на пагоду в конце аллеи, — а потом шагом назад. Это наш последний забег, Ник. На этом, пожалуй, закончим. Ладно? Готов? Пошел!

Он ждал у ворот и наблюдал, как Ник несется вперед — легко и уверенно. Хотя бы самому себе он мог признаться, что проделал с Ником неплохую работу. Ник добежал до пагоды и возвращался назад спортивным шагом. Он заметил, как Ник посмотрел куда-то мимо него и как лицо его озарила улыбка.

Он бросил взгляд через плечо. Миа стояла всего лишь в нескольких шагах от него. Как долго она уже находится там? И что удивительно, он даже не почувствовал ее приближения. Ник пробежал мимо него, подхватил Миа на руки и стал радостно кружить. Она тихонько вскрикнула, а потом рассмеялась. Когда Ник опустил Миа на землю, она подняла глаза — в ее взгляде он заметил смущение.

— Привет, Эш. — Она улыбалась, но в голосе чувствовалась неуверенность.

На мгновение он вспомнил, как целовал ее в студии, и даже почувствовал, будто наяву, свой язык у нее во рту, тепло ее кожи под пальцами своих рук. Он вспомнил, какое смятение охватило его, когда он услышал, как бьется ее сердце под его ладонью, как лучи энергии буквально пронзают кончики его пальцев.

Она кашлянула, прочищая горло.

— Ну как, Ник готов к субботе?

— Я думаю, его никто не остановит.

Он чувствовал в ней какую-то перемену. Под глазами — темные круги, но это вовсе не те следы, которые обычно оставляют волнение и печаль. Губы слегка припухли. Ник смотрел на Миа, и потому выражение его глаз было скрыто от него, но он безошибочно почувствовал нежность в прикосновении, с которым тот откинул прядь волос, упавшую ей на лоб.

Они стали любовниками! Осознание этого поразило его как удар молнии.

— Эш?

Он взглянул в лицо Ника и несколько мгновений никак не мог сосредоточиться.

— Да?

— Мне надо уходить. Я тороплюсь на самолет.

— О?

— Работа. Но я вернусь сегодня вечером. Правда, поздно. Так что мы сможем встретиться завтра утром в доджо. Последняя тренировка перед поединком, ладно?

— Хорошо. — Он перевел взгляд на Миа. — Ты должна закончить мою татуировку.

— Я помню. — Она отвела взор, — Давай сделаем это после боя.

— Конечно.

Он наблюдал, как они идут по аллее, окруженные деревьями с красно-коричневой и желтоватой листвой. На Миа — длинное платье из какого-то воздушного материала пастельного тона. Талия перехвачена широким кожаным ремешком. Она что-то говорит Нику, подняв к нему лицо. Он же, напротив, склонил голову, слушая ее. Рукой он обнимает ее за плечи. Картина настолько романтична, что хоть беги за фотоаппаратом.

Он закрыл глаза. У него очень болела голова.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

Ник улетел в Ливерпуль, и Миа не находила себе места от беспокойства. Стоял обычный осенний день. Солнце светило тускло. Было душно, и в воздухе ощущалось что-то гнетущее. Время тянулось крайне медленно. Работы не было, в студию никто не заглядывал, и они с Лайзой решили закрыться раньше. Надеясь избавиться от нарастающей тревоги, Миа направилась в «Скорпио».

На столе при входе стояла фотография Оки, перевязанная черной траурной лентой. Атмосфера в доджо была подавленная. Кто-то рассмеялся, но потом оборвал себя.

Она упорно тренировалась где-то с час, но ощущение безмятежности, которое обычно посещало ее на тренировке, на этот раз быстро исчезло. Когда она стояла у аппарата с водой и пила из небольшой пластиковой чашки, кто-то тронул ее за локоть. Это был Чилли.

По происхождению Чилли был наполовину португальцем и наполовину японцем. Он стал ее сэнсэем, когда она была совсем маленькой девочкой.

Но, взглянув сейчас в его узкое, умное лицо, она в очередной раз осознала, как мало знает о нем. Он был разведен и имел двоих детей, дочь и сына, которые жили с матерью в Португалии. Вот, пожалуй, и все сведения. Но поддерживает ли он контакты со своими детьми, ей было неизвестно. Сама она никогда их не видела.

Но как бы то ни было, Чилли был частью ее жизни, сколько она себя помнила, очень большой частью. Он был ее наставником боевых искусств в наиважнейшем смысле этого слова, помогая ей в поисках пути — до. Возможно, они с Чилли провели не так уж много времени, обмениваясь какой-то личной информацией, но он был ее сэнсэем, а она — его ученицей, и это были очень глубокие, серьезные взаимоотношения.

Несколько минут они молча стояли рядом, наблюдая, как работают бойцы и тренеры — этот маленький, очень узкий мирок с его духом товарищества и в то же время неугасимого соперничества, — и, как всегда, присутствие Чилли подействовало на нее успокаивающе.

Вдруг из дальнего угла доджо, где проходил спарринг, послышался крик. Один из бойцов прижал руку к носу, кровь текла по его пальцам.

— Иногда это кажется очень странным, Чилли.

Он повернул голову в молчаливом вопросе. Она показала на бойца, получившего травму.

— Я имею в виду саму идею, что для того, чтобы достичь совершенства, надо калечить свое тело. То, чему учишь ты, так отличается от этого.

— Я обучаю боевому искусству, а не изобразительному или какому-либо еще, — ответил он мягко. — На меч приятно взглянуть, им можно любоваться, но он остается мечом. Он создан для боя. Я много раз говорил тебе об этом.

— Я знаю, но мы практикуем будо. Стремимся усовершенствовать свой дух.

— Будо — это не абстракция, Миа. Поиск пути — реальная, физически ощутимая вещь. И приемы боя, которым я обучаю тебя, тоже настоящие.

Он снова перевел взгляд на покалеченного бойца, который предоставил заботы о своем носе спарринг-партнеру — тот сновал вокруг и кудахтал, как курица на насесте.

— Да, это не мой путь, ты права. Это его путь. Но он тоже имеет свою ценность. Этот человек знает, как одолеть собственные страхи. И порой ему гораздо легче удается то, над чем ты и я бьемся часами, исповедуя наше искусство. Он напрямую идет к цели. Он живет сейчас, он чувствует сейчас. Он не пропускает свой опыт через бесчисленные фильтры внутренних диалогов с собой, как это делаем мы. У него все мгновенно. Все — текущий момент.

Он снова обернулся к ней.

— К настоящему моменту все приемы боя, которым я обучил тебя, уже в твоей плоти и в твоем мозге. Если придется, ты сможешь воспользоваться ими так же легко, как воин использует свой меч. Нет, ты сама станешь этим мечом.

Миа не ответила. В ее памяти всплыла фигура человека, одетого в черное. Он бросил ее на землю, сдавил руками — она была полна ужаса и совершенно беспомощна.

— Тебе надо принять душ до того, как ты остынешь. — Чилли ободряюще похлопал ее по руке.

— Да, конечно. — Она поклонилась ему.

Он кивнул и поклонился ей в ответ. Она наблюдала, как он удаляется от нее легкой, плавной походкой, так что казалось, что его ноги едва касаются пола.

В раздевалке Миа вытащила свою спортивную сумку из ящичка и проверила мобильник. Был только один пропущенный звонок — от Ника. Сообщение, которое он оставил, оказалось коротким. Он повидался с Эмми, но сообщить особенно нечего. Теперь он направляется в аэропорт Джона Леннона. Он позвонит, как только приземлится в Гэтвике. Она попробовала перезвонить ему, но наткнулась на голосовую почту. Ну, ладно, ничего, через несколько часов они увидятся. Пора собираться домой.

Когда она добралась до дома, уже совсем стемнело. Миа повернула ключ и открыла входную дверь. Едва переступив порог, она остановилась. Что-то не так. Она не могла сказать точно что, но ощущение, которое охватило ее, было совершенно безошибочным. Она почувствовала… ярость?

Включив свет в прихожей, она помедлила, прислушиваясь. В доме было тихо. Справа виднелся темный квадрат двери, ведущей в студию. Дверь была прикрыта. Миа была почти уверена, что оставила ее полностью открытой, когда уходила из дома.

Она сделала несколько шагов вперед и толкнула дверь. Свет из прихожей разрезал темноту студии и нарисовал на деревянном полу неправильный желтоватый треугольник.

В студии никого не было. Тюлевая занавеска на окне покачивалась, точно ее поддувал ветерок. Верхняя страница раскрытого журнала предварительной записи едва заметно колыхалась, как будто кто-то невидимый шевелил ее. Неужели она оставила окно открытым? Иногда с ней такое случалось. На окнах студии были решетки, защищающие от посягательств воров. Но оставила ли она окно открытым сегодня?

Оно было почти закрыто, но не плотно. Протянув руку к шпингалету, она остановилась. Между рамой и окном что-то застряло, но она не могла понять что. Она поднесла голову ближе.

Тельце Свитпи было раздавлено посередине, ее мягкий животик абсурдно сморщился. Окно захлопнулось и прижало ее насмерть. Глаза Свитпи безжизненно смотрели перед собой.

О боже! Миа прижала ладонь к губам. О боже!

В кармане пиджака звякнул мобильный телефон. Все еще не в силах оторвать глаз от Свитпи, она трясущимися руками нашарила его.

Ты подвела Оки. Теперь ты подведешь Ника?

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

Ты подвела Оки. Теперь ты подведешь Ника?

Ник скривил лицо, прочитав сообщение на мобильном телефоне Миа. Он не мог не признать, что все это бросало в дрожь. Миа неотрывно смотрела на коробку из-под обуви, в которую положила тельце Свитпи.

— Прочитай дальше. — В ее голосе слышались слезы. — Я спросила у него, кто он такой и что ему надо.

Ник нажал на кнопку и вызвал на дисплей следующий текст.

Меня зовут Стрекоза. Я буду ждать тебя в пристанище.

Стрекоза. Ник нахмурился.

— Можно, я воспользуюсь твоим компьютером?

Она как-то равнодушно указала на ноутбук, лежавший на столе.

— Зачем?

— Есть один парень, который регулярно оставляет сообщения на форуме «Кайма». Он называет себя Стрекозой. А что, если это он?

Ник зашел на сайт и набрал слово «Стрекоза» в поисковике «Кайма». Экран моргнул и открыл страничку Стрекозы. Она все еще оставалась незаполненной. Там были только все те же китайские идеограммы и скупая информация личного характера. Мужской пол. Место жительства — Лондон. Возраст не указан. Хобби не указано. Ни музыкальных пристрастий, ни любимых телевизионных шоу. Он не назвал также зал, в котором тренируется, а в графе «Ваш боевой стиль» написал: «Разные». Он в равной степени мог практиковать как бои без правил, так и тайцзи.[61]

— Я уже где-то видела эти иероглифы. — Миа положила руку Нику на плечо и наклонилась к компьютеру.

— Правда? — Ник внимательно разглядывал китайские символы. — Мне они все кажутся одинаковыми. Ты знаешь, что они обозначают?

— Нет. Я тоже плохо в них разбираюсь, но каждый второй модник, который приходит ко мне в студию, хочет что-то подобное, так что у меня глаз более наметан, чем у тебя.

Она сделала неопределенный жест рукой.

— Я уверена, что видела их. Только никак не могу вспомнить где.

— Думаю, это может быть наш парень.

— И он был у меня дома.

Ник взглянул на коробку из-под обуви и быстро отвел глаза.

— Гибель Свитпи может быть просто несчастным случаем, Миа. Ветер подул, и окно захлопнулось в самый неподходящий момент.

— Нет. — Она потрясла головой. — Я всегда проверяю, чтобы все защелки на окнах были заперты. По всему дому. Именно потому, что боялась чего-то подобного. И Свитпи никогда не выползала на наружный подоконник. Просто никогда…

— Ладно, решено. Завтра мы поставим тебе новые замки.

— Что решено, так это то, что ты не будешь драться в субботу.

— Нет, подожди…

— Ник. До поединка осталось три дня. — Ее глаза были полны отчаяния. — Не глупи.

— Миа, просто не ходи в это свое пристанище, или что ты там делаешь.

— Ты не понимаешь! Он метит в тебя! Ты — его цель!

— Завтра у меня последняя тренировка с Эшем и Джей Си. — Он положил руки ей на плечи и заглянул в лицо. — Потом у меня будет время на то, чтобы восстановиться перед боем и собраться с мыслями. Позволь мне закончить тренировочный процесс, а потом я сосредоточусь на этом, ладно? Мы все это обдумаем. Вместе.

— Я боюсь.

— Не нужно — Он привлек ее к себе.

— Но я не могу потерять тебя.

— Не потеряешь. — Он прижался губами к ее лбу.

ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ

Миа прокручивала вниз страницу форума «Кайма». Она методично читала каждое сообщение Стрекозы, начиная с последнего, заканчивая первым.

Лицо Миа скривила гримаса. Если прежде ее интересовало, является ли автор заметки на самом деле тем человеком, которого они ищут, то теперь у нее не осталось сомнений — это был он. И ник соответствующий — «Стрекоза». Она помнила, что рассказывал ей Эш об этих насекомых. Прирожденные хищники — так он их назвал. Смертоносные и прекрасные одновременно.

Эш… Внезапно она вспомнила, где видела эти иероглифы раньше. Перед ее мысленным взором предстала мужская раздевалка в «Скорпио». На цементном полу — влажные отпечатки ног. Затаив дыхание, она смотрит на мужчину: вода стекает по его мускулистому телу. К полному восторгу от его физической красоты явно примешивается какая-то тревога, ощущение, будто что-то происходит, — это определяющий момент, недоступный ее пониманию.

Но теперь…

Стрекоза. Она знала, кто он такой.

Когда она протянула руку к телефону, то заметила, что пальцы у нее дрожат.

Дверца ящичка Оки была открыта. Никто пока не решался им пользоваться. Ник бережно закрыл его.

— Ну, удачи в субботу, дружище. — Дирк Дюбуа, еще один боец их клуба, хлопнул его по плечу.

— Спасибо.

— Помни: не отступать и не сдаваться.

Это была главная заповедь бойца.

— Я это усвоил.

Ник взял свои наколенники и перчатки. Ему было даже странно думать, что это его последняя тренировка. В следующие два дня полагается полный покой. А в субботу он выйдет на ринг, и остается только надеяться, что пот, пролитый за эти три месяца, и достигнутая немалыми усилиями концентрация помогут ему одержать в поединке верх над противником.

Он направился к двери. Выйдя в коридор, он услышал, как в ящичке еле слышно звонит его мобильный телефон. Недавно он решил сменить свой рингтон с мелодии «Глаз тифа» — которая стояла у большинства бойцов, и потому всегда было трудно угадать, твой телефон звонит или кого-то еще из десятка парней, которые в эту минуту тоже бросались к своим мобильным, — на кукареканье петуха. Так что ошибки быть не могло: это определенно звонил его мобильный. Он замешкался. Но время поджимало — он и так опаздывал. Кто бы это ни был, пусть оставит сообщение. И он направился в доджо.

Джей Си и Эш поджидали его в дальней части зала. Завидев его, Эш усмехнулся.

— Прием заказов завершается, мистер Даффи.

— Еще бы. — Ник улыбнулся в ответ.

— Давай три раунда кулачных, а потом два раунда борцовских.

Эш повернулся к Джей Си, ожидая его одобрения.

— Хорошо, — Джей Си кивнул, — но ты поосторожнее с Ником, особенно на матах. Постарайся обойтись без серьезных захватов. Он нам нужен в первосортной готовности.

— Первосортный боец готов.

Ник затянул зубами ремешок на перчатке и открыл рот, чтобы Джей Си мог вставить ему капу. Потом повернулся к Эшу и произнес то, что так часто повторял за прошедшие три месяца:

— Потанцуем?

Ник не ответил на ее звонок. Она набрала его номер еще несколько раз, но все время попадала на голосовую почту. В офисе тоже никто не подходил к телефону. Она не знала точно, на какое время у Ника назначена тренировка. Возможно, ей стоит отправиться в «Скорпио» и поискать его там. Она колебалась. Нет, надо попытаться еще раз. Она позвонит еще один раз, а потом поедет в спортзал.

Ник сдернул с головы шлем, и Эш последовал его примеру. Они крепко обнялись, руки у обоих были влажными от пота.

— Спасибо, — Ник чувствовал, что его распирает от эмоций, — спасибо за все, Эш.

— Спасибо тебе, что позволил принять участие в этой прогулке, — Эш улыбнулся, — ведь я чужак, можно сказать, случайный прохожий, ты сам знаешь.

Несколько бойцов подошли к Нику, чтобы пожелать ему успеха в поединке. Пожимая руки и по-дружески перебрасываясь колкостями с товарищами по клубу, Ник поймал себя на мысли, что, возможно, это самый лучший момент в долгом и мучительном процессе тренировок. Он был в своем спортивном доме, его окружали ребята, которых он давно знал и которые хорошо знали его. Его нервы встали на место, и он чувствовал себя непобедимым. Пройдет два дня, и все может обернуться по-другому, но сейчас, сейчас — лучшего и желать не стоит.

От его возбужденного настроения не осталось и следа, когда он открыл свой ящичек и достал из сумки мобильник. Двенадцать пропущенных звонков — и все от Миа. Черт возьми, вероятно, случилось что-то действительно серьезное. Он почувствовал, как у него тревожно забилось сердце, когда он нажал на кнопку вызова. И ощутил невероятное облегчение, едва заслышав, как она сняла трубку.

— С тобой все в порядке?

— Немедленно уходи оттуда. — Ее голос сорвался на резкий вскрик. — Это он!

Ник слушал, стараясь разобрать, что она говорит, за звуком смеха в раздевалке и шумом воды в душевой.

— Он? Кто?

— Эш! Стрекоза — это Эш!

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Ник обернулся на Эша, который копался в своей сумке.

— Я вспомнила, где видела те иероглифы. Это татуировки. И они у него на теле.

— Те, которые ты ему сделала?

— Нет.

Он снова посмотрел на Эша.

— Тогда где же они изображены?

Последовала пауза.

— У него на заднице.

— Ох!

Ему очень хотелось спросить у Миа, как она узнала, что изображено у Эша на заднице. Он и сам не имел об этом представления, хотя они тренировались вместе целых три месяца, переодевались в одной раздевалке столько раз, что и вспомнить трудно.

— Я все объясню тебе позже, Ники. Сейчас просто уходи оттуда.

— Я уже выхожу.

Он поднял глаза и увидел, что Эш наблюдает за ним.

— Все в порядке?

— Да. Все отлично. — Он старался, чтобы его голос звучал беспечно. — Надеюсь, ты придешь на поединок.

— Да, я буду там.

— Отлично. — Ник кивнул и улыбнулся, беззаботно, словно его абсолютно ничего не тревожило в этом мире.

Только в машине он взял телефон и набрал номер Драйвера — тренера Билла Мьюзо в Эдинбурге. По голосу Драйвера он понял, что тот торопится, и потому спросил без обиняков:

— Я насчет того партнера Мьюзо. Вы говорили, они были близки.

— Да, очень. Как я уже говорил, этот парень исчез после смерти Билла. Настолько был расстроен.

— А как его звали?

— Роберт. Роберт Делл.

— Ах, — Ник нахмурился.

— Вас что-то еще интересует?

— А вы бы не могли его описать?

— Высокий такой парень. Волосы светлые. Выглядел неплохо. А сложен как бог.

— А вы не знаете, где я могу найти его?

— Нет, извините.

Следующий звонок Ника был адресован Эмми. Слушая длинные гудки, он старался взять себя в руки. Когда он вчера расставался с ней в Ливерпуле, у нее в глазах стояли слезы. Но теперь она ответила гораздо спокойнее, и в голосе даже послышались радостные нотки, когда он спросил, не было ли у Валентайна спарринг-партнера при подготовке к последнему матчу.

— Да. Крис и Валентайн были просто не разлей вода. Вы знаете, как братья.

— Крис?

— Да. Крис Коннор.

— А вы с ним по-прежнему общаетесь?

— Нет, — Ник услышал, как она вздохнула. — Он куда-то исчез. Я давно уже ничего о нем не слышала.

— Он такой светловолосый, привлекательный?

— Да, верно. Все мои подружки с ума по нему сходили. Вы знаете… — Она замялась. — Вчера вы спрашивали меня насчет Миа. Помните?

Конечно, он помнил. Это был просчитанный риск. Его волновало, как Эмми отреагирует на упоминание имени Миа, но он хотел знать точно, что Валентайн говорил по этому поводу.

— Помните, вы спросили меня, почему Валентайн не сообщил Миа о том, что он возвращается на ринг?

— Да. Вы сказали, что это вы настояли на этом. Поставили ему ультиматум.

— Да, так и было. Но Крис тоже приложил к этому немало усилий. Он постоянно убеждал Валентайна, что в сердце бойца не может быть места для предрассудков. Что боец должен верить только в собственные силы, а не в какую-то женщину, которая его защищает. Он говорил, что боец сам должен добывать свою удачу.

— Я понял.

— Ведь Крис был прав?

Ник издал нечленораздельный звук.

— Просто с тех пор как вы вчера ушли, я не перестаю думать о том, что мы ошибались. Не нужно было нам запрещать ему говорить ей. Это бы никому не повредило.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Шел дождь. Он покрыл бусинками влаги ее волосы. Его крошечные капли серебрились на ее плаще. Странная, таинственная тишина воцарилась на улице. Миа почти физически ощущала, как частички влаги парят в воздухе, проникая повсюду, и чувствовала застойный, болотный запах влажной почвы. В нескольких домах в окнах горел свет.

Миа переминалась с ноги на ногу. Она ждала уже почти целый час. В нескольких шагах от себя она видела скамейку, но не хотела садиться на нее, так как боялась упустить его из виду. С того места, где она стояла, был хорошо виден подъезд белого оштукатуренного здания, украшенного тщательно выделанными железными решетками и элегантными колоннами.

Эш никогда не приглашал ни ее, ни Ника к себе домой, и ей никогда не приходило в голову, что в этом есть что-то необычное. Когда они общались втроем, как-то так сложилось, что это все время происходило у нее. Квартира Эша располагалась всего в трех милях от ее студии, но казалось — совершенно в другом мире. Это была весьма фешенебельная улица в весьма фешенебельном квартале — здесь было тихо, много зелени, все шикарно и уютно. Отсюда хорошо просматривалась макушка музея Виктории и Альберта.[62]

Она взглянула на часы. Ему пора бы уже выйти. Каждую пятницу в шесть часов Джей Си проводил занятия по боксу, и Эш посещал их регулярно. Было уже пятнадцать минут шестого.

Мимо нее прошла пара. Женщина все пыталась взять мужчину под руку, и наклон ее головы говорил о том, что она жаждет ему угодить. Он же, словно не замечая ее потуг, даже не пошевельнулся. Женщина повернула голову и взглянула в лицо Миа. Скрытое отчаяние, которое она уловила в ее взоре, поразило Миа и еще некоторое время занимало ее мысли, пока пара не прошла мимо и не скрылась за углом.

Дождь постепенно стих, но улицы оставались пустыми. Она снова посмотрела на часы. К этому времени Ник уже должен был добраться до Института исследования снов в Эксмаре. Было даже как-то удивительно, что Эш рассказал Нику правду о своей предыдущей работе. В конце концов, поскольку он столько раз выступал под вымышленными именами, можно было предположить, что и имя Эдриан Эштон — тоже фальшивка, а все детали его прошлой жизни, которые он сообщил, — не более чем вымысел. Но нет. Эдриан Эштон действительно работал в институте в Эксмаре. Ник поговорил по телефону с одной из его прежних коллег и договорился о встрече.

— Ты правда считаешь, что стоит встретиться с этой женщиной? — Миа одолевали сомнения. — Она не имеет ничего общего с единоборствами.

Ник потряс головой.

— Я хочу посмотреть, где Эш работал, хочу поговорить с его коллегами. Он упоминал, что у них были разногласия. Я хочу узнать какие.

Вдруг лицо его скривилось от боли, он потрогал рукой спину.

— В чем дело? — Миа настороженно взглянула на него.

— Похоже, я потянул мышцу, когда боролся с этим подонком вчера. — Ник расправил плечи. — Но это ничего, ерунда. Не беспокойся. Это не помешает мне во время поединка.

Прежде чем уехать, он крепко обнял ее.

— Будь осторожна.

— Постараюсь.

— Не делай глупостей. Держись подальше от Эша.

— Хорошо.

Нет, она вовсе не обманула Ника. Она же не собиралась приближаться к Эшу. Просто хотела взглянуть на его жилище.

Дверь открылась, и он появился на ступенях. Она почувствовала, как от волнения у нее свело живот.

Он был одет в джинсы и кожаную куртку, а в руках нес спортивную сумку. Темно-русые волосы были слегка взъерошены. Он посмотрел сначала в одну сторону улицы, потом в другую и свернул по направлению к Бромптон-роуд.

Она дождалась, пока он полностью не исчез из вида, а потом быстро пошла к зданию. Она рассчитывала нажимать кнопки на домофоне, пока кто-то из жильцов не впустит ее внутрь. Обычно, когда люди слышат женский голос и видят на экране вполне приличную женщину, не вызывающую подозрений, они особенно не задумываются, кто она и что ей нужно.

Но ей повезло. Как только она подошла к дверям парадного, они открылись. Вышли няня и ее подопечный. Маленький мальчик был одет в резиновые ботинки, которые казались слишком большими для него, в руках он держал ярко-красный зонтик. Миа подержала дверь, пока няня выкатила коляску, и женщина поблагодарила ее.

В списке жильцов рядом с домофоном она обнаружила пять фамилий. Эдриан Эштон занимал квартиру номер четыре. Миа вошла в здание, и красиво украшенная дверь бесшумно закрылась за ней.

Внутри царила мертвая тишина. Старомодный металлический лифт стоял на первом этаже с раскрытыми дверями. Но Миа решила все-таки воспользоваться лестницей. Ступени были покрыты темно-красной дорожкой с золотой окаемкой, сбоку возвышались отполированные и изящно украшенные поручни. Внушительных размеров канделябры красовались на матовых стенах бледно-розового цвета.

Она медленно поднялась по лестнице. Густой ковер скрадывал ее шаги. Похоже, на каждом этаже было только по одной квартире. Дойдя до лестничной площадки четвертого этажа, она остановилась и выглянула в окно, почувствовав какую-то странную отстраненность от эфемерного, обманчивого мира за стеклом. Мрачное, оловянного оттенка небо стало ослепительно белым. На улице внизу деревья с их мокрыми кронами поблескивали асфальтово-черными, дрожащими листьями.

Она давно заметила, что Эш носит при себе только один ключ, и потому не удивилась, обнаружив, что в двери квартиры номер четыре один замок. Если бы это оказался брамовский замок,[63] то ей ничего не оставалось бы, как повернуться и уйти. Но замок оказался куда проще. Донни научил ее, как открывать такие замки с закрытыми глазами.

Донни Брайт был одним из ее клиентов, отсидевшим за воровство со взломом. Освободившись из тюрьмы, он дал слово, что покончит с прежним, и решил сделать себе татуировку, чтобы отметить таким образом начало новой жизни. Поскольку у него было трудно с деньгами и он не мог заплатить ей полную сумму, Донни предложил в качестве оплаты научить ее вскрывать замки с помощью отмычек. Она согласилась, потому что давно хотела узнать, как это делается. Теперь же наука Донни очень ей пригодилась.

Прежде чем извлечь из кармана набор отмычек — «выпускной» подарок от Донни, — она посмотрела вверх, проверяя, не установлена ли здесь камера наблюдения. Камеры не было.

Тогда она принялась ковырять замок, заставляя себя действовать спокойно и не суетиться. В этом деле спешка была вредна. Все надо делать с чувством, толком и расстановкой. Если она позволит взять верх эмоциям, то наверняка у нее ничего не получится. Почти бесшумно дверь поддалась и открылась. Миа перешагнула порог — дверь также тихо закрылась за ее спиной.

Он оставил лампу на рабочем столе зажженной, в ее свете она увидела довольно большую комнату, элегантно обставленную. Высокие окна со скользящими рамами выходили на улицу. Потолки тоже были высокими и казались воздушными. В конце коридора, ведущего направо, за неплотно прикрытой дверью она увидела край кровати.

Она прошла в гостиную. Мебели в ней было немного, но вся первоклассная, даже роскошная, в угольно-серых и темно-зеленых тонах, напоминающих цвет мокрого лесного мха. Перед камином, украшенным горшками с белыми гортензиями, стоял мягкий кожаный диван. Напротив окна — полированный письменный стол, на котором поблескивал гладкой поверхностью закрытый ноутбук.

Здесь было очень много книг. Расположенные на стеллажах, они заполняли собой целую стену. Она наклонила голову, рассматривая их. Рядом с книгами, названия которых ей совершенно ни о чем не говорили, вроде «Сверхпроводимость при комнатной температуре без куперовских пар», она увидела книги, написанные по-китайски, изящными и таинственными знаками. Вполне вероятно, что все они были посвящены медицине, так как, раскрыв их, она увидела внутри множество анатомических иллюстраций. Но были и другие книги, более старые, с потертыми обложками. И снова Миа не смогла прочитать текст в них, но она точно знала, что это за книги. Это были книги, посвященные древнеяпонскому воинскому искусству бугей. Они содержали в себе наставления по технике ведения поединков, которая по большей части была уже утрачена, просто исчезла со временем. Ее заменила практика боевых искусств, которая считалась менее опасной. Она взяла с полки одну из книг. Затаив дыхание, раскрыла ее, прикоснувшись пальцами к страницам.

На стенах висело несколько гравюр. Но ее внимание приковал к себе свиток, выполненный золотой, бирюзовой и алой красками. На этом свитке были изображены монахи, которые сидели, покорно склонив головы, перед толстым Буддой с миндалевидными глазами. Она не понимала символического значения сцены, которая была изображена на картине, но отдавала себе отчет, что перед ней. Это был один из рисунков тхангка. Странствующие тибетские монахи рисовали такие картины и брали их с собой в путешествие, чтобы совершать над ними медитации. Этот рисунок, скорее всего, имел отношение к медицине и исцелению. Внизу под рамой она увидела слова, выгравированные золотом: «Менциканк/Лхаса». Миа охватило волнение, и мурашки побежали по телу. Она знала наверняка, что точно такие свитки с собой носили и хранительницы. Почти идентичный рисунок тхангка висел в пристанище.

Вообще, меньше всего этот дом походил на приют убийцы. Скорее перед ней было жилище образованного человека, не чуждого красоте. Она и сама не знала, что хотела найти в квартире Эша. Надеялась, что поймет, когда увидит. Ведь человек был преступником, он убивал других — но как он это делал? Уж где-где, а в его собственном доме, где он жил и чувствовал себя в безопасности, могло обнаружиться что-то, что выдало бы его секреты.

Компьютер был выключен. Когда она включила его, на экране немедленно высветилась надпись, требующая ввести пароль, и ей ничего не оставалось, как снова выключить его. Однако на столе рядом с ноутбуком она увидела фотоальбом в кожаной обложке, обшитой красной тесьмой. Кое-где кожа потрескалась, на ней остались пятна, точно кто-то много раз прикасался к ней пальцами в течение не одного года. Она отстегнула ремешок, который скреплял две половины обложки, и раскрыла альбом.

У нее перехватило дух. Весь альбом был набит фотографиями мертвецов — точнее, мумий. Картины были просто удручающие и пугающие, от них бросало в дрожь. Высохшие лица, напоминающие обезьяньи, когда-то наполненные жизнью тела, от которых остались только кожа, кости и некоторые фрагменты мускулов. Некоторые фигуры выглядели так, будто смерть застала их в момент большого веселья, — перегнувшись от смеха, точно парализованные, они скалили зубы в гротескных улыбках. Другие стояли прямо, но рты их были раскрыты, словно в них застыл предсмертный крик. Их было очень много. Она перелистывала страницы альбома, заполненные глянцевыми снимками. На одной из фотографий, снятой широкоугольным объективом, она увидела ряды таких тел, стоявших друг за другом, растянувшись на довольно большое расстояние. Сколько же их, этих высохших трупов? Наверное, тысячи.

На самой последней странице альбома она увидела фотографию маленькой спящей девочки. Ее лицо, по форме напоминающее сердечко, было совершенно невинным и умиротворенным. Эта фотография казалась абсолютно чуждой, попавшей случайно в этот каталог ужаса. И, только присмотревшись внимательно, Миа вдруг осознала, что перед ней всего лишь еще одно мертвое тело, еще одна мумия. Внизу под фотографией была надпись: «Розалия Ломбардо, 1920».

Розалия. Такое красивое, женственное имя. В мозгу вдруг вспыхнуло воспоминание, как Эш произносит:

— Особа, которая несет полную ответственность за то, кем я стал, это маленькая девочка. Ее зовут Розалия.

Она недоуменно на него смотрит, а он улыбается ей в ответ:

— Может быть, в один прекрасный день я расскажу тебе эту историю.

Но так и не рассказал.

Миа всматривалась в фотографию Розалии Ломбардо, маленькой девочки, которая вдохновила человека стать убийцей, и не понимала почему. Почему?

Возле входной двери послышался приглушенный звук, похожий на шарканье ног, — кто-то подошел. Миа вскинула голову. Донесся едва различимый глухой стук — словно сумка упала на толстый ковер. А потом она услышала, совершенно четко, как кто-то вставляет ключ в замочную скважину. В гостиной негде было спрятаться. Не раздумывая, Миа захлопнула альбом и устремилась в узкий коридор. Боковым зрением она успела заметить просторную кухню и ванную комнату, расположенную слева. Но ей хотелось скрыться из гостиной как можно дальше. И она юркнула в спальню, которая находилась в самом конце коридора, в тот самый момент, когда замок щелкнул и входная дверь начала открываться.

В спальной комнате спрятаться можно было либо в гардеробной, либо за дверью.

Гардеробная была совершенно незнакомой для нее территорией. И меньше всего ей хотелось пробираться сквозь пиджаки, куртки и ботинки. Она спряталась за дверью и затаила дыхание.

Входная дверь, щелкнув, закрылась. Она услышала, как звякнул ключ, когда его бросили на поднос, потом все стихло. Миа напряженно размышляла, что делать дальше. Кроме того, не оставила ли она в гостиной какие-либо следы своего пребывания? Ноутбук она выключила и закрыла. Кожаный альбом с фотографиями положила, возможно, и не на то же самое место, откуда взяла, но почти рядом. Так что вряд ли можно заметить разницу. Что еще? И вдруг ее охватил озноб. Книга по боевым искусствам. Она не поставила ее на место. Она оставила ее на сиденье драпированного материей стула рядом со стеллажами, и именно она, эта книга, попалась ей на глаза перед тем, как она выбежала из комнаты.

В квартире по-прежнему царила тишина. Но спустя несколько мгновений она услышала короткую мелодию. Он подошел к рабочему столу и включил компьютер. Мелодия, которая донеслась до нее, была приветствием «Windows». Потом она различила, как он быстро и как-то сбивчиво стучит пальцами по клавишам. Сердце отчаянно колотилось у нее в груди, заглушая все остальные звуки. Она заставила себя успокоиться. Если она продолжит испускать сигналы тревоги, он почувствует ее присутствие. То, что ей необходимо было сделать, так это совершенно «вычистить» из головы какие бы то ни было мысли и закрыть ему доступ к ее сознанию. Подняв голову, она взглянула на окно напротив и попыталась сосредоточить свое внимание на нем.

Небо за окном стало совершенно черным. Мокрые листья вьюнка, дрожа, скользили по стеклу. Сколько времени она уже стоит здесь, Миа не знала. В комнате было темно. А мягкий свет, струящийся из гостиной, оказался слишком слабым, чтобы она могла разглядеть время на часах. Пока она ждала, дождь на улице усилился. Он барабанил по стеклу, а вьюнок раскачивало ветром. По комнате бесшумно скользили полупрозрачные тени. Она четко различала очертания стула, а на подоконнике разглядела вазу, чернеющую на фоне еще более черного вечернего неба, ее элегантные бока напоминали изгиб женского бедра. На столике рядом с кроватью стояла фотография в рамке, но в сумерках ей не удалось различить, что на ней изображено.

Она терпеливо ждала. Вдруг стук клавиш прекратился. Послышался хруст бумаги, а потом он вышел из гостиной и направился в спальню. Он зажег свет в коридоре, и спальня тоже мгновенно осветилась, ослепительно ярко. Теперь она могла разглядеть фотографию, которая стояла на столике рядом с его кроватью. Взглянув на нее, она с ужасом узнала на ней себя.

Когда его тень уже приблизилась к порогу спальни, внезапно зазвонил телефон. Он как-то шумно вздохнул — точнее, раздраженно выдохнул воздух, — и она почувствовала, что он удаляется. Телефон перестал звонить, и она услышала его голос, хотя слова остались неразборчивы.

Миа неотрывно смотрела на свой портрет в раме. Она никогда прежде не видела этой фотографии. Похоже, он сам сфотографировал ее, не поставив в известность. Это был снимок, сделанный с близкого расстояния. Скорее всего, он использовал камеру с удлиненной линзой, на фото она была снята в профиль, где-то в три четверти от полного роста. Она улыбалась, одной рукой смахивала с лица случайно упавшие волосы. Благодаря особой игре света ее волосы словно пылали — как будто из чистого золота, — и даже тело, казалось, лучилось. Ее взгляд был совершенно спокоен. Она выглядела счастливой.

Он перестал говорить, и она почувствовала, как у нее заныло под ложечкой. Но вместо того, чтобы снова направиться в спальню, он вошел в ванную и плотно закрыл за собой дверь.

Она не раздумывала ни секунды. Мысленно благословляя ковер, который делал ее шаги бесшумными, она заставила себя пройти — не пробежать — по коридору и снова войти в гостиную. Книга лежала там, где она оставила ее. Миа сунула ее назад на полку и бесшумно устремилась к входной двери. Мучительно медленно она открыла дверь и с облегчением закрыла ее за собой, стараясь, чтобы замок не щелкнул громко. А вот потом она дала волю чувствам и что было мочи понеслась вниз по лестнице. Толкнув дверь подъезда, она выбежала на крыльцо — в темноту ночи, под дождь и ветер.

Она остановилась только на противоположной стороне улицы. Остановилась и обернулась. Скользнув взглядом по стене здания, она нашла несколько окон на четвертом этаже. Снизу она могла видеть часть книжного шкафа и рисунок тхангка, его яркие цвета поблескивали, точно драгоценные украшения. Она стояла, ожидая увидеть в проеме окна его высокую фигуру, освещенную бледно-желтым светом. Но никто так и не появился — окно оставалось пустым. Подождав еще немного, она повернулась и пошла прочь.

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

Алекса Лонгфорд оказалась вполне миловидной женщиной средних лет с рыжими, слегка пережженными краской волосами. Сразу было заметно, что она злоупотребляет ботоксом.[64] Когда она улыбалась Нику, выражение ее лица оставалось каким-то странно неподвижным и загадочным.

— А чем конкретно вы здесь занимаетесь? — спросил Ник, когда они направлялись к ней в офис, проходя мимо лабораторий и бесчисленных рабочих комнат, в которых царил беспорядок.

— Задача института, — она как-то неопределенно повела рукой, — состоит в том, чтобы изучать хронобиологию вообще. Но здесь, в этом крыле здания, мы в основном имеем дело с циклами сна. Нас особенно интересует связь моделей сновидений с различного рода заболеваниями. — Она взглянула на Ника, брови ее приподнялись. — Ночные кошмары могут быть весьма опасны, знаете ли.

— Каким образом?

— Ну, тело как бы перегибает палку в попытках защитить себя. Лихорадки случаются потому, что тело усиливает защиту в темный период времени, и это может приводить к перегреву. Другой пример, когда тело, наоборот, закрывает все «пути сообщения» с внешним миром в ночной период. Это происходит для того, чтобы уберечься от всевозможных захватчиков и нарушителей спокойствия, но вы сами понимаете, это очень опасно для людей с проблемами дыхания. Именно поэтому многие астматики умирают именно ночью. Большинство сердечных приступов и инсультов происходит рано утром, но зреют они еще в темное время суток. Почему? Вот мы и пытаемся разобраться, связаны ли эти случаи с циклами снов у человека.

Остановившись перед стеклянной дверью, Ник взглянул на длинный коридор, очень напоминающий больничный. На двери время от времени вспыхивала надпись «Не входить». Лонгфорд заметила его интерес.

— Там мы осуществляем программу так называемых осознанных сновидений, — объяснила она. — Мы учим людей контролировать свои сны. Мы пробуждаем в них способность видеть те сны, которые им хотелось бы. В реальной жизни.

— А это возможно?

— Еще бы. Стивен Лаберж[65] нашел способ стимулировать осознанные сновидения в лабораторных условиях Стэнфордского университета еще в восьмидесятые годы. Многие психотерапевты учат своих пациентов осознанным сновидениям и помогают им справляться с душевными травмами, полученными в прошлом.

Она неожиданно повернула за угол и указала рукой на дверь.

— Сюда.

Ник вошел в кабинет, который был чисто по-женски отделан в персиковых и бледно-розовых тонах.

После того как они оба заняли места, она произнесла:

— Вы мне сказали, что вы журналист и пишете статью об Эдриане Эштоне.

— Да. И я очень благодарен за то, что вы согласились поговорить со мной о нем.

— Лучше вам поговорить со мной, чем еще с кем-нибудь здесь. Не скажу, что его очень любили.

— Я догадываюсь. А вы хорошо его знали?

— Мы были коллегами, можно сказать, друзьями.

— Что вы думаете о нем?

— Что касается ума, это бриллиант, абсолютно высший класс.

— Однако мне показалось, есть какие-то «но».

Лонгфорд не ответила. Аккуратно сдвинув бумаги на одну сторону стола, она спросила:

— А что конкретно вы хотели бы узнать об Эше, господин Даффи?

— Над чем он работал здесь? И почему ушел отсюда, не вполне мирно, как я полагаю.

— На эти два вопроса существует один ответ. Да, один и тот же, — Лонгфорд помолчала. — Мистер Даффи, прежде чем мы продолжим, вам нужно понять одну вещь. Это научное заведение, а люди, которые здесь работают, — ученые. Мы ищем новые пути, исследуем горизонты неведомого. Однако научное сообщество вовсе не так безобидно, правила здесь очень строгие. С одной стороны, хороший исследователь должен заниматься тем, что увлекает его. Но с другой стороны, он не имеет права поддаваться предрассудкам и впадать в шаманство. Наука защищает себя время от времени, с корнем вырывая некоторые идеи, которые, возможно, могли бы принести плоды, но поскольку они весьма отличаются от общепринятых установок, от идей отцов-основателей, то их отвергают. Строго говоря, они попросту не финансируются.

— Что еще за отцы-основатели?

— Ньютон. Декарт. Дарвин. Эйнштейн. Де Бройль.[66] Шредингер.[67] Даже в двадцать первом веке законы и взгляды, выработанные ими, остаются действенными в мире биологии и классической физики. Никто в этой среде не подвергал сомнению философию Декарта о дуализме души и тела. Но есть ученые, которые с этим не согласны. Эш был одним из них. Некоторые из его собственных идей способны свести на нет множество неоспоримых истин, принятых в западной медицине.

— А вы согласны с его идеями?

— Честно? Я не знаю. Но позвольте мне объяснить. Западная медицина — это очень мощный аппарат исцеления. Но она до сих пор не открыла основные законы, по которым живет человеческий организм, не нашла главный компьютер. Мы знаем много о каждом винтике и шурупчике внутри нас — о костях, о крови, обо всех ферментах и гормонах. Более всего в человеке мы ценим его мозг и сердце. Но западная медицина так и не открыла ключ к жизни. Нам неизвестно, почему мы болеем. Как мы думаем. Почему мизинец на руке развивается как мизинец на руке, а большой палец на ноге — как большой палец на ноге, хотя в них одинаковый набор генов и белков. Как из одной маленькой клеточки развивается целый человеческий организм. Что происходит с нашим сознанием, когда тело умирает. Другими словами, каков организующий принцип всего этого.

— А Эштону казалось, что он знает?

— Да, так ему казалось.

— Он думал, что это ци?

— Да. И он был просто одержим идеей установить над ней физический контроль. Эша вдохновляли исследования Роберта Беккера по энергетической медицине и эксперименты Фрица Альберта Поппа, связанные с биофотонными излучениями человеческого тела. Одна из проблем, которой занимался Попп, заключалась в том, чтобы установить, какого типа свет присутствует в человеке, который тяжело болен — например, раком, — и почти в каждом опыте он обнаружил, что биофотонное излучение было прекращено. Эти люди потеряли свои естественные биоритмы и связи. Вы можете себе представить, какие последствия могут иметь для медицины такого рода открытия.

— А Эштон?

— Эш был зачарован работами Поппа. Вы знаете, были созданы специальные приборы, позволяющие измерять человеческие излучения. И Эш изучал свои. Он также определил свои биоритмы. Он называл их своими энергетическими числами, если я правильно помню. Он потратил на все это годы.

— И? — Ник с интересом ждал, что она скажет дальше.

— Ну, то, что волновало Эша в особенности, это те опыты, которые Попп проводил на волонтерах. Он установил, что световые излучения меняются в зависимости от дня и ночи, от недели и месяца. Словно тело следует не только собственным биоритмам, но также биоритмам окружающего мира. Эш был чрезвычайно увлечен всем этим. Он истолковал исследования Поппа следующим образом: наша энергия синхронизирована с энергией окружающего мира. Но Эш пошел дальше и принял куда более радикальную точку зрения, которая заключалась в том, что эту энергию можно контролировать и даже обмениваться ею.

— Обмениваться? Я что-то не улавливаю.

Лонгфорд вскинула голову и насмешливо взглянула на него.

— Эш верил, что люди могут обмениваться своей ци. Ваша энергия может оказывать воздействие на мою, а моя — на вашу, в лучшую сторону или в худшую.

— Очень напоминает идеи «Нью-эйдж».

— Эш смотрел на все с научной точки зрения. Его теория заключалась в том, что все мы «приемники» и «передатчики» энергии в квантовом мире.

— Ясно.

— Согласно квантовой физике, — она едва заметно улыбнулась, — если две субатомные частицы однажды вступили во взаимодействие друг с другом, то с этих пор любое воздействие, оказываемое на одну из них, влияет таким же образом и на другую, независимо от того, где она находится, при полном отсутствии связи между ними. Сначала физики находили это огорчительным, вы понимаете. Даже Эйнштейну не нравилась эта связь на расстоянии — он называл ее «странной». Но многие опыты доказали — у Вселенной есть память. Мы на самом деле живем в пространстве, которое пронизано связями и взаимодействиями.

— Но извините, — нахмурился Ник, — я не очень хорошо понимаю, какое отношение все это имеет к людям и к тому, что они способны обмениваться энергией.

— Это и есть тот самый вопрос, — вздохнула Лонгфорд, — по которому Эш не нашел согласия с другими учеными и из-за которого его работа была спорной. Квантовая физика, как ее понимают теперь, имеет дело с мертвой материей в микроскопическом масштабе, а не с человеческими телами и сознанием. Эш считал, что исследования, которые проводил Попп, доказывают обратное. Он был убежден, что наши тела также живут в соответствии с законами квантового мира. Почему, мол, квантовая физика применима для мелкого и неодушевленного и не может касаться большого и живого? Если частицы, из которых состоит наше тело, обмениваются энергией и сохраняют память, то почему это не может отражаться на макроуровне?

Лонгфорд смотрела на Ника, как будто ожидая ответа от него.

— И именно поэтому он столкнулся лбами с коллегами?

— Да. Эш настаивал на том, что квантовая теория может быть применима к биологии. Он говорил, что все человеческие существа образуют некую сеть энергетических полей, которые взаимодействуют с нашими химическими клеточными системами. Но что действительно послужило яблоком раздора, так это то, что Эш настаивал, будто все живые существа включены в обширное психопространство, которое называется полем нулевых колебаний и позволяет нам взаимодействовать между собой, обмениваться энергией и даже сознанием.

— Да, такая идея должна была создать ему массу проблем, — медленно произнес Ник.

— Хватило уже и того, что Эш повсюду продвигал свою идею о том, что квантовая физика может быть применима к отдельно взятому человеческому существу, — продолжила Лонгфорд. — Представьте реакцию коллег, когда он заикнулся о неких связях, которые существуют между людьми.

— А вы сами верите в это поле нулевых колебаний?

— Конечно. — Лонгфорд очень эмоционально кивнула. — Само по себе поле нулевых колебаний не вызывает никаких сомнений. Об этом никто не спорит. Это просто пустое пространство, как вакуум между звездами. — Она как-то невыразительно подняла руку к потолку. — То есть пространство, в котором практически нет энергии, разве что половинка фотона. Но существует очень много небольших электромагнитных полей, о которых люди думают, что они — пустой вакуум, а на самом деле это одно бесконечное пространство, наполненное энергией. Эш, так сказать, соскочил с рельсов, когда начал утверждать, что это поле предоставляет научное доказательство ци и ее связи с человеческим сознанием и со светом, который сияет из наших тел. Ци, в конце концов, описывается китайцами как энергия Вселенной, имеющая связь с энергией внутри нас. Как поле нулевых колебаний является всепроникающим, так и ци всепроникающа. Но Эш настаивал даже на том, что поле нулевых колебаний может объяснить паранормальные явления, как, например, удаленное видение и лечение на расстоянии.

Лечение на расстоянии. Ник насторожился.

— Мистер Даффи?

— У меня есть приятельница, которая утверждает, что может врачевать на расстоянии. Она верит, что может использовать свою жизненную энергию для того, чтобы защитить другого человека.

— Эш бы очень заинтересовался вашей приятельницей. — Взгляд Лонгфорд стал серьезным. — Он был уверен, что среди нас есть такие люди, которых можно назвать интуитивистами. Люди, наделенные огромной естественной способностью проникать в психокосмос. Он называл их «одаренными простаками». Но он также не сомневался, что подобные способности таятся в каждом из нас, просто мы не умеем вызвать их к жизни.

— Это правда?

— Кто знает? — Она пожала плечами. — Во время эпидемии СПИДа в восьмидесятых очень уважаемая ученая дама, доктор Элизабет Тарг,[68] пригласила сорок целителей, проживающих в США, принять участие в научном эксперименте. Им удалось улучшить состояние здоровья неизлечимо больных пациентов, не вступая с ними в контакт. Как объяснить результаты этого опыта и многих других подобных? Когда начинаешь думать обо всем этом, утверждение Эша о том, что все мы своеобразные «приемники» и «передатчики» энергии в квантовом мире, кажется убедительным.

— Так значит, Эш нажил себе неприятности из-за теории психокосмоса?

— И из-за того, что утверждал, будто нашел путь, как проникнуть в него.

— И как?

— Посредством снов и медитации. Более того, он заявил, что ему уже удалось это сделать.

— Значит, он слетел с должности, потому что врал?

— Нет, именно потому, что говорил правду.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

— Я не понимаю.

— Эшу действительно удалось найти доступ в человеческие сны.

— Вы хотите сказать, что он осуществлял это на практике? — Ник не верил своим ушам.

— Похоже на то, — кивнула Лонгфорд. — Как я вам уже говорила, у нас есть лаборатория, где испытуемых учат контролировать свои сны. Все они ведут специальные дневники и после пробуждения тщательно записывают все, что им пришлось пережить во сне. Так вот, когда мы сравнили их записи с теми, которые делал Эш, они совпали. Он видел то же самое, что и они, не будучи посвященным в их записи. Более того, у Эша не было доступа к этим пациентам, то есть он никоим образом не мог влиять на них. Не мог воздействовать на их подсознание. Он даже никогда не разговаривал с ними.

— Но это же фантастика, — Ник уставился на Лонгфорд. — Вам следовало бы наградить его, а не выдворять.

— Его не выдворяли. Ему просто не выделили финансирования.

— Почему?

— Институт боялся судебных тяжб. Люди могли пожаловаться, что их частная жизнь была нарушена. Или что у них начались проблемы со здоровьем из-за того, что кто-то влез к ним в головы. А еще институт опасался насмешек. Никто не хотел, чтобы заговорили, что нас уже пора снимать в шоу «Хотите верьте, хотите нет».

— Значит, он ушел.

— Да. И вместе с ним из этого места исчезло большое количество энергии. В прямом смысле.

— Вы знаете, что с ним происходило в дальнейшем?

— Я слышала, что он довольно долго жил в Азии, много лет. Он больше никогда не работал в научных учреждениях, насколько мне известно, но до меня дошли слухи, что он пишет какую-то тайную книгу в Интернете — работа в процессе. Она имеет успех среди других фанатов поля нулевых колебаний.

— Интересно, почему он решил выкладывать ее в Сети, вместо того чтобы издать?

— Наверное, потому что ни один достойный уважения журнал не стал бы публиковать его работы. Эти научные издания, с их системами экспертных оценок, довольно суровы, вы знаете. К тому же я слышала, что его книга — это смесь личной философии, каких-то дневниковых записей и науки. Другими словами, она не соответствует классическому научному формату. Уже само название книги говорит о многом. Она называется «Книга света и праха». Звучит слишком поэтично для научного исследования.

— А вы не дадите мне адрес страницы? — Ник взялся за ручку.

— Нет. Сама я не смогла найти ее. Все очень секретно. Надо в буквальном смысле идти по следу и преодолеть множество преград в виде бесконечных паролей и секретных кодов, чтобы получить доступ. Ты должен доказать, что достоин, — что-то в этом роде.

Ник нахмурился.

— А вам не кажется, что если бы он хотел, чтобы его идеи стали достоянием общественности, то не стал бы все так усложнять?

— Возможно, его больше не интересуют споры с классически выученными специалистами. Но все мы, ученые, склонны к самолюбованию, мистер Даффи. — Ее голос дрогнул. — Мы все хотим оставить что-то после себя. И Эш — не исключение. Он бы хотел, чтобы его помнили, пусть даже небольшая группа верных приверженцев.

Несколько мгновений оба молчали. Потом Ник спросил:

— И он больше никогда не давал о себе знать?

— Нет.

В ее глазах он вдруг увидел печаль, настоящую, глубокую печаль. И неожиданно Ник осознал, что она тосковала по Эштону и волновалась о нем. Их отношения были далеко не платоническими.

— Не могу поверить, — медленно произнесла Лонгфорд, — что прошло уже тринадцать лет с тех пор, как я в последний раз виделась с ним. Сейчас он уже, должно быть, довольно стар, так что, скорее всего, уже не с таким энтузиазмом занимается тем, что его вдохновляло раньше. Пламя угасает, вы знаете не хуже меня.

Она как-то сникла, на лице проступила усталость.

— Стар? — Ник был явно озадачен, — Эдриану Эштону, о котором я говорю, лет тридцать пять, не больше.

— Нет. — Голос Лонгфорд прозвучал уверенно — Эш был намного старше меня.

Ник посмотрел на нее. На вид ей было около пятидесяти, но с женщинами всегда легко ошибиться.

— Мне сорок пять, мистер Даффи, — как будто прочитав его мысли, язвительно сообщила она.

— Но здесь явно какая-то ошибка. Возможно, мы говорим о разных людях. У вас нет его фотографии?

Она задумалась.

— Нет, ни одной.

— Высокий парень. Светловолосый. Привлекательный.

— Да, по описанию похоже на Эша. Но ему никак не может быть тридцать пять, уверяю вас. Извините, мистер Даффи, — было заметно, что она волнуется, — у меня назначена еще одна встреча. Я провожу вас.

Когда они подошли к двери, которая вела к автостоянке, Лонгфорд обернулась к Нику.

— Он на самом деле молодо выглядит?

Ник кивнул.

— Вы знаете, он всегда говорил, что если удастся обуздать энергию поля нулевых колебаний, заставить ее работать на себя, то можно не только превзойти силой любую машину на планете, но также, используя целительную силу этой энергии, жить вечно. Но конечно, это была шутка, не более того.

— Да, понимаю.

— Некоторым людям особо везет. Живительная энергия внутри их сохраняется вместо того, чтобы сдуваться и выходить наружу, как воздух из проколотого шарика. Но это всего лишь удача. Эш был одним из наиболее жизнеспособных и энергичных людей, которых я когда-либо встречала. И ничего особенного нет в том, что он и в старости выглядит отлично.

— Вы скучаете по нему?

Ник спросил и сразу же пожалел об этом. Вряд ли эта женщина была склонна делиться своими личными переживаниями с незнакомцами.

Но к его удивлению, она согласно кивнула.

— Мне не хватает его чувства прекрасного. Знаете, у него была способность видеть красоту в самых неприметных вещах. В глубине души я часто думаю о нем как о человеке, который живет в совершенно другом мире, в прекрасном мире, наполненном светом и энергией. Когда вы рядом с ним, он и вас заставляет смотреть на мир так же. — Она как-то смущенно махнула рукой. — Я становлюсь сентиментальной. Простите.

— Нет, что вы. Большое спасибо за помощь.

— Если вы увидите его… — она помедлила, раздумывая, — скажите, пусть заедет навестить меня. Я была бы рада снова повидаться.

— Обязательно скажу.

Она кивнула и повернулась, чтобы уйти.

— Доктор Лонгфорд…

Она взглянула на него через плечо.

— А Эдриан Эштон увлекался боевыми искусствами?

Ник подумал, что ответ на этот вопрос окончательно рассеет его сомнения относительно того, говорят они об одном человеке или нет.

— О да. Это была его настоящая страсть. И он всегда говорил, что в боевых искусствах можно найти ключ.

— Ключ к чему?

Но она уже снова отвернулась от него и уходила, задумчиво глядя перед собой. Провожая взглядом ее удаляющуюся фигуру, Ник вытащил телефон и, нажав на кнопку быстрого набора, вызвал Флеша. Как только тот ответил, он коротко сказал:

— Это Ник. Встречаемся в офисе через два часа. И прихвати с собой Миа.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

— «Книга света и праха»? Крутое названьице. — Флеш кивнул с видом знатока.

— Ну так что? Ты сможешь ее найти? — Ник явно терял терпение. — Лонгфорд сказала, что она спрятана где-то в дебрях Интернета и не легкодоступна. Я так понял, что нужно хорошенько попотеть, чтобы до нее добраться.

— Разумеется, я ее найду. Но вопрос в другом: сколько у меня времени?

— Это нужно было вчера, — впервые подала голос Миа, — и то было бы поздно.

— Хм. Хм. Если это какой-то подпольный сайт, через Google его не найдешь. Надо пошарить по теневым территориям. Но это непросто.

Флеш на мгновение задумался.

— Пожалуй, начну с кое-каких чатов.

— С чатов? Ты серьезно?

— Конечно. Там вообще бродит множество всяческой информации. — Флеш повернулся к компьютеру и поднес пальцы к клавиатуре. — Посмотрим, смогу ли я подкопаться с этой стороны.

Весь следующий час Ник и Миа наблюдали, как Флеш переносится с одного сайта на другой — такое виртуальное психоделическое путешествие по бесформенному и бескрайнему миру безликих персон и вымышленных образов, по безбрежному пространству нестандартных идей, безграмотности и самомнения.

Первый ключ отыскался в чате под названием «суммарная энергия».

Ответ появился почти немедленно.

Миа в недоумении пожала плечами:

— А это он к чему?

— Ну, в данный момент любой в чате может видеть наш разговор, — объяснил Флеш, — а он хочет поговорить в привате, то есть тет-а-тет.

На экране открылось небольшое окошечко.

Окошко исчезло.

— Это доска объявлений, — костлявые пальцы Флеша снова быстро забегали по клавиатуре, — знаете, такие сайты совершенно бесконтрольны. Тут постят совершенно дикие вещи. Например, как взорвать Биг-Бен.

— Ну, по крайней мере, у нас есть какое-то направление, — произнес Ник с надеждой в голосе.

Но если Ник думал, что конец поисков уже близок, он сильно ошибался. Доска объявлений направляла на другой ресурс, а тот сайт давал новую ссылку. Флеш перепрыгивал с сайта на сайт. На некоторых из них он находил полезные гиперссылки, на других натыкался на барьеры, и тогда ему приходилось искать маленькие скрытые иконки, спрятанные в тексте, или стеганографические изображения. Он справлялся со всеми задачами, но это отнимало время. Еще почти два часа Флеш сидел спиной к ним, согнувшись над компьютером.

— Нет никакого проку в том, что вы оба сидите здесь и пялитесь на меня. Лучше бы вы отвалили отсюда. У тебя разве нет поединка завтра? — Он взглянул на Ника.

— Хорошо, — нехотя кивнул тот, — но ты звонишь мне сразу же, как только что-то находишь, договорились?

— Ладно, но не жди результата слишком быстро. Поиски обещают быть долгими.

Ник обернулся и посмотрел на Миа. По глазам было видно, что она устала.

— Пошли домой. — Он взял ее за руку.

После нескольких часов, проведенных в офисе в полной тишине, звуки и запахи улицы раздражали — свист машин, проносящихся мимо, вонь бензина, надрывный скрип тормозов, — все это изрядно действовало на нервы. Дождь давно прекратился. Но воздух был сырой, и уличные фонари, казалось, плыли во влажной дымке. Мобильник Миа подал сигнал. Ник молча смотрел, как она читает сообщение. Выражение ее лица не изменилось, но он вдруг почувствовал необъяснимую тревогу.

— Все в порядке? Кто это?

— Всего лишь Лайза. Она подтверждает, что сможет подменить меня завтра, чтобы я смогла пойти на поединок.

Миа осторожно закрыла мобильный и сунула его обратно в сумку.

— Подбрось меня до дома, — попросила она, — а потом я хочу, чтобы ты отправился к себе и выспался.

— Ты не поедешь со мной?

— Нет. Тебе нужно отдохнуть, сосредоточиться перед боем. Ты просто обязан провести этот бой, как… В общем, нормально провести. Выбрось из головы все лишнее.

— Ты уверена?

— Да.

— А завтра утром увидимся? Перед тем, как я уйду на взвешивание?

— Надеюсь, что да.

Ее глаза казались огромными на маленьком личике. Она собрала волосы в узел на затылке, и от этого скулы на ее лице казались более выпирающими. Он вдруг заметил, как сильно она похудела.

Неожиданно Миа улыбнулась.

— Не отступать и не сдаваться.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Миа чиркнула спичкой и подожгла фитиль. Прикрывая свечу рукой, она поставила ее на туалетный столик — дрожащее пламя розоватым пятном отражалось в зеркале. Она отступила на шаг, ее глаза инстинктивно искали тень Свитпи на стене — как это бывало, — потом она вспомнила, что искать бесполезно.

В комнате было душно. Миа распахнула окно и наклонилась вперед, опираясь локтями на подоконник. Она смотрела на крыши соседних домов, выступающие в темноте, словно могла отсюда разглядеть его квартиру. Элегантную комнату в зеленых тонах, книги на полках, рисунки и картины на стенах. Она спрашивала себя, что он делает сейчас, этот человек, с которым ей предстоит встретиться сегодня ночью.

Отойдя от окна, Миа вернулась к ночному столику. Когда она поднесла руку к волосам, чтобы снять заколку, то вдруг остановилась. В этом жесте она вдруг увидела Молли — голова слегка наклонена, длинная шея, бледные, тонкие пальцы. Но потом она сдернула заколку, волосы упали вниз, и Миа снова стала собой. Она здесь одна, и ей не на кого положиться, кроме самой себя.

Она опустилась на колени перед старым чемоданом и достала из него небольшую оловянную коробку, спрятанную под одеждой. Сев на пол, она скрестила нош и положила коробку с иглами и палочками мокса перед собой. На несколько секунд она закрыла глаза. В ее мозгу теснились мысли об изломанных лучах света, о темноте и смерти и о том, что время безвозвратно утекает. Она снова вспомнила сообщение, которое ей прислали час назад.

Встретимся в пристанище. Если тебе удастся одержать надо мной верх, с Ником ничего не случится.

Она открыла глаза и подняла крышку коробки. Больше медлить нельзя. Ни единой секунды.

Дорога в пристанище показалась ей на этот раз куда более узкой и короткой. Она чувствовала, как острые камешки впиваются ей в подошвы. Крик ночной птицы заставил ее вздрогнуть и остановиться. Пронзительное эхо разнеслось среди деревьев, нервы ее напряглись, как до предела натянутые струны. Над головой, за черным узором сплетенных ветвей, бесконечной вереницей тянулись облака. Луна, похожая на безжизненный кратер вулкана, излучала необычный, молочно-матовый свет. Она заставила себя идти дальше. Теперь уже близко. Уже за следующим поворотом — ворота, с их крепкой задвижкой, а за ними — поляна, на которой стоит дом.

Ворота были открыты.

Ворота никогда не бывали открыты.

Она почувствовала, как ее одолевает страх.

«Ты умрешь здесь, внутри. Ты умрешь там, снаружи».

Так хотелось скорее вернуться к себе, в свой лондонский дом. Она плотно запрет дверь и закроет все окна. Нальет себе горячего чая, выключит свет, и только тени будут бродить по комнатам в полной тишине.

«Я люблю тебя, Миа. Ты моя жизнь». Ник улыбается ей, он прикасается к ней нежно, трепетно.

Ник, который, должно быть, спит сейчас, давая своим широким, сильным плечам отдохнуть. Он восстанавливает силы, его дыхание спокойное, энергия вливается в его тело, скользит по жилам, его пульс размерен, сердце бьется ровно и сильно.

Миа толкнула калитку, раскрыв ее еще шире, и вздрогнула, почувствовав, как холодное железо прикоснулось к ее ладони. Она пошла вперед. Ветер внезапно усилился, она почувствовала какой-то резкий, едкий запах. Она не могла уловить, откуда он доносится. Этот запах смешивался с ароматом жасмина и сыроватой пряностью увядающих листьев. Но она четко ощущала его — он заставлял ее волноваться. Запах был незнакомый, даже враждебный. Это был запах врага.

Миа дошла до поворота, за которым находилось пристанище. Она сделала несколько шагов вперед по тропинке, свернула и остановилась, вдруг почувствовав, что ее мутит. Пристанище освещала луна. Ее свет был настолько яркий и неестественный, что казался ядовитым. Луна излучала его, словно зевая, — ее полумесяц напоминал прогоревшую изнутри раковину. Бамбуковая крыша почти полностью исчезла. Окна были выбиты. Сквозь их деревянные рамы она могла видеть раскачивающиеся под ветром деревья с другой стороны дома.

Она заставляла себя идти вперед, усилием воли переставляя ноги. Сердце сжалось в груди. Она прошла через поляну, прижав ладони к лицу, словно это могло спасти глаза от того, что им предстояло увидеть.

На каменных ступенях отчетливо виднелись черные пятна — их оставил огонь. Что-то блестело на земле. Это были ветряные колокольчики, которые раньше висели над входом. Погнутые и расплавленные, они умолкли навсегда.

Медленно она вошла через разбитую дверь. Глазам предстало полное разрушение внутри пристанища, но мозг отказывался осознавать происшедшее. Она не могла понять, как можно было так варварски обойтись с красотой и изяществом. Некоторые вещи были совершенно изуродованы.

Почти все было уничтожено. Драпировка стен, деревянные панели, изящные вазы, отполированные ханбо.[69] Под ногами валялась наполовину сгоревшая книга с обугленными, загнутыми страницами.

Главный зал был наполнен пеплом. Она быстро прошла через комнату сверчков, отводя глаза, не желая смотреть на то, что могла обнаружить здесь. Доджо напоминал большую черную дыру. Зеркала на стенах перекосились от пожара, и ее отражение было искаженным и вытянутым, как в кривых зеркалах в комнате смеха.

Слезы беззвучно катились по щекам. Сердце надрывалось от той ужасающей утраты, которая постигла ее. От осознания, что все, что осталось от многих женщин, обитавших здесь, поругано, сожжено дотла, и даже сама память о них уничтожена. Слабый звук осыпающегося праха донесся до нее. Она оглянулась и стала всматриваться в густую темноту, словно ожидая увидеть кого-то. Но никого не было.

Никого.

Только теперь она поняла. Он и не собирался приходить. Он не намеревался предоставлять ей шанс побороться с ним за жизнь Ника.

— Нет! — вскрикнула она, но голос прозвучал слабо. — Где ты? Покажись!

Но, увы, она была одна. Только ветер гудел в деревьях и убогая луна скользила по небу — словно тоже изувеченная, растерзанная, почти убитая.