Хранительница меридиана

ЗИМНИЙ ЛАГЕРЬ КАПИТАНА ГРИНА

Звери живут в зоопарке. В лесу зверей нет. В лесу только следы. Эти следы нигде не начинаются. Они приходят из белого зимнего леса, кружат у дачных заборов и уходят обратно под своды придавленных снегом елок.

В даче три палаты. Одна большая и две маленькие. Грин занял место в большой, у стены. Его соседом оказался Петя, рослый, ленивый мальчишка. По дороге в зимний лагерь Петя все время острил, но его неповоротливые шутки никого не смешили. Только Сашка Шиков, выслушав очередную речь, заглядывал ему в лицо и спрашивал:

— Петя, ты сострил, да? Ты говори, когда остришь.

Старшим в палате назначили Шикова. Грин уже онал, что Сашка восьмиклассник, что он играет в футбол за юношеское «Динамо» и лично знаком со всеми знаменитыми футболистами. Грину Шиков показался недалеким. Но когда заговорили о том, кто какой язык изучает в школе, Сашка сказал, что в школе его никак не научат немецкому, а на дом к ним ходит учительница английского языка, и он уже сносно треплется. Сказал он это без рисовки, так же, как говорил о прошлогоднем матче «Спартак» — «Нефтяник». Грин на всякую ложь был чуток, но заподозрить в неестественности Шикова не смог.

В дороге ближе всего Грин сошелся с Андрюшей Флитом. Белый воротничок, румянец, голос вежливый. «Этот хотя и отличник, но наверняка умница», — решил Грин.

Они разговорились. Отец у Андрюши был известным критиком, мать писала детские книжки. Одну из них, очень веселую, Грин читал.

Андрюша ездил в лагерь каждый год, и Грин стал расспрашивать его о ребятах. Тот знал почти всех, но рассказывал больше о родителях, чем о мальчишках. О том, кто знаменит, а кто не очень, у кого какие книжки и кто куда избран.

— А этого знаешь? — кивнул Грин на высокого парня с родимым пятном на шее.

Этот новенький. Фамилия его, кажется, Тараскин или Тарасенко. Его мать воспитательница в детском саду. А твои родители кто?

— Мой отец драматург! — отрезал Грин. — А зовут меня Грином. Неудачное имя, правда? Это меня в честь писателя назвали. Знаешь такого?

— Ну как же, я всех Гринов знаю: и Грэхема, и Эльмара, и, разумеется, Александра. Которому из них ты обязан?

— А ты в каком классе? — спросил Грин.

— В восьмом. А ты?

— Я в седьмом.

Вот так все и получилось — и отец драматург и имя в честь писателя. А попробуй скажи, что ты шестиклассник, сразу отправят во второй отряд.

Пришел вожатый, попросил Шикоза составить список дежурных.

— Жить будем без нянек, — сказал он. — Дежурные — это боги порядка и чистоты. А теперь давайте знакомиться. Меня зовут Александром Сергеевичем.

Грин засмеялся. Вожатый неловко пощупал галстук, покраснел.

— Простите, это я так, — сказал Грин. — Имя у вас, как у Пушкина.

Вожатый пожал плечами.

— Все погибло. Быть мне в этом лагере Пушкиным.

— Нет, Александр Сергеевич, мы — сознательные, — сказал Шиков. — Живем без кличек.

— Ну и отлично. С тебя, Шиков, и начнем. Как зовут?

— Александр.

Когда очередь дошла до Грина, тот буркнул:

— Прокофьев.

— А зовут как?

— Александр Сергеевич, ну зачем вам имя? Прокофьев, и все.

— Как это понимать прикажете?

— У него имя чудное! — сказал Флит. — Его Грином зовут.

— Тебе больше всех надо? — Грин замахнулся.

Вожатый перехватил его руку.

— Скандалисты мне не нужны. Саша, этому горячему молодому человеку два дежурства вне очереди.

— Ну да уж, — захныкал Грин. — За что?

Не обращая на него внимания, вожатый ушел в соседнюю палату. Минут через пять он вернулся, нагруженный пачками печенья, мандаринами и другими сладостями.

— А ну-ка, выкладывайте домашние харчи.

Грин заметил, как Флит с готовностью бросился к чемодану и стал выкладывать кульки, кулечки, коробочки.

— Вот, пожалуйста, — говорил он шепотом, передавая вожатому свои богатства.

«Противный парень», — подумал Грин и громко сказал:

— А я не сдам. Я лучше сам съем.

Столовая была маленькая. Обедать приходилось в две смены: сначала отряд девочек, потом — мальчиков.

Ребята собрались у столовой и готовили снежки. Лагерных девочек Грин видел мельком. Они ехали в другом автобусе. Но когда из столовой вышли две подруги, высокие, в брючках, в красных свитерах, Грин сразу догадался, что это Лида и Таня, те самые девочки, о которых шептались старшие ребята.

Мальчишки открыли огонь. Девочки укрылись за соснами и стали отвечать. Грин скатал пару снежков и пошел в атаку. Он остановился около Лиды. Она, улыбаясь, кинула снежок и промахнулась. Теперь Грин мог ее закидать, но она стояла не защищаясь.

— Таня, — обернулась она к подруге, — смотри, какой хорошенький мальчик.

Грин вспыхнул.

«Хорошенький? Мальчик?»

Он зло замахнулся. Но Лида, прикрывшись ладонью, улыбалась ему красивыми розовыми губами. Грин вдруг увидел, что глаза у нее очень блестящие и серые. Он вяло бросил снежок ей в ноги, а потом, рассердившись на себя, нацелился в голову. Лида отшатнулась. Снежок ударился о сосну, осыпал девочку белыми осколками.

— Прекрати, Грин, — рядом стоял вожатый. — Тоже мне герой! На беззащитную девочку напал.

— Ну да, беззащитная, — сказал Грин и пошел в столовую.

Он слышал, как Лида спросила Александра Сергеевича:

— Грин? Это его прозвище?

— Нет, имя, — сказал Александр Сергеевич.

— Как здорово! — засмеялась Лида. — Правда, Таня? Хорошее имя.

Сердце у Грина радостно вздрогнуло. Он в два прыжка одолел лестницу и ворвался в столовую.

— Сегодня первое и второе ем с добавками!

После обеда легли спать.

Александр Сергеевич оказался человеком без нервов. Когда он заявил, что тихий час будет тихим часом, ребята подняли галдеж. Вожатый подождал, когда протесты иссякнут, и приказал:

— В постели.

Уже лежа, ребята стали клянчить, чтоб им разрешили читать. Александр Сергеевич попросил дежурных зашторить окна. Окна зашторили, но все стали дурачиться, и кто-то в кого-то бросил подушкой.

Александр Сергеевич невозмутимо расхаживал по палатам, не отвечая на вопросы, не замечая реплик, и все, наконец, устали и уснули.

Проглотив полдник, ребята помчались на спортбазу выбирать лыжи. Грин никогда еще не ходил на лыжах с ботинками. Поэтому в отсеке тридцать пятого размера он взял первые попавшиеся. Лыжи оказались коротковатыми, но легкими, с хорошо подогнанными жесткими креплениями. Когда ребята собрались на даче, вожатый объявил:

— Послезавтра новогодние соревнования на лично-командное первенство зимнего лагеря по лыжам. Будут две команды мальчиков. Капитанами назначаю Шикова и Морозова.

— Сколько человек в команде? — спросил Шиков.

— Пятнадцать.

Сашка быстро окинул комнату взглядом.

— Тарасов и ты, Петя, пойдете в мою команду?

— Пойду, — сказал Тарасов.

— А я нет, — возразил Петя. — Я к Морозову. Грин тронул его за плечо.

— А кто это — Морозов?

— Он вечером приедет.

Кипела агитгорячка. Петя взялся набирать вторую команду, и теперь они с Сашкой переманивали друг у друга больших, сильных ребят.

Грин подошел к Шикову.

— Саша, возьми меня.

— А ты хорошо бегаешь?

— Ничего. Я в деревне жил.

Шиков с сомнением посмотрел на тоненькую фигурку Грина.

— Я правда умею ходить на лыжах, — заволновался Грин. — Даже попеременным шагом.

— Ну, если попеременным, — Шиков засмеялся. — Ладно, записываю, капитан Грин.

Вдруг заиграли сбор.

— Куда это? — удивился Сашка.

Оказалось, пришли лесники. Один из них, в белом полушубке, с двустволкой за плечами, сказал речь:

— Вот что, пионерия. Говоря по-нашему, лесниковскому, мы к вам за помощью! Сами знаете, сегодня тридцатое декабря. А это значит, что ночью лесонарушители будут активно истреблять зеленые насаждения, то есть елки. А ведь елка в полтора-два метра вышиной, говоря по-нашему, растет пятнадцать-двадцать лет. Ну и в общем вы бы нам очень помогли, если бы часиков до двух ночи пропатрулировали свой участок леса. Даете согласие?

Еще бы! Не спать до двух часов ночи, бороться с настоящими лесонарушителями. Тут одна забота — попасть в патруль.

Грин тоже встречал Морозова. Но когда он увидел, как повисли на руках этого парня мальчишки, как дрались за право тащить его чемодан, как все ему что-то наперебой рассказывали, а он спокойно принимал ласку малышей и поклоны взрослых, — когда Грин увидел все это, ему не захотелось оставаться в толпе встречающих. Он одиноко стоял у забора и презрительно улыбался. Ему показалось, что Морозов заметил его. Их глаза на мгновение встретились, и Грин уловил, что на него посмотрели с удивлением.

В одиннадцать часов ночи две группы пионеров отправились в лес. Одной группой командовал начальник лагеря, другой — Александр Сергеевич.

Перебегая от дерева к дереву, мальчишки раза три прошлись вдоль главной просеки.

Потом все стали беситься: грозили невидимым браконьерам, стонали по-совиному, давились петушиным криком.

В двенадцать часов Александр Сергеевич скомандовал: — Сейчас прочешем лес, погреемся, сделаем еще одну вылазку — и спать.

Рассыпались цепью: дистанция десять метров, пароль «Корень». Было жутковато. Правда, справа и слева скрипел снег под ногами товарищей, но, может быть, дикие звери тоже не дремлют?

Немного освоившись, Грин представил себя разведчиком. Он «увидел», как за деревьями прячется засада, как он проскальзывает мимо заслонов и как ветка, треснув под ногой, выдает его. Отстреливаясь, он скатывается в овраг и по незамерзшему ручью бежит в чащобы.

И вдруг — человек наяву. Он стоял в напряженной позе, прислонившись спиной к дереву. Грин замер. Человек показал ему топор. Грин попятился, не спуская глаз с топора. Человек отвалился от дерева и шагнул к нему. Справа раздался крик:

— Ребята, браконьер!

К Грину подбежал Морозов. Через мгновение человек с топором попал в кольцо.

— Отдайте топор! — приказал Александр Сергеевич.

— А ты подойди поближе! — усмехнулся тот. Ребята сдвинулись. Грин до боли в пальцах сжимал ключ от московской квартиры. Вожатый шагнул вперед.

— Я еще раз вам говорю.

Лесонарушитель медленно замахнулся. Вожатый сделал еще шаг. Лесонарушитель выругался и бросил топор в снег.

— Веревку, — сказал Александр Сергеевич.

Человек бросил веревку.

— А теперь кругом! Марш из леса!

Лесонарушитель неловко повернулся и, озираясь, пошел прочь.

— А смелый у нас вожатый, — шепнул Грину Петя.

— Смелый, — согласился Грин.

Ему было не по себе.

Утро было солнечное. Морозило. По тонкому слою пороши лыжи скользили удивительно легко и были совершенно невесомыми.

Лида, румяная и счастливая, скользила на лыжах, как на коньках. К ней подкатил Морозов. Резко затормозил, подпрыгнул, перевернулся на сто восемьдесят градусов и упал.

— Хвальбишка, — засмеялась Лида и подала ему руку.

Он принял помощь, но вместо того, чтобы подняться, дернул Лиду на себя, и она тоже упала, и теперь они оба сидели в снегу и смеялись.

— Глупо, — сказал Грин и отвернулся.

Девочкам дали старт. Они с визгом помчались вперед, стараясь как можно скорее занять лыжню. Лида опередила всех. Она съехала с горы и уже через мгновение, быстро и сильно работая руками, бежала по длинному тягуну к лесу. Ее алая шапочка дважды мелькнула среди елок, и, как только она скрылась, мальчишки забыли о девочках. Всем было ясно, что первой придет Лида.

Мальчики уходили со старта парами. Грину выпало бежать с Морозовым. Мороз был отличным лыжником. Он уступал только Шикову.

Напутствуя Грина, Сашка шепнул:

— Ты за Морозовым не гонись. Пусть уходит. Главное — пройти дистанцию ровно.

Грин кивнул. Но когда прозвучала команда «Марш!», он рванулся вперед и занял лыжню. Морозов хотел обойти его целиной, но снег был глубокий, а Грин мчался, как на пожар, высоко задирая носы лыж. Морозову пришлось пристроиться сзади. Грин пошел спокойнее, но дыхание у него было сорвано, и он никак не мог прийти в себя.

— Лыжню! — попросил Морозов.

Грин не уступил и снова помчался рысью. Так он добежал до горы. Оттолкнувшись, он скользнул вниз, опустил онемелые руки. Ему казалось, что мчится он очень быстро, но вдруг мимо него проскочил Морозов. Ловко вывернул на лыжню, не сгибая колен, оттолкнулся несколько раз палками и стал взбираться на гору. Грин знал, что за их борьбой следят, и, чуть не плача от бессилья, бро сился догонять Морозова. Он настиг его на тягуне и стал яростно наступать на лыжи. Морозов, удивленный, обернулся.

— Ты что? — спросил он. — Лыжню тебе?

— Лыжню, — выдохнул Грин. Морозов уступил.

— Посмотрите, что делает этот парень? — ахал на старте Шиков. — Ведь на одних нервах идет.

— Ему бы чуть-чуть силенок, и плакало бы твое чемпионство, — сказал вожатый.

— Упрямый парень, — согласился тот.

А Грину нечем было дышать. Он хватал воздух ртом, но втянуть его в легкие никак не мог. Он чувствовал, что еще немного такой гонки, и он сядет в снег.

Они бежали между елочек.

«Пока видят», — подумал Грин о болельщиках.

— Лыжню! — потребовал Морозов.

— Подожди! Еще немножечко, — прохрипел Грин.

Запрокинув голову, как бегун перед финишем, он сделал несколько шагов и, пошатнувшись, сошел с лыжни.

Попеременно выбрасывая палки, скользя то на одной, то на другой ноге, ушел вперед Морозов. Грин посмотрел назад. За спиной стоял сплошной лес.

— Не видели.

Грин привалился к сосне и все пытался вздохнуть. Наконец воздух прорвался к разгоряченным легким, и Грин закашлялся.

Дальше бежать не хотелось, но он вспомнил про команду, про зачетные очки и заковылял вперед. Его обошли человек десять. Провал был позорным, и Грин, выждав, пока скроется за елями очередной лыжник, сильно ткнул носком правой лыжи в корневище. Лыжа не сломалась. Грин ударил второй раз и опять не сломал.

— Эй, Грин, что с тобой? — услышал он вдруг девчачий голос.

Грин вздрогнул и быстро отошел от дерева. Навстречу ему шла Лида.

— Снег налипает, — сказал он.

Ему хотелось уйти от нее, но Лида побежала впереди, и обогнать ее он никак не мог.

— Давай, давай! — кричала она. — Совсем немного осталось.

Грин вдруг почувствовал, что силы возвращаются к нему.

— Лыжню! — крикнул он Лиде.

Она уступила, и Грин побежал впереди, стараясь шагать пошире, а палки выкидывать подальше.

На финише Грина встретили с насмешливой добротой.

— Говорил, не гонись за ним, — сказал ему Шиков.

— Крепкий парень, — одобрительно улыбнулся Морозов, — я ему кричу: «Лыжню!», а он мне: «Подожди, — говорит, — немножко». Упрямый!

— Он, наверное, по системе йогов занимается, — вылез Петя.

— Упрямый парень, — повторил Морозов.

— Да какой я упрямый, — рассердился Грин. — На зрителя работаю, а как зашел в лес, так с катушек долой.

Грин занял третье место с хвоста, и все-таки к нему относились теперь с уважением. Это Грин заметил сразу.

Елка стояла в пионерской комнате в углу, очень красивая, убранная роскошными игрушками.

После торжественного ужина малыши занялись детским бильярдом, а все остальные часа полтора играли в моргалки. Потом ребята вышли погулять перед сном, а Шиков, Морозов, Андрюша Флит и Лида с Таней подсели к елке и завели литературный разговор. Грин подошел к их группе.

Лида подвинулась.

— Садись, Грин. Мы стихи читаем.

— Лида, твоя очередь, — сказал Морозов. Лида возразила:

— Пусть новенький. Грин, читай.

— Я потом, — сказал Грин. — Я сначала послушаю.

— Давай, давай, Лида! — потребовал Морозов. Лида задумалась.

— Ну что ж, — сказала она. — Я опять — Брюсова.

Грин слушал эти странные стихи, и ему казалось, что все предметы вокруг него стремительно отдаляются, будто он посмотрел в бинокль с обратной стороны.

Грин не слышал такой фамилии — Брюсов и таких стихов тоже никогда не слышал. Он не подозревал, что стихи можно учить для себя, когда тебе никто не задает урока.

Потом стихи читал Андрюша. Он сказал, что не назовет поэта: пусть ребята угадают его.

Грин увидел синюю спокойную ночь. Ему подумалось, что месяц действительно похож на ягненка и что трава бывает голубой. Все, конечно, отгадали поэта. Это был Есенин, и Грин тоже кивнул в знак согласия.

И о Блоке Грин слышал впервые.

Ему сначала не понравились эти страшные скифы, но вдруг он понял, что они честные и смелые, а в самом конце стихотворения догадался, что скифы — это мы, что это о России.

Грину тоже захотелось знать стихи. Он дал себе слово, что, как только вернется домой, пойдет в библиотеку и будет учить всех поэтов подряд.

— Ты что, уснул? — спросил Грина Морозов. — Твоя очередь. Читай.

Грин вздрогнул и тихо сказал:

— Я не знаю таких стихов.

— Читай, какие знаешь.

— Я стихов не учу.

Лида пожала плечами и стала читать сама. Она читала, полузакрыв глаза, наслаждаясь музыкой слов. Ей было, конечно, наплевать на Грина и на все его переживания. Грин осторожно отодвинул стул и вышел из комнаты.

Поздно ночью, когда все спали, Грин вышел на улицу. Была первая ночь нового года. Грин долго смотрел на далекие зеленые звезды. Он так и не понял, как вышло это, но вдруг он сочинил стихи. Они были короткие, всего в четыре строки:

Засыпая, Грин вспомнил, что месяца не было.

В библиотеке дежурила Лида.

— Мне «Путешествие дона Сааведры в страну Настандию», — попросил Грин.

— У нас такой нет, — Лида посмотрела на Грина недоверчиво.

— Такой книжки нет?! Она стихами написана.

— А кто автор?

— Испанец. Дон Катас де Кахарас.

Лида опять было не поверила, но Грин шепнул ей на ухо:

— Эта книга про моего прапрапрапрадеда. Лида засмеялась.

— Выдумщик!

Грин вспыхнул, взял со стола газету и ушел в самый темный угол. Лида подсела к нему.

— Обиделся?

— А что мне обижаться?

Лида больше не заговаривала, и Грин не выдержал.

— Если хочешь знать, во мне русской крови, может быть, всего одна десятая.

Лида молчала. Грин посмотрел в ее глаза. Девочка слушала серьезно.

— Ты не думай, — сказал он, — я не вру. Мой пра-пра, в общем четыре раза прадед по отцу — испанец. Он вместе с Кортесом завоевал ацтеков. Это в Америке государство такое было. Кортес командовал отрядом в пятьсот человек, а покорил целое государство. Потом ацтеки восстали, Кортес потерял все огнестрельное оружие и почти всех лошадей. И тут дорогу ему преградило войско в двести тысяч человек. Кортес поставил моего деда возле себя. Они пробились к шатру ацтекских королей, убили их, сорвали знамя, и вражеское войско обратилось в бегство. Мой дед получил в жены могиканскую принцессу. Теперь считай. Во мне, значит, испанская кровь — раз и могиканская — два. А дальше так. Сын этого деда приехал в Европу и женился на турчанке. Их сын командовал отрядом янычар в Очакове и попал в плен к казакам.

Грин разгорячился, глаза у него заблестели.

— Ты считай, считай, — говорил он. — Значит, испанкая кровь, могиканская, турецкая, русская — четыре. тот янычар тоже был не чистокровный турок. Его мать— дочь потомков Чингис-хана, а сам он женился на прекрасной француженке.

Ты считаешь? Значит, испанская, могиканская, татаромонгольская, турецкая, французская — пять и русская — шесть.

— Да, у тебя очень знаменитые предки, — сказала Лида.

Грин засмеялся.

— Я тоже буду знаменитым.

Долго не спали. Грин рассказывал о своих удивительных приключениях. Оказалось, что он родился в тайге, что первые три класса кончил на Дальнем Востоке. Успел побывать на острове Пасхи, несколько дней жил в Индии и терпел кораблекрушение у берегов Гренландии. Случилось это так. Вместе с отцом Грин плыл на пароходе из Петропавловска-на-Камчатке во Владивосток. Пароход был старый. Налетел тайфун, судно потеряло управление, и его целых две недели носило по волнам Тихого океана.

Когда шторм ослабел, оказалось, что пароход дрейфует недалеко от острова Пасхи. Машина была повреждена, и капитан дал приказ причаливать.

Даже Сашка Шиков, который сначала посмеивался над выдумками Гринчика, развесил уши, когда тот рассказал всякие подробности из жизни мальчишек острова Пасхи.

В палату пришел вожатый.

— Мы Грина слушаем, — сказал Шиков. — Он у нас в Индии был.

— Правда? — вырвалось у Александра Сергеевича.

— Они врут, я сплю, — отозвался Грин сонно.

— Не притворяйся, рассказывай! — попросил Тарасов.

— Я, Александр Сергеевич, все им выдумал. Ни в какой тайге я не жил и по морю никогда не ходил.

— А ты думаешь, мы тебе верили? — ехидно спросил Флит.

— Я верил, — сказал Тарасов.

— Все верили, — сказал Петя. — Хоть бы в какое-нибудь приключение попасть!

— Лежи, сопи! Приключения захотелось, — сказал Сашка.

— Надоело все. Жизнь у нас уж больно спокойная. Учись, собирай металлолом, в кино ходи…

— Где это, Петя, ты увидел спокойную жизнь? — спросил Александр Сергеевич.

— Ну, а что? Конечно, спокойная.

— Спокойная… Убирали мы урожай на целине. На току работали. Ток у нас открытый был. Дожди пошли. Зерно стало гореть, прорастать. Нам приказали испорченное зерно выбрасывать в бурьян…

Грин заволновался.

— Как же так выходит? Добро у нас всенародное. Лучше бы курам отдали.

— Выходит, что поменьше успокаиваться надо, — сказал Александр Сергеевич.

Шиков откликнулся из своего угла:

— Мы в прошлом году картошку убирали. Урожай плохой был. А выкапывали картошку комбайном. Наверху лежит одна-две, а копнешь руками — клубни. Мы старались сначала. С непривычки спины у всех заболели, работа медленно идет. И приезжает бригадир. Шустрый такой. Спрашивает: «Что вы, хлопцы, на одном месте по часу сидите? Смотрите, как убирать надо». И пошел по полю. Подхватит ту картошку, что сверху лежит, — и дальше. Мы ему говорим: «Вы землю копните. Там картошка». А он смеется: «Мне, мальчики, площадь надо убрать. Не картошку, а площадь. Ясно?»

— А вы что? — спросил Грин.

— Что мы? Обрадовались…

— По морде бы вас!

— А знаете, — сказал тихо Флит, — я летом был с мамой на озере Селигер. И там в туристском лагере трактором раздавили совсем хорошие лодки.

— Зачем?

— Они были устарелой конструкции. Их списали. Местные жители хотели купить лодки, но их не продали. Положили в ряд, и трактор по ним проехал.

Грин вскочил.

— Что же это получается? У нас же социализм?

— Лежи, — сказал Шиков. — У нас с тобой спокойная жизнь.

— Я так думаю, — Грин стоял на постели, кутаясь в простыню. — Мы должны бороться вот с такими бригадирами! Если только подумать, если только подумать…

— Наши папы не любят, когда дети суют нос в их дела, — сказал Шиков.

— Какие мы дети? Гайдар воевал в эти годы, Володя Дубинин воевал… А мы — дети!

Ребята притихли, думали…

Вдруг наступила оттепель. Снег сползал с елок, и все утро в лесу шла пальба.

— Лыжная прогулка срывается, — сказал начальник лагеря. — Чем займем детей?

Был предложен культпоход на дачу детского писателя Чураева. Начальник решительно возразил:

— Нет, товарищи, это мероприятие не пройдет. Гвоздь программы полагается оставлять на закуску. Как вы думаете, Александр Сергеевич?

Тот пожал плечами.

— Мне кажется, ребятам и в городе надоели мероприятия. Давайте хоть раз оставим их без нашей опеки.

— А может, викторину все-таки устроить? Или вечер аттракционов?

Александр Сергеевич заволновался.

— Ну, а почему нельзя дать ребятам свободный день? Ну, честное слово, почему?

В дверь постучали.

— Простите, — сказал Морозов. — Александр Сергеевич, можно вас на минутку?

— Пожалуйста.

Разговор за дверью был шумный и короткий.

— Ну вот, — сказал вожатый, заходя. — Я же говорил.

— Что?

Ребята без нас организовались. Сегодня привезли на кухню дрова. Решено: перепилить и переколоть.

Морозов не знал, что такое борьба за авторитет. Его признавали вожаком всюду и сразу. Он никогда не дрался, но к задирам подходил смело, спокойно, и те почему-то пасовали. Учился Морозов в девятом классе и в лагере был самым старшим. Он отлично понимал двойственность своего лагерного положения.

С одной стороны, как взрослый, он должен был пресекать особо опасные затеи ребят, с другой стороны, он сам принимал участие в разработке операций. Под его рукой они никогда не переходили той грани, когда взрослые вспоминают о своем долге и берутся за воспитание.

Пилка дров увлекла ребят ненадолго. Морозов понял, что пора вмешаться, и организовал две команды: Шиков — Морозов — соревнование до упаду.

Грин оказался в паре с Морозовым. Он умел работать. Но пила им попалась длинная, она пружинила, вырывалась из рук. Морозов разозлился:

— Взялся пилить — пили, не хочешь — иди гуляй! Морозова услышала Лида.

— Эй, Грин! — крикнула она. — Давай заменю тебя.

— Отойди!

— Правда, Грин, отдохни, — сказал Морозов. Грин вцепился в ручку.

— Я сам.

— Я надеюсь, ты не против нашей команды?

— Против.

Морозов отошел в сторону.

— Посмотрим, что ты один наработаешь.

Грин половчее взялся за ручку, потянул пилу на себя. Она изогнулась, взвизгнула и застряла. Лида засмеялась.

— Ну ладно, упрямец, давай вместе горе мыкать, — сказал Морозов, снова берясь за ручку.

Грин посмотрел на него исподлобья и ушел со двора. В дачке, кроме Флита, никого не было. Грин долго сидел у шахматного столика и смотрел в окно. Вдруг он спросил Флита:

— Ты стихи умеешь сочинять?

— Умею.

Грин помялся и снова спросил:

— А кто тебе из лагерных девочек нравится?

— Лида.

— И мне! — обрадовался Грин. — Хочешь, стихи прочитаю?

— Читай.

— Только ты смотри не болтай…

— Могила.

Второе стихотворение Грина было вдвое длиннее первого.

— Реалистично, — сказал Флит. — Прочти еще раз, только помедленнее.

Грин обрадовался, что стихи понравились, и стал читать с вдохновением. Но Флит то и дело перебивал его и сам повторял строчки стихов.

— Хорошо! — похвалил он опять и пошел на улицу.

От нечего делать Грин повалялся на койке, выпил стакан некипяченой воды, потом решил пойти доказать Морозову, что может работать не хуже его.

У ворот Грин увидел Флита. Захлебываясь от смеха, Флит читал Лиде и Тане его стихи.

Грин повернулся и снова пошел к дачке. Первой его мыслью было — бежать. Подальше, подальше от этого лагеря, от этих благовоспитанных Флитов. Он открыл чемодан. И вдруг ему стало так обидно, что он бросился на кровать и, кусая угол подушки, расплакался. Он слышал, как кто-то вошел в комнату и наклонился над ним.

— Ну хватит, Грин. Прости меня. Я, честное слово, не хотел тебя обидеть.

По голосу Грин узнал Морозова. Он не ответил, но плакать перестал. Морозов постоял немного и осторожно вышел, прикрыв дверь.

Грин быстро разделся и лег в постель.

Обедать он не пошел.

Укладывались на тихий час. К Грину не приставали. Он лежал, отвернувшись к стене, и притворялся спящим. Пришел Флит.

— Ты что, поэт, голодовку объявил?

Грина так и подбросило. Он налетел на обидчика и хлестал его по щекам, до крови закусив губу. Флит, по-девчачьи выставив руки, пятился к выходу. Грин сделал передышку.

Флит опомнился и оттолкнул его к стене. Теперь они стояли друг против друга и выжидали.

— Ты за что это, Грин, налетел на Андрюшу? — спросил Шиков.

— Он знает.

Грин повернулся к Сашке, и это его погубило: Флит ударил его между бровей. Голова у Грина запрокинулась, и он упал навзничь.

— Ты что? — испугался Флит. — Ребята, я нечаянно.

Он наклонился над Грином. Тот открыл глаза, увидел белое лицо Флита.

— Ты живой, — обрадовался тот.

Грин поморщился и оттолкнул Флита ногой. Так у Грина появился враг.

Грин житья не давал Флиту. Флит был сильнее, и во всех стычках Грину попадало. Но вчера Андрюша собрал чемоданчик и отправился на станцию. Мальчишки перехватили его, отругали, а Грину пригрозили.

— Я йог, — сказал Грин, — боли не боюсь.

Ночью вожатый услышал на террасе странное поскрипывание. Он вышел в коридор и чуть не вскрикнул от удивления. Ухватившись за верхний косяк двери, Грин, потемнев от натуги, подтягивался. Он так и не достал подбородком рук и, обессилев, спрыгнул на пол.

— Александр Сергеевич? — Грин растерялся. — Зто я, Александр Сергеевич. Я подтягиваюсь.

— Время самое подходящее, — согласился вожатый.

— Александр Сергеевич! — взмолился Грин. — Я очень слабый, я слабее всех. Я и злой потому, что слабый.

— Ну какой же ты слабый? По-моему, наоборот…

— Да нет же, нет! — Грин поморщился, как от боли. — Я слабый. Думаете, я семиклассник?

— Этого я не думаю.

— Вы знали? — Грин поник. — И то, что я не Грин, — тоже знали? И то, что у меня мама бухгалтер?

— Я все знаю, Грин, — сказал вожатый. — А сейчас иди спать.

— Я думал, вы не такой, — Грин улыбнулся и сразу стал мрачным. — Но Флиту я не прощу.

И вот снова они подрались.

Александр Сергеевич сидел в своей комнате и не мог ничего придумать. Позвал Морозова.

— Мне надоела эта война, — сказал он ему. — Сам вникнуть во все тонкости мальчишеской политики не успеваю. Задача такова: помирать, но без кровопролития.

— Ясно, Александр Сергеевич, — козырнул Морозов. — Будем думать.

— Думайте.

Пришел начальник лагеря.

— Спят?

— Спят.

— Грин бунтует?

— Бунтует.

— Я на твоем месте наказал бы голубчиков. После полдника к Чураеву идем. Провинившихся оставь в лагере.

Александр Сергеевич вступился за мальчишек, но, как только начальник ушел, отправился в обход по палатам. В большой его, конечно, ожидало зрелище. На полу, под перекладинами раскладушки лежал Грин. На раскладушке, подобрав ноги, сидели Петя и Тарасов. И вдруг Грин запел. Это было так неожиданно, что Александр Сергеевич даже не закричал на ребят. Они увидели его и разбежались.

— Что это значит? — спросил вожатый у Шикова.

— Это я сам, Александр Сергеевич, — поднялся Грин. — Я готовлюсь в йоги. Я попросил их.

— Вы знаете, что мы сегодня идем в гости к Чураеву?

— Знаем, — ответил Петя.

— Вот и отлично. Пойдут все, кроме Прокофьева, Флинта, Шикова и Пети. Названные лица останутся в лагере чистить картошку.

— А Шикова за что? — спросил Грин.

— Дурачок! — откликнулся Сашка. — Я же за вас отвечаю.

Грин вдруг улыбнулся.

— А я все-таки выдержал, Александр Сергеевич!

Картошка была начищена. Шиков с Флитом сели играть в шахматы. Играли они быстро, неумело, и уже на восьмом ходу Сашка подставил ферзя. Флит почему-то не взял его. Грин сначала подумал, что он не заметил Сашкиного зевка. Но когда Флит начал пассивно двигать пешки вместо того, чтобы защищаться от простейшей матовой комбинации, он понял, что Флит проигрывает нарочно.

«Подхалим ты, подхалим».

Грин вышел из комнаты. Петя предложил ему покататься на лыжах с горок. Горки были невысокие, но Петя показал ему одну, где была опасная трасса.

— Здесь даже Шиков боится ездить. Тут, знаешь, какой трамплин?

— Шиков боится? — переспросил Грин. — Зато я не боюсь.

Петя засмеялся.

— Это ты издалека смелый.

— Я и вблизи не струшу.

Сверху гора действительно показалась крутой и высокой У Грина засосало под ложечкой, но он заставил себя спокойно осмотреть место. Чуть намеченная лыжня добегала до трамплина и обрывалась. Внизу, справа, росли елочки, слева было несколько узких лощин, впереди дымилась на морозе желтая незамерзшая речушка.

— Ну смотри, — сказал Грин беззаботным голосом. У Пети задрожали брови.

— Не надо, Грин. Ты, знаешь, какой побледнелый.

— Чепуха! — засмеялся Грин.

Он вдруг отбросил палки и шагнул вниз. Скорость подхватила и понесла его на своих колючих крыльях. Грин обрадовался, но скорость вдруг прижала его к земле. Все случилось очень быстро. Он лежал в снегу. Снег был холодный и жесткий. Грин почувствовал, что цел, разом вскочил на ноги и лесенкой побежал в гору.

На горе отряхнулся и — вниз. Теперь он обманул коварную скорость. Он вовремя присел и выскочил на трамплин так стремительно, что Пете показалось, будто Грин сейчас наедет на белесое ватное небо. На этот раз Грин упал неловко, лицом, ободрав щеку и подбородок.

— Может, домой пойдем? — спросил Петя.

Грин сдвинул брови.

— За кого ты меня принимаешь? Я ведь упал. Понимаешь? Упал.

В третий раз Грина бросило так, что он встал на голову. Его ноги беспомощно дернулись, и обе лыжи, сорвавшись, укатились в ложбину. Петя видел, что Грин ударился сильно, но не сдержался и захохотал. Грин плакал. Он собрал лыжи и кое-как забрался на гору. Усевшись в снег, он все еще всхлипызал, размазывая по щекам слезы.

— Ты что-нибудь сломал? — испугался Петя. Грин махнул рукой.

Но ведь у Сашки тоже…

— А что мне твой Сашка! — закричал Грин. — У меня не выходит.

Он надел лыжи.

— Ты опять? — спросил Петя.

Грин кивнул. Больше Петя с ним не заговаривал. Грин, белый, как дед-мороз, забирался на гору, стремительно съезжал вниз и падал. Наконец Петя рассвирепел.

— Ты уже одиннадцатый раз грохнулся. Ты человек или кто?

— Ты не сердись, — сказал Грин просительно. — Я в последний раз. Ну, честное слово.

И Петя понял, что Грин будет приходить сюда до тех пор, пока или победит, или свернет себе шею.

После отбоя в большую палату прокрался Морозов.

— С сегодняшнего дня, — сказал он, — война «Грин тире Флит» объявляется вне закона. Согласны?

— Нет, — сказал Грин.

— В таком случае разрешается последняя дуэль. Противникам дается две минуты на подготовку.

— Это как? — спросил Флит.

— Терпенье, мой друг! Вам будет предложен ряд вопросов. За правильный ответ — очко. За отказ отвечать — ноль. За неправильный ответ — штрафное очко. Потерпевший поражение публично, то есть при всех, объявляет себя «главным неучем Зимнего лагеря».

— Согласен, — быстро ответил Флит.

«Торопится, как из пулемета, — подумал Грин. — Знает, что во всяких там литературах я не смыслю». И ему захотелось победить.

— Я тоже согласен, — сказал он. — С поправкой.

— Внимание! — объявил Морозов. — Представитель Гринландии вносит поправку в проект. Прошу на трибуну.

— Предлагаю, — сказал Грин торжественно, — титул «главный неуч Зимнего лагеря» изменить на следующий: «Я дурак и главный неуч Зимнего лагеря».

— Согласен, — сказал Флит. — Ответы письменно?

— Нет. Ответы вы будете давать соседям. Ты — Тарасову, Грин — мне. Итак, вопрос первый. — Когда началась вторая мировая война?

Грин тут же позвал Морозова и зашептал ему на ухо. Андрюша дал ответ Тарасову.

— Что сказал Флит? — спросил Морозов.

— Война началась 22 июня 1941 года.

— Все ясно, — усмехнулся Морозов. — Оба получили по штрафному очку. Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года, когда Германия напала на Польшу. Вопрос второй…

Морозов на мгновение задумался.

— Каков диаметр нашей Галактики?

— Сто световых лет, — ответил Флит.

— Сто тысяч световых лет, — ответил Грин.

Грин получил очко, — объявил Морозов. — Кто автор музыки «Пер Гюнта»?

Грин промолчал. Флит заработал очко.

— Что такое киви?

И опять промолчал Грин, не знал он, что киви — австралийская бескрылая птица.

— Что такое фейхоа? — спросил Морозов.

Грин понял, что погиб. Фейхоа — это, конечно, нечто китайское. Оно могло быть и обычаем, и оружием, и цветком. Флит что-то нашептывал Тарасову. Фейхоа? А может быть, это птица? Синяя, с оранжевым гребнем и красной грудью. Брюшко у нее отливает зеленым, а глаза желтые, с черными стрельчатыми ободками. Фейхоа? Конечно, это птица. Она прилетает вечерами, когда все укладываются спать и по земле бродят только очень счастливые и несчастные люди. Птица фейхоа не поет, а выговаривает плавный мягкий звук. Сначала очень чистое высокое — фей; а потом приглушенное, как вздох: хо-а. Вздох подхватывает эхо, и люди слышат это доброе, как пожелание спокойной ночи, хо-а.

Грин наклонился к судье и рассказал о своей птице.

— Грин правильно ответил? — спросил Флит.

— Да, правильно. Фейхоа — это южное растение с очень вкусными плодами.

— Я тоже ответил правильно, — сказал Флит. — Мы каждое лето ездим в Сухуми, и во дворе нашего хозяина растет три дерева.

— Я на юге не был, — сказал Грин, — и не надо подачек. Я выдумал какую-то чушь.

Он встал с постели.

— Слушай, Флит, я не буду тебя трогать. А теперь слушайте вы.

— Не надо, Грин, — сказал Флит. — Ведь это была игра.

— Конечно, Грин, брось, — Морозов взял его за плечи, — расскажи лучше про свою птицу.

— Я проиграл. Я дурак и главный неуч Зимнего лагеря.

Андрюша Флит знал, что ребята его не любят, а зачто — тоже знал. Не мог Андрюша одолеть одну слабость в себе: хотелось быть умнее других и хотелось, чтоб другие знали, что он умнее. Ребята догадывались про эту слабость и смеялись над ним. Начнет рассказывать, перебьют. Предложит сыграть в футбол, а все за книжки берутся. Пробовал никого не замечать — и про него забывали.

Из девочек Андрюше нравилась Лида, но он даже себе в этом не признавался. А тут еще история вышла.

В лагере было пусто. Все ушли в лес.

Андрюша сидел в игротеке, читал «Огонек». Лида была в соседней комнате. Приводила в порядок библиотеку. К ней забежала Таня.

— Ты одна?

— Одна.

— Я тебе сейчас что скажу! У меня Тарасов телефон спрашивал, а я ему дала номер нашего дедушки. Здорово, да?

— Нет, — сразу ответила Лида. — Я за то и презираю девчонок, что все они притворы. Мальчишки лучше. Если они говорят «да», значит «да». «Нет», значит «нет».

— Мальчишки тоже разные бывают. Вот ты с Морозовым просто так дружишь, а все думают, что у вас любовь.

Андрюша слушал девочек и не знал, куда деваться. Они могли войти и застать его, могли подумать, что он их подслушивал. Дать знак о себе, кашлянуть было стыдно. Сидеть, заткнув уши, — глупо. Хоть ни одного слова не услышишь, все равно не поверят. Вот Грин, тот наверняка бы заткнул уши! Спрятаться за шкаф? Но между шкафом и стеной не протиснешься. Узко. А девочки все говорили и говорили про свое, девчачье.

Андрюше хотелось узнать, что девочки думают о нем, но Таня говорила о других, а потом Лида перебила ее:

— Хватит тебе про мальчишек! Послушай, какие стихи я нашла. Про цветы в оранжерее.

Им на губах не оставаться, Им не раскачивать шмеля, Им никогда не догадаться, Что значит мокрая земля.

— А ты — про мальчиков! Не обижайся, очень хочется интересно жить. Чтоб ни одного дня не пропало. Чтоб вокруг были умные люди, а сама я делала важную для многих людей работу.

Андрюша услышал, что Лида ходит по комнате. Он не выдержал и стал осторожно отодвигать задвижки на окнах. И вдруг Лида открыла дверь. Андрюша замер. Лида постояла, посмотрела и плотно закрыла дверь.

— Кто там? — спросила испуганно Таня.

— Никого.

Андрюша перевел дух и, растворив окно, прыгнул в глубокий снег. на качающуюся верхушку елки, отвернулся и побрел прочь.

Александр Сергеевич проснулся часа за два до подъема. За окном дремала ночь. Неожиданно из самого сгустка тьмы выдвинулся неясный белый столб света. Пораженный, Александр Сергеевич осторожно вылез из-под одеяла и, неслышно ступая босыми ногами по холодному полу, подошел к окну. Свет не исчезал. И вдруг Александр Сергеевич догадался: светом была высокая прямая береза, росшая у самой изгороди их дачи.

Он оделся и вышел на улицу. Опять выпал снег. Его отсветы лежали на гладких стволах осин. Светало. Хитро посмотрев на заспанные окна дачи, вожатый разбежался и покатился на ногах по запорошенной скользкой дорожке.

— Вот как надо, суслики!

За воротами, по дороге кругами ходил старый рыжий кот. Ему, наверное, тоже вспомнилось детство, и он увлеченно ловил хвост. На самой верхушке елки сидела сорока и беспокойно вертела головой. Вдруг кот подпрыгнул, схватил зубами хвост и, не успев вывернуться, грудью упал в снег. Сорока сорвалась с ветки и, рассыпая горластый смех, полетела в лес. Кот сердито выгнул спину, посмотрел.

— Засмеют теперь парня, — улыбнулся Александр Сергеевич. Он шагнул было обратно к воротам, но вдруг увидел на дороге Грина. Тот шел, запрокинув голову и разведя руки в стороны. Александр Сергеевич вспомнил, что в детстве тоже любил такой способ передвижения. Шагая вот так, почти не чувствуешь ног, словно ты не идешь, а тебя несет странная сила. Александр Сергеевич хотел незаметно войти в ворота, но Грин увидел его и растерялся.

— Александр Сергеевич, — сказал он, — а это опять я.

— Не знаю точно: ты или не ты, но что-то очень похожее, — усмехнулся вожатый и ушел.

Хорошо, что Александр Сергеевич не спросил, откуда он взялся в такую рань.

В лагере ждали шахматного мастера. Лида и Морозов бродили около клуба. Грин пришел в игротеку и забился в угол. В комнату заглянул Александр Сергеевич.

— Мальчишки, расставляйте столы. Мастер приехал.

Ребята повскакали с мест. Закипела работа.

— Гринчик, а ты что так стараешься? — спросил Шиков. — Ты тоже собираешься играть с мастером?

— Собираюсь.

— Гринчик, ты, наверное, такой же шахматист, как и лыжник. У нас всего двенадцать досок. Играть с мастером будут лучшие.

— Почему ты думаешь, что я худший?

— А ну тебя! — засмеялся Шиков. — Между прочим, я серьезно говорю — играть ты не будешь.

— Как? — Грин побледнел.

— А так. Иди гуляй лучше.

Грин оделся и пошел к даче. Он вернулся в клуб, когда мастер, высокий, полный человек с выпуклыми бесцветными глазами, рассказывал о предстоящем мировом чемпионате. Потом он показал несколько забавных задач и начал сеанс одновременной игры.

Грин быстро поставил в самом конце телефонный столик, вынул из кармана дорожные шахматы и лихорадочно расставил фигуры.

Мастер подошел к нему, улыбнулся и сделал ход.

Грин, счастливый, глянул на ребят, но все они, зажав головы руками, обдумывали ответные ходы. Только Шиков показал ему кулак.

Через пятнадцать минут из тринадцати игроков осталось десять. Через двадцать борьбу продолжало семеро. Когда Грин записал двадцать шестой ход мастера, их осталось трое: Морозов, Тарасов и он сам.

Мастер стоял около Грина и ждал хода.

— Пропускаю, — сказал Грин.

Мастер перешел к Морозову. Тот упавшим голосом сказал:

— Придется отдать ферзя.

— Плохо дело, — согласился мастер. Морозов смешал фигуры. Мастер улыбнулся.

— Между прочим, — сказал он, — ферзя вы не проигрывали, но можете не расстраиваться: положение было безнадежное.

Тарасов проиграл две пешки, но сопротивлялся уверенно.

Когда мастер снова подошел к Грину, тот посмотрел на него почти страдальчески.

— Простите, пожалуйста, но я еще раз пропущу ход. Уж очень интересное положение.

Мастер взял стул и тоже стал смотреть на крошечную доску.

— А ну-ка, давай переставим партию на большие шахматы, — предложил он.

— Давайте, — согласился Грин.

Теперь они сидели друг против друга и сосредоточенно обдумывали положение.

— Я пошел, — сказал Тарасов.

Мастер оторвался от доски и, подойдя к Тарасову, не задумываясь, сделал ответный ход. Тарасов тут же ответил. Мастер занял ладьей свободную горизонталь.

— Думай, — сказал он Тарасову.

Грин сделал ход. Теперь все бывшие в комнате столпились около его столика. Грин пошевелил плечами.

— Отойдите подальше. Мешаете, — сказал ребятам мастер.

Он снова погрузился в размышления и вдруг посмотрел на Грина.

— А ловко!

Грин улыбнулся.

Ребята зашушукались и стали смотреть на позицию, не понимая, что в ней хитрого. Неожиданно для них мастер пожертвовал ладью за пешку и перешел к Тарасову. Тот опять быстро ответил на ход.

— Да не спешите вы! — нахмурился мастер.

— Хана тебе, Тарас, — сказал Петя. Тарасов растерянно улыбнулся.

— Пожалуй.

Грин ладью брать не стал. Он, к изумлению публики, предложил ответную жертву, и не какой-нибудь ладьи, а взял коня, подставив под удар ферзя.

Мастер развел руками.

— Что поделаешь?

— Эх ты, Гринчик, — сказал укоряюще Шиков. — А ведь мог бы ладью выиграть.

Мастер удивленно посмотрел на него и повернулся к Грину.

— Поздравляю вас, молодой человек. Сдаюсь.

— Как? — ахнул Шикое.

— А вот так, обыграл меня ваш товарищ.

И мастер быстро показал, что бы произошло, если бы он взял ферзя.

— Этюдный конец. Мат в четыре хода. Вы москвич? — спросил он Грина.

— Москвич.

— Дайте мне ваш адрес. А как только вернетесь из лагеря, непременно приходите в шахматный клуб.

— Спасибо, — сказал Грин.

— Это вам спасибо. Очень красивая партия. — Вдруг мастер погрозил пальцем. — А хитрецы вы, ребята. Самого хорошего игрока на Камчатку посадили.

Шиков покраснел.

— Да нет, — сказал он. — Мы сами не знали.

— Ну, ну, — засмеялся мастер и вспомнил о Тарасове.

— Что у нас тут? — спросил он его.

— Да ничего, — сказал тот. — Сдаюсь. А Грина уже терзали болельщики.

— Гринчик, ты чудо! — ахала Лида.

— Кто же мог знать? — твердил Шикоз. Раздвинув ребят, подошел Александр Сергеевич.

— Поздравляю, Грин.

Он пожал ему руку и, выйдя из окружения, позвал Петю.

— Сбегай на кухню. Скажи поварам, чтобы они для победителя приготовили королевский пирог.

Как только в палатах потушили свет, Грин перебрался в постель к Сашке Шикову.

— Саша, мне надо с тобой поговорить. Только если я скажу что-нибудь… Ну, в общем какую-нибудь чепуху, ты не будешь смеяться?

— А ты не говори чепухи.

— Нет, я хочу сказать об очень важном. Только ты все равно не смейся, ладно?

— Хорошо.

— Вот скажи мне… Ну вот, если тебе нравится человек, а он не знает об этом… Как ему сказать?

— Проще простого.

— Да, но если этот человек — девочка?

— Если девочка? Не знаю, Грин. Я вот тоже никак не скажу.

— И ты с ней давно знаком?

— Давно. Уже три года.

— И никак не скажешь?

— Никак.

— А может, ей записку написать? Ты напиши, а я отнесу.

— Нет, Грин. Я так не хочу.

— Скажи, Саша, а Морозов дружит с Лидой?

— Да.

— А тебе Лида нравится?

Сашка не ответил. Грин поднялся на локтях и посмотрел ему в лицо. Сашка лежал, плотно сжав губы, не сводя глаз с какой-то невидимой Грину точки.

— А, — догадался Грин.

Он осторожно вылез из-под одеяла и ушел к себе. Больше они не разговаривали, но Грин, прислушиваясь к затаенному дыханию Шикова, знал, что тот не спит. Они долго не спали в ту ночь.

Вечером начальник лагеря предупредил ребят:

— Чтоб завтра ни одного замечания. Набедокурите — отменю банкет. Так и знайте.

Ложась спать, ребята договорились вести себя пай-мальчиками. А утром Грин не явился на линейку. Вспомнили, что на зарядке его тоже не было. Кинулись на дачу: чемодан оказался на месте.

— Плакал ваш банкет, — серьезно сказал начальник лагеря. — Где парень?

Этого никто не знал. Начальник встревожился.

— Искать надо.

— Придет, — уверенно сказал Александр Сергеевич. — Пусть ребята идут завтракать. Я на горки схожу.

Грин явился в столовую, когда мальчишки допивали чай.

— Где был? — поднялся ему навстречу начальник.

Грин улыбнулся.

— Где ты был?! — Голос у начальника сорвался на крик.

Грин испуганно поежился и ткнул в окно.

— Там.

Жест получился забавным, и ребята засмеялись.

— Прекрати комедию, — тихо сказал начальник. — Где там?

— На горках он был, — сказал, входя, Александр Сергеевич.

— В такую рань?

— Но ведь это же Грин, — вставил Морозов.

— Банкет отменяется. — Начальник лагеря пошел из столовой. — Александр Сергеевич, зайдите ко мне.

Ребята остались одни.

— Ну, Грин, если банкет отменят, темную устроим, — сказал Тарасов.

— За такое можно и светлую, — пообещал Шиков. — Зачем тебя на горки носило?

— Он с большого трамплина прыгает, — сказал Петя.

— Ну и как? — заинтересовался Шиков. Грин опустил голову.

— Лыжи сломал. Я и опоздал поэтому.

— Я же говорю, темной не миновать, — повторил Тарасов.

— Ну хватит, — Морозов подошел к вешалке, оделся. — Кто Грина тронет, будет иметь дело со мной. Идемте к начальству.

Взрослые на банкет не допускались. Распорядителем начальник лагеря назначил Морозова. Тот усадил ребят, сказал пышную речь во славу повара, и пир начался.

Великолепие стола Грина не обрадовало. Он не знал точно, как обращаться с тортами и пирожными, не разбирался в очередности блюд и имел смутное представление о том, что можно резать ножом, а что нельзя.

Морозов отвел ему место между Таней и Лидой. Сидели очень тесно. Боясь коснуться Лидиной ноги, Грин весь вечер держал правую ногу на весу. Ребята приступили к ужину, а Грин, глотая слюнки, мучился над проблемами этикета. Чтобы как-то обезопасить себя, он тихо сказал Лиде:

— Я, наверное, сейчас буду есть страшно некультурно.

Лида с удивлением посмотрела на него и улыбнулась. Грин заметил, что сидящий напротив Флит отложил вилку и уставился ему в рот, ожидая, когда Грин начнет есть некультурно.

Красный от смущения и досады, Грин схватил кусок торта, разломил его руками пополам и в два приема, давясь, как гусак, проглотил обе половинки. Грину даже аплодировали. Больше, однако, он не отважился взять что-либо и сидел, голодный, несчастный, запивая горе чаем.

После ужина ребята собрались в клубе, где устроили танцы и почту. Танцевать Грин не умел и написал только одно письмо. Он сунул его почтальону и тут же ушел на улицу. Было темно. Свет из окон длинными уродливыми косяками падал на чистый снег, продирался сквозь гребенку забора и полосатый, как тигр, крадучись, уползал в лес.

Ступая по самой кромке оконного отсветь, Грин пошел на поляну, где в первый день лагерной жизни играл в следопыта. Посреди поляны малыши построили снежную крепость. Грин стал ходить вокруг нее, обивая выступы. Вдруг ему почудились шаги. Грин отбежал к елям и спрятался в тень.

На поляну вышла девочка.

— Лида? — позвал Грин.

— Саша?

У Грина болезненно сжалось сердце. Он вышел на свет.

— Это я, — сказал он.

Лида близоруко сощурила глаза.

— Ах, это ты, Грин! — В ее голосе прозвенело раздражение. — Какую глупую записку ты написал!

— Лида, — сказал Грин. — Я хочу тебе сказать… Мы ведь завтра уезжаем. Лида, я не Грин. Меня зовут Сережей.

— Сережей?

— Да, Сережей. — Грин посмотрел ей прямо в глаза. — Это гадко лгать, правда?

Конечно, но ты напрасно сказал мне свое имя. Грин — это романтично! А Сережа?.. — Лида пожала плечами.

Грин вспыхнул.

— Эх, ты! А я думал, что ты хорошая! А ты красивая но злая. Даже Сашка боится тебя.

— Шиков?

— А кто же еще! Он целых три года не может сказать, что хочет дружить с тобой.

— Гринчик, какой ты еще маленький! Но ты скажи своему Сашке, что он дурак.

— Почему?

— Почему, почему!..

— Постой! — догадался Грин. — А как же Морозов?

— Ну что вы пристали ко мне с Морозовым? Я с ним дружу, но это совсем другое. Гринчик, милый, ты не обижайся. Ведь мы с тобой друзья, правда?

Лида нетерпеливо поправила шапочку.

— Ну, я пойду, Сережа. Там танцуют.

— Иди. Лида медлила.

— Дай мне твой телефон, — сказала она наконец.

— У нас нет телефона.

Тогда адрес.

— Пожалуйста. Дмитровская, пятнадцать, тридцать три.

— Дмитровская, пятнадцать, тридцать три, — быстро повторила Лида, и Грин понял, что адрес она спросила из вежливости, что через минуту она забудет его.

В палате было пусто. В углу стояли сложенные раскладушки, чемоданы, на двери висело осиротевшее расписание дежурных. В палату заглянул Александр Сергеевич.

— Грин, чьи у тебя лыжи?

— Петины.

— Сдавай скорее! Звонили из города: машины в пути.

— Я сейчас! — Грин торопливо, через ряд, шнуровал лыжный ботинок.

На горках никого не было. Грин стоял над трамплином и раскатывал лыжи. Сколько раз он падал здесь? Грину было досадно, что его никто не видит сейчас. Вдруг из-за холма, шлепая короткими лыжами, выполз карапуз. Грин обрадовался. Пусть посмотрит хоть этот лопоухий. Но лопоухий, увидав незнакомца, повернул назад.

— Не везет, — усмехнулся Грин.

Он отставил палки и шагнул вперед.

Короткий посвист ветра, прыжок — и неуловимое мгновение полета.

— Вот как надо! — подмигнул Грин сам себе. Он забрался на гору. Победу нужно было закрепить. И вдруг ему сделалось страшно. А что, если он упадет и все повторится? Падения, бесконечные падения. Чем больше он думал, тем сильнее был страх, и он уже не мог не повторить прыжка.

— Ай да мы! — засмеялся он радостно, когда лыжи после короткого полета унесли его к рыжей незамерзшей речушке.

В лагере волновались.

Машины ревели моторами. Ребята нетерпеливо льнули к окнам, а Грин все еще не появлялся.

— Так где же он? — возмущался Александр Сергеевич.

— Придется искать. — Начальник был зловеще спокоен.

— Идет! — крикнул вдруг Шиков.

Грин выскочил из леса и бежал к дачке.

— Грин! Сюда! Твои вещи в автобусе! — замахал руками Александр Сергеевич.

Грин подбежал.

— Простите… я сейчас. — Он сбросил лыжи, сел на снег и стал расшнуровывать ботинки. Ему подали другие.

— Где ты был? — спросил Александр Сергеевич.

— Неважно, — махнул рукой начальник. — Наконец-то всему этому конец.

— Я прыгал с трамплина, — сказал Грин. — И знаете, я не упал. Два раза прыгнул и не упал.

— Поехали, поехали! — торопил шофер.

— А лыжи куда? — спросил Грин.

— Лыжи возьмут. Садись.

Грин вошел в автобус. За ним, уже на ходу, прыгнул Александр Сергеевич, и дверь плавно закрылась.

— А все-таки я его одолел, — сказал Грин Пете.

— Что ты там еще одолел? — спросил Шиков.

— Трамплин, Саша. Самый большой трамплин.

Грин привстал и долго смотрел в заднее окно на убегающую дорогу. Лагерь становился все меньше и меньше, и все события, происшедшие в нем, трогательными и смешными. Это всегда так: издали прошлое кажется хорошим и легким.

— Прощай, капитан Грин, — Сережа незаметно кивнул высокой щетине елок, и глаза у него стали грустными.