Хризантемы у тюремной стены

V. Хризантемы у тюремной стены

Стрелки часов знаменитого лондонского Биг-Бена только что перевалили за цифру шесть. Низкие тучи низвергали на вымершие улицы многомиллионного города потоки воды. Субботний день сдался, оставив попытки продолжать борьбу с ранними осенними сумерками, В трех шагах трудно было разобрать лица редких прохожих. Люди и в самом деле мало выходят в такое время да еще в столь отвратительную непогоду на улицу. Куда приятнее сидеть в мягком кресле возле камина и вести непринужденную беседу о скачках или даже просто находиться в кругу семьи. Разве только чрезвычайные обстоятельства могут принудить человека сменить домашний уют на уличное ненастье.

В тот сумеречный час 22 октября 1966 года в один из лондонских госпиталей направлялись многочисленные посетители. И было похоже, что человек, который прохаживался около машины, припаркованной на противоположной стороне улицы, у краснокирпичной стены, тоже приехал навестить больного. В руках он держал букет хризантем — так ведь принято в подобных случаях.

Даже то обстоятельство, что тут же рядом, напротив госпиталя, за высокими краснокирпичными стенами лондонской тюрьмы «Вормвуд скрабз» томились полторы тысячи заключенных, не могло изменить ход мыслей людей под черными зонтиками. И никому и в голову тогда не могло прийти, что рядом… Впрочем, обо всем стало известно лишь два с половиной часа спустя, когда во всех пяти корпусах, окруженных высокими стенами со сторожевыми вышками по углам тюрьмы, зазвучал сигнал тревоги. В специальном корпусе особого режима надзиратели недосчитали одного заключенного. Расплескивая субботнюю дрему лондонских улиц, в разные концы понеслись на машинах полицейские. В государственных и частных сыскных агентствах беспрерывно звонили телефонные аппараты. На ноги были поставлены все специальные службы, которые имели отношение и розыску. Были перекрыты аэродромы, вокзалы и порты. Казалось совершенно невероятным, что узнику удалось усыпить бдительность надзирателей, охраны, преодолеть множество препон и, покинув пределы тюрьмы, раствориться в восьмимиллионной английской столице. Даже много повидавшие газетные репортеры из отделов полицейской хроники поначалу усомнились в том, что произошло. «Небывалый побег!», «Чудовищно!» — восклицали они. А тут еще этот трогательный букетик розовых хризантем, который обнаружили возле тюремной стены, в том самом месте, где с тюремной стены сиротливо свисал край веревочной лестницы.

«Красивый побег!» — не скрывая восхищения, продолжали восклицать репортеры. Тюремное начальство имело на сей счет свое мнение, ожидая от властей после расследования обстоятельств побега «больших перемен и перемещений по службе», причем, естественно, в одном направлении — вниз. А сам беглец? Он в это время сидел у традиционного лондонского камина перед телевизором и спокойно наблюдал за голубым экраном, на который полиция уже успела выплеснуть первые подробности его исчезновения из «Вормвуд скрабз». Он в тот вечер не отказался и от рюмки доброго коньяка. Тем более что он чувствовал себя достаточно усталым после всех перипетий этого дня.

Теперь, когда герой нашего повествования давно на свободе, когда ему уже окончательно ничто не угрожает, представим его читателю: Джордж Блейк — советский разведчик. Он сидит перед нами — худощавый, подтянутый. Темно-серый костюм ладно облегает его спортивную фигуру. Блейку сорок восемь лет. Но выглядит ои удивительно моложаво. Гладко зачесанные назад темные волосы слегка отсвечивают рыжиной, оттеняя здоровый цвет лица. Прищур умных глаз. Когда он улыбается, от них к вискам разбегаются мелкие лучики. Очень точная, выверенная речь. Говорит по-русски почти без грамматических и лексических ошибок.

Блейк родился в Голландии. Его мать — голландка, отец — гражданин Великобритании. Джордж унаследовал от отца любовь к меткому, острому слову. Отвечая на наш вопрос, к скольким годам тюрьмы он был приговорен, Блейк с улыбкой замечает:

— К сорока двум. Но с первой минуты я знал, что этот срок нереальный. Они перестарались. Я не мог себе позволить потратить без всякой пользы так много лет в камере. Жизнь человека и так коротка…

— Откуда же возникла столь значительная сумма лет приговора?

— О, не удивляйтесь! Английская Фемида умудрилась насчитать мне поначалу даже больше. И только после всякого рода калькуляций на юридической кухне она остановилась на сорока двух. Кстати, это самый высокий срок наказания, когда-либо выносившийся в Англии…

— Но ведь для такого приговора необходимы столь же веские основания?!

Блейк смеется:

— На этот вопрос я отвечу словами главного судьи Англии лорда Паркера: «Блейк практически свел на нет большинство усилий английского правительства за последнее время».

Какие такие «усилия» имел в виду главный судья? О чем он не отважился сказать вслух, не решился назвать вещи своими именами? Мы полагаем, что дальнейшая беседа с Блейком поможет читателю уяснить существо этих «усилий английского правительства», а пока попросим советского разведчика рассказать о ранних годах своей жизни.

— Моя юность, — вспоминает Блейк, — связана с ужасами второй мировой войны, с ужасами немецкой оккупации. Мы жили тогда на старинной улочке со смешным названием Ботерслоот (Масляная канава) в Роттердаме. У меня не было каких-то особых наклонностей, я ничем не отличался от своих сверстников, разве что выглядел слишком уж юным. Несмотря на свои семнадцать, внешне я оставался мальчиком. Это обстоятельство поначалу ранило мое самолюбие, а потом неоднократно выручало меня…

Джорджу Блейку исполнилось семнадцать, когда немецко-фашистские орды вероломно вторглись в Голландию. Это произошло 10 мая 1940 года. Малочисленная, плохо вооруженная голландская армия быстро откатывалась от границ под напором превосходящих сил гитлеровцев. Немецкая авиация подвергла варварской бомбардировке Роттердам.

— Картина была жуткая, — говорит Блейк. — Город продолжал гореть и дымиться еще несколько дней. Над Роттердамом не умолкал детский плач, матери и старики ползали на коленях по развалинам, пытаясь отыскать под обломками домов — а их было разрушено тридцать одна тысяча — хоть что-то из одежды, домашней утвари. Старинная улочка Ботерслоот больше не существовала…

Зверская расправа над ни в чем не повинным населением Роттердама оставила глубокий след в душе Блейка.

— Подавляющее большинство населения Голландии, — продолжает Блейк, — очень враждебно относилось к захватчикам. Это и явилось основой для формирования движения Сопротивления. Его участники устраивали забастовки на крупных предприятиях, саботировали преступные планы оккупантов, пытавшихся угонять рабочих на свои заводы в Германию. Я восторженно следил за схватками мужественных людей с бандами голландских прихвостней гитлеровцев. И без колебаний решил присоединиться к движению Сопротивления.

Блейк умолкает, делает жест рукой и, прищурив глаза, говорит:

— Помните, я в начале нашей беседы подчеркнул, что был очень щуплым пареньком. Немцы считали меня школьником. Мне удавалось без помех проходить в такие районы, где у любого взрослого человека требовали документы. Для роли связного я подходил как нельзя лучше. Скажу больше: мне поручали перевозить из города в город антифашистские листовки, брошюры… Помню, однажды я получил задание доставить в соседний городок очередную партию подпольной литературы. Набил до отказа школьный ранец брошюрами, оставшуюся часть сунул под свитер и стремглав бросился на остановку трамвая: надо было успеть на поезд. И вдруг на бегу из-под свитера посыпались брошюры. Я стал лихорадочно их подбирать. Стоявший на остановке немец в офицерской форме спросил: «Спешишь в школу?» Я промямлил что-то неопределенно, похолодев от мысли, что попался. А немец то ли захотел показать перед публикой свою «галантность», то ли еще по каким причинам взялся помогать запыхавшемуся «школьнику» собрать книги…

Но сказать, что исключительно сыновняя привязанность тянула меня в Лондон, значит не сказать всего. Молодые люди моего возраста стремились найти наилучшее применение своим силам в борьбе с немецкими фашистами. Лично я полагал, что это можно сделать в Англии, вступив в ее вооруженные силы. Мы часто слушали радио, внимательно следили за борьбой союзников и верили, что настанет день освобождения. Я рассуждал: «Тогда-то я и смогу вернуться в Голландию в качестве освободителя».

Джордж Блейк рассказывает о перипетиях, которые ему пришлось испытать на сложнейшем пути из Роттердама в Лондон. С паспортами на чужие имена, рискуя каждую минуту, он пробирался через оккупированную гитлеровцами Францию, был арестован при переходе через границу Испании и брошен в тюрьму. Оттуда перемещен в концлагерь «Миранда дель Эбро», где в самых тяжелых условиях содержались представители 26 национальностей из стран оккупированной фашистами Европы.

— Особенно много там было поляков. Они молодцы, выступали в роли застрельщиков протеста и организаторов борьбы. Однажды такой протест вылился в длительную голодовку, которая во многом решила мою судьбу и судьбу многих других заключенных. Испанские власти вынуждены были пойти на уступки и освободить меня, как британского подданного.

Лондон встретил Блейка довольно неприветливо: последовали строгие допросы. Но к этому времени (январь 1943 года) он уже успел пройти достаточно суровую школу жизни и проявил завидную выдержку. У него была одна мысль — попасть в армию и вернуться в Голландию продолжать борьбу с фашистами. Успешно закончив училище военно-морских офицеров, Блейк направляется в распоряжение Главного управления подводной службы. Там готовились специалисты по диверсионным операциям, которых забрасывали в расположение противника на так называемых «одноместных подлодках». Однажды во время занятий под водой Блейк, не выдержав перегрузок, внезапно потерял сознание. Комиссия делает вывод: для спецслужбы подводников не годен. Однако, учитывая совершенное знание голландского языка, его переводят в августе 1944 года в голландскую секцию Сикрет интеллидженс сервис.

— У нас были тесные связи с голландской разведкой, — вспоминает Блейк. — Работа строилась достаточно примитивно, но эффект зачастую превосходил все ожидания. Я получал кодированные телеграммы с указанием на такой-то день и час особо важных целей (включая, например, сообщения о местонахождении того или иного крупного нацистского генерала на территории Голландии), расшифровывал их и передавал координаты штабу британских ВВС. Дальнейшее не требует особых пояснений…

Разгром гитлеровской Германии принес свободу народам Европы, в том числе и голландскому. Гитлеровцы капитулировали в Голландии 4 мая 1945 года. Блейк вместе со своими сотрудниками выезжает в Голландию с оперативными заданиями по восстановлению контактов с заброшенными туда ранее агентами. Затем СИС направляет его в Гамбург. Именно там вскоре после окончания второй мировой войны стали появляться различные организации недобитых нацистских офицеров, в частности поговаривали о возможности возникновения некоего союза бывших командиров подводных лодок.

— В Англии их боялись пуще всего, — замечает Блейк. — Они считались самыми ярыми носителями бредовых гитлеровских идей. В мою задачу входило вести тщательное наблюдение за ними, регулярно докладывать, чем они дышат. А потом прозвучала печально известная речь Черчилля в Фултоне. Она положила начало периоду «холодной войны» и повернула на сто восемьдесят градусов всю деятельность СИС. Лондон и Вашингтон направили свою подрывную работу против Советского Союза, Болгарии, Польши, Чехословакии, Румынии, ГДР… Мне поручили собирать сведения о советских войсках, дислоцированных на территории ГДР, организовать изучение отдельных советских офицеров с целью их последующей вербовки.

Еще до направления в Гамбург Блейк свободно владел голландским, английским, немецким и французским языками. В ФРГ он начинает заниматься русским языком. Кстати, в дальнейшем Блейк изучит и арабский.

Как-то по служебным делам его квартиру в Гамбурге посетил один высокопоставленный работник из лондонской штаб-квартиры СИС. Заметил на ночном столике Блейка потрепанный учебник русского языка. «Изучаете? — поинтересовался он. — Похвально. Но самодеятельность — это еще не искусство». Этот эпизод повлек за собой в дальнейшем решение центра направить Блейка на курсы русского языка.

— Не удивляйтесь, если я скажу, что в определенной степени благодарю судьбу за то, что она послала тогда в мою резиденцию этого человека. Русский язык позволил мне познакомиться с замечательной русской литературой, лучше узнать советский народ, так много переживший в годы войны. Меня с каждым днем все больше волновал вопрос: если в Лондоне и Вашингтоне смотрят сквозь пальцы на то, как Западная Германия наращивает военный потенциал, стало быть, все те огромные жертвы, которые принесли в борьбе с немецким фашизмом Советский Союз и другие страны, напрасны! Значит, в один прекрасный день все может повториться вновь. Нет, этому надо помешать, любыми средствами предотвратить возрастающую опасность реваншизма…

Блейк посвятил себя делу борьбы с подрывной деятельностью империалистических разведок против Советского Союза и стран социалистического содружества. Он выполнил десятки ответственнейших заданий, предотвратил многие готовящиеся диверсии и провокации, отводил в сторону удары, направленные против первого в мире социалистического государства. Положение советского разведчика Блейка в системе английской Интеллидженс сервис позволяло ему внимательно следить за многими подрывными акциями СИС, а также ЦРУ. Блейк был хорошо информирован о многих замыслах английской разведки и путях их осуществления.

В 1948 году Блейк, как один из немногих сотрудников английской разведки, изучивших русский язык, назначается резидентом СИС «под крышей» вице-консула английского посольства в Сеуле. Блейку поручалось собрать разведывательные данные о Владивостоке, Приморском крае, Восточной Сибири, Маньчжурии.

Вообще, решение руководства СИС о создании резидентуры в Сеуле для работы против СССР не отличалось большой прозорливостью.

— Но отказываться я не стал, — вспоминает разведчик. — И это решение помогло мне увидеть еще одно преступление перед человечеством, которое совершили уже не немцы, а наши союзники — американцы. Новая война… Я видел, как гигантские «летающие крепости» бомбили крошечные лачуги корейских крестьян. Корейский народ вел справедливую войну, она была направлена на защиту суверенитета их родины.

Так я всего за десять лет стал очевидцем и в какой-то степени участником двух войн.

Я счастлив, что по мере сил способствовал разоблачению и пресечению империалистических агрессий и диверсий, что мне удалось внести свою крупицу в борьбу народов за мир, за лучшее будущее человечества.

После подписания перемирия в Корее 27 июля 1953 года Блейк вместе с некоторыми другими иностранными дипломатами, интернированными во время взятия Сеула частями корейской Народной армии, возвратился в Лондон. Руководство английской разведки назначает Блейка на пост заместителя начальника отдела технических операций СИС.

Мы просим Джорджа пояснить, какие цели ставились перед его отделом.

— Эта служба, — говорит Блейк, — занимается операциями по секретному подслушиванию за рубежом. В первую очередь СИС пытается организовать подслушивание представительств СССР и социалистических стран в разных странах мира, а также частных квартир работников этих учреждений. Надо сказать, что инициатором наиболее значительных операций по подслушиванию являлся английский разведчик, бывший резидент СИС в Вене, а затем Западном Берлине Питер Ланн. Вообще, операции по подслушиванию проводятся СИС в большом масштабе, на них тратятся колоссальные средства. Часть этих операций проводилась совместно с ЦРУ.

В СИС имелся также небольшой Отдел под кодовым названием «Н». Он занимался тайным вскрытием мешков с дипломатической почтой других государств. Вначале была идея возложить на этот отдел обработку материалов, полученных в результате проведения операций по подслушиванию, но затем решили создать самостоятельный отдел, получивший кодовое наименование «У», заместителем начальника которого я и был назначен. Сейчас по памяти я могу назвать несколько операций по подслушиванию. С помощью операции «Контрари-А» осуществлялось, например, подслушивание польского торгового представительства в Брюсселе. Операция «Контрари-С» означала установку микрофона в номере гостиницы «Астория» в Брюсселе, который специально предназначался для лиц, приезжающих из социалистических стран. Микрофон был вмонтирован также в квартире торгового атташе посольства СССР в Копенгагене. Эта операция носила звучное название «Фантастик", видимо потому, что ее результаты были фантастично ничтожны, — с иронией добавляет Блейк. — Подслушивались разговоры в квартирах чешского представителя по экспорту стекла в Каире, третьего секретаря болгарской миссии в Лондоне…

— Можете ли вы в этой связи рассказать что-либо о провалах «технических» операций СИС?

— По вполне теперь уже, надеюсь, вам понятным причинам, многие операции кончались провалом. В частности, все вышеперечисленные. Наиболее крупной «технической» операцией, которую длительное время разрабатывали и подготавливали разведки США и Англии, была известная операция с берлинским туннелем, имевшая кодовое название «Голд» («Золото»).

В один из декабрьских дней 1953 года в Лондоне проходило совершенно секретное совещание представителей Центрального разведывательного управления США и Сикрет интеллидженс сервис Великобритании. Совещание выработало решение о прокладке туннеля к линиям связи советских войск и линиям связи Германской Демократической Республики. Предприятие финансировали янки; сложнейшее оборудование обязалась поставить английская сторона.

Этот шпионский лаз официально был обнаружен связистами Группы советских войск в ГДР 22 апреля 1956 года. Советское правительство направило по официальным каналам соответствующие ноты протеста, в газетах появились неопровержимые фотодокументы, статьи, разоблачающие преступные действия диверсантов. Неподалеку от Шенефельдского шоссе, где пролегает граница американского сектора Берлина (район Альт-Глиникке), американские военные власти возвели корпуса станции подслушивания. От них и был прорыт шестисотметровый туннель, оборудованный по последнему слову техники, для подключения подслушивающей, усилительной и прочей шпионской техники к телефонным кабелям на территории ГДР.

После скандального разоблачения, когда все улики были налицо и играть в прятки отпала нужда, высокопоставленные деятели из ЦРУ пытались заявлять, что, мол, эта операция является самой успешной, «самой» результативной за последние годы. (Надо же было хоть как-то оправдать колоссальные расходы, связанные с прокладкой туннеля!) Но тогда еще ни в Вашингтоне, ни в Лондоне не могли даже предположить о главном — их акция оказалась обреченной еще до того, как были составлены чертежи этого «предприятия».

В качестве заместителя начальника отдела «У» Джордж Блейк принимал личное участие в лондонском совещании специалистов-разведчиков СИС и ЦРУ по этой операции. Он внимательно читал протоколы совещания, принимал меры, чтобы ни одна деталь, ни одно указание по этому делу из Лондона не были упущены.

— Однако быть осведомленным — это еще полдела. Важно, чтобы сведения своевременно были переданы в Москву, — продолжал Блейк. — Кроме того, были и другие причины, почему я решил вызвать своего коллегу, который обеспечивал связь с Москвой, на экстренную встречу.

Проведение встреч с коллегами, или «выход на связь», как мы, профессионалы, говорим, — замечает Блейк, — всегда один из самих опасных моментов в работе разведчика. Любой, даже весьма тщательно подготовленный выход на связь несет в себе потенциальный риск. А ведь иногда нужно принимать решение сразу же, на месте…

Так было и тогда, в 1953 году… Уже на подходе к обусловленному месту опытный взгляд отметил полицейскую машину, подозрительных людей на углу. Что такое? Повернуть назад? Отказаться от встречи? А что подумают товарищи? Они ведь будут беспокоиться, не зная, что случилось. Но все обошлось благополучно. Блейку удалось установить, что полиция разыскивает уголовного преступника. Важная встреча состоялась.

— В Сикрет интеллидженс сервис и в ЦРУ, — улыбается Блейк, — многие сделали себе карьеру на этом пресловутом туннеле. Разведка собрала здесь такое количество «информации», что потребовался солидный аппарат специалистов для ее обработки…

После работы в Лондоне Блейк направляется в резидентуру СИС в Западный Берлин. Блейк работает там несколько лет и входит в важную группу сотрудников Иителлидженс сервис, непосредственно занимающуюся работой против Советского Союза.

— Не могли бы вы, Джордж, в связи с этим привести несколько примеров подрывной деятельности английской разведки против Советского Союза, других социалистических стран и их граждан?

— Охотно. Большая часть деятельности СИС направлена против Советского Союза и социалистических стран.

Рассказывать об организации работы английской разведки против СССР можно очень много. В 1955 году, например, после совещания в СИС было создано специальное подразделение «Русская оперативная секция». В ее задачу входило: усилить работу против советских граждан, находящихся за границей, в том числе в Лондоне, использовать поездки представителей Запада в Советский Союз, забрасывать агентуру на территорию СССР, активизировать мероприятия против дипломатических и других представительств СССР за рубежом.

Вероятно, об этом еще придется говорить, но вот сейчас я вспомнил одну операцию СИС в Западном Берлине. Этот город с самого начала рассматривался в кругах английской и американской разведок как форпост шпионской деятельности против русских. И вот СИС организовала неподалеку от границы советского сектора специальный магазин. По замыслу английской разведки, эта лавочка должна была использоваться для установления контактов с советскими людьми, для вовлечения их в различные коммерческие сделки и как итог — вербовка. Хозяином магазина являлся агент английской разведки, немец по происхождению. Предусматривалось, что, как только в магазине появится первый русский, его надо убедить сделать заказы на дефицитные товары и договориться, чтобы он пришел еще. Больше того, магазин предоставляет покупателю определенные льготы. В подходящий момент русского заказчика под соответствующим предлогом должны познакомить с представителем британской разведки, который и займется его дальнейшей обработкой.

Расскажу об одном забавном случае, связанном с этим магазином. Как-то днем, дежуря по резидентуре СИС, я получил условный сигнал от хозяина магазина: «Появилась русская». В магазин пришлось выехать мне. Там я должен был войти в контакт с покупательницей. С первых минут этот контакт развивался удивительно легко и просто. Женщина назвала себя Ниной, заявила, что она работает инспектором на коммутаторе штаб-квартиры советских войск в Карлсхорсте, и проявила недвусмысленную заинтересованность в продолжении контактов со мной. Дальнейшая более тщательная проверка показала, что Нина вовсе не является Ниной, что она никакая не русская, а работает в Западном Берлине у одного американца — сотрудника Центрального разведывательного управления… Ну, а что касается магазина, то его пришлось через некоторог время закрыть, как «исключительно нерентабельную точку». Вам, вероятно, понятно почему? Вместе с тем, — добавил Блейк, — мне не хотелось бы, чтобы у вас сложилось неправильное понимание о взаимоотношениях СИС и ЦРУ.

О том, что специальные службы империалистических государств в той или иной мере координируют свою деятельность и даже проводят совместные операции, направленные против Советского Союза и других социалистических стран, против международного коммунистического движения, против прогрессивных организаций, известно. Больший интерес, по-моему, представляет вопрос о том, какую работу разведки западных государств ведут друг против друга. Так, например, английская разведка постоянно занимается активным изучением французских разведывательных и контрразведывательных служб. В Западном Берлине резидентура СИС составляла подробные характеристики и имела картотеку на работников французских разведывательных и контрразведывательных служб. Велось их активное изучение с целью установить, кто из них мог быть использован СИС.

Или, например, деятельность резидентуры СИС в Париже: требовалось добывать подробные данные о новых изобретениях в области военного снабжения и оружия, о научно-исследовательских работах, которые могут сделать Францию независимой с точки зрения военного потенциала, секретные сведения о французской программе развития в области атомной энергии и тому подобные вещи.

Кстати, другие резидентуры СИС в капиталистических странах, включая страны — союзницы по НАТО, также занимаются подобной деятельностью. Резидентура СИС в Швеции ведет шпионаж с целью получения секретных сведений о планах совместной противовоздушной обороны Скандинавии, добыче радиоактивных руд, о работах по усовершенствованию управляемых снарядов и об аэродромах в Северной и Восточной Швеции.

К 1955 году английская разведка имела неплохую агентуру в министерстве иностранных дел ФРГ. Но она все время изыскивала возможности пополнения своей агентурной сети. Так, в 1956 году западноберлинская резидентура СИС проводила операцию по внедрению своего агента в МИД ФРГ. Вообще говоря, во многих звеньях государственного аппарата ФРГ имелись агенты СИС. Английские разведчики и их агенты также вели активную работу по обработке японских дипломатов за границей. Дело в том, что СИС в силу языкового барьера, социальных условностей и некоторых иных причин испытывала трудности в установлении контактов с японскими должностными лицами в самой Японии. Поэтому было решено организовать работу с дипломатическими представителями Японии в третьих странах. При этом, в частности, рекомендовалось использовать повышенное чувство одиночества, испытываемое японцами за границей.

— Вы многие годы работали в английской разведке и, видимо, можете пролить свет на то, как использует СИС различные категории английских граждан в подрывной деятельности против Советского Союза и других стран социалистического содружества.

— В прессе уже публиковались материалы о том, как СИС в своих целях использует радиокорпорацию Би-Би-Си, многих журналистов английских газет и журналов, специализирующихся на организации антисоветских кампаний и провокационных измышлениях против социалистических стран. Это совершенно правильно, хотя журналисты всего лишь одна из категорий используемых разведкой лиц. СИС охотно обращает «в свою веру» представителей различных экспортно-импортных фирм. Хорошо известно в этом плане дело английского «бизнесмена» Гревилла Винна. Разведка пытается также вербовать агентуру среди туристов, направляющихся в социалистические страны. И что примечательно, СИС привлекает для своей работы людей без каких-либо согласований с другими государственными ведомствами. Однако использование английской разведкой таких лиц, как, например, дипломатов всех рангов, английских сотрудников ООН, требует в соответствии с директивами СИС согласования с МИД Великобритании, хотя, как правило, оно носит чисто формальный характер. Вообще, порядок вербовки или использования перечисленных мною официальных лиц, а также граждан Канады, Индии, Пакистана и других стран, входящих в Британское содружество наций, пунктуально определен в инструкциях Интеллидженс сервис, в частности в постоянно действующей инструкции, которая носит название «Одербук».

Деятельность Блейка позволила, как правильно оценивал главный судья Англии Паркер, свести на нет многие операции «психологической войны» и шпионажа против СССР и социалистических стран. Это и были те «усилия английского правительства», о которых вел речь лорд Паркер.

— Что вы пережили, Джордж, как вы себя чувствовали в тюрьме?

Блейк задумывается и не спеша говорит:

— Работа разведчика всегда риск. Я знал, на что иду и во имя чего. Я до конца был убежден в правильности выбора. Это придавало мне силы и в камере лондонской тюрьмы. Прежде всего я поставил перед собой задачу сохранить умственное и физическое здоровье, чтобы в конце концов совершить побег и продолжать бороться. Я добился разрешения тюремных властей совершенствовать арабский язык, занимался физическими упражнениями по системе йогов…

Будучи за решеткой, — продолжает он, — я всегда твердо знал, что друзья не забудут меня. В первую очередь, конечно, моя мать. Она, как и прежде, осталась для меня самым близким и дорогим другом. Когда меня арестовали и объявили приговор — сорок два года, она отдала в химчистку мои костюмы, потом пронафталинила их и сложила в гардероб. «Пусть вещи ждут своего хозяина, — частенько говорила она друзьям. — Джордж вернется на свободу!» Неунывающая, крепкая духом женщина.

Я впервые за всю свою жизнь даю интервью журналистам, — признается Блейк. — Да это и понятно. О трудной, самоотверженной и вместе с тем интересной работе разведчика люди узнают много лет спустя, да и то не всегда…

Мы думаем, что это, видимо, его далеко не последнее интервью.

В заключение остается добавить, что самоотверженная деятельность товарища Дж. Блейка была отмечена высокими правительственными наградами — орденами Ленина и боевого Красного Знамени.

Декабрьское морозное утро. Ночная мгла еще не ушла с заснеженных улиц. Деревья на Гоголевском бульваре покрыты пушистым инеем. У троллейбусной остановки — цепочка потирающих щеки, притопывающих москвичей. Люди торопятся. Начинается новый день с его заботами, суетой. Автомобили тоже торопятся, обгоняют друг друга.

Среднего роста, немолодой, крепкий человек неторопливо шагает по тротуару, с удовольствием вдыхая морозный воздух. На нем теплое, подбитое цигейкой пальто, меховая шапка. Человек откровенно радуется и этому утру, и морозу, и бурному потоку пешеходов. Его иногда толкают. «Простите», — торопливо кидают ему. «Ничего», — приветливо говорит он, говорит с легким акцентом. Он вглядывается в людей у троллейбусной остановки, с веселой доброжелательностью провожает взглядом модниц, стремительно несущихся к спасительному теплу станции метро. С интересом глядит на мальчишек с ранцами за плечами, кидающих друг в друга снежками на бульваре. Он все улыбается, этот человек с добрым и открытым лицом.

Кто он, чему улыбается, что необыкновенного нашел он в бульваре, запорошенных деревьях, в этом обычном московском утре? Ребятишкам на бульваре, прохожим на тротуаре, девушкам-модницам— кому из них может прийти мысль о том, какой удивительной судьбы человек улыбался им в это утро? Его называли человеком-загадкой, жизнь его — ребусом. Долгие годы, целые десятилетия, тридцать длинных лет бесконечных загадок. Жизнь сложная, как лабиринт.

…Весенним утром 1951 года в кабинете одного из руководителей Центрального разведывательного управления, святая святых американской секретной службы, было созвано важное совещание. Кроме Аллена Даллеса, за длинным полированным столом сидел Фрэнк Уизнер, руководитель службы по проведению сверхсекретных подрывных политических операций. Даже для доверенных сотрудников его пост был засекречен, он значился помощником директора отдела координации политики. Рядом с ним — его заместитель Фрэнк Линдзи. Участники совещания ожидали важного гостя. Ким Филби, глава специальной миссии связи английской разведки с ЦРУ в Вашингтоне, должен был принять участие в разработке операции чрезвычайной важности. На английского гостя, видного сотрудника британской секретной службы, считавшегося крупным экспертом по операциям против Советского Союза и других социалистических стран, ЦРУ возлагало особые надежды в этой акции. Филби стоял у колыбели ЦРУ — американская разведка создавалась под руководством многоопытной британской секретной службы.

Англичанин был, как всегда, точен. Он прибыл минута в минуту. Очень элегантный, учтивый, он был образцом британского джентльмена. Легкое заикание не портило его речи; о силе его обаяния и в ЦРУ, и в британской секретной службе ходили легенды. Сердечно поприветствовав собравшихся, он занял свое место за столом.

ЦРУ было поручено разработать операцию по организации контрреволюционного мятежа в одной из балканских социалистических стран. Началом акции должна была стать заброска на территорию этой страны группы из нескольких сот диверсантов. Почти все они были выходцами из этой страны. Группа должна была создать очаги в разных пунктах, которые, слившись, привели бы к взрыву и свержению существующего строя. На операцию делалась крупная ставка. По замыслу ее авторов, она, во-первых, была «пробным камнем» и, во-вторых, должна была стать отправным пунктом для широких контрреволюционных действий против всех социалистических стран. Команды диверсантов ожидали сигнала к высадке. Непосредственным исполнителем операции был назначен заместитель Уиэнера — Линдзи.

Филби одобрил план, некоторые его детали показались ему недостаточно отработанными, и он внес ряд поправок. Участники совещания ловили каждое его слово, мнение Филби ценилось очень высоко. Попыхивавший трубкой Даллес с подчеркнутым почтением слушал английского гостя. Он располагал о нем обширной информацией. Ему было известно, что Филби набирался опыта еще в испанской войне, что Франко лично прикрепил ему на грудь «Красный военный крест». Знал Даллес и о широких связях английского разведчика с правящими кругами гитлеровской Германии, о том, что Филби регулярно наезжал до войны в Берлин, где запросто встречался с Риббентропом. Это был крупнейший специалист, и в ЦРУ это понимали.

Одна из самых значительных операций ЦРУ, тщательно скрывавшаяся все последующие годы «холодной войны», закончилась драматически неожиданным провалом. Команда высаженных была встречена должным образом. Это была катастрофа. Под сводами штаб-квартиры ЦРУ поселился траур. Все службы поставили на ноги, все перевернули вверх дном. Были тщательно проанализированы все возможные гипотезы, связанные с крахом столь тщательно подготовленной операции. Все, кроме одной. Даллес, человек с воображением, мог представить все, что угодно. Предположить, что в то самое утро в кабинете за столом напротив него сидел кадровый сотрудник советской разведки, он не мог даже в дурном сне.

Советский разведчик Ким Филби очередное задание Центра выполнил.

И вот настала наша очередь сесть за один стол с Кимом Филби. Заваленный бумагами старинной работы английский стол. Под стать ему и остальная мебель — словно из романов Диккенса пришла она в эту московскую квартиру: потемневшее дерево книжных шкафов, чуть вычурные, на наш сегодняшний вкус, кресла, камин, электрический, правда. Квартира заполнена книгами, всякими, но большей частью английскими. Хозяин дома как-то гармонично вписывается в эту обстановку. Он очень спокойный, неторопливый, крупная седая голова с прямым пробором посажена на крепкие плечи обветренное мужественное лицо смягчают светлые, с легким прищуром глаза. Когда он улыбается, лицо еще больше теплеет. Ким Филби, человек большой судьбы, впервые принимает сегодня нас, представителей советской прессы.

В голове миллион вопросов, какой из них самый важный, с чего начать? Товарищ Филби явно улавливает наше смятение.

— Начнем сначала, — мягко предлагает он, — «от печки», как говорят по-русски.

Его английский язык выдает в нем человека высокой культуры.

К. Филби родился в индийском городке Амбала и провел в Индии первые четыре года своей жизни.

— Мой отец служил чиновником английской колониальной администрация в Индии, — рассказывает Филби. — Он был человеком большой эрудиции и разносторонних знаний, отличался консервативными взглядами и отчаянно увлекался арабистикой. Это, наверное, и объясняет, что вторая его жена — арабского происхождения. Хинди и арабский языки с ранних лет вошли в мою жизнь. И уж потом немецкий, французский, испанский, турецкий, а затем и русский.

— А что за странное имя Ким вам дали?

— Собственно, полное мое имя звучит довольно пышно: Гарольд Эдриан Рассел Филби. Но отец по аналогии с киплинговским героем назвал меня Кимом. Так и пошло, имя пристало на всю жизнь.

— Что было потом?

— Потом вся семья переехала в Лондон, в 1929 году я поступил в Кембридж, в Тринити — один из самых крупных и аристократических колледжей. Учился неплохо, много читал. Вот тут-то и начинается история. Англия, как и другие страны капитализма, переживала в те годы сокрушительный экономический кризис. Страну захлестнула безработица, к бирже труда тянулись очереди голодных, отчаявшихся людей. А в мире уже повеяло могильным холодом фашизма. Отзвуки всего этого доходили и до нашего благопристойного колледжа. Мы много спорили, искали ответа на одолевавшие нас проблемы в книгах, стремились и в жизни понять, что может дать людям избавление от несчастий.

Решающими для моей последующей жизни стали поездки, которые я с друзьями совершал во время летних каникул в некоторые западногерманские страны — Германию и Австрию. Это помогло мне расширить представление о мире. Встречи с новыми людьми, от которых я был отрезан в Кембридже, открывали правду жизни. Австрия была залита кровью рабочих, она переживала особенно трудное время. Я понял, по какую сторону баррикады мое место. Я всегда чувствовал, что мои идеалы и убеждения, мои симпатии и желания на стороне тех, кто борется за лучшее будущее человечества. В моей родной Англии я тоже видел людей, ищущих правды, борющихся за нее. Я мучительно искал средства быть полезным великому движению современности, имя которому — коммунизм. Олицетворением этих идей является Советский Союз, его героический народ, заложивший начало строительства нового мира. А форму этой борьбы я нашел в своей работе в советской разведке. Я считал и продолжаю считать, что этой работой я служил и моему английскому народу.

— Можете ли вы припомнить, товарищ Ким, в чем состояло полученное от советской разведки ваше первое задание?

— О, я был так разочарован в тот первый раз, — смеется он, — я представлял себе все гораздо романтичней. Но задания в тот период были, как мне казалось, незначительными, хотя это была настоящая школа большой работы. Энтузиазма в то время у меня было гораздо больше, чем опыта, и мне, конечно, не могли поручать серьезных операций.

Товарищ Филби достает пачку сигарет «Памир», других он не признает, и мы вместе закуриваем.

— Привык к крепким, — объясняет он, потом, помолчав, продолжает: — Я делал что мог в то время и был счастлив узнать однажды, что зачислен в кадры советской разведки.

— Каким же образом, товарищ Ким, вам удалось попасть на службу в английскую разведку?

— Это довольно длинная история, — говорит он. — После окончания Кембриджа я некоторое время работал в одной редакции, а затем отправился военным корреспондентом в Испанию от газеты «Таймс». Шел февраль 1937 года. Битва с фашизмом, развернувшаяся на полях Испании, была в сердце каждого честного человека. Для меня как разведчика это был университет практического опыта. Я учился умению прятать свои мысли, выдавать себя не за того, кем был. В публичных высказываниях я выставлял себя сторонником Франко. Это, естественно, находило отражение и в моих корреспонденциях. В пресс-отделе при штабе Франко мною были очень довольны.

Ким Филби задумчиво глядит в окно, он все время чуть-чуть щурится, потом достает из ящика стола крест на орденской ленте, протягивает его нам и продолжает рассказ:

— Я жил тогда в Бильбао. Как-то за мной приехал офицер из штаба Франко, посадил в машину и привез в фашистскую штаб-квартиру в Бургосе. Меня ввели в зал, где стояла группа до смешного напыщенных генералов. В центре находился сам генералиссимус. Я обратил тогда внимание, что все они, включая Франко, были очень маленького роста. Меня представили. Через несколько минут каудильо чрезвычайно торжественно вручал мне этот самый крест. Он мне потом очень сгодился в работе — среди всех западных журналистов я был одним из немногих, удостоенных этой экзотической награды. При поступлении на службу в Интеллидженс сервис крест тоже сыграл свою роль.

Я возвратился в Англию и через некоторое время выехал уже в качестве опаленного военными ветрами корреспондента «Таймс» для освещения боевых действий английского экспедиционного корпуса во Франции. После Дюнкерка, летом 1940 года, я снова в Лондоне. Вот тут-то по заданию советской разведки я и поступил на службу в британскую секретную службу. До этого, с 1935 по 1937 год, я неоднократно выезжал, также по заданию Центра, в Берлин, где встречался со многими видными нацистскими главарями, а больше всего с Риббентропом.

— Не расскажете ли, товарищ Ким, подробнее об этом и, в частности, о встречах с Риббентропом?

— Как я уже говорил, я пользовался крайне выгодной для моей работы репутацией профашиста. Я был активным членом общества англо-германской дружбы и, когда Риббентроп еще работал послом в Лондоне, завязал с ним тесные контакты. Потом он стал министром иностранных дел при Гитлере, но наши встречи не прекратились. Всякий раз, когда я приезжал в Берлин, Риббентроп очень сердечно принимал меня на Унтерден-Линден. Информация, которую я получал, была интересной. Замечу попутно, что сам по себе Риббентроп был на редкость серой, посредственной личностью.

— Итак, вы уже в английской разведке, товарищ Ким…

— Да, да. Именно здесь начинается совершенно новый период моей жизни. Вскоре фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Я сделал все, что мог, чтобы помочь народам

Англии, Советского Союза, Франции и других стран антигитлеровской коалиции в разгроме фашистской Германии. В тот период все мы, советские разведчики, не имели никакой другой мысли, никакой цели в жизни, кроме как способствовать быстрейшему разгрому нацизма.

Товарищ Филби явно скромничал. Так, например, он ничего не сказал о своем непосредственном вкладе в дело борьбы против фашистских поработителей. Но его коллеги рассказали нам, что работа Кима Филби помогла обезвредить многих немецких разведчиков, забрасывавшихся как на территорию Англии, так и в Советский Союз. Он также передал первые данные о намерении фашистов применить на советском фронте новые виды боевой техники. Работа Филби помогла спасти тысячи жизней советских людей.

— А каким образом проходила ваша служба непосредственно в английской разведке?

— Я пошел вверх по служебной лестнице. Через год я уже был заместителем начальника одного из отделов МИ-6.

— Западная пресса отмечала, что ваше быстрое продвижение было связано с совершенно редкими данными — вы лучше всех стреляли, отличались железной выдержкой и, что, видимо, тоже важно, обладали привлекавшим к вам людей обаянием. Верно ли это?

— Ну, мне судить об этом трудно, но дела пошли хорошо, хотя все было совсем не просто. Я ходил по острию ножа, каждая встреча со связным из Центра была сопряжена для меня с большим риском.

Я специализируюсь на подрывной работе против коммунистических стран, становлюсь экспертом в Этом деле. И когда в 1944 году меня назначают начальником центрального в секретной службе отдела по борьбе с СССР и международным коммунистическим движением, никто этому не удивляется. Отдел коротко именовали антикоммунистической службой. Вы можете себе представить, какого рода информацию я имел возможность направлять в Москву.

— Товарищ Ким, западная пресса утверждает, что вы были третьим по важности лицом в британской секретной службе и что, исходя из ваших способностей и стремительного роста, вы неизбежно должны были возглавить всю британскую секретную службу. Верно ли это?

— Я справлялся со своими обязанностями, мною были довольны. В 1946 году меня наградили орденом Британской империи.

Ким Филби вспоминает затем о турецком периоде. В начале лета 1947 года он в качестве резидента английской секретной службы отправился «под крышей» дипломата в Стамбул. Тогда это был важнейший участок работы. Разведывательные службы западных стран сконцентрировали здесь, в непосредственной близости от границы с Советским Союзом, Болгарией и другими социалистическими странами, лучшие силы. Стамбул стал для разведки центром «холодной войны».

Ким Филби развивает кипучую деятельность, часто по заданиям из Лондона для организации всякого рода «акций» наведывается к советско-турецкой границе в районе Арарата. Объектом наблюдения его людей являются корабли, проходящие через Босфор. В Стамбуле, этом гиганте, «городе 500 мечетей», плетется сложное кружево политических интриг, заговоров. Через Кима Филби проходит огромный поток ценнейшей информации о работе англо-американских служб с территории этой страны против Советского Союза. Все, что представляет интерес для советской разведки, что важно для укрепления безопасности лагеря социализма, немедленно переправляется в Москву. Киму Филби приходится работать по двадцать четыре часа в сутки.

— Джеймсу Бонду было легче, — смеется он, — ведь как хорошо в романах моего старого друга Яна Флеминга: у Бонда только и было забот, что веселые праздники да любовные интрижки.

— Вы знали и Флеминга?

— Естественно. Он ведь тоже работал в секретной службе, занимая пост помощника директора военно-морской разведки. В разведке же работал и Грэм Грин, тоже мой коллега того времени. Сегодня он большой и уважаемый писатель.

Ким Филби показывает на одну из полок. Она уставлена различными изданиями гриновских романов.

— Раз уж зашла речь о писателях, может быть, товарищ Ким, вы откроете нам секрет и своих литературных вкусов?

— Это большой вопрос, — говорит он, — я вынужден назвать слишком много имен. Тут Диккенс и Толстой, Достоевский и Бальзак, Тургенев и Чехов. Из современных писателей, кроме Грина, любил Стейнбека. Однако то, что он написал о Вьетнаме, мне непонятно. Я счастлив, что большую часть книг, которые я всю жизнь собирал, мне удалось привезти в Москву и они сейчас со мной.

— Если вы не против, вернемся к разведке, — просим мы.

— С 1949 по 1951 год я возглавлял миссию связи английской разведки в Вашингтоне. Задачи по связи между двумя разведывательными службами были лишь внешней стороной моей деятельности. Мне было поручено Лондоном, с одной стороны, консультировать ЦРУ, по возможности направлять это в то время еще молодое учреждение. С другой стороны, передо мной стала крайне деликатная задача защиты британской секретной службы от ЦРУ, проявлявшего явное намерение проглотить своего союзника. Я оказался в логове американской разведки. Именно в этот период у меня наладились крепкие связи и с Алленом Даллесом, и с нынешним директором ЦРУ Ричардом Хелмсом, и с Эдгаром Гувером, руководителем ФБР.

— Не могли бы вы, товарищ Ким, хотя бы коротко охарактеризовать эту элиту американской разведки?

— Коротко трудно, но попытаюсь, — улыбается он каким-то своим мыслям. — Даллес, как известно, был первым гражданским лицом на посту директора ЦРУ. Он был внимателен в обращении с людьми, но, по существу, относился к ним свысока. В дела он не вникал, и, я бы сказал, при всей его агрессивности он был дилетантом, о чем лучше всего говорит авантюра с вторжением на Кубу, так позорно провалившаяся. Считают, что он занял этот пост благодаря своему брату — Джону Фостеру Даллесу, тогдашнему государственному секретарю.

Теперь несколько слов о Хелмсе. Я старался, чтобы у нас сложились наилучшие отношения. С этим человеком легко работать, хотя он отличается сдержанностью. Хелмс пороха не изобретет, это, конечно, не генерал Уолтер Беделл Смит, занимавший одно время пост директора ЦРУ. Он больше политикан, чем специалист своего дела. Как мне сказал в свое время один из сотрудников ФБР, Хелмс связан с определенной влиятельной политической группой, которая его все время подталкивала.

Что касается Гувера — это печально знаменитый контрразведчик, который руководит чудовищным по размерам аппаратом репрессий. Наши беседы с Гувером носили подчас весьма любопытный характер, они сводились к обсуждению методов работы советской разведки. Это были очень увлекательные беседы, — с трудом сдерживает улыбку товарищ Ким.

— Но уж кто действительно произвел на меня неизгладимое впечатление, — добавляет он, — это заместитель Гувера — мистер Лэдд. Эта на удивление дремучая личность вполне серьезно убеждала меня, что бывший президент Франклин Рузвельт являлся агентом Коминтерна!

— Много ли стран, помимо перечисленных, довелось вам посетить за эти долгие годы?

— Я специально их не подсчитывал, но наберется около двух десятков. В каждой стране была своя специфика работы, свои условия. К ним приходилось приспосабливаться. Как разведчик с известным стажем, я отлично представлял себе возможность провалов, они подстерегали на каждом шагу. Мне по роду моей деятельности приходилось планировать самые различные операции против Советского Союза и других социалистических стран и самому же их торпедировать. Меня всегда поддерживала мысль о прочности, надежности тыла. Я регулярно встречался в разных странах с представителями Центра, такие встречи были для меня огромным событием, они вливали в меня новые силы. Еще важнее были поездки в Москву. Я знал, что руководство высоко оценивает мою работу, верит в меня. Но все равно, несмотря на всю мою выдержку, я очень разволновался, узнав о том, что меня наградили орденом Красного Знамени.

Очень помогало мне в работе и то, что в самих западных странах я на каждом шагу сталкивался с искренними друзьями советского народа, людьми, всем сердцем преданными социализму. Я видел, что эти люди готовы включиться в борьбу за безопасность первого в мире социалистического государства. Больше того, среди сотрудников разведывательных служб западных стран я знаю немало людей, как и я, посвятивших себя борьбе с фашизмом, делу интернациональной солидарности трудящихся. Причем число таких людей непрерывно растет.

— Товарищ Ким, не можете ли вы рассказать немного о вашей сегодняшней жизни?

— Моя работа в британской секретной службе протекала в последнее время в чрезвычайно сложных условиях. Руководство приняло решение в целях обеспечения моей безопасности отозвать меня в Советский Союз. И вот я здесь. Только что закончил работу над книгой. В рамках возможного и разумного я с позиции разведчика освещаю в ней отдельные моменты моей жизни. Многие страницы книги имеют самое непосредственное отношение к определенным кругам ряда западноевропейских стран.

Я много езжу по необъятной Советской стране, которая стала мне второй родиной. Вслед за этой книгой думаю приняться за другую, а потом напишу еще одну. Планов много, я ведь журналист. В свободное от работы время занимаюсь самыми разными делами — от музыки до лыж и резьбы по дереву. Хожу в театры, регулярно бываю на концертах. Словом, живу полнокровной жизнью. На здоровье не жалуюсь.

— Товарищ Ким, последний, может быть, несколько прямолинейный вопрос: счастливы ли вы?

— Большая часть моей жизни позади, оглядывая прошедшие годы, я думаю, что прожил их не зря. Да, я счастлив. Мне хочется от себя повторить слова Феликса Дзержинского, рыцаря революции, большого гуманиста. Помните? «Если бы мне предстояло начать жизнь сызнова, я начал бы так, как начал».

Мало кто не смотрел кинокартину «Мертвый сезон» — одно из немногих произведений, реалистически показавшее тяжелый, требующий колоссального нервного напряжения труд советских разведчиков безо всяких упрощений и выкрутас. Вы, конечно, помните, как в начале этой картины славный советский разведчик полковник Абель, как бы вводя зрителя в курс событий, рассказывает о специфике работы своих коллег за рубежом. Некоторые зрители поняли, что фильм о самом Абеле. Это не так. «Мертвый сезон» сделан на основании некоторых эпизодов из жизни и деятельности другого разведчика, друга Абеля, судьба которого была схожа с его собственной судьбой.

А у Рудольфа Ивановича события разворачивались следующим образом. Много лет проработал он в США под чужим именем. Но вот среди связей Абеля оказался предатель, который знал, кто такой Рудольф Иванович, откуда он приехал, его чекистское звание…

Нью-Йорк. Июнь 1957 года. Страшная жара на улицах пропитанного бензиновой гарью города. Но в гостинице «Латам» прохладно. С полной нагрузкой работают «эр-кондишены».

В ночь с 21 на 22 июня Абель долго не ложился спать. Никому из обитателей гостиницы, конечно, и в голову не могло прийти, что в одном из номеров шел прием позывных Центра. Окончив сеанс радиосвязи, Рудольф Иванович не спеша разделся, просмотрел еще раз полученную радиограмму и решил, что пора отдохнуть. Все запланированные дела были выполнены.

А утром Абеля разбудил сильный стук в дверь. Через несколько секунд в номер один за другим ворвались сотрудники Федерального бюро расследований (ФБР). Их было трое. Один сказал: «Мы знаем, кто вы, полковник, зачем приехали и что делали здесь». И сразу же начались провокационные уговоры дать согласие на «сотрудничество». Внешне Абель не подавал никаких признаков волнения. «Мне непонятно, о каком сотрудничестве вы говорите», — спокойно ответил он. Один из сотрудников ФБР продолжал настаивать: «Повторяем еще раз, мы знаем, что вы полковник советской разведки, знаем, что вы здесь делали. Мы еще раз предлагаем вам сотрудничать с нами. В противном случае вы будете арестованы». Рудольфу Ивановичу надоел бесполезный разговор. «Я не могу ничего добавить к тому, что уже сказал», — сухо отрезал он.

Тогда снова распахнулась дверь и на пороге появились представители иммиграционных властей. Абелю предъявили ордер на арест и начали обыск. Основания? Иностранец, нелегально находящийся на территории Соединенных Штатов и не имеющий регистрации в службе иммиграции.

Мужество и находчивость не изменили полковнику. Попросив разрешения сходить «по надобности» в туалет, он избавился там от своего шифра и полученной накануне радиограммы. Однако другие предметы, свидетельствующие о профессиональной принадлежности советского разведчика, оказались в руках представителей ФБР.

В наручниках Абеля вывели из гостиницы и посадили в машину. Там, в тесном окружении агентов ФБР, ему надо было во что бы то ни стало изъять из зажима для галстука крошечную пленку с очень важным материалом. Абель сделал вид, что поправляет галстук. Охранник заметил его движение, выхватил заколку и случайно открыл тайник. Пленка выпала, никем, кроме самого хозяина, не замеченная. «Вы слишком подозрительны», — заметил, облегченно вздохнув, Абель, принимая иэ рук охранника теперь уже безвредный предмет туалета.

Следствие над Абелем началось в лагере иммиграционной службы в городе Мак-Аллене (Техас). На следствии он заявил, что является гражданином Советского Союза, что его подлинная фамилия и имя Абель Рудольф Иванович. Версия о том, как он оказался в США, звучала примерно так: случайно после войны нашел в старом блокгаузе крупную сумму американских долларов. Перебрался в Данию, там купил фальшивый американский паспорт и через Канаду в 1948 году въехал в США.

7 августа 1957 года Абелю сообщили, что по его делу есть обвинительный акт. Ему вменялось в вину: 1) заговор с целью передачи Советской России атомной и военной информации; 2) заговор с целью сбора такой информации; 3) заговор с целью пребывания на территории США в качестве агента иностранной державы без регистрации в государственном департаменте.

По первому пункту Абеля ожидала смерть; по второму — максимум 10 лет тюрьмы, по третьему — 5 лет заключения.

Когда агенты ФБР ворвались в номер гостиницы «Латам», Абель каким-то седьмым чувством понял, что предать его мог только один человек, ставший добычей американской контрразведки, — Р. Хейханнен. Ему, и только ему, было известно, что Марк (под этим именем Хейханнен знал Р. И. Абеля) кадровый советский разведчик. Рудольф Иванович понимал, что предатель будет давать показания против него. Но он в то же время хорошо знал всю ограниченность показаний Хейханнена. И это его несколько успокаивало.

14 октября 1957 года у подъезда на доме, в котором помещается Федеральный суд Восточного округа Нью-Йорка, прохожие читали объявление: «Здесь слушается дело № 45094 «Соединенные Штаты Америки против Рудольфа Ивановича Абеля».

Рудольф Иванович не ошибся. Основной свидетель — предатель Хейханнен так и не смог сказать ничего конкретного о его деятельности: ни о передаче Советскому Союзу атомной и разведывательной информации, ни о сборе подобной информации. Оценивая показания Хейханнена, адвокат Абеля Дж. Донован писал: «Его утверждения были расплывчаты и не подкреплялись твердо установленными данными — датами, указанием времени, точного местонахождения и конкретных лиц». Фактически показания предателя подтвердили лишь третий пункт обвинительного акта. Не лучше выглядели и другие свидетели. И все же тучи сгущались. Судья Байерс, обвинитель Томпкинс прилагали максимум усилий, чтобы в выгодном им свете обойти все острые углы дела № 45094 в связи со статьями конституции и кодексами. Дело доходило до смешного. Томпкинс, например, воздев к потолку руку с батарейкой от карманного фонаря (вещественное доказательство), патетически воскликнул: «Это не игрушка для развлечения, леди и джентльмены, это орудие разрушения, орудие уничтожения нашей страны!»

И вот настала очередь присяжных. После более чем трехчасового совещания они вынесли вердикт: виновен. А затем судья Байерс приговорил Абеля к 30 годам тюремного заключения. Фемида самой «демократической» страны добилась своего. Мужество советского разведчика потрясло американскую общественность. Вот что писал об Абеле американский публицист И. Естен в книге «Как работает американская секретная служба»:

«…В течение трех недель Абеля пытались перевербовать, обещая ему все блага жизни… Когда это не удалось, его начали пугать электрическим стулом… Но и это не сделало русского более податливым. На вопрос судьи, признает ли Абель себя виновным, он, не колеблясь, отвечал: «Нет».

…Процесс против Абеля был интересен и с такой точки зрения: хотя вина и осуждение обвиняемого стояли вне всякого сомнения н несмотря на то, что американский психоз шпионажа находился на грани истерии, общественное мнение почти единодушно стояло на стороне Абеля».

А вот как вспоминает о своем подзащитном американский адвокат Дж. Донован:

«Мы видим очень смелого патриота, который служил своей стране, выполняя исключительно рискованные военные задания…

…Полковник был на редкость своеобразной личностью. Его снедала постоянная потребность в духовной пище, свойственная каждому образованному человеку. Он жаждал общений с людьми и обмена мыслями. Однажды, находясь в федеральной тюрьме в Нью-Йорке, он даже стал учить французскому языку своего соседа по камере, полуграмотного бандита, осужденного за вымогательство… Круг его интересов казался таким же беспредельным, как и его знания.

…Абель — культурный человек, великолепно подготовленный как для той работы, которой он занимался, так и для любой другой. Он свободно говорил по-английски и прекрасно ориентировался в американских идиоматических выражениях, знал еще пять языков, имел специальность инженера-электроника, был знаком с химией и ядерной физикой, был музыкант и художник, математик и шифровальщик… Как человека его просто нельзя не любить… ФБР предлагало ему свободу и работу в контрразведке США с окладом 10 тысяч долларов в год, если он пойдет на «сотрудничество». «Они считают всех нас продажными тварями, которых можно купить», — сказал Абель. Позже он заявил, что ни при каких обстоятельствах не пойдет на сотрудничество с правительством США и не сделает для спасения жизни ничего такого, что может нанести ущерб его стране».

Рудольф Иванович вспоминает, что в начале мая 1960 года он оказался по стечению обстоятельств на несколько дней в тюрьме Люнсберга (штат Пенсильвания). 7 мая в субботу кто-то просунул через маленькое окошечко в двери камеры свернутую трубочкой газету. Первое, что бросилось в глаза, — это напечатанный огромными буквами заголовок: «Над Свердловском, СССР, сбит самолет У-2». Ниже, помельче, было напечатано: «Т. Пауэрс, пилот, схвачен русскими. Ему грозит суд, как шпиону».

И конечно же, Рудольф Иванович в тот момент не мог даже и предположить, что минует еще какое-то время, его обменяют на американца Пауэрса и он вернется на долгожданную Родину. Да, этот акт произошел 10 февраля 1962 года на мосту Глиникербрюкке, который соединяет столицу ГДР с Западным Берлином.

За высокое мужество, стойкость, верность Родине товарищ Абель был награжден орденом Ленина, двумя орденами боевого Красного Знамени, орденом Трудового Красного Знамени, орденом Красной Звезды, несколькими медалями.

— Самоотверженность, — рассказывал Р. И. Абель, — предполагает высокую сознательность человека, чувство долга и ответственности перед обществом за свои действия. Храбрость — это способность преодолевать страх.

Храбрость бывает разная. Бывает безрассудная храбрость, показная. Но есть храбрость и отвага, основанные на чувстве долга, на трезвом учете обстановки и возможного риска. Чувство долга, умение правильно оценивать обстановку — качества, которые также воспитуемы, и каждый человек может в повседневной жизни найти возможности проявлять эти качества и закалять им в себе.

Храбрость и отвага требуются от работников самым различным профессий. Эти качества необходимы и верхолазу, и альпинисту, летчикам, космонавтам, цирковым артистам, пожарным, охотникам и многим, многим другим. Никто из людей, работающих в отрасли, связанной с определенной опасностью, нарочно не идет на риск, если в этом нет необходимости. Это было бы безрассудством, бахвальством, а иногда даже преступлением. Для этих профессий опасность является «нормальным компонентом» работы, и каждый профессионал приучает себя к разумному поведению и принимает нужные меры, чтобы свести риск до минимума.

Усилием воли можно подавить в себе страх, приучить себя выполнять работу, связанную с определенной опасностью. Развить и укрепить свою волю может каждый человек путем настойчивой работы над собой.

Когда у Рудольфа Ивановича спросили, есть ли какой-нибудь литературный персонаж или человек, который стал для него идеалом, он сказал:

— Можно сказать, что мне повезло в детстве. Я родился в семье рабочего-металлиста, старого революционера, и все мои воспоминания детства так или иначе связаны со старыми большевиками, революционерами. Они были жизнерадостными, развитыми, образованными, деятельными. В особенности мне нравился ореол таинственности и подвига, окружавший их. Они были идейными, бескорыстными и честными. Большое влияние оказала на меня личность Василия Андреевича Шелгунова — старого соратника отца, с которым он вместе работал еще в девяностых годах прошлого столетия и учился в кружке, руководимом Владимиром Ильичем Лениным. Несмотря на утрату зрения, Шелгунов всегда был жизнерадостным, энергичным, интересовался всем, что происходило вокруг. Все эти люди своим примером воспитали во мне уважение к старшим, опытным товарищам, любовь к труду, честность. Немалое значение имела также служба в армии по призыву в 1925 году. Наконец, можно отметить влияние старых чекистов, с которыми я начал свою работу в ВЧК — ОГПУ. Среди них были старые большевики, участники гражданской войны, соратники Ф. Э. Дзержинского.

И наконец, на первый взгляд чисто профессиональный вопрос, — продолжает товарищ Абель. — Мы живем на планете в соседстве с нашими идейными врагами. Спецслужбы многих стран ведут против Советского Союза, других социалистических стран постоянную подрывную работу. Видимо, в этой связи необходимо все время помнить о бдительности. Она нужна не только разведчику-профессионалу, но вообще любому советскому человеку. Разве это не так?

Работа разведчика, — размышляет Рудольф Иванович, — изобилует моментами, когда ему приходится проявлять находчивость, инициативу, смекалку. Под бдительностью мы понимаем довольно сложный комплекс. Он включает в себя постоянное изучение обстановки, в которой работаешь, наблюдательность, самокритичность по отношению к своим поступкам и словам, продумывание всех своих действий, относящихся не только к работе, но и ко всему, что связано с окружением, обычаями и нравами людей.

Однажды в США я навестил одного знакомого художника. Был он очень беден и, хотя художник был неплохой, никак не мог продать свои картины. В момент моего прихода у него оказалось несколько его друзей, а сам хозяин с повязанным вокруг головы шарфом маялся от зубной боли. Выяснилось, что у него несколько дней болит зуб, а к врачу он пойти не может: нет денег. Я тут же вытащил бумажник и вручил ему двадцать долларов, посоветовав немедленно идти к врачу.

Казалось бы, что в этом поступке особенного? Но в действительности он вызвал большое недоумение у друзей моего знакомого, да и у него самого. Среди большинства американцев не принято предлагать деньги, если тебя прямо об этом не просят, да еще без расписки и не оговорив сроки возврата. Такая, казалось бы, мелочь может кончиться для разведчика плачевно. К счастью, в данном случав все обошлось благополучно, если не считать, что в дальнейшем мне пришлось немало потрудиться, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление от своего промаха.

Или вот другой случай, происшедший со мной в самом начале войны. Дело было в конце августа 1941 года. Я выезжал за город и на пригородной электричке возвращался в Москву. Вагоны были переполнены, и на каждой остановке вливались новые пассажиры. После очередной станции меня оттеснили к двум ничем не примечательным молодым людям. До Москвы оставалось остановки три-четыре. И вдруг я услышал, как один из этих молодых людей сказал другому: «Давай выйдем на следующей станции, а то как бы не проехать Москву». Выражение очень странное. Через Москву электропоезда не ходили. А вот в Берлине, и я это хорошо знал, пригородные поезда проходят через весь город и следуют дальше в другом направлении. Все-таки эти молодые люди доехали до Ярославского вокзала, где я попросил комендантский патруль проверить у них документы, объяснив причину. Он задержал обоих. Впоследствии я узнал, что они оказались немецкими лазутчиками, сыновьями белых эмигрантов, заброшенными самолетом в наш тыл.

Оба эти случая лишь отдельные штрихи. В целом наша работа имеет мало общего с представлениями, которые складываются у читателей детективной литературы о разведчиках. Наша работа чаще бывает однообразной, она слагается из целой цепочки мелких, прозаических, малоинтересных, но требующих зачастую кропотливого труда элементов, которые только в совокупности дают нужный результат.

Сейчас Рудольф Иванович живет дома, с семьей. Он, несмотря на свои 66 лет, не прекращает заниматься делом, которому посвятил себя с ранних лет. Много читает специальной и художественной литературы. По-прежнему увлекается фотографией, музыкой (он отличный гитарист), точными науками, радиоэлектроникой, рисованием…

— После тяжелого трудового дня, — говорит он, — лучший способ снять нервное напряжение, отрешиться от забот и тревог — это отдаться какому-нибудь любимому увлечению.

Р. И. Абель часто вспоминает, как помогали ему эти увлечения во время тюремного заключения в США. Они благотворно сказывались на общем состоянии организма, не давали впадать в ненужный и вредный пессимизм. Еще в школе Рудольф Иванович любил занимательную математику. Попав в заключение, он шаг за шагом стал восстанавливать в памяти свои математические знания, составлять задачки. Там же он занялся рисованием и изучал метод изготовления эстампов. Это увлечение сохранилось и по сей день.

— Самое большое, самое высокое чувство, которое я пронес через годы борьбы, труда и невзгод, — это чувство огромной любви к Родине. С ним я никогда и нигде не расставался. Оно помогло мне преодолеть многое на нелегком пути далеко от границ России. Это святое чувство. Его должны ценить и стар и млад.