Хроники замка Брасс

Глава первая Призрак преследует Дориана Хоукмуна

Целых пять лет ушло на то, чтобы возродились земли Камарга, чтобы громадные алые фламинго заново поселились на болотах, чтобы вернулись белые быки и большие рогатые лошади, населявшие эти места до прихода армий Темной Империи, облаченных в звериные маски. Целых пять лет потребовалось, чтобы заново возвести на границах сторожевые башни, отстроить города и восстановить высоченный замок Брасс во всей его тяжеловесной, мужественной красе. И на протяжении этих пяти лет мирной жизни стены становились всё крепче, а башни всё выше, потому что, как сказал однажды Дориан Хоукмун королеве Гранбретани Флане, мир по-прежнему полон насилия и в нем по-прежнему мало справедливости.

Дориан Хоукмун, герцог Кёльнский, и его суженая, Иссельда, графиня Брасс, дочь погибшего старого графа Брасса, были единственными из уцелевших героев, которые, служа Рунному посоху, выступили против Темной Империи и в итоге победили Гранбретань в великой битве за Лондру, и на престол взошла королева Флана, печальная королева Флана, пожелавшая направить свою жестокую, разлагающуюся нацию в русло человечности и здоровой жизни.

Граф Брасс погиб, уничтожив трех баронов (Адаза Промпа, Майгеля Хольста и Саку Гердена), когда его сразил копьем безымянный солдат из ордена Козла.

Оладан из Булгарских гор, верный друг Хоукмуна, был изрублен на куски боевыми топорами солдат ордена Свиньи.

Боженталь, человек невоенный, философ, был обезглавлен и растерзан двенадцатью солдатами из орденов Свиньи, Козла и Гончей.

Гюйам Д’Аверк, вечный насмешник, который, кажется, верил в этой жизни только в собственное нездоровье, любивший королеву Флану и любимый ею, погиб словно из-за насмешки судьбы: он бежал навстречу любимой и был уничтожен одним из ее солдат, решившим, что королеве угрожает опасность.

Четыре героя пали. Тысячи других героев, чьи имена не сохранила история, но от этого не менее храбрых, тоже погибли, служа Рунному посоху, сражаясь с тиранией Темной Империи.

Погиб и великий злодей. Барон Мелиадус Кройденский, самый амбициозный, самый неоднозначный, самый ужасный из всех аристократов Гранбретани, пал от руки Хоукмуна, умер от удара загадочного Меча Рассвета.

И лежавший в руинах мир, кажется, был теперь свободен. Но с тех пор прошло пять лет. И многое успело случиться. У Хоукмуна и графини Брасс родилось двое детей. Манфред, унаследовавший рыжие волосы, голос и здоровье своего деда и обещавший стать таким же большим и крепким, и Ярмила, которой от матери достались золотистые локоны, красота и такой же несгибаемый характер. Потомки Брассов, эти дети мало походили на герцогов Кёльнских, и, возможно, как раз поэтому Дориан Хоукмун так неистово обожал своих детей.

За стенами замка Брасс были возведены четыре статуи павших героев, чтобы все обитатели замка помнили, чего они достигли и какой ценой. И Дориан Хоукмун часто водил детей к этим статуям, рассказывая о Темной Империи и ее деяниях. А дети любили слушать. Манфред при этом уверял отца, что, когда вырастет, его подвиги будут такими же великими, как и подвиги старого графа Брасса, на которого он так похож.

Хоукмун же выражал надежду, что, когда Манфред вырастет, в героях уже не будет нужды.

Обычно, видя разочарование, написанное на лице сына, он смеялся и говорил, что герои бывают разные и, если Манфред будет таким же мудрым дипломатом, как его дед, если будет так же остро чувствовать несправедливость, он станет героем высшего сорта – несущим порядок. Но Манфред не мог утешиться до конца, поскольку в умении судить справедливо мало романтики и четырехлетнему мальчику гораздо больше хотелось быть солдатом.

Иногда Хоукмун и Иссельда брали детей на конную прогулку по диким болотам Камарга под бескрайними небесами пастельных тонов, тускло-красными и желтоватыми. На болотах рос камыш, коричневый, темно-зеленый и рыжий, клонившийся долу в сезон, когда задувал мистраль. И они смотрели, как проносятся мимо стада белых быков и табуны рогатых лошадей. И они смотрели, как стаи алых громадных фламинго взмывают в небо, паря на широких крыльях над головами потревоживших их людей и не понимая, что именно благодаря Дориану Хоукмуну (и графу Брассу до него) дикая жизнь Камарга в полной безопасности и никогда не погибнет, и лишь изредка люди приручают животных и птиц, чтобы быстрее передвигаться по земле и по воздуху. Изначально именно ради спасения этой дикой жизни и были возведены огромные сторожевые башни, именно по этой причине обитателей башен величали хранителями. Просто теперь они оберегали заодно и жизни людей, не только животных, которых хранили от любой угрозы, способной явиться из-за пределов Камарга (ибо ни одному человеку, родившемуся в самом Камарге, и в голову не придет причинить вред животным, которых не водится больше нигде в мире).

Единственные существа, на которых люди охотились на болотах (не считая охоты ради пропитания), были барагуны, или болотные балаболы, твари, некогда бывшие людьми, но ставшие жертвами магических экспериментов злобного лорда-хранителя, уничтоженного в свое время старым графом Брассом. Впрочем, теперь во всем Камарге осталось всего-то несколько барагунов, потому что охотники с легкостью выслеживали их: более восьми футов ростом, пяти футов в ширину, с кожей цвета желчи, барагуны ползали на брюхе по болотам, время от времени приподнимаясь в поисках добычи. И тем не менее, отправляясь на прогулку, Иссельда и Дориан Хоукмун старательно избегали тех мест, где, по слухам, еще попадались болотные балаболы.

Хоукмун полюбил Камарг больше наследственных владений в далекой Германии, он даже отрекся от титула и притязаний на те земли, которыми теперь правил избранный совет, как и в большинстве стран Европы, лишившихся исконных правителей и решивших после поражения Темной Империи сделаться республиками.

Однако, хотя народ Камарга любил и уважал Хоукмуна, сам он прекрасно сознавал, что не может заменить им старого графа Брасса. И не сможет никогда. За советом люди часто приходили к графине Иссельде, так же как раньше приходили к ее отцу, и благоволили юному Манфреду, видя в нем едва ли не воплощение их прежнего лорда-хранителя.

Кто-нибудь другой мог бы негодовать и обижаться на всё это, но только не Хоукмун, который и сам любил графа Брасса и потому относился с пониманием. Ему с лихвой хватило героики и власти. Он предпочитал вести жизнь простого сельского джентльмена, по возможности предоставляя людям самостоятельно решать свои дела. И мечты его тоже были просты: любить прекрасную жену Иссельду и обеспечивать счастливую жизнь детям. Дни, когда он творил историю, остались в прошлом.

Всё, что теперь напоминало Хоукмуну о борьбе с Гранбретанью, – странной формы шрам в центре лба, в том месте, где некогда красовался жуткий Черный Камень, пожирающий разум, вставленный в живую плоть бароном Каланом Витальским для того, чтобы Хоукмун не по своей воле служил Темной Империи, действуя против графа Брасса. Теперь Камня не было, как не было и барона Калана, совершившего самоубийство после битвы за Лондру. Блистательный ученый, но, наверное, самый извращенный ум из всех баронов Гранбретани, Калан оказался не в силах жить дальше при новом и, с его точки зрения, мягком правлении королевы Фланы, занявшей престол короля-императора Хуона после того, как барон Мелиадус уничтожил своего повелителя в отчаянной попытке самому направлять политику Гранбретани.

Хоукмун время от времени задавался вопросом, что стало бы с бароном Каланом и, скажем, Тарагормом, мастером Дворца Времени, погибшим от одного из чудовищных орудий Калана, которое взорвалось во время битвы за Лондру, останься оба они живы. Стали бы они служить королеве Флане, применили бы свои таланты, чтобы заново отстроить мир, который помогали уничтожать? Наверное, нет, думал он. Они были безумны. Их характеры полностью сформировались под влиянием извращенной и безумной философии, заставившей Гранбретань вести войну со всем миром и едва не поработить его.

После очередной из прогулок по болотам вся семья возвращалась в Эг-Морт, обнесенный стенами древний город-крепость, главный город Камарга, в замок Брасс, стоявший на холме в самом центре крепости. Выстроенный из того же белого камня, что и остальные дома в городе, замок Брасс являл собой смешение архитектурных стилей, которые каким-то непостижимым образом не противоречили друг другу. За сотни лет появилось много пристроек и усовершенствований по желанию многочисленных владельцев, части замка сносились, возводились другие. Большинство окон украшали витражи с замысловатыми орнаментами, а сами рамы были и квадратными, и круглыми, и прямоугольными, и овальными. Башни и башенки самых разных форм выстреливали в небо из каменной громады в самых неожиданных местах, две из них даже напоминали минареты, какие можно встретить в арабских странах. И Дориан Хоукмун, следуя традициям своего родного германского народа, приказал установить множество флагштоков, и теперь на них развевались красивые красочные знамена, в том числе знамя графа Брасса и герцогов Кёльна. Водосточные трубы замка оберегали горгульи, коньки крыш украшали каменные фигуры, в основном изображавшие животных Камарга: быки, фламинго, рогатые кони и болотные медведи.

В замке Брасс, как и при жизни графа Брасса, чувствовалось нечто одновременно грандиозное и домашнее. Замок построили не для того, чтобы поразить кого-нибудь вкусом или мощью его обитателей. Он вряд ли возводился как крепость (хотя уже не раз доказывал свою крепость), а те, кто переделывал его, нечасто принимали в расчет эстетические соображения. Его создавали ради уюта, что весьма редко для замков. Возможно, это был единственный в мире замок, который сооружался именно с такой целью! Даже сады, разбитые на террасах за стенами замка, казались удивительно домашними, и в них росли всевозможные овощи и цветы, которых хватало не только обитателям замка, но и всем жителям городка.

Возвращаясь с прогулок, вся семья усаживалась за стол с простой, доброй едой, которой питались и остальные обитатели замка, потом Иссельда укладывала детей спать, рассказывая им историю на ночь. Иногда это была старинная легенда, из времен до Трагического Тысячелетия, иногда она сама придумывала сказки, а иногда, если Манфред и Ярмила настаивали, звали Дориана Хоукмуна, чтобы он рассказал о своих приключениях в далеких краях в те времена, когда служил Рунному посоху. Он рассказывал детям, как повстречался с коротышкой Оладаном, лицо и тело которого полностью покрывали тонкие рыжие волосы и который утверждал, что происходит из рода горных великанов. Он рассказывал об Амарехе, лежавшем на западе за великим морем, и о волшебном городе Днарке, где он впервые увидел воочию Рунный посох.

Конечно, Хоукмуну приходилось переиначивать свои истории, ведь правда была мрачнее и ужаснее, чем могут вынести даже взрослые. Чаще всего он рассказывал о погибших друзьях и их благородных деяниях, оживляя воспоминания о графе Брассе, Божентале, Д’Аверке и Оладане. А деяния эти уже стали легендами во всей Европе.

Когда все истории бывали досказаны, Иссельда и Дориан Хоукмун усаживались в глубокие кресла перед огромным камином, над которым висел медный доспех графа Брасса и его палаш, иногда они разговаривали, иногда читали.

Время от времени они получали письма из Лондры, от королевы Фланы, которая рассказывала об успехах новой политики. Лондру, этот город с безумными крышами, уже почти разобрали, и по обоим берегам реки Тейм теперь стояли изящные, открытые дома, а река потеряла кроваво-красный цвет. Ношение масок запретили, и большинство гранбретанцев со временем научились показывать другим ничем не закрытые лица, хотя некоторые упрямцы, несмотря на наказания, впрочем нестрогие, цеплялись за старые, безумные традиции Темной Империи. Ордена разных животных были вне закона, народ поощряли покидать темные города и возвращаться в запущенную и обезлюдевшую за годы сельскую местность Гранбретани, где росли растянувшиеся на мили леса из дубов, вязов и сосен.

Веками Гранбретань жила грабежами, и вот теперь надо было самим кормить себя. В итоге солдаты, входившие в звериные ордена, отправились фермерствовать, расчищать леса, разводить скот и сеять хлеб. Интересы жителей представляли избранные местные советы. Королева Флана созвала парламент, и теперь этот парламент давал ей советы и помогал править справедливо. Удивительно, как быстро нация, помешанная на войне, нация, состоявшая из военизированных каст, превратилась в нацию землепашцев и лесников. Большинство подданных Гранбретани приняли новую жизнь с облегчением, когда поняли, что свободны теперь от безумия, некогда заразившего всю их землю и пытавшегося заразить весь мир.

Безмятежные дни настали и в замке Брасс.

И они могли бы тянуться вечно. Манфред и Ярмила росли бы, а Хоукмун с Иссельдой старели, в итоге состарились бы окончательно в довольстве и умерли тихо и спокойно, уверенные, что Камарг в безопасности, а времена Темной Империи никогда не вернутся. Однако к концу шестого лета со времени битвы за Лондру начало происходить что-то весьма странное, и Дориан Хоукмун, к своему изумлению, обнаружил, что жители Эг-Морта стали поглядывать на него косо, когда он здоровался с ними на улицах; некоторые и вовсе отказывались его узнавать, а другие хмурились, бормотали что-то и отворачивались, когда он приближался.

Дориан Хоукмун, как и граф Брасс до него, всегда присутствовал на большом празднике, знаменовавшем окончание полевых работ. Эг-Морт украшали цветами и флагами, горожане одевались в самые красивые наряды, молодым белым быкам позволяли бродить по улицам в свое удовольствие, а стражники из башен, в начищенных доспехах и в шелковых плащах, проезжали по городу верхом, прижимая к бедру огненные копья. В невообразимо древнем амфитеатре на окраине города проводились состязания быков. Именно здесь граф Брасс однажды спас жизнь великого тореадора Махтана Жюста, которого едва не затоптал насмерть гигантский бык. Граф Брасс тогда спрыгнул на арену и голыми руками поборол зверя, поставив его на колени, к восторгу собравшейся публики, а ведь граф Брасс был тогда уже далеко не молод.

Однако в последние годы празднество перестало быть местечковым развлечением. Теперь сюда со всей Европы съезжались послы, чтобы почтить выживших героя и героиню битвы за Лондру, и даже сама королева Флана дважды за прошедшее время присутствовала на празднике. Впрочем, в этом году королеву Флану задержали дома государственные дела, но от нее прибыл один из придворных. Хоукмун с удовольствием отмечал, что мечты графа Брасса об объединенной Европе начинают понемногу воплощаться в жизнь. Войны с Гранбретанью помогли разрушить старые границы и объединить всех, кто уцелел. Европа по-прежнему состояла из тысячи мелких провинций, независимых друг от друга, однако они вместе работали над множеством проектов, направленных на всеобщее благоденствие.

Послы прибывали из Скандии, Московии, Арабии, из земель греков и булгар, из Укрании, Нюрнберга и Каталании. Они приезжали в экипажах и верхом, прилетали в орнитоптерах, унаследовавших внешние черты летательных аппаратов Гранбретани. Послы привозили дары, произносили речи (и пространные, и короткие) и обращались к Хоукмуну так, словно он был полубогом.

В предыдущие годы народ Камарга полностью разделял их энтузиазм. Но в этом году по непонятным причинам речи послов не встречали таким количеством аплодисментов, как прежде. Хотя заметили это немногие. Лишь Хоукмун и Иссельда обнаружили это; происходящее их не раздосадовало, но вызвало глубокое изумление.

Наиболее цветисто из всех выступлений на древней арене для боя быков Эг-Морта звучали речи Лонсона, принца Шкарлана, кузена королевы Фланы и представителя Гранбретани. Лонсон был молод и горячо поддерживал политику королевы. Ему едва исполнилось семнадцать, когда состоялась битва за Лондру, лишившая его нацию всей злобной силы, и Хоукмун не вызывал у него ни малейшего негодования – напротив, принц считал герцога Кёльнского спасителем, вернувшим мир и здравый смысл его безумной родине. Принц Лонсон в своей речи выражал восхищение новым лордом-хранителем Камарга. Он перечислил великие подвиги той битвы, великие достижения воли и самодисциплины, стратегии и дипломатии, благодаря которым, как он сказал, будущие поколения сохранят память о Дориане Хоукмуне. Ведь Хоукмун не просто спас весь континент Европы – он спас Темную Империю от себя самой.

Сидя, по традиции, в ложе с иноземными гостями, Дориан Хоукмун слушал эту речь со смущением, надеясь, что она скоро закончится. На нем красовался церемониальный доспех, такой же пышный, сколь и неудобный, и у него страшно зудела шея. Было бы невежливо во время речи принца Лонсона снимать шлем, чтобы почесаться. Хоукмун смотрел на народ, сидевший на гранитных ступенях амфитеатра и на траве вокруг арены. Хотя большинство с одобрением слушало слова принца Лонсона, некоторые переговаривались и глядели хмуро. Один старик, в котором Хоукмун узнал бывшего стража, много раз сражавшегося бок о бок с графом Брассом, даже плюнул в пыль арены, когда принц Лонсон заговорил о беспримерной верности Дориана Хоукмуна своим товарищам.

Иссельда тоже заметила это, она нахмурилась, поглядела на Хоукмуна, убеждаясь, что он видел. Их взгляды встретились. Дориан Хоукмун пожал плечами и чуть улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, но всё же ее лицо больше не было безмятежным.

Речь наконец-то закончилась, народ поаплодировал и начал уходить с арены, потому что уже собирались запускать первого быка, чтобы первый тореадор попытался сорвать разноцветные ленты, привязанные к рогам животного (ибо не в традициях камаргского народа демонстрировать удаль, убивая животных, – одну лишь ловкость противопоставляли они на арене воплощенной сопящей ярости).

Однако, когда толпа рассеялась, один человек остался. Хоукмун теперь вспомнил его имя. Черник, некогда булгарский купец, связавший судьбу с графом Брассом и участвовавший вместе с ним в дюжине походов. Лицо Черника пылало, как будто он крепко выпил, он пошатывался, когда наставил указательный палец на ложу Хоукмуна и снова сплюнул.

– Верность! – просипел старик. – Мне известно совсем другое. Я знаю, кто убийца графа Брасса, кто выдал его врагам! Трус! Лжец! Фальшивый герой!

Хоукмун в ошеломлении выслушивал брань Черника. О чем говорит этот старик?

Распорядители выбежали на арену, схватили Черника за руки и попытались его увести. Но он начал сопротивляться.

– Вот как ваш хозяин затыкает рот правде! – выкрикнул Черник. – Но правда не будет молчать! Его обвиняет тот единственный человек, которому можно верить!

Если бы подобную враждебность выказывал только Черник, Хоукмун отмахнулся бы от его слов, списав на старческое слабоумие. Однако Черник был не одинок. Черник выражал вслух то, что Хоукмун читал на десятках лиц в этот день, да и в предыдущие дни тоже.

– Отпустите его! – велел Хоукмун, поднимаясь на ноги и наклоняясь над балюстрадой. – Пусть говорит!

На мгновенье распорядители замешкались, не зная, что им делать. Затем с неохотой отпустили старика. Черник стоял, дрожа и гневно сверкая на Хоукмуна глазами.

– Ну же, – крикнул Хоукмун. – Скажи, в чем ты меня обвиняешь, Черник. Я слушаю.

Внимание всего населения Эг-Морта было теперь сосредоточено на Хоукмуне и Чернике. Воздух как будто застыл, царило молчание.

Иссельда потянула мужа за плащ.

– Не слушай его, Дориан. Он пьян. Он безумен.

– Говори! – требовал Хоукмун.

Черник поскреб седые редеющие волосы. Окинул взглядом толпу. Буркнул что-то.

– Говори громче! – велел Хоукмун. – Я готов тебя слушать, Черник.

– Я назвал тебя убийцей, убийца ты и есть! – сказал Черник.

– Кто сказал тебе, что я убийца?

И снова Черник пробормотал что-то неразборчивое.

– Кто сказал тебе?

– Тот, кого ты убил! – выкрикнул Черник. – Тот, кого ты предал!

– Покойник? И кого же я предал?

– Того, кого все мы любили. Того, с кем я прошел сотни провинций. Того, кто дважды спасал мне жизнь. Того, кому я, живому или мертвому, приносил клятву верности.

Иссельда за спиной Хоукмуна прошептала, не веря:

– Он может говорить только о моем отце…

– Ты имеешь в виду графа Брасса? – спросил Хоукмун Черника.

– Да! – с вызовом выкрикнул Черник. – Графа Брасса, который приехал в Камарг столько лет назад и спас его от тирании. Который сражался с Темной Империей и спас целый мир! Его деяния прекрасно известны. Неизвестно только, что в Лондре его предал тот, кто пожелал себе не только его дочь, но и его замок. И убил его из-за них!

– Ты лжешь, – размеренно произнес Хоукмун. – Был бы ты помоложе, Черник, я вызвал бы тебя на бой, чтобы ты с мечом в руках ответил за гнусные слова. Как ты вообще поверил в такую ложь?

– Многие верят! – Черник обвел рукой собравшийся народ. – Многие из присутствующих здесь слышали то же, что слышал я.

– И где же ты это слышал? – Иссельда подошла и встала рядом с мужем перед балюстрадой.

– На болотах за городом. Ночью. Те, кто, как и я, возвращались домой из других городов, слышали это.

– И чей же лживый рот говорил с вами? – Хоукмун дрожал от негодования. Они с графом Брассом сражались бок о бок, и каждый был готов отдать жизнь за другого, и вот теперь звучит эта чудовищная ложь, ложь, оскорбляющая память графа Брасса. Потому-то Хоукмуна и раздирал гнев.

– Он сам говорил! Сам граф Брасс!

– Пьяный дурак! Граф Брасс мертв. Ты же сам это сказал.

– Да, но только призрак его вернулся в Камарг. Прискакал обратно на громадной рогатой лошади, и доспех его сияет медью, а волосы и усы у него рыжие, как медь, и глаза горят, как начищенная медь. Он там, предатель, на болотах! Он придет за тобой. И всем, кто его встречает, он рассказывает о твоем предательстве, о том, как ты бросил его, когда на него насели враги, как ты оставил его умирать под Лондрой.

– Но это же ложь! – воскликнула Иссельда. – Я была там. Я сражалась под Лондрой. Никто не смог бы спасти моего отца.

– Да, – продолжал Черник, голос он понизил, но всё еще говорил громко. – Я слышал от графа Брасса, как ты сговорилась с любовником и обманула отца.

– Боже! – Иссельда зажала уши руками. – Какое бесстыдство! Мерзость!

– А вот теперь помолчи, Черник, – предостерег Хоукмун ровно. – Придержи язык, пока не наговорил лишнего.

– Он ждет тебя на болотах. И он отомстит тебе, когда ты выедешь за стены Эг-Морта, если, конечно, посмеешь. Ведь даже его призрак больший герой и больший человек, чем ты, предатель. Да, предатель и есть. Сначала служил Кёльну, потом служил Темной Империи, потом пошел против Империи, потом помогал Империи свергнуть графа Брасса, а потом снова предал Империю. Вся твоя жизнь доказывает правдивость моих слов. Я не безумен. Я не пьян. Есть и другие, кто слышал и видел то, что видел и слышал я.

– Значит, вас обманули, – твердо проговорила Иссельда.

– Да это тебя обманули, моя госпожа! – прорычал Черник.

И тут распорядители снова вышли вперед, и на этот раз Хоукмун не стал останавливать их, когда они утащили старика из амфитеатра.

После этого весь праздник пошел насмарку. Гости Хоукмуна были слишком сильно смущены, чтобы заговаривать о случившемся, а народ уже не интересовали ни быки, ни тореадоры, которые так ловко носились по арене, сдергивая ленты с рогов.

Затем состоялся пир в замке Брасс. На него пригласили всех уважаемых жителей Камарга, а также послов, и все заметили, что человека четыре или пять из местных не пришли. Хоукмун мало ел, но пил больше обычного. Он изо всех сил старался избавиться от мрачного настроения, охватившего его после нелепых обвинений Черника, но он с трудом улыбался даже собственным детям, которые спустились приветствовать его и знакомиться с гостями. Каждая фраза требовала усилия с его стороны, и не было привычного свободно текущего разговора, даже между гостями. Многие послы под разными предлогами отправились в постель раньше обычного. И вскоре только Хоукмун и Иссельда остались в пиршественном зале, они так и сидели во главе стола, наблюдая, как слуги уносят посуду.

– Что же он мог увидеть? – наконец спросила Иссельда, когда слуги тоже ушли. – Что он мог услышать, Дориан?

Хоукмун пожал плечами.

– Он же сказал нам. Призрак графа Брасса…

– Барагун, который оказался разговорчивее остальных?

– Он описал твоего отца. Его лошадь. Его доспех. Его лицо.

– Но он ведь даже сегодня был пьян.

– Он сказал, другие тоже видели графа Брасса и слышали ту же историю из его собственных уст.

– Значит, это заговор. Кто-то из твоих врагов – один из лордов Темной Империи, который упорствует в своих заблуждениях, – нацепил парик, выкрасил лицо, чтобы походить на моего отца.

– Это возможно, – согласился Хоукмун. – Но разве Черник мог бы купиться на подобный обман? Он же столько лет был рядом с графом Брассом.

– Да. И знал его хорошо, – согласилась Иссельда.

Хоукмун медленно поднялся из кресла, тяжело ступая, подошел к камину, где висела военная амуниция графа Брасса. Он поглядел на доспех, протянул руку, чтобы потрогать. Покачал головой.

– Я должен сам выяснить, что это за «призрак». И почему кто-то решил подорвать доверие ко мне подобным способом? Кто может быть этот враг?

– Сам Черник? Не может смириться с тем, что ты теперь хозяин замка Брасс?

– Черник стар, он почти выжил из ума. Он не смог бы продумать такую сложную интригу. Но неужели он не удивился тому, что граф Брасс торчит на болотах и плачется всем встречным на судьбу? Это не в его духе. Если бы граф Брасс оказался здесь, то отправился бы сразу в замок. Если бы он считал меня виноватым, то призвал бы меня к ответу.

– Ты говоришь так, словно веришь словам Черника.

Хоукмун вздохнул.

– Мне надо узнать больше. Надо найти Черника и расспросить его…

– Я пошлю в город кого-нибудь из слуг.

– Нет. Я сам поеду в город и всё узнаю.

– Ты уверен?

– Я обязан это сделать. – Хоукмун поцеловал жену. – Я положу конец этим сплетням сегодня же вечером. Почему мы должны терпеть какого-то призрака, которого даже не видели?

Он набросил на плечи плотный плащ из темно-синего шелка, снова поцеловал Иссельду, а потом вышел во двор и приказал седлать рогатого коня. Спустя несколько минут он выехал из замка и спустился по спиральной дороге в город. Всего несколько огней горело в Эг-Морте, хотя предполагалось, что в городе праздник. Очевидно, на горожан сцена на арене для боя быков произвела такое же тягостное впечатление, как на Хоукмуна и его гостей. Когда Хоукмун поехал по улицам, задул ветер, суровый мистраль Камарга, который все местные называли Ветром Жизни, поскольку считалось, что именно ветер спас их земли во время Трагического Тысячелетия.

Если искать Черника, то наверняка в одном из трактиров на северной оконечности города. Хоукмун поехал туда, позволив лошади идти удобным для нее шагом, – ему очень не хотелось скорого повторения утренней сцены. Он не желал снова выслушивать наветы Черника, ведь эта ложь бесчестила всех, даже графа Брасса, о любви к которому говорил Черник.

Старые питейные заведения в северной части города строились в основном из дерева, только фундаменты складывались из белого камня Камарга. Деревянные стены обычно красили в яркие цвета, а на некоторых, самых популярных заведениях красовались даже целые картины – одни изображали подвиги самого Хоукмуна, другие – ранние деяния графа Брасса, до того, как он приехал спасать Камарг, поскольку граф Брасс участвовал почти во всех знаменитых сражениях своего времени (и зачастую был их первопричиной).

И действительно, большинству трактиров дали названия в честь битв графа Брасса, а также в честь четверых героев, которые спасли Рунный посох. Один трактир назывался «Мадьярская кампания», другой «Битва при Каннах». Были здесь «Форт Балансия», «Девять выживших», «Кровавое знамя» – всё в память о сражениях графа Брасса. Черник, если уже не валяется в какой-нибудь канаве, обязательно найдется в одном из них.

Хоукмун вошел в ближайшую дверь, «Красный Амулет» (в честь таинственного камня, который когда-то он сам носил на шее), и обнаружил, что в кабаке полно старых солдат, многих из которых он узнал. Все они были изрядно пьяны, в руках держали большие стаканы с вином и пивом. Среди них едва ли нашелся бы хоть один без шрамов или увечий. Смеялись они хрипло, но достаточно тихо, – громко они только пели. Хоукмун обрадовался, оказавшись в их компании, он здоровался со всеми, кого знал лично. Подошел к однорукому славянцу, еще одному солдату графа Брасса, и приветствовал его с искренней теплотой.

– Йозеф Ведла! Добрый вечер, капитан. Как поживаешь?

Ведла заморгал и попытался улыбнуться.

– И тебе добрый вечер, мой господин. Давно мы не видели тебя в наших тавернах. – Он опустил глаза, внезапно заинтересовавшись содержимым своего стакана.

– Позволь я угощу тебя молодым вином? – сказал Хоукмун. – Я слышал, в этом году оно удалось как никогда. Может быть, и другие старые товарищи присоединятся?

– Нет, благодарю, мой господин. – Ведла встал. – Я уже и без того выпил слишком много. – Он неловко набросил плащ одной рукой.

Хоукмун сказал тогда прямо:

– Йозеф Ведла, ты веришь тому, что Черник встречал на болотах графа Брасса?

– Мне пора идти. – Ведла направился к низкой двери.

– Капитан Ведла, стоять!

Ведла неохотно остановился и медленно обернулся, чтобы взглянуть на Хоукмуна.

– Ты веришь, что граф Брасс обвинял меня перед ним в предательстве? Что я заманил самого графа Брасса в западню?

Ведла нахмурился.

– Одному Чернику я бы не поверил. Он совсем стар, он помнит только свою молодость, когда сражался вместе с графом Брассом. Наверное, я не поверил бы ни одному из ветеранов, что бы они ни говорили, потому что все мы до сих пор скорбим о графе Брассе и хотели бы его возвращения.

– Так же, как и я.

Ведла вздохнул.

– Я тебе верю, мой господин. Хотя нынче я в меньшинстве. Во всяком случае, многие просто сомневаются…

– Кто еще видел призрака?

– Несколько купцов, поздно возвращавшихся в город через болота. Один молодой ловец быков. И даже один из стражников утверждает, что во время дежурства на восточной башне видел вдалеке силуэт. Он сразу узнал в этом силуэте графа Брасса.

– Ты знаешь, где сейчас Черник?

– Скорее всего в «Форсировании Днепра», в конце переулка. В последнее время он тратит свою пенсию там.

Они вышли на мощеную улицу.

Хоукмун сказал:

– Капитан Ведла, ты можешь поверить, что я предал графа Брасса?

Ведла потер усеянный оспинами нос.

– Нет. Как и многие другие. Трудно представить тебя предателем, герцог Кёльн. Однако истории твердят нам это. Каждый, кто встречался с этим… с привидением, повторяют одно и то же.

– Но ведь граф Брасс – живой или мертвый – не стал бы мотаться вокруг города, жалуясь первому встречному. Если бы он захотел, если бы решил отомстить мне, неужели ты думаешь, что он не пришел бы и не заявил об этом прямо?

– Верно. Граф Брасс не стал бы колебаться. Однако, – капитан Ведла слабо улыбнулся, – мы также знаем, что привидения обязаны вести себя так, как полагается привидениям.

– Так ты веришь в призраков?

– Я не верю ни во что. Я верю во всё. Сам мир научил меня этому. Взять хотя бы события, связанные с Рунным посохом: в силах ли нормальный человек поверить, что всё это было на самом деле?

Хоукмун невольно повторил улыбку Ведлы.

– Я тебя понимаю. Что ж, доброй ночи, капитан.

– Доброй ночи, мой господин.

Йозеф Ведла направился в противоположную сторону, когда Хоукмун повел коня вниз по улице, туда, где виднелась вывеска трактира «Форсирование Днепра». Краска на вывеске облупилась, да и сам трактир просел, как будто из-под крыши вынули среднюю балку. Он казался весьма неприятным местом, и от него разило смесью запахов: кислое вино, навоз, грязь и блевотина. Было ясно, почему его предпочитают настоящие пьяницы – здесь явно можно выпить больше, а заплатить меньше.

Внутри было почти пусто, когда Хоукмун просунул голову в дверь и вошел. Комнату освещало несколько факелов и свечей. И Хоукмун убедился, что первое впечатление его не обмануло: нечистый пол, грязные скамьи и столы, всюду валяются старые мехи для вина, стоят дешевые, деревянные и глиняные, кружки, по углам сидят, нахохлившись, или лежат бедно одетые мужчины и женщины. В «Форсирование Днепра» народ ходил не для того, чтобы повеселиться, а чтобы напиться как можно быстрее.

Из темноты выскользнул маленький неопрятный человечек с ореолом черных, засаленных волос вокруг лысины, он улыбнулся Хоукмуну.

– Эля, мой господин? Доброго вина?

– Черник, – сказал Хоукмун. – Он здесь?

– Ага. – Человечек ткнул большим пальцем в сторону двери, на которой было написано «Уборная». – Освобождает место для новой порции. Он скоро будет. Мне поторопить его?

– Нет. – Хоукмун огляделся и присел на скамью, которая показалась ему чище других. – Я подожду.

– Чашу вина, пока ты ждешь?

– Хорошо, неси.

Хоукмун не притронулся к вину, дожидаясь возвращения Черника. Наконец старый ветеран вывалился из уборной и двинулся прямо к стойке бара.

– Еще флягу, – пробурчал он. Принялся хлопать по карманам, отыскивая кошелек. Хоукмуна он не заметил.

Хоукмун поднялся из-за стола.

– Черник.

Черник развернулся и чуть не упал. Рука потянулась к мечу, который он давным-давно заложил в обмен на выпивку.

– Пришел убить меня, предатель? – Его блеклые глазки медленно сфокусировались, наполняясь ненавистью и страхом. – Я должен умереть, потому что сказал правду? Да если бы граф Брасс был здесь… Знаешь, как называется трактир?

– «Форсирование Днепра».

– Вот именно. Мы сражались бок о бок, граф Брасс и я, когда переправлялись через Днепр. Мы бились с армиями принца Рухтофа, с его казаками. И в реке было столько мертвых тел, что она то и дело меняла русло. А в конце концов все армии принца Рухтофа полегли, остались только мы с графом Брассом, да еще двое наших.

– Я знаю эту историю.

– Тогда ты знаешь, что я храбр. Что я тебя не боюсь. Убивай, если хочешь. Но этим ты не заставишь замолчать самого графа Брасса.

– Я пришел не для того, чтобы ты умолк, Черник, я пришел послушать тебя. Расскажи мне еще раз, что ты видел и слышал.

Черник с подозрением покосился на Хоукмуна.

– Я уже рассказывал тебе днем.

– Хочу послушать еще раз. Только без нелепых обвинений. Перескажи мне еще раз слова графа Брасса, как ты их помнишь.

Черник пожал плечами.

– Он сказал, что ты положил глаз на его дочь и на его земли еще в первый раз, когда приехал сюда. Он сказал, что ты несколько раз выказывал себя предателем еще до того, как вы познакомились. Он сказал, что ты сражался в Кёльне с Темной Империей, а потом перешел на сторону этих тварей и, по слухам, даже сам убил собственного отца. А потом ты пошел против Империи, решив, что теперь достаточно силен, однако гранбретанцы тебя победили, заковали в цепи из золоченого железа и отвезли в Лондру, где ты, в обмен на жизнь, согласился помогать им, строя козни против графа Брасса. Из Лондры ты отправился в Камарг и тут решил, что легче будет снова предать нынешних хозяев. Так ты и сделал. Потом ты использовал друзей – графа Брасса, Оладана, Боженталя и Д’Аверка – в борьбе с Империей, а когда они перестали быть тебе полезными, ты устроил так, чтобы они погибли в битве за Лондру.

– Убедительная история, – угрюмо заметил Хоукмун. – Вполне согласуется с фактами, только оставляет в стороне те подробности, которые оправдывают мои поступки. Ловкая подтасовка, ничего не скажешь.

– Ты хочешь сказать, что граф Брасс лжет?

– Я хочу сказать, что тот, кого ты видел на болоте, – призрак он там или человек – не граф Брасс. Я знаю, что говорю правду, Черник, потому что на моей совести нет предательства. Граф Брасс знает правду. Так с чего бы ему лгать после смерти?

– Я знаю графа Брасса, и я знаю тебя. Я знаю, что граф Брасс не стал бы лгать об этом. Да, он был хитрым дипломатом, это всем известно. Но друзьям он говорил только правду.

– Значит, тот, кого ты видел, не граф Брасс.

– Тот, кого я видел, граф Брасс. Его призрак. Граф Брасс, каким он был, когда я скакал рядом с ним, держа его знамя, когда мы в Италии выступали против Лиги Восьмерых, за два года до того, как прибыли в Камарг. Я знаю графа Брасса…

Хоукмун нахмурился.

– И что же он сообщил тебе?

– Что он ждет тебя на болотах каждую ночь, чтобы отомстить.

Хоукмун сделал глубокий вдох. Поправил перевязь с мечом.

– В таком случае отправлюсь к нему сегодня же.

Черник посмотрел на Хоукмуна с интересом.

– И ты не боишься?

– Нет. Я знаю, что тот, кого ты видел, не может быть графом Брассом. С чего бы мне бояться самозванца?

– А может, ты не помнишь, как предал его? – с сомнением предположил Черник. – Может, всё это сделал тот камень, который был у тебя во лбу? Вдруг это Черный Камень заставил тебя совершить всё это, а когда его вынули, ты просто забыл всё, что успел натворить?

Хоукмун слабо усмехнулся Чернику.

– Спасибо за предположение, Черник. Но я сомневаюсь, что Черный Камень до такой степени подчинил меня. Его действие заключалось несколько в ином. – Он нахмурился. На мгновенье задумался: а вдруг Черник прав? Какой кошмар, если всё было именно так… Но нет, не может быть, чтобы это оказалось правдой. Иссельда непременно узнала бы всё, как бы он ни старался скрыть. Иссельда ведь уверена, что он не предатель.

Однако кто-то бродит по болотам, пытаясь настроить против него народ Камарга, и он обязан разобраться с этим раз и навсегда – он заставит этого призрака рассказать людям вроде Черника, что никогда никого не предавал.

Чернику он больше ничего не сказал, вышел из трактира, сел на тяжелого черного жеребца и развернул его в сторону городских ворот.

Хоукмун выехал на залитые лунным светом болота, прислушиваясь к первым далеким завываниям мистраля, ощущая на щеках его ледяное дыханье, глядя, как подергиваются рябью поверхности лагун, как камыш пускается в пляс, предвкушая, что через несколько дней ветер войдет в полную силу.

Хоукмун снова позволил коню самому выбирать направление, потому что животное знает болота лучше. А сам он между тем вглядывался в сумрак, озираясь по сторонам, – высматривал призрака.

Глава вторая Встреча на болоте

Над болотами звучал концерт: бульканье и шуршанье, покашливание, тявканье и уханье – это ночные животные занимались своими делами. Иногда какой-нибудь крупный зверь нечаянно выдвигался из темноты навстречу Хоукмуну и тут же исчезал, поняв свою оплошность. По временам от какого-нибудь бочага доносился громкий всплеск, когда филин-рыболов хватал добычу. Однако герцог Кёльнский, углубляясь в болота всё дальше и дальше, так и не увидел ни одного человека: ни живого, ни призрака.

Дориан Хоукмун пребывал в смятении. Он злился. Он-то всё время мечтал о размеренной, простой, тихой жизни. Единственные проблемы, которые представлялись ему вероятными, были связаны с разведением скота и урожаем, а еще с подрастающими детьми.

И вот надо было возникнуть этой проклятой загадке. Даже угроза близкой войны не обеспокоила бы его так сильно. Война, пусть даже с Темной Империей, представлялась совсем простой штукой по сравнению с этим. Если бы он увидел барражирующие в небе орнитоптеры Гранбретани, если бы на горизонте появилась армия в звериных масках и на диковинных повозках, со всей прочей причудливой амуницией Темной Империи, он знал бы, что делать. Или если бы его призвал Рунный посох, он знал бы, как поступить.

Но это нечто невидимое. Как ему бороться со слухами, с привидениями, когда старые друзья вдруг ополчились на него?

Его рогатый жеребец всё дальше топал по тропе, ведущей через болота. По-прежнему вокруг не было никого, кроме самого Хоукмуна. Он начал уставать, поскольку встал утром раньше обычного, готовясь к празднику, и стал подозревать, что никого не найдет, что Чернику и всем прочим это все-таки пригрезилось. Он улыбнулся про себя. Какой же он дурак, что всерьез воспринял болтовню пьяницы.

И конечно же. призрак появился именно в этот момент. Он сидел на безрогом боевом коне бурой масти, покрытом попоной из красноватого шелка. Доспех сверкал в лунном свете, как будто отлитый из тяжелой меди. Начищенный медный шлем выглядел просто и практично, как и начищенный медный нагрудник, и поножи. С головы до ног фигура была упакована в медь, перчатки и сапоги сделаны из кожи, но укреплены медными кольцами. Ремень заменяла медная цепь, соединенная огромной медной пряжкой, и на ней висели медные ножны, хотя в ножнах явно покоилась не медь, но добрая сталь. Палаш. И еще лицо: золотисто-карие глаза, сурово и пристально глядящие, густые рыжие усы, рыжие брови и бронзовый загар.

Это мог быть только он.

– Граф Брасс! – выдохнул Хоукмун. А потом он закрыл рот и принялся рассматривать человека, потому что видел своими глазами, как граф Брасс погиб на поле боя.

В этом человеке было нечто иное, и Хоукмун довольно быстро понял, что Черник говорил чистую правду, уверяя, что это тот самый граф Брасс, с которым он сражался бок о бок при форсировании Днепра. Этот граф Брасс выглядел на двадцать лет моложе того, с которым Хоукмун познакомился семь или восемь лет назад, впервые оказавшись в Камарге.

Глаза блеснули, и крупная голова, словно целиком отлитая из пылающей меди, медленно повернулась к Хоукмуну, а глаза впились в его лицо.

– А ты кто такой? – прозвучал зычный голос графа Брасса. – Моя судьба?

– Судьба? – Хоукмун не удержался от резкого смешка. – Я‑то думал, это ты моя судьба, граф Брасс!

– Я ничего не понимаю. – Голос точно принадлежал графу Брассу, но разговаривал он словно во сне. И взгляд был лишен той прежней, такой привычной ясности и не мог сосредоточиться на лице Хоукмуна.

– Кто ты? – спросил Хоукмун. – Что привело тебя в Камарг?

– Моя смерть. Я ведь умер, так?

– Тот граф Брасс, которого я знал, умер. Он погиб в Лондре больше пяти лет назад. Я слышал, что меня обвиняют в его гибели.

– Значит, ты тот, кто зовется Хоукмуном Кёльнским?

– Я Дориан Хоукмун. И герцог Кёльнский, да.

– Тогда, кажется, я должен тебя убить. – Граф Брасс выговаривал эти слова с неохотой.

Хотя от всего пережитого голова у Хоукмуна шла кругом, он видел, что граф Брасс (или кем бы ни был этот морок) в данный момент весьма не уверен в себе, как, собственно, и сам Хоукмун.

– Зачем тебе меня убивать? Кто велел тебе меня убить?

– Оракул. Хотя сейчас я мертв, я могу снова стать живым. Но если я стану живым, я должен удостовериться, что не погибну в битве при Лондре. Следовательно, я должен уничтожить того, кто повел меня на ту битву и предал в руки врагов, убивших меня. А это Дориан Хоукмун из Кёльна, который узурпировал мои земли.

– У меня имеются свои земли. И с твоей дочерью мы поженились еще до битвы за Лондру. Кто-то тебя обманул, друг мой призрак.

– Дочь? У меня нет никакой дочери. С чего бы оракулу меня обманывать?

– С того, что встречаются фальшивые оракулы. Разве имя Иссельда ничего для тебя не значит?

На лице графа на миг отразилось недоумение.

– Я не знаю никого с таким именем.

Хоукмун посмотрел в знакомые карие глаза.

– Откуда ты пришел?

– Откуда? Ну, с Земли.

– В таком случае где, по-твоему, ты находишься сейчас?

– В преисподней, разумеется. В месте, откуда мало кто уходил. Однако я смогу вырваться. Но сначала я обязан тебя убить, Дориан Хоукмун.

– Кто-то пытается убрать меня твоими руками, граф Брасс, если ты действительно граф Брасс. Даже не представляю, как подойти к решению этой загадки, но я верю, что сам ты искренне считаешь себя графом Брассом, а меня – твоим врагом. Возможно, всё это ложь, возможно, лишь часть.

Загорелый лоб графа прорезала морщина.

– Ты сбиваешь меня с толку. Я не понимаю. Об этом меня не предупреждали.

У Хоукмуна пересохли губы. Он был в таком смятении, что с трудом соображал. Его раздирали противоречивые чувства. Горе от воспоминаний о погибшем друге. Ненависть к тому, кто пытается поглумиться над его памятью. Страх, что перед ним действительно призрак. Сострадание, если это настоящий граф Брасс, поднятый из могилы и превращенный в автомат.

Теперь он подозревал, что это дело не Рунного посоха, но ученых Темной Империи. На всем этом происшествии лежал отпечаток извращенного научного гения Гранбретани. Но как же им удалось? Два великих мага и ученых Темной Империи, Тарагорм и Калан, мертвы. При их жизни никто не мог тягаться с ними, и после смерти замены им не нашлось.

И почему этот граф Брасс выглядит так молодо? Почему он понятия не имеет о том, что у него есть дочь?

– Кто не предупреждал? – с нажимом спросил Хоукмун. Он понимал, что, если дойдет до поединка, граф Брасс легко одолеет его. Граф Брасс недаром считался лучшим бойцом в Европе. Никто не мог выстоять с ним один на один, хотя граф был уже далеко не молод.

– Оракул. И еще один момент вызывает у меня недоумение: если ты живой, получается, ты тоже обитаешь в преисподней?

– Никакая это не преисподняя. Это земли Камарга. Неужели ты не узнаёшь их, ты, многолетний лорд-хранитель Камарга, который оборонял эту местность от Темной Империи? Мне кажется, никакой ты не граф Брасс.

Его собеседник в отчаянном жесте схватился затянутой в перчатку рукой за лоб.

– Тебе кажется? Но мы же никогда не встречались…

– Не встречались? Мы сражались вместе в стольких битвах. Спасали жизни друг друга. Думаю, ты просто человек, внешне похожий на графа Брасса, который угодил в какую-то магическую западню, или же тебя научили думать, будто ты и есть граф Брасс, а потом отправили сюда, чтобы ты убил меня. Наверное, кто-то из старых лордов Темной Империи уцелел. Вероятно, кто-нибудь из подданных королевы Фланы по-прежнему меня ненавидит. Как тебе такая идея?

– Нет. Я знаю, что я граф Брасс. Хватит сбивать меня с толку, герцог Кёльнский.

– Откуда ты знаешь, что ты граф Брасс? Только потому, что ты похож внешне?

– Потому что я – это я! – проревел человек. – Живой или мертвый, я граф Брасс!

– Как такое возможно, если ты меня не узнаёшь? Если не знаешь даже, что у тебя есть дочь? Если ты принимаешь эти земли за какой-то нелепый загробный мир? Не помнишь даже, через что мы вместе прошли, служа делу Рунного посоха? Да еще и веришь, что именно я из всех людей, кто так тебя любил, кому ты спас жизнь и честь, мог предать тебя?

– Я ничего не знаю о делах, которые ты перечисляешь. Зато я помню походы, битвы, в которых участвовал, служа десяткам разных правителей, в Мадьярии, Арабии, Скандии, Славии, а еще в землях греков и булгар. Я помню свою мечту: объединить враждующие княжества в единую Европу. Я помню свои победы, впрочем, и поражения тоже. Я помню женщин, которых любил, помню друзей, и врагов, с какими сражался, тоже помню. И я знаю, что пока ты мне не друг и не враг, но в итоге станешь самым заклятым врагом и предателем. На Земле я лежу, умирая. Здесь же я путешествую в поисках того человека, кто в итоге отнимет всё мое достояние, в том числе и мою жизнь.

– Скажи-ка еще раз, кто тебя сюда отправил?

– Боги, сверхъестественные силы, сам оракул – не знаю.

– И ты веришь в подобные вещи?

– Не верю. Но приходится, потому что передо мной доказательства.

– Сомневаюсь. Я не мертв. Я живу не в загробном мире. Я из плоти и крови, да и ты, друг, судя по твоему виду, тоже. Отправляясь тебя искать, я был полон ненависти. Теперь же я вижу, что ты такая же жертва, как и я. Возвращайся к своим хозяевам. Передай им, что это Хоукмун будет мстить – им самим!

– Клянусь подвязкой Нарши – никто не смеет приказывать мне! – проревел человек в медном доспехе. Правая рука в перчатке легла на рукоять меча. Типичный жест графа Брасса. И выражение лица тоже было типичным для графа Брасса. Неужели это какая-то жуткая имитация графа, созданная учеными Темной Империи?

Хоукмун уже был на грани истерики от горя и недоумения.

– Очень хорошо, ладно, – выкрикнул он, – давай драться. Если ты действительно граф Брасс, ты с легкостью меня убьешь. И останешься доволен. И я тоже, потому что не хочу жить дальше, когда все вокруг считают, будто я тебя предал!

Но тут выражение лица графа изменилось, и он призадумался.

– Я граф Брасс, будь уверен, герцог Кёльнский. Но, что касается всего остального, вполне возможно, что мы оба жертвы какого-то заговора. Я ведь за свою жизнь побывал не только солдатом, но и политиком. Я знаю таких, кто с радостью стравливает друзей, преследуя собственную выгоду. Существует некоторая вероятность, что ты говоришь правду…

– Что ж, – с облегчением произнес Дориан Хоукмун, – поедем со мной в замок Брасс, обсудим всё, что известно нам обоим.

Его собеседник покачал головой.

– Нет. Не могу. Я видел огни твоего города за стеной, огни твоего замка над ней. Я приехал бы, но что-то меня не пускает, какая-то преграда. Не могу объяснить ее природу. Потому-то мне и пришлось поджидать тебя на этом проклятом болоте. Я надеялся быстро справиться с делом, однако теперь… – Он снова нахмурился. – Я прежде всего человек практичный, герцог Кёльнский, и всегда гордился тем, что я человек справедливый. Я не стану убивать тебя ради того, чтобы кто-то другой получил выгоду, – не раньше, чем сам пойму, в чем эта выгода состоит. Мне необходимо обдумать всё, что ты сказал. А потом, если я решу, что ты лжешь, спасая шкуру, я тебя убью.

– Или, – мрачно прибавил Хоукмун, – если ты не граф Брасс, у меня появится шанс убить тебя.

Человек улыбнулся знакомой улыбкой, улыбкой графа Брасса.

– Именно, если я не граф Брасс, – сказал он.

– Я вернусь на болота завтра в полдень, – пообещал Хоукмун. – Где мы встретимся?

– В полдень? Здесь не бывает полудня. Солнце вообще не светит!

– Вот тут ты точно солгал, – засмеялся Хоукмун. – Через несколько часов наступит утро.

И человек снова схватился рукой в перчатке за лоб.

– Только не для меня, – признался он. – Не для меня.

И это еще больше озадачило Хоукмуна.

– Но, как я слышал, ты провел здесь несколько дней.

– Одну ночь, длинную, бесконечную ночь.

– Неужели даже это не убеждает тебя, что ты стал жертвой обмана?

– Вполне вероятно, – согласился человек. Он тяжко вздохнул. – Что ж, приходи когда захочешь. Видишь вон те руины на холме? – Он указал пальцем в кольчужной перчатке.

При свете луны Хоукмун сумел разглядеть лишь силуэт старинной разрушенной постройки, которую Боженталь называл готической церковью какой-то незапамятной эпохи. То было одно из самых любимых мест графа. Он часто ездил туда верхом, когда хотел побыть один.

– Я знаю эти развалины, – подтвердил Хоукмун.

– Встретимся там. Я буду ждать столько, насколько хватит моего терпения.

– Прекрасно.

– И возвращайся вооруженным, – сказал человек, – потому что мы, возможно, сразимся.

– Значит, тебя не убедило всё то, о чем я говорил?

– Не так уж много ты сказал, друг Хоукмун. Лишь какие-то смутные предположения. Упоминания людей, которых я не знаю. Думаешь, мы интересуем Темную Империю? Я уверен, у нее имеются заботы поважнее.

– Темная Империя уничтожена. Ты сам помогал разрушить ее.

И снова человек улыбнулся знакомой улыбкой.

– Вот здесь тебя точно обманули, герцог Кёльнский. – Он развернул коня и поскакал куда-то в ночь.

– Стой! – крикнул Хоукмун. – О чем ты?

Однако человек уносился галопом.

Хоукмун бешено поскакал следом, нагоняя графа.

– О чем ты говорил?

Конь вовсе не хотел мчаться на такой скорости. Он всхрапывал, пятился, но Хоукмун лишь сильнее пришпорил его.

– Стой!

Он едва различал всадника впереди, и его силуэт делался всё более и более расплывчатым. Но не может же он действительно быть призраком?

– Стой!

Конь Хоукмуна поскользнулся на жидкой грязи. Испуганно заржал, словно предупреждая Хоукмуна об опасности, грозившей им обоим. Хоукмун снова пришпорил коня. Тот встал на дыбы. Задние ноги заскользили по грязи.

Хоукмун попытался сдержать жеребца, но тот уже падал, увлекая его за собой.

А потом они оба скатились с узкой болотной тропы, переломав тростник у берега, и тяжело рухнули в трясину, которая жадно сомкнулась вокруг них, затягивая в себя. Хоукмун силился выбраться на берег, но ноги всё еще были в стременах, а одна к тому же придавлена корпусом барахтавшегося коня.

Хоукмун протянул руки и вцепился в пук камышей, стараясь подтянуться и выбраться на сушу, и ему удалось приблизиться к тропе на несколько дюймов, а потом камыш выдернулся из почвы, и Хоукмун упал обратно в трясину.

Он перестал барахтаться, поняв, что его затягивает всё глубже в болото с каждым новым судорожным рывком.

И еще он подумал, что если у него действительно есть враги, желающие ему смерти, то он по собственной глупости в итоге исполнил их желание.

Глава третья Письмо королевы Фланы

Хоукмун не видел коня, зато слышал его.

Несчастное животное чихало, потому что грязь забивала ноздри. Его движения становились всё слабее.

Хоукмуну удалось освободиться от стремян, нога уже не была зажата, однако теперь на поверхности трясины оставались только его руки, голова и плечи. Мало-помалу он приближался к смерти.

У него появилась мысль забраться на спину коня и перепрыгнуть с него на тропу, однако его усилия не принесли результата. Всё, что ему удалось, – еще глубже погрузить животное в трясину. Теперь вздохи коня сделались просто пугающими, сдавленными и болезненными. Хоукмун знал, что скоро и сам задышит так же.

Он в полной мере ощущал бессилие. По собственной глупости он попал в такое положение. Так ничего и не решив, лишь создал новую проблему. И теперь, если он умрет, многие скажут, что его убил призрак графа Брасса, что лишь придаст вес обвинениям Черника и ему подобных. А это означает, что даже Иссельду станут подозревать в предательстве собственного отца. В лучшем случае ей придется покинуть замок Брасс, может быть, уехать к королеве Флане, может быть, в Кёльн. А это означает, что его сын Манфред не сможет унаследовать родовой замок как лорд-хранитель Камарга. Это означает, что его дочь Ярмила будет стыдиться имени отца.

– Я – дурак, – сообщил он вслух. – И еще убийца. Потому что загубил вместе с собой прекрасного коня. Может, Черник прав, может, Черный Камень заставил меня совершить предательство, которого я не помню. Может, я заслужил смерть.

А потом ему показалось, что граф Брасс пронесся мимо, заливаясь издевательским призрачным хохотом. Но, возможно, то был просто болотный гусь, напуганный лисой.

Теперь левую руку Хоукмуна тоже засосало. Он осторожно поднял ее. Больше ему было не дотянуться даже до камышей.

Он услышал, как конь испустил последний вздох, и его голова скрылась в болотной жиже. Увидел, как его корпус всколыхнулся, словно конь силился вздохнуть еще раз. А потом он затих. Хоукмун наблюдал, как тело скрывается из виду.

Теперь и другие призрачные голоса издевались над ним. Неужели это голос Иссельды? Крик чайки. А зычные голоса его солдат? Рычанье лис и болотных медведей.

В тот миг подобный обман казался самым жестоким на свете, ведь его дурачил собственный разум.

Хоукмун снова ощутил ироничность происходящего. Столько сражаться, потратить столько сил на борьбу с Темной Империей. Уцелеть в ужаснейших переделках на двух континентах только для того, чтобы умереть жалкой смертью, одному, посреди болота. Никто не узнает, где и как он погиб. У него не будет даже могилы. Никто не поставит ему памятник перед стенами замка Брасс. Ладно, думал он, это хотя бы спокойная смерть.

– Дориан!

Кажется, на этот раз птица выкрикнула его имя. Он передразнил ее, повторив:

– Дориан!

– Дориан!

– Герцог Кёльнский, – проворчал болотный медведь.

– Герцог Кёльнский, – в тон ему отозвался Хоукмун. Высвободить левую руку было теперь совершенно невозможно. Он чувствовал, как трясина подступает к подбородку. Удушающая грязь сжимала грудь, и дышать становилось все труднее и труднее. У него кружилась голова. Хоукмун лишь надеялся, что потеряет сознание раньше, чем грязь заполнит рот.

Может, если погибнет, то окажется в каком-то загробном мире. Может, снова встретит графа Брасса. И Оладана из Булгарских гор. И Гюйама Д’Аверка. И Боженталя, философа и поэта.

– Эх, – сказал он себе, – если б знать наверняка, такая смерть казалась бы не слишком страшной. Но ведь честь моя все равно задета, а еще честь Иссельды. Иссельда!

– Дориан! – И снова птичий крик сильно напомнил ему голос жены. Он слышал, что у умирающих часто бывают подобные наваждения. Наверное, кому-то это облегчает смерть, однако ему от этого было только хуже. – Дориан! Кажется, я слышу твой голос. Ты рядом? Что с тобой?

Хоукмун ответил птице:

– Я в трясине, любимая, и я умираю. Скажи им, что Хоукмун не предатель. Скажи, что я не трус. Скажи им, что я был просто дурак!

Камыши у берега зашуршали. Хоукмун перевел на них взгляд, ожидая увидеть лисицу. Какой ужас – отбиваться от зверя, когда тебя засасывает болото. Он содрогнулся.

Но в следующий миг из камыша на него взглянул человек. И он узнал это лицо.

– Капитан?

– Мой господин, – отозвался капитан Йозеф Ведла. Затем он отвернулся, обращаясь к кому-то у него за спиной: – Вы были правы, моя госпожа. Он здесь. И уже почти захлебнулся. – Взметнулось пламя факела, когда Ведла вытянул руку, чтобы осветить Хоукмуна и понять, насколько глубоко он ушел. – Ребята, быстрее! Веревку!

– Как я рад снова видеть тебя, капитан Ведла. Неужели моя госпожа Иссельда тоже с тобой?

– Я здесь, Дориан. – Голос ее звучал сдавленно. – Я разыскала капитана Ведлу, и он сказал, что ты пошел в трактир, где сидел Черник. И Черник рассказал, что ты поехал на болота. Поэтому мы собрали всех, кого смогли, и отправились на поиски.

– Как я вам благодарен, – сказал Хоукмун, – хотя ничего этого не случилось бы, если бы я не вел себя как последний дурак… – Бульк – грязь достигла его рта.

Ему бросили веревку. Свободной рукой Хоукмун сумел ее ухватить, просунул руку в петлю.

– Тащите, – сказал он и застонал, когда петля на запястье затянулась, и ему показалось, что сейчас руку вырвут из сустава.

Медленно его тело освобождалось от трясины, которая неохотно расставалась с добычей, и вот он уже сидел на твердой земле рядом с Иссельдой, силясь отдышаться, а она, хотя он был с головы до ног покрыт склизкой, вонючей жижей, обнимала его, рыдая:

– Мы думали, что ты погиб!

– Я и сам так думал, – признался Хоукмун. – Но вместо этого я лишь сгубил одного из лучших наших коней. Я заслужил смерть.

Капитан Ведла нервно озирался по сторонам. В отличие от стражников, родившихся в Камарге, он никогда не питал любви к этим болотам, даже при свете дня.

– Я видел того, кто называет себя графом Брассом. – Хоукмун обращался к капитану Ведле.

– И ты убил его, мой господин?

Хоукмун покачал головой.

– Думаю, это какой-то странствующий актер, который внешне сильно похож на графа Брасса. Но он не граф Брасс, будь он живой или мертвый, в этом я почти уверен. Прежде всего он слишком молод. И к тому же недостаточно знает. Не знает даже имени собственной дочери. Ничего не знает о Камарге. Впрочем, мне показалось, что у него нет злого умысла. Может быть, он сумасшедший, но, скорее всего, его каким-то образом убедили, будто он граф Брасс. Какие-нибудь бунтовщики из Темной Империи, я полагаю, решили подорвать доверие ко мне, а заодно достичь каких-то своих целей.

Ведла слушал с явным облегчением.

– По крайней мере, мне будет что рассказать сплетникам, – произнес он. – Однако этот тип, должно быть, поразительно похож на старого графа, если даже Черник обманулся.

– Так и есть, он похож во всем: выражение лица, жесты и прочее. Однако весь он какой-то вялый, движется как будто во сне. Именно из-за этого я и заподозрил, что он действует не сам по себе, а подчиняясь злой воле кого-то другого. – Хоукмун поднялся на ноги.

– И где теперь этот самозванец? – спросила Иссельда.

– Скрылся на болотах. Я погнался за ним, и слишком быстро, потому со мной и случилось такое. – Хоукмун засмеялся. – Знаешь, я так разволновался, что на какой-то миг мне показалось, будто он действительно растворился, словно призрак.

Иссельда улыбнулась.

– Можешь взять мою лошадь, – сказал она. – Я поеду у тебя на колене, нам ведь не привыкать.

И небольшой отряд, приободрившись, отправился обратно в замок Брасс.

На следующее утро история о том, как Дориан Хоукмун повстречался с «бродячим актером», разнеслась по всему городку, послы в замке тоже услышали ее. Всё обернулось шуткой. Все ощущали облегчение, ведь теперь можно было смеяться и говорить об этом вслух без опасения оскорбить Хоукмуна. И праздники продолжались, народ гулял на широкую ногу по мере того, как усиливался мистраль. Хоукмун, больше не опасаясь за свою честь, решил дать самозваному графу Брассу передышку в пару дней, так он и поступил, полностью отдавшись веселью.

Но однажды утром, когда Хоукмун с гостями строил планы на день, юный Лонсон Шкарланский спустился к завтраку с письмом в руке. Письмо было в многочисленных печатях и выглядело весьма внушительно.

– Получил его сегодня, мой господин, – сказал Лонсон. – Доставлено орнитоптером из Лондры. Письмо от самой королевы.

– Новости из Лондры. Великолепно! – Хоукмун взял письмо и принялся ломать печати. – Что же, принц Лонсон, садись за стол, подкрепись, пока я читаю.

Принц Лонсон улыбнулся и, по приглашению Иссельды, сел рядом с хозяйкой замка, принимаясь за мясо, лежавшее перед ним на тарелке.

Хоукмун погрузился в письмо королевы Фланы. В основном она рассказывала, как осуществляются ее планы по заселению сельскохозяйственных районов. Кажется, дело ладилось. Более того, у некоторых фермеров даже оставались излишки, которые они продавали Нормандии и Гановерии, хотя у тех и собственное сельское хозяйство было на высоте. И только к концу письма Хоукмун принялся читать внимательнее.

И вот теперь я должна перейти к самому неприятному, мой дорогой Дориан. Судя по всему, мои усилия избавить страну от пережитков темного прошлого не вполне увенчались успехом. Снова появляются сторонники ношения масок. Предпринимаются даже попытки, насколько я знаю, восстановить некоторые из прежних орденов, в особенности орден Волка, Великим коннетаблем которого, как ты помнишь, был барон Мелиадус. Некоторым моим лазутчикам время от времени удается проникать на собрания орденов, переодевшись последователями культа. На этих собраниях приносятся клятвы, которые, наверное, позабавят тебя (надеюсь лишь, что не встревожат!): они божатся, что вернут Темной Империи ее былую славу, свергнут меня с престола, уничтожат всех, кто верен мне, а заодно отомстят тебе и твоей семье. Тех, кто выжил после битвы за Лондру, твердят они, необходимо стереть в порошок.

Я сомневаюсь, что в вашем тихом Камарге вам угрожает опасность со стороны гранбретанских заговорщиков, так что спи спокойно! Я точно знаю, что эти тайные культы не пользуются популярностью и существуют лишь в тех частях Лондры, которые пока не подверглись перестройке. Подавляющее большинство населения – и аристократы, и простые люди – с радостью вернулись к нормальной жизни и к парламентскому правлению. В старину, когда Гранбретань не страдала от недуга, у нас и правил парламент. Надеюсь, что теперь мы снова здоровы и скоро последние очаги болезни исчезнут из нашего общества.

Ходит еще один странный слух, который не удалось проверить моим лазутчикам: якобы самые страшные лорды Темной Империи всё еще живут где-то, дожидаясь момента, чтобы «по праву занять место властителей Гранбретани». Не могу в это поверить, это больше похоже на обычную легенду, сочиненную недовольными. Ведь в таком случае в пещерах по всей Гранбретани должны спать тысячи героев, готовых прийти на помощь заговорщикам в нужный момент (интересно, почему этот момент всё не настает?). Чтобы обеспечить нам безопасность, мои люди стараются разыскать источник слухов, но должна с сожалением признать, что уже несколько наших человек погибли, разоблаченные приверженцами культа. Дело займет не один месяц, однако я полагаю, что мы скоро избавимся от всех любителей масок, в особенности когда все темные трущобы, где они предпочитают обретаться, будут разрушены.

– Какие-то тревожные вести от Фланы? – спросила Иссельда мужа, когда он сложил пергамент.

Он покачал головой.

– Не совсем. Всё это лишь подтверждает слухи, доходившие до меня прежде. Она пишет, что в Лондре стало больше сторонников ношения масок.

– Значит, это длится уже какое-то время? И далеко ли зашло?

– Очевидно, нет.

Принц Лонсон засмеялся.

– Их на удивление мало, моя госпожа, уверяю вас. Большинство простых людей с радостью избавились от этих громоздких масок и тяжелых одеяний. Это же касается и аристократов, за исключением некоторых членов военных кланов, оставшихся в живых, – к счастью, таких совсем не много.

– Флана пишет, что, по слухам, в живых остались самые влиятельные, – ровно проговорил Хоукмун.

– Не может быть. Барона Мелиадуса ты, герцог, уничтожил лично, разрубил от плеча до паха собственным мечом!

Пару гостей это замечание принца Лонсона явно смутило. Он рассыпался в извинениях.

– Граф Брасс, – продолжал он, – уничтожил Адаза Промпа и еще нескольких. Шенегар Тротт тоже погиб, в Днарке, рядом с Рунным посохом. Остальные: Микошевар, Нанкенсин и иже с ними, тоже мертвы. Тарагорм погиб при взрыве, а Калан совершил самоубийство. Кто же тогда остался?

Хоукмун нахмурился.

– На ум приходят только Тарагорм и Калан, – сказал он. – Только их мертвых тел никто не видел.

– Но ведь Тарагорм погиб, когда взорвалась боевая машина Калана. Никто не выжил бы там.

– Ты прав, – улыбнулся Хоукмун. – Глупо даже и предполагать. Есть занятия получше.

И он снова заговорил о праздничных мероприятиях, назначенных на день.

Однако Хоукмун знал, что вечером отправится к руинам церкви и встретится с тем, кто называет себя графом Брассом.

Глава четвертая В компании мертвецов

День клонился к закату, когда Дориан Хоукмун, герцог Кёльнский, лорд-хранитель Камарга, снова выехал на продуваемые мистралем болота, углубляясь в свои владения; он смотрел, как кружат алые фламинго, видел вдалеке стада белых быков и рогатых лошадей, наблюдал, как колышется зеленый и коричнево-желтый камыш, как вода в лагунах становится кроваво-красной из-за заходящего солнца, и вдыхал пронизывающий воздух, приближаясь понемногу к невысокому холму, где высились старинные развалины, руины, по которым карабкался плющ с фиолетовыми и янтарными цветками. Именно здесь, когда погас последний солнечный луч, Дориан Хоукмун сошел с рогатого коня и принялся ждать появления призрака.

Ветер трепал его плащ с высоким воротом. Ветер дул Хоукмуну в лицо и холодил губы. От него шерсть на спине лошади подергивалась рябью, словно вода. Он от души гулял по просторным заболоченным равнинам. Но когда дневные животные начали готовиться ко сну, а ночные еще не успели выйти на охоту, над великим Камаргом опустилась зловещая тишина.

Даже мистраль затих. Камыши больше не шуршали. Ничто не двигалось.

Хоукмун ждал.

Прошло довольно много времени, прежде чем он услышал топот копыт по влажной болотистой почве. Глухой топот. Он потянулся к левому бедру и высвободил из ножен широкий меч. Хоукмун был в доспехе. Стальной доспех в точности повторял контуры тела. Он откинул с глаз волосы и поправил простой шлем, такой же простой, как у графа Брасса. Перебросил за спину плащ, чтобы тот не сковывал движения.

К месту приближался не один всадник. Хоукмун внимательно прислушался. Стояла ночь полнолуния, однако всадники приближались с другой стороны от руин, и он их не видел. Он попытался сосчитать. Судя по звуку, четверо конных. Значит, самозванец привел союзников. Все-таки это ловушка. Хоукмун поискал укрытие. Единственное место, где можно было спрятаться, – сами руины. Он осторожно двинулся к ним, вскарабкался по старым, истертым камням, пока не решил, что его не увидят, с какой бы стороны ни подъезжали к развалинам. Только лошадь выдавала его присутствие.

Всадники поднялись на холм. Теперь он видел их силуэты. Они сидели верхом, выпрямившись в седле. Их позы дышали гордостью. Да кто же они такие?

Хоукмун заметил проблеск меди и понял, что один из них лжеграф. Однако на других не было столь приметных доспехов. Они поднялись на вершину холма и увидели его лошадь.

Он услышал, как его зовет граф Брасс:

– Герцог Кёльн?

Хоукмун не отозвался.

Зазвучал еще один голос. Как будто утомленный.

– Может, он отошел облегчиться за руины?

И Хоукмун, потрясенный, узнал и этот голос.

Это был голос Гюйама Д’Аверка. Покойного Д’Аверка, который умер такой нелепой смертью в Лондре.

Он увидел, как этот человек подходит, сжимая в руке носовой платок, и узнал лицо. Точно Д’Аверк. Хоукмун, холодея от ужаса, понял, кто оставшиеся двое.

– Подождем его. Он ведь сказал, что придет, так, граф Брасс? – заговорил Боженталь.

– Да, сказал, что придет.

– В таком случае надеюсь, он поторопится, потому что этот ветер пробирает даже мою толстую шкуру, – прозвучал голос Оладана.

И тут Хоукмун понял, что видит кошмар, неважно, спит он или бодрствует. Ничего хуже он не испытывал никогда в жизни: перед ним находились люди, так сильно похожие на его покойных друзей, они говорили и двигались, как его друзья, вели себя так же, как они вели себя в компании друг друга пять лет назад. Хоукмун отдал бы жизнь, чтобы вернуть их назад, но он знал, что это невозможно. Никакое волшебное зелье неспособно оживить того, кого разорвали на куски, как Оладана из Булгарских гор, а куски разбросали по полю боя. А ни на ком из прибывших не было даже ран.

– Я наверняка схвачу простуду, может, даже умру во второй раз. – Это Д’Аверк, как всегда, беспокоился о своем здоровье, хотя был здоров как бык. А они точно призраки?

– Непонятно, что свело нас вместе, – размышлял вслух Боженталь. – И почему в этом тусклом, лишенном света мире? Я уверен, граф Брасс, мы уже встречались с вами, в Руане, кажется? При дворе Ганаля Белого?

– Точно.

– Судя по тому, что о нем говорят, этот герцог Кёльнский еще хуже Ганаля, такой же неразборчивый в средствах и кровожадный. Единственное, что нас всех объединяет, насколько я понимаю, это то, что все мы падем от его руки, если только не убьем его сами. Но в это трудно поверить…

– Он предполагает, что мы стали жертвами заговора, о чем я вам уже говорил, – вставил граф Брасс. – Возможно, это правда.

– Мы точно жертвы чего-то, это верно, – согласился Д’Аверк, деликатно сморкаясь в кружевной платочек. – Но я согласен, что лучше бы обсудить всё с нашим убийцей до того, как мы разделаемся с ним. Вдруг мы его убьем, а для нас ничего не изменится, так мы и останемся в этом жутком, мрачном месте навеки, да еще и он после смерти составит нам компанию.

– А как ты умер? – почти обыденно поинтересовался Оладан.

– Гнусной смертью, меня сгубили жадность и ревность. Жадность была моя. Ревность – другого.

– Да ты нас заинтриговал, – засмеялся Боженталь.

– Так получилось, что моя любовница приходилась женой другому благородному господину. Она была изумительная хозяйка, рецептов знала множество, друзья мои, что для печи, что для постели – ну, вы понимаете. Так вот, я задержался у нее на недельку, когда муж отправился ко двору, это происходило в Гановерии, где я в ту пору занимался делами. Неделя удалась на славу, но она подошла к концу, потому что вечером возвращался муж. Чтобы меня утешить, моя любовница приготовила отменный ужин. Потрясающий! Никогда еще она не готовила так вкусно. Меня ждали и улитки, и суп, и гуляш, и маленькие птички, тушенные в соусе, и суфле… о, я вижу, что вам неприятно это слушать, приношу извинения.

В общем, ужин был фантастический. Я съел больше, чем позволяло мое хрупкое здоровье, а потом уговорил мою красавицу оказать мне любезность и отправиться со мной в постель еще на часок, потому что до прибытия мужа оставалось два часа. Она с неохотой согласилась. Мы пошли в постель. Пережитый экстаз помог пищеварению. Мы заснули. Надо сказать, заснули мы так крепко, что только приехавший муж сумел нас разбудить!

– И он тебя убил? – спросил Оладан.

– В некотором смысле. Я вскочил. Меча у меня не было. Как и причины его убивать, собственно, поскольку он являлся пострадавшей стороной (а у меня сильно развито чувство справедливости). Я вскочил и выпрыгнул из окна. Без одежды. Под дождь. В пяти милях от своего жилья. И в результате, разумеется, пневмония.

Оладан рассмеялся, и этот звук больно резанул Хоукмуна.

– От нее ты и умер?

– От нее, если быть точным и если этот странный оракул не врет, я умираю прямо сейчас, пока мой дух сидит на продуваемом всеми ветрами холме, что, кажется, нисколько не лучше! – Д’Аверк вошел под защиту стены, оказавшись в пяти футах от того места, где затаился Хоукмун. – А ты, друг, как погиб?

– Упал со скалы.

– Высокой?

– Не… футов десять.

– И от этого ты погиб?

– Нет, меня убил медведь, который стоял под скалой. Поджидал меня там.

Оладан снова засмеялся.

И снова Хоукмун ощутил острую боль.

– Я умер от скандинавской чумы, – сообщил Боженталь. – Или только должен умереть.

– Я пал в сражении со слонами царя Орсона в Туркии, – добавил тот, кто считал себя графом Брассом.

Хоукмуну они здорово напоминали актеров, которые работают над ролью. И он поверил бы, что они актеры и есть, если бы не их интонации, их жесты и манера держаться. Были небольшие отличия, однако ничего такого, что заставило бы Хоукмуна подумать, что это не его друзья. Но при этом они не знали друг друга, как граф Брасс не знал его самого.

Когда Хоукмун вышел из укрытия и двинулся к ним, в голове у него забрезжила идея, каким может оказаться правдивое объяснение.

– Добрый вечер, джентльмены. – Он поклонился. – Я Дориан Хоукмун Кёльнский. Я знаю, что ты Оладан, ты Боженталь, а ты Д’Аверк, с графом Брассом мы уже встречались. Вы прибыли, чтобы уничтожить меня?

– Поговорить, если получится, – сказал граф Брасс, усаживаясь на плоский камень. – Я теперь считаю, что весьма справедливо сужу о людях. На самом деле я поразительно хороший судья, иначе не прожил бы так долго. И я не верю, что ты, Дориан Хоукмун, склонен к предательству. Даже в ситуации, когда предательство можно было бы оправдать – когда ты сам был бы склонен оправдать предательство, – сомневаюсь, что ты сделался бы предателем. И вот это в сложившемся положении беспокоит меня больше всего.

Теперь второе: мы, все четверо, тебе известны, хотя мы тебя не знаем. Третье: похоже, только нас четверых отправили в этот странный загробный мир, а в подобные совпадения я не верю. И четвертое: всем нам была рассказана одна и та же история о том, что ты предашь нас в будущем. И вот теперь, принимая всё это во внимание, я делаю вывод, что в какой-то момент в будущем все мы встретимся и станем друзьями, – у тебя есть какие-нибудь предположения в этой связи?

– Все вы из моего прошлого! – воскликнул Хоукмун. – И все вы кажетесь мне моложе: и граф Брасс, и ты, Боженталь, и Оладан, и ты тоже, Д’Аверк…

– Благодарю, – насмешливо отозвался Д’Аверк.

– И это значит, что никто из нас не умер той смертью, которой, как он сам считает, умер: в моем случае в битве в Туркии; от болезни, в случае Д’Аверка и Боженталя; и от лап медведя в случае Оладана…

– Вот именно, – подтвердил Хоукмун, – потому что я познакомился со всеми вами позже и вы были очень даже живыми. Но я припоминаю, как ты, Оладан, рассказывал, что однажды чуть не погиб в схватке с медведем, и граф Брасс рассказывал, что отстоял на волосок от гибели в Туркии, а Боженталь, насколько я помню, как-то упоминал скандинавскую чуму.

– А что со мной? – с интересом спросил Д’Аверк.

– Я забыл, Д’Аверк, потому что твои хвори нападали на тебя одна за другой, но лично я видел тебя только в добром здравии.

– А! Значит, в тот раз я выздоровел?

Хоукмун пропустил вопрос Д’Аверка мимо ушей.

– И это означает, что никто из вас не умирает, хотя самим вам кажется, что это вот-вот случится. Кто бы нас ни обманул, он хочет, чтобы вы считали, что выжили вы исключительно благодаря его стараниям.

– Примерно к такому выводу я и пришел, – кивнул граф Брасс.

– Я всего лишь рассуждаю логически, – сказал Хоукмун, – поскольку здесь мы сталкиваемся с парадоксом: почему мы, когда познакомились (или познакомимся), не вспомнили о нынешней встрече?

– Мы должны отыскать этих негодяев и задать им пару вопросов, как мне кажется, – сказал Боженталь. – Я, само собой, изучал природу времени. Подобные парадоксы, согласно одной из философских школ, обязательно разрешаются сами собой – воспоминания, противоречащие нормальному восприятию бытия, просто стираются. Мозг, если вкратце, как губка впитывает всё, что явно противоречит логике. Однако в ваших рассуждениях имеются определенные моменты, которые повергают меня в некоторое сомнение…

– Может быть, мы поговорим о философских течениях как-нибудь в другой раз, сэр Боженталь, – сухо произнес граф Брасс.

– Время и философия суть один предмет, граф Брасс. И лишь благодаря философии можно с легкостью обсуждать природу времени.

– Возможно. Но имеется иная проблема – вероятность того, что нами управляют некие злонамеренные личности, которые каким-то образом научились контролировать ход времени. Как нам добраться до них и что будем делать, когда доберемся?

– Я помню кое-что о кристаллах, – задумчиво проговорил Хоукмун, – которые переносят человека в иное измерение Земли. Интересно, нельзя ли снова применить эти кристаллы или нечто похожее на них?

– Ничего не знаю ни о каких кристаллах, – заявил граф Брасс, и остальные трое сказали, что они тоже не знают.

– Видите ли, существуют иные измерения, – продолжал Хоукмун. – Вполне вероятно, что в этих измерениях живут люди, почти идентичные людям, живущим в этом измерении. Мы ведь нашли Камарг, который был почти похож на наш. Может быть, в этом заключается ответ. Впрочем, ответ неточный.

– Я с трудом слежу за ходом твоих рассуждений, – проворчал граф Брасс. – Ты заговорил, словно этот любитель магии…

– Философии, – поправил Боженталь, – и поэзии.

– Ну да, придется осмысливать сложное, если мы хотим приблизиться к истине, – сказал Хоукмун. Он пересказал им случай с Элверецей Тоцером и кристаллическими кольцами Майгана: как кольца использовали для перемещения их с Д’Аверком через измерения, через моря, вероятно даже, через само время. И поскольку все присутствующие здесь и сами принимали участие в тех событиях, Хоукмун сознавал всю странность ситуации, ведь он пересказывал известные факты старинным друзьям, для которых описываемые события еще только должны были произойти. Когда он наконец договорил, все они, кажется, согласились, что он нашел вполне убедительное объяснение. Хоукмун вспомнил также о призрачном народе, тех деликатных созданиях, которые подарили им машину с кристаллом и помогли перенести замок Брасс из своего пространства и времени в иное, более безопасное пространство и время, спасая от нападения барона Мелиадуса. Может быть, если он отправится в Сориандум, сокрытый в Сиранианской пустыне, он снова сумеет заручиться поддержкой призрачного народа. Хоукмун изложил всё это друзьям.

– Да, мысль стоящая, – согласился граф Брасс. – Однако мы по-прежнему во власти тех, кто отправил нас сюда, и у нас нет объяснений, как именно мы оказались в подобном положении, а также с какой целью они так поступили с нами.

– А этот оракул, о котором ты упоминал, – сказал Хоукмун. – Где он находится? Ты можешь в точности рассказать, что с тобой случилось после твой «смерти»?

– Я оказался в этой местности, все мои раны были залечены, доспех починен…

Остальные подтвердили, что с ними произошло то же самое.

– У меня была лошадь и запас провизии на довольно долгое время, хотя это и оказалась малосъедобная дрянь.

– А оракул?

– Он похож на говорящую пирамиду примерно в человеческий рост высотой, пирамида сверкает, словно бриллиант, и висит над землей. Кажется, она появляется и исчезает по собственному желанию. Пирамида сообщила мне то, о чем я рассказал тебе при первой встрече. Я рассудил, что это некий сверхъестественный предмет, хотя это и противоречит всем моим прежним убеждениям…

– Очень может быть, что она вполне рукотворного происхождения, – заметил Хоукмун. – Либо работа какого-нибудь ученого чародея вроде тех, что трудились на Темную Империю, либо некое старинное изобретение наших предков, появившееся еще до Трагического Тысячелетия.

– Я слышал о подобных вещах, – согласился граф Брасс. – И это объяснение мне нравится больше. Должен признать, оно лучше соответствует моему характеру.

– А оракул предлагал вернуть тебя к жизни после того, как я буду убит? – спросил Хоукмун.

– Да, сразу же.

– И мне он тоже обещал именно это, – сказал Д’Аверк, остальные закивали.

– Что ж, наверное, нам стоит поискать эту машину, если это машина, и посмотреть, что будет дальше? – предложил Боженталь.

– Но остается еще одна загадка, – сказал Хоукмун. – Почему вы считаете, что в Камарге царит вечная ночь, тогда как для меня ночь и день сменяются, как обычно?

– Какая блистательная головоломка, – с некоторым восхищением произнес Д’Аверк. – Наверное, об этом и надо будет спросить. В конце концов, если это работа Темной Империи, они вряд ли хотят мне навредить, я же друг гранбретанцев!

Тут Хоукмун многозначительно улыбнулся.

– Это в твоем настоящем, Гюйам Д’Аверк!

– Давайте составим план, – предложил практичный граф Брасс. – Может, отправимся прямо сейчас и попробуем разыскать эту «бриллиантовую» пирамиду?

– Подождите меня здесь, – попросил Хоукмун. – Сначала я должен заехать домой. Я вернусь еще до рассвета, то есть через несколько часов. Вы доверитесь мне?

– Я охотнее доверюсь человеку, чем сверкающей пирамиде, – улыбнулся граф Брасс.

Хоукмун подошел к своему коню, который пасся неподалеку. Вскочил в седло.

Съезжая с невысокого холма, на котором оставил четырех друзей, он старался рассуждать как можно логичнее, чтобы не сосредотачиваться на парадоксальности всего, о чем услышал этой ночью, и думать только о причине сложившейся ситуации. Из его жизненного опыта следовало, что вероятностей всего две, над ними и стоит размышлять: с одной стороны, Рунный посох, с другой – Темная Империя. Но, возможно, это ни то и ни другое, а некая третья сила. А еще одним народом, который обладает огромным научным потенциалом, остается призрачный народ Сориандума, но они едва ли интересуются делами других людей. Кроме того, его гибели желает только Темная Империя, гибели его одного или заодно с друзьями, и без того уже мертвыми. Подобная ирония вполне в духе извращенного разума гранбретанцев. Однако же – ему вдруг вспомнился этот факт – все великие вожди старой Темной Империи погибли. Но ведь и граф Брасс, Оладан, Боженталь и Д’Аверк тоже!

Хоукмун глубоко вдохнул холодный воздух, когда впереди показался город Эг-Морт. Ему вдруг подумалось, что, может быть, даже это какая-то сложная ловушка и скоро он, возможно, тоже умрет.

Именно поэтому он захотел вернуться в замок Брасс: попрощаться с женой, поцеловать детей и написать письмо, которое надо будет вскрыть, если он не вернется.

Глава первая Говорящая пирамида

Когда Хоукмун в третий раз выезжал из замка Брасс, тяжесть лежала у него на душе. Радость от возможности снова видеть старых друзей смешивалась с болезненным пониманием, что они в некоторым смысле все-таки призраки. Он же видел их мертвыми, всех четверых. Кроме того, эти люди оказались незнакомцами. Если он помнил разговоры, приключения и события, пережитые вместе с ними, то они не знали из этого ничего, они даже друг друга не знали. Но самым главным было осознание того, что они погибнут в каком-то своем будущем, что его воссоединение с ними может продлиться еще несколько часов, а потом их снова унесет прочь некто или нечто, управляющее ими. Очень может быть, что их даже не окажется на холме, когда он вернется.

Именно поэтому Хоукмун почти не рассказывал Иссельде о ночных приключениях, лишь пояснил, что ему необходимо уехать, чтобы отыскать первопричину того, что ему угрожает. Всё остальное он изложил в письме, так что, если он не вернется, она будет знать всю правду, какая была на тот момент известна ему самому. Он не стал упоминать о Божентале, Д’Аверке и Оладане и ясно дал понять, что считает графа Брасса самозванцем. Ему не хотелось, чтобы она вместе с ним несла эту тяжкую ношу.

До рассвета оставалось еще несколько часов, когда он наконец добрался до холма и увидел, что четыре человека со своими скакунами дожидаются его. Он подъехал к развалинам церкви и спешился. Все четверо вышли к нему из тени, и на мгновенье он поверил, что действительно угодил в преисподнюю, в компанию покойников, однако Хоукмун отогнал от себя жуткую мысль, а вслух произнес:

– Граф Брасс, меня терзает одна загадка.

Граф, одетый с головы до ног в медь, склонил сверкающий шлем:

– Какая же?

– Когда мы расстались, после нашей первой встречи, я сказал, что Темная Империя уничтожена. Ты ответил, что ничего подобного. Это настолько меня задело, что я попытался догнать тебя, но вместо того увяз в болоте. Что ты имел в виду? Тебе известно больше, чем ты сказал мне?

– Я всего лишь сообщил простой факт. Темная Империя наращивает силы. Расширяет границы владений.

И тут до Хоукмуна кое-что дошло, и он засмеялся.

– А в каком году произошла та битва, о которой ты толкуешь… в Туркии?

– Так в этом году и произошла. Шестьдесят седьмой год Быка.

– Нет, ты заблуждаешься, – вставил Боженталь. – Сейчас восемьдесят первый год Крысы…

– Девяностый год Лягушки, – подхватил Д’Аверк.

– Семьдесят пятый год Козла, – возразил Оладан.

– Все вы заблуждаетесь, – объявил Хоукмун. – Этот год – тот год, в котором мы все вместе стоим на этом холме, – восемьдесят девятый год Крысы. Потому-то для всех вас Темная Империя до сих пор процветает, на самом деле даже еще не вошла в полную силу. Зато для меня Империя кончилась, погибла, прежде всего благодаря нам пятерым. Теперь вам ясно, почему я подозреваю, что все мы жертвы мести Темной Империи? Либо какой-то маг Темной Империи заглянул в будущее и увидел, что мы сделали, либо же какой-то маг избегнул общей судьбы гранбретанских лордов и вот теперь старается отплатить нам за нанесенное поражение. Мы впятером встретились около шести лет назад, служили Рунному посоху, о котором все вы, несомненно, слышали, и боролись с Темной Империей. Нам удалось выполнить возложенную на нас миссию, однако четверо погибли, чтобы приблизить победу, – вы четверо. За исключением призрачного народа Сориандума, который не интересуется делами людей, манипулировать со временем умеют только чародеи Темной Империи.

– Я часто думал, что мне хотелось бы знать, как я умру, – сказал граф Брасс, – но теперь я, кажется, не совсем уверен.

– У нас есть только твое слово, друг Хоукмун, – заметил Д’Аверк. – И по-прежнему полно неразрешенных загадок, в их числе и тот факт, что, если всё это происходит в будущем, почему же мы не помним, как встречались с тобой до того, как встретились теперь? – Он удивленно поднял бровь, а затем кашлянул в платочек.

Боженталь улыбнулся.

– Я ведь уже объяснял теорию касательно этого кажущегося парадокса. Время не обязательно течет линейно. Это наш разум убеждает нас. Сам по себе фактор времени, вполне возможно, имеет хаотическую природу…

– Да-да, – произнес Оладан. – Добрый сэр Боженталь, почему-то твои объяснения чем дальше, тем больше сбивают меня с толку.

– В таком случае скажем просто, что время, вероятно, вовсе не то, что мы о нем думаем, – подытожил граф Брасс. – В конце концов, разве мы не имеем наглядное тому доказательство – и здесь нам даже не обязательно полагаться на слова герцога Дориана, – ведь мы точно явились из разных лет, но все равно сейчас вместе. Будь мы в прошлом или будущем, совершенно очевидно, что пришли мы из разных временных периодов. И это лишний раз подтверждает предположения герцога Дориана и противоречит тому, что сказала нам пирамида.

– Твоя логика мне близка, граф Брасс, – согласился Боженталь. – И интеллектуально, и эмоционально я склоняюсь к тому, чтобы в данный момент связать судьбу с герцогом Дорианом. Я и без того не до конца понимал, что буду делать, если мне придется его убить, ведь отнятие жизни у другого существа идет вразрез с моими принципами.

– Что ж, если вы двое решились, – зевая, проговорил Д’Аверк, – я готов присоединиться. Я всегда плохо разбирался в людях. Я и сам не знаю, что для меня лучше. Когда я был архитектором с грандиозными амбициями и мизерной оплатой, я работал на одного князька, который быстро слетел со своего престола. Его наследнику, кажется, не нравились мои творения, да и сам я то и дело задевал его чувства. Как художник я вечно выбирал покровителей, имевших привычку умирать раньше, чем они успевали оказать мне ощутимую поддержку. Поэтому я сделался странствующим дипломатом – чтобы немного узнать о политике, прежде чем возвращаться к своей профессии. Но все равно я не чувствовал, что уже достаточно чему-то научился…

– Возможно, потому, что тебе больше нравится слушать собственный голос, – мягко предположил Оладан. – Может быть, пора уже отправиться на поиски пирамиды, господа? – Он поправил колчан со стрелами за спиной и ослабил тетиву лука, забрасывая его за плечо. – В конце концов, мы не знаем, сколько еще времени в нашем распоряжении.

– Ты прав. Не исключено, что на рассвете я увижу, как все вы растворяетесь, – сказал Хоукмун. – Ведь непонятно, почему это для меня дни проходят нормально, как и положено, тогда как для вас вокруг вечная ночь.

Он вернулся к своему коню и поднялся в седло. На этот раз с собой у него имелись плотно набитые седельные сумки. Еще к седлу были приторочены два завернутых в ткань копья. Рогатый жеребец, на котором выехал Хоукмун, считался лучшим в конюшне замка Брасс. Его звали Факел, потому что глаза у него горели огнем.

Все остальные подошли к коням и сели верхом. Граф Брасс указал с холма в южном направлении.

– Там дальше адское море, пересечь его невозможно, как мне сказали. Но нам надо попасть на побережье, там, на берегу, мы увидим оракула.

– Это море – просто море, в которое впадает Рона, – мягко поправил Хоукмун. – Некоторые называют его Срединным морем.

Граф Брасс рассмеялся.

– Море, которое я пересекал сотню раз! Надеюсь, ты прав, друг Хоукмун, а я подозреваю, что ты прав. Что ж, мне не терпится скрестить мечи с теми, кто нас обманул!

– Понадеемся, что они предоставят нам такую возможность, – сухо произнес Д’Аверк. – Ибо у меня такое ощущение – а я, понятное дело, не так верно сужу о людях, как граф Брасс, – что встретиться с нашими врагами в открытом бою будет маловероятно. Их оружие, как мне кажется, куда более замысловато.

Хоукмун указал на длинные копья, торчавшие из-под седла.

– У меня с собой два огненных копья, потому что я предчувствовал подобное затруднение.

– Что ж, огненные копья лучше, чем ничего, – согласился Д’Аверк, хотя по-прежнему смотрел скептически.

– Всегда недолюбливал магическое оружие, – сказал Оладан, с подозрением покосившись на копья. – Из-за него, как правило, на его владельцев ополчаются превосходящие силы.

– В тебе говорят предрассудки, Оладан. Огненные копья вовсе не продукт сверхъестественного волшебства, это изобретение науки, которая процветала до наступления Трагического Тысячелетия, – благодушно пояснил Боженталь.

– Ну да, – сказал Оладан. – И это как раз доказывает, что я прав, мастер Боженталь.

Вскоре впереди замерцало темное море.

Хоукмун ощутил, как напряглись мышцы живота, словно предчувствуя столкновение с загадочной пирамидой, которая пыталась заставить его друзей убить его.

Однако берег, когда они подъехали ближе, оказался совершенно пустынным, если не считать нескольких куч водорослей, пучков травы на песчаных дюнах и волн, лизавших пляж. Граф Брасс повел всех к своему бивуаку под натянутым плащом, устроенному за дюной. Здесь у него хранилась провизия и амуниция, которую он не взял с собой на встречу с Хоукмуном. По дороге друзья успели рассказать ему, как при первой встрече ошибочно принимали друг друга за Хоукмуна и вызывали на бой.

– Вот здесь она появляется, когда появляется, – сказал граф Брасс. – Предлагаю тебе спрятаться вон за теми тростниками, герцог Дориан. Потом я сообщу пирамиде, что мы убили тебя, а там посмотрим, что будет дальше.

– Отлично. – Хоукмун вынул огненные копья и повел коня в заросли высокого тростника. Он видел издалека, как четверо поговорили немного, а потом граф Брасс возвысил голос:

– Оракул! Где ты? Отпусти меня на свободу. Дело сделано! Хоукмун мертв.

Хоукмун подумал: интересно, если ли у пирамиды или у того, кто ею управляет, способ проверить правдивость слов графа Брасса? Следят ли они за всеми событиями в мире или же только за некоторыми? Есть ли у них соглядатаи из числа простых людей?

– Оракул! – снова позвал граф Брасс. – Хоукмун пал от моей руки!

Хоукмуну показалось, что их попытка обмануть так называемый оракул полностью провалилась. Мистраль завывал над заливами и топями. Море захлестывало берег. Травы и камыши колыхались. Быстро приближался рассвет. Скоро разольется первый серый свет зари, и тогда его друзья могут исчезнуть навсегда.

– Оракул! Где же ты?

Что-то замерцало, но это мог быть и подхваченный ветром светлячок. Затем что-то снова вспыхнуло, на том же самом месте, в воздухе над головой графа Брасса.

Хоукмун взял в руку огненное копье и нащупал спусковой крючок – стоит на него нажать, и копье плюнет рубиновым огнем.

– Оракул!

Прорисовался контур, белый, тонкий. Это и был источник мерцающего света. Возник силуэт пирамиды. А внутри пирамиды показалась еще более призрачная тень, которая понемногу исчезала по мере того, как контур пирамиды заполнялся белым цветом.

А затем похожая на бриллиант пирамида высотой с человека зависла над головой графа Брасса справа.

Хоукмун напряг слух и зрение, когда пирамида начала вещать:

– Ты хорошо поступил, граф Брасс. За это мы отправим тебя и твоих товарищей в мир живущих. Где тело Хоукмуна?

Хоукмун был поражен. Он узнал голос, звучавший из пирамиды, но не мог поверить собственным ушам.

– Тело? – Граф Брасс сохранял хладнокровие. – Ты не говорил о теле. Зачем оно тебе? Ты же действуешь в моих интересах, а я – в твоих. Так ты сам мне говорил.

– Но всё же тело… – В голосе звучала едва ли не обида.

– Вот тебе тело, Калан Витальский! – Хоукмун вышел из тростника и двинулся к пирамиде. – Покажись мне, трус. Значит, ты все-таки не убил себя. Что ж, надо тебе помочь… – И, охваченный гневом, он нажал на спусковой крючок огненного копья, алое пламя сорвалось с рубинового наконечника, осыпав искрами пульсирующую пирамиду, отчего та взвыла, затем захныкала, заскулила и стала прозрачной, и все пятеро увидели внутри скорчившуюся фигуру. – Калан! – Хоукмун узнал ученого Темной Империи. – Я так и понял, что это должен быть ты. Никто не видел тебя мертвым. Все решили, что та лужа на полу твоей лаборатории и есть твои останки. Но ты всех обманул!

– Слишком горячо! – визжал Калан. – Это деликатная машина. Ты ее уничтожишь.

– А не наплевать ли?

– Не наплевать… будут же последствия. И ужасные…

Но Хоукмун продолжал стрелять рубиновым огнем поверх пирамиды, а Калан съеживался и визжал.

– Как тебе удалось убедить этих бедолаг, будто они обитают в каком-то загробном мире? Как ты наслал на них нескончаемую ночь?

Калан взвыл:

– Сам-то как думаешь? Я просто сжал их дни до доли секунды, чтобы они даже не замечали, как встает солнце. Я ускорил их дни и замедлил их ночи.

– И как ты установил для них непреодолимую преграду вокруг замка Брасс и города?

– Это просто. Вот так! Каждый раз, когда они оказывались рядом со стенами города, я возвращал их на несколько минут назад, чтобы они попросту не могли достичь стен. Всё это просто и грубо, но предупреждаю тебя, Хоукмун, сама машина отнюдь не грубая, она сверхделикатная. Она может выйти из-под контроля и уничтожить всех нас.

– Если я буду знать, что при этом ты тоже погибнешь, мне плевать!

– Как ты жесток, Хоукмун!

Услышав от Калана подобное обвинение, Хоукмун захохотал. Калан, человек, который вставил ему в лоб Черный Камень, который помогал Тарагорму уничтожить машину с кристаллом, защищавшую замок Брасс, который был самым главным злым гением, обеспечивавшим научную поддержку Темной Империи, обвиняет его в жестокости!

И рубиновое пламя продолжало играть над пирамидой.

– Ты повредишь мне рычаги управления! – завопил Калан. – Если я уйду сейчас, то не смогу вернуться, пока не отремонтирую машину. Не смогу отпустить на свободу твоих друзей…

– Подозреваю, мы сумеем обойтись без тебя, презренный! – захохотал граф Брасс. – Думаешь, я скажу тебе спасибо за заботу? Ты сам хотел нас обмануть, а теперь расплачиваешься.

– Я сказал правду: Хоукмун поведет вас на смерть.

– Да, но это будет благородная смерть, а вовсе не предательство Хоукмуна.

Физиономия Калана перекосилась. Он обливался потом внутри пирамиды, которая становилась все горячее и горячее.

– Ладно, хорошо. Я ухожу. Но я отомщу теперь всем пятерым, живым или мертвым, и я до вас доберусь. Теперь же я ухожу…

– В Лондру? – выкрикнул Хоукмун. – Ты прячешься в Лондре? Калан дико засмеялся.

– В Лондре? Да, но не в той, какую ты знаешь. Прощай, гнусный Хоукмун.

И пирамида поблекла, а затем растаяла, оставив товарищей на берегу, погруженных в молчание, – кажется, тут нечего было сказать.

Чуть погодя Хоукмун указал на горизонт.

– Смотрите, – произнес он.

Всходило солнце.

Глава вторая Возвращение пирамиды

Прихлебывая дрянное вино, какое оставил графу Брассу и остальным Калан Витальский, они решали, как им быть дальше.

Было ясно, что все четверо застряли пока в настоящем моменте, во времени Хоукмуна. Неизвестно, сколько еще они здесь пробудут.

– Я говорил о Сориандуме и призрачном народе, – сказал Хоукмун друзьям. – В них наша единственная надежда на помощь, поскольку Рунный посох едва ли сможет помочь, даже если бы мы нашли его и попросили о содействии. – Он уже успел рассказать о событиях, какие случатся с ними в будущем и какие произошли для него в прошлом.

– В таком случае стоит поторопиться, – предложил граф Брасс, – пока Калан не вернулся, а я уверен, что он вернется. Как нам попасть в Сориандум?

– Я не знаю, – честно сказал Хоукмун. – Город переместили в другое измерение, когда Темная Империя начала ему угрожать. Могу лишь надеяться, что теперь, когда угроза миновала, он вернулся на прежнее место.

– А где этот Сориандум, в смысле, где он был? – спросил Оладан.

– В Сиранианской пустыне.

Граф Брасс удивленно поднял рыжие брови.

– Пустыня большая, друг Хоукмун. Широкая. И суровая.

– Да. Все эти утверждения справедливы. Именно поэтому до Сориандума добираются немногие.

– И ты ожидаешь, что мы перейдем эту пустыню, чтобы найти город, который возможно там есть? – кисло улыбнулся Д’Аверк.

– Да. В нем наша единственная надежда, сэр Гюйам.

Д’Аверк пожал плечами и отвернулся.

– Может быть, сухой воздух пойдет на пользу моим легким.

– В таком случае нам придется преодолеть и Срединное море? – уточнил Боженталь. – Тогда нужен корабль.

– Недалеко отсюда есть порт, – сказал Хоукмун. – Там мы найдем корабль, который довезет нас до берегов Сирании, до порта Хорнус, возможно. Оттуда мы отправимся вглубь страны, на верблюдах, если удастся нанять, на другой берег Евфрата.

– Это путешествие на много недель, – задумчиво протянул Боженталь. – Нет ли способа побыстрее?

– Этот самый быстрый. Орнитоптеры довезли бы быстрее, но они, как известно, очень капризны, и их слишком мало. В Камарге имеются обученные фламинго, но мне бы очень не хотелось, чтобы нас видели в Камарге, – это вызовет смятение и боль в сердцах тех, кого все мы любим или полюбим в будущем. Поэтому придется изменить внешность и отправиться в Марше, ближайший крупный порт, и, как самые обычные путники, сесть на ближайший подходящий корабль.

– Вижу, что ты всё уже тщательно продумал. – Граф Брасс поднялся и начал укладывать седельные сумки. – Мы последуем твоему плану, герцог Кёльнский, и будем надеяться, что Калан не выследит нас раньше, чем мы доберемся до Сориандума.

Спустя два дня они, с головой скрытые плащами, добрались до шумного Марше, кажется, самого крупного порта на побережье. В гавани стояло более сотни кораблей: торговые суда с высокими мачтами, способные ходить на большие расстояния, привычные бороздить любые моря в любую погоду. И команды казались им под стать: по большей части бронзовые от загара, ветров и соленой воды, закаленные морские волки с колючими взглядами и сиплыми голосами, которые привыкли верить только себе. Многие были голыми до пояса, щеголяя в одних только коротких килтах самых разных расцветок и браслетах на руках и ногах, сделанных из дорогих металлов и украшенных драгоценными камнями. На шеях, на головах у них красовались длинные шарфы, такие же яркие, как килты и штаны. У многих на поясе болталось оружие: в основном ножи и абордажные сабли.

Почти все они владели ровно тем, что было на них надето. Зато это – браслеты, серьги и прочее – стоило маленькое состояние, на которое можно играть и кутить на берегу в многочисленных тавернах, трактирах, игорных домах и борделях, выстроившихся вдоль улиц, которые спускались к набережным Марше.

Пятеро усталых путников двигались через шумный, красочный, суетливый город, надвинув на лица капюшоны, чтобы никто их не узнал. А Хоукмун понимал, как никто другой, что их обязательно узнали бы – пятерых героев, чьи портреты висели почти во всех гостиницах, чьи статуи возвышались на площадях, чьими именами клялись, о ком рассказывали невероятные легенды, впрочем, все равно далекие от правды. Существовала только одна опасность, которую предвидел Хоукмун: из-за их нежелания показывать лица их могли бы ошибочно принять за лазутчиков Темной Империи, упорствующих в своих заблуждениях и мечтающих скрыть лица за масками. Они нашли гостиницу поспокойнее остальных, где-то на задворках, спросили большую комнату, где они могли бы отдохнуть все вместе, пока один из них отправится на набережную и поищет корабль.

Это, конечно, сделал Хоукмун, успевший за время пути обрасти бородой; как только они перекусили с дороги, он отправился в порт и довольно быстро вернулся с хорошими новостями. Утром, с первым приливом, отходил один купеческий корабль. Капитан согласился за разумную плату взять пассажиров. Он шел не в Хорнус, а в Бехрук, чуть дальше по побережью. Это было ничуть не хуже, и Хоукмун тут же решил, что они отбывают на этом корабле. Как только решение приняли, они улеглись спать, впрочем, спали плохо, потому что всех мучили мысли о пирамиде Калана, которая может вернуться.

Хоукмун понял, что именно напомнила ему пирамида. Она чем-то походила на Тронную Сферу короля-императора Хуона, на устройство, которое поддерживало жизнь в невероятно древнем гомункуле, пока того не убил барон Мелиадус. Возможно, одна и та же наука породила оба изобретения? Более чем вероятно. Либо Калан обнаружил где-то склад со старыми машинами, каких было много сокрыто по всей планете, и использовал их? Но где же скрывается сам Калан Витальский? Не в Лондре, но в какой-то другой Лондре? И что же это значит?

Ночью Хоукмун спал как никогда плохо, пока все эти мысли крутились в голове заодно со многими остальными. А перед тем как ложиться, он вынул из ножен меч и не выпускал из рук.

Ясным осенним днем они поднялись на борт высокого быстроходного корабля «Королева Романии» (родной порт корабля находился на Черном море), белые паруса и палубы которого сверкали чистотой, пока он стремительно несся по волнам без малейшего, как казалось, усилия.

Первые два дня путешествие проходило очень хорошо, однако на третий день ветер утих, и они попали в штиль. Капитану очень не хотелось ставить весла, потому что команда была небольшая, он не хотел утомлять людей и потому рискнул выждать день в надежде, что ветер снова поднимется.

На востоке виднелось побережье Кипра, островного королевства, которое, как и многие другие, некогда было вассалом Темной Империи, и его вид приводил в отчаяние пятерых друзей, то и дело смотревших в небольшой иллюминатор в каюте и каждый раз видевших одно и то же. За все время пути они ни разу не выходили на палубу. Хоукмун объяснил капитану их странное поведение тем, что все они члены одной религиозной организации, едут в паломничество и, согласно данному обету, обязаны провести всю дорогу в молитве. Капитан, настоящий морской волк, который хотел от пассажиров лишь достойной оплаты, нисколько не переживал на этот счет и принял его объяснение без лишних вопросов.

На следующий день, около полудня, когда ветер так и не поднялся, Хоукмун и все остальные услышали над головой какое-то движение: крики, ругань, беготню босых и обутых ног.

– Что бы это могло быть? – спросил Хоукмун. – Пираты? Мы ведь уже встречались с пиратами примерно в этих же водах, помнишь, Оладан?

Но Оладан лишь ошеломленно посмотрел на него.

– Правда? Вообще-то это мое первое морское путешествие, герцог Дориан!

И Хоукмун, не в первый уже раз, вспомнил, что Оладану еще только предстоит пережить приключение на корабле Безумного бога, и он извинился перед маленьким горцем.

Шум становился всё сильнее, смятение нарастало. В иллюминаторе они не наблюдали никаких признаков вражеского корабля, и звуков битвы тоже не было. Может, какое-нибудь морское чудовище, какая-нибудь тварь, оставшаяся со времен Трагического Тысячелетия, поднялась из глубин где-то вне поля их зрения?

Хоукмун поднялся на ноги, набросил плащ, опустил капюшон на лицо.

– Пойду на разведку, – сказал он.

Он открыл дверь каюты и поднялся по короткому трапу на палубу. И там, на корме, обнаружил предмет, вызвавший такое смятение команды, из которого разносился голос Калана Витальского – тот призывал матросов наброситься на пассажиров и немедленно уничтожить их, иначе весь корабль пойдет ко дну.

Пирамида испускала ослепительно-белое сияние, резко выделяясь на фоне синего неба и моря.

Хоукмун немедленно кинулся в каюту и схватил огненное копье.

– Пирамида вернулась! – сказал он. – Ждите здесь, пока не разберусь.

Он взбежал по трапу и кинулся через палубу к пирамиде, испуганные матросы, сначала мешавшие ему пробиться к ней, быстро освободили путь.

С рубинового наконечника копья снова сорвалось пламя, врезавшись в белый бок пирамиды: словно кровь смешалась с молоком. Однако на этот раз никаких криков из пирамиды не было, только смех.

– Я принял меры предосторожности, Дориан Хоукмун, оградив себя от твоего грубого оружия. Я усилил машину.

– Посмотрим, до какой степени, – угрюмо пообещал Хоукмун. Он догадывался, что Калану не терпелось испытать силу машины, потому что Калан, наверное, сам сомневался, каких результатов сможет добиться.

Оладан из Булгарских гор теперь тоже находился здесь, он был хмур и сжимал в волосатой руке меч.

– Убирайся, лживый оракул! – закричал Оладан. – Мы больше тебя не боимся.

– А у вас есть все причины бояться меня, – заявил Калан, его лицо было едва видно сквозь полупрозрачную стенку пирамиды. Он обливался потом. Очевидно, пламя огненного копья оказывало тот же самый эффект. – Ибо у меня есть средство, чтобы контролировать все события в этом мире, да и в других тоже!

– Так контролируй! – предложил Хоукмун, переводя поток пламени на полную мощь.

– А-а-ааа! Дураки, уничтожив мою машину, вы повредите саму материю времени. Всё сплавится в один комок, хаос будет бушевать во вселенной. Всякая разумная жизнь прекратится!

И тогда Оладан подбежал к пирамиде, размахивая мечом, стараясь пронзить странную субстанцию, которая защищала Калана от пламени огненного копья.

– Оладан, назад! – выкрикнул Хоукмун. – Мечом ты ничего не сделаешь!

Однако Оладан пару раз рубанул по пирамиде и пронзил ее, кажется, и почти достал сидевшего внутри Калана Витальского, но чародей развернулся, увидел его и крутанул маленькую пирамидку, которую держал к руке, с невероятной злобой ухмыляясь при этом Оладану.

– Оладан! Берегись! – прокричал Хоукмун, почуяв новую опасность.

Оладан снова занес руку, чтобы еще раз ударить Калана.

И вскрикнул.

Он обернулся с недоумением, как будто видел что-то иное, а не пирамиду и палубу корабля.

– Медведь! – взвыл он. – Достал меня!

А затем с леденящим кровь воплем он исчез.

Хоукмун выронил огненное копье, кинулся вперед, но успел лишь увидеть ухмылявшуюся физиономию Калана, прежде чем пирамида тоже испарилась.

Оладана нигде не было видно. И Хоукмун знал, что маленького человечка вышвырнуло, по крайней мере сейчас, в тот миг в его времени, который он покинул. Вопрос, позволят ли ему остаться там?

Хоукмун особенно и не переживал бы – ведь он знал, что Оладан выжил в той стычке с медведем, – если бы не осознал вдруг, какой великой силой обладает Калан.

Хоукмун невольно содрогнулся. Он обернулся и увидел, что и капитан, и вся команда смотрят на него с откровенным подозрением.

Не сказав им ни слова, он отправился прямо в каюту.

Теперь он как никогда раньше горел желанием отыскать Сориандум и его призрачный народ.

Глава третья Путь в Сориандум

Вскоре после приключения на палубе ветер задул с такой неистовой силой, словно приближался шторм, и капитан приказал поднять все паруса, чтобы обогнать непогоду и как можно быстрее попасть в Бехрук.

Хоукмун подозревал, что капитану на самом деле хочется как можно быстрее выгрузить пассажиров, и он сочувствовал ему. Другой на его месте мог бы и вовсе вышвырнуть за борт оставшуюся четверку.

Ненависть Хоукмуна к Калану Витальскому становилась всё сильнее. Уже во второй раз лорд Темной Империи лишил его друга, и эту вторую потерю он воспринял почему-то еще болезненнее, чем первую, хотя и был в каком-то смысле лучше к ней готов. Хоукмун твердо вознамерился разыскать Калана и уничтожить его, чего бы это ему ни стоило.

Высадившись на белокаменные набережные Бехрука, все четверо уже не старались так тщательно скрывать лица. Легенды о них ходили и среди народа, жившего по берегам Арабианского моря, однако в лицо их почти не знали. И всё же они не стали задерживаться, а сразу направились на базар и купили четырех верблюдов для путешествия по пустынным землям.

За четыре дня они приспособились к тряске, и мышцы болели уже не так сильно. За четыре же дня они добрались до края Сиранианской пустыни и двинулись вдоль русла Евфрата, текшего между величественными дюнами, и Хоукмун часто поглядывал на карту, сожалея, что с ними нет Оладана, который сражался вместе с ним в Сориандуме против Д’Аверка, когда тот еще был их врагом, – сейчас Оладан помог бы ему вспомнить путь.

Громадное, жаркое солнце превратило доспех графа Брасса в расплавленное золото. Он слепил товарищей не хуже, чем пирамида Калана Витальского. А стальной доспех Дориана Хоукмуна сверкал серебром. Боженталь с Д’Аверком, ехавшие вовсе без доспехов, пару раз отпускали по этому поводу колкие шуточки, но вскоре умолкли, поняв, что человек в доспехе невыносимо страдает от жары; когда им попадались источники или река подходила близко, они набирали полные шлемы воды, заливая ее в нагрудники товарищей.

На пятый день пути они переправились через реку и углубились в пустыню. Тусклый желтый песок простирался во все стороны. Иногда, когда над пустыней пролетал легкий ветерок, по песку шла рябь, безжалостно напоминая, что вода осталась позади.

На шестой день пути они уже устало горбились в высоких седлах, глаза нездорово блестели, губы потрескались, потому что воду приходилось экономить, ведь они не знали, когда попадется следующий источник.

На седьмой день пути Боженталь выпал из седла и остался лежать, распростершись на песке, и они истратили последнюю воду, чтобы привести его в чувство. После этого падения они уселись в короткой тени дюны и оставались там всю ночь до следующего утра, когда Хоукмун кое-как поднялся на ноги и заявил, что дальше поедет один.

– Один? Это еще зачем? – Граф Брасс тоже встал, и ремни, которыми был стянут медный доспех, заскрипели. – В чем причина, герцог Кёльнский?

– Я разведаю местность, а вы пока отдохнете. Могу поклясться, что Сориандум где-то рядом. Я покружу тут, пока не найду его… ну, или то место, где он стоял. В любом случае, там должен быть источник воды.

– Это не лишено смысла, – согласился граф Брасс. – А если ты устанешь, тогда тебя сменит кто-нибудь из нас, потом следующий. Но ты уверен, что Сориандум близко?

– Да. Я поищу холмы, которые стоят на границе пустыни. Они должны быть где-то неподалеку. Если бы дюны были немного пониже, не сомневаюсь, мы бы уже увидели их.

– Очень хорошо, – сказал граф Брасс. – Мы подождем.

И Хоукмун вскочил на верблюда и ускакал, оставив товарищей отдыхать.

Однако наступил уже полдень, когда он поднялся на двенадцатую по счету дюну и только тогда наконец-то увидел зеленые подножья гор, у которых некогда стоял город Сориандум.

Вот только разрушенного города призрачного народа он не увидел. Хоукмун старательно нанес маршрут на карту и пустился в обратный путь.

Он почти вернулся на место их стоянки, когда снова увидел пирамиду. Какая глупость, что он оставил огненное копье в лагере, не зная, владеют ли его товарищи таким оружием, да и захотят ли притронуться к нему после того, что случилось с Оладаном.

Он слез с верблюда и, как можно осторожнее, пользуясь даже самыми небольшими укрытиями, подкрался ближе. Автоматическим движением вынул из ножен меч.

Теперь ему было слышно, как вещает пирамида. Калан Витальский в очередной раз старался уговорить трех друзей убить его, Хоукмуна, когда он вернется.

– Он враг вам. Что бы я вам ни говорил, я говорил чистую правду о том, что он приведет вас к смерти. Ты вот, Гюйам Д’Аверк, знаешь, что ты сторонник Темной Империи, а Хоукмун заставит тебя пойти против Темной Империи. Аты, Боженталь, ненавидишь насилие, Хоукмун же превратит тебя в человека, способного творить насилие. И ты, граф Брасс, всегда соблюдал нейтралитет, когда дело касалось Темной Империи, а он сбил тебя с толку и вынудил сражаться с той самой силой, которую пока что ты считаешь объединяющей для Европы. И вот, вовлеченные обманом в действия, противоречащие вашим собственным интересам, вы погибнете. Убейте Хоукмуна сейчас, и тогда…

– Ну так убей меня! – Хоукмун поднялся в полный рост, раздраженный речами Калана. – Убей меня сам, Калан. Почему бы нет?

Пирамида по-прежнему висела над головами его друзей, пока Хоукмун смотрел на них с высоты дюны.

– И каким же образом моя смерть сейчас изменит всё, что уже случилось в прошлом, Калан? Либо твоя логика хромает, либо ты так и не сказал нам всего, что должен!

– Кроме того, ты уже начинаешь надоедать, – добавил Гюйам Д’Аверк. Он вынул из ножен изящный меч. – А я ужасно устал и хочу пить, барон Калан. Наверное, попытаю сейчас удачу, поскольку в этой пустыне все равно больше нечем заняться!

И он неожиданно прыгнул вперед и принялся разить клинком, протыкая сталью белую ткань пирамиды.

Калан вскрикнул, словно его ранило.

– Подумай о собственных интересах, Д’Аверк, я полезен тебе!

Д’Аверк засмеялся и снова ткнул мечом в пирамиду.

И Калан снова вскрикнул.

– Предупреждаю тебя, Д’Аверк, если ты не остановишься, я избавлю от тебя этот мир!

– Мне от этого мира никакой пользы. Да и сам он не в восторге от моего присутствия. Думаю, я доберусь до твоего сердца, барон Калан, если еще немного постараюсь.

Он снова ударил мечом.

Калан снова вскрикнул.

Хоукмун закричал:

– Осторожнее, Д’Аверк!

Он побежал, скатываясь с дюны, в надежде схватить огненное копье. Но Д’Аверк беззвучно исчез, когда он был еще только на середине склона.

– Д’Аверк! – В голосе Хоукмуна звучало отчаяние, звучала скорбь. – Д’Аверк!

– Молчи, Хоукмун, – раздался из пирамиды голос Калана. – Слушайте меня, оставшиеся. Убейте его немедленно, иначе вас постигнет судьба Д’Аверка.

– Да не такая уж и ужасная судьба, – улыбнулся граф Брасс.

Хоукмун взялся за огненное копье. Калан явно увидел это сквозь стены пирамиды и потому закричал:

– Какой же ты вандал, Хоукмун! Но все равно ты умрешь.

И пирамида начала бледнеть, после чего исчезла.

Граф Брасс огляделся, и на его бронзовом лице читалась насмешка.

– Лучше бы нам поскорее найти Сориандум, – заметил он, – а то, если продолжать в том же духе, искать его будет некому. Наши ряды стремительно редеют, друг Хоукмун.

Хоукмун глубоко вздохнул.

– Как трудно дважды терять добрых друзей. Тебе не понять, ведь для тебя Оладан и Д’Аверк были такими же чужаками, каким я сам оставался для них. Но для меня-то они старые друзья.

Боженталь положил руку на плечо Хоукмуна.

– Я понимаю, – заверил он. – Тебе всё это дается труднее, чем нам, герцог Дориан. Ведь если нас одолевает недоумение – нас выдернули из нашего времени, то и дело стращают смертью, нас преследует какая-то странная машина, приказывающая убить кого-то, – то ты полон скорби. А горе, как никакое другое переживание, ослабляет человека. Оно лишает тебя силы воли, когда тебе особенно нужна воля.

– Да. – Хоукмун снова вздохнул. Опустил огненное копье. – Что ж, – сказал он, – Сориандум я все же нашел, по крайней мере, те холмы, у которых стоял Сориандум. Наверное, успеем туда до наступления темноты.

– В таком случае поспешим в Сориандум, – предложил граф Брасс. Он стряхнул с лица и усов песок. – Если повезет, теперь несколько дней не увидим барона Калана с его чертовой пирамидой. А за это время мы, вероятно, немного продвинемся в разрешении этой загадки. – Он хлопнул Хоукмуна по спине. – Идем, парень. Садись на верблюда. Никогда не угадаешь – вдруг всё еще закончится хорошо. Может, ты еще снова увидишь наших друзей.

Хоукмун горько улыбнулся.

– У меня такое ощущение, что мне очень повезет, граф Брасс, если я снова увижу жену и детей.

Глава четвертая Новая стычка со старым врагом

Никакого Сориандума среди зеленых холмов на границе Сиранианской пустыни не оказалось. Впрочем, воду они нашли. Нашли и следы, оставшиеся от города, но сам город пропал. Хоукмун когда-то своими глазами видел, как город исчезает, спасаясь от угрозы Темной Империи. Очевидно, народ Сориандума проявил мудрость, решив, что угроза пока не миновала. Они мудрее его, сардонически подумал Хоукмун. Значит, путешествие сюда в итоге оказалось бесполезным. Оставалась лишь одна призрачная надежда: вдруг та пещера, где много лет назад он нашел кристаллические машины, до сих пор цела. В отчаянии он повел двух товарищей дальше в холмы в нескольких милях от Сориандума.

– Кажется, я напрасно завел вас сюда, друзья мои, – сказал Хоукмун Боженталю и графу Брассу. – Хуже того, я заманил вас несбывшейся надеждой.

– Может быть, и нет, – задумчиво произнес Боженталь. – Вполне возможно, что машины не тронуты и я, поскольку у меня имеется некоторый опыт в подобных делах, сумею применить их.

Граф Брасс двигался впереди отряда, в своем медном доспехе он поднялся до вершины холма, остановился на гребне и посмотрел вниз, в долину.

– Там твоя пещера? – спросил он.

Хоукмун и Боженталь подошли.

– Да, это тот самый утес, – подтвердил Хоукмун.

Утес походил на гигантский меч, рассекший холм пополам. И там, несколько южнее, он видел пирамиду, сложенную из гранитных блоков, вырезанных из холма при создании пещеры, где хранилось оружие. Тут же располагался и вход: узкая расщелина на поверхности утеса. Кажется, туда давно никто не входил. Хоукмун немного воспрянул духом.

Ускоряя шаг, он начал спускаться с холма.

– Идемте же, – позвал он, – будем надеяться, что эти сокровища никто не тронул.

Однако в смятении мыслей и чувств Хоукмун позабыл кое о чем. Он позабыл, что к старинной технике призрачного народа приставлен хранитель. Хранитель, от которого когда-то едва сумел ускользнуть Д’Аверк. Хранитель, с которым невозможно договориться. И Хоукмун пожалел, что они оставили верблюдов пастись под Сориандумом, потому что теперь они лишились возможности быстро сбежать отсюда.

– Что это за звук? – спросил граф Брасс, когда из расселины донесся странный приглушенный вой. – Тебе он знаком, Хоукмун?

– Да, – ответил несчастный Хоукмун. – Я узнаю его. Это завывает механический зверь, машина, которая охраняет пещеру. Я‑то решил, что он уничтожен, а теперь боюсь, как бы он не уничтожил нас.

– У нас при себе мечи, – заметил граф Брасс.

Хоукмун громко захохотал.

– У нас при себе мечи, ну надо же!

– И нас трое, – вставил Боженталь. – Трое хитроумных людей.

– Да.

Вой усилился, когда зверь почуял их.

– Впрочем, одно преимущество у нас имеется, – негромко сказал Хоукмун. – Зверь незрячий. Наш единственный шанс – бежать врассыпную к Сориандуму и нашим верблюдам. Возможно, там нам поможет огненное копье.

– Бежать? – Граф Брасс казался разгневанным. Он вынул палаш и пригладил рыжие усы. – Никогда до сих пор не сражался с механическими врагами. Никуда я не побегу, Хоукмун.

– Тогда умрешь, кажется, уже в третий раз! – выкрикнул Хоукмун в отчаянии. – Слушай меня, граф Брасс! Тебе ведь известно, что я не трус. Если хотим выжить, необходимо добраться до верблюдов раньше, чем зверь настигнет нас. Смотрите!

И тут слепой механический сторож вырвался из расщелины утеса, громадная голова повернулась на звук голосов и ненавистный ему запах.

– Ничего себе! – присвистнул граф Брасс. – Здоровенная тварюга.

Зверь был как минимум в два раза крупнее графа Брасса. По всей спине топорщились острые, как кинжалы, наросты. Металлическая чешуя переливалась всеми цветами радуги, едва не ослепив друзей, когда зверь прыгнул в их сторону. У него имелись короткие передние лапы и длинные задние, заканчивавшиеся металлическими когтями. В целом напоминавший крупную гориллу, он обладал фасеточными глазами, которые разбили ему в предыдущем бою Хоукмун и Оладан. От каждого движения механический сторож клацал. От его металлического голоса сводило челюсти. И запах зверя, который путники чувствовали даже на расстоянии, тоже казался металлическим.

Хоукмун дернул графа Брасса за руку.

– Прошу тебя, граф Брасс, умоляю. Здесь не самое подходящее место для битвы.

Это показалось графу Брассу логичным.

– Верно, – сказал он, – это я сам вижу. Ладно, отступим на равнину. Но он пойдет за нами?

– О, в этом можешь не сомневаться!

А потом они разбежались в разные стороны, стараясь побыстрее добраться до места, где когда-то стоял Сориандум, пока механический сторож решал, за кем из них пускаться в погоню.

Их верблюды почуяли механического зверя, – это было ясно, когда люди, тяжело дыша, подбежали к стреноженным кораблям пустыни. Верблюды дергали веревки, привязанные к вбитым в землю колышкам. Они вскидывали головы, губы и ноздри у них трепетали, глаза закатывались, а копыта нервно топали по голой земле.

Снова прозвучал надрывный вой механического зверя, эхом прокатившийся по окрестным холмам.

Хоукмун передал графу Брассу огненное копье.

– Сомневаюсь, что это чем-то поможет, но стоит попробовать.

Граф Брасс проворчал:

– Я бы предпочел вступить с этой тварью в поединок.

– Не исключено, что придется, – мрачно усмехнулся в ответ Хоукмун.

Подскакивая, ковыляя, опускаясь на четвереньки, могучий металлический зверь перевалил через ближайший холм, замер, как будто снова принюхиваясь, – наверное, он даже слышал биение их сердец.

Боженталь стоял за спинами друзей, поскольку у него не было огненного копья.

– Что-то мне поднадоело расставаться с жизнью, – заметил он с улыбкой. – Неужели в этом и состоит судьба мертвеца? Погибать снова и снова, бесконечно возрождаясь? Не слишком привлекательная концепция.

– Пора! – сказал Хоукмун, нажимая спусковой крючок на копье. В тот же миг граф Брасс активировал свое.

Сгустки рубинового пламени ударили в механического зверя, и он зафырчал. Чешуя у него раскалилась, в некоторых местах добела, но, кажется, пламя не оказало никакого воздействия. Огненных копий он не заметил. Покачав головой, Хоукмун убрал огненное копье, граф Брасс сделал то же самое. Тратить пламя было просто глупо.

– Есть лишь один способ разделаться с этим чудовищем, – заявил граф Брасс.

– И какой же?

– Надо заманить его в яму…

– Но тут нет никаких ям, – заметил Боженталь, нервно поглядывая на зверя, который подходил все ближе.

– Или на утес, – продолжал граф Брасс. – Если бы заставить его спрыгнуть с утеса…

– Утесов поблизости тоже нет, – терпеливо пояснил Боженталь.

– В таком случае мы, вероятно, погибнем, – произнес граф Брасс, пожимая медными плечами. А затем, прежде чем они успели понять его замысел, он выхватил из ножен широкий меч и с яростным боевым кличем ринулся на механического зверя – казалось, металлический человек вызывает на бой металлическое чудовище.

Чудовище взревело. Остановилось и встало на задние лапы, его когти замелькали по сторонам, со свистом рассекая воздух.

Граф Брасс присел, спасаясь от когтей, и ударил в корпус механического стража. Его меч зазвенел о чешую, затем еще раз. Граф Брасс отскочил назад, спасаясь от машущих когтей, и опустил меч на огромное запястье, промелькнувшее мимо.

Хоукмун успел присоединиться к нему и теперь рубил мечом одну из задних лап чудовища. Боженталь, сумевший побороть ненависть к насилию, когда дело коснулось механизма, пытался достать клинком морду зверя, но металлические челюсти сомкнулись на его мече и просто откусили его от рукояти.

– Назад, Боженталь, – крикнул Хоукмун. – Тут ты ничем не поможешь.

Голова зверя повернулась на звук его голоса, когти снова мелькнули, и Хоукмун, увертываясь от них, оступился и упал.

И снова вперед вышел граф Брасс, рыча от гнева почти так же громко, как его противник. И снова клинок зазвенел о чешую. И снова зверь развернулся, выискивая источник раздражения.

Но все трое понемногу уставали. Путешествие через пустыню подточило их силы. А бегство по холмам утомило еще больше. Хоукмун понимал, что они неизбежно погибнут в этой пустыне и никто никогда не узнает, как они приняли смерть.

Он увидел, как граф Брасс, вскрикнув, отлетел вбок на несколько футов, сметенный лапой чудовища. Граф, стесненный тяжелым доспехом, ощущал беспомощность, лежа на голой земле, оглушенный и пока что неспособный подняться.

Металлический зверь почуял слабость противника и двинулся вперед, чтобы растоптать графа Брасса чудовищной лапой.

Хоукмун прокричал что-то невнятное и кинулся к твари, вонзив меч ей в спину. Однако чудовище не замедлило шага. Оно подбиралось все ближе и ближе к тому месту, где лежал граф Брасс.

Хоукмун забежал вперед, чтобы оказаться между зверем и другом. Он ударил мечом по машущим когтям, по груди. Волна боли от каждого удара о металлическую тушу доходила до самых костей.

Однако зверь все равно не желал менять направление движения, невидящие глаза смотрели вперед.

А потом его лапа отшвырнула в сторону и Хоукмуна – он лежал оглушенный, весь в синяках, и с ужасом наблюдал, как граф Брасс силится подняться. Он увидел, как чудовищная механическая нога зависла над головой графа Брасса, увидел, как граф Брасс вскинул руку, как будто защищаясь от грядущего удара. Хоукмуну каким-то образом удалось встать на ноги, он рванулся вперед, сознавая, что уже слишком поздно, чтобы спасти графа, даже если он доберется до механического зверя. Когда он побежал, побежал и Боженталь, Боженталь, у которого не было оружия, кроме обломка меча, подскочил к зверю, словно уверенный, что справится с ним голыми руками.

И Хоукмун подумал: «Я снова привел друзей на смерть. Калан сказал им правду. Кажется, я их злой рок».

Глава пятая Другая Лондра

А в следующий миг металлический зверь замер.

И заскулил почти жалобно.

Граф Брасс был не из тех, кто упускает подобную возможность. Он мигом выкатился из-под громадной лапы. Ему по-прежнему не хватало сил, чтобы встать на ноги, но он начал отползать, не выпуская из руки меч.

Боженталь с Хоукмуном притормозили, недоумевая, что же заставило зверя остановиться.

Механический зверь съежился. Его скулеж сделался заискивающим, робким. Он склонил голову набок, словно прислушиваясь к какому-то голосу, который никто из людей не слышал.

Граф Брасс наконец поднялся на ноги и устало готовился отразить очередное нападение зверя.

А зверь неожиданно упал с ужасным грохотом, от которого задрожала земля, и ярко светившиеся чешуйки вдруг потускнели, словно в один миг проржавев. Он больше не двигался.

– Что это? – В зычном голосе графа Брасса звучало недоумение. – Неужели мы его доконали?

Хоукмун засмеялся, заметив, как призрачные контуры вырисовываются на фоне ясного, безоблачного неба.

– Кто-то точно его доконал, – сказал он.

Боженталь ахнул, потому что тоже заметил какие-то силуэты.

– Что это? Призрак города?

– Почти.

Граф Брасс буркнул что-то. Потом фыркнул и поднял меч.

– Эта новая угроза нравится мне не больше.

– Это вовсе не угроза, во всяком случае, для нас, – сказал Хоукмун. – Сориандум возвращается.

Они видели, как понемногу очертания города делаются всё плотнее, и в итоге он весь возник посреди пустыни. Старинный город. Разрушенный город.

Граф Брасс ругнулся и пригладил усы: судя по его позе, он был готов к атаке.

– Убери меч в ножны, граф Брасс, – посоветовал Хоукмун. – Это тот Сориандум, который мы искали. Призрачный народ, древние бессмертные, о которых я рассказывал вам, пришли, чтобы нас спасти. Это чудесный Сориандум. Посмотрите!

И Сориандум был чудесен, хотя и лежал в руинах. Его поросшие мхом стены, фонтаны, высокие разрушенные башни, цветущие сады, оранжевые и пурпурные, растрескавшиеся мраморные мостовые, колонны из обсидиана и гранита – всё выглядело прекрасно. И над городом висело умиротворение, даже птицы, гнездившиеся в разрушенных временем домах, не волновались, даже пыль летала по пустынным улицам как-то неторопливо.

– Вот он, Сориандум, – повторил Хоукмун почти шепотом.

Они стояли на площади рядом с неподвижным зверем из металла.

Граф Брасс встрепенулся первым, он пересек поросшую травой мостовую и потрогал колонну.

– Вроде твердая, – проворчал он. – Как такое возможно?

– Я всегда отрицал основанные на ощущениях утверждения тех, кто верит в сверхъестественное, – сказал Боженталь. – Но теперь я невольно задаюсь вопросом…

– Сориандум вернула сюда наука, – заявил Хоукмун. – И наука унесла его прочь. Я знаю. Я лично привез тогда машину, которая требовалась призрачному народу, потому что сами они не могли покидать город. Некогда они были такими же, как мы, но за многие века, в ходе процессов, которых я не понимаю, избавились от телесной формы и превратились в сгустки чистого разума. Они могут при желании принимать физическую форму, и они обладают силой, которая превосходит силу большинства смертных. Они мирные люди и красивые, как и их город.

– Ты нам льстишь, дружище, – произнес голос из воздуха.

– Райнал? – спросил Хоукмун, узнав голос. – Это ты?

– Я. Но кто твои спутники? Наши инструменты странно на них реагируют. Именно по этой причине мы не хотели показывать ни себя, ни город, на тот случай, если они каким-то обманом заставили тебя привести их в Сориандум, замышляя против города что-то недоброе.

– Они мои добрые друзья, – сказал Хоукмун, – просто они не из этого времени. Наверное, из-за этого ваши инструменты барахлят, Райнал?

– Возможно. Что ж, я верю тебе, Хоукмун, потому что у меня есть все основания. Ты желанный гость в Сориандуме, ведь благодаря тебе мы живы до сих пор.

– И благодаря вам жив я. – Хоукмун улыбнулся. – А где ты, Райнал?

Внезапно Райнал возник рядом с ними, высокий и бесплотный. Его тело, молочно-белое и непрозрачное, было лишено одежды и украшений. Лицо худощавое, а глаза как будто слепые – такие же невидящие, как у механического зверя, – но они смотрели прямо на Хоукмуна.

– Призраки городов, призраки людей. – Граф Брасс убрал в ножны меч. – И всё же, если ты спас нас от этой штуковины, – он указал на мертвого механического зверя, – я должен тебя поблагодарить. – Он вспомнил о хороших манерах и поклонился. – Прими мою нижайшую благодарность, сэр Призрак.

– Я сожалею, что наш зверь доставил вам столько хлопот, – отозвался Райнал из Сориандума. – Мы построили его много веков назад, чтобы он оберегал наши сокровища. Мы бы уничтожили его, если бы не боялись, что народ Темной Империи вернется, чтобы забрать наши машины и использовать их во зло. Кроме того, мы и не могли ничего сделать, пока он сам не пришел в город, ведь, как ты уже знаешь, Дориан Хоукмун, теперь у нас нет силы за пределами Сориандума. Наше существование целиком и полностью связано с существованием города. Однако, когда зверь оказался здесь, приказать ему умереть было легче легкого.

– Как хорошо, герцог Дориан, что ты посоветовал нам бежать сюда, – с чувством произнес Боженталь. – Иначе мы бы все втроем были уже мертвы.

– А где еще один твой друг? – спросил Райнал. – Тот, с которым ты впервые приходил в Сориандум.

– Оладан погиб уже дважды, – скорбно произнес Хоукмун.

– Дважды?

– Именно, да и остальные мои друзья близки к тому, чтобы погибнуть во второй раз.

– Ты меня заинтриговал, – сказал Райнал. – Идемте, найдем, чем вам подкрепиться, пока вы растолкуете все эти загадки мне и тем немногим моим сородичам, которые еще здесь.

Райнал повел трех товарищей по разрушенным улицам Сориандума к трехэтажному дому, у которого не было входа на уровне земли. Хоукмун уже бывал в этом доме. Хотя внешне он никак не отличался от других строений Сориандума, именно сюда приходили призрачные люди, если им требовалось материализоваться.

Наверху появились еще два призрака, спустились к Хоукмуну, графу Брассу и Боженталю, без малейших усилий подхватили их и подняли на второй этаж, к широкому окну, служившему входом в дом.

В пустой, чистой комнате для них была приготовлена пища, хотя народ Райнала не нуждался в еде. И еда оказалась вкусной, пусть и непривычной. Граф Брасс набросился на угощение с жадностью и почти не говорил, только слушал, как Хоукмун рассказывает Райналу, почему они решили просить о помощи призрачный народ Сориандума.

И когда Хоукмун завершил рассказ, граф Брасс всё еще ел, к безмолвному изумлению Боженталя. Сам Боженталь больше интересовался Сориандумом и его обитателями, его историей и наукой, и Райнал многое ему объяснил, пока сам слушал Хоукмуна. Например, он рассказал Боженталю, что во время Трагического Тысячелетия большинство крупных городов и наций тратили силы на то, чтобы производить всё больше и больше мощных вооружений. А вот Сориандум сумел сохранить нейтралитет благодаря удаленному местоположению. И город занимался изучением природы пространства, материи и времени. Потому-то и пережил Трагическое Тысячелетие и сохранил все накопленные знания, тогда как знания остальных терялись, сменяясь предрассудками, – самое обычное дело в подобной ситуации.

– Вот поэтому мы и просим вас о помощи, – заключил Хоукмун. – Мы хотим выяснить, каким образом спасся барон Калан и куда он бежал. Нам необходимо узнать, как он умудряется манипулировать временем, как перенес графа Брасса и Боженталя – остальных я тоже упоминал – из одной эпохи в другую, при этом не вызвав парадокса как минимум у нас в головах.

– Это как раз наименьшая из проблем, – сказал Райнал. – Этот Калан, судя по всему, обладает величайшей силой. Уж не он ли уничтожил вашу машину с кристаллом, ту, которую мы отдали тебе, чтобы ты перенес свой замок и город через время и пространство?

– Нет, насколько я понимаю, то был Тарагорм, – отвечал Хоукмун Райналу. – Однако Калан такой же умный, как и мастер из Дворца Времени. Впрочем, я подозреваю, что он сам не до конца понимает природу своей силы. Он не отваживается испытать ее на полную мощность. Кроме того, он, кажется, уверен, что моя смерть сейчас каким-то образом может изменить прошлое. Разве это возможно?

Райнал задумался.

– Не исключено, – сказал он. – Этот барон Калан, должно быть, все-таки плохо понимает время. Конечно, объективно говоря, не существует такой реальности, как прошлое, настоящее или будущее. При этом план барона Калана кажется необоснованно сложным. Если он может до такой степени манипулировать временем, почему бы ему просто не попытаться убить тебя до того – субъективно говоря, – как ты станешь служить Рунному посоху?

– А это изменило бы весь ход событий, приведших к падению Темной Империи?

– В этом и заключается один из парадоксов. События – это события. Они происходят. Они – правда. Однако правда различна в разных измерениях. Вполне вероятно, что на Земле существует некое измерение, похожее на ваше, где сходные события еще только собираются произойти… – Райнал улыбнулся. Граф Брасс хмурил загорелый докрасна лоб, приглаживал усы и покачивал головой, словно считал Райнала сумасшедшим. – У тебя иное предположение, граф Брасс?

– Мне интересна политика, – сказал граф Брасс. – Более абстрактные области философии никогда меня не занимали. Мой разум не привык следить за ходом подобных рассуждений.

Хоукмун засмеялся.

– Мой тоже. Похоже, только Боженталь понимает, о чем толкует Райнал.

– Кое-что, – признался Боженталь. – Только кое-что. Ты считаешь, что Калан может находиться в каком-то ином измерении Земли, где, скажем, существует граф Брасс, не совсем похожий на того графа Брасса, который сидит сейчас рядом со мной?

– Что? – возмутился граф Брасс. – У меня имеется двойник?

Хоукмун снова засмеялся. Однако лицо Боженталя было серьезно, когда он отвечал:

– Не совсем так, граф Брасс. Насколько я понимаю, в этом мире ты и сам двойник, да и я тоже, если на то пошло. Мне кажется, это не наш мир, и прошлое, которое мы помним, отличается некоторыми деталями от того прошлого, какое помнит друг Хоукмун. Мы здесь незваные гости, хотя это и не наша вина. Нас притащили сюда, чтобы мы убили герцога Дориана. Однако, если отбросить в сторону соображения некой извращенной мести, почему бы барону Калану не убить герцога Дориана собственноручно? Зачем ему использовать нас?

– Из-за последствий, если верна твоя теория, – вставил Райнал. – Его действия могут противоречить неким иным действиям, что не в его интересах. Если он убьет Хоукмуна, что-нибудь случится с ним самим, цепочка событий сложится иначе и станет сильно отличаться от той цепочки событий, которая сложится, если его убьет кто-то из вас.

– Однако должен же он был допускать возможность, что нас не удастся обмануть и заставить убить Хоукмуна.

– Вряд ли, – сказал Рейнал. – Мне кажется, барон Калан искаженно воспринимает действительность. Именно по этой причине он и упорствует, уговаривая вас убить Хоукмуна, хотя совершенно очевидно, что вы заподозрили неладное. Должно быть, он выстроил какой-то план, основанный на ожидаемой гибели Хоукмуна в Камарге. Потому-то всё больше и больше впадает в истерику. Несомненно, у него зреют еще какие-то планы, и он видит угрозу своим замыслам, поскольку Хоукмун по-прежнему жив. Это еще одна причина, по которой он уничтожил тех из вас, кто открыто напал на него. У него имеется какое-то уязвимое место. И было бы очень хорошо выяснить, где именно он уязвим.

Хоукмун пожал плечами.

– Каковы наши шансы выяснить это, когда мы даже не знаем, где именно скрывается барон Калан?

– Вероятно, его можно разыскать, – задумчиво протянул Райнал. – Существуют некоторые приборы, изобретенные нами в тот период, когда мы только учились перемещать наш город через измерения, чувствительные аппараты, которые способны прощупывать многочисленные слои мультивселенной. Только надо их подготовить. Мы использовали всего один щуп, чтобы наблюдать за этим участком нашей собственной Земли, пока сами мы были скрыты в других измерениях. Но привести в действие другие приборы можно довольно быстро. Это поможет вам?

– Поможет, – заверил Хоукмун.

– Означает ли это, что у нас появится шанс добраться до Калана? – пробурчал граф Брасс.

Боженталь положил руку на плечо человека, который спустя много лет станет его ближайшим другом.

– Ты слишком порывистый, граф. Приборы Райнала могут лишь видеть через измерения. Но я уверен, что путешествовать через них – совсем иное дело.

Райнал склонил голову с узким лицом.

– Это верно. Тем не менее посмотрим, сумеем ли мы обнаружить барона Калана из Темной Империи. Довольно велика вероятность, что у нас ничего не получится, ведь на одной только Земле измерений бесконечное множество.

Весь следующий день, пока Райнал и его соплеменники работали со своими машинами, Хоукмун, Боженталь и граф Брасс отсыпались, восстанавливая силы, растраченные за время пути до Сориандума и в сражении с металлическим зверем.

Затем, уже вечером, Райнал вплыл в окно, и лучи закатного солнца подсветили его молочно-белый силуэт.

– Они настроены, наши приборы, – сообщил он. – Готовы пойти со мной? Мы как раз начинаем прощупывать измерения.

Граф Брасс вскочил на ноги.

– Да, мы идем.

Два товарища Рейнала вплыли в комнату, втроем они подхватили гостей могучими руками, подняли через окно на следующий этаж, где стоял ряд машин, непохожих ни на одну из виденных ими раньше. Как и та кристаллическая машина, перенесшая в другое измерение замок Брасс, они больше походили на драгоценные камни, чем на приборы, некоторые из этих драгоценностей были в человеческий рост. Над каждым из приборов парил представитель призрачного народа, оперируя драгоценными камнями поменьше, чем-то смахивавшими на ту маленькую пирамидку, которую Хоукмун успел разглядеть в руках барона Калана.

Тысячи картинок мелькали на экранах, пока щупы пронизывали измерения мультивселенной, являя им странные, чуждые виды, многие из которых мало походили на то, что видел Хоукмун на родной Земле.

Затем, спустя час, Хоукмун воскликнул:

– Вот он! Звериная маска! Я видел.

Оператор машины коснулся нескольких кристаллов, стараясь зафиксировать изображение, так стремительно промелькнувшее на экране. Но оно ускользнуло.

И снова щупы начали пролистывать измерения. Еще дважды Хоукмуну казалось, что он видит доказательства присутствия где-то рядом Калана, но оба раза они снова теряли изображение.

Но затем наконец им повезло, они увидели белую светящуюся пирамиду, и то была безошибочно узнающаяся пирамида, в которой путешествовал барон Калан.

Чувствительные датчики уловили особенно четкий сигнал, поскольку пирамида как раз сама завершала путешествие по измерениям, возвращаясь, как понадеялся Хоукмун, к себе домой.

– Теперь мы с легкостью за ней проследим. Смотрите.

Хоукмун, граф Брасс и Боженталь столпились вокруг экрана, который показывал движение молочно-белой пирамиды, пока она наконец не остановилась и не начала делаться прозрачной, являя взглядам злобную физиономию барона Калана Витальского. Не подозревая, что за ним следят те, кого он мечтает стереть с лица земли, Калан вылез из пирамиды, шагнув в большую, темную, неприбранную комнату, которая, вероятно, копировала его старую лабораторию в Лондре. Он хмурился, пролистывая сделанные заметки. Рядом с ним появился кто-то еще, заговорил, однако трое друзей не слышали слов. Человек был одет по традиции старой Темной Империи: огромная, громоздкая маска на голове, полностью скрывающая лицо. Изготовленная из металла, разноцветная маска очертаниями напоминала голову шипящей змеи.

Хоукмун узнал маску ордена Змеи, ордена, в который входили все ученые чародеи прежней Гранбретани. Пока они смотрели, человек протянул другую такую же маску Калану, который торопливо надел ее, ведь гранбретанцу его ранга невыносима была сама мысль, что его увидят с открытым лицом.

Маска Калана тоже была в форме змеиной головы, только украшена пышнее, чем у его слуги.

Хоукмун потер щеку, соображая, что в этой сцене кажется ему неправильным. Он жалел, что с ними нет Д’Аверка, так хорошо знакомого с жизнью Темной Империи, – будь Д’Аверк рядом, он сразу сказал бы, что здесь не так.

А потом Хоукмуна осенило, что эти маски сработаны грубее тех, которые он видел в Лондре, – тогда даже слуги низшего ранга носили маски получше. Отделка этих масок, рисунок на них были совсем иного качества. Но почему так?

Теперь приборы следовали за Каланом прочь из лаборатории, по извилистым переходам, очень похожим на те, что некогда соединяли здания в Лондре. На первый взгляд это место вполне могло быть Лондрой. Однако и переходы несколько отличались от прежних. Камни были плохо обработаны, фрески и барельефы сделаны неумелыми художниками. Подобного просто не допустили бы в прежней Лондре, ведь, несмотря на все извращения, лорды Темной Империи требовали от всех ремесленников высшего уровня мастерства, вплоть до прорисовки самых мелких деталей.

Здесь же деталей не было вовсе. В целом всё это напоминало плохую копию картины.

Изображение на экране замигало, когда Калан вошел в другую комнату, где тоже были люди в масках. Эта комната тоже казалась знакомой, только грубее и проще, как и предыдущие помещения.

Граф Брасс едва не дымился от гнева.

– Когда мы туда отправимся? Вот он, наш враг. Давайте же возьмем и разделаемся с ним!

– Не так-то просто путешествовать через измерения, – мягко заметил Райнал. – Более того, мы пока еще не отследили точно, где находится то место, которое мы сейчас видим.

Хоукмун улыбнулся графу Брассу.

– Наберись терпения, сэр.

Этот граф Брасс оказался более порывистым, чем тот, которого знал Хоукмун. Несомненно, причина заключалась в том, что этот был лет на двадцать моложе. Или же, как предположил Райнал, он являлся не совсем тем человеком, а всего лишь очень похожим на него человеком из другого измерения. И все-таки, решил Хоукмун, хорошо, что этот граф Брасс с ним, откуда бы он ни явился.

– Наши приборы дают сбой, – сообщил один из призрачных операторов у экрана. – Это измерение, должно быть, отделено от нас множеством слоев.

Райнал кивнул.

– Да, множеством. Наверное, даже наши древние предки, любившие рисковать, не забирались туда. Будет очень трудно отыскать вход.

– Калан ведь нашел, – заметил Хоукмун.

Райнал слабо улыбнулся.

– Случайно или же намеренно, друг Хоукмун?

– Наверняка намеренно, разве нет? Откуда бы ему взять какую-то другую Лондру?

– Можно построить новые города, – подсказал Райнал.

– Ага, – подхватил Боженталь. – И новые реальности тоже.

Глава шестая Еще одна жертва

Три гостя в тревоге ждали, пока Райнал с соотечественниками обсуждал возможность путешествия до того измерения, в котором скрывался барон Калан Витальский.

– Поскольку в реальной Лондре существует новый культ, я бы предположил, что Калан тайно навещает единомышленников. Это объясняет слухи о том, что кое-кто из лордов Темной Империи до сих пор живет в Лондре, – размышлял Хоукмун. – Наш единственный шанс – отправиться в Лондру и отыскать Калана, когда он явится туда в очередной раз. Вот только есть ли у нас время?

Граф Брасс покачал головой.

– Этот Калан из кожи вон лезет, чтобы осуществить свои задумки. С чего бы ему так впадать в истерику, когда он может играть в свое удовольствие со всеми измерениями и самим временем, – вот чего я не понимаю. При этом, хотя он, как можно предположить, способен манипулировать нами по своему усмотрению, он почему-то не делает этого. Вопрос, чем же мы так важны для него?

Хоукмун пожал плечами.

– Может быть, не так уж важны. Он не первый лорд Темной Империи, который из-за жажды мести забывает даже собственные интересы. – И он рассказал им историю барона Мелиадуса.

Боженталь между тем расхаживал между кристаллическими приборами, пытаясь понять принцип их действия, но потерпел полное поражение. Теперь все приборы отключились, потому что призрачный народ собрался в другой части здания, деловито обсуждая создание машины, способной перемещать через измерения. Они хотели приспособить для этого кристаллический двигатель, перемещавший их город, но при этом требовалось сохранить оригинальный двигатель у себя на случай новой угрозы.

– Что ж, – признал Боженталь, почесав голову, – я ничего не понимаю в этих штуковинах. Всё, что я могу сказать наверняка, – они работают!

Граф Брасс громыхнул доспехом. Он подошел к окну и выглянул в прохладную ночь.

– Что-то меня раздражает сидение в четырех стенах, – заметил он. – Мне пошел бы на пользу свежий воздух. А чем займетесь вы двое?

Хоукмун покачал головой.

– Мне бы поспать.

– Я пойду с тобой, – сказал Боженталь графу Брассу. – Только как нам выйти?

– Позовите Райнала, – посоветовал Хоукмун. – Он услышит.

Они так и сделали, хотя им было несколько неловко, когда призрачные люди, такие хрупкие с виду, протаскивали их в окно и спускали на землю. Хоукмун устроился в углу комнаты и заснул.

Однако его терзали странные, тревожные сны, в которых друзья становились врагами, враги превращались в друзей, живые делались мертвыми, мертвецы оживали, а некоторые живущие, как оказалось, и вовсе еще не родились, в итоге он проснулся весь в поту и увидел стоявшего над ним Райнала.

– Машина готова, – сообщил призрак. – Только, боюсь, она далека от совершенства. Она умеет лишь преследовать вашу пирамиду. Как только пирамида снова материализуется в этом мире, наша сфера начнет следовать за ней, куда бы та ни направилась, – управлять сферой невозможно, она способна только двигаться вслед за пирамидой. Поэтому постоянно будет существовать немалая опасность, что вы застрянете в каком-нибудь другом измерении.

– Что ж, я готов пойти на такой риск, – сказал Хоукмун. – Это все равно лучше, чем те кошмары, которые терзают меня сейчас: и наяву, и во сне. А где граф Брасс с Боженталем?

– Где-то неподалеку, бродят по улицам Сориандума. Сказать им, что ты хочешь их видеть?

– Скажи, – попросил Хоукмун, протирая заспанные глаза. – Нам бы лучше поскорее составить план. У меня предчувствие, что мы уже скоро снова увидим Калана. – Он потянулся и зевнул. На самом деле сон нисколько его не освежил. Наоборот, он, кажется, устал еще сильнее. И поэтому он передумал. – Нет, наверное, мне лучше сказать им самому. Может быть, ночной воздух взбодрит меня.

– Как скажешь. Я тебя спущу. – Райнал подплыл к Хоукмуну.

Когда Райнал начал поднимать его к окну, Хоукмун спросил:

– А где машина, о которой ты говорил?

– Сфера для путешествия через измерения? Внизу, в лаборатории. Хочешь увидеть ее прямо сейчас?

– Думаю, так будет правильно. У меня такое ощущение, что Калан может появиться в любой момент.

– Хорошо. Я скоро доставлю машину. Управление очень простое, на самом деле это даже и не управление, поскольку задача машины в том, чтобы она слепо следовала за другой машиной. И всё же мне понятно твое нетерпеливое желание увидеть ее. Пока что пойди разыщи друзей.

Призрачный человек, практически невидимый на залитой лунным светом улице, отплыл прочь, предоставив Хоукмуну самостоятельно искать Боженталя и графа Брасса.

Он шел по заросшим травой улицам между руинами зданий, залитыми лунным светом, и наслаждался ночным покоем, ощущая, как в голове начинает проясняться. Воздух был сладкий и прохладный.

Спустя какое-то время он услышал голоса впереди и уже хотел позвать друзей, но тут понял, что слышит не два голоса, а три. Он бесшумно побежал на звук разговора, держась в тени, пока не остановился под прикрытием полуразрушенной колоннады, откуда открывался вид на небольшую площадь, где стояли граф Брасс и Боженталь. Граф Брасс замер неподвижно, как будто завороженный, а Боженталь спорил с человеком, сидевшим со скрещенными ногами прямо в воздухе у него над головой, причем контур пирамиды лишь слабенько светился, как будто Калан сознательно не хотел привлекать к себе излишнее внимание. Калан сердито сверкал глазами на Боженталя.

– Да что ты понимаешь в подобных делах? – вопрошал барон Калан. – Ха, да ты сам-то едва реален!

– Это вполне вероятно. Но я подозреваю, что твоя собственная реальность тоже под угрозой, разве не так? Почему ты не можешь убить Хоукмуна сам? Боишься отдачи, да? Ты просчитал возможные последствия от подобного действия? И они не очень-то тебе понравились?

– Умолкни, марионетка! – завопил барон Калан. – Иначе и ты тоже отправишься в забвение. Я же предлагаю тебе настоящую жизнь, если ты уничтожишь Хоукмуна или если ты убедишь графа Брасса сделать это!

– Почему бы тебе не отправить графа Брасса в забвение прямо сейчас, он ведь напал на тебя? Или тебе необходимо, чтобы Хоукмуна убил кто-то из нас, а теперь нас осталось всего двое, способных выполнить эту работу?

– Я же приказал тебе молчать! – рявкнул Калан. – Ты просто обязан работать на Темную Империю, сэр Боженталь. Нечего растрачивать такой интеллект на дикарей.

Боженталь улыбнулся.

– Дикарей? Я слышал, как Темная Империя в моем будущем будет расправляться с врагами. Ты неверно подбираешь слова, барон Калан.

– Я тебя предупредил, – зловеще проговорил Калан. – Ты слишком далеко зашел. Я по-прежнему лорд Гранбретани. И я не потерплю такой фамильярности!

– Недостаток терпения однажды уже способствовал твоему падению или поспособствует в будущем. Мы начинаем понимать, что ты пытаешься сделать в твоей имитации Лондры…

– Вам известно? – Калан выглядел почти испуганным. Он поджал губы и свел брови. – Вам известно, да? Кажется, мы совершили ошибку, выставив на доску такую проницательную пешку, сэр Боженталь.

– Наверное, так и есть.

Калан принялся тыкать в маленькую пирамидку, которую сжимал в руке.

– И будет мудро пожертвовать этой пешкой прямо сейчас, – пробормотал он.

Боженталь, кажется, понял, что задумал Калан. Он отступил назад.

– Действительно ли это мудро? Или ты манипулируешь силами, природу которых и сам с трудом понимаешь?

– Не исключено. – Барон Калан хихикнул. – Но ведь для тебя-то это слабое утешение, а?

Боженталь побледнел.

Хоукмун шагнул вперед, гадая, почему же граф Брасс так и стоит, окаменев, и явно не сознает, что творится рядом с ним. Но в следующий миг он ощутил легкое прикосновение к плечу, вздрогнул, обернулся, потянувшись к оружию. Однако это оказался почти невидимый призрак Райнала. Остановившись перед ним, Райнал прошептал:

– Сфера готова. Вот твой шанс последовать за пирамидой.

– Но Боженталь в опасности… – прошептал в ответ Хоукмун. – Я должен как-то спасти его.

– Тебе не удастся его спасти. Он вряд ли сильно пострадает, в его памяти сохранятся лишь смутные воспоминания об этих событиях – так человек вспоминает ускользающий от него сон.

– Но он же мой друг…

– Ты поможешь ему лучше, если найдешь способ раз и навсегда остановить Калана, – заметил Райнал. Несколько его соотечественников уже плыли по улице в их сторону. Они несли с собой большой шар, светившийся желтым светом. – После исчезновения пирамиды будет всего несколько секунд, когда ты сможешь отправиться следом.

– Но как же граф Брасс… Калан загипнотизировал его.

– Когда Калан исчезнет, его сила тоже исчезнет.

Боженталь между тем торопливо говорил:

– Почему ты так боишься моих знаний, барон Калан? Ты ведь силен. А я слаб. Это же ты манипулируешь мною!

– Чем больше ты знаешь, тем менее предсказуем, – пояснил Калан. – Это же так просто, сэр Боженталь. Прощай!

Боженталь закричал, крутанулся на месте, словно стараясь убежать. И он побежал, но на бегу силуэт его становился всё прозрачнее и прозрачнее, пока не исчез вовсе.

Хоукмун услышал, как хохочет барон Калан. Такой знакомый смех. Смех, который он давно уже успел возненавидеть. И лишь рука Райнала на плече удержала Хоукмуна, иначе он набросился бы на Калана, который, всё еще не подозревая, что за ним наблюдают, заговорил теперь с графом Брассом:

– Граф Брасс, ты многое приобретешь, послужив моим целям, и не получишь ничего, если откажешься. И почему этот Хоукмун прилипчив, словно зараза? Я был уверен, что можно просто уничтожить его, однако в каждой исследованной мною вероятности он возникает снова и снова. Он вечный, как мне кажется иногда, может, даже бессмертный. И только если его убьет другой герой, другой избранный этим проклятым Рунным посохом, события будут развиваться в нужном мне русле. Поэтому уничтожь его, граф Брасс. Верни жизнь себе и мне заодно!

Граф Брасс шевельнул головой. Заморгал. Огляделся по сторонам, словно не видел ни пирамиды, ни ее пассажира.

Пирамида начала наливаться молочной белизной. Белизна засияла ослепительно ярко. Граф Брасс чертыхнулся и поднял руку, чтобы защитить глаза.

А потом сияние померкло, и в ночном воздухе остался только тусклый контур пирамиды.

– Живо, – скомандовал Райнал. – В сферу!

Когда Хоукмун миновал портал, больше похожий на тонкую занавеску, мгновенно сомкнувшуюся у него за спиной, он увидел, как Райнал подплыл к графу Брассу, подхватил его и зашвырнул в сферу вслед за Хоукмуном, так что граф, все еще сжимавший в руке меч, распластался на полу.

– Сапфир, – торопливо проговорил Райнал. – Коснись сапфира. Это всё, что от тебя требуется. Желаю тебе, успеха в другой Лондре, Дориан Хоукмун!

Хоукмун протянул руку и коснулся сапфира, висевшего в воздухе перед ним.

И сфера в ту же секунду начала вращаться вокруг них, хотя и он сам, и граф Брасс остались неподвижны. Теперь они погрузились в непроницаемую темноту, но сквозь стены шара они видели впереди белую пирамиду.

Неожиданно засияло солнце, и перед ними возникли зеленые скалы. Впрочем, они исчезли так же стремительно, как и появились. Быстро промелькнуло еще несколько картин.

Мегалиты из света, озёра из кипящего металла, города из стекла и стали, поля сражений, на которых бились многие тысячи, леса, сквозь которые брели призрачные великаны, замороженные моря. И всё время пирамида маячила перед ними, как будто переходя с одного плана Земли на другой, минуя миры, казавшиеся совершенно чуждыми, и миры, казавшиеся точными копиями мира Хоукмуна.

Однажды Хоукмуну уже довелось путешествовать по измерениям. Однако тогда он бежал от опасности. Теперь же он сам стремился ей навстречу.

Граф Брасс начал подавать признаки жизни.

– Что там было? Я помню, как пытался напасть на барона Калана, решив, что хотя бы смогу уничтожить его, прежде чем вернусь в небытие. А в следующий миг я уже в этом… этой повозке. Где же Боженталь?

– Боженталь начал понимать суть замысла Калана, – мрачно пояснил Хоукмун, не сводя глаз с пирамиды впереди. – И потому Калан отправил его обратно, откуда бы он ни пришел. Но Калан еще и проговорился. Он сказал, что меня по ряду причин должен убить кто-то из друзей, другой слуга Рунного посоха. И тогда, сказал он, моему товарищу будет гарантирована жизнь.

Граф Брасс пожал плечами.

– Для меня это по-прежнему какая-то нелепица, порожденная извращенным умом. Какая разница, кто тебя убьет?

– Вот что я скажу, граф Брасс, – рассудительно начал Хоукмун. – Я часто повторял, что отдал бы что угодно, лишь бы ты не пал тогда на поле боя под Лондрой. Я даже пожертвовал бы жизнью. Поэтому, если когда-нибудь придет такое время, что тебе потребуется всё, обещанное мною, ты всегда сможешь меня убить.

Граф Брасс засмеялся.

– Если ты захочешь умереть, Дориан Хоукмун, то наверняка сможешь подыскать себе какого-нибудь хладнокровного убийцу в Лондре или куда мы там сейчас направляемся. – Он убрал в ножны сверкающий медной рукоятью палаш. – А я поберегу силы для встречи с бароном Каланом и его прислужниками!

– Если только они уже не подготовились к встрече, – сказал Хоукмун, пока перед ними всё быстрее и быстрее сменялись картины разных реальностей. У него закружилась голова, и он закрыл глаза. – Путешествие сквозь бесконечность, кажется, длится уже бесконечно! Когда-то я проклинал Рунный посох за то, что он вмешивается в мои дела, а теперь мне бы очень хотелось, чтобы здесь появился Орланд Фанк и дал дельный совет. Однако уже совершенно ясно, что Рунный посох не имеет к происходящему ныне никакого отношения.

– Ну и ладно, – проворчал граф Брасс. – На мой вкус, в этом деле и без того избыток магии и науки! Я буду счастлив, когда это закончится, даже если это будет означать и мой конец!

Хоукмун закивал. Он вспоминал Иссельду и детей, Манфреда и Ярмилу. Он вспоминал мирное существование в Камарге – с каким наслаждением он наблюдал, как возрождается жизнь на болотах, как зреет урожай! И он горько сожалел, что позволил заманить себя в ловушку, очевидно расставленную для него бароном Каланом, который отправил графа Брасса в иное время, чтобы смущать жителей Камарга.

И тут его кольнула еще одна мысль. А вдруг всё это – ловушка?

Может быть, на самом деле барон Калан хотел, чтобы они последовали за ним? Вдруг прямо сейчас их заманивают навстречу гибели?

Глава первая Недостроенный мир

Граф Брасс, неудобно лежавший у закругленной стены сферы, застонал и перевернулся, громыхнув медным доспехом. Он всмотрелся сквозь мутно-желтую стенку, наблюдая, как снаружи мелькают ландшафты, сменяясь ежесекундно. Пирамида по-прежнему маячила впереди. Время от времени внутри просматривался силуэт барона Калана. И поверхность его транспортного средства начинала сиять знакомой ослепительной белизной.

– Фу, глаза болят! – буркнул граф Брасс. – Устали от такого количества разнообразных видов. А голова болит, когда я пытаюсь понять, что именно с нами происходит. Если мне придется когда-нибудь рассказывать об этом приключении, после такого мне верить перестанут!

А в следующий миг Хоукмун сделал знак, чтобы он молчал, потому что картины снаружи стали сменяться гораздо медленнее, пока наконец вовсе не прекратили мелькать. Они зависли в темноте. За стенами сферы они видели только белую пирамиду.

Откуда-то хлынул свет.

Хоукмун узнал лабораторию барона Калана. Он действовал быстро и интуитивно.

– Скорее, граф Брасс, мы должны выйти из шара.

Они вывалились из портала, похожего на занавеску, на грязные каменные плиты пола. Им повезло: они оказались у дальней стены лаборатории, скрытые несколькими большими, безумного вида машинами.

Хоукмун увидел, как сфера дрогнула и исчезла. Теперь бежать из этого измерения можно было только в пирамиде Калана. Знакомые запахи и звуки нахлынули на Хоукмуна. Он вспомнил, как впервые оказался в лабораториях Калана в качестве пленника барона Мелиадуса и ему в голову вживили Черный Камень. Странный озноб пробрал его до костей. Кажется, их прибытие осталось незамеченным, поскольку всё внимание слуг Калана, скрытых змеиными масками, сосредоточилось на пирамиде: они держали наготове маску Калана, чтобы подать ему, как только он выйдет. Пирамида медленно опустилась на пол, и Калан вышел, молча принял маску и сразу надел. В его движениях сквозила какая-то поспешность. Он что-то сказал слугам, и они последовали за ним, когда он вышел из лаборатории.

Хоукмун и граф Брасс осторожно выдвинулись из-за машин. Оба держали наготове обнаженные мечи.

Удостоверившись, что в лаборатории действительно никого, они стали решать, как им быть дальше.

– Может, дождаться, когда Калан вернется, и убить его на месте, – предложил граф Брасс, – а потом бежать на его пирамиде?

– Мы не умеем управлять его машиной, – напомнил Хоукмун другу. – Нет, думаю, нам стоит побольше узнать об этом мире и планах Калана, прежде чем его убивать. Ведь пока мы знаем только то, что у него имеются союзники более могущественные, чем он сам, и они смогут довести задуманное им до конца.

– Что ж, справедливо, – согласился граф Брасс. – Однако это место заставляет меня нервничать. Мне никогда не нравилось в подземельях. Предпочитаю открытые пространства. Вот почему я никогда не задерживался надолго ни в одном городе.

Хоукмун принялся осматривать машины барона Калана. Многие из них были внешне знакомы ему, хотя он с трудом представлял себе их назначение. Он подумал, не разбить ли сперва машины, но затем решил, что разумнее выяснить, для каких целей они созданы. К тому же можно спровоцировать катастрофу, уничтожая те силы, с какими экспериментирует Калан.

– Если разжиться подходящими масками и одеждой, – сказал Хоукмун, когда они оба подошли к двери, – наши шансы исследовать это место без помех возрастут. Думаю, мы должны начать именно с этого.

Граф Брасс согласился.

Они открыли дверь лаборатории и оказались в коридоре с низкими сводами. Воздух пахнул затхлостью и плесенью. Когда-то вся Лондра была пропитана такой вонью. Однако теперь, когда Хоукмун смог внимательнее рассмотреть резьбу и живопись на стенах, он окончательно уверился, что это не Лондра. Отсутствие деталей особенно бросалось в глаза. Изображения на стенах состояли из контуров, залитых красками, лишенными полутонов, что вовсе не походило на тонкие переходы цвета, характерные для художников Гранбретани. И если в старой Лондре краски смешивались для создания определенного эффекта, здешние краски попросту плохо подобрали. Как будто рисовал человек, пробывший в Лондре всего полчаса, а потом попытавшийся воспроизвести увиденное.

Даже граф Брасс, посетивший Лондру всего раз с дипломатической миссией, заметил отличия. Оба друга, никого не встретив, осторожно шли по коридору, стараясь понять, куда подевался барон Калан, когда вдруг, завернув за угол, оказались лицом к лицу с двумя солдатами из ордена Богомола, ордена короля Хуона, вооруженными длинными пиками и мечами.

Граф Брасс и Хоукмун в тот же миг приняли боевую стойку, ожидая, что солдаты нападут на них. Шлемы-маски богомолов качнулись на плечах, но солдаты лишь таращились на двух товарищей, словно сбитые с толку.

Один из солдат заговорил невнятным, приглушенным из-за маски богомола голосом:

– Почему вы ходите без масок? Разве так годится?

Голос его звучал отстраненно, как будто во сне, примерно так разговаривал граф Брасс, когда Хоукмун повстречал его в Камарге впервые.

– Да, вполне, – заверил их Хоукмун. – Поскольку маски нам отдадите вы.

– Но ходить по коридорам без масок запрещено! – в ужасе произнес второй солдат. Он вскинул руки в латных перчатках к голове, словно пытаясь защитить свой гигантский шлем-маску. Глаза богомола со шлема уставились на Хоукмуна как будто с насмешкой.

– В таком случае нам придется сразиться за них, – проворчал граф Брасс. – К оружию!

Солдаты медленно обнажили мечи. Медленно встали в позицию.

Убивать этих двоих было ужасно, поскольку они почти не предпринимали попыток защититься. Они канули в небытие за полминуты, и Хоукмун с графом Брассом немедленно принялись освобождать их от шлемов-масок и одежды из зеленого шелка и бархата.

Они сняли одежду очень вовремя. Хоукмун как раз соображал, что делать с телами, когда те внезапно растворились в воздухе.

Граф Брасс засопел с подозрением.

– Опять магия?

– Или же объяснение, почему они так странно себя вели, – задумчиво проговорил Хоукмун. – Они исчезли, как исчезли до того Боженталь, Оладан и Д’Аверк. Ведь орден Богомола всегда считался в Гранбретани самым воинственным, и все, кто в него входил, отличались смелостью, гордостью и быстротой реакции. Либо эти парни не настоящие гранбретанцы, а просто играли роль по желанию барона Калана, либо же они все-таки гранбретанцы, только какие-то заторможенные.

– Да, они двигались словно во сне, – согласился граф Брасс.

Хоукмун поправил на голове присвоенный шлем.

– На всякий случай будем вести себя так же, – предложил он. – Это станет нашим преимуществом.

Они зашагали дальше по коридорам, двигаясь неторопливо, как полагается патрулирующим солдатам.

– По крайней мере, – негромко заметил граф Брасс, – нам не придется ломать голову, что делать с телами, если все убитые будут исчезать с такой скоростью!

Они несколько раз останавливались у дверей, дергали их, но все оказывались запертыми. Мимо проходили другие солдаты в масках из всех основных орденов – Свиньи, Стервятника, Дракона, Волка и прочих, – однако членов ордена Змеи им больше не встречалось. А они были уверены, что «змеи» обязательно привели бы их к Калану.

К тому же им самим было бы нелишне в какой-то момент сменить маски богомолов на маски змей. Наконец они оказались перед дверью, размерами превосходящей остальные, перед ней стояли двое часовых в таких же точно масках, какие раздобыли для себя Хоукмун и граф Брасс. Дверь с охраной – какая-то важная дверь, решил Хоукмун. Возможно, за ней находится нечто, способное помочь им найти ответы на вопросы, ради которых они последовали сюда за Каланом. Он быстро принял решение и заговорил сонным голосом:

– У нас приказ сменить вас. Можете отправляться в казармы.

Один из часовых отозвался:

– Сменить нас? Значит, мы отстояли в карауле положенное время? Я думал, прошло не больше часа. Впрочем, время… – Он помолчал. – Всё так странно.

– Вы свободны, – сказал граф Брасс, угадав задумку Хоукмуна. – Это всё, что нам известно.

Оба часовых вяло отсалютовали и ушли, оставив Хоукмуна и графа Брасса на посту.

Как только часовые удалились, Хоукмун развернулся и подергал замок на двери. Дверь была заперта.

Граф Брасс с содроганием огляделся по сторонам.

– Кажется, это место еще больше смахивает на преисподнюю, чем те болота, в которых я оказался, – заметил он.

– Похоже, ты близок к истине, – согласился Хоукмун, наклоняясь, чтобы рассмотреть замок.

Как и все остальные предметы вокруг, он был сработан грубо. Хоукмун вынул украшенный изумрудами кинжал, отобранный у солдата-Богомола. Он сунул острие кинжала в замок, пошевелил несколько секунд, а потом резко повернул. Раздался щелчок, и дверь отворилась.

Оба товарища вошли в комнату.

И оба замерли, разинув рты при виде того, что им открылось.

Глава вторая Музей живых и мертвых

– Король Хуон! – пробормотал Хоукмун. Он спешно закрыл дверь, подняв глаза к огромной сфере, висевшей у него над головой.

Внутри сферы плавала ссохшаяся фигурка древнего правителя, некогда вещавшего голосом цветущей юности. – Я думал, тебя убил Мелиадус!

Из шара послышался едва слышный шепот. Такой слабенький, что казался отголоском мысли.

– Мелиадус, – повторил он. – Мелиадус.

– Король спит, – прозвучал голос Фланы, королевы Гранбретани.

Да, она была здесь, в маске цапли, сделанной из тысяч драгоценных камней, в богатом парчовом наряде, и она медленно подошла к ним.

– Флана?

Хоукмун шагнул к ней.

– Как ты сюда попала?

– Я родилась в Лондре. Кто ты такой? Хотя ты и из ордена короля-императора, ты не имеешь права так дерзко обращаться к Флане, графине Кэнберийской.

– Теперь уже королеве Флане, – сказал Хоукмун.

– Королева… королева… королева… – повторил у него за спиной отстраненный голос короля Хуона.

– Король… – Мимо них, глядя в пустоту, прошел еще один человек. – Король Мелиадус…

И Хоукмун тотчас понял, что если он сорвет с этого человека шлем-маску волка, то увидит перед собой барона Мелиадуса, своего заклятого врага. И он знал, что глаза у того будут стеклянные, как и глаза здешней Фланы. В комнате были и другие, все из высшего света Темной Империи. Бывший муж Фланы, Асровак Микошевар; Шенегар Тротт в серебряной маске; Пра Фленн, герцог Лакасде в шлеме-маске в виде головы ухмыляющегося дракона, который умер, когда ему еще не исполнилось и девятнадцати, но успевший за свою жизнь собственноручно убить больше сотни мужчин и женщин.

Однако, хотя здесь собрались самые свирепые военачальники Гранбретани, никто не выказывал агрессии. Жизнь в этих существах едва теплилась. Только Флана – живая и здоровая в мире Хоукмуна – была в состоянии говорить связными предложениями. Остальные походили на сомнамбул, способных пробормотать не больше пары слов. На вторжение Хоукмуна и графа Брасса в этот жутковатый музей живых и мертвых его обитатели отреагировали шумом, словно птицы в вольере.

Зрелище сильно действовало на нервы, особенно на нервы Дориана Хоукмуна, который лично уничтожил многих из здесь присутствующих. Он ухватился за Флану, сдернул с себя маску, чтобы она увидела его лицо.

– Флана! Ты меня не узнаёшь? Я Хоукмун! Как ты попала сюда?

– Убери от меня руки, воин! – автоматически отозвалась она, хотя было ясно, что это ей совершенно безразлично. Флана никогда не заботилась о соблюдении правил этикета. – Я не знаю тебя. Надень маску!

– Значит, тебя тоже выдернули из того времени, когда мы еще не были знакомы, а то и вовсе притащили из другого мира, – сказал Хоукмун.

– Мелиадус… Мелиадус… – прошелестел голос короля Хуона из Тронной Сферы у них над головами.

– Король… король… – твердил Мелиадус из-под волчьей маски.

– Рунный посох… – бормотал толстяк Шенегар Тротт, который погиб, пытаясь завладеть этим мистическим жезлом… – Рунный посох…

Это всё, о чем они были в состоянии говорить, – их страхи и их мечты. Самые главные страхи и мечты, которые неотступно преследовали их на протяжении всей жизни и в итоге привели к гибели.

– Ты прав, – сказал Хоукмун графу Брассу. – Это мир покойников. Вопрос, кто держит здесь этих несчастных? И с какой целью они воскрешены? Это прямо какая-то непристойная сокровищница, какой-то мародер стащил сюда добычу – людей и время!

– Н-да, – хмыкнул граф Брасс, – интересно, не был ли я сам до недавнего времени частью этой коллекции. Ведь такое вполне возможно, Дориан Хоукмун.

– Все они из Темной Империи, – заметил Хоукмун. – Нет, думаю, тебя вытащили из того периода времени, когда все они были еще живы. Твоя молодость доказывает это, и твои воспоминания о битве в Туркии.

– Благодарю тебя за эти слова, – сказал граф Брасс.

Хоукмун прижал палец к губам.

– Ты слышишь? В коридоре?

– Да.

– Туда, в тень, – скомандовал Хоукмун. – Кажется, кто-то идет. Наверное, заметили отсутствие часовых.

Никто в комнате, даже Флана, не попытался их остановить, когда они протиснулись сквозь толпу и спрятались в самом темном углу за спинами Адаза Промпа и Джерека Нанкенсина, которые всегда любили общество друг друга, еще при жизни.

Дверь открылась, и вошел барон Калан Витальский, Великий коннетабль ордена Змеи, злой и сбитый с толку.

– Дверь отперта, часовых нет! – бушевал он. Он окинул недобрым взглядом компанию покойников. – Кто из вас это сделал? Кто не просто спит, кто замыслил лишить меня власти? Кто жаждет власти для себя? Это ты, Мелиадус, ты очнулся? – Калан сдернул с Мелиадуса волчью маску, но лицо под ней было лишено всякого выражения.

Калан дал Мелиадусу пощечину, но тот никак не отреагировал. Калан заворчал.

– Это ты, Хуон? Даже у тебя больше нет такой власти, как у меня. Это тебя возмущает?

Однако Хуон лишь повторял шепотом имя своего убийцы.

– Мелиадус… – шептал он. – Мелиадус…

– Шенегар Тротт? Это ты тот хитрец? – Калан затряс за плечо безучастного ко всему графа Сассекского. – Это ты отпер дверь и отпустил часовых? Но зачем? – Он нахмурился. – Нет, это могла быть только Флана… – Калан принялся высматривать среди толпы маску цапли (а сработана она была гораздо искуснее, чем маска даже самого Калана), принадлежавшую Флане Микошевар, графине Кэнберийской. – Флана, вот мой единственный подозреваемый…

– Чего еще тебе от меня нужно, барон Калан? – спросила Флана, выступая вперед. – Я устала. Хватит меня беспокоить.

– Ты меня не обманешь, ты потенциальная предательница. Если у меня и есть здесь враг, то это ты. Кто же еще? Ведь все, кроме тебя, заинтересованы в восстановлении старой империи.

– Как и всегда, я не могу тебя понять, Калан.

– Да, верно, тебе и не полагается понимать, вот только вопрос…

– Твои часовые вошли сюда, – продолжала Флана. – Такие невоспитанные парни, впрочем, один из них был довольно симпатичный.

– Симпатичный? Они что, снимали маски?

– Да, один снимал.

Взгляд Калана заметался по сторонам, когда до него дошел смысл ее слов.

– Как так? – забормотал он. – Как же… – Он уставился на Флану тяжелым взглядом. – Я все равно уверен, что это ты виновата!

– Я не знаю, в чем ты меня обвиняешь, Калан, и мне плевать, потому что этот кошмар скоро закончится, как заканчиваются все кошмары.

Глаза Калана насмешливо заблестели в глазницах змеиной маски.

– Ты так думаешь, сударыня? – Он развернулся, чтобы осмотреть замок на двери. – Мои планы то и дело идут наперекосяк. Каждое мое действие приводит к новым осложнениям. Есть только одно, что разом покончило бы со всем затруднениями. Ах, Хоукмун, Хоукмун, как же я хочу, чтобы ты умер!

При этих словах Хоукмун быстро шагнул вперед и постучал Калана по плечу мечом, развернув его плашмя. Калан обернулся, и кончик меча уперся ему под маску, замерев в волоске от горла.

– Ну, прежде всего, если бы просьба была изложена более вежливо, – начал Хоукмун с мрачным юмором, – может, я бы и согласился. Но сейчас ты меня оскорбил, барон Калан. Слишком уж часто ты демонстрируешь мне свою враждебность.

– Хоукмун… – Голос Калана прозвучал, как голос одного из здешних живых мертвецов. – Хоукмун… – Он набрал воздуха в грудь. – Как ты сюда попал?

– Разве ты не знаешь, Калан? – вперед выступил граф Брасс, снимая шлем-маску. Он улыбался весело и широко, первый раз со встречи в Камарге Хоукмун видел у него на лице такую улыбку.

– Что, это заговор против меня? Это он тебя привел? Нет… Он бы меня не предал. Слишком многое поставлено на кон.

– О ком ты говоришь?

Но тут Калан прикусил язык.

– Если убьете меня сейчас, всех нас ждет большая беда, – заявил он.

– Ага, а не убить тебя – результат будет тем же! – засмеялся граф Брасс. – Разве нам есть что терять, барон Калан?

– У тебя есть жизнь, которую ты потеряешь, граф Брасс, – гневно произнес Калан. – В лучшем случае ты станешь таким, как эти. Как тебе такая перспектива?

– Не особо. – Граф Брасс начал сдирать с себя одежду солдата-Богомола, скрывавшую его медный доспех.

– В таком случае не будь дураком! – прошипел Калан. – Убей Хоукмуна прямо сейчас!

– Чего ты добиваешься, Калан? – вмешался Хоукмун. – Хочешь восстановить всю Темную Империю? Надеешься вернуть ее прежнее величие, но только в том мире, где никогда не существовало графа Брасса, не было меня и всех остальных? Однако, вернувшись в прошлое и притащив их сюда, чтобы восстановить Лондру, ты понял, насколько скудны их воспоминания. Они существуют словно во сне. У них в голове столько противоречий, что они совершенно сбиты с толку, поэтому их разум дремлет. Они не могут вспомнить подробности. Уж не по этой ли причине вся живопись и все предметы здесь сделаны так грубо? Поэтому твои стражники такие инертные и не в силах сражаться? А если их убить, они попросту исчезают, ведь даже ты не можешь контролировать время настолько, чтобы оно терпело парадокс вторичной смерти. До тебя начало доходить, что если ты изменишь историю – даже если тебе удастся восстановить Темную Империю, – все будут страдать от неразберихи в головах. Всё рухнет, как только ты завершишь работу. Любая твоя победа пойдет прахом. Ты будешь править неживыми существами в неживом мире!

Калан пожал плечами.

– Но мы предприняли шаги к исправлению. Способы существуют, Хоукмун. Возможно, наши амбиции воплотятся не во всем великолепии, но в целом результат будет приемлемым.

– И что же ты собираешься сделать? – пророкотал граф Брасс.

Калан невесело хохотнул.

– А вот это теперь зависит от того, что сделаешь для меня ты. Ты ведь и сам это понимаешь? На потоках времени уже появились завихрения. Наше измерение засорено фрагментами других. Изначально я просто намеревался отомстить Хоукмуну, заставив кого-нибудь из его друзей его убить. Признаю, я сглупил, решив, что задача несложная. Тем более, ты, вместо того чтобы оставаться в полусне, начал просыпаться, рассуждать, отказывался слушать то, что я тебе говорю. Этого не должно было случиться, и я не понимаю, почему это произошло.

– Вырвав моих друзей из того времени, когда они еще не были знакомы со мной, ты создал новое множество вероятностей, – пояснил Хоукмун. – А из них родились дюжины новых возможных полумиров, которыми ты не в силах управлять, и они теперь сплетаются с тем миром, из которого мы изначально пришли…

– Да. – Огромная маска Калана кивнула. – Но надежда еще есть, если ты, граф Брасс, уничтожишь этого Хоукмуна. Ты ведь наверняка сознаешь, что дружба с ним ведет тебя прямо к гибели или же приведет в будущем…

– Значит, Оладан и все остальные просто вернулись в свое время, уверенные, что случившееся здесь им просто приснилось? – уточнил Хоукмун.

– Даже этот сон забудется, – сказал Калан. – Они никогда не узнают, что я старался помочь им спасти собственные жизни.

– Почему же ты сам не убил меня, Калан? У тебя ведь была возможность. Может, причина в том, что, если бы ты попытался, логическим последствием твоего поступка обязательно стала бы твоя гибель, как мне кажется?

Калан ничего не ответил. Однако его молчание подтверждало справедливость догадки Хоукмуна.

– И только в том случае, если меня убьет кто-то из моих погибших друзей, ты сможешь избавиться от моего нежелательного присутствия во всех вероятных мирах, какие ты успел исследовать, этих полумирах, обнаруженных твоими приборами, в которых ты надеешься восстановить Темную Империю? По этой причине ты так настаивал, чтобы меня убил граф Брасс? И после того как он сделал бы это, ты без помех реставрировал бы Темную Империю в нашем первом мире и стал бы управлять этими марионетками? – Хоукмун обвел рукой живых мертвецов. Даже королева Флана сейчас молчала, поскольку ее разум отказывался воспринимать информацию, способную свести с ума. – Эти тени будут объявлены великими полководцами, восставшими из мертвых, чтобы снова возглавить Гранбретань. У тебя даже будет новая королева Флана, которая отречется от престола в пользу этой тени Хуона.

– А ты умный молодой человек, хотя и дикарь, – проговорил от двери безжизненный голос. Хоукмун, не убирая меча от горла Калана, перевел взгляд на источник звука.

У двери стояла странная фигура, которую сопровождали двое стражников в масках богомолов и с огненными копьями, и выглядели эти стражники весьма убедительно. Похоже, в этом мире присутствовали и другие настоящие люди. Хоукмун узнал того, кто скрывался под гигантской маской, являвшейся заодно и работающими часами, которые, пока их хозяин говорил, начали исполнять первые восемь тактов «Антипатии к миру» Шеневена. Часы были из позолоченной, украшенной эмалью и перламутровыми вставками меди, стрелки из филигранного серебра, а маятник, качавшийся прямо на груди своего обладателя, – золотой.

– Я так и думал, что ты где-то здесь, лорд Тарагорм, – сказал Хоукмун. Он опустил меч, когда на него нацелились два огненных копья.

Тарагорм из Дворца Времени рассмеялся жизнерадостным смехом.

– Мое почтение, герцог Дориан. Надеюсь, ты заметил, что эти два стражника не принадлежат нашей компании Спящих. Они спаслись вместе со мной во время осады Лондры, когда нам с Каланом стало очевидно, что сражение проиграно. Но уже тогда мы немного заглянули в будущее. Несчастный случай со мной был подстроен – тот взрыв прогремел, чтобы убедить всех в моей безоговорочной гибели. «Самоубийство» Калана, как ты уже знаешь, на самом деле дало ему возможность совершить первый прыжок между измерениями. И с тех пор мы так хорошо сработались. Однако, как ты понимаешь, возникло несколько затруднений.

И Тарагорм продолжал полным веселости голосом:

– Теперь, когда вы так любезно нас навестили, я надеюсь, со всеми затруднениями будет покончено, и надолго. Я и надеяться не смел на такое везение! Ты всегда был таким упрямым, Хоукмун.

– И как же ты этого добьешься, как устранишь затруднения, которые сам и создал? – Хоукмун скрестил руки на груди.

Маска в форме часов чуть склонилась набок, но маятник на груди продолжал ходить из стороны в сторону, поскольку замысловатый механизм не реагировал на движения тела Тарагорма.

– Ты сам узнаешь, когда мы, уже скоро, вернемся в Лондру. Я, разумеется, говорю о настоящей Лондре, где нас ждут, а не об этой жалкой имитации. Это идея Калана, а не моя.

– Ты же меня поддержал! – обиженно проговорил Калан. – И это я рисковал собой, болтаясь туда-сюда между тысячами измерений…

– Ну же, барон Калан, не будем препираться перед гостями, – упрекнул Тарагорм. Эти двое вечно соперничали друг с другом. Он чуть поклонился графу Брассу и Хоукмуну. – Прошу вас, пройдемте с нами, нам предстоят последние приготовления, прежде чем мы вернемся в наш старый дом.

Хоукмун не тронулся с места.

– А если мы откажемся?

– Застрянете здесь навсегда. Ты ведь понимаешь, что сами мы не можем тебя убить. Ты на это и надеешься, верно? Что ж, быть живым здесь или мертвым там – всё это многочисленные варианты из множества, друг Хоукмун. А теперь прикройте, пожалуйста, ваши голые лица. Я понимаю, это кажется вам оскорбительным, но я чертовски старомоден в подобных мелочах.

– Сожалею, но тут уж я вас тоже оскорблю, – отвечал Хоукмун с коротким поклоном. Он позволил стражникам вывести себя в коридор. Он отсалютовал Флане и остальным гранбретанцам, которые, кажется, и вовсе перестали дышать. – Прощайте, печальные тени. Надеюсь, в будущем я послужу делу вашего освобождения.

– Я тоже надеюсь на это, – сказал Тарагорм. Стрелки на циферблате его маски сдвинулись на миллиметр, и часы начали отбивать время.

Глава третья Граф Брасс выбирает жизнь

Они снова оказались в лаборатории барона Калана.

Хоукмун присматривался к двум стражникам, которые теперь несли их с графом Брассом мечи. Он понял, что граф Брасс тоже оценивает шансы увернуться от пламени огненных копий.

Калан уже сидел внутри белой пирамиды, настраивая пирамиду маленькую, висевшую перед ним. Поскольку он не снимал маску змеи, ему было очень непросто удерживать мелкие рычаги и передвигать их так, как нужно. Наблюдавшему за его действиями Хоукмуну показалось, что вся эта сцена как нельзя лучше символизирует уклад жизни Темной Империи.

По каким-то причинам Хоукмун ощущал безмятежное спокойствие, обдумывая сложившуюся ситуацию. Интуиция подсказывала ему, что стоит выждать, что скоро наступит подходящий момент, чтобы действовать. Именно по этой причине он расслабился и перестал обращать внимание на стражников с огненными копьями, сосредоточившись на разговоре Калана с Тарагормом.

– Пирамида почти настроена, – сообщил Калан Тарагорму. – Но отбывать придется немедленно.

– Мы что, все набьемся в эту штуковину? – спросил граф Брасс, засмеявшись. Хоукмун понял, что граф Брасс тоже выжидает момент.

– Да, – подтвердил Тарагорм. – Все.

Пока они наблюдали, пирамида начала увеличиваться и сделалась в два раза больше, затем в три, в четыре и наконец заняла всё свободное пространство в центре лаборатории, и внезапно и граф Брасс, и Хоукмун, и Тарагорм, и оба стражника в масках богомолов оказались внутри пирамиды, а Калан, паривший в воздухе у них над головами, продолжал настраивать рычаги управления.

– Видите, – произнес Тарагорм. В голосе угадывалось веселость. – В число талантов Калана всегда входило понимание природы пространства. Тогда как я, со своей стороны, понимаю природу времени. Именно поэтому вместе мы сумели воплотить такую удивительную задумку, как эта пирамида.

И вот пирамида снова пустилась в путь, листая мириады измерении Земли. Хоукмун снова видел диковинные картины и причудливо искаженные отражения собственного мира, и многие из них были вовсе не похожи на те, что попадались ему на пути к недостроенному миру Калана и Тарагорма.

А потом показалось, что они снова нырнули во тьму небытия. За мерцающими стенами пирамиды Хоукмун не видел ничего, кроме непроглядной черноты.

– Мы на месте, – сообщил Калан, поворачивая рычаг. Их транспортное средство снова начало съеживаться, делаясь всё меньше и меньше, пока только Калан не остался внутри. Стенки пирамиды сделались непрозрачными и снова засветились ослепительным белым светом. Однако зависшая над их головами яркая пирамида почему-то не освещала ничего вокруг. Хоукмун не видел даже собственного тела, не говоря уже обо всех остальных. Он понимал лишь, что стоит на ровной, твердой поверхности и в нос ему бьет запах сырости и затхлости. Он топнул ногой по полу, и звук разнесся долго не затихающим эхом. Казалось, они находятся в какой-то пещере.

Голос Калана загромыхал из пирамиды:

– Момент настал. Возрождение нашей великой империи близко. Мы – те, кто дарует жизнь мертвым и несет смерть живым, кто остался верен старым традициям Гранбретани, кто поклялся возродить ее величие и власть над миром, – доставили нашим верным соратникам существо, которое они мечтали увидеть. Узрите же!

И внезапно Хоукмуна залил поток света. Источник его оставался загадкой, но свет ослепил его, вынудив прикрыть глаза рукой. Он выругался, повернулся в одну сторону, в другую, силясь защититься от его лучей.

– Видите, как он вертится, – сказал Калан Витальский. – Видите, как корчится он, наш заклятый враг!

Хоукмун усилием воли встал смирно и открыл глаза навстречу жуткому свету.

Вокруг него раздавались теперь зловещие шепотки, вкрадчивые, шипящие. Он огляделся по сторонам, но ничего не увидел из-за стены света. Шепот становился громче, перерастая в бормотание, а бормотание сменилось голосами, голоса превратились в рев, и рев этот сливался в одноединственное слово, несшееся из тысячи глоток.

– Гранбретань! Гранбретань! Гранбретань!

А потом упала тишина.

– Хватит! – раздался голос графа Брасса. – Заканчивайте уже!

И тут же графа Брасса тоже залил такой же странный свет.

– А вот и второй! – объявил голос Калана. – Наши верные соратники! Взгляните на него и преисполнитесь ненависти, ибо это граф Брасс. Без его помощи Хоукмун никогда не сумел бы уничтожить всё, что мы любим. Они предавали, крали, малодушно умоляли о помощи сильных мира сего и думали, что смогут уничтожить Темную Империю. Однако Темную Империю невозможно уничтожить. Скоро она станет сильнее и величественнее прежней. Вот тебе, граф Брасс!

И Хоукмун увидел, как белый свет, объявший графа Брасса, приобрел диковинный синий оттенок, доспех графа Брасса тоже засветился синим, а сам граф Брасс руками в латных перчатках схватился за голову в шлеме, рот его раскрылся, и он закричал от боли.

– Прекратите! – выкрикнул Хоукмун. – Зачем его мучить?

Голос лорда Тарагорма ответил где-то рядом, негромкий и довольный:

– Хоукмун, ты наверняка и сам понимаешь зачем.

Тут вспыхнули факелы, и Хоукмун увидел, что они действительно находятся в огромной пещере. Они впятером – граф Брасс, лорд Тарагорм, оба стражника и он сам – стояли на вершине зиккурата, возведенного в центре пещеры, а барон Калан в пирамиде парил у них над головами.

А под ними столпилось не меньше тысячи человек в масках, пародировавших зверей, с головами свиней, волков, медведей и стервятников: они наседали друг на друга и взволнованно орали, глядя, как граф Брасс, крича от боли, падает на колени, по-прежнему охваченный жутким синим пламенем.

В неровном сиянии факелов проявлялись росписи и резьба на стенах, и барельефы обилием непристойных деталей доказывали, что их авторами были подлинные слуги Темной Империи. Хоукмун понял, что они наверняка в настоящей Лондре, вероятно, в какой-то подземной пещере, скрытой глубоко под фундаментами домов.

Он хотел было подойти к графу Брассу, однако его не пускала светящаяся стена, оградившая его.

– Пытайте меня – прокричал Хоукмун. – Оставьте графа Брасса и мучайте меня!

И снова прозвучал негромкий, насмешливый голос Тарагорма:

– Так мы и мучаем тебя, Хоукмун, разве не так?

– Вот он, тот, кто привел нас на край гибели! – звучал сверху голос Калана. – Вот тот, кто, возгордившись, решил, будто уничтожил нас. Но это мы уничтожим его. И с его гибелью ничто больше не станет удерживать нас. Мы еще покажем себя, мы начнем завоевывать! Мертвые вернутся и поведут нас вперед, король Хуон…

– Король Хуон! – проревела толпа масок.

– Барон Мелиадус! – выкрикнул Калан.

– Барон Мелиадус! – проревела толпа.

– Шенегар Тротт, граф Сассекский!

– Шенегар Тротт!

– И все герои и полубоги Гранбретани вернутся!

– Все! Все!

– Да, все они вернутся. И они отомстят этому миру!

– Месть! Месть!

– Звери Гранбретани отомстят!

И вдруг толпа снова умолкла.

И снова граф Брасс закричал, попытался подняться с колен, захлопал руками по телу, сбивая синее пламя, терзавшее его.

Хоукмун видел, что граф Брасс обливается потом, глаза у него лихорадочно горят, губы кривятся.

– Прекратите! – выкрикнул он. Он пытался прорваться сквозь стену света, удерживавшую его, но у него снова ничего не получилось. – Прекратите!

А твари внизу хохотали. Свиньи визжали, собаки скалили зубы, волки гавкали, а насекомые шипели. Они смеялись, наблюдая, как граф Брасс корчится от боли, а его товарищ страдает от собственной беспомощности.

И Хоукмун понял, что они с графом Брассом участвуют в ритуале, ритуале, который был обещан этим тварям в масках за их верность нераскаявшимся лордам Темной Империи.

Но к чему ведет этот ритуал?

Он начинал догадываться.

Граф Брасс катался по площадке наверху зиккурата, едва не срываясь вниз. Однако каждый раз, когда он оказывался на краю, какая-то сила возвращала его в центр. Синее пламя пожирало его нервы, и его крики становились всё громче и громче. От боли он растерял всё достоинство, всю свою личность.

Хоукмун рыдал, умоляя Калана и Тарагорма прекратить.

Наконец всё кончилось. Граф Брасс с трудом поднялся на трясущиеся ноги. Синее пламя сделалось белым, а потом и белый огонь померк. Лицо графа Брасса было напряжено, губы в крови. В глазах застыл ужас.

– Может, сам себя убьешь, Хоукмун, чтобы прекратить страдания друга? – раздался рядом с герцогом Кёльнским насмешливый голос Тарагорма. – Сделаешь это сам?

– Так вот, значит, какой выбор. Неужели вы заглянули в будущее и увидели, что ваше дело увенчается успехом, если я совершу самоубийство?

– Это увеличит наши шансы на успех. Было бы лучше, если бы граф Брасс тебя убил, но если он не станет этого делать… – Тарагорм пожал плечами. – Тогда лучше, чтобы это сделал ты сам.

Хоукмун поглядел на графа Брасса. На мгновенье их взгляды встретились, и он заглянул в полные боли светло-карие глаза друга. Хоукмун кивнул.

– Я согласен. Но сначала вы должны освободить графа Брасса.

– Твоя смерть тут же освободит графа Брасса, – отозвался сверху Калан. – В этом не сомневайся.

– Я вам не верю, – заявил Хоукмун.

Твари внизу наблюдали, затаив дыханье, ожидая увидеть смерть врага.

– Это достаточное доказательство нашей правдивости? – Стена белого света, окружавшая Хоукмуна, упала. Тарагорм забрал у солдата меч Хоукмуна. Протянул оружие Хоукмуну. – Вот. Теперь ты можешь убить либо себя, либо меня. Однако не сомневайся: убьешь меня, и мучения графа Брасса продолжатся. А если убьешь себя, они прекратятся.

Хоукмун облизнул пересохшие губы. Он переводил взгляд с графа Брасса то на Тарагорма, то на Калана, то на жаждавшую крови толпу. Убить себя, чтобы потешить этих выродков, казалось просто мерзким. И всё же это был единственный способ спасти графа Брасса. Но что тогда случится с целым миром? Хоукмуна слишком ошеломило происходящее, чтобы думать о чем-то еще, чтобы просчитывать другие возможности.

Он медленно развернул меч, упер рукоять в камни пола, нацелил острие себе под нагрудник.

– Все равно вас ждет гибель, – сказал Хоукмун. Он горестно улыбнулся, обводя взглядом жуткую толпу. – Неважно, умру я или останусь жить. Вас ждет гибель, потому что души ваши прогнили. Вы уже погибли, ополчившись друг на друга в ответ на опасность, которая грозила всем вам. Вы, твари, грызлись друг с другом, когда мы штурмовали Лондру. Разве смогли бы мы победить без вашей помощи? Думаю, нет.

– Умолкни! – выкрикнул Калан из пирамиды. – Делай то, на что согласился, Хоукмун, или же граф Брасс снова потанцует для нас!

И тут за спиной Хоукмуна зазвучал голос графа Брасса, глубокий, зычный и усталый.

Он сказал:

– Нет!

– Если Хоукмун не сдержит обещания, граф Брасс, снова вернутся пламя и боль… – проговорил Тарагорм, словно втолковывая очевидное ребенку.

– Нет, – сказал граф Брасс. – Больше я не буду страдать.

– Ты тоже хочешь себя убить?

– В данный момент моя жизнь почти ничего не значит. Но я страдал из-за Хоукмуна. Если ему суждено умереть, по крайней мере, доставьте мне удовольствие уничтожить его! Я сделаю то, чего вы добивались от меня с самого начала. Теперь я понимаю, что перенес множество страданий по милости того, кто на самом деле мой враг. Да, позвольте мне убить его. А потом я умру. Но я умру отомщенный.

Вероятно, граф Брасс помешался от боли. Его светло-карие глаза вращались. Рот кривился, обнажая в оскале крепкие зубы.

– Я должен умереть отомщенным!

Тарагорм изумился.

– Это даже больше того, на что я надеялся. В конце концов наша вера в тебя, граф Брасс, оправдалась. – Голос Тарагорма был масляным, и он уже забирал меч с медной рукоятью у стражника-Богомола, чтобы передать его графу Брассу.

Граф Брасс взял меч обеими руками. Глаза его сощурились, и он развернулся, чтобы взглянуть на Хоукмуна.

– Мне станет лучше, если, умирая, я прихвачу с собой на тот свет врага, – произнес граф Брасс.

И он вскинул палаш над головой. И на его медном доспехе заиграл свет факелов, отчего его тело и голова как будто вспыхнули огнем.

И Хоукмун посмотрел в эти светло-карие глаза и увидел в них смерть.

Глава четвертая Великий ветер

Только Хоукмун увидел в них не свою смерть.

То была смерть Тарагорма.

Мгновенно развернувшись, граф Брасс крикнул Хоукмуну, чтобы тот взял на себя стражников, а сам опустил массивный меч на маску в виде украшенных часов.

Толпа внизу завыла, поняв, что происходит. Люди в звериных масках толкались, отшвыривая друг друга, чтобы подняться по ступеням зиккурата.

Калан орал что-то сверху. Хоукмун, быстро перевернувший меч, успел взмахнуть им, выбив огненные копья из рук стражников. Те отшатнулись. Калан продолжал истерически завывать из пирамиды:

– Идиоты! Идиоты!

Тарагорм силился устоять на ногах. Стало ясно, что белым пламенем управлял как раз Тарагорм, потому что оно взметнулось вокруг графа Брасса, когда тот поднял меч для второго удара. Маска-часы Тарагорма треснула, стрелки погнулись, однако голова под маской явно не пострадала.

Меч ударил по треснутой маске, и она распалась на половинки.

И из-под маски показалась голова, непропорционально маленькая по отношению к телу. Круглая, уродливая голова, голова какого-то существа, словно родившегося в Трагическое Тысячелетие.

А в следующую секунду эта крошечная, круглая, белокожая голова слетела с шеи после бокового удара графа Брасса. Вот теперь Тарагорм точно был мертв.

Твари со всех сторон карабкались на верхнюю площадку зиккурата.

Граф Брасс ревел, оглашая пещеру боевым кличем, его меч забирал жизни, брызги крови взлетали в свете факелов, враги с криками падали.

Хоукмун всё еще топтался на дальнем конце зиккурата, сражаясь с двумя стражниками-Богомолами, выхватившими мечи.

И как раз в это мгновение по пещере вдруг прокатился порыв сильного ветра, засвистел, завыл.

Хоукмун загнал острие меча в прорезь для глаз в шлеме одного из солдат-Богомолов. Выдернул меч и вонзил его в шею второго противника с такой силой, что пробил металл доспеха и перерезал яремную вену. И вот теперь он устремился на подмогу графу Брассу.

– Граф Брасс! – выкрикивал он. – Граф Брасс!

Калан наверху заходился в паническом вопле.

– Ветер! – кричал он. – Ветер времени!

Однако Хоукмун не обращал на него внимания. Он стремился лишь к тому, чтобы оказаться рядом с другом и умереть рядом с другом, если потребуется.

Но ветер между тем задувал всё сильнее. Он толкал Хоукмуна. И тот понял, что едва может двигаться против ветра. Люди в звериных масках отступали, скатывались с зиккурата, потому что ветер сбивал с ног и их тоже.

Хоукмун видел, как граф Брасс размахивает палашом, сжимая его обеими руками. Доспех графа по-прежнему сверкал, подобно солнцу. Он стоял, упираясь ногами в груду уже поверженных врагов, и хохотал во весь голос, пока звериные маски продолжали наседать на него, размахивая мечами, пиками и копьями, однако его клинок поднимался и падал так же размеренно, как маятник на часах Тарагорма.

И Хоукмун тоже хохотал. Отличный способ умереть, если им суждено умереть. Он старался прорваться к графу Брассу, сражаясь с ветром и недоумевая, откуда тот взялся.

Но в следующий момент порыв подхватил его. Он сопротивлялся, но зиккурат уже был внизу и становился всё меньше и меньше, и фигура графа Брасса сделалась такой крошечной, едва различимой, а белая пирамида Калана, кажется, разлетелась вдребезги, когда Хоукмун проносился мимо, и Калан завизжал, падая вниз, в гущу сражения.

Хоукмун пытался понять, что же держит его в воздухе. Однако не увидел ничего. Только ветер.

Как там его называл Калан? Ветер времени?

Это что же, убив Тарагорма, они выпустили на волю некие силы пространства и времени, возможно, породили хаос, вплотную подступивший к ним из-за экспериментов Калана и Тарагорма?

Хаос. Неужели его унесет в вечность этот ветер времени?

Но нет, его лишь вынесло из пещеры, и он оказался в Лондре. Только это была не новая, перестроенная Лондра. Перед ним лежала Лондра прежних угрюмых времен: безумные башни и минареты, украшенные купола поднимались по берегам кроваво-красной реки Тейм. Ветер закинул его в прошлое. Мимо с клацаньем крыльев пронесся узорчатый орнитоптер. Кажется, в Лондре что-то происходит. К чему готовятся ее обитатели?

И тут сцена снова переменилась.

Хоукмун снова смотрел на Лондру. Но теперь город был охвачен сражением. Взрывы. Пламя. Крики умирающих. Он узнал место и время. То кипела битва за Лондру.

Он начал резко снижаться. Он падал всё ниже и ниже, с трудом соображая и едва понимая, кто он такой.

И потом он сделался Дорианом Хоукмуном, герцогом Кёльнским, в сверкающем зеркальном шлеме на голове, с Мечом Рассвета в руке, с Красным Амулетом на шее и с Черным Камнем, вставленным в лоб.

Снова он участвовал в битве за Лондру.

И у него в голове крутились новые мысли, смешиваясь с мыслями прошлыми, пока он гнал лошадь в гущу сражения. Голова страшно болела, и он понимал, что это Черный Камень вгрызается в его мозг.

Вокруг него все сражались. Диковинный Легион Рассвета, окутанный алой аурой, наступал на солдат в масках злобных волков и шлемах стервятников. Кругом царило смятение. Сквозь пелену боли Хоукмун с трудом видел, что происходит. Заметил одного или двух камаргцев. Увидел еще два или три зеркальных шлема, сверкнувших в гуще сражения. Он осознал, что его собственный меч тоже поднимается и падает, поднимается и падает, рубя солдат Темной Империи, наседавших со всех сторон.

– Граф Брасс, – бормотал он. – Граф Брасс. – Он вспомнил, что стремился оказаться рядом со старым другом, хотя и с трудом сознавал зачем. Он видел, как варвары из Легиона Рассвета с раскрашенными телами, с усеянными гвоздями дубинами, с примитивными копьями, украшенными пучками разноцветных волос, врубаются в плотные ряды солдат Темной Империи. Он озирался по сторонам, пытаясь понять, под каким из зеркальных шлемов скрывается граф Брасс.

Боль в голове нарастала. Он стонал, мечтая сорвать с себя зеркальный шлем. Однако его руки были заняты – он отбивался от теснивших его противников.

Но потом он заметил, как что-то вспыхнуло золотом, понял, что это медная рукоять меча графа Брасса, и пришпорил лошадь, пробираясь через гущу людей.

Воин в зеркальном шлеме и медном доспехе готовился сразиться с тремя великими лордами Темной Империи. Хоукмун видел, что он, лишившийся лошади, стоит в грязи и храбро ждет, пока те трое, «гончая», «козел» и «бык», скачут на него. Хоукмун увидел, как граф Брасс взмахнул палашом, целясь по ногам лошадей противников, после чего Адаза Промпа швырнуло на землю к ногам графа Брасса, где он тут же был убит. Хоукмун увидел, как Майгель Хольст силился подняться на ноги, широко раскинув руки и умоляя о пощаде. Увидел, как слетела с плеч голова Майгеля Хольста. И вот теперь в живых остался только один, Сака Герден, в массивном шлеме в форме бычьей морды: он поднялся на ноги и помотал головой, ослепленный блеском зеркального шлема.

Хоукмун прорывался вперед, все еще выкрикивая:

– Граф Брасс! Граф Брасс!

Хоукмун понимал, что это сон, искаженные воспоминания о битве за Лондру, но все равно чувствовал, что ему необходимо оказаться рядом с другом. Но прежде, чем он успел добраться до графа Брасса, тот скинул с себя зеркальный шлем и предстал перед Сакой Герденом с непокрытой головой. Затем эти двое сошлись.

Хоукмун был уже близко, он бешено сметал с пути всё и всех, кто мешал ему подойти к графу Брассу.

А потом Хоукмун увидел всадника из ордена Козла, тот несся на графа Брасса со спины, нацеливая копье. Хоукмун закричал, пришпорил лошадь, рванувшись вперед, и всадил Меч Рассвета в горло солдата-Козла в тот же миг, когда граф Брасс рассек пополам череп Саки Гердена.

Хоукмун ногой выбил из седла мертвое тело солдата из ордена Козла и прокричал:

– Граф Брасс, я добыл тебе лошадь!

Граф Брасс коротко улыбнулся в знак благодарности и вскочил в седло, забыв зеркальный шлем на земле.

– Спасибо! – прокричал граф Брасс, перекрывая грохот битвы. – А теперь нам надо перегруппировать войска для решающей атаки!

В его голосе звучало какое-то странное эхо. Хоукмун покачнулся в седле, потому что боль от Черного Камня усилилась. Он попытался ответить, но не смог. В рядах своих он высматривал Иссельду, но никак не мог отыскать.

Лошадь неслась галопом, быстрее и быстрее, шум битвы начал затихать. А потом Хоукмун несся уже без лошади. Его подхватил ветер. Мощный, холодный ветер, похожий на мистраль, который дует над Камаргом.

Небо темнело. Звуки битвы остались позади. Он начал падать в ночь. Увидел, как на том месте, где недавно сражались люди, теперь качается тростник. Увидел мерцающие заводи и болота. Он услышал, как тявкнула болотная лисица, и ему показалось, он слышит голос графа Брасса.

И ветер внезапно затих.

Хоукмун попытался шевельнуться, но что-то удерживало его. На нем больше не было зеркального шлема. Он больше не сжимал в руке меч. Зрение прояснилось, когда ужасная боль в голове затихла.

Он лежал, погруженный в болотную жижу. Стояла ночь. Его все глубже затягивала алчная почва. Он видел прямо перед собой часть корпуса своего коня. Захотел добраться до него, но оказалось, что теперь у него свободна всего одна рука. Он услышал, как его зовут по имени, но ему показалось, что это прочирикала птица.

– Иссельда, – бормотал он. – О, Иссельда…

Глава пятая Сон или не сон

Хоукмун чувствовал себя так, словно уже умер. Фантазии перемешивались с воспоминаниями, пока его медленно поглощало болото. Перед ним замелькали лица. Он увидел лицо графа Брасса, которое из относительно юного превратилось в довольно пожилое, пока он смотрел. Он увидел лицо Оладана из Булгарских гор. Увидел Боженталя, а потом Д’Аверка. Он увидел Иссельду. Увидел Калана Витальского и Тарагорма из Дворца Времени. Звериные морды надвигались со всех сторон. Он увидел Райнала из призрачного народа, Орланда Фанка, слугу Рунного посоха, и его брата, Воина из гагата-и-золота. И снова увидел Иссельду. Но разве не должны быть и другие лица? Лица детей. Почему он не увидел их? И почему он путает их лица с лицом графа Брасса? Граф Брасс в детстве? Но он не знал его таким. Значит, дети еще не родились.

На лице графа Брасса читалась озабоченность. Он раскрыл рот. Заговорил.

– Ты ли это, юный Хоукмун?

– Да, граф Брасс. Это я, Хоукмун. Нам суждено умереть вместе?

Он улыбнулся видению.

– Всё еще бредит, – произнес голос, не принадлежавший графу Брассу. – Прошу прощения, мой господин. Мне надо было его остановить.

Хоукмун узнал голос капитана Йозефа Ведлы.

– Капитан Ведла? Ты пришел тянуть меня из болота во второй раз?

Рядом со свободной рукой Хоукмуна упала веревка. Он автоматически просунул кисть руки в петлю. Кто-то принялся тянуть за веревку. Хоукмун медленно высвобождался из трясины.

Голова еще болела, словно Черный Камень до сих пор находился там. Однако боль понемногу затихала, и разум начал проясняться. А с чего бы ему вообще переживать заново вроде бы вполне обыденный случай, пусть он и был всего на волосок от смерти?

– Иссельда? – Он высматривал ее лицо среди тех, кто склонялся над ним. Но видение не уходило. Он по-прежнему видел графа Брасса, окруженного воинами из Камарга. Среди них вообще не было женщин.

– Иссельда? – позвал он снова.

Граф Брасс проговорил мягко:

– Слушай, сынок, мы отвезем тебя в замок Брасс.

Хоукмун ощутил, как его поднимают могучие руки графа, поднося к стоявшей в ожидании лошади.

– Верхом сидеть сможешь? – спросил граф Брасс.

– Да. – Хоукмун вскарабкался в седло рогатого жеребца и выпрямился, слегка покачнулся, нащупывая стремена. Он улыбнулся. – А ты всё еще призрак, граф Брасс? Или же ты окончательно вернулся к жизни? Я ведь говорил, что отдам что угодно, чтобы вернуть тебя в наш мир.

– Вернулся к жизни? Да я и не умирал! – Граф Брасс рассмеялся. – Неужели тебя преследуют новые страхи, Хоукмун?

– Так ты не погиб в Лондре?

– Благодаря тебе – нет. Ты спас мою жизнь. Если бы тот всадник метнул копье, я, скорее всего, был бы сейчас мертв.

Хоукмун улыбнулся про себя.

– Значит, ход событий можно изменить. И, похоже, без последствий. Но где сейчас Калан и Тарагорм? И все остальные… – Он повернулся к графу Брассу, пока они ехали рядом по знакомым болотным тропам. – Боженталь, Оладан и Д’Аверк?

Граф Брасс нахмурился.

– Мертвы вот уже пять лет. Разве ты не помнишь? Бедный мальчик, все мы пострадали в битве за Лондру. – Он кашлянул, прочищая горло. – Мы многое потеряли, служа Рунному посоху. А ты лишился разума.

– Лишился разума?

Впереди уже показались огни Эг-Морта. Хоукмун видел очертания замка Брасс на холме.

Граф Брасс снова кашлянул. Хоукмун внимательно посмотрел на него.

– Разума, граф Брасс?

– Мне не следовало так говорить. Уже скоро мы будем дома. – Граф Брасс избегал его взгляда.

Они проехали через городские ворота и начали подниматься по спирали улиц. По мере приближения к замку некоторые из солдат покидали отряд, сворачивая к казармам, расположенным в городе.

– Доброй ночи! – прокричал им на прощанье капитан Ведла.

Скоро остались только граф Брасс и Хоукмун. Они миновали замковые ворота и спешились.

Большой зал замка выглядел несколько иначе, чем помнил Хоукмун. И был каким-то пустынным.

– А Иссельда спит? – спросил Хоукмун.

– Да, – устало отозвался граф Брасс. – Спит.

Хоукмун оглядел свою покрытую коркой грязи одежду. На нем больше не было доспеха.

– Мне бы помыться и тоже лечь, – сказал он. Он пристально поглядел на графа Брасса, затем улыбнулся. – Знаешь, я был уверен, что ты погиб в битве за Лондру.

– Да, – отозвался граф Брасс тем же встревоженным тоном. – Я знаю. Но теперь тебе ясно, что я не призрак, правда?

– Совершенно верно! – Хоукмун рассмеялся от радости. – Замыслы Калана в итоге сослужили нам добрую службу, верно?

Граф Брасс нахмурился.

– Полагаю, так и есть, – произнес он неуверенно, словно не вполне понимал, о чем толкует Хоукмун.

– Вот только сам он улизнул, – продолжал Хоукмун. – Возможно, он снова нас потревожит.

– Улизнул? Нет. Он совершил самоубийство сразу после того, как вытащил у тебя из головы Черный Камень. Это из-за него страдал твой разум.

Хоукмуна охватил страх.

– Так ты ничего не помнишь о наших недавних приключениях? – Он подошел к камину, у которого грелся граф Брасс.

– Приключениях? Ты говоришь о случае в трясине? Ты ускакал, словно в забытьи, бормоча что-то о том, как ты видел меня где-то на болоте. Ведла заметил, как ты уезжал, и он предупредил меня. Потому-то мы и собрали поисковый отряд и едва успели…

Хоукмун пристально смотрел на графа Брасса, затем отвернулся. Неужели остальное ему пригрезилось? Неужели он действительно сходил с ума?

– А сколько времени я… был в этом забытьи, граф Брасс?

– Ну как же, с самой битвы за Лондру. Когда Черный Камень удалили, ты какое-то время казался вполне разумным. Но потом начал говорить об Иссельде так, словно она жива. А о некоторых живых говорил так, словно они умерли, обо мне, например. И это не удивительно, ведь ты жил в таком напряжении из-за Черного Камня…

– Иссельда! – воскликнул Хоукмун, охваченный горем. – Ты сказал, она умерла?

– Да, погибла в битве за Лондру, сражаясь наравне с другими воинами, она пала…

– Но как же дети… дети… – Хоукмун силился вспомнить имена своих детей. – Как же их звали? Никак не могу вспомнить…

Граф Брасс тяжко вздохнул и опустил на плечо Хоукмуна руку в латной перчатке.

– И о детях ты тоже говорил. Только не было никаких детей. Откуда бы им взяться?

– Не было детей…

Хоукмун ощутил странную пустоту. Он силился вспомнить слова, которые сам недавно произносил. «Я отдал бы что угодно, чтобы граф Брасс снова был жив…»

И вот теперь граф Брасс снова жив, а его любовь, его прекрасная Иссельда, его дети, они отправились в забвение – они даже и не существовали все эти пять лет, прошедших с битвы за Лондру.

– Ты кажешься более рассудительным, – заметил граф Брасс. – Я давно уже надеялся, что твой разум выздоровеет. Похоже, теперь ты исцелился.

– Исцелился? – Это слово было такой насмешкой. Хоукмун снова обернулся к графу Брассу, чтобы видеть его лицо. – И все в замке Брасс – и во всем Камарге – считали меня сумасшедшим?

– Ну, «сумасшедший» слишком сильное слово, – угрюмо заметил граф Брасс. – Ты находился в каком-то трансе, ты словно грезил событиями, которые немного отличались от тех, что происходили на самом деле… описать точнее я не могу. Если бы был жив Боженталь, наверное, он смог бы всё объяснить лучше. Может быть, он даже нашел бы способ тебе помочь. – Граф Брасс покачал тяжелой рыжеволосой головой. – Не знаю, Хоукмун.

– Но теперь я здоров, – горестно проговорил Хоукмун.

– Да, кажется, так и есть.

– Наверное, в этой реальности мне лучше бы быть безумным. – Хоукмун, тяжело шагая, направился к лестнице. – О, как же тяжела эта ноша.

Но ведь не может же быть, что всё это просто яркий сон? Ведь Иссельда была живой и дети тоже жили?

Однако воспоминания уже стирались, как стираются воспоминая о снах. У подножья лестницы Хоукмун снова обернулся к графу Брассу, который так и стоял у камина, печально опустив голову.

– Мы живы, ты и я? А наши друзья погибли. Твоя дочь погибла. Ты прав, граф Брасс, – многое потеряли мы в битве за Лондру. И твоих внуков мы тоже потеряли.

– Да, – едва слышно отозвался граф Брасс. – Можно сказать, мы лишились будущего.