Худшее из зол

28

В баре яблоку упасть было негде. В воздухе висела крепкая смесь запахов табака и гашиша, тяжелого пота, старой кожи, нестиранных джинсов и рубах. Исколотые, изрезанные столешницы и барная стойка были залиты спиртным. Под потолком туманом плавал тусклый свет. Бар ходил ходуном. Словно земля, изрыгающая своих мертвецов, висевшие на стенах динамики выплевывали супертяжелый металл готического рока группы «Колыбель порока». Головы двигались вверх и вниз в такт адской музыке, рвущей грудную клетку, губы беззвучно повторяли слова: «Плоть — воплощение зла».[5]

Молот стоял у дальнего угла барной стойки с бутылкой минералки в руках и с улыбкой наблюдал за посетителями. Он заранее подобрал место — нужен был именно такой паб именно в таком, не слишком большом и не слишком маленьком городе. И публика подходящая. Атмосфера раззадоривала еще сильнее.

Он полюбовался на то, как красиво вытатуированы буквы под костяшками пальцев, слова добавили вдохновения.

Посетителей он мысленно разделил на четыре категории: убежденные металлисты, гордо демонстрирующие татуировки и пирсинги; агрессивные байкеры в коже, в любую минуту готовые ввязаться в драку; прыщавые старшеклассники — несколько толстых и нескладных, несколько бледных и худосочных — из тех, кто сегодня фанатеет от книжных или киношных ужастиков, а завтра обрастет семьями и недвижимостью; и явные придурки. Все — с клеймом отверженных на лбу, либо выбранным намеренно, либо навязанным обстоятельствами, они бравируют этим клеймом, как королевской наградой. Но ни один ему в подметки не годится, нет никого, кто был бы до такой степени изгоем. Они и не догадываются, что он — их король, их властелин, что он во всех отношениях круче их всех, вместе взятых.

Поистине плоть — воплощение зла.

У него отпуск, и он отдыхает душой и телом.

И ждет, точно зная, что жертва непременно появится.

Из динамиков загремел трек «Удавок» «Я внутри».

Головы затряслись еще энергичнее. Десятки глоток подхватили, подражая реву Кори Тейлора: «Ты убить меня не можешь, потому что я в тебе…» Атмосфера в зале накалилась, стала еще злее.

Знакомый трепет внутри, знакомый толчок в низу живота — он увидел жертву.

У барной стойки, потрясая десятифунтовой бумажкой, стоял огромный шкафоподобный детина лет двадцати восьми.

Когда-то выбритые виски обросли щетиной, грязные, засаленные волосы собраны на затылке в длинный хвост. Под рукавами древней выцветшей футболки с вылинявшими портретами солистов «Моторхед» пузырятся бицепсы, разукрашенные байкерскими татуировками. Драные джинсы практически стоят сами по себе. Из-под штанин торчат тяжелые байкерские ботинки — самые настоящие, поношенные, рабочие. Огромный живот висит мусорным мешком, закрывая ремень джинсов. В манере держаться, в выражении лица — агрессия и опасность. Он здесь хозяин. Он никого и ничего на свете не боится.

Публика в пабе старалась как можно меньше попадаться ему на глаза — от него волнами распространялась злоба. Он внушал страх. Все его боялись и — уважали.

Отлично. То, что надо. В самый раз.

Молот почувствовал на себе его взгляд. На секунду в этом взгляде промелькнуло какое-то беспокойство, и Молот тут же понял, что все произойдет по его собственному сценарию.

Он улыбнулся. Байкер скривился. Молот подмигнул. Тот презрительно качнул головой, отвернулся и понес пиво к столику, за которым сидела его компания. Молот видел, как они разговаривают, бросают взгляды в его сторону. Они кивали, злобно ухмылялись. Он хорошо понял, что они замышляют. Давайте, ребята, давайте. Он как раз для того сюда и приехал.

Он допил пиво, со стуком опустил пустой бокал на стойку и нетвердой походкой направился к выходу. Подойдя ближе к компании за столом, качнулся в сторону предводителя, задел его локтем, из-за чего тот пролил пиво, которое нес ко рту. Байкер развернулся к нему, глаза метали громы и молнии.

— Извини, братишка, я не нарочно, — Молот очень постарался говорить слабым голосом жертвы. — Перебрал немного. Не очень я вам тут?..

— Ты что — нарываешься?!

Молот распахнул глаза с выражением пьяной невинности.

— Как можно! Что ты! Вы такие крепкие ребята. — Он дружелюбно ухватил байкера за руку повыше локтя и улыбнулся. — Иду домой баиньки. Всем спокойной ночи.

И пьяной походкой побрел к задней двери.

На улице холодно. Над головой — совершенно черное небо. С этой стороны паба было полно изрядно перебравших клиентов. Молот, все так же покачиваясь, прошел мимо них до конца узкой улочки и остановился у пустыря, на котором между кучами мусора стояли припаркованные машины и мотоциклы.

Ждать пришлось недолго. Дверь распахнулась, из паба вывалился байкер в сопровождении разъяренных приятелей. Они были вооружены бейсбольными битами и цепями и готовы к драке. Байкер подошел к Молоту, развернул к себе. Молот сделал вид, что страшно удивился.

— Я что-то не понял, чего ты выделывался, — процедил байкер, — подмигивал мне, хихикал. Может, ты, конечно, педик — мне фиолетово, но надо тебя научить, как себя вести.

Изо рта несло пивом и гнилью. Молот изобразил испуг:

— Вы ч-чего, ребята… что я т-такого вам сделал?

— Довыеживался. Все, тебе хана.

Кто-то обхватил его сзади. Он для порядка немного посопротивлялся, но позволил им это сделать.

— Держи его, братва.

Байкер ткнул его кулаком в живот. Молот согнулся пополам, как от боли. Остальные заржали. Байкер ударил еще раз.

Молот поднял глаза, тяжело дыша. В ожидании ударов он напрягся, но они ему докучали не более комариных укусов. Ему не было больно. Он не позволил бы причинить себе боль. Он, как губка, впитывал удары, готовясь к главному.

Байкер вытащил из кармана куртки топорик. На покрытой пятнами стали с зазубринами тускло отразился свет дальнего фонаря. Он размахнулся, сделал вид, что собирается ударить. Молот дернулся. Байкеры снова заржали.

— Сдрейфил? — Вожак ухмыльнулся. — Погоди, еще не то будет! Я с тобой разберусь.

Прихвостни ржали и улюлюкали. Постукивая битами о ладони, позвякивая цепями, заводились еще сильнее. Байкер ухмылялся, явно получая удовольствие от реакции зрителей.

— Отпустите его, — распорядился он. — Давайте-ка теперь его чуток погоняем.

Молота отпустили, он упал на колени.

— Поднимайся, ты, мудак! — рявкнул байкер. — Не распускай сопли!

Байкеры окружили победителя-охотника и поверженную жертву, дичь, которая закрывала голову руками. Они тыкали в нее битами, разогреваясь в ожидании сигнала, когда можно будет дать волю рвущейся наружу агрессии.

— А ну-ка, поднимите это чучело!

Молота поставили на ноги. В глазах байкера плясало пламя:

— Ты, парень, не с тем связался.

Молот улыбнулся в ответ и выпрямился во весь рост. Он больше не изображал испуг, от пьяной неловкости не осталось и следа — внутри та дрожь нетерпения, которая возникала всегда, когда он чувствовал, что вот-вот утолит жажду крови.

— Ты тоже, — сказал он и боднул байкера.

Голова байкера мотнулась назад, из носа хлынула кровь, но он не упал.

Остальных такой поворот поразил настолько, что они не смогли ничего предпринять и тут же за это поплатились. Молот развернулся волчком, ловким движением выбил топорик из рук одного из байкеров, одновременно вывернул биту у ближайшего к нему и тут же стукнул его по голове. Удар был таким мощным, что череп байкера лопнул, как бумажный пакет. Он упал на колени, уши заливала кровь. Другие остолбенели, не зная, вступать в драку или дать деру, но Молот не оставил им выбора.

Он крутил битой, как бамбуковой палкой в восточных единоборствах, глядя в глаза каждому, кто оказывался в пределах удара. Они поменялись местами — дичью стали они. Еще один байкер — толстый бородатый тип, который особенно его донимал, вытащил из кармана нож и прыгнул на Молота. Он увернулся почти с балетной грацией, дернулся влево, вправо, потом снова влево. Байкер за ним не поспевал. Молот блеснул зубом.

— И это все, на что ты способен? — сказал он. — Надоел ты мне.

Он рывком выбросил ногу вперед, выбил нож и тут же битой нанес удар в челюсть. Брызнула кровь, байкер упал на землю, выплевывая зубы и держась за изуродованный рот.

Позади себя Молот почувствовал движение, оглянулся — главарь опускал топорик ему на спину. Молот прыгнул в сторону, но лезвие задело левое плечо, показалась кровь.

— Ах ты козел! — взревел он. — Вот сейчас ты меня действительно разозлил.

Он развернулся, ударом биты разоружил врага и сломал ему руку. Кость громко треснула, байкер завопил от боли.

— Это только начало, — гудел Молот.

Он ударил еще и еще. Байкер упал. Молот продолжал бить поверженного врага. Ярость перетекала в биту, нарастала, направляла удары.

Байкер истекал кровью. Молот не останавливался.

Он чувствовал, что с каждой секундой растет его сила, что он превращается в великана.

Время остановилось. Реальными были только он сам, его оружие, жажда крови и этот большой кусок мяса на земле.

Трудно сказать, сколько прошло времени, когда он вдруг ощутил усталость. Наступило насыщение, руки тряслись от напряжения, грудь горела. Он глянул под ноги. Там лежало истерзанное кровавое месиво, мало напоминающее человеческое тело. Молот ухмылялся. Внутри разливалась счастливая усталость, как после долгого и сытного обеда.

Он оглянулся. Байкеры ретировались. На безопасном расстоянии в ужасе от жуткого зрелища переминались с ноги на ногу почти протрезвевшие посетители паба.

Молот развернулся и пошел прочь. Люди продолжали пучить глаза, не в силах пошевелиться, чтобы хотя бы позвонить в службу спасения.

Он шел и чувствовал на себе их взгляды.

А в них страх. И уважение.

Он улыбнулся самому себе.

Он осквернил, уничтожил тело байкера. Выел душу.

Уважение.

Он чувствовал себя могучим великаном, красавцем супергероем. Королем, обагренным кровью на поле боя, императором среди простолюдинов.

Они его боялись.

Они его обожали.

В спину из паба неслась музыка. Он усмехнулся — как по заказу это был трек «Молот» группы «Моторхед».

Он не боялся ареста, потому что всегда тщательно выбирал, куда ехать. Старался, чтобы там у него был хотя бы один коп, как Кинисайд в Ньюкасле, — его крыша.

Как только он подошел к машине, зазвонил мобильный. Он вытащил его, перепачкав кровью, поднес к уху.

— Ты где сейчас находишься? — раздался голос Кинисайда.

— Между Ньюкаслом и Лондоном. В Лестере. Последовал твоему совету и развлекаюсь тут, расслабляюсь. Короче, отдыхаю.

За спиной к пабу пронеслись машины с включенными сиренами. У него «вектра» неприметная — они и не глянут в его сторону.

— Дело полезное. Но сейчас ты нужен здесь. Двигай назад — есть работа.

— Ладно.

— Давай пошустрей.

Молот отсоединился, бросил телефон на сиденье.

Ухмыльнулся.

— Ну что ж, работа так работа, — сказал громко самому себе.

Завел машину, вставил в проигрыватель один из дисков «Каннибалов», вдавил в пол педаль газа и рванул в Ньюкасл.

29

Кэролайн лежала на боку с открытыми глазами, делая вид, что спит. Она все время прикасалась к ране на лице и никак не могла поверить, что весь этот кошмар — наяву.

Она смотрела на отца и поражалась. Свою тайную жизнь перед ней раскрыл совершенно незнакомый человек. Искал понимания. Молил о прощении.

Она не понимала и не прощала. И теперь гордо отмалчивалась. События нескольких прошедших недель никак не укладывались в голове. Она не хотела ни понимать, ни прощать. Хотела одного: повернуть время вспять. Вернуть прежнюю спокойную, лишенную опасностей жизнь — ту, которую когда-то считала настоящей.

Но эта жизнь ушла безвозвратно.

Отец сидел, привалившись к стене, у него был вид больного, разбитого старика. Ей стало его жаль — по-человечески. Кроме того, что бы там ни было, он оставался ее отцом.

Он рассказал ей еще больше. Сказал, что ничего не утаил.

— Ты не представляешь, как я ненавидел Тошера. И всю его компанию.

— От этого признания им, конечно, станет легче. — Ее голос был таким же холодным, как воздух, которым приходилось дышать.

Колин вздохнул, отер пот со лба. У него был жар.

— Ты должна выслушать. Должна понять.

Он снова вздохнул, подбирая нужные слова, правильный тон.

— Я поступил плохо. Очень плохо. Все, что я сделал, было отвратительно. Я почти ежедневно виделся с Кинисайдом. — Он покачал головой. — У него все было просто замечательно… шикарная машина, огромный дом… а у меня не появилось ничего, кроме страшного чувства вины. Да еще ты… Это пожирало меня изнутри, убивало, как раковая опухоль, из-за которой погибла твоя мать. С этим нужно было что-то делать.

Кэролайн не перебивала. Его лицо исказила боль — он все переживал заново.

— После того что произошло, я ведь пытался найти Тошера. — Он посмотрел на нее украдкой, стараясь угадать, что она думает.

— Зачем?

— Чтобы узнать о его здоровье. Не знаю… может быть, чем-нибудь помочь…

— Надеялся, он тебя простит?

— Я должен был что-то сделать. Должен. — Его голос зазвенел, он успокоился и продолжил: — Но я не знал как. Хотел даже нанять детектива, но не решился. Потом вспомнил про этого журналиста из «Геральда» — Джо Донована. Он пару лет назад появлялся в наших краях. Попытался с ним связаться. Думал, он мне поможет отыскать Тошера. — Он вздохнул. — Но Донован ушел из газеты. Мне предложили поговорить с другим журналистом — Гэри Майерсом. К тому времени я уже весь извелся, жизнь превратилась в настоящий ад. Я сказал Майерсу, что у меня есть для него материал.

Он снова быстро взглянул на дочь. Она слушала.

— Мы договорились о встрече, но так, чтобы о ней никто не знал. На нейтральной территории. Подальше от дома. Майерс предложил небольшую гостиницу у вокзала Кингс-Кросс в Лондоне. В эту гостиницу ходят проститутки с клиентами и мальчики на продажу. — Он невольно усмехнулся. — Гэри сказал, если нас увидят, то примут за клиентов.

Кэролайн подняла глаза к потолку:

— О боже…

— В общем, — заметив реакцию дочери, продолжал он слегка смущенно, — я рискнул и все ему рассказал. Это был оправданный риск. Я решил, что душевный покой, который мне так нужен, того стоит. Он выслушал меня. Было такое ощущение, что я… облегчаю душу.

— Как на исповеди у католического священника, — вставила Кэролайн.

— Да-да, ты это верно подметила, — оживился он.

— Или на допросе у следователя.

Колин тяжело вздохнул — нет, она не поймет, не простит.

— Гэри решил, что искать Тошера не стоит, и предложил кое-что получше, — продолжил он, собравшись с духом.

Кэролайн снова слушала.

— Взять Кинисайда на живца.

— Что? — нахмурилась она.

— Расставить сети и поймать с поличным. Устроить провокацию, как он выразился, в духе старой доброй Флит-стрит, в лучших журналистских традициях.[6]

— Зачем?

— Чтобы Кинисайд угодил в приготовленную ловушку.

Кэролайн молча смотрела на отца.

— Дело станет гласным, Кинисайда накажут за все его злодеяния. И об этом узнают все.

— А газету-то как начнут раскупать, — усмехнулась Кэролайн.

— Да, — с воодушевлением сказал Колин, не заметив иронии в голосе дочери. — Но самое главное, я бы обрел душевный покой. Ты не представляешь, насколько сильно он мне был нужен, как я этого ждал. Конечно, я прекрасно понимал, что за свои поступки и сам могу попасть за решетку, но все равно должен был на это пойти. Обязан. Мы разработали план действий, решив сыграть на слабости Кинисайда.

Колин полностью погрузился в воспоминания. Он жестикулировал, забыв о раненой руке и ничего не замечая вокруг.

— Он просто изводил меня расспросами о лаборатории, о заводе. Над чем работаем, к каким секретам имеем доступ. Но больше всего его интересовало, предлагал ли мне кто-нибудь за что-нибудь деньги. Большие деньги. И говорил он об этом постоянно. Дескать, к тебе наверняка все время ищут подходы, чтобы купить какую-нибудь разработку, так вот, я-де знаю, как говорить с такими людьми, и помогу продать… Все время повторял, снова и снова…

Колин вздохнул:

— Конечно, промышленный шпионаж — дело сегодня довольно прибыльное. Ты не представляешь, насколько часто ко мне обращались разные люди. Но это были представители конкурирующих фирм, которые хотели всего-навсего первыми выйти на рынок с новым жидким моющим средством. Это вообще-то тоже немалые деньги. Даже очень большие. Но у Кинисайда на уме были «Аль-Каида», международные террористы. Прямо Джеймс Бонд. Начитался бог знает чего, вот и фантазировал. В общем, мы разработали план, в котором учли его желание встретиться для заключения сделки с представителем некой богатой организации.

Колин замолчал, чтобы отдышаться, затем продолжил:

— Я ему рассказал, что работаю над особым проектом. Экспериментальная разработка генетически модифицированного препарата для лечения рака. Вещества, призванного при попадании в организм больного уничтожать раковые клетки. — Он улыбнулся. — Как считаешь, правдоподобно?

— Если бы оно было у нас два года назад, — сказала Кэролайн печально.

— Если бы… — эхом отозвался Колин. — Хорошо бы, чтобы оно вообще существовало. Но такого средства нет. А Кинисайд поверил. Особенно когда я сказал, насколько многообещающей областью исследований является лечение раковых заболеваний. Человек, который создаст и запатентует такой препарат, заработает кучу денег. А чтобы еще больше его зацепить, я добавил, что у вещества широкая область применения. Его можно изменить, перепрограммировать таким образом, что оно обретет способность поражать любые клетки в организме человека. Что его можно даже превратить в оружие.

— И ты, полагаю, сказал, что у тебя есть покупатель?

— Да.

— И он поверил?

— Просто запрыгал от радости. Я сказал, что нужно добыть препарат, но для этого ему придется проникнуть на территорию «Нортек», потому что я один не справлюсь. Он согласился помочь.

Кэролайн не верила собственным ушам.

— Что?! Ты имеешь в виду тот самый случай, о котором столько говорили три месяца назад?

Он кивнул.

— Я же тогда тебя об этом спрашивала, — нахмурилась она. — Значит, это сделал ты?

— Вообще-то Кинисайд. Я им просто руководил. — В его голосе звенела гордость.

— Тогда еще писали, что это могли быть экотеррористы или защитники окружающей среды, у которых сдали нервы. Ты же говорил, что ничего не украли.

— Ничего. Да и красть было нечего. Я показал Кинисайду, как можно попасть на территорию комплекса. Назначил время. Встретился с ним, передал портфель, в котором, как он считал, находится образец этого вещества. Я сказал, что формулу выведу сам.

Кэролайн покачала головой.

— Мы хотели, чтобы он засветился. — В глазах Колина запрыгали огоньки. — Чтобы было свидетельство его проникновения на завод, его преступления. Благодаря Майерсу у нас на руках оказались фотографии.

Кэролайн потерла лоб, глаза.

— Просто не верится… Бред какой-то…

— Кэролайн… — Он протянул к ней руку.

— Не фиг тут нежности разводить! Кэролайн! — передразнила она и попыталась подняться, чтобы от него отойти. Но наручники напомнили ей, что это невозможно. — Ты изувечил моего друга — человека, с которым я встречалась, изуродовал жизни ни в чем не повинных людей и сидишь тут разглагольствуешь. Гребаный Джеймс Бонд! Возомнил себя хрен знает кем!

— Кэролайн, пожалуйста, не ругайся. Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты ругаешься. Это нехорошо.

Как же это похоже на ее настоящего отца. Того, которого она так любила. Настоящего? Оказалось, она его совсем не знает. Перед ней совершенно чужой человек.

Слова застревали в горле. Она изо всех сил пыталась с собой справиться. Наконец ей это удалось.

— Что же случилось потом? Погоня на машине по улицам Понтеленда? Перестрелка? Что?

— Понимаю, все это звучит неправдоподобно…

Кэролайн фыркнула.

— Но это правда. Такое все время происходит, просто нам об этом никогда не говорят. Повсюду ложь и тайны. Так устроен мир. Истинная жизнь — это не то, что мы видим каждый день. Истинная жизнь скрыта от глаз.

— Кажется, теперь я это знаю.

Повисло молчание. Темница сейчас казалась особенно холодной.

— Как же случилось, — снова подала голос Кэролайн, — что ваш план вышел из-под контроля?

— Видишь ли, Кинисайд, конечно, фантазер, но фантазер опасный. — Колин натянуто засмеялся и оглядел помещение. — Я и предположить не мог, насколько ему хочется верить в собственные фантазии. — Он посмотрел в глаза дочери. — Я его недооценил. — Он опустил глаза. — Прости.

Кэролайн не ответила. Некоторое время они сидели молча.

Его глаза потухли. Он снова стал похож на больного старика.

— Дело близилось к завершению, — сказал он уставшим голосом. — Мы с Гэри Майерсом постоянно виделись в той лондонской гостинице у вокзала Кингс-Кросс. Чтобы заручиться правовой поддержкой, Гэри поделился нашим планом с юристом «Геральда» Фрэнсисом Шарки. Шарки пришел в такой восторг, что захотел принять участие. Это имело смысл. Втроем легче просчитать варианты. Они должны были сыграть роль покупателей во время встречи с Кинисайдом. Шарки хотел, чтобы мы сделали аудиозапись нашего плана. Гэри записал мой рассказ на диск. — Он вздохнул. — К сожалению, он так и не смог этот диск передать.

— То есть?

— Очевидно, Кинисайд установил за мной слежку. Наверное, очень боялся потерять свой куш. Ты ведь уже знаешь его помощника. Молот — настоящий психопат, который не получил даже домашнего образования!

Кэролайн вздрогнула.

По его лицу пробежала тень.

— Молот… нас нашел и привез сюда. Мы с Гэри успели договориться, что не расскажем об инсценировке. Повернем дело так, что меня вдруг замучила совесть, вот я и поговорил с журналистом. — Он покачал головой. — Но был еще диск… Что Кинисайд мог сделать, если бы услышал запись? Но этого не произошло. И мы поняли, что диск вместе с плеером пропал прямо из номера гостиницы.

— Как?

— Понятия не имею. О нем речи не было. Если бы он не пропал, вряд ли бы мы были сейчас живы.

Кэролайн посмотрела на отца. Хотелось сказать ему, что он привирает, переигрывает, но, увидев его печальные глаза — глаза старика, — она поняла, что он ничего не выдумывает. Она отвела взгляд.

— Ты была им нужна, чтобы заставить меня связаться с клиентом. Они ведь так и не поняли, что никаких покупателей и никакого препарата нет.

— И телефонный разговор состоялся…

Колин кивнул.

В помещении повисла холодная тишина и такое напряжение, что казалось, воздух разорвется.

— Я совсем не ожидал, что мне ответят, — его голос слегка оживился. Он взглянул на дочь, в глазах появился слабый лучик надежды. — А это означает, что встреча может состояться и у нас есть шанс выйти отсюда живыми.

— Наш единственный шанс, — эхом отозвалась Кэролайн.

Она подтянула колени к подбородку, обхватила их свободной рукой, уткнулась в них лицом. Плечи затряслись от рыданий.

Колин не мог ни подойти к ней, ни успокоить.

Он молча отвернулся, опустил глаза и горестно вздохнул.

Автобус остановился и выпустил пассажиров на конечной остановке в самом глухом квартале Вест-Энда. Было не очень поздно, но на Ньюкасл уже опустился темный осенний вечер. В воздухе угрожающе пахло зимой.

Джанин возвращалась домой привычным маршрутом: пересекла дорогу по пешеходному переходу, свернула налево в переулок, потом еще раз налево в парк и пошла по дорожке мимо церкви. Довольно светло, но высокие кусты по обеим сторонам узкой дорожки отбрасывают длинные густые тени прямо во двор церкви. Жутковато.

Но сегодня она ничего не боится. У нее отличное настроение. Очень скоро она получит еще и хорошие деньги.

Следует признать, она согласилась не сразу, но Майки ее уговорил.

Ох уж этот Майки. Она улыбнулась.

Сначала он внушал ей некоторый страх. Родители учат дочерей держаться подальше от подобных типов. Но он никакой не ужасный — просто несчастный человечек, честное слово. По-своему даже милый.

Милый, но не в том смысле.

Где-то сзади послышались шаги. Она набрала в грудь побольше воздуха, быстро обернулась.

Никого.

Облегченно выдохнула, мысленно назвала себя паникершей.

Это из-за Кинисайда она стала такой дерганой. Снова глубокий вдох. По этой дороге, рассуждала она про себя, ходят и другие люди. Много людей. Кто-то, очевидно, просто сокращает путь.

На всякий случай она все-таки пошла быстрее.

Опять шаги.

Ерунда. Ну не чудовище же это из сказки. Кто-то, как и она, возвращается с работы домой. А может, это Майки?

Она покачала головой. Конечно, он несчастный человечек, но вдруг возомнит бог знает что? Надо быть с ним потверже. Сказать, что он не интересует ее как мужчина. Возможно, они могли бы быть друзьями, но не более, и вообще…

Шаги сзади звучали все ближе, все отчетливей.

Конечно, это Майки. Больше некому.

Интересно, какой предлог он выдумает, как объяснит, почему здесь оказался? Она обернулась, готовая увидеть, как его несчастное лицо станет еще несчастней, когда она отчитает его за то, что он потащился следом, а потом велит уходить.

Но это был не Майки.

Это был громадный бритоголовый детина. Гора мускулов, от которой волнами исходила жестокость.

В глазах Джанин вспыхнул страх. Он осклабился. В свете уличных фонарей во рту блеснул синий зуб.

От ужаса она не могла сдвинуться с места — ноги словно закатали в бетон.

Она закричала, но почему-то не услышала собственного крика.

Он шагнул к ней, отвел назад кулак. Перед носом заплясали слова «СТРАХ» и «ЛЮБОВЬ».

И начали приближаться с неумолимой скоростью.

Эти слова были последним, что она увидела, прежде чем ее поглотила тьма.

30

Донован пристально смотрел на Шарки. Тот оглянулся и увидел Пету, Джамала и Амара, которые смотрели на него, так же не мигая. Ни тени улыбки во взглядах.

— Ну? — медленно произнес Донован.

Шарки демонстративно откашлялся, расправил шелковый халат.

— Я пытался вам все рассказать… — Голос звучал жалобно.

Донован молчал.

Шарки заерзал на стуле, словно сидел на горячих углях.

— Но вы ведь не захотели меня слушать… — произнес он еще жалобнее.

Они были в гостиничном номере Шарки. Почти двенадцать ночи.

По дороге из Джейвика Донован позвонил Амару и попросил прийти к нему в гостиницу вместе с Джамалом, чтобы все обсудить. Срочно.

Они приехали и тут же занялись делом.

Пета и Донован рассказали о Тошере. Амар дал прослушать запись рассказа Джамала о том, что было на мини-диске.

После этого наступила тягостная тишина, которую нарушил Донован — он сорвался с места, выскочил в коридор, подбежал к номеру Шарки и начал неистово барабанить в дверь.

Наконец адвокат появился на пороге, недовольно бурча, что надо бы потише, но, едва увидев выражение лица Донована, тут же захлопнул рот. Донован втолкнул его обратно и шагнул за ним, остальные вошли следом. Шарки упал на стул. Донован сказал, о чем только что узнал.

Он шагнул к сидевшему адвокату и сложил руки перед собой. От этого движения Шарки заморгал. Донован возвышался над ним и ничего не говорил, словно что-то обдумывал.

За окном по мосту пронесся последний поезд метро. В комнате стояла полная тишина.

— Вы отправили Марию в Ньюкасл, — взяв себя в руки, произнес Донован, — потому что здесь происходили события, которые могли обернуться сенсацией. Или должны были произойти.

Шарки протестующе поднял перед собой обе руки:

— Что за обвинение… Я собирался…

— Но, — не слушая его, повысил голос Донован, — рассказать ей о сути дела вы не удосужились, так?

Шарки попытался что-то вставить, но Донован снова его перебил:

— Конечно, разве вы могли! Нет! Ведь она бы запретила вашу авантюру. Или обратилась в полицию. — У него начал срываться голос. — Если бы она это сделала, то не погибла бы.

Он глубоко вздохнул. Взял себя в руки.

— И вообще, с какой стати вы в это ввязались? — спросил он сквозь зубы.

— Потому что по роду деятельности мне невероятное число раз приходилось иметь дело с нечистыми на руку, продажными полицейскими, готовыми пойти даже на самые тяжкие преступления. Я не мог упустить шанс лично изобличить хотя бы одного.

— И захватить все лавры.

— Я гораздо порядочнее, чем вы думаете, — оскорбился Шарки.

Донован отвернулся, его трясло от ярости. С гневом пришло очередное прозрение. Он снова повернулся к адвокату:

— А ведь у вас никакой информации для меня не было. Я прав? Ничего такого, что могло вывести на след Дэвида. Ничего…

Шарки встал со стула, держа перед собой руки, словно защищаясь от ударов, которые вот-вот на него посыплются.

— Ах вот вы о чем, — произнес он, пытаясь вернуть самообладание. — В свое оправдание хочу заметить, что я никогда не произносил подобных слов. Если помните, я выразился несколько иначе — что мы предоставим в ваше распоряжение доступ ко всем возможным источникам информации.

Донован дышал как разъяренный бык. Он схватил Шарки за воротник халата и с силой вжал в стену.

— Сволочь! Подонок!

— Послушайте, — выдохнул Шарки остатки воздуха, — вы для этого дела были нам нужны.

— Нам?

— Ладно, согласен — мне. Ваше имя всплыло, когда пропал Майерс. Я решил, что, если возникнет необходимость, вы прекрасно подойдете для выполнения задачи. А когда нашли его тело, я понял, что вы единственная кандидатура.

— То есть?

— Этим человеком должен был стать кто-то, кого Кинисайд не знает, но кто под стать Майерсу и талантом, и журналистской хваткой. Кого не надо слишком долго вводить в курс дела. Честное слово, вы подходили идеально.

Донован смотрел на него, гневно сверкая глазами. Он не мог говорить от душившей его ярости.

— К сожалению, — продолжал Шарки, — когда мы к вам приехали, вы оказались не в том состоянии и настроении — в общем, не в форме. Вас нужно было как-то встряхнуть. — Он робко взглянул на Донована и закончил совсем тихо: — Поэтому я и предложил сделку.

Донован заскрипел зубами.

— Знаете, — в голосе Шарки звенело отчаяние, — нужно было, чтобы, когда мне позвонят, рядом были именно вы — с вашими мозгами. — Он отважился изобразить подобие улыбки. — И мне позвонили. Колин Хантли жив, значит, наш план остается в силе. Нужно только, чтобы вы согласились принять участие во встрече.

Шарки вопросительно поднял брови.

У Донована больше не было сил смотреть на ненавистное лицо. Он развернул Шарки, бросил на пол и начал пинать ногами.

— Ублюдок! Ради чего… зачем это все было нужно… зачем… Мразь…

Шарки откатился от него, закрываясь от ударов, стараясь, чтобы они не достигали цели. Донован продолжал наступать, выплескивая на съежившегося на полу человека долго сдерживаемую злость.

К нему бросились Пета и Амар. Подхватили с обеих сторон, с трудом оттащили в дальний угол и не отпускали, пока не поутихла злость.

— Ну не фига себе… — Перепуганный Джамал закрыл лицо руками.

Шарки лежал на полу, не двигаясь и пытаясь прийти в себя. Потом он, непрерывно охая и держась одной рукой за ребра, оперся локтем на пол, подполз к кровати, схватился за край, медленно встал на ноги и начал осторожно себя ощупывать.

Он украдкой посмотрел на Донована — тот никак не мог успокоиться.

— Итак, — сказал Шарки, поправляя халат и приглаживая волосы, — могу ли я считать это вашим согласием?

Только с третьей попытки Майки удалось попасть ключом в замок.

Он толкнул дверь, но, пожалуй, чересчур сильно, потому что она грохнула о стену. Где-то в доме сразу залаяла собака. Какая разница, сказал он себе, все равно его здесь очень скоро не будет.

Закрыв за собой дверь, он неверным шагом пересек прихожую.

Нет, он совсем не пьян — просто слегка навеселе.

Он весь вечер провел в пабе. В компании с самим собой. Он даже мобильник выключил, чтобы не мешал. И думал, думал.

Как он покончит с Кинисайдом. Как потом благодарная и освобожденная Джанин подарит ему свою любовь.

Он так живо представлял себе ближайшее будущее, в таких мельчайших подробностях, что действующие лица даже с ним разговаривали. Правда, иногда слишком громко, если вспомнить взгляды, которые бросали на него официанты и посетители.

Когда подошло время закрытия, он вышел из паба и всю дорогу домой купался в теплых лучах будущего счастья.

А сейчас в довершение прекрасного вечера он приготовит себе горячий тост, попьет чайку, потом отправится в постель и как следует выспится.

Он открыл дверь в комнату и застыл на месте.

В старом кресле, как-то неестественно повернув голову, лежала Джанин. Лицо уже начинало синеть.

На оголенной руке вздуты вены. На полу шприц и вскрытая упаковка.

Хмель тут же выветрился.

Сердце бешено заколотилось, готовое взорваться. Ему показалось, что он дышит сквозь толстое пуховое одеяло. Руки, ноги задрожали.

Он понял, что оказался в ловушке, словно вернулся назад в тюрьму.

— Кинисайд… — вырвалось у него. — Подонок…

Ноги подкосились, он опустился на колени и, как подкошенный, свалился на пол. И зарыдал.

Сначала где-то далеко завыли полицейские сирены, звук постепенно приближался, становились все отчетливее.

Он понял, что это за ним.

Звук нарастал. Они примчатся с дубинками, с оружием, возможно даже с собаками.

Майки медленно встал с пола. Тряхнул головой.

Надо бежать.

Он бросился в спальню, пошарил под кроватью. Вытащил пистолет, сунул в карман пальто. Потом извлек оттуда же старую жестяную коробочку со всеми своими сбережениями, положил в другой карман.

Выскочил на улицу. Вперед его толкал адреналин от страха снова оказаться за решеткой — так быстро он еще ни разу в жизни не бегал.

Сирены становились все громче. Залаяли собаки.

Он обежал квартал в надежде, что темнота и знакомые закоулки помогут скрыться от преследователей.

В надежде, что его не упекут в тюрьму.

Он спасал свободу.

31

Кафе-бар «Интермеццо». Половина десятого утра следующего дня, пятница.

Донован сидел на диванчике спиной к стене и пил капучино. Пета примостилась рядом тоже с капучино. Напротив на табуретах — Нэтрасс и Тернбулл в деловых костюмах и со злыми лицами. От кофе они отказались.

Донован заметил, что Тернбулл чувствует себя не в своей тарелке. Он постоянно крутился, бросал неодобрительные взгляды на посетителей: они, верно, читают европейские романы и либеральный бред «Гардиан» и «Нью стейтсмен». Когда до его уха доносились обрывки фраз, он снабжал собственные наблюдения ухмылкой и еле различимыми ехидными комментариями. Он презирал всех, кто не принадлежит к его застегнутому на все пуговицы миру.

Пета явно наслаждалась неловкостью, которую испытывал Тернбулл. Она сидела очень близко к Доновану, почти касаясь его бедром, но он притворялся, что этого не замечает.

Нэтрасс смотрела прямо перед собой. У нее был строгий деловой вид.

Из динамиков несся альтернативный рок американской группы «Эльфы», отчего Тернбулл кривился еще больше.

Донован, пригубив кофе, поставил чашку на стол.

— Прежде чем начать говорить, — сказал он, подавшись вперед и переводя взгляд с Нэтрасс на Тернбулла, — я бы хотел получить некоторые гарантии.

Тернбулл фыркнул:

— Хотите что-то сказать — говорите, а то я привлеку вас за сокрытие информации в ходе расследования убийства. Это в лучшем случае.

— Я же говорил, зря вы берете с собой сержанта, — повернулся Донован к Нэтрасс.

— Что за гарантии? — сухо спросила она.

— Я хочу предупредить, что люди, которые делятся с вами информацией, делают это совершенно добровольно, без всякого принуждения. Пообещайте, что против них не будет выдвинуто никаких обвинений, которые в своем служебном рвении готов им предъявить ваш чересчур прыткий коллега.

Тернбулл встрепенулся, собираясь возразить, но Нэтрасс посмотрела на него так, что он прикусил язык.

— Уточните, пожалуйста, кого вы имеете в виду, — попросила она.

— Кроме меня, это присутствующая здесь Пета Найт, ее коллега Амар Майах, а также четырнадцатилетний подросток по имени Джамал Дженкинс.

— В этот список входит кто-нибудь еще? — Нэтрасс смотрела на него не мигая.

Он вдруг вспомнил о Шарки.

— Нет.

Нэтрасс перевела взгляд на Пету.

— Договорились.

Тернбулл неодобрительно покачал головой. Пета одарила его нарочито сладкой улыбкой. Доновану показалось, что это расстроило Тернбулла больше, чем договоры с Нэтрасс, читатели «Гардиан» и «Эльфы», вместе взятые.

Донован сделал очередной глоток и начал говорить.

Ничего не утаивая, он рассказал все, излагая факты в той хронологической последовательности, в которой получал сам; поделился и возникавшими у него предположениями. Теперь, когда ситуация вышла из-под контроля, не приходилось выбирать, что говорить, а о чем умолчать.

Пета помогала, что-то подтверждала, что-то поясняла.

Нэтрасс и Тернбулл внимательно слушали. Делали пометки, иногда что-то уточняли, что-то просили повторить.

Закончив рассказ, Донован взял кофе, откинулся на спинку стула, поднес чашку ко рту.

— Остыл, — сказал он и поставил чашку обратно. Потом по очереди посмотрел на слушателей. — Что скажете?

Тернбулл заговорил первым:

— Думаю, следует этого Шарки арестовать и предъявить ему обвинение в серьезном правонарушении. Или он тоже в вашем списке? — На лице отразилось презрение.

— Поступайте с этим мерзавцем как хотите, — сказал Донован.

Нэтрасс удивленно вскинула бровь:

— Простите, что вы сказали?

— Сказал то, что есть. Он мерзавец.

Она покачала головой, заглянула в свои записи:

— Вы говорили о встрече. Когда она состоится?

— Сегодня.

— Что?! — Она переменилась в лице.

— Да, сегодня. В шесть вечера. В кафе на первом этаже «Балтики». В таком большом стеклянном.

Нэтрасс и Тернбулл уставились на него.

— Нас следовало предупредить гораздо раньше, — сказала Нэтрасс.

— Извините, с этим поделать ничего не могу. Я и сам-то узнал всего несколько часов назад.

— У нас катастрофически мало времени, — покачала головой Нэтрасс.

— Вы знакомы с Аланом Кинисайдом? — спросила Пета.

— Я его плохо знаю. Пару раз встречались, — сказал Тернбулл. — Он отвечает за один из западных участков Ньюкасла. Мне он показался приличным человеком. — Он покачал головой. — Просто не верится…

— Я знаю одного инспектора, с которым мы обмениваемся информацией. Он работает с Кинисайдом, — сказала Нэтрасс. — Так вот, в отношении Кинисайда ведется служебное расследование.

— В связи с чем? — спросила Пета.

— Если верить слухам, там целый букет, — сказала Нэтрасс. — Чего там только нет, но в основном наркотики: подкуп, шантаж, вымогательство, создание собственной сети. Его пасли не один месяц, но в конце концов сдал кто-то из своих.

Донован кивнул:

— Понятно, почему ему так нужна эта сделка.

— Видимо, он считает, что сорвет куш, который обеспечит его на всю оставшуюся жизнь.

— Вы слышали, что произошло с секретаршей из его отдела? — спросил Тернбулл и рассказал о смерти Джанин. — Вчера вечером ее труп обнаружили в квартире одного из мелких наркоторговцев в Скотсвуде. Она умерла от передозировки. Ее мать сказала, что некоторое время назад дочь употребляла наркотики. Ее подсадил на них какой-то ухарь, но его имя дочь держала в тайне.

— И поплатилась, бедняжка, — сказала Пета.

— Интересно, это тоже дело рук Кинисайда? — задал вопрос Донован.

— Похоже, да, — кивнула Пета.

— А как, вы сказали, зовут его подельника-громилу? Молот?

Донован кивнул.

— Если мне не изменяет память, он когда-то был костоломом у Сполдингов.

— Кажется, даже главным костоломом, — добавил Тернбулл.

— Видите, у них еще и служебная лестница имеется, — заметила Нэтрасс. — Как же его зовут? — Она запрокинула голову, прикрыла глаза. — Кажется, Хендерсон. Да, Хендерсон. А имя… Крейг?.. Кристофер?.. — Она открыла глаза, подалась вперед. — Кристофер Хендерсон. Настоящий отморозок, даже по меркам преступного мира. Жуткий тип. У него был коронный номер — он мог голыми руками вогнать гвоздь куда угодно, практически в любую поверхность. Отсюда и прозвище — Молот.

— Как же получилось, что он оказался в подручных у Кинисайда? — спросил Донован.

— Вопрос, конечно, интересный. Он исчез, когда брали Сполдингов. Как сквозь землю провалился. Мы пытались напасть на его след, но у нас, к сожалению, ничего не получилось, — сказала Нэтрасс.

— Поднимите архивы, — мрачно улыбнулся Донован. — Голову даю на отсечение, Кинисайд участвовал в аресте этих Сполдингов. А еще я абсолютно уверен, что он не один год составлял фальшивые отчеты, а взамен ему оказывали определенные услуги.

Нэтрасс покачала головой.

— Почему бы не арестовать его прямо сейчас? — спросил Тернбулл.

— Потому что у нас нет против него улик, — ответила Нэтрасс.

— Вопрос в том, — вмешался Донован, — что вы собираетесь делать, чтобы их добыть?

Через полчаса — за это время они заказали по очередной порции кофе, причем на этот раз Нэтрасс и Тернбулл от угощения не отказались, — они набросали план действий.

После «Эльфов» зазвучал «Американский музыкальный клуб», но Тернбулл перестал реагировать на раздражители. Остальные тоже не замечали ничего вокруг — мир сузился до размеров стола.

Обсуждали варианты, прорабатывали сценарии встречи. Предполагали возможные препятствия на пути осуществления плана и тут же решали, как можно их устранить. Приходилось учитывать дефицит времени. Считаться с законом. Продумывать всю организационную часть, техническую оснащенность. И все для того, чтобы задуманное принесло плоды.

Они решили, что во время встречи изображать покупателя придется все-таки Доновану.

— Лично я считаю это совершенно неразумным, — сказала Нэтрасс, — все равно надо это еще обсудить с руководством, но, к сожалению, не вижу возможности в столь короткий срок подыскать замену. Заставить не имею права — могу только просить.

— Понимаю, — сказал Донован.

— Конечно, было бы лучше, если бы мы использовали кого-то из своих людей, но это чересчур опасно. Он может узнать нашего человека. А чтобы подготовить к операции сотрудника другого подразделения, времени нет. Поэтому, похоже, остаетесь вы.

— Да, — согласился Донован, — наверное, так и есть.

— Обычно мы используем сотрудников, которых готовят к выполнению подобных задач. Они знают, что можно говорить, что нельзя.

— Чтобы не нарушить закон, — вставил Тернбулл.

— Но с вами будет этот… — она сделала над собой усилие, — адвокат. Будем надеяться, он сумеет вас подстраховать.

Нэтрасс настояла на том, чтобы обоих снабдили микрофонами.

— Видите ли, расставлять вокруг наших людей рискованно. Кинисайд как полицейский знает, кого и чего следует опасаться. Поэтому мы будем наблюдать за вами при помощи имеющейся там видеокамеры. В уши вам вставят крошечные микрофончики — они не будут мешать, вы их даже не заметите. Но самое главное, не заметит Кинисайд.

Нэтрасс обеспечивает группу захвата. В общественном месте это, конечно, рискованно.

— Но без них не обойтись — он опасен, — заключила она.

— А о Молоте и говорить нечего, — добавила Пета.

Они договорились об условном сигнале, по которому начнется захват. Паролем будут слова: «До чего же приятно, мистер Кинисайд, что мы помогли вам стать миллионером».

— Запомните, пожалуйста, — попросила Нэтрасс.

— Это нетрудно, — отозвался Донован.

— Почему выбрали «Балтику»? — поинтересовался Тернбулл.

— Там бывают культурные, образованные люди. В таком месте полицейского, даже если он в гражданском, видно сразу, — объяснила Пета, одаривая его очередной сладкой улыбкой. — Только, пожалуйста, без обид.

— Какие могут быть обиды, — сказал он и посмотрел на нее тяжелым взглядом.

Они еще немного поговорили, внесли последние уточнения. Договорились о времени и месте встречи с Петой и Амаром. Времени оставалось в обрез, поэтому действовать нужно было немедленно.

Нэтрасс встала и протянула Доновану руку:

— Удачи.

— Спасибо, — сказал он, и они обменялись рукопожатием.

Нэтрасс и Тернбулл ушли.

— Я тоже, пожалуй, пойду, — сказал Донован. — Много дел.

— Типа? — нахмурилась Пета.

— Типа покупки нового костюма, — улыбнулся Донован. — Идете со мной?

— Пойду, пожалуй, — в тон ему с улыбкой ответила она.

Они вышли из «Интермеццо». За спиной таял голос Джима Уайта, певшего о том, как здорово сегодня гоняться за торнадо.

Майки провел ночь в парке. Он не собирался возвращаться домой.

Накануне вечером ему удалось, хотя и с некоторыми трудностями, выскользнуть из своего квартала. Он бежал по узким улочкам, перемахивал через заборы, пробирался через садики. Майки не опасался, что кто-нибудь из соседей сдаст его полиции — они с полицией не общались. Он петлял, чтобы замести следы, стараясь причинять как можно меньше ущерба людям, которым вряд ли понравилось бы проникновение в их садики и палисадники. Самым страшным было наткнуться на собаку — здесь их превращали в настоящих убийц.

Оставив позади свой квартал, он перебежал улицу. Ему даже удалось прыгнуть в автобус, направлявшийся в центр города. Он задыхался от бега, в глазах плескался ужас, его трясло как в сильном ознобе, но водитель, как ни странно, не возражал против его присутствия в салоне. Майки сел подальше от других пассажиров, старался ни на кого не смотреть, уставился в окно и вышел у Лизского парка.

Ночь была холодной, тяжелой. Он старался держаться в тени и не попадаться на глаза ни геям, ни тем, кто на них охотится. Компанию ему составляли лишь крысы, тьма да теснящиеся в голове мысли.

Он свернулся комочком под деревом, но сон не шел. Лежал не шевелясь, чтобы не привлекать внимание.

Едва забрезжил рассвет, он покинул свое пристанище. Из жестяной коробочки, к своему удивлению, извлек почти шестьдесят фунтов. Коробочку выбросил, деньги сунул в карман.

Поискал кафе, чтобы перекусить и согреться.

Сидя за чашкой горячего чая, он вдруг подумал, что полиция никогда его не найдет, если он станет невидимкой. Превратится в тень.

Сердце болело от жалости к самому себе и от горя.

Джанин мертва. Сам он не человек, а всего лишь тень. Они оба мертвы.

Он подумал о своей красивой мечте. О том, чего в его жизни теперь не будет никогда. О том, что потерял, не успев обрести.

Синее-синее небо. Зеленый луг.

Любовь.

Кинисайд.

Вот кто во всем виноват. Вот кто должен быть наказан.

Пистолет в кармане огнем обжигал ногу. Он прикоснулся к нему, как к горячему кирпичу.

Ему больше нечего терять. У него нет иного способа ответить на зло.

Он вышел из кафе. Почувствовал, как несет изо рта. Волосы, одежда — все было грязным и дурно пахло. Прохожие опускали глаза, шарахались в стороны.

Только, пожалуйста, не останавливайте меня. Не пытайтесь со мной заговорить. Не давайте возможности вас заметить.

Он превратился в гражданина параллельного мира, жителя города-невидимки, города-призрака.

Тайного города.

Майки пешком дошел до конца Вестгейт-роуд, прямо до полицейского участка, и встал на противоположной стороне улицы.

Он наблюдал. И думал.

Ждал Кинисайда.

Его машина на стоянке, самого не видно.

Ничего страшного, он умеет ждать. У него богатый опыт.

Побежали минуты, потянулись часы. Он оставался на том же месте, только ненадолго отходя в туалет или забегая в кафе перекусить, но так, чтобы вид из окна не менялся. Майки наблюдал и представлял, как подойдет, когда Кинисайд сядет в машину, легонько постучит по стеклу, улыбнется и выстрелит. А потом уйдет прочь.

Но враг не показывался.

Майки даже начал подумывать, не прийти ли сюда на следующий день, как вдруг в дверях возникла ненавистная фигура.

Майки попытался сдержать волнение. Посмотрел во все стороны, чтобы перескочить улицу, когда в сплошном потоке машин образуется брешь.

Ни одной дырочки.

Он опустил руку в карман, обнял пальцами рукоятку пистолета. Снова сунулся на проезжую часть.

Опять неудача.

Его охватила паника — он упустит шанс. Кинисайд сейчас уедет.

Но Кинисайд почему-то вышел из ворот и остановился на переходе.

И направился прямо в его сторону.

Волна паники грозила захлестнуть Майки. Он не сможет выстрелить. Не здесь. Не сейчас. Такого поворота в его плане не было. Нужно срочно скрыться. Он развернулся, увидел телефонную будку, спрятался за ней, надеясь, что Кинисайд его не заметит.

Не заметил. Оказавшись на этой стороне улицы, он подошел к автобусной остановке, посмотрел на часы. Встал в очередь.

Майки наморщил лоб. Что-то здесь не так. Кинисайд везде ездит на машине. Он ведь обожает быть на виду и так любит покрасоваться на своем «ягуаре».

Подошел автобус. Кинисайд вошел в салон, когда подошла его очередь, и поднялся наверх.

Майки пристроился в хвост очереди. Вошел в автобус последним, сел внизу сзади и сделал вид, что смотрит в окно.

Сердце стучало как сумасшедшее, пистолет в кармане обжигал ногу.

Автобус тронулся.

По Вестгейт-роуд, в ту сторону, откуда он пришел, по Корпорейшн-стрит. Остановился у памятника лорду Грею в центре города.

Здесь выходило много людей. Кинисайд оказался в их числе.

Майки подскочил, ввинтился в толпу, спрыгнул на тротуар, завертел головой.

Кинисайд уже перешел на другую сторону и шел по Грей-стрит.

Майки бросился за ним. С Грей-стрит они перешли на Мосли-стрит.

Небо начинало темнеть, включались фонари, зажигались фары на машинах.

Вниз по Дин-стрит. В сторону набережной. Мимо увеселительных заведений. Не обращая внимания ни на машины, ни на шум. Навстречу попадалось все меньше людей. Остались позади дома с видом на реку.

Кинисайд не останавливался. Майки неотступно шел следом.

Теперь и фонарей становилось все меньше. Майки это было только на руку — в темноте легче прятаться.

Кинисайд дошел до Невысокого моста, где в Тайн впадает Узбурн, прошел чуть дальше и остановился под огромным Стеклянным мостом.

Майки скрылся за гаражами.

Кинисайд огляделся.

Майки вжался в металлическую ограду.

Кинисайд, явно довольный тем, что его никто не видит, вытащил ключ и сунул в навесной замок, удерживавший перевязанные цепью створки ржавых ворот. На решетке забора надпись:

Кинисайд открыл замок и вошел во двор.

Майки рискнул сделать шаг из укрытия. Осторожно приблизился к забору.

За ним на поросшей травой бетонной площадке стояло строение — прямо под Стеклянным мостом. Кое-где на крыше отсутствовала черепица. Строение действительно было ветхим и опасным для жизни, оно нависало над обрывом, покосившись в сторону реки, словно в любую минуту готовое рухнуть вниз.

Да и все вокруг казалось ветхим, заброшенным и опасным для жизни.

Внутрь вели широкие двустворчатые ворота с небольшой врезанной в них дверью, на которой тоже висел замок. Кинисайд открыл его, вошел и закрыл за собой дверь.

Что бы это значило?

Майки скользнул обратно в тень.

И начал ждать.

И думать.

32

На смену короткому осеннему дню опустилась чернота раннего вечера. Тайн светился и переливался, как на праздничной открытке, отражая вечернюю иллюминацию. Огни набережной влекли, обещая накануне выходных приключения на любой вкус, даже самый изощренный.

Но чуть позже. Половина шестого — еще есть время побродить по «Балтике» и там же попить кофе.

Фабрика, в разгар коммерческого века Тайна бывшая мукомольной, теперь превратилась в фабрику современного искусства в окружении баров, ресторанов, современных многоквартирных домов, фешенебельных гостиниц и культурных центров на помолодевших берегах Ньюкасла и Гейтсхеда рубежа двух тысячелетий.

В магазинчике сувениров Молот был так же к месту, как вышибала из ночного клуба среди маленьких лебедей в балете Чайковского. Он, правда, предпринял кое-какие попытки замаскироваться, чтобы привлекать как можно меньше внимания: бежевая шерстяная шапочка на голове, черная пуховая куртка, которая немного скрадывала его квадратность, выцветшие коричневые брюки и обыкновенные туфли. На руки он натянул перчатки без пальцев, чтобы скрыть наколки. Зуб никуда не денешь, поэтому — никаких улыбок.

Он делал вид, что рассматривает тяжелый фолиант в красивой обложке — на самом деле его взгляд был прикован к входу в «Балтику». Молот выискивал лица врагов, копов в гражданском с их жалкими потугами сойти за обывателей — любого, в ком мог почувствовать угрозу. Кого угодно, кто способен помешать заключению предстоящей сделки.

Что угодно, что могло выдать расставленные сети.

Он стоял так, чтобы не попадать в объектив видеокамеры, и то окидывал скользящим взглядом всю панораму, то внимательно осматривал каждый отрезок пространства.

Но вокруг только любители современного искусства.

Потому что все, кого он выискивал среди посетителей, были на месте чуть ли не с полудня.

Этаж 2-а. Административная территория. Комната охраны. Небольшое помещение для двоих сотрудников сейчас казалось совсем крошечным, потому что кроме Нэтрасс и ее людей там были еще Пета, Амар и Джамал.

Нэтрасс категорически возражала против их присутствия, но Донован настоял. Это было одним из его условий. Он объяснил свое требование тем, что Молота может опознать только Джамал, что же касается Петы и Амара, то ему необходима их моральная поддержка. Уловив в его словах некую логику, она в конце концов неохотно согласилась.

Дальше административного помещения никого не пускали, а если кто-то и выходил, то только по особому разрешению и ненадолго. В остальной части здания больше ни одного полицейского, чтобы не вспугнуть Кинисайда, который и сам неоднократно принимал участие в захватах. Кроме того, хоть и продажным, он пока оставался полицейским. Одним из них. И ему могли посочувствовать. Поэтому было решено ограничиться минимальным количеством людей, которых подбирали самым тщательным образом: группа захвата из четырех человек да два компьютерщика. Никаких мобильных телефонов, никаких звонков.

И еще — минимум вмешательства в работу «Балтики».

Нэтрасс и Тернбулл тоже были при оружии: опасность, которую представляли для общества Кинисайд и Молот, перевешивала любые другие соображения.

Нэтрасс сожалела только о том, что не было снайперов. Но для них невозможно найти подходящие точки, не вызвав подозрения.

Все были предельно сосредоточены. Нэтрасс сидела возле пульта видеокамеры, не отрываясь от монитора, наушники лежали прямо перед ней. Компьютерщики Роб и Чарли стояли по бокам. Ребята из группы захвата расположились у стены, готовые в любую минуту сорваться с места. Ошалелые местные охранники вовсю таращили глаза на эту картину: они словно попали на съемки голливудского боевика и, очевидно, полагали, что в дверь вот-вот войдет Роберт Де Ниро.

Пета делала вид, что не замечает взглядов Тернбулла, которые он то и дело на нее бросал. Они с Амаром оказались прижатыми к стене где-то сбоку. Джамал стоял возле Нэтрасс и испуганно глядел на экран.

Тернбулл бочком подобрался к Пете.

— Жаль, ты теперь не та, — сказал он, самодовольно ухмыляясь.

Она повернулась к нему, нахмурилась:

— Ты о чем?

— Об этом. — И он широким жестом показал на переполненную комнату. — Об атмосфере. Всеобщее возбуждение. Напряжение в воздухе. Разве можно без этого жить, если однажды узнать?

— Но ведь я здесь. — Она старалась говорить как можно более безразличным тоном, глядя прямо перед собой.

— Да, но я не об этом. — Он еще больше понизил голос, смакуя каждое слово. — Ты теперь не служишь в полиции, тебе нельзя участвовать в операции. — Последние слова он постарался подчеркнуть.

Пета взглянула на него презрительно.

— А знаешь, я об этом совсем не жалею, — сказала она громко, — потому что в полиции полно ни на что не способных и ничего из себя не представляющих мудаков. Вроде тебя.

Его лицо покрылось красными пятнами.

— Сука… Дрянь… Да ты…

— Сейчас же прекратите! — услышали они гневный голос и одновременно повернули головы. Нэтрасс смотрела на них сердито, остальные — с любопытством.

— Называешь себя профессионалом? — сказала она Тернбуллу. — Ну-ка марш на место!

Тернбулл вернулся в свой угол комнаты, как нашкодивший подросток.

— А вы двое, — обратилась она к Пете и Амару, — немедленно покиньте помещение!

— Что вы сказали? — спросила Пета.

— Никаких пререканий! Это полицейская операция, и руковожу ею я. Поэтому, повторяю, покиньте помещение. — И указала на дверь.

Пета, с трудом удержавшись от комментариев, в сопровождении Амара пошла к выходу. Джамал оторвался от экрана и последовал за ними.

— А ты куда? — спросила Нэтрасс.

— Я со своими, — буркнул Джамал.

— Ты должен остаться.

Он посмотрел на Нэтрасс, потом на Амара и Пету. Оставаться с копами совсем не хотелось. Прошлый опыт научил его им не доверять, что бы они там ни говорили.

— Не-а, — сказал он, стараясь не показывать волнения. — Мной не покомандуешь, сечешь? — Дойдя до двери, он бросил через плечо: — Не боись, увижу его — первая узнаешь. — И вышел из комнаты вместе с Петой и Амаром.

Нэтрасс вздохнула, покачала головой. Она хотела было что-то сказать, но Чарли, следивший за компьютером, объявил:

— Появился объект.

Алан Кинисайд вошел в кафе-бар с алюминиевым чемоданчиком в руках и начал глазами искать удобное место.

Напряжение в комнате достигло наивысшей точки.

Нэтрасс рывком повернулась к столу, надела наушники, утопила кнопку на пульте.

— Внимание! Хелен — Фаусту и Мефистофелю. Хелен — Фаусту и Мефистофелю. Объект на месте. Вы готовы?

Фауст и Мефистофель — идея Донована.

Сначала наушники молчали, пауза, казалось, длилась целый час. Потом она услышала голос Донована:

— Привет, Хелен. Это Фауст. Мы всегда готовы.

Нэтрасс посмотрела на часы: без двух минут шесть; сделала глубокий вдох и сказала в микрофон:

— Выходите. Пора.

По мосту Тысячелетия Донован и Шарки направлялись из Ньюкасла в Гейтсхед — в «Балтику».

Оба в костюмах, с кейсами. Донован шел быстро и размашисто, Шарки едва за ним поспевал, тяжело дыша и охая от боли в намятых боках.

— Хватит ныть да причитать, — потребовал Донован, когда они проходили мимо уличного музыканта, который, отчаянно фальшивя, выводил старую песню из репертуара «R.E.M.». — А то вас услышат через микрофоны.

— До чего же жуткие он издает звуки, — выдавил Шарки, держась за бок.

Обоих оснастили аппаратурой. Приемники лежали в портфелях, крошечные микрофоны спрятаны в ухе. Донован прикрыл свой волосами, а вот Шарки придется садиться и держаться так, чтобы Кинисайд ничего не заподозрил.

На некоторое время в связи с операцией между ними установилось перемирие.

Они пересекли площадь, подошли к «Балтике». Справа на первом этаже огромный кафе-бар «Прибрежный» — с видом на Тайн. Стеклянный фасад с входной дверью с улицы. За столиками — посетители: здесь после работы люди встречаются за чашкой кофе с друзьями, знакомыми, родственниками. Обычный отдых в пятницу вечером.

И Алан Кинисайд.

Бок о бок два совершенно разных мира.

У Донована бешено колотилось сердце. Он страшно нервничал, но по-настоящему это понял, только когда брал кейс и увидел, как дрожит рука. Он тогда несколько раз вздохнул, мысленно затолкал нервы поглубже и постарался контролировать выбросы адреналина.

Они открыли дверь и вошли внутрь.

Перед Кинисайдом на столе стоял кофе, на полу возле ног — серебристый металлический чемоданчик, вполне гармонировавший с внутренней отделкой бара. Кинисайд поднял глаза и сразу понял, что прибыли клиенты.

Он встал, они обменялись рукопожатиями.

Донован и Шарки сели за стол. Шарки слегка откинул голову назад.

Повисло молчание.

— А где же ваш коллега? — первым нарушил его Донован. — Тот, с которым мы вели переговоры?

Что-то мелькнуло в глазах Кинисайда:

— Ему, знаете ли… нездоровится… поэтому теперь за сделку отвечаю я.

Донован помолчал несколько секунд, делая вид, что обдумывает услышанное, потом кивнул. Он видел, как Кинисайд напрягся и как облегченно вздохнул, когда Донован снова заговорил.

— Полагаю, препарат у вас с собой? — многозначительно произнес он, все увереннее чувствуя себя в новой роли.

Кинисайд кивнул и показал глазами на чемоданчик у ног.

— Отлично, — сказал Донован, не отступая от сценария. — Прежде чем вы получите деньги, я бы хотел, чтобы мой коллега проверил образец, то есть установил его подлинность.

— Каким образом? — Кинисайд переводил взгляд с одного на другого.

— Я это сделаю при помощи специального портативного устройства, — вступил в разговор Шарки, — оно у меня с собой, — и он похлопал по портфелю на коленях. — Дайте мне образец, и я проведу пару тестов.

Кинисайду такой поворот событий явно пришелся не по вкусу.

— Для проверки нужно совсем немного. Это отнимет у нас всего несколько минут. — Шарки начинал нервничать.

Кинисайд напряженно думал.

— Для сделок подобного рода это обычная процедура, — Донован надеялся, что начальственный тон с примесью раздражительности вернет беседу в нужное русло. Он посмотрел Кинисайду прямо в глаза. — Убежден, вам это хорошо известно.

Ожидания оправдались.

— Да-да, конечно, известно, — зачастил Кинисайд, нагибаясь за чемоданчиком. — Конечно, я об этом знаю.

Нэтрасс и вся ее команда напряженно следили за разворачивающимся действом.

Кинисайд открыл чемоданчик.

Они впились глазами в экран и превратились в слух.

— Ай да Фауст, — сказала она в микрофон. — Молодец. Продолжайте в том же духе.

Из обитого внутри мягкой тканью чемоданчика Кинисайд извлек небольшую стеклянную емкость. Краем глаза Донован заметил, что там осталось еще две. Кинисайд передал емкость Шарки, который положил ее в карман и со стоном поднялся. Кинисайд посмотрел на него удивленно.

— Простите, — сказал Шарки, ощупывая ребра. — Мышцу растянул. Я скоро.

И, подхватив кейс, удалился.

— Куда это он пошел? — спросил Кинисайд.

— В кабинку в туалете.

Кинисайд хмыкнул.

— Ему нужно такое место, где его никто не потревожит. — Донован старался сохранить бесстрастность на лице. — Или вы бы предпочли, чтобы он проводил анализ прямо здесь?

Кинисайд промолчал.

Так они и сидели, молча ожидая возвращения Шарки.

Донован заметил, что Кинисайд его изучает.

— Мне почему-то знакомо ваше лицо, — сказал Кинисайд, тыча в него пальцем.

У Донована снова заколотилось сердце. Он покашлял.

— Вы ошибаетесь.

— Мы с вами где-то встречались, — упрямо повторил Кинисайд.

Донован усилием воли удержал на лице каменное выражение.

— Нет, что вы.

— Черт! — выдохнула Нэтрасс.

Она начала озираться, словно пытаясь найти ответы на вопросы где-то рядом. Потом рванулась к пульту, переключила канал.

— Мефистофель, немедленно возвращайтесь в зал! Вы проверили пробу и остались довольны результатом. Идите!

Камера бесстрастно фиксировала, как Шарки поспешно покидает мужской туалет.

— Только, пожалуйста, не показывайте вида, что торопились, — добавила она.

Он тут же замедлил шаг.

Она продолжала наблюдение.

Шарки вернулся к столику, стараясь держаться как можно спокойнее.

— Тесты подтвердили подлинность препарата, — сказал он, глядя на Донована.

Донован кивнул и повернулся к Кинисайду:

— Что ж, мы берем препарат. Давайте перейдем к обсуждению денежной стороны вопроса.

С лица Кинисайда тут же слетела подозрительность, он улыбнулся.

— Давайте, — сказал он с воодушевлением.

За темнотой — еще более глубокая темнота.

Джамал стоял, зачарованно раскрыв рот.

Он ушел с административного этажа вместе с Петой и Амаром. Они мстительно решили, что на них не распространяются полицейские запреты. Но находиться рядом с двумя раздраженными взрослыми было совсем неинтересно. Из-за Тернбулла, который вывел ее из себя, Пета была в ярости. Амар пытался ее успокоить, отпуская по его адресу всевозможные колкости и нелестные замечания, что Джамалу очень скоро надоело.

— Пойду-ка я прошвырнусь, ага? Посмотрю, чё тут вокруг.

— Только далеко не уходи, — сказал Амар.

— Да, и, пожалуйста, будь осторожен, — предостерегла Пета. — Можешь нарваться…

— Ништяк, прорвемся, — махнул рукой Джамал. — Мобила у меня в кармане, так что звоните.

И ушел бродить по галереям, ожидая увидеть там только картины на стенах да скульптуры по углам — в общем, что-то в этом роде. Но все было куда круче. В одном зале какие-то странные коробки, провода. Дневники сновидений. В другом с потолков распятиями свисают микрофоны, из которых несутся голоса то ли взятых в плен космических пришельцев, то ли еще каких-то невероятных существ. Он ничего этого не понимал, но колени дрожали.

Жесть, подумал он. Что за придурки!

Но от увиденного здесь пробирало до костей.

Совершенно темная галерея с огромными экранами перед глазами и за спиной, на которых разворачиваются приключения Панча и Джуди, только не в обычном стиле уличного представления на теплом приморском курорте. Зернистое экранное изображение в замедленной съемке. Панч бьет Джуди по голове, в налитых кровью глазах куклы из папье-маше — звериная злоба. Жуткий смех рвет барабанные перепонки.

Удар, еще и еще.

Истерзанное тело Джуди, как из документальной военной хроники.

Реальнее самой жизни.

Джамал не мог оторвать глаз от происходящего на экране. Картины завораживали.

Бередили душу.

Зачем, думал он, люди такое смотрят? Зачем?

«Убей ребенка… убей! Убей!»

Панч с диким воплем ломает череп запеленатого младенца.

И бьет. Удар, еще и еще.

Бедный, бедный младенец.

Страшное зрелище завораживало, не отпускало.

Сколько он так простоял? Час? Минуту? Время остановилось, а может, и вовсе повернуло вспять.

Фильм заканчивался и повторялся вновь и вновь, а с ним все его переживания.

Привидением возле виселицы стоит Палач.

Вершится суд над Панчем.

В галерею входили люди, смотрели, уходили. Ему никто не мешал. Его никто не трогал.

Но вдруг он ощутил какое-то беспокойство, потом почувствовал, что сзади кто-то стоит.

Он медленно обернулся.

Панча ведут на эшафот.

Его пронзил страх.

Сзади не привидение, а его палач.

Оскал — в темноте блеснул синий сапфировый зуб.

Секунда — и Джамал обрел способность соображать.

И рванул в коридор.

Донован открыл кейс, вытащил ноутбук, положил перед собой на стол, включил.

— Дайте мне номер вашего счета в зарубежном банке, — бросил он как можно более небрежно, но вполне по-деловому, ожидая, когда загорится экран, — для проведения операции по переводу денег.

— Я бы вообще-то предпочел наличными, — сказал Кинисайд, залезая в карман.

— Скажите еще — чеком. Нет, мы так дела не делаем. — Донован старался говорить тоном, не допускающим возражений.

— И следов не оставляем, — помог Шарки.

Кинисайд развернул листок бумаги, передал через стол. Донован пробежал его глазами, набрал цифры на клавиатуре. Нажал на «Enter».

Откинулся на спинку стула.

— Что теперь? — спросил Кинисайд, отодвигая ворот рубашки от потной липкой шеи.

— Ждем подтверждения, — авторитетно объявил Донован, а про себя подумал: скорее бы, черт возьми.

— Роб, что там у тебя? — спросила Нэтрасс.

— Есть! — На сидевшем справа от нее компьютерном гении была футболка с изображением персонажа «Симпсонов» и с надписью: «У меня проблемы». Он сосредоточенно смотрел перед собой, пальцы бойко стучали по клавиатуре, в стеклах очков мелькали цифры, появлявшиеся на экране.

Высветилась надпись: «Код принят».

Роб удовлетворенно крякнул. Кивнул.

— Отлично, — сказала она. — А на то, где он хранит выручку от наркоторговли, мы посмотрим чуть позже. — Потом в микрофон: — Готово.

На экране у Донована появилось подтверждение операции. Он улыбнулся, скрывая облегчение.

— Деньги поступили на ваш счет, — сказал он и развернул ноутбук экраном к Кинисайду.

Тот смотрел зачарованно, сраженный количеством нулей перед глазами.

Шарки наклонился, превозмогая боль, и взял в руки алюминиевый чемоданчик.

Нэтрасс оглядела присутствующих — все на изготовку стояли у двери.

— Всем приготовиться. Ждем сигнала…

Донован повернул к себе и отключил ноутбук, захлопнул крышку.

— Итак, господа, — торжественно произнес он, опуская ноутбук в портфель, — вот и все. Наша сделка успешно завершена.

Он приготовился встать и открыл рот, чтобы назвать пароль.

Кинисайд продолжал смотреть на него, откинувшись на спинку стула.

— Осталось решить последний вопрос, — сказал он медленно.

Джамал бежал, держась подальше от центрального входа, чтобы не сорвать операцию. Он искал другой путь к спасению, искал глазами Пету и Амара.

Не дожидаясь лифта, ринулся по лестнице вверх, перепрыгивая через ступеньки, не замечая людей, которых расталкивал, не обращая внимания на летевшую вслед брань.

Добрался до следующего этажа, огляделся.

Бежать некуда.

Снова вверх по лестнице. Силы его покидали, но он продолжал подъем, все тяжелее преодолевая каждую следующую ступеньку.

Площадка наверху. Огляделся.

Прямо перед глазами мужской туалет, он заскочил внутрь.

Охватил быстрым взглядом бело-серый кафель. Отсюда нет другого выхода. Из распахнувшейся двери кабинки вышел мужчина. Джамал прыгнул в освободившийся загончик, закрыл задвижку, встал на унитаз ногами, присел на корточки.

Попробовал справиться с дыханием.

Трясущимися руками вытащил мобильный, нашел номер Амара, нажал кнопку автонабора.

Послышались длинные гудки.

«Возьми же трубку…»

Дверь в туалетную комнату громко стукнулась о стену.

До Джамала донеслись гневные возгласы мывших руки посетителей, потрясенных столь вопиющей наглостью.

«Ну где же ты, блин…»

Он услышал, как распахнулась дверь кабинки неподалеку и сорванная задвижка упала на пол. Злой голос завопил: «Какого черта…» и тут же осекся.

«Ответь же… пожалуйста…»

В трубке раздался легкий щелчок и голос Амара:

— Слушаю.

Еще одна сорванная дверь кабинки, но уже ближе, еще один протестующий вопль.

— Старик, это я, Джамал.

— Джамал, где ты?

— Это он. Молот! — истерично шептал Джамал. — Он здесь.

Очередная дверь… Совсем рядом… Кабинка, в которой прятался Джамал, заходила ходуном. Его дверь — следующая.

— Он здесь! — почти кричал Джамал. — Здесь! Мужской туалет на четвертом этаже! Скорее…

Дверь кабинки распахнулась.

На него смотрел Молот.

И улыбался.

Майки Блэкмор стоял перед «Балтикой», задрав голову.

Там наверху картинная галерея. Что может быть приятнее, чем пройтись по ней в субботний день под руку со спутницей, посмотреть картины, обменяться впечатлениями. Не бравируя осведомленностью, поделиться собственными знаниями. Своим пониманием искусства. Спутница под впечатлением.

Потом они поднимаются на самый верхний этаж, в ресторан. Заказывают дорогое вино, а чуть позже, возможно, еще и кофе с коньяком.

Потом вместе — домой.

Майки горестно вздохнул. Перевел взгляд на огромную стеклянную стену прямо перед собой.

В кафе-баре на первом этаже сидят люди, пьют кофе и вино. А еще иностранное пиво в красивых бутылках. Едят бутерброды с каким-то особенным хлебом. С начинкой из продуктов, которые он даже не сумеет назвать.

Образованные люди. Процветающие.

Уверенные в завтрашнем дне. Довольные собой.

Они читают книги, о которых он никогда в жизни не слыхивал, газеты, которые не удержать в руках, толстые путеводители по галереям. Строят планы на вечер, на выходные.

Планируют свою жизнь.

А Майки отделяет от них толстая стеклянная стена, которая отнимает у него то, что есть у них, — обернутую в тепло и уют жизнь.

Она не пускает внутрь, и ему приходится мерзнуть на холодном ветру.

А ему раньше так хотелось туда, к этим людям!

Но он хорошо знал, что этого никогда не произойдет. Это просто не может произойти. Оборвалась последняя ниточка, на которой держалась надежда.

Боль в сердце усиливалась.

Джанин мертва. И он, Майки, тоже мертв.

Жизнь насмарку.

И эта стеклянная стена. Она будет возвышаться всегда.

Всегда.

По щекам покатились крупные слезы.

У него больше ничего не осталось.

А человек, из-за которого он все потерял, сидит вон там за столиком и пьет кофе. И ведет разговоры с друзьями. И улыбается.

Он почувствовал, что сердце вот-вот разорвется.

Майки вытащил из кармана пистолет.

Продолжая плакать, прицелился.

— Я вспомнил, — воскликнул Кинисайд с выражением злого торжества на лице.

— Вы о чем? — Донован надеялся, что у него не дрожит голос.

— Вы Джо Донован. Журналист.

Донован застыл на месте.

Нэтрасс с силой стукнула ладонью по столу:

— Черт!

Повернулась к Тернбуллу:

— Почему нам неизвестно, что он его знает?! Почему мы не в курсе?!

Тернбулл потрясенно пожал плечами. Она глянула на экран…

— Черт подери нас всех…

Донован хотел что-то сказать. Кинисайд встал из-за стола:

— Давайте перестанем ломать комедию. Это подстава, да?

— Конечно нет. — Шарки тоже поднялся.

Кинисайд окинул его тяжелым взглядом:

— Докажите.

Шарки посмотрел на Донована, шагнул к Кинисайду.

— Видите ли, мистер Кинисайд, — начал он, — все это…

Часть стеклянной стены напротив разлетелась на мелкие кусочки.

Сначала посетители в зале будто приросли к месту.

Потом все пришло в движение.

Люди начали шарахаться в разные стороны, переворачивая столы, расшвыривая стулья. В воздух полетели тарелки с едой, бокалы с напитками.

В этом хаосе многие узнали свою истинную цену. Кто-то метнулся в сторону, чтобы не попасть под фонтан осыпающихся осколков. Кто-то толкал спутниц на пол и бросался сверху, закрывая собой, как щитом. Кто-то прятался за них, выставляя перед собой, как щит.

Началось настоящее безумие. События разворачивались с быстротой молнии и одновременно — как в замедленной съемке.

Снова летят битые стекла. Крики, как в фильме ужасов.

И среди этого апокалипсиса — короткие, едва слышные щелчки.

Майки, ослепленный слезами, палил не разбирая куда.

Нэтрасс сорвала с головы наушники, обернулась к группе захвата:

— Вниз! Быстро!

Они выскочили за дверь. Она вытащила рацию, попросила помощи. Ни о какой секретности больше не могло быть и речи. Нужны наряды полиции. Нужны машины скорой помощи.

Она посмотрела на двух стоявших столбом охранников. Приказала включить аварийную сигнализацию и начать эвакуацию людей из здания.

Потом подняла голову, выкрикнула куда-то в потолок проклятие и помчалась вниз.

Шарки неловко дернулся и упал.

Донован сразу понял, что он ранен. Даже раньше, чем под пиджаком начало расползаться кровавое пятно. Он бросился на колени перед адвокатом, поднял глаза на Кинисайда:

— По-прежнему считаете, что все подстроено?

Кинисайд смотрел на него с нескрываемой ненавистью, не замечая свистевших рядом пуль:

— Это все из-за тебя…

— Вызывайте «скорую»! — крикнул Донован.

— Мудак…

— «Скорую»! Быстрее!

Кинисайд вдруг словно очнулся, огляделся, понял, что происходит. Резво нагнулся, вырвал из-под лежавшего Шарки алюминиевый чемоданчик, поискал глазами, куда бежать, пригибаясь и прячась за колоннами, выскочил на улицу.

Джамал истошно закричал. Молот схватил его, сдернул с унитаза. Мобильный звонко шлепнулся на пол.

Их взгляды встретились.

— У нас с тобой, малыш, имеется кое-какое незаконченное дельце, помнишь? — Молот плотоядно улыбался. Изо рта несло разложением и смертью.

Джамал никогда в жизни не испытывал такого ужаса.

Боковым зрением он видел дядечек, которые, как загипнотизированные, молча жались у стены. В глазах вопрос: «Неужели то, что сейчас происходит, правда?»

И скрытое облегчение: «Слава богу, не со мной».

— Помогите! — кричал Джамал. — Он меня убьет! Помогите!

Но слова лишь фиксировали происходящее. Он точно знал, что никто не придет на помощь. У них потом будет оправдание — мол, подумали, что воришку-подростка арестовал полицейский в штатском. Они все сейчас отсюда сбегут.

Молот поволок вопящего и брыкающегося Джамала к выходу.

В динамиках завыла сирена и зазвучал голос, призывающий покинуть здание через ближайший выход. Голос убедительно советовал не пользоваться лифтами. По лестницам не бежать, сохранять спокойствие.

Зрители поспешно ретировались, на прощание бросив пару взглядов через плечо. Молот остановился:

— Ну вот мы и одни.

Джамал зажмурился, ожидая удара.

Но вместо этого Молот почему-то его отпустил.

Джамал с опаской открыл сначала один глаз, потом второй. Молот завис над раковиной, схватившись рукой за поясницу. Сзади стоял Амар.

Приготовившись, Амар отвел назад руку со сжатым кулаком, Молот развернулся и ринулся на него. Тот отскочил мячиком, и Молот с размаха врезался в дверь. Стена задрожала. Он в ярости обернулся.

Он не успел дернуться — Амар отработанным движением ударил его в грудь. Молот потерял равновесие и спиной стукнулся о раковину, да так сильно, что висевшее над ней огромное зеркало треснуло.

Молот, очумевший оттого, что его безнаказанно бьют, на несколько секунд застыл на месте. Амар, очевидно рассчитывавший на такую реакцию, воспользовался паузой, подхватил Джамала и бросился в коридор.

Они выскочили на лестницу, заполненную людьми, послушно следовавшими инструкциям спускаться, не устраивая давки и сохраняя спокойствие, но над толпой, несмотря на увещевания, витал дух едва сдерживаемой паники.

— Давай вниз! — наклонился Амар к Джамалу. — Ты сумеешь пробраться…

Он не успел договорить. Выскочивший из туалетной комнаты Молот ударил его по почкам. Амар рухнул на колени. Молот подхватил его и снова ударил. От боли Амар не смог ни защититься, ни ответить на удар.

Молот толкнул беспомощное тело прямо в спускавшуюся по лестнице толпу.

Амар ударился о людскую стену.

Кто-то обернулся, увидел Молота. Этого оказалось достаточно, чтобы едва сдерживаемая паника выплеснулась наружу. Послышались вопли и крики, которые по силе звука могли соперничать с аварийной сиреной. Инстинкт самосохранения толкал людей вниз, чтобы поскорее выбраться из этого страшного места. Началась давка.

Джамал крутил головой. На этаже толпились люди — бежать было некуда. Молот, отлично это понимая, медленно развернулся к нему:

— Так на чем мы остановились?

Он хотел что-то добавить, но почувствовал, что кто-то постучал его по плечу.

— Тебе не кажется, приятель, что пора выбрать кого-нибудь покрупнее?

Это была Пета.

В давке люди подмяли Амара, наступали на него, волокли за собой, пытаясь проложить себе путь вниз. Его протащили через весь лестничный пролет, пока он наконец не сумел откатиться в сторону от основного потока.

От боли он едва дышал, иной раз о него спотыкались, и боль становилась еще пронзительнее. Он закрыл глаза.

Толчки и пинки постепенно прекратились.

Он приоткрыл веки, поводил глазами: люди теперь двигались мимо него. Над собой он увидел лицо Тернбулла.

— Что случилось, Амар? — крикнул он, перекрывая гул. — Где Пета?

Амар шевельнул рукой:

— Наверху… Молот…

Не дожидаясь продолжения, Тернбулл полетел наверх.

Амар дополз до стены, привалился к ней спиной и попытался дышать ровно.

От боли он больше не мог даже пошевелиться.

Шум и радиопомехи острым ножом резали мозг. Донован с трудом вырвал микрофон из уха и посмотрел по сторонам.

Везде хаос.

Крики. На полу тела. Но больше никто не стрелял. Звук полицейских сирен становился все громче. Он склонился над Шарки.

Тот скрючился на полу, из раны чуть пониже левого плеча сочилась кровь. Донован осторожно снял с него пиджак, прижал пониже раны, придерживая голову адвоката.

— Я ранен! — сказал адвокат без боли в голосе, а скорее с удивлением и досадой. — Кто, мать его, это сделал?

— Не знаю. Кинисайд обалдел не меньше нашего.

— Где он?

— Сбежал.

— Джо, вы должны его догнать.

— А вы как тут останетесь? Справитесь?

— Конечно нет. Меня же ранили. Где эта чертова скорая помощь?

Донован принял его тираду как положительный ответ. Огляделся по сторонам. В зале возобновилось движение. Люди оценивали ущерб.

Аварийную сигнализацию так и не выключили, из динамиков по-прежнему неслись инструкции.

— Догоните его, Джо. Догоните.

Холл перед входом начали заполнять люди. Донован быстро поднялся, побежал к дверям тем же путем, которым уходил Кинисайд, и выскочил на Балтийскую площадь.

Под пиджак, где у него была только футболка, тут же забрался холод. Он стряхнул его с себя — в конце концов, в пятницу вечером так одевается в Ньюкасле большинство людей. Он охватил глазами площадь.

К «Балтике» одна за другой подъезжали полицейские машины и кареты скорой помощи.

Он глянул в сторону освещенного моста Тысячелетия и почти на стороне Ньюкасла заметил быстро удаляющуюся фигуру с алюминиевым чемоданчиком в руках.

Кинисайд.

Донован, расталкивая толпу, побежал следом.

Кинисайд намного его опередил, но Донован был полон решимости его настичь. Стараясь не терять Кинисайда из поля зрения, он то прыгал в сторону, чтобы не натыкаться на поток людей, то кричал, прося посторониться.

Кинисайд уже мчался вдоль берега, оставляя позади бары и рестораны в центре города, — в сторону Байкера.

От быстрого бега у Донована горела грудь, ноги дрожали от напряжения.

Кинисайд пробежал вдоль многоквартирного дома, перемахнул через невысокий забор на участок с жухлой травой. Нырнул под Стеклянный мост и растворился в темноте. Донован бросился в том же направлении.

Он добежал до Невысокого моста, ноги, казалось, превратились в студень.

Кинисайда видно не было.

Перед ним на заросшей бетонной площадке возвышалось брошенное здание, обнесенное ржавой металлической сеткой с табличкой:

На створке ворот — открытый навесной замок.

Донован толкнул ворота, вошел.

Прислушиваясь, осторожно пошел к зданию по изрытому трещинами бетону. Увидел двойные двери с врезанной в них дверью поменьше.

Дверь не заперта.

Силясь услышать что-нибудь еще, кроме собственного тяжелого прерывистого дыхания, Донован осторожно вошел внутрь.

Внутри кромешная тьма. Он сделал шаг, второй…

Позади с силой захлопнулась дверь.

Он обернулся, но сделал это слишком поздно. Последнее, что он успел почувствовать, — сильный удар по затылку. Он провалился уже в совершенно другую темноту.

33

Молот ошарашенно посмотрел на Пету и пошел на нее, как разъяренный бык.

Она шагнула в сторону, крутнулась вокруг своей оси, выбросила ногу вперед. Удар пришелся в поясницу. Он повернулся в ярости, что его ударила женщина, да так, что он не успел ответить, и снова ринулся на нее.

Она упала на пол, откатилась, вскочила на ноги и улыбнулась.

Противник был гораздо крупнее и здоровее. И коварнее. Приходилось на ходу подстраиваться под его тактику Нужно повернуть его силу против него самого. Бить быстро, точно, вероломно.

Удар. Молот охнул. Она сделала следующее движение, но, видимо, недостаточно быстро, потому что он успел нанести ей скользящий удар в плечо. Ощутимый удар. За ним последовал второй, тоже сильный.

Надо увеличить скорость ударов, решила она, и пнула его в солнечное сплетение. Он хрюкнул, но даже не пошевелился. Она снова выбросила ногу вперед, на этот раз стараясь метить повыше, но он крепко ухватил ее за ступню.

По его движению она поняла, что последует дальше: он сломает ей ногу.

Опережая его движение, она подпрыгнула, упираясь в него захваченной ступней. Секунда — она стояла у него на груди уже двумя ногами, резко согнулась и сильно хлопнула ладонями по ушам.

Он взвыл и отпустил ногу. Из правого уха потекла кровавая струйка.

Она отскочила, обернулась. На этажах людей стало меньше, но они по-прежнему толпились на лестнице. На верхнем они остались втроем и оказались перед входом в одну из галерей. Пета заглянула внутрь и попятилась назад, провоцируя Молота следовать за собой, подальше от Джамала. Молот, гримасничая от боли, дернулся за ней.

— Что, Молот, притомился? — крикнула она. — Не привык, что отпор дает женщина?

Она встала спиной к высокой застекленной витрине. Молот зарычал, обнажив зубы, ткнул кулаком перед собой. Пета присела — кулак въехал в стекло. Со звоном посыпались осколки.

Пета одним прыжком оказалась сзади, изо всей силы стукнула его по почкам. Она ушибла руку об эту часть спины, оказавшейся твердой как камень. Собравшись, нанесла второй удар в то же место.

Он резко повернулся, задев локтем торчащие в витрине осколки. Из руки фонтаном брызнула кровь. Она на секунду отвлеклась на окровавленную руку и тут же получила сильный удар в челюсть — ее развернуло, и она плашмя упала на пол.

Он завис над ней, готовый к новому удару. Она выбросила ногу вверх, чтобы ударить в пах, но сделала это слишком медленно. Он захватил ее ногу окровавленными руками, крутанул. Она почувствовала резкую боль в колене.

Вскрикнула и из последних сил всем телом резко повернулась в ту же сторону. Он отпустил ногу. Она распласталась на полу, прерывисто дыша. В ногу, во все тело будто впилась сотня острых лезвий.

Молот посмотрел сначала на нее, потом на дверной проем, у которого съежился перепуганный Джамал.

Он решал, с кем покончить в первую очередь.

Выбрал Джамала.

— Нет… — Пета попробовала подняться.

Джамал вскочил, готовый бежать, но Молот сгреб его и выволок из галереи.

Пета взялась рукой за ближайшую скамейку, подтянулась, встала и, стараясь не обращать внимания на боль в правой ноге, подпрыгивая и цепляясь за стену, двинулась следом.

Молот стоял в проеме входа в галерею, обхватив Джамала за горло здоровой рукой и, поскольку на лестнице стеной стояли люди, озирался в поисках выхода.

Вдруг среди людей началось какое-то странное движение — толпа заколыхалась. Кто-то поднимался наверх, хотя всем нужно было спускаться вниз. Через несколько секунд Пета поняла, что это Тернбулл.

— Пол! — крикнула она, держась за стену, чтобы не упасть. — Скорее! Молот схватил Джамала!

На звук ее голоса Молот обернулся с безумным взглядом, не зная, куда бежать. Он окинул глазами этаж и на противоположной стороне коридора увидел арку, а за ней ступеньки. Решив, что это запасной выход, он направился туда, волоча за собой добычу.

Тернбулл подскочил к Пете.

— Он уходит… — Она махнула рукой в ту сторону, куда скрылся Молот.

Тернбулл бросился в указанном направлении, Пета, все так же подпрыгивая и держась за стену, последовала за ним.

Но это была не лестница, а ступеньки на смотровую площадку под открытым небом, обнесенную с трех сторон высоким толстым стеклом. Отсюда открывался потрясающий вид на Тайн. Освещенные мосты отражались в темной воде мириадами светлячков. От такой красоты захватывало дух.

Совершенно другой мир, совершенно другой город.

Назад дороги не было — в проходе стоял Тернбулл. Молот понял, что оказался в ловушке, и остановился.

— Отпусти мальчика, — сказал Тернбулл, вытянув вперед обе руки. — Просто отпусти, и тогда мы поговорим.

Вместо ответа Молот поднял Джамала перед собой, пытаясь перебросить через стеклянную стену. Если бы не раненая рука, он сделал бы это одним рывком. И если бы Джамал отчаянно не боролся за жизнь.

Он кричал, брыкался, лупил его руками.

Тернбулл вытащил пистолет, прицелился.

— Кому говорят — отпусти мальчика! Или я выстрелю. Ну?!

Молот, не обращая внимания на предупреждение, подтолкнул Джамала выше. Джамал теперь балансировал на стекле. Он глянул вниз — где-то далеко внизу поблескивала темная гладь воды.

Он был так перепуган, что не мог кричать и только ловил ртом воздух.

Сзади показалась Пета.

— Не стреляй — заденешь Джамала!..

Тернбулл посмотрел на всех по очереди, соображая, как лучше поступить.

Молот между тем продолжал подталкивать Джамала вверх. И ухмылялся, сверкая синим зубом.

Тернбулл нажал на спусковой крючок.

— Нет! — крикнула Пета.

Один выстрел. Второй.

От удара его отбросило на стеклянную стену. Пули прошили его насквозь. По стеклу в разные стороны побежали трещины. Молот схватился руками за грудь, но продолжал стоять.

Тернбулл выстрелил еще раз.

Третья пуля попала в голову. Тело с размаху стукнулось о стекло и начало оседать, оставляя за собой огромный кровавый след.

Трещины в стекле увеличивались, стена закачалась.

Джамал заскользил вниз.

— Джамал!

Пета — откуда взялись силы! — ринулась вперед, подхватила его в прыжке, рванула на себя, и они вместе свалились на бетонный пол.

Она прижала к себе насмерть перепуганного мальчишку.

— Все хорошо, Джамал, все хорошо. Тебе больше ничего не угрожает.

Донован открыл глаза.

Кружилась голова, глаза выскакивали из орбит.

Попробовал двинуть рукой и не смог. Подождал, пока кружение не утихнет, и посмотрел вниз. Руки были привязаны к ручке огромного жесткого стула с высокой спинкой. Даже не привязаны — намертво схвачены скотчем.

Он попробовал пошевелить ногами, телом. Дернулся изо всех сил — та же история: он сидит, буквально приклеенный к стулу.

Донован откинул голову назад. К горлу подступила тошнота.

Он заставил себя восстановить дыхание, потом огляделся, силясь понять, где находится.

Вокруг валялись старые запчасти от машин, инструменты. В холодном воздухе — тяжелый запах пыли и разложения. У ног — засохшие грязные пятна от машинного масла и какие-то еще. Присмотрелся — запекшаяся человеческая кровь.

У дальней стены он увидел прикованных к батарее мужчину и женщину, которые кутались в старые одеяла. Мужчина пожилой и, кажется, очень больной. Женщина моложе, но у нее изможденный вид. В глазах у обоих страх и безнадежность. Наверное, такие же глаза были у узников фашистских концлагерей во время Второй мировой.

И вдруг он понял, кто это. Колин и Кэролайн Хантли.

— Колин Хантли?..

Старик посмотрел на него растерянно, словно впервые за долгие годы услышал, как звучит его имя. Имя из прошлой жизни.

— Кэролайн?..

Женщина молчала. У нее был вид человека, пребывающего в состоянии шока.

— Рад, что вы познакомились, — раздался голос за спиной. — Потому что теперь вы будете вместе долго-долго. Пока смерть не разлучит вас. Хотя, может статься, вас найдут чуть раньше.

Кэролайн слабо всхлипнула.

Донован пытался повернуть голову, но в черепной коробке вдруг как будто что-то взорвалось, осыпавшись фонтаном огненных брызг в уголках глаз. Он подождал, когда говорящий окажется в поле зрения, хотя и без того знал, кому принадлежит голос.

Кинисайд успел переодеться. Сейчас на нем были плотные прилегающие брюки, рубашка и кожаная куртка. Он встал прямо напротив Донована и поставил у ног большую дорожную сумку и алюминиевый чемоданчик.

— Ну что, мир тесен, Донован?

— На твоем месте я бы все-таки не стал морочить миру голову, — сказал он хрипло.

— Плевать мне на твое мнение. У меня теперь такие деньги, которые тебе и не снились.

— Их у тебя нет. — Донован облизал пересохшие губы. — Не было никаких денег. Ты не ошибся — это подстава.

— Что ты там несешь? — Голос Кинисайда звучал презрительно. — Я понял, что вы хотели заманить меня в ловушку. Но деньги-то самые что ни на есть настоящие. Я же видел — они поступили на счет.

— Это был фокус, Алан. Как в цирке. Всего лишь трюк — не более того.

Кинисайд побагровел:

— Ты лжешь!

Донован постарался как можно безразличнее пожать плечами. Кинисайд хотел его ударить, но сдержался и ухмыльнулся.

— Что ж, пусть так. Зато у меня осталось содержимое этой прелестной вещицы. Как думаешь, на сколько оно потянет у серьезных покупателей?

Он приподнял чемоданчик, нежно похлопал по крышке.

Донован рассмеялся бы, если бы положение не было таким отчаянным.

— Ах, Алан, Алан… По тебе впору писать пособие по самообольщению.

Лицо Кинисайда исказила гримаса:

— Что ты хочешь этим сказать?

Донован медленно повернул голову:

— Колин, объясните этому чудаку.

Тот открыл рот, готовый что-то сказать, но не решился.

— Я в курсе ваших дел. Можете смело говорить.

— Алан, никакого препарата не существует. — Хантли не мог скрыть торжества.

— Что ты сказал?!

— И никогда не существовало. — Теперь в его глазах запрыгали еще и злорадные огоньки.

Кинисайд беспомощно переводил взгляд с одного на другого. Он стал похож на попавшего в сеть зверя, который пытается, но не может найти путь к свободе.

— Все было подстроено с самого начала, чтобы тебя поймать, — вбил последний гвоздь Донован. — И у тебя ни разу не возникло ощущения, что тебя водят за нос?

Кинисайд словно лишился дара речи.

— Неужели ради этого стоило делать то, что делал ты? — закричал Донован. — Скольких людей ты погубил! Скольким жизнь сломал! Ради чего, спрашивается? Чтобы вот так закончить?

Кинисайд начал затравленно озираться вокруг. Ему хотелось кого-нибудь ударить, биться лбом о стену, выпустить наружу ярость, грозившую его захлестнуть.

— Все кончено, Алан, — сказал Колин Хантли. — Для тебя все кончено.

Кинисайд стоял с широко открытыми глазами, смотревшими куда-то в одну точку, и видел, как вокруг рушится его мир, который он так долго строил, как замком из песка рассыпается будущее, к которому так стремился. Он на грани срыва, подумал Донован, а может, и перешел эту грань.

С криком, больше напоминающим рык раненого зверя, Кинисайд топнул ногой, раскрыл сумку, судорожно порылся в ней и вытащил пистолет.

— Кончено, говорите? — истерично завопил он. — Для меня?! Что ж, если так, вы все отправитесь со мной. — Он начал водить дулом, остановился на Доноване. — Начнем с тебя.

Донован посмотрел на Кинисайда, приготовился отпустить очередную шутку, чтобы еще больше его уколоть, но вовремя остановился.

На него направлен пистолет, который может в любую секунду выстрелить.

Стало страшно.

Кинисайд заметил это и расхохотался.

— Не такие мы, оказывается, и храбрые, да? Ну что, мистер Хитрожопый журналист, в Бога веришь? Нет? Или да? Тогда, наверное, веришь и в загробную жизнь? И вот-вот узнаешь, есть ли она на самом деле. Лично, что называется, из первых рук. — Он положил палец на спуск. — Правда, стульчик напоминает электрический? Это жертвенный алтарь.

«Электрический стул» — в голове снова звучала песня, в глазах возник гостиничный номер.

Он отогнал видение, посмотрел на пистолет и уже был не в силах оторвать взгляд от направленного на него дула. Оно в любую секунду может выплюнуть кусочек металла со скоростью, которую он не в состоянии посчитать. И это будет последнее, что он увидит.

Это тебе не русская рулетка. Тогда была воля случая — что-то вроде игры, самообмана, чтобы избавиться от боли. Сейчас все по-другому. Он в полной власти другого человека, который распоряжается его жизнью.

И он, Донован, при этом совершенно беспомощен.

Перед глазами поплыли лица-призраки, в ушах далеким эхом зазвучали голоса.

Тошер: «Подумай-ка, Донован, хотел бы ты поменяться со мной местами? Чья судьба лучше?»

Мария. Она испытывала то же самое? То же изумление? То же неверие в то, что это наяву? Ту же беспомощность перед лицом смерти? Бессильный гнев от несправедливости, что у тебя отнимают жизнь, когда ты полон сил и желания столько дать людям?

В голове Джонни Кэш пел о приговоренном к смерти на электрическом стуле, который чувствует страх, только когда видит этот жертвенный алтарь. Видит и в ту же секунду постигает истину.

И Дэвид. Он умрет, так и не узнав, что произошло с сыном.

Умрет, так его и не найдя.

Но он совсем не хочет умирать.

И это правда.

Он не хочет умирать.

Он смотрел на пистолет. Мир сузился до размеров этого куска смертоносного металла.

За пистолетом — ухмыляющееся лицо Кинисайда, который нажимает на спусковой крючок.

Он прикрыл глаза, а в голове продолжала биться мысль:

«Я хочу жить…»

Но он больше не в состоянии решать.

Он зажмурился в ожидании выстрелов. И услышал.

Один. Второй. Третий.

Он вздрогнул. Глотнул ртом воздух. Странно, а он думал, что будет больно.

Открыл глаза.

На полу перед ним корчился в предсмертных судорогах Кинисайд. Из него фонтаном била кровь.

Он поднял глаза. В дверном проеме стоял человек, которого он никогда раньше не видел. Похож на грязного оборванца. Не старый, но выглядит старше своих лет. У него был потерянный вид, как будто у него отняли все. В руке пистолет.

Человек облегченно вздохнул, когда в Кинисайде погасла последняя искра жизни.

И заплакал.

Поступок, похоже, лишил его последних сил. Он прислонился спиной к стене, сполз вниз и свернулся калачиком на полу. Тщедушное тело сотрясали рыдания.

Медленно, нежно, словно целуя любимую, положил в рот еще горячее дуло и моргнул, обжегшись.

— Остановитесь! — крикнул Донован. — Не делайте этого…

Но человек на полу то ли его не услышал, то ли сделал вид, что не слышит. Он что-то бормотал, но Донован не разобрал. Что-то о синем-синем небе и зеленых лугах. Что-то о любви.

— Не надо!..

Прогремел выстрел.

Майки Блэкмор был мертв.

Откуда-то издалека приближался звук полицейских сирен.