Хвак

Г Л А В А "СНЕГ"

Снег. Уходит снег в подземные воды, тает в вечность под напором чужого огня... Всадник ухмыльнулся про себя сочиненному двоесмыслу и даже попытался приторочить одни слова к другим, чтобы получилось в лад и напевно... Эх, нет, время для поэзии прошло, а те жалкие остатки часов и мгновений, что еще остались при нем, не стоит тратить на бесплодные умствования. Лучше вдохнуть... и выдохнуть... и потрогать последним созерцанием эту холодную весеннюю свежесть... Говорят, что снег, пар, лед и вода не имеют запаха - но вот же он, явственный аромат жизни, поднимается, вместе с подрагивающим воздухом, из лужиц и проталин... Снег на ходу свесился с седла, гибко и ловко, словно бы ему не двести с лишком лет, а двадцать, сорвал былинку позеленее, растер ее на крепких зубах... Слабенько язык вяжет, но тоже пахнет - радостью, весною, жизнью! Конский пот сюда уместно добавляет, сыромятные кожи... меч и секира... Говорят, что оружейная сталь не пахнет - как бы не так! Даже если предположить на мгновение невозможную чушь, что, дескать она мертва и бездушна, все одно - воину служа, она чужими душами и жизнями насквозь пропитана. Жизнь - она повсюду: вот розовый, в яблоках, пока еще робкий и далекий закат, будто неправильный оборотень, что поутру перекинется рассветом, вот остатки снега на мокрой имперской дороге, словно клочья конской пены от незримого отряда всадников, промчавшегося накануне, а вот и птеры-стервятники ненавязчиво крутятся поодаль... Они тоже хотят жить, но для этого им надобна чужая смерть... звериная ли, человеческая... Иные отчаянные птеры и останки демона уберут, переварят, но здесь таких не водится, здесь округа чистая...

Снег все еще ехал по знакомым местам, невдалеке от покинутого жилища... навсегда оставленного и уже отданного в чужие руки... Казалось бы - кто он? - Перекати поле, полжизни в дороге, а в последнее время - как и встарь - на дюжину дней похода вряд ли один "домашний" наберется. И все-таки - здесь был дом, здесь был очаг и те сухие крохи скудного счастья, что перепали ему на склоне лет.

Мотона держалась на удивление твердо, сколько могла, почти до мига прощания: не рыдала в голос, не рвала на себе волос и одеяний, нет, только всхлипывала тайком и, до самого рассвета, тихо-тихо, словно бы шепотом, скулила в соседнюю подушку... Но эта сдержанность отнюдь не вызвана черствостью: рожденная быть простолюдинкой, обычной деревенской бабой, возвышенная до положения... более близкого, нежели ключница-служанка, к своему хозяину, нелюдимому сударю Снегу, Мотона, ему в подражание, привыкла быть тихой и скрытной, всегда суровой и спокойной внешне... А сердце у нее прямо-таки разрывалась, она не понимала, она не желала понимать - почему и зачем он должен уйти и сгинуть неизвестно где? И горевала: скромно, почти незаметно...

- Ничего, ничего, Мотона, дорогуша!.. Ведь жизнь - она никогда не останавливается на одном человеке, всегда идет дальше. В том ларце - бумаги, на случай, если повытчики проявят повышенную против обыкновенного ретивость, там все сказано, и насчет пещеры, и насчет содержимого в ней... Предусмотрена и перепроверена каждая мелочь, так что тебе нечего и бояться: все свитки и пергаменты по описи - Лину, сиречь второму сыну князя Та-Микол и твоему любимчику - помнишь, как ты его баловала да пестовала? Вот, ему свитки, остальное - сугубо твое. Поняла?

Тут-то и выдала себя Мотона, не выдержала: задрала голову в небо, сцепила руки на мягкой груди и закричала, как ящерная корова, причитая невнятно и навзрыд, вся горючими слезами облилась, сквозь отчаяние осознав, что настал миг окончательного и бесповоротного расставания. Пришлось спешиться, еще и еще раз обнять, влить в нее успокаивающую магию - и марш-марш отсюда, пока заклятья действуют... и пока сам не расклеился и лицом не отсырел. Рыцарь, называется...

Лошадь в свой последний поход он взял хорошую, но как бы "неродную", чтобы лишний раз не прощаться с нею... Кобыла саврасая, звать Булава. Снег вспомнил одно из первых своих больших удивлений - а он любил удивляться - когда отец, огромный, бородатый, пахнущий вином, кузницей и оружейной сталью, впервые подсадил его на лошадь, нарочно подогнав для этого седло в нужный детский размер, а в руки дал поводья - чтобы держался, а сам вдруг отвел руки, хлоп животину по крупу! - па-ашел! Дело было во дворе отцовского замка, народ сбежался смотреть и смеяться - старшие братья, стража, челядь... Испугаться Снег не испугался, с рождения был не из робких, но когда серая в крапинах Пышка, послушная понукающему удару. потрусила прочь старческой рысью, весь мир в глазах Снега задрожал, запрыгал вместе с гривой, седлом, Пышкиными ушами... И никак, ну никак было не собрать все трепещущее окружающее в привычный и недвижный окоем! Доброе воспоминание! Снег решил попробовать: вверг себя в расслабленное, близкое к созерцательному, состояние, широко распахнул глаза... Ну же!.. Нет, никак! Мир четок, и плавно движется навстречу. То прежнее удивление никогда и ничем более не вернуть. Но оно случилось и Снег его бережно помнил.

Молодому императору Токугари Снег написал письмо - была у него такая привилегия: обращаться письменно, в случае необходимости, прямо на имя государево - в котором почтительно извещал Его Величество, что вынужден оставить навеки службу и Двор, ибо призван в иные чертоги высшею силой... Он бы мог и не делать этого, поскольку любой из рыцарей волен выходить в отставку почти всегда, когда подступило к этому желание, а государь, в свою очередь, властен вызвать к службе любого из слуг своих, невзирая ни на какую отставку, чуть ли не со смертного одра, если вспыхнет в том нужда, однако, рыцарь Санги Бо уважал древние обычаи и старался неукоснительно им следовать: даже если уходишь к богам - заблаговременно извести об этом своего земного сюзерена. А кто над Снегом старший в подлунном мире? - Только боги и Его Величество!

Пути к намеченным взгорьям Снег выбирал загодя, по карте прокладывал, выгадывая, где народу пожиже, дабы ни встречные, ни попутчики не отвлекали его от дум и созерцаний... И все-таки однажды как назло, наскочил на разбойников. Это было так неуместно, так противно, плохо, неприятно... Да куда деваться? - Снег, продолжая оставаться в седле, выслушал положенные в этих случаях угрозы и требования, выхватил двуручный меч и с нарочитой небрежностью смахнул с плеч дурацкую голову, выбрав кого поближе. Правильнее было бы зарубить вожака разбойничьей ватаги, но Снег поленился, пожалел свою старость, да и вожак стоял чуточку в отдалении, предусмотрительно отделенный от будущей жертвы живым щитом из своих сотоварищей. Снег рисовал мечом с изяществом придворного щеголя-дуэлянта: ш-шак! - вынул! Ших-ших-ших - в три движения срубил голову и смахнул кровь с клинка! Ш-шох... - плавно и быстро закинул его за спину, в ножны! Ну и что, что никто из ценителей не видит? - Меч должен покидать ножны и возвращаться обратно единым росчерком, а иначе это не искусство, но тупая скотобойня. Удар получился на диво ладным, поэтому большая часть раздражения тут же испарилась. Клинок удовлетворенно чокнул по внутренностям ножен, затих - и только тогда обезглавленное брызжущее горячей кровью тело опрокинулось навзничь.

- Что, братцы-разбойнички? Сытен ли первый барыш?

Вожак, явно что отставной ратник, вдоволь хлебнувший военной жизни, вместо ответа отпрянул за камни, и остальные участники его шайки поспешно потянулись за ним. Седовласый рыцарь оказался не из пугливых и очень силен, биться с таким врукопашную - тухлое дело. Ждет чего-то, старый хрыч, вдогонку не пустился... Можно попробовать против него швыряльные ножи и стрелы, но это тоже так... вся возможная пожива от продолжения схватки - добавочные покойники, и только, рыцари в этаких битвах всегда умнее и опытнее. Оставалось скрыться подальше от глаз прыткого сударя, коли уж внезапный наскок не удался, дождаться, пока он уедет, и похоронить по-человечески убиенного ни за грош соратника. А имущество с него, которое годное - поделить, мертвый не обидится и не возразит.

Медленно, медленно течет навстречу пространство и день, век бы им не заканчиваться, но... уже пройдена половина пути... последнего пути. Хорошо хоть - с гостинцами оказалась дорога, спасибо за последнюю заботу светлейшей и всемилостивейшей Госпоже Луа.

Снег, отвлекшись на некоторое время от хрустальных мыслей о вечном и бренном, с улыбкой, но придирчиво вспоминал каждое мгновение короткого боя, каждое свое движение... Нет, увы, хотя внешне все и неплохо, но... Виски болят, словно демоны молоточками по ним, запястье скрипит и ноет, ибо двуручный меч все-таки стал тяжеловат для его руки... И ни одна юная сударыня, увидев сей удар, нет, не обожжет его сердце взглядом, полным огня и восхищения... И меч в том не повинен.

Ранняя весна, осторожная, нежно-зеленая, тихая; даже когда припекает в безоблачный полдень - никаких комаров и мух нет и в помине, тем не менее, Булава то и дело прядает ушами, будто стряхивает надоедливых насекомых - это она впрок сторожится: прислушивается к движениям окружающего мира и к возможным приказам своего седока. Настоящая боевая лошадь - Снегу было приятно, что он не ошибся в выборе, хотя почти и не искал: прогуливался по базару, издали приметил, подошел. Проверил то, проверил се... Кобыла не первой молодости, но еще очень даже резва и бодра. Черные хвост и грива пострижены по-военному, да только по одному навису нельзя судить о боевых способностях животного... Не ошибся. Хорошая, хорошая Булава, скоро привал и отдых. И кормежка, и чистка, и водички вдоволь... Умница Булава.

Если долго смотреть в угли гаснущего костра, можно увидеть в них что угодно: от воспоминаний сумасшедшей молодости, до головокружительных мечт о несбывшемся... А сейчас это просто горка необработанных рубинов мерцает под полупрозрачной кисеей золы. Да, можно смотреть и вглядываться безбоязненно, спиною к чужому пространству, ибо защитные заклятья поставлены прочно и мощно - уж что-что, а магическая сила в Снеге с годами отнюдь не ослабла, даже напротив... Но и в гаснущем угольном зареве нет уж былой радости. Последние мечты человеческой жизни погасли раньше раздробленных самоцветов последнего костра. Спать пора. а завтра новый день... еще один рассвет... Для подлинного созерцателя, мудреца и мыслителя, это скромный и вполне достаточный праздник, но, увы и еще раз увы... Наверное, в нем слишком много сохранилось от воина-рубаки, жадного до низменных и нехитрых удовольствий бытия, ибо не приходят к нему в голову обжигающие и ослепительные истины о сущем, но лишь малозначащий мусор... И ничегошеньки с этим не поделать, а только постараться побыстрее уснуть, дабы насладиться одним из последних рассветов... Скорее же всего - последним рассветом, ибо Синие горы более чем наполовину выступили из равнинного окоема. Нет, он не боится богини Уманы, он не боится смерти, он страшится равнодушной пустоты небытия.

Синегорье - маленькое, невзрачное, а по утрам - даже уютное. Эти почти безлюдные края сыздавна принадлежат непосредственно короне, над ними нет иных сюзеренов, кроме императоров, которые, одновременно и повелители небольших покатых взгорий, прозванных так за серовато-голубоватый отлив местной горной породы. Здесь мало воды, вся она бежит втуне, под землею, под камнями, здесь редки леса и бесплодны каменистые равнинки, местный воздух сух и почти безвкусен, если не считать песчинок соли, поднимаемых ветрами от белесых пустырей междугорья... Зато в этих краях раздолье святым людям: там скит жрецов бога Ларро, там придорожная часовенка какой-то из богинь... скорее всего - богини дорог Луа... откуда-то из далекого далека приплыли звуки водяного барабана - монастырского, судя по всему, сзывающего жрецов и паству на молитву... Густо селятся в уделе святые люди. И это несмотря на поборы, которые щедро накладываются короной на все храмы, прильнувшие к землям "домашнего" императорского владения, самого, пожалуй, безопасного для мирных и слабых.

Дорогу Снег проложил заранее, по карте, а конец пути ему был знаком еще лучше, по давнему личному знакомству: это три небольшие скалы, стоящие кучкой чуть поодаль от основного хребта, и неглубокая пропасть, как бы окаймляющая, вместе с этими скалами, небольшую полянку, а в каждой из скал пещера... Куда ведут эти пещеры? Никто этого не знает, но зато хорошо известно - к КОМУ они ведут! Да, водяные барабаны звучат в монастырском храме Уманы, там живут высшие из жрецов этой свирепой и кровожадной богини подземных вод, а сюда, "на полянку", они приходят свершать важнейшие жертвоприношения. Снег будет одним из этих жертвоприношений, да, да, да. так он договорился однажды...

- Не думай, что ты победил меня, наглейший из смертных, в сравнении со мною ты никто, даже при твоем хваленом боевом искусстве! Обстоятельства, недоступные духу и разуму твоему, - не понуждают, но побуждают меня оставить сие ристалище, не довершив нашей маленькой схватки. Тем не менее, знай: мальчик был отдан мне в жертву имеющими на это право и добровольно отдан, поэтому я не оставлю его и дотянусь до него. Или ты можешь предложить равноценную замену.

Снег тогда был чуточку помоложе, нежели сейчас, но все равно предельно измотан той чудовищной дуэлью... Он был счастлив внезапной передышке, горд невероятным боевым итогом, и поэтому не очень осторожен в словах:

- Какую именно, о светлейшая богиня?

- Например, себя.

Снег расхохотался из последних сил... и брякнул... а ведь мог бы не смеяться и не продолжать беседу! Мог бы до конца быть сдержан и хитер, как это положено рыцарю и воину! Мог бы, но...

- Ну, разве что после Морева, буде оно придет в наш мир. А пока я собственными силами постараюсь защитить своего воспитанника, о светлейшая богиня!

- Сладились. Запомни же, смертный, слова свои. Я решила съесть тебя заживо - да будет так.

И долгие годы - как ни сторожился Снег - не было от богини Уманы позывов нарушить условия внезапного этого договора... И вырос мальчик, и стал рыцарем, и повел собственную жизнь, вдали от старого своего наставника... И грянуло Морево, и прошелестело над миром, оставив после себя немыслимое количество смертей и горя, и кануло куда-то в подземные воды... Нет, нет он не богохульствует даже против презренной Уманы: просто он имел в виду, что было Морево и прошло, а договоренность осталась, пришла пора ее выполнять. А почему бы и не побогохульствовать, собственно говоря? Хуже-то ему не будет! Да, не будет; светлейшую - вернее - темнейшую Уману, он, Снег, никогда не любил! Не то чтобы ненавидел - поводов не было для этого обжигающего чувства - но недолюбливал весьма и весьма, за постоянную жажду кровавых жертв, за осклизлых этих нафов, за отвратительных щур!..

- Сударь Санги Бо?

- Да, это я. С кем имею честь?

- Перед вами трое самых верных и горячих сторонников Всесветлой богини Уманы, недостойные иноки Ея: брат Варци, сестра От и я, смиреннейший служитель Всесветлой, верховный жрец Дэрусу.

Снег еще раньше успел покинуть седло и выслушал обращенные к нему слова стоя, теперь же он низко поклонился всем троим, без угодливости, без робости, но с уважением к высокому сану стоящих перед ним служителей, ибо во всех земных пределах не было у богини людей более приближенных к ней и выше поставленных над другими, богине Умане посвященными. Ответные поклоны жрецов были столь же глубоки и неспешны.

- Все ли из нас помнят слова договора, заключенного некогда?

- Я хорошо помню свои слова, братья и сестры во богине вашей, ибо я прибыл сюда, в назначенное место, не преступив опозданием отведенный для этого срок, .

- Всесветлая Умана не забывала свои, поэтому ныне мы, посланники ее, также здесь. Помолимся.

Жрецы в один голос пропели тихую недолгую молитву, Снег же стоял молча.

- Все, сударь. Пришел час, когда мы вынуждены предложить вам то дальнейшее, что повелевает нам служение Всесветлой. Сие - закон и обычай, принятый с начала времен, и нем в нем ничего, подвергающего сомнению вашу честь и вашу доблесть. Мы надеемся на понимание и смиренно умоляем простить нас за действия, в которых нет ни капли враждебности.

- Цепи, что ли? Будучи достаточно грамотным и сравнительно образованным, я заранее знал об этом, святые братья и сестры, и не усматриваю в них ни малейшего покушения на честь мою и достоинство. Каждый из нас - да исполнит свое предназначение! Но позвольте мне сначала попрощаться с мечом? Я буду краток.

Жрецы молча поклонились рыцарю и приготовились ждать.

Снег подошел к краю неглубокой пропасти - он еще на подъезде приметил одну расщелину в ней - не спеша снял с себя пояс, перевязь с мечом, отцепил шпоры, обнажать меч не стал, просто поцеловал ножны и навершие рукояти. Прощай, все мирское, прощай!

- Вы, сударь, действительно были кратки, даже слишком, на наш взгляд. Мы могли бы ждать и долее, не подгоняя вас и не проявляя нетерпения.

- А... что толку время тянуть? Все изведано уже, все сказано, все счеты сведены... Почти все.

- Согласно обычаю - и только поэтому, я вынужден спросить, не делая ни малейших попыток к обыску: все ли оружие вы извлекли, от всего ли избавились?

- От земного - да. Меч, секира, кинжал, швыряльные ножи, еще что-то там по мелочи... кошель с деньгами, - все выброшено. Однако, со мною магические способности и знания, я не могу их отделить от себя так же просто, как шпоры и перевязь.

- Сие не против обычая, а наша с вами богиня, сударь Санги Бо, настолько превыше магии людской, что просто не заметит ее наличия.

- Я давным-давно, хотя и не с детства, отказался от природного служения ВАШЕЙ богине (Снег намеренно выделил голосом слово "вашей", как бы еще и еще раз отторгнув его от себя), но до конца жизни готов соблюдать свои слова и чужие честные обычаи.

- И вам недолго осталось влачить сей тяжкий груз. Мы приступаем.

- Погодите. Лошадь Булава. Согласно моему устному завещанию, она принадлежит отныне сударю из дома Та Микол, рыцарю Докари Та Микол...

- Мы позаботимся о ней, сударь Санги Бо, лошадь и сбруя с седлом будут переданы по назначению в целости и сохранности. Сорочку можете не снимать, достаточно будет закатать рукава. Цепи мы накладываем сейчас и тут же удаляемся, оставив вас наедине с молитвами. Вокруг сего святого места наложены охранные заклятья, наложены самою богиней, поэтому ни одно существо в мире, включая и нас, не обеспокоит нечаянным вторжением ваше одиночество. Когда же явится богиня...

- Она сама пожалует, или, там нафы, щуры?

- Безусловно сама. Когда именно явится Всесветлая, мы знать не смеем, но, скорее всего, сие случится еще до наступления рассвета. А может быть еще и до заката. Тем не менее, промежуток времени, предоставленный вам для последних размышлений, получается изрядным, так что вам следует сейчас, немедленно, пока руки свободны, озаботиться теми или иными сиюминутными потребностями, если в таковых нуждается ваша плоть.

- Воды, пожалуй, сделаю пару глотков. В остальном нет нужды.

Исполнив свое дело, трое жрецов удалились, а Снег остался ждать. Цепи, наложенные на его запястья, были умеренно тяжелы и довольно холодны, как если бы холод сей постоянно подпитывали горные ледниковые воды. Расклепывать и заклепывать ни наручники, ни цепочные звенья не пришлось, ибо магическая сила, вплетенная в них богиней Уманой, сделал все сама: наручные ободки сомкнулись на запястьях и пришлись им впору, так, что руке не туго в них, но и нет ни малейшей возможности выдернуть кисть руки из волшебных оков. На каждую руку - своя цепь, каждая длиною в шесть локтей. Волшебство богини, сдобренное вспомогательными заклинаниями жрецов, прикрепило концы этих цепей к скале, размах расстояния между крепежами - около десяти локтей. Если добавить к этому размах рук... Да, Снег попробовал и убедился: можно стоять, можно сидеть... даже прилечь... Можно прогуливаться - пару коротких шажков туда и сюда... Это немного помогает против хлада ранней весны. Вероятно, богине хочется наблюдать не просто трепещущую от ужаса плоть, но именно метания жертвы, более наглядные признаки предсмертного страха. Напрасны чаяния сии: Снег был уверен, что сумеет погасить внешние проявления своей трусости... Постарается суметь.

Меч. Нет, даже если бы при нем был его верный меч - цепи бы устояли против любых его ударов, мощь в них дремлет преизрядная, можно сказать без преувеличения - божественная. Если столкнутся в ударе цепь и меч - даже его меч! - цепь останется без царапинки, а меч лопнет, причем в любом, самом прочном месте, запросто... Но нет ни меча, ни секиры, ни кинжала - только изъеденные временем зубы и старческие пальцы... И с полдюжины язвительных слов, если, конечно, он сумеет и успеет их произнести. Любопытно: откуда и как она появится? И когда? Лучше бы попозже. О, НЕТ! Лучше бы пораньше, он не трус! Просто хочется собраться с силами, с мыслями, хотя бы напоследок понять что-то важное, такое, чтобы не стыдно было бы кануть с этим в запределье к богам... И сил нет, и мыслей нет. Снег погремел цепями, взвесил, поднимая поочередно руки, одну, другую... Поупражнялся в прыжках и ударах... Куце, неуклюже, позорно... Если бы, предположим, она приняла облик земной, как в тот раз... и если бы удалось... ненароком придвинуться к ней поближе, то один удар локтем, а лучше ногой - пусть безобидный, но, так сказать, злорадный, он бы сумел... может быть... А может и не успеет, не сумеет... Зато упражнения, даже такие бесполезные, удивительно согревают душу и тело.

Снег даже легко запыхался, сбил дыхание, увлекшись разворотами и уклонами. Проклятые цепи, так и высасывают тепло из души - словно те безглазые посланцы морева!

Шорох. И еще.. и еще! Это не шорох, это... шаги. Идет.

Снег расположил ноги поустойчивее, на ширине плеч, приказал им, чтобы не дрожали, а сам затаил дыхание, замер, глядя на угол скалы, из-за которой слышались мерные, приближающиеся шаги. И вот!..

Но... это... вовсе не Умана... О, боги.

- Здорово, Снег! Вот уж кого не ожидал увидеть! А ты чего здесь делаешь? И что это за украшения у тебя на руках, никак - цепи?

В первой мгновение этой невероятной встречи Снег почувствовал нечто вроде счастья, прихлынувшего в оледенелое сердце, а вместе с счастьем надежду... Однако, тут же опомнился - и зубы у него лязгнули. Да, следует признать: такого хитрого удара он не ожидал, не предполагал, даже вообразить его не мог.

- А... Зиэль. Вот уж, честно сказать - удивил! Кого, кого - а тебя я здесь не ожидал увидеть. Я думал - ты с Уманой не одно и то же, и вообще с нею не в ладах?

Тот, кого назвали Зиэлем, длиннобородый верзила, одетый как ратник "черная рубашка", весело расхохотался в ответ, снял с себя войлочную шапку, чтобы ею же стереть пот с лица и с шеи налысо бритой головы.

- Все шутишь, отшельник? Ты, я вижу, заподозрил меня в переодеваниях? Я не Умана, к великой моей радости на этот счет. Нет, ну ты хоть одну бородавку на мне видел??? А, Снег? Старый друг называется! Так меня оскорбить! Тут вышла чистая случайность: шел, шел себе... Чу - аура знакомая в воздухе висит! Пригляделся, принюхался - ба! - это же мой друг Снег!

- Я тебе не друг.

- Зато я тебе друг, Снежище ты мой дорогой, зато я тебе - искренний и преданный друг! Вот уже лет сто, не меньше. Или сто пятьдесят?.. Меньше?.. Но ты будешь слушать ответ на свой вопрос, или ты будешь меня перебивать?

- Да, извини.

- Боги простят. Вот, слышу - аура знакомая. Подбираюсь поближе, а тут, на подходе, такие зловещие заклятья висят, что душа в пятки... Ну, ладно, думаю: мы, ратники, народ привычный ко всяческим неудобствам походной жизни, а Мору, коняге моему, аж дурно стало от всех этих гнусных волшоб... или волшебств - как правильнее?

- От волшбы.

- Да, точно. Конягу я в камень обратил для надежности, а сам пошел на шепот ауры, поперек заклятьям. И вот я здесь, любуясь белым Снегом. А ты что тут делаешь? Свидание, что ли назначил?

- Вроде того. Долги отдаю.

Верзила, тем временем, подошел поближе, потрогал осторожными тычками пальцев одну цепь, потом другую...

- Надежная штука. Из Уманы кузнечиха неважная, сии цепочки она явно что у Чимборо заказывала. Хочешь - избавлю тебя от них?

- Да уж не затрудняйся.

- А чего тут сложного? Два удара Брызгой - это меч мой так наречен, да два надреза около запястий, им же, - и ты свободен.

Зиэль смотрел в глаза Снегу холодно, испытующе, но с добродушной улыбкой на разбойничьем лице.

Снег выдержал этот взгляд, как и всегда выдерживал, и в очередной раз изумился про себя: "сумел и не дрогнул, надо же!"

- Эх, какое заманчивое предложение. И что я буду должен взамен?

- Да ничего. Пойдем прочь из этого проклятого места, потом доберемся до ближайшего селения - из уважения к тебе я буду следовать пешим, ведя Мора в поводу, там приоденем тебя, вооружим. Поедим, попьем - и... чего-нибудь придумаем. Бок о бок с таким путником как ты, дорогой Снег, жить втрое безопаснее и вчетверо красочнее, ибо среди смертных не встречались мне люди, более странные, чем ты, более знающие и любопытные. Будем верны друг другу и преданы, как герои-близнецы, Чулапи и Оддо. До конца времен. Впрочем, сие может быть ненадолго.

- Иными словами, я должен будут стать тебе вечным спутником, на правах слуги?

- На правах друга. Желающих попасть ко мне в слуги гораздо более чем предостаточно, дорогой Снег. Придам тебе силы, верну относительную молодость... Или даже больше, если ты заслужишь и захочешь.

- Да ты что? Вот ведь щедрое предложение.

- Ты не веришь мне, рыцарь?

- Не верю.

- А зря. В моих словах и рассуждениях нет и не было ни единого слова неправды. Ни сейчас, ни в прежние времена долгого нашего с тобой знакомства. Надеюсь, ты, порывшись в памяти своей, не найдешь ни одного опровергающего примера?

- Отец лжи способен превращать в кривду любое слово, любую клятву, не прикрывая замыслы свои тупым и откровенным обманом. Я тебе не верю.

Снегу показалось, что Зиэля искренне забавляет этот разговор, ничуть не сердит, ибо Зиэль вновь рассмеялся и даже хлопнул Снега по плечу. - И сразу мороз по коже!

- Он мне не верит! Неблагодарный! Любой другой на моем месте вытащил бы на свет наш давешний уговор... Позволишь мне напомнить?..

Снег лишь повел плечами в ответ, бессильный спорить с собственным прошлым.

- ...Напоминаю дословно:

"- ...подарок мой будет не подарок, а задаток, в обмен на будущую твою ответную любезность, когда и если надобность в таковой мне приспичит. Условились?

- Да.

- Сие - справедливый размен, Санги?

- Да."

Зиэль вынул из под полы камзола плоскую баклажку и гулко отхлебнул оттуда.

- Хочешь, Санги?

- Вино?

- Имперское, лучшего шиханского урожая, почти полкругеля плачено.

- Нет. Воды бы попил.

- Пей, там уже вода. И продолжим беседу.

Зиэль обтер влажное горлышко сосуда о пояс и протянул Снегу. Тот поколебался и принял.

- Вот, молодец, святой отец. А то, небось, думал, что я туда подбавлю одурманивающего зелья?

- Чушь.

- И я говорю - чушь. Поскольку и безо всяких зелий могу любого заставить перед собою в пляс пуститься, хоть вприсядку, хоть как. Нет, дружище Снег, мне надобны только добровольная дружба и приязнь. И то не от всех, но лишь от достойных. Попил? Согласен со мною?

- За воду спасибо. С тобой не пойду, у меня, как ты метко выразился, свидание, которое мне пропускать никак нельзя.

- С Уманой, что ли? Но ведь она тебя съест? А? Чего молчишь, Снег? Она тебя заживо сожрет, понимаешь? Что примолк?

- Того, что мне добавить больше нечего.

Зиэль хохотнул, по-прежнему добродушно, и попытался заглянуть Снегу в глаза. Для этого ему пришлось ступить на два шага в сторону, описав полукруг и царапнуть камзолом отвесную стену скалы, ибо Снег отвернулся, да при этом слегка наклонить голову - росту он был весьма высокого, заметно выше Снега.

- Не дури, Санги. Ну, что я тебя уговариваю, как не знаю кого?.. Или ты думаешь, что эта бугрокожая и церапторылая подруга посмеет мне помешать? Да ты не успеешь раз-два-три вымолвить, как я ее на карачки поставлю и пинками в небо запущу! Надеюсь, хоть в этом ты мне веришь?

- По крайней мере, спорить не возьмусь. Но я ей обещал, дал невольное слово и сдержу его.

Зиэль щелкнул пальцами левой ручищи - прямо из воздуха возникли два кресла, роскошные, резного черного дерева, с шелковой, с золотом, обивкой.

- Присаживайся, Санги. Не побрезгуй - это подлинные императорские кресла. Давай, присаживайся, ибо я хочу напоследок отнять у тебя и у меня еще чуть-чуть времени для нашей беседы и не хочу делать это, переминаясь с ноги на ногу, как эти...

- Как кто?

- Ну... не важно, как два дурака, предположим... Мы же с тобою не дураки? И не кони?

- Думаю, нет.

Снег первым опустился в кресло, предварительно придвинув его спинку вплотную к скале. Он сделал это осторожно, даже ощупал для верности резные подлокотники. Следом и Зиэль брякнулся со всего маху в свое, роскошное сидение аж хрустнуло под тяжестью его могучего тела.

- Санги! Дело такое: по всем правилам, человеческим и не очень, преимущественное право владения на данное кем-то там слово, в данном случае на твое, принадлежит мне. Со мною у тебя был заключен открытый договор, причем гораздо раньше, чем ты пообещал Умане. Стало быть, твои обязательства по отношению к ней - ничтожны, в сравнении с теми, которыми обладаю я. Понимаешь? Или не понимаешь?.. Ну-ну, молчи, а я продолжу. Либо ты боишься, что я тебя съем, или буду делать это более изощренным способом, нежели сия нафья мама? Так я тебя не съем, будь спокоен.

- Наверное.

- Точно так же ты можешь быть уверен, что и на наследство твое не позарюсь. Даже душа мне твоя не нужна, если ты в таковую веришь. Я к подобным мелочам равнодушен.

- Ты вообще ко всему равнодушен, в том-то и беда. Тебе все безразлично, по большому счету, люди, боги, жизни, души... Твердо зная это, я даже пребываю в некоторой растерянности, глядя на упорство, с которым ты добиваешься моего согласия не пойми на что.

Снег огляделся - все как тогда, давным-давно: дымка застилает все вокруг, стало быть, время замерло и никто не прервет их разговора. Ну, что ж... Все лучше, нежели ждать. Зиэль поймал его взгляд и легко прочел, и еще шире раздвинул в ухмылке бородатый рот.

- Как это не пойми на что? На твою дружбу. Дружили бы на равной, можно сказать, основе, до конца времен. Это было бы любопытно тебе и мне. И недолго.

- Иными словами, тебе бы хотелось, чтобы нашелся некто, служащий тебе не из корысти и страха, но с приязнью. Это буду не я.

- Да, да, я уже слышал, ты повторяешь это словно каркаешь, без умолку. Но почему?

Снег открыл было рот для резкого ответа и словно поперхнулся, впервые, быть может, поверив, что собеседник спрашивает его искренне, чтобы понять, а не победить в словесном фехтовании.

- Признаюсь честно, сударь Зиэль...

- Я не сударь.

- Теперь ты не перебивай меня, пожалуйста, и не ерничай, если можешь. Признаюсь честно: мне сейчас не до изысканных мудрствований, мне тяжело. И становится тяжелее втрое, когда взамен близкому... и неприятному грядущему, ты предлагаешь мне целый ворох чудесных подарков: избавление от Уманы, жизнь, наполненную молодостью и силой, увлекательного собеседника, возможность дожить до конца времен, что само по себе...

- ...что само по себе - довольно недалеко лежит. Но я опять перебил, извини.

- Да. И во сто крат тяжелее осознавать, что все это - не ложь. Но не будучи ложью в прямом смысле этого слова, любые твои услуги и подарки становятся чересчур дороги для соблазнившегося, не обязательно сразу, когда-нибудь после, но неминуемо. Я видел это на собственном примере и знаю на примере других. Ты можешь многое, в том числе и сделать меня слугою, согласно условиям того договора, однако даже ты не в силах приказать мне хотеть этого, иначе я уже буду не я. А вот ты - всегда ты. Зло - это такое плотное и по-своему чистое волшебство, что ни единой посторонней крупицы в нем нет и рядом быть не может, не превратившись в него рано или поздно. Те, кто попытаются поставить сию мощь на службу себе или близким своим, правде или милосердию, истине или знанию - обречены сами стать частью этого черного бездонного колдовства, утопив в нем разум свой и душу свою.

- Да не нужна мне твоя душа.

- Она мне нужна.

- Это странно, дорогой Снег. Слушать рассуждение о душе, правде и милосердии от воина, который на своем веку поубивал незнакомого люда больше, чем комаров... От человека, о хитрости, жестокости и коварстве которого до сих пор ходят легенды по всей Империи... Заметь: меня не было рядом с тобою во время этих рыцарских подвигов...

- Ты прав.

- Я всегда прав. А ты разнюнился и словно оглупел по-старчески. Ну, ладно. Запустим вновь неумолимое время, ибо пришла пора прощаться. Ищу я тут одну штучку... Что доказывает, кстати говоря, что не всегда и не ко всему я безразличен... Впрочем, это уже не важно для наших отношений... Так говоришь - я Зло?

- Подлинное и чистейшее.

- Я бы мог забрать тебя с собою, дружок, не спросясь ни тебя, ни Уманы, ни даже этой... если бы ей вдруг вздумалось вмешаться... Я даже мог бы доказать тебе, Санги, что не все условия вашего с Уманой договора выполнены с ее стороны...

- Докажи!

- Но для этого ты должен пойти со мною. Докажу и покажу.

- Понятно. Нет.

- Да, я бы мог, но в очередной раз проявлю мягкотелость и предпочту остаться в твоей недолгой жизни воплощением всеобъемлющего Зла, как ты его понимаешь... будь по-твоему, жди Уману. Ты уж накорми ее посытнее... Если передумаешь, даже в самое последнее мгновение - крикни меня, и я, быть может, снизойду до твоего спасения на прежних условиях добровольности. На всякий случай, утешу, если это послужит тебе утешением: мир сей ненадолго тебя переживет, я так вижу.

Снег встал с кресла - оно тотчас исчезло - и отвернулся от Зиэля, чтобы внимательно рассмотреть белесые потеки на скале, а также тусклые каменные узоры под ними. Ударит, не ударит, скажет что-нибудь... Слух уловил удаляющиеся шаги, Снег чуть повернул голову - здоровенный страшила-воин в черной рубашке просто уходил от него по еле заметной тропке, ведущей за скальный выступ. Легкий двуручный меч за его спиной едва заметно покачивался вместе с ножнами, испуская окрест грозное и невидимое обычному глазу магическое мерцание. Снегу довелось однажды выстоять против этого... или подобного меча, и потом долгие, долгие годы страстно мечтал он о таком же... Не довелось. Может, оно и к лучшему. Не обернулся. Прощай, Зиэль.

И снова заныли запястья от мерзкого холода цепей. Снаружи словно занемели, а там, внутри - ноют. До костей пробирает. Вот что такое истинное одиночество и настоящая тоска: это когда дрогнувшему сердцу чудится, что лучше уж разговоры с Зиэлем, нежели... без них. О, если бы Снег обладал способностями сочинителя и... временем... Он бы придумал и запечатлел на свитке рыцарскую шутку-былину и назвал бы ее "Безделье перед казнью". Ха, ха, ха.

Снег попытался подпрыгнуть... еще разочек... Цепи противно гремели, однако - на диво! - суставы в коленях слушались! Прыжки хорошо согревают старое тело, очень хорошо... Но зато дыхание сбивается... Хоть бы камень или нож какой, чтобы в лоб ей запустить! Нет, нет, нет, ничего нет... Неужели в человеке неистребима эта жажда - мечтать?! Не о вечной жизни - так о легкой смерти, не о последнем глотке воды - так о том, чтобы уязвить кого-то на прощание!..

Даже биение собственного сердца может утомить, если вот так ждешь... и ждешь... и ждешь... ИДЕТ!

Шум шел из пещеры, нарастал, расплетаясь на отдельные звуки: это шаги, тяжеленные, грозные... Это дыхание, вернее бы сказать пыхтение... даже взрыкивание... Да неужели Умане вздумалось иные облики примерять??? Позвякивания какие-то очень странные, очень уж людские. И, если он правильно помнит, от Уманы совсем иная аура по сторонам раскатывалась.

Снег аж крякнул от неожиданности, яростно затряс головой!

- Э`кх!.. О... я... брежу, что ли?

- Гы-ы! Снег! Ура-а! Здравствуй, почтенный сударь Снег!..

Вышедший из глубины пещеры детина очень и очень походил на человека, по имени Хвак, на давнего знакомца, простолюдина и богатыря, с которым Снега связывали кое-какие забавные и странные воспоминания... Да нет же! Это он, незачем богам напяливать подобные личины. Вдобавок, сего мужичину Хвака... боги не шибко и жалуют.

- ...Это!.. Ты чего, почтенный Снег, что за цепи? Это у тебя тюрьма такая... или что... Джога, вот, подсказывает, что это казнь!..

- Прежде всего, здравствуй, дружище Хвак! Вопросы потом!

Снег зазвенел цепями, растопыривая руки в объятья, и Хвак тут же простодушно распахнул свои.

Нескольких мгновений близкого телесного соседства хватило Снегу, чтобы все проверить и понять безошибочно. Да, весь ум и опыт, вся его магическая сметка подсказывали: сие не личина, сие - человек Хвак, здоровенный, пышущий теплом и невероятной мощью - даже ладони согрелись от этакой спины! - увешанный с головы до ног преужасными проклятьями... Да нет же! Такую секиру не подделать! Главное - не коснуться ее. Хотя... как говорится - почему бы и нет? Эта смерть была бы гораздо любопытнее, нежели в зубах у богини Уманы. Снег счастливо расхохотался.

- Ах, дружище Хвак! Знал бы ты, как мне радостно видеть тебя! И главное - нежданно... вдруг! Будь у нас с тобою время - я бы тут тебе нахвастал, сколько невероятных совпадений и чудес выпало мне в последний день моей жизни. У тебя-то как дела?

- Да... это... Решил спрямить, насквозь пойти, пещерами, Джога уверял, что и под землей не заблудимся, ну - и вышли. А тут ты. В цепях. Так он правду говорит? Насчет... ну...

- Правду. В скором времени сюда придут вытребовать с меня последний долг. Возьмут натурою, сиречь остатками жизни...

- Что-а?.. К`то-а??? - Хвак выхватил секиру и развернулся, словно бы загородив Снега своею широченной тушей от всевозможных врагов. Сделал он это настолько стремительно, что Снег, сам в прошлом знаменитый воин, непревзойденный рыцарь Санги Бо, знающий толк во всевозможных видах воинских искусств, был потрясен увиденным: даже ему, в лучшие боевые годы... было бы непросто шевелиться настолько проворно. А здесь этакий ящерный кабан! Действительно хорош! И эта секира при нем!

Сердце Снега заполнило какое-то незнакомое чувство, обжигающее, бурное, клокочущее светом и... надеждой! Да, надеждой! Этот жирный громадный человек, пожалуй, способен защитить Снега от кого угодно, быть может даже от самой богини Уманы! Снег взвесил про себя увиденное сейчас, услышанное ранее... Этот - может. Его сила под стать богам. И эта неисчерпаемая мощь - к его, Санги Бо, услугам. Причем, нет сомнений в бескорыстии Хвака... Точнее, корысть-то имеется, но она никак не выходит за пределы взаимной радости общения... возможности для Хвака разузнать, общаясь и пируя, чего-нибудь новое и любопытное... Ух ты: воздух аж потрескивает от скопившейся в нем ауры, из Хвака исходящей... и она шипит на лезвии секиры Варамана, драки жаждет! Да, вероятно Умане в сей миг бы не поздоровилось. Никогда, ни единого раза, на протяжении своей долгой жизни, удалой и непобедимый рыцарь Санги Бо, по прозвищу Ночной Пожар, не прятался от опасностей за чужими спинами, а теперь вдруг нестерпимо захотелось попробовать.

- Как это - кто?.. Та, кому я должен. Ты опусти секиру, дружище Хвак, сам же видишь - некого пока рубить. Кроме меня. Это я шучу. Вот, верни ее за пояс, и постоим, поболтаем, покуда время есть. Правда, я не знаю - сколько осталось его нам, свободным от всех забот, но сколько ни есть - все наше. Так что, говоришь, путь спрямлял по пещерам? Слушай, а как же ты заклятья миновал?

- Какие еще заклятья?

- Охранные, оборонные... запретительные заклятья, что наложила Умана вокруг места сего? Дабы никто не зашел, не помешал?

- А, да, Джога говорит, что были какие-то. Но я... это... проморгал, виноват. Дак, а чего это ты в цепях? Мне это ух, как не по душе, почтенный Снег!

- Мне тоже, но - увы - наложены по повелению богини Уманы, так называемой "Всесветлой", при том, что я именовал бы ее несколько иначе, не забыв упомянуть желтые клыки и развесистые бородавки.

- А-а-ха-ха, гы-гы-ы-ы! Ловко ты ее!

- Угу. Я ее словами, она меня цепями - все справедливо. Нет, здесь все действительно справедливо, ибо уговор есть уговор.

- А... это... тут Джога мой любопытствует: в уговоре про цепи было что-нибудь? Про их сохранность, после того, как наложены?

Снег неглубоко удивился вопросу и покачал головой.

- Нет, но это не имеет ровно никакого значения.

- Ан имеет, коли так уж рассуждать! - Хвак вразвалочку подошел к скале, к тому месту, в которое была вживлена цепь от правой руки, обхватил двумя лапищами.

- Снег, это... посунься поближе, а то мне тут в натяг, несподручно.

Снег недоверчиво рассмеялся - радость по-прежнему ходила в нем горячими волнами - и подошел, насколько это позволила цепь левой руки. Хвак откашлялся, поерзал носками сапог по камням, укрепляя ноги - и дернул! От первого же рывка Хвак с громким шлепком грянулся на седалище, а цепь вылетела из скалы, вместе с прилепившемся к ее навершию здоровенным куском гранита. Этот осколок невероятный человек Хвак подхватил на лету, и, по-прежнему сидя, вынул секиру, в два легких удара состругав с цепи весь камень.

- О, другое дело. Сейчас встану и вторую цепь тако же, а потом с рук спилим. Только тащить полегче надо, а то задницу отшиб.

Снег, счастливый по уши, засмеялся в голос, одним быстрым движением сдернул опавшую цепь к себе, поймав в ладонь ребристую скобу, насаженную на последнее звенышко оков.

- Жалит! Только глянь: почти пернач на цепи. Хвак, дорогой ты мой, тебе удалось совершить невозможное: чары-то нерушимые!

Хвак, довольный похвалою, расплылся в улыбке во все свое жирное лицо и так же вперевалочку пошел к левой цепи. И вдруг что-то такое промелькнуло... в воздухе ли, в душе... а может - и во взоре Хваковом... Тревожное и мрачное, от чего вся радость потускнела, померкла, осела на душу какою-то грязной пеной...

- Погоди, Хвак! Постой! Подойди ко мне, пожалуйста! Я прошу!

Хвак послушно остановился - он в этот миг был в одном локте от Снега - и повернул к нему недоумевающий взор. Снег собрал в кулак все свои силы, явные и тайные... И заглянул. Он так боялся обнаружить там, в самой глубине этих заплывших серо-зеленых глазок, знакомое пламя, всевластное, исчерна-черное, насмешливое... Хвала богам - нет. В них только удивление и почти мальчишеская робость... перед ним, почтенным седовласым старцем...

- Чего ты, Снег? Что случилось?

- Нет, нет... нет. Ничего не случилось, слава всем богам. Просто мне показалось. Я испугался. Это очень трудно описать словами... Оставь, не трогай эту цепь.

- Это... Как это?..

- Я не хочу. Попробую пояснить. Вот, смотри: сняли мы цепи, а дальше что?

- Дальше я подкараулю Уману, да накручу ей хвоста - ух, я на нее тоже злой - и уходим, себе, подобру-поздорову.

- А дальше?

- Дальше?.. Так, а... Пойдем куда-нибудь. Денег полно, вроде даже золото есть, попьем, поедим вволю, отпразднуем такую радость! А там видно будет. Либо вместе куда двинемся, с тобой, либо это... ну... куда сам пожелаешь... один...

Снег попытался перехватить скобу поудобнее - выронил, очень уж зябко пальцам, и как-то так стрекотно от магии богов.

- Ты чудо расчудесное, дорогой мой Хвак, и сам сего не ощущаешь в полном объеме...

- Спасибо!

- Но положение дел таково, что... Понимаешь, незадолго до тебя довелось мне провести весьма волнующую беседу с одним... существом, столь же могущественным, как... гм... Умана или нечто в таком роде... Да, и речь в той беседе шла о добре и зле. Очень уж зыбка и ненадежна бывает грань между добром и тем, что мы принимаем за добро. Я, к примеру, безумно хочу жить и весьма хочу восторжествовать над богиней Уманой, насолить ей погуще...

- Насолим! А если что - Джога говорит - так можно уйти, ее не ожидая. Он у меня до сих пор их боится - аж трясется весь.

- Нет, спасибо, дружище Хвак, как раз этого не надобно. Я ей задолжал - от глупости, или от простоты, от усталости, или от безысходности - но я у нее в долгу. И если, вдруг, я откажусь от долга сего, под предлогом: де, мол, я хороший, а она плохая, держать слово необязательно, утрется и так, то тем самым я угожу в силки гораздо горшие, ибо мне еще до тебя было предложено избавиться от Уманы примерно на тех же условиях: ее - в сторону, пинками, а ты - пей, гуляй, радуйся жизни! Но там ценою избавления была моя душа...

- Так ведь я же ничего этого... мне же ничего взамен не надобно, почтенный Снег!

- Да, я бы хотел в это верить ... - Снег зарычал, оскалив рот, и отчаянно помотал головой, словно бы вслух споря с каким-то собственным демоном-насельником. - Нет! Я верю в это, и верю тебе! Но душа моя все равно погибнет, а он, темный-претемный бог, восторжествует - во мне и поодаль, в тебе, например. Он хитер и длиннорук, и очень-очень умен. Мне просто нечем будет радоваться жизни, если я спасусь, нарушив слово свое и замарав честь свою. Мир мой вовеки окрасится тьмою и рассвета уже не дождаться, я стану как он, как маленький слабенький он... Я заживо умру, если выберу сиюминутное избавление от мук, тогда как Умана... позаботится, чтобы все случилось одновременно и навсегда. Я долго жил, и отнюдь не всегда праведно, тут он прав. Пришла пора держать ответ за все содеянное и пережитое, ответ перед Вечностью, и если я струшу, смалодушничаю, она от меня все равно не отвяжется, но вырвет из ослабевшего сердца последнее утешение. Заметь, я не об Умане речь веду, о Вечности.

- А Джога говорит, что такие приступы у людей часто бывают, но потом проходят.

- Джога тоже прав. Но я не желаю, чтобы мой приступ закончился чужою победой над моею душой.

- И что же теперь будет? Как же мы, я...

Мы попрощаемся, друг мой Хвак, и ты пойдешь своею дорогой, а я останусь ждать Уману, для расчета.

- Но мы можем вместе уйти.

- Нет.

- Я от всего тебя укрою, от любых врагов!

- Нет.

- Я... ничего не понимаю... и Джога тоже.

- Считай, что я на себя наложил такое покаяние. Нам пора прощаться, дорогой Хвак, вечер скоро. Обещай, что будешь вспоминать обо мне иногда. Глядишь, и легче мне станет там, в загробном царстве...

- Клянусь! Ну... давай, хотя бы, я вторую вырву?

Снег расхохотался в ответ и вновь подобрал с земли выпавший конец освобожденной цепи.

- Замечательная мысль, друг мой. Но я без нее не выдержу и во все лопатки сбегу прочь, вслед за тобою. Эта вторая убережет меня от собственной трусости - и я умру в бою, с гордынею во взоре и с богохульствами на устах, как и полагается рыцарю, ведь я же не обещал смирно стоять и блеять! Чтобы встретить Уману, мне вполне достанет и этой, свободной. Меня просветили, между делом, что цепь сию ковал бог-кузнец Чимборо, и, стало быть, она Умане чужая, сможет ей урон наносить. Так что... все неплохо. Я когда-то умел обращаться с боевой цепью, вроде и ныне кое-что помню. Простору для движений теперь побольше - повоюем! С помощью натяжения этой второй цепи, я даже вверх по стене могу пробежать: вот, смотри!

- Ух, ты, здорово!

Снег отдышался, снова подошел вплотную, а Хвак, следуя тайному совету Джоги, распахнул пошире глазки, вгляделся в морщинистое лицо того, кого бы он так жаждал почитать вместо родного отца... И увидел там слезы... а под слезами ледяную, неколебимую решимость. Нет, не уговорить, не убедить.

- Может, поесть хочешь, или попить? Да я пойду, я уже ухожу, но... А, Снег?

- У тебя вино, небось?

- Да.

- Не хочу, а воды бы попил.

- Сейчас, сейчас... - Хвак забормотал над баклагой, взвыл совершенно незнакомым для Снега заклятьем... - Во, пей, это уже вода, я очистил.

Хвак топтался у входа во вторую пещеру и все не мог заставить себя туда войти.

- Почтенный Снег, можно, я подожду, где-нибудь в глубине, в закоулке? Может, победишь?

- Это исключено. Ступай. Стой, вернись. Давай еще разок обнимемся, друг и брат ты мой претолстый - и беги прочь, не оглядываясь, беги, пока я в голос не захныкал... А мужчине и воину подобное никак не пристало, даже в отсутствие прекрасных сударынек.