Хвала тьме

Разбросаны в разбросанных столицах,

мы, одиноки и неисчислимы,

играли в первозданного Адама,

дарующего миру имена.

На склонах ночи,

у границ зари,

мы подбирали (помню и сегодня)

слова для новолуний, утр, смертей

и прочего людского обихода.

Делились на кубистов, имажистов,

чьи ереси и секты чтут сейчас

одни лишь легковерные студенты.

Мы отменяли знаки препинанья

и обходились без заглавных букв

в своих фигурных виршах — утешенье

библиотекарей Александрии.

И вот созданья наших рук — зола,

но распаленный пламень — наша вера.

А ты тогда,

в пристанищах изгнанья,

изгнанья, послужившего тебе

бесценным и чудовищным подспорьем,

закалкой для искусства,

сплетал ходы мудреных лабиринтов,

бесчисленных и бесконечно малых

в неподражаемой их нищете

и многолюдий анналов мира.

Мы все уйдем, но так и не достигнем

двуликой твари и бездонной розы,

которые нас в центре стерегут.

Но есть и от забвенья

свой оберег, Вергилиево эхо, —

и улицы живит ночами свет

твоих неугасимых преисподних,

походка фраз, нечаянность метафор

и золотая канувшая тень.

Что наша трусость, если на земле

есть хоть один, не испытавший страха?

Что вся печаль, когда за сотни лет

хотя б один признался в полном счастье?

И что потерянное поколенье,

пожухнувшее зеркало, когда

его твои оправдывают книги?

Я — все они, все мы, кого спасла

твоя неукоснительная строгость,

чью жизнь твой труд невольно искупил.