...И больше - ничего

Я мостки оттолкну, словно помощь последнего друга,

Я веслом разобью на осколки зеркальную плоть,

И опять по реке, по изгибу сакрального круга,

Поплыву, чтобы страх, чтобы ужас земной прополоть.

Я ударю веслом, и другим от бессилья ударю,

И глаза мои станут цепляться за домик родной,

Словно путь мой лежит на допрос к самому государю,

Словно это не месяц, а меч занесён надо мной.

Скрип уключин, как скрип для менязаготовленной дыбы,

Звон цепи носовой словно кованый звон кандалов,

И глядят из реки золотые и красные рыбы,

И иные созданья моих очарованныхснов.

"Это сны, это бред! Это память раздором чревата!" — ,

Я подумаю так, выбираясь из петель узла,

И весло подниму, и как капельки гомеопата,

Будут падать и падать гремучие капли с весла.

И опять я скажу: "Это память, конечно же, память!

На черта тебе то, что прошло по земле без следа?

Надо к берегу плыть, надо всё, как и было, оставить,

Пусть горит надо мной не упавшая в реку звезда!",

Я ударю опять, я ударю, чтоб не было страшно.

"Не смотри в глубину!" — донесётся ко мне издаля.

"Не смотри в глубину! — повторят часовыена башне,

"Не смотри в глубину!" — прозвучит повеленье Кремля.

Я закрою глаза. Я подумаю: "В кои-то веки,

Ты, нечистая сила, поэта берёшь на гу-гу!"

И назад оглянусь, и скажу: "Поднимите мне веки!

Я желаю узнать, что таится в сакральном кругу".

Вот, казалось бы, дом. И беда нам с тобою не горе.

Но померк горизонт, и растаял последний наш шанс.

И разверзлась река, разошлась, как библейское море,

Разошлась, словно рана, как совесть в ночи, разошлась.

Я увидел, и вздрогнул, но лопнуло верное стремя,

Обезумевший конь запропал среди сопок и туч.

Предо мною река в темноте проходила, как время,

И в неё полумесяц входил, как утерянный ключ.

Там, в раскрытой реке, как в огромной божественной пасти,

Содрогались столетья, и вечно, теряясь во мгле,

Плыл Осирис в гробу, и Руслан распадался на части,

И богиня Исида, как нищенка, шла по земле.

Там воскресший простор был до капельки весь благосенный,

Видел я за межой всё, что было со мною допреж:

Там любил Клеопатру в сентябрь обращённый Есенин,

Там Ассоль проходила по палубе алых надежд.

Там кричал Алконост, мчались белые кони, и втымеж

Плыл Перун по рекевслед за грустным Троянским конём.

Там светился во тьме под водою не сгинувший Китеж,

Там во сне Лукоморья я был и водой и огнём.

Там цвела куманика, свиваясь в ночи с курослепом,

Под распыл росинца выходили лембой и лембей,

Там легко и свежо уживались под богом, под небом

Красный ворон, и гриф, и высокий изгиб лебедей.

Там стояли селенья, там в круг выходила плясея,

Там Илья и Добрыня вином наполняли корец,

Там ждала Ариадна пропавшего где-то Персея,

Там всю ночь Прометею расковывал перси кузнец.

Там был мир молодым, с молодою ядрёной закваской,

Там по красным пескам уходил в небеса караван.

И стоял Соломон над уснувшей царицею Савской,

И сияющий храм имужевозводил Ариман.

Там народ проживал, не боящийся Бога и беса,

Там заветную жизнь не пустили ещё под откос.

Там наш домик стоял не у самого тёмного леса,

А на том берегу, где ещё не родился Христос.

Ты на берег пришла, ты стояла молясь и ругаясь,

И стояла судьба, проверяя весь мир на излом.

"Так входи же в меня! — говорила река, задыхаясь, —

Чтоб концы и начала связать неразрывным узлом!"

И стонала река. И звала нас к себе, и хотела,

Чтобы сгинул, простыл, чтоб рассыпался вечный покой.

И тогда ты топор занеслана пречистое тело,

И закрылась река, и опять оказалась Рекой.

Я как вор, словно ворбыл застигнут таким оборотом,

Мне тщету и ничтожность душа, отлетев, нарекла.

А река как река пропадала за тем поворотом,

Где уже никого, никого не спасала река.,

И опять мы вдвоём, и растут, как долги, наши дети,

Лает пёс на дворе, дровосек до портвейна охоч…

И стоят на реке никому не заметные сети,

Для меня, для тебя, для Исиды, Ясона, и проч.

Ночь легла, как плита. Над рекою упала завеса,

Это был не туман, а надежды раскрошенный мел.

Лось стоял у воды и кричал, и глазами Велеса

На Реку, на меня и на жуткую землю глядел.

От планеты людей пахло кровью и потом прогоркло,

Словно всполох, горел над пожарищем крик петухов.

И стояла в Реке, и кричала во тьму Златогорка,

И священные рощи к себе призывали волхвов.

Птица Сирин кричала, дубам умирающим вторя,

А под ней города говорили на мёртвом арго.

И чернела Река от великого русского горя,

И качала Река мою лодку с названьем "Арго".

Надо мной, в небесах, больше не было злобного Бога,

Усмехался Тайфун, и качала волна Перуна,

И бежала Река, как песок между пальцев Сварога,

И за Круглым столом задыхалась от счастья зурна.

Я ударил веслом в глубину отреченья и рока,

Я прошёл по воде под гремучею аркой моста…

И хранила Река неизбывную тайну истока,

И манила меня дальше веры и дальше креста.

Вспоминая свой дом и жену на мостках, я держался,

Но когда поднялась несусветная дрожь над водой,

Я склонился во тьму, я губами к былому прижался,

И скользнул в глубину за утопленной нами звездой. (11)