И будет радость

Золотистая округа,

Бубенцы взахлёб.

И гармошечка-подруга

Всех к себе зовёт.

За веселыми огнями

Вдаль с любимой мчусь.

И храпит, храпит конями

Золотая Русь.

Коренник — лихой савраска

С песнею в ладу.

Русь — малиновая сказка,

Обгоняй беду!

По белым сумеркам зимы

С тобой бредем куда-то мы.

А снег кружит над головой,

Все небо кроет белой мглой.

Исчезли серые дома —

В Москве вальсирует зима.

От суеты, от суеты

В снега гулять уводишь ты.

А где-то сладко топят печь,

Ты слышишь огненную речь,

В снежинках тает огонек...

О, как он близок и далек!

Метут снега, метут года,

И поглощают города

Все то, что надо уберечь:

Снега и огненную речь.

Опять визжит, визжит дорога,

Я по селу лечу в санях.

Я - у себя! Как это много,

Как это много для меня!

Вот избы деревянной лентой

Мелькнули.

В шляпах из ворон

Вдруг тополя-интеллигенты

Ко мне шагнули с двух сторон.

А вот река, а там — березы,

В которых прячется заря,

Но вместо свиста — слезы, слезы

От счастья:

Я вернул себя.

Звонкая заря –

Снегирям потеха,

К бабушке не зря

Я в село заехал.

Обнимаю печь —

Глиняное брюхо,

Слышу бабки речь:

«Ты, внучок, послухай

На сенях топор

В скуке индевеет,

Поспешай на двор,

Пусть мороз согреет.

Наколи дровец —

Порасчухай спину,

Я ж поставлю щец,

Заварю малину.

Ладно посидим

У креста-окошка,

Самоварный дым

Расслезим немножко.

Спросишь про дела.

На вопрос отвечу...

Долго я ждала

Этот зимний вечер».

Эх, душист бревенчатый дворец!

У меня в предбаннике — камин

И гора березовых дровец.

Сам себе я нынче господин.

Ночь-сова пророчит тишину.

Грею душу огоньком свечи.

«Дворянин» мой лает на луну,

Я ему, как другу: «Помолчи!»

Мне необходима тишина,

Мне необходим медовый свет,

И стакан некрепкого вина,

И дымок некрепких сигарет.

Впрочем, можно чай и дым берез,

И волненье сказочной свечи...

Не стучи хвостом, дружище пёс,

Не мешай мне царствовать в ночи.

Избы сладко дымятся,

Тишина, тишина...

На дворе — минус двадцать.

И февраль-старина

Блин малиновый катит

В этот чудный рассвет.

Бабка Марфа с полатей

Вспоминает, как дед

Запрягал кареухих

Пред Великим Постом,

И по вольной округе

Проносился раз сто.

Вожжи струнили руки...

Жаль, что те бубенцы

Не услышали внуки

И забыли отцы.

Бабка тихо вздыхает

На малиновый свет,

И еще вспоминает,

Как жалел ее дед.

Избы сладко дымятся,

Тишина, тишина...

Окна в избах слезятся.

Старина, старина...

Эх-ма! — тройка с бубенцами,

Эх-да! — по селу промчалась лихо

С развеселыми юнцами.

Эх-ма! — неразбериха.

Масленица, масленица,

В сковородке солнце, —

Пожелтев от маслица,

Русский блин смеется.

Эх-ма! — гармонист Гришуха,

Эх-да! — отморозил палец,

Но его подруга —

Эх-ма! — заказала танец.

Масленица, масленица

Будоражит села.

Солнышко-проказницу

Называют: Коло.

Ух-ты! — на шесту сапожки.

Их-та! — трезвый лишь достанет.

Балалайки, ложки,

Эх-ма! — расписные сани.

Разгулялись вечерами звонкими.

Неразборчиво гитара песню льет,

Хоровод с красивыми девчонками

Окунуться в круг парней зовет.

Не удержит робость: ведь так хочется

Чувствовать Наташкину ладонь.

Рядом с ней приезжий парень топчется,

А она смеется под гармонь.

Провожатым метит... Так в ботиночках

По селу гулять в такой мороз?!

Ты сейчас, парнишка, как с картиночки,

К петухам, гляди, прижмет до слез.

А Наташа, хохоча по-прежнему,

Увидав меня, зовет рукой,

На прощанье отпустив приезжему:

«Ты смени обувку, дорогой!»

Ах ты, зимушка-зима,

Разморозная кума!

Вздорная,узорная,

Русская, просторная!

Колокольчик — хлип да хлип,

Я в одну деваху влип.

Вон на той сугробице

Пришлось нам с ней знакомиться.

Снеговица юная,

Гитара семиструнная.

Душа моя пугливая:

У девки мать крикливая.

Пусть метель метет хулу,

Губы сладкие — в пылу:

Девчона моя спелая,

Плевать, что неумелая!

Варежки да валенки,

И глаза — проталинки,

Жаркое дыханье,

Радость и страданье.

Я в плену у разлук,

Нет тебя со мной рядом.

Закружили дела,

Прилететь не могу.

Вспоминаю всегда,

Как брели снегопадом,

Ртом ловили снежинки,

Купались в снегу.

Это чудо чудес

Только нам и понятно,

Эта ночь, как лекарство

От наших разлук.

Помню снежный пломбир,

Самый вкусный,

Бесплатный,

И тепло твоих нежных,

Доверчивых рук.

Мне снится сон, что я в краю родном,

Дорога зимняя окрай реки и леса...

Я долго не могу попасть в свой дом:

Во всем обычном столько интереса!

Луна прохладным светом улыбнулась,

Засеребрился звездный хоровод,

Душа гармошкой лихо развернулась

И что-то непонятное поет.

Я радуюсь такой приятной встрече.

В глаза вливается заснеженный простор,

И старый бор, обняв меня за плечи,

Ведет душевный, тихий разговор.

Я, как мальчишка, смахиваю шапку,

Бросаю к соснам и взахлеб смеюсь,

Хватаю елочку зеленую в охапку

И на сугроб потешливо валюсь.

Себя забыв, не по годам дурачусь,

Взрываю снег и пригоршнями — в рот.

И, улыбаясь, почему-то плачу,

Наверно, потому, что сон пройдет.

О моя Петербургская мгла!

Мы такой еще мглы не видали.

Ничего не умея, смогла

Увести в запредельные дали.

А метель в полный рост,

И пурга синих глаз!

Этот Аничков мост –

Вся история нас.

Неправа, неправа,

Хоть у неба спроси!

И кружатся слова,

А жизнь увозит такси.

Предо мной три столетья в снегу...

Мне бы белые теплые ночи.

От себя вдоль Фонтанки бегу

В белый мрак, в белый мрак многоточий.

А метель в полный рост,

И пурга синих глаз...

Этот Аничков мост

Повенчает не нас.

Неправа, неправа,

Хоть у неба спроси!

И кружатся слова...

Я в снегах, ты — в такси.

А Москва такая белая

У Никитского креста.

Ты, счастливая и смелая,

Не щадишь мои уста.

К нам снежинки, как прохожие,

Интереса не таят.

Ты такая расхорошая,

Ты такая вся моя.

Размела метель-лебедушка

Наши вздорные сердца,

Окунул я сам головушку

В два весенних озерца.

Ни такси и ни извозчика

В новогодние дела.

Нашу жизнь веселым росчерком

Вьюга-лебедь замела.