И грянул гром, услышь крик мой…

3

В конце октября полили дожди, прибивая всей своей тяжестью шестидюймовый слой пыли, которую последние два месяца ничто не тревожило. Сначала дождь лишь испятнал эту пыль, и она, казалось, веселится и радуется, принимая и отражая удары тяжелых капель, но в конце концов пыли пришлось сдаться на милость победителя, и она превратилась в роскошную красную пенистую грязь, которую мы месили ногами, забрызгивая себе лодыжки, когда, чувствуя себя совершенно несчастными, тащились в школу и обратно.

Чтобы защитить нас от дождя, мама раздавала нам высушенные телячьи кожи, которые мы набрасывали себе на голову и на плечи, словно непромокаемые плащи. В восторге от этих шкур мы не были, потому что, намокая, они распространяли прокисший запах, проникавший в нашу одежду и в нас самих, словно прилипая к нашей коже. Мы предпочли бы обходиться без них, но, к сожалению, мама не очень-то пеклась о том, что бы мы предпочли.

Впрочем, так как в школу мы выходили позднее мамы, эту проблему мы легко разрешили. Из дома мы выходили, послушно накинув телячью кожу, а как только орлиный глаз Ба терял нас из виду, мы сбрасывали эти накидки, так что нам оставалось лишь надеяться на низко свисающие ветви деревьев густого леса, чтобы они укрыли нас и не дали промокнуть до нитки. А у школы мы опять облачались в свои накидки и входили каждый в свой класс в полной форме.

Если бы нам грозила встреча только с дождем, который и утром и вечером упорно пробивался сквозь нашу одежду, мы бы легче переносили путешествие от дома до школы и обратно. Главная опасность заключалась в другом: автобус школы Джефферсона Дэвиса, вот кого надо было бояться. Он неожиданно вырастал у нас за спиной и обдавал жидкой дорожной грязью. Нам было прекрасно известно, что водитель автобуса очень любил развлекать своих пассажиров, заставляя нас бежать опрометью к почти неприступному лесному склону, скользкому и гладкому, отполированному постоянными дождями. Поэтому, когда мы оказывались между первым и вторым перекрестками дорог, нам приходилось то и дело оборачиваться, чтобы добраться до опушки леса прежде, чем автобус настигнет нас. Но порой дождь лил как из ведра, и тогда мы должны были идти вперед, не останавливаясь, и не могли достаточно часто оглядываться или внимательно прислушиваться, а потому оказывались предметом жестоких насмешек тех, кто ехал в автобусе и был совершенно безразличен к нашему жалкому положению.

Однако никого так не выводило из себя это унижение, как Малыша.

Хотя он после первого же дня занятий выяснил у мамы, почему у школы Джефферсона Дэвиса два автобуса, а у Грэйт Фейс ни одного, все равно ее ответ не успокоил его. Она объяснила ему, как годом раньше объясняла Кристоферу-Джону и двумя годами раньше мне, что округ не предоставляет автобус черным школьникам. Округ вообще мало что дает, говорила она, главные деньги на содержание школ для черных идут от церковных сборов. Грэйт Фейс не может позволить себе нанять автобус, потому нам и приходится ходить пешком.

Это сообщение крепко засело у Малыша в голове, и с каждым днем, когда он обнаруживал, что школьный автобус опять заляпал красной грязью его чистую одежду, он злился все больше, пока наконец однажды не ворвался с гневом в кухню и не закричал:

– Ба, они опять! Видишь, какой я грязный!

Бабушка поцокала языком, увидев нас.

– Идите, мои милые, сбросьте скорее одежду, чтобы ее выстирать.

Все, все раздевайтесь и сушитесь, – позвала она, возвращаясь к огромной железной печке, чтобы остудить свой гнев.

– Ба, это же несправедливо! – вопил Малыш. – Это очень несправедливо!

Стейси и Кристофер-Джон пошли переодеться в свою рабочую одежду, а Малыш сел на боковую скамью, оскорбленный до глубины души видом своих голубых брюк, запачканных от колен и ниже. Хотя Ба каждый вечер готовила котелок горячей мыльной воды, чтобы Малыш мог выстирать свою одежду, все равно, когда он возвращался из школы домой, штаны его выглядели так, будто их не стирали целый месяц.

Бабушка никого из нас особенно не баловала, но на этот раз она вернулась от печки, вытерла руки о длинный белый передник, присела тоже на скамью и обняла Малыша.

– Не переживай, детка, это еще не конец света. Ты ведь сам знаешь, придет время, и снова засияет солнце, грязь высохнет, и ты будешь ходить чистым.

– Ты не понимаешь, Ба, – возмущался Малыш, – если бы шофер этого противного автобуса ехал чуть-чуть медленней, он бы не забрызгал меня! – Малыш нахмурился и добавил: – Или если бы у нас был свой автобус.

– Да нет, Малыш, не станет он ехать медленней и не будет у вас автобуса, – сказала Ба, поднимаясь со скамьи. – Так что толку нет сердиться. Когда-нибудь у тебя будет много-много всякой одежды, а может быть, и своя машина, на которой ты будешь разъезжать туда-сюда, а сейчас не стоит даже внимания обращать на этих темных белых людей.

Главное, занимайся получше, станешь образованным, и все у тебя пойдет, как надо. Ну, иди же, выстирай свои вещички и повесь у огня, тогда я успею их выгладить, прежде чем лягу спать.

Повернувшись, она увидела меня.

– Кэсси, что тебе, девочка? Беги переоденься в брюки и скорей возвращайся, чтобы помочь накрыть на стол к ужину, пока мама не пришла.

В ту ночь, когда я приютилась на пуховой перине рядом с Ба, дождевая дробь по железной крыше сменилась оглушительными раскатами грома, который громыхал так, словно тысячи гигантских камней катились по земле. К утру ливень сменился моросящим дождичком, однако земля вся разбухла от ночного потока. По глубоким оврагам неслись потоки грязной воды, на дорогах разлились поблескивающие озера.

Когда мы только отправились в школу, солнечные лучи пытались пробиться сквозь грозовые облака, но когда мы повернули на север и приближались ко второму перекрестку, солнце боязливо спряталось за черные тучи. Вскоре по небу прокатился гром, и на наши склоненные головы обрушился дождь, тяжелый, как град.

– Фу, чтоб ему! Мне уже сильно надоело это безобразие, – пожаловался Т. Дж.

Остальные молчали. Прислушивались к автобусу. Хотя мы вышли в этот день раньше обычного, чтобы миновать северный кусок дороги до автобуса, мы не были абсолютно уверены, что успеем проскочить, так как уже пробовали эту стратегию раньше. Иногда удавалось, чаще нет.

Словно автобус был живое существо, подстерегавшее нас за каждым поворотом, чтобы одержать верх. Перехитрить его нам не удавалось.

Мы тащились вперед, чувствуя на ногах прилипшую холодную грязь, пытаясь двигаться быстрее и быстрее, чтобы скорей достигнуть перекрестка. Вдруг Кристофер-Джон остановился.

– Чу, слышите, кажется, это он, – решил он предупредить нас.

Мы обернулись, но не увидели ничего.

– Пока еще нет, – сказала я.

Мы пошли дальше.

– Постойте, – второй раз остановил нас Кристофер-Джон. – Вот опять.

Мы снова обернулись, но опять ничего не увидели.

– Эх, вы, прочистите уши! – крикнул Т. Дж.

– Стойте, – сказал Стейси. – Кажется, я тоже слышу.

Мы поспешили вперед к тому месту, где канава с водой была поуже и мы могли бы с легкостью перепрыгнуть ее и взобраться по склону под укрытие леса.

Скоро шум мотора приблизился и показался глянцево-серебряный «пакард» мистера Грэйнджера. Машина была большая и сверкала всеми хромированными деталями даже в дождь. Считалось, другой такой во всей округе больше не было.

Мы тяжело вздохнули.

– Подумаешь, старый Харлан, – с вызовом заметил Т. Дж., когда шикарная машина исчезла за поворотом.

После этого они с Клодом решили спуститься снова на дорогу. Но Стейси остановил их:

– Раз уж мы взобрались сюда, почему бы не подождать? – предложил он. – Скоро автобус будет здесь, а там дальше тяжелей подниматься наверх.

– Да чего там, автобус еще проканителится, мы же рано вышли сегодня, ты что, забыл? – возразил Т. Дж.

Стейси глянул на юг, постоял, подумал. Малыш, Кристофер-Джон и я ждали, что он скажет.

– Давай, ребятки, пошли, – настаивал Т. Дж. – Чего ждать этот чертов автобус? Скорей доберемся до школы, укроемся от дождя.

– Ладно…

Т. Дж. и Клод спрыгнули вниз. Затем и Стейси, все еще хмурясь словно действовал неразумно, против своей воли. За Стейси спрыгнули и мы – Малыш, Кристофер-Джон и я.

А спустя пять минут, как перепуганные щенки, мы снова кинулись врассыпную к крутому склону, когда по узкой, залитой дождем дороге, набирая скорость, катил сверху на нас автобус. Но теперь нам отступать было некуда, Стейси оказался прав. Канавы, переполненные водой, здесь были слишком широки, и по обочине не росло ни вереска, ни кустов, чтобы ухватиться за них и взобраться по крутому склону.

Наконец, когда автобус был менее чем в пятидесяти футах от нас он сделал опасный бросок вправо и прижался к самому краю дороги, по которой мы бежали, заставив нас прыгать через канаву. Мы попытались, но не допрыгнули и бултыхнулись все в канаву, полную мутной воды.

Малышу вода пришлась по грудь, безотчетный порыв ярости выбросил его снова на дорогу, и, зачерпнув полную пригоршню грязи, он ринулся вслед уходящему автобусу. Из открытого окна до него доносились взрывы идиотского смеха и крики:

– Чумазый! Чумазый! Язык грязью намазан!

Малыш замахнулся и бросил свой комок грязи, но промахнулся, лишь на несколько футов не попав в колеса. И тогда, в совершенном отчаянии, закрыл лицо руками и разрыдался.

Т. Дж. вылез из канавы, с ухмылкой глядя на Малыша. Но Стейси так свирепо зыркнул на него и даже покраснел под чернотой лица, что Т. Дж. мигом отскочил.

– А ну, Ти-Джей, скажи только слово, – произнес он сквозь зубы. – Одно только слово.

Мы с Кристофером-Джоном переглянулись. Еще никогда мы не видели Стейси таким. И Т. Дж. тоже.

– Да ну тебя, псих, я же ничего не сказал! Мне самому не меньше вашего досталось.

Стейси не сразу отвел взгляд от Т. Дж., потом быстро подошел к Малышу, обнял своей длинной рукой его за плечи и сказал мягко:

– Не надо, старина. Больше такое никогда не повторится, во всяком случае долго. Это я тебе обещаю.

Мы снова с Кристофером-Джоном вопросительно переглянулись, удивляясь такому опрометчивому обещанию, какое дал Стейси, но, пожав плечами, поспешили за ним.

Когда Джереми Симмз со своей вышки на лесной тропе нас увидел, он скатился быстро вниз и присоединился к нам.

– Привет, – сказал он.

Лицо его осветилось дружеской улыбкой. Но никто ему не ответил.

Улыбка его погасла. Увидев грязь на нашей одежде, он спросил:

– Ого, С-Стейси, ч-что случ-чилось?

Обернувшись, Стейси глянул прямо в его синие глаза и холодно сказал:

– Не можешь ты оставить нас в покое? Вечно ты крутишься возле нас, зачем?

Джереми даже побледнел.

– П-потому что в-вы мне все н-нравитесь, – выговорил он, заикаясь. Потом спросил шепотом: – Оп-пять автобус?

Никто ему не ответил, и он больше ничего не говорил. Когда мы достигли перекрестка, он с надеждой посмотрел на нас, словно мы могли смягчиться и попрощаться с ним. Но мы не смягчились, и, когда я оглянулась, он все еще стоял на перекрестке с таким видом, словно весь мир повернулся к нему спиной. Только в этот миг до меня вдруг дошло, что Джереми никогда не ездит автобусом, какая бы ни была погода.

Мы уже пересекли школьный двор, когда Стейси поманил нас – Кристофера-Джона, Малыша и меня – и прошептал:

– Ровно в полдень у сарая с инструментом, запомните!

– Зачем? – спросили мы.

Он бросил на нас таинственный взгляд.

– Я вас научу, что сделать, чтобы этот автобус никогда больше не пачкал нас грязью.

– Что? – Малыш так и зажегся жаждой мести.

– Сейчас объяснять некогда. Положитесь на меня. Будьте вовремя.

Понадобится вся обеденная перемена, учтите.

– Т-ты хочешь сказать, что мы останемся без обеда? – вскричал с отчаянием Кристофер-Джон.

– Один раз можно и пропустить обед, – сказал Стейси, уходя от них.

Кристофер-Джон продолжал горестно смотреть ему вслед: казалось, он ставит под сомнение разумность дерзкого плана, по которому исключается их обед.

– А Ти-Джею и Клоду ты не скажешь? – спросила я. Стейси покачал головой.

– Ти-Джей мой лучший друг, но для такого дела у него кишка тонка. Он слишком много болтает, а позвать Клода без Ти-Джея мы ведь не можем.

– Конечно, – поддакнул Малыш.

Ровно в полдень, как уговорились, мы проникли в незапертый сарай, где хранился разный инструмент для работы в церковном и школьном саду. Пока Стейси рассматривал его, мы стояли и ждали.

Наконец, выбрав только лопаты, он дал одну мне, потянулся за второй для себя, а Малышу и Кристоферу-Джону велел взять по два ведра.

Выскользнув украдкой из сарая на моросящий дождь, мы двинулись вдоль лесной опушки позади корпусов для занятий, стараясь, чтобы нас никто не увидел. А как только вышли на дорогу, Стейси кинулся бежать.

– За мной! Поживей! – приказал он. – У нас мало времени.

– Куда мы? – спросил Кристофер-Джон, который никак не мог смириться с мыслью, что пропустит обед.

– Туда, где автобус выгнал нас с дороги. Смотри под ноги, – сказал он Кристоферу-Джону, который уже запыхался, стараясь не отстать от остальных.

Когда мы достигли того места, где упали в канаву, Стейси остановился.

– Пришли, – сказал он, – давайте теперь копать.

И без лишних слов он опустил босую ногу на верхний край лопаты и всадил ее глубоко в мягкую землю.

– За работу, за работу, – приказал он, глядя на Кристофера-Джона, Малыша и меня, а мы только диву давались: неужто он совсем спятил.

– Кэсси, ты начинай копать на той стороне дороги, как раз напротив меня. Вот там, правильно, только не подходи слишком близко к краю. Все должно выглядеть так, как будто здесь вода подмыла.

Кристоферу-Джону и Малышу пора вычерпывать грязь с самой середины дороги. Принимайтесь живей! – сказал он, продолжая копать, и мы тоже зашевелились, чтобы выполнить его указания. – У нас неполных полчаса, потому что надо вовремя вернуться в школу.

Больше вопросов мы не задавали. Пока Стейси и я рыли лопатами навстречу друг другу ямы почти в ярд[7] шириной и фут глубиной каждая и выбрасывали лишнюю грязь в заполненную водой канаву, Малыш и Кристофер-Джон вычерпывали ведрами красную жижу с середины дороги.

Впервые в жизни Малыш был счастлив, наблюдая, как грязь заляпывает его костюм.

Когда моя яма и яма Стейси слились в одну большую вместе с ямами Малыша и Кристофера-Джона, мы со Стейси отбросили свои лопаты и схватились за ведра. И начали вчетвером бегать от канавы к дороге, быстренько наполняли ведра грязной водой и выливали ее в нашу яму.

Поняв, наконец, план Стейси, мы работали молча, пока уровень воды в яме не сровнялся с дорогой. Тогда Стейси перешел вброд канаву и выбрался из нее со стороны леса. Мы отыскали три больших камня и сдвинули их вместе, чтобы обозначить это место.

– Вечером мы могли бы не узнать его, – объяснил Стейси, спрыгивая с обрыва вниз.

Кристофер-Джон поглядел на небо.

– Наверно, опять пойдет сильный дождь.

– Будем надеяться, – сказал Стейси. – И чем сильней, тем лучше.

Тогда скорей получится, что дорогу просто размыло. Легковые машины и даже фургоны здесь теперь тоже не пройдут. – Он оглядел все и особенно тщательно дорогу. – Лишь бы никто не проехал до автобуса.

Пошли!

Мы быстренько собрали ведра, лопаты и поспешили назад в школу.

Вернув все на свои места в сарае, мы остановились у колодца смыть грязь с рук и с ног и ринулись в свои классы, надеясь, что никто не заметит засохшую грязь на нашей одежде. Только я проскользнула на место, мисс Крокер поглядела на меня с подозрением и покачала головой, но она сделала так же, когда на свои места вернулись Мэри Лу и Элма, и я поняла, что моя грязь на одежде ничуть не больше бросается в глаза, чем у них.

Очень скоро скучища, какой веяло от мисс Крокер, успокоила меня; снова полил дождь, забарабанил изо всех сил по железной крыше. Когда занятия кончились и я с мальчиками, ускользнув от Т. Дж. и Клода, отважно бросилась прямо по скользкой дороге, минуя более осмотрительных учеников, дождь все еще лил и лил.

– Стейси, думаешь мы успеем туда, чтобы самим все увидеть? – спросила я.

– Должны. У них уроки кончаются на пятнадцать минут позднее да еще несколько минут пройдет, пока все рассядутся.

Достигнув перекрестка, мы тут же посмотрели в сторону школы Джефферсона Дэвиса. Автобусы стояли уже на месте, но учеников еще не отпустили. Мы поспешили дальше.

Мы рассчитывали увидеть лужу примерно в ярд шириной, вырытую в полдень, и уж никак не ожидали найти двенадцатифутовое озеро, заблестевшее перед нашими глазами.

– Гром и молния! Что случилось? – воскликнула я.

– Дождь, – ответил Стейси. – Быстро все вверх по склону.

Мы мигом оказались под укрытием леса, расселись прямо на мокрой земле и стали ждать.

– Послушай, Стейси, – сказала я, – а такая большая лужа не остановит их шофера?

Стейси нахмурился, потом неуверенно заметил:

– Не знаю. Надеюсь, нет. По всей дороге большие лужи, но неглубокие, дождь-то сильный.

– Если я буду идти по дороге, когда появится автобус, их шофер наверняка прибавит скорость, чтобы обдать меня грязью, – предложила я.

– Или я, – с готовностью выступил Малыш: он был готов на все, лишь бы отомстить.

Стейси на минуту задумался, потом решительно высказался против.

– Не-а. Пусть лучше никого из нас не будет на дороге, когда это случится. А то они еще чего-нибудь заподозрят.

– Стейси, а если они узнают, что это мы сделали? – спросил, нервничая, Кристофер-Джон.

– Не бойся, не узнают, – уверил его Стейси.

– Эй, кажется, едет, – прошептал Малыш.

Мы прямо-таки распластались на земле и сквозь низкие ветки уставились на дорогу.

Автобус фырча поднимался по дороге, хотя не с такой скоростью, как мы предполагали. Он осторожно пересек широкую лужу футах в двадцати от нас. Потом, словно осмелев, поспешил к озеру, вырытому нашими руками, вздымая высокие волны, которые каскадом опадали на лес. Мы даже слышали восторженные вопли школьников. Но вместо того чтобы грациозно проскользнуть по луже, как этого ожидали его пассажиры, автобус громко крякнул и, попав в нашу ловушку, покачнулся, как пьяный. Какой-то миг его шатало туда-сюда. Мы затаили дыхание, боясь, что он опрокинется. Потом, в последний раз проворчав что-то в знак протеста, он замер: переднее левое колесо – в нашей яме, правое – в канаве, словно упавший на колени козел.

Мы дружно зажали рот рукой, сотрясаясь от беззвучного смеха.

Когда незадачливый водитель открыл запасный задний выход, на него обрушились колючие дождевые потоки. Он застыл в дверях, не веря глазам своим, что мог так увязнуть, потом, ухватившись за автобус, опустил одну ногу в воду, нащупал твердую почву и тогда только спрыгнул вниз. Заглянул под автобус. Осмотрел систему охлаждения.

Потом почесал в затылке и разразился проклятьями.

– Что, плохи дела, мистер Граймз? – спросил рослый веснушчатый парень, высунувшись из треснутого окна, которое ему удалось открыть. – Может, мы сумеем его вытащить и исправить неполадки?

– Вытащить? Исправить неполадки? – сердитым эхом отозвался водитель. – Да у него ось поломалась, вот чего, и двигатель залило водой, не считая всего остального, а вы говорите «неполадки»! А ну-ка, все, живо! Выходите! Домой пойдете пешком.

– Мистер Граймз, – отважилась спросить одна из девочек, с осторожностью вылезая через заднюю дверь, – а вы сумеете приехать за нами завтра утром?

Водитель в величайшем изумлении уставился на нее.

– Да вы что, барышня! По крайности две недели будете топать пешком, пока мы вызволим этот драндулет из канавы и доволочем до Стробери, чтоб там отремонтировать. Отправляйтесь-ка все живее по домам. – Он пнул ногой покрышку заднего колеса и добавил: – Да велите вашим папашам поспешить сюда, чтоб помочь с этой махиной.

Школьники в унынии вылезли из автобуса. Никто не представлял себе, широка ли яма. Некоторые дерзнули проверить и прыгнули, но не сумели рассчитать и свалились в яму. Мы были в полном восторге.

Другие попробовали перепрыгнуть канаву ближе к лесу, чтобы обойти нашу яму, но мы-то знали, не раз уж на себе испытали, что и это не выйдет.

Наконец почти всем школьникам удалось перебраться на другую сторону озера, но одежда на них успела насквозь промокнуть в мутной, грязной воде. Теперь им было не до смеха, они, как пришибленные, потащились домой, а мистер Граймз в самом скверном настроении прислонился к задранной кверху задней стенке автобуса.

Да, мы просто упивались нашей, так хорошо подготовленной местью!

Окрыленные удачей, мы потихоньку отчалили к дому, продираясь сквозь чащу леса.

За ужином мама рассказала нашей Ба, как автобус школы Джефферсона Дэвиса увяз в яме с водой.

– Вообще-то удивительно, такая огромная яма возникла за один день. Сегодня утром я не заметила даже намека на нее, а вы, дети?

– Нет, ма! – ответили мы хором.

– А вы в нее не упали?

– Мы вскарабкались вверх по склону, пока ждали, когда проедет автобус, – ответил Стейси, не греша против правды.

– Удачно сообразили, молодцы, – похвалила мама. – Если бы я не увидела застрявшего автобуса, я бы сама на обратном пути свалилась в яму.

Я переглянулась с мальчиками. Об этом мы и не подумали.

– Ма, как тебе удалось перебраться? – спросил Стейси.

– Кто-то догадался перекинуть через размыв доску.

– За сегодня они вытащат автобус из ямы? – поинтересовалась бабушка.

– Что вы, мама! – ответила бабушке мама. – Я слышала, как мистер Грэйнджер говорил Теду Граймзу, водителю автобуса, что его никак не удастся вытянуть, пока не остановится дождь и не подсохнет хоть немножко. Слишком топкая грязь.

Нам пришлось прикрыть рот рукой, чтобы спрятать довольные ухмылки. У меня даже родилось тайное желание, чтобы дождь лил до самого рождества.

Мама улыбнулась.

– Я рада, что никто не пострадал, а это вполне могло произойти, потому что лужа очень глубокая. Но, честно говоря, я не меньше рада, что так случилось.

– Мэри! – воскликнула Ба.

– Признаюсь, я рада, – сказала мама с вызовом и улыбнулась украдкой, совсем как девочка. – Рада, и все тут.

Бабушка тоже заулыбалась:

– Сказать вам кое-что? Я тоже.

И тут мы все дружно рассмеялись и почувствовали себя на вершине счастья.

Позднее вечером мальчики и я сидели за столом для занятий в комнате родителей, пытаясь сосредоточиться над уроками, но безуспешно. Более нескольких минут мы не выдерживали и тут же начинали победоносно хихикать. Мама не единожды сердито окликала нас, чтобы призвать к порядку. Каждый раз мы делали серьезные лица, принимали твердое решение вести себя по-взрослому и не злорадствовать в час победы. Но стоило нам взглянуть друг на друга, и мы не могли удержаться и валились на стол с заразительным смехом.

– Ну, вот что, – сказала мама, – я не знаю, в чем дело, но, мне кажется, надо кое-что срочно предпринять, иначе вы так и не сделаете свои уроки.

Нам пришло в голову, а вдруг мама решила выпороть нас, и мы переглянулись – мол, берегись. Но и эта угроза не охладила нас, мы уже не контролировали свой смех, у нас щекотало под ложечкой, мы смеялись до слез, и слезы катились по нашим щекам. Стейси, держась за бока, отвернулся к стене, пытаясь взять себя в руки. Малыш спрятал голову под стол. А мы с Кристофером-Джоном, согнувшись пополам, катались по полу.

Мама взяла меня за руку и заставила подняться.

– Сядешь там, Кэсси, – сказала она и отвела к стулу возле очага, стоявшему как раз позади бабушки, которая в это время гладила нашу одежду к завтрашнему дню.

Я выглянула из-за бабушкиных широких юбок и увидела, как мама повела Стейси к своему столу. Потом вернулась за Малышом и, подхватив его, отнесла в кресло возле ее качалки. Кристофера-Джона она оставила одного за столом для занятий. После этого собрала все наши книжки и тетрадки и раздала каждому, показывая всем своим видом, что больше никаких глупостей не потерпит.

Ба загородила мне остальных, и я, собравшись с мыслями, сделала домашнее задание по арифметике. Окончив его, я чуть помешкала, прежде чем открыть хрестоматию, наблюдая, как Ба вешает мое выглаженное платье, затем ставит тяжелый утюг на тлеющие угли, собранные кучкой в углу очага, и берет взамен другой, уже разогревшийся. Она похлопала по утюгу пальцем – проверить, нагрелся ли, – и затем вернула его на место.

Пока Ба ждала, чтобы утюг разогрелся, мне было видно, как мама наклонилась над разложенными газетами и счищает засохшую грязь со старых папиных рабочих ботинок, набитых скомканной газетой, которые она надевала ежедневно; потом над своими собственными башмаками, чтобы и на них не осталось следов грязи и дождя. Малыш сидел рядом с ней, сосредоточенно нахмурив брови и углубившись в домашнее чтение. С тех пор как мама скрыла под наклейкой оскорбительные записи на обороте обложки и принесла хрестоматии домой, Малыш охотно принял эту книгу как необходимое орудие, которое поможет ему одолеть первый класс. Правда, гордиться ею он все равно не мог. Оторвав глаза от чтения, он заметил, что Ба как раз собирается гладить его вещи, и улыбнулся, довольный. Затем встретился взглядом со мной, и смешинки беззвучно заиграли на его лице. Я в ответ чуть не подавилась смехом, и мама тут же поглядела в мою сторону.

– Кэсси, если ты начнешь опять, я отошлю тебя заниматься на кухню, – пригрозила она.

– Нет, нет, мама, – испугалась я и, откинувшись на спинку стула, принялась за чтение.

Идти на кухню я вовсе не хотела. Огонь в печи был уже погашен, стало быть, там холодно.

В комнате снова воцарилась тишина, слышны были лишь низкий, грубоватый голос бабушки, напевавшей что-то себе под нос, потрескивание горящего орешника гикори да мелкая дробь дождя по крыше.

Вдруг три поспешных удара в боковую дверь нарушили этот уют.

Вспомнив нашу тайну, я очень испугалась.

Мама тут же поднялась, подошла к двери и спросила:

– Кто там?

– Это я, мэм, – ответил озабоченный мужской голос Джо Эйвери.

Мама открыла дверь, и промокший мистер Эйвери переступил порог дома.

– О-о, брат Эйвери, – сказала мама, – вам пришлось выйти на улицу в такую ночь? Входите, входите. Снимайте куртку и садитесь у огня. Стейси, подай мистеру Эйвери стул!

– Не стоит, мэм, – сказал мистер Эйвери, беспокойно озираясь и вглядываясь в ночную темноту. – Я на минуту. – Он сделал несколько шагов вперед, чтобы закрыть за собою дверь, затем кивнул нам всем. – Вечер добрый, миссис Кэролайн, как самочувствие?

– Еще держусь как будто, – ответила бабушка, продолжая гладить. – А как миссис Фанни?

– Прекрасно, – ответил он, но не стал распространяться насчет своей жены. – Миссис Логан… хм… я пришел сказать вам что-то… что-то очень важное. А мистер Моррисон здесь?

Мама насторожилась:

– Что Дэвид? Вы что-нибудь услышали про Дэвида?

– О, нет, мэм, – поспешно успокоил ее мистер Эйвери. – Я ничего не слышал про вашего мужа, мэм.

Мама вопросительно посмотрела на него.

– Так что вот, мэм, они опять… опять разъезжают счас, в эту ночь.

Мама побледнела и повернула испуганное лицо к Ба. Ба застыла с утюгом в воздухе.

– О-ох… дети, – позвала мама, – дети, мне кажется, вам пора спать.

– Ну, мама! – восстали мы хором, нам непременно хотелось услышать, кто разъезжает.

– Не спорить, – строго сказала мама. – Я сказала, вам пора спать. Идите!

Ворча достаточно громко, чтобы выразить свое недовольство, но не настолько громко, чтобы рассердить маму, мы сложили стопкой наши учебники на столе для занятий и направились в комнату мальчиков.

– Кэсси, я сказала спать. Ты разве спишь в этой комнате?

– Мама, но там же холодно, – надула я губы.

Обычно нам разрешалось за час до сна разжечь огонь, хотя бы чуть-чуть, и в других комнатах, чтобы там стало теплее.

– Под одеялом ты быстро согреешься. Стейси, прихвати огня, зажжешь в вашей комнате фонарь. А ты, Кэсси, забери лампу с моего письменного стола.

Я вернулась, чтобы взять керосиновую лампу, потом отправилась в свою комнату, оставив дверь чуть приоткрытой.

– Закрой дверь, Кэсси!

Дверь тут же захлопнулась.

Поставив лампу на туалетный столик, я тихонько откинула щеколду с входной двери, проскользнула на мокрое переднее крыльцо, пересекла его и тихонько постучала в дверь к мальчикам.

– Эй, впустите меня, – прошептала я.

Дверь со скрипом отворилась, и я быстро проскочила внутрь.

Комната была погружена в полную темноту.

– О чем они говорят? – спросила я.

– Ш-шшш! – зашикали мальчики.

Я прокралась к двери, ведущей в мамину комнату, и натолкнулась на мальчиков.

Дождь теперь тише барабанил по крыше, и мы ясно услышали, как мама спросила:

– Но почему? Почему они опять разъезжают? Что случилось?

– Точно не знаю, – отвечал мистер Эйвери. – Но вам-то знакомо, что они есть. Каждый раз, как они думают, что мы не помним своего места, они не будут спокойны, покамест не проучат нас. Вы сами видели, что они сделали с Бэррисами. – Он замолчал было, потом продолжал с горечью: – Ничего не стоит их завести, и тогда они разлетаются точь-в-точь как ночные дьяволы.

– И все-таки что-то должно было случиться, – сказала Ба. – Как вы-то об этом узнали?

– Все, что могу сказать вам, миссис Кэролайн, это что слышала моя жена, когда уходила вечор от Грэйнджеров. Она только кончила мыть посуду опосля ихнего ужину, когда мистер Грэйнджер воротился домой с мистером Граймзом, – вы, должно, знаете, это шофер ихнего школьного автобуса, – а с ними еще двое мужчин…

Тут оглушительный раскат грома заглушил слова мистера Эйвери, дождь усилился, и разговора не стало слышно. Я вцепилась Стейси в руку.

– Стейси, они же ищут нас!

– Что?! – пискнул Кристофер-Джон.

– Ш-ш-ш, – сердито оборвал меня Стейси. – Ой, Кэсси, отпусти руку, больно.

– Нас мог кто-то видеть и сказать про нас, понимаешь, Стейси, – настаивала я.

– Но ведь… – начал было Стейси неуверенно, – не могло случиться, что…

– Не могло случиться? – в панике воскликнул Кристофер-Джон. – А что ты думаешь, могло случиться?

– Стейси, – Малыш тоже разволновался, – а что, ты думаешь, они нам сделают? Могут тоже поджечь?

– Ничего они не сделают! – воскликнул Стейси и вдруг вскочил. – А почему, собственно, вы все не ложитесь спать, как было велено?

Мы онемели от такого его выпада. Он заговорил совсем как мама, и я ему это высказала.

Он молча замер у двери и тяжело задышал. Хотя видеть его я не могла, я чувствовала, что лицо его нахмурилось, а в глазах отчаяние.

Я легонько тронула его за локоть.

– Ты себя не должен ругать, – сказала я, – мы сделали это все вместе.

– Но это же я втянул вас в историю, – сказал он внешне спокойно.

– Нет, мы все этого хотели, – утешила я его.

– Только не я! – отрекся Кристофер-Джон. – Мне больше хотелось съесть мой обед!

– Тише, – шикнул Малыш. – Опять слышно, что они говорят.

– Я все ж таки сказал бы об этом мистеру Моррисону. – Это говорил мистер Эйвери. – Он где, там, в задней пристройке?

– Я сама скажу ему, – вызвалась мама.

Мы услышали, как открылась боковая дверь, и переполошились.

– Кэсси, возвращайся скорей в свою комнату, – зашептал Стейси. – Может, они сейчас как раз зайдут проверить нас.

– Что же мы вообще-то будем делать?

– Пока ничего, Кэсси, успокойся. Эти люди к нам, возможно, даже близко не подъедут.

– Ты в этом уверен, правда, уверен? – с надеждой спросил Кристофер-Джон.

– А нам не стоит признаться во всем маме? – предложила я.

– Нет! Ни в коем случае! Мы ни о чем никому не должны говорить! – решительно заявил Стейси. – А ну, разбегайся живее!

К двери приблизились шаги. Я кинулась на крыльцо, оттуда бегом в свою комнату. Не раздеваясь, прыгнула в кровать, натянула до подбородка лоскутное одеяло, но все равно не могла унять дрожи.

Ба вошла в комнату почти тут же, оставив дверь к маме открытой.

Боясь, что ей будет подозрительно, как это я умудрилась так рано заснуть, я легко вздохнула, чуть засопела, как во сне, перевернулась на живот, но очень осторожно, чтобы не высунулись рукава рубашки.

Обманутая моим притворством, Ба подоткнула получше со всех сторон мое одеяло и нежно погладила меня по голове. Затем наклонилась и стала что-то шарить у меня под кроватью.

Я открыла глаза. Фу-ты, что же это такое она ищет там? Пока она искала, я услышала, как подошла мама, и поскорей снова закрыла глаза.

– Мама!

– Стейси, почему ты встал?

– Можно, я помогу вам?

– Поможешь? В чем?

– Ну… ну, в чем нужно.

Мама секунду помолчала, потом сказала мягко:

– Спасибо, Стейси, но мы с Ба справимся.

– Папа же сказал, чтобы я помогал вам!

– А ты помогаешь, даже больше, чем думаешь. Но сейчас лучшее, что ты можешь сделать, это снова лечь спать. Завтра в школу, ты помнишь?

– Ну, мама.

– Если твоя помощь понадобится, я позову тебя. Обещаю.

Я услышала, как Стейси медленно пошел к себе, и тогда мама спросила с порога:

– Кэсси спит?

– Да, милая, – ответила бабушка. – Возвращайся и жди. Я через минуту приду.

После этого Ба поднялась и привернула фитиль керосиновой лампы.

Когда она выходила из комнаты, глаза у меня были уже раскрыты, и я увидела в дверях ее силуэт с ружьем в руках. Затем она прикрыла дверь, и я осталась в полной темноте.

Я подождала сколько-то минут, обдумывая, что делать дальше.

Наконец решив, что не мешает снова устроить совет с мальчиками, я спустила с кровати ноги, но мне тут же пришлось, подтянуть их обратно, так как Ба вернулась в комнату. Она прошла мимо кровати и придвинула стул с прямой спинкой к окну. Потом раздвинула занавески, так что чернота ночи слилась с темнотой комнаты, и села тихо, не издав ни звука.

Я услышала, как открылась и закрылась дверь в комнату мальчиков, и поняла, что мама вошла к ним. Я подождала, пока дверь откроется снова, но не дождалась. Постепенно прохладные простыни подо мной согрелись, а так как присутствие бабушки пригасило во мне чувство опасности, я и не заметила, как уснула.

Когда я проснулась, была еще темная ночь.

– Ба! – позвала я. – Ба, ты здесь?

Но ответа со стула у окна не последовало. Решив, что Ба тоже заснула, я вылезла из постели и ощупью добралась до ее стула.

Бабушки там не было.

Снаружи раздался лишь крик совы, прорезавший ночь, – и снова все стихло, лишь – кап-кап – капала вода с крыши. Я стояла как прикованная возле стула и боялась пошевелиться.

Затем услышала шум на крыльце. Меня трясло, и я ничего не могла с этим поделать. И снова шум, на этот раз ближе к двери. Мне пришло в голову, что, может быть, это идут мальчики, чтобы посовещаться со мной. Без сомнения, мамы с ними не было.

Посмеиваясь про себя, я поспешила на крыльцо.

– Стейси, – шепотом позвала я. – Кристофер-Джо-он!

В дальнем углу крыльца кто-то зашевелился, и я направилась ощупью туда, держась за стену дома.

– Малыш! Эй, вы, не дурачьте меня, отвечайте!

Я наугад добралась до верхней ступеньки высокого крыльца. Глаза постепенно привыкли к ночной тьме. Откуда-то снизу кто-то колючий и шершавый кинулся на меня, я потеряла равновесие и со всего размаха бухнулась вниз на размокшую от дождя цветочную клумбу. И осталась лежать, боясь пошевелиться. Но вот длинный мокрый язык облизал мне лицо.

– Джейсон? Джейсон, так это ты?

Наш гончий пес заскулил в ответ.

Я крепко обняла его и тут же отпустила.

– Так это, значит, ты шуршал и шумел тут? Посмотри, что ты натворил, – принялась я его отчитывать за то, что по его милости вся перепачкалась в грязи.

Джейсон снова заскулил, и я, наконец, встала.

Я собралась было подняться на крыльцо, но так и замерла на месте: с восточной стороны вдруг возникла цепочка горящих автомобильных фар, бежавшая вдоль залитой дождем дороги, словно кошачьи глаза в ночи. Джейсон громко завыл от страха, когда огоньки приблизились, а когда они приостановились и рассыпались перед домом, Джейсон залез под веранду. Я хотела последовать за ним, но не смогла.

Ноги словно приросли и не двигались.

Первая машина въехала на подъездную дорогу, покрытую жидкой грязью, и из темноты вынырнула расплывчатая фигура, освещенная сзади автомобильными фарами. Мужчина медленно пошел по дорожке. У меня перехватило дыхание.

Водитель второй машины тоже вышел и ждал. Первый мужчина остановился и какое-то время разглядывал дом, как будто не был окончательно уверен, то ли это место. Потом покачал головой и вернулся к машине. Взмахом руки велел второму водителю отъехать назад и в сторону; тут же передняя машина выехала задом на дорогу, а ее передние фары осветили другие машины. Каждая машина использовала подъездную дорожку, чтобы развернуться, и вслед за этим цепочка огней исчезла так же быстро, как появилась – семь пар задних огней, которые мерцали вдали, словно красные угольки, пока не скрылись из глаз, проглоченные грейнджеровским лесом.

Теперь, когда опасность миновала, Джейсон начал лаять, но все еще не вылезал. Я оперлась о перила крыльца, чтобы обрести равновесие, и мне показалось, что в темноте кто-то зашевелился.

Из-под тяжелых облаков выплыла луна, залив все мутным светом, словно накинула на землю бледное покрывало. И тут я совершенно четко увидела мистера Моррисона, неслышно, как дикая кошка, крадущегося от стены дома к дороге с ружьем в руках. Мне стало не по себе, еле передвигая ноги, вся дрожа, я с трудом побрела к двери.

Очутившись в доме, я тут же заперлась на задвижку, но приливы безотчетного ужаса не оставляли меня. Понимая, что надо лечь в постель прежде, чем мама и Ба придут из другой комнаты, я быстренько стянула с себя грязную одежду, вывернув все наизнанку, счистила с себя грязь, надела ночную рубашку и залезла в уютную постель.

Некоторое время я лежала не шелохнувшись, не позволяя себе ни о чем задумываться. Но скоро, помимо воли, перед глазами моими, как привидения, снова всплыли эти горящие огоньки, и меня опять пронзила дрожь, которую я не могла унять до самого рассвета, когда забылась беспокойным сном.