И мы солдаты...

Дорогие ребята! Вам довелось побывать в чувашском городе Канаше в краеведческом музее, что неподалеку от железнодорожного вокзала? Помните стенды с экспонатами времен Великой Отечественной войны? А фотографии героев, которые, не щадя своей жизни, сражались с немецко-фашистскими захватчиками?

Вот фотоснимок мальчика с патронташем через плечо. Это сын пограничника из деревни Чагаси Канашского района Чувашской АССР Араслан Шалфеев. В годы войны он был партизаном. Как привела его судьба из чувашской деревни на партизанские тропы? Пожалуйста, не спешите с вопросами. Прочтите эту повесть, и вы узнаете о судьбе своего ровесника.

1

Отец прибежал домой веселый, счастливый, закричал с порога:

— Радуйтесь, доченьки. Братик у вас появился! А у нас с мамой — сынок!

Девчонки завизжали, запрыгали по комнате, повисли на руках отца.

— Папочка! А какой он? Какие у него волосики, кудрявые, как у тебя?

— А можно я буду его купать? — закричала старшая — Ира.

— А я гулять с ним буду, да? — не отставала младшая — Валюшка.

Отец схватил Иру и подбросил ее вверх.

Как хорошо чувствовать сильные руки отца, видеть совсем близко родные веселые глаза! Если посмотреть в них — увидишь себя, как в зеркале, только совсем маленькую.

— И меня, и меня! — кричит Валюшка, цепляясь за отцову ногу.

В следующую минуту, счастливая, летит она под самый потолок, и сердце замирает от страха.

Потом отец ушел на кухню — пока мама в больнице, он сам готовил обед, и сестренки наконец угомонились.

— А как мама назвала братика? — спросила неожиданно Валюшка.

— Борисом, — выпалила Ира.

Валя возмутилась:

— Ты что, соседского Бориса не знаешь? Такой плохой мальчишка! Помнишь, как он дернул меня за косички?

— Ну, тогда Ванюк!

— Ванюк! — удивилась Валя. — Этот грязнуля, он даже по утрам не умывается! А потом он из рогатки камнями стрелял в скворечник!

Ира задумалась. В самом деле, как же назвать братика! За обедом спросила:

— А какое имя у маминого сыночка?

Отец засмеялся:

— Если говоришь, мамин сыночек, то придется с мамой посоветоваться, — нашелся он. — Пока у него имени нет. Мы сами должны придумать: чтобы хорошее имя было у нашего мальчика!

Вдруг Валя закричала:

— Араслан! Сильнее араслана никого на свете нет. Давайте назовем братика Арасланом!

— Араслан… Нашли тоже имя, — не согласилась старшая.

— Ну что же, — заулыбался отец. — По-чувашски Араслан — лев. Звучит неплохо. Спросим у матери, что она скажет…

— Араслан! Араслан! — обрадовалась Валя.

…Вскоре добрая весть разошлась по всей улице. Все узнали о пополнении в семье Шалфеевых. Многие подивились необычному имени — Араслан. А старики не хотели верить. Потом махнули рукой: «Что возьмешь с детей, что на ум придет, то и говорят», — и успокоились. Раньше-то в чувашских семьях дети часто умирали. Вот новорожденным и давали названия птиц, а у Шалфеевых никто не умирал: обе девочки здоровы.

— Какая же причина назвать малыша Арасланом? — удивлялась соседка, тетка Марфа.

— Непонятно, — качал головой дядя Вася, ее муж. — Прачкан, Чегесь, Курак, Шанкач… Эти имена я слышал, а чтобы дите зверем нарекали… Что-то тут не так — может, девчонки ерунду болтают? Схожу-ка лучше сам к Шалфеевым.

2

…День за днем, год за годом, вот и Араслан подрос, пошел в школу. Давно уже переехали Шалфеевы из маленькой чувашской деревни в пограничный город Брест.

Отец кончил военное училище и теперь служил на самой границе. Но Араслан не забывал раздольные места, где он родился. Хорошо помнил, как всей деревней провожали отца в училище, помнил, как посадили его, маленького, в тарантас. Рядом с возницей восседал он, тянулся к вожжам, покрикивал на лошадь:

— Но!.. Но-о!..

Ременные вожжи не умещались в детских ладошках, да и конь не обращал на него никакого внимания. Шел своим шагом, только хвостом помахивал.

Вокруг упряжки весело носилась Хураська — лохматая рыжая собачонка. Высунула длинный язык и скачет, как ошалелая.

— Хураська! Хураська! Ко мне! — кричал Араслан.

— Папа в армию уходит, а он с собакой забавляется. И не стыдно тебе? — толкнула его в спину Ира, которая совсем как взрослая степенно шагала рядом с тарантасом.

Хураська как будто поняла, что разыгралась не к месту: залаяла, встав на задние лапки, заскулила.

Отец шел в окружении односельчан. Кто-то затянул песню. Солдатская песня — печальная.

В царские времена, говорят, если забрали в солдаты, то, почитай, четверть века отвали царю-батюшке. В те времена, уходя в армию безусым юнцом, возвращались седыми стариками. Конечно, если жив оставался за долгую службу. Небось старики вспомнили старое — слезы блестят на глазах. Уголком платка смахивала слезы и мать.

У ног отца жалобно заскулила Хураська. Подпрыгнула высоко, хотела лизнуть в щеку хозяина.

Отец погладил Хураську, ласково потрепал ее за уши.

— Ну, теперь иди, — улыбнулся он. — Играй с Арасланом.

Араслан хорошо понимает, что отец ушел защищать границы Родины, а Хураська нет. Каждый вечер околачивается на автобусной остановке — ждет хозяина.

— Глупая или умная? — смеется мать, но Араслан-то знает, что нет на свете умнее собаки, чем Хураська.

После школы Араслан шел в лес, и Хураська весело трусила рядом, помахивая хвостом-завитушкой. Иногда она убегала вперед, то и дело оглядываясь, не потерялся ли он.

Однажды почти у околицы из ржи выскочил племенной бык, огромный, с красными глазами. Араслан вскрикнул и помчался назад. Бык — за ним.

Топ! Топ! Топ! — топочет бык. Эх, было бы поблизости дерево, взобрался бы на него. Может, спрятаться во ржи? А бык уже — вот он… И вдруг Хураська с лаем ринулась на разъяренного быка. Бык остановился, как вкопанный, потом повернулся и ринулся за собачонкой. Хураська выскочила на дорогу — бык за ней.

Араслан уже был у околицы, истошно закричал на всю деревню:

— Бык! Хураська! Вон там! Во ржи!

Сосед дядя Вася забежал во двор, схватил длинную жердь и побежал в поле. А бык уже догонял Хураську. Нырнула она в рожь, взвизгнула и замолкла.

Дядя Вася отогнал быка. Когда подоспел Араслан, Хураська была еще жива: шевельнула хвостиком, тихо взвизгнула.

— Хурасенька! — Араслан заплакал, сел на колени, уткнулся головой в рыжий окровавленный бок.

Не услышала Хураська его голоса. Больше не встала…

3

— Как тебя зовут? — спросил веснушчатый, рыжеглазый мальчишка.

— Араслан…

— Как? Как?

— Араслан.

— Ха! — пожал плечами мальчишка. — Разве такое имя бывает?

— Бывает.

— А почему я ни разу не встречал его?

— Где ты встретишь, если ты русский, а я — чуваш…

— Как чуваш?

— Вот так, чуваш.

— А где они живут?

— Слышал про Волгу? Про город Канаш слышал?

Мальчик отрицательно покачал головой.

— Плохо знаешь географию. У вас дома карта есть?

— Есть.

— Разыщи на ней то место, где написано «Волга». Не найдешь, отца попроси. Я тоже могу помочь.

— Сам найду, — ответил мальчик, шмыгая носом.

— А ты знаешь, что такое топография?

— Нет.

— А я знаю, — прихвастнул Араслан. — Кто твой отец?

— Командир.

— Мой тоже. Он меня топографии учит. Э-э-э, как же тебя звать?

— Колька, — протянул мальчик пыльную руку.

Из-за угла появилась Ира. Схватила Араслана, потянула за собой.

— Опять останешься без обеда. Все дома. Только ты один где-то болтаешься.

Араслан хотел вывернуться, но не сумел. Пришлось идти домой.

— Завтра приходи на это же самое место! — крикнул он.

— Ладно!

— Нашел себе конопатого друга! — засмеялась Ира. — Когда только ты поумнеешь?

Отец был дома.

— Пап, у Кольки отец тоже командир! — радостно сообщил ему Араслан.

— Какой еще Колька?

— Рыжий такой. Веснушчатый. Из отряда Мишки Косого.

— Какой Мишка? Какой еще Косой? — не выдержала Ира. — С шантрапой связался. За десять лет ума не набрался, непутевый.

Валя не удержалась — прыснула, зажав рот ладошками:

— Это, наверно, «Пират». Тот, который на плоту плавает.

После обеда Ира с Валюшкой собрались на озеро, папа — к себе в часть.

Араслан побежал догонять сестер. В конце переулка кто-то крикнул: «Полундра!» — и дорогу ему преградили двое. На головах — фуражки козырьками назад, руки-ноги в грязи, будто черти болотные. Один держит удилище, у другого — ведерко. Сразу видно: возвращаются с рыбалки.

Сердце Араслана екнуло.

— Пробежишь между нами — спасешься, — хохотнул тот, с удилищами.

Араслан молчал.

— Что ты — глухой? Кому говорят! Ну, беги!

Араслан не двинулся. Ребята приблизились к нему. Что делать? Убежать — не убежишь, догонят. Притом спину показывают только трусы — так папа говорит.

Ребята окружили Араслана.

— Ну, прыгай через удилище! — приказал один, сняв с плеча удилища.

Араслан крепко сжал кулаки.

— Еще раз говорю, прыгай! — Мальчишка больно ударил его удилищем по ногам.

— А-а, вы драться! — рассердился Араслан. — А знаете, что такое бокс? Ну-ка, попробуйте!

После первого же удара один из мальчишек покатился на землю. Он даже охнуть не успел. Зато другой поставил на землю ведерко и кошкой прыгнул на Араслана. Но Араслан встретил его кулаками. Мальчишка зашатался, неловко попятился назад и опрокинул ведерко с рыбой. Шлепнувшись в лужу, «смельчак» заревел.

— Скажу Мишке, он тебе задаст, — захныкал хозяин ведерка.

— Сами виноваты, — закричал Араслан и зашагал к речке. Прошел немного, обернулся назад. «Рыбаки» все еще ползали по земле, собирая рыболовные снасти. На душе Араслана стало весело: как здорово, что отец научил его приемам бокса!

Вот и речка.

— Араслан! — услышал мальчик Валин голос. — Посмотри-ка на ивы.

Под ивами покачивался на легких волнах плот. На плоту мальчишка. В руках его длинный шест. На картоне, прикрепленном к шесту, четко написано «Пират». Мальчишка ловко оттолкнулся от берега и направил плот на середину реки. Течение подхватило плот и понесло.

— Это Мишка Косой, — кричала Валя.

— Ну?! — удивился Араслан. Он с разбегу бросился в воду и поплыл к сестренкам.

Плот, сколоченный из старых досок, совсем рядом. Молодец «Пират», ловко орудует шестом, только уж больно воображает: задрал нос и гордо посматривает по сторонам.

— Я ему сейчас устрою! — крикнула Валя и нырнула. Плот вдруг накренился. «Пират» раздвинул ноги, пытаясь его выровнять, но плот перестал слушаться хозяина: заходил ходуном. Мишка не удержался и бултыхнулся в воду…

На берегу зашумели, завизжали. Ребячьи животы надрываются от смеха.

— Ай да Валюшка! Утерла нос Косому! А он и не страшный ничуть. Просто смешной!

4

В березняке идет золотой дождь — опадают листья. Шуршат под ногами. Осень.

Как-то после уроков веснушчатый Колька сказал Араслану:

— Мишка Косой тебя боится.

— Почему?

— После той драки, помнишь, ты рассказывал. Ведь всех запугали эти хулиганы. Ты думаешь, мало мне от них попадало? Как подружился с тобой, перестали меня трогать.

— Вот как? — удивился Араслан. — А ты сам хочешь стать сильным?

— Как это «стать сильным»? — опешил Колька.

— Вот так. Только все зависит от тебя самого.

— Что-то не верится.

— Есть такая волшебница — говорит папа, — называется она физкультурой. Бокс сделает тебя сильным.

— А это что такое? С чем его едят, твой бокс?

— Ну и сказал, с чем едят… Не знаешь, что такое бокс? Дай, покажу. Ну-ка, согни пальцы, сожми в кулак. Теперь ударь. Смотри, вот так. Нападай на меня. Атакуй смелее. — Араслан подскочил к Кольке.

Колька испугался, спрятался за дубом. Пальцы растопырены, какое там кулак!..

— Не бойся. Подходи, — зовет Араслан. — Делай, как я… Говорю же, атакуй…

— Как же я буду драться с товарищем? — дрожащим голосом сказал Колька.

— Чудак! Мы же не деремся. Учимся боксировать. Потом наденем настоящие боксерские перчатки!

Колька замахнулся на Араслана, тот ловко отскочил в сторону, увернулся.

— Атакуй! Смелее атакуй! — кричал Араслан, а Колька старался изо всех сил — прыгал, налетал, только сухие ветки под ногами трещали.

— Вы что, ребята, деретесь? С ума сошли? — откуда ни возьмись Валя.

Араслан успокоил сестренку:

— Боксируем. Понимаешь разницу?

5

…Спит древний Брест. В предрассветных сумерках смутно белеют старинные стены крепости. Внезапно тишину нарушили мощные взрывы.

Удар, еще удар… Проснулись и заплакали испуганные дети. Наспех одетые люди выскочили на улицу. Город уже был охвачен пожаром.

В дом Араслана забежал запыхавшийся сосед.

— Собирайтесь быстрее! Война началась! Война с фашистами. Времени в обрез!

Мать заметалась по комнате. Сестры кое-как засовывали одежду в чемоданы.

— Как же отец? — бросился Араслан к матери. Мать беззвучно заплакала — вчера вечером отец уехал в командировку в Киев…

— Ничего, сынок, папка нас отыщет, — прошептала она.

Под окном загудела машина: шофер торопит Шалфеевых.

С трудом залезли в кузов старого переполненного грузовика. Старики, женщины, дети — семьи военнослужащих.

Машина тронулась с места.

…Идет второй день войны… Потянулись на восток бесконечным потоком машины, подводы… Позади Брест. Там, на границе, наши солдаты ведут жаркие бои с врагом не на жизнь, на смерть. Там остались самые близкие — отцы, сыновья, братья.

У беженцев за плечами полные котомки, в руках — узлы. Сколько еще придется им шагать и шагать в неизвестность!.. Может, еще удастся сесть на поезд!

…Мать шла, низко опустив голову (машина сломалась в первый день пути), ничего не слыша, не видя вокруг. В руках — узлы, рядом девочки и Араслан. Она вспоминала, как совсем недавно, поздно вечером, когда дети уже спали, муж вдруг сказал:

— Неспокойно на Западе, Катюша, — фашисты лютуют…

— Сердце чует, не к добру это. Как же быть?

— Время покажет, — вздохнул муж. — Может, пронесет — ведь с Германией у нас пакт о ненападении.

— Что-то не верю я фашистам…

Муж не ответил, задумался глубоко.

…Впереди поднялась суматоха. Из-за леса выскочил самолет со свастикой. Он летел совсем низко — люди видели лицо летчика в круглых очках. Застрочил пулемет — и толпа сразу поредела. Страшные стоны, вопли, проклятия неслись к небу, а самолет делал свое страшное дело. Вот девушка, почти девочка, зажав руками окровавленную рану на животе, корчится на обочине дороги; старуха упала ничком на свои нехитрые пожитки… Поперек шоссе лежит навзничь молодая мать, на руках — мертвый ребенок.

Вслед за первым показался второй самолет.

Самолеты долго не задержались, улетели. Стихли крики на дороге. Люди выползли из своих укрытий, из-за кустов и деревьев. Торопливо похоронили убитых, помогли раненым. Молчаливая скорбная толпа снова потянулась на восток.

Когда землю окутала черная ночь, добрались до леса, остановились в изнеможении. Вперед выступил невысокий, кряжистый дед.

— Товарищи! До утра сделаем привал! — объявил он.

Никто не знал ни имени, ни отчества старика. Никто не уполномачивал его руководить людьми, однако все сразу послушались его.

— Товарищи! — продолжал дед. — Не выбирайте места поближе к дороге. Кто знает, ненароком могут немцы нагрянуть. На ночлег давайте уйдем в лес. Может, выйдем на какую-нибудь поляну или к речке. Соберитесь с силами. Ну, пошли в лес, он нас укроет.

Из последних сил поднялись люди на ноги и зашагали за дедом по узенькой тропинке. Шли долго, наконец впереди блеснула река. Беженцы расположились на поляне. Дети спустились к воде.

Шагая меж деревьев, Араслан заметил мост, перекинутый через речку. По мосту перешел на другой берег, лесная тропинка вывела его на поляну с небольшими аккуратными домиками. «Тут, наверно, был пионерский лагерь», — догадался он и решил заглянуть в один из домиков. Только шагнул вперед, залаяла собака.

«Может, там немцы», — подумал мальчик. Сердце гулко застучало в груди.

— Кто там? — раздался в ночной тишине мальчишеский голос, очень знакомый Араслану.

«Неужели Мишка? Ну, конечно, он!»

— Кто там?

— Мишка!.. Это я — Араслан!

— Жучка! Перестань лаять! — крикнул Мишка, вытаращив глаза. — Откуда ты свалился?

— Из Бреста. Нас много. Остальные остались на том берегу, — сообщил Араслан.

Из крайнего домика выбежали Колька с Таней. И Араслан вспомнил: ведь ребята уехали в лагерь в первую смену! Здесь и застала их война.

— У меня тут в деревне дедушка живет, — сказал Колька. — Днем нашу деревню бомбили фашисты. Полдеревни превратили в пепел. А мы в лесу были, ходили за ягодами. Вернулись в деревню, только пожары полыхают. А из людей почти никого не застали.

— Пришли в пионерлагерь, — добавила Таня. — Думали, что наши в лесу… До вечера искали, но никого так и не встретили.

Ребята отправились за беженцами — пусть хоть женщины и дети переночуют в домиках.

Араслан, Мишка и Колька устроились вместе под старым грабом. Долго не могли уснуть мальчишки — вспоминали отцов, строили планы, что делать дальше, но так ничего и не придумали. Ясно было одно: держаться вместе.

Потом пришел сон, только мать так и не сомкнула глаз.

Неужели пути-дороге нет конца и края?

— Светает. Вставайте, товарищи! Пора! — гремит над поляной дедовский бас. И снова суета сборов, плач детей, и нескончаемая дорога на восток.

…На востоке заалела заря. Лес наполнился птичьим гомоном. Утренний прохладный ветерок зашелестел зелеными листочками деревьев, еще не израненных фашистскими пулями и осколками снарядов.

Беженцы решили держаться подальше от лесных большаков, выбирали глухие проселочные дороги. По шоссе двигались только машины.

Мать аккуратно сложила остатки пищи в котомку, перекинула ее за спину, сунула Ире узел — больше поклажи не осталось, чемодан потерялся во время бомбежки.

Она даже не вспоминала о нем, главное, дети были с ней, рядом, целые и невредимые: статная, красивая Ира — уже совсем взрослая девушка, хохотушка Валюшка, добрая и веселая, душа нараспашку, и сынок Араслан. Как он повзрослел за эти дни войны, как стал похож на отца! Мать искоса взглянула на него: что-то он задумчив сегодня. Лицо хмурое, озабоченное, руки непроизвольно теребят фуражку с красной звездочкой — подарком отца. С фуражкой Араслан не расстается, даже спит в ней.

Араслан думал о своем: так и не сумел он убедить Мишку и Колю пробираться вместе — ребята в последний момент не захотели бросать пионерлагерь, тем более и деревня, где жили дед и бабка Коли, была под боком.

…Солнце поднялось высоко.

Деревья поредели. Показалась опушка леса.

— Придется выходить на дорогу, — сказал дед.

Все уже знали, что зовут его Михаилом Михайловичем и был он в далекой, казалось теперь, довоенной жизни школьным учителем на пенсии.

Только вышли на шоссе, как в небе послышался гул моторов. Откуда ни возьмись, появились три самолета со свастикой на желтом брюхе. Где-то впереди, там, где были машины и подводы, грохнул взрыв. Люди смешались, заметались в поисках убежища, а с самолетов началась пальба из пулеметов.

— За мной! — крикнул Араслан и бросился в сторону ближайшего оврага. Все побежали за мальчиком, скрылись в пшенице, потом сползли в овраг и притаились под крутым берегом.

Ши-и! — свистят пули. Ух! — грохочет воздух. Дрожит земля. Надрывно гудят моторы, тарахтят пулеметы. Запылало пшеничное поле, бурое пламя вскинулось над землей.

— Нельзя здесь оставаться, — сказал Араслан. — Уходить надо.

Матери показалось, что это говорит не ее сын, а взрослый мудрый человек.

По оврагу разбрелись кто куда.

Шалфеевы решили переночевать в лесу. Нашли подходящее место у кучи засохших срубленных веток. Если бы не война, хозяин увез бы их домой, а сейчас лежат они, никому не нужные. Ира расстелила плащ, легли все вместе, тесно прижавшись друг к другу.

В предрассветных сумерках Шалфеевы перешли овраг и продолжали путь.

Прошел день, второй… Усталые, осунувшиеся, к вечеру добрались до хутора Вишенки. Постучались в крайний домик. В окне показалась старушка. Она долго смотрела своими подслеповатыми глазами на женщину с тремя детьми:

— Заходите, уж коли пришли.

Старики — народ любопытный. Все хотят знать: откуда? Кто? Чьи? Куда путь держат?

— Из Бреста, значит. Издалека, — заохала старушка. — Только будет ли толк в том, чтоб идти дальше? Станцию окружили немцы. Пока у нас их не было. Хуторок наш мал. Зачем он немцам? Может, останетесь у меня? Не дай бог, напоретесь еще на них? Лютуют, говорят, они страшно. Хуже зверей, бают.

— Сами навидались, — вздохнула мать.

— Оставайтесь, и мне не скучно будет, — обрадовалась старуха.

6

Уже целую неделю жили Шалфеевы на хуторе Вишенки. Мать взялась помогать старухе по домашнему хозяйству. Для Иры тоже нашлось дело. Валя пасла единственную, но очень вредную старухину козу. Как-то бабка сказала:

— Надо бы парнишку приспособить к старосте. Мирон живет только вдвоем с женой. Может, им помощник нужен? Только уж ты сними с фуражки звезду.

— Не хочу быть батраком, — возмутился Араслан.

Мать посмотрела на сына глазами, полными слез. Только сейчас заметил мальчик, как изменилась она: глубокие складки прорезали лоб, под глазами морщинки. Араслану стало стыдно.

— Мы с отцом никогда не думали вырастить батрака. Но что поделаешь? Как нам быть? Сам решай, Араслан. Я тебя не неволю, — сказала мать.

…Староста Мирон радушно встретил бабку, даже в дом позвал. Араслан спрятался за спину старухи.

Волосы у старосты длинные. На вид совсем молодой. Глаза острые, быстрые. Толстые, мокрые губы растягиваются недоброй ухмылкой.

— Сирота. Из переселенцев, — начала было старуха.

Араслан не выдержал:

— Не сирота я!

— Конечно, мать есть. Но как же ей одной прокормить, одеть вас?

— Смел, видать, мальчишка! — подошел к Араслану Мирон. — Отец есть? Где он? Коммунист?

— Откуда им, несмышленышам, знать, где отец? Бросил он их. Коммунист или… — затараторила было старуха, но хозяин осадил ее:

— Тебя не спрашивают. Пусть сам отвечает.

Араслан понял, к кому он попал. Эх, был бы постарше, показал бы он, что такое бокс. Узнал бы тогда староста, кто такие коммунисты!

— Отца нет, — тихо, первый раз в жизни соврал Араслан.

Старуха одобрительно посмотрела в его сторону: осталась довольна ответом.

— Надо пасти коров, — сказал староста. — Пока у меня их шесть. Но будет больше. Вчера вон такой же бродяга, как ты, привел ко мне еще одну корову.

Араслан обиделся было за «бродягу», но вовремя сдержался.

— А ну пошли! — приказал Мирон.

Араслан вслед за старостой вышел во двор. Довольная старуха поклонилась старосте в пояс и побрела домой.

— Звать-то как? — буркнул Мирон.

— Араслан.

— Что-о?

— Араслан.

— A-а! По-моему, хоть черт! — загоготал староста. Он открыл дверь сарая, вывел корову.

— Веди ее в лес, на поляну. Там еще один пастух с моими коровами.

— Хас! Ну, пошла, ленивица! — Староста ударил корову палкой по спине. Корова остановилась и ни с места, не идет, и все тут.

— А ты что стоишь столбом? — набросился староста на Араслана. — Не выйдет из тебя пастуха! А ну, пошли! — Он еще раз хлестнул корову палкой.

Корова подпрыгнула, больно наступила на ногу мальчика. Будто кипятком обожгло ступню.

— Хас! Хас! — кричал староста, подгоняя корову.

Вот и лес. Он совсем рядом. Между редкими деревьями показалась полянка.

— Мишка! — заорал Мирон. — Принимай помощника!

Мирон остался на опушке леса. Корова поплелась к стаду, а Араслан бросился к другу:

— Мишка! Как же ты здесь очутился?

Мишка чуть не плакал от радости, рассказывал:

— Побежал вас искать, заблудился, долго ходил по лесу, пока сюда не попал. По дороге корову нашел — небось от стада отбилась. Вот с ней и попал к старосте.

…Мирон равнодушно посмотрел на мальчиков, потом, не оборачиваясь, зашагал в сторону хутора. «Та-а-ак!» — промолвил он глубокомысленно и, не заходя домой, направился к бабке.

— Значит, беженцы, — говорил он, многозначительно поглядывая на мать. — Знаем, знаем, много вас таких сейчас по дорогам шастает. Ну, что, живите пока, погляжу, как будете вести себя. — Он пронзительно взглянул на Иру: — А дочка — красавица. Сколько же тебе лет? Семнадцать-восемнадцать? Кстати, наш поп ищет девушек для церковного хора. Хочешь, поговорю с ним?

— Мне туда ни к чему, — отрезала Ира. Она хотела сказать, что комсомолка, но вовремя сдержалась.

— Ты что, думаешь, немцы закроют церковь? Как бы не так! Посмотрим, сама к нам прибежишь. У нас и еда, и денег во! Только будь умной, а то пеняй на себя.

Он сердито хлопнул дверью и ушел.

…В сумерках вернулся Араслан.

— Мам, на хуторе не сегодня-завтра немцы! Бежать надо отсюда. Староста — ненадежный человек, — выпалил он на пороге.

— Да не зверь он! Сердитый только, — сказала старуха.

— Эх, бабуся! Мы по дороге чего только не навидались, — горестно вздохнула мать. — Немцы с самолетов свинцом поливали безвинных людей — стариков, женщин, детей. Бомбами уничтожали, жгли. Никого не жалели…

— Боже храни вас. Неужто они и бога не боятся? — Старуха концом фартука вытерла глаза.

На другое утро Араслан спозаранку побежал в дом старосты: повели с Мишкой коров в лес. Хозяйка положила им в сумку два куска хлеба и бутылку пахты.

Скоро ребята совсем освоились на хуторе. Целыми днями пропадали в лесу — пасли коров, вспоминали…

— Помнишь, как ты плюхнулся с плота в речку? — смеялся Араслан. — А потом меня еще пугали тобой, говорили — вот задаст тебе Косой! А ты и не косой вовсе и совсем не страшный.

— Мы с тобой теперь друзья по гроб! — вставил басом Мишка.

…Прошла неделя, другая, третья.

Однажды к вечеру на поляну прибежал хуторской мальчишка.

— Немцы! В хуторе немцы! — закричал он еще издали. — Ищут семьи военных и партизан. Рыщут по домам. Обыскивают всех.

Сердце Араслана тревожно забилось.

— Мишка, смотри за коровами. Я побегу домой! — на ходу бросил он и исчез за деревьями. Мишка только и успел крикнуть:

— Осторожнее. Тебя самого поймают!

Хутор как вымер. Араслан через огороды пробрался в избу. Дома — никого. Мальчик выбежал во двор.

— Мама! Ира! Валя! Где вы?

Молчание.

— Что ты кричишь? — остановил его дед с соседнего двора. — Нету их. Фашисты забрали. Всех троих посадили на грузовик и увезли куда-то. Не только их. И ты беги, сынок. Всех предал Мирон. Рассказал о том, что твой отец командир. Что у тебя есть фуражка с красной звездочкой…

7

— Мишка! Хозяин — предатель! — кричал Араслан. — Маму, Иру, Валю увезли немцы.

Мишка побледнел, губы у него задрожали, он заплакал:

— Я не виноват! Я не знал! Не виноват я!

— А-а-а! — далеко аукает лес.

— Что ты, Мишка! — бросился Араслан к другу.

— Араслан, прости меня! Я не знал. Хоть убей меня на месте.

— Да что с тобой, Мишка?

— Во всем я виноват! Я! Думал, что он хороший человек, — закрыв лицо руками, опять заплакал Мишка.

— Что случилось, Мишка? — тряхнул его за плечи Араслан. — Расскажи мне.

Вместо ответа Мишка вскочил на ноги. Побежал по полю, закричал:

— Убью я его! Он обманул меня!

— Успокойся, пожалуйста. Прошу тебя, расскажи толком!

Мишка наконец пришел в себя. И вот что рассказал.

Как-то вечером Мирон пригласил его за стол. Весело шутил, смеялся. Хвалил Мишку за то, что привел к нему чужую корову.

— Будешь моим приемным сыном, станешь большим человеком, — говорил староста. — Немцы долго не удержатся, наши все равно их прогонят.

Потом стал спрашивать, откуда Мишка знает Араслана, расспросил про родителей. Вот тогда Мишка не удержался, чтобы не прихвастнуть. Рассказал, как отец Араслана учил их приемам бокса, сказал, что отец Араслана пропал без вести.

Староста заахал, заохал, сказал:

— Сиротам надо помочь. Иру возьмем в церковь, Араслан при деле. Для Вали тоже что-нибудь придумаем. Дядя Мирон не даст людям помереть с голоду…

Молча выслушал исповедь Мишки Араслан. Вспомнил свою фуражку с красной звездой. Эх, как же он не догадался спрятать ее. Сам виноват, недотепа!

— Убью я его! Он обманул меня! — приговаривал Мишка.

— Постой-ка ты, — остановил его Араслан. — Слушай меня. Я не могу остаться на хуторе. Пойду искать маму и сестер. А ты что решишь?

— Куда ты — туда я. Но сначала рассчитаюсь с Мироном.

— Как?

— Вернусь и пришибу чем-нибудь тяжелым.

— Глупый ты, — рассердился Араслан. — Подумал бы своей головой, прежде чем ляпнуть о моем отце. Эх, голова твоя!..

— Прости, Араслан.

— Разве нам справиться со старостой? Он сильнее нас, хитрее. Уйдем лучше. Что делать, там видно будет.

…Шагают мальчики из хутора в хутор. Из дома в дом заходят, милостыню просят. Тем и кормятся. Раз услышали, что в лесу близ Ракитницы обитают партизаны. Решили их разыскать. Побрели в сторону Ракитницы.

Два дня плутали мальчики в дремучем лесу. Пополам поделили последний кусок хлеба, попили водицы в овраге — и снова в путь. Глухо шумит вековечный лес, навевает тяжелые думы.

К вечеру второго дня Мишка совсем устал. Разболелись стертые в кровь ноги.

— Держись за меня, ну, шагни разок. Еще, потерпи еще немного, — шептал Араслан.

— Стой! Кто идет? — раздалось откуда-то сверху.

Ребята остановились.

Из кустов вышел пожилой человек:

— Не бойтесь. Куда путь держите?

— К партизанам, — серьезно сказал Араслан.

Мужчина усмехнулся:

— Какие прыткие! Сами-то вы откуда?

— Из Вишенок.

— Чьи будете?

— Мы пришли туда из Бреста. Беженцы.

— В Вишенках кого знаете?

— Пасли коров у старосты Мирона. Предатель он.

— Знаем. Такие предатели у нас на учете. Придет время, рассчитаемся с ними.

Человек протяжно свистнул три раза.

Вскоре раздался треск ломающихся сучьев, и на поляну выскочила девушка лет семнадцати-восемнадцати.

— Что, пополнение принимаете? — засмеялась девушка. Блеснули синие глаза.

— Отведешь их в лагерь, — сказал человек.

— Ну, ребята, за мной, только не отставать — я быстро хожу! — крикнула она.

Перешли высохший овраг, по извилистым тропкам вышли к землянкам.

Так ребята очутились в партизанском отряде.

— Проводите нас к самому главному командиру! — сказал Араслан, но девушка только улыбнулась и покачала головой:

— Пока я ваш командир и приказываю вам: первое — вымыться, вон какие оба грязнули, а второе — поужинать по-партизански, чтобы тарелки после вас мыть не пришлось, и третье — спать. А завтра посмотрим — утро вечера мудренее!

— Сама почти девчонка, а как командует! — проворчал Мишка, но пререкаться побоялся — еще выгонят из лагеря!

…На следующий день состоялся разговор с командиром отряда — Дядей Колей.

— Хочу мстить за мать и сестер! — сказал Араслан. — Пошлите меня на самые трудные операции.

— Придется с этим подождать, парень. Сначала научим владеть оружием, стрелять, а там…

— А что, думаете, мал я, да? Думаете, я не выдержу? Выдержу, я боксер.

— Это хорошо, что боксер. — Потом задумчиво добавил: — Значит, у старосты пасли коров. У нас тоже есть коровы…

— Я хочу бить фашистов…

— Пасти коров — значит тоже бить фашистов. Подумай-ка сам: партизаны должны быть сильными, закаленными. Не так ли? Если не пить молоко, откуда им силы взять? Для того чтобы было много молока, коров надо хорошо кормить. Не умеешь пасти, нету молока. Ты, брат, в этом деле нам неоценимую услугу окажешь. Может, и товарища своего в это дело втянешь? Только пусть сначала ноги подлечит.

И Араслан начал пасти партизанских коров.

А на четвертый день Мишка внезапно исчез из лагеря. Как в воду канул. Никто не заметил, когда он ушел. Дядя Коля отругал Араслана, а Мишку назвал нарушителем военной дисциплины.

— В армии за это расстрел полагается, понял, Шалфеев?

Араслан сидел, низко опустив голову, очень стыдно было за друга, да и страшно — что он еще придумал, этот Мишка?

— Решили было поручить тебе одно задание, — сказал командир, — но теперь не знаю, как и быть. Вдруг выкинешь какой-нибудь фокус.

— Товарищ командир! — взмолился Араслан. — Клянусь…

— Ну, ладно, верю, слушай меня. Переоденешься нищим и пойдешь в отряд имени Фрунзе. Передашь начальнику отряда две цифры: 36 и 11. И только. Но учти, дойти до отряда нелегко. Придется миновать две деревни, занятые фашистами, плутать по лесным дебрям. Ты, наверно, еще не знаком с топографической картой?

— Мой отец командир. Он показывал мне такую карту. Чуточку разбираюсь, — признался Араслан дрожащим от радости и волнения голосом.

— Ну-ка, подойди сюда. Вот смотри, куда тебе предстоит идти, — Дядя Коля склонился над картой, разостланной на столе.

Долго еще беседовали командир с Арасланом. Мальчик очень огорчился, что разбирается не во всех топографических знаках. Что не понял, переспрашивал, старался крепко запоминать.

— Пойдешь, конечно, без карты. Помни, если попадешься в руки фашистов, о задании молчок.

— Понимаю! — заверил Араслан.

— Можете идти, товарищ связной, — приказал командир.

— Связной Шалфеев готов к выполнению задания! — отчеканил Араслан. В душе он был горд тем, что командир назвал его «товарищем связным».

8

— Передай Дяде Коле: фрунзенцы выступят точно в указанный срок. Молодец, товарищ Шалфеев! Можешь идти! — Командир отряда дружески похлопал Араслана по спине. — Только будь осторожен.

Араслану не впервые пробираться селами, занятыми фашистами. Как всегда, выручала одежда нищего. На оборвыша редко кто обратит внимание. Иногда только фашистские патрули останавливали, обыскивали карманы, щупали заплатки. Не найдя в кармане ничего, кроме сухой краюхи хлеба или картофелины в кожухе, очень злились:

— Топай своей дорогой, щенок!

Однажды на окраине какого-то хутора его громко окликнули трое офицеров.

— Сюда, сюда, малшик! — один из пьяных фашистов наставил на него дуло автомата. — Щенок! Швайн! Расстреляйт тебя! Где партизане? — заорал он.

Араслан притворился немым. Непонимающе размахивал руками, что-то лопотал.

— Ха-ха-ха! Стойт на место! Расстреляйт тебя! — раскачиваясь, как журавль на длинных ногах, хохотал немец.

Черное дуло прыгало перед глазами Араслана. Стоит спустить курок, и пули в момент разнесут голову.

Он похолодел при мысли о смерти. Обидно так глупо умереть!

Фашист долго целился, качаясь из стороны в сторону.

— Ну, пошли, — дернул за плечо немца другой. — Что ты тратишь патроны на оборвыша?

Они ушли. Долго не мог прийти в себя Араслан. Руки дрожали, ноги плохо слушались, но он все-таки зашел в хутор. Постучал в крайний дом, потом — во второй, третий. Просил милостыню — кусочек хлеба, картофелину. Но мало кто теперь подает, самим есть нечего.

Великая нужда поселилась в каждом доме после прихода фашистов.

Араслан уходил все дальше. Через леса, поля шагал он. Путь у него дальний. По знакомой дороге пробираться легче, но и опаснее. Каждый раз он проглядывает новую дорогу, иногда делая большой крюк. Очень помогала топографическая карта.

Вот Мишка так не знал карту. Когда он тогда сбежал из лагеря, два дня плутал по лесу. Хорошо еще, что его встретили партизаны и вернули обратно. Ох и рассердился Дядя Коля на него! Мишка, размазывая слезы рукавом, признался:

— Думал вернуться в Вишенки, своими руками задушить старосту.

— Эх ты, глупый! Наша цель — пускать под откос немецкие эшелоны, уничтожать автомашины с боеприпасами. А Мирона проучим попутно во время какой-нибудь операции. Больше одному ни шагу! Понял? А если бы фашисты схватили тебя, начали пытать, а ты не выдержал… Надейся на вас, эх, дети-дети…

— Я?! Выдал бы? Никогда! — теперь уже от обиды заплакал Мишка. — Значит, не верите?

— Проверим. Пока ты порядок нарушил. Надо уметь не только давать слово, но и держать его.

…Мысль навестить Вишенки не давала покоя и Араслану.

Как-то, возвращаясь с задания, он решил вернуться через Вишенки. Конечно, дорога в обход длиннее на шесть-семь километров. Но он уже привык к дальним переходам.

Когда солнце покатилось на закат, Араслан был уже в лесу, что под Вишенками. На поляне увидел коров: они мирно щипали траву. У дерева сидел древний дед. Заметив мальчика, поднялся на ноги, слезящими глазами внимательно присмотрелся к нему.

Араслан признал в нем соседского деда по хутору.

— В Вишенках немцы есть? — спросил он.

— Нет. Но наезжают. В гости к Мирону. Видишь, сколько тут коров. Все они сейчас Мироновы. Отобрал у беженцев. Однажды меня тоже с силой увел на большак. Что скажешь, зверь, а не человек. Когда вы сбежали, меня загнал в пастухи. Есть-пить дома нечего. Голод не тетка. А тут староста в масле катается, с жиру бесится. У него хлеба, масла полно. А в хуторе люди мрут с голоду… Эх-хе-хей…

— Ну, ладно, дед, — прервал его Араслан. — Была бы со мной винтовка! — Договаривать не стал — вспомнил разговор с командиром о нарушителях военной дисциплины.

9

Немецкий солдат обеими руками крепко держит у груди автомат. В сумерках он кажется тенью у ворот. Заходит в палисадник, возвращается обратно. Тихо. Только на окраине хутора завыла собака да в соседнем дворе вдруг не вовремя запел петух.

Солдат зевнул, подошел к окну, но ничего не увидел: занавешено изнутри. Ага, все-таки остался небольшой просвет. Солдат прильнул к стеклу, вздохнул: щедрый, видать, хозяин, вон какое застолье устроил господам офицерам! Солдат не выдержал и сплюнул от досады. С завистью смотрел на пирующих, глотал слюну, потом отошел от окна.

Неожиданно что-то тяжелое беззвучно опустилось на его голову. Не пикнув, солдат рухнул у крыльца. Убитого фрица партизаны оттащили в огород, обезоружили.

Трое остались у окна. Мишка и еще два партизана постучали в дверь.

— Кто там? — послышался недовольный голос.

— Это я, ваш пастух. Пустите, пожалуйста, хоть в сени, с голоду подыхаю, — умоляюще затянул Мишка.

— Ух ты, щенок! Бросил коров и сбежал, теперь, значит, вернулся. У, бродяга! Как тебя до сих пор носит земля! Как ты до сих пор не отправился на тот свет! Заходи, бродяга, мы люди жалостливые, — с бранью впустила мальчика старостиха.

Мирон сидел в обнимку с немецким офицером. Густым басом гудел какую-то песню.

В дверь горницы постучали.

— Ну кто там еще? — заворчал Мирон и вышел в сени.

— Мишка, говоришь? Пришел, значит. Не партизаны тебя сюда заслали? А?..

— Не-ет, меня Араслан бросил на произвол судьбы, а сам сбежал. Вот с тех пор и хожу по деревням, побираюсь, попрошайничаю. Хотел к вам вернуться, боялся, что заругаете… — канючил Мишка.

— На улице видел солдата?

— Видел, стоит один.

— Как он тебя впустил?

— Я через огород зашел.

Мирон почуял что-то неладное.

— Уходи с моих глаз! Откуда пришел, туда уходи. Не пущу. Скажу вот солдату на улице, он на месте расстреляет. Убирайся побыстрее!

Из темноты выдвинулась высокая фигура.

Староста юркнул в комнату. Партизаны ворвались за ним:

— Руки вверх!

Увидев оружие, пьяные офицеры покорно подняли руки. Староста вытащил из кармана пистолет и выстрелил. Пуля обожгла плечо одному из партизан. Звякнуло стекло в окне, выходящем во двор, разлетелось вдребезги.

— Караул! — заорал Мирон. — Матушка, пропали!

Старостиха с перепугу растянулась на полу у печки, лежит ни жива ни мертва.

— Связать — и на подводы, да быстрее! — распорядился командир.

…К рассвету партизаны были уже у Ракитницких лесов. Когда въезжали в лагерь, солнце щедро озаряло лес. Щебетали птицы, начинался новый день.

Пленных заперли в землянке.

— Пусть сначала протрезвятся. А потом допросим, — решили партизаны. После обеда пленных офицеров повели к Дяде Коле. Допрос длился два часа. Потом офицеров снова увели в землянку, а к командиру привели старосту. Позвали и Мишку с Арасланом.

— Ну, как себя чувствуете, пан староста? — спросил командир.

— Я не виноват, ни в чем не виноват. Я человек подневольный, что прикажут, то и делал.

— Что ты оправдываешься? — перебил его Дядя Коля, но староста бубнил свое:

— Я не приглашал их. Они сами наехали, приказали выставить на стол есть, пить. Я не виноват, бог свидетель…

— Почему же ранил нашего товарища?!

— Я… Я… Я перепугался…

— Почему предал немцам семью Шалфеевых?

— Я не предавал. Я ничего не знаю. Я… Они в доме, где они жили, обнаружили фуражку с красной звездой. Вот и… Зачем меня держите здесь? Я не виноват. Я божий человек. Я, как на духу, чист. Грех берете на душу!

— Хватит, Мирон! Не кривляйся! — перебил его командир. — Не лги перед смертью. У нас есть целый список твоих «божьих дел», хочешь — зачитаем? Мы ведь давно до тебя добирались, хотели рассчитаться по совести. Уведите его и заприте покрепче.

…На четвертый день арестованных повели к оврагу в глухом лесу. Араслан с Мишкой тоже увязались было, но Дядя Коля остановил:

— Товарищ Шалфеев! Без вас решат… Есть срочное задание. По рации с фрунзенцами связаться не смогли. Дойди до них, передай: 20. 24. С. Только это. Запомнил?

— 20. 24. С., товарищ командир, — как солдат отдал честь Араслан.

— Поедешь верхом. Хутора объезжай.

— Есть объезжать!

10

До самого фрунзенского отряда никто не остановил связного.

— Товарищ командир! — сказал Араслан, по-военному приложив правую руку к голове. — Приказано передать: 20. 24. С.

— Благодарю, — сказал командир. Потом хитро прищурил глаз: — Что-то я не расслышал, повтори-ка еще раз…

— 20. 24. С!

— Хорошо. Не забудь передать у себя, наши разведчики побывали на станции. Оказывается, в штабе немцев знают, где находится наш отряд. Готовятся на днях напасть. Кто-то донес, не знаю. Стоим наготове. Пакета не будет.

…Плохие вести привез Араслан в отряд. Командир ходил взад-вперед по землянке. Лоб прорезали глубокие морщины. Задумчиво крутил карандаш в руке.

— Ладно, Шалфеев, иди, отдохни. Вечером для тебя опять найдется дело.

Араслан вышел из землянки и знакомой тропинкой побежал на поляну. В кустах Мишка читает книжку. Наверное, интересную, потому что Мишка улыбается.

Увидев друга, захлопнул книгу:

— Съездил?

— Съездил.

— Все в порядке?

— Все в порядке. Когда ехал туда, встретил фашистов. Только издали.

— Ну-у? Знаешь, Араслан, когда тебя нет, я все время думаю о тебе. Места не нахожу. Мне бы с тобой на задания, только командир не доверяет…

— Не горюй, Мишка, — успокаивал его Араслан. — Сам ведь виноват… Подумай-ка, до сих пор не научился разбирать оружие. На тренировочной стрельбе даже не попал в мишень. Ты давай уж старайся, ты же способный!

…Араслана и Таню вызвал командир партизанского отряда.

— Придется вам сходить в город, — встретил их Дядя Коля. — Оденьтесь похуже, как попрошайки. Лица выпачкайте, да погрязнее. В мешки положите старую одежду, сверху — куски хлеба. Ну, в общем, знаете, не впервой.

— А дальше? — спросила Таня.

— В городе будете ходить по домам и собирать подаяние. Потом проберитесь к вокзалу. Там креститесь особенно усердно, попрошайничайте. Кто что даст — берите. Улучив момент, незаметно для фашистов найдите Пионерскую улицу и зайдите во второй дом. Спросите: здесь ли живет дед Грицко? Если он дома, скажите, что завтра придете с гостинцами.

— Понятно, — сказал Араслан. — А потом что делать?

— Вернуться обратно, — улыбнулся командир.

— Только-то? — удивились ребята.

— На сегодня только это. До опушки леса вас проводят всадники. Дальше — пешком.

Сборы были недолгими, и вскоре две лошади и четыре седока выехали из лагеря.

На опушке леса всадники остановились.

— До станции доберетесь благополучно. Город в низине, его отсюда не видно. Идите. Вечером в семь часов придем за вами, — сказал пожилой партизан, помогая Тане слезть с лошади. Араслан спрыгнул сам.

Всадники следили за ними до тех пор, пока ребята не скрылись из глаз. Таня постарше Араслана года на четыре, тоненькая, высокая — это она тогда привела его с Мишкой в лагерь.

…Вот и окраина города. Как из-под земли, вырос фашистский патруль. Кто? Куда? Зачем? В школе Таня изучала немецкий язык, кое-как объясняется с фрицем. Хотя внятно не получается, но отдельные слова солдатам понятны. Фашисты смеются громко, шумно.

Таня резко дернула мальчика за руку и хотела пройти вперед, но немцы загородили дорогу. Шарят по карманам и котомкам.

— Партизан? — спрашивает один из патрульных.

— Найн, найн, — возражает Таня. — Голодные.

Солдат брезгливо скривил губы. Затем вытащил из кармана носовой платок и тщательно вытер ладони.

— Идите!

Ворота второго дома открыты. Милостыню никто не дает, хозяин третьего дома — старик, сам живет впроголодь.

Из-под козырька фуражки Араслан внимательно присматривается к окружающей обстановке, стараясь все запомнить. Станция. Здесь полно немецких солдат. Снуют, суетятся, как муравьи. На ребят и не смотрят.

Таня хотела попасть в здание вокзала, но ее задержали. Опять стали обыскивать котомки, карманы.

Целый день до устали ходили ребята по улицам города и попрошайничали. Только в пяти домах им дали по сухарю. Без приключений вернулись на Пионерскую улицу. Старик с усами в форме железнодорожника оказался дома.

— Дед Грицко здесь живет? — спросил Араслан.

— Это я.

— Завтра придем с гостинцами.

Старик усмехнулся в усы. Посмотрел на ребят:

— Вы не спешите. Устали небось? Зайдемте-ка ко мне, перекусим!

Стенные часы прокуковали пять раз.

— Если завтра Дядя Коля отправит вас сюда, то придется идти другой дорогой, — предупредил дед Грицко. — С Пионерской переходите на Вокзальную улицу, там начинается речка. Дальше идите по берегу. Запачкаетесь, зато безопаснее. Речка начинается в полутора километрах от тех мест, откуда вас проводили. Надо переходить поле. Поняли?

Араслан кивнул.

— Теперь идите. Завтра в это время буду дома. Хорошо, если успеет к пяти. Вечером отправится эшелон. Возможно, немцы задержат на работе, тогда не смогу вернуться. Когда меня не будет, гостинцы оставляйте под кучей навоза в огороде.

Таня и Араслан вернулись в лес по новой дороге, о которой рассказал дед.

На другой день Араслан и Таня снова отправились в дорогу. Котомки намного потяжелели. По полю дошли до оврага. На топких местах стало еще хуже. До города оставалось совсем немного, как вдруг вскрикнула Таня. Араслан обернулся.

— Пропала я, дальше идти не могу, — заплакала она.

— Надо спешить. Поднимайся! — торопил ее Араслан.

Таня попыталась встать, но безуспешно.

— Ладно, оставайся. Давай переложим твои вещи в мою котомку, — досадовал Араслан.

Мальчик осторожно положил к себе еще четыре небольших железных кубика и быстро побежал прочь.

— Жди меня здесь, — крикнул он Тане.

В этот раз Араслан с трудом добрался до города: устал, волновался. Вот и Пионерская улица. До второго дома совсем недалеко. И вдруг из-за угла вышли солдаты. «Патруль!» — догадался Араслан.

Мальчик быстро направился к ближайшему дому. Калитка открыта. К счастью, хозяина не видно. Он незаметно шмыгнул в огород. Перепрыгивая через грядки, добежал до дома деда Грицко. Вот и калитка в огород. Куча навоза.

«Немцы могут зайти к деду», — промелькнула мысль. Араслан вытащил из котомки железные кубики и осторожно положил их в навоз. Котомку повесил за плечи. Немножко успокоился.

…Скрипнули ворота. Мальчик посмотрел в щель. Во двор деда Грицко вошел немецкий солдат. Араслан пустился наутек. Первый, второй, третий дом… Осторожно открыл калитку. Только хотел шагнуть во двор, но тут же крепкая рука схватила его за шиворот:

— Швайн! — сильным ударом кулака немец повалил мальчика на землю. — Куда убегаешь? — закричал солдат, мешая немецкую речь русскими словами. — Почему убежал?! — Солдат снова ударил мальчика по лицу.

— Я не слышал. Я голодный. Я нищий, — захныкал Араслан.

— Швайн! — фашист толкнул Араслана ногой и удалился с сознанием исполненного долга.

Араслан открыл глаза, с трудом приподнялся. Ноги дрожали, голова кружилась. К нему спешил, прихрамывая, дед Грицко.

— Навоз… — прошептал мальчик.

Дед Грицко подмигнул Араслану, мол, все понял. Сердобольная старушка — соседка деда — вынесла мальчику воды. С трудом поднялся Араслан и заковылял прочь из города — задание было выполнено.

…Солнце висело над горизонтом, когда Араслан добрался до знакомого болота. Тани не было.

«Не попала ли в руки фашистов? — подумал Араслан. — Нет, скорей всего, доползла до лагеря, а может, разведчики подобрали, возвращаясь с задания».

Позднее он узнал, что так все и случилось.

В сумерки Араслан был уже у своих, докладывал командиру о выполнении задания.

А через два дня Таня радостно сообщила:

— Араслан! Твои мины сработали — эшелон взлетел на воздух! Дед Грицко незаметно прикрепил к вагону мины замедленного действия. И эшелон, не дойдя до следующей станции, взорвался!

11

— Учти, если тебя задержат немцы и обыщут, то эту бумагу… — сказал командир Араслану.

— Ладно, — кивнул Араслан. — Проглочу, но фашистам не отдам.

— Можешь идти. Надо торопиться.

Араслан засунул маленький пакет за заплатку. Выйдя из землянки, долго смотрел на небо. Желтый круг солнца таял, как топленое масло. Было жарко.

Знакомой тропой он отправился к фрунзенцам. Пакет надо доставить вовремя.

На опушке, у шоссе, послышался шум мотора. Араслан спрятался за старую липу. Совсем рядом движется автомашина. Кузов битком набит. Сгрудились люди, бледные, изможденные. Тут же и конвоиры с автоматами. Куда их везут? В лагерь, наверное. Араслан наслышался много о фашистских лагерях смерти.

На ухабах машина сбавила скорость. И вдруг — Араслан глазам своим не поверил — из кузова перевалился за борт парнишка и бросился в лес. Началась беспорядочная стрельба.

Араслан подумал, что фашисты побегут за беглецом, и сам уже хотел скрыться, но этого не случилось. Солдаты даже не вылезли из кузова — видимо, боялись партизан.

Когда машина скрылась из глаз, Араслан вышел из своего укрытия и помчался туда, где скрылся беглец. Он громко кричал, звал его, но лес молчал.

Араслан перешел шоссе и побрел по дороге, ведущей к хутору.

В хуторе пока спокойно. Фашисты не появлялись. Хуторяне встретили Араслана радушно: они привыкли к нищему-сироте, охотно делились с ним скудными запасами.

Мальчик чувствовал, что некоторые догадываются, откуда Араслан, но виду не показывают, только особенно ласково обращаются с оборвышем.

От хутора к лагерю фрунзенцев — рукой подать, и Араслан благополучно прибыл с пакетом, когда солнце стояло в зените.

Он вручил командиру пакет Дяди Коли и присел отдохнуть.

Фрунзенцы не сразу отпустили связного — угостили вкусным обедом. Оказывается, вчера напали на немецкий обоз, там и раздобыли продовольствие.

Уже темнело, когда Араслан отправился в обратный путь. Одна мысль не покидала его: что случилось с беглецом? Почему он не откликнулся? Испугался? А может, ранен или погиб? А может, лежит где-нибудь и обливается кровью?

Что делать? Искать! Ведь задание командира связной Шалфеев выполнил. Просто в отряд он пойдет другой дорогой, по следу беглеца.

По глухой тропинке в лесу Араслан шел и насвистывал с детства знакомую песенку, надеясь, что, если тот, кого он ищет, рядом, услышит его и отзовется.

Но кругом было спокойно и тихо. Только ветки хрустели под ногами и шуршали прошлогодние листья.

— А-у-у! — кричал Араслан. — А-у-у!

Эхо отзывалось далеко в лесу, а лес по-прежнему строго хранил свои тайны. Неожиданно появился овраг, поляна… Места здесь уже были незнакомые, глухие и поэтому опасные.

Араслан понял, что заблудился.

— А-у-у!

Даже голова закружилась. Араслан сел на пень передохнуть, соображал, в какой стороне может быть расположен отряд.

В общем-то надо идти на восток, но петляющие тропинки, овраги, перелески закружили, дезориентировали его. Араслан побежал обратно и у развилки свернул влево. Авось этот путь окажется удачливей? В самом деле, тропинка привела его на маленькую, залитую лунным светом полянку. Посреди полянки возвышалась копна сена. Араслан в изнеможении плюхнулся на сухую траву, поглубже зарылся в сено и заснул.

Когда он проснулся, солнце уже поднялось высоко. Хотелось есть и пить, в горле пересохло. Араслан выбрался из копны, потянулся, но физзарядку делать не стал — ноги гудели после вчерашнего, да и руки затекли и болтались, как плети. А ведь в лагере каждый день физзарядка, да какая. Попробуй кто-нибудь поленись — командир сразу заметит и так пристыдит виновного, что в следующий раз он первым побежит на разминку. Партизан тот же боец — всегда должен быть в форме! Итак, прежде всего надо осмотреться — оценить обстановку, как говорит Дядя Коля.

Кругом никого, только лес шумит. Неожиданно поднялся ветер, с запада поползли тяжелые тучи. Редкие, крупные капли дождя упали на землю. И вдруг дождь полил как из ведра. Сразу потемнело. Небо расколола яркая молния. Загремел гром. Араслан опять зарылся в копну.

Снова блеснула молния и ударила где-то рядом. Мальчик руками закрыл уши, высунул голову наружу и огляделся. Пылало старое дерево. Высоко к небу поднимался удушливый черный дым. Потом дерево рухнуло на землю, задев вершиной копну. Оранжевые змейки побежали по влажной траве.

Араслан выскочил из убежища и бросился в чащу. Долго бежал он, не оглядываясь. Сердце стучало так, будто хотело вырваться из груди.

Дождь перестал так же неожиданно, как и начался. Солнце вырвалось из плена тяжелых туч, сразу стало светло и совсем не страшно. Под ногами замелькали красные капли костяники, вымытые дождем. Ягода попадалась все чаще и чаще.

Скоро деревья поредели, тропинка побежала между кустарниками и опять привела в болото. Араслан снял лапти. Хорошо шлепать по мху. Но вот захлюпала вода, и нога провалилась в топь, будто кто-то дернул ее изо всей силы!

Араслан выпустил из рук лапти и схватился за бревно, обросшее мхом, старался подтянуться, вырвать ногу из вонючей трясины. Это ему удалось, он лег на бревно и, гребя обеими руками, поплыл к сухому месту.

Араслан вылез, разделся, кое-как обтерся травой и удобно устроился на солнышке. Нищенские отрепья развесил на ветках.

Вдруг совсем близко раздался выстрел, потом еще один… Из чащи на полянку выскочил огромный бурый медведь.

— Мама! — закричал храбрый партизан, вскочил и бросился наутек, но споткнулся о пень и рухнул, потеряв сознание.

Медведь свалился рядом.

12

— Вставай, вставай. Хватит спать, — чья-то заскорузлая рука гладит по голове Араслана. Старый дед сидит на кровати и ласково смотрит на мальчика.

Кто он? Откуда?

— Вставай, сынок, вставай. Ты точь-в-точь похож на моего внука. Такой же был кудрявый… Эх-хе-хей, дурные люди… Собаки Гитлера…

Араслан не слышит слов старика, он спит.

— Ну, ладно, устал, видать, здорово. Испугался сильно, наверное. Молод еще, молод. Как же ты в болото-то попал! Нет, не от хорошей жизни ты пошел в дремучий лес. Эх-хе-хей, дурные люди… Собаки Гитлера…

Дед, покашливая, выходит во двор. Там на двух жердях висит медвежья шкура. Вытирая глаза концом рукава, дед задумался.

Около года живет он в землянке. За это время не встречал здесь медведя. Откуда же он забрел сюда? Кругом болота, и землянка на острове среди болот. Кто же поранил медведя? Может, за ним гонялись собаки Гитлера? У деда живут три семьи пчел. Один улей сразу же разорил медведь, как только появился в этих краях. Когда напал на второй улей, дед не выдержал, снял со стены ружье и выстрелил в воздух, чтобы хромой сладкоежка заковылял своей дорогой. А медведь, кем-то обозленный, раненный, запомнил, видать, запах пороха и вот напал на мальчика. Ладно, глаза у деда еще острые. Хоть и старый, а стрелок хороший. В молодости птиц сбивал на лету. А теперь уж куда ему! За восемьдесят перевалило.

— Глупый ты, глупый! Я же хотел только напугать тебя, чтобы ты ушел своей дорогой. В воздух выстрелил. Эх-хе-хей, на ребенка нападаешь… — Дед погладил шкуру и продолжал говорить сам с собой: — Эх-хе-хей, дурные люди… Собаки Гитлера… А может, и медведя они же загнали в болото?..

Дед подошел к ульям на поляне, улыбнулся, наблюдая за пчелами, вынул из кармана трубку. Насыпал в нее мелко нарезанную махорку, сунул трубку в рот. Затем он достал огниво и раскурил свою трубочку. Изо рта повалил дым, как из печной трубы.

— Когда огонь под носом — жить веселее, горе будто проходит. Эх-хе-хей, дурные люди… Собаки Гитлера… Если бы не они, то сидел бы дома, не возился бы здесь с огнивом. Оставили без дома. Без семьи…

Старик погрелся на солнышке, но не вытерпел, снова заглянул в землянку:

— Эх-хе-хей, спит, устал, видно, парень. Медведя испугался, конечно. Ребенок, совсем ребенок. Точь-в-точь мой внук… убили тебя ироды… Собаки Гитлера…

…Дед кряхтя принес воды из родника, налил ее в котел. Положил в печку сушняк и зажег. Дрова быстро загорелись. «Чем же накормить парнишку?» — думал он.

— Травяной суп… медвежатина… — бормотал про себя. Потом вдруг заскучал. Уронил голову на грудь, сел на колени у костра и засмотрелся на пламя.

В землянке кто-то чихнул. Старик, будто очнулся ото сна, резко поднял голову. Парнишка проснулся! Стоит, трет кулаками глаза, озирается вокруг.

— Внучек, здесь я! — неожиданно для себя позвал его старик, выпрямившись.

Мальчик, услышав голос, испугался. Отступил назад.

— Внучек, медведя нет уже. Не бойся, — успокоил его старик.

Араслан наконец сообразил, где он находится, и подошел к костру. Поздоровался с хозяином землянки.

— Ну, как, выспался? Какие сны приснились? Эх-хе-хей! Откуда ты? Как тебя зовут?

Араслан назвался, узнал и имя деда: Денис Гордеевич. О партизанах, конечно, ничего не сказал, но не скрыл, что заблудился из-за того, что пошел искать мальчишку, сбежавшего от немцев.

Хозяин землянки разволновался:

— Так вот бродите вы, живые. Эх-хе-хей, дурные люди… Собаки Гитлера… И детям не дают покоя. Моего внука расстреляли из автомата.

Старик заплакал. Араслан не нашел слов, чтобы успокоить его. Да и есть ли такие слова!

— И меня избили до потери сознания. Не помню, сколько я лежал в избе. Ночью пришел в себя, выпил воды и побрел из дома. В лесу нашел вот приют. Эх-хе-хей, дурные люди… Собаки Гитлера…

— Денис Гордеевич, пошли со мной.

— Куда?

— К партизанам.

— Ты разве оттуда?

Араслан понял, что ляпнул глупость, и замолчал.

— Арасланом тебя зовут? — переспросил Денис Гордеевич. — Что за имя такое? Не русское имя, украинское… белорусское… Я что-то такого и не слыхал…

— Чуваш я. Чуваш, — сказал Араслан, видя, как задумался старик.

— Удивительно, чуваши живут на Волге. Как же ты, такой маленький, попал сюда?..

Араслан не спеша начал рассказывать. Денис Гордеевич слушал его, даже забыв о трубке, потом вздохнул и замотал головой.

— Эта война куда только не разбросала людей. Эх-хе-хей, дурные люди… Собаки Гитлера… Не бойся, Араслан, несколько дней тому назад я был в городе. Наши гонят, говорят, собак Гитлера. Не беспокойся, и нас освободят… Подожди-ка, подожди, я же хотел суп сварить… Сейчас…

Денис Гордеевич с Арасланом вынесли из землянки мясо, траву, соль. Вода в котле почти уже выкипела, поэтому пришлось снова добавлять.

— Картошки нет, — сокрушался Денис Гордеевич. — Ну, ничего, обойдемся. На один раз сойдет.

Похлопал мальчика по спине:

— Вкусно получится. Я же лесник. Всю жизнь прожил в лесу. Кордон был рядом с нашей деревней. На опушке. Ее немцы сожгли.

— Денис Гордеевич, вам же трудно жить здесь одному? Пойдемте вместе со мной.

— Куда?

— Говорю же, что к партизанам.

— Старый я. Не быть мне уже партизаном. Когда освободят родной хутор, туда и вернусь. Пока мне нельзя. Там немцы. Кто-то выдал, что мой сын и сноха сражаются на фронте, оба коммунисты.

— В партизанском отряде и для стариков найдется работа, — не унимался Араслан.

— Нет, сынок, нет. Возвращайся один, Я тебя провожу. А что ты оттуда, я чувствовал…

— Неужели, дедушка?

Денис Гордеевич усмехнулся:

— Плохо ты знаешь еще лес. Подожди-ка, подожди. У меня план есть, сам делал. Вот только припомню, куда сунул. Ну, да найдется, — успокоил он Араслана. — Быстро забываю в последнее время. Кто в молодости думал, что так случится?

Когда суп сварился, Денис Гордеевич пошел в землянку за чашками и ложками. Чашку он нашел, а ложек не было. Куда он их положил, тоже не смог вспомнить, но зато нашлись маленькие черпаки.

От горячего супа силы у обоих прибавились. Медвежатина была выше всяких похвал, а напоследок Денис Гордеевич поставил перед мальчиком берестяную кадушечку меда:

— Это своим отнеси. От меня в подарок. Простуду лечит, нервы успокаивает.

— У партизан нервы железные! — сказал Араслан.

Денис Гордеевич хитро прищурился:

— Видел я, какие у партизан нервы! От медведя в беспамятство впадают!

— Ну, дедушка! — вспыхнул Араслан. — Вы уж никому не рассказывайте — засмеют меня!

— Кому же мне рассказывать? Пням трухлявым да кочкам болотным! Будь спокоен, Араслан. А теперь с богом, в путь. Карту найду, на тропинку выведу.

По дороге Денис Гордеевич не один раз останавливался, спрашивал:

— Ну, как, дойдешь один?

Араслан качал головой, просил:

— Еще немножко пройдите со мной, дедушка, ноги дрожат, и кадушка тяжелая.

Наконец зазеленела знакомая полянка.

— Вот мы и пришли! — крикнул Араслан.

— Хорошо, хорошо. Погоди, я пойду обратно, — заторопился дед. — Держи подарок.

— Нет уж, теперь я вас не отпущу. — Мальчик крепко схватил деда за руку и потащил в лагерь.

Командир вышел из землянки.

— Слава богу, — сказал он, обнимая Араслана. — Мы думали, что тебя немцы…

— К черту их, немцев, — засмеялся кто-то из партизан. — Вы когда начали верить в бога, товарищ командир? С возвращением Араслана?

— К слову это. Уж очень мы переволновались за тебя!

— Я вот привел… Дениса Гордеевича.

— Какой еще Денис Гордеевич? Где он?

— Денис Гордеевич, идите сюда! — Араслан побежал за дедом.

Денис Гордеевич шел по тропинке, даже назад не оглядывался.

Араслан догнал старика, взял его за руку.

Дед молчал, лицо его выражало недовольство.

— С командиром познакомлю. Вот он! — просил мальчик старика.

— Сам здоров, прыгаешь, бегаешь, а старика обманул? Разве можно со старым человеком так шутить?..

— Простите, Денис Гордеевич. Простите, пожалуйста. Если я бы не сказал, что больной, разве пришли бы вы сюда?..

— Так нельзя, — ворчал старик.

— Знаю, Денис Гордеевич, знаю. Я же не хотел сделать вам плохое.

— В чем дело, доложи, Араслан, — подошел к ним командир.

— Денис Гордеевич спас меня от смерти, он сам скрывается от фашистов, у него внука расстреляли, а сын на фронте.

— Хорошо, хорошо, Денис Гордеевич. От имени отряда благодарю вас. Меня здесь зовут Дядя Коля. Есть, конечно, у меня и фамилия, но… сами должны понимать, — командир протянул руку старику.

Дед, услышав «Дядя Коля», очень удивился, просиял.

— А немцы распустили слух, что вас убили.

— Сами видите: я жив, — ответил командир.

— О вашей храбрости говорят и в городе, и в хуторах.

— Не обо мне, наверное, а о всем отряде? — поправил его командир.

— Пошли после дороги перекусим, да и отдохнуть не мешает. — Дядя Коля обнял старика за плечи. Потом спросил у Араслана: — А это что за кадушка?

— Кадушка с медом от Дениса Гордеевича.

— Спасибо, Денис Гордеевич. Если бы жили на одном месте, то и нам бы можно было развести пчел. Но люди мы не оседлые, кочуем с места на место.

Командир, Денис Гордеевич и Араслан отправились на кухню, а партизаны разошлись по своим местам.

— А где же Мишка? — спохватился Араслан.

Командир усмехнулся:

— В разведку пошел. Выполняет первое боевое задание.

13

Сани остановились у невысокого холма. Возле лошадей остались только возницы. Ветер совсем рассвирепел: пронизывает до костей, мокрый снег леденеет на одежде.

Ш-ж-ж — свистит и шумит ветер. Но люди не поддаются: нахлобучили шапки до самых бровей, упрямо двинулись вперед. За спиной — автоматы, по бокам — гранаты. Молодые крепкие впереди, протаптывают дорожку, за ними — пожилые партизаны. Не отставая от взрослых, проваливаясь в глубокий рыхлый снег, бредут Араслан с Мишкой.

Чувствуется приближение весны. Погода стала переменчива. Утром ясная, солнечная, а к полудню холодает по-зимнему. Вечером пошел мокрый снег, усилился ветер. Подводы оставили у холма. Запорошенные снегом люди, приготовив к бою автоматы и гранаты, быстро спустились вниз. Около железной дороги темнело здание склада. Длинной цепью направились к нему.

— Ломайте склад, действуйте смелее! Это станция не крупная, и немцев здесь не больше, чем нас! — напутствовал командир.

В руке у молодого партизана блеснуло лезвие кинжала. Сильный удар в спину сразил фашистского часового. Он упал. Бесшумно сняли замок. Партизаны стали выносить оружие и складывать в сани. Работали быстро, не суетясь. Мишка с Арасланом взялись за ящик патронов — сил не хватило. Помог пожилой партизан. Стали таскать автоматы.

И вдруг со стороны станции ударили автоматы — значит, немцы все-таки обнаружили партизан.

— Прикрывайте дорогу для отхода подвод! — крикнул командир. В руках у него гранаты. Партизаны укрылись за обочину дороги.

— Вперед! — подал команду Дядя Коля.

Дед с белой бородой — это был Денис Гордеевич — резко дернул вожжи. Лошадь тронулась. Передние сани оказались тяжело нагруженными, лошадь с трудом тянула их. Второй возница обошел первого. Рядом с ним уже сидел Мишка, в руках — автомат.

Немцы совсем близко. Двое палят из автоматов. Из-за склада наперерез фашистам бросился Дядя Коля. Он метнул гранату. Раздался оглушительный взрыв.

Рванулся вперед за подводами Мишка, дал очередь из автомата. Двое упали. Третий еще бежит.

Чув! Чув! Чув! — свистят пули мимо Мишки. Возница, ахнув, свалился на бок. Вожжи выпали у него из рук. Лошадь остановилась.

Чув! Чув! Чув! — свистят пули. Мишка дал еще очередь. Нет, не попал в немца. Мальчик взялся за вожжи, сильно дернул. Лошадь пустилась галопом.

Мишка обернулся: позади черный дым, красные языки пламени.

— Вперед, товарищи! Вперед! — закричал Араслан.

Трр-рт! тр-ррт! тр-р-рт! — трещит автомат.

— Араслан, прыгай на последние сани! — приказывает Дядя Коля.

У склада — рукопашный бой. Крики, стоны, проклятья…

У Араслана кончились патроны. Он схватил гранаты и побежал в сторону вокзала. Но нельзя ослушаться командира. Прыгнул в поравнявшиеся с ним последние сани. Крепко расставил ноги.

— Гони лошадь! — закричал Араслан. Да и сам возница понимает, подгоняет лошадь. Из-за домов выскочили тени… Три, четыре, пять… Фашисты. Араслан метнул гранату.

…Окраина города, сани уже в поле. В овраге засели немцы. Араслан метнул вторую гранату. Кто-то ахнул, застонал.

— Гони! — торопит Араслан.

Только на взгорке остановились. Фашисты отстали. Со стороны вокзала слышны автоматные очереди, взрывы гранат.

Бегут партизаны, отступают, отстреливаясь на ходу.

— Вперед! — кричит Дядя Коля. — За вражеским обозом, вперед!

— Гранаты! Гранаты берите!

Партизаны налетели на обоз, фашистов уничтожили их же гранатами.

…Гуляет в поле ветер. Усталые партизаны возвращаются в лагерь. Раненых положили в сани, убитые остались на поле боя.

Торопятся партизаны, заметают следы.

— Кто не вернулся? — спрашивает командир.

Партизаны всматриваются друг в друга.

Двое раненых. А убитых?

— Петров.

— Иванов.

— Короленко.

— Семенов…

Вражеская пуля безвременно оборвала их жизнь. Оставшиеся в живых молча снимают шапки, поднимают над головой. Тишина. Снова бесшумно двигаются вперед партизаны.

Светает. До лагеря еще не дошли. Дорога не близкая. Но все радуются: теперь они богатый народ! Сколько оружия, патронов! А ведь все было на исходе! Последними патронами отвоевали склад. Самолет целый месяц не появлялся. Рация вышла из строя. Не могли установить связь с Большой землей. Кого-то надо посылать через линию фронта.

— Я пойду! — выступил вперед Араслан.

— И я! — подхватил Мишка.

— Знаю, знаю, вы смелые ребята. Но надо подумать. — Командир оглянулся назад. — Опять снег пошел. Это хорошо. Пусть заметет наши следы.

…Впереди показались землянки, сараи. Родной уголок. Думы и мечты, счастье и невзгоды каждого партизана связаны с этим местом, хотя и расположились они здесь ненадолго.

В сараях послышалось ржание лошадей, мычание коров.

Днем с восточной стороны к лагерю подъехал мальчик на лыжах. Это был связной из отряда имени Фрунзе. Он вручил Дяде Коле пакет.

Командир вскрыл пакет. Прочел раз, второй. Нахмурился:

— Фашисты нас обнаружили! Как же мы не заметили? Где же была охрана? Теперь нам здесь нельзя оставаться. Придется уходить.

К вечеру отряд опять собрался в путь. Партизаны двинулись по дороге, которую указали фрунзенцы. Погода улучшилась, потеплело. Хотя шел мокрый снег, идти стало немного легче. Лошади привыкли к таким походам, идут прямо по сугробам. А вот коровам не хочется уходить из лагеря.

Фрунзенцы еще год назад перешли на новое место. Дяде Коле не приходилось бывать у них. Сейчас придется объединиться с отрядом.

…Раздался мощный взрыв.

— Только-только успели! Слышите, это нас бомбят! — стиснул зубы Дядя Коля. — Прозевали фрицы, зря стараются.

Утром отряд вышел к большому хутору. Обойти его было невозможно. Араслана и Мишку послали на разведку. До их возвращения партизаны присели отдохнуть.

Ребята вернулись через полтора часа.

— Фашисты расположились в школе. Сейчас на машины грузят вещи. По словам хуторян, собираются уходить. Но куда, никто не знает.

— Их немного. Может, нагрянуть и уничтожить? — предложил кто-то из партизан.

— На хуторе нельзя: там наши люди живут, — сказал Дядя Коля. — На открытом месте — другое дело.

…Партизаны еще раз проверили винтовки и автоматы. Залегли у обочины. Ждали полчаса, час, два. Наконец на дороге показались две машины, в кузовах — фашисты.

Все ближе шум машин. Фашисты горланят какую-то песню, пиликают на губной гармошке. Передняя машина у самого леса, за ней — другая. Тра-та-та! Бах! Бух! Бах! Бах! — открыли огонь партизаны. Первую автомашину окутал дым. Солдаты попрыгали в снег, началась перестрелка. Хорошая мишень — фашисты. В чистом поле как на ладони! Все перед глазами — выбирай любого. Партизаны усиливают огонь!

…Лошади, люди, скот из хутора потянулись на восток. Шаг за шагом, километр за километром. Военная дорога никем не меряна, никем не обкатана. Партизаны днем отдыхают, ночью продолжают путь вперед. В лесах они чувствуют себя свободнее, на хуторах иногда происходят короткие стычки с врагом.

— Сегодня какое число? — спрашивает Мишка, изнемогающий от усталости.

— 13 апреля 1944 года, — откликается Араслан.

— Угу! — бормочет Мишка, шагая рядом.

Впереди ухают пушки. Гремит гусеницами танк. Партизаны выходят из леса. На взгорке виден хутор Глушь. За рекой опять разгорается жаркий бой.

— Ура! — кричит командир отряда. — Смотрите, подоспели наши танки! Пехота! В атаку, товарищи! Подводы, старики и женщины остаются на местах. Партизаны, вперед!

Забыв об усталости, партизаны бегут в сторону хутора.

Тра-тат-та! Тра-та-та-та! Ух! Ух! Гудит земля, дрожит земля. За пехотой неуклюже поворачивают назад и танки со свастикой. Партизаны встречают их гранатами. Наши артиллеристы усиливают огонь.

…Фашистские танки пылают, окутывая поле боя смрадным дымом. Оставшиеся в живых солдаты, побросав оружие, поднимают руки. Не выдержали они удара с двух сторон, не нашли путь к бегству. В тех, кто сдается, наши не стреляют: пленный — не солдат…

На высоте у хутора Глушь развевается красное знамя, советское знамя. Обнимаются солдаты и партизаны. У многих на глазах слезы радости.

Неожиданно Араслана вызвали к командиру.

Командир был не один. За столом сидел высокий румяный майор.

Сердце Араслана сжалось.

— Рекомендую — товарищ Шалфеев. Один из самых смелых и дисциплинированных партизан, — представил командир Араслана. — Не раз ходил в разведку, выполнял сложные поручения, участвовал в операциях.

— Да что вы, товарищ командир! — не выдержал Араслан. — Я как все, не лучше других.

— К тому же скромен, в общем, настоящий пионер.

— Зачем это? — тихо сказал Араслан, предчувствуя недоброе.

— Отвоевался, товарищ Араслан! — вмешался румяный майор. — Благодарим тебя от имени штаба партизанского движения в Белоруссии. С сегодняшнего дня можешь жить мирной жизнью. Выдадим продукты и деньги. Куда тебе…

— Никуда я не уеду! — выпалил Араслан.

— Придется вернуться домой. Учись, получай образование. Подрастешь, тебя опять призовут в армию.

— У меня нет дома! Никуда я не уеду.

— Это уже капризы, — нахмурился майор. — Невыполнение приказа командира…

— Я же выполняю! Товарищ командир! Дядя Коля! Оставьте меня!

— Приказываю вернуться домой по линии демобилизации, — строго посмотрел майор на мальчика. — Вот справка. Наша машина отвезет вас, партизан, на железнодорожную станцию.

Араслан понял, что сопротивление бесполезно. Он молча взял бумагу из рук офицера.

— Кстати, твой друг Мишка уже в курсе, так что поторапливайтесь, ребята! — крикнул вдогонку командир.

Немного успокоившись, Араслан прочитал справку: «Последний адрес до войны — Брест. Кем был во время войны — с 5 августа 1943 года служил связным. Внизу — подписи командира бригады Арзуманяна и комиссара бригады Шковороды».

Мальчик сложил бумажку и положил в карман.

А вечером на хутор пришла грузовая машина. Ребята уже успели попрощаться с боевыми товарищами, крепко расцеловались с Таней. Провожать их пришел сам командир.

— Поедете на этой машине. Вот вам питание, вот деньги. Залезайте в кузов. Взрослые мужчины-партизаны остаются в армии, а женщин отправляем с вами, — подмигнул Дядя Коля. — Вон они идут.

К машине подошли три женщины.

— Где остальные? — спросил командир партизан.

— Остальные не поедут. Они из соседних хуторов. Сказали, что пойдут пешком, — ответила женщина средних лет.

— Проводили бы.

— Нет уже их. По домам разошлись.

— Ну, ладно. Счастливого вам пути. — Командир пожал всем руки, крепко обнял Араслана. — Будь здоров, сынок, — сказал он, и голос его дрогнул.

Грузовик рывком тронулся с места.

— Счастливого пути!

Машина по проселочной дороге направилась к лесу. Подул холодный ветер, стало зябко. Пожилая женщина прижала Араслана к себе. Другая накрыла полой шубы Мишку.

— Мишк, куда ты едешь? — спросил Араслан у друга.

— В Свердловск. К брату отца.

— Я в Шихазаны. В деревню рядом с Канашом. Миша, знаешь, тебе придется ведь ехать через Канаш.

— Почему?

— Поезда в Свердловск идут через Канаш. Может, со мной поедешь? В Шихазаны. Поживешь немного, и я провожу тебя.

— Нет, Араслан. Спасибо. Я сперва заеду в Москву. Там живет семья солдата, который сражался на фронте вместе с отцом. Зайду к ним и узнаю, где сейчас мой отец.

14

Тук-тук! Тук-тук! — переговариваются колеса на стыках рельсов. Но не сосчитать, сколько их, этих стыков: тысячи, миллион… У колес нет забот, знай бегут за паровозом. Для них была бы стальная дорога. Им все равно, были бы пути. А люди? Как бы далеко ни находились они от родного дома, в мыслях уже — под родным кровом.

Эх, мысли! Кто на земле живет без мысли, без мечты и сердечной боли! Солдат, солдат! Что только не выпало на твою нелегкую долю! Что только не пришлось пережить тебе! Гореть в огне, какого еще не видела земля. Металл не выдерживал, камни плавились, а люди выстояли. Вот они едут домой. Когда уходили воевать, были молоды, здоровы. Теперь на фронте остались только здоровые — раненые, инвалиды возвращаются домой. Одни смотрят в окно, другие лежат, третьи погрузились в тяжелые думы. Тихо в вагоне. В руках самокрутки. Табачный дым кружится в вагоне, как в черной бане. Солдаты молчат, кажется, что они и в самом деле считают стыки рельсов.

Нет, это только кажется. Солдат, сидящий у окна, пытливо смотрит на мальчика. Молчит он, задумчив его взгляд. Мальчик застеснялся, повернулся спиной к солдату. Повернул голову, изредка смотрит в окно. Но глаза их опять встречаются.

Солдат, заправив правой рукой под ремень пустой левый рукав, шинели, поднялся. Подсел к мальчику, неожиданно спросил:

— Ты, случаем, не Шалфеев?

— Да, Шалфеев. — Мальчик облизнул сразу пересохшие губы.

— Не сын Петра Петровича?

— Да. А откуда…

— Отца знаю. Он говорил про тебя. Только запамятовал, не помню. С тех пор, почитай, прошел целый год.

— Араслан я, из Бреста. Значит, вы видели моего отца?

— Как не видать? Видел. Нашим командиром был он. Нечаянно познакомились. Знаешь, однажды так накипело на душе, что ругнул фашистских извергов по-чувашски. Слух у Петра Петровича острый, он тут же подошел ко мне и спрашивает: «Вы разве чуваш?» — и заговорил на родном языке. Вот тогда и познакомились мы. Вместе воевали.

— А где теперь отец? — совсем тихо спросил Араслан.

Солдат будто язык проглотил, надолго замолчал, перевел свой взгляд на окно.

— Давай знакомиться. Меня зовут Иваном Петровичем, — протянул он руку. — Как сказать тебе… Сам-то куда едешь?

— В Чувашию. В Канашский район. Там жила тетка, мамина сестра. Сами вы, ненароком, не оттуда? Зоей Михайловной зовут ее.

— Не знаю, нет, не знаю, — покачал головой солдат. — Петр Петрович часто вспоминал свою деревню, кажется, Чагаси, маму твою, тебя и твоих сестер. В нагрудном кармане он все время носил ваши фотокарточки. Там-то увидел я тебя впервые. Вот и узнал сейчас… Постой-ка, а откуда ты возвращаешься?

Араслан будто не расслышал его. На душе до сих пор не прошла обида на командира… Не хотелось рассказывать о партизанском житье. Страшило другое.

— Где же сейчас отец?

— А-а-а, — начал Иван Петрович. — Нам дали приказ оборонять от фашистов один город. Петр Петрович, твой отец, значит, был наш командир. Сидим так в обороне. Пехота, танки… Приготовились к бою. Ждем. Фашисты не показываются.

Стемнело. Вернулись наши разведчики, сообщили, что фашисты готовятся к атаке.

Спать хочется, глаза слипаются. Голова клонится вниз. Но спать нельзя. Закурил. Так легче бороться со сном. Когда подошел командир, сон совсем улетел.

— Ничего, Иван Петрович! Вот разобьем немцев, вернемся домой, тогда выспимся всласть. Эх, как хорошо у нас в Чувашии! В детстве мы всегда ночевали под яблонями. Тихими вечерами я долго смотрел на звезды. Потом женился. Пошли дети. Сначала две девочки, потом — мальчик. Ира… Валя…

Иван Петрович задышал тяжело, со свистом, закашлялся. Порылся в кармане. Вытащил кисет. Хотел оторвать газетку, сложенную гармошкой, но не вышло. Бумага выпала, прилипла к полу. Араслан наклонился, оторвал от нее аккуратный прямоугольник, попросил:

— Давайте-ка ваш мешочек, сверну цигарку.

— Сам сверну. Надо научиться. Хорошо еще, что фрицы не отняли и эту руку. Вот и приучаю ее управляться за двоих, Ничего, переживем как-нибудь. Как говорится, нужда научит калачи печь, — горько пошутил Иван Петрович, насыпая на бумагу мелконакрошенную махорку.

— А где сейчас папа? — не выдержал Араслан.

Иван Петрович зажал зубами цигарку, глубоко затянулся. Закашлялся. Еле перевел дух.

— Твой отец был настоящим солдатом. Мужественным, — продолжил свой рассказ солдат.

— Что с отцом? Отец погиб? — Араслан заплакал.

— Я не хотел говорить тебе. Пойми меня, — здоровой рукой Иван Петрович обнял мальчика. Рукавом шинели он вытер глаза. Взял себя в руки.

…Тук-тук! Тук-тук! — стучат колеса. Время от времени паровоз сигналит протяжным гудком. Впереди мелькают дома. Станция Канаш!

Закинув за спину тощие котомки, спешат пассажиры. У одного на руке нет пальцев. Но сейчас он забыл о них. Сердце полно радостью. Второй, на костылях, тоже счастлив. Так и сыплет шутками.

Араслан попрощался с Иваном Петровичем и тоже заспешил к выходу.

Поезд останавливается. Солдаты выходят на перрон. Ох, какое это великое счастье — встреча с близкими! Как долго ждал ее солдат!

Паровоз дает гудок. Поезд трогается, убыстряя бег, спешит дальше на восток.

…Араслана никто не встречает, на душе — боль пополам с радостью.

— До свиданья! — кричит он и машет рукой всем, всем, кто остался за окнами вагонов, кто еще не добрался до родного дома.