И нет конца паломничеству

Глава 13. Земля виноделов

Если Британия пахла вереском и дымом, а звучала как лютня и народные песни, то в Окситании под ярким солнцем уже распускались первые фиалки, а нежные голоса возносились к небу в превосходной гармонии под изысканные стоны виолы. Ей-богу, прямолинейные и вспыльчивые британцы имели больше общего с потомками викингов из Дании и Норвегии, нежели с хитрыми сладкоречивыми южанами.

Жители Гиени, Тулузы, Гаскони, Пуату и прочей Окситании, хоть и принадлежали к подданным английской короны, на деле не признавали Лондон за столицу, а британские острова были для них не более чем россыпь покрытых лишайником скал в полуночном океане. Связанные только династическим браком, эти две части королевства еще не притерлись друг к другу, едва успев перекинуть через океан ниточки торговых связей. Оставалось только удивляться, как Генрих рассчитывал собрать свое лоскутное королевство в империю, еще и при его отношениях со старшими сыновьями!

Риз впервые попал в полуденную часть Франции еще будучи молодым и необтертым в боях сопляком, даже не наемником толком — так, мальчиком на побегушках. Королева Алиенора только-только вышла замуж за короля Генриха, и новое подданство было еще местным жителям непривычным — на него почти никто не обращал внимания. Но и сейчас, двадцать лет спустя, тот же Бордо совсем не походил на английский город.

В отличие от то и дело выгорающего Лондона, здесь хватало старинных зданий, и даже из порта можно было увидеть остатки римского водопровода, кое-где фигурными арками встававшие над домами. Еще более напоминали о Вечном городе красные черепичные крыши (хотя встречались среди них и соломенные).

В целом город, хоть и меньше Лондона размерами, выглядел богаче и чище: многие улицы горожане замостили, многие дома украшены были почти монастырской лепниной… Да и яркое солнце, заливавшее Бордо, словно делало его наряднее.

Пока матросы возились, подводя корабль к причалу и привязывая его, Грач стоял у борта и осматривал пеструю портовую толпу без всякой радости: Риз давно заметил, что он не любил скопления людей.

— Мы могли бы высадиться в Руайоне или Ла-Рошели, — предложил Риз. — Оттуда было бы ближе добираться.

— Руайон — маленькая деревня, — поморщился Грач. — Там наше прибытие неизбежно заметят. Ла-Рошель — чуть более людная, но все же… А Бордо — кипучий порт. Здесь мы без труда найдем попутчиков в аббатство святого Марциала.

Аббатство святого Марциала — то был центр Лиможа, который славился по всей Аквитании. Торжественную встречу Генриха и Раймонда назначили там вроде бы именно потому, что Раймонд должен был принести вассальную клятву Генриху на мощах святого.

Риз не думал, что участие святого удержит участников обета от клятвопреступления. Однако, зная и изворотливость Раймонда, и хитрость Генриха, предполагал, что с их стороны вполне уместно заручиться всевозможной божественной помощью.

— Ах, — проворковал нежный голос за их спинами, — ни с чем не сравнимый запах аквитанских помоев! Право же, он сильно отличается от английских, вы так не считаете?

Переглянувшись, Риз и Грач обернулись с одинаково мрачными выражениями лиц.

Юдифь, или, как предпочитал называть ее Грач, мисс Саманта, избавилась от мальчишеской одежды и теперь выглядела как знатная дама — в ярко-алом блио с красивейшим золоченым поясом и расшитыми узлами на рукавах, с бледно-желтым покрывалом из тонкого шелка на голове… Человеку, не знакомому с ее прошлым, она могла бы показаться чистой и свежей, словно дыхание весны. Матросы жались от нее по дальним углам палубы, глядели с благоговением. Великолепная дева, белая лилия. Не сосуд греха, но Та, что воссядет на троне в небесах, когда все грехи человеческие будут измерены и сочтены.

Риз хорошо понимал, можно даже сказать, на себе прочувствовал, как она «водила за нос» ганзейских пиратов. А заодно — почему они без малейших возражений позволили ей перейти на корабль Грача, забрав весь багаж, и не стали даже настаивать на повторном сражении.

Грач, кстати говоря, уступил ей свою каюту, и сам вместе с Ризом и Фаско с тех пор спал в трюме.

— И все же, — продолжала Юдифь, — я рада, что это плавание завершилось. Ведь теперь я, конечно, встречусь с Самин.

— Самин? — Гарольд по-птичьи склонил голову.

А вот Джон вспомнил сразу.

— Сестра Шоу, — угрожающе сказал он. — Которая приехала в Уорик вместе с сестрой Картер. Почему ты должна с ней встретиться? У тебя было видение?

— Либо в Бордо, либо в Лиможе, — чуть повела плечом Юдифь, — и не то чтобы видение, но я верю в нашу встречу. Мы предназначены друг другу. К тому же как вы задумали подобраться к Раймонду Тулузскому без госпитальеров? — это она сказала уже Грачу. — У них давнишние связи.

Грач глубоко вздохнул и выдохнул, словно собирался что-то сказать, но передумал.

Риз почувствовал укол тревоги. Ему чертовски не нравилось, что она так легко выводила Грача из равновесия. Дело было тут не в ревности, как намекала сама Юдифь. Просто… не нравилось, и все.

Тут рядом с ними возник Фаско, и от этого как-то сразу стало легче: словно его присутствие слегка отвело чары.

— А наша городская сумасшедшая дело говорит, — деловито сказал он. — Лысый Гийом, боцман то есть, рассказал, что госпитальеров видели в городе. Почему бы в самом деле не порасспрашивать про них? Вряд ли наша боевая мавританка и ее пять пьедо ярости[44] тут есть, но у вас, милорд Грач, и правда какие-то дела с госпитальерами? Авось они нам помогут выйти на графа Раймонда, а тот предупредит Генриха.

— Проще подстеречь самого Генриха и предупредить кого-то из его окружения, — недовольно сказал Риз.

Ему не нравилось принимать план, к которому Юдифь имела хоть какое-то отношение.

— Боюсь, у меня с королевским окружением связаны не самые приятные воспоминания, — произнес Грач. — Да и кое-кто оттуда может меня узнать.

Это решило дело.

У Риза так и чесался язык расспросить, где это Грач сталкивался с королевским окружением, но он не стал: догадывался.

Не всякий ночной бред Грача касался будущего. Иногда он вспоминал прошлое, и одно имя — Нейтан — повторялось чаще других.

Эрла Уинчестерского, ныне покойного, как раз так и звали.

У госпитальеров в Бордо не было ни своего монастыря, ни командорства, ни даже странноприимного дома, вроде того, что они одно время открывали в Лондоне, поэтому Риз понятия не имел, как Грач собирается их разыскать. (Тому, что боцман их корабля знал о присутствии госпитальеров в городе, Риз не удивлялся: неисповедимы пути распространения слухов!)

Но оказалось, и в Бордо Грач «знал людей». Даже удивительно было, как это Грач, человек нелюдимый и замкнутый (хотя нельзя сказать, что неразговорчивый), обладал таким обширным кругом знакомств!

Они отправились в дом некоего старого еврея, бывшего менялы и ростовщика, а сейчас, как понял Риз, банкира, ведущего дела с Венецией и даже Фландрией. Тот принял их очень радушно, хоть и бросал любопытные взгляды на Юдифь — Грач не счел нужным никак ее представить, но вел себя по отношению к ней будто заботливый и строгий дядюшка.

— Госпитальеры действительно в этом городе представлены не так хорошо, как рыцари храма, — произнес еврей с едва слышимой неприязнью в отношении тамплиеров, — но бордосские вина любят все.[45] На закатной окраине города, у виноградников семьи Букер, вы найдете каменный дом, ныне перестроенный в небольшое поместье. Там находится миссия госпитальеров — перевалочный пункт, погреб с винами. Разумеется, есть и охрана. По воскресеньям госпитальеры раздают милостыню нищим.

— А не подскажете ли, — вдруг подала голос Юдифь, говоря на почти идеальном местном наречии, — не проживают ли сейчас в этой миссии женщины-рыцари? Я знаю, что в ордене ныне весьма прославились делами благородные сестры Картер и Шоу. И слышала, что они собираются из Англии возвращаться на континент.

Еврей посмотрел на нее с замешательством в глазах, но вежливость пересилила, и он ответил:

— Кажется, в городе шептались о том, что в ордене госпитальеров появились сестры-рыцари, но находятся ли они еще здесь или успели уже уехать по делам ордена, мне не известно.

Юдифь бросила на Риза и Грача торжествующий взгляд: мол, я же вам говорила, что судьба ведет меня!

Фаско, стоявший у Риза за спиной, как и положено слуге, пробормотал: «Вот сестры-то будут в восторге от явления чокнутой!»

— Благодарю вас, Джошуа, — сказал Гарольд, улыбаясь. — Как всегда, вы очень помогли мне. Возможно, и эти заметки о кораблях, заходящих в английские порты, покажутся вам небезынтересными.

С этими словами Грач достал из широкого рукава и протянул еврею маленькую книжицу из бумажных листов в кожаном переплете — вроде бы такие назывались «тетрадями». Тот принял ее обеими руками и с поклоном, как нечто весьма ценное.

Уже когда они выходили из дома еврея, сам старик придержал Риза за локоть.

— Сэр Джон, добрейший лорд Рен назвал вас своим ближайшим помощником. Могу ли я высказать вам одно замечание? Только, умоляю вас, не сочтите это за оскорбление милорду Рену или вам самим…

Риз сделал Фаско знать идти вперед, а сам послушно остановился.

— Говорите, — сказал он, — а сочту или нет — там посмотрим.

Еврей только мягко улыбнулся на угрозу в его тоне. Потом заговорил с вроде бы искренней озабоченностью.

— Я знаю милорда Рена много лет как человека исключительного ученого, а ученые люди иногда не обращают внимания на некоторые стороны жизни, очевидные для менее возвышенных духом… Исключительно как друг хочу обратить ваше внимание, что его прекрасная подопечная… как бы это сказать… слишком явно поднимала глаза?.. Возможно, вам в Англии кажется, что здесь, в полуденных землях, слабее блюдут соображения пристойности, но это не так! И если уж он берет ее с собой по делам, то было бы неплохо… — он замялся. — Но я ни в коей мере не намеревался намекнуть ни на что неподобающее! Я вижу, что девушка еще молода…

— Так я и понял, — кивнул Риз. — И, надо думать, вы не обратились с этим вопросом к самому… милорду Рену на тот случай, если он обезумел от любви и не желает слышать ничего дурного о своей избраннице?

— Примерно так, — благодарно сказал Джошуа. — Нередко бывает, что мужчина в его летах проникается, так сказать, разлитием телесных соков… Да и не хотелось ставить его в неудобное положение, вы понимаете.

Покачивая головой, Риз удалился к паланкину Юдифи, который уже поднимали на плечи рослые носильщики (Грач нанял их в порту).

Риз постучал по бортику, и Юдифь отдернула занавеску.

— Старик говорит, что ты ведешь себя неприлично, — заметил он. — Я думал, ты актриса получше. И еще — он счел тебя любовницей милорда.

Юдифь коротко, неприлично улыбнулась ему той самой улыбкой, которую он впервые увидел в спальне дома на Ломбард-стрит, над телом мертвой роженицы.

— Я больше, чем любовница, — сказала она убежденно. — Я ему сестра.

«Я равна ему, а ты никогда не будешь», — так услышал Риз.

Ризу вдруг стало понятно, почему Юдифь намекала на ревность: она ревновала сама. Но ее ревность его не трогала. Он не считал себя равным Грачу и никогда не претендовал на это. Но вот признавать эту женщину выше себя — отказывался.

— Как ты собираешься общаться с сестрами-госпитальерами, даже если их найдешь? — поинтересовался он, не обратив внимания на ее подначку. — Та, маленькая, тебя просто ненавидит за то, что ты ее преследуешь. Да и Картер явно не будет в восторге от того, что ты от них сбежала.

— Грубым мужланам не понять возвышенных отношений, — ответила Юдифь весело и задернула шторку паланкина.

Госпитальерское поместье — приземистый трехэтажный дом, крытый черепицей, вокруг которого сбились в кучу разномастные хозяйственные постройки — возникло перед ними из-за поворота дороги. Ясным солнечным днем, когда рабочие все были в полях, по поместью разливались тишина и покой: изгородь перевивал дикий виноград, над цветами клевера и люцерны порхали желто-белые бабочки и, низко гудя, вился над кустом шиповника одинокий шмель.

Однако по двору разносился глухой стук топора: яростные, жесткие удары, словно кто-то вымещал на несчастных деревяшках всю злобу мира.

Когда орденский послушник в сутане отпер им тяжелые кованые ворота, удары топора смолкли, но Риз даже не удивился, увидев сестру Шоу. Она стремительно шагала им навстречу в промокшей от пота камизе, будничных шерстяных шоссах и босиком, словно крестьянка.

— Ого, — сказала она, окинув взглядом Риза и Фаско, Грача и паланкин. — Знакомые все лица. Ну, с чем пожаловали?

— Ни слова не скажем, пока нас как следует не напоят, — Фаско демонстративно похлопал по пузу и подмигнул Шоу. — Я слышал, тут выращивают добрые вина.

Та только глаза закатила.

— Моя племянница, — Грач указал глазами на паланкин, — желает побеседовать с досточтимой и благороднейшей сестрой Картер о вере, а я с моим помощником ее сопровождаю.

Шоу покосилась на послушников и слуг, выбежавших во двор, чтобы позаботиться о лошадях, и сказала:

— Отлично. Идите тогда в дом, я позову Джоселин.

Тут Юдифь отодвинула занавеску паланкина, и Шоу моментально перекосило.

— Ты! — прошипела она.

Риз хмыкнул, припомнив «грубых мужланов», однако Юдифь это неласковое приветствие совершенно не обескуражило.

— Я тоже рада тебя видеть, Самин, — улыбнулась она.

…Картер, кажется, была не более рада видеть их, чем Шоу, но, в отличие от младшей своей сестры по ордену, держалась вежливо.

Она приняла их во внутренних покоях особняка. Этот рабочий кабинет предназначался, наверное, для заезжих командоров[46] или, скажем, писцов, ведущих счет хозяйству ордена. Здесь стоял деревянный, хорошо отполированный стол, несколько подсвечников с дорогими восковыми свечами (разумеется, не идеально цилиндрическими, как Риз заметил с толикой самодовольства).

Были и стулья, но Картер предложила присесть только Грачу. Все прочие, включая Юдифь, остались стоять. Риз занял позицию поближе к Картер и старался не выпускать ее из виду, хотя не похоже было, что та собирается применить оружие. Да и меча при ней не было, только длинный нож, который она носила поверх черной орденской котты на самом виду.

Встретившись с Ризом глазами, Картер едва заметно усмехнулась.

— Итак, — она перевела мрачный взгляд на Грача, — что это за шутки? Сперва ты мало не подстраиваешь, чтобы мы взяли эту… женщину, — она махнула рукой в сторону Юдифи, — за якобы покушение на принца Ричарда. Потом она от нас сбегает. Потом ты появляешься здесь в ее компании, уже позабыв о том, что вроде как был монахом, и хочешь, чтобы мы говорили о вере. Если это какая-то интрига, то, право, я никак не могу в нее проникнуть.

— Прошу прощения, должно быть, для вас это в самом деле выглядит сложным планом, — смиренно проговорил Гарольд. — Во-первых, насчет моего монашеского облачения. Как легко заметить, я действительно не монах, хотя был когда-то давно послушником. Я молю Отца небесного о прощении за то, что самовольно надел рясу его слуги. Однако как еще я мог бы подобраться близко к турниру и применить свое искусство врачевания, не рискуя обвинением в колдовстве?.. А вы видели, что мои услуги были востребованы.

Картер неохотно кивнула, признавая справедливость доводов Грача.

— Это не объясняет, что вообще тебя туда привело, — сказала она довольно сурово.

— Нет, не объясняет, — проговорил Грач, но не сделал никакой попытки объяснить. — Что же касается… доброй госпожи Саманты, которую вы знаете под прозвищем Юдифь, то я правда не был с нею знаком до встречи в замке Уорик. Я не помогал ей бежать от вас. И совершенно искренне надеялся, передавая ее под вашу опеку, что мне не придется больше с ней видеться.

— А я ведь могу и обидеться, — вклинилась Юдифь, вновь показывая, что она не имеет ни малейшего представления о приличиях.

— Из-за того, что ты от нас сбежала, нас отправили в эту божью срань, дегустировать паскудное винишко! — вызверилась Шоу.

Фаско возмущенно вздохнул — ему местное вино нравилось — но встревать благоразумно не стал.

— Значит, ты рада будешь услышать, что я могу предложить тебе честную схватку за правое дело, — улыбнулась Юдифь.

— Какую схватку ты можешь мне предложить, чтобы я не урыла тебя сразу же? — спросила Шоу неласково, мешая латынь с вульгарными окситанскими словечками.

— Суть в том, — без видимых усилий голос Грача, вроде бы негромкий, взмыл над спорящими, и все замерли, прислушиваясь, — что я, как ни крути, помог вам в Уорике. Если бы не мы с сэром Джоном, принц Ричард уже был бы мертв, а что бы после этого сталось со всеми остальными гостями в замке, можно только гадать. Да и долгосрочные цели вашего ордена оказались бы в беспорядке.

— Допустим, — пробормотала Картер (у Риза сложилось впечатление, что она не настолько посвящена в долгосрочные цели своего ордена, насколько ей хотелось бы).

— Я также полагаю, что вы делаете ставку на принца Ричарда, поскольку он только и мечтает пойти в крестовый поход, а ваши интересы связаны с Иерусалимом и окружающими его землями?

— Допустим, — повторила Картер.

— Это неправильная политика, — отрезал Грач. — Если вы хотите делать ставку на Иерусалим, нужно поддерживать не Ричарда, а его отца. Это ваш единственный шанс.

— Ну-ка, — прищурившись, произнесла Картер.

— Позвольте, — сказал Грач. — Найдется ли у вас карта Европы?

Карта Европы нашлась — хорошая, сарацинская[47], - и он заговорил, водя по ней пальцем.

Риз никогда не считал, что он разбирался в крупной государственной политике, но Грач говорил такими простыми и четкими выражениями, что даже Ризу не составляло труда следить за его разъяснениями, а Фаско и вовсе имел скучающий вид, словно все это слышал триста раз. Грач указывал на крупнейшие государства в Европе — империю Фридриха Барбароссы, владения Плантагенетов, захлестнувшие Британию и половину Франции, земли вассалов французского короля, указывал на богатые, но мелкие итальянские островные и прибрежные государства, вроде Сицилии, Венеции и Генуи.

И на Иерусалим — отделенный от Европы морем и не соединенный даже тонким сухопутным мостом.

По словам Грача выходило очень просто: если Европа будет разодрана на сотни маленьких лоскутных государств, что и происходит сейчас, о крестовых походах можно забыть. Арабы, которые несравненно ближе и имеют куда лучше отлаженное снабжение, неизбежно положат конец христианскому королевству в Иерусалиме.

— Что вы, сестра-рыцарь, неизбежно знаете, ибо происходите из тех краев, — заметил на этом месте Грач.

Картер в лице не изменилась, но слегка переменила позу, и Джон почувствовал: Гарольд задел по больному.

— Если эти крупные государства рассыпятся, христиане в Палестине потеряют последний шанс, — настойчиво вещал Грач. — И кто знает, сколько бедствий последует! Все, что мы можем сейчас — не дать рухнуть замыслам Генриха Плантагенета. Его жена и дети замышляют против него дурное, и только нам выпал шанс это предотвратить.

— Заговор королевы и принцев… — пробормотала Картер. — Это нужно обдумать… Орден поддерживал принца, но никогда не в ущерб королю… Это шло бы против наших правил.

Она колебалась, но Риз видел: Грач почти убедил ее. Может быть, дело было даже не в интересах ордена, просто Картер когда-то видела в закатных облаках золоченые башни Иерусалима и слышал нежный звон его колоколов. Она умела идти на риск ради идеи, может быть, даже жаждала этого.

А идеи Грача были заразительны.

— Король скуп, — заметила Шоу. — Возможно, от принца Ричарда орден получил бы больше.

— С каких пор тебя волнует благосостояние ордена больше его чести? — с усмешкой спросила Картер.

— Ни с каких, — ответила та. — Меня лично волнует, как бы подраться. Но имей в виду, что если ты начнешь действовать заодно с этими мутными типами, то, может статься, пойдешь против капитула[48]. И уж точно тебя не похвалят за такое опрометчивое решение.

Грач прокашлялся.

— Если позволите, — мягко произнес он. — Капитулу вовсе не обязательно знать. Все, что мы хотим от вас, это чтобы вы передали весточку Раймонду Тулузскому. Госпитальерам он поверит. Тем более, вам, сестра Картер, с вашей репутацией.

— А вот тут вы не правы, — возразила Картер. — Раймонд не слишком склонен доверять кому бы то ни было. Это человек изворотливый и хитрый, и других он видит в том же свете. Едва ли я смогу вам помочь.

— А у меня, — вновь подала голос Шоу, — есть идея. Надо заставить его поверить.

Воистину, эта женщина была рождена, чтобы возражать!

— О, — воскликнула Юдифь так, будто поняла, о чем речь. — Я же говорила, что предстоит хорошая драка!