И нет конца паломничеству

Глава 17. Лес в золотом свете

Когда начало светать, стало окончательно ясно — дальше так продолжать нельзя. Дорога, старая, еще римская, бежала по безлесым холмам до самого горизонта. Ни укрытия, ни поворотов.

На перекрестке, когда небо уже отчетливо занялось розовым, а воздух из чернильного превратился в серый, беглецы остановились и спешились для короткого совещания.

— Я не собираюсь с тобой разделяться, — Риз говорил так твердо, как только мог. Он знал за собой привычку понижать голос, когда был особенно разъярен, и сейчас ему казалось, что Грач вовсе его не услышит. Но Грач слышал прекрасно.

— Однако это необходимо, сэр Джон, — произнес он. — Отряд, отправленный в погоню, больше числом. Есть у них и собаки. Разделиться — единственный выход. Может быть, тогда и их отряд разделится. Да и им будет сложнее нас поймать. Ты, наверное, лучший боец из нас, ты лучше защитишь королеву…

— Картер свалила меня с лошади, — напомнил Риз, потому что Грач этого не видел, а только слышал рассказы.

В других обстоятельствах он не стал бы вспоминать свой позор, но ему отчаянно не хотелось расставаться с Грачом. Риз насмотрелся на ложные предчувствия перед боем, а потому предчувствиям не верил. Но сейчас им владела какая-то железная уверенность, что разделение подобно гибели.

— Ты сам знаешь, что пешим ты бы меня побил, — без улыбки произнесла Картер. — А может, и конным, будь у тебя конь получше. Грач прав. Раз уж взялись за дело, надо его делать. Охраняй королеву и возьми с собой Фаско. Я поеду с Грачом — мне ты его доверишь? А эти две сумасшедшие, — она кивнула в сторону Юдифи и Шоу, которые о чем-то совещались голова к голове, — пусть изображают из себя главную приманку! Они поедут прямиком к Пуатье. Мы с Грачом возьмем восходнее, к самому Шовиньону, а вы…

— А мы заберем еще восходнее и постараемся затеряться в лесу, — скрипнув зубами, произнес Риз. — Понял. Но Фаско лучше ехать с тобой. Вдруг… — он не договорил.

Вдруг у Грача случится очередной приступ видения, и хуже того, наяву, а не во сне? Фаско, по крайней мере, знает, как справляться с приступами.

— Нет, — возразил Грач. Голос его, все еще слабый, звучал достаточно твердо. — Нет, Фаско может понадобиться вам с королевой. Я не исключаю… — он запнулся. — Может быть, вам придется разделиться опять.

То есть Грач ждал, что Риз останется прикрывать отход королевы и Фаско. И, наверное, погибнет.

Что ж, почему бы нет. Разве Грач не для того нанимал его, не для того брал его в вассалы, чтобы Риз когда-нибудь сложил голову ради его дела? Это все равно что погибнуть, дойдя до Иерусалима — до того, настоящего Иерусалима в небесах.

— А у меня, значит, нет права голоса, — проворчал Фаско. — Как типично! Никто не уважает менестреля.

— Ты менестрель? — кажется, королева Алиенора впервые взглянула на Фаско.

— И неплохой, — фыркнул тот, — благодарю покорно, ваше величество.

Риз поглядел на Грача, на Картер, на Фаско… бросил взгляд на все еще спорящих о чем-то Шоу и Юдифь.

Все-таки ему было бы спокойнее поехать с Грачом и охранять его. Но и отказать Грачу в просьбе он права не имел.

— Береги его, — сказал он Картер и протянул ей обе руки.

Они сжали друг другу ладони — через перчатку, но все равно крепко.

А Грач вдруг болезненно сморщился, схватил собиравшегося было вскочить на лошадь Риза за складки сюрко на груди.

— Помни, что ты мне клялся, — сказал он. — И обещал служить.

— Я помню, — сказал Риз слегка удивленно.

Неужели Грач сомневается в том, что он исполнит свой долг до конца? Что ж, Гарольд знает его меньше года, может статься, Риз не успел еще заслужить его полное доверие, это только справедливо…

— Ты должен вернуться, — произнес Грач напористо. — Мне не справиться дальше без тебя с миссией. Я не хочу искать себе другого помощника. Лучше не найду, а хуже не годится.

Риз не знал, что на это ответить, но Грач ответа и не просил. Он вновь поцеловал его, так же, как когда принимал клятву. Отстранился. А потом перекрестил Риза и коротко, неразборчиво прочитал молитву.

Когда они с Алиенорой и Фаско уезжали по боковой дороге, у Риза в голове зазвучал «Лебединый плач» из лиможского собора.

Уже после обеда Ризу стало ясно, что хитрость оказалась напрасной, и погоня пошла именно за ними. Путники взобрались на невысокий, но крутой холм, толстым боком поднимающийся над лесом. Оттуда с холма далеко вниз была видна дорога — и, к сожалению, отряд всадников на ней, может быть, в полсвече пути. Их насчитывалось человек четырнадцать или пятнадцать.

— Генрих с ними, — сказала Алиенора мертвенным, замученным тоном.

Риз прищурился.

Отряд вез какие-то штандарты — как не позабыли в спешке! — но с такого расстояния невозможно было разглядеть даже цвета, не говоря уже о фигурах. Риз поглядел на королеву искоса, но она пояснила сама, не дожидаясь вопроса:

— Я его чувствую. Всегда чувствовала. Вон та рыжеватая лошадь?.. Это, кажется, его Вихрь.

— Да-а, — Фаско приложил ладонь козырьком ко лбу, силясь рассмотреть что-то против солнца. — С таким гуртом нам не справиться.

— Значит, едем быстрее, — холодно проговорил Риз.

Они и впрямь поскакали с холма с такой скоростью, с какой только позволяла узкая, хоть и нахоженная лесная дорога. Можно было бы зайти в лес — но Риз вроде бы видел рядом с лошадьми более мелкие темные точки собак. У короля хорошие собаки, вытравят…

Риз знал пару трюков, как их обмануть. Как назло, ни перца, ни другой дорогой пряности он не захватил, и не было времени охотиться, чтобы поймать свежую дичь. Еще можно порезаться до крови, увести собак и всадников за собой, и пусть Фаско прячет Алиенору где-нибудь в лесу… На Фаско можно положиться, он укроет. Может быть, и довезет королеву дальше…

Дорога чуть расширилась, и Алиенора притормозила лошадь, чтобы поравняться с Ризом.

— Я знаю, о чем вы думаете! — задыхаясь, крикнула она. — Вы хотите выполнить план Руквуда, остаться прикрывать отход, а меня с римлянином отправить вперед!

Риз не стал поправлять ее, что Фаско из Тосканы.

— Вы видите иной выход? — спросил он резко.

— Меня схватят, — ответила Алиенора. — Это было ясно, еще когда мы расставались. Наш шанс был только в том, чтобы успеть проехать больше до того, как Генрих бросится в погоню. Теперь нам нечего противопоставить его воинам.

— Вы спрячетесь в лесу, — сказал Риз, — а я уведу погоню.

— А потом что?! — спросила королева. — Раньше или позже из леса придется выйти. К тому времени Генрих уже наводнит эти места своими солдатами. Я все равно попаду в его руки.

— Все может случиться.

— Все, — ответила Алиенора. — Но вы, сэр Джон, будете мертвы. А я и правда… должна Руквуду. Я уже один раз не смогла спасти его друга.

— Я ему должен больше, — Риза раздражал этот спор: он отнимал драгоценные силы. — И я ему не друг, я ему вассал.

— Пусть так, — Алиенора решительно натянула поводья. Она сидела на запасном коне; тот встал, а вместе с ним встал и ее великолепный иноходец, зло покосившись на Риза.

Алиенора заговорила вновь, на сей раз не так задыхаясь от скачки.

— Видит Бог, я никогда не мешала людям умирать за меня. Старость сделала меня мягкой. Или это Руквуд… он хороший человек, а в наше время так мало осталось хороших людей…

— О чем вы говорите, мадам? — в растерянности спросил Фаско, тоже подъезжая к ним. — Никто не умрет! Мы просто поторопимся, и все…

— Нет, — царственно остановила его Алиенора. — Я устала бегать. Лучше договориться. Договариваться всегда лучше, — она оценивающе поглядела на Риза. — И вы, сэр Джон, отличный аргумент в этих переговорах!

Может быть, Риз и не согласился бы на это, когда бы они не нашли место, идеально подходящее для плана Алиеноры. Так и поверишь в предопределенность, хотя никто из них не владел даром предвидения.

Им повезло с холмами: следующие два сдвинулись так близко, что между ними осталась совсем узкая дорожка, где один всадник, пожалуй, довольно долго мог удерживать целый отряд. В одну из бессонных ночей Грач рассказывал Ризу такую историю: про каких-то древних воителей, то ли римских, то ли греческих, которые так вот сдерживали нашествие неверных. Их там было человек триста, и все они погибли.

Риз понимал, что у него шансы погибнуть все еще слишком велики, даже если план Алиеноры удастся. Смерть его не пугала. Пугало, что Грач будет ждать, с болью вглядываясь в дорогу, — а Риз не явится. Может быть, Фаско тоже погибнет, защищая королеву, и Грач останется один, если не считать чокнутую Юдифь… Правда, Юдифь им здорово помогла, и Риз уже не мог считать ее совсем чужой. Да к тому же еще Картер и Шоу… Но все они женщины, пусть и доказали свою смелость и отвагу. Риз никогда не сможет быть полностью спокоен, оставив Грача только на их попечение.

А еще тревожила вот какая мысль: что если Генрих разделил отряды, и второй таки нагнал Грача и Картер? Но ладно, Грач может опять прикинуться монахом, тогда его, наверное, не тронут… Эх, зачем Джон заставил его надеть шлем и кольчугу, заботясь о шальных стрелах! Догадается ли снять?.. Грач умен, но что-то его состояние последнее время не нравилось Ризу. Он может растеряться.

На дороге показался один всадник — дозорный. Увидев Риза, он тотчас развернулся и поскакал назад. Теперь уже недолго.

— Ваше величество, — бросил он через плечо. — Вы все еще можете убежать.

— И сгинуть от холода и сырости в этих лесах? — осведомилась Алиенора. — Благодарю покорно, я слишком ценю удобства.

«Да, — подумал Риз, — Генрих казнит тебя, как королеву, со всеми удобствами: отрубит тебе голову дамасским мечом».

— Спрячемся-ка вот под этот козырек, — предложил Фаско. — На случай, если они пустят лучников.

Риз кивнул: козырек, собственно, выпирающий из холма валун он приглядел именно как укрытие, без него место было бы далеко не таким удобным.

Наконец перед ними показалась вся кавалькада преследователей. Ехали они не спеша, словно понимая, что торопиться некуда. Впереди выступал Генрих. Одет он был действительно чрезвычайно просто — ехавшие позади него господа, хоть и собирались так же, на скорую руку, щеголяли кто золотой цепью на шее, кто кольцами с блестящими камнями. А Генрих выглядел так же мрачно и величественно, как его жена, что, подняв подбородок и сложив руки на поводьях, спокойно ожидала преследователей.

Люди Генриха остановились на расстоянии в полполета стрелы от беглецов — если брать стрелу не из большого английского лука, конечно. Так уже можно было говорить, не напрягая голос.

— Итак, мадам, — холодно произнес Генрих на окситанском наречии (говорил он на нем не совсем чисто, с небольшим полуночным акцентом). — Что означает эта сцена? Вас настигло раскаяние за ваши преступления, и вы надумали молить о милосердии?

— Едва ли, — проговорила Алиенора холодно. — Если я и повинна в чем-нибудь, то только в том, что отдала вам все, и любила вас, и родила вам пятерых сыновей!

— Странно же вы показываете свою невиновность.

— У меня были причины опасаться вашего гнева.

— И что же, теперь у вас нет причин опасаться его? — глаза короля горели мрачным огнем. — Вы беспомощны, мадам. Ваши спутники вас не защитят.

— Может быть, — гордо проговорила Алиенора. — Но сэр Джон способен перебить половину вашего отряда, пока вы будете гнаться за мной. Вы знаете, как быстро способен лететь мой Верный.

— Да, вашего коня я знаю, — мрачно проговорил Генрих. — А этого вашего… сэра Джона — нет.

Впервые Риз и король встретились взглядами.

Взгляд у Генриха походил на удар двуручного меча — слабого человека он, пожалуй, сбил бы с ног. Риз встретил его спокойно. Он слишком устал, чтобы придавать значение этой тяжести. К тому же Генрих не был в полном смысле его королем. Риз подчинялся Гарольду, а Гарольд подчинялся напрямую Создателю, и все остальное не значило ни крысиного хвоста.

— Не знаете, но я готов сразиться с вами, сир, — подал Риз голос, как и было условлено. — Если я выиграю, вы дадите клятву не убивать королеву и не причинять ей вреда, а вдобавок отпустите меня и моего слугу. Если проиграю… тогда поступайте с нами, как подскажут вам ваши честь и совесть.

— Вы ставите мне условия? — рявкнул Генрих.

— Да, сир, — ответил Риз. — Я служу ее величеству, потому что так повелел мне мой господин. Если нужно, я и впрямь буду сдерживать вас всех здесь, сколько нужно, чтобы мадам успела уйти. И, наверное, в самом деле положу многих. Возможно, вы догоните королеву потом. Возможно, ей удастся затеряться в лесу, там дальше есть ручей, он отобьет запах, — и точно, журчание ручья было смутно слышно отсюда. — Решайте сами.

Глаза Генриха сверкнули интересом.

— А может, ты подлец и затеваешь убить меня? — спросил он.

— Какой мне в том резон? Всех ваших людей я не одолею, рано или поздно они меня прикончат. Я клянусь не убивать вас в любом случае. Мой господин не одобрил бы этого.

Один из ехавших бок о бок с Генрихом рыцарей (тот, что с золотой цепью) заговорил о неразумности подобного шага, но Генрих только одарил его тем же тяжелым взглядом, заставляя замолчать.

— Кто же твой господин? — спросил король.

— Хороший человек, — ответил Риз.

Генрих хмыкнул.

Риз знал уже, что тот согласится. Король был азартен. Алиенора так и сказала: никто из Плантагенетов не может устоять перед вызовом. К тому же Генрих любит сражаться сам и по праву считает себя непревзойденным воином. Он несколько старше Риза — но и тяжелее. Правда, Риз не спал две ночи, а Генрих свеж.

— Конными или пешими? — спросил Генрих.

— Пешими, — ответил Риз. — Мой конь устал.

Он умолчал о том, как устал он сам. Сейчас почти никакой усталости Риз не чувствовал: мысли проносились в голове, легкие и острые. Он знал, что обязан выиграть. При том он не имеет права убить короля или серьезно ранить его.

— Я выиграю, — сказал Риз, — если выбью у вас меч. Или если не нанесу удар, который мог бы вас убить.

— Как мы определим, какой удар смертелен, какой нет?

— Сомнений у вас не будет, — улыбнулся Риз.

— Я же, — ответил Генрих, — постараюсь убить тебя, изменник. Можешь быть уверен.

И схватка началась.

С первого же удара Риз еле успел подставить меч; клинки отскочили друг от друга с коротким стуком, и тут же Генрих сократил дистанцию; ни паузы на то, чтобы присмотреться к противнику, ни попытки прощупать… Риз вынужден был отступить назад: этот яростный натиск не то чтобы ошеломил его, но — удивил, особенно учитывая, как неторопливо Генрих говорил и слезал с лошади.

Турнирные бои, случается, могут длиться, пока горит короткая щепка или пока сгорает на треть лучина[54] — насколько хватает сил участникам. Настоящие драки, что происходят в пылу битвы, не в пример короче: несколько лошадиных тактов, пара удачных ударов — и готово дело.

Риз сразу понял, что этот бой будет больше похож на настоящий.

Король продолжал плотно теснить, не давая вдохнуть; каждый шаг не назад, а хотя бы в сторону приходилось дорого оплачивать; мечи стучали друг о друга все чаще, несколько раз меч короля проехался по плечам Риза (к счастью, тупой гранью), один раз — по ребрам. Риз знал, что потом они будут болеть. Каждый шаг доставался неимоверным трудом. В золотом солнечном свете, пронизывающем сосновый лес, серебряный меч короля почти слепил глаза, и без того разъеденные потом.

Фехтование на рыцарских мечах — благородное искусство. Учатся ему все, кто-то лучше, кто-то хуже. Джон предпочитал более собранный, продуманный стиль боя, когда удары наносятся осмысленно и экономно; Генрих — пер напролом, давя превосходящим весом, осыпая ударами без счета. Его ничего не сдерживало, и чувствовалось, что погоня, а пуще того, непокорство его планам, распалили в короле фантастическую ярость.

Мечи звенели и грохотали; мимо мелькала то седина в бороде Генриха, то кусок неба, то земля под ногами; знакомая картина, но Ризу чертовски не нравилось, что он не контролирует этот бой.

Отбивая меч Генриха, Риз замешкался, позволил тому скользнуть по руке — и острый край пропорол защитную рукавицу. Ризу удалось отпрыгнуть; король тоже тяжело дышал, и Риз переложил меч в левую руку — правая повисла плетью и мгновенно отнялась. Ризу показалось, что там что-то болтается, может быть, даже его пальцы. Что-то этой руке не везет последнее время…

Кажется, этого Генрих не ожидал; на лице его мелькнуло беспокойство, но лишь на миг — ему, несомненно, приходилось раньше драться с левшами. И все же это было преимущество.

Выругавшись, что не догадался сделать этого раньше, Риз метнулся к Генриху — теперь нападал уже он. Первый удар, только намечая, по ногам — король отшатнулся, потерял равновесие… Ну-ка, а попробуй с этого бока!

Генрих шагнул назад, раскрылся… И меч Риза легко лег ему на плечо, у самой шеи. А рука короля с мечом застыла на полувзмахе.

— Может быть, вы успеете отрубить мне руку, — тихо сказал Риз. — Но я уж точно успею перерезать вам горло.

Успел бы. Не успеет теперь: горло короля было защищено воротником кольчуги, тут надо замахиваться. А скорость замаха они оба потеряли, остановившись.

Генрих втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

— Твоя взяла… сэр Джон… иди с миром, — монарший гнев медленно успокаивался, словно уголья подергивались пеленой серого пепла. Он тлел еще там; но молва — и Алиенора — не врала: король держал свое слово.

Джон отвел меч от шеи монарха, опустил его. Тут же мир вокруг совершил странный переворот, и Риз обнаружил, что стоит на коленях на лесной тропе, смотрит на алые звездочки и разводы крови, оставшиеся на земле. Это с руки его, что ли, натекло, а потом они сапогами затоптали? Он и не думал, что там настолько все плохо… Смотреть на эту руку даже не хотелось: Риз боялся увидеть вместо нее изувеченную культю.

Голос Алиеноры долетал словно издалека:

— Не стоит ли оказать этому рыцарю милосердие и перевязать его?

И голос короля:

— Ежели я истрачу мое милосердие на него, сударыня, боюсь, на вас и ваших сыновей уже ничего не останется.

А потом — тишина.

Каждый вдох давался болью.

Риз понимал, что у него начинается бред. Золотые столпы света между сосен ширились и ширились. Каждый был полноводней реки, каждый готов был принять его в свои объятия, унести куда-то далеко от невзгод. Потом свет стал розоватым: вечер. Тихий вечер.

Суматошно, ярко пели птицы, как всегда в лесу по весне, и от этого спускалось на Риза какое-то умиление, которого он раньше не смог бы в себе отыскать. Хотя тяжело умиляться, если грудь дергает при каждом шаге, а в руке простреливают искры. Хорошо, что конь шел мягко, ведомый твердой рукою Фаско… да, на Фаско можно положиться… только зачем он везет его на коне, зачем не пустит по солнечному лучу?

— Ну-ну, — в голосе Фаско слышалось беспокойство. — Скоро будем в Шовиньоне… может, уже до полуночи. Луна-то какая.

Какая луна? Это же солнце между стволов…

Нет, наверное, правда луна, и вокруг стылый холод, не жар. Почему это жарко?

Потому что Риз бредит. Он едет за Фаско в вечерних сумерках, которые становятся все гуще и гуще; Фаско ведет его коня; запасных лошадей у них забрали, это ясно. Может быть, забрали и оружие: Риз никак не мог нащупать меча.

А раз все вокруг — бред, то и нечего беспокоиться, надо просто переждать. Нужно набраться сил для драки. Они едут к Грачу, и там от Риза могут понадобиться все его силы.

Одно неприятно, что рука. Все-таки ранили бы в грудь или в живот, не так обидно от этого умирать… А даже если и выживет — без руки?.. Впрочем, и левой хватит. Риз слыхал о каком-то рыцаре, которому сделали сменные насадки с кинжалом и крюком. Вроде бы он даже сражался не хуже здоровых. А щит держать можно и вовсе культей, только примотать покрепче…

Пока рука была, однако, на месте, но ныла, а то и ужасно болела, как будто в нее кто-то вколачивал раскаленные гвозди. Отрезать бы ее, пока не поздно, а то горячая зараза поднимется до самого плеча. А если отрезать руку по плечо, даже щит не удержишь. Да и не выживает никто, если отхватить так высоко, это все сказки.

Ну что, прожил тридцать с лишним лет целым. Больше, чем многим другим удалось.

— Фаско, — пробормотал Риз пересохшими губами, — отрежь мне руку.

Фаско подъехал к Ризу вплотную, начал ему что-то пихать под левую руку. Наверное, хотел, чтобы Риз сам резал. Но предмет не походил на пилу цирюльника, скорее уж, на… да это мех! С разбавленным вином. Фаско заставил его разжать зубы (они почему-то стучали, хотя Ризу было жарко) и влил ему в рот сколько-то.

В голове прояснилось, и Риз отчетливо понял: ехать к Грачу нельзя. Ни в коем случае. Он ведь подвел его, не выполнил приказ.

Риз должен был погибнуть, защищая королеву, а он вместо этого сдал ее в обмен на собственную жизнь… ладно, и на жизнь Фаско тоже, но это уже частности.

Риз стал раздумывать, как бы исхитриться и не поехать к Грачу. Выходило, что надо как-то отстать от Фаско. Может быть, вырвать у него повод. Это, наверное, нетрудно: Фаско сам, так же, как и Риз, провел три ночи без сна или почти без сна. Он должен неимоверно устать. Он ослабит бдительность на какое-то время, и тогда Джон…

Риз почти придумал этот план, почти привел его в исполнение — если бы так не мешал золотой свет! И этот запах скотного двора… Откуда запах скотного двора, и собаки лают?

— Господь милостивый, Лайонел! — проговорил дрожащий голос Грача. — Вы его привезли! Я боялся, что сбудется другое видение…

Тогда Риз понял, что поздно бежать и что Грач узнает о его провале, и увидит его бесполезность, а может, будет жалеть его — а что хуже жалости?.. Он заплакал — как тогда, когда узнал о смерти Джессики, нет, еще горше. Но, наверное, Фаско и Картер, вынимавшие его из седла, решили, что ему больно, потому что начали уговаривать его потерпеть, будто ребенка. Слезы полились уже от стыда: какая-то царапина, и размяк до полного несоображения!

— Ребра не сломаны? — услышал он над головой голос Картер.

Ответил ей Грач:

— Были бы сломаны, уже могли бы легкое проткнуть. Нет, похоже, трещина, может, ушиб. Синяк, конечно, страшный. Не рвало ли его, Лайонел?

— Вроде нет… Только он, кажется, бредил всю дорогу. Бормотал о каком-то золотом свете…

— Истощение, напряжение всех сил, потеря крови, воспаление… Бред при таких обстоятельствах неудивителен. И все же меня радует, что сотрясения мозга нет. Боже, чем ты перевязал его руку?!

— Что было!

Риза куда-то положили. Низкое, темное помещение; потолок нависал над самой головой. И от запахов скотного двора некуда было деваться. Риз их вдыхал все детство, уж он-то знал. Хотя у них в хозяйстве никогда не было столько коров, сколько здесь — как громко мычат!.. Если это крестьянское хозяйство, то зажиточное.

Грач начал разматывать его тряпки.

— Прости меня… — пробормотал Риз.

— Ты бредишь, — сказал Грач, не добавив более ничего: он весь ушел в созерцание искромсанной руки Риза, как будто там было что-то интересное.

— Сколько пальцев сможешь сохранить?

— Если немного повезет, то все, — ответил Грач. — Хотя, может, и стоило бы лишить тебя парочки, чтобы впредь был поосторожнее. А теперь — молчи! И пей!

К губам Риза было что-то поднесено, горькое, с цветочным запахом. Он выпил и наконец-то лишился чувств окончательно, без разноцветного света и дурных мыслей.