- Пойдём, - потянула за пальцы младшая синеглазка.
Викентий Алексеевич осторожно развернулся и пошёл за ней, оглядываясь, не оставляют ли следов недавно стираные носки.
- Куда ты меня тянешь? – спросил у экскурсовода.
- К нам, - объяснила она, решив по-женски похвастаться своим пристанищем.
Они зашли в небольшую комнату, разительно отличающуюся от большой строгим аскетизмом. Единственным украшением в ней был мягкий ворсистый ковёр на полу. По стенам у окна стояли две кровати – маленькая и большая – с прикроватными тумбочками и стол у подоконника, как в типичном общежитии. На небольшом стеллажике в строгом порядке расположились немногочисленные игрушки.
- Сидеть нельзя, - предупредила невоспитанного босяка хозяйка, загородив маленькую кровать.
- Не больно-то и надо, - обиделся он.
- Молодёжь! – послышался голос Ани, не позволивший разгореться ссоре. – Идите ужинать.
Потчевали картофельным пюре с котлетой. Ни то, ни другое Викентий Алексеевич не любил за то, что в них нечего было жевать. На десерт подали чашку какао и выставили вазочку с печеньем. Гость осторожно, чтобы не показаться голодным, сжевал одно, вспоминая, что у него есть в холодильнике, вспомнил, что есть пачка пельменей и, обрадовавшись, поблагодарил, не солоно хлебавши:
- Спасибо, было очень вкусно.
- Ну, и слава богу! – ответила Анна, а Аня, не замедлив, потащила – теперь уже она – смотреть своё жильё.
В её комнате был – тоже, слава богу – настоящий книжный бедлам. Книги валялись всюду: на кровати - вперемешку с бельём, на подоконнике, загораживая пустые вазы, на большом письменном столе, тесня чертежи и исписанные листы, на кресле – безобразной кучей, прикрытой бюстгальтером, и даже на полу, рядом с меховыми тапочками. Небрежно ухватив печатные издания с лифчиком в охапку и сбросив их в угол у шкафа, хозяйка освободила кресло, и эксперт по докторским диссертациям облегчённо рухнул в него, наслаждаясь привычным бардаком.
- Начнём? – поторопила соискательница докторской надбавки, усаживаясь к столу и приготовив лист бумаги и ручку для записи ценных сведений.
- Начнём, - согласился Викентий Алексеевич, откидываясь на спинку удобного седалища, - и начнём, пожалуй, сначала. – Она ждала, не возражая. – У вас тема чисто теоретическая или с практической направленностью?
- Тему мне подкинули в Минлегпроме, - чуть поморщилась Аня. – Им нужно обновить завод бытовых холодильников, вот и попросили подготовить проект реконструкции, а я, проявив инициативу, решила реконструкцию совместить с модернизацией и производством совершенно новых моделей.
- О-ё-ё-ёй! – покачал головой добровольный куратор. – Восточный базар и только! Заводчане, конечно, обещали всяческую помощь, так?
- Да… - неуверенно подтвердила Анна Владимировна. – Что тут необычного?
- Ни-че-го! – согласился он. – И вы купились?
- Да нет! – резко возразила она, помрачнев, но грубоватое обвинение стерпела. – Просто захотелось в кои-то веки принести практическую пользу и заодно осуществить кое-какие собственные замыслы. В голове давно крутятся мыслишки о комбинированной бытовой модели, комплектующейся по желанию потребителя раздельными съёмными блоками: морозильным, холодильным, нагревательным и сушильным.
- Не забудьте про тостер и гриль, - подсказал он, - а если добавить стиральную машину, пылесос, электропечь, электробритву и электрозубощётку, то и я раскошелюсь с кандидатской, куплю такую бытовую стенку по частям, а вместо жены найму оператора – и дешевле, и спокойнее.
Она положила руку на здоровенный справочник.
- Могу и запустить, - пообещала, затемнив синь глаз до ультрафиолета, - с меня станется.
На всякий случай Викентий Алексеевич принял вертикальное оборонительное положение.
- Лучше не надо, - посоветовал он, - а то придётся в вашей чистой квартире возиться с моим грязным трупом и тратиться на белые тапочки.
Анна Владимировна засмеялась, прощая грубость:
- Обойдётесь и старыми шлёпанцами.
- Нельзя, - возразил он, - в рай, как в музей, без белых не пускают – тамошние боятся земной пыли. – Смилостивившись, она убрала руку со смертельного снаряда. – А если серьёзно, то идея мне серьёзно нравится, хотя я и не представляю, что может получиться из совмещения холодильных и нагревательных агрегатов. Но это уже ваша забота. А вот другое совмещение – старого производства с новейшей продукцией – мне мыслится абсолютно несовместимым. На гнилом фундаменте, как его ни реконструируй, ни модернизируй, нового здания не построишь. И производственная аура не та, и работники не те, и организация не та, и всё не так – загубят вашу модель, непроизвольно будут подгонять под старые.
- И что же делать? – Анна Владимировна встала, пинком загнала ни в чём не повинные тапочки под шкаф и нервно зашагала по комнате, обдумывая услышанное. А Викентий Алексеевич снова вольготно откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу, выставив в боевое охранение стираный носок.
- Взять в качестве темы разработку блочной модели и проектировать для её производства абсолютно новый завод с современным оборудованием. Посчитаете и убедитесь, что так обойдётся даже дешевле.
Она остановилась перед ним.
- Как-то неудобно перед заказчиком.
Советчик пожал плечами.
- А вы не отказывайтесь. – Она недоумённо подняла брови. – Предложите платный договор на проект реконструкции и модернизации старого завода и увидите – они сами откажутся. Так… о реферате я вам уже говорил. Да, вот ещё что: срочно состряпайте статейку в отраслевой журнальчик, застолбите идею. По-моему, ещё никто пока не догадался держать в одной кастрюле кипяток и холодную воду. – Он разобрал ноги и взялся за подлокотники, намереваясь встать. – Ну, как, помогли вам мои советы?
Она невесело усмехнулась и отошла, давая ему возможность подняться.
- Ещё как! Если не считать того, что перечёркнута вся сделанная ранее работа.
Он развёл руки.
- Извините, коль не угодил: чем могу, тем и помогу, - и встал, наконец. – Я, пожалуй, пойду с вашего разрешения: очень хочется посмотреть хотя бы второй тайм футбольного телерепортажа, да ещё и из персональной ложи, лёжа.
- Кто играет? – спросила с отрешённым выражением лица.
- Спартак с ЦСКА.
- Да ну? – отрешённость вмиг исчезла, будто сползла невидимой пеленой. – Моя команда! Обязательно надо посмотреть! – Она оживилась, отбросив мысли о проклятой диссертации, и, встав на колени, стала шарить рукой под шкафом, выгребая тапочки, а Викентий Алексеевич с полнейшим эстетическим наслаждением разглядывал то, что не успел разглядеть, спеша следом по улице.
- Вы болеете за футбол? – промямлил он, не в силах отвести плотских глаз от двух внушительных полумячей.
- Почему бы нет? – задорно откликнулась болельщица, выуживая, наконец, меховых беженцев. – Вас это удивляет?
- Признаться – да, - сознался он, судорожно переводя дыхание. – За «Спартак», естественно?
Вдев ноги в тапки и притопнув для верности, она огорчила:
- Почему за «Спартак»? За армейцев.
- А почему за них, - построжел спартаковский фанат, - когда «Спартак» - наше спортивное общество?
- Почему, почему? – разозлилась она. – По кочану! Откуда я знала? – и примирительно: - Какая разница, за кого болеть? Все – наши, лишь бы хорошо играли.
- Вот именно, - не принял он мира.
- Ладно, - согласилась она на перемирие, - пошли к телевизору: у нас посмотрите, а то пропустите гол в свои ворота, - и засмеялась, уверенная в том.
В музейной комнате Анна Владимировна небрежно стащила с дивана небесно-облачную покрышку, сложила и бросила на кресло.
- Садитесь, - и включила ящик. – Оттуда сразу же послышались рёв и свист счастливых болельщиков, перекрикивающих равнодушный голос комментатора, потом нарисовался стадион и двадцать два лоботряса, гоняющих один полосатый мяч. – Я переоденусь и составлю компанию, - пообещала хозяйка и выскользнула за дверь, а Викентий Алексеевич присел, не чувствуя привычного удобства, но его сразу захватила ожесточённая баталия, а счёт 1:1 огорчил.
Вернувшаяся в свободном цветастом платье заядлая болельщица первым делом поинтересовалась:
- Какой счёт?
- 1:1, - не отрываясь от телеполя, сквозь зубы ответил он, недовольный игрой, - в пользу ваших. Наши придавили, да судья вам нагло подсуживает – купили мерзавца!
Она плюхнулась рядом, на ту же трибуну.
- Придавили – не задавили, - съехидничала, - наши ваших ещё додавят.
- Бабушка надвое гадала! – огрызнулся он. – Ну, что ты, мазила, делаешь! С пяти метров – выше ворот! Полная непруха! Кстати, старшая Анна Владимировна где? Мы ей не помешаем ором?
- Нет, - успокоила Аня, - она целый час будет мокнуть в минерально-травяном растворе, а потом полчаса сохнуть в своей комнате, так что орите на здоровье.
Викентий Алексеевич с досадой хлопнул себя по коленям.
- С чего орать-то? Они все тянут время до перерыва. Поперёк да назад – вот и вся игра! А почему вы стали болеть за ЦСКА?
Она положила ногу на ногу, обхватила колени ладонями и призадумалась.
- Да так как-то само собой получилось. Тогда они были чемпионами, может, и поэтому. – Покачалась, не отпуская колена. – А вообще-то, мне нравятся армейские дисциплинированные и аккуратные парни – настоящие мужчины, сильные мужики.
- Абсолютно верно, - согласился Викентий Алексеевич. – Сила есть – ума не надо. Они и на футбольном поле не играют, а служат, неукоснительно исполняя приказ тренера: беги – только туда, пасуй – только сюда, и все – в обороне. Линейно и примитивно!
- Зато ваши спартачи, - отозвалась Аня в пику, - только и мельтешат без толку.
- Не мельтешат, - терпеливо объяснил знаток докторских тем и футбольной тактики, - а плетут спартаковские кружева, комбинируют, мыслят сами, без подсказки тренера. Тем и интересны, что никогда не знаешь, что вздумают, получив мяч. Комбинация и интуиция – вот основы нашей игры, а посмотрите на своих.
- Мне нравятся, - засмеялась она, далёкая от футбольных переживаний соседа.
- Похоже, - начал он закипать, - вас не футбол интересует, не психология игры, а полураздетые мужики, гладиаторы.
- Ну и что? – не обиделась она на грубость. – Я ведь женщина, и совсем не старая.
- Да посмотрите, как они примитивно играют! – безуспешно ярился он, сунув рукой в сторону экрана. – Вся их тактика укладывается в три топа и один прихлоп. Лицезрите и восхищайтесь! Вот мяч у защитника – ему приказано отдавать только разводящему. Видите – отдаёт! Тот строго-настрого зациклен на пас крайнему. Ага – я прав! Крайний прёт с мячом до чужого края и оттуда навешивает на штрафную площадку. Так? Так! А нападающие должны уловить мяч и пробить по воротам. Точно! Вот и удар, но не пушечный, а гаубичный, намного выше ворот. И вся убогая тактика! Скучища!
- Чё ж тогда ваши пресловутые импровизаторы не обыграют наших убогих примитивов? – едко подколола ихняя.
Викентий Алексеевич откинулся на спинку дивана и заложил руки за голову, широко раскрыв полы пиджака.
- А чёрт их знает, почему? – недовольно хмыкнул. – Порой так и хочется заорать: кончай, ребята, финтить, играйте попроще! Да разве они смогут и захотят попроще? – и опять вернулся в вертикальное положение. – Раскол в нашем футболе начался с Лобановского и его киевского «Динамо». До него мы играли в красивый комбинационный и изобретательный футбол, не признавая никаких закреплённых тактических схем. Лобановский положил конец игровому произволу, провозгласив на потребу начальникам и партсекретарям хлёсткий лозунг: главное – результат, конечный результат. И неважно, каким он способом, какой тактической схемой, какой игрой добыт. И пошло: дома они играли на победу, добывая 50% очков, а на выезде им для общего первенства достаточно было взять 20%, что и делали, сплошь невыразительно играя на ничью. Футбол превратился в планируемое производство. Это укрепляло позиции тренера, но не футбола. Но тем, кто руководит футболом, не было до этого дела, потому что они не понимали настоящей игры, им нужен был результат, результативный отчёт. Лобановский был тренером не от футбола, а от партмеценатов. Он же стал апологетом силового футбола, физической мощи и выносливости игроков. Они у него носились по полю, не уставая, все 90 минут, в то время как импровизаторы, пытаясь угнаться, выдыхались до изнеможения в середине второго тайма и отдавали победу. Он же ввёл жёсткую, а надо – так и жестокую игру защитников, когда те, не церемонясь, играют не в мяч, а в ногу нападающего. Главное – результат, и ради него всё дозволено. Так теперь играет ваш ЦСКА.
Викентий Алексеевич и ещё бы порассуждал на болезненную тему, благо есть безмолвный слушатель, но его бесцеремонно остановили. Тихо вошла Аннушка, уверенно подсела к гостю, подняла на него укоряющие синие озёра.
- Мне скучно, - и, по-детски быстро осваиваясь с незнакомым дядей, потянула за палец, - пойдём, нарисуй мне зайчика.
- Пойдём, - вздохнув, согласился Вик, поднимаясь, - здесь нечего смотреть – тянут время и жилы. – Извините, - обратился к Ане, - я вынужден вас покинуть.
- Идите, - разрешила она, с любовью глядя на дочь, - я вас позову, когда вашим забьют.
- И на том спасибо, - поблагодарил он, удаляясь за своим пальцем, крепко стиснутым в маленькой ладошке.
Художница специализировалась на портретной живописи и придерживалась авангардно-модернистских тенденций с элементами импрессионизма и кубизма. Это хорошо было видно по косоугольным ящикообразным туловищам и псевдоквадратным головам изображаемой натуры. Палко-руки и палко-ноги для удобства были различной длины и заканчивались различным количеством пальцев. Талантливая последовательница французских, детсадовских и иных примитивистов внесла и свою свежую лепту в развивающееся мутным потоком мутное течение. На её портретах огромные выразительные глаза частично вылезли за контур голов, и можно было, поднатужась, сообразить, что они вылезли из орбит от радости, что определялось также месяцеобразными ртами, насыщенными треугольными зубами, некоторые из которых торчали наружу. У трёх разноростных фигур из квадратов веером торчали волосы, а четвёртая осталась с голой поверхностью, и Викентий Алексеевич сразу узнал себя в соседстве с Аннами. Сходство было поразительным! Семейный портрет с приходимцем!
Лишний в портрете подсел к столу, взял двойной лист чистой бумаги, щедро спонсированной мамой из запасов института, нашёл, покопавшись в горке, чёрный, тупо заточенный, карандаш и, поёрзав на стуле в обдумывании сюжета, приступил к выполнению срочного заказа. Заказчица решила не спускать с исполнителя недрёманного синего ока и, взобравшись к нему на колени, оперлась подбородком на столешницу, внимательно вглядываясь в чистый лист. Потом, решив наблюдать с высоты, встала коленями на его колени, отчего он поморщился, оперлась локтями о стол, и зайчатнику ничего не оставалось, как рисовать под её опущенным лицом. Но и эта поза, слава богу, ей не понравилась, и она забралась на стол и, сев на пятки, наконец, успокоилась.
- Рисуй!
Включив развитое воображение и чётко представив себе разудалого косого, Викентий Алексеевич длинными уверенными линиями изобразил смеющегося зайчишку, одетого в комбинезон, сидящим на пне с морковкой в лапе.
- Это что? – ткнула заказчица пальчиком в овощ.
- Морковка, - ответил смущённый художник, уязвлённый тем, что она не узнала заячьего деликатеса.
- Фу-у! – сморщила Аннушка личико и откинулась назад как от заразы. – Я не люблю!
Пришлось кое-как стереть, отойти от реализма и переделать на эскимо, которое она сразу узнала:
- Мороженое!! – закричала восторженно, опять сползла к нему на колени, надеясь, что и ей достанется, обняла за шею. – Папка, нарисуй… ой! – отпустила родительскую шею и испуганно приложила ладошку ко рту, а в глазах так и сверкают бесенята. – Я хочу ещё собачку.
Он не стал заострять внимания на оговорке и не стал сопротивляться желанию младшей Анны Владимировны пополнить свой зоопарк.
- Будет тебе и собачка. – И, успокоенная, она снова уцепилась за надёжную шею, приятно дыша в его ухо. Как известно, мужская память короче женской, особенно – девичьей, и когда проявилась собачья морда, и из широко развёрстой пасти шпица вывалился длинный язык, маленькая памятливая оговорщица в избытке чувств вернулась к интересной теме, категорически заявив:
- Ты будешь моим папкой.
- Ладно, - не стал он возражать, считая, как и всякий взрослый, что любые самые невообразимые желания малявок растворятся в длинном времени сами собой. Но поскольку его волновало короткое время, то он поставил условие: - Только пусть об этом никто не знает.
- Почему? – закапризничала дочка.
- Бабушка с мамой станут ругаться, что мы у них не спросили разрешения.
Послушница недолго помолчала, соображая, как обойти неожиданное препятствие, и нашла мудрый выход:
- А мы им не скажем, - и, довольная, весело рассмеялась.
- Замётано! – скрепил он негласный договор.
- Что замётано, куда? – она оглянулась, не поняв.
- Значит, договорились, - объяснил он.
К почти готовой зоописной продукции подоспела мама, и не подозревающая о новом папе.
- Как живая! – воскликнула она, заставив ожить притихшую от внимания дочку, запрыгать на коленях отца и зазвончить радостным смехом. – Вы, оказывается, ко всему прочему ещё и хороший художник!
Не прерываясь, он поведал:
- Вы не представляете, сколько ещё в моей кладези не известных вам достоинств.
Аня засмеялась:
- Одной, похоже, точно нет – скромности.
Он, закончив последнюю лапу, повернулся к ней, ссаживая дочку-инкогнито.
- Была. Я верно помню, что была, но от частого употребления поизносилась до дыр и клочьев
Аня ещё пуще развеселилась и не стала спорить.
- Аннушка, - обратилась она к дочери, пригладив её растрёпанные волосы, - сейчас придёт бабушка и будет отдыхать. Ты не шуми и тихонечко раскрась дядины рисунки, а мы с ним пойдём смотреть футбол. Хорошо? – и чуть не упала, когда услышала в ответ:
- Замётано!
Викентий Алексеевич, сделав независимое выражение лица, принялся непринуждённо складывать в стопку чистые листы и собирать разбежавшиеся по столу карандаши, а мама, стрельнув в него синим пламенем, решила отложить воспитательную работу на более позднее время.
- Пойдёмте, - строго приказала провинившемуся, - второй тайм начался. – И столько было металла в голосе, что идти смотреть расхотелось.
На стадионе он осторожно присел на купленное место и постарался сосредоточиться на игре, ожидая неизбежного вопроса и заранее решив отрицать свою вину.
- Есть хотите?
- Нет, - не задумываясь, ответил он, даже не расслышав толком вопроса, а когда осознал, спросил неуверенно: - А что есть?
- Ничего, кроме колбасы и хлеба, - обрадовала она, предупредив скудным предложением, чтобы на чужой каравай хлебало не разевал. – Будете?
- Не откажусь, - согласился он так же быстро, как перед тем отказался. – Знаете, - объяснил приступ жора, - я, когда нервничаю на футболе, всегда для успокоения что-нибудь жую, - и полюбопытствовал, сглотнув слюну: - У вас какая завалялась? Конская шаймиевка или собачий сервелат?
- Хуже, - обрадовала хозяйка, - полунедокопчёная трансгенная, - и ушла на добычу, выждав, очевидно, когда Анна заляжет на просушку.
Вернулась тотчас, неся полкруга транснедокопчёной и два кусмана батона.
- Принимайте, - подала ему один кусок, по-братски разорвала колбасный серп и большую часть отдала нервному болельщику. – Стибрила, - похвасталась, и они, взглянув друг на друга и вспомнив другое слово из того же лексикона, произнесённое детским ртом, расхохотались, окончательно повалив забор поведенческих условностей.
- Как играют? – поинтересовалась, смачно жуя.
- Хуже некуда, - сообщил он, стараясь не чавкать. – Не ошибусь, если предположу, что ребятки столковались на ничью. Типичная договорная.
- Погодите, наши ещё покажут армейские зубы, - пообещала фанатка ЦСКА с набитым ртом.
- И годить нечего, - не поверил фанат «Спартака».
- Спорим? – предложила она, не отрываясь ни от колбасы, ни от экрана.
- На что? – загорелся он, поворачиваясь к ней.
Аня призадумалась, чтобы не продешевить на призе.
- Если наши выиграют…
- Или наши, - смело добавил он себе более жёсткие условия.
- Пусть так: если матч закончится чьей-либо победой, то… - и снова притормозила, жуя и ещё раз прикидывая цену приза, и, наконец, посветлев глазами и улыбкой, сообщила ставку: - …то вы будете негласным куратором моей докторской.
- Замётано, - не раздумывая, согласился он, уверенный в своём выигрыше. Услышав знакомое слово, Анна Владимировна обвиняющее уставилась на него, расширив глаза, а он – невинно в ответ, и оба, еле сдерживаясь, трясясь телами и стиснув зубы, чтобы не выронить полунедожёванной, заквакали глухим смехом, тщетно стараясь проглотить разом всё то, что скопилось во рту. Наконец, Викентию Алексеевичу это удалось, и он продолжил пари:
- А если останется ничья – и она будет – то вы… - необидное и лёгкое наказание пришло на ум мгновенно, - переходите в фанатский стан «Спартака». Идёт? Тем более что вам всё равно, за кого болеть – все наши! Согласны? – и выставил открытую ладонь. Она смазала своей, отсчёт пари пошёл, а колбаса кончилась.
Собранные с подола и брюк крошки пригодились для удобрения искусственных цветов. Облегчённо вздохнув и осоловев, оба уставились на экран. То, что там происходило, добавило осоловелости. Впору бы занять более удобное положение, лучше бы горизонтальное, но приходилось из этических норм терпеть неудобства и болтовнёй подло мешать соседу задремать.
- Так и кажется, - начала Анна Владимировна, скованно сцепив руки на коленях, - что вы знаете о футболе буквально всё, больше, чем любой тренер или спортивный обозреватель.
Обрадованный темой Викентий Алексеевич пошевелился, разгоняя кровь, сосредоточенную вокруг желудка, распрямил и сложил друг на друга ноги, хотел потянуться, но не осмелился и только откинулся на спинку дивана, положив на неё руку.
- Таков крест настоящих фанатов, - вздохнул обречённо.
- Хорошо бы к тому, чтобы знать, ещё и уметь. - «Хорошо бы» - согласился в душе Викентий Алексеевич – «но не обязательно – с умением без знания далеко по жизни не шагнёшь». – А то многие, - раздражённо продолжала зудеть Анна Владимировна, - особенно у нас, в науке, - «намёк?», - не о присутствующих будь сказано, - «тогда – скажи», - на языке – мастера, а на деле – профаны дутые. – «Что сделать: обидеться, возразить, смолчать?». – Вы-то, надеюсь, не из них, хотя бы разок пинали настоящий футбольный мяч?
Отрицать не хотелось, но и врать – тоже.
- Хотя бы и не пинал, ну и что? – окончательно продремался он от неприятного вопроса-предположения. – В науке, между прочим, есть уважаемые всеми учёные-фундаменталисты, которые ничего не умеют и долго, а многие – и всю жизнь – хлеб даром едят. Так вот: я – футболист-фундаменталист. – Она тоже оклемалась и рассмеялась. – И не смейтесь, - разозлился он, - надо будет – пинну, через всё поле перепинну… если поперёк.
Она ещё пуще развеселилась.
- Не забудьте прихватить на поле и всю вашу ораву – им тоже полезно поразмяться, - и неприлично заржала: - Извините, представила ваших импровизаторов и… этого… ой, не могу! – От смеха у неё слёзы выступили на глазах. – Вашего знаменитого пузача-изобретателя… ха-ха-ха... в трусах и майке. – Она утёрла слёзы. – Соперники от смеха ни разу по мячу не попадут.
- Вам просто завидно! – вступился за свою команду Викентий Алексеевич.
- С какой стати?
- С женской, - и объяснил: - вам-то никогда не удастся попинать.
Анна Владимировна призадумалась, убрала улыбку, сосредоточенно уставилась на экран, где игроки изобретательно не попадали в ворота друг другу из самых выгодных положений, и вдруг сладко и протяжно, со звуком, зевнула, прикрыв рот ладонью, и напичканный достоинствами гость сразу сообразил, что пора сматывать удочки.
- Пойду, пожалуй, - вставая, обрадовал хозяйку, - интересного кина, точно, не будет, а счёт я знаю.
Она не возражала и тоже поднялась, чтобы выпроводить засидевшегося фундаменталиста. У лифта они подали друг другу дружеские руки, ему вежливо предложили забегать, когда вздумается, он нажал на кнопку «1», дверца захлопнулась, и он упал на землю.
На ней заметно потемнело и посвежело. Нетерпеливые коммунальщики уже зажгли фонари. Дышалось легко, и Викентий Алексеевич решил продолжить прерванную оздоровительную прогулку начатой с утра новой жизни. Он был доволен собой, не ударил лицом… нет, чего-чего, а грязи там не было, понравился всем Аннам, особенно младшей. Да и старшая лебезила во время ужина - могла бы и две котлеты положить! Про Аню и говорить нечего. Как он умно раздолбал её диссертацию! Баба ничего не только сзади. Он удовлетворённо хохотнул и перешёл на упругий спортивный шаг.
- 5 –
Моложавый мужчина творческих лет и всё ещё рыхлого конторского телосложения, с гладким лицом, не обезображенным морщинами прошлых страданий и нынешних забот, энергично вбежал в коридорчик-курилку, бодро прокричал в задымлённое пространство: «Привет!» и, бросив на ходу: «Кончайте травиться – у меня есть для вас преинтереснейшая информация», не задерживаясь, проследовал в производственное помещение. Заинтригованные сотрудники не замедлили минут через десять собраться в большой комнате, густо заставленной кульманами, и тревожно сгрудились на стульях у окна. Но услышали поначалу знакомое и вовсе не интересное:
- Спешу сообщить вам ещё одно пренеприятнейшее известие…
- Нас посылают на Олимпиаду в Пекин? – догадался шустрый Гусар.
- Ага, рикшами, - дополнил Старче.
Чёрный глашатай не соизволил прокомментировать прозорливые догадки и мрачно продолжил с насупленным от тяжкой стрессовой новости лицом:
- Уже всё научное сообщество города подняло тихий хохот над нашей мужской немощью…
- В каком смысле? – попросил уточнения обидевшийся Старче. – У меня, к примеру, двое детей, у Циркуля – одно…
- В этом нехитром деле, - перебил шеф, - мы преуспели, ничего не скажешь – ни силы, ни ума не надо. Про Фигаро вообще скоро новую оперу с эротическим сюжетом напишут…
- Фигаро – здесь, Фигаро – там, скоро получит по рогам… - проблеял скороговоркой Бен-Григорион.
- А ещё что вы можете? – лишил Фёдора ответной отпорной арии режиссёр. – В зеркало бы смотрелись прежде, чем детей делать! – Зинуля с Нинулей тоненько захихикали, прячась за спину Марьи Ивановны. – Обиднее и стыднее всего, что над нашим амёбообразным сложением смеются все окрестные женщины, и не только наши, - Викентий Алексеевич обратил хмурый взор в сторону женской фракции института. – Вы, Мамма-мия, смеётесь?
Та подтолкнула дужку очков, открыла рот и недвусмысленно выдала громко и резко:
- Ха-ха-ха!!
Ей вторили Зинуля с Нинулей:
- Хи-хи-хи!
- Вот! – удовлетворился экспериментатор. – Факт – на губах! Но ещё паскуднее, когда смеются эти… бабьё из посудо-хозяйственного, вместе со своей дебелой директоршей.
- Напрасно ты так, - укорила Марья Ивановна, вступившаяся за бабьё, - Анна Владимировна – очень симпатичная и умная женщина, хорошо сложена для своих лет и держит себя в теле – не чета вам, разгильдяям.
Викентий Алексеевич покрутил головой, прогоняя смущение.
- Ну, если только сзади… - промямлил он, не сдаваясь. – Но не о том разговор. А о том, что, как они утверждают, ни одному из нас не пнуть футбольного мяча так, чтобы он улетел с поля на трибуну.
- А зачем его туда пинать? – заволновался Серый. – Я раз сидел на трибуне, а какой-то костолом пнул в меня с поля. Хорошо, что я увернулся в последний момент, а мяч врезал по кумполу сзади сидящей бабе-раззяве.
- И чё? – поинтересовался Витёк результатом встречи двух шаров.
- А ничё: копыта откинула, и уволокли новые ставить.
- Можно и не на трибуну, - дал потачку Викентий Алексеевич.
- Так можно и на поле кого-нибудь уделать, - остерёг Фигаро. – Я раз видел, как негра пнул мяч с лёта, а другой, не такой тёмный, видно, недоделанный, принял с дурика на башку и тоже скопытился. Так что…
- Да пиннём мы, Викентий, - обнадёжил Старче, - пиннём, не сомневайся. Зови тех баб – всех с копытков, и пусть оттаскивают за ядовитые языки.
- О-ё-ёй! – брезгливо выговорила Марья Ивановна. – Как бы вас не пришлось оттаскивать за длинные языки к хирургу.
Баламутная аудитория никак не хотела настроиться на серьёзный лад, подобающий критическому общественному мнению. Пришлось Викентию Алексеевичу подлить масла в затухающий огонь.
- А ещё, - сообщил он, - кто-то пустил гаденький слушок… - он повёл глазами вокруг себя, заглядывая за кульманы, и все за ним, пытаясь определить – не залетел ли тот и сюда, - …о том, что если нас выпустить на футбольное поле командой, да ещё одетыми в трусы и майки, то зрители от смеха сплошь ука… и упи… а соперники от хохота не смогут попасть по мячу.
Сообразительная Марья Ивановна, поняв нехитрую тактику шефа, поддула в разгорающийся огонёк:
- Мне так в открытую говорят: стыдоба!
- И нам, - тут же пропищали Зинуля с Нинулей.
А Викентий Алексеевич докапал последнее:
- Так и кажется, что все в затылок лыбятся, записав нас в недоразвитые. Особенно потешаются над «пузачом».
- Дался вам этот пузач, - возмутился молчавший до сих пор Макс. – Вчера слова не давали сказать, сегодня я сам решил не баловать вас светлыми мыслями, не крякать как гадкий утёнок, но вы вынуждаете, и я утверждаю: среди всей вашей недоразвитой кодлы я – единственный настоящий мужчина с твёрдым и выдержанным нордическим характером. А что касается моих пресловутых габаритов, то они, если тщательно измерить, вполне соответствуют классическим модельным стандартам – 60-90-60 – и мой затылок никто не сверлит.
- И немудрено, - усмехнулся Викентий Алексеевич, - он у тебя давно сросся с шеей и покрылся непроницаемой жировой бронёй.
- А если надо будет, - не позволил себе ввязаться в бессмысленную свару единственный настоящий мужчина, - за наглую сплетню кого-нибудь пнуть в одно место, то за мной не залежится…
- Однако, - взъярился и Старче, - хватит тянуть за душу, выкладывай, Викентий, что ты снова задумал против нас?
Помолчав и сосредоточившись, шеф выпалил совсем неудобоваримое и неожиданное:
- Я бы по-мужски принял вызов и выступил сплочённой футбольной командой на спартакиаде.
Все, опешив, и рты раззявили, и лица вытянули, и глаза округлили.
- Ты что, рехнулся? – грубо рявкнул Старче. – Нарочно нас хочешь выставить на позор перед змееязыким посудо-хозяйственным скопищем? – и ещё грубее: - С ихней Анной, что ли, стакнулся?
Все так и замерли, ожидая взрыва со стороны шефа, а он отвёл в сторону виноватые глаза футбольного провокатора и смиренно отверг бестактные предположения:
- Ни с кем я не стакнулся – она не в моём вкусе… разве что сзади… А насчёт мнимого позора, - вернул честные безвинные глаза, - я так скажу: позорно скользить в выгребную яму и не пытаться зацепиться и выкарабкаться, позорно прятать голову в вонючую подмышку и делать вид, что ничего не видишь и не слышишь, позорно плыть по течению как последнее дерьмо…
- Не забывай, что ты плывёшь вместе с нами, - подколол неугомонный Старче.
- Я и не отрицаю, - согласился дерьмовый шеф, - но я хочу выкарабкаться, хочу, чтобы у меня всё было гармонично: и душа, и тело. А вы… Вы что, надеетесь, что грязненькие шепотки рассеются, подленькие взгляды угаснут, и болотная жизнь наша с вонючими пузырями пойдёт дальше как ни в чём не бывало? Не выйдет! Будем прятаться и увиливать от ответа, так и останемся с ярлыком «недо…».
- Я чёй-то недокумекиваю, - тряхнул кудлатой головой Гусар. – Ну, согласимся мы и что? Мы же своей позорной беспомощной игрой ещё больше опозоримся! Не так?
Викентий Алексеевич пружинисто встал, почувствовав, что угрюмые соратники начинают давать слабину. Маленькую, и надо ещё тянуть и тянуть на себя.
- Не так, - подтвердил он. – Ты просто не знаешь футбол и футбольных фанатов, - дорвался он до любимой темы. – Футбол – тогда настоящий, когда, не жалея сил, играют обе команды – и слабая, и сильная – и счёт абсолютно не важен, важна – игра. Настоящие фанаты простят, если не умеешь, но стараешься суметь, и всегда поддержат слабейшего, если он не уступает в силе духа, и не простят, если умеешь, но не стараешься, волынишь на поле, даже если выигрываешь. Покажем себя сильными духом, бескомпромиссными борцами за победу, будем выкладываться полностью по мере физических сил и технических возможностей, и все фанаты будут на нашей стороне, даже если проиграем. И забудутся блудливые разговоры о мужской немощи.
Марья Ивановна согласно качнулась вперёд, сняла очки, отчего стала очень милой и беспомощной, и прервала панегирик немощному футболу, добавив и свой резон:
- Мальчики, - пацаны разом зашевелились, приободрившись, - если вы будете сражаться на поле, не жалея живота своего, - бросила многозначительный взгляд на Максика, и тот воинственно выставил благоприобретённую мозоль, - то все зрительницы будут болеть за вас, и даже те, что из посудо-хозяйственного. Женщинам – поверьте мне, женщине – совсем не по душе болваны с врождёнными геркулесовыми бицепсами и торсом, которым победы даются сами собой, без особых умственных усилий. Такие больше пекутся о себе. Нам подавай головастиков, которые не ждут манны небесной, а сами её добывают, да ещё и с маслом, стремятся к цели, невзирая на препятствия и неудачи, и всегда достигают её, закаляясь душой и телом, которые никогда не предают и жертвуют жизнью ради близких, и за которыми чувствуешь себя в полной безопасности и надёжности, что бы ни случилось. Вы такие, я знаю, только постарайтесь и ради себя, и ради нас, слабых, а мы будем болеть за вас и… никаких ХУ! – прокричала в заключение, подняв сжатый кулак.
И сразу общее напряжение спало, лица футбольных звёзд осветились уверенными улыбками, они зашевелились, готовые немедленно вскочить и скопом броситься на мяч.
«Ну, молодчина, Мамма-мия» - мысленно похвалил неожиданную помощницу Викентий Алексеевич и поспешил закрепить агитационный успех:
- Думаю, больше четырёх-пяти команд не будет, так что предстоит сыграть всего 3-4 игры, и не думаю, что они технически будут значительно сильнее нас, так что победят характер и выносливость. Этим и займёмся, для чего у нас есть целых 2,5 месяца. За такое время можно не только дворовую, но и классную команду создать.
- И не обязательно принимать немедленное решение, - опять вмешалась добровольная помощница. – Соберётесь, потренируетесь, посмотрите, что получается, и ближе к спартакиаде решите окончательно, - хитрит Мамма-мия, зная, что если ввяжешься в какое дело, то уж не развяжешься, пока не сделаешь или не угробишь себя и его.
- Правильно, - согласился Викентий Алексеевич. – Пусть будут наши тренировки для укрепления здоровья и поднятия общего тонуса, а там посмотрим, как быть. Идёт?
Первым, как ни странно, отозвался Макс, да ещё как:
- Не ради амбиций Викентия, а ради тебя, Маша, говорю категорическое «Да!».
Циркуль, сидевший рядом с другом, иронически шмыгнул носом:
- Не боишься испортить модельные размеры? Я – категорически воздерживаюсь.
- У тебя, Арсений, - не остался в долгу Макс, - любимая поза, смотрю, как у циркуля – враскорячку.
- А я, - не замедлил с решением Старче, - против, категорически против! Считаю затею бессмысленной и ребяческой.
- Как и всё, что затрагивает твой старческий покой, - кольнул шеф под дых ярого противника. – А ты, Вахтанг?
- Зачем спрашиваешь, дарагой? – гортанно и громко произнёс симбиоз грузина с русской и картинно выпятил волосатую по горло грудь. – Разве ты не знаешь, что лучшая игрушка для грузинского мальчика – мяч, а лучшая игра для взрослого грузина – футбол? Вспомни, сколько знаменитых футболистов – грузины: Метревели, Кавазишвили, Месхи, Муджири, Кипиани, Гуцаев…
- Не забудь ещё одного, - вклинился в галерею звёзд Макс.
- Кого?
- Вахтанга Кинг-Конга.
- Смейтесь, смейтесь, - не обиделась последняя звезда, - но так оно и будет на спартакиаде. Я – за! Пиши, дарагой, меня первым… после тебя.
- Ладно, - рассмеялся довольный «дарагой». – А ты, Иван, что скажешь?
Царевич порозовел от волнения и отрубил ладонью:
- Если надо, то я – за!
- Молодчина! – похвалил Старче. – Если надо – значит, надо: комсомол ответил «Есть!». Ты за что голосуешь: за футбол или за «надо»?
- Не придирайся, тухлый троцкист-отщепенец! – заступился за несостоявшегося комсомольца Викентий Алексеевич. – Фёдор?
- А я что, рыжий, что ли? – азартно выкрикнул Фигаро и на всякий случай отодвинулся от мощного рыжего Ивана. – Наше дело ребячье – за! Всегда – за, я не умею против.
- Одним словом – Фигаро, - кратко охарактеризовал Циркуль.
- Я – следом, - не ожидая выклички, поспешил со своим мнением Витёк. – Не знаю только, дадут ли поиграть?
- Кто? – забеспокоился спорт-шеф.
- Да девки, - с удовольствием сморщил нос Гусар, приподняв узкие кончики щегольских усиков. – Набегут со всех сторон, будут просить автограф.
- А кое-кто и алименты, - пообещал, усмехнувшись, Старче.
- Типун тебе на вредный язык, злой старикашка! – отшатнулся от него испуганный любимец девок.
- Присоединяйся, Василий, - посоветовал Викентий Алексеевич Доу-Джонсу.
- Всегда готов! – не подвёл тот. – В здоровом теле – здоровый дух.
- В тебе он не настоящий – забугорный, выщелоченный, - поддел Циркуль приверженца западной культуры. – Вот у Серого… - и все рассмеялись, вспомнив про Серёгин нежданчик. – Давай и ты, Серёга, колись, - предложил он Серому с нашим духом, - ты за кого: за Викешу или за Старче?
Серый Серёга отвернул посеревшее лицо в сторону и чуть слышно пробормотал посеревшими губами:
- Я… как все…
- О, мудрейший из мудрых! – вскричал Старче. – Ты дал самый короткий и самый объёмный мудрый ответ, такой, чтобы можно было безопасно и безответственно затеряться в массе. Гениально! – Петра Леонидовича понесло – он понял, что не рассчитал диспозиции и остаётся в одиночном меньшинстве, изгоем в коллективе, в котором привык чувствовать себя своим всегда и во всех отношениях. – Бена можешь не спрашивать, - обратился он к Викентию Алексеевичу. – Думаю, что даже ты, знаток футбола, не сможешь назвать ни одного известного футболиста-еврея, как, впрочем, и шахтёра, металлурга, сантехника. Потому что дети евреев играют в металлические деньги, а взрослые мужчины – в ценные бумаги, но никак не в футбол.
- Ты прав, Пётр Леонидович, - снисходительно улыбнулся Григорий, облизывая влажные красные губы, - но ты забыл ещё сказать, что нашей нации свойственны инициативность, риск и индивидуализм, которые нередко вызывают поступки вопреки общественному мнению. Вот и я поступлю вопреки и вступлю в нашу футбольную команду, но ненадолго, временно, профессиональным футболистом я, конечно, не собираюсь быть.
- И никто не собирается, - успокоил шеф. – Твоё последнее слово, Валентин, - поощрительно улыбаясь, обратился к неулыбчивому Вальку, самому младшему и самому позднему в коллективе. – Как на твой свежий молодой взгляд футбольная затея немощных старичков?
- Нормально, - оценил затею Валёк. – Думаю, что буду вам… нам, - исправился, - полезен, так как люблю футбол и играл за факультетскую сборную.
- Здорово! – обрадовался организатор, поймавший в последний момент синицу. – Преладненько! Марья Ивановна! – крикнул в открытую дверь соседней комнаты, куда в начале опроса удалилось на свои рабочие места женское трио. – Запиши в профиоиндуит, что в результате общественного референдума и поимённого голосования установлено: инициативу создания футбольной команды поддержали все при одном «против» и одном воздержавшемся. – Он энергично поднялся, сделал несколько быстрых шагов вдоль стола туда-сюда и остановился в раздумьи.
- С тем, кто «против» - ясно: у него своя команда, а что делать с неопределившимся?
Никто не знал. И тогда снова подала голос палочка-выручалочка:
- Пусть будет в запасе, - предложила Марья Ивановна, - и вся недолга.
- Вот голова! – восхитился Викентий Алексеевич. – Не то, что у некоторых, кто «против». – Старче недовольно хрюкнул и отвернулся. – Для команды нам надо как минимум одиннадцать игроков, - сообщил футбольный энциклопедист. – Марья Ивановна, сколько у нас всего мужиков-то?
- Не проверяла, - донеслось из-за дальнего кульмана под стыдливое хихиканье Зинули-Нинули.
- А по штатному расписанию? – уточнил вопрос начальник.
- Все здесь, - обрадовала Мамма-мия. – Как ни странно, но сегодня никто не отпросился в больницу или в библиотеку. Ты их выстрой, - опять дельно посоветовала, - и посчитай.
- И то! – обрадовался начальник простому решению. – Давайте-ка, братцы, становись в одну шеренгу. – Все нехотя, с ленцой, поднялись и образовали ломаный строй запасных младших лейтенантов и лейтенантов, не нюхавших настоящего пороха и запаха портянок. – Ну, как вы стоите? – возмутился командир, недавно получивший третью маленькую звёздочку за директорскую должность. – Подравняйтесь мал-мала. Фигаро, ты должен видеть грудь четвёртого в строю.
Фёдор выдвинулся немного вперёд и, наклонившись, посмотрел влево.
- Как я её увижу, когда дирижабль Макса всё заслоняет.
- Макс, - попросил командир, - убери, пожалуйста, на минуту передний рюкзак. – Макс с явственным «чпоком» втянул живот и затаил дыхание. – Видишь теперь? – спросил строгий начальник у Фигаро.
- А чего там видеть-то? – возмутился нерадивый недисциплинированный подчинённый. – Какая там грудь у Серого? Пусть лучше Марья Ивановна встанет.
Та выглянула из-за чертежа и поверх очков пригрозила:
- Если я встану, у тебя в глазах будет двоиться.
Все радостно заржали, и каждому захотелось увидеть четвёртую даже ценой раздвоения в глазах, а забытый Макс с обратным «чпоком» принял естественные формы.
- Раз, два, три, - начал считать институтское поголовье пастух, - а ты чего влез в строй? – накинулся на Старче.
- Так вы меня не так поняли, - стал оправдываться отщепенец, - я – против, но и – за. – Опешивший Викентий Алексеевич смотрел на него округлившимися непонимающими глазами.
- Ещё один мудрец с коротким и сверхобъёмным ответом, - обронил Макс, с любопытством вглядываясь в знакомого до облупления товарища.
- Объяснись, - попросил начальник.
- Всё очень даже просто, - расшифровал единство противоположностей мудрый философ. – Я – принципиально против футбола, но в принципе – за участие в команде, вот и всё, - и примирительно виновато улыбнулся, и все заулыбались, поняв нехитрую подоплёку замудрёной хилософии.
- Выкрутился, Петя, - больше всех обрадовался Макс. – Учись, Бен.
- Хватит вам язвить! – опять подала голос Марья Ивановна. – Простите заблудшего барана – он осознал свои заблуждения.
- Осознал? – строго спросил шеф.
- Служу футбольному союзу! – азартно рявкнул баран.
- Кстати, - Викентий Алексеевич наморщил лоб от внезапно набежавшей мысли, - как назовём команду? – и с тайным желанием неуверенно предложил: - Может, «Спартаком»?
Безымянная команда зашевелилась, расстроив шеренгу, и стала усаживаться на стулья для облегчения мыслительного процесса.
- Нельзя, - безапелляционно отверг ВИП-предложение Макс. – С главной командой страны будут путать. И потом, придётся на сборы в Турцию и на Кипр летать – там, говорят, обалденные толчки – а я кипрского языка не знаю.
- А какие знаешь? – поинтересовался Циркуль.
- Два знаю, - неопределённо ответил полиглот, - и, конечно, как и всякий культурный человек – международный английский.
- Да ну? – засомневался друг. – Что-то не припомню, чтобы ты когда-нибудь шпрехал на инглиш. Скажи что-нибудь.
- Пожалуйста, - не замедлил Макс. – Ху из ху! Понял, неуч?
- Чего ж не понять? – ответил Циркуль. – Всё равно, что по-нашему, только последние буквы не выговариваются.
Зинуля с Нинулей прыснули тоненькими смешочками и отстранились от чертежей, чтобы не испортить необходимую Родине продукцию.
- Опять вы за своё? – укоризненно попенял друзьям начальник. – Лучше бы бренд команде сбрендили, - и ко всем: - Название давайте, шевелите черепками!
Посыпались занятные предложения, одно другого завлекательнее: «Серебряная раковина», «Золотой унитаз», «Хрустальный калорифер», «Труба-дело», «Помпа», а сообразительный Витёк предложил их «Селтик» переименовать в наш «Септик». Когда разнобойные страсти поутихли, чинно поднял руку Доу-Джонс:
- Может – «Фортуна»? – посоветовал более-менее приглядное.
- Неплохо, - одобрил Викентий Алексеевич, - удача нам ой как не помешает! Ещё кто предложит что-нибудь вразумительное? – И тут подал голос Серёга, возбуждённый занимательной викториной:
- А если совсем просто: ФК «Сантехника», - предложил Серый совсем серое, но рифмованное название.
- Ни за что! – решительно возразил Григорий. – Хочешь, чтобы зрители вопили: «Давай, вымогатели!»?
- Опять вы там развели базарную несусветь? – подала голос и Марья Ивановна. – Вспомните-ка, кто явился инициатором футбольной команды?
- Ясно, кто, - первым догадался Фигаро. – Викентий Алексеевич.
- А ты как думаешь, Макс? – обратилась к главному базарнику.
- И думать нечего, - откликнулся тот. – Федя прав: Викеша.
- Ну?
- Что ну? – не понял сообразительный заводила. – Ты что… считаешь…
- Конечно.
Макс вскочил со стула, хлопнул себя по ляжкам и в восторге покрутил отсутствующей талией.
- Ну, Марья! У тебя не голова, а реактор на быстрых нейтронах! – Повернулся лицом ко всем: - Ну, что, олухи царя канализационного, слышали, как называется ваша команда?
Все недоумённо молчали, и опять первым высказал догадку Фигаро:
- «Ну» - да?
- Сам ты нуда! Недонумок! – похвалил шарадист. – Проясняю: Ви-ке-ша!
После краткого молчаливого недосознания присутствующие, встав в одном порыве любви к начальствующему лицу, разразились дружными аплодисментами, перешедшими в оглушительную и долгую овацию, а именитый крестник покраснел и слабо сопротивлялся согласно установленного для таких торжеств регламента:
- Ну, зачем так? Неудобно как-то! Смахивает на культ личности.
- Не беспокойся, - успокоил распорядитель, - мавзолея мы тебе не построим: не на что. Приняли? – обратился к викешенцам. – Против есть? Нет. Воздержавшиеся? Нет. Точка!
Викентий Алексеевич обречённо вздохнул:
- Пусть будет так: против всех не попрёшь – Старче доказал нам это на собственной шкуре, - и радостно засмеялся: - А, правда, классное название? – и сразу же сделал строгое официальное лицо, чтобы не подумали, что он чрезмерно тщеславен. – Поскольку наш клуб «Викеша», - одноимённое лицо, не сдержавшись, улыбнулось, - обрёл официальный статус, предлагаю незамедлительно избрать руководящий орган в лице президента, исполнительного директора и главного тренера. В ответственной роли президента вижу только одного из нас… - все скромно потупились или отвернули безразличные ожидающие рожи, - …а именно… - слышен стал реактивный гул гонявшихся друг за другом мух, - …Марью Ивановну. – Разочарованные глаза поднялись, обмякшие рожи повернулись, несостоявшиеся претенденты ожили, а Макс даже подпрыгнул, словно надутый, и весело закричал:
- Марья Вановна, пожалте к рулю, - и, поклонившись, сделал мах опущенной рукой, словно очищая дорогу избраннице.
А она неторопливо, с полным дамским достоинством отодвинулась от кульмана, поправила причёску, подтолкнула вечно сползающие очки и только тогда вышла к ликующему народу.
- Не пожалеете? – скептически оглядела анархистскую орду.
- Не, - пообещал Макс, - костьми ляжем, - и подтолкнул локтем костлявого друга.
И тот подтвердил:
- Живота не пожалеем, - и похлопал соседа по излишним накоплениям.
- Все, как один… - обнадёжил и Старче.
Мамма-мия удовлетворённо и загадочно улыбнулась.
- Посмотрим, - не поверила болтливому мужскому обществу, положила руку на высокую грудь – многим тоже захотелось – и серьёзно произнесла, грозно сверкнув очками: - Клянусь верно и честно служить клубу. – Одноклубники честно вздохнули, сделав верный выбор, а она не замедлила дёрнуть за вожжи: - В таком случае, слушайте первый указ: исполняющим директором назначаю Викентия Алексеевича.
- У-у-у, - загудел неспокойный контингент, а Старче на правах старшего даже позволил себе выразиться более резко:
- Началось… ничто не ново в здешнем мире: кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку.
Кукушку дерзкое замечание не смутило, а вот петух съёжил перья и спрятал бесстыжие глаза за заволокой удовлетворения.
- Привалило Викентию Алексеевичу, - позавидовал Фигаро, - был просто директором, а теперь – двойной.
- Ага, - подтвердил Гусар, - бидиректор, или ду-директор.
- Не «ду», а «тy», - поправил пузатый знаток английского языка.
- А у меня, может, тефект речи.
- Скорее мозгов.
- Кончайте балаган! – прикрикнул ту-би-директор. – Продолжайте, госпожа президентша.
Марья Ивановна никак не прореагировала на недовольный ропот, нёсшийся из масс, и жахнула новым указом:
- Вторым указом запрещаю с завтрашнего утра и до конца спартакиады употребление табака и спиртного, включая пиво.
- У-лю-лю! – заголосил завзятый курильщик и любитель пива. – Протестую! Я не подписывал Киотского протокола, и вообще: ставлю на голосование вопрос об импичменте президенту, не оправдавшему доверия доверчивых избирателей. Кто – за?
- Мальчики! – остановила голосование напуганная президентша. – Я очень прошу вас.
- И мы – тоже, - прозвенели издали Нинуля с Зинулей.
- Ну, что вам стоит потерпеть какие-то три месяца, пока мы не выиграем главный грант и не утрём носы посудо-хозяйственницам!
- А ты веришь, что мы, не умея играть, выиграем? – серьёзно спросил Старче, и все с ожиданием уставились на Марью Ивановну, как будто от её ответа зависел результат будущих футбольных баталий.
- Если бы не верила, не стала бы президентшей, - ответила Мамма-мия так, как хотелось всем. – Мы выиграем, если хорошо подготовимся и очень постараемся. Вы сможете, мальчики. Ну… договорились?
- А если я не выдержу? – засомневался Макс.
- Выдержишь, Максик, выдержишь! – твёрдо отвела Марья Ивановна сомнения любимца. – Надо выдержать. Я больше всего надеюсь на тебя, на твой пример. Ты же у нас умница! – Максик даже кхекнул от смущения и, естественно, сдался. – Так надо для нашего общего футбольного дела, - гнула свою линию хитрая президентша. – И зарядку делать не забывайте, и на работу топайте ножками. Договорились?
- И-эх-х! Однова умирать! – вскричал умница. – Перетерпим! Не впервой бросать! Бросим? – спросил у остальных и услышал что-то невразумительное. – Не беспокойся, Маша, я прослежу за архаровцами.
- Ох, и надымлюсь сегодня! – размечтался Старче. – На все три месяца.
- Всё, - констатировал исполняющий директор, - указ подписан и вступил в силу. Остался ещё один не решённый кадровый вопрос. Думаю, что он не вызовет разночтения, и мы главным тренером назначим единственного, кто умеет играть в футбол – Валентина.
Лишённым курева футболистам остальные назначения были до фени, и они не стали возражать. Зато возразил назначенец:
- Не главным – главные на поле не выходят – а играющим тренером.
- Пусть будет так, - согласился администратор команды. – Всё, повестка на сегодня исчерпана, завтра приступаем к тренировкам.
- А где? – задал разумный вопрос Царевич, промолчавший всю жаркую дискуссию, выражая симпатии и антипатии только оттенками румянца.
Викентий Алексеевич глубоко вздохнул и медленно отдулся.
- Да вот, вечером пойду искать поле деятельности.
- У нас в школе есть, - обрадованно сообщила Зинуля, а Нинуля добавила:
- Там вечером никто не играет, только иногда мальчишки на одни ворота.
- Где это? – воспрял исполнительный директор, и Зинуля протараторила адрес, а Нинуля подсказала, как туда добраться. Не прошло и года, как они закончили школу, с треском провалили вступительные экзамены в театральный институт и теперь, для надёжности, готовились в педагогический и хорошо помнили обратную дорогу в школу.
Вкалывать не хотелось, и Викентий Алексеевич занялся любимым делом фанатов – расстановкой игроков на поле. Себе он сразу, без колебаний, отвёл место центрального разыгрывающего полузащитника – пупа команды, от которого зависит вся игра. Не смущало даже то, что он, как прозорливо подметила женщина Аня, никогда не соприкасался с настоящим футбольным мячом. Но – не боги горшки обжигают, за почти три месяца он со своим волевым настроем, не оценённым брошенной женой, сделает из себя Зидана местного масштаба. Во всяком случае, грыжей в команде не будет. Надо забежать в магазин и купить учебное руководство по футболу.
Сквозь открытую дверь было видно и слышно, как, перекурив, нерасставленные игроки равнодушно разбрелись по своим местам и привычно принялись за рутинное дело, переговариваясь о чём попало, но никак не о футболе, не затронувшем их заплесневелые дремлющие души. Викентию Алексеевичу даже обидно стало, как будто он для себя старался-упирался. Самому ему и телевизорного поля достаточно. Вот так всегда: делаешь людям добро, силком тянешь, надрываясь, в новую лучшую жизнь, а натыкаешься на безразличное равнодушие, а то и на неприкрытую вражду. Как трудно раскачать и сдвинуть с места наш ленивый оседлый народ и заставить работать над собой ради собственного здоровья! Может, пока не поздно, свернуть мероприятие и спрятаться в собственную раковину? Гнить там тихо и спокойно, никому не мешая, ни с кем не переталкиваясь? Заниматься футболом расхотелось, и разочарованный исполнительный директор отложил начатые футбольные схемы и, вздохнув, занялся ревизией докторских материалов.
На ворота, конечно, надо ставить Циркуля. Он по всем параметрам подходит: высокий, жилистый и хладнокровный, если вообще в нём шевелится хоть какая-нибудь жидкость, кроме перебродившего пива. Научить делать шпагат – никакой нижний мяч не пропустит. Правда, опасно в таком возрасте: а ну, как расшпагатится, а назад не сумеет собраться, как будет штаны одевать-раздевать? Может, лучше Кинг-Конга? Прыгучий, тягучий и… ненадёжный: разволнуется, замандражит, и пиши – пропало, все мячи в гости будут к нам. Если из двух зол выбирать меньшее, то предпочтение надо отдать Циркулю без шпагата. При надёжном стоппере как воздух нужен надёжный защитник-чистильщик – каттеначчо. Кто? Старче? Он тоже по параметрам подходит, но будет ли столпом обороны? А если – столбом?
Он всегда находил наилучший вариант расстановки игроков и оптимальный состав в любых играющих по телевизору командах, особенно в «Спартаке», ожесточённо и компетентно споря заочно с самыми заслуженными тренерами, а для своей команды, оказывается, не в состоянии выбрать двух игроков. И спорить не с кем, да и бесполезно, самого себя не переспоришь! Но, что делать? Назад возврата нет, жребий брошен, вызов принят, мосты сожжены! На кону его незапятнанная честь и футбольная репутация. Ничего, посмотрим ещё, дорогая Анна Владимировна, на чьей улице будет праздник, кто пиннёт мяч дальше, кому смеяться последним. Взбодрившись, Викентий Алексеевич взял чистый лист и принялся придумывать эмблему новорождённого клуба. В конце концов, нарисовалась улыбающаяся рожица залихватского пацана с пышным косым чубом, большими весёлыми глазами в длинных ресницах и округлыми щеками в виде футбольных мячей. Хотел красиво подписать на груди майки название клуба, но, надув щёки и посмотрев в зеркальце, увидел уловимое сходство с эмблемным персонажем и не стал дразнить зрителей. Какая всё же умница – Маша: без её помощи ещё неизвестно, как бы закончилась его миссия спорт-Данко. А у Анны Владимировны, которая сзади… он выиграл-таки пари, теперь она – болельщица «Спартака», и скоро будет фанаткой «Викеши». А он к ним, с их сиротскими котлетками и недокопчёной завалью – ни ногой! Викентий Алексеевич самодовольно хохотнул, снова надул щёки и победно пукнул губами. Да… В нападение придётся поставить одного Валька. Говорит – играл… Ничего, Викеша поможет. Главное – это точный и расчётливый пас вразрез защиты с выводом нападающего на свободное пространство перед воротами. И лучше всего – щёчкой.
Викентий Алексеевич вышел из-за стола и оглядел игровое поле. На глаза попалась полиэтиленовая корзина для мусорных бумаг. Для мастера и она сгодится. Он отодвинул решётчатый «мяч» от стола и нанёс лёгкий изящный удар знаменитой щёчкой. Корзина отлетела к двери, упала набок и вытряхнула содержимое. Славненько! Вот он – неуловимый пас вразрез, теперь последует разящий удар по воротам. Маститый центральный пуп команды сделал внушительный замах правой ногой и, еле удержав равновесие, вдарил фирменной щёчкой по «мячу», да так, что каблук чиркнул по полу, а корзина, коснувшись стойки, неотразимо влетела в ворота, плюхнувшись по центру соседней комнаты. И сразу послышался глухой слитный рёв восторженных трибун, сквозь который еле прорвался голос Макса:
- Ты что там, чокнулся? – и Макс нарисовался с другой стороны ворот, примерился и неуклюже пнул «мяч» обратно. Он каким-то необъяснимым чудом пролетел между стойками и сухим листом опустился точно на мощную грудь Викеши. Ура! Викентий Алексеевич обрадовался тому, что научился играть грудью, и, не медля, щёлкнул скатившийся с груди «мяч» в дверные ворота, и тот, взвившись в девятку, точно упал на голову противнику, да так, что втянутая от страха в плечи голова Макса оказалась в корзине.
- 1:0, - заорал би-директор, подпрыгнув на месте, - сдаёшься?
- Ничуть! – сдёрнул «мяч» с головы пузач. – Пошли во двор, я там тебя одной левой уделаю, - и ринулся вон, за ним – руководитель солидного НИИ, а следом – вся команда.
Выбежав наружу, Макс сразу подпнул корзину, но она, сопротивляясь воздуху, от неумелого удара подлетела чуть выше головы, упала, покатившись, и первым около «мяча» оказался Викеша.
- Слабак! – щедро оценил он удар соперника. – Давай отнимай! – и, когда Макс подскочил и короткой ногой захотел шваркнуть по корзине, легонько отпасовал её в сторону, за что и получил по мослам. – Ты чё по ногам-то? – заорал на грубияна и с «мячом» отскочил от него. – Не казённые!
Ещё хотел сделать финтик, но налетела вся орава и стала пинать несчастный казённый инвентарь куда попало, передвигаясь ордой замысловатыми зигзагами, пыхтя и выкрикивая: «Моя!», «Чё суёшься!», «Не пихайся!» и кое-что другое. Первым отвалил Циркуль, с досадой взирая на раззявленную подмётку, за ним – Царевич, красный как рак, с выдернутой из штанов рубахой, на которой осталось половина пуговиц, третьим – Бен, охая и держась за колено поднятой ноги. Игра принимала нешуточный боевой характер – никто не хотел уступать растерзанного инвентаря. Фигаро вздумал схитрить и всунул ногу в корзину, пытаясь так удержать мяч у себя. Лучше бы он играл честно! Тотчас по корзине и, естественно, по непутёвой ноге посыпались такие ожесточённые удары, что хитрый Федя поспешил избавиться от решётчатого «мяча», попрыгал на здоровой ноге и вклинился в кучу с неутолимой жаждой мести. А в открытых дверях стояли Валёк и Доу-Джонс и скептически наблюдали за кутерьмой, затеянной засидевшимися жеребцами. Первый, вероятно, оценивал со стороны потенциал будущей непобедимой команды, а второй не видел в детской забаве практического смысла и берёг заграничные штиблеты.
Викентию Алексеевичу всё никак не удавалось завладеть «мячом» и пиннуть от всей души через всё поле. Наконец, он поймал момент, вырвался с «мячом» из кучи-малы и что есть силы пыром всадил по корзине. Та неожиданно взлетела высоко и вмазала по окну второго жилого этажа. Послышался звон разбитого стекла, дребезг осыпающихся на асфальт стёкол, и наступила тишина. Замершие в неестественных позах игроки с ужасом глядели на звёздчатую амбразуру, а которой показалось чьё-то испуганное и злое лицо. Надвигался момент расплаты. Но недаром у Викентия Алексеевича за плечами два высших образования – институтское и кандидатское, а на плечах – варящий котелок. Он толкнул впереди стоящего Серого в спину и приказал:
- Беги, Серёга, что есть силы в подворотню и на улицу! Ну! – Серый недоумённо оглянулся, сделал вытянутое лицо, но, встретив строгий взгляд начальника, неспешно потрусил в указанном направлении. – Скорее! – громко зашипел начальник, и Серёга ускорил темп, а сзади, вслед ему, неслось заполошное шефское: - Держи хулигана! Стой, мерзавец! Держи его! – и Викентий Алексеевич побежал следом, провожаемый опешившими сотрудниками. Наконец, самый прозорливый – Макс – допёр, в чём дело, и пустился вдогонку:
- Держи гадёныша! - но остальные не поддержали облавы и смирно удалились в курильный коридор, предпочтя нейтральное ожидание развязки.
Хулиганы добежали до уличного края входной арки, постояли там несколько минут и вернулись на место преступления, потому что преступников всегда тянет туда.
- Не догнали, - сокрушённо повинился Викентий Алексеевич лицу в окне, которое оказалось пожилым и женским и осторожно вытаскивало остатки остроугольных осколков из рамы. – Хорошо, что внутренняя рама осталась целой, - успокоил пострадавшую и великодушно обнадёжил: - Я сейчас позвоню в жилконтору и попрошу, чтобы вам прислали стекольщика, - с тем и с подельниками скрылся в спасительном коридоре. – Доигрались? – укоризненно попенял утихомирившимся одноклубникам, чистящим форму, и хотел пройти мимо, к себе.
- Тебе тоже не помешает почистить пёрышки, - остановил Макс, - посмотри на свои брюки.
Викентий Алексеевич наклонился и посмотрел. О, ужас! Моднячие дырчатые штиблеты оттоптаны, поцарапаны и в грязи, а стильные белые брюки до колен сжёваны и в серых пятнах. Доигрался!
У себя, в правительственной каморе, первым делом сделал обнадёживающий звонок, объяснив диспетчерше оконную ситуацию, и услышал: «Назовите адрес», а он не знал номера квартиры, в которой хулиганы выбили стекло, и стал пространно объяснять, как пройти во двор и поглядеть на второй этаж... «Звоните, когда выучите свой адрес, дедушка из деревни», - оборвала нетерпеливая жековка и отключилась. Вот и обнадёжил! Да и шут с ними со всеми, не до звонков, когда он сам пострадал больше.
Потопал к общей спасительнице, а там очередь: почище, чем к стоматологу. Нинуля пришивает найденные пуговицы к рубахе Царевича, изредка взглядывая на красавца, Мамма-мия зашивает разорванный подол пиджака Макса, Старче отчищает единственной щёткой брюки, остальные ждут, а Циркуль сидит в одном ботинке, поставив на него вторую разутую ступню.
- Зина унесла ботинок в мастерскую, - объяснила скорая помощь. – Тебе чего?
- Да вот, - показал взглядом на штанины Викентий Алексеевич. – Придётся без штанов и в галстуке топать домой.
Марья Ивановна, мельком оценив размеры бедствия, приказала:
- Снимай, почищу, сколько смогу. – Пострадавший послушно, как в приёмной врача, взялся за ремень. – Да не здесь, - остановила рукодельница, - при девочках. Иди к себе, я заберу.
- Маша, - попросил слёзно, когда она пришла, а он без штанов, но в пиджаке и галстуке восседал за столом, из-под которого видны были голые белые ноги, - постарайся поскорее, а то вдруг кто из чужих заявится.
- Ничего, - ответила Марья Ивановна, - встретишь: для дурня – самая форма. – Через полчаса срочный заказ был выполнен, и отреставрированные брюки легли на стол. Они были как новенькие, с едва заметными свежими пятнами. – Если не обращать внимания, то и не видно, - успокоила исполнительница.
Викентий Алексеевич вздохнул и пообещал:
- Я так и сделаю.
- Не забудь вычистить туфли, - напомнила она напоследок и ушла, не дождавшись благодарности.
Быстро одевшись и переобувшись, Викентий Алексеевич подался в сортир, там намочил тряпочку в сливном бачке с давно неведомо куда исчезнувшей крышкой, вспомнил про сапожника без сапог, встал одной ногой на шатающийся унитаз, не раз приводивший к испуганным вскрикам в самый неподходящий момент, и тщательно протёр заметно постаревшие новые сандалеты. Но, сколько ни старался, царапин стереть не удалось, и, прекратив тщетные потуги, недовольный вернулся к себе.
- Валентин! – позвал не игравшего играющего тренера. Тот вошёл. – Ну, как тебе команда?
Серьёзный парень соизволил улыбнуться краешками губ.
- С таким настроем, - похвалил подопечных, - и если играть без ворот и на выбивание соперников, мы у любых выиграем. Непонятно, с чего пошли слухи о мужской немощи, когда у нас – сплошь гладиаторы.
- Вот! – удовлетворённо согласился исполнительный директор. – А я что говорил? Всех уделаем!
Профессиональному разговору помешал телефон. Викентий Алексеевич поднял трубку и махнул рукой, выпроваживая Валька. На солидное: «Алё-о-о!» знакомый женский голос осведомился:
- Викентий Алексеевич?
- Вы не ошиблись, Анна Владимировна. Чем обязан? Как наш «Спартак»?
Она засмеялась.
- Ваша взяла. Но я не о том: дочку из садика заберёте, папа?
Викентий Алексеевич не сразу и сообразил, о какой дочке речь.
- Какую дочь? – спросил по инерции, вспомнив, что его родная давно в старших классах школы.
- Аннушку, конечно, - напомнила Аня.
- Но почему я? – возмутился названный папа.
- Потому, - терпеливо разъяснила мама, - что мне надо задержаться на час, а бабушка занята у портнихи.
- Здрасьте, я-то причём? – сопротивлялся Викентий Алексеевич.
- А притом, - засмеялась настырная женщина, - что Аннушка пообещала остаться и умереть в садике, если не заберёте её вы.
- Господи! – ошалел от свалившегося бремени отцовства квазиродитель.
- Назвался груздём… - начала Анна Владимировна.
- Ладно, - сдался гриб, - где это заведение? – Она назвала адрес и заверила, что долго не задержится, а они, пока придёт, поиграют в песочнице – ему это, почему-то, полезно.
В чистом и опрятном садике, куда Викентий Алексеевич и сам бы не прочь ходить, воспитательница подозрительно оглядела неизвестного родителя в дисгармоничной одежде, но положение спасла Аннушка. Она выбежала к нему, цепко ухватилась за пальцы и строго сообщила недоверчивой воспитательнице:
- Это мой папа.
Когда вышли, раздражённый папа недовольно спросил:
- Ты зачем выболтала нашу тайну о том, что я тебе понарошку папа?
Девчушка съёжилась и подняла на него скорбный взгляд честных голубых глаз.
- Я не выболтала, - и добавила, - я только маме сказала.
- А сейчас, - сурово поймал он её на лжи.
- Я нечаянно, - со слезами созналась она и отвернулась, огорчённая несправедливыми обвинениями. Викентий Алексеевич вздохнул и удовлетворился логичными женскими оправданиями.
- Ладно, замнём для ясности, - согласился он и примиренчески сжал маленькие пальчики. – Прокатимся на троллейбусе?
Аннушка сразу ожила, задёргалась, запрыгала, не отпуская его надёжной руки.
- Да, да! – и предупредила: - Я люблю у окошка.
Отца с дочкой пустили на сидение к окну, и до Зинулиной-Нинулиной школы они, слава богу, доехали молча, поскольку любительница троллейбусных маршрутов прилипла, в полном смысле слова, лбом к стеклу и, не отрываясь, впитывала неизвестный мир.
Школьное футбольное поле, куда они с Аннушкой прибыли с ревизией, оказалось в отличном состоянии. Правда, слегка покосились стойки ворот без сетки, исчезли разметка и газон, а земляную пыльную поверхность слегка портили многочисленные ямы и бугры, но в остальном всё – о-кей! Лучшего для усиленных тренировок и не надо. Директорша школы сразу заломила несусветную цену за аренду дефицитного пустующего спортивного сооружения, но, узнав про мизерный кадровый состав института и смехотворный бюджет, рассмеялась и разрешила, раз так хочется уродоваться, пользоваться объектом безвозмездно, тем более что наступили летние каникулы. Она даже пообещала предупредить сторожа, чтобы он не шпынял ненормальных, и сообщила, кстати, что сторож – бывший футболист, но закладывает за воротник по-чёрному. Тут сработала её профессиональная проницательность, и, внимательно посмотрев на мятые и грязные штанины просителя и проведя соответствующие пересекающиеся со сторожем параллели, она строго-настрого наказала не сорить, не сквернословить, не разбрасывать окурки и бутылки и не вовлекать школьников. Исполнительный директор клятвенно обещал соблюдать корабельный порядок, на том и договорились, довольные друг другом.
Выйдя из страшного кабинета как провинившийся школяр, Викентий Алексеевич почувствовал, что под мышками и ещё кое-где мокро, а в горле пересохло. На счастье, по пути к троллейбусной остановке попался ларёк с газировкой и мороженым.
- Хочешь мороженого? – спросил он на всякий-який, беря два шоколадных эскимо на палочках.
- На улице нельзя кушать, - строго осадила спутница.
- Фигня всё это, - отмёл возражения опытный дядя-папа, - бабушкины сказки. На, ешь, я разрешаю. – Аннушка не смогла противостоять искушению и взяла запретный плод.
Поиграть в песочнице, как ни хотелось, не удалось: их уже ждала мать. Она сидела на лавочке рядом с деревянным коробом, заполненным грязным песком, обильно сдобренным кошками, вытянув и скрестив красивые ноги с полными икрами и положив сцепленные в пальцах руки на выпуклые бёдра, и всем своим расслабленным утомлённым видом давала понять, что была бы не прочь подождать ещё хотя бы с полчасика.
- Где это вы загуляли? – спросила, кисло улыбаясь, осматривая дочь и не обращая внимания на заботливого дочеводителя.
- Мы не гуляли, - отвергла обвинения Аннушка, не выпуская пальцев сообщника, - мы ездили на троллейбусе в большую школу. А ещё… - но тут змей дёрнул её за руку и не дал проболтаться в очередной раз.
Мать, конечно, заметила тайную сигнализацию и тайный сговор между большим и малой, но не стала допытываться до причин, оставив допрос на потом, когда не будет лишних свидетелей. Она тяжко поднялась, подала руку дочери:
- Пора ужинать.
- Приятного аппетита, - культурненько пожелал Викентий Алексеевич приятным дамам, - до свиданья, - и повернулся, чтобы рвануть к калорийным пельменям перед тонизирующим теликом.
- Куда вы? – тормознула Анна Владимировна. – Анна Владимировна очень огорчится, если вы не отведаете её фирменных котлет, - и рассмеялась, - специально для вас готовит.
Огорчать Анну и её котлеты не хотелось – пусть пельмени останутся надёжным резервом – и, сделав признательную улыбку одними губами, он вздохнул и поплёлся следом за женщинами в знакомую кухню к постным, как старуха, котлетам.
В этот раз его не повели на экскурсию, а сразу после ритуального омовения усадили за ужин, словно шеф-поварихе не терпелось похвастаться кулинарным искусством, или хозяева спешили поскорее избавиться от настырного нахлебника.
- Спагетти по-итальянски! – торжественно провозгласила Анна и ляпнула гостю из кастрюли, подцепив трезубцем, ком длинной вермишели, неудобной для еды, а из блюдечка серебряной ложечкой смахнула на неё малую толику шинкованного сыра. «Подумаешь, по-итальянски» - скептически оценил лапшу Викентий Алексеевич – «вся и разница от нашей вермишели по-русски, что сыра кладут по-жмотски». – Кетчуп с грибами! – рявкнула хозяйка над ухом гостя, приступившего было к жору, и шмякнула столовую ложку красно-бурой бурды прямо на вермишель. Порывшись вилкой, недоверчивый гость не нашёл ни одного гриба и, решив, что его надули как в лучших ресторанах, вежливо промолчал. – Тефтели по-французски! – повысила голос Анна до экстаза. – Из куриного и говяжьего мяса! – «Эка невидаль!» - не удивился и не воодушевился тупой гурман. «Котлеты по-русски тоже из двух компонентов: хлеба и немного мяса». – Соус фуляля! – сбавила торжественность кулинарша и полила котлету чем-то остро пахнущим чесноком, которого Викентий Алексеевич не переносил. И всё! У бабки, как сообразил нахлебник, не всё в порядке с математикой – обещала тефтели, а дала тефтелю, и та такого размера, что спокойно целиком влезет в рот. Зачем-то выложила ножи, наверное, чтобы можно было зарезаться, не наевшись. Теперь совсем ясно, почему здешний мужик драпанул: с голодухи.
Одновременно и торжественно приступили к процедуре поглощения деликатесной пищи. Сам по себе Викентий Алексеевич никогда не придавал этому большого значения: захотел – наелся по-быстрому тем, что есть – и будь здоров! Ему всегда и одной ложки хватало, а здесь целый инструментарий на жёваную котлетку. Поглядев, как дамы аккуратно наматывают на вилку спагетти, мажут в кетчупе и осторожно отправляют в пасти, потом отрезают маленький кусочек тефтели, пачкают в соусе и туда же следом, он и сам последовал чинному примеру, изо всех сил стараясь не перегнать хозяек.
- Аннушка, - заботливо спросила Анна у внучки, с кислым видом сидевшей рядом, - ты почему плохо кушаешь? Это очень вкусно, правда, Викентий Алексеевич?
Тот поспешно проглотил недожёванный ком и истово заверил:
- Очень, ей богу! – и даже хотел перекреститься, но в последний момент удержался.
Удовлетворённая бабушка благодарно улыбнулась гостю и пригрозила внучке:
- Если не будешь кушать, не вырастешь!
- Фигня всё это! – не замедлила коротко опровергнуть вечную аксиому прилежная воспитанница, брезгливо отодвигая к краю тарелки красную бурду с отсутствующими грибами и счищая с тефтелей кирпичную французскую отраву. – Бабушкины сказки!
У старухи выпала из руки вилка, громко брякнув о тарелку, и отвисла нижняя челюсть, полная железных бабыягиных зубов, а мать поперхнулась и закашлялась, стараясь вытолкнуть вставшую поперёк горла спагеттину. Фурор был полный! И только двое никак не участвовали в нём, никак не реагируя на странное поведение ошалевших мам.
- Аннушка! – опомнилась, наконец, старшая мама. – Нельзя так говорить! Кто тебя научил? – и выстрелила боковым взглядом в Викентия Алексеевича, сосредоточенно пожирающего бурду с чесночной гадостью.
- Никто! – отрезала Зоя Космодемьянская. – Я сама научилась!
За такое самопожертвование квази-папа простил ей сразу и оптом все смертные грехи, включая разболтанные секреты.
- Ничего удивительного, - спокойно произнёс он, отводя опасные догадки в сторону, - в наших садиках такой разношёрстный контингент, в том числе и из неблагополучных семей, что недолго выучиться всему. – Аня почему-то ещё больше заперхала и, сверкнув на него смеющимися глазами, полными слёз, убежала в ванную. А он, забывшись и обеспамятев от страха быть разоблачённым, оборзев и обнаглев, открыл крышку дразнящей в центре стола кастрюльки с тефтелями, наткнул одну своей обслюнявленной вилкой и стряхнул Аннушке в тарелку. Не сдержавшись, подцепил ещё одну и отправил прямиком в рот. Жуя жёванное, он смахнул с Аннушкиной тарелки в свою грязные итальяшки и получил звонкое «Спасибо!», и это было лучшее блюдо в ужине.
Бедная кулинарная кудесница округлёнными от изумления глазами с ужасом следила за совратителем и разбойником, обманным путём затесавшимся в их благородную семью.
- Вкусно? – с ехидцей спросила охрипшим голосом, на что он неожиданно даже для себя громко плебейски икнул, вызвав восторженный смех Аннушки, хлопнувшей невежду по спине изо всех сил так, что еле ощутилось.
- Спасибо, - подтвердил он и словом и, сообразив, наконец, что самое время смыться не солоно хлебавши, добавил, поднявшись: - Мне пора, надо спешить по неотложному делу, - и взглянул, не различая циферблата на часы на руке. – Вы очень любезны!
- А как же кофе по-турецки? – огорчилась Анна Владимировна, но Викентий Алексеевич и так был сыт по горло заморскими кушаньями и хотел только сибирских пельменей, сляпанных в Мытищах, и краковской колбасы, сваренной в Ртищах, и потому решительно отказался:
- Не могу, хоть убейте – не могу.
Вернувшаяся Аня предложила отпустить дорогого гостя живым:
- Не настаивайте, мама. – И тоже с ехидцей – одно племя: - Викентий Алексеевич у нас сверхзанятой руководитель известного института, к тому же занимается спортом, время его расписано по минутам.
На выходе она положила руку на рукав удиравшего без оглядки руководителя:
- Не осуждайте маму, - попросила проникновенно. – Вы ей очень понравились, поэтому и старается всячески потрафить, угодить вам. – «Вот те на!» - удивился уважаемый гость, но не поверил. «Палач тоже хочет угодить висельнику, намыливая верёвку». – И Аннушка от вас в восторге, - добавила обожателей Аня, а у него так и засвербело на языке: «А вы?», но не отважился спросить, зная к тому же, что она уйдёт от ответа, и придётся весь вечер догадываться, что у неё осталось на языке.
Глава последняя
- 1 -
Несмотря на опасения Викентия Алексеевича, на первую тренировку пришли все и даже без опоздания. Все тринадцать. Почему чёртова дюжина? А потому, что пришла и президентша. И не просто пришла, но и притаранила два новеньких надутых футбольных мяча, купленных на деньги, выколоченные в профсоюзе научных работников. Да и исполнительный директор не оплошал – приволок старый разбитый волейбольный мяч, решив, что на безрыбье и такой лучше корзины.
Пришли с авоськами, хозяйственными сумками, детскими портфелями, чемоданчиками, а смущённый Макс – с женой, которая самочинно волокла туго набитый рюкзак.
- Вот, пришёл под конвоем, - хмуро сообщил заводила-резонёр. – Не верит, что на футбол, думает, что нашёл спарринг-партнёршу, - и к Марье Ивановне: - Мамма мия, проведи, пожалуйста, разъяснительную беседу.
Та подошла, приветливо улыбаясь.
- Хорошо, что пришли, - похвалила высокую худую женщину, отдавшую, очевидно, все соки мужу. – Мы с вами станем соучредителями и первыми членами женского клуба футбольных фанаток. – Она, как всегда, нашла наилучший консенсус. – Мужья, - обратилась к заярёменным, - на следующую тренировку обязательно приходите с жёнами. Пусть посмотрят, чем вы тут занимаетесь, и перестанут попусту нервничать, - и пригрозила, улыбнувшись: - Мы будем вам живым допингом, и попробуйте только пофилонить!
Викентий Алексеевич сразу мысленно представил себе огромную чашу стадиона, где они в финале сражаются за кубковую чашу, а на трибунах – сплошь женщины. И сами по себе, и с младенцами на руках, с одним или с двумя, и рядом, на отдельной вип-трибуне, бабушки в мягких креслах, и все в очках. Трибуны неистовствуют в оре, но тихо, и только по губам можно понять: «Ви-ке-ша»! «Ви-ке-ша»!. И вдруг какая-то фанатка прервала тишину:
- Ой, да какой из него, дистрофика, футболист! – вскричала она почти басом, швырнула на край скамьи, где расположилась часть команды, рюкзак и зашвырнулась рядом сама, вышвырнув за руку сидящего Серого, изумлённо сравнивающего несравнимую друг с другом пару. – Больной весь, слабый – поест и засыпает…
- Особенно после жигулёвских капель, - иронично добавил друг.
- Легко тебе, Арсений, здоровому… - тот хмыкнул, то ли соглашаясь, то ли опровергая, а остальные заулыбались, с удовольствием разглядывая тощий эталон здоровья, - …насмехаться, - баском запричитала Максиха, - а за ним постоянные догляд и уход нужны: внутрях всё с дефектом, вот и пухнет. Не знаю уж, чем и лечить.
- Зефира! – строго прикрикнул доходяга.
Та искательно улыбнулась ему и поправила:
- На самом деле меня зовут Земфирой, - и напрасно, потому что ничего цыганского в славянском внешнем облике её не было, кроме, пожалуй, больших чёрных, ведьминых, глаз, - это он на свой лад переделал с кондитерским намёком. – Институтским известно было, что у несовместимой пары детей не было, и Максик был её единственным ребёнком. – Разве я неправду сказала? Курить с чего-то бросил!
- Правда разная бывает, - философски уточнил развитой ребёнок. – Есть и такая, которую не принято разглашать принародно.
- Ладно, ладно, молчу, - согласилась Зефира-Земфира, - ты только не волнуйся, а то давление подскочит.
Марья Ивановна подсела рядом, дружески обняла за плечи.
- Успокойтесь, мы с вами посидим здесь и доглядим за всеми.
Молодёжь, свободная от семейных проблем, уже приступила к анархической тренировке. Отбив ноги о твёрдый футбольный мяч, они забраковали новенькое Марьино приобретение и вовсю гоняли старый и мягкий волейбольный.
- Пацаны! – позвал исполнительный директор, выйдя вместе с играющим тренером на поле. – Давайте сюда! – С Вальком они договорились, что тот займётся только технической подготовкой неофитов, а общефизической – Викентий Алексеевич. – Переодевайтесь по-быстрому и ко мне, - сам он уже был в спорт-трико, в котором занимался виртуальным спортом в устойчивом положении лёжа на кровати перед теликом, и в старых кедах, в которых унёс ноги от любительницы «Формулы-1», - проверим наши физические кондиции.
- Температуру, что ли, будешь мерить? – поинтересовался сметливый Витёк. – Всякое там давление?
- Не вижу дежурной кареты скорой помощи, - сделал существенное практическое замечание Старче.
- Всё есть, - успокоил организатор, - вон сидит, - и указал на Земфиру, - и поставит, и измерит, и окажет. Ей, по-моему, все процедуры в удовольствие, так что не очень-то напрашивайтесь. – На том претензии и кончились.
Больше всех порадовал спортивной формой Циркуль. Он предстал в коротком, чуть ниже колен, туго обтягивающем застиранном трико в сине-голубых разводьях, а майка имела такой глубокий вырез, что виднелись рёбра, которые можно было легко пересчитать. На ногах красовались домашние тапочки со стоптанными пятками. Похоже, более подходящего спортодеяния в семье за ненадобностью просто не нашлось.
- Ты с чьей верёвки стибрил? – скептически оглядывая друга, спросил Макс. Сам он щеголял в полосатых пижамных штанах и рыжих от старости ботинках, хищно задравших носы вверх.
- Чья бы мычала, - отпарировал Циркуль, - а твоя бы зебра молчала, - и оба рассмеялись, радуясь экзотической экипировке.
Другие выглядели не намного лучше, сплошь в неприспособленной для футбола обуви – матерчатых тапочках на резиновом ходу времён первых пятилеток и скукоженных засохших ботинках, добытых из самых потаённых углов тёмных чуланов. Только Валёк и Доу-Джонс были в нормальных трусах, теннисках с длинным рукавом и нормальных кедах. Нормальная майка Василия была сшита из американского флага, захваченного Доу-Джонсом на барахолке, и во всю грудь трофея красовалось гордое и повсюдошнее янковское наименование фирмы: Маде ин ЮСА. Трудно в мире найти такой уголок, где бы её не было. Даже на трусах Василия сзади уместилась.
- О-о! – не удержался Макс от восторженной реплики. – Васька! И кто тебя такого смадил? От макушки до пят – расейский, а оболочка – юсавская.
Пижон снисходительно улыбнулся, привыкнув к надоевшей критике, и, показав на Максовы зебровы подштанники, дружески посоветовал:
- Отрежь до колен – классные выйдут трусы.
Макс наклонился, прикинул и обрадованно заорал:
- Зефира! Где кинжал, который ты прихватила, чтобы прикончить меня с любовницей? – Та тотчас порылась в рюкзаке и, смущённо улыбаясь, протянула орудие мести неверному мужу. А тот немедля передал тупой кухонный нож Циркулю.
- Кромсай, как сказано. Постарайся без ноги.
Друг с превеликой готовностью исполнил портняжий заказ, с удовольствием оглядел ещё одного пижона и предложил:
- Махнёмся, не глядя?
- Ты что? – возмутился Макс. – Сам по блату достал, прямо с Даунинг-свалки.
Третьим пижоном в команде можно было с большой натяжкой назвать Гусара – на нём были женские узорчатые гетры, да и то не новые.
- Ну, всё! – призывно похлопал в ладоши нетерпеливый исполнительный директор. – Выстроились в шеренгу!
Послушная команда изобразила зигзаг и замерла, перепихиваясь и переговариваясь в ожидании ценных указаний. Но получить их помешал звонкий заливчатый женский смех, и все изумлённо уставились на президента, которая в изнеможении от радости лицезреть гренадёров согнулась на скамейке и трясущимися руками с трудом протирала глаза и очки от слёз.
- О-ох! Уморили, братцы-кролики! – надела очки и скривила красивые, чётко очерченные губы, сдерживая рыдания. – Простите за бестактность, но вы похожи не на научных работников, а на самых законченных бомжей. – Прерывисто вздохнула, прогоняя внезапное веселье, и укоризненно спросила: - Ну, неужели нельзя было вчера вечером приобрести что-нибудь поспортивнее? Кеды хотя бы купили, жмоты!
- А чё, - поинтересовался практичный Витёк, - спецовку не дадут? Как ни толкуй, а условия для здоровья вредные.
- Не дадут, - утешила президентша, - сами завтра в обеденный перерыв приобретёте, а я проверю. Футболки желательно синего цвета.
- Почему синего? – теперь возник Фигаро.
- А потому, - объяснила Марья Ивановна, - что синий – цвет науки.
- Скорее – жёлтый, - не согласился Старче, - судя по зарплате.
- Кончаем бодягу! – оборвал дискуссию строгий директор. – Каждую тренировку будем начинать с лёгкой разминочной пробежки трусцой вокруг поля. Бежим за тренером – он задаёт темп – и бежим сегодня до тех пор, пока половина, фигурально выражаясь, не ляжет костьми. Предупреждаю, что напрягаться через силу не следует. Кто выдохнется – сходи с дистанции и догоняй пешком, и не забывай, что за нами наблюдают женщины.
- Приличные люди гибнут за металл, - не удержался от реплики Макс, - а мы – из-за женщин.
- Таким образом, - продолжал исполнительный директор, - мы определим потенциал нашей выносливости и установим оптимальную длину разминочного забега, которую будем с каждым разом увеличивать.
- Последний будет – до кладбища, - предрёк Старче.
- Уразумели? – напористо спросил Викентий непонятно о чём: то ли вообще, то ли в частности по последнему забегу. – Да? Ещё: с вашего позволения я – капитан команды на ближайшее время. Не понравлюсь – переизберёте.
- С какой стати? – заблажил, как всегда, Гусар. – Всё ему да ему! Я тоже хочу кем-нибудь быть.
- Будешь, - пообещал Циркуль. – Юнгой – мячи подавать из-за ворот и за пивом бегать.
- Тоже мне боцман! – фыркнул, смиряясь, Витёк.
Наконец, побежали. Впереди, как уговаривались, Валёк, за ним - сразу, впритирку – ЮСА, а с отставанием на полкорпуса, то есть, на полживота, как не уговаривались – Бритиш. Но третьей хватило только на полкруга, и она начала заметно отставать, как везде и во всём – не стайерская дыхалка, да и доминион мешает – и скоро оказалась последней в паре с Рашей в коротком заношенном трико. Эта сразу замешкалась, потому что её движению всегда что-то мешает. На этот раз – спадающие домашние тапочки. Когда отставание пары стало нестерпимо постыдным, с трибуны сорвалась Земфира и, вдевшись в рюкзак, бросилась на помощь слабым. Догнав слабачей, она что-то сказала последнему, Максику, и затрусила рядом, а тот, изловчившись из последних сил, достал из рюка полуторалитровку «Трёх медведей» и пластмассовый стаканчик, налил, исхитрившись, на ходу полстакана и выцедил допинг. Но хода не усилил, предпочтя не удаляться от освежающего эликсира. Оглянувшись, Циркуль тоже притормозил и тоже задопинговался, пристроившись с другой стороны рюка. Так и помчались втроём, еле передвигая ноги и не обращая внимания на заполошные негодующие крики президентши. Друзья успели ещё хватануть по полстаканчика, чокнувшись за спиной носильщицы, и явно повеселели, согласные в таком духе хоть до ночи продолжать разминочный забег. Но благому делу, как всегда, помешали. Первым усёк лафу Витёк, обернувшись, чтобы увидеть, как далеко отстали соперники. Повернув голову назад, долго соображал, что они там делают, пока не натолкнулся на Фигаро, заставив и того обернуться. Вдвоём они, наконец, догадались, в чём дело, что-то крикнули соседним Старче и Кинг-Конгу, и дружный квартет, перепутав направление, рванул назад, навстречу передвижному пивбару.
Бутыль опустела, когда капитан-директор, вняв крикам Марьи Ивановны, тоже обратил внимание на маркитанку, облепленную его солдатами, и немедленно устремился по срезке наводить порядок в арьергарде. Но те, заметив угрожающий марш-бросок командира, быстренько рассредоточились и припустились в тщетной попытке догнать далеко упыливший пелетон, а Земфира рванула в обратную сторону, оставив Викентия Алексеевича с носом.
Ничего удивительного, что нарушители спортивной дисциплины первыми дружной кучей сошли с дистанции, и тогда исполнительный директор отвёл разгневанную душу:
- Как вам не ай-я-яй, прохиндеи? – и возмущённо обратился к президентше: - Они слово давали, так, Мамма-мия?
- Да что ты разволновался по пустякам? – вместо неё успокаивающе откликнулся Старче. – Давали, не спорим, и ещё дадим. – У Викентия Алексеевича от возмущения перехватило дыхание, но опять спасла Марья Ивановна:
- Не обращай внимания на законченных идиотов! Пусть, что хотят, то и творят, а ты их гоняй по стадиону как сидоровых рогатых, тогда сами поймут, что во вред, а что во благо. – На том неприятный инцидент и списали, а Земфира у руководства клуба стала персоной нон-гратой.
Тренер по физподготовке, вынужденно согласившись с президентшей, сокрушённо вздохнул:
- Чёрт с вами, алкаши! Пошли к воротам, - и все виновато и дисциплинированно, растянувшись цепочкой на полстадиона, подались к ним.
Когда самый виноватый дотёпал самым последним, спортзатейник объяснил второе задание, начав с трагической преамбулы:
- С прискорбием сообщаю, что с первым заданием не справился никто, кроме Валентина и Василия. Выносливость у нас – ни к чёрту! Остаётся доказать, что и со скоростью то же самое.
- Не беспокойся, - обнадёжил Циркуль, - докажем.
Викентий Алексеевич метнул в него убийственный взгляд и уточнил задание:
- Выстраиваемся по линии ворот и по сигналу бежим, что есть мочи, до противоположных ворот. Там огибаем одну из штанг и возвращаемся, что есть мочи, обратно. Ясно?
- Мόчи или мочи΄? – попросил уточнить Фигаро, но разъяснений не получил.
- На старт! – скомандовал физрук, и все, не торопясь – не в очередь за пивом – выстроились по воображаемой линии, поскольку разметки поля не было, и кое-кто, воспользовавшись этим, ушло выдвинулся вперёд. Судья, однако, не придал нарушениям никакого значения и возвысил голос: - Внима-а-ни-е! – но, узрев явный непорядок, с досадой воскликнул: - Ну, чё ты встал на карачки?
- Тупица! – огрызнулся, повернув опущенную голову, Макс. – Я взял низкий старт.
- И что, так и побежишь? – поинтересовался Циркуль. – Земфира! – позвал опекуншу. – Принеси ему что-нибудь обуть на передние лапы.
Неоценённый классный спринтер, кряхтя, поднялся:
- А сам-то ты чего расщеперился как палочник?
Насекомый самодовольно улыбнулся:
- Не палочник, а греческий атлет, - и снисходительно объяснил: - Видел на фресках: один локоть согнутой под прямым углом руки – вперёд, второй – отставлен назад, передняя нога полусогнута и выставлена тоже вперёд.
- А задняя? – поинтересовался Макс.
- Задняя упёрта в землю носком, как в трамплин.
- И что, так и побежишь на полусогнутых?
- Тебя-то, на карачках, точно обставлю.
- Хватит вам, болтуны! – остановил перепалку по поводу перспективной стартовой позиции тупой тренер. – Встали, наконец. Ещё раз: вни-ма-а-ние! – И опять помешали. – Гусар, чего ты дёргаешься туда-сюда? Не в седле ведь!
- А я два раза сфолил, - объяснил паралитик.
- Ну?
- Значит, надо меня по правилам дисквалифицировать. Я пошёл?
- Да пошёл ты! – в сердцах послал его Викентий Алексеевич, но не туда, куда тому хотелось. – Встань и не дёргайся. Ещё раз, - и быстро скомандовал: - Внимание! Марш!
Валёк, Доу-Джонс и Царевич рванули что есть мόчи, остальные – не торопясь, что есть мочи΄. И самым последним – Циркуль без задних ног, то есть, без тапочек, замешкавшихся на старте. Он ещё больше увеличил лидерство с конца, когда зачем-то обогнул не одну, а обе штанги, и приплёлся, не запыхавшись, когда остальные, даже Макс, уже отдышались.
- Зачем тебя носило вокруг обеих штанг? – негодуя, спросил Викентий Алексеевич. – И почему босиком?
- А он, - объяснил Макс, - заблудился между двух столбов, и греческие атлеты всегда бегали босиком.
- Ботало! – щедро оценил Циркуль помощь друга. – Просто я забыл, вокруг которой надо закругляться, вот и обогнул обе на всякий случай, чтобы ты не придирался.
- Какой сообразительный! – похвалил шеф. – Недаром кандидат наук. Только вот своей сообразительностью доказал ты свои никудышные спринтерские возможности.
Циркуль виновато и согласно улыбнулся.
- Видишь ли, я вообще не сторонник спринтерских забегов в жизни. Предпочитаю размеренную неторопливую иноходь, согласно народной мудрости: тише едешь – дальше будешь.
- От того места, куда едешь, - продолжил пузатый человек из народа. – Умный вроде бы мужик, а дурак! Чем ещё будешь мучить? – обратился к другому умному, но не дураку.
Викентий Алексеевич ещё не совсем пал духом и бодро ответил, еле разжимая сведённые обидой губы:
- Согласно курсу подготовки юных футболистов, - который он успел купить вчера вечером, - теперь мы должны освоить комплекс специальных гимнастических упражнений, - и начал перечислять по памяти: - на общее растяжение мышц…
- Это для Циркуля, - сразу определил Макс.
- …для укрепления мышц живота…
- А это для тебя, - отпасовал Циркуль другу, и все рассмеялись, радуясь удачной игре в стенку.
- …для укрепления икроножных мышц…
- Для Гусара и Фигаро, - назначил гимнастическую процедуру самым шустрым Старче, - без укрепления ног после тренировок по девкам не набегаешься.
- …для укрепления мышц шеи…
- Пускай Бен укрепляет, - заикнулся было Фигаро, но Старче не дал закончить обоснование:
- Слушай, Викентий, - взмолился он, - давай, мы все твои упражнения потом сделаем, после тренировки. А сейчас – погоняем мяч?
- И правда, - неожиданно, вопреки всем дисциплинарно-воспитательным правилам, поддержал его играющий тренер. – Сыграем – посмотрим: может, и команды не получится, и упражнения не понадобятся.
- Я тогда на йогу перейду, - сообщил заранее разочарованный Серый. – Встал на голову и стой себе, никому не мешая, где-нибудь в уголке. Даже читать можно.
- Смотри, только не перепутай, где нижнее, а где верхнее отверстия, - предупредил Фигаро.
А Викентий Алексеевич совсем разобиделся, как будто у него отнимали любимую игрушку.
- Не хотите развиваться по научной системе – и чёрт с вами! Гоняйтесь без науки, футдебилы!
- Ур-р-ра-а! – заорал Витёк, схватил футбольный мяч, подбросил вверх, неуклюже размахнулся закостенелой ногой и промазал. Он опять подбросил, врезал так, что мяч еле взлетел, и теперь уже схватился за ступню: - О-ё-ёй! Камень! Его надо не пинать, а перекатывать руками.
Валёк подобрал недалеко укатившийся «булыжник», помял как арбуз, пощупал со всех сторон, проверил и второй, подкинул несколько раз ногой, не опуская на землю, и авторитетно изрёк:
- Слабы, надо поднадуть. Есть - чем? – спросил у накуксившегося директора, а тот перевёл вопросительный взгляд на президентшу.
- Вот, - подала она иглу для надувания ниппельных мячей.
- А насос? – требовательно спросил подчинённый.
- Забыла, - созналась Марья Ивановна, густо покраснев и по-девчоночьи похорошев.
Исполнительный директор сокрушённо вздохнул, осуждая неисполнительность президентши.
- Ничего, обойдёмся, - успокоил Циркуль. – Давай, Макс, послужи отечественному футболу.
- Что ты затеял? – подозрительно взглянул на него футбольный мессия.
- Будешь насосом, - толково объяснил Арсений Иванович. – Ложись на спину. – Заинтересованный насос послушался. Технический руководитель насосного проекта взял мяч, вставил в ниппель иглу, придержал пальцем со свистом выпирающий из сферы воздух. – Хватай иглу зубами, сожми губы и не давай воздуху выходить.
- Пусть и другое место зажмёт, - подсказал Старче, и Макс послушно ёрзнул, сжимая ягодицы.
- А ты, - обратился экспериментатор к Вальку, - держи прибор в руках и скажешь, когда надуется до кондиции. – Манометр с готовностью опустился на колени и взял мяч в ладони, придерживая над лицом поверженного. – Приготовились! – У Макса вздулись и покраснели щёки, а глаза начали заметно округляться. – Терпи! – приказал Циркуль и обнадёжил: - Получишь дарственную на ноу-хау. – Снял тапочек, поставил мощную ступню 44-45-го размера на пухлый животный мех гомо-компрессора и сделал с десяток энергичных ритмических качков, пока Валёк, вспотевший от ответственности за жизнь старшего научного сотрудника, не прохрипел сдавленным голосом:
- Хватит! – и с трудом выдернул мяч из иглы, намертво зажатой в зубах побагровевшего Макса.
- Максик! Родненький! – кинулась к поверженному мужу псевдоцыганка. – Ты живой? – Женщины всегда в ответственные моменты задают глупые вопросы. – Что они с тобой сделали? – причитала, силясь приподнять страдальца за мощные боровьи плечи. – А ещё друзьями называются! – она метнула на Циркуля бездонную адову темень сузившихся в гневе глаз. – Смотри, как осунулся! Совсем плоским стал, - всхлипывала без слёз. – Тебе больно, да? – Села рядом, обняла за плечи. – Пойдём домой. В холодильнике есть твои любимые «Три толстячка». Выпьешь, успокоишься, телевизор посмотришь, а я чего-нибудь вкусненького сварю.
- Придётся тебе его поить и кормить через железную соску, - посочувствовал называющийся другом.
- Изыди, змея! – выдрав из зубов чуть ли не перегрызенную иглу и отстранив искусительницу, вскричал оживший Максик и бодро поднялся на ноги. – Годится? – спросил у тренера.
- Вполне, - уважительно ответил тот. – Вы, Максим Евгеньевич – гигант!
- Какой он гигант? – не унималась липучая опекунша. – Не мучайте его, отдайте мне. Максик, у тебя же серьёзный синдром хронической усталости, может, скорую вызвать?
- Лучше – бочку с пивом, - отрезал упрямый больной. – И никаких ХУ! – заорал, остолбенив липучку, выхватил у тренера мяч, пнул на поле и резво побежал за ним, подталкивая носком, и все устремились следом, включая смирившегося со спорт-анархией директора. А у кромки поля, полуоткрыв рот и сделав треугольником скорбные глаза, замерла с вытянутым от боли за подопечного лицом, крепко зажатым в узких нервных ладонях, Земфира. И рядом с ней – антиподом – улыбающаяся Марья Ивановна, довольная своими мальчишками, и сама бы не прочь погонять мячишко с мужиками.
А им опять попинать вволю не удалось. Играющий тренер, с трудом уловив мяч, остановил неорганизованный бардак и объявил:
- Делимся на две команды и играем на двое ворот на одной половине поля.
- Правильно, - поддержал Макс, - две великолепные пятёрки и вратари.
- Не люблю делиться, - сморщился Бен-Григорион, а в организаторском мозгу Викентия Алексеевича мгновенно вызрело решение задачки на деление:
- Валёк и Васёк будут матками…
- Из них ничего не высосешь, - скептически оглядел Старче поджарые фигуры парней.
- …и пусть поочерёдно выбирают в свои команды из общей кучи.
Все одобрительно поворчали, возражая из вредности, и застыли в ожидании судьбы, подобно только что пригнанному на древний рабовладельческий базар живому товару.
- Василий выбирает первым, - благородно предложил купец Валёк, и практичный Доу-Джонс не стал кобениться и сразу взял мощного Царевича, даже не проверяя зубы и бицепсы, а Валёк – зардевшегося от удовольствия Викентия Алексеевича. Потом последовали пары гладиаторов поплоше и послабее: Вахтанг – Старче, Фигаро – Макс, Гусар – Циркуль, Бен – Серый. Скромный уважительный Валёк намеренно выбрал самых старших и уважаемых, но физически менее выносливых, надеясь на их неукротимый дух и собственное мастерство, и только Серый, оставшийся на рынке последним, вынужденно затесался в команду уважаемых, будучи и по возрасту белой вороной, и по силам и духу – серым зябликом.
- Что ты в трусы-то затолкал? – брезгливо спросил у него Старче, указывая пальцем на выпирающую спереди и сзади промежность.
- Памперс, - чуть слышно пояснил потупившийся псевдоуважаемый и объяснил: - У меня простатит, - и добавил, кисло улыбнувшись: - И для защиты, если мяч попадёт.
Старче грубо хохотнул:
- Если у тебя простатит, то зачем защищать-то?
- Отстань от гиганта секса, - встал на защиту памперса Викентий Алексеевич. – А ты, - обратился к Серёге, - иди и сними, не ночевать пришёл, а бегать – сотрёшь, ещё хуже будет: придётся протез ставить.
- Ну, держитесь, юсавские сосунки! – перебил занимательную медбеседу Макс, обращаясь к соперникам с тонким намёком на тенденциозную форму их капитана. – Разделаем под фундук – вам-то точно памперсы понадобятся!
- Ха-ха! – заносчиво заржал воспитанный в отмирающих советских традициях Витёк. – Не рассыпьтесь раньше, британские старперы! - ещё тоньше намекая на выдающиеся трусы зачинщика дружеской предматчевой перепалки. – Это вам придётся кое-что вытряхивать из трусов!
Вот так, походя, и определились названия команд: «Сосунки ЮСА» и «Старперы Бритиш».
Быстренько прочертили палкой извилистую центральную половинную линию поля, обозначили одеждой вторые ворота, поспорив о размерах, а вместо штанг выставили женщин. Монеткой с трёх раз разыграли ворота: самодельные живые достались «Сосункам». Они, яростно посовещавшись, согласились, по настоянию Валька, поставить стражем ворот подвижного и прыгучего Кинг-Конга, надеясь, что он вместе с шерстью перенял и обезьяньи способности, а может быть – чем чёрт не шутит – каким-нибудь необъяснимо-закоулочным путём – гены Кавазашвили. А «Старперы» не спорили, у них был единственный достойный претендент с природными вратарскими кондициями – Циркуль. Да и он, в отличие от Вахтанга, не возражал, сообразив, что лучше стоять, чем бегать.
Первым пиннуть первый мяч с центра поля удостоился наипервейший исполнительный директор и вдохновитель первого футшоу дворового разлива. Знаменитой щёчкой он аккуратно катнул арбуз футбольного раздора стоящему рядом Вальку, а сам, не выпуская катящегося мяча из вида, устремился, не глядя, вперёд и врезался в Гусара, подло не уступившего дорогу старшему и уважаемому, свалил его и свалился на него сам. К первому удару, как ни старался Викеша доказать, что было блокирование, добавился первый штрафной, назначенный неумолимым Вальком, исполняющим по совместительству обязанности судьи.
Пробил сам пострадавший. Мяч от его мощного лягания носком ботинка нехотя поднялся в воздух чуть выше пригнувшихся голов и опустился прямиком на грудь Макса. Хлюпнув по жиру как по тесту, он застрял на верху выпяченного мастером брюха, и Макс, мастерски удерживая его там, побежал к чужим воротам, отстраняя руками встречных-поперечных. Но недолго. С фланга на него, по-бычьи опустив тупую безрогую голову, напёр Фигаро, но по мячу не попал, а вонзился дурной черепушкой в животный дирижабль, завалив пилота. Тот, потеряв мяч и чувство интеллигентской меры, резво вскочил на ноги и дал грубияну смачного подножника.
- С поля! С поля хулигана! – завопила левая штанга, имея в виду бычка, и задёргалась в негодовании на месте, вздевая вверх вопиющие к мести руки-крюки.
Но конфликт развивался по другому сценарию. Возмущённый Фигаро стащил с ноги ботинок и небрежно бросил к ногам обидчика ножную «перчатку».
- Требую сатисфакции!
- Ты её получишь, сосунок! – мгновенно отреагировал старпер и бросил к ногам Фёдора свой ответный драный кед. – Выбирай оружие.
Фигаро не раздумывал долго:
- Мяч!
- Идёт! – согласился Макс. – Дистанция – классическая: 10 шагов, положение – раком, бьём по заднице до первого промаха. Проигравший дуэль выставляет дюжину шампанского, которое разрешается заменить жигулёвским.
- Лады! – согласился и Фигаро. – Сразу после тренировки – здесь. Секундантом будет Викентий Алексеевич.
- Хватит вам, козлы! – согласился и секундант на дармовое представление с пивом.
Пока дуэлянты согласовывали условия и обували чужие башмаки для памяти, судья тщательно устанавливал мяч, чтобы самому пробить штрафной уже в другую сторону. Удар его был точен – прямиком на ход плеймекеру, вразрез между двумя защитниками. Царевич, правда, попытался с силой отбить катившийся вприпрыжку по кочкам мяч, но промахнулся, сковырнув одну из кочек, и Викентий Алексеевич неожиданно оказался один перед чужими воротами с живыми штангами и мечущимся между ними взъерошенным заполошенным Вахтангом. Мысленно проведя прямую через три точки – ногу, мяч и угол ворот – он, примерившись с прищуром, изящной щёчкой с мягким приседанием на левую заднюю ногу нанёс хлёсткий разящий удар, но опоздал, пропустив не подождавшую вторую точку вперёд. Прямая сделалась тупым углом, а Викентия Алексеевича развернуло на подвернувшейся ноге, и он позорно плюхнулся на задницу, ощутив нежной конторской кожей каждый мелкий камушек и каждый комочек засохшей земли. Рычащий Кинг-Конг остервенело сцапал еле докатившийся до него мяч, сжал, выронил, опять подобрал, хорошенько размотал как маятник правую ногу, подбросил добычу и хотел выбить в поле, но, плохо рассчитав угол прицела, промазал, и только с третьей попытки ему удалось, наконец, избавиться от непослушного дутыша. Обиженный мяч глухо чпокнул и, взвившись, пролетел над самой головой отступающего раком и красного как рак от стыда Викентия и попал точно в ноги Старче. Тот, не медля, перепихнул его истошно орущему «Дай!» Гусару, а Витёк, прошмыгнув по краю поля, перепаснул в центр Фигаро. И вот уже Фёдор, что есть молодецкой силы, пинает мячишко в ворота Циркулю, стоящему третьей центральной стойкой и флегматично наблюдающему за метаниями игроков. Удар был такой силы, что в голкипера полетел ком земли величиной с мяч, а сам мяч медленно покатился мимо ворот. Форвард же сел как подкошенный, завыл, сбросил ботинок и носок с ударной ноги и попытался засунуть в рот невыносимо болящий большой палец, чтобы хоть как-нибудь ослабить страдания.
- А если мяч попадёт в 21-й, тоже потянешь в рот? – едко поинтересовался остановившийся рядом Старче, добавив яду на рану.
Циркуль тем временем хладнокровно, не суетясь, подобрал мяч, причём с первой попытки, в отличие от Вахтанга, и метнул его длинной рукой, как пращой, Вальку, а тренер опять отпасовал директору, и снова Викентий Алексеевич один с мячом перед мечущимся Кинг-Конгом. Но теперь опытный плеймекер притормозил резиновый снаряд, с места щёлкнул его щёчкой в незащищённый уголок ворот и, омертвев от досады, увидел, что он катится чуть левее правой штанги мимо ворот. Однако непоправимого, слава богу-фанату, не случилось: штанга перед самым мячом быстро, на секунду, сдвинулась на полшага в сторону, непослушный мяч влетел-таки в ворота, а подвижная стойка, как ни в чём не бывало, заняла прежнее место.
- Го-о-о-лл!!! – победно заорали старперы.
- Не-че-ст-но! – обиженно завопили сосунки.
- Я раньше стояла не на месте, - оправдывалась подыгравшая штанга.
- С центра! – неумолимо показал на центр свой судья.
- Ур-ра-а!! – снова обрадовались «бритиши» и набросились на Викентия Алексеевича, поздравляя с первым голом: толкали, фамильярно хлопали по плечу, по спине, безжалостно трепали по волосам, обнимали как родственника, забыв, что он дважды директор, а Макс, расчувствовавшись, даже чмокнул в щёку. Но сильнее всех радовалась вихляющая штанга, прыгая на месте и опасно мотая собственными мячами, однако больше ей такие финты не удались – обеих отправили на скамейку болеть честно.
Только начали с центра, как Валёк перехватил мяч у центрального нападающего Фигаро и, обведя всех подряд – и чужих, и своих – вышел сам один на один с Кинг-Конгом и точно отправил мяч промежду широко расставленных ног незадачливого голкипера. Тот, пропустив юркнувший нахально мяч, скачком, но с опозданием соединил волосатые ноги и с ненавистью оглянулся на укатывающийся шарик.
- Поздно, дарагой! – посочувствовал ему подбежавший Бен. – Через девять месяцев родишь.
- Сам рожай! – гортанно закричал на него городской горец, оскорблённый до глубины гордой души, и убежал в поле, оставив остолбеневшему Григорию освободившуюся почётную и неблагодарную вакансию.
Как ни странно, но хлипкому Григорию удалось выбить мяч вслед сбежавшему Вахтангу сразу, без репетиций. Надутый снаряд догнал дезертира, шмякнул по спине и, на всякий случай, откатился в аут. Оказавшийся рядом Макс подобрал его, сдвинул ноги, насколько ему позволило свисавшее пузо, и, изогнувшись назад, хотел закинуть мячишко чуть ли не в чужие ворота, но вдруг скособочился, выпустил мяч из рук и схватился за то место, где когда-то у него была поясница.
Увидев это, Земфира отчаянно закричала:
- Ма-а-кси-ик! – и метеором через всё поле и замерших в ожидании игроков устремилась к пронзённому остеоболью. Подбежав, приказала: - Не шевелись! Я за тебя кину, - взяла мяч и, изогнувшись в тонкой талии пантерой, зашвырнула ненавистный спортинвентарь двумя руками, как заправский игрок, аж на середину поля.
Игра продолжилась, но без Макса. Он, поддерживаемый за бок санитаркой, поплёлся, охая и морщась, на пустую скамью запасников. Старперы остались в значительном меньшинстве, если учитывать массу выбывшего, а тут ещё мяч попал к Доу-Джонсу, и Васёк, рывком продвинувшись на свободное место, не мешкая, нанёс сокрушительный дальний удар. Однако настоящим вратарским мастерам такие нипочём. Арсений, не утруждая себя ловлей проворного мяча и вырабатывая свой индивидуальный стиль техники, размахнулся и встретил его сжатым кулаком как кувалдой. Мяч, стремительно отскочив, попал в спину Старче, а от неё – прямиком в незащищённый угол ворот. Автогол! Первый! Сосунки, торжествуя, вскинули вверх руки, переводя глаза друг на друга и не зная, на кого накинуться, попихать, пошлёпать по спине и по затылку. Не Циркуля же? Попадёшь как мяч под кувалду. Старче? Тот и без этого злой.
- В лапту, что ли, играешь? – накинулся он на безвинного голкипера. – Дубина стоеросовая!
Пришлось пацанам плестись к центру, не истратив эмоций.
После этого обидного гола старперы вчетвером явно подсели, несмотря на то, что Валёк отрабатывал и за себя, и за того парня, что мылился рядом с женщинами. Фактически их было на поле трое, потому что Серый не столько играл, сколько спасал ноги, отпуливая мяч куда попало. Вот и приходилось взмыленной троице отбивать настырные наскоки юсавцев на свои ворота, не думая о чужих. Они играли из последних сил на удержание счёта. Но такая тактика обычно никогда не срабатывает. Не сработала и на этот раз после коварного удара Гусара. У парня оказался прирождённо поставленный удар «сухой лист», причём в такой сухости, что он и сам никогда не знал, куда полетит мяч после удара. Вот и в этот раз он всем своим видом показывал, что бьёт в правый от вратаря угол, и не было ни у кого сомнений, включая мастера, что целит он именно туда, туда и Циркуль выставил кувалду, а мяч полетел в левый угол и, не торопясь, пересёк линию ворот. 2:2! Два незаслуженных нечестных гола, и сосунки не только сравняли счёт, но и, наконец, отвели душу и накостыляли герою по спине и шее так, что он решил непременно избавиться от подлой техники.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги