И никаких ХУ!

- Спектаклем и не пахнет, - не сдавалась привередливая президентша, - это, скорее – тухлой воды петрушкин фарс. Играть и выигрывать надо честно.

Мастер, сердито дёрнувшись, чуть не разбил ногой бутылёк, обиженно хлопнул себя ладонями по коленям и, перекосив узкогубый рот так, что за одним, оттопыренным, ухом оставшиеся волосья встали дыбком, а за другим, прижавшимся, умялись до невидимости, отчаянно вскричал:

- Дилетантский взгляд зрителя задних рядов! – Он презрительно фыркнул, брызнув слюной: - И эта – про честность! – Чуть помолчал, успокаиваясь. – Да неужели взрослым современным людям неясно, что декабристские нравы давно канули в лету, и в наше время честные девки чешут, сломя голову, за любимыми не в Сибирь, а в Москву? Ещё и ещё раз авторитетно утверждаю, - чётко зачеканил он выстраданный постулат, усиливая глубину мысли рубящими взмахами ладони, - никогда не было, нет, и никогда не будет никакой честной игры! Что в футболе, что в театре! И там, и там снаружи всё прекрасно и достойно, а внутри – как на коммунальной кухне: смрад и ругань, подлые толчки и хитрые подножки, клевета и сплетни – весь набор честных приёмов как против чужих, так и против своих. Ваш Станиславский – тоже сплошная ложь, горькая или сладкая, но ложь, потому что правда жизни никому не интересна, и никто не станет смотреть то, с чем встречаешься ежедневно и что обрыдло по горло. И актёры, и игроки – лжецы потому, что в жизни они другие и живут по-другому. – Вся честная научная интеллигенция замерла, зачарованно внимая обнажённой, незамусоренной народной мудрости. – Честность им подавай! – опять взъярился мастер. – А у кого она есть? Кому нужна? Как с ней жить в наше бесчестное время? У кого ни спроси, все всегда отговариваются, что стараются быть – по возможности! – честными, и никто никогда не скажет: насколько и в чём. Зарплату за неё не прибавляют, а чаще – убавляют, вот и задумывается святой народ: стоит ли тратить здоровье на то, чтобы быть честным-расчудесным? – Народный философ быстрыми нервическими движениями утёр тыльной стороной ладони выступившую в углах губ ядовитую накипь, тяжело вздохнул и сник, не найдя в суровой нашей жизни приемлемого взаимоотношения с честностью. – Кстати, к вашему непросвещённому сведению, уже на самых первых Олимпиадах греческие атлеты ради победы в беге запросто отталкивали или придерживали соперников, наступали им на пятки и пинали по щиколоткам, а в борьбе даже скрытно кусали. И с тех тысячелетних пор ничего не изменилось. Всеми любимый и почитаемый Тайсон совсем недавно на ринге откусил противнику ухо – и ничего! Живёт и здравствует, уважаемый. А вы толкуете о какой-то честной игре!

- Ну, однако, не все спортсмены такие уж арт-негодяи, - встал Бен на защиту собратьев по несчастью, - попадаются и честные, - он имел в виду себя.

Топ-мастер смерил отщепенца критическим взглядом, улыбнулся одними губами и согласился:

- Попадаются… но таким в большом спорте делать нечего. Хватит! Достали вы меня со своей честностью! – Нашарил под скамьёй эликсир, честно достал на честный свет божий, встал и спросил: - Есть среди вас кто-нибудь, кто умеет хотя бы немного пинать мяч?

- Я могу, - сознался Валёк.

- Давай, - распорядился мастер, - поотрабатывай с ними удары по воротам. Знаешь, какие?

- Примерно, - не стал раскрывать тайн своего футбольного арсенала наш невозмутимый молодой тренер.

- Ну, там, - пояснила угасшая звезда, - подъёмом, внутренней и внешней стопой… пяткой... пыром, в конце концов. Не забудь и про удары головой! Усёк?

- Примерно…

- Ну и молоток! – облегчённо вздохнул топ-мастер. – А мне, к сожалению, надо проверить объект, - и, повернувшись, к Марье Ивановне: - Извините, мадам, - осклабился, обнажив в полной красе редкий неровный забор прокуренных зубов, и удручённо развёл руки, в одной из которых зловредно блеснула в угасающей заре початая посудина. – Пардон, так сказать, постараюсь скоро вернуться, - и заспешил к школе шаркающей спортивной походкой.

Курсанты проводили его понимающими взглядами.

- Ну и тип! – брезгливым выражением лица определил классификацию удаляющегося мастера обычно толерантный Гусар.

Стоящий рядом Макс хмыкнул:

- Ничего особенного, - защитил делового человека. – Наитипичнейший тип типового замухрышного отделения сермяжного общества «Знание» - всё знает и ничего не умеет. Как только дело дошло до дела, сразу умыкнулся по делам. Плавает, как может, в мутной воде, выныривая на лохов с подачками. – Он скептически, явно на кого-то намекая, посмотрел на Викентия Алексеевича.

- Да уж точно – замшелый прохиндей, пропитанный сивухой, - согласился с обеими характеристиками Старче. – И источник знаний оказался при нём. Кстати, Викентий, это не ты снабдил его жидкой энциклопедией? Где ты откопал этого футбольного палео-монстра?

Исполнительный директор предпочёл второй вопрос первому:

- Директорша школы рекомендовала.

- Как лучшего ученика в прошлом? – выскочил на добивание Циркуль. – Один классный специалист доверился такому же другому.

- Вот что, - прервала поиски виноватого Марья Ивановна, - властью президента клуба за грубое нарушение спортивного режима и грубейшие промахи в подборе преподавательских кадров отстраняю Викентия Алексеевича от должности исполняющего директора, а самую должность ликвидирую как лишнюю для нашего небольшого спортклуба.

- Да пусть будет! – вступился за начальника Вахтанг на всякий будущий случай. – Кому он мешает?

Но президентша была неумолима и ещё добавила соли на раненое самолюбие бывшего исполняющего директора:

- Кроме того, я снимаю с него капитанские обязанности как незаконно узурпированные и предлагаю демократическим выборным путём назначить капитаном наиболее уважаемого и авторитетного спортсмена, а именно – Петра Леонидовича. Кто «за»? Кто воздержался? Кто «против»?

Никто не поднял руки ни за одно из предложений, никто не воспользовался правом демократического выбора между начальником и подчинённым.

- Принято! – энергично констатировала оборзевшая президентша. – Давай, Старче, бери бразды в жёсткие руки, - и повернулась к поникшему и оплёванному в лучших чувствах Викентию Алексеевичу. – А ты, Викентий, занимайся своим основным делом и не отвлекайся на побочные общественные нагрузки, дразня тщеславие. А то, посмотришь, иной уважаемый академик ещё недавно творил чудеса в науке, был маяком для научного мира, горел ярким пламенем взрывчатых идей, а как оброс общественными обязанностями, так и затлел синим пламенем затухающей головёшки. Он и в обществе животных, и, одновременно, в обществе охотников-любителей, в комитете солдатских отцов и патриотических дедов, в комитете рогатых мужей и обманутых жён и вкладчиков, в фонде поддержки штанов у молодых талантливых учёных и в фонде снятия штанов у олигархов, и т. д., и т. д. Председатель, член, член, сопредседатель, почётный член… в общем – сплошной Член. Умается, бедолага, прозаседавшись на всяких сборищах, и дремлет потом, утомлённый, с чувством выполненного общественного долга, на научных заседаниях, забыв о горении и миссии научного Данко, убеждённый, что главная его работа – олимпийское присутствие везде и всюду. Не дадим нашему руководителю зачахнуть на общественных мероприятиях, превратившись в инертный научный катализатор, тем более что он начал, наконец, интенсивную работу над докторской диссертацией.

- Да ну? – в дружеском удивлении обрадовался Макс. – И помалкивает, скромник! – Все окружили именинника, и каждый, подбадривая, панибратски хлопнул по мягкому плечу, да всё по одному и тому же месту, так что Викентия Алексеевича перекосило, и он, счастливый, улыбался, кривя губы и стараясь не выдать боли. – Ну, молоток! Ни семьи, ни кола, ни двора – самое время рожать диссертации. – Все были рады, один только Старче хмурился в досаде – он тоже всё собирался и собирался начать докторскую, да в семейных заботах всё как-то не получалось. – Мы все тебе поможем, - щедро пообещал Макс, - рассчитывай на любого в любое рабочее время с 9-ти до 6-ти, никто не откажется.

- А я, Алексеич, - поспешил подтвердить обещания старшего товарища Фигаро, - перелопачу все городские библиотеки в поисках нужных тебе тезисов великих сантехников, любой фолиант добуду, хоть «Повесть временных лет».

- Не то гаварите, не то, - вмешался Кинг-Конг, и к зачинателю: - Э-э, дарагой! Так не начинают! Большое дело надо начинать сам знаешь как! – и заговорщицки подмигнул шефу, подсказывая. – Иначе никогда не кончишь!

- Тебя послушает, так точно никогда не кончит, - отверг дельное предложение скептик Циркуль, - или кончится в наркопсихушке.

- Да не начинал я ничего! – отчаянно вскричал придушенный товарищеским участием Викентий Алексеевич. – Выдумки Марьины!

- А не начинал, так надо начинать! – прикрикнула на свергнутого спортдиректора президентша-диктаторша. – Нам не нужен бюрократический администратор, заплесневевший в кандидатской шелухе, нам нужен настоящий научный руководитель, который бы и сам обрастал современными знаниями, и нас бы тянул на новые вершины с хорошей зарплатой.

- Да, да… - заблажили все утвердительно, - нам нужен именно такой, чтобы… с хорошей зарплатой.

- Пошли вы все к чёрту! – совсем не к вершинам потянул зашелушённый кандидатишка. – Трепангисты несчастные!

- И-и-эх! – сокрушённо махнул рукой Макс. – Всегда так: учишь человека хорошему, а он сопротивляется, делаешь ему добро, а он отвечает злом.

И все вздохнули обречённо, понимая, что восхождение на вершины с хорошей зарплатой откладывается, и, поочерёдно смерив заплесневевшего вожака осуждающим взглядом, потянулись на поле, а Викентий Алексеевич – последним. А ведь совсем недавно был во всех смыслах первым! Что значит – судьба-злодейка! С ненавистью оглянувшись на оставшуюся Марью Ивановну и жалея, что предпочёл её такой нужной уборщице, он споткнулся о божью кочку и вдобавок чуть не растянулся на земле, чтобы уж полностью упасть лицом в грязь.

- Дядь, а дядь! – дёрнул его кто-то сзади за рукав футболки. - Раздосадованный Викентий Алексеевич обернулся и увидел трёх шкетов лет 12-15-ти, один из которых, белобрысый, пошире в плечах и с фиолетовым фингалом под глазом, и дёргал дядю бесцеремонно. – Сыграем с нами?

- С ке-ем? С ва-ми? – презрительно протянул дядя. – Продуете – ныть будете! – выплеснул скопившуюся злость на безвинного, как обычно бывает, и тут же сообразил: вот когда наступит сладостный миг реванша, торжество истины и реальной оценки кто есть кто и с чем его едят. Они меня ещё попросят! А то, вишь, умники: подавай им ни за что, ни про что повышенную зарплату! Чморики! И как это он, при своей экстрасенсорной способности разбираться в людях, не разглядел подлого окружения?

- Валентин! – энергично окликнул взбодрившийся экс-директор и экс-капитан играющего тренера. – Подойди, здесь спарринг-партнёры объявились.

Валёк подошёл, равнодушно оглядел троицу.

- Здесь гоняете?

- Ну! – кратко ответил фингалистый.

- Есть команда?

- Ага.

- А вы как думаете? – не постеснялся тренер поинтересоваться мнением бывшего.

А у того и спрашивать не надо. Если бы Валёк отказался, Викентий Алексеевич уволил бы его с треском, несмотря на внушительную протекцию. Узнал бы, как высоко сейчас котируется папа и… решил бы тогда, что делать с непутёвым ВИП-отпрыском.

- Конечно, сыграем, - решительно, как всегда, ответил он. – Отказывать мальчишкам – непедагогично. Сыграем вполсилы, уважим подрастающую смену.

Пока пацаны собирались, дяди нехотя перепинывались двумя мячами, изображая мастеров, пресыщенных народной игрой. Минут через пятнадцать появилась низкорослая орава, одетая чёрт-те во что, так, что по форме не отличишь от старших, и вся визуальная разница – рост.

И матч поколений, не понимающих и не терпящих друг друга, начался. Старшие, с пренебрежением и снисходительностью к малявкам, отдали право начать с центра младшим.

И зря! Неприятности для старших начались сразу, с первого удара по мячу. Не помогла даже предматчевая фирменная клятва, для которой они встали в тесный круг и на призыв Старче: «Только победа!» рявкнули во всю мочь: «И никаких ХУ!».

Оказалось, что шкеты ни бум-бум о новейших тактиках игры, никогда не слышали об УПК и, вместо того, чтобы с центра отдать мяч и тем самым замаскировать тренерские замыслы, как это делается в командах мастеров, а затем перепнуть шарик на край для длинного хода линейного, они кучей попёрли мелкими перепасовками через центр, где их, ясно, вовсе не ждали опытные защитники. Всё, что они смогли, это широко выставить ногу, чтобы остановить движение если не мяча, то сорванца, но те ловко пропихивали мяч между длинных ног, а сами ещё ловчее перескакивали через живой шлагбаум и, оставив с длинным синим носом Старче, Царевича и Кинг-Конга, закостеневших в нелепых позах греческих лямбд, неудержимо мчались к воротам, где Циркуль тщетно пытался закрыть их, расшеперившись в позе большого русского Х. Непробиваемый голкипер только и сумел, что с опозданием подпрыгнул и щёлкнул костями рефлексивно сомкнувшихся ног, между которыми проюркнул мяч, и руками, изобразив дурацкий столб.

Первая плюха ничему не научила мастеров, они тут же и в той же оболваненной манере пропустили и второй гол. Особенно обидно было Викентию Алексеевичу, точные и длинные пасы которого знаменитой щёчкой на край поля Фигаро и Гусару раз за разом перехватывались вездесущими обнаглевшими огольцами. «Ничего» - успокаивал он себя, - «это вам фора, слабаки. Утешьтесь перед неминуемым разгромом». Но шпингалеты не утешались и, когда викешские горе-защитники пролямбдили ещё два гола, стало и целлюлозному понятно, что назревает сенсация, причём не в пользу старперов. Даже свой судья – а судил с обоюдного согласия самый внушительный дядя Макс – ничем не мог своим помочь и только длинно и заупокойно свистел после каждого гола, заложив два сосисочных пальца в рот.

Надо было срочно менять тактику игры и переходить на тотальный атакующий футбол с одним нападающим. Для этого наши, сплошь заслуженные, тренеры разработали оптимальный вариант расстановки игроков: 1-5-4-1 или 1-6-3-1. Викешцам при счёте 0:4 ничего не оставалось, как усилить атакующий потенциал и использовать более продвинутый вариант: 1-9-1. Суть, однако, не меняется: хитро замаскированные под полузащитников потенциальные нападающие при атаке внезапно выскакивают из глубины поля к чужой штрафной и с хорошего паса со всей силой лупят по мячу, который убойным ядром летит… то рядом со штангой, то чуть выше перекладины. Разочарованные трибуны разом вздыхают, шевеля выдохом траву на газоне, но что делать – не повезло! Любой уважающий себя тренер, любой заматерелый футбольный мастер, любой одряхлевший на трибунах фанат, - любой из них компетентно скажет, что в футболе главное - не мастерство игроков, а везение, удача, и любая команда может непредсказуемо выиграть или проиграть, и тем-то и интересна народная игра, особенно для проигрывающих тренеров. Ну, что делать, если крупно не везёт! Играли-то при хорошем движении в настоящий атакующий футбол, потому и проиграли с достойным счётом 0:1. Зато – с целыми ногами и не помятыми боками.

У викешцев выдвинутым, свободным, форвардом стал Валёк, а все остальные – потенциальными полунападающими с хорошо поставленным ударом мимо ворот. И игра пошла! Не прошло и десятка минут, как выдвинутый форвард с дальнего расстояния вмазал гол-красавец под перекладину, вызвав бурю восторженных криков, всхлипов и объятий изрядно погрустневших мастеров. Правда, и Циркуль прохекал ещё два, и счёт стал 1:6, но, главное, непруха кончилась, осталось закрепить везение, но как? Издали у Валька больше не попадалось, а у затаённых полунападающих и замах, вроде, был отменный, и гримаса на лице страшенная, а мяч после удара с трудом докатывался до ворот. Одна стыдоба! Хорошо, что жёны ушли, убедившись, что благоверные не косят налево, а как идиоты гоняют с пацанами мяч. Остались Марья Ивановна, безнадёжно и тускло блестевшая очками, и Земфира, бегавшая вдоль кромки поля и подбадривающая своих: «Чухи! Гуманоиды! Шлёпы!».

Ясно стало, что издали бить – всё равно, что пулять в белый свет как в копеечку. Надо как-то приближаться к шкетским воротам хотя бы метров на 7-8 и оттуда разить наверняка. Но как? Борзята по всему полю, на каждой ноге старших по два-три висят, обсели Валька со всех сторон, бесстрашно кидаются прямо в ноги, валятся под мяч, страшно и ударить, того и гляди нанесёшь травму. Их на поле явно больше одиннадцати. Когда стало больше, чем на барахолке в базарный день, играющий тренер, не выдержав малолетнего нахальства, воззвал к судье, чтобы тот навёл паритет. Игру остановили и стали считать: пацанов на поле оказалось десять и трое в воротах, зато увеличилось количество болельщиков. Макс потребовал убрать лишних голкипериков, но вся орава – и на поле, и за его пределами – истошно заблажила, доказывая, что трое ихних – всё равно, что один старший. И впрямь, если посадить троицу друг другу на шею, то получится Циркуль в виде шестирукого и шестиногого индийского бога Шивы. Пришлось согласиться, к тому же старших оказалось двенадцать – Макс в горячке и себя посчитал.

Как только игра возобновилась, число юных болельщиков стало убывать, а число юных футболистов соответственно увеличиваться. И стоило старшим приблизиться к забрахмапутренным воротам, как из-за них на помощь бросались все, кто болел за воротами, и борьба за мяч напоминала свалку, из которой старшие выбирались без мяча и с помятыми боками и набитыми ногами.

- Не отпускайте далеко мяч, держитесь ближе к игрокам! – прокричал запалённый, запылённый и запотелый Валёк. – Играем в короткий пас!

- Ясно, - бодро откликнулся эрудированный Викентий Алексеевич. Он сразу сообразил: переходим к прессингу. Ну, держитесь, чилдрены, сейчас мы вам устроим тотальный Прессинг По всему Полю, и не какой-нибудь, а модерновый – Репейный: прицепимся репьём, и не будет вам свободного ходу, дегенератики. Это будет настоящий мастерский ТриПеэР!

И устроили! Прирепейнились! Один к одному! А остальные сорванята свободно расстреливали бедного Циркуля, и при счёте 1:9 пришлось прессинг снять и применить систему Станиславского в ужесточённом виде, поскольку нервы старших были на пределе. Особенно старался отец двоих малолеток – Старче. Он цепко и умело хватал молодняк за майки и рубашки, а то и за голые хрупкие плечи и отшвыривал шкетов от мяча как бездушных манекенов. Силовым приёмом завладев мячом, капитан, не медля, отбивал его куда попало и, как правило, попадал опять вездесущим пацанам. Не отставал в борьбе за мяч от старшего и Кинг-Конг, разъярённо рыча и вздыбливая намокшую от пота шерсть. Царевич больше работал мощным корпусом, ловко заваливая сразу по два огольца. А Циркуль, отключившись от реальности, автоматически складывался и раскладывался с громким щёлканьем конечностей при каждом приближении метких гаврошей. Игра пошла без всяких правил, шансы взрослых стали явно предпочтительнее, и они их умело использовали. Вот Валёк, воспользовавшись тем, что Фигаро оттащил от него персональных опекунов, опять дальним ударом под перекладину, в мёртвое пространство для вратарей-коротышей, сократил разрыв в неприличном счёте. Следом Макс неожиданно для юных, воспользовавшись своим привилегированным судейским статусом, забил третий гол и, как ни канючили младшие, что нечестно, засчитал его в пользу старших. 3:9. Можно и вздохнуть посвободнее, расслабиться слегка и… пропустить, несмотря на отчаянные приёмы регби, два мяча в свои ворота. 3:11. Не выдержав позорного разгрома любимой команды, на поле фурией выскочила на помощь, как сделал бы любой преданный фанат, Земфира, стремительно прорвалась к мячу, оставляя за собой попадавших соперников, ухватила его руками и, подняв высоко над головой, чтобы юные нахалы не вырвали, непреклонно проорала:

- Пенальти за грубую игру! – и, не слушая воплей без вины виноватых, вошла в их штрафную площадку, установила мяч в пяти метрах от ворот, надавав веских подзатыльников мешавшим пацанам, и, не разбегаясь, чтобы не умыкнули резиновый снаряд, вмазала по нему что было силы! Вратари еле успели отвернуться и заслонить руками лица от летящей впереди туфли с острым каблуком, а мяч спокойненько вкатился в ворота. Вот это гол! 4:11! Воодушевлённые успехом викешцы дружно ушли в глухую чрезвычайную массированную оборону – ЧМО, отпихиваясь от оборзевших гавриков, отпинывая мяч на все четыре стороны и умирая от изнеможения. Всем до чёртиков надоел изнуряющий кордефутбол, хотелось лечь и забыть про всё, особенно про неприличный счёт.

Викентий Алексеевич тоже внёс в него посильную лепту, правда, его гол не был решающим, как хотелось, но последним и не в чужие ворота, а в свои. Конечно, так получилось не намеренно, а случайно, от неудачной срезки, но всё равно обидно и стыдно. После этого автогола Валёк остановил игру. Удручённый антигерой, с трудом передвигая задубевшие ноги, поплёлся, опустив голову, к скамейкам, стараясь забыть о своей ложке дёгтя в общую бочку, и даже гаденько радовался, что он не капитан и не исполнительный директор, а рядовой спортсмен, и с него взятки гладки. И плёлся как-то несуразно: правая нога при каждом шаге рефлексивно выдвигалась чуть дальше левой и вывёртывалась внутренней щёчкой вперёд, как при ударе. Когда заметил, то даже испугался: доигрался, идиот, мало того, что мозги вывихнуты, так и ногу вдобавок – рупь пять, три с полтиной.

У скамеек, заваленных одеждой, прямо на затоптанной траве уже валялись живые трупы научных работников с закрытыми глазами и впалыми мертвецкими щеками. У Макса на месте живота обозначился небольшой кратер. Викентий Алексеевич и свой труп осторожно положил рядом, смежил веки и втянул щёки и почувствовал, как от ног приятно отливает скованность, всё тело расслабилось, и он, приподнявшись над землёй, плавно закачался в прохладном воздухе уходящего вечера. Утомлённое солнце нежно прощалось с крышами домов, падая в переулок, и ему на смену уже появились вспыхнувшие фонари. Над всем спортлежбищем густо поднимался потный смог, концентрируясь, оседал мутными каплями на траве, и та, отравленная, скручивалась и увядала. Во всём затемнённом мире царили нега и нирвана.

Если бы не смешки и не шумная возня кучки победителей, из любопытства оставшихся со взрослыми и не имеющих ещё понятия ни о физической, ни, тем более, о моральной усталости. И глухие бормотанья энергичной Земфиры, причитающей над мерно и редко вздымающимся и опадающим кратером.

- Молодцы, мальчики, - похвалила дядей Мамма-мия, нарушив болезненную дремоту. – Вы хотя и проиграли, но победили, - сделала парадоксальный вывод, заставивший зашевелиться проигравших победителей. – Вы победили себя, а это намного труднее и ценнее любого другого выигрыша. – И все стали бодро подниматься на мозолистые зады, кряхтя и отдуваясь. – Да и проигрыш для первого в жизни матча против опытной команды не так уж велик, всего-то 4:8.

- Не 4:8! – наперебой возмутились пацаны. – 15:2 не хотите?

Против такой несовершеннолетней наглости восстали все сидящие дяди, и завязалась ожесточённая перепалка с упоминанием невоспитанности, бессовестности и – сами такие! – закончившаяся, однако, консенсусом: дяди считали, что проиграли со своим счётом, а пацаны, что выиграли со своим. Достигнутое миролюбивое соглашение ещё больше укрепилось после того, как Макс, подёргав левой ноздрёй, проворно подполз к разномастной – белобрысо-брюнетисто-рыжей – троице, над которой украдкой поднимались экономные колечки благоухающего дымка, и шёпотом попросил, предостерегающе приложив вертикально палец к губам:

- Дай закурить!

Белобрысый, не жмотясь, уважил стрелка и выдал попрошайке из новенькой пачки целых две бондихи. Дядя тайком прикурил, блаженно затянулся, прикрыв глаза, медленно выпустил дым через нос и отполз от благодателей, прикрывая ладонью от постороннего женского взгляда драгоценную отраву. Но глазастая Земфира всё равно увидела, приятельски улыбнувшись, а Марья Ивановна не глядела, тактично отвернувшись, чтобы не смущать переодевающихся мужчин. Макс толкнул Циркуля в бок и передал ему зажжённую сигарету вместе с целой. Двух как раз хватило на приличную затяжку всей команды.

- Завтра придёте? – спросил белобрысый, высосав целую сигаретину.

- Обязательно, - обнадёжил новый капитан. – Придём и отыграемся! Трепещите, архаровцы! – Пацаны засмеялись, не веря, и ушли, растаяв в темноте. – Отваливаем! – скомандовал капитан, и все заторопились, чувствуя, как усталость сменяется лёгкостью во всём теле и радостью в душе. Когда собрались, Марья Ивановна, глядя на Викентия Алексеевича, подала дельное предложение:

- Пусть завтра все часов до одиннадцати поработают в библиотеках?

- Пусть, - легко и быстро согласился научный директор, с удовольствием представив, как понежится пару лишних часов в постельке.

- 3 –

Проснулся Викентий Алексеевич, как назло, рано – аж в 7, и, что более всего обидно, сна – ни в одном глазу. Вытянулся на спине и уставился в серый потолок, тяжело вздохнув. Ну, что за паскудная жизнь: когда нестерпимо хочется дрыхнуть – надо вставать, а когда на тебе, спи, пожалуйста – сна нет. Поворочался, уминаясь, посчитал до 99-ти и, решив, что до 100 считать нет смысла, встал. Ого! Ноги-то болят… и вообще словно неживые. Он даже пощупал их – не протезы ли… Мышцы как будто скрутили, да так и оставили. Подсел к столу, благо идти до него от кровати один шаг, налил в объёмистую чашку подзастывшего за ночь в термосе кипятка, всыпал две ложечки с бугром футбольного кофе «Пеле», выпил натощак, взял читанный-перечитанный прошлонедельный «АиФ» и снова улёгся, решив назло рефлексам вылежать до 10-ти, и… уснул. Во второй раз проснулся опять рано – около 9-ти. Вот до чего расхудились руководящие нервишки! Полежал в расстроенных чувствах и в обиде на себя, но делать нечего – надо вставать. Как никогда долго и всласть постоял в тёплом душе, сразу полегчало. Энергично растёр голени и бёдра, с аппетитом позавтракал куском чёрствого батона с залежалой колбасой и бодро, пешочком – знай наших! – потопал на работу.

С остатками бодрости вполз на полусогнутых в пустой институт, приветливо поздоровался с девчатами и Марьей Ивановной, как будто и не было вчера её революционного демарша, и заскользил, выбрасывая правую ногу, в директорский чулан, чтобы начать, наконец, разборку черновых набросков диссертации.

- Тебе звонили, - глухо и безразлично, не поворачивая головы от кульмана, сообщила вслед зам, пом и обе руки директора.

- Кто? – повернулся он в дверях личного кабинета.

- Она.

Коротко и ясно! Бог ты мой! Он совсем запамятовал, что обещал Анне Владимировне быть у неё в институте с утра. Опять придётся повременить с залежавшейся диссертацией, с повышением уровня знаний и стартом к вершинам с повышенной зарплатой. Обречённо вздохнув, он предупредил:

- Я – скоро, - не веря обещанию, и, деланно морщась, двинулся в чужой монастырь на собственную инквизицию. Викентий Алексеевич, обаятельнейший молодой учёный в зрелом возрасте, легко давал и любил давать любые обещания, но очень не любил их выполнять и злился, если его принуждали это делать. Давая, он чувствовал себя богом, выполняя – чёрной карлой.

- Вы стали неуловимым, - лёгким упрёком встретила его Анна Владимировна, - скрываетесь даже от друзей, - чуть улыбнулась, внимательно вглядываясь в утреннее помятое лицо найденного гостя, по-свойски ухватила за локоть и подвела к изящному полированному столику в углу просторного, в сравнении с чуланом Викентия Алексеевича, кабинета, меблированного только самой необходимой мебелью и портретами президентов – государства и академии. На приставной тумбе потусторонним светом завидно мерцал монитор компьютера, и ласкали взгляд два разноцветных телефона и букет красных роз в китайской вазе с синими драконами. На нежных бархатистых лепестках блестели алмазами чистейшей воды капли влаги, и не было ни одного брошенного рулона, ни одного развёрнутого чертежа, ни навала папок с мятыми бумагами, ни свалки книг на подоконниках, вообще – ни одного лишнего листочка ни на столах, ни в просторной корзине, как будто хозяйка бывала здесь редким гостем. Только разместились боком за полированной игрушкой, вошла, будто караулила в замочную скважину, симпатичная девица с псевдогжельским подносиком. Поздоровавшись с гостем, она, заученно улыбаясь со скромно опущенными глазами, выставила на столик две небольшие чашки, миниатюрный кофейник и вазочку с сиротской горсткой вяленых кальмаров, пожелала приятного аппетита и не спеша удалилась, дав возможность Викентию Алексеевичу убедиться, что сзади она очень даже ничего. «Да…» - позавидовал гость, - «умеют же люди обустраиваться, пустить пыль в глаза нужным людям». Ему всегда после таких представительских дохлых жмот-фуршетов нестерпимо хотелось жрать, и он нисколечко не сомневался, что в столе у цветущей, здоровой Анны запрятан приличный кусок колбасы.

Щедрая хозяйка нацедила по полчашечки какой-то чёрной элитной бурды типа «Чибо», «Жокея» или ещё какого «Гранда», что делаются в Мытищах, они осторожно прихлебнули, и Викентий Алексеевич, не соразмерив хлёба, выхлебнул почти всё, обжёгши нёбо. Крабов он брать не стал, терпеть их не мог и не понимал извращённого вкуса научного бомонда, пьющего с солью то, что надо пить с сахаром.

- Чем таким неотложным изволите заниматься? – поинтересовалась Анна Владимировна, заглотив недожёванную резиновую кальмарину.

- Да так, - промямлил гость, тщетно стараясь придумать себе достойное оправдательное занятие. – Всяким, по мелочам – текучка заела, скопилось. Сами знаете: сам не сделаешь, никто толком не сделает, - и вздохнул.

А она усмехнулась и заметила жёстко и назидательно:

- А у нас – делают! – Взяла кальмарину, повертела в пальцах и положила назад. – Ещё кофе?

- Нет, нет, - отказался Викентий Алексеевич, подумав, что умеют же люди не только обустраиваться, но и кормить так, что, не наевшись, отказываешься. Котлетки, тефтельки, кофеёк… - Спасибо.

И сразу же появилась девица и унесла остатки, чтобы доесть и допить.

Анна Владимировна перешла к торцовому столу и уселась там, пригласив жестом Викентия Алексеевича занять место напротив для словесного реслинга.

- Анна Владимировна часто спрашивает, когда вас ждать на ужин? – прозвучал неожиданный вопрос, заставший Викентия Алексеевича врасплох. – Что ей передать? – Аня и сама ждала ответа с неподдельным интересом. – Она обещала приготовить специально для вас очередной кулинарный шедевр. – «После паровых котлеток и тефтелек будут какие-нибудь шницельки или зразики» - предположил привередливый обжора. Он, конечно, не против, если бы давали вволю и не надо было потом дополнять слипшимися пельменями.

- Передайте многоуважаемой Анне Владимировне мою глубочайшую и величайшую признательность за ничем не обоснованное и незаслуженное приглашение. – Аня неотрывно смотрела прямо ему в глаза, мешая сосредоточиться на обтекаемом дипломатическом отказе. – Скажите, что я до сих пор в неописуемом восторге от её кулинарных шедевров, - заливал шедевраль, - но от нового вынужден с прискорбием отказаться, дабы не прослыть в её благородном мнении нахальным нахлебником, - и, после короткой паузы, не для прессы: - И вообще я ни черта не понимаю в кулинарных шедеврах.

Готовая было вспылить здешняя Анна Владимировна, оценив последнюю смягчающую реплику, рассмеялась, простив плебея и пряча за улыбкой разочарование. И он заулыбался, довольный тем, что выпутался, но оказалось, что радовался преждевременно.

- Аннушка тоже интересуется, когда появится… названный отец? – ошарашила новой претензией Аня.

Надо же так вляпаться по дурости! Но папа быстро сообразил, как можно выпутаться из Аннушкиных тенёт.

- Каюсь! – сложил он руки крестом на груди. – Моя вина, не учёл серьёзности детской игры. Надеюсь, с отсутствием большой игрушки болезнь пройдёт, не перейдёт в хроническую с непредсказуемыми последствиями для неокрепшей детской психики.

Анна Владимировна на этот отказ никак не прореагировала. Легонько постучав холёными пальцами по столешнице и глядя в окно, она завершила тему отвергнутых визитов кратким выводом:

- Обе будут огорчены вашим отказом. – Душа его облегчённо вздохнула, и он, вне всякой логики, подумал, что если бы она сказала, что все трое… то, может быть, слабый человек решился бы пожертвовать своим пищеварением и пошёл бы на кулинарный эшафот. – Знаете, а вы были правы, - согнала она с лица следы досады на неуступчивого и непонятливого и вроде бы умного человека, отвергнувшего протянутую дружескую руку, за которую готовы уцепиться многие, и перешла к деловой части рандеву, - завод отказался от договора на капитальную реконструкцию.

- Вот и ладненько! – чересчур живо и наигранно обрадовался за неё Викентий Алексеевич. – Стройте свой завод с производством своих теплохолодильников. – Но на её лице живости не было. – Что-то не так?

- Всё не так!

- А как?

Она энергично вытерла ладонью невидимое пятно на чистой столешнице.

- А так: в Академии настоятельно посоветовали не рвать с трудом налаженное сотрудничество науки с производством, не метаться и делать диссертацию по первоначальной схеме. Обещали внеплановую ускоренную защиту и внеочередные публикации в академических сборниках. – Анна Владимировна, загнанная академиками в угол, пристально посмотрела на него, пытаясь угадать впечатление от не новой для него новости, и, отводя взгляд на портреты президентов, словно заручаясь их поддержкой, добавила сухо: - Поразмыслив, я решила, что старшие товарищи правы.

Не сдержавшись, он ехидно фыркнул: «Продалась, мадам-директорша! Вместе с кабинетиком и всей стильной меблишкой! Соблазн славы пересилил благородное интеллигентское воспитание» и в сердцах вскричал:

- А я-то причём? – спрашивая тем самым: зачем его-то позвали?

Продавшаяся Анна Владимировна улыбнулась, очевидно, довольная и состоявшейся выгодной сделкой, и его непроизвольным эмоциональным взрывом, выдавшим слабость характера.

- В Академии ходят упорные слухи о предстоящем слиянии малых институтов, - сообщила ещё одну не новую для Викентия Алексеевича академическую новость. Слухи об укрупнении научных организаций муссируются давно, к ним привыкли и верили, что дальше запугивания дело не сдвинется, потому что вряд ли одряхлевшей академической верхушке захочется подчищать подсохшие сучья под собой с опасностью сверзнуться в заслуженные пенсионеры.

- Слышали, - равнодушно отозвался он.

- Говорят, что уже создана реорганизационная комиссия… - Викентий Алексеевич насторожился: чем чёрт не шутит, возьмут да и реорганизуют на этот раз во вред себе. У нас так: если тебе не испортят жизнь, ты сам себе испортишь – тем и живёт русская душа. В акульем академариуме их институтик – пескарь, заглотят и не заметят, первым сольют, не оставив и следов.

- И что? – осторожно спросил он всеведущую директрису, вхожую во все компетентные кабинеты.

Она опять улыбнулась, удовлетворённо услышав испуганный пескариный писк.

- Думаю, что нам стоит проявить инициативу снизу… - «успеть» - уточнил он про себя, - и предложить объединение наших институтов, тем более что они и по профилю научных исследований близки. – «Точно» - молча согласился он, – «ни от вашего, ни от нашего толку нет никакого». – Вам в объединённом институте вполне по силам будет должность зама по науке. – «Ага! Сама, значит, уже назначилась директором. Ловко!».

- Потяну ли? – забеспокоился облагодетельствованный доверием Викентий Алексеевич, с любопытством вглядываясь в порозовевший мрамор лица потенциального шефа.

- Потянете, - успокоила Анна Владимировна, оживляя мрамор. – У нас с вами будет самый продуктивный творческий тандем. Мы обязательно сработаемся.

- А остальные мои? – заволновался о команде заботливый капитан, собираясь перепрыгнуть с тонущего корабля на другое судно. – Что с ними будет?

- Ну… - помедлила с ответом властная распорядительница научных тел, - для двух-трёх ваших найдётся место и в новом институте, пузача и длинного обязательно возьмём. Кадровые и организационные детали мы с вами обмозгуем позже, а пока в рамках будущего сотрудничества у меня лично для вас есть деловое предложение.

- Я весь внимание, - он даже шею вытянул по направлению к ней.

Решив, что два купившихся сапога – пара, она, не церемонясь, выложила в лоб:

- Директорская вакансия крупного института требует докторского звания, поэтому мне необходимо темповое завершение диссертации. Вы мне поможете в части реконструкции завода и в публикациях, а я в компенсацию обещаю вам соавторство и будущую помощь в организации вашей диссертации. – «Мы – вам, вы – нам» - ничего нового и необычного для научного сообщества Викентий Алексеевич не услышал. – Согласны?

- Нет.

У неё даже причёска съехала на лоб от такого неожиданного и наглого отказа.

- Как нет? – мраморное лицо исказилось от гнева, покрывшись тонкими трещинками морщин.

- А так! – спокойно ответил наглец, стараясь не встречаться с ней взглядом.

Анна Владимировна нервно забарабанила пальцами, в ярости разглядывая бестолочь, которой почему-то доверилась.

- Но должна же быть какая-то веская причина? – ещё не веря в поражение, спросила она дрогнувшим голосом.

- Она есть, - коротко подтвердил предатель, - время, - и объяснил, наконец: - Дело в том, что я тоже клепаю диссертацию и добрался… - наврал! – до середины. Не хотелось бы бросать интересное занятие на полпути.

- И только-то? – обрадовалась вербовщица. – Кончите после моей, какая вам разница? Сейчас я предлагаю вам должность весомее вашей теперешней и в придачу - гарантированную защиту. Глупо отказываться! Вы же разумный человек…

- Лопух, Анна Владимировна! – опроверг лестную характеристику Викентий Алексеевич. – Самый настоящий лопоухий лопух! Вы крупно ошиблись в выборе партнёра! – и вздохнул виновато: - Я очень сожалею.

Она чуть помолчала, соображая, нужен ли ей этот слабак.

- Значит, настаиваете на своём «нет»?

Господи, подумал в отчаянии слабак, не объяснять же ей, что они в институте решили в единой связке покорять вершины профессионализма с повышенной зарплатой. Такая не поймёт, в связке она – ни друг, ни враг, а сама по себе, и спокойно отстегнёт замок, чтобы взобраться одной, столкнув в пропасть остальных.

- Да, - мужественно подтвердил он, - только нет!

- Ну, и чёрт с вами! – эффектно завершила она неудавшиеся переговоры и резко поднялась, давая понять, что аудиенция окончена, и ненужный гость может катиться к чертям собачьим. Что он и поспешил сделать, оправдывая хоть эти её ожидания, попрощался и заспешил на выход, услышав в спину:

- Если передумаете, дайте знать.

С тем и закрыл осторожно за собою дверь, вытер выступившие бисеринки пота со лба и вздохнул освобождённо, довольный собой и переговорами. Собственно, ничего экстраординарного и не произошло, просто два интеллигентных человека спокойно поговорили, любезно обменялись мнениями и расстались лютыми врагами. Всё же хорошо, что в нём сработал инстинкт самосохранения Емели, и он не дал себя перегрузить, не клюнул на тощую приманку в виде разных там котлетных, тефтелевых и зразовых шедевров, а то бы, как пить дать, завьючили Анны длиннолопоухого, и потащил бы он чужой воз, надрываясь, един в трёх хомутах – мужа, отца и зятя.

В родные научные пенаты бежал победителем с поля боя, забыв о болящих ногах. Заполошно ворвался к давно уже, с полчаса как, вкалывающим спросонья сотрудникам, вернувшимся скопом из изнуряющих библиотек, бодро проорал: «Физкульт-салям!», коротко позвал: «Маша!», скрылся в персональном кабинете, уютно заваленном бумажным хламом, и счастливо плюхнулся на шатающийся стул за обжитой обшарпанный стол. Вошла Марья Ивановна.

- Я отказался! – сообщил он победную реляцию, идиотски лыбясь. – По всем статьям, окончательно и бесповоротно!

- Надолго ли? – не поверила она и, не глядя на него, повернулась и ушла.

«Ну, что за баба!» - в сердцах подумал он огорчённо. – «Обязательно дунет холодом на зажжённую свечу!».

- 4 –

Спортивный дневник опорного хавбека команды «Викеша».(Прошу всех, кому в руки попадут эти записи, поиметь совесть и уничтожить, не читая).

«__» «_____» В тот день, когда я решительно отшил Аньку, опять вечером играли с пацанами. Малогабаритная орда собралась, наверно, со всего квартала, надеясь задавить дядей по-социалистически – не качеством, так количеством. Но мы тоже ушлые, учли вчерашний шпингалетский урок и устроили им взрослый неприятный сюрприз. Вернее, учла и устроила наша президентша. Она принесла одиннадцать красных атласных нарукавных повязок, которыми мы и окольцевали играющих огольцов, как они ни сопротивлялись, убеждая с пеной у рта, что лишних на поле не было и не будет, но мы, естественно, не поверили и ограничили их состав яркими метками.

Мастер стократ прав: не бывает честной игры! Малявки, ещё только начинающие осознанную жизнь, уже стараются выиграть её нечестными приёмами, и делают это, не задумываясь, как будто впитали Евин яд бесчестия с прокисшим молоком матерей. Как их только ни пытаются переучить родители в семье, воспитатели в садиках, учителя в школах, ничего не помогает, всё обнажается в играх. А если вспомнить, что любая игра, особенно командная, заводящая, такая как футбол, является сгустком жизни и взрывом эмоций с высвобождением запретных моральных качеств, то следует признать, что людишки у нас сплошь с изъязвленной бесчестной душой. Да и нужна ли она в нормальной жизни, эта самая пресловутая честность, что сродни скептикам и ретроградам? Вернее сказать: можно ли в нормальном здоровом обществе жить-существовать абсолютно честно? И почему так не любят в народе и напрочь отвергают чересчур честных и занудных? По мне, честные, зацикленные на всяких правилах и кодексах, вредны для прогресса, поскольку тормозят развитие, мешают прихватить, что надо, смыться, когда надо, левануть, куда надо. Во всём мире я один остался честный – прихватить нечего, смыться не удастся и левануть некуда. И порой обидно до слёз. Наверное, если прозябать в уединении отшельником, то, может быть, и удастся не гнить по чести, да и то сомнительно – от грешных мыслей и в уединении не уединишься. Библейские мудрецы - а они не чета современным хилософам - утверждали, что куда ни кинь камень, хоть в самого Христа, обязательно попадёшь в грешника, и значит – не было и нет кристально честных человеков, такими уж их бог создал. Да и не нужны они, а то куда девать церкви и церковников, суды и полицию? Зачем тогда государство и религия? У нас честно достичь быстрого успеха, заиметь матблага, завоевать любовь народа невозможно. Ярчайшим примером тому служат разные депутаты, политики и начальники, для которых честность – понятие абстрактное, самые бесчестные не скупятся на разговоры о честности для народа, потому что честными легче управлять и манипулировать. Так будем жить и играть нечестно, по-божески!

Сегодня мы честно вздули помеченных нечестных шпингалетов, хотя и проиграли со счётом 3:6. Играли злее и безжалостнее, как с равными, ругались и жилили на равных. Я опять им не забил, но и себе – тоже. После игры спокойно обсуждали, ругаясь на чём свет стоит, штатное расписание команды, предложенное тренером. Место голкипера безальтернативно застолбил дырявый Циркуль. Смущённый доверием, он начал было отнекиваться, но его быстро убедили, что дураков на эту должность больше нет. Валёк предложил защиту устроить наподобие непробиваемой итальянской с чистильщиком-каттеначчио, но, чтобы не получилось как всегда с рязанским акцентом типа «кота ночью», назначить на эту ответственную позицию нашего прозападника Доу-Джонса. Ответственности у нас не любят, и поэтому опять никто не возражал, тем более что Мамма-мия с итальянской горячностью взмахом руки поддержала кандидатуру западнофила Васька, а тот даже не поблагодарил геноссов за оказанное доверие. Чистильщик, конечно, усилит нашу защиту, и без того непробиваемую, о чём можно судить по счетам в матчах с пацанами. Поэтому центральным беком оставили оправдавшего надежды, самого неповоротливого тугодума с лямбдскими приёмами, Старче. В качестве левого бека закрепили массивного Царевича, удачно валяющего чужих нападающих, а в качестве правого бека – Кинг-Конга, нахально требовавшего перевода в элитное нападение. Но ему напомнили, что он ещё не научился толком попадать по мячу даже правой ногой, не говоря уже о лишней левой, и он, потихоньку ворча, смирился, пообещав, что выучится и уйдёт в партизанские нападающие. Дурила не знает, что в большом футболе партизанами называют классных свободных игроков, наделённых правами импровизации.

Когда Валёк буднично предложил опорным хавбеком-плеймекером назначить меня, во мне всё замерло, даже сердце перестало биться и душа затаилась в похолодевших пятках в ожидании неизбежных возражений и позорного отвержения, как это случилось накануне, когда зазнавшегося исполнительного директора и капитана с подачи Марьи выкатили на тачке. Но, слава богу, на этот раз вредная президентша промолчала и даже соизволила кисло улыбнуться, и остальные не сказали ни слова, решив, наверное, что кому, как не директору института, быть авторитетным плеймекером.

Итак, я – центральная фигура всей игры. Что там директорство, какая там докторская, они вместе не стоят неизъяснимого полётного чувства восторженной ответственности и величайшей собственной значимости, когда ведёшь игру и, особенно, когда твоя команда выигрывает, и выигрывает после твоих выверенных голевых передач… фирменной щёчкой и твоих неотразимых голов непременно в девятку или в шестёрку. А я верю, что так оно и будет, только надо не жалеть зажиревшей шкуры и беспощадно тренировать, не жалея времени, неуклюжее тело и ноги, и тогда будет как в песне: «Кто хочет – тот добьётся!». Докторская подождёт, всё равно директором нового института меня не сделают.

Без всяких сомнений фланговыми линейными форвардами закрепили Фигаро и Гусара, имеющих богатейший опыт фланговых набегов с чёрного хода на женские общежития. Молодым здоровым кобелям частые челночные пробежки по краям поля будут только в пользу. И игровая задача у них сверхпростая: допинать мяч до чужого угла поля, постараться запнуть его от усердия за линию ворот, притормозить вовремя и что есть силы пнуть в сторону штрафной на головы нашим нападающим. Последнее редко удаётся даже супермастерам, исключая разве что Бэкхема и Жиркова. Остальные, просто мастера, действуют по-быстровски: лупят, не глядя, куда попало. Главное для них: быстро добежать, желательно с мячом, и быстро навесить, чем и ценятся линейные. У Фигаро и Гусара, в принципе, есть все задатки вырасти к пенсии настоящими крайними. От Витька, с его природным ударом «сухим листом», вообще жди самого неожиданного паса, даже за боковую линию. А Фигаро стоило бы поменять ноги, а то слева бить левой он не может. Пока остановится и подправит мяч под правую, темп и потерян, и нападающие разобраны защитниками.

Центрфорвардом безоговорочно стал Валёк. Он единственный умеет правильно бить по мячу и даже попадать в чужие ворота. Таким образом, нападение у нас представляет самую сильную игровую линию из одного человека, и мы ещё усилили его оставшимися неиспользованными инсайдами Серым и Бен-Григорионом. Серый вообще идеально подходит и по атлетическим данным и по характеру на роль полусреднего. Про таких говорят: на поле незаметен, но проделывает большую работу, которая тоже незаметна. А Бен, хохотнув, сам себя определил как единственного еврея на всём российском пространстве, играющего не на скрипке, а в футбол, да ещё задарма. Ничего, успокоил его новый капитан, подкуют как следует, возьмёшься за скрипку.

Валентин хоть и молодой тренер, но уже видно, что из числа подающих надежды. Обычно молодые у нас подают радужные надежды один сезон, от силы – два, и затем оттискиваются сплочённой зрелой тренерской мафией. У Валентина есть все шансы сразу закрепиться в тренерской «коза ностре». Во-первых, влиятельный папа, а во-вторых – это видно из грамотной расстановки наших игроков с построением мощного хребта из трёх сверхнадёжных позвонков: каттеначчо, плеймекера и центрфорварда. Далеко пойдёт, если не подсекут сзади.

В общем, команда «Викеша» - главный претендент на спартакиадный академический грант – сформирована, и сформирована по всем меркам неплохо. Довольные позвонки и рёбра заспешили по домам, чтобы похвастаться в семьях, как вдруг из сгустившейся темноты раздался гневный и одновременно жалобный вопль:

- А я-а-а?! – Бедный Макс долго и терпеливо ждал, когда и его определят в какие-нибудь нападающие, и не дождался, никто даже не вспомнил о нём. Осознав вину, спортсмены стыдливо отворачивали от него глаза и устремляли на тренера, перепасовывая ему негодующие взгляды футбольного изгоя. Но Валёк недаром подаёт надежды, он глаз не отвёл и не смутился, а спокойно объяснил нечаянную потерю дюжинного бойца:

- С такими габаритами в футбол играть нельзя: вы не продержитесь два тайма. Тем более что и здоровье у вас неважное, судя по непрестанным заботам жены.

- У кого неважное?! – взвилась Земфира, надвигаясь на оскорбителя. – У Максика?! – Она приняла бойцовскую стойку дворовых баб, упершись руками в еле обозначенные бёдра. – Да он здоровее всех вас вместе взятых! – орлицей оглядела окруживших доходяг. – Надо же? Неважное! – Она опустила согнутые в локтях руки с крепко сжатыми костлявыми кулачками, готовая в любой момент сорваться на защиту авторитета любимого человека и словом, и силой. – Да он после ваших детских тренировок по две соски пива выпивает, заедает полупалкой колбасы и всю ночь как штык.

Здоровые дистрофики радостно загоготали, а Бен попросил уточнить:

- Штык-то примкнутый?

- Пошляк! А ещё учёный! – отмела беспочвенные сомнения спорт-агентша.

А Максик, потрясённый предательством друзей, всё молчал. Он, конечно, знал, что образованным и учёным, искалеченным гипертрофированным интеллектом, святее всего своя шкура, но человек всегда надеется на величайшее из благ, дарованных богом, – дружбу, и всегда в надежде проигрывает.

Мудрый молодой наставник поспешил притушить разгорающийся конфликт и пошёл на компромисс:

- Хорошо, - обратился он у убитой дружеским безучастием душе компании, - будете штатным запасным.

- Протирать задницей скамейку и давать глубокомысленные интервью? – вскипел, наконец, Макс. – Больно-то надо!

- Не беспокойтесь, - успокоил тренер, - мозолей не натрёте. У нас всего одиннадцать… будем считать – двенадцать игроков, и в каждой игре обязательно понадобятся замены травмированных, уставших или просто вялых. Согласны?

- Придётся, - вздохнул запасной, - выбирать-то не из чего! – и улыбнулся широко, возвращаясь к привычному оптимизму. – Я ещё покажу кузькину мать Бену с Серым, они у меня будут запасными, - явно нацелился закрепиться в нападающих. Все легко и дружно рассмеялись, радуясь возвращению отставшего товарища.

- Тренироваться будете со всеми и по полной программе, - совсем обрадовал тренер, - и советую завязать с пивом.

- Слышала, Зефира? – предупредил сосунок личного диетолога.

- Слышала, Максик, слышала, - обрадовалась и она, - перейдём на витамины и молоко. – И опять все рассмеялись, радуясь настоящим заботам жены о муже.

- И ещё, - совсем расщедрился Валёк, - предлагаю вам освоить судейские обязанности, а мы вас аккредитуем штатным рефери на матчи спартакиады.

- Ур-р-ра-а!! – завопил Фигаро. – Будешь нам подсуживать, - и осёкся, вспомнив, что судья-то – наш запасной игрок. Все опять обрадованно заржали и с лёгкой душой, обрадованные по всем статьям, заспешили по домам.

«__» «____». Наконец-то, мы выиграли у шантрапы, выиграли убедительно, со счётом 4:2 и без всякого жулья. Тем более что судил сам топ-мастер и судил честно, в нашу пользу. Не помогли пацанам и подмены новичками преклонного юношеского возраста. Мы стали заметно сильнее, а всё потому, что начали тренироваться по научно обоснованным суперсовременным методикам, которые никогда не показывают болтливым спорт-журналистам. Теперь мы первую половину занятий учимся попадать по лежащему и катящемуся мячу, бить по нему с ходу, не ковыряя землю, останавливать мяч так, чтобы он не отлетал как от стенки, и обводить соперника, не теряя мяча и не запутываясь в собственных ногах. И только потом сражаемся на поле, забыв о выученных приёмах. Перед каждой тренировкой обязательно проходим строгий медицинский контроль: показываем Земфире язык и измеряем температуру. Долго и, как всегда, попусту спорили: как это сделать точнее, удобнее и без жульничества. Точнее, конечно, по-японски, но надо снимать штаны и трусы – неудобно. Удобнее по-французски, но надо каждый раз протирать градусник хлоркой, потому что со спиртом мы завязали, - противно. Остановились на привычном жульническом способе – русском, доверясь глазастости медфанатки.

Всё больше и больше убеждаюсь, что из Валька вырастет новый Хиддинг или, на худой случай, Газзаев. Как-то поинтересовался, кем он мечтает стать в будущем, нисколько не сомневаясь, что ответит – классным футбольным тренером, но он, как это бывает с молодыми, игнорируя близкую и надёжную синичкину перспективу, нацелился на дальнюю и проблематичную журавлиную и ответил по-другому. Буду, говорит, гендиректором или президентом крупной госкомпании – вот так, прямо в лоб, и никакого смущения. Ну и замашки у молодых! Потрясу, продолжает, загашник у фатера и через месяц подамся на коммерческое отделение Управленческого фака Академии народного хозяйства. Как всё просто! Хочу – и буду! В наше время тоже хотели, но помалкивая, и становились, если везло. Я тоже хотел стать народным артистом, а стал народным сантехником и не жалею. Ещё неизвестно, кто важнее и нужнее. Мы без артистов обойдёмся запросто, а они без нас – дулю из трёх. Если хорошенько поворошить прошлое и извлечь наиболее правдивые и яркие воспоминания всяких народных – артистов, писателей, учёных, военных и т.д. – то окажется, что условия для их творчества создаём мы, сантехники, и, следовательно, мы самым непосредственным образом причастны к их гениальным озарениям. Где они чаще всего осеняются? По их признанию – в сортире. Им и напрягаться-то особенно не надо, главное, не забыть ручку – бумага там есть в изобилии – и не забыть снять штаны. Сел и жди, когда тебя осенит. Ньютона шваркнуло по темечку яблоком, а нынешним тугодумам нашими усилиями созданы все бестравматические условия.

Заметил, что тренировки хорошо прочищают мозги. Работается легко и, главное, результативно. Исчезли полусонное прозябание за рабочими столами и бессмысленный трёп, источником которых были заплесневевшие черепушки, замусоренные однообразным серым бытиём. Сменилось и отношение друг к другу – оно стало уважительно-деловым без обидных подначек и ехидных насмешек. Все, вне зависимости от степеней, чинов и возраста, стали равными, по-настоящему демократичными, и причина в том, что на работе и на тренировках мы меняемся ролями. В институте правят старшие и заслуженные, а на поле – младшие и рядовые, и можно от души поорать на неумеху-директора и на неуклюжих старших сотрудников. Так мы ежедневно меняемся ролями и учимся руководить и подчиняться, и кто не умеет подчиняться, тот не сумеет и руководить. Япошки зря валтузят чучело начальника, срывая злобу и обиду, лучше бы всем офисом играли в дворовый футбол с минимумом правил.

Нечаянно, не насилуя себя, состряпал неплохую статейку с изложением основных идей диссертации, что-то вроде сжатого реферата. Неплохую потому, что в академической редколлегии не только приняли, но и обещали напечатать в ближайшем сборнике, да ещё и похвалили за актуальность темы и новизну рациональной коммунальной архитектуры типичного городского микрорайона. Вот так, дорогая Анна Владимировна!

С треском провалившись на экзаменах в богемное заведение, Зинуля с Нинулей вернулись из очередного творческого отпуска, недобрав по баллу теперь уже на экзаменах в заземлённый педвуз, а поскольку у их пап загашника нет, то упорные абитуриентки оформились на вечернее отделение той же альма матер, дабы стать в перспективе воспитательницами сопливого поколения. Похоже, придётся им повторить зигзаг уважаемого директора, но они не унывают, для них эти экзамены – всего лишь прелюдия к главному – экзамену на замужество. Вот его бы не провалить и набрать побольше баллов.

Разобрали с Марьей черновые наброски моей диссертации. Накопилось порядочно. Отчаянно ругались: я – из-за её привередливости и придирчивости, она – из-за моей безалаберности и просто так, для профилактики.

«__» «_____». Ай, да мы! Взяли и выиграли у настоящей сборной школы, усиленной учителем физкультуры, дылдой подстать Циркулю и тоже, но не подстать, защищавшим ворота школяров. 2:1! Счёт солидный, а решающий гол в самом конце игры забил не кто иной, как списанный по всем статьям и вышедший на замену посеревшему от усталости Серому Макс. С Земфирой чуть не случился эмоциональный удар, и она, не сдержавшись, рванула как ошалелая через всё поле к герою, обняла, затискала и многократно расцеловала не сопротивлявшегося форварда, счастливого и неуверенно улыбавшегося. И мы вслед за Земфирой по очереди тоже обслюнявили обе его щеки, ставшие краснее свежего окорока. После этого первого официального матча можно сказать, что «Викеша» не только оформилась организационно, но и родилась на деле. Выжатые и перекрученные, мы без сил рухнули прямо на землю у ног президентши и блаженно вытянули перенапряжённые ноги и выпрямили спины. Отрешённо замерев и закрыв глаза, ни о чём не думали, не сохранив и толики душевных сил на радость. Земфира чуть слышно щебетала, пичкая улыбающегося в нервном стрессе Макса какой-то витаминной отравой из полуторалитровой бутылки. Потом посудина пошла по кругу.

- Сыграли неплохо, - похвалил изнемогшую команду тренер, - как смогли. – Никто не нашёл силы даже послать его за такую похвалу куда-нибудь подальше. – Нам бы парочку разрядников на усиление, тогда можно было бы за призовое место на спартакиаде сражаться, - усомнился он в потенциале своей команды.

- Нам не нужно призовое, - выразил я общее мнение, - нам нужен грант.

- И твои разрядники – тоже, - возмутился Фигаро. – У нас и своя парочка мастеров найдётся.

- Кого ты имеешь в виду? – скептически усмехнулся Валёк, ожидая обычной хохмы. И он не ошибся.

- Да вот, хотя бы Пётр Леонидович. – Старче даже глаз не открыл, не поддавшись на лесть и не поверив болтуну. – Ну-ка, сложите первые слоги, что получится?

Первым проделал сложную умственную операцию Вахтанг и чуть не зарыдал от задушившего радостного гогота:

- Пе-Ле! – Сел и восторженно заорал: - У нас в команде свой Пеле! – Разоблачённая звезда и на этот раз не соизволила сверкнуть и засиять, предпочитая отлёживаться в таинственном мраке. – Намазать гуталином и будет настоящим! – ржал нервным смехом до икоты Кинг-Конг. И все зашевелились, заподнимались, улыбаясь и радуясь, что у них появился настоящий мастер.

- А второй, напару, - повысил голос, заглушая нарастающий смех, шарадист-криминалист, - Макс Родионович Донатов. Давай, Кинг, прояви ещё раз свои недюжинные умственные способности, только от фамилии добавь не один, а два слога.

- Ма-Ро-Дона! – не заставил себя ждать способный аспирант и опять гортанно загоготал, как будто и не слезал ещё с деревьев. – Марадона! У нас и Пеле, и Марадона! – Макс встал и раскланялся на четыре стороны, по-балерининому подворачивая одну ногу и оттягивая в стороны штанины объёмистых трусов, под частые щелчки сухих ладоней Земфиры. После такого неожиданного кадрового везения команда разом воспряла, сбрасывая усталость и наращивая растраченный дух, зашевелилась, пытаясь подняться на ноги, а Бен, не подумав, даже предложил:

- Качать звёзд!

- Ни за что! – отказался Марадона. – Знаю я вас: в последний качок обязательно забудете поймать.

- И правильно! – подытожила общее мнение Мамма-мия. – Не надо нам варягов, мы и сами с усами! – На что Витёк лихо смазал пальцем по жиденьким гусарским усикам. – Я так мыслю женским непросвещённым умом: в любом деле и, тем более, в спорте профессионализм и мастерство без полной самоотдачи мало что значат. Делает настоящее дело и выигрывает тот, кто очень хочет, а не тот, кто хорошо умеет. А мы хотим! – повысила она голос. – Так?

Невнятное бормотание было ей дружным ответом, и мне пришлось подтвердить вслух:

- Так и только так, и никаких гвоздей-шурупов!

- Нам сейчас не чужаки нужны, - продолжала воспитательную накачку президентша, - а форма. – Все с интересом уставились на неё в ожидании, что сейчас эту форму выдадут. – Стыдно было смотреть на маститых учёных… - Вахтанг, совсем оживший, гордо выпятил шерстистую грудь маститого прародителя, - …одетых в заношенные пузырящиеся трико, ночные майки с выемкой до пупа и драные кеды, подвязанные грязными бинтами. – Все виновато зашмыгали носами, стеснительно прикрываясь рубашками и ладонями. – И почему это умники-интеллигенты, вырвавшись на природу, так любят рядиться в рваньё?

- Так к природе ближе, - объяснил полунагой бомж Федя.

- Особенно стыдно, - продолжала Марья Ивановна, не приняв глупого объяснения, - в сравнении со школярами, экипированными в красивую форму и даже в футбольные… эти… - она забыла, как называются бутсы, - ну, сами знаете какие.

- Так у них всё казённое, задарма даденное, - попытался оправдаться прижимистый Бен.

- А вы, бедные, до того бедные, что не в состоянии купить себе сами футболку и трусы? И кроссовки, вместо этих самых, подешевле? Давайте, не откладывая в долгий ящик, завтра и приобретём. Я куплю, - предложила добровольная каптенармусиха, - тащите деньги, а у кого сразу не найдётся, мы с Викентием Алексеевичем ссудим. Договорились? – Все молчали. – Вот и лады. А я ещё постараюсь что-нибудь выколотить в академическом профсоюзе.

- Из них выколотишь, - засомневался Пеле, - бумажную пыль да завтрашние обещания.

- А нужна ли нам эта форма? – вдруг обдал холодом никогда не унывающий Витёк. – В Академии разве только вахтёр не знает о скорой реорганизации институтов. Прикроют нашу шарашку, и останемся в форме и без штанов. – Повисла гнетущая тишина, усугубляемая сгущающимся мраком. – Расскажи, Викентий Алексеевич, что вы там задумали в верхах, чтобы не стало для нас, в низах, пренеприятной неожиданностью.

Надо же, весь вечер испортил! Отвечаю, как на духу:

- Если и задумали что, то без меня, - напрочь отвергаю участие в заговоре в верхах. – Разные слухи, - успокаиваю, - по коридорам давно шастают. Кто боится за себя, тот и распространяет, чтобы и других напугать. Таких шептунов там не перечесть, всех не наслушаешься.

- Оно, конечно, так, - не утратил сомнений оптимист Витя, - да ведь дыма без огня не бывает.

- Если бы загорелось, - разозлился я, - то меня бы, как директора института, уж, наверное, поставили бы в известность. А я бы и вас в неведении не оставил.

- Может, и вправду мы зря мылимся здесь, - засомневался и второй наш оптимист, Федя, - гробим драгоценное здоровье? Не лучше ли тратиться в ночных клубах?

- Не лучше и не зря! – веско возразил я. – Во-первых, мы тратимся здесь не во вред, а для здоровья…

- Точно! – подтвердил Вахтанг. – Как стали тренироваться, я сплю как убитый, ем за троих, работаю за пятерых…

- … и треплешься за десятерых, - дружески закончил Фигаро.

- А как чуть заболею, так ничего не хочется…

- …особенно работать, - опять продолжил Фигаро.

- Ясно, что здоровый много сделает, но ему и много надо, - включился в философский диспут авторитет по линии здоровья - Макс. – Там, где болящий или доходяга обойдутся таблетками и манной кашей, здоровому работяге нужны мясо, сало, пиво…

- …женщины, - опять подсказал услужливый Федя.

- Не без этого, - согласился авторитет. – Следовательно, здоровому надо платить за здоровье больше. Кстати, почему, вы думаете, коммунисты не дошли до светлого будущего?

Никогда не перестаю удивляться, откуда в таком безобразном теле так много красивых идей? Как будто Создатель, устыдившись брака в форме, исправил его на содержимом.

- Потому что обросли тунеядцами всех мастей, - сердито ответил Старче, единственный из компании, кто жалеет о светлом прошлом.

- В точку! – согласился генератор нестандартных идей. – А всё потому, что изначально была принята неработающая идеология: от каждого – по способностям, и каждому – по потребностям. Наш народ, никогда не читавший не только Маркса и Ленина, но и газетных передовиц и вполне обходившийся «Крокодилом», сразу смекнул: раз – по потребностям, то зачем упираться-вкалывать, когда и так дадут, надо только терпеливо выждать по-емелински, и дружно, в стремительном разбеге к коммунизму, затоптался на месте, спекулируя несуществующими болезнями и немощью. Я бы вторую часть лозунга заменил на «и каждому – по здоровью!». Здоров как бык, так и получи по-бычьи, а если болен или притворяешься, отлынивая от труда и отставая от общего движения, обойдёшься и таблетками с молочной лапшой. Враз все повыздоравливают, из больниц сбегут, уползут из реанимаций, не будет ни лодырей, ни алкашей, ни темнил. Бюллетень выклянчил, радуешься, а тебе – хлоп жирный минус в ведомости по зарплате, береги здоровье, тренируйся. Слаб и не тянешь общего воза – опять минус и опять тренируйся, наращивай мускулы.

- То, что ты предлагаешь, омерзительно и негуманно, - вспылила жалостливая Марья Ивановна, без жалости погоняющая своих спортсменов.

- Да, негуманно, - согласился апологет здоровья, - но ни одно стоящее дело не делается гуманно, тем более такое, как строительство светлого будущего.

- Дайте же, наконец, и мне досказать, - взмолился я, мысленно приготовив целую лекцию в защиту спорта, но Старче, на правах старшего и капитана, не дал:

- Чего ещё досказывать? И так всё ясно, Макс всё объяснил: надо тренироваться, чтобы быть здоровыми, и быть здоровыми, чтобы получать зарплату по потребности.

- …и вкалывать как бык, - опять влез с ненужными дополнениями Фигаро.

- Этого он не говорил, - решительно возразил простой народ в лице Старче. – Или я чего-то недопонял?

Все молчали, тоже недопоняв. Напряжённую атмосферу недопонимания разрядил смачный поцелуй, который влепила Земфира в мудрую плешь мужа. И мы потянулись, чтобы так же засвидетельствовать гению своё почтение, но он скромно отстранился. На том и закончилась наша самая тяжёлая тренировка, чуть не прервавшая путь к Гранту.

«__» «_____». Вчера сыграли вничью, 2:2, со сборной техникума коммунального хозяйства. И никаких эмоций. Кажется, футбол приелся и осточертел до чёртиков. Даже новенькая форма не радовала. Заметив наше апатично-нервозное состояние, мудрый тренер дал увольнительную аж на два вечера, и вот, сегодня я целый вечер мыкался по пеналу, много раз бесцельно выходил на улицу и, в конце концов, подался в контору, где и просидел до темноты над диссертацией, твёрдо решив не насиловать здоровый организм отдыхом и выйти завтра на тренировку хотя бы один.

Днём о футболе думать некогда – мы завалены заказами на проектирование наших коммуникационных тепло- и водосетей с автоматическим контролем состояния веток из полистирольных труб. И чем больше мы делаем, тем лучше получается и тем больше заказов. Никогда и представить себе не мог, что с увеличением объёмов работы улучшается её качество. У нас так. Каждый новый проект лучше прежнего, и нет конца и края интересным выдумкам. Главное, что всем интересно, и все чувствуют свою необходимость. Сейчас попутно разрабатываем миниавтокомбайн с дистанционно-компьютерным управлением и программированием для ускоренного проложения внутридворовых траншей разной глубины и ширины с помощью уникального копателя, укладки лёгких труб, соединения и сварки их и засыпки траншей с выравниванием почвы и одновременной посадкой газона. Не сомневаюсь, что коммунальщики встанут в очередь за такими работягами.

Усиленно подталкиваемый Машей, сходил в Академию и застолбил, наконец, диссертацию. Финита – обратного и обходного путей нет. Секретарь аттестационной комиссии, сухонький старикашка с белым ангельским венчиком волос вокруг полированной плеши и серой козлиной бородкой высунулся из-за нагромождённых на столе папок, держа в зубах ручку, а за прозрачным ухом – толстый красный фломастер, приветливо осклабился, образовав отверстие между усами и бородой, и протянул через стол руку, поршнем вылезшую почти по локоть из рукава пиджачишка.

- А-а, батенька Викентий Алексеевич, - у него, старейшего в Академии, все были батеньками и матушками, - а я, признаться, ждал вас. – «Надо же» - подумал я – «и ждал, и имя-отчество помнит». – Как здоровьице, как семья? – задал памятливый хозяин вводный интеллигентский вопрос.

Я тоже в ответ улыбнулся, старательно растянув губы, и тоже был рад видеть древнего старичка, прозванного в академическом обиходе Гномом.

- Здоровьице, слава богу, ничего, - успокоил батенька заботливого дедушку, - на министерскую зарплату с премией, - оценил по-максовски и совсем обрадовал старца, задребезжавшего смехом как закипевший жестяной чайник. Утерев выступившие от радости слёзы, Гном удручённо вздохнул:

- А вот я чуть было не подхватил на днях ОРЗ-шку.

- Да что вы! – испугался я за драгоценное здоровье секретаря.

- Да! – подтвердил Гном. – Вот так! – и хитро улыбнулся, сощурив маленькие глазки под лохматыми белыми бровями. – Но спасся! – и, опять подребезжав, поделился секретом спасения: - Зелёным чайком, коньячком и медком! И ушла хворь! Ушла окаянная! – залился задорным здоровым смехом.

Но я не поддержал и в свою очередь вздохнул:

- Выходит, опоздал со своим лекарством, - положил кейс на краешек стола, расщёлкнул тугие замки, заставив Гнома вздрогнуть, и достал сверкающую упаковку наборного элитного зелёного чая, на которую угробил трудовых средств больше, чем на десять пачек пельменей. Неловко, неуверенным жестом протянул дар выздоровевшему не вовремя: - Примите… от всей души, - зачем-то соврал – уж истинно: язык и мозги у интеллигента работают вразнобой.

- Что вы, что вы! – запричитал Гном. – Зачем? – хватко уцепил упаковку и завертел в сухих клешнях, рассматривая этикетки. – Разве только для профилактики, - и быстро спрятал презент в стол. Все входящие сюда знали, что нужный человек любит маленькие, но ценные подарки. Знал и я, но в отсутствии практики запамятовал, и если бы не Марья Ивановна, заявился бы с пустыми руками. – О! – воскликнул удовлетворённый Гном, заглядывая в чужой кейс. – Да вы, никак, решили продолжить научное образование? – и поощрительно улыбнулся приятному гостю. – Я не ошибся?

- Не ошиблись, - сознался я, почему-то засмущавшись, словно припёрся впервые, и не было кандидатской.

- Давайте, давайте, показывайте-рассказывайте, - заторопил любознательный секретарь, - я весь в нетерпении.

Волнуясь как абитуриент, я впервые, сбиваясь и повторяясь, протараторил вслух основные тезисы почти готовой диссертации, часто и невпопад обращаясь к графикам и чертежам, под одобрительные поддакивания и подхмыкивания заинтересованного слушателя, нервно хватавшегося за бородёнку - того и гляди ненароком выдерет. Не рассказав толком и половины важнейших деталей, умолк, замаявшись и утирая пот со лба.

- Ну, как? – спросил, не сомневаясь в восторженном отзыве.

- Плохо, - огорошил Гном.

- Как так – плохо? – не поверил я.

- А так! – настаивал вредный старикашка. – Вы не уложились в отведённые 20 минут.

- А я и не старался! – враждебно отрезал я на придирку не по существу.

- И зря, батенька! – не унимался старый хрен. – Вы хотите стать учёным, так берегите каждое слово, не разбавляйте вино водой. Мудрые йоги учат: молчи, если нечего сказать, а если говоришь, то скажи ровно столько, чтобы понятна была мысль. У вас, дорогой, много лишних слов, вот вы и не уложились в академическое время. Настоящая наука болтунов не терпит. А из вас, судя по этим материалам, может получиться настоящий учёный, - Гном миролюбиво улыбался, пощипывая бородку. – Вы, батенька, с полным основанием претендуете не только на докторскую степень, но и на совершенно новое, новаторское научно-техническое направление в коммунальном хозяйстве, и я не удивлюсь, если очень даже скоро мы станем коллегами в учёном совете Академии, - и хитро задребезжал, радуясь за потенциального Главного сантехника страны. – Надо только не медлить, не дать разнюхать и перехватить идею. И потому нам нужен, - уже: нам! – авторитетный и энергичный научный руководитель. Как вам кажется в этой роли Данила Романович? – Он назвал известного члена-корреспондента по кличке Бульдозер, обладавшего неукротимой волей и бешеной энергией и проталкивавшего свои идеи и своих протеже с такой яростью и настойчивостью, не стесняясь в выражениях, что никто не решался ему долго перечить. Судя по регулярным публикациям самого разнообразного научного содержания, он, кроме бойцовского характера, обладал ещё и завидной работоспособностью. Кроме широты научных познаний и энциклопедической эрудиции, особенно импонировало то, что все публикации были сделаны в соавторстве с молодыми, которым он уступал первенство, ставя свою фамилию всегда второй. Такой руководитель был бы подарком судьбы.

- А он согласится? – усомнился я, не веря, что смогу заполучить лучшего руководителя в Академии.

- Бульдозер-то? – коротко всхохотнул Гном. – Да его пивом не пои, а дай хорошенько поковыряться в залежалой академической пашне, поросшей глухими сорняками. Пойдём – надо покорять вершины, а не овраги.

Вершина нависала над столом, поддерживая массивную голову руками, и пополняла копилку знаний, отрешённо усваивая какой-то потрёпанный фолиант, явно не дотягивающий размерами до академического издания.

- Привет! – бодро поздоровался секретарь.

- Здравствуйте, - тихо промолвил и я, тщетно стараясь укрыться за тщедушной спиной гномика.

Учёная глыба, экономя драгоценное время, протянула над столом, не отрывая от книги глаз, огромную длань внешней стороной вверх, будто для поцелуя. Но нахальный секретаришка и не думал лобызать, а с силой хлопнул ладошкой снизу по длани так, что она дёрнулась вверх, а я не решился последовать его примеру и только подержался за великую руку, рождённую указывать на верные пути и направления.

- Данилка! – панибратски обратился Гном к великому. – Снимай личину. Мы к тебе по важнейшему делу, которое очень может и тебя заинтересовать. - Бульдозер недовольно поднял на нас тёмно-карие собачьи глаза, мрачно оглядел меня, соображая, чем я могу его заинтересовать, в сердцах захлопнул чтиво, вставив для памяти карандаш, и резко отодвинул в сторону, но я успел разглядеть автора – Бредбери! – Викентий Алексеевич принёс весьма прелюбопытные материалы, - продолжил Гном моё представление, - по-новому освещающие организацию трудоёмких коммунальных служб.

Научное светило поморщилось, как будто запахло из унитаза.

- Кто такой? – спросил небрежно, словно меня и не было. – Из наших мелкопоместных князьков? – точно угадал мою незначительную должность. – А-а, помню твою добротную защиту, - надо же: вспомнил! – Что? Опять неймётся? – угадал и то, зачем я припёрся.

- Ладно, ладно, - утихомиривал его Гном, - ты потише, повежливее – не пожалеешь, - и ко мне: - Когда сговоритесь, приходите – оформимся официально, - и выскользнул серой тенью за дверь, оставив меня один на один в клетке с тигром.

- Не будем терять самого драгоценного, что есть на свете – времени, - предложил хозяин, ещё дальше отодвигая фолиантик, - давай, излагай.

Ему я, памятуя о недавнем промахе у секретаря, отбарабанил за 10-15 минут, зато на вопросы отвечал верный час с хвостиком, пока не взмолился, чувствуя, что горло от натуги и волнения пересохло напрочь:

- Дани… - и разом покрылся холодным потом, вспомнив, что членкор не терпит, когда его обзывают по сермяжному Данилой, а не по-старославянски – Даниилом. – Дани-ил Романович, дайте стакан воды.

- А пива не хочешь? – наклонился, открывая дверцу тумбочки стола. – Баварское, прямо из Мытищ.

- Нет, - мужественно отказался я, вспомнив о зароке и спортрежиме, - я не пью пива.

- А я – воды, - с треском захлопнул дверцу раздосадованный Бульдозер, - потерпи мал-мала, ужо кончим, - и задал ещё с полдюжины вопросов, да всё по самым слабым местам, но не издеваясь, а, наоборот, стараясь одновременными советами укрепить слабину. – Всё! Баста! – закончил, наконец, наше дружное перелопачивание моих диссертационных материалов, которые показались мне такими сырыми и неинтересными, что стало стыдно невтерпёж. – Мой тебе совет: забрось диссертацию… - так я и знал! И чувствую: совсем запунцовел и обезвожил, - …и займись вплотную монографией. – Вот это финт! Опять диссертацию в ящик?

- Не могу, не получится, времени нет, работы много… - заблеял я жертвенным барашком.

- Помогу! – рыкнул тигр. – «И будешь вторым автором» - сразу сообразил я. – Все оргтехмероприятия по изданию беру на себя, - пообещал Бульдозер и сломил моё слабое барашье сопротивление. – Накропаешь – вернёмся к диссертации, и в два счёта оформим тебе звание. И времени не потеряем, и два больших дела сделаем. Лады? – Ничего не оставалось, как только согласиться. – Оставь мне, - положил хваткую лапу на наши материалы, - до конца недели. Позвонишь. Бывай! – и решительно засунул Бредбери под стопку папок.

Выскочил я из кабинета с пустыми руками и обалдевший от радости. А на душе всё же тревожно: пришёл-то просто зарегистрировать умеренные намерения, а ухожу с почти готовыми монографией и диссертацией, да ещё и с толкачём Бульдозером в паре. Ого-го! Спешу по длинным коридорам в свою академийку с чахлым прокуренным коридорчиком, спешу, чтобы не растерять по дороге неумеренной радости и поделиться с Машей. Да где там! То и дело тормозят знакомцы с незнакомыми скорбно-тревожными лицами, напуганные самоплодящимися коридорными слухами о скорой гильотинной реструктуризации, внимательно всматриваются в глаза, пытаясь разгадать, что я знаю, чем ещё испугаю, как переживаю грядущий раздрай, и почему необычно весёлый. Не иначе, как что-то разузнал, а сказать самым лучшим друзьям не хочу. Так вот и откусывают по кусочку от переполняющей радости, и нести скоро нечего будет. Надо было спросить у Данилы, что да почём, да не вспомнил, он-то наверняка знает, как нас раздолбают, но зачем? Я и без него не сомневаюсь, что наш маленький поезд идёт в тупик, а машинист уже встал на подножку и выставил ногу, чтобы соскочить вовремя. А ребята? А команда? Я даже остановился, обронив большую часть радости, но тут же успокоился: пока стою на подножке, пока делаются монография и диссертация, поезд успеет добраться до тупика без потерь, там и вытянем общий жребий. Обрадовавшись новой перспективе, пру дальше, а навстречу ещё одна радость – она, большая и красивая, и тоже радуется, аж светится, будто и не было недавних тёмных разговоров.

- Ба-а, кого я вижу! – красивые губы растянулись дальше некуда. – Не передумали?

- Не-а, - задорно хохотнул, ещё больше радуя хорошего человека. – Не хочу, чтобы вы обо мне плохо думали. – Она так и залилась, стоим и радуемся, двое ненормальных во всей Академии.

- И правильно делаете, - похвалила, - а то бы я на самом деле стала о вас плохо думать, - и пошла дальше, прямая и гордая… и сзади очень даже ничего. Окликнуть? А зачем? Мы – на разных поездах.

В институте меня встретил маскарад: все мужики работали в новенькой футбольной форме, голубея футболками с белыми воротничками и крупной надписью «Рибок», синея трусами с белой узкой полоской по низу и темнея кроссовками с белой крупно рифлёной подошвой. Особенно импозантно выглядел Макс. Поскольку трусы сползали с выпяченного живота, ему приделали из бинтов помочи, и он стал выглядеть как французский колониальный полицейский. Не хватало только пробкового шлема. Не успел я как следует насладиться зрелищем, Старче скомандовал:

- И никаких… - и все рявкнули:

- ХУ!

У меня даже слёзы на глазах выступили от умиления, а я ещё, идиот, вздумал соскакивать с поезда. От таких разве соскочишь! Машу рукой, не в силах выговорить ни слова от слабости, и ухожу к себе, а там на столе и моя выглаженная и аккуратно разложенная форма. Быстренько переодеваюсь и выхожу к команде, сияя синью с оттенками. Собрались вокруг, и Старче спрашивает нетерпеливо, разрушая спорт-идиллию:

- Ну, что там слышно новенького?

- Да ничего особенного, - отвечаю равнодушно. – Никто толком ничего не знает, - и успокаиваю: - Нам-то, чернорабочим науки, чего вибрировать? Без каторги не оставят! Разве вы не знаете, как происходят эти пресловутые реорганизации? Уже проходили! Сменят вывески, сделают из нас какое-нибудь АО, НПО или Лабораторию, и делу конец. Ни холодно, ни жарко, лишь бы зарплату не урезали, - и чуть сбавляю тон: - Чтобы нас разворошить, академикам придётся у себя пошурудить, а кто из них на это согласится? – И совсем спокойно: - Вот увидите: поговорят, поговорят да и спустят всё на длинных тормозах, - и резко меняю неинтересную тему: - Давайте-ка лучше по случаю оформления оформимся, - и командую: - Маша, готовь свежий чай, Царевич, дуй за пирожками и одним пирожным. Получит тот, кто придумает лучшую эмблему клуба на майки, - даю, не считая, деньги посыльному. – А вечером я иду на стадион, хватит терпеть. Не могу без вечерних тренировок ни есть, ни спать – всё тело разламывает.

- Я – тоже, - присоединился Василий. И тут посыпалось со всех сторон:

- И я, и я, а я что – лысый? – Так и закончились наши не догулянные спорт-отгулы.

Первым открыл эмблемный диспут, аккуратно жуя масляный пирожок с потрохами, Доу-Джонс:

- Можно, - предлагает, - сделать простую надпись «Викеша» через всю грудь английскими буквами.

- Почему английскими? – поперхнулся от негодования и непрожёванного яства славянофил Старче.

- А потому, - объяснил англофил, проглотив сначала кусок, - что там уже есть надпись на английском «Рибок».

- Ну, и будут читать твои янки, когда мы поедем к ним за бугор, «Деблюкеша», - неосторожно засмеялся, закашлявшись от торчавшего в зубах пирожка, смешливый Федя.

- Вот язык! – возмутился Вахтанг между двумя жадными укусами. – У нас как написано, так и читается, три буквы – и всем понятное слово, а у них? Одно пишут, другое читают. Я против английской надписи через русскую грудь, - и гордо выпятил грузинскую шерсть.

- Между прочим, с Рибока можно потребовать комиссионные за рекламу фирмы, - деловито заметил финансовый гений Григорий, захватывая по пирожку в обе руки.

- Точно! – поддержал идею Витёк, вечно страдающий безденежьем. – Займись, Бен, это по твоей части.

- Можно, - согласился предприниматель, - но нужен начальный юридический капитал, - тонко намекнул на толстые обстоятельства, и выгодное дельце пришлось отставить.

- А что, если дать только одну большую английскую букву «В»? – зарделся от собственной смелости Царевич и отдёрнул руку, протянутую за очередным пирожком.

- Нет, - возразил вечно голодный Витёк, которому непрожёванные пирожки не мешали говорить, - лучше: даблю, даблю, даблю, точка, Викеша, точка, ру.

- Мамма-мия! – попенял каптенармусихе Циркуль, которому хватило при его вытянутости одного короткого пирожка. – Не могла выбрать не с Рибоком, а с Викешей?

- А давайте напишем нашу лозунг-клятву, - заорал осенённый Фигаро. – Малыми буквами: «и никаких», а ниже крупно – «ХУ»!

- Ну, и как тебя, думаешь, будут обзывать фанаты с трибун? – ехидно поинтересовался Старче, вытирая руки о Беновскую футболку. Тот отшатнулся на Царевича, выбил из его рук пирожок и выронил свой, поднял, аккуратно вытер клочком бумаги и принялся быстро жевать один за другим.

- Причём здесь подписи, - встрял в деловое обсуждение злой от диеты наш главный выдумщик Макс, - когда нужна эмблема? – и предложил: - Даём волнистый контур мяча, внутри букву «В» на любом языке, можно вторую в переводе первой, а из-под мяча две скрещенные ноги в гетрах и бутсах.

- Обеими руками – «за»! – поддержал сообразительный Гришка. – Знак футбольной смерти, как на столбах с высоким напряжением. Может, вместо мяча изобразим контур черепа Викентия Алексеевича?

Тогда и я высказался, настаивая на крупной букве «С» с намёком на любимый «Спартак» и маленькую «т» внутри без всякого намёка, а как сокращённое «Сантехника». Но такую прозаическую эмблему отвергли хором, даже не обсуждая. В общем, спорили до хрипоты, пока не прикончили все пирожки, и тогда решили единодушно: обойдёмся без эмблемы. Как в науке: прения до парения, а в результате – мыльный пузырь. Кто сказал, что в спорах рождается истина? Истину откроет только время, а оно – и долгое, и короткое.

Когда обжоры, наконец-то, разошлись по домам, чтобы переварить дармовые пирожки и подготовиться к незапланированной тренировке, и мы с Машей остались одни, я рассказал ей всё без утайки, кроме последней радости. Она, внимательно выслушав и обдумав информацию, одобрила наше с Бульдозером соглашение, а я вдруг ни с того, ни с сего увидел в ней обыкновенную женщину, причём довольно привлекательную, и не только сзади. Увидел и страшно смутился и почему-то заторопился домой, бесстыдно оставив её дежурить в опустевшем институте.

«__» «____». До Голгофы или Всеакадемического позора осталось три дня. Тренируемся вполсилы и без приёмов Станиславского, чтобы не травмироваться. Всё драгоценное время отдано футболу. Побоку неудавшаяся личная жизнь, семья, которой нет, любимая работа, когда её мало, недописанная диссертация и не начатая монография. Главное – не попадаться на глаза и на слух Бульдозеру. Уже решили, на что потратим грант. По условиям соревнования траты могут быть только на спорт-амуницию или спортинвентарь, и мы договорились, не жмотясь, приобрести каждому по золотой бутсе, как для лучшего игрока Европы, и по серебряному мячу, как для лучшего бомбардира. Потом можно будет подменить на окрашенные золотой и серебряной краской, а от драгоценных призов отпиливать по кусочку и тратить с пользой. Все, как сговорились, решили бросить работу и жить припеваючи, а мне, как всегда, не везёт – надо будет уродоваться над монографией и диссертацией. И почему это людишки вместо того, чтобы жить спокойно, дремать бы за кульманом до пенсии, ищут на дурацкую голову стрессовых развлечений? Не иначе как заложен в нас саморазрушающий механизм. Где восстановительный, я знаю, а где разрушительный? Напротив, что ли? Слабо ещё разбирается медицина в человеческом организме, копается как в потёмках. Ну, кто скажет, где в нас зарыт талант? Дискета такая, что ли? Узнать бы, можно было бы пересаживать из ненужных нужным людям. До гранта ещё целых три дня и три ночи, а у меня ноги дрожат, в животе тянет и в кумполе – полный ералаш из петросятины. Чем ближе к ристалищу, тем меньше надежды вернуться под щитом. Но о худшем перед соревнованиями думать нельзя, и мы хорохоримся, когда вместе, и впадаем в уныние порознь. Гусар, в конце концов, не выдержал и выдал себя по-свойски:

- Кончится спартакиада, - говорит, - надры-ы-з-га-юсь… до унитаза!

- Ну и дурень! – не одобрил такого расслабления Бен.

- Если и дурень, - соглашается Витёк, - то не я один: со мной умник, не чета тебе, Гиппократ. Это он призывал хотя бы раз в месяц напиваться для здоровья.

- Господи! – в отчаяньи вскричал Фигаро, подняв лицо и руки к серому запылённому потолку. – Ну, дай же нам, чёрт возьми, победу! Что тебе стоит!

- А и вправду, - ехидно улыбаясь, предложил Циркуль: - Не заказать ли нам молебен, как принято сейчас у господ академиков?

- Не выйдет, - отверг Макс мольбу о всевышнем заступничестве, - там заявки принимают только от своих, крещёных.

- Неужели среди нас не найдётся ни одного, кто мог бы за нас поручиться? – с надеждой оглядел Арсений Иванович учёную братию.

Долгое молчание было ему ответом, и вдруг кто-то тихо и виновато сознался:

- Я-а.

Стали искать глазами меченого и упёрлись взглядом в худое смуглое лицо.

- Бен! – удивился Циркуль. – Как это тебя угораздило?

Григорий тяжело вздохнул:

- Отец постарался, - объяснил христианин с иудейской родословной. – На всякий случай.

- А почему на тебе нет нательного крестика?

- Не идти же мне с ним в синагогу! – возмутился иудей с христианским вероисповеданием. Все рассмеялись, радуясь Бенову двоебожию.

- Придётся обойтись без божьей помощи, - поспешил подвести итог убеждённый атеист Старче, - выкрест нам не подмога.

- И не надо, - не согласился с провалом ходатайства к всевышнему теолог Фигаро. – Попы за деньги кому хочешь молебен сварганят – хоть верующим, хоть неверующим. Им без разницы – фальшивый ты христианин или нет, лишь бы плата была не фальшивыми и лучше – зелёненькими. Могу договориться.

- А ты что, ходишь в церковь? – удивился Старче.

- Был раз из любопытства, - подтвердил фальшивый христианин.

- Ну и как, удовлетворил?

- Ещё как! – хохотнул Федя. – Так дали по шапке, чтобы снял при входе, что чуть с головой не слетела, - и опять хохотнул. – Стою позади бабушек, лицезрю зады при поклонах, в глазах рябит от позолоты и страха – поневоле перекрестился, - и ещё хохотнул, - по-староверски: левой рукой, слева направо и троеперстием, сложенным из большого пальца, зажатого между двумя соседними согнутыми, - и захохотал в голос, довольный находчивостью. Но мы не вняли христианским убеждениям левацкого старовера и отменили молебен, решив уповать на себя, а не на дядю.

Стал известен регламент футбольных баталий. Всего набралось аж шесть соискателей вожделенного гранта, а я-то, ввязываясь в футбольную аферу, очень надеялся, что не будет больше трёх, и мы займём почётное третье место. Команды разделили на две подгруппы, по три в каждой, но там третье место, к сожалению, не призовое, а вылетное. В подгруппах играем каждая с каждой, то есть, всего перетерпеть надо два матча. Затем команда, занявшая второе место в первой подгруппе – наше место! – бьётся за выход в финал с командой, победившей во второй подгруппе, а вторая команда этой подгруппы – с победительницей первой. И это будет – если будет! – наш третий матч, а уж потом финал, и мы – в дамках!

«__» «_____». Два дня уродовались на тяжёлой лёгкой атлетике. Это преддверие ада решили преодолеть с наименьшими затратами ограниченных и без того растраченных физических сил. Всего выставилось целых двенадцать команд, словно вся Академия с институтами только тем и занимались, что прыгали, бегали и метали. В связи с неясными перспективами предупредил спортсменов: если в забеге первое место не светит, занимать вакантные десятое-одиннадцатое и не ниже – с последним могут быть впоследствии неприятные разборки. В конце концов, главное для нас, учёных, не пресловутая победа, а достойное олимпийское участие и поддержание умственного тонуса в хилом теле. Разумная тактика мужикам понравилась, но Мамма-мия заартачилась. Ладно, им, женщинам, не футболить, пусть себе бегут впереди планеты всей.

Кросс в первый день закончили солидарно, дружной компактной группой, не дав перегнать себя последним доходягам. Результат несколько подпортили женщины, убежавшие вперёд, и пришлось всю нелёгкую дистанцию переживать за них, как бы их там впереди, в толпе, не затолкали и не помяли. На финише меня ущучил Бульдозер и предупредил, чтобы не совался к нему во всё время спартакиады, поскольку он предельно занят в судейской коллегии. Пожалуйста, не больно-то и хотелось! После скудного обеда нехотя попихали мячишко, а Циркуль остался на гранатометание. Пришёл, отдуваясь, к концу тренировки, довольный, хвастает, что не посрамил чести родного коллектива и занял девятое место.

Во второй день с утра были рысистые бега по круговой дорожке стадиона. Поскольку в своё время бежать вызвались почти все, мне пришлось отобрать пятёрку самых достойных иноходцев: Серого, Бена, Фигаро, Гусара и себя.

- Я не могу, - отказался вдруг Фигаро, морщась и хватаясь за пупок, - у меня разыгралась грыжа.

- Ну, это не проблема, - успокоил Макс. – Сейчас прижжём, и будешь как новенький.

- Прижги себе язык! – нагрубил безнадёжно больной. – А если выпадет на бегу, что тогда? – профессионально выдал где-то и когда-то слышанный про-аргумент.

И опять опытный врач-грыжолог успокоил:

- Подберёшь, донесёшь до финиша, а там на место всунем, усёк?

- Варвары! – возмутился Федя бесчеловечным отношением. – Нелюди! Больного добиваете!

- Я тоже не могу, - присоединился к другу Гусар. – У меня шпоры в пятках воспалились.

- Что ж ты их не на месте носишь? – попенял кавалеристу душеолог Макс. – Серьёзное заболевание, ничего не скажешь, - покачал головой. – Применим для исцеления китайскую медицину, - обнадёжил знаток нетрадиционного врачевания.

- Это как? – на всякий случай подтянул Витёк пятки под себя.

- Очень просто и эффектно, - Макс встал и взял тяжёлую металлическую линейку, - постукаем по пяткам, они и выскочат на место – сразу затанцуешь.

- Постукай лучше себе по брюху, - не согласился неблагодарный шпоронос, - может, тоже что-нибудь выскочит. – На том и закончился мини-бунт, и команда рысаков утвердилась.

Со старта резво рванули кучным стадом с гордо задранными рылами и высоко поднимая копыта, но уже с начала второго круга навалилась такая усталость, рыло и копыта так отяжелели, что бежать, не только гордо, но и вообще, расхотелось. Кричу, задыхаясь, своим, жарко дышащим в мой затылок:

- Обгоняйте, я буду у вас на колесе.

- Ни за что! – не соглашается пыхтящий следом Фигаро. – Только после вас.

Нашли, черти, когда соблюдать субординацию! Хотел отчитать его как следует, но тут вдруг появилось второе дыхание, и я помчался дальше, еле передвигая ноги, а они следом тесным пелитоном. Последний, Серый, часто перебирает вихляющимися ногами и испуганно оглядывается, чтобы не пропустить чужих отставших, претендующих на наше законное предпоследнее командное место.

Еле отдышавшись, стали поддерживать наших бегуний. И не только мы, но и вся мужская часть стадиона дружно скандировала: «Наша Маша!» - откуда-то узнали, как зовут. А она, с усилием справляясь с грузом спереди, ланью неслась в числе последних к финишу, и даже судьи, заглядевшись на настоящую женскую стать, забыли зарегистрировать победителей. Двое рефери из пяти вообще настаивали на присуждении первого места ей и требовали, чтобы победительница пробежала круг почёта без майки, размахивая ею над головой. Я даже заревновал, мысленно отвечая стадиону: «Маша, да не ваша!».

На вечернюю эстафету я, пожалев, не включил в команду себя, выставив отдохнувших Царевича, Вахтанга, Доу-Джонса и наших неутомимых женщин. На первом этапе бежал Иван и сдуру прибежал первым. Хорошо, что забыл отдать палочку Марье Ивановне, и, пока она отбирала силой, все убежали, и ей пришлось финишировать в гордом последнем одиночестве под бешеные крики болельщиков, требовавших, чтобы передние приостановились и пропустили её вперёд. Не приостановились. Упущенное наверстал горный козёл Вахтанг, перегнавший последнего. Ну, а дальше уже никто не упустил завоёванного с таким трудом преимущества, и мы заняли-таки десятое место. А в целом по лёгкой атлетике оправдали надежды администрации, профсоюза и всего коллектива, завоевав десятое, призовое с конца место, выполнив тем самым плановое задание, не в пример нашим олимпийцам в Китае. Все выступили достойно, мне не в кого кинуть камень, не получив в ответ такой же.

День отдыха и…

«__» «____». Вот и случилось то, что и должно было случиться: мы продули первый матч. Причём продули бездарно, имея полное игровое преимущество, забили один, а пропустили два гола, как это часто бывает с нашей национальной сборной. И кому продули – пузатым малоподвижным шоферам из транспортного отдела академвозов, которые с детства, наверное, не касались мяча и – на тебе! – выиграли у почти профессионалов. Надо, однако, признаться, не пудря мозги, что выиграли-то не у нас, а у нашего мандража. Валёк, не сумев встряхнуть вдруг напрочь завявшую команду, плюнул и взял, в конце концов, игру полностью на себя, обстреливая вражьи ворота с любых позиций и положений, но мяч, как заколдованный, летел то рядом со штангой, то выше перекладины, то прямо в брюхо вратарю, и только раз, отскочив от штанги, влетел в ворота. К мандражу, как всегда в таких случаях, добавилась и полная непруха. Нам вообще не забили ни одного мяча, а он сам вкатился, когда метался в сутолоке ног в нашей штрафной, ища выхода в чистое поле, и дважды срикошетил с близкого расстояния от стоящих ног шоферюг в незащищённые углы ворот. Не хочется ни вспоминать, ни думать, а только спать, спать, спать…

«__» «____». Мы выиграли! Аве! Выиграли у сильной и молодой команды института нана-технологий в комхозяйстве.

А вчера, в свободный от игр день, собрались к одиннадцати, расселись молчком, старательно избегая взглядов друг друга, скучно треплемся о чём попало, а о проигрыше – ни гу-гу! Да и что толковать о нём без толку! Не пацаны, понимаем, что к чему, дяди взрослые – нотации читать некому да и не кому, все оказались сапогами всмятку, кроме Валька и, пожалуй, Василия. А вот центральный позвонок, хвалёный плеймекер, не оправдал ни своих надежд, ни чужих. Тряпка! Но никто и слова обидного не сказал, а самому каяться, чтобы повторяться, бессмысленно. Чего бог не дал, того покаянием не приобретёшь. Оказывается, в футболе не только нужно хотеть и уметь играть, но и проявить характер. У кого он размазня, как у плеймекера, тому место на трибуне.

- А что, - разрядил Витёк гнетущую атмосферу взаимной вины, - не смотаться ли нам в киношку? В «Горизонте» как раз «Белое солнце пустыни» повторяют в сорок четвёртый раз.

- Идите, ребята, - поддержала Гусара Марья Ивановна, - идите, не кисните, не мозольте заплаканные глаза.

- Не был в кине с самой школы, - мечтательно улыбнувшись, с готовностью поднялся Циркуль. – Даже не упомню, какую кину последней видел. – И все обрадовались отвлекающему детскому развлечению.

В пустом на две трети дневном зале мы стыдливо примостились с краю, чтобы не застить мелюзге экран, и с неподдельным интересом уже в который раз сопереживали, казалось, безнадёжным проигрышам солдата, выигравшего, в конце концов, главный приз-грант – веру в себя и самоуважение. И каждый из нас, хотелось верить, захотел стать непобедимым оптимистом Суховым.

После кина, улыбаясь и жалея о расставании с везучим красноармейцем, завернули в соседнее кафе и, к ярости официантки, заняли почти весь зальчик, а заказали всего-то по булочке и молочному коктейлю. А расходились по домам, прямо и дружелюбно глядя друг другу в глаза. Что ни говори, а мы – команда.

И вот, сегодня мы выиграли. Перед самой игрой будущий Газаев произвёл эффектную рокировку, заняв моё место плеймекера и выдвинув меня в центрфорварды, наказав нам с Серым ни при каких обстоятельствах не оттягиваться в защиту и активно пастись вблизи штрафной соперников в ожидании длинных пасов. А всем наказал играть только низом, поскольку наши мягкие и шишковатые от излишнего ума головы не приспособлены к верховой игре. И ещё он сказал, что в отсутствие техники и футбольного таланта, у нас, как и у всего нашего медлительного северного народа, нашими козырями в чужой игре являются нахрапистость, выносливость, наглый прессинг на грани фола, бесстрашие и бесшабашность в единоборстве, терпение и взаимостраховка. Главное – сохранить свои ворота в неприкосновенности в первом тайме, вымотать противника физически, вывести из психологического равновесия, а во втором собраться с остатками сил, забить хотя бы один гол и уйти в глухую защиту. Так учат все наши поседевшие тренерские корифеи. И ещё Валёк напомнил, что мы не олимпийцы и не профессионалы, чтобы просто играть, и обязаны побеждать. Сегодня, заключил он наставление, мы должны выиграть, во что бы то ни стало и каких бы сил нам ни стоило, и никаких ХУ! И мы согласно рявкнули: «Никаких ХУ!». И выиграли!

С самого начала игры нана-молодцы, моложавые и холёные, красуясь надутыми на тренажёрах выпуклыми мышцами качков-любителей, быстро и резво забегали, выпендриваясь с мячом и без него, как будто нас и нет на поле. А наши, встав непроходимой стеной перед своей штрафной, не больно-то впечатлились, а стали безжалостно толкать нана-недотрог, валить красавчиков при случае и без случая, жёстко блокировать каждое движение, каждый приём мяча, нечаянно наступая на ноги и хлёстко выбивая мяч у них из-под ног, не заботясь о сохранности нана-конечностей. И к середине тайма, увидев, что игра складывается не по их красивому сценарию, мальчики явно расстроились, им уже надоело так жёстко играть, они начали передвигаться автоматом, откровенно, не по-станиславски, грубить и не по-нановски хамить, а к концу тайма заметно подустали и сникли, потеряв запал. Да и с чего ему быть? С нана-виртуальных тренировок и модного пива – одна бутылка на троих в день? А мы, закалённые физическими упражнениями на свежем воздухе и молочным коктейлем из китайского суррогатного молока, только разбухарились и даже жалели, что тайм кончился, и придётся ждать второго, чтобы наказать нана-пивососов за самонадеянность. Мы с Серым тоже немало попортили им нервов, то и дело выскакивая на длинные пасы Валька за спины целых четырёх караульщиков, и со всей силы лупили по воротам и даже попадали в створ, который защищал мастерящийся вратарь, одетый во всё настоящее вратарское и даже в разноцветные перчатки. Он красиво становился на колено или заранее ложился набок и эффектно забирал мячи, если они докатывались до него от наших пушечных ударов.

Чутко уловив апатию, овладевшую псевдо-атлетами, наш Хиддинк во втором тайме произвёл не менее эффектную рокировку, и дважды после его точных и по-настоящему сильных ударов нана-вратарь бросался на мяч, который уже пересёк линию ворот. После этого мы всей командой ушли в глухую оборону, да и позёры уже не лезли в бессмысленные атаки, смирившись с логичным результатом. Логичным потому, что мы очень хотели победить, а они – просто поиграть и покрасоваться по-олимпийски. Слабы духом молодые, слабы по сравнению с нами, старичками! После этого выигрыша даже известному спортивному прогнозисту по не набранным командами очкам - Гусеву понятно, что мы попадём-таки в полуфинал, если завтра наники не набросают шоферам больше трёх мячей. А дальше… Макс, судивший две игры во второй подгруппе, пугает, что там команды сильнее, особенно одна, и загадочно улыбается.

«__» «____». Нет, нана-слабаки не забили четыре мяча, ограничились одним, выиграв у шоферов 1:0, и остались на последнем месте. А гонору-то было! Мы же, по лучшей разнице мячей, вышли на чистое первое и теперь сразимся с неизвестной пока второй командой второй подгруппы. Ай да Валентин! Наш тренер не только классный специалист, но и везунчик. Именно такие нужны нашему корявому национальному футболу. Даёшь грант!

«__» «____». Никто из нас, по крайней мере – вслух, не сомневается, что завтрашний полуфинал мы выиграем. То ли потому, что обнаглели от запланированной трудной победы, то ли обрели спортивную уверенность от неожиданного выигрыша у сильной команды. Валёк определил наше состояние как пик психофизической формы. Если пикушка у пика острая, то мы, конечно, выиграем завтра, но к финалу начнём сваливаться с пика. А если макушка у пикушки тупая, хотя бы на недельку, то грант наш. И мы пообещали мудрейшему из мудрейших тренеров ничем не заострять свои пикушки, тем более что знали проверенный надёжный способ предматчевой подготовки и пошли для начала смотреть сорок восьмой повтор «Белого солнца пустыни», а потом завернули в знакомое кафе, до скрежета зубовного обрадовав приветливую официантку, и выдули по два супермолочного коктейля. Вечером, не напрягаясь, поупражнялись с битьём мяча по воротам с ходу после длинных пасов. Получается. Мы уже добиваем мяч до ворот с линии штрафной площадки.

Пришла Марья Ивановна и добавила глыбу в пикушку, обрадовав, что, по профсоюзным сведениям, укрупнение будет, но в следующем году, и пострадают от него, в основном, руководители мелких институтов, то бишь – я, которые лишатся хлебных должностишек и несчитанных окладов, а остальным опасаться нечего. Никто не будет сокращён, за исключением явных темнил, и никто не потеряет в зарплате, если соответствует вкладу в науку. Добрые товарищи с добрыми улыбками выразили мне в очередь глубочайшие соболезнования и обещали при случае ходатайствовать о назначении меня ихним новым директором. А я твёрдо знал, что жизнь положу вместе с диссертацией и монографией за то, чтобы никто из них не пострадал.

«__» «_____». И мы – в дамках! Играли с командой института суперкомпозиционных материалов для коммунального хозяйства. Я там каждого второго знаю, начиная с первого – директора. Язва-мужик! Тоже решил пофутболить, а на самом телеса от некомпозиционного жира трясутся.

- Привет! – осклабился приветливо, не знает, чурка, что на футбольном поле знакомых нет, здесь мы – враги лютые и должны не улыбаться друг другу, а скалиться, взглядом обещая разорвать в клочья.

- Привет, - отвечаю сквозь оскаленные зубы и ем его звериным взглядом. – Что-то, - оглядываю вражью стаю, - не узнаю многих. Новеньких перед спартакиадой набрал?

Он нагло ржёт и даже не отводит бесстыжих глаз.

- Растём, - радуется, - расширяемся. – И меня радует: - А вас, слышно, секьюрити? – Мне от бешенства даже глаза жёлтой пеленой застлало, а он подначивает: - Решил, не ожидая, всех в футболисты переквалифицировать? – и опять ржёт, довольный тупой остротой, дебил композиционных наук!

- Не знаю, - цежу сквозь клыки, - будет ли нам секьюрити, а вам сегодня – точно! – и ухожу, поджавши хвост, полный достоинства.

Согласно новейшим тенденциям футбольной психологии, игроков перед ответственным матчем надо как следует накачать спортивной злостью, чтобы они возненавидели соперников и отдали все силы для победы. Помня об этом, я рассказал о стычке, приврав для пользы дела с три короба, и наши, озлобившись, пообещали размазать компматиков по полю. Меня и их ещё больше разозлило то, что они присвоили наш бренд, намалевав на красных майках большую букву «С», а внутри маленькие «км». Вот, сволочуги!

И мы их размазали! Жалко, что это был не финал и что за полуфинал не дают пол-гранта. Слабы оказались композиционщики! Очевидно, так работают, что новейших материалов не хватило даже для того, чтобы подновить хилые бегули. Не помогли и бритые наголо свеженькие младшие научные сотрудники. Уже к концу первого тайма они так ухайдакались, что думали, наверное, как и наники, только о бутылке пива на троих. У них и мысли не было в суженных мозгах, что придётся по-настоящему бегать за старичками, которые ещё и толкаются, и по ногам лупят, не страшась. В общем, слабаки!

Перед тем, как разбежаться на поле по местам, мы впервые принародно собрались в круг около своих ворот, оставив в центре круга капитана, и в единении обняли друг друга руками за плечи. Старче покрутился, пристально вглядываясь в наши лица и выискивая признаки слабины, не нашёл и, подняв правую руку со сжатым кулаком, громко крикнул:

- И никаких… - а мы выдохнули с яростным рёвом:

- …ХУ! – и тоже вздели кулаки вверх.

Зрители поначалу опешили и не поняли: то ли мы не докричали последней буквы, то ли они не дослышали, и только баннер, поднятый над головами наших многочисленных женщин-фанаток, разместившихся на короткой скамейке, разъяснил слово- и буквосочетание клятвы. На синем полотнище выкрашенной простыни пьяными буквами с торопливыми подтёками белой краской было выведено: «Викеша» – вперёд, и никаких ХУ!». Грамотный народ всё понял и дружно, сокращая для удобства, заорал: «Викеша – ХУ!», несомненно, считая «ХУ!» синонимом «фас!». Так удачным баннером и, главное, хлёсткой и звучной клятвой мы завоевали симпатии всего стадиона, дружно и с упоением скандировавшего на протяжении всего матча: начиная громко – «Ви-ке-ша» и заканчивая громогласным пушечным – «ХУ!».

Задание на игру от Валька, с которым мы опять начинали в рокировке, было кратким и пьянящим: сразу на предельных скоростях навалиться на чужие ворота, не выпускать соперников на нашу половину поля, измотать точными короткими пасами и частыми ударами и постараться забить быстрый гол. А потом перейти на свою половину поля и играть на контратаках. Так и начали, но Серый спутал все карты и, нарушив задание, быстро забил два гола. Сначала с отменного паса Фигаро он ловко увернулся от выставленной ноги защитника, обошёл его и тут же обманным движением направил в сторону другого, а сам оказался прямо против вратаря и филигранным ударом подъёмом стопы отправил мяч точно в створ его расставленных ног. Не успели разыграть с центра, как Валёк, почувствовав, что Серёга сегодня на самом острие пикушки, дал ему длинный пас на выход, и Серый не подкачал, догнал мяч недалеко от чужой штрафной, с ходу обмотал неуклюжего защитника, проскочил между двумя другими, и снова вратарь только глазами проводил, наклонившись, укатывающийся между ног второй обидный мяч. После этого незадачливый голкипер весь матч простоял с сомкнутыми ногами. Воодушевлённые Серёгиной удачей, мы и не думали уходить в защиту, а с ещё большим остервенением кидались на мяч, проталкиваясь с ним сквозь плотные ряды уже умаявшихся защитников. Нами овладел неописуемый кураж, заквашенный на спортивной злости. Вот Бен дважды промазал впритирку со штангой, и я трижды угодил в статую вратаря, в общем, третий гол неминуемо назревал. И он был бы, и опять от Серого, если бы его грубо не сбили в штрафной, устроив коробочку, два бритых МНСа. Безусловный пенальти! Кому бить? Ясно, что Вальку. Никто и не претендовал на его законное право лучшего забивалы. Прихрамывающего Серенького увели под руки с поля ассистенты: Мамма-мия и Земфира. Мяч уложили на затоптанную одиннадцатиметровую отметку, Валёк небрежно разбегается и сильно бьёт… в крестовину. Мяч отскакивает в поле, и расторопный защитник, не раздумывая, отправляет его за боковую. Гола нет! Мы ни словом, ни жестом не выразили своего разочарованного отношения к сенсационной неудаче любимого тренера и только разом, осенённо, осознали, что Валёк в команде – не всё, что играть надо не только на него и через него, но и на себя и через себя. И взорвались, и понеслись, сметая окончательно увядшую композитную защиту. В сумятице её, потерявшей ориентацию, я выцарапал мяч из-под ног защитника, немного отскочил в сторону, мгновенным взглядом оценил обстановку и точным ударом щёчкой послал мяч прямо в нижнюю лузу. Вратарь даже не шелохнулся, не успев среагировать на мой фирменный гол не только движением, но и взглядом тоскующих глаз.