И пала тьма

Глава 1 Пант

Иногда ночь никак не закончится.

Тилар де Нох встал на колено на растрескавшихся булыжниках и утер кровь с темной щетины на подбородке. Минуту назад, когда его вышвырнули из «Древесной лягушки», он неудачно приземлился на руку, которая усохла и потеряла чувствительность уже несколько лет назад. Она не выдержала его тяжести, и Тилар оказался лицом к лицу с не слишком-то привлекательной мостовой.

Пока он целовался с камнями, ему припомнилась старая поговорка Летних островов: «Хорошая ночь длится вечно, а плохая еще дольше».

Стоя на колене, Тилар молил всех богов, чтобы нынешняя ночь наконец-то закончилась. Пропади пропадом эта долгожданная пинта и тихое, наедине с самим собой, празднование тридцатого дня рождения. Сейчас он более всего желал оказаться в своей одинокой постели на чердаке рыбной лавки.

Но, как говорится, не судьба. Еще повезет, если доведется увидеть рассвет.

Тилар слизнул кровь с разбитой губы и стрельнул глазами по сторонам, высматривая путь к отступлению.

Там, где улица уходила вверх, тянулись террасы, виллы и ухоженные сады горожан, у которых хватало достатка, чтобы наслаждаться прохладным ветерком с моря. В самом конце улица поднималась к кастильону, что сиял белизной на вершине Летней горы. И который к тому же хорошо охранялся, так что спасения в том направлении искать не стоило.

Да и в противоположном направлении надеяться было не на что. Там улица дробилась на кривые переулки, обжитые публичными девками, и темные тупики нижнего Панта. О безопасности там никто никогда и не слыхивал.

В итоге он повернулся лицом к неприятелям — Ерге и Барго.

Плечи массивных айев украшали одинаковые татуировки: две половинки одного рабского круга. Когда-то бойцы на кровавой арене цирка, теперь они стали свободными, но любимый спорт остался прежним.

Ерга теребил эбеновые четки, вплетенные в прядь грязно-каштановых волос, — знак принадлежности к гильдии «щитов таверны». Четки говорили о статусе вышибалы при пивном доме.

Рядом с ним стоял Барго; из парочки только у него имелся язык, так что именно он и рявкнул:

— Добрый мастер Ринд не шибко жалует подонков, которые сползаются к нему попрошайничать.

Тилар не сводил с них прищуренного взгляда и не двигался с места, зная, что оправдываться бесполезно. Он вошел в таверну с двумя медными пинчами, и их с избытком хватило бы на выпивку. Но видимо, он выбрал не то заведение. Он знал, что не стоит рисковать, заходя в пивные верхней части города, — там ему не место. И все же порой он забывался, а иногда просто хотелось окунуться в воспоминания.

Он выкинул из головы лишние мысли и скорчился на булыжниках под теплым дождем, неторопливо моросящим с темных небес. Дождь не нес с собой приятного, очищающего чувства, он казался скорее туманом, в котором запуталась и продолжала висеть над островами дневная жара.

И все же не стоило винить погоду в том, что лоб Тилара покрыла испарина, а потрепанная одежда неожиданно показалась чересчур тесной.

Ерга сжал кулаки, из его покрытого шрамами горла вырвался булькающий смех. Пара айев неторопливо вышла из-под скрипящей на ветру вывески «Древесной лягушки». Этим вечером их развлечением будет Тилар.

Ерга нанес удар первым, кулак с силой вылетел вперед. Никакой тонкости. Но ему и не требовалось особого умения, теперь уже нет.

Когда-то Тилар был рыцарем теней и без труда уложил бы обоих. Но вместе с рыцарским званием его лишили и Милости. Ну а после пяти лет, проведенных в рабских ямах Трика, рука, в которой он когда-то держал меч, от локтя до кончиков пальцев превратилась в бесчувственную деревяшку. Ногам тоже досталось: одно колено осталось полусогнутым после неосторожного удара молотом, да и другая нога сгибалась медленно и болезненно. Спину стягивали и горбили шрамы от кнута.

Он уже давно не называл себя рыцарем.

С другой стороны, мастер теней, который обучал его в Ташижане приемам рукопашного боя, заставлял ученика думать головой, а не только полагаться на Милости. Как часто, получая подзатыльник, Тилар слышал ворчливое: «Помни, самая опасная Милость исходит не от бога, но из ума и сердца зажатого в угол человека».

Но огромный Ерга, с голой грудью, пахнущий элем и потом, весил раза в полтора больше его.

— Мы маленько позабавимся с тобой, — предупредил ай, хватая его за пах. — Давно мечтали перепихнуться с рыцарем теней.

Тилар прищурился. Наконец-то он понял, почему эта парочка привязалась именно к нему. Вовсе не из-за потрепанной одежды или сгорбленной фигуры. Причина заключалась в вытатуированных на лице полосах, которые зигзагами тянулись от уголка каждого глаза к виску. Три полосы: одна отмечала пажа, две — эсквайра, а третью получал рыцарь после принятия клятвы. Полосы, когда-то носимые с гордостью, теперь стали позорной меткой павшего рыцаря.

Тилар по возможности скрывал их. Отрастил волосы, и неровные пряди падали на серые, цвета штормового моря, глаза. Он привык держать голову опущенной.

Но все же в груди продолжала тлеть ярость, огонь ее не угас до конца. Он углями теплился где-то под ребрами, готовый в любое мгновение взвиться пламенем.

Ерга протянул руку, намереваясь ухватить его за волосы, и тем самым совершил большую ошибку.

Тилар оттолкнулся от мостовой изуродованной рукой и откачнулся в сторону. И в тот миг, когда Ерга нагнулся, он с размаху ударил противника локтем в переносицу.

Тилар явственно услышал треск кости перед тем, как его перекрыл отчаянный вопль. Ерга отшатнулся, из ноздрей у него фонтаном била кровь.

Барго с ревом кинулся на подмогу товарищу.

Тилар перекатился на изуродованную шрамами спину и с силой выбросил вперед обе ноги. Он знал, куда нужно бить. Каблуки тяжелых сапог ударили по коленям вышибалы, и Барго разом перестал чувствовать под собой ноги. Он раскинул руки в стороны, покачнулся и начал валиться прямо на Тилара. Тот, все еще не поднимаясь с мостовой, перекатился на бок и не забыл подобрать под себя потрепанный плащ. Барго мешком упал на мостовую рядом, приземлившись, как и ранее Тилар, лицом вниз.

Но бывшие аренные бойцы знали, как работать на пару.

Пальцы Ерги вцепились мертвой хваткой в лодыжку Тилара. Рыча и сплевывая кровь, вышибала потащил его к себе. В бытность эсквайром Тилар как-то свалился с лошади, нога его осталась в стремени, и жеребец увлек его за собой. Ерга оказался посильнее того жеребца.

Крякнув, Тилар рывком перевернулся на живот. Ерге пришлось ослабить хватку, чтобы не вывихнуть руку.

Частично высвободившись, Тилар с силой свел вместе пятки и сдавил пальцы вышибалы. Ерга взвыл от боли и совсем отпустил его.

Рыцарь приземлился на бок и оглянулся через плечо. Болело все тело, а и без того небольшие запасы сил быстро истощались.

Ерга тем временем помог товарищу подняться с мостовой, в глазах обоих пылало пламя ненависти. Тилару удалось воспользоваться неожиданностью, но теперь все кончено. Айи приближались к нему сразу с двух сторон.

— Стоять!

От неожиданного окрика замерли все трое.

Тилар увидел человека в черном камзоле с серебряными галунами и таком же плаще. Ни кольчуги, ни щита. Только у пояса висел меч в ножнах. Черный бриллиант украшал навершие рукояти и горел огнем.

Рыцарь теней.

Глаза воина сияли тем же огнем, что и алмаз на рукояти его меча. В плаще незнакомца запутался ветерок, раздувая его полы. Движение можно было принять за перелив лунного света, но тут плащ колыхнулся вокруг рыцаря, и тьма скрыла его вовсе, будто он исчез.

Тилар знал, что видит не игру света, но благословение тени. Рыцари тени могут оставаться невидимыми, сливаться с темнотой и ускользать незамеченными. Ночью не сыщешь врага опаснее.

Барго и Ерга тоже знали это, и с поклонами отступили в сторону, не разгибая спин и не поднимая глаз. Когда рыцарь шагнул мимо Ерги, тот упал на одно колено.

— В чем причина беспорядка? — спросил рыцарь. Его взгляд неподвижно остановился на Тиларе.

Вместо того чтобы поднять голову, Тилар уставился на сапоги рыцаря. По обуви можно многое узнать о человеке. Перед ним красовались сапоги из прекрасно выделанной телячьей кожи и рога муллера с Великого берега. Подошвы стерты стременами за многие сотни переходов. То, что ни один из Летних островов не простирался более чем на пять переходов, означало, что рыцарь был чужаком. Возможно, это осененный Милостью посланник из царства другого бога. Или новобранец, призванный на службу здешней богине Мирин.

«В любом случае он получил плащ совсем недавно», — заключил Тилар.

Барго наконец смущенно откашлялся и решился заговорить.

— Этот выродок попрошайничал в таверне мастера Ринда. Мы немного поучили его и как раз собирались спустить обратно в нижний Пант.

— Неужели? — воскликнул рыцарь. Тилар ощутил в его голосе иронию. — Я бы сказал, что это он давал вам урок.

Барго возмущенно всколыхнулся.

Сапоги из телячьей кожи переместились ближе к Тилару.

— Как ваше имя, сударь?

Тилар не ответил. Он также не стал поднимать глаз — в том не было нужды. Все равно лицо рыцаря окажется скрытым за вуалью из масклина, выкроенной из той же осененной благодатью ткани, что и плащ. На лицах рыцарей можно различить только глаза и полосы татуировки.

— Они говорят правду? — продолжал рыцарь. — А вам известно, сударь, что просить милостыню после заката запрещено?

Вместо ответа Тилар вытащил из кармана обе монеты и бросил их на мостовую под ноги рыцарю.

— Ах, получается, что у попрошайки имеются собственные деньги?! Сударь, я думаю, что вам лучше потратить их в нижней части города.

Носок сапога пододвинул медные кругляшки обратно к Тилару.

Редкостное проявление доброты заслужило любопытный взгляд исподлобья. Рыцарь оказался высоким и поджарым. Его лицо действительно закрывала завеса масклина. На Тилара сверкнули темным огнем глаза и тут же удивленно расширились. Рыцарь невольно подался назад.

— Он — лишенный титула рыцарь, — вставил Барго. — Поганый клятвопреступник.

Тилар засунул монеты в карман и поднялся. Он оглядел рыцаря с ног до головы, охвативший его поначалу стыд быстро отступал под натиском злости. В позе рыцаря явственно читалось отвращение. Впервые их глаза встретились.

— Не пугайтесь. Бесчестье не заразно, сир. — Тилар резко отвернулся.

Но недостаточно резко…

— Сир Нох… — Да, рыцарь узнал его. — Тилар сир Нох.

Тилар замешкался. Тысяча переходов от родины, и все равно ему не избавиться от проклятого имени.

— Это вы, сир, не так ли?

— Вы ошибаетесь, сир рыцарь, — сказал Тилар, не оборачиваясь.

— Да будут прокляты мои осененные глаза, если я ошибаюсь! Повернитесь же ко мне!

Тилар прекрасно знал, что не следует игнорировать приказы рыцаря теней. Он обернулся.

За спиной рыцаря он увидел потихоньку пятящихся к дверям таверны Барго и Ергу. Парочка понимала, что их забаве пришел конец, но Барго все же задержался на пороге. Он утер с губ кровь и сопли и бросил Тилару убийственный взгляд. За ним остался долг, который вышибала намеревался получить сполна. Затем они с Ергой скрылись за дверью «Древесной лягушки».

Внимание Тилара вернулось к стоящему перед ним человеку.

— Как я уже говорил, вы приняли меня за кого-то другого, сир.

В ответ рыцарь потянулся к пряжке на шее. Похожая на тень полоса масклина, трепеща, упала.

Тилар инстинктивно опустил глаза: только рыцарю дозволялось видеть лицо другого рыцаря.

— Посмотрите на меня, сир, — отдал приказ звучный, уверенный голос.

Тилар с содроганием повиновался.

Да, он не раз видел эти высокие скулы, светло-русые волосы и янтарные глаза. От юного рыцаря веяло солнечным светом и осенними полями — полная противоположность его собственным темным, сумрачным чертам. Время полетело назад, и в стоящем перед ним бородатом мужчине Тилар без труда узнал румяного мальчишку.

— Перрил…

В последний раз, когда он видел это лицо, его украшали только две полосы. Перрил был одним из трех юных сквайров в Ташижане на его попечении до… до…

Сердце свела боль, и Тилар отвел взгляд в сторону.

Рыцарь теней опустился перед ним на колено.

— Сир Нох.

— Нет, — помотал головой Тилар. — Я больше не сир. Просто де Нох.

— Нет, для меня вы всегда останетесь сиром.

Тилар отшатнулся:

— Поднимись с колен, Перрил. Ты позоришь себя и свой плащ. Выходит, я подвел орден и в этом простом деле. Я плохо подготовил тебя.

Он повернулся и отправился вниз по улице.

Позади раздались шаги. Перрил без труда нагнал его и пошел рядом.

— Всем, что у меня есть, я обязан вам.

Слова резанули Тилара, как удар кинжала. Он торопливо шел вперед, зная, что если и не сможет скрыться, то хотя бы попробует сбежать от воспоминаний.

Юноша не отставал.

— Я хочу поговорить с вами, сир! Многое изменилось в Ташижане. Если бы вы встретились со мной завтра…

Тилар резко развернулся к нему. Грудь его сжимало от стыда и горя.

— Посмотри на меня, Перрил. — Он вытянул перед собой искалеченную руку. — Рыцарь, которого ты знал, давно мертв и похоронен. Я — всего лишь отребье из нижнего Панта. Оставь меня догнивать в этой дыре!

Энергичная тирада заставила рыцаря отступить на полшага.

Тилар снова увидел перед собой мальчишку, обиженного и не знающего, как ответить. Юноша поднял голову и уставился на сияющий ореол меньшей из лун.

— Сейчас вынужден покинуть вас, — пробормотал он извиняющимся тоном и закрыл лицо масклином. — Но мы еще встретимся, даже если разговор со мной принесет вам боль.

— Оставь меня в покое, Перрил, — с отчаянием произнес Тилар. — Если ты когда-то любил меня, оставь все как есть.

— Ненадолго. — Рыцарь закутался в плащ и отступил в тень, сливаясь с ночью. Тилар видел только светящиеся глаза. — Для всех нас наступает страшное, полное опасностей время.

И Перрил растворился во тьме, двигаясь с дарованным Милостью проворством.

Тилар постоял еще несколько мгновений. В кармане пальцы сжимали пару медных пинчей. О, если бы это был серебряный йок, чтобы забыться на весь остаток ночи. Хотя он сомневался, что даже целый кошель полновесных марчей поможет утопить его боль.

Тилар двинулся вниз по улице. Самыми темными закоулками Панта он пробирался в район порта, к своей одинокой постели.

Поутру он попробует найти лодку, которая перевезет его на другой остров. Он не желал новых встреч с прошлым. Лучше затеряться где-нибудь и погрузиться в забвение.

Тут он вспомнил слова Перрила: «Страшное, полное опасностей время». Исполненная мрачного веселья мысль прорвалась сквозь боль и стыд: «Страшное и опасное? Самое подходящее определение моего существования последние пять лет. Так что мне бояться нечего!»

Тряхнув головой, он положил конец размышлениям: его это не касается.

Ночь подходила к концу, когда Тилар оставил позади вымощенные булыжником улицы и зашагал по истертому тысячами ног песчанику.

По левую сторону в переулках и тупиках раздавались крики, плач и прочие звуки, к которым разумнее оставаться глухим. Но избежать запахов Панта было невозможно. Нижний город испражнялся, потел и блевал; он лопался по швам от пороков, болезней и разложения. Привыкнуть к его вони еще никому не удавалось.

По привычке втянув голову в плечи, Тилар выбирал дорогу потемнее. Обитатели нижнего города быстро учились не привлекать к себе внимания, вот и он старался держаться в тени. Пусть его лишили Милости, но умения передвигаться незамеченным никто не отнимал.

Он свернул с площади Джиллиана с ее пустующими пока виселицами и срезал путь через Чэнтские ряды, где кожевенные и красильные мастерские стояли с наглухо закрытыми дверями и окнами.

И все же Тилару не удавалось скрыться: город злобно ухмылялся ему вслед, кричал и смеялся, наблюдая за ним из тысячи темных окон.

Тилар торопливо миновал Ламберрский мост, перекинутый через одетый в камень вонючий канал.

Он приближался к наиболее опасной части путешествия. За мостом тянулись бесконечные ряды дешевых кабаков и публичных домов, а узкие переулки переплетались, как паутина.

Тилара поглотила мутная тьма, здесь не обещавшая безопасности. Воздух тут был тяжел и густ как кисель — зловонный выдох Панта. Здесь то и дело грабили прохожих и высматривали, с кем позабавиться в ближайшем тупике. Ни то ни другое, однако, не особенно страшило Тилара. Он редко носил с собой столько денег, чтобы на них позарились воры, а его сгорбленная фигура вряд ли могла всколыхнуть чью-то похоть.

Так что он торопился миновать последние переулки, мечтая о своем соломенном матрасе. Но стоило только выбраться из последнего островка темноты на застроенную допотопными домишками площадь, как Тилар остановился, будто путь ему преградила каменная стена. Его буквально накрыла волна запаха, совершенно невероятного для этих мест. Сладчайший букет из лаванды и медвяницы как будто осветил ярким светом смрадную темноту.

Тилар стоял как вкопанный. Да и как он мог уйти? На глаза навернулись слезы. В голове билась единственная мысль: как такая красота сумела расцвести посреди окружающего дерьма?

И тут раздался крик ужаса, напомнив об опасностях, которые таят тени Панта.

За криком последовал звон меча о камень. Затем до Тилара донесся уже целый хор воплей, перепуганных и приближающихся к площади. Вот они уже доносятся из соседнего проулка… Топот ног… Шаги удаляются… Нет, приближаются!

Тилар завертелся на месте. Он не мог сообразить, куда бежать, и тут из тьмы перед ним выступила закутанная в плащ фигура. Взмах серебряного меча рассек темноту ударом молнии. Глаза на скрытом вуалью лице отражали сияние клинка.

Тилар сразу понял, что перед ним не Перрил; стоящий перед ним мужчина был слишком широк в плечах. Рыцарь сделал шаг вперед и рухнул на колени — не в просительной позе, как незадолго до этого Перрил, а в полном изнеможении. Тилар шагнул вперед и протянул руку, чтобы помочь, но опоздал.

Стоило телу рыцаря коснуться мостовой, голова свалилась с его плеч и, подпрыгивая, подкатилась к ногам Тилара. Тот в ужасе отшатнулся.

Вслед за первым рыцарем на площади появились другие, закутанные в плащи, с затянутыми масклином лицами. Их постигала та же участь, что и первого; казалось, они просто распадаются по швам. Мостовую усеяли бескровно отсеченные конечности, внутренности лопались, выплескиваясь извилистыми петлями из распоротых животов. Один рыцарь сложился в себя, будто его кости внезапно превратились в желе.

Тилар попятился. Он остановился лишь тогда, когда уперся спиной в каменную стену выжженного пожаром дома. Он вжался в дверную нишу, попытался открыть дверь, но та была наглухо забита.

Бывший рыцарь понял, что оказался в ловушке, и расширенными от страха глазами обводил площадь.

На противоположной ее стороне, в переулке, между черными от золы зданиями замерцал туманный шар света, и на площадь влетел механический паланкин: открытые носилки, которые держала в воздухе пара бьющихся крыльев. В паланкине на сиденье скорчилась женщина, а по бокам и сзади носилок бежали рыцари.

Но вот один за другим они начали падать, пока не осталось никого.

Оставленный без охраны паланкин накренился, ударился о мостовую и завалился на бок. Сломанные крылья беспомощно заскребли по камням. Пассажирка, тонкая как прут, слетела с сиденья, приземлилась на мостовую и завертелась в странном танце среди мерцающего тумана.

Тилара снова настигла волна сладковатого запаха, доносящегося из далекой-далекой весны. Но сейчас в нем ощущалось и легкое прикосновение зимнего холода — страх.

Он понял, что женщина и есть главный цветок этого букета, а также и источник свечения. Холодный пот, который покрывал ее кожу, отбрасывал собственный свет. Чтобы сиять с подобной силой, ее должны были осенять многие Милости. Ее платье красовалось снежной белизной кружев, а темные волосы свободно падали на плечи.

Что-то в глубине души толкало Тилара поспешить ей на помощь, но он не двигался с места. Он уже давно перестал быть рыцарем и превратился в обычного, надломленного жизнью простолюдина. Стыд сжигал его изнутри наравне со страхом.

Женщина вылетела на середину площади, а в ее глазах сверкали светящиеся слезы. Благословение богов истекало из ее пор, окутывая тело туманом. Но с кем она танцует?

Ответ не заставил себя ждать. Тьма по краям ее свечения приняла форму.

Очертаниями чудовище отдаленно напоминало человека, но человеком оно не было. Покрытое чешуей, оно походило скорее на змею, а пасть его была полна острых зубов. По спине, начиная с головы и до кончика бьющего из стороны в сторону хвоста, тянулся крестообразный узор. Когда чудовище приблизилось, Тилар заметил темные испарения, поднимающиеся с его чешуи, — полная противоположность яркому свечению женщины.

Танцовщица остановилась и повернулась лицом к врагу.

— Ты не победишь, — прошептала она.

В ответ с обожженных губ сорвалось огненное шипение. В нем не различалось слов, но пламя сопровождало каждый звук. Ноги бывшего рыцаря подкосились. Он понимал, что слышит голос, но человеческое горло не сумело бы издать подобных звуков. Это шипение не принадлежало ни Девяти землям, ни любому другому месту в Мириллии. Оно напоминало скулящий вой вперемешку с треском молний и копошением каких-то темных тварей глубоко под землей.

Тилар зажал уши.

А женщина слушала. Ее ответом стала внезапная бледность, так что кости просвечивали сквозь кожу. Она произнесла лишь одно слово:

— Нет.

И тут чудовище бросилось на нее, двигаясь быстрее, чем мог уследить глаз. Тьма сгущалась, как горбатая волна над ярким колодцем Милости, защищавшим женщину. Из собравшейся темноты ударила молния и поразила незнакомку.

С распростертыми руками она рухнула навзничь. Вспышка света пронзила ее между грудей. Тилар осознал, что это не молния, а что-то не принадлежащее его миру.

Раненая женщина закричала пронзительно и горько, как птица.

Чудовище накрыло ее одним скачком. Тьма прокатилась по телу женщины и поглотила ее. Вдвоем они пропали в дымящемся тумане теней.

Тилар сжался в комок в своем укрытии. И тут темнота взмыла ввысь подобно разогнанным ветром клубящимся грозовым облакам.

Ногти Тилара скребли камень, он пытался удержаться на месте, но чувствовал, как неведомая сила влечет его за собой. Он ничего не видел, зрение оставило его, или, возможно, это пропал мир вокруг. Рыцарь качался на краю бездонной пропасти. Его одновременно обдавало ледяным холодом и жаром; сердце перестало биться, и Тилар понял, что повстречал свою смерть.

Он отпустил руки и рухнул на заколоченную дверь. Тьма на площади свернулась огромной воронкой, будто ее засасывало в невидимый колодец. Воронка вертелась, уменьшалась… и наконец остатки ее исчезли. Чудовище пропало.

Все, что осталось от кошмара, — простертое на площади тело женщины. Она все еще светилась, хотя гораздо слабее. Ручейки сияния стекали с тела и собирались в лужи на мостовой: это текла кровь, осененная Милостью. Женщина не двигалась.

Тилар на спотыкающихся ногах выбрался из укрытия. Нутром он чувствовал, что неведомое существо исчезло. И все же не решался подойти ближе к женщине. Он направился туда, где лежали тела убитых. Закутанные в осененные плащи, рыцари сливались с тенями: хотя они погибли, благословенная ткань сохранила вотканную в нее Милость и прятала своих владельцев даже после смерти.

Пока Тилар ковылял по площади, запах цветов и теплого солнца делался все сильнее. Он не выдержал и повернулся к его источнику. Женщина на камнях оставалась неподвижной. Тилар разглядел черную дыру в ее груди, шириной в кулак и все еще дымящуюся завитками дыма.

Он догадывался, что чужеродная тьма сбежала через эту дыру, что она послужила колодцем для ее исчезновения.

Внезапно ноги сами понесли Тилара к телу женщины.

Он старался не наступать на сияющую кровь, но ее разлилось слишком много. Рыцарь-калека вступил в круг изливаемого телом света с опаской, стараясь не поскользнуться на влажных булыжниках. Женщина явно принадлежала к высшей знати; редко ему доводилось встречать людей, осененных такой обильной Милостью. Возможно, она даже была одной из восьми слуг Мирин, богини здешних островов. Они жили в кастильоне, собирая и сохраняя гумор своей повелительницы.

Тилар перевел взгляд на сияющий на Летней горе кастильон, где высится трон Мирин. Если догадка верна и женщина действительно состояла в услужении у богини, то нападавшего на нее остается только пожалеть. Месть разгневанных богов не знает предела.

Он дотронулся до плеча женщины, а вернее, девушки. Он смотрел на красоту, которая нашла свой конец на площади Панта. Она была совсем юной, не старше восемнадцати; лицо ее все еще светилось. Пустые глаза, синие как море, слепо уставились вверх.

И тут ее взгляд дернулся к нему. Тилар от неожиданности сделал шаг назад.

Она жива! Но наверняка ей не продержаться долго…

— Дитя… — прошептал он, не зная, какими словами утешить ее в последние минуты.

Тилар нагнулся над ней, замочив в крови колено, и понял свою ошибку, когда влажное тепло добралось до кожи. Кровь жгла — не как огонь, но как пряное вино на языке, которое приносит столько же боли, сколько и удовольствия.

Внезапно пальцы девушки вцепились ему в запястье и сжали, подобно железным оковам, которые он носил целых пять лет. Рыцарь в ужасе задохнулся: девушка выжила. С другой стороны, почему бы и нет? Ведь перед ним лежала совсем не девушка.

Тилар догадался, кто сжимает его руку. Это отнюдь не служанка, а сама Мирин — бессмертная богиня Летних островов.

Пальцы сжались сильнее и притянули его ближе. Другая рука богини потянулась к нему. Ладонь была окровавленной. У Тилара не оставалось ни сил, ни желания сопротивляться.

Ладонь ударила его в грудь, как будто желая оттолкнуть, в то время как другая рука богини с силой притягивала его к себе. Кровь с ладони прожгла грубый хлопок рубашки. Она уже не казалась Тилару пряным вином, он ощутил запах паленой кожи. Боль сводила с ума, но в то же время он не хотел, чтобы она прекращалась.

Она и не прекращалась.

Распростертая у его ног богиня нажала сильнее, выискивая сердце, которое колотилось в его груди подобно перепуганной птице, запертой в клетке из ребер. Тилар выдохнул обжигающее пламя, когда горячие пальцы пронзили грудь. Булыжники мостовой перед глазами потемнели и пропали. Ночные звуки улетели с ветром. Твердые камни под коленями упали далеко вниз.

Он знал, что за реальностью нет ничего вещественного. И все же какие-то ощущения оставались при нем.

Давящая на грудь ладонь. Пальцы, сжимающие и притягивающие его запястье.

Тилар парил среди этих противоположностей, но здесь, где не было ничего, все казалось возможным. Он почувствовал, как его втолкнули в поток ослепительного света и одновременно утянули вниз, туда, где царила не менее яркая тьма. Если мгновение назад он стоял на краю бездонной пропасти, то сейчас он висел над ней. Вернее, он находился сразу между двух пропастей — сверху и снизу.

С ним происходило что-то большее, чем смерть.

«Меня переделывают», — подумалось Тилару, и это была правда.

Тут его омыла волна холода, притопила и утащила назад, к усеянной телами площади, и возвратила в собственное тело. Рыцарь упал в него, словно на мостовую возле «Древесной лягушки» — внезапно и со всего размаху.

Ладонь на груди больше не жглась. От нее распространялся холод, который пронзил все его тело.

Тилар узнал и его.

Когда-то, в совсем другой жизни, он преклонил колено перед богом Джессапом из Ольденбрука. Тогда его тоже наполнила Милость. Подобно Мирин, Джессап был божеством воды. Многие считали воду наиболее слабой из четырех стихий. Большинство рыцарей искали служения у богов огня, воздуха или земли. Но не Тилар. Недаром он родился на борту тонущего корабля.

Поэтому он знал, что его сейчас наполняет.

— Нет! — выдохнул Тилар.

Милость перетекала в него, топила его, в сотни раз более насыщенная, чем та, которой осенил его Джессап. Он не заслуживал подобной чести, но не мог сопротивляться ей.

Милость наполняла его, распирая изнутри.

«Не надо… слишком много…»

Спина рыцаря выгнулась. Он помнил свое рождение, как его с безжалостной любовью выкинули из теплого материнского чрева в холодное море Мириллии. Тогда он тоже вдохнул воду, стал на секунду единым с морем существом… И тут же соль обожгла ему легкие, и из них вырвался крик. Он бы утонул, если бы сеть краболова не вытащила его из волн.

«Но кто спасет меня сейчас?»

Вода напирала, потоки ее неслись сквозь него. Он не мог вдохнуть и выгнулся еще больше в поисках воздуха.

«Слишком много…»

Что-то внутри не выдержало и порвалось. Он чувствовал, что часть его вытекает вместе с влагой, освобожденная, украденная, добровольно разделенная часть, — и в то же время что-то входило в него, вплывало по проложенному водой руслу и сворачивалось в груди кольцами.

Наконец вода вылилась из треснувшего сосуда, в который превратилось его тело.

Ладонь Мирин упала с его груди, пальцы на запястье разжались. Он неотрывно смотрел в ее лицо.

Нежная девичья кожа больше не светилась, но голубые глаза все еще смотрели на него, а над островом занимался рассвет, тесня мрачную тьму.

Губы богини задвигались, но не издали ни звука. Тилару показалось, что он прочел слово «жалость», но, возможно, его смутило выражение ее лица.

— Лежите спокойно, настоятельно произнес он, наклоняясь ниже. — Помощь скоро подоспеет.

Слабое движение. Еле заметное покачивание головы и вздох. Губы богини снова приоткрылись, и Тилар склонил голову к ней, чтобы расслышать. Ее дыхание было исполнено благоухания цветущей вишни.

— Ривенскрир, — прошептала богиня.

Рыцарь поднял голову и наморщил в недоумении лоб. Ривенскрир? Он опять склонился к Мирин.

— Что это?

И тут произошло невозможное.

Мирин лежала как и мгновение назад, но теперь весь ее свет погас — не только свечение Милости, но все, что отделяет живое от мертвого. Ее глаза смотрели в небо пустым, слепым взором. Губы остались приоткрытыми, но из них не вырывалось дыхание.

Тилар хорошо знал, что такое смерть. Но здесь и сейчас она была совершенно невозможна. Боги не умирают.

Внезапно раздавшийся звук рога испугал его. Он обернулся как раз вовремя, чтобы заметить приближающуюся со скоростью бури черную тень, и отшатнулся, думая, что возвращается чудовище.

Но нет, на него смотрели горящие поверх масклина человеческие глаза, и тень приняла знакомые очертания. Плащ раздулся, хлопнул и опустился на плечи.

— Перрил, — с облегчением выдохнул Тилар.

Он опасался, что юноша угодил в побоище на площади. Вдалеке снова зазвучал рог, ему вторили крики. Приближалась стража из кастильона.

Юный рыцарь оглядел площадь.

— Что вы натворили? — выпалил он.

Тилар нахмурился:

— Что ты имеешь в виду?

И тут он наконец сообразил, что весь вымазан в крови Мирин. На груди отпечаток ее ладони прожег рубашку, под которой кожа стала такой же черной, как и обгоревшие края ткани. Он потрогал грудь — ожога не было, только черное пятно.

Его пометили.

Тилар вытянул руку:

— Ты же не думаешь, что я…

— Но я видел вас вечером.

— И я тебя видел, так что с того?

Перрил оглядел его с головы до пят:

— Да посмотрите на себя!

Ответ замер у Тилара на губах, когда он наконец понял, что имеет в виду юноша. Он только сейчас ощутил перемены в самом себе: спина его выпрямилась, плечи расправились, а в руки и ноги вернулась былая сила.

— Вы исцелились!

Прежде чем Тилар смог что-либо сказать, на площадь вылетела вооруженная копьями и длинными мечами стража.

Отряд тотчас окружил тело Мирин и стал теснить Тилара, наставив на него мечи.

— Молчите! — приказал ему Перрил. Юноша остался стоять рядом с ним.

Тилар, оценив направленные на него клинки, повиновался.

— Она мертва! — закричал один из стражников.

Другой, отмеченный дубовой ветвью целителя, выбрался из толпы. Его лицо было бледным, а в широко распахнутых глазах стоял ужас:

— Ее сердце… Сердца нет… Его вырвали!

Тилар понимал, как выглядит со стороны: весь покрытый кровью Мирин, а на груди отпечаток ее ладони, словно богиня пыталась его оттолкнуть.

Перрил встал перед Тиларом лицом к стражникам:

— По правилам ордена этот человек — мой пленник!

Его слова встретили сердитые выкрики.

— Никто не причинит ему вреда, пока не будет проведено следствие!

Капитан стражников сделал шаг вперед и плюнул в сторону Тилара. Он процедил лишь одно слово, сразу и проклятие, и обвинение:

— Богоубийца!

Глава 2 Дарт и Щен

Она терпеть не могла вареную капусту.

За полмира от Летних островов Дарт уставилась в тарелку. Она поворошила пальцами кучу капустных листьев, выискивая морковку или, если повезет, кусочек вороньего яйца. Она почему-то верила, что, если съесть много яиц, обостренные чувства воздушных охотниц перейдут к ней.

Дарт склонила голову, чтобы заглянуть под самый большой лист, и тут что-то ударило ее по затылку, да так, что она ткнулась носом в тарелку и вскрикнула от неожиданности.

— Хватит! — визгливо выкрикнула матрона. Ее голос заставил вспомнить обитателей птичника на чердаке башни. — Ешь, а не то к следующему обеду я сварю тебя!

Дарт выпрямилась, вытирая с носа содержимое тарелки.

— Да, мэм…

Сидящие за обоими столами трапезной третьего этажа девочки захихикали, прикрываясь ладонями.

Дарт не поднимала глаз. Она была моложе всех на третьем этаже, едва успела встретить тринадцатый день рождения, но уже возвышалась на голову над старшей из девочек. Ее и назвали Дарт в честь сорняка, что вырастает между камней мостовой так быстро, что можно следить за его ростом, и всегда поворачивает желтую, как у Дарт, голову к солнцу. И, подобно ее растительному тезке, девочку рассматривали как неприятность, которая вечно некстати попадается на глаза и которую лучше бы вытоптать.

Конклав в Чризмферри считался одной из самых солидных школ, готовящих девочек и мальчиков к служению при дворе бога. Лучшие фамилии Девяти земель боролись, давали взятки и молились, чтобы кому-нибудь из их отпрысков было даровано право поступить в эту школу.

А Дарт попала сюда совершенно случайно. Предыдущая директриса школы нашла ее во окраинных землях — дикой и неспокойной стране, где обитают бродячие боги. Новорожденную Дарт собирались принести в жертву одному из них. Но директриса, сильная и сострадательная женщина, отняла ее, забрала с собой и поселила в Конклаве. И хотя через три года она умерла, из уважения к ее памяти Дарт позволили остаться.

Увы, всеобщая любовь к умершей не перенеслась на ее питомицу.

— Заканчивайте завтрак побыстрее! — приказала матрона, направляясь к выходу из трапезной. — Когда я вернусь, ваши тарелки должны быть пустыми. Все меня слышали?

Вслед ей понеслось согласное бормотание.

Дарт приподняла двумя пальцами вялый капустный лист и обреченно уставилась на него. Затем со вздохом она заглянула под стол, где у ее ног свернулся клубком Щен.

— Не хочешь мне помочь?

Щен зашевелился и вопросительно наклонил голову.

Девочка нахмурилась, понимая, что помощи от него ждать нечего. Она закинула холодный мокрый лист в рот и попыталась прожевать его, не дыша. Каждая клетка ее тела протестовала, но Дарт наконец одолела отвращение и проглотила склизкий комок.

С героической самоотверженностью она приступила к содержимому своей тарелки. Когда осталось уже совсем немного, она разочарованно вздохнула:

«Ни кусочка яйца».

Неожиданное движение привлекло ее внимание к сидящим напротив нее Сиссап и Дженин. Они подвинулись, и между ними оказалась Лаурелла, старшая из девочек с третьего этажа. Она потянулась через стол и вывалила свою порцию капусты на тарелку Дарт.

— Что ты делаешь? — запротестовала та.

Лаурелла выпрямилась:

— Кто-нибудь что-нибудь видел? По-моему, ничего не произошло.

Сидящие рядом девочки ответили громким смехом.

Лаурелла перекинула через плечо прядь длинных черных волос и бросила игривый взгляд на Дарт:

— Кушай. Может, хоть немного округлишься, а то выглядишь совсем мальчишкой.

Лаурелла оперлась руками на стол и выпятила грудь, как женщина легкого поведения.

В свои четырнадцать она уже превращалась в женщину. Мальчишки ходили за ней по пятам, добиваясь малейшего знака внимания. Все девочки буквально боготворили ее. Лаурелла происходила из богатого семейства. Вместе с ней в школу приехала целая свита служанок. Она одаривала своих подруг медовыми кексами и тряпичными куклами. Но что гораздо важнее, по школе ходили слухи, что Лауреллу, без сомнения, изберут на церемонии, которая ожидалась через восемь дней.

Все мечтали о подобной чести — быть избранными в прислужники одного из сотни богов Мириллии. Лучшее, на что следовало надеяться остальным, — это получить скромную должность при божественном дворе и греться в отраженном сиянии лучей Милости. В худшем случае их отошлют обратно домой. Этого боялись все без исключения. И особенно Дарт — ей было некуда и не к кому возвращаться. Единственный член ее семьи лежал, свернувшись калачиком, у ее ног.

Из Конклава вышло больше личных слуг, чем из любой другой школы. Учителя не упускали случая напомнить об этом, оправдывая суровую дисциплину. Матроны и мастера гордились своей школой: при ее закладке четыре тысячи лет назад первый камень благословил сам Чризм.

Лаурелла выпрямилась и снова перекинула волосы через плечо. До Дарт донесся аромат сладких масел. Она опять почувствовала себя сорняком на клумбе с роскошными цветками.

И вдруг Лаурелла вскрикнула.

— Что случилось? — обеспокоенно спросила Сиссап. Дженин без слов вскочила на ноги.

Лаурелла приподняла подол юбки, обнажив лодыжку в белом чулке. На кружеве расплывалось красное пятно.

— Я оцарапалась!

Сиссап упала на колени, заглянула под стол.

— Может, гвоздь?

— Или щепка! — предположила Дженин. — Эти скамейки давно пора отправить на дрова!

Дарт прекрасно знала, что произошло. Хотя никто, кроме нее, не видел Щена, она жестом подозвала своего тайного друга. Девочка пригнулась, делая вид, что ищет гвоздь.

— Плохой пес, — прошептала девочка.

Щен склонил голову, сморщился и бросил взгляд на окровавленную лодыжку. Затем поднялся и спрятался под юбку Дарт, словно призрак просочившись сквозь ткань. После него осталось ощущение легкого холодка. Вскоре на подоле показалась его морда. Щен смотрел на хозяйку горестным пристыженным взглядом.

Дарт почувствовала себя виноватой за то, что выругала беднягу: он и без того обижен судьбой. Он выглядел ужасно: сплошь чеканная бронза с длинными стальными шипами, которые образовывали вокруг морды гриву. Пасть наполняли острые кинжалы, из-за них вываливался язык пламени, над которым горели глаза из драгоценных камней. Тело, приземистое и мощное, состояло из пластин доспехов и кольчужных звеньев, четыре толстые лапы заканчивались стальными когтями. Шкура сверкала охрой, а контуры тела постоянно менялись, переливаясь завихрениями, так что каждый миг он выглядел немного иначе, чем прежде. Щен казался только что отлитой из еще полужидкого металла статуэткой.

Дарт потянулась погладить его, но, как обычно, пальцы ничего не нащупали. Щен был ненастоящим. Девочка снова глянула на лодыжку Лауреллы, она точно знала, что ее куснул Щен. Уже случалось, что его действия отражались в реальном мире, хотя она не понимала, как такое возможно. Если подумать, она даже не знала, что он из себя представляет. Насколько она помнила, он всегда был с ней, но Дарт давно отказалась от попыток убедить остальных в его существовании. Его видела только она, а потрогать не мог и вообще никто.

— Какая глубокая царапина, — сокрушенно заключила Маргарита.

Она поспешила на помощь своей лучшей подруге. Хотя семья Маргариты жила в противоположном конце Девяти земель, девочка выглядела двойником Лауреллы: такой же каскад гладких черных волос, белоснежная кожа и пухлые губки. Как и Лаурелла, она носила платье голубого бархата и белые чулки.

— Надо позвать лекаря Палтри.

Щеки Лауреллы раскраснелись, а глаза налились слезами, но она пренебрежительно отмахнулась от предложения:

— Я не малявка с первого этажа.

Лаурелла нагнулась и оторвала полоску кружева от чулка, чем заслужила восхищенный возглас от Сиссап, чья семья была не особо состоятельна. Лаурелла перетянула ранку, которая и без того уже перестала кровоточить. Царапина оказалась не такой уж и глубокой, Щен едва зацепил обидчицу хозяйки.

Лаурелла осмотрела свою работу, довольно кивнула и выпрямилась.

— Она такая смелая, — прошептала Дженин, обращаясь к Дарт.

Лаурелла с подругой направились к выходу из трапезной, и «розыгрыш», учиненный над Дарт, уже позабылся. Почти.

Матрона Граннис возникла в дверях и потрясла небольшим колокольчиком.

— Пора в класс, юные дамы! Не задерживайтесь. Не заставляйте учителей ждать!

Она пошла между рядами столов.

— Шарин, когда поднимаешься по лестнице, смотри за тем, чтобы юбка закрывала ноги полностью. Белла, если ты снова испачкаешь юбку чернилами, я определю тебя и Хесси в прачки…

Девочки одна за другой вставали и торопились из трапезной, чтобы поспеть к утренним урокам.

Дарт затаила дыхание и уставилась на свою тарелку.

Матрона Граннис учащенно задышала за ее плечом. Хотя Дарт не оборачивалась, она затылком ощущала недовольный взгляд.

— Почему ты всегда упрямишься и своевольничаешь?

Из-под насупленных бровей Дарт бросила взгляд на дверь и стоящую там Лауреллу, которая неотрывно смотрела на нее. Рядом с ней Маргарита помахала ей рукой и усмехнулась.

— Отвечай, — рявкнула Граннис.

Дарт встретилась глазами с Лауреллой и промямлила:

— Я не знаю, мэм.

— И почему ты всегда разговариваешь, как будто у тебя рот полон орехов?

— Простите, мэм.

Дарт увидела, как Лаурелла кивнула ей и вышла из трапезной вместе с Маргаритой. Дарт показалось, что она заметила проблеск какого-то непонятного чувства в глазах красавицы. Оно не походило на удовлетворение или стыд. Дарт не могла понять, что же это было. Она всюду оставалась чужой и, наверное, поэтому научилась читать мельчайшие нюансы в мимике окружающих, будь то прищуренные глаза, поджатые губы или всплеск цвета на щеках. Но выражения на лице Лауреллы она не могла определить. Неужели та завидовала ей, Дарт?

Матрона Граннис прервала ее размышления:

— Кажется, существует только один способ сбить с тебя спесь.

— Мэм?

— Тебя ждет птичник! Возможно, если ты проведешь утро за уборкой помета, отскребая полы и разбрасывая сено, то немного образумишься.

— А как же уроки? — Дарт выпрямилась на скамье. — Мы должны готовиться к церемонии!

Граннис раздраженно выдохнула.

— Можешь готовиться вместе с воронами. — Она ухватила девочку за ухо и силком поставила на ноги. — Ты знаешь, надеюсь, где ведра и метлы. Отправляйся.

Дарт поспешила прочь из трапезной. Она проводила взглядом последнюю группку девочек, которые с хихиканьем спускались по лестнице, прижимая к груди книги. Это были девочки с пятого и шестого этажей; некоторые направлялись во внутренний дворик, а другие спешили на урок в ближайшей башне. Она переждала, пока ученицы исчезнут из виду, и повернулась к винтовой лестнице, ведущей наверх.

— Ко мне, Щен, — прошептала Дарт и начала подъем к птичнику на чердаке башни.

Верный друг затрусил на несколько ступенек впереди. Переливы на его расплавленном теле выдавали возбуждение. Щена явно радовало неожиданное приключение.

Они поднялись на четвертый этаж, на пятый, затем миновали этажи, где жили матроны и учительницы, и больничное крыло. Наконец перед Дарт оказалась дверь, которая вела на чердак, в птичник.

Щен ткнулся носом в крепкое сквалловое дерево и прошел сквозь него. Ему не поддавался только камень.

Дарт потянула за щеколду. Ей пришлось навалиться плечом, чтобы побороть тяжесть дверного полотна и сопротивление несмазанных петель. Дверь со скрипом отворилась, и сотни ворон на насестах захлопали крыльями. По похожему на пещеру помещению понеслось скрипучее карканье.

Дарт нырнула внутрь и прикрыла дверь, оставив узкую щелку, чтобы сюда проникал свет факела на лестничной площадке. Дальний конец помещения тонул в полумраке. Большие круглые глаза, в которых отражался скудный свет, уставились на девочку. Пернатым почтальонам не нравилось, когда их беспокоили понапрасну.

Девочка сморщила нос, ибо пахло в птичнике не особо приятно, и направилась к чулану у дальней стены, где хранились ведра, щетки и метлы.

Она подвязала юбку и принялась сметать в кучу старое сено и сухой помет.

Щен гонял по полу выпавшие из метлы прутья, игриво кусал их, причем его острые как бритва зубы безвредно проходили сквозь них. Его упорные усилия вызвали у Дарт улыбку.

— Глупый пес, — пробормотала она.

Теперь ей предстояло вымыть пол, а потом, разворошив один из приготовленных стожков, разбросать свежее сено. Ей эта работа была далеко не в новинку.

Утерев пот со лба, девочка подошла к ручному насосу в углу и нажала на рычаг. Качать воду из расположенной на средних этажах цистерны было тяжеловато; пока Дарт трудилась, что-то теплое и влажное капнуло ей на щеку. Она с гримасой отвращения смахнула каплю вороньего помета.

Дарт глянула вверх, на стропила.

— Спасибо за благословение, лорд Ворон.

Она наклонила голову и снова принялась качать воду. По спине заструился пот. Утро плавно перетекало в полдень, и становилось жарко.

Девочка представила себе одноклассниц, которые сейчас репетируют поклоны и приседания или твердят текст литании Девяти Милостей. В такт работе она начала петь, называя каждую из Милостей при поднятии рукояти насоса и ее свойства при нажатии на рычаг.

«Кровь — чтоб открыть путь, семя и менструальная кровь — чтобы благословить, пот — чтобы наполнить, слезы — чтобы взрастить, слюна — чтобы ослабить, мокрота — чтобы высвободить, желтая желчь — чтобы одарить, и черная желчь — чтобы все отнять».

Стоило ей закончить, и вода потекла из крана в подставленное ведро. Дарт не останавливалась, пока жидкость не хлынула через край. Чтобы вымыть пол, понадобится полное ведро.

Потянув последний раз за рычаг, девочка выпрямилась. Взмокшая от усилий, она ухватила переносную лестницу и подтащила ее к одному из стрельчатых окон под самой крышей.

«Немного проветрюсь и тогда продолжу».

Она поднялась по лестнице и высунула голову в окно. Только сейчас Дарт заметила, что в глазах и носу пощипывает от запаха помета. Она жадно глотала свежий воздух.

Перед ней раскинулся Чризмферри. Стены, крыши и каналы города тянулись до самого горизонта. Река Тигре, сверкая на солнце серебром, делила его пополам. Говорили, что город так велик, что понадобится десять дней ходу, чтобы пересечь его из конца в конец. Недаром о Чризмферри говорили: «Мир — это город, а город — это мир».

Глядя на город из окна, Дарт лишний раз убедилась, сколь справедливы эти слова.

Чризмферри, как драгоценный камень, украшал корону Первой из Девяти земель, был своеобразной осью, вокруг которой вращался мир.

В самом центре города высился кастильон старшего из богов, Чризма. Дарт, положив подбородок на руки, рассматривала устремленные в небо башни и могучие стены крепости. В южной ее части раскинулся огромный, на тысячи акров, сад. Он так зарос, что казался скорее лесом, вполне подобающим богу земли.

Подобно самому лорду Чризму, его кастильон отличался одновременно благородством и сдержанностью. Стены замка были выложены из толстых плит белого неотесанного гранита, благо каменоломни располагались неподалеку. Цитадель возвели на месте древней переправы через Тигре. Центральные залы покоились на огромных опорах-быках древнего моста. Даже девять башен, каменные Милости, разделяли между собой реку. Четыре башни замка высились на северном берегу реки, четыре на южном, а самая высокая возносилась прямо над водами Тигре. Башни тоже сияли простым белым камнем. Единственной роскошью были резные серебряные ворота кастильона, на них изображались сцены Великого Размежевания: времен, когда королевство богов распалось и боги поселились на землях Мириллии.

Дарт вздохнула; она замечталась, что однажды войдет в серебряные ворота. Но покуда ее ожидал требующий мытья пол.

Девочка уже отворачивалась от окна, когда ее испугал скрип двери, такой громкий в тишине птичника. Вороны зашевелились и возмущенно закаркали.

Дарт испуганно соскочила с лестницы, чтобы ее не застали за бездельем. Ни с того ни с сего полутьма птичника показалась ей давящей, страшной. Дверь стояла приоткрытой, но Дарт никого не увидела.

— Добрый день! — произнесла она. — Сюда кто-то вошел?

Ответа не последовало. Постепенно глаза снова привыкли к темноте. Тени отступили в углы.

«Должно быть, дверь открыл сквозняк», — подумала она с облегчением.

Дарт повернулась, чтобы взять ведро и щетку, но стоило ей нагнуться, как дверь с грохотом захлопнулась.

Вороны закричали, а некоторые снялись с насестов и запрыгали по жердям.

Более не отгоняемые светом факела на площадке, тени заполонили птичник и со всех сторон потянулись к девочке.

— Кто здесь? — дрожащим голосом переспросила Дарт. Вопрос получился еле слышным, поскольку горло свело от страха. — Пожалуйста…

В ответ она услышала шаги, и они приближались.

Дарт прижалась спиной к каменной стене.

— Не пугайся, котенок.

Глубокий голос звучал ласково. Из тьмы выступил высокий широкоплечий человек.

Девочка узнала мастера Виллета, учителя при Конклаве. Когда он вступил в квадрат льющегося из окна солнечного света, она разглядела, что на нем обычная для учителей перетянутая поясом черная мантия с откинутым капюшоном. По принятой среди учителей обоего пола традиции он был обрит наголо.

Дарт отлепилась от стены и присела в приличествующем случаю полупоклоне.

— Мастер Виллет, — поздоровалась она.

Взмахом руки учитель велел ей приблизиться и встать на свету.

— Подойди, дитя. Что ты здесь делаешь в одиночестве?

Дарт опустила голову.

— Я наказана, мастер Виллет. — И она снова присела, на случай если он не увидел первого поклона.

— Так мне и сказали.

Девочка почувствовала, как щеки залила краска стыда.

— Получается, ты показала себя небрежной ученицей. Тебе необходимы дополнительные занятия. Вот меня послали сюда преподать тебе урок.

— Сир?!

Виллет ступил ближе. Он поднял руку и провел тыльной стороной по щеке Дарт.

Ее напугало неожиданное прикосновение. Девочка отшатнулась, но цепкие пальцы ухватили ее за ворот рубашки и рывком подтянули поближе. Второй рукой учитель обнял ее за талию и крепко притянул к себе — так, что ей пришлось встать на цыпочки.

— Мастер Виллет!

На глаза Дарт навернулись слезы ужаса и смущения.

— Ни слова, котенок. — Мужчина наклонился к ее уху, и его голос внезапно наполнился дикой злобой. — Ни сейчас, ни потом!

Девочка попыталась вырваться. Голодные губы жадно прижались к ее шее, и на нее дохнуло чесноком и пряным мясом.

— Не надо! — закричала Дарт.

Крепкая ладонь шлепнула ее по щеке, как ужалила. Дарт почувствовала во рту привкус крови.

— Молчи, котенок. — Голос звучал зло и как-то странно густо. Виллет толкнул ее к стене и прижал к каменной кладке.

Дарт понимала, что он задумал. В школе они изучали гуморальные жидкости, в том числе как обращаться с семенем богов и менструальной кровью богинь. Заодно им объяснили, чем могут заниматься наедине мужчина и женщина, так что плотские утехи не были для Дарт великой тайной.

Но им самим запрещалось приобщиться этой тайны. Чтобы служить богам, девушка должна сохранять себя в чистоте и оставаться нетронутой. Если она хоть раз разделила с кем-то ложе, ее честь теряется навсегда. Не далее как в прошлом году обнаружили тайные сношения между юношей и девушкой с пятого этажа, их выпороли и изгнали из Конклава.

— Ни слова, — снова прорычал учитель, его пальцы крепко сдавили ей горло. Другую руку он засунул ей между ног, под подвязанный подол юбки. Пальцы нетерпеливо дергали и рвали белье.

По лицу Дарт потекли горячие слезы стыда и страха. Она не могла дышать. Девочка уставилась на стену поверх головы учителя, пока тот пыхтел и лапал ее. На нее со своих жердей, как безмолвные свидетели, смотрели сотни немигающих вороньих глаз.

И еще один свидетель, Щен, бегал кругами у ее ног и пытался укусить насильника, но его страшные зубы каждый раз безвредно проходили сквозь плоть. Должно быть, усилия, которые он потратил на то, чтобы царапнуть Лауреллу, полностью исчерпали его энергию.

Дарт ощущала себя столь же беспомощной.

Пальцы Виллета нашли то, что искали, и теперь мяли горячую кожу. До сих пор в том месте до Дарт дотрагивались только лекари, когда проверяли ее девственность. Но это прикосновение было гораздо грубее, в груди Дарт застыл крик.

— А теперь приступим к уроку, — с придыханием выдавил Виллет. — Я покажу тебе, как ублажают богов.

Он силой опустил девочку на пол, на спину, а сам уселся ей на бедра и приподнял свою мантию. Она была надета на голое тело.

Виллет коленями заставил ее разжать ноги и задрал юбку. Дарт боролась, пыталась его сбросить, но глаза мужчины все более разгорались звериным огнем, а ее усилия вызывали у него только довольное кряхтение. Дарт всхлипывала и давилась слезами и даже попыталась его укусить. Она понимала, что сейчас на полу птичника потеряет не только невинность, но и свой единственный дом, и все надежды на будущее.

Виллет казался огромным и весил по меньшей мере на десять стоунов больше Дарт. Все, что оставалось девочке, — это плакать в отчаянии. Ужас отнял у нее все силы, и Дарт обреченно отвернулась.

Рядом с ней лежал Щен, и его глаза горели яростью. Хотя он никогда не издавал ни звука, ей представлялось, что сейчас он скулит, разделяя ее боль и страх.

Она почувствовала, как Виллет силой вошел в нее, разрывая и круша ее плоть; потекла кровь. Против воли с губ Дарт сорвался крик, но учитель был готов к нему. Он проворно заткнул ей рот скомканным подолом юбки.

— Я твой бог! — простонал он.

Щен взвился на ноги и проскочил сквозь хозяйку, оставив после себя ощущение холода. Он протиснулся между ее ног и пополз к животу. За ним следовала ледяная волна, и боль отступила; теперь девочка ничего не чувствовала ниже талии.

И все это время Виллет продолжал насиловать ее, входя в Дарт быстрыми резкими толчками, пыхтя и постанывая.

Дарт зажмурила глаза и очень захотела оказаться где-то далеко-далеко отсюда. Но спасение не пришло. Она чувствовала запах мужчины, слышала его, чувствовала его губы на своей шее.

И тут он внезапно выгнулся, с силой втянул сквозь сжатые зубы воздух. Дарт скривилась, но стон удовольствия на губах мастера Виллета сменился криком боли, и он рванулся из колыбели ее бедер.

Девочка открыла глаза тогда, когда из паха мужчины вырвалась изогнутая струя крови. Она била фонтаном, как струя мочи.

Только Виллету будет уже нечем испускать мочу. Между ног у него зияла пустота.

Все еще чувствуя онемение, не в состоянии сдвинуть ноги, она наблюдала, как откуда-то из ее живота выползает вымазанный в крови Щен. Он выплюнул кусок зажатой в зубах плоти.

— Щен, — простонала девочка. Как только друг вылез из нее, вернулась чувствительность, и теперь ее терзала боль.

Она заметила, что глаза Виллета округлились от ужаса. Он уставился на Щена, в первый раз увидев ее чудовищного охранника.

И в последний.

Щен прыгнул на съежившегося на полу учителя, и в прыжке превратился в размытое пятно из острых лезвий, шипов и клыков. Он приземлился на живот мужчины и тотчас зарылся внутрь. Только сейчас Щен перестал быть бестелесным. Плоть рвалась и горела от прикосновения к его расплавленной шкуре, а шипы с легкостью дробили кости.

Дарт поспешила отползти в сторону. Ей доводилось помогать на кухне и видеть, как перемалывают на сосиски мясо, как железные ножи превращают потроха в крошево. То же самое происходило сейчас перед ее глазами.

Через несколько секунд от учителя Виллета ничего не осталось.

Щен выбрался из кучи ошметков, стряхивая с шипастой гривы кровавые сгустки и слизь, сплевывая кусочки горелого мяса. Отряхнувшись в последний раз, он вспыхнул ярким светом.

Дарт никогда еще не видела такой пугающей и яростной красоты. Через глаза ее друга на ее мир смотрел разум гораздо больший, чем она привыкла ожидать от него.

Птичник внезапно огласил скулящий вой. Тени вокруг Щена уплотнились и покатились волнами, наполняя собой весь чердак. Вороны, которые до этого молчаливо наблюдали за происходящим, с перепуганным хлопаньем крыльев снялись с насестов, рассыпая по полу перья. Всей стаей они вылетели в окна и пропали из виду.

Перепуганная Дарт сжалась в комок.

Тем временем тени как бы сложились и пропали. Вместе с ними смолк и вой.

Щен остался стоять посередине птичника, а его сияние померкло до обычного тускло-красного свечения. Его шкура снова стала чистой и незапятнанной — как и все помещение.

Дарт в оцепенении наблюдала, как он пересек безупречно вымытый пол и уселся у ее ног, как делал всегда. Он устроился поудобнее и принялся вылизывать себя пламенным языком.

Трясущейся рукой девочка потянулась к другу, но ее пальцы прошли сквозь него. Он снова стал призрачным.

Внезапно Дарт обуял страх, и она отступила на шаг. Но стоило ей дернуться, как ноги подкосились, а живот пронзила острая боль. По бедрам потекли свежие струйки крови. С рыданиями она упала на колени.

Щен озабоченно тыкался в нее носом.

Все случившееся было ей не под силу. Девочка упала на бок и свернулась клубочком, рыдая и содрогаясь. В какой-то момент она боязливо оглядела пол, но не увидела ни мастера Виллета, ни пятнышка крови.

Может, ничего и не случилось? Вообще ничего?

Она зажимала рукой промежность, чтобы унять боль. Когда она отняла руку и посмотрела на пальцы, их покрывала кровь.

Щен подполз на животе поближе к хозяйке. Дарт снова потянулась к нему, и на сей раз ее окровавленная ладонь коснулась теплой плоти. Щен толкнулся носом в руку, потерся об испачканные пальцы, и девочка ощущала его прикосновение. Он оказался твердым и теплым, как агатовая статуя бога огня, только что осененная кровью.

Разгадка была ясна.

— Кровь, — прошептала Дарт.

Действие крови длилось недолго. Как только влажное пятно на ее ладони подсохло, пальцы девочки снова прошли сквозь тело друга. Он снова пропал для нее.

Дарт ухватилась за загадку, чтобы отвлечься от ужасных событий. Она выпрямилась, положила подбородок на согнутые колени и обхватила себя руками. Дрожа и покачиваясь из стороны в сторону, она старалась сосредоточиться на дыхании и боролась со слезами.

«Вдох, выдох», — твердила она про себя.

Но в голове неотступно вертелась литания Девяти Милостей: «Кровь — чтобы открыть путь, семя и менструальная кровь — чтобы благословить, пот — чтобы наполнить, слезы — чтобы взрастить, слюна — чтобы ослабить…» И все время мысли возвращались к первой Милости.

— «Кровь — чтобы открыть путь…»

Девочка уставилась на Щена, который свернулся у нее под боком, и раздумывала, что бы это могло означать.

Ее мысли прервал резкий удар колокола, возвещавший окончание уроков.

Только сейчас Дарт заметила, что западные окна пылают красным светом закатного солнца. Она провела в башне почти весь день.

Она испустила последнее сдавленное всхлипывание. Нельзя забывать, где она находится и что с ней произошло. Девочка осторожно вытянула ноги и со стоном поднялась. Какое-то время она стояла, не понимая, что теперь делать.

Кому она может пожаловаться? И что скажет, как объяснит происшедшее?

Пока тьма неразрешимых вопросов вертелась в голове, тело по привычке двигалось. Дарт неожиданно обнаружила, что стоит возле ведра с водой, которое наполнила, казалось, еще в прошлой жизни. Она подняла с пола щетку и уставилась на нее, уже зная, как поступит.

Она лишилась невинности, и никто не поверит рассказанной ею правде. Все, что поймут матроны, — это то, что она запятнала себя и более недостойна служить богам, недостойна находиться под крышей школы. Ее выгонят.

Но после случившегося ей не пережить изгнания. Во всяком случае, сегодня.

Дарт знала, что должна сделать.

Она быстро разделась и принялась скоблить себя щеткой. Поначалу ее подгоняла паника, боязнь быть пойманной за этим. Руки тряслись. Но постепенно она сосредоточилась на таком привычном занятии, как мытье. Холодная вода вдобавок успокаивала.

Она вымылась дочиста и вытерлась тряпками. Кровь еще сочилась. Девочка подложила между ног порванные штанишки и оделась. Она тщательно осмотрела юбку и затерла кровавые пятна пылью и пометом, скрыв улики.

Затем Дарт заново вымыла руки и пристально осмотрела свое отражение в воде. Девочки, которая утром поднималась в птичник, больше не существовало, она растворилась во тьме вместе с растерзанным телом мастера Виллета.

Она глянула на пол, где ее изнасиловали. Она сюда никогда не вернется.

Ее взгляд переметнулся на Щена, который смирно сидел и ждал. С ним тоже произошло превращение, и он обрел тайну. Теперь она еще меньше понимала, кто он, но зато знала, что друг защитил ее.

Пока этого достаточно.

Хотя ее мучила боль там, где не достанет никакая щетка, девочка убрала ведро и метлу и разворошила новый стожок сена. Птичник наполнился свежими запахами лета. Дарт постаралась уложить сено так, чтобы весь пол был прикрыт.

Когда она закончила уборку, западные окна потемнели, а от солнца осталась тонкая, едва светящаяся полоска. Дольше скрываться в птичнике уже нельзя.

Дарт подошла к двери и решительно потянула за ручку. Свет факела на площадке ослепил ее. Она заморгала, и тут снизу донесся звонкий радостный смех.

Ей он показался слишком резким, и от него сразу разболелась голова.

В трапезной уже накрыли столы для ужина. Никто не вспомнил о девочке на чердаке, никто не скучал по Дарт.

Она начала спускаться по лестнице. Каждый шаг приносил боль, напоминая ей о том, о чем ей меньше всего хотелось бы думать.

Но ведь кто-то подсказал мастеру Виллету, что она в птичнике одна-одинешенька.

Дарт захлестнуло чувство еще более темное, чем злоба. Кто бы это ни был, он заплатит сполна. Сорняк, который растет во дворе, ее тезка, тоже умеет отращивать шипы. И их не замечают, пока они не впились в плоть.

— Ко мне, Щен, — тихо позвала Дарт. — Ко мне.

Глава 3 Темница

— Здесь не так уж и плохо, если не считать мух.

Тилар рассматривал то, что считалось его обедом. Похлебка из хрящей и жира привлекла целую тучу насекомых. Заплесневелый хлеб был испечен скорее из глины, чем из муки. Но ему доводилось обедать и хуже. Тилар обмакнул «хлеб» в «суп», надеясь, что ломоть все-таки размокнет и появится надежда его прожевать. Черви решили использовать хлеб в качестве плавсредства и теперь поспешно карабкались на борт плота.

— А как насчет этого? — кисло спросил он и отряхнул корку от извивающихся червей.

— Против них ничего не имею. Благодаря червям можно утверждать, что суп с мясом.

Тилар впился зубами в ломоть и украдкой бросил взгляд на раздетого догола, со следами кнута на спине оборванца. Его впихнули в камеру этим утром. Невысокий, на целую голову ниже Тилара, новый обитатель камеры состоял только из кожи да костей. И бороды. Он накинулся на еду, как голодный зверь. Седина в рыжей бороде выдавала возраст, но тело его выглядело еще крепким. Тилар рассудил, что новичок примерно на десяток лет старше его.

Узник заметил обращенный на него взгляд.

— Роггер, — представился он, не отрываясь от миски.

— Тилар.

— И как получилось, что рыцарь теней в тюрьме?

Роггер поднял три пальца и ткнул ими в висок, намекая на татуировку Тилара.

— Говорят, что я убил бога.

Роггер подавился полупрожеванным хрящом.

— Так это ты!

Тилар перевел взгляд на зарешеченное окошко под самым потолком. Он сидел здесь уже семь дней, и до сих пор к нему никто не заглядывал.

— Теперь понимаю, почему в коридорах так много стражников, — продолжал Роггер. Он буквально зарылся лицом в миску и в паузах между словами сплевывал кости. — Я заметил даже пару мытарей крови: с ног до головы вывалялись в дерьме и воняют на всю округу.

Тилар кивнул. Мытарей крови мазали черной божественной желчью, мягким содержимым кишечника. Подобное благословение позволяло им одним прикосновением пальца отнимать любую Милость у человека или предмета. Сюда их прислали, чтобы присматривать за ним, на случай если он попытается прибегнуть к темным Милостям для побега. Зачем они задержались здесь, оставалось непонятным, ибо когда Тилара в оковах привезли в тюрьму, они провели руками по всему его телу. Если бы у него имелись какие-то скрытые Милости, они бы исчезли уже тогда.

Тем не менее Тилар прекрасно понимал всеобщую тревогу. Хотя бродячих богов изредка и убивали, но никогда еще смерть не настигала никого из великой сотни. Вот стражники и старались исключить малейшую возможность повтора подобной трагедии.

Роггер выкашлял из горла застрявший комок и кивнул.

— Сдается мне, на этом проклятом острове собрали всех хулителей богов.

— Так ты — хулитель? Что ты вытворил?

Тот рассмеялся:

— Меня поймали, когда я пытался пробраться во дворец старого доброго Бальжера. Хотел чуточку подчистить сокровищницу этого мерзавца.

— В Обманной Лощине? — переспросил с поднятыми бровями Тилар.

Бальжер был одним из семи богов, что делили меж собой Первую землю. Его царство, Обманная Лощина, граничило со Срединным Разделом и вплотную подходило к диким окраинным землям, где обитали бродячие боги, а люди жили в полном беззаконии. За Лощиной ходила слава пристанища убийц, пиратов и любителей легкой наживы. И худшим из ее обитателей был сам Бальжер, он получил известность в равной мере за дебоширство и за жестокость. Он походил на бродячего бога больше, чем любой другой из оседлой сотни, а по сравнению с его царством Пант казался оплотом цивилизации.

Тилар с удивлением посмотрел на собеседника: редкий вор отважится красть из кладовой бога.

— И все бы получилось, — добавил Роггер, — если бы служанка не пришла вдруг, чтобы поставить на хранение банку осененной божественной Милостью мочи.

— Банку? Ты имеешь в виду репистолу? — В голосе бывшего рыцаря звучало потрясение. В сосудах-репистолах хранили гуморальные жидкости богов, бесценные святыни, доступ к которым имели только приближенные слуги.

Роггер кивнул и снова засмеялся, тряся бородой:

— Судя по всему, старикану Бальжеру с трудом удается проспать до утра сухим.

— И тебя поймали?

Не отрываясь от трапезы, Роггер наклонился и выставил правую ягодицу. На ней красовалось давно выжженное клеймо:

Надпись была на старолиттикском.

— Вор, — прочел он вслух. — Но я не понимаю, как ты оказался в темнице на Летних островах, в тысяче переходов от Лощины?

Роггер наконец покончил с едой и осторожно откинулся на стену, скорчив гримасу от боли в исполосованной кнутом спине.

— Надо думать, из-за тебя.

— Из-за меня?

Вор поднял руки, и тут стали видны его бока. Их ровными рядами украшали клейма.

Тилар знал их еще со времен подготовки к рыцарству: это были имена богов.

— Так вот какое наказание назначил Бальжер, — прошептал он. Его замутило.

— Паломничество, — кисло подтвердил Роггер.

Жестокое наказание, чего и следовало ожидать от бога Обманной Лощины. На Роггера не только наложили позорную печать и изгнали. Теперь он должен странствовать из одного царства в другое, чтобы собрать необходимое количество клейм. Только собрав все отметины, он получит право вернуться домой.

— И сколько же богов ты должен обойти?

Роггер со вздохом опустил руки.

— Сам подумай. Я согрешил против Бальжера.

Глаза Тилара округлились.

— Не может быть…

— Полное паломничество, не больше и не меньше.

— Ты должен обойти всех богов?

— До последней святости. Всю сотню.

Тилар наконец понял, почему Роггер оказался в темнице.

— И после смерти Мирин ты не можешь завершить паломничество.

— Когда я услышал о ее смерти, то попытался сбежать. А это оказалось нелегко, если учесть, что в тот момент я стоял между двумя стражниками и стучал в ворота ее кастильона. Они меня отловили, трижды выпороли за грубость и бросили сюда составить тебе компанию.

— И что они собираются с тобой делать?

— Как обычно: повесят, удушат или посадят на кол.

Он перечислил три общепринятых наказания, которые грозили тому паломнику, который не завершил путешествия и попытался осесть на чужбине.

— Думаю, что выберу виселицу. Удушение тянется слишком долго, а что до кола, то я предпочитаю, чтобы мне ничего не совали в задний проход. — Роггер неуютно поежился. — У меня есть еще пара дней поразмыслить. Сейчас все заняты с Мирин — хотят убедиться, действительно ли она мертва.

Тилар вскинулся.

— Неужели есть надежда?

— Надежда существует для богатых. А нам достается только дерьмо. И кстати говоря… — Роггер поднялся и направился к ведру, что исполняло в камере роль отхожего места.

День подходил к концу, сосед по камере храпел на полу, а Тилар все обдумывал его рассказ. Вдруг Мирин еще жива? Если так, то она очистит его имя, восстановит честь — хотя бы ту малую толику, что от нее осталась. Но в глубине души он знал, что надежды напрасны. Он видел, как погасли ее глаза.

В промозглом коридоре подземелья раздалось эхо голосов. Сначала стражники спорили, а чуть позже раздался топот ног. Шаги приближались к камере, и Тилар заранее поднялся, в то время как Роггер продолжал похрапывать в углу.

За забранным решеткой окошком появились неразличимые в полумраке лица.

— Открывай! — приказал знакомый голос.

Со скрежетом отодвинулся засов, и дверь распахнулась. На пороге выросла закутанная в плащ фигура.

— Перрил, — произнес Тилар. Он выпрямился во весь рост, несмотря на отсутствие одежды и покрывающую его грязь.

Даже после того как богиня излечила его сгорбленную спину, он возвышался над бывшим учеником не более чем на палец. Тилар скрестил руки на груди — не ради показной непокорности, но чтобы скрыть чернеющий отпечаток ладони Мирин.

При виде его Перрил прищурил глаза и повернулся к тюремщику:

— Я же приказал позаботиться о заключенном!

— Мы так и сделали, сир рыцарь. Мы его и пальцем не тронули.

Юный рыцарь указал на Тилара, хотя его глаза не отрывались от стражника.

— Дай ему свою рубашку и штаны.

— Сир!

— Ты осмеливаешься ослушаться приказа рыцаря?

Рука Перрила легла на венчающий рукоять меча бриллиант, который замерцал в неярком свете факела.

— Нет, сир… Сию минуту, сир!

Тюремщик торопливо разделся до белья и передал верхнюю одежду Тилару.

Тот поморщился, натягивая короткую, пропитанную потом куртку. Но от прикосновения ткани к коже ему сразу стало лучше.

Перрил взмахом руки отослал стражника и подождал, пока тот уйдет. Роггер проворчал что-то, но затем перевалился на другой бок и снова захрапел.

Как только они с Тиларом остались наедине, юный рыцарь стянул с взволнованного лица масклин. Он оглядел бывшего наставника с ног до головы, блеск Милости ярко сиял в его глазах.

Тилар опять скрестил руки на груди:

— Я слышал, что тело Мирин держат под наблюдением.

Перрил кивнул и начал расхаживать по камере, то скрываясь, то появляясь из теней, — таким образом плащ откликался на возбуждение хозяина.

— Семь дней. Оно заканчивается сегодня ночью, когда малая луна соприкоснется с большой.

— И надежды на возрождение нет.

Перрил покачал головой:

— Ее сердце пропало. Лучшие алхимики взяли на пробу оставшиеся в теле жидкости, и ни в одном из гуморов не нашлось ни следа Милости. Она пуста, как всякий обычный человек. Разложение тоже не обошло ее стороной, и тело ужасно раздулось.

— Значит, она действительно мертва.

Перрил перестал мерить шагами камеру и уставился на Тилара:

— Твой рассказ о наделенном темными Милостями чудовище… Это правда?

— Да, но мне не на чем поклясться, если не считать немытого тела.

— Излеченного тела. — В голосе юноши скользнула неуверенность.

— Излеченного и помеченного. — Тилар распахнул на груди куртку, чтобы стал виден отпечаток ладони. — Это не проклятие. Мирин осенила меня благодатью; зачем — известно лишь ей одной.

— Но почему? — Перрил возобновил расхаживание. — Это совершенно невозможно!

— А убить бога возможно?

Тилар прочел в глазах друга смятение. За четыре тысячи лет, со времен Размежевания, не умирал ни один из великой сотни богов. Каждый ребенок знал историю Мириллии, знал о безумии и разрушениях, что последовали за приходом богов. Темные времена длились триста лет, пока Чризм не избрал себе Первое царство и не пролил на него свои Милости, ради восстановления порядка разделив собственное могущество. Его примеру последовали другие боги: они оседали по всему миру и осеняли земли благодатью.

Так возникли Девять земель.

За царствами богов лежали окраинные земли, где царили дикость и беспорядок, где скитались боги-бродяги, такие же неуправляемые, как и их подданные. Порой оттуда доходили слухи о смерти этих богов.

Но до сих пор никто из великой сотни не умирал.

Перрил тяжелым взглядом уставился в одинокое зарешеченное окошко. Быстро приближалась ночь.

— Тебя осудили заранее. На улицах только и раздается «богоубийца». Лишь мой плащ пока спасает тебя от виселицы или чего похуже.

— Благодарю тебя.

Юноша повернулся к Тилару:

— Но моей защиты хватит ненадолго. Плащ одного рыцаря не так уж и плотен. С заходом солнца я сяду на флиппер и отправлюсь в Ташижан, буду просить орден заступиться за тебя.

— Ты только зря потратишь Милость, — ощерился Тилар. — Орден терпеть не может павших рыцарей, а меня особенно.

— Я знаю о твоем преступлении. Ты якобы продавал на сером рынке репистолы и набивал карманы золотыми марчами. Но это наглая ложь.

Тилар покачал головой:

— Обвинение было справедливо.

Перрил часто замигал и снова стал похожим на удивленного мальчишку.

— Что? Как?..

— У меня имелись на это причины. Но я не убивал семейство сапожника на улице Эфирных Ягод.

— Там нашли твой меч.

Тилар развернулся к ученику:

— Я похож на детоубийцу не больше, чем на убийцу бога!

— Я бы согласился, но и в роли спекулянта я тебя тоже не могу представить!

Тилар отвернулся. Одной торговли было достаточно, чтобы отобрать у него Милости и выгнать из ордена. Но обвинение в убийстве принесло ему еще более тяжкое наказание: пытку на колесе и продажу в рабство.

— Каста серых торговцев в Аккабаке знала, что я собираюсь их разоблачить, и нашла способ обвинить меня в убийстве. — Он бросил взгляд на Перрила.

— Ты утверждал это и перед судьями, но мастера истины сказали, что ты лжешь.

Тилар опустил голову.

— И не только они, — шепотом продолжал юноша. — Катрин…

Бывший рыцарь резким движением отвернулся к стене.

— Не произноси это имя в моем присутствии, Перрил.

Но тот не отступался:

— Она сказала, что посреди ночи ты покинул ее постель и вернулся с головы до ног покрытый кровью. И когда ее спросили, верит ли она в твое заявление о невиновности, она ответила отрицательно, чем обвинила собрата по ордену и своего нареченного.

Тилар сжал зубы.

— Больше ни слова об этом. Я заплатил за свое преступление и получил свободу, как полагается по закону.

— А что насчет убийства, в котором тебя обвиняют сейчас?

— Я не ожидаю правосудия. Я понимаю, как происшедшее выглядит со стороны, так что не вмешивайся.

— Не могу. — Перрил сжал затянутую в перчатку руку. — На сей раз погибла богиня, а не семья простого сапожника. Орден обязательно вмешается в разбирательство, хотя бы только для того, чтобы понять, как удалось убить члена великой сотни.

— Я не верю ордену.

— Тогда поверь мне.

Тилар не мог не заметить боль в его глазах. Он тронул юношу за локоть:

— Ты уже достаточно запятнал свой плащ, Перрил. Не вмешивайся, а то пойдешь на дно вместе со мной.

Но Перрил стоял на своем.

— Ты многого не знаешь. Я уже говорил тебе при первой встрече, что наступают темные, полные опасностей времена. — Он вздохнул. — Ты слыхал о сире Генри?

— А что со стариком? — опасливо осведомился Тилар.

Генри сир Гардлен был старостой ордена и возглавлял Ташижан, сколько Тилар себя помнил. Он управлял орденом и советом мастеров твердой, но справедливой рукой. Только вмешательство сира Генри и спасло его в свое время от виселицы.

— Он мертв… Смерть наступила неожиданно и при странных обстоятельствах.

— Во имя всех Милостей, как это случилось?

— Тело нашли на лестнице, ведущей в его башню. На его лице застыло выражение ужаса, а пальцы обгорели до первого сустава. Ташижан держит подробности в строжайшей тайне. Когда я покинул орден половину луны назад, там все еще царил хаос. Враждующие группировки ведут борьбу за право выбрать преемника сира Генри.

Тилар смотрел на него как громом пораженный.

— Но это еще не все. Серия непонятных происшествий охватила все земли. В Пятой земле Тристал Идлевальдский уединился на вершине и лишил своих рыцарей Милостей. Поговаривают, что он несет всякую околесицу. Ульф Ледяное Гнездо заморозил свой кастильон и запер двор ледяным туманом. Никто не может ни войти, ни выйти. И по Мирашской впадине ходят слухи, что какой-то могучий дикий король грозит вторгнуться в Седьмую землю и соседние царства.

Тилар покачал головой.

— Я ничего не слышал.

— Немногие знают об этом. Возможно, нас просто настигла полоса неудачи, но теперь… — Перрил глянул в окно. — Десять дней назад Мирин послала ворона в Ташижан и попросила прислать осененного гонца.

— Тебя?

Юноша кивнул.

— Честь выпала мне.

Тилар задумчиво потер лоб. Когда боги выбирали какую-то землю своим домом, они оказывались прикованными к ней и им требовались посредники, чтобы сноситься с другими богами. Только самые важные сообщения доверялись посланникам ордена.

— Я не знаю, как сюда вписывается гибель Мирин, — продолжал Перрил. — Но я чувствую, что в приливах и отливах мира появились темные течения. Мы пока не замечаем, но что-то зашевелилось там, в глубине.

— И ты считаешь, что оно нанесло удар по Летним островам? Чтобы заставить Мирин замолчать?

— Мне кажется слишком подозрительным совпадение, что она вызвала гонца и в тот самый день, когда я ступил на остров, ее убили. — Перрил потянулся к другу, дотронулся до его руки. — Если ваш рассказ о той ужасной ночи — правда, то Мирин подарила вам благословение и последние Милости не напрасно. Должно быть, она выбрала вас для какого-то важного дела.

— Не знаю. Возможно, богиня просто проявила доброту к человеку, который находился рядом, когда испускала дух.

Тилару вспомнилось, как закипала в нем Милость. Его пальцы сами потянулись к отпечатку ладони на груди, где богиня дотронулась до него.

— Она успела что-нибудь сказать?

Тилар опустил руку и отрицательно покачал головой — и тут вспомнил.

— Подожди. — Он перевел взгляд на Перрила. — Она произнесла какое-то слово. Но оно звучало полной бессмыслицей.

— Какое слово?

Он попытался точно припомнить, как оно звучало:

— Ривен… скрир.

Глаза Перрила сузились.

— Ты знаешь, что оно означает?

Юноша быстро покачал головой:

— Я… я никогда не слышал этого слова. — Он чуть побледнел и отступил на шаг. — Но быть может, ученые в Ташижане или Чризмферри разгадают его значение. Мне надо идти, надо еще о многом позаботиться до отъезда и о многом поразмыслить.

Перрил отвернулся, и Тилар потянулся было к краю его плаща, но не решился осквернять осененную ткань. Молодой рыцарь закрыл лицо масклином и уставился внимательным взглядом на учителя.

— Будьте осторожны, сир.

Тилар опустил руку.

— И ты, — негромко пробормотал он.

— Пока наши плащи снова не коснутся друг друга, — ответил Перрил и исчез.

Последние слова служили в ордене обычным прощанием. Взгляд Тилара обежал темницу и задержался на храпящем узнике. Даже после чудесного исцеления он не ощущал себя рыцарем.

Дверь с грохотом захлопнулась, и засов вернулся на место. Тюремщик проворчал что-то насчет своей одежды, но не осмелился потребовать ее обратно. Тилар задался вопросом, насколько он будет защищен после отъезда Перрила.

Роггер закряхтел и перекатился на другой бок, лицом к нему.

— А этот парень довольно разговорчив. — Выходит, вор только притворялся спящим. — Он твой друг?

Тилар уселся на кучу кишащей вшами соломы.

— Когда-то был другом… А может, остался им до сих пор.

Роггер сел.

— Он много наговорил, но его новостям грош цена.

— Что ты имеешь в виду? — Внимание Тилара мгновенно переключилось на заросшего бородой, заклейменного товарища по камере. Внезапно он заговорил гораздо грамотнее, чем прежде.

— Во время паломничества я многое повидал. Я тоже слышал о темных новостях, о которых говорил молодой рыцарь. И я слышал их не только в парадных залах и кастильонах, где принимали твоего предполагаемого друга, но и в тех местах, где солнце светит не так ярко.

Речь Роггера снова изменилась, и он продолжил с нарочито грубым выговором:

— Люди бывают гораздо откровеннее с выпоротым никчемным псом, чем с таким знатным господином.

Тилар внутренне с ним согласился.

— К тому же немало из живущих в высоких башнях преспокойно беседуют за дверьми кастильона, не замечая потрепанного пилигрима на пороге. — Глаза вора загорелись хитрым огоньком. — Или на полу темницы.

По всей видимости, проходимец хорошо притворялся не только спящим.

— Кто ты? — спросил Тилар.

Роггер поднял палец, чтобы погрозить рыцарю, но передумал и решил лучше выскрести им из бороды лишнюю вошь.

— Вор и паломник. — Он на мгновение перестал почесываться и поднял бровь. — Или лучше будет сказать, такой же вор и паломник, как ты — рыцарь теней?

Голова Тилара пошла кругом от попыток разгадать странное заявление.

— Ты правда паломник? И твой рассказ о наказании Бальжера не выдумка?

— Увы, он так же правдив, как следы порки у меня на спине. Но по одному проступку еще нельзя судить о человеке, верно?

Тилар не мог не согласиться.

— Так ты говоришь, что слышал и другие мрачные новости. Какие?

— Слухи, перешептывания и россказни о темных Милостях и поднимающих головы во окраинных землях чудищах. Там действительно что-то зашевелилось.

— Что именно?

— Почем я знаю? — Роггер откинулся на соломенную подстилку. — Я собираюсь воспользоваться тишиной и покоем, чтобы наконец поспать. Сомневаюсь, что нам удастся отдохнуть ночью.

— Почему?

— Колокола, сир рыцарь, колокола.

Тилар и забыл, что бдение у ложа Мирин должно закончиться с восходом матери луны. Ее смерть отметят погребальным колокольным звоном, который будет звучать всю ночь.

Он устроился на подстилке и задумался обо всем, что узнал за сегодня. Но мысли упорно возвращались к одному и тому же слову: Ривенскрир.

Что оно означает? Почему Мирин одарила его Милостью и излечила его?

Тилар предположил, что юный рыцарь о чем-то умолчал; к тому же он заметно побледнел при упоминании этого Ривенскрира. Но почему он ничего не сказал?

На это был только один ответ. Перрил поклялся хранить тайну. И хотя рыцарь показал лицо бывшему учителю, даже вступился за него, клятву он никогда не нарушит.

Он получил этот урок от Тилара.

Тилар повернулся на бок и постарался перестать думать, перестать вспоминать.

Воспоминания причиняли боль.

Тилар дернулся и спросонья сел на подстилке. Ему смутно вспомнился сон о том, что он снова искалечен… И теперь, проснувшись здоровым, он почему-то испытал разочарование. Увечья защищали его, прятали все эти годы, от него не требовалось ничего, кроме умения выживать. А теперь снова придется повернуться к миру лицом.

Тилар застонал.

За стеной темницы заливались сотни колоколов. Их звон оглушал.

Он поднял глаза к окошку: стояла глубокая ночь. Вечерний туман неторопливо вплывал в камеру сквозь решетку и опускался на пол облачным водопадом. Его глаза привыкли к мраку, и он различил фигуру Роггера у противоположной стены. Тот стоял под окном, весь окутанный туманом.

— Все, — произнес вор. Видимо, он заметил, как Тилар зашевелился. — Из великой сотни осталось девяносто девять.

Тилар поднялся и встал рядом с ним. К своему удивлению, он ощутил горечь в словах вора.

— Это только начало, — пробормотал Роггер. — Только первая кровь. За ней потекут целые реки.

Хотя ночь стояла душная, Тилар поежился. Колокола звонили без устали. В темноте над островом неслись крики, в них слышались горе, боль, злоба и страх. С верхушки башни к небу возносились молитвенные песнопения.

Двое узников под решетчатым окном долго стояли молча. Первым тишину нарушил Роггер:

— Ты говорил во сне, сир рыцарь.

— Ну и что? Какое отношение…

Вор перебил его:

— Ты говорил на литтикском, причем на древнем наречии. Старом языке богов.

Тилар сперва не поверил. Во-первых, он говорил по-литтикски далеко не свободно. А во-вторых, как вор из Лощины вообще узнал этот язык, не говоря уже о древнем варианте?

— И что я сказал? — спросил рыцарь без надежды на внятный ответ.

— Ты говорил шепотом. Но я кое-что разобрал. Ты все время повторял: «Эги ван клий ни дред хаул». Снова и снова.

Тилар наморщил в недоумении лоб.

— Что это значит?

Роггер задумчиво потянул себя за бороду.

— Бессмыслица какая-то.

— Тогда и рассуждать не о чем. Обычная чепуха, что-то приснилось.

Роггер его как будто не слышал:

— «Эги ван клий» — это значит «сломать кость». А «ни дред хаул» — «и освободить темный дух».

— Я же говорил — всего лишь сонное бормотание, — небрежно махнул рукой Тилар.

— С другой стороны, — продолжал Роггер, — «клий» может означать «тело», а не «кость». Это зависит от ударения. — Вор вздохнул. — А ты шептал.

— Откуда ты знаешь литтикский?

Роггер отпустил потрепанную бороду.

— Я его преподавал, было дело.

Но не успел Тилар поинтересоваться подробностями этого дела, как в коридоре раздались голоса. За колокольным звоном они не услышали приближающихся шагов. Дверь распахнулась, и оба узника обернулись к вошедшим.

Коридор заполонили стражники кастильона во главе с капитаном, тем самым, что сплюнул на Тилара и первым назвал его богоубийцей. Надзиратель посторонился, чтобы пропустить в камеру двоих: один, богато одаренный Милостями, кутался в кроваво-алую мантию, что отсвечивала в темноте; другой, с серебряными кольцами на каждом пальце и круглыми серьгами в ушах, был одет в форменные серые одежды.

Итак, мастер истины и судья. Их взгляды остановились на Тиларе.

Человек в сером выступил вперед.

— Тилар де Нох, вы предстанете перед высшим судом Летних островов для испытания истиной.

Стражники с обнаженными мечами боком протиснулись в камеру. За ними последовал капитан, в руках у него лязгали железные оковы для рук и ног.

Роггер попятился, бормоча под нос:

— Кажется, плащ твоего друга оказался еще тоньше, чем он предполагал.

Тилар не противился, когда на него надели кандалы, хотя их затянули слишком туго и железо врезалось в кожу. Перрил собирался покинуть остров сразу, как только завершится бдение у смертного ложа Мирин. Стало быть, не успел юный рыцарь ступить на корабль, как власти острова приняли решение устроить судилище. Никакого уважения к приказу рыцаря теней.

Тилара ткнули в спину кончиком меча и вывели из камеры.

— Захватите и грешного паломника, — раздался из-под алого капюшона голос мастера истины. — Его вина столь же очевидна, как и клеймо на его теле. В эту скорбную ночь мы очистим наш дом ото всех, кто повинен в святотатстве. Чтобы оплакивать потерю яркого света, который озарял острова, нам нужен чистый путь.

Судья согласно кивнул и махнул стражникам. Больше оков они с собой не принесли, так что Роггера просто ухватили за руки и потащили.

Узников провели между рядами камер и вверх по длинной витой лестнице. Процессия из сырой полутьмы каменного подземелья вступила в нагретую дневным солнцем, завешенную гобеленами главную башню замка Летней горы. Запахи испражнений и крови сменились ароматами горящих в жаровнях масел, душистого дерева, сушеного клевера и чертополоха.

Запахи островов, память о Мирин.

Жаровни горели повсюду, как будто их дымом пытались отогнать смерть и горе. Все зеркала на их пути стояли разбитыми, чтобы спрятать лица скорбящих; черные занавеси на окнах не пропускали внутрь солнце.

И еще непрестанно звонили колокола, а одетые в черное дети с небольшими цимбалами в руках бегали по залам, проскальзывая между стражниками. В их задачу входило отгонять духов, но вместо горестного настроения за малышами рассыпался веселый смех. Их еще не заботила смерть, даже смерть бога.

В дверных проемах стояли скорбные фигуры: обитатели кастильона вышли посмотреть на процессию. Тилара проклинали и провожали плевками. Многие держали в руках серебряные колокольчики и ожесточенно размахивали ими при его приближении, как будто пытаясь уничтожить его своим звоном.

Наконец они дошли до дверей, что вели в зал суда. Створки распахнулись, и Тилара с Роггером ввели в просторное помещение. Тяжелые двери захлопнулись за ними, и, ряд за рядом, стражники заняли свои места. В огромном зале, куда не достигал колокольный звон снаружи, царила могильная тишина.

Тилар огляделся. Убранство зала в отличие от многих божественных судов, что он видел, поражало скромностью. Выкрашенные в белый цвет стены украшали фрески с изображением переплетающихся лоз и небольших фиолетовых цветов. Восемь затянутых черными занавесями окон выходили на море.

У противоположной стены стояло семь закутанных в черное фигур. Если бы не редкие движения — поворот головы, взмах руки, — их можно было бы принять за статуи. Тилар сразу догадался, кто перед ним. Длани Мирин, мужчины и женщины, что находились в услужении у богини. Их число всегда равнялось восьми, по количеству жидкостей тела, но сейчас одного не хватало.

Роггер тоже их заметил и еле слышно прошептал Тилару:

— Теперь им придется искать себе другое занятие.

Тилар продолжал осматривать зал. Его пересекала высокая скамья, за которой сидело двое людей, одетых в серые одежды судей. За их спинами возвышался высокий, пустой теперь трон Мирин.

Узников поставили перед скамьей. Тот судья, что спускался в темницу, поднялся на помост и занял место рядом с коллегами. Посредине сидела пожилая женщина с жестким цепким взглядом.

— Тилар де Нох, — проговорила она. — Ты знаешь, почему стоишь перед судом. Тебя ожидает испытание истиной и приговор по обвинению в убийстве Мирин, светоча и яркой звезды Летних островов… — На титулах богини ее голос сорвался. — Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Тилара подтолкнули, и он споткнулся, но шагнул к одиноко стоящему стулу; выкрашенный в красный цвет, тот стоял перед скамьей. Рыцарь хорошо знал, что его ожидает: еще до первого своего приговора ему приходилось присутствовать на подобных судах.

— Я клянусь перед всеми присутствующими здесь, что не причастен к смерти богини Мирин. Я невиновен.

— Так ты утверждал и в прошлый раз, — заметил другой судья. Он казался еще старше женщины и сидел развалясь, отяжелев от избытка веса и лет. — Досточтимый Перрил сир Коррискан сообщил нам о твоем прошлом и том, каким падением оно завершилось. Он также поручился за тебя и просил отложить разбирательство, пока не появится возможность провести его в Ташижане.

— Рыцари теней всегда верно служили богам и их царствам. — У Тилара зародилась надежда, что судьи еще могут прислушаться к просьбе Перрила. — Я беспрекословно приму их решение.

— Как ты уже однажды и сделал, — подал голос судья, что привел их сюда. — И они сохранили тебе жизнь, хотя то гнусное убийство следовало покарать смертью. Если бы они не проявили жалость к члену своего ордена, Мирин не лежала бы бездыханной.

Тилар с трудом сдержал стон. Так судьи полагают, что Ташижан был к нему чересчур снисходителен. Хотя если уж на то пошло, то скорее наоборот, только никто здесь не поверит его словам.

Он решил испробовать другой подход.

— Суд подобной важности следует вести в присутствии членов ордена.

И это была правда, на рыцарях теней лежало обязательство принимать участие в разбирательствах по делам об убийствах и серьезных проступках.

— В таком случае тебе повезло, ибо я как раз сегодня вернулся с внешних островов, — раздался новый голос. Тени у дальней стены расступились, и из темноты возник закутанный в плащ рыцарь, чье лицо скрывал масклин. — Мое имя Даржон сир Хайтаур, и я последний рыцарь из тех, что присягали Мирин. И прежде чем я вернусь к исполнению своих обязательств перед островами, я отомщу за ее смерть. Так что все правила будут соблюдены: представитель ордена присутствует здесь.

Сердце Тилара упало. Неудивительно, что приказ Перрила помедлить с судом проигнорировали. У них имеется собственный рыцарь.

— Пусть проведут испытание истиной, — подала голос женщина со скамьи. — Мы узнаем правду.

Тилара заставили откинуться на спинку, сняли с него оковы и накрепко привязали веревками к стулу.

Одетый в красную мантию мастер, с лицом, закрытым капюшоном, как полагалось по правилам его ремесла, встал перед помостом со скрещенными на груди руками и низко поклонился. Выпрямившись, он достал из одного рукава небольшую серебряную чашу, а из другого стеклянную репистолу. В ней сияла смесь крови и прочих гуморов — алхимический состав, известный только мастерам истины.

Мастер встал на колени, поставил на пол серебряную чашу и с благодарственной молитвой капнул в нее несколько капель из репистолы. Он бережно закупорил стеклянную пробирку, и та снова исчезла в просторном рукаве. Мастер опустил обе руки в чашу и смочил кончик каждого пальца в светящейся красной жидкости.

После подготовки он поднялся, шелестя мантией, и встал за спиной Тилара.

— Готовы ли вы испытать его? — спросил он судей.

— Готовы, — хором ответили они.

Тилар внутренне сжался: он ненавидел испытание. Оно казалось ему не сравнимым ни с чем нарушением человеческих прав.

Влажные пальцы коснулись его виска, лба и челюсти. Их прикосновение отозвалось огнем, сжигая все на пути и проникая в мозг. Тилар задохнулся от боли. Гильдия мастеров истины поклонялась тем богам, что несли в себе элемент огня, и необходимая им смесь гуморов требовала крови именно такого бога.

Когда наполненное Милостью пламя прожгло его волю и добралось до самых глубин естества, мастер заговорил:

— Испытай его. Да будет ведома нам истина.

Боль ослепляла Тилара, и он едва расслышал первый вопрос:

— Ты убил Мирин?

— Нет! — выдохнул он.

Судьи выжидательно посмотрели на мастера истины. Тилар не чувствовал к нему ни малейшего доверия. Его уже однажды подвергали испытанию, когда обвиняли в убийстве семьи сапожника. И тогда он отрицал вину, но мастер заявил, что подсудимый лжет. Тилар не мог понять, почему так получилось: он знал мастера истины как доброго и честного человека. Тот служил при суде Ташижана несколько десятилетий, как же он мог допустить ошибку?

Только много позже он сообразил, что произошло. В глубине души он действительно винил себя в смерти сапожника и его семьи. Их убили серые торговцы, чтобы лишить его доверия ордена, так что в каком-то смысле вина за их гибель лежала на нем. Должно быть, мастер истины в Ташижане почувствовал ее и ответил суду честно.

И все же в итоге произошла ошибка. Правда нередко оказывается гораздо сложнее, чем то, что можно прочесть в сердце человека, и вершить правосудие не так уж легко.

— Что ты скажешь? — спросила женщина-судья.

Мастер ответил не сразу, а когда ответил, еле выдавил из себя слова:

— Я… мне трудно прочесть, что написано в его сердце. Оно погружено в колодец тьмы гораздо глубже, чем мне до сих пор приходилось видеть, и мне не добраться до правды. Испорченность этого человека не знает границ. Его скорее можно назвать чудовищем.

Тилар начал извиваться под жгучим прикосновением мастера.

— Он лжет! Я не хуже и не лучше любого другого человека!

Пальцы убрались от его головы.

— Я не могу прочитать, что в его душе. Мне противно прикасаться к нему. Я боюсь, что он осквернит чистоту моих Милостей. — И мастер отшатнулся на подкашивающихся от страха ногах.

Заявление мастера бесповоротно обрекло его на обвинительный приговор. Только окончательно испорченная душа могла убить бога. В глазах судей ясно читалось вынесенное решение.

— Мы должны узнать, как ему удалось убить Мирин, — произнес рыцарь теней.

— Как? — спросила женщина. — Как мы можем это сделать без помощи мастера истины?

— Есть другие способы развязать упрямый язык. — Даржон сир Хайтаур придвинулся ближе, и его плащ раздулся. — Более древние, более грубые способы. Он убил нашу Мирин, отбросил наше царство на уровень безбожных окраинных земель. Так пусть же познает на себе, как определяют правду в варварских странах.

— Что ты предлагаешь?

— Позвольте мне пытать его, вырвать у него правду криком.

Тилар прикрыл глаза. Так недолго ему удалось пожить в новом, исцеленном теле, а вот его уже снова собирались отобрать и сломать.

— Да будет так, — согласилась женщина со скамьи.

Глава 4 Кровавая луна

На последнем, седьмом этаже башни Конклава Дарт сидела на стуле с прилежно сложенными на коленях руками и старалась не смотреть на девочек, что восседали рядком на расставленных вдоль стены стульях. И особенно она старалась ежеминутно не пересчитывать, сколько одноклассниц осталось между нею и закрытыми дверьми в конце коридора. На наддверной притолоке был вырезан знак врачевателей — дубовая ветвь.

Девочек проверяли перед вечерней церемонией — лекари должны решить, достаточно ли они чисты, чтобы преклонить колени перед оракулами богов. Дарт и так наперед знала, что ее ждет.

На глаза то и дело набегали горькие слезы.

Двери в очередной раз отворились, пропустив еще одну девочку с четвертого этажа; она пролетела мимо подружек, как вспугнутый воробей. Но, судя по улыбке, ее нес на своих крыльях отнюдь не страх. На лбу девочки виднелся смазанный синий крест, выведенный масляной мазью, — знак лекаря Палтри, который объявил ее чистой. Девочке дозволялось присутствовать на вечерней церемонии, что открывала ей путь к возможному избранию в доверенные слуги богов.

В открытых дверях возникла матрона Граннис. Все девочки тут же встали, и Дарт вместе с ними. Ее не отпускала ноющая боль в чреслах, напоминающая о недавних страданиях.

Матрона взмахом руки подозвала ближайшую к двери девочку.

— Пошли, Лаурелла. Нам предстоит долгий день.

Лаурелла присела в поклоне. Ей предстояло пройти проверку первой из обитательниц третьего этажа. По обычаю, сначала проверяли девочек с шестого этажа, за ними учениц с пятого и четвертого, а третий этаж оставляли напоследок. В этом году класс Дарт впервые предстанет перед оракулами, слепыми слугами богов; они всегда приезжали в первую луну лета, чтобы выбрать новых слуг своим господам.

Лаурелла подошла к дверям. В белом шелковом платье, в белых бархатных туфельках, она казалась воплощением самой чистоты. Хотя учениц с третьего этажа выбирали редко, но кто из оракулов не углядит Лауреллиных совершенств!

Девочка задержалась на пороге и оглянулась на одноклассниц. Пудра не могла скрыть горячий румянец переживаний. Лаурелла попыталась выдавить из себя храбрую улыбку, но получилась только болезненная гримаска.

Глаза всех сидящих в коридоре не отрывались от нее, пока дверь за ней не закрылась.

Теперь только одна девочка оставалась между Дарт и комнатой осмотра: Маргарита. Как и подруга, она была одета во все белое, вплоть до цветков-кисточек на туфлях.

Дарт огладила свою белую рубаху с поясом, пытаясь придать своему наряду какое-то подобие красоты. Хотя и баснословное количество шелка и кружев никогда не вернет ей невинности.

— Хватит вертеться! — прошипела сквозь зубы Маргарита. Тревога сделала ее резкой.

Дарт послушно сложила руки на коленях.

Последние семь дней она тщательно скрывала все признаки случившегося, что далось нелегко. Первые три дня, пока разрывы еще кровоточили, она пачкала белье и простыни.

На вторую ночь матроне Граннис доложили о крови на вещах Дарт. Девочка торопливо отговорилась тем, что у нее началась первая менструация. Полная женщина нахмурилась и отвела ее в свой кабинет.

Дарт в ужасе ожидала, что ее позор тотчас раскроется, но матрона усадила ее на стул и заговорила спокойно, даже ласково.

— Тебе нечего стыдиться, — объясняла она. — Это первый шаг к тому, чтобы стать женщиной.

Она научила Дарт, как ей справляться с подтеканием крови и содержать себя в чистоте, а после разговора обняла ее и долго не отпускала, что было совсем уж неожиданным.

Дарт даже расплакалась. Слезы лились не только от облегчения, но и потому, что, согретая в полногрудом объятии матроны Граннис, она лишний раз вспомнила: ей предстоит потерять не только крышу над головой и чувство сытости в желудке. Она лишится знакомых лиц, что окружали ее с младенчества, ежедневных ритуалов, что отмечали единственную жизнь, которую она знала. Здесь был ее дом, ее семья.

Она долго плакала, пока матрона с осторожностью не вытерла ей слезы и не отправила в спальню.

И вот теперь она сидела перед дверьми лекаря в ожидании конца. Ее разденут и разложат на скамье; опытные пальцы обнаружат ее позор, поймут, что она осквернена и не пригодна к служению, слишком испорчена, чтобы ходить по коридорам Конклава. Ее выпорют и, презираемую всеми, выкинут на улицу.

На полу птичника мастер Виллет отнял не только ее невинность. Его похоть разрушила каменные стены, что хранили ее, превратила ее дом в руины. Знал ли это он сам? Добавляло ли это знание ему удовольствия?

Исчезновение мастера Виллета не прошло незамеченным. Очень скоро по Конклаву заходили пересуды: говорили, что на подходе к школе он столкнулся с лихими людьми и его тело бросили в реку; что он женился на местной шлюхе и сбежал из Первой земли; что он связался с темными Милостями и его навсегда унесло в наэфир. Менее склонные к фантазиям полагали, что он просто нашел более выгодную работу и покинул Конклав прежде, чем истек срок договора. И только трое знали, что случилось на самом деле: Дарт, Щен и тот, кто подговорил учителя напасть на девочку.

Личность третьего оставалась для Дарт загадкой. Никто не отвел ее в сторонку с расспросами, никто не обвинил в содеянном. Но кто-то знал.

Взгляд Дарт опустился к каменному полу. Там лежал свернувшийся калачиком Щен; от его тела поднимался легкий пар, медная шкура ярко разгоралась с каждым вдохом и чуть тускнела на выдохе, когда изо рта вылетал язык пламени. В редкие свободные минуты, когда Дарт оставалась одна, она пробовала на нем различные гуморы, чтобы увидеть, позволит ли ей что-то помимо крови снова прикоснуться к нему. Но ни слюна, ни желчь, ни даже слезы не подействовали. Только кровь.

В темноте девочка придумывала страшную месть тому, кто послал мастера Виллета в птичник. Но теперь ясно: ее выгонят прежде, чем удастся осуществить эту месть.

Дверь отворилась снова. Из нее появилась Лаурелла с высоко поднятой головой и сверкающими глазами. Даже не глядя на ее лоб с синим крестом, можно было понять, что девочка успешно прошла осмотр.

— Маргарита! — позвала матрона Граннис из дверей. Все девочки непроизвольно вздрогнули. — Не тяни время, дитя! Иди!

Маргарита торопливо шмыгнула в дверь, а Дарт сделала два шага и заняла ее опустевший стул. Он хранил тепло всех девочек, что сидели здесь до нее.

Дверь закрылась.

Лаурелла остановилась посреди коридора, наслаждаясь завистью одноклассниц.

— Ничего страшного, — утешала она их. — Не страшнее, чем ежегодные осмотры. Только более тщательная проверка, вот и все.

Она произнесла все это с авторитетностью мастера, который поучает неопытных новичков, и прижала ладонь ко лбу.

— Я никогда еще не чувствовала себя настолько уверенной в своей непорочности и готовности занять место доверенной служанки.

По ряду сидящих девочек пронесся шепоток одобрения и заверений, что Лауреллу непременно выберут.

Слова Лауреллы пробудили в сердце Дарт новую волну страха. Она не отрывала глаз от закрытой двери, взглядом обводя переплетение узора из дубовых листьев и желудей. Знак символизировал искусство целительства: смягчающие мази, успокаивающие чаи — все мягкие Милости для облегчения страданий тела. Но в данную минуту узор приобрел в глазах девочки новый смысл: за этой дверью лежал конец ее жизни.

Прикосновение к плечу оказалось настолько неожиданным, что Дарт подскочила. Она повернулась и увидела стоящую рядом Лауреллу. Одноклассницы с интересом ожидали, какую шалость учинит она над сиротой на сей раз.

По шкуре Щена тут же пошли волны жара, и он вскочил на ноги, пройдя подол обидчицы насквозь.

— Я знаю твою тайну, — прошептала Лаурелла так тихо, что никто из остальных не услышал ни слова. — Я знаю про кровь.

У Дарт потемнело в глазах.

— Я нечаянно услышала ваш разговор с матроной Граннис, — продолжала Лаурелла. — Когда приходит первая менструация, всегда страшновато, но пережить ее за несколько дней до церемонии полной луны… — Ее пальцы нашли руку Дарт, ласково сжали и отпустили. — Все будет хорошо.

Неожиданное проявление доброты застало Дарт врасплох. Лаурелла выпрямилась со словами:

— Все равно тебя ни за что не выберут.

В коридоре раздались смешки. Но девочка оставалась глуха к веселью подружек; в ее глазах мелькнуло затравленное выражение, и она отвернулась, но Дарт снова успела заметить проблеск зависти.

Не сводя глаз с Лауреллы, Дарт наблюдала, как та пытается придать лицу уверенное выражение. Дарт всегда считала себя чуть ли не невидимкой и всюду держалась в тени; иногда ей казалось, что они со Щеном оба призраки. Впервые она задумалась о том, как нелегко все время быть на виду.

Лаурелла направилась по коридору вдоль ряда девочек, на ходу подбадривая и нахваливая подружек. Но Дарт видела, что ее плечи чуть заметно подрагивают, как будто под тяжестью возложенных на нее ожиданий. Ожиданий, которые возложила на нее не только школа, но и семья.

Пронзительный скрип петель снова приковал все взгляды к двери. На пороге появилась Маргарита с высоко поднятой головой, чтобы лучше был виден ярко-синий крест на лбу.

— Маргарита! — Лаурелла бросилась к подруге.

Девочки со смехом затанцевали в объятии.

Матрона Граннис шикнула на них и прогнала от дверей.

— Дарт, ты следующая. Не заставляй лекаря ждать.

Дарт поднялась со стула, но чуть не упала на первом же шаге. Колени обмякли, а ноги налились свинцом. От падения она удержалась только тем, что вовремя оперлась о стену.

— Тебя не на виселицу тащат, — проворчала матрона, подхватила девочку под локоть и почти волоком повела ее к дверям.

— Не понимаю, зачем матрона так старается, — заявила Маргарита. — Кто выберет сорняк, когда вокруг столько цветов?

Граннис захлопнула дверь, и Дарт перестала слышать одноклассниц. В голове у нее мелькнула мысль, увидит ли она их снова.

Щен трусцой прошел сквозь дверь следом за хозяйкой и встал рядом. Комнату ярко освещали свечи и наполнял дым тлеющих трав. От запаха ведьмова дерева и шиповника у Дарт закружилась голова.

— Пошли, дитя. — Матрона провела ее через тесную переднюю в глубь осветилища.

Осветилищем называли круглый зал с выстроенными вдоль стен койками, и больше всего оно напоминало солнечные часы. Обычно несколько коек занимали больные ученики, но сегодня, по случаю торжественного дня, все постели стояли пустыми. Для того чтобы хорошо осмотреть будущих слуг богов, требуется уединение.

Посреди комнаты находилась скамья в форме лежащего человека с раскинутыми в стороны руками и ногами. Дарт не доводилось ее видеть, но она слышала о ней. А также о четырех осветильниках, что ее окружают.

Над скамьей сияли большие, размером с кулак, шары канделябра. В стеклянных шарах хранились крохотные капли гумора одного из огненных богов. Под скамьей стояла хрустальная чаша, до краев наполненная водой; ее поверхность осенила слеза бога воды, и теперь она вертелась в постоянном водовороте. По каждую сторону скамьи были помещены еще два осветильника: маленькие стеклянные ящички, в одном из которых рос миниатюрный дуб с желудями не крупнее булавочной головки, а в другом невидимый ветер гонял по кругу небольшое грозовое облако. Чтобы судить о чистоте тех, кто готовится посвятить себя богам, требовалось присутствие всех четырех стихий.

Дарт обреченно замерла на пороге. Даже если ей удастся скрыть свой позор от людских глаз, осветильники обязательно разоблачат ее.

— Раздевайся, — со скучливым нетерпением приказала матрона Граннис. — Положи одежду на ту кровать и укладывайся на скамью.

Дрожащими пальцами девочка расстегивала пуговицы.

— Госпожа… — начала она. Она решила, что лучше будет признаться во всем, не откладывая.

— Тихо, сейчас не время для разговоров. Лекарь уже здесь.

Глава врачевателей при Конклаве возник в проеме боковой двери. Для церемонии он оделся в мантию из синего шелка с узором из дубовых листьев на воротнике. Лекарь был невысок для мужчины — почти одного роста с Дарт. Его глаза отливали глубокой синевой, а волосы до плеч соперничали чернотой с вороновым пером. Он прожил немногим больше тридцати лет, но его искусство славилось по всей Мириллии. Поговаривали, что его приглашают в кастильон к самому Чризму. А в школе находилось немало девочек, которые были готовы притвориться, что у них жар или желудочные колики, только чтобы побыть наедине со знаменитым лекарем.

Даже матрона Граннис при виде его заправила за ухо непослушную прядь.

Хотя Палтри выглядел очень занятым, он одарил Дарт усталой улыбкой.

— Рад тебя видеть, дитя. Тебе нечего бояться.

Несмотря на сжимающий сердце ужас, девочка послушно кивнула и стянула с себя верхнюю одежду. После краткого промедления она разделась догола и даже скинула с ног потрепанные комнатные туфли. У нее не имелось причин стесняться лекаря Палтри. Дважды в год он осматривал девочек, проверял их девственность, причем его теплые руки неизменно оставались ласковыми, а слова — легкими и дразнящими.

— А теперь ложись на скамью, дитя, — подтолкнула ее матрона.

Дарт замерла на месте, не в силах сделать и шагу.

— Госпожа…

Палтри приподнял ей подбородок.

— Мы закончим очень быстро.

Его прикосновение немного успокоило девочку, и она кое-как доковыляла до скамьи. Следуя ласковым указаниям, она легла на спину и раскинула руки и ноги, повторяя очертания ложа. Ее ладони почти касались осветильников земли и воздуха. Над головой ярко горели огненные шары, а снизу Дарт чувствовала невидимое вращение водоворота.

Вот и конец.

Палтри наклонился над ней, держа в руках четыре крохотные, длиной и шириной с большой палец, баночки.

— Эти мази замешаны на крови четырех богов. Будет немного щипаться, и, если бог тебя принимает, его осветильник загорится ярче. Тебе нужно пройти одобрение всех четырех. Поняла?

— Д-да. — Дарт крепко зажмурила веки. В ушах стояли вороньи крики.

Девочка почувствовала прикосновение пальца ко лбу четырежды: вверху, снизу, справа и слева. Оконечности креста. Если она пройдет испытание, точки соединятся синими линиями — знак чистоты и невинности.

Дарт затрясло: она-то знала, что ни за что не пройдет испытание.

Когда четвертая точка осенила ее лоб, Палтри наклонился к самому ее уху и произнес:

— А теперь, чтобы рассудить о чистоте твоего духа и…

Со звоном и треском стекло взорвалось. Дарт вскрикнула и сжалась в комок. Сверху посыпались осколки осветильников, а скамья под ней заходила ходуном от колыханий в чаше. Осколки резали спину, руки и ноги, как разозленные пчелы.

Матрона Граннис с криком отпрянула в сторону. Щен с горящими глазами носился кругами и подпрыгивал, он перепугался не меньше людей.

Палтри стоял как вкопанный, даже не пытаясь утереть кровь из порезов на лице, и не отрывал от Дарт округлившихся глаз.

— Во имя всех богов… — выругался он себе под нос. Тем временем свет осветильников быстро затухал. — Никогда не видел ничего подобного.

— Что случилось? — В голосе матроны звучало обвинение, и она не спускала глаз с Дарт.

— Я ничего не делала… я ничего… — шептала та. — Простите.

Палтри смахнул с лица осколки и утерся, а потом проделал то же самое с девочкой.

— Она ни в чем не виновата. Обычно осветильники разгораются чуть светлее, но порой мне доводилось наблюдать и довольно яркие вспышки. Правда, никогда настолько яркие. Сила и чистота ее духа не оставляют никаких сомнений. — Лекарь закончил обтирать лицо Дарт и повернулся к Граннис. — Я не вижу необходимости проводить осмотр.

Дарт почувствовала прилив надежды. Без физического осмотра ее постыдная тайна останется скрытой. Хотя бы на полгода, до следующего осмотра.

Но всякую надежду тут же погасил ответ матроны Граннис:

— Вы обязаны ее осмотреть. Предстающий перед оракулами должен быть чист не только духом, но и телом.

Палтри задержался взглядом на испорченных осветильниках.

— Да, вы правы. Но давайте поторопимся. Я должен подробно изучить, что здесь только что произошло.

Взмахом руки он приказал Дарт лечь обратно на скамью и осмотрел ее тщательно, но быстро, без обычной деликатности.

Дарт дрожала под его руками, пока он проверял ее тело от головы до пят. Напоследок лекарь присел между ее раскинутыми ногами, а его пальцы ощупали ноющие чресла и добрались до корня ее позора.

— Она недавно кровоточила, — заметил он.

— Первая менструация, — со сложенными на груди руками объяснила Граннис.

По щекам Дарт текли слезы. Она ожидала, что вот-вот ее миру придет конец.

Палтри прочистил горло и поднялся на ноги.

— Все в порядке. — Он потрепал девочку по бедру. — Она может присутствовать на вечерней церемонии.

Дарт задохнулась и не смогла произнести ни слова.

— Поднимайся, дитя, — сказала матрона. — Одевайся.

Дарт переводила взгляд с полной коренастой женщины на лекаря, пока тот выводил на ее лбу синий крест.

— Я… я прошла испытание?

Она не могла сдержать удивление. Неужели она излечилась? Или нападение в птичнике на самом деле было лишь кошмаром? Она почти поверила в это, хотела поверить. В прошедшие дни ей иногда чудилось, что все было дурным сном. А может, ее тайно благословила некая Милость и вернула ей невинность?

— Я чиста, — вслух произнесла Дарт. В глубине души эти слова означали для нее семью и дом.

— Да, да, — недовольно отозвалась матрона. — Вот уж воистину случилось чудо. А теперь одевайся. До восхода луны тебе еще многое предстоит сделать. — Граннис повернулась к лекарю. — А что делать с остальными девочками? В коридоре еще многие ожидают осмотра.

Палтри покачал головой.

— Я больше не смогу сегодня проводить испытаний. Чтобы достать новые осветильники, потребуется несколько дней. Так что остальные не смогут присутствовать на церемонии.

Граннис накинулась на Дарт:

— Смотри, что ты наделала! Ты испортила праздник почти всем своим одноклассницам!

— Но я не хотела…

— Она правда ни в чем не виновата, — выступил в ее защиту Палтри.

Дарт ожесточенно закивала и поспешно натянула одежду. Она очень хорошо представляла себе досаду оставшихся в коридоре девочек. Другой церемонии выбора не предвиделось до середины зимы.

С хмурым выражением на лице матрона Граннис направилась к дверям. Дарт прыгала за ней на одной ноге, по дороге пытаясь засунуть ногу в туфлю. Щен решил, что с ним играют, прыгал вокруг и кусал за пятку, но девочка тут же отогнала его.

Граннис потянула на себя дверь. Дарт наконец справилась с туфлей и догнала ее, поэтому успела услышать объявление матроны и потрясенную реакцию на него. Девочка сморщилась и спряталась за широкой спиной Граннис.

Лекарь успокаивающим жестом положил ей руку на плечо, наклонился к уху и проговорил тихо, но твердо:

— Уж не знаю, что ты сотворила с мастером Виллетом, но можешь быть уверена: я обязательно это выясню.

Дарт задохнулась. Она сразу все поняла: по дороге к птичнику она проходила мимо больничных покоев на седьмом этаже. Стены коридора вокруг нее наклонились, и в глазах у девочки потемнело. Виллета направил к ней Палтри, а минуту назад лекарь солгал о ее невинности. Она вспомнила, как его пальцы трогали ее… внутри… возможно, с интересом ощупывая работу сообщника.

Девочку затрясло. Ее как будто осквернили заново, а на мгновение воспрянувшая надежда рассыпалась в прах; Дарт охватил ужас, она почувствовала себя в западне.

— Я буду следить за тобой. — Голос лекаря звучал, по обыкновению, мягко, но пальцы с угрозой, до боли впились в плечо. — Но пока что у нас обоих есть секреты, которые лучше никому не открывать.

Матрона Граннис повысила голос, чтобы перекрыть потрясенный говор в коридоре:

— Пойдем, Дарт. Ночь тебя ждать не будет.

Задавленно вскрикнув, Дарт вырвалась. Сорок пар глаз уставились на нее с упреком. Никто не поздравил ее с синим крестом на лбу. Девочку одолевало желание скрыться в ближайшей уборной и соскоблить с себя знак чистоты, но сейчас только он и отделял ее от немедленного изгнания.

Дарт без оглядки зашагала по коридору. Ей удалось выиграть короткую отсрочку — но стоит ли она того?

В конце коридора ее встретили Лаурелла и Маргарита. Они смотрели на нее, как будто ее только что вытащили с грязного дна Тигре.

— Что там случилось? — спросила Лаурелла.

Дарт в ответ лишь покачала головой. Ей предстояло найти ответ на более важный вопрос: что теперь делать?

Ночь наступила слишком быстро.

Дарт спряталась за спинами подготовленных к церемонии избранников в зале под Высокой часовней. Посредине помещения медная винтовая лестница вела в святую комнату с куполом наверху, но пока на небе не взойдет полное лицо матери-луны и не зазвенят колокольчики оракулов, проход оставался закрытым.

Ученики постились весь день, и сразу после захода солнца их отослали в этот зал для подготовки к церемонии. У стен стояло множество маленьких алтарей, на них ожидающие чести зажгли по палочке благовоний, чтобы их молитвы долетели до эфира, а потом кинули в глубокие сквозные колодцы, наполненные водой, кусочки свинца, чтобы грехи сгинули в наэфире внизу.

После ритуала последнего очищения оставалось только ждать.

Дарт осторожно огляделась вокруг. На почетном месте рядом с лестницей собрались юноши и девушки с пятого и шестого этажей. Они упрямо пытались выглядеть скучающими или равнодушными, но девочка видела, что их тоже снедает страх. Их время подходило к концу. Для некоторых сегодняшняя церемония будет последней попыткой.

На противоположной стороне зала обитатели четвертого этажа оживленно болтали. Они еще не успели привыкнуть к церемониям, и их глаза радостно сияли в предвкушении грядущего пышного зрелища.

Саму Дарт окружало море мальчиков с третьего этажа, одетых в традиционные черные панталоны, свободные серые рубашки и серые ботинки. Шанс, что выберут кого-то из претендентов столь нежного возраста, был ничтожно мал, и поэтому их внимание привлекала не священная лестница, а трое стоящих рядом девочек: Лаурелла, Маргарита и Дарт.

Новости о разрушениях в осветилище мгновенно разнеслись по Конклаву. Некоторые награждали Дарт убийственными взглядами, другие казались заинтригованными, но основная масса находила происшедшее лишь поводом для веселья.

— И они взорвались? — спросил Кессел. Он развел в стороны руки и присвистнул. — Хотел бы я поглядеть на бедного Палтри в тот момент. — И мальчик скорчил смешную гримасу, долженствующую изображать возмущенное потрясение.

Его товарищи чуть не лопнули от сдерживаемого смеха; они хлопали друг друга по спине, хватались за бока, но помнили, что не следует слишком бурно выражать свой восторг.

— Ничего смешного! — надулась Лаурелла. Она обвела мальчишек негодующим взглядом. — Это… происшествие отняло у остальных девочек возможность присутствовать на церемонии. Теперь им придется ждать целых полгода.

— Значит, у нас сегодня будет больше шансов! — передернул плечами Кессел. — Так что нам следует поблагодарить ее.

Все головы повернулись к Дарт, и ей захотелось провалиться сквозь пол.

— Не беспокойтесь, — запальчиво произнесла Маргарита. — Девочки достаточно поблагодарят ее после церемонии.

— Если только ее не изберут сегодня, — откликнулся мальчик из задних рядов.

Дарт не знала, как его зовут, но и раньше замечала его среди учеников. Он появился в школе недавно, только в прошлом году, но был выше одноклассников, а его кожа отливала темной бронзой, выдавая южное происхождение. Но он никому не говорил, откуда приехал, даже товарищам по классу.

— Ее никогда не выберут, — выпалила Маргарита. — Приглядись получше, она одета в обноски из чулана, и от нее несет плесенью и составом от моли.

Дарт запахнулась потуже в расползающийся по краям бахромой короткий плащ, чтобы прикрыть старое черное платье. Даже ботинки ее вытерлись добела и совсем не походили на дорогую серую кожу, что обтягивала ступни Маргариты и Лауреллы.

— Нас будут судить не по одежде. — И загорелый мальчик равнодушно отвернулся.

Дарт была благодарна за его поддержку, но облегчения она ей не принесла. Несмотря на синий крест на лбу, девочка не считала себя достойной, чтобы склониться перед оракулами мириллийских богов. Слепцы, которые отправляются на поиск слуг для богов, непременно унюхают не только плесень и моль. Конечно же, они почуют ее испорченность. В Высокой часовне ожидают не бездушные осветильники с застарелым гумором: недаром оракулов называют глазами и ушами богов.

Оставалось надеяться, что ее не разоблачат. Но что тогда? Наказание, которое ожидает ее от одноклассниц и в сравнение не идет с ужасом пустых коридоров, где ее будет подстерегать лекарь Палтри.

Из толпы мальчиков появился Щен; некоторых он обходил, а через других трусил насквозь. Общее волнение передалось и ему. Щен подскочил к ногам хозяйки; его шкура ярко сияла, от бронзовой морды поднимался пар, а из утыканного острыми зубами рта свисал язык пламени. Он остановился и встряхнул гривой из медных шипов, как самая настоящая собака.

Дарт потянулась было к нему, но тут над головой зазвонили колокольчики. Колокольчики оракулов.

Зал немедленно охватила мертвая тишина. Лаурелла и Маргарита схватились за руки и прижались друг к другу.

Венчающая лестницу двустворчатая дверь широко распахнулась. Из нее в зал полился свет полной луны и повеяло терпким запахом чернолиста. Серебряные кованые створки сияли.

Церемония началась.

Ученики с пятого и шестого этажей начали подъем по лестнице, их череда завивалась кольцами огромной змеи. Их представят на церемонии первыми, а за ними пойдут младшие этажи. Пока обитатели Конклава ожидали у ступенек своей очереди, от страха им казалось, что воздух в зале сгустился. Многие украдкой утирали слезы, боясь показаться слабыми. Один из мальчиков с третьего этажа подбежал к алтарному камню, и его с громким всплеском вытошнило в колодец. Его никто не ругал, все чувствовали то же самое.

Наступал момент, когда мечты либо сбываются, либо погибают навсегда.

Последний ученик с пятого этажа исчез в сияющем проходе Высокой часовни, и на лестницу ступили избранники с четвертого. Их недавняя болтовня мгновенно смолкла.

У подножия лестницы собирались мальчики третьего этажа. Их задранные кверху лица умывал холодный лунный свет. Только один стоял со склоненной головой — загорелый мальчик, что вступился за Дарт. Его губы двигались в беззвучной молитве.

Дарт почему-то не могла отвести от него глаз. В лунном свете его кожа казалась еще темнее, и он походил на бронзовую статую. Но тут его товарищи начали восхождение к Высокой часовне, он выпрямился и последовал за ними.

Девочка осталась стоять как вкопанная, ощущая себя статуей тоже.

Она очнулась от приглушенного шипения — ей махала рукой Лаурелла. Они с Маргаритой, все еще держась за руки, направлялись к лестнице. Дарт поспешила к ним, ей казалось, что с одноклассницами будет не так страшно. И правда, стоило ей подойти поближе, Лаурелла крепко ухватила ее за руку. В страхе перед грядущим все прошлые грехи позабылись, даже Маргарита кивнула ей с широко распахнутыми глазами.

Последний из мальчиков начал подъем, и девочки уставились друг на друга. Кто пойдет первой? Лаурелла набрала полную грудь воздуха, изо всех сил сжала напоследок их ладони и решительно шагнула на первую ступеньку. Маргарита последовала за ней, едва не наступая подруге на пятки.

Щен поставил передние лапы на нижнюю ступеньку и оглянулся на хозяйку, виляя обрубком бронзового хвоста. На краткое мгновение ей снова показалось, что в глазах друга мелькнуло какое-то темное сознание, внимательно изучающее ее. Но оно тут же пропало, будто задутое невидимым ветром, и Дарт шагнула к лестнице. Одноклассницы и без того опережали ее на две ступеньки, и она заторопилась, чтобы их догнать. Каблуки гулко заклацали по медным ступеням, а перила жгли пальцы льдом.

Дарт подняла голову и смотрела, как ряд мальчиков исчезает за ослепительно сверкающими дверями. Снизу ей было не видно, что находится за ярким светом, и казалось, что дверь заглатывает избранников одного за другим.

Наконец и девочки достигли последней ступени. Лаурелла оглянулась на одноклассниц, ее лицо побелело, а в глазах дрожали слезы.

Слова сами сорвались с губ Дарт.

— Будь сильной, — прошептала она.

Лаурелла на секунду прикрыла глаза, потом открыла их и кивнула. Она повернулась и первой вошла в закутанный терпким дымом дверной проем. Маргарита бегом пустилась за ней, Дарт последовала чуть медленнее: ее вел Щен.

Они шли по затянутому дымом проходу. Густой, едко пахнущий дым поднимался от жаровен с сушеным чернолистом, который скручивался и рассыпался в пламени. В часовне неторопливо, размеренно бил большой барабан, его удары отдавались под ребрами в такт сердцу.

Когда девочки миновали жаровни, дым рассеялся и перед ними открылась круглая часовня с потолком-куполом. Казалось, они внезапно вышли из темного туннеля. Часовня находилась на вершине самой высокой башни Конклава; говорили, что выше ее только башня в крепости Чризма.

Взгляд Дарт немедленно притянуло стеклянное око на куполе. Сквозь него лился свет маленькой луны. Большая луна уже давно зашла и оставила ночное небо во владении своей беременной сестры.

Лунный свет заливал часовню серебром. Другого источника света девочка не заметила, да в нем и не нуждались — было светло как днем.

Дарт вслед за остальными вошла в часовню.

Ряды сидений кругами поднимались почти к куполу. Самые верхние давно обветшали и не использовались. На затененных нижних скамьях и балконах сидели учителя Конклава, монахи из сопровождения оракулов и семьи избранников, у которых хватило достатка, чтобы приехать на церемонию.

Дарт заметила, как Лаурелла оглядывает ряды с надеждой на лице, но у нее не было времени внимательно осмотреть сидящих. Старшие ученики уже выстраивались на небольшом возвышении; скамеечки для коленопреклонений из необработанного скваллового дерева широким овалом окружали центр часовни. Дарт держалась за Маргаритой, но загляделась на луну и не заметила, как споткнулась об угол возвышения. Она раскинула руки, чтобы сохранить равновесие, и врезалась в спину Маргариты, которой все же удалось устоять.

Дарт же не повезло. С испуганным вскриком она выставила перед собой руки и упала ничком, ободрав ладони. Пробежавшие по часовне смешки быстро смолкли, и Дарт поспешила вскочить на ноги, чтобы догнать одноклассниц.

Маргарита бросила ей полный укоризны взгляд, но Лаурелла просто прикрыла рукой рот. Дарт судорожно замахала им, чтобы они не ждали ее, и девочки заторопились за последним в ряду мальчиком и заняли три возвышения рядом с ним. Дарт заметила, что они стали рядом с загорелым мальчиком с третьего этажа, он мельком глянул на нее.

Дарт с облегчением опустилась на колени на свою скамеечку и оперлась локтями на низенькие перила, окружающие возвышение. Рядом с ней оставалось еще немало пустых ступеней, таких же пыльных, как и верхние ряды в часовне, — гораздо больше, чем можно было отнести на счет отсутствующих девочек с третьего этажа. Судя по всему, в прошлом школа готовила гораздо больше избранников.

Прежде чем она сумела обдумать эту странность, колокольчики залились последним звоном и замолкли. Напротив коленопреклоненных избранников отворилась дверь, и из нее неспешно выплыли закутанные в белое фигуры: оракулы.

Невысокий слуга в красной ливрее шагал рядом с каждым оракулом, направляя слепого хозяина. Когда оракулы один за другим ступали на пол часовни, они отбрасывали назад белоснежные колпаки. Их глаза закрывали красные шелковые повязки. Дарт из уроков знала, что глаза оракулам выжигали кровью того бога, которому они служат. На лбу у каждого красовался символ его бога.

Обычно никто не знал, сколько оракулов посетят церемонию для подбора преемников избранных слуг. Их намерения держались в строжайшей тайне. Даже сами оракулы не ведали, сколько и каких слуг требуется при дворе бога. Жизнь избранным прислужникам, которых повсеместно называли Дланями, выпадала завидная, но недолгая, поскольку могущественные Милости, с которыми им приходилось иметь дело, неумолимо поедали их тела. И всем ста царствам регулярно требовались замены.

Оракулов провели в центр часовни, они остановились посреди образованного скамеечками полукруга. Слепцы на время покинули своих красноливрейных слуг и сосредоточили внимание на учениках, взирающих на них с надеждой.

У Дарт глаза разбегались от обилия знаков на лбах оракулов: Язеллан Рев Бури, Драгор из Ветряного Каньона, Квинт Пять Дорог, Сор Вен с водопадов Чаджа, Изольдия из Туманного Дола и еще, и еще. На церемонию приехало не так уж много оракулов, но они представляли лучшие дворы.

Когда последний оракул вступил в часовню и открыл лицо, по рядам зрителей пронесся оживленный шепоток. Под колпаком скрывалось лицо очень старого человека, его вели под руки двое слуг, и при этом он тяжко опирался на трость.

Дарт прищурилась, чтобы разобрать символ на его лбу, и ахнула. — знак Чризма.

Перед ней стоял оракул самого древнего бога Мириллии, который уже три года не выбирал новых слуг.

Но стоило дряхлому слепцу занять место в центре полукруга, как в дверь вбежал еще один слуга. Он обвел взглядом комнату и заторопился к одному из оракулов. Они пошептались, оракул натянул на голову белый капюшон и покинул часовню вместе с посланником, вызвав новую волну возбужденных перешептываний на галерее.

Дарт успела заметить символ на лбу ушедшего оракула: Мирин с Летних островов. Как странно. Она не помнила, чтобы оракул покидал часовню до конца церемонии. Должно быть, в царстве Мирин произошло что-то из ряда вон выходящее.

Тут снова зазвучал барабан, медленно и важно. Ритм поплыл по просторной часовне, и помещение начало казаться обширнее.

Барабан подал сигнал к началу выбора.

Дарт знала, чего ожидать. Она стояла на коленях в традиционной позе избранницы: локти на перилах, руки вытянуты перед собой ладонями вверх, а голова склонена вперед. Ободранные ладони сильно болели, но, с другой стороны, Дарт решила, что заслуживает боль: она выражала испорченность ее духа и тела.

С опущенной головой девочка ничего не видела. И все же ей пришлось крепко зажмуриться, чтобы сдержать набежавшие слезы. Она слышала шуршание мантий, когда оракулы двигались между избранниками, выискивая при помощи дарованных богами чувств тех, в ком нуждались их господа.

Руки Дарт затряслись. Только перила удерживали ее от падения. Вокруг слышались радостные вскрики выбранных учеников.

После столь торжественной подготовки сам выбор происходил очень просто. Оракул клал в ладонь ученика небольшой серый сланец, размером с плитку должина, что объявляло ученика посвященным определенному богу. Ни просьбы, ни споры не помогали. В Высокой часовне, под светом первой летней луны, оракулы сами становились богами.

Потом слуга в красной ливрее поднимал выбранного и отводил на место рядом с новым господином. Только тогда ученик мог взглянуть на свой камешек и узнать, с какой из девяти Милостей ему предстоит иметь дело. Первичная четверка — кровь, семя, менструальная кровь и пот — считалась более возвышенной. Но никто не подумал бы отказываться и от вторичной пятерки: слез, слюны, мокроты, желтой и черной желчи. То, что выбор пал на тебя, уже само по себе считалось высочайшей честью.

Выбор тянулся болезненно долго. Дарт слышала, как один за другим оракулы проходят мимо нее. Ладони жгло все сильнее, но в них так и не упало прохладного камешка, который мог бы облегчить боль.

С последним решительным ударом барабан замолчал. Выбор состоялся.

Дарт подняла голову, и первое, что бросилось в глаза, — пустые ступеньки. Рядом все еще стояла на коленях Маргарита, но место рядом с ней пустовало.

Лауреллу выбрали.

Осознав, что подруги рядом нет, Маргарита начала всхлипывать. Они с Дарт судорожно оглядывали оракулов, торопясь увидеть, кто же выбрал их одноклассницу. Следовало спешить, потому что слуги уже помогали слепцам натягивать колпаки и готовились покинуть часовню.

Дарт заметила Лауреллу первой и прикрыла ладонью рот, чтобы не вскрикнуть от радости. Лаурелла стояла чуть поодаль от старого, согбенного оракула.

— Ее выбрал Чризм, — в благоговении прошептала Дарт.

Маргарита расплакалась еще горше.

Лаурелла заметила их взгляды и коснулась пальцем уголка глаза, указывая, какая Милость ей выпала.

— Слезы, — простонала Маргарита. Она весьма обильно роняла свои — от радости за подругу и от горя из-за ее потери.

Слезы считались лучшим из вторичной пятерки — большая честь для столь юной особы.

Дарт не отнимала ладони ото рта. Счастье охватило ее. Она видела, как светится лицо Лауреллы, и радовалась за нее.

— Все наши сестры тоже должны были посетить церемонию, чтобы увидеть, какое счастье выпало Лаурелле, — прошипела Маргарита, чье горе на глазах сменилось злостью.

Да, Маргарита права. Всему этажу следовало наблюдать успех подруги.

Оракулы потянулись цепочкой к выходу из часовни. Дарт увидела, что загорелый мальчик уходит следом за оракулом со знаком Джессапа Ольденбрукского, из Первой земли. Мальчик не заметил ее взгляда, но Дарт провожала его глазами, пока он не скрылся за дверью. Больше никого с третьего этажа не выбрали.

Девочка отвлеклась и не обратила внимания на самого старого оракула. Во главе своей свиты он мелкими шажками приближался к ее ступеньке. Лаурелла помахала им с Маргаритой и послала воздушный поцелуй. При этом глаза Лауреллы то и дело возвращались к рядам зрителей, но ее родственники так и не объявились.

Дарт снедали собственные заботы. Церемония закончилась, и теперь ей придется разобраться с остатками разрушенной жизни. Как долго еще она сможет скрываться в Конклаве? И как уберечься от лекаря Палтри?

Но тут согбенная фигура оракула остановилась перед ее ступенькой, старец тяжело оперся на трость и переводил дух. Слуги бережно поддерживали его с обеих сторон. Голова оракула повернулась к ней, и Дарт почувствовала на себе его взгляд, несмотря на слепые, завязанные шелком глаза.

Узловатый от старости палец указал на нее. Из ожидающей в стороне свиты выскочил слуга, подбежал к Дарт и крепко ухватил ее за плечо.

Дарт попыталась вывернуться, решив, что ее обнаружили, что слепой провидец сумел прочесть терзающие ее страхи. Но когда слуга потянул ее вперед, она уже не сопротивлялась.

Оракул тяжело ступил к ней, резко выбросив вперед руку. Девочка широко распахнутыми глазами вбирала в себя каждую мелочь: желтоватые ногти, тонкая, как пергамент, кожа, паутина вен — скорее клешня, чем рука.

В груди у Дарт поднимался крик. Все глаза уставились на нее. Сейчас ее опозорят перед всей школой.

И тут в ладонь девочки упал камешек. Она непроизвольно поймала его, крепко сжав пальцы, и слуга отпустил ее плечо.

По часовне побежал шепот удивления.

— Тебя выбрал и, — торжественно произнес слуга. — Поднимись сюда.

Но Дарт не могла заставить себя двинуться, ее трясло.

— Я не могу… это ошибка. — Девочка попыталась вернуть камешек.

Старый оракул не обратил внимания на ее смятение и отступил назад. На его место встала Лаурелла.

— Будь сильной, — прошептала она, повторяя слова Дарт, и протянула руку.

Медленно, на подгибающихся ногах Дарт встала, сошла со ступеньки и оказалась рядом с Лауреллой.

Маргарита с бледным испуганным лицом провожала ее взглядом.

— Какую Милость ты получила? — спросила Лаурелла.

Дарт потрясенно глянула на сжатый кулак, разжала пальцы и уставилась на вычерченный литтикский символ:

Ее рука дрожала так сильно, что она чуть не выронила камешек. Лаурелла поддержала ее и спросила:

— Ну что?

Дарт не могла вымолвить ни слова и безмолвно протянула камень девочке. На лице той отразилось такое же потрясение.

Дарт досталась Милость, что затмевала все другие, — кровь.

Глава 5 Сломанные кости

— Я… я ничего не знаю, — простонал Тилар. Он содрогался от подавленных стонов и ненавидел себя за это.

— Еще, — приказал скрытый масклином рыцарь теней.

У Тилара уже не оставалось сил, чтобы напрячься перед ударом. Он услышал свист кнута, почувствовал обжигающую боль, когда длинную полосу кожи и мяса сняло почти до кости. Тело вздрогнуло, вытянулось у столба, ободранные запястья дернулись в беспощадной хватке железа. Тилар обвис в оковах; цепь от них зацепили за крюк высоко на столбе, и пальцы ног скребли по пыли внутреннего двора замка.

Перед пыткой его раздели до набедренной повязки. Кровь свободно стекала по ногам и капала на землю. На лице мешались пот и слезы, и сквозь них в глаза Тилара лился свет полной луны.

Он потерял счет ударам. Восемнадцать или больше? Один раз он уже терял сознание, скользнул от боли в долгожданное забытье. Но его безжалостно окатили холодной водой, а под нос сунули тряпку, пропитанную горько пахнущим снадобьем. Проспать собственную пытку считалось непозволительной роскошью.

В полузабытьи Тилар распластался по столбу, покачиваясь в оковах. Трибуны по краям двора ломились от людей, пришедших посмотреть на редкое зрелище. Трое судей восседали впереди, на серебряном подносе перед ними лежали спелые гранаты и круглые кексы. Мастер истины, по-прежнему в красной мантии, стоял рядом со скрещенными на груди руками. У него, по крайней мере, хватило совести выглядеть смущенным. Кучка затянутых в черное Дланей столпилась в углу двора и шепотом утешала друг друга, почти не замечая разворачивающегося перед ними мрачного действа.

Зато остальные не упускали случая поразвлечься. Балконы и парапеты не вмещали всех знатных господ и их прислугу, обитателей кастильона, а также толпу простолюдинов, которым удалось, подкупив стражу, заполучить места. Смех и требующие крови крики эхом отражались от стен. Рекой лились темное пиво и пряное вино. Где-то неподалеку менестрель наигрывал веселенькую мелодию, а из города доносился размеренный звон колоколов.

Рыцарь теней Даржон сир Хайтаур оперся затянутой в перчатку рукой на столб и придвинулся вплотную к Тилару:

— Говори правду, и твоя смерть будет легкой.

Прежде чем ответить, Тилару пришлось сглотнуть кровь.

— Ты мне уже обещал легкую смерть. И тем не менее я все еще вишу здесь, хотя и сказал правду.

Рыцарь недобро прищурился.

— Мы только начали. Я могу растянуть мучения до завтра.

Тилар бессильно прикрыл глаза.

— Ты хочешь правды? — Он глубоко вдохнул, хотя вдох отдался болью по всему телу.

Даржон пригнулся поближе. Тилар открыл глаза и, собрав последние силы, плюнул рыцарю в лицо.

— Вот тебе правда!

С громовым рыком Даржон отшатнулся. Он метнул на Тилара яростный взгляд и махнул рукой палачу.

По его безмолвному приказу свистнул кнут, и удар распластал Тилара по столбу. Спина вспыхнула огнем, от нахлынувшей боли мир потемнел и сузился до размера булавочной головки. Он не пытался бороться с болью, а напротив, позволил ей унести себя прочь.

Откуда-то издалека донесся выкрик:

— Вы его так прикончите!

Тилар узнал голос Роггера. Привязанный в углу вор оставался его единственным защитником. Конечно, его взывания к милосердию судей могли диктоваться и личными интересами: стоит Тилару сознаться и принять казнь, Роггер незамедлительно сядет на кол рядом — из них обоих собирались сделать украшения для гробницы Мирин. Так что чем дольше Тилар не сдавался, тем дольше оставалось дышать и Роггеру.

Боль уносила бывшего рыцаря все дальше, но тут у него под носом что-то взорвалось резким смрадом. Он попытался отдернуться, отвернуть голову. Его окатила волна ледяной воды, и поневоле мир вернулся в фокус.

Прямо перед собой он увидел лицо лекаря.

— Вот так, — довольно заметил тот и отбросил в сторону вонючую тряпку. Потом повернулся к Даржону. — Он потерял много жизненно важного гумора, сир. В следующий раз у меня может не получиться привести его в чувство.

Даржон выругался.

— Все равно кнут язык ему не развязывает. Мы перейдем к другим испытаниям, почти бескровным. Отвяжите его!

Стражник ринулся к столбу и освободил Тилара от оков. Собственное тело показалось узнику в десятки раз тяжелее обычного, и он свалился лицом в жидкое месиво грязи и крови у подножия столба.

Лекарь опустился рядом с ним на колено.

— Я могу смазать раны огненной мазью. Она очень едкая, но кровь остановит.

— Давай! Нельзя допустить, чтобы он умер… Еще рано.

Лекарь принялся копаться в сумке.

Даржон запустил руку в волосы Тилара и приподнял его голову. Со спины его заливал свет полной луны, и рыцарь казался полностью сотканным из теней, лишь глаза его горели Милостью.

— До наступления утра я выясню, что ты сотворил с Мирин.

Тилар ощутил ярость в его голосе и еще что-то, более темное. Рыцарем двигало не только чувство мести. Хотя назначаемые орденом наказания зачастую были жестоки, пытку рыцари не признавали. Но Тилар слишком ослабел, чтобы проклинать мучителя, поэтому выдавил только то, что подсказывало ему сердце:

— Ты… ты позоришь свой плащ.

Лекарь наконец вытащил из сумки небольшой глиняный горшочек.

— Будет очень сильно жечь, — предупредил он вполголоса.

Тилар сжал зубы и приготовился к боли.

Над ним нависла тень лекаря. Осторожные пальцы коснулись его плеча, но, против ожидания, мазь не обжигала. Наоборот, она растеклась по спине, как капля падающего на язык сладчайшего нектара, как ласковое поглаживание по горячечному лбу.

Тилар застонал, но от облегчения. Последний отголосок перенесенной боли сменила блаженная нега, охватившая все тело.

Лекарь приглушенно охнул:

— Во имя всех богов!

— Что? — рявкнул Даржон. Он шагнул ближе.

— Прикосновение огненной мази излечило его. — Лекарь растер по спине Тилара еще порцию мази, как наглядное доказательство. — Посмотрите, раны светятся и тут же закрываются!

Тилар содрогнулся от новой волны удовольствия, а Даржон отшатнулся.

— Свечение… — Рыцарь взмахнул плащом, чтобы привлечь внимание зрителей. — Это Милость… Милость, украденная у Мирин! Вот доказательство, которого мы ждали! Он исцеляется Милостью, вырванной у Мирин в миг ее гибели!

Несмотря на успокаивающую ласку мази, Тилар застонал.

Со всех сторон набегали люди, чтобы своими глазами увидеть чудо. Стражники сдержали зевак и пропустили только тех, кто присутствовал на суде. Судьи внимательно наблюдали, как лекарь повторил демонстрацию: со спины Тилара пропали последние следы кнута. Собравшиеся удивленно перешептывались.

Девушка в черном наряде упала на колени рядом с Тиларом. Она подняла руки и приподняла свою вуаль, под ней скрывалось пепельно-серое лицо с накрашенными черным губами.

— Это кровь Мирин! — воскликнула она. — Я везде узнаю ее…

После нее подал голос также закутанный в черное мужчина. Он положил ей руку на плечо и негромко пояснил:

— Делия хранила кровь ее яркости, богини Мирин.

На глазах молодой женщины проступили слезы.

— Это воистину Мирин!

— Неужели у вас еще остаются сомнения в его вине? — громко возгласил Даржон. — Надо подвергнуть его более жестоким испытаниям. Мы сотрем его кости в порошок, но добьемся от него правды!

Его слова были встречены ожесточенным одобрением. Только плачущая девушка недоуменно оглядывалась вокруг.

— Почему в его жилах течет кровь Мирин? — спросила она, но ее никто не услышал.

Служанку поднял на ноги тот мужчина, что ранее выступил в ее поддержку. Толпа расступилась, образовав вокруг Тилара круг. Узник обернулся.

К нему подходил Даржон, а за ним шли двое здоровенных мужчин. Один тащил деревянную колоду, а второй, еще огромнее первого, нес устрашающего вида молот.

Колоду бросили в грязь у ног Тилара, и Даржон склонился к нему:

— Существует не один способ сломать человека, убийца.

В данном случае слова рыцаря следовало понимать буквально.

— Снимите с него оковы. Положите правую руку на колоду.

В глазах у Тилара потемнело. Они хотят забить его молотом. Он боролся, когда стражники пытались повалить его на колоду, а в голове билась только одна мысль: «Только не правую руку». Она стала подвижной всего несколько дней назад. У него еще не было возможности снова ощутить в ней рукоять меча.

— Сначала одну руку, потом другую, а потом перейдем к коленям. — Казалось, Даржон получает неизмеримое удовольствие от метаний узника, но Тилар не мог заставить себя смириться. Его пугала не только предстоящая боль.

— Нет! — умолял он. — Я сказал правду!

— Тебя выдала кровь, что теперь течет в тебе. Кнут приоткрыл твой секрет, а молот откроет его до конца.

Тилар ослабел и больше не мог сопротивляться. Двое стражников ухватили его руку и уложили ее на колоду. Даржон склонился к его лицу:

— Говори, как тебе удалось убить ее!

— Я не уби…

Не успел он закончить, как Даржон уже махнул рукой великану с молотом. Тот размахнулся, железный кулак взлетел ввысь и начал тяжело опускаться на колоду и бледную человеческую кисть на ней.

Тилар закричал. Вместе с ним закричал и Роггер:

— Эги ван клий!

И тут молот опустился. Удар отдался по всей руке, плечу и даже в груди. За ним последовала волна ослепляющей боли, в тысячу раз сильней, чем от удара кнутом.

Тилар закричал и взметнулся, сверху луна равнодушно взирала на происходящее. Внутри его что-то открылось. Он уже успел обмочиться, и если бы в кишечнике что-то имелось, то давно опорожнил бы и его. На сей раз в нем оборвалось что-то более глубокое, за пределами плоти и внутренностей. Даже при желании он не смог бы удержать его.

Из черного отпечатка ладони на груди рвалось в мир что-то темное. Оно раздирало грудь Тилара. Тилар закричал снова, теперь в его крике с мукой сливался страх.

Откуда-то издалека опять откликнулся Роггер:

— Ни дред хаул!

Захлестнутый неимоверной болью, Тилар тем не менее наконец вспомнил. «Эги ван клий… Ни дред хаул». Старолиттикский. «Сломать кость… И освободить темный дух».

Зрение чуть прояснилось. Он видел нависшую сверху луну. Тело его выгнулось дугой да так и замерло. Что-то поднималось из груди черным дымом на фоне яркой луны.

Двор разразился воплями.

Темный дым взбирался все выше, отнимая у Тилара последние силы. Искалеченный узник снова рухнул в грязь. Черное облако постепенно принимало очертания, его соединяла с Тиларом призрачная пуповина, как новорожденного младенца с матерью.

Боль понемногу отступала. Тилар попытался двинуться, отползти от нависшей над ним тени, но обнаружил, что конечности его не слушаются. Одна нога в колене не сгибалась вовсе, другая отзывалась на приказы неохотно и с трудом; руки пребывали в столь же плачевном состоянии. Тилар внезапно понял, что к нему вернулся облик калеки. Даже только что раздробленная рука снова превратилась в усохшую, покрытую шрамами клешню. Из груди Тилара вырвался крик отчаяния.

Он перевел взгляд на связанное с ним облако. То, что сперва показалось ему дымом, теперь скорее напоминало темные ночные воды, которые неторопливо перетекали, меняя очертания. Вот из тьмы развернулись крылья и вытянулась шея, на которой покачивалась волчья голова в обрамлении гривы черного пламени. Открылись горящие, как вспышка молнии, глаза, осененные Милостью неимоверной силы.

Глаза посмотрели на него и небрежно прищурились, потом их взгляд переметнулся на разбегающуюся в ужасе толпу. Судьи и мастер истины скрылись за рядом стражников. Знатные господа и дамы в спешке мешались с простолюдинами, лишь бы поскорее добраться до ворот. Некоторых зрителей уже успели затоптать.

Отряд гвардейцев кастильона во главе с капитаном, который первым назвал Тилара богоубийцей, ринулся на чудовище с обнаженными мечами и копьями наперевес.

— Убить порождение демонов! — прокричал капитан и рубанул ладонью воздух, подавая сигнал.

С парапета полетели арбалетные болты, а лучники во дворе стреляли с колена. В воздухе засвистели стрелы, но они проходили чудовище насквозь и вылетали с другой его стороны, объятые пламенем.

Почти сразу несколько горящих стрел воткнулись в соломенные крыши бараков, и те занялись огнем. Остальные стрелы рассыпали искры по камню и утоптанной грязи двора.

Тилар нашел ненадежное укрытие за колодой.

Солдаты, к их чести, не смутились и продолжали бежать к противнику. Лунный свет играл на обнаженных мечах.

Чудовище сложило черные крылья и беззвучно опустилось на землю, ожидая нападения. В него полетели копья, но и их постигла та же судьба: они пролетали призрачное существо насквозь и, пылающие, падали на землю, где быстро прогорали до пепла.

Демон теней поднялся на дыбы, выплюнул яркий язык пламени и взмахнул передними лапами. Под удар попали двое копьеносцев; они рухнули как подкошенные, распластались по земле и постанывали, как рожденные больными телята, — казалось, что у них внезапно растаяли кости.

Остальные стражники в ужасе бросились врассыпную.

Тилару уже приходилось видеть подобную скверну в Панте, где так же гибли рыцари теней, что охраняли Мирин. Но он оказался не единственным, кто узнал чудовище.

Капитан прокричал приказ к отступлению. Знать и судьи уже успели покинуть двор. Капитан взглядом нашел скрывающегося за колодой Тилара.

— Богоубийца! — закричал он. — Наконец-то ты показал свою истинную сущность!

Тилар не мог найти слов в свою защиту. После того, что вырвалось из его тела, после расплющенных трупов на земле никакие слова ему не помогут.

Стражники отступили к внутренней крепости и выстроились там живым щитом, защищая укрывшихся внутри зрителей. Во дворе демон теней прохаживался перед Тиларом, его пылающие глаза настороженно оглядывали противников.

«Он охраняет меня, — пронзила Тилара мысль. Он уставился на дымчатую пуповину, что соединяла отпечаток ладони Мирин с чудовищем. — За что мне это?»

Он провел рукой, чтобы разорвать пуповину, но пальцы свободно прошли сквозь ее.

— Тилар! — закричал поблизости чей-то голос.

Тилар узнал Роггера. Тому удалось освободиться от веревок при помощи оброненного кем-то кинжала. Вор накинул на голые плечи чужой замаранный плащ и махнул кинжалом в сторону ворот.

— Бери своего пса на поводок, и давай выметаться отсюда!

Повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, Тилар поднялся на подгибающиеся ноги и заковылял к открытым воротам. Немногие оставшиеся на постах защитники при его приближении в панике разбегались, они не горели желанием удержать в кастильоне демона и его хозяина.

Чудовище затрусило следом за Тиларом, оно держалось на несколько шагов позади, но двигалось за ним как привязанное.

Один из привратных стражников выпустил стрелу, но крыло чудовища взметнулось и обратило ее в пепел прежде, чем она достигла цели.

Тилар ускорил шаг, хромая и приволакивая больную ногу. Когда он почти доплелся до ворот, из ниши дверного проема внезапно появилась стройная фигура, закутанная в черное одеяние Дланей. Но вместо того чтобы спасаться, она выбежала навстречу беглецам и преградила им путь.

— Отойди! — крикнул Тилар.

Он боялся, что демон кинется на девушку. На той по-прежнему не было вуали, и он без труда узнал ее. Это она опознала в нем кровь Мирин.

Девушка остановилась в отбрасываемой демоном тени. Чудовище угрожающе нависало над ней, но, не обращая внимания на опасность, она достала небольшой стеклянный сосуд, переливающийся мягким рубиновым свечением. Тилар сразу понял, что у нее в руках: священная репистола.

Девушка вылила гумор из сосуда себе на ладонь и протянула монстру. Тот раскинул крылья и поднялся на дыбы.

— Мирин, — прошептала служанка. — Ведь это ты, правда?

Демон содрогнулся, опустился на землю и вытянул шею к ее ладони, принюхиваясь.

До Тилара донесся легкий аромат летних цветов и яркого солнечного света. Из репистолы исходил запах Мирин.

Чудовище согнуло передние лапы и упало со склоненной головой на колени.

Делия протянула окровавленную, светящуюся Милостью руку. Стоило ее пальцам коснуться темного дыма, вспышка пробежала по черному телу демона, словно занявшееся пламенем масло. Тилар восхищенно наблюдал, как свечение полностью охватило демона, и его очертания начали расплываться в огне.

Чудовище избрало последний путь к бегству и метнулось по извивающейся пуповине к Тилару. Он попытался увернуться, но спасения не было.

Подпитываемое Милостью пламя одним прыжком преодолело расстояние между ними и ударило Тилара в грудь. Ему показалось, что его лягнул мул; Тилар отлетел назад и приземлился в грязь двора. Он тут же перекатился на ноги и пригнулся, готовясь к новому нападению.

Делия не двинулась с места и смотрела на него широко распахнутыми глазами. Демон исчез. Чтобы изгнать его, хватило одного прикосновения.

Тилар быстро оглядел себя, согнул и разогнул правую руку. Нанесенное молотом увечье бесследно пропало, как и все прочие раны. Он снова был здоров, без единой царапины.

Он обвел пальцем отпечаток на груди. Что-то зашевелилось внутри, что-то слишком большое, чтобы поместиться в клетке из человеческих ребер: демон.

Он не исчез, а вернулся в тело, что служило ему пристанищем.

Тут к ним подбежал запыхавшийся Роггер.

— Судя по твоему виду, ты вполне готов к небольшой пробежке. И ее лучше начать прямо сейчас.

Тилар оглянулся назад. Чудовище пропало, и стражники медлить не станут. Во внутренней крепости уже раздавались воинственные крики. Он обернулся в другую сторону — к распахнутым и в данный момент не охраняемым воротам.

— Бежим!

Но через несколько шагов выяснилось, что девушка следует за ними.

Тилар замахал на нее руками:

— Исчезни! Это не твое дело.

— Нет! Куда вы, туда и я!

— Почему? Ты сошла с ума!

— Я не знаю почему, — задыхаясь от бега, ответила она. — Но в тебе течет кровь Мирин. Я видела, как она выступала под ударами кнута. И в глазах крылатого демона ее Милость… Это тоже Мирин!

— И ты пойдешь за человеком, которого обвиняют в ее убийстве?

— Никто не может убить одного из великой сотни, — возразила девушка, но уже не так уверенно.

Тилар покачал головой и пробормотал себе под нос:

— Могла бы высказать это соображение и раньше.

Роггер услышал и рассмеялся, они как раз добежали до ворот.

— Таковы женщины. Они — само непостоянство!

Во главе с вором они проскочили под каменной аркой и уставились на залитые лунным светом улицы ночного города. Роггер вытянул палец:

— У меня есть дружки в нижнем Панте. Они…

Не успел он договорить, как от арки слева отделился сгусток тени. Тилар краем глаза успел заметить серебристый отблеск на клинке и отпрыгнул в сторону, повинуясь старой привычке. Он перекатился по земле и прыжком вскочил на ноги, чтобы обернуться к врагу уже по другую сторону ворот.

Роггер метнулся в одну сторону, Делия в другую.

В укромном месте под аркой ворот заколыхались тени, и на лунный свет выступил рыцарь. В руке он держал осененный Милостью серебряный меч.

Роггер чертыхнулся.

— Кажется, мы поспешили загнать твоего демона в бутылку.

Тилар старался держаться на открытом пространстве, чтобы проворство, дарованное тенями рыцарю, притупилось на свету. Он махнул беглецам, чтобы не высовывались, одновременно не спуская глаз с противника.

— Богоубийца, — прошипел Даржон. Он шагнул вперед. — Молот обнажил правду, которую ты пытался скрыть. Ты не человек! Но я видел твою кровь — а если мне уже удалось пустить ее, ты прольешь ее снова!

Тилар не успел ответить, а рыцарь уже прыгнул на него, подгоняемый яростью. Он оказался быстр даже в лунном свете.

Тилар увернулся от удара. Колющий выпад пришелся под руку, и лезвие задело бок обжигающим огнем. Но он не обратил внимания на боль и продолжал разворот, пока не поднырнул под рыцаря. И тогда со всей силы ударил его локтем в ребра, отбросив назад.

Даржон использовал силу удара, чтобы упасть, перекатиться и вскочить на ноги с мечом наготове.

Тилар понимал, что поединок ему не выиграть. Пусть кости чудесным образом и срослись, но его одолевала слабость от потери крови и всех потрясений.

Глаза Даржона сузились над полосой масклина. Его плащ раздулся, живой рукой потянулся к ожидающим позади теням. Очертания рыцаря расплылись; Милость теней перетекала в него, вскипая мощью, которую Тилару не одолеть.

Роггер тоже правильно оценил его положение.

— Тилар, держи!

Углом глаза Тилар заметил серебряный всполох — вор перекинул ему кинжал. Не поворачиваясь, он вскинул руку и, на лету поймав клинок, перекинул его в другую руку. Против осененного меча кинжал был неважной защитой, но это все же лучше, чем ничего.

Милость теней скрадывала очертания противника, затуманивала детали и затрудняла возможность предугадать его следующее движение. Тилар и сам не один год носил такой же плащ, и тот становился второй кожей, оружием не менее действенным, чем меч.

Но любое оружие имеет недостатки.

За спиной Даржона громоздились тени, заполняя всю арку ворот. Во дворе крики стражников становились все громче. На парапетах над головой застучали тяжелые шаги, и они быстро приближались. Рыцарю требовалось всего лишь продержать Тилара у ворот еще несколько мгновений.

Но рыцаря теней не удовлетворит неполная победа.

Даржон рванулся вперед, а вместе с ним метнулись тени, и невозможно было сказать, где тело сливается с темнотой.

Тилар сощурился, прицелился и метнул кинжал. Он не промахнулся, но тени проворно ускользнули с пути клинка. Кинжал пролетел над плечом рыцаря, не нанеся тому ущерба.

Даржон продолжал разбег: меч нацелен в грудь противника, а за спиной струится волна тьмы.

С отчетливым стуком кинжал воткнулся в дерево. Тилар позволил себе мрачную усмешку и бросился прямо вперед, на меч.

Острый конец лезвия дернулся и на секунду замер.

Бросок Даржона на полушаге превратился в падение. Запутавшись в плаще, он тяжело приземлился на булыжники — преданный собственным оружием, которое до сих пор верно служило ему.

Меч рыцаря выскользнул из пальцев и прокатился по мостовой к ногам Тилара. Тот нагнулся и, не отводя глаз от противника, поднял оружие.

Даржон дернулся, но тени вокруг него таяли, разогнанные светом луны. Он обернулся к арке: там в дереве ворот торчал кинжал и пригвожденный им край плаща.

Не в состоянии выпутаться, Даржон дергался и ругался, но кинжал держал плащ крепко. Осененная или нет, ткань оставалась тканью.

Вдруг за стенами кастильона взревели рога, им ответили с внутреннего двора другие. Тилар попятился, унося с собой меч. Клинок с украшенной алмазом рукоятью вручался рыцарю теней при получении третьей полосы татуировок. Его окропляли кровью будущего рыцаря, и меч являлся для него драгоценной реликвией. Даржону будет не хватать меча, как правой руки. Тилар указал взмахом меча на пустые улицы.

— Стражники скоро будут здесь. Нужно уходить.

Роггер и Делия подбежали к нему, и вместе они покинули Летнюю гору.

Тилар вел беглецов быстро, они ныряли в боковые переулки и проходы, чтобы поскорее выбраться из верхнего города. Пока их укрывала ночь, но восход уже не за горами.

На нижних улицах еще звенели колокольчики скорбящих и рекой лилось пиво. Беглецы бесстрашно скользили в толпе. Здесь рассказы о демонах и беглых узниках придутся на пьяные головы, а непрестанный звон заглушит остальное.

Звуки погони отставали все больше. Тилар подозревал, что многие солдаты с радостью позволят им бежать, лишь бы не связываться с богоубийцей и его демоном.

Пока он натягивал украденный у пропитанного пивом скорбящего плащ, Роггер стоял рядом и тихо выговаривал:

— Надо было прикончить того рыцаря. Он не успокоится, пока один из вас не умрет.

Тилар осклабился, ему припомнилась бессильная ярость в глазах Даржона.

— Хоть он и заблуждался, но тем не менее исполнял свои обязанности. За такое я не стану перерезать ему в уличной канаве горло.

Роггер потряс головой, почесал в бороде.

— Вот увидишь — придет время, и ты пожалеешь о своем милосердии.

— Нам бы до утра дотянуть.

Беглецы спускались по улицам все ниже. Внимание Тилара привлек вскрик из ближнего переулка. Он замедлил шаг: кричала женщина. Двое рослых мужчин с недвусмысленными намерениями зажали в углу девчонку, а та всхлипывала и звала на помощь.

Тилар сразу узнал злоумышленников. Он нахмурился и поднял глаза на висящую над соседней дверью вывеску: «Древесная лягушка».

Он снова повстречался с Барго и Ергой.

Роггер остановился у его плеча.

— Почему ты стоишь?

— Оставайся здесь.

Тилар вошел в переулок, держа меч наготове в нижней позиции. Настало время, чтобы кто-то положил конец издевательствам этой парочки над слабыми.

Ерга держал девушку в медвежьем объятии, пока его товарищ возился с завязками на штанах. Он был так пьян, что пальцы у него еле гнулись, но все же заметил приближение незнакомца.

— Подожди своей очереди, — заплетающимся языком выговорил он. — Позабавишься с ней после нас.

Тилар узнал девушку — служанку из таверны, не старше шестнадцати лет. Она уставилась на него перепуганным взглядом.

Он вышел из теней переулка на свет, меч оставался у ноги.

— Может, мне стоит приревновать? — спросил он. — Я думал ваши пупырышки твердеют только при виде меня.

Ерга пристально всмотрелся, и его рот открылся. Не имея языка, он выразил удивление мычанием.

Барго развернулся на месте, чуть не упав. Он наконец умудрился высвободить свое мужское достоинство. Его взгляд прошелся по Тилару с ног до головы.

— Ты! Рыцарь с помойки.

Ерга отпихнул девушку в сторону. Та приземлилась на четвереньки и проворно отползла на несколько шагов, потом вскочила на ноги и убежала.

Двое айев встали плечом к плечу, перегородив выход из переулка.

— Того рыцаря теней здесь сегодня нет, так что помощи не жди, — угрожающе проскрипел Барго.

— Нет, — согласился Тилар и приподнял повыше клинок. — Зато у меня есть его меч.

Вышибалы задумались: они распознали черный бриллиант на рукояти.

Тилар прыгнул вперед. Он двигался с проворством, рожденным не Милостью теней, но гневом. Если бы не эта парочка, он не оказался бы в теперешнем положении. Ничего бы не случилось. Он мечтал тогда лишь о пинте пива по случаю дня рождения.

Барго попробовал отбить меч, но безуспешно. Меч резанул по тому месту, где вышибале давно требовалось обрезание.

Барго завопил и привалился к стене.

Тилар развернулся на носке и проскользнул между вышибалами. Ерга попытался ухватить его, но он легко уклонился, миновал парочку и попятился к выходу. Немой шагнул за ним, в то время как его товарищ, не переставая стонать, сползал по стене.

Бывший рыцарь взмахнул мечом в предупреждении. Если Ерга не полезет на рожон, больше крови не прольется. При обучении Тилара наставляли работать головой, а не только мечом.

Видимо, Ерга во всем следовал за Барго: немота по необходимости привязала его к партнеру. И поскольку жестокость Барго в большинстве случаев проистекала из похоти, требовался лишь верный удар мечом, чтобы положить конец тирании этой пары, навсегда изменив их отношения друг с другом.

— Я нашел тебе новый язык. — Тилар указал на лежащее в грязи под ногами отрезанное мужское достоинство. — Не думаю, что Барго он еще понадобится.

Барго сжимал руками пах, а между пальцами бежали струйки крови. Ерга стоял как вкопанный.

— Лучше помоги своему другу, — посоветовал Тилар и вышел на улицу к Роггеру и Делии. Издалека донесся зов рога. — Пошли.

Роггер бросил последний взгляд в переулок:

— Запомню, что не стоит попадаться тебе под горячую руку.

После продолжительного путешествия по улицам тройка беглецов попала в черный мешок под названием Пант. Он встретил гостей вонью, мрачным смехом и неожиданными вскриками.

— Так у тебя здесь друзья? — переспросил вора Тилар.

— Ага… насколько можно назвать друзьями обитателей Панта.

Делия всю дорогу жалась к ним. Ее дорогое одеяние выглядело на здешних улицах так же к месту, как алмаз в свином ухе. Тилар неоднократно пытался убедить ее вернуться на Летнюю гору, но ответ девушки оставался неизменным:

— Там у меня больше ничего нет. Все, чем я дорожу, теперь связано с тобой.

Тилар не настаивал слишком упорно. У него накопилась тысяча вопросов, на которые хотелось получить ответ, а Делия явно о чем-то умалчивала.

Но не только у служанки имелись секреты.

Тилар наблюдал, как Роггер уверенно выбирает дорогу, направляясь к своим пресловутым друзьям. Он хорошо помнил, что выкрикивал вор, когда опускался молот. Роггер повторял подслушанную той ночью фразу на старолиттикском.

Эги ван клий… Ни ван дред хаул.

«Сломать кость… И освободить темный дух».

После событий в кастильоне отрицать подлинность перевода бессмысленно. Роггер годился не только на то, чтобы воровать и кормить вшей.

Он и вел их одному ему известными закоулками и пролазами. В этом районе дома кренились на бок, а стены обросли толстым слоем черной плесени. Немногие целые окна на ночь были закрыты крепкими ставнями. Беглецам приходилось продираться через горы отбросов, распугивая крыс. В воздухе стоял удушливый запах зловонных гуморов, крови и желчи.

Чем дальше они продвигались, тем бледнее становилась Делия. На ее лице выделялись лишь накрашенные черным губы и ореховые глаза, и девушка походила на вурдалака, только что восставшего из могилы. Ее платье перепачкалось и намокло и теперь плотно облепляло тело. Она давно уже сняла кружевную шапочку, и темные волосы спутанными прядями разметались по плечам.

Время от времени Тилар замечал, как кто-нибудь из местных лихих ребят следует за ними, но он держал меч на виду. Никто не мог обознаться ни в мече, ни в вытатуированных на лице трех полосах.

«Пусть считают меня рыцарем, если это способно обуздать буйные головы».

Но Тилар подозревал, что никто не нападал на них по другой причине. В нижнем Панте молва разлеталась быстро, и наверняка здешние обитатели уже прознали, что по улицам ходит убийца богов, вот и держались подальше.

Над ухом Тилара раздался тихий, озабоченный голос Делии:

— Ты ранен?

Он бросил на нее недоуменный взгляд. Может, она имеет в виду, не мучают ли его последствия пыток?

— Ты хромаешь, — пояснила девушка. — И странно горбишься.

Тилар выпрямился. Он и не заметил, что по привычке двигается как калека. Ему приходилось постоянно напоминать себе, что надо держать плечи расправленными и не приволакивать ногу.

Роггер с интересом поднял бровь.

— Хотя тело и исцелилось, требуется время, чтобы мозг это осознал.

Тилар нахмурился и взмахом предложил ему продолжать путь.

Наконец Роггер нырнул в темный переулок и подошел к низенькой железной двери, изъеденной ржавчиной.

— Вот мы и пришли, — провозгласил он и постучал.

В двери открылось узкое окошко.

— Покажитесь, — резко приказал голос изнутри.

Роггер повернулся, приподнял край плаща и оголил под взглядом привратника задницу. Делия в шоке прикрыла рот рукой. Все еще полусогнутый, вор повернулся и заметил ее реакцию:

— Нужно же доказать, что я один из них.

Тилар вспомнил выжженное на ягодице вора клеймо. Задвижка щелкнула, и дверь на хорошо смазанных петлях беззвучно распахнулась.

— Что это за место? — спросил Тилар.

— Штаб-квартира черных флаггеров. — Роггер выпрямился и прикрыл срамоту плащом.

— Черные флаггеры? — переспросила Делия. — Пираты и контрабандисты? И это твои друзья?

Роггер пожал плечами.

— Сейчас не время для щепетильностей, милочка. Нам необходимо выбраться с острова.

Тилар не нашел, что возразить.

— К тому же мне здесь кое-чем обязаны.

— Обязаны?

Роггер пренебрежительно махнул рукой.

— Это долг из прошлой жизни, сир рыцарь… Одной из многих. — Он наградил Тилара многозначительным взглядом. — Если подумать, у кого она только одна?

Тилар махнул мечом.

— Не будем медлить.

Роггер карабкался впереди по узкому, на удивление чистому проходу. В нишах крохотные жаровни источали ароматы тмина и медвяного чертополоха, отгоняя запахи Панта.

Беглецы миновали несколько боковых ответвлений и наконец оказались в главном зале. Вход в него сторожила парочка парней с натертыми пеплом лицами. Они превосходили ростом и статью Барго с Ергой; Тилар сразу узнал великанов, осененных Милостью земли. Оба сторожа явно скучали и лениво опирались на тяжелые секиры, но он знал, как проворны великаны в схватке.

Роггер поздоровался с ними приветливым кивком. Они же смотрели на него сверху вниз, как на пробегающего мимо муравья.

А вот сидевший за единственным в зале столом приветствовал беглецов совсем иначе.

— Роггер! — раскатился по залу громовой голос. — Глазам своим не верю!

Навстречу вору поднялся высокий мужчина, с головы до пят затянутый в прекрасной выделки черную кожу. По обычаю черных флаггеров, он тоже натирал лицо пеплом; так даже в своем кругу их было трудно распознать.

Но этого пирата вряд ли можно было с кем-то спутать. За проведенные под солнцем и солеными брызгами годы его волосы выгорели добела, и перекинутый длинный хвост свисал с одного плеча, ярким контрастом выделяясь на фоне черной одежды.

Роггер потянул себя за бороду и быстрыми шагами подошел к мужчине.

— Креван! Рад убедиться, что ты по-прежнему не знаком с ножницами! Еще немного, и ты начнешь спотыкаться о свои лохмы.

— Могу сказать то же самое о твоей бороде.

Они обменялись рукопожатием.

Зоркие глаза пирата обежали Тилара и Делию.

— Никак ты привел с собой богоубийцу.

Тилар окаменел, его пальцы крепко сжались на рукояти меча. Роггер лишь передернул плечами.

Креван с коротким смешком выпустил руку вора.

— С другой стороны, ты всегда заводишь странноватых друзей. Помню ту ведьму из Неверинга, которая…

— Хватит! — перебил его вор. — С нами дама.

— Разумеется. — Лицо Кревана расплылось в уважительной мягкой улыбке. — Добро пожаловать, госпожа.

Делия присела в неглубоком поклоне.

Роггер открыл было рот, но Креван поднял руку, призывая его помолчать.

— Лодка, я знаю. Приготовления уже идут. Флаггеры знают, как отдавать долги, даже такие давние, как твой. Но?.. — Улыбка застыла на губах пирата.

Роггер кивнул.

— Чтобы плавание прошло гладко, надо подмазать множество рук.

Креван расслабился и оперся о стол.

— Мы можем предложить в уплату меч, — выступил вперед Тилар.

Услышав его предложение, Роггер покачал головой.

— А он смешной, — произнес Креван. — Где ты его нашел?

— В темнице.

— А, там же, где и ведьму.

Вор задумчиво поскреб бороду.

— Чего только люди не забывают среди крыс и цепей.

Тилар перевернул меч рукоятью кверху.

— А как насчет бриллианта? Он стоит хорошую пригоршню марчей.

Креван вздохнул:

— Верно, но вам потребуется в десять раз больше.

Глаза Тилара распахнулись.

— Сохранить в тайне передвижение человека с твоей репутацией не так дешево, — пояснил Роггер. — Придется заметать следы золотом.

Он повернулся к Делии.

— Но, к счастью, у нас есть кое-что ценное.

Девушка побледнела и отступила на шаг. Тилар поднял руку, загораживая ее.

— Я не торгую людьми.

Роггер приподнял бровь.

— А я что, похож на работорговца? Вспомни, я — вор… И промышляю кое-какими священными предметами.

Тилар припомнил, что его сокамерника поймали, когда тот проник в хранилище Обманной Лощины.

— А, репистолы…

Тут Делия ахнула и побледнела еще больше. Тилар вспомнил о хрустальном сосуде, при помощи которого служанка прогнала демона, сосуде с кровью Мирин.

— Я не отдам его. — Делия прижала руку к кармашку, пришитому над сердцем. — Там последние капли ее крови.

— Представляешь, сколько это стоит? — спросил Роггер у Кревана. — Кровь мертвого бога!

Глаза пирата расширились, в них явственно читалось желание завладеть ценностью.

— Серые торговцы дадут за нее столько…

— Этого хватит, чтобы заплатить за проезд? — поинтересовался Роггер.

Креван, не мигая, медленно кивнул.

Со вздохом Тилар повернулся к девушке.

— Прости, — тихо сказал он. — Но если мы хотим узнать, что обитает внутри меня и что случилось с Мирин, то всем нам придется заплатить немалую цену.

Он распахнул плащ и указал на черный отпечаток ладони:

— Если ты хочешь служить своей богине, то должна расстаться с репистолой.

Делия закрыла глаза, опустила голову и достала из кармана сосуд. Она молча протянула его Роггеру.

Тот бережно взял его и передал Кревану, пират держал репистолу в руках как величайшую драгоценность.

— Я обо всем позабочусь, — сказал он. Потом, осторожно поворачивая хрустальный сосуд, оглядел его в свете факела. Как ни странно, на глаза его навернулись слезы, и он заговорил негромко, хотя в голосе звучала сталь. — Если бы я верил, что ты действительно убил Мирин, ты не вышел бы отсюда живым, Тилар де Нох.

Креван поднялся и подошел к стеклянному шкафу, полки которого заполняли книги, свитки и несколько закрытых ящиков.

Пока он прятал репистолу, Тилар шепотом спросил у Роггера:

— Ему можно доверять?

Но пират услышал его.

— Я никогда не нарушал слово.

Креван повернулся к факелу и протер рукавом щеку. Под пеплом показались три полосы, такие же, как у Тилара.

Тилар поперхнулся и едва сумел выдавить:

— Ты… ты рыцарь?

Креван молча отвернулся:

— Роггер, проводи гостей в восточное крыло. С утренним отливом вас будет ожидать лодка, до того времени можете отдохнуть.

Вор жестом указал спутникам на дверь. Тилар наклонился к нему и шепотом спросил:

— Черных флаггеров возглавляет павший рыцарь?

Роггер оглянулся через плечо на высокого пирата.

— А кто сказал, что он павший? Не каждый рыцарь нарушает клятву, — твердо сказал Роггер, глядя Тилару в глаза. — Некоторые сами уходят из ордена.

Тилар покидал комнату с нахмуренным лбом и роем вопросов в голове. Он считал себя достаточно умудренным жизнью, но сейчас ощущал ребенком, еще только познающим мир.

Стоя на палубе пузатого «кита», Тилар смотрел, как в небе над Летними островами медленно поднимается солнце. Судно воспользовалось отливом, чтобы отойти от берега, и сейчас двигалось к глубоким водам. В полночь они войдут в воды у Рева Бури, где их будет ожидать другой корабль, а вторая пересадка произойдет на реке Уайа; беглецы надеялись частой сменой кораблей сбить со следа погоню.

За спиной раздались шаги, и рядом о поручень оперся Роггер. В чистой одежде матроса, с аккуратно подстриженной бородой, он выглядел другим человеком.

Вор заметил, что его рассматривают, и провел рукой по свежевымытой бороде.

— Делия знает, как обращаться с ножницами и расческой. Мне даже захотелось начать новую жизнь.

В тишине они смотрели, как судно выплывает из утреннего тумана под чистые, прозрачные небеса. Позади окутанные дымкой острова казались призраками, страной из сновидения.

— И что теперь? — спросил Тилар.

Роггер пожал плечами.

Делия находилась в каюте, с первой качкой девушку начала мучить морская болезнь. Она отказалась остаться на берегу, утверждая, что судьба связала ее с Тиларом и что только с ним у нее еще имеется возможность послужить Мирин. Тилар сам не мог объяснить, почему позволил ей взойти на корабль. Возможно, его тронула тоска в глазах служанки.

Мотивы Роггера он понимал лучше: тому все равно ничего другого не оставалось. Поскольку он не мог завершить паломничество, а вдобавок связался с богоубийцей, вор решил, по его словам, «идти дальше с парнем, который держит на привязи большого черного демона». Но, несмотря на игривость его заявления, Тилар чувствовал, что Роггер, как и Делия, многое оставили недосказанным.

Например, текст на старолиттикском. Тилар провел пальцем по отпечатку на груди и повторил вслух:

— «Эги ван клий ни ван дред хаул».

— Сломать кость, — прошептал волнам Роггер. — И освободить дред хаула, темный дух. Думаю, это подходящее описание для твоего чудища.

— Кто оно? Демон? Порождение наэфира? Во дворе оно сильно походило на то создание, что убило Мирин и ее рыцарей.

— Внешность бывает обманчива. Кому, как не тебе, это знать, богоубийца. — Роггер сделал ударение на последних словах.

Повисло тяжелое молчание.

Тилар со вздохом несколько раз согнул и разогнул правую руку и поднес ладонь к глазам.

— Сломать кость, — пробормотал он. Думать о первой половине фразы было гораздо легче. — Так и получилось.

— Да, стало быть, я не ошибся. «Клий» означает кость, а не тело в целом. Дред хаул появился, когда молот сокрушил кости, а не раньше, когда тебя чуть не запороли до смерти. Очень любопытно, что Мирин излечила все плохо сросшиеся кости, перед тем как одарить тебя этим созданием. Как будто она заключила его в клетку из здоровых костей, но стоит одной из них треснуть, и он вырывается на свободу.

— А я становлюсь до его возвращения калекой, — кисло добавил Тилар.

— За все приходится платить… Кажется, ты сам так говорил юной Делии.

Тилар покачал головой. Многое из случившегося оставалось загадкой. На палубе снова воцарилась тишина. «Кит» поймал попутный ветер, паруса раздувались. Острова быстро пропадали за кормой, сливаясь с голубым горизонтом.

Долгое молчание нарушил Тилар.

— Как ты думаешь, мы выпутаемся из этой истории?

— Ни за что, — решительно ответил Роггер, вытаскивая из кармана трубку.

Тилар повернулся к нему лицом и удобно оперся локтем на борт. Роггер неторопливо наполнял трубку черным табаком из кисета.

— Не надо удивленно на меня смотреть. Жители Летних островов никогда не оставят тебя в покое. Тот рыцарь, Даржон сир Хайтаур, будет охотиться за тобой по всем Девяти землям. И не забывай про остальных богов. По последнему подсчету, их девяносто девять, и они не дадут тому, кто сократил их ряды, свободно разгуливать по свету. Сольют воедино все свои Милости, но найдут тебя. Но даже их нельзя назвать худшей угрозой.

— А кто же тогда?

Роггер запалил от ближайшей лампы зажигательную палочку и приступил к раскуриванию трубки, попыхивая ею, пока табак не занялся.

— Что может быть страшнее одержимых местью богов? — повторил Тилар.

Вор приподнял одну бровь.

— Тот, кто убил Мирин, конечно. Настоящий убийца богов. Ему необходима твоя смерть, чтобы ты ненароком не доказал свою невиновность. А кто смог убить бога… — Роггер пожал плечами и затянулся трубкой, не договаривая очевидного.

«Тому не составит труда заставить замолчать обычного человека».

— Так что ты предполагаешь делать? — через какое-то время поинтересовался Роггер, внимательно оглядывая Тилара.

Тот потер лоб:

— Кажется, у меня нет выбора. Попытаюсь разрешить оставленную мне тайну. Последние слова Мирин.

— Ривенскрир?

Тилар кивнул:

— Мирин излечила меня и даровала для защиты демона. И все для того, чтобы оставить в наследство загадку. Ее придется разгадать, чтобы доказать мою невиновность.

— И куда мы направимся для начала?

— Туда, где мне обрадуются еще меньше, чем на островах. — Тилар повернулся спиной к Летним островам и уставился на север. — В Ташижан, оплот ордена рыцарей теней.