И пожрет пес пса…

17

В участке Троя выволокли из «универсала». Его ждали полицейские в кожаных перчатках, вооруженные дубинками. Они колотили и пинали его, пока тащили вверх по короткой лестнице. Тяжелые ботинки молотили по голове. Внутри его схватили за волосы и ударили кулаком в лицо. Нос хрустел при каждом ударе, челюсть была сломана.

Зарегистрировав его и найдя физическое состояние нормальным, блюстители закона приковали свою жертву наручниками к решетчатой двери в главном коридоре, где все желающие могли лупить и пинать ее пока не надоест. Человек, ранивший двух полицейских и всех их так напугавший, погиб, но этот был его сообщником. Когда стало известно, что Мелани грозит частичный паралич, полицейские словно обезумели. Трой выкрикивал слова ненависти и угрозы.

К пересменке у него так раздулась сломанная кисть, что браслет наручников скрылся под посиневшей плотью. Он харкал кровью, плевался осколками зубов. У него были сломаны ребра и скула. Перебитый нос и глаза так распухли, что он почти ничего не видел. Пьяный помощник шерифа, опоздавший на расправу, залез на решетку и спрыгнул ему на руку. Кость захрустела. От нечеловеческой боли Трой потерял сознание.

Перед рассветом, за час до пересменки, начальник смены вышел из своего кабинета за кофе и увидел Троя, по-прежнему висевшего на решетке.

— Уберите отсюда эту падаль, — распорядился он, пихая носком ботинка неподвижное тело. — Отвезите его в окружную больницу, пока всякие там пархатые правозащитнички не подняли вой насчет царящей в полиции жестокости. Если кто спросит, ему попало на стоянке, а потом от ниггеров в «обезьяннике».

— Есть, капитан! — отчеканил сержант. — Этим козлам плевать на парализованного полицейского, они жалеют только такое дерьмо. Будь моя воля, я бы выволок его да пристрелил!

— В Бразилии работает железная система — пуля в затылок!

— Нам скоро придется перенять их опыт. Ребята, уберите его отсюда, мне тошно на него смотреть!

Троя поместили на заднее сиденье полицейской машины, с двумя копами.

— Заштопайте его и привезите обратно. Детективы хотят с ним потолковать перед судом.

Мотаясь на заднем сиденье, Трой думал о том, что было бы лучше, если бы они остановились и прикончили его, позже объяснив это тем, что он пытался бежать. Будь у него силы, он бы их спровоцировал. Он завидовал Дизелю.

Медики отделения неотложной помощи занимались всеми, кого им доставляла полиция: с огнестрельными и колотыми ранениями, одуревшими от наркотиков. Врачам и сестрам было все равно: они лечили людей, не вынося нравственных суждений и не проводя расследований. На сей раз они знали, кому оказывают помощь: о случившемся всю ночь твердили по радио, к тому же через них уже прошли двое раненых полицейских и случайный пострадавший из парикмахерской. Они понимали, за что пациента избили, остальное их не касалось. Врач настаивал на госпитализации: перелом руки, кисти, сломанные ребра, раздробленная скула, сильное сотрясение мозга. Полицейские, доставившие Троя в больницу, позвонили начальнику смены. Тому не улыбалось оставлять подозреваемого вне тюрьмы, тем более пока личность его не была установлена, однако правила не допускали вольных толкований: последнее слово оставалось за врачом. «Пусть врач подпишет», — распорядился начальник смены и выделил охрану. Подозреваемого приказано было приковать за ногу к койке. В больнице не было тюремного отделения, но на окне палаты были решетки. Начальник смены думал только о том, чтобы спасти собственную шкуру, и принял к этому все меры.

Отойдя от анестезии, Трой обнаружил гипс на кисти и проволочный каркас на челюсти, однако желание умереть прошло. Морфий творит чудеса: позволяет вытерпеть и физические и душевные страдания. Теперь все происходившее с ним Трой переносил безропотно. Он даже умудрялся спать урывками и видеть обрывочные сны. В одном из снов выросший сын Дизеля тыкал в него пальцем, обвиняя в смерти отца, а он в ужасе выкрикивал слова оправдания… После другого сна он очнулся в страхе, под мокрыми от пота простынями. Сначала он безуспешно пытался вспомнить приснившийся кошмар, а потом так расхохотался, что заболели ребра. Чего ему бояться теперь? Ему на голову и так обрушился весь мир. О Дизеле он думал со смешанным чувством: жалел его жену и сына и бесился, вспоминая самого Дизеля в толпе. Почему он не бросился ему на выручку, увидев полицию? А если не собирался помогать, то какого черта не сбежал, пока еще мог? Проигрывая в памяти всю сцену, кадр за кадром, он убеждался, что ответить, почему так произошло, мог бы один Дизель. Значит, ответа не будет никогда.

Услышав звон ключей, он взглянул на дверь. Медсестра привела троих мужчин. Двое были детективами с каменными челюстями, третий, розовощекий юнец с чемоданчиком, назвался помощником окружного прокурора. Детективы источали враждебность: Трой был сообщником преступника, устроившего стрельбу, и тоже нес ответственность за паралич, разбивший Мелани Странк. Трой смотрел мимо них, но не спускал глаз с сотрудника окружной прокуратуры. У того были невыразительные голубые глазки. Трой чуял в нем опасного врага.

Ему показали удостоверение и бляху.

— Сержант Кокс, — представился один из детективов. — Это детектив Фаулер и мистер Харпер из окружной прокуратуры. Он хочет задать вам несколько вопросов.

Харпер откашлялся.

— Как вы себя чувствуете?

Проволочный каркас на скуле мешал говорить, но Трой выдавил:

— Нормально. Когда меня отпустят домой?

— Домой? Думаете, вас отпустят?

Трой дернул плечом.

— Я ничего не сделал.

Сержант Кокс фыркнул.

— А деньги в багажнике? Откуда они?

Трой пожал плечами.

— Мы знаем, что вы не Эл Леон Кляйн. Кто вы такой?

Трой исхитрился улыбнуться.

— Ничего, через несколько часов мы сами это узнаем, — пригрозил сержант Кокс. — Держу пари, у вас есть судимости.

— Вас задержали по подозрению в убийстве.

— В убийстве? Кого?

— Карла Джонсона.

Трой усмехнулся, хотя ему было не до смеха. Он вспомнил положение уголовного кодекса о том, что убийство с целью скрыть другое преступление или облегчить его совершение квалифицируется как убийство с отягчающими обстоятельствами, и о том, что сообщники несут за него одинаковую ответственность. Если полиция, прибывшая к месту грабежа, принимает владельца магазина за преступника и убивает его, то вина за убийство ложится на грабителя. Если полиция или владелец убивают грабителя, убийцей объявляется его сообщник. Но какое преступление совершили сначала они с Дизелем? Прежде чем преступление состоялось, он уже был задержан и лежал в наручниках на земле. Разве было еще какое-то преступление, кроме стрельбы?

— Мы также намерены обвинить вас в преступном сговоре с целью совершить ограбление.

— Валяйте! — бросил Трой. — И попробуйте доказать.

Детективы закатили глаза. Харпер извлек из чемоданчика бланк с готовым текстом.

— Подпишите этот отказ, — сказал он, — и мы сможем поговорить. Если вы ничего не сделали, расскажите, что произошло, чтобы можно было снять с вас обвинения.

Трой устремил на них взгляд, в котором читалось: «Вы в своем уме?» Потом он иронично покачал головой и засмеялся. Если бы он подписал отказ от прав подозреваемого, то ничто не помешало бы им выступить с выдуманными свидетельскими показаниями, подтверждающими одно другое. Может быть, они этого не сделают, но где гарантии? Когда судили одного его знакомого, сержант-детектив лос-анджелесской полиции дал показание под присягой, будто обвиняемый сознался в ограблении банка. Если бы тот сказал, что это ложь, прокурор напомнил бы о его судимостях. Трой не хотел так рисковать. Правило номер один в делах с полицией гласит: не отвечать ни на какие вопросы без адвоката.

— Знаете, — выдавил он сквозь проволоку, — я, пожалуй, хотел бы прямо сейчас поговорить с адвокатом.

Детективы и сотрудник окружной прокуратуры переглянулись, пожали плечами и поднялись, чтобы уйти. Сестра открыла им дверь. Когда прокурор и второй детектив уже шествовали по коридору, сержант Кокс наклонился, словно хотел что-то тихо сказать, оглянулся и, убедившись, что за ним не наблюдают, сильно ударил Троя наотмашь по лицу.

Звук пощечины заставил спутников сержанта обернуться, но они не догадались, что произошло. Кокс обнял их за плечи.

— Пойдем заморим червячка!

Позже дверь открылась снова. Полицейский впустил врача и медсестру с историей болезни. Врач изучил бумаги и осмотрел пациента: посветил фонариком в глаза, проверил гипс на руке, потыкал пальцем в сизые кровоподтеки по всему телу.

— Жить будете! — изрек он и что-то вписал в историю болезни. — Подержим его еще денек, — сказал он сестре, и оба вышли. Полицейский запер дверь.

Спустя минут десять он снова ее отпер для уборщиков — трех негров с тряпками, щетками и шваброй. Полицейский убрался за порог, спасаясь от ведра на колесиках. Уборщик, протиравший тумбочку, оглянулся и, убедившись, что полицейский его не слышит, прошептал:

— Мой братан Чаки Рич передает тебе привет и спрашивает, что для тебя сделать.

Чаки Рич! Трой был знаком с ним еще с колонии, потом они знались в тюрьме. Несмотря на пропитывающую тюрьму расовую вражду, они дружили. Чаки учился в школе имени Рузвельта, был хорошим полузащитником и получил стипендию для учебы в университете Южной Калифорнии, а потом попался с граммом героина. Тогда они с Троем и познакомились. Потом он промышлял мелким мошенничеством и воровством и неоднократно попадал за разные мелочи в тюрьму.

— Где он? — спросил Трой. — На воле?

— Да. Он спрашивает, чем тебе помочь.

— Мне нужен газовый ключ — вот такой… — Он развел руки дюймов на восемнадцать.

— Ладно, передам. Будь спок.

Полицейский снова заглянул в палату. Брат Чаки закончил протирать тумбочки и удалился. Полицейский запер палату.

Трой старался погасить вспыхнувшую искру надежды. Из этого все равно ничего не выйдет. Даже если Чаки хочет ему помочь, зачем его родственнику рисковать свободой? Ключом можно было бы погнуть и сломать брусья решетки на окне, но как его получить? Полицейский всегда был начеку, когда ему приносили еду и лекарства, когда убирались в палате. Даже если ключ принесут, то не раньше завтрашнего дня, а назавтра Троя уже переправят в окружную тюрьму. Нет, как бы не так: задержаться еще на денек он сумеет.

В ящике тумбочки завалялось ржавое бритвенное лезвие. Он достал его. Когда к нему пришел лаборант, Трой подтянул колени и незаметно надрезал себе лезвием большой палец, чтобы в нужный момент выдавить из пореза капельку крови.

Лаборант взял у него анализ крови, померил температуру, давление и наконец дал бутылочку для анализа мочи. Наполняя бутылочку, он задел струей капельку крови у себя на пальце. Кровь в моче может значить что угодно — от камней в почках до рака и внутреннего кровотечения. Потребуются новые анализы, а то и рентген, а значит, он проведет в больнице лишний день или даже больше. Веры в брата Чаки у него не было, но он ничего не терял, давая тому возможность оказать ему помощь. Единственным шансом снова оказаться на свободе был побег. Из больницы было легче сбежать, чем из тюрьмы, а побег из Фолсома вообще был из области фантастики.

Когда принесли ужин на подносе — индейка, картофельное пюре, клюквенный соус, — Трой вспомнил про Рождество. Он совершенно забыл, что трагедия произошла перед Рождеством, и теперь его охватила невыносимая грусть, чреватая жалостью к себе, которой он грешил нечасто. Неужели его обвинят в убийстве? Что он совершил? Ограбил черного наркодилера, присутствовал при убийстве наркодельца-контрабандиста, прикончил маньяка-убийцу… Похищение ребенка — более тяжкое прегрешение, но целью было заставить платить должника, а не вымогать выкуп. Тут не было ничего сверхстрашного. Несправедливо сгноить его за все это в тюрьме. Просто бред какой-то!

Справедливость — вот все, чего ему хочется… Но он тут же поднял самого себя на смех за такие мысли: какая справедливость, если он даже не знает, с чем ее едят? Он хочет того, чего хочет, как и любой другой, а все остальное чепуха, пустые слова.

Чтобы усыпить тревогу, нужно заснуть самому. У него закрывались глаза. Может, он проснется в другом мире?

Еще до рассвета дверь открылась. Трой услышал звон наручников. Вошли двое помощников шерифа: один толкал инвалидное кресло, другой принес его рваную, дурно пахнущую одежду.

— Наденешь это?

Трой покрутил головой. Ему стало нехорошо: он решил, что его переводят в окружную тюрьму. Кресло вывезли через задний ход на стоянку, где ему велели встать и идти самому. Один помощник шерифа сказал другому, что времени у них полно: судья все равно никогда не приходит раньше половины одиннадцатого. У Троя снова появилась надежда: его везут не в тюрьму, а в суд. Это обещало еще одну ночь в больнице. Чаки Рич и его брат могут поспеть с помощью.

Муниципальный суд находился напротив главного судебного здания. За несколько кварталов до суда в машину сообщили, что у главного входа собрались телеоператоры и репортеры, поэтому Троя высадили из машины на боковой улочке и провели в здание через черный ход. В вестибюлях суда уже собирались адвокаты с истцами и ответчиками, полицейские с обвиняемыми, отпущенными под залог, и залоговыми поручителями. Судебный пристав отпер дверь в пустующий зал суда. Троя провели по проходу мимо высоких сидений. Даже карлик превращается в гиганта, когда надевает черную мантию и усаживается в судейское кресло. Зал, обшитый темным деревом, походил на трапезную замка. Пристав открыл дверь в кутузку рядом с залом, похожую на конуру или на сортир, с испещренными надписями цементными стенами и вонью засорившегося нужника. Но здесь он был по крайней мере один. Ему случалось томиться в судебных кутузках размером в восемнадцать футов с полусотней подсудимых.

Снимая с него наручники, пристав и помощники шерифа не скрывали своей враждебности к нему, он в ответ изображал высокомерное равнодушие.

Через дверь он слышал, как в зале собираются люди. В десять тридцать суд призвали к порядку, еще через минуту дверь открылась, и пристав поманил его наружу. В зале не оказалось зрителей, зато хватало прокуроров, секретарей, вооруженных приставов; лысый судья даже в своей черной мантии, сидя на возвышении, казался маленьким. Все заняли свои места, и судебный секретарь провозгласил:

— Народ Калифорнии против Джона Доу[15] номер один, криминальный номер шесть-шесть-семь-четыре-восемь тире девяносто четыре.

Трой опустил голову, усмехаясь про себя. Они так и не узнали, кто он такой. Не позднее чем через двое суток ему должны либо предъявить обвинение либо отпустить.

— Передаю ответчику иск, — сказал секретарь, протягивая приставу несколько скрепленных страниц. Пристав подал их Трою.

— Запишите в протокол, что иск передан ответчику, — сказал судья, изучая через бифокальные очки свой экземпляр дела. Потом, подняв глаза на Троя, он спросил:

— Ваше имя?

— Видимо, Джон Доу.

Лысый судья от этого ответа побагровел.

— У вас есть собственный адвокат? — спросил он.

— Сейчас еще нет, ваша честь. Мне не разрешили позвонить.

— Это так, мистер Дарси? — Судья перевел взгляд на помощника окружного прокурора.

— Понятия не имею, ваша честь. Насколько я знаю, каждому задержанному позволяется сделать один телефонный звонок.

— Мне — нет, ваша честь.

— Не потому ли, что вы отказываетесь себя назвать?

— Не знаю. Знаю одно: у меня этой возможности не было.

Поднялся сопровождавший Троя помощник шерифа.

— Ваша честь…

— Да.

— Я транспортирую мистера… Доу. Раз он не звонил, я гарантирую, что он это сделает, когда мы отсюда уедем.

— Вы — помощник…

— Бартлетт, сэр. Старший помощник Бартлетт.

— Отлично. Поручаю это вам. У вас будет свой адвокат? — обратился судья к Трою.

— Надеюсь, что да.

— У вас есть на это средства?

— У меня в машине были деньги.

— Ваша честь, — заговорил обвинитель, — полагаю, ответчик имеет в виду сто пятьдесят тысяч, найденные у него в багажнике. Мы считаем, что они добыты путем преступления…

— Какого преступления? — спросил Трой.

Судья поднял руку.

— Спокойно, мистер… Доу.

— Мы расследуем их происхождение, — сказал обвинитель. — Они числятся как улика.

— Хорошо… К данному разбирательству это не относится. Я назначу государственного защитника, пока вы не наймете своего адвоката. Что с залогом? Какова позиция истца?

— Мы предлагаем залог в один миллион. Ответчик скрывает свое настоящее имя. Обвинения чрезвычайно серьезны, велика вероятность побега, чтобы избегнуть судебного преследования!

— Мистер… Доу, что скажете вы?

— Думаю, вы меня переоцениваете.

— Я так не думаю. Вы не называете себя. Я устанавливаю залог в один миллион долларов. Надо назначить дату предварительного слушания.

Секретарь принес толстую книгу, положил ее перед судьей и ткнул пальцем в страницу.

— Предварительное слушание назначается на пятницу пятого января, десять утра.

Все было кончено. Судья объявил десятиминутный перерыв. Пристав и помощники шерифа надели Трою на ноги браслеты, приковали одну руку наручниками к надетому на него широкому поясу; другая рука была в гипсе. Ожидание длилось шесть часов, решение потребовало четырех минут.

В кутузке он прождал еще пять часов, потом его снова отвезли в больницу. На улице успело стемнеть. Он смотрел сквозь сетку на окне «универсала» на освещенные витрины магазинов. В одной продавец разбирал рождественскую елку. Это зрелище вызвало у него приступ тоски. Он уже не надеялся на то, что Чаки Рич передаст ему через своего брата газовый ключ. У уборщика уже закончилась смена, он давно покинул больницу. Даже если он по-прежнему там, даже если принес ключ, его ни за что не передать через дверь. На подносе с едой его не спрятать — великоват. Через глазок в двери? Сомнительно.

Он с тоской взирал на свободный мир. Краем уха он слышал, как помощники шерифа лениво переговаривались о своих финансовых и брачных делах.

«Универсал» подкатил к отделению неотложной помощи. Один помощник зашел внутрь и вернулся с чернокожим санитаром, толкавшим инвалидное кресло. Троя приковали за ногу к креслу, накрыли ему колени одеялом и покатили по коридору, освещенному лампочками дневного света. В палате его раздели и облачили в больничную пижаму.

Оказавшись на матрасе, он почувствовал, что из-под него что-то выпирает. Он отогнул было край, чтобы вытащить мешающий предмет, но инстинкт подсказал дождаться ухода помощника шерифа и санитара.

Лишь только дверь закрылась, Трой пошарил под собой и извлек большой пластиковый пакет. Сердце отчаянно забилось. Он вытащил пакет и сразу нащупал ключ. Но кроме него там было что-то еще. Трой открыл пакет, и пальцы сразу наткнулись на ударник и барабан револьвера. Поджатые колени должны были загородить находку от глазка в двери. Подарок оказался «Смит-Вессоном» старого образца с длинным стволом калибра 0,38. Это оружие считалось «полицейским», прежде чем полиция обзавелась «Магнумами» 0,357 и скорострельными автоматическими пистолетами калибра 9 миллиметров. Вороненая сталь потускнела, рукоятка была выщербленной, зато пушку смазали и зарядили. Трой несильно надавил на спуск — и ударник приподнялся, барабан начат вращаться. Оружие можно было хоть сейчас пустить в ход.

Теперь — тяжелый газовый ключ. Боб Оклахома рассказывал ему, как он разделался с похожими решетками в Соледад с помощью такого же инструмента. Крутишь брус, пока металл не устанет и не лопнет. Трой решил дождаться ночи, даже полуночной проверки, а потом приступить к делу — или по крайней мере попытаться.

Помощник шерифа и санитар вернулись с холодным ужином на подносе. Трой прятал оружие и ключ между коленями, под одеялом. От возбуждения кусок не лез в горло. Часы тянулись страшно медленно. Трой наконец осознал, как здорово сработал брат Чаки. То ли дверь в палату осталась открытой, раз внутри все равно никого не было, то ли ее ненадолго отперли для уборки и не позаботились заглянуть. Другого способа подложить пакет не было. Вот и говори после этого, что черный и белый не могут дружить! Чаки Рич оказался настоящим другом, в отличие от многих белых дружков Троя. Он жалел, что в пакете не было адреса или номера телефона.

Свет погасили в десять вечера. Еще час в соседней палате бубнил телевизор, потом и он заткнулся. Из коридора донеслись шаги, в глазок проник луч фонаря. Трой притворился спящим, позаботившись, чтобы его было видно с ног до головы. Еще не дай бог ввалятся в палату.

После следующей проверки настало время приступать к делу. Прежде всего — покинуть койку. Трой стал крутить ключом полый вертикальный штырь в ногах койки. Штырь оказался из непрочного металла и сломался уже от второго нажима. Ноги освободились. Кандалы повисли на ноге и звенели, но по крайней мере не мешали двигаться.

Он встал и подошел к двери, чтобы проверить, есть ли кто в коридоре. Пусто. Помощник шерифа предпочел, видимо, обосноваться на посту дежурной сестры, чтобы ночь напролет смотреть по телевизору кино.

Трой вернулся к окну и снял сетку. Чтобы ухватить ключом брус решетки, пришлось сперва разбить несколько стеклышек. Он закрепил ключ, надавил — и сразу пал духом. Брус показался титановым. Он поднажал, приложил всю силу, и брус сдвинулся на долю миллиметра. Это уже была победа: раз брус поддается, значит, его можно сломать. Он стал тянуть и крутить изо всех сил.

Звяканье ключей, шаги. Он нырнул в койку, сжимая револьвер. Если кто-нибудь откроет дверь, то о побеге через окно можно забыть. Его выведут через дверь. Тогда — конец. Сейчас у него была фора. Он отвернулся, закрыл глаза. Сквозь веки он ощутил луч света. Потом луч пропал, шаги удалились. Обычная проверка. Непонятно, как растяпа не заметил, что с окна снята москитная сетка…

Трой снова соскользнул на пол, снова глянул в коридор, снова взялся за брус решетки. Брус поддавался все больше. Вдруг он лопнул. Резкий звук был похож на пистолетный выстрел.

Вот черт! Такой звон не могли не услышать! Он вставил сетку на место и метнулся к двери. При приближении дежурного он прыгнет в койку и затаит дыхание.

Но никто ничего не услышал. Он почувствовал, как крепнет надежда. Бегство становилось возможным. Босым, в больничной пижаме, с кандалами на ноге и с загипсованной рукой далеко не уйти, но и то, что уже произошло, было почти чудом: оказалось, что кузен одного из его немногочисленных чернокожих друзей работает в этой больнице и нашел способ подсунуть ему газовый ключ и револьвер! Слава богу, что Чаки Рич не черный расист, в отличие от большинства его черных братьев в калифорнийских тюрьмах.

Пришло время действовать. Он порвал простыню на полосы, обмотал ими цепь на ноге и привязал ее к лодыжке. У него были носки и матерчатые шлепанцы. По крайней мере он не бос, хотя прыгать наверняка будет больно.

С загипсованной рукой и с револьвером в другой вылезти в окно было невозможно. Трой продел под спусковой крючок полосу от простыни и повесил револьвер себе на шею, под пижамной курткой.

Орудуя газовым ключом, он погнул брусья решетки, чтобы сквозь них можно было протиснуться. Отверстие получилось узким. Он полез головой вперед, потом, извиваясь, выбрался из окна целиком. Торчащий конец сломанного бруса сорвал кусок кожи с груди, но это была недостойная внимания мелочь. Под ногами был узкий карниз, на котором можно было уместиться разве что встав на цыпочки. Ему придется пролететь вниз восемь-девять футов. Приземляться без ботинок было слишком рискованно.

Трой повис на решетке, потом на карнизе. Он хотел повисеть и спрыгнуть, но, как только тело вытянулось, пальцы не выдержали веса и разжались. Он приземлился на пятую точку, с задранными вверх ногами, но ничего не сломал. Он машинально оперся на руки. От боли в сломанной кисти из глаз посыпались искры, все тело покрылось потом, в голове забили фонтаны боли.

Но надо было спешить и побыстрее убраться из городка. После восхода солнца его бросятся искать все местные жители и все полицейские на сто миль вокруг. Любой, кто увидит беглеца в больничной пижаме, поднимет тревогу. До наступления утра он должен уйти как можно дальше.

Он дошел до конца боковой улочки. Куда теперь? Картина была сюрреалистическая: пустые магазины, безлюдные улицы с перемигивающимися неизвестно для кого светофорами. Скрыться на улице от света фар было бы негде, но у него не было выбора, приходилось рисковать.

Он набрал в легкие как можно больше воздуха и побежал наискосок через улицу, к ближайшему перекрестку. На перпендикулярной улице было темно. Через квартал начинался запущенный жилой район. Здесь росли деревья, кусты, здесь можно было спрятаться. Вспыхнули автомобильные фары, он прижался к стволу дерева и проехался по нему спиной, прячась от света. От следующей машины он нырнул головой в кусты, и где-то на заднем дворе отчаянно залаяла собака. Пропустив еще одну машину, Трой перебежал улицу. Хозяин прикрикнул на заходящегося в лае пса.

Трой плохо ориентировался в этом городке, но, судя по указателю, перемещался в западном направлении. В миле, а может, двух или трех пролегала федеральная автострада: она тянулась на север и на юг, к Сан-Франциско и к Лос-Анджелесу, до которого было отсюда триста с лишним миль. Трою было все равно, в какую сторону податься, лишь бы уйти подальше, хотя Сан-Франциско был ближе.

Он свернул в переулок между домами. По обеим сторонам залаяли и стали кидаться на изгороди сторожевые псы. Трой прибавил шагу. Казалось, собаки его провожают, передавая друг дружке эстафету. Переулок не был замощен, камни больно впивались в ступни сквозь тонкие подошвы больничных шлепанцев. Он всякий раз морщился от боли и следующие несколько шагов хромал. Подметки уже продырявились; в далеком прошлом осталось босоногое детство, когда он почти все лето бегал без обуви. Он прикинул, что протащился уже мили три. Ноги грозили вот-вот превратиться в кровавое месиво. Найти где перекантоваться, лечь на дно? Нет, охотники не успокоятся, пока не выволокут его на свет, могут пустить по его следу ищеек. Городок слишком мал. Чем дальше он уползет, тем лучше.

Жилой квартал кончился, дальше темнел парк. Определить его размеры было трудно: противоположного края не было видно. Он бросился туда. Прикосновение травы к кровоточащим ступням принесло облегчение. Сквозь ветви он видел серебристую луну низко над горизонтом. Действие морфия прошло — в теле открылось несколько гнезд режущей боли, но он упрямо шел вперед.

Сначала до слуха донеслись звуки проносящихся машин, еще через тридцать ярдов показалась изгородь и насыпь федеральной автострады. Поверх увитой плющом изгороди были видны только крыши гигантских фур, рассекающих ночь. Отчаяние подсказало ему решение — угнать машину. Он был волком-одиночкой в самом первозданном значении этого слова.

Двигаясь по опушке парка, виляя между кустов, он изучал автостраду, от которой его отделял узкий параллельный проезд. Потом парк кончился, показалась поперечная улица, ведущая к въезду на трассу и к проезду под ней, за которым находился въезд на противоположную сторону трассы, в направлении Сан-Франциско. До него было ближе, но помощь ждала в Лос-Анджелесе. На указателе была стрелка и надпись «101-Юг». У въезда на трассу стоял знак «стоп».

Знак был ему на руку. Оставалось преодолеть сорок ярдов открытого пространства между парком и знаком, и это было труднее всего. Из-за яркого света на шоссе этот отрезок казался ему игровым полем стадиона «Доджер». Сначала надо было преодолеть его незамеченным, потом уповать на то, чтобы у остановившейся машины оказались не заперты двери.

Затаившись в зарослях, он вспоминал фильмы о дикой природе, прячущегося в траве льва с подергивающимся кончиком хвоста.

Вспыхнули фары. Появился тягач, набитый мексиканскими батраками. В какую же рань их везут в поле! Еще петух не прокукарекал.

Следом за тягачом показалась другая машина. В ней сидел один водитель. Она затормозила под знаком. Трой устремился к ней с револьвером, болтающимся на груди под мокрой от пота пижамой. Чтобы рвануть дверцу, ему требовалась здоровая рука. Когда до машины оставалось ярдов тридцать, тормозные фонари погасли и она тронулась с места. Еще несколько секунд расстояние между ним и машиной сокращалось, потом стало стремительно увеличиваться. Он остановился, тяжело дыша. Почему-то вспомнилось, что лев в большинстве случаев упускает облюбованную жертву. Вдруг водитель его заметил? Вряд ли, он стартовал слишком спокойно, слишком размеренно.

Он вернулся в кусты, набирая полную грудь холодного воздуха, опустился на мокрую от росы траву. После минутного отдыха он заново, еще туже прибинтовал к лодыжке браслеты полоской от больничной простыни. Он сидел разгоряченный, потный, от прохладного предрассветного воздуха по коже бегали мурашки. Он снял с шеи револьвер. С ним он бегал медленнее. Он решил нести его в руке и зажать под мышкой перед тем, как рвануть заднюю дверцу машины. Он даже потренировался, чтобы все прошло гладко. Только бы дверца была не заперта!

Очередная машина оказалась «Кадиллаком-Севилья» с двумя людьми на переднем сиденье. Трой пустился за ней бегом, уповая на то, что люди внутри не станут оглядываться.

У «кадиллака» зажглись тормозные огни. Трой побежал быстрее. Машина остановилась. Он сунул револьвер под мышку и потянулся к ручке задней дверцы. Ручка поддалась, дверца распахнулась. Трой нырнул внутрь.

Машина поехала, потом резко затормозила. Трой ударился о спинку переднего сиденья, боль в сломанной скуле иглой вонзилась в мозг. Револьвер упал на пол.

Женщина завизжала. Водитель повернул голову и машинально снял ногу с педали тормоза. Машина ткнулась бампером в живую изгородь и остановилась на проезжей части. За рулем сидел негр с тонкими усиками, источавший аромат лосьона после бритья.

Трой извивался и вползал на сиденье под непрекращающийся женский визг. Под колено ему врезался револьвер.

В машину хлынул ослепительный свет, потом раздалось оглушительное гудение. Мимо пронесся грузовик, обдав машину ветром.

Трой нащупал револьвер.

— Молчать! — гаркнул он.

Женщина повернулась, навалилась спиной на дверцу.

— Успокой ее! — велел Трой водителю, поднимая револьвер.

— Тсс! — Мужчина потянулся к женщине и тряхнул ее за плечо. — Успокойся.

— Сдай назад. Живо! — приказал Трой.

— Хорошо, хорошо… Только не трогайте нас.

— Я не собираюсь вас трогать, если будете делать, что я говорю. Развернись — и вперед.

— По автостраде?

— А как же еще, мать твою за ногу?

— Вы сказали сдать назад.

— Не болтай, а поезжай.

«Кадиллак» все еще стоял поперек полосы. Снова вспыхнули фары, две машины проехали одна за другой, раздался протяжный негодующий гудок. Наконец они тоже тронулись и быстро набрали скорость. Движение давало беглецу шанс. Ему не верилось, что он зашел так далеко. Было из-за чего зародиться слабой надежде.

— Возьмите у нас деньги, машину, — предложила женщина. — А нас отпустите.

— Нет, не могу.

— Почему?

Ей ответил муж:

— Потому что мы сразу позвоним в полицию.

— Нет, не позвоним…

— Чарлин! — укоризненно произнес муж. — Не лги.

— Мы бы дали ему слово.

— Он бы нам не поверил.

— Я не могу себе позволить вам верить, — подтвердил Трой. — Но я не причиню вам вреда, если вы будете вести себя смирно. А если нет, то…

— Чего вы от нас хотите? — спросил мужчина.

— Сейчас я хочу, чтобы вы включили новости.

— Пожалуйста.

В этот предрассветный час все новостные каналы Лос-Анджелеса и Сан-Франциско взахлеб снабжали проснувшихся последними известиями, но среди них не оказалось новостей о побеге подозреваемого в убийстве в Центральной Калифорнии. Видимо, на телеэкране его физиономия тоже еще не появилась.

Трой смертельно устал, несколько участков на теле невыносимо болели, словно соревнуясь, который из них быстрее исчерпает его терпение…

Трой вздрогнул и очнулся. Оказалось, что он задремал. Он передвинулся в правый угол и опустил стекло, чтобы лицо обдавало холодной струей воздуха. Так будет труднее отключиться. Что-то мешало сидеть. Он вытащил из-под себя чемоданчик на молнии. Внутри лежали бумаги и Библия — зачитанная вдрызг, в истертом кожаном переплете, с вылетающими страницами.

Трой видел только затылок женщины и часть профиля мужчины. Он дал бы ему лет шестьдесят.

— Послушайте, — заговорил он. — Я обо всем этом очень сожалею и не хочу причинять вам вреда. Но мне терять нечего, и я вас убью, если вы надумаете дурить. Понятно?

— Мы ничего не надумаем, — сказал мужчина.

— Отпустите нас! — взмолилась женщина, дрожа как осиновый лист.

— Чарлин! — прикрикнул на нее мужчина. — Он все равно этого не сделает, не унижайся.

После долгой паузы Трой наклонился вперед.

— Я не могу… не могу рисковать. Вы меня понимаете? — Мужчина кивнул. — Мне правда жаль. — Он хотел выругаться для убедительности, но Библия и честность мужчины заставили его сдержаться. — Как вас зовут?

— Чарльз Уилсон. Это моя жена Чарлин.

— Преподобный Чарльз Уилсон, — добавила Чарлин.

Трой не удержался от улыбки. Даже в таком отчаянном положении Чарлин хотелось похвастаться мужем-священником. Как скоро их хватятся? Он не видел в машине багажа. Значит, ночевать они, видимо, будут дома.

— Куда вы едете? — спросил Трой.

— Домой, — ответила Чарлин. — Мы ездили в гости, в Беркли. Впервые увидели внучку, новорожденную дочь нашего сына.

— Дома вас кто-нибудь ждет?

— Нет, но… — Она осеклась, словно что-то припомнила.

— Что?

— Не важно. Я забыла…

— О чем это она? — спросил Трой священника.

— Мы обещали сыну, что позвоним, когда доберемся до дому.

— Позвоните и скажете, что решили вернуться на день позже.

— Вот еще что… — сказал священник. — У жены диабет, ей скоро надо будет что-нибудь съесть.

— Свернете к первой же закусочной.

С приближением рассвета небо из черного становилось оловянным, неясные тени превращались в очертания предметов. «Кадиллак» свернул к стоянке для грузовиков с заправочными станциями, небольшим мотелем, «Макдоналдсом» и конкурирующим с ним кафе. Рядом с заправкой находился туалет. Парковка была пуста, за исключением нескольких машин перед кафе.

Трой и священник, захвативший с собой чемоданчик со сменной одеждой, отправились в мужской туалет. Трой оставил дверь открытой, чтобы, переодеваясь, видеть машину. Брюки оказались великоваты в поясе и на пару дюймов коротковаты. Но, немного приспустив их с талии, он добился приемлемого вида. Подошла и рубаха: рукав оказался достаточно широк для гипса, если его не застегивать. Сзади он не заправил рубаху в брюки, чтобы не был виден револьвер за поясом.

В «Макдоналдсе» он поступил так же: оставил Чарлин в машине, чтобы наблюдать за ней в окно, а преподобного увел с собой. Стоя рядом со священником, звонящим сыну, он слушал его ложь:

— Мама устала, мы переночуем в Сан-Луис-Обиспо… Да, обязательно… Завтра позвоним.

После звонка они ждали в очереди, чтобы заказать еду. Сзади них стояли два водителя грузовиков, упомянувшие в разговоре полицейский кордон дальше по шоссе. Если у Троя оставались сомнения насчет услышанного, то они рассеялись, когда он увидел выражение лица преподобного. Тот тоже слышал слова водителей.

Дожидаясь в старом «кадиллаке», пока Чарлин выпьет апельсиновый сок и съест яичный «Макмаффин», Трой изучал дорожную карту, извлеченную из бардачка. Главные калифорнийские шоссе проложены вдоль горных хребтов, тянущихся с севера на юг. В западном и восточном направлении, через горы, идут второстепенные двухполосные дороги. Он решил двигаться на восток, почти до границы Невады, чтобы там выехать на дальнее шоссе «север — юг» и по нему достичь Лос-Анджелеса. То шоссе вряд ли перекроют; а если он им нужен позарез — пусть попробуют его взять!

Трой заставил преподобного развернуться и проехать в северном направлении двадцать миль, до дороги, уходящей в горы. Она оказалась узкой, с крутыми поворотами, со следами камнепадов. Ехать по ней пришлось медленно, зато здесь им ничего не угрожало. За целый час они увидели одну-единственную машину — пикап, тащивший трейлер с лошадью. Он ехал в одном направлении с «кадиллаком», но еще медленнее. Битый час они любовались конским крупом, пока не сумели обогнать пикап и уйти в отрыв. Потом серое небо прохудилось дождем. Радио в горах ловилось плохо. Но к середине дня они преодолели первую горную гряду и очутились в длинной долине Салинас. К этому времени про облаву на сбежавшего преступника трубили не только сугубо информационные радиостанции, но и все остальные в пятиминутных выпусках новостей каждый час. Когда сообщение прозвучало в первый раз, преподобный Уилсон и его жена переглянулись. Увидев это, Трой приказал сделать громче звук.

«…кроме обвинений в связи с перестрелкой на стоянке, беглец разыскивается управлением исправительных учреждений как нарушитель правил условно-досрочного освобождения. Он известен склонностью к крайним проявлениям насилия и вооружен. События, приведшие к облаве на преступника, начались в четверг на стоянке супермаркета „Сейфуэй“…»

Трой слушал с мрачной отрешенностью, словно героем кровавого повествования был не он, а кто-то другой. «Они тебя переоценивают, олух!» — сказал он себе. Это был юмор висельника. Он знал, что штат навалился на него всей своей страшной силой. Его фотография, размноженная в тысячах экземплярах, есть теперь в каждом патрульном автомобиле и, возможно, красуется на бесчисленных телеэкранах по всей Калифорнии. Он знавал людей, которым доставался такой подарочек — всеобщее внимание, тотальный розыск. Никто из них не сумел скрыться надолго. Благодаря компьютерам можно быстро отыскать любого не только в развитых странах, но почти повсюду в Третьем мире. Остались в прошлом времена, когда беглец мог навсегда скрыться где-нибудь в Южной Америке или на Дальнем Востоке.

Скоро Трой узнал получше Чарльза и Чарлин Уилсон. Они прожили в браке тридцать четыре года и по-прежнему любили друг друга. Каждый больше заботился о другом, чем о себе. Когда у них прошел первоначальный страх, они проявили к нему интерес. Трой заявил, что презирает Америку как страну лицемеров, проповедующих добродетель, но преследующих выгоду. Стадо есть стадо: то, что дурно в исполнении отдельного человека, становится приемлемым и даже нравственным, когда то же самое делают все. Чарли (как его называла жена) и Чарлин слушались голоса своей совести и делали то, что считали угодным Иисусу.

— Мы никого не судим, — объяснила она. — Пусть судит Бог. Мы по мере сил стараемся идти по следам Иисуса.

— И чаще всего в них не попадаем, — добавил преподобный, упрекнув ее тем самым в грехе тщеславия. Она понимающе кивнула.

Их речи и обращение друг с другом и с ним после того, как улегся страх, наполняли Троя презрением к их неведению и болезненным чувством вины перед их бесхитростной добротой. В них не было ни капли лицемерия. Существование такой вот святой простоты стало одной из причин для его решения пощипать наркодельцов. Угрызения совести смешивались со злобой (как еще ему было поступить, сдаться?) и вызывали жгучую боль в желудке.

На крутом повороте машину вдруг стало заносить. Преподобный нажал на тормоз, машину закрутило между скалой и пропастью. Она могла рухнуть вниз, но вместо этого уткнулась в скалу.

— Я больше не могу вести машину! — взмолился преподобный. — Не могу, и все. — Он продемонстрировал трясущиеся руки.

— Я сам поведу, — решил Трой. — Пересаживайтесь вдвоем на заднее сиденье. Вы ничего не выкинете?

Супруги покачали головами. На всякий случай он положил револьвер под руль, на сиденье у себя между ног.

Он нашел по карте еще одну дорогу через горы к востоку от долины Салинас. Высоко в горах дождь сменился снегом, еще больше замедлив движение. Остаток дня они петляли по горным дорогам. К наступлению темноты они добрались до Техачапи. Ущелья между горными вершинами затянуло густым туманом. Трой мог только гадать, что творится вокруг: лучи фар вязли в тумане. В нем крепла надежда, что он доберется до спасительного Лос-Анджелеса.

Впереди он увидел проглядывающий сквозь туман мигающий красный огонек. Огонек вознесся высоко над серединой перекрестка и попеременно мигал в разные стороны. Трой притормозил, потом задумался, ехать прямо или свернуть. Так ничего и не решив, он доехал до середины перекрестка, там затормозил и стал высматривать указатель.

Наконец он решил поворачивать. В следующее мгновение в машину ударил синий свет. Сзади их нагнал полицейский автомобиль. Трой смотрел вперед и не догадывался о его приближении, пока не закрутилась мигалка, вогнав его в страх и отчаяние.

Может, ударить по газам и попытаться удрать? Нет, ведь он совершенно не знал, где находится и куда ехать.

— К обочине! — проревел полицейский в мегафон.

Свет бил сзади, и так ярко, что он был совершенно ослеплен. Сейчас они могли бы скрутить его, не опасаясь сопротивления. Он был полностью обессилен. Чтобы отстреливаться, требуется особенный душевный настрой. Невозможно сохранять его постоянно.

Шли секунды, он, щурясь, наблюдал в зеркальце за ярким светом сзади. Они проверяли по рации номерной знак автомобиля.

— Сидите смирно! — велел он своим заложникам, взял с сиденья револьвер и открыл локтем дверцу. Полицейские слишком долго тянули, и он успел приготовиться. Он вылез, держа револьвер у бедра.

— Что случилось, командир? — спросил он, выпрямляясь. Он не видел ничего, кроме мигалки. Он поднес левую руку к лицу, чтобы защитить глаза. Он дышал часто и неглубоко, чувствовал себя опустошенным, безвольным. Хорошо хоть, что не дрожал крупной дрожью, как загнанный конь.

— Не двигаться! — рявкнул мегафон. Теперь Трой разглядел фигуру у распахнутой водительской дверцы.

Трой шагнул вперед.

— Мы, кажется, заблудились… — проговорил он.

— Ни с места! — крикнул новый голос слева. Трой посмотрел туда и увидел у ограждения на другой стороне дороги второго полицейского, прижавшего к плечу дробовик и держащего Троя на мушке.

— Что вы делаете? Не наводите свой…

— Это он! — раздалось из громкоговорителя.

Трой машинально оглянулся на полицейский автомобиль. Коп у машины доставал пистолет.

Трой вскинул свой револьвер и без малейшего промедления выстрелил. Он не практиковался в стрельбе уже лет десять с лишком, но расстояние не превышало двенадцати ярдов, а стрелял он в свое время метко, к тому же полицейский не позаботился надеть бронежилет. Пуля вонзилась ему под ключицу и вылетела из спины, пробив легкое. Он уронил пистолет и рухнул на колени.

Трой развернулся и снова нажал на спуск. Он не услышал выстрела дробовика, но по кузову машины словно застучали камешки. Досталось и ему: дробинки вонзились ему в щеку и в плечо, заставили покачнуться, но Трой не упал. Картечь искромсала бы его в клочья, но ружье оказалось заряжено мелкой дробью.

Он выпрямился и сделал три выстрела подряд. Их заглушил второй выстрел дробовика. В этот раз он получил заряд в грудь, живот и шею и рухнул на спину. Его нашпиговали мелкой дробью, но раны были несерьезными. Третья пуля Троя попала полицейскому в подбородок. Она прошла через горло и вышла сзади из шеи. Полицейский повис на ограждении.

У Троя кружилась голова. Словно сквозь вату слышались пистолетные выстрелы. Трой открыл глаза. Раненый полицейский сидя расстреливал «кадиллак» из своего тринадцатизарядного девятимиллиметрового полуавтоматического пистолета. Пули пробивали багажник, обивку салона и спинку задних сидений и одна задругой входили в тела преподобного Чарльза Уилсона и его супруги Чарлин.

Трой пошарил вокруг себя, но не смог нащупать револьвер. Тогда он пополз от света в тень, в туман. У обочины он потерял сознание.

Он вдруг почувствовал движение: его несли на носилках. Он лежал с закрытыми глазами. Если обнаружат, что он очнулся, могут начать избивать или сковать еще крепче.

Движение прервалось. Он услышал звук открывающихся дверей. Его задвинули в кузов. До слуха донеслись обрывки фраз:

— Пульс отсутствует… В оросительном канале, утонул… Те двое в машине все в дырках, как швейцарский сыр… Представляю, каково будет Мадигану, когда он узнает, что расстрелял двоих ни в чем не повинных людей! Бедняга принял их за преступников… Ладно, поехали.

Дверцы захлопнулись, скорая тронулась с места, снова остановилась. Трой открыл глаза. Перекресток был забит полицейскими машинами. Вращавшиеся в тумане мигалки были похожи на корабли инопланетян.

Потом раздались шаги. Он увидел фигуру у ветрового стекла. Новый голос сказал:

— Что с этим подонком? Не подохнет?

— Ничего, до газовой камеры доживет.

В ответ раздался презрительный смешок.

— Как же! Ладно… шевелитесь…

Скорая разгонялась, завывая сиреной. Трой закрыл глаза и снова погрузился в забытье. На сей раз сны его были ужасны.