И в сердце нож

Глава 3

Кто-то громко забарабанил в дверь.

В квартире был такой шум, что стука никто не услышал.

— Откройте дверь! — донесся крик.

Кричали так громко, что Мейми и Дульси услышали через закрытую дверь ванной.

— Кто это? — удивилась Мейми.

— По крайней мере ни Джонни, ни Вэл, — ответила Дульси.

— Может, какой-то алкаш?

Кто-то из пьяных гостей сказал голосом комедианта с эстрады:

— Ричард, открой дверь!

Так называлась популярная в Гарлеме песня, название которой возникло из скетча двух черных артистов из театра «Аполло», где пьяный негр приходит домой и требует, чтобы слуга Ричард отворил ему дверь.

Другие пьяные гости захохотали.

Аламена пошла на кухню.

— Посмотри, кто там, — велела она Сестренке.

Та подняла голову от раковины, в которой мыла тарелки.

— От этих алкашей меня уже тошнит.

Аламена окаменела. Сестренка была нанята помогать по дому и не имела права критиковать гостей.

— Веди себя прилично, — осадила ее Аламена, — и не забывайся. Открой дверь, а потом убери эту грязь.

Сестренка окинула взглядом перевернутую вверх дном кухню, злодейски сверкнув своими раскосыми глазами. Стол, полки, а также весь пол были заставлены пустыми и полупустыми бутылками — из-под виски, джина, рома, кока-колы, приправ, а также сковородками, кастрюлями и тарелками с едой — в одной из кастрюль виднелись остатки картофельного салата, в другой полуразвалившиеся куски жареной рыбы, в третьей — жареной курятины, в четвертой — свиные отбивные. Были там и противни с бисквитами и остатками пирога, и таз, где в мутной воде плавали кусочки льда. Повсюду — на полу, на столе, на полках — валялись недоеденные куски пирога и бутерброды.

— Такое мне в жизнь не убрать, — пожаловалась Сестренка.

— Иди открывай, — резко сказала Аламена.

Сестренка с трудом проталкивалась через галдящую пьяную толпу в гостиной.

— Кто-нибудь откроет или нет? — кричал голос из-за двери.

— Иду! — крикнула Сестренка. — Потерпи немного.

— Ну-ка пошевеливайся, — отозвался голос.

— Там за дверью, наверное, холодище, — пошутил кто-то из пьяных.

Сестренка подошла к двери и, не открывая ее, крикнула:

— Ну что ты так стучишь — хочешь дверь сломать, что ли? Кто там?

— Преподобный Шорт! — был ответ.

— А я царица Савская, — отозвалась Сестренка, согнувшись от смеха и колотя себя по бедрам. Она обернулась к гостям, чтобы и те посмеялись. — Говорит, что он преподобный Шорт.

Кое-кто из гостей дико заржал.

Сестренка повернулась к дверям и сказала:

— А ну-ка еще раз назовись, только не говори, что это сам святой Петр пожаловал за Большим Джо.

Три музыканта продолжали наяривать вовсю, безучастно глядя в пространство, словно видели землю обетованную за рекой Иордан.

— Повторяю: я преподобный Шорт, — сказал голос.

Сестренка внезапно перестала смеяться и осерчала:

— Хочешь, скажу, почему я сразу поняла, что ты не преподобный Шорт?

— Очень хочу, — сердито отозвался гость.

— Потому что преподобный Шорт уже здесь, — торжествующим голосом объявила Сестренка. — Стало быть, ты кто-то другой.

— Господи Боже, — отозвался ее собеседник, — дай мне терпение! — И нетерпеливо забарабанил в дверь опять.

Мейми Пуллен открыла дверь ванной.

— Что происходит? — спросила она, высунув голову. Увидев перед входной дверью Сестренку, она осведомилась у нее: — Кто пришел?

— Какой-то алкаш. Говорит, нахал, что он преподобный Шорт, — доложила Сестренка.

— Я и есть преподобный Шорт! — взвизгнул человек за дверью.

— Этого не может быть! — отрезала Сестренка.

— Ты, часом, не напилась, дорогая? — спросила у нее Мейми, направившись в комнату.

Аламена крикнула из кухни:

— Это, наверное, Джонни решил пошутить.

Мейми подошла к двери, отпихнула Сестренку и открыла дверь.

Через порог переступил преподобный Шорт. Он шатался, словно собирался вот-вот упасть. Его худое лицо с пергаментной кожей искажала гримаса ярости. За очками в золотой оправе полыхали огнем красноватые глаза.

— Батюшки светы! — ахнула Сестренка. Ее лицо посерело, глаза засверкали белками так, словно она увидела призрак. — Это и правда преподобный Шорт.

— А я что говорил! — прошипел тот.

Рот у него был как у зубатки. Заговорив, он обрызгал слюной Дульси, которая подошла и стала рядом с Мейми, положив ей руку на плечо.

Она сердито отпрянула и вытерла лицо маленьким черным кружевным платочком — то была единственная деталь ее туалета, указывавшая на траур.

— Хватит на меня плевать, — фыркнула Дульси.

— Он не нарочно, — примирительно сказала Мейми.

— Грешник, объятый дро-о-ожью! — выводил Южанин.

Преподобный Шорт вдруг дернулся так, словно у него начинался припадок. Собравшиеся смотрели на него с интересом.

— Стоит трепещет, дядя Джо-о! — вторил Южанину Окей.

— Мейми Пуллен, если вы не велите перестать им коверкать замечательный спиричуэл,[1] клянусь Всевышним, я не произнесу проповедь на похоронах, — проскрежетал преподобный Шорт срывающимся от злости голосом.

— Они хотят выразить свою благодарность, — выкрикнула Мейми, пытаясь перекрыть и музыку, и общий гвалт. — Большой Джо вывел их на путь к успеху, когда они выпрашивали на чай, играя в притоне Эдди Прайса. А теперь они провожают его в путь на небеса.

— Так на небеса не провожают, — отозвался преподобный охрипшим от криков голосом. — От их воплей скорее мертвые восстанут из гробов.

— Ладно, сейчас я их остановлю, — пообещала Мейми и, подойдя к оркестру, положила свою черную морщинистую руку на мокрое плечо Южанина. — Все было отлично, мальчики, а теперь немного передохните.

Музыка прекратилась так внезапно, что в наступившей тишине явственно послышался шепот Дульси:

— Почему вы разрешаете этому грошовому проповеднику вмешиваться в ваши дела?

Преподобный Шорт посмотрел на нее с нескрываемой злобой.

— Прежде чем упрекать меня, сестрица Перри, стряхните грязь с ваших юбок, — проскрежетал он.

Молчание сделалось напряженным.

Сестренка воспользовалась тишиной и спросила громким пьяным голосом:

— Скажите, преподобный, как вы оказались за дверью?

Напряжение как рукой сняло. Все захохотали.

— Меня вытолкнули из окна спальни, — сообщил преподобный, еле скрывая злобу.

Сестренка схватилась за живот и принялась было хохотать, но, увидев лицо преподобного, осеклась.

Кое-кто тоже было рассмеялся, но тут же умолк. Гробовое молчание, словно саван, окутало пьяную компанию. Гости, выпучив глаза, таращились на преподобного. Их рты хотели смеяться и дальше, но сознание говорило: тпру! С одной стороны, лицо преподобного искажала ярость, понятная в человеке, которого выпихнули из окна, но, с другой стороны, на его теле не было признаков падения с третьего этажа на бетонный тротуар.

— Это сделал Чарли Чинк, — проскрежетал преподобный.

— Кто-кто? — ахнула Мейми.

— Вы шутите? — резко спросила Аламена.

Первой опомнилась Сестренка. Она издала пробный смешок и одобрительно пихнула преподобного в бок.

— Ну, вы даете, — сказала она.

Преподобный ухватился за ее руку, чтобы не упасть.

На ее лице написалось идиотское восхищение одного шутника перед другим.

Мейми яростно обернулась к ней и влепила пощечину.

— Марш на кухню! — велела она. — И не смей больше брать в рот ни капли.

Лицо Сестренки сморщилось, словно черносливина, и она заплакала в голос. Это была крепкая, как лошадь, крупная молодая женщина, и ее плачущая физиономия придавала ей совершенно идиотский вид. Она ринулась было на кухню, но споткнулась о чью-то ногу и пьяно грохнулась на пол. На нее, впрочем, никто не обратил внимания, ибо преподобный Шорт, лишившись в ее лице опоры, тоже начал падать.

Мейми успела подхватить его и усадила в кресло, приговаривая:

— Посидите, отдохните и расскажите, что с вами стряслось.

Он схватился за сердце, словно оно причиняло ему дикую боль, и сказал еле слышно:

— Я пошел в спальню, чтобы подышать свежим воздухом. А пока я стоял у окна и смотрел, как полицейский гонится за вором, сзади подкрался Чарли Чинк и вытолкнул меня из окна.

— Боже! — воскликнула Мейми. — Он пытался вас убить?

— Вот именно!

Аламена посмотрела на дергающееся от ярости лицо преподобного и уверенно сказала:

— Мейми, он просто пьян.

— Ничего подобного, — запротестовал преподобный. — Я в жизни не брал в рот ни капли пагубного зелья.

— А где Чинк? — спросила Мейми, озираясь по сторонам. — Чинк! Эй, кто-нибудь! Разыщите Чинка.

— Он ушел, — сообщила Аламена. — Он ушел, когда вы с Дульси заперлись в сортире.

— Этот проповедник все придумал, — сказала Дульси. — Потому что они с Чинком повздорили из-за гостей.

— А чем плохи мои гости? — спросила Мейми преподобного.

Она спрашивала Шорта, но за него ответила Дульси:

— Он сказал, что здесь не должно быть никого, кроме прихожан, а также собратьев Джо по ложе. А Чарли напомнил, что Джо был профессиональный игрок…

— Я не говорил, что Большой Джо никогда не грешил, — возвестил преподобный звучно, словно с кафедры, совсем забыв, что он жертва покушения. — Но он двадцать лет работал поваром на Пенсильванской железной дороге и являлся членом Первой церкви Святого Экстаза. Таким и видит его Господь.

— Но здесь все его друзья, — смущенно возразила Мейми, — те, кто работал с ним, кто был с ним все эти годы…

Преподобный Шорт поджал губы.

— Не в этом дело. Нельзя окружить его этим развратом и грехом и надеяться, что Господь призовет его к себе.

— Это в каком смысле? — вспыхнула Дульси.

— Оставь его, — посоветовала Мейми. — Только еще ссоры нам не хватало.

— Если он не перестанет делать грязные намеки, Джонни ему задаст, — пробурчала Дульси вроде бы только для ушей Мейми, по ее услышали все.

Преподобный Шорт посмотрел на нее со злобным ликованием.

— Угрожай сколько угодно, Иезавель, но от Всевышнего не утаить, что из-за твоей бесовщины Джо Пуллен раньше времени оставил сей мир.

— Ничего подобного, — возразила Мейми. — Ничего не раньше времени. Он уже много лет засыпал с сигарой во рту. Когда-то он должен был ею подавиться и задохнуться.

— Если вы готовы слушать этого горе-проповедника, то на здоровье, — сказала Дульси. — Нос меня хватит. Я пошла домой. Можете так и сказать Джонни, когда он придет и спросит, где я.

В наступившем молчании она вышла и хлопнула за собой дверью.

— Жаль, здесь нет Вэла, — вздохнула Мейми.

— Этот дом — притон убийц! — воскликнул преподобный.

— Не надо так говорить, даже если вам не по душе Чарли Чинк, — сказала Мейми.

— Господи! — вспылила Аламена. — Если бы он и правда выпал из окна, то лежал бы на тротуаре мертвый!

Преподобный Шорт окинул ее невидящим взглядом. В уголках рта собралась пена.

— Я вижу нечто ужасное, — пробормотал он. — Ужасное видение.

— А вот это правда, — согласилась Аламена. — У вас одни сплошные видения.

— Я вижу человека с ножом в сердце, — упорствовал преподобный.

— Давайте-ка я дам вам рюмочку на сон грядущий и уложу в постельку, — предложила Мейми, — а ты, Аламена…

— Хватит ему пить, — оборвала та Мейми.

— Господи, да перестань же! Лучше позвони доктору Рэмси и попроси приехать.

— Он не болен, — отозвалась Аламена.

— Я не болен, — подал голос преподобный Шорт.

— Он просто пытается устроить скандал.

— Я ушибся, — сказал Шорт. — Вы бы тоже ушиблись, если бы вас выбросили из окна.

Мейми взяла Аламену за руку и попыталась увести.

— Пойди позвони доктору.

Но Аламена стояла на своем:

— Полно ребячиться, Мейми Пуллен! Если бы он выпал из окна, то разве смог бы подняться на третий этаж? Он еще скажет, что упал на колени Всевышнему.

— Я упал в корзину с хлебом, — сообщил преподобный Шорт.

Гости облегченно рассмеялись. Теперь им стало ясно: преподобный шутит. Даже Мейми не удержалась от улыбки.

— Ну, теперь вам все ясно? — спросила Аламена.

— Преподобный, как вам не совестно нас обманывать? — сказала Мейми негодующим тоном.

— Не верите — сходите посмотрите на корзину, — предложил преподобный.

— Какую корзину?

— Ту, в которую я упал. Она на тротуаре перед входом в бакалею. Господь поставил ее, чтобы избавить меня от гибели.

Мейми и Аламена переглянулись.

— Я пойду взгляну, а ты вызови доктора, — сказала Мейми.

— Я тоже хочу взглянуть.

Взглянуть захотели все.

Громко вздохнув, словно покоряясь воле безумца, Мейми пошла первой.

Дверь спальни была закрыта. Открыв ее, Мейми воскликнула:

— А свет-то горит!

С нарастающим волнением она подошла к окну и глянула вниз. К ней подошла и Аламена. Остальные с трудом втиснулись в небольшую комнату. Не многим счастливчикам удалось просунуть голову над плечами Мейми и Аламены.

— Ну что, есть там корзина? — спросил кто-то сзади.

— Увидели, да?

— Какая-то корзина и правда стоит, — сказала Аламена.

— Но вроде хлеба в ней нет, — дополнил мужчина, выглядывая из-за ее плеча.

— Она не похожа на хлебную корзину, — сказала Мейми, близоруко вглядываясь в утренние сумерки. — Скорее это из тех корзин, в каких уносят покойников.

К тому времени острое зрение Аламены приспособилось к потемкам.

— Это действительно хлебная корзина. Но в ней лежит человек.

— Пьяный! — облегченно вздохнула Мейми. — Его-то и увидел преподобный и решил немного поморочить нам голову.

— Не похож он на пьяного, — возразил мужчина. — Он лежит прямо, а пьяный лежит скрючившись.

— Господи! — испуганно воскликнула Аламена. — Из него торчит нож!

Мейми испустила долгий, протяжный стон.

— Господи, защити нас! Ты не видишь его лица, детка? А то я такая старая, что ничего не могу разобрать в потемках.

Аламена обняла Мейми за талию и медленно отвела ее от окна.

— Это не Чинк, — сказала она. — Это, кажется, Вэл.