И - значит изгой

И - значит изгой

1

Латинский термин pro bono, как могут заверить большинство юристов, в понятном всем

переводе означает работу, сделанную без оплаты. Я не юрист, но обычно мне хватает ума, чтобы не предлагать свои услуги задаром.

В этом деле мой клиент находился в коме, что делало проблематичным предъявить ему

счет. Конечно, можно посмотреть на ситуацию с другой стороны. Иногда на поверхность

всплывает что-то из прошлого, какой-то кусок жизненных событий, с которым, как вы

думали, вы разделались много лет назад. И вдруг он снова здесь, наверху страницы, требует вашего внимания, несмотря на то, что вы к этому совершенно не готовы.

Все началось с телефонного звонка незнакомца, потом появилось письмо, отправленное

четырнадцать лет назад. Так я узнала, что сделала серьезную ошибку, и мне пришлось

рисковать жизнью, пытаясь ее исправить.

Я только что закончила большую работу и не только была без сил, но еще и мой

банковский счет существенно пополнился, так что у меня не было настроения браться за

еще одно дело. Я представляла себе небольшой отпуск, может быть недорогое

путешествие куда-нибудь, где можно лежать в шезлонге на солнышке, читая последний

роман Элмора Леонарда, посасывая ромовый коктейль с бумажным зонтиком. Таков был

уровень моих фантазий в те дни.

Звонок раздался в 8 утра, в понедельник 19 мая, когда я была в спортзале. Я снова стала

заниматься на тренажерах с нагрузками: понедельник, среда и пятница, после моей

пробежки в 6 утра. Не знаю, откуда взялась мотивация после двухлетнего перерыва, возможно это было связано с мыслями о смерти, преимущественно моей собственной.

Весной пострадала моя правая рука, когда один малый вывихнул мне два пальца, пытаясь

убедить в своей правоте. До этого мне в ту же руку попала пуля. В обоих случаях меня

потянуло на тренажеры.

Чтобы вы не подумали, что я мазохистка или притягиваю к себе несчастья, сообщу, что

зарабатываю на жизнь как частный детектив. Честно говоря, средний частный детектив

редко носит оружие, участвует в погонях и получает ранение серьезней, чем порез листом

бумаги. Моя собственная профессиональная жизнь так же скучна, как у других.

Я просто сообщаю об исключениях для поднятия духа. Описывание событий помогает мне

собраться с мыслями.

Те, кто знаком с моими личными данными, могут пропустить этот абзац. Для новичков, я

женщина тридцати шести лет, дважды разведенная, живу в Калифорнии, в городе Санта

Тереза, который находится в ста пятидесяти километрах к северу от Лос-Анджелеса.

В настоящее время я занимаю маленькую комнату в адвокатской конторе Кингмана и

Ивса.

Лонни Кингман - мой адвокат, когда в этом возникает необходимость, так что я вспомнила

о нем, когда искала помещение под офис. Я стала мигрантом, после того, как меня

бесцеремонно выгнали с предыдущей работы - расследование случаев поджога и

медицинских ошибок для страховой компании Калифорния Фиделити.

Я с Лонни уже два года, но до сих пор у меня возникает желание отомстить страховой

компании.

За месяцы тренировок мой мышечный тонус улучшился, и сила возросла. В это утро я

работала с обычными частями тела: два захода, по пятнадцать раз каждый, по качанию

ног, сидя и лежа на животе, качание пресса, упражнения для поясницы, имитация гребли и

разнообразные упражнения для бицепсов и трицепсов.

Накачанная таким образом до состояния эйфории, я вошла в свою квартиру, как обычно, кинув взгляд на автоответчик. Лампочка мигала. Я поставила спортивную сумку на пол, бросила ключи на стол и нажала на кнопку воспроизведения, приготовив ручку и бумагу

на случай, если придется что-то записать. Каждый день, уходя из офиса, я перевожу

звонки на свой домашний телефон. Таким образом, я могу целый день валяться в постели

и общаться с людьми, не одеваясь.

Голос был мужской, хрипловатый, и сообщение звучало так: “ Мисс Миллоун, это Тедди

Рич. Я звоню из Олвидадо насчет кое-чего, что может вас заинтересовать. Сейчас восемь

утра. Надеюсь, что это не слишком рано. Перезвоните, когда сможете. Спасибо.”

Он продиктовал номер телефона с региональным кодом 805, и я его старательно записала.

Было всего 8.30, так что мы не слишком разминулись.

Олвидадо - город с населением 157 тысяч человек, в пятидесяти километрах к югу от

Санта Терезы по шоссе 101. Мне всегда было интересно все, что “может меня

заинтересовать”, поэтому я набрала указанный номер. Звонки шли так долго, что я думала, что включится автоответчик, но в конце концов ответил мистер Рич, чей характерный

голос я узнала.

- Здравствйте, мистер Рич. Это Кинси Миллоун из Санта Терезы. Я отвечаю на ваш

звонок.

- Привет, мисс Миллоун! Рад вас слышать. Как вы поживаете?

- Хорошо. А вы?

- Хорошо. Спасибо, что спросили и что так быстро ответили.

- Конечно, нет проблем. Что я могу для вас сделать?

- Ну, я надеюсь, что это я смогу сделать кое-что для вас. Я - копатель камер хранения. Вы

знакомы с термином?

- Боюсь, что нет.

Я отодвинула стул и села, поняв, что Тед Рич не собирается спешить. Я уже определила

его как торговца или спекулянта, человека, который в полном восторге от собственного

сомнительного обаяния. Мне не нужно было то, что он продавал, но я решила, что могу

его выслушать. Бизнес по раскапыванию камер хранения был для меня новым, и я дала

ему очко за новизну.

- Не буду утомлять вас деталями, - сказал он. - Просто я делаю ставки на содержимое

камер хранения, за которые перестали платить.

- Я не знала, что они так делают. Наверное, имеет смысл.

Я достала из спортивной сумки полотенце и протерла волосы, еще влажные после

занятий. Мне стало холодно и захотелось встать под душ, пока мышцы не затвердели.

- О, конечно. Если камера покинута своим владельцем больше шестидесяти дней, содержимое уходит на аукцион. Как еще компания может возместить потери? Появляются

ребята вроде меня и делают ставки, платят от от двухсот до полутора тысяч баксов, надеясь на удачу.

- И получается?

Я наклонилась, развязала шнурки и сбросила кроссовки. Мои носки пахли зверски, а я

носила их всего неделю.

- Ну, в основном, вам достается мусор, но иногда повезет и попадается что-то хорошее.

Инструменты, мебель, которые можно продать за хорошие деньги. Уверен, вам интересно, при чем здесь вы.

- Мне приходило это в голову, - сказала я небрежно, ожидая, когда он сделает свой ход.

За небольшую сумму любой может получить заброшенный хлам и набить им свое

жилище.

- Да, конечно. В любом случае, в эту субботу я сделал ставки на пару ячеек. Ни в одной не

было ничего особенного, но в процессе я наткнулся на несколько картонных коробок. Я

перебирал их содержимое и увидел ваше имя на некоторых личных документах.

Интересно, сколько вы готовы заплатить, чтобы получить их назад.

- Какие документы?

- Давайте посмотрим. Погодите. Честно говоря, я не ожидал, что вы так скоро отзоветесь, иначе они были бы у меня под рукой.

Я слышала, как он шуршит бумагами.

- Окей. Здесь у нас детский розовый браслетик и целая коллекция школьных памятных

вещиц: рисунки, классные фотографии, табели, все из начальной школы имени Вудро

Вильсона. Что-то напоминает?

- Мое имя - на этих бумагах?

- Кинси Миллоун, верно? Миллоун с двумя л. Вот доклад по истории под названием

“Миссия Сан Хуан Капистрано”, с моделью миссии, сделанной из яичных картонок.

Четвертый класс, учительница миссис Розен. Она поставила вам двойку с плюсом.

“Доклад не так уж плох, но проект плохо представлен”. У меня когда-то была такая

учительница. Ну и стерва. О, вот еще кое-что. Диплом об окончании старшей школы Санта

Терезы, 10 июня 1967 года. Как у меня получается?

- Неплохо.

- Ну вот.

- Не то чтобы это имело значение, но как вы меня разыскали?

- Пара пустяков. Всего-навсего позвонил в справочную. Фамилия Миллоун необычная, так

что, как говорится, яблоко от яблони недалеко падает. Я предположил, что вы должны

быть где-то недалеко. Конечно, вы могли выйти замуж и сменить фамилию, но я решил

попытаться. В любом случае, как насчет того, чтобы получить эти вещи назад?

- Я не понимаю, как они оказались в Олвидадо. Я никогда не снимала там ячейку.

Я заметила, что он начал увиливать от ответа.

- Я никогда не говорил Олвидадо. Разве я так сказал? Я хожу на эти аукционы по всему

штату. Слушайте сюда, я не хочу показаться невежливым, но если вы готовы отстегнуть

несколько баксов, договоримся, и вы получите назад эту коробку.

Я заколебалась, меня раздражала неуклюжесть его маневров. Я помнила свои страдания в

классе миссис Розен, как я была убита оценкой, после того, как так старалась. Дело было в

том, что у меня сохранилось так мало личных памятных вещей, что любая добавка была

бы сокровищем. Мне не хотелось платить много, но я была не готова отказаться от вещей, даже не взглянув на них.

- Документы не могут стоить много, если я даже не знала, что они потеряны.

Мне он уже не нравился, а мы еще даже не встречались.

- Эй, я здесь не для того, чтобы спорить. Я не собираюсь обдурить вас или что-то в этом

роде. Хотите поговорить о цене, поговорим. Как хотите.

- Давайте я подумаю и перезвоню.

- Ну вот. Если мы выберем время, чтобы встретиться, вы сможете взглянуть на вещи, а

потом решить. Как еще узнать, имеет ли это для вас цену? Сможете подъехать? Я надеюсь, что у вас есть колеса?

- Наверное, смогу.

- Чудненько. Так что вы делаете сегодня?

- Сегодня?

- Нет лучше времени, чем настоящее, это мой девиз.

- Что за спешка?

- Никакой спешки, просто у меня назначены встречи до конца недели. Я зарабатываю

деньги, передавая вещи туда-сюда, и у меня уже полный гараж. Вы свободны сегодня или

нет?

- Наверное, я могу попробовать.

- Хорошо, тогда давайте встретимся как можно скорее и посмотрим, что можно сделать.

Тут есть кофейня недалеко от меня. Я сейчас еду в ту сторону и буду там примерно через

час. Скажем, в девять тридцать. Вы не появитесь? Я все равно собираюсь на свалку, так

что, невелика потеря.

- Что у вас на уме?

- В смысле денег? Допустим, тридцать баксов. Как это звучит?

- Чересчур.

Я спросила у него, как доехать. Ну и тип.

Я приняла душ, натянула свои обычные джинсы и футболку, заправила свой фольксваген и

отправилась на юг по шоссе 101. Дорога до Олвидадо заняла двадцать пять минут. Следуя

инструкциям Теда Рича, я выехала на авеню Олвидадо и свернула направо. Через

полквартала находился большой торговый центр. Окружающая территория когда-то

использовалась для сельского хозяйства, но постепенно превратилась в площадку для

продажи новых и подержанных машин. Линии хлопающих пластиковых флажков

разделяли ряды автомобилей, блестевших под мягким майским солнцем. Я заметила

воздушный шар в форме акулы, привязанный и парящий в десяти метрах над землей.

Смысл от меня ускользнул, но что я знаю об этих вещах?

Напротив торгового центра заведения, кажется, были поровну разделены на забегаловки с

быстрой едой, винные магазины и копировальные центры, в которых делали еще и

фотографии для паспорта. Там были даже места, где предлагали юридические услуги, все

будет оформлено, пока вы ждете. Банкротство - 99 долларов, развод - 99 долларов, развод с

детьми - 99 долларов плюс надбавка за оформление.

Кофейня, о которой он говорил, похоже, была единственным семейным бизнесом в районе.

Я припарковала машину и вошла, оглядывая немногочисленных посетителей в поисках

того, кто соответствовал описанию. Тед заявил, что у него рост метр восемьдесят пять и

внешность киногероя, но потом хрюкнул от смеха, что заставило меня поверить в

противоположное. Он обещал ждать моего появления. Я заметила мужчину, который

поднял руку в приветствии и поманил меня в свою кабинку.

Его крупное лицо было квадратным и красным, загар продолжался до выреза его

расстегнутой рабочей рубашки. Темные волосы были зачесаны назад, и я заметила

вмятины на висках от бейсбольной кепки, которая лежала на столе рядом с ним. Под

носом виднелись волоски, которые он пропустил во время утреннего бритья. Его плечи

были мясистыми, а руки, отрытые закатанными рукавами - толстыми. Он снял темно-коричневую ветровку, которая покоилась теперь на спинке сиденья.

- Мистер Рич? Кинси Миллоун. Как поживаете?

Мы обменялись рукопожатием через стол, и было ясно, что он так же внимательно

осматривает меня, как я только что оглядела его.

- Зовите меня Тедди. Неплохо. Спасибо, что пришли.

Когда я усаживалась напротив него, он взглянул на часы.

- К сожалению, у меня есть только пятнадцать-двадцать минут. Потом мне надо бежать.

Извините, за неудобство, но после нашего разговора мне позвонил один парень из Таузенд

Оукс, ему нужен ремонт крыши.

- Вы кровельщик?

- По образованию.

Он полез в карман.

- Вот моя визитка, на случай, если вам понадобится что-нибудь сделать. Я

специализируюсь на новых крышах и на ремонте.

- Что-нибудь еще?

- Эй, я могу сделать все, что вам нужно. Положить асфальт, снять старое покрытие, битум, глиняная черепица, деревянная, все виды, только назовите. Могу сделать вам скидку, скажем, десять процентов, если позвоните в этом месяце. В каком доме вы живете?

- Я снимаю.

- Так может вашему хозяину нужно что-то сделать с крышей. Возьмите это. Берите, сколько нужно.

Он протянул мне несколько визиток, развернутых веером, лицом вниз, будто собирался

показать карточный фокус.

Я взяла одну и изучила. Там было его имя, номер телефона и номер почтового ящика.

Его компания называлась “Крыша над головой”, буквы формировали широкую

перевернутую V, как силуэт крыши. Лозунгом компании было “Мы делаем все виды

крыш”.

- Симпатично, - отметила я.

Он следил за моей реакцией с серьезным выражением лица.

- Их только что сделали. Название сам придумал. Раньше было “Крыши Теда”. Знаете, простое, с личным прикосновением. Я был в бизнесе десять лет, но потом настала засуха и

рынок пересох.

- Именно так, - вставила я.

Он улыбнулся, показав щель между передними зубами.

- Эй, это здорово. Мне нравится ваше чувство юмора. Вы оценили шутку. В любом случае, это было тяжелое время. Мне пришлось прикрыть лавочку и оформлять банкротство.

Жена меня бросила, собака померла, а потом мой грузовик стукнули в бок. Куда ни кинь, всюду клин. Теперь пришла плохая погода, и я решил начать сначала. “Крыша над

головой”, это вроде такая игра слов.

- Неужели. А как насчет бизнеса с камерами хранения? Откуда он взялся?

- Я подумал, что нужно что-то делать, когда бизнес с крышами провалился. Именно так и

было, - добавил он, подмигнув. - Решил заняться спасением имущества. Я заначил

немного денег от жены и кредиторов, так что использовал их для начала. При правильном

подходе нужно пять или шесть тысяч. Пару раз мне не повезло, но в остальном все шло

довольно хорошо, даже если я сам об этом рассказываю.

Он привлек внимание официантки и поднял свою кофейную чашку.

- Могу я угостить вас кофе?

- Звучит заманчиво. Как долго вы этим занимаетесь?

- Около года. Нас называют “тряпичниками” или игроками, иногда спекулянтами, искателями сокровищ. Это работает так - я проверяю газеты, ищу списки аукционов. Еще

я подписан на пару рассылок. Никогда не знаешь, что найдешь. Пару недель назад я

заплатил двести пятьдесят и нашел картину стоимостью больше, чем полторы тысячи.

Какой кайф.

- Могу представить.

- Конечно, там есть свои правила, как и везде. Вы не можете трогать содержимое камеры, не можете заходить туда, пока не сделаны ставки. И никто не вернет вам деньги. Можно

заплатить шестьсот баксов и получить стопку старых журналов Значит, не повезло, такова

жизнь.

- Можно прожить на такой заработок?

Он поерзал на стуле.

- Нет, как вы могли заметить. Это просто хобби между кровельными работами. Хорошо то, что этот заработок не производит впечатления в документах, так что жена не может

стребовать с меня алименты. Это она меня бросила, так что пусть идет подальше.

Подошла официантка с кофейником, долила его чашку и наполнила мою. Тедди с

официанткой обменялись любезностями. Я использовала это время, чтобы добавить в кофе

молоко, а потом и сахар, который обычно не кладу. Что угодно, чтобы дождаться, когда

они кончат разговор. Если честно, я подумала, что он к ней неравнодушен.

Когда официанка ушла, Тедди переключил свое внимание на меня. Я видела коробку на

сидении рядом с ним. Он заметил мой взгляд.

- Вижу, что вам любопытно. Хотите взглянуть?

- Конечно.

Я сделала движение к коробке, но Тедди выставил руку, сказав

- Сначала дайте пять баксов.

Потом рассмеялся.

- Вы бы видели свое выражение лица. Ладно, я пошутил. Смотрите.

Он поднял коробку и подтолкнул ее через стол. Коробка была примерно метр на метр, громоздкая, но нетяжелая, покрытая пылью. Верх был заклеен скотчем, но я видела, где

скотч был разрезан и края сложены вместе. Я поставила коробку на сиденье рядом с собой

и открыла. Содержимое, казалось, было сложено второпях и как попало.

Похоже, что эта коробка была последней при сборах: предметы, которые вы не решаетесь

выбросить, но не знаете, что еще с ними делать. Такая коробка может еще десять лет

простоять в вашем подвале нераспакованной, и ничего никогда не заставит вас искать хотя

бы одну вещь оттуда. С другой стороны, если вы почувствуете желание проверить ее

содержимое, то можете снова оказаться слишком привязанным к этим предметам, чтобы

их выбросить. Когда вы будете переезжать в следующий раз, то просто добавите эту

коробку к другим, постепенно накапливая мусор, достаточный для наполнения камеры для

хранения.

С первого взгляда я могла сказать, что это предметы, которые я хочу. Впридачу к

сувенирам из начальной школы я заметила школьный диплом, ежедневник, несколько

учебников и, что более важно, мои конспекты из полицейской академии. Тридцать баксов

были ничто за эту сокровищницу воспоминаний.

Тедди наблюдал за мной, пытаясь вычислить сумму по моей реакции. Я избегала его

взгляда, чтобы он не почувствовал степень моего интереса.

- Чья это была камера? - спросила я, остановившись. - Я не помню, чтобы вы упоминали

об этом.

- Парня по имени Джон Рассел. Он ваш друг?

- Я бы не назвала его другом, но я с ним знакома. Вообще-то, это внутренняя шутка, что-то

вроде псевдонима. Джон Рассел - это герой романа Элмора Леонарда “Омбре”.

- Что ж, я пытался с ним связаться, но ничего не вышло. Слишком много Расселов в этой

части штата. Пара дюжин Джонатанов, пятнадцать или двадцать Джонов, но он ни один из

них, потому что я проверял.

- Вы потратили много времени.

- Будьте спокойны. Заняло пару часов, прежде чем я бросил. Я попробовал все районы: Пердидо, Лос-Анджелес, Орандж, Сан Бернандино, Санта Тереза и до самого Сан Луиса.

Никаких следов парня, так что я решил, что он или помер, или уехал из штата.

Я отпила кофе, избегая комментариев. Добавка молока и сахара сделала его вкус похожим

на леденец.

Тедди наклонился ко мне и слегка смущенно спросил:

- Так вы - частный детектив? Я заметил, что ваш телефон числится как Расследования

Миллоун.

- Правильно. Я проработала два года в полиции, там и познакомилась с Джоном.

- Этот парень - коп?

- Сейчас нет, но в те дни был.

- Я бы не догадался. То-есть, судя по дерьму, которое он напихал в камеру. Я бы сказал, какой-то бездельник и бродяга. Такое впечатление.

- Некоторые люди согласились бы.

- Но вы не из них, я так понимаю.

Я молча пожала плечами.

Тедди проницательно посмотрел на меня.

- Кем этот парень вам приходится?

- Почему вы спрашиваете?

- Да ладно. Как его зовут на самом деле? Может быть, я сумею разыскать его для вас, как в

деле о пропавших людях.

- Зачем? Мы не разговаривали много лет, он ничего для меня не значит.

- Вот теперь вы разбудили мое любопытство. Почему псевдоним?

- Он работал в подразделении по борьбе с наркотиками, в конце шестидесятых - начале

семидесятых. Работал под прикрытием, поэтому всегда старался скрывать свое настоящее

имя.

- Выглядит как чокнутый.

- Может быть. Что там еще было в камере?

Он отмахнулся.

- Большая часть была бесполезной. Газонокосилка, сломанный пылесос. Большая коробка

с кухонной утварью - деревянная скалка, большая деревянная салатница, набор

керамических мисок, как там они называются? Довольно выгодно их продал.

Лыжи, теннисные ракетки, все в плохом состоянии. Старый велосипед, мотор от

мотоцикла и немного запчастей. Я решил, что Рассел был как крыса, не мог расстаться с

хламом. Я продал большую часть на местной барахолке, это было вчера.

Я почувствовала, как мое сердце упало. Большая деревянная салатница принадлежала

моей тете Джин. Я не особенно переживала по поводу керамических мисочек, хотя они

тоже были ее. Я бы хотела, чтобы у меня была возможность купить деревянную скалку.

Тетя Джин пользовалась ею, когда пекла булочки с корицей - один из ее немногих

домашних талантов. Раскатывала тесто и посыпала его корицей и сахаром.

Нужно перестать думать об этом. Нет смысла желать того, чего уже не вернуть. Странно, что вещь кажется такой привлекательной, когда я не думала о ней годами.

Тедди кивнул на коробку.

- Тридцать баксов, и она ваша.

- Двадцать баксов. Она и этого не стоит, там один мусор.

- Двадцать пять. Давайте. За путешествие по волне вашей памяти.Таких вещей вы больше

не увидите. Сентиментальное путешествие и так далее. Нужно хвататься, пока есть шанс.

Я вытащила из сумки двадцатку и положила на стол.

- Никто другой не заплатит вам ни цента.

Тедди пожал плечами.

- Тогда я ее выброшу. Кому какое дело? Двадцать пять, и не меньше.

- Тедди, поездка на свалку обойдется вам пятнадцать, так что вы еще пятерку заработаете.

Он посмотрел на деньги, потом на меня, а потом забрал купюру с преувеличенным

вздохом.

- Вам повезло, что вы мне нравитесь, а то я бы разозлился.

Он сложил двадцатку и засунул в карман.

- Вы так и не ответили на мой вопрос.

- На какой?

- Кем вам приходится этот парень?

- Никем особенным. Когда-то был другом, но это вас не касается.

- О, я вижу. Понятно. Теперь он друг. Вы должны были быть близкими друзьями, если у

него оказались ваши вещи.

- Почему вы так думаете?

Он постучал себя по виску.

- У меня логический ум. Аналитический, ясно? Готов поспорить, что смог бы стать

соглядатаем, не хуже вас.

- Ой, Тедди, конечно. Не вижу, почему бы и нет. Дело в том, что я оставила несколько

коробок у Джона, пока переезжала. Мои вещи, должно быть, перемешались с его, когда он

уехал из Санта Терезы. Кстати, что за компания камер хранения?

Его выражение лица стало хитрым.

- Почему вы спрашиваете? - спросил он слегка поддразнивающим тоном.

- Потому что мне интересно, не живет ли он до сих пор где-то поблизости.

Тедди замотал головой.

- Нет. Забудьте. Вы потеряете время. Если парень использовал фальшивое имя, он, возможно, дал фальшивый адрес и номер телефона. Зачем звонить в компанию? Они вам

ничего не скажут.

- Могу поспорить, я получу информацию. Я этим зарабатываю на жизнь.

- Вы и Дик Трэйси (герой комиксов и одноименного фильма*).

- Я спросила только название.

Тедди улыбнулся.

- Сколько это стоит?

- Сколько это стоит?!

- Да, давайте сделаем маленький бизнес. Двадцать баксов.

- Не глупите. Я не собираюсь вам платить. Это смешно.

- Так сделайте мне предложение. Я рассудительный парень.

- Какая чушь.

- Я только хотел сказать: ты - мне, я - тебе.

- Не должно быть много таких компаний поблизости.

- Тысяча пятьсот одиннадцать, если учитывать соседние районы. За десять баксов я скажу, в каком городке она находится.

- Ни за что.

- Да ладно вам. Как еще вы узнаете?

- Я уверена, что что-нибудь придумаю.

- Хотите поспорить? Ставлю пятерку, что не сможете.

Я посмотрела на часы и встала.

- Я бы хотела еще поболтать с вами, Тедди, но у вас встреча, а мне нужно на работу.

- Почему бы вам не позвонить мне, если передумаете? Мы можем найти его вместе. Мы

можем заключить партнерство. Спорим, вам может пригодиться парень с моими связями.

- Не сомневаюсь.

Я подхватила коробку, попрощалась и вернулась в машину. Поставила коробку на

пассажирское сиденье и уселась за руль. Инстинктивно заперла обе дверцы и глубоко

вздохнула. Мое сердце стучало, поясница вспотела.

"Джон Рассел” был псевдонимом бывшего детектива полиции Санта Терезы, по имени

Микки Магрудер, моего первого мужа. Что происходит?

2

Я сползла по сиденью и оглядывала парковку со своей полуспущенной позиции. В

дальнем конце был припаркован белый пикап, с кузовом, наполненным какими-то ведрами

и кусками брезента, которые я полагала необходимыми для крышевого магната. Возле

кабины стоял большой ящик с инструментами, вдоль борта возвышалась складная

алюминиевая лестница. Я поправила зеркало дальнего вида и наблюдала, пока из кафе не

вышел Тед Рич, в бейсболке и коричневой ветровке.

Он держал руки в карманах и насвистывал. Подойдя к пикапу, он достал ключи. Когда я

услышала звук мотора, то пригнулась, чтобы Тед меня не заметил. Как только он проехал

мимо, я выпрямилась и смотрела, как он свернул налево и влился в ряд машин, двигавшихся в южном направлении.

Я подождала, пока он исчез из вида, вышла из машины и пошла к телефону-автомату

около входа на парковку. Положила визитку Теда на полочку, взяла телефонную книгу и

нашла правительственные учреждения. Выудила со дна сумки несколько монеток, опустила в щель и набрала номер почтового отделения, обозначенного в визитке.

После двух гудков включилась запись, предоставив мне обычные заверения. Все линии в

данный момент заняты, но на мой звонок ответят в порядке очереди. Почтовое отделение

высоко ценит мое терпение, что показывает, как мало они обо мне знают.

Когда в конце концов мне ответила живая женщина, я дала ей номер почтового ящика

“Крыши над головой”. В течение нескольких минут она проверила соглашение об аренде

ящика и дала мне адрес. Я поблагодарила и повесила трубку. Опустила еще одну монету в

щель и набрала номер, напечатанный в визитке. Как я и подозревала, никто не ответил, кроме автоответчика. Я была счастлива услышать, что Тед Рич является мастером номер

один в Олвидадо по установке несгораемых покрытий для крыш. В сообщении также

указывалось, что май был погодо- защитным месяцем, о чем я не знала.

Самое главное, что Тедди не было дома, и видимо, никого другого тоже.

Я вернулась к машине, нашла карту Олвидадо в бардачке и разыскала нужный адрес, который был совсем рядом. О, счастье. Меньше, чем через пять минут я уже была у дома

Тедди, из которого он управлял своим бизнесом.

Я нашла место для парковки через шесть домов, а потом сидела в машине, пока добрый и

злой ангелы боролись за обладание моей душой. Мой добрый ангел напомнил, что я

поклялась измениться. Он напомнил случаи, когда мое обычное плохое поведение не

принесло мне ничего, кроме боли и горя, как он выразился. Что было правильно и хорошо, но, как сформулировал мой злой ангел, это был единственный шанс для меня получить

нужную информацию.

Если бы Рич поделился со мной названием компании, мне не пришлось бы этого делать, так что это целиком была его вина. Сейчас он ехал в Таузенд Оукс, чтобы оценить работу

над чьей-то крышей. Поездка туда и обратно займет примерно тридцать минут, и еще

тридцать уйдет на заморачивание клиента, так этот человек делает бизнес. Мы расстались

в десять. Сейчас десять пятнадцать, так что (при удаче) он не вернется еще сорок пять

минут.

Я достала из сумки отмычки, а сумку оставила на заднем сиденье, под кучей

разнообразной одежды, которую держала там. Часто, в случае работы по наблюдению, я

использую камуфляж, как быстро переодевающийся артист, чтобы изменить свой облик.

Сейчас я вытащила синий комбинезон, который выглядел профессионально. На нашивке

на рукаве было написано: ГОРОДСКИЕ СЛУЖБЫ САНТА ТЕРЕЗЫ. Я решила, что на

расстоянии жители Олвидадо не заметят разницу.

Извиваясь на водительском сиденье я натянула комбинезон поверх своих джинсов и

футболки. Застегнула молнию спереди и засунула отмычки в карман. Взяла планшет с

соответствующими бумагами, захлопнула дверцу машины и дошла до дома Теда Рича.

Возле него не было припарковано никаких машин.

Я поднялась на крыльцо и позвонила. Подождала, листая бумаги планшета и делая вид, что что-то записываю. Позвонила еще раз, но ответа не было. Какой сюрприз.

Я передвинулась к переднему окну и заглянула в дом. Помимо того, что не было видно

жильца, место выглядело как жилище мужчины, привыкшего жить одному, что

подчеркивал мотоцикл Харлей-Дэвидсон посередине столовой.

Я небрежно оглянулась. Никого не было на тротуаре, и никто из соседей не наблюдал за

мной через дорогу. Несмотря на это, я нахмурилась, изображая озадаченность.

Посмотрела на часы, чтобы показать, что прибыла вовремя на нашу воображаемую

встречу. Спустилась с крыльца и пошла по подъездной дорожке к задней части дома.

Задний двор был огорожен, и кусты выросли достаточно высоко, чтобы касаться

электрических проводов. Двор был пуст. Обе двери гаража на две машины были закрыты

на солидные висячие замки.

Я поднялась на заднее крыльцо и проверила, не набирает ли кто-то из соседей 911.

Убедившись в своем одиночестве, я заглянула в кухонное окно. Свет был выключен во

всех помещениях. Я попробовала дверную ручку. Заперто.

Посмотрела на замок, размышляя, сколько потребуется времени, пока он уступит моим

отмычкам. Взглянув вниз, я заметила, что в нижней половине двери имеется большой

самодельный лаз для собаки. Так, что тут у нас? Я наклонилась, надавила на створку и

увидела кусочек кухонного линолеума. Вспомнила, как Тед упоминал свой развод и смерть

любимой собаки. Собачья дверца выглядела достаточно большой, чтобы пропустить меня.

Я положила планшет на перила крыльца и встала на четвереньки. С моим ростом 167 см. и

весом 54 кг, у меня были только небольшие проблемы с проникновением внутрь. С руками

над головой и телом, наклоненным по диагонали, я начала протискиваться в лаз. Просунув

голову и плечи, я остановилась, чтобы осмотреться и убедиться, что в доме никого нет.

Мой однобокий обзор ограничился столом из хрома и полированной фанеры, заваленным

грязной посудой, и большими пластмассовыми часами на стене. Я подвинулась и

развернулась, чтобы увидеть остаток помещения. Теперь, когда я была на полпути через

собачий лаз, мне пришло в голову, что, наверное, стоило спросить Рича, не завел ли он

нового пса. Слева от меня, на уровне глаз, я увидела миску с водой и большую

пластмассовую тарелку, наполненную сухим собачьим кормом. Рядом валялась косточка из

сыромятной кожи с отметинами зубов, которые, похоже, были нанесены существом с

суровым характером.

Через полсекунды на сцену явился объект моих предположений. Наверное, его внимание

привлек шум, и он появился из-за угла, чтобы проверить, в чем дело. Я не поклонница

собак по натуре, и едва могу отличить одну породу от другой, за исключением чихуахуа, кокер спаниелей и других явных типов. Этот пес был большим, может быть, сорок

килограммов живого веса. Какого черта он делал, когда я звонила в дверь? По крайней

мере, мог гавкнуть, чтобы предупредить. Пес был коричневого цвета, с большой мордой, крупной головой и короткой гладкой шерстью. У него была мощная грудь и член, размером с волосатую кубинскую сигару в пятнадцать сантиметров. Гребень из жесткой

шерсти стоял вдоль его позвоночника, как будто от постоянного возмущения.

Он остановился на своем пути и стоял, выражение его морды было идеальной смесью

растерянности и недоверчивости. Я почти видела знак вопроса над его головой.

Видимо, не очень много человеческих существ пытались проскользнуть через его

персональный вход.

Я прекратила свои действия, чтобы дать ему время привыкнуть к ситуации. Должно быть, я не представляла явной угрозы, потому что он не прыгнул на меня, не залаял и не искусал

мою голову и плечи. Наоборот, казалось, он чувствовал, что от него требовалось как-то

проявить вежливые манеры, хотя было ясно, что он не мог решить, что было бы

подходящим. Он издал скулящий звук, плюхнулся на живот и пополз по полу ко мне.

Я оставалась, где была. Некоторое время мы лежали мордой к лицу, я страдала от его

мясного дыхания, а он размышлял о жизни. Похоже, мы с собаками всегда приходим к

подобным отношениям.

- Привет, как поживаешь, - сказала я в конце концов, как надеялась, приятным тоном ( с

собачьей точки зрения).

Он положил голову на лапы и послал мне обеспокоенный взгляд.

- Послушай, я надеюсь, ты не будешь возражать, если я влезу внутрь, потому что в любую

минуту твой сосед может выглянуть в окно и увидеть мой задний бампер, торчащий из

собачьего лаза. Если у тебя есть возражения, скажи сейчас, или никогда.

Я подождала, но пес даже не обнажил свои десны. Опираясь на локти, я закончила

проникновение, приговаривая: “милая собачка”, “какой хороший песик” и прочий

подхалимаж. Его хвост начал постукивать с надеждой. Может быть, я была его маленьким

другом, который, как обещал его папа, придет и поиграет с ним.

Полностью оказавшись в кухне, я начала подниматься на ноги. Это, в собачьем мозгу, переделало меня в чудовище, которое требовало нападения. Он подпрыгнул, голова

опущена, уши назад, и зарычал, его грудь вибрировала, как рой пчел в движении.

Я опустилась в прежнюю, покорную позицию и пробормотала :"хороший мальчик”, скромно опустив взгляд.

Подождала, пока пес осознал параметры своей ответственности. Рычание постепенно

стихло. Я попробовала снова. Поза на четвереньках принималась, но в ту минуту, когда я

попыталась встать, рычание возобновилось. Никаких сомнений, этот пес был серьезен.

- Какой ты строгий, - сказала я.

Выждала немного и попробовала опять. На этот раз попытка стоила резкого лая.

- Ладно-ладно.

Этот парень начал действовать мне на нервы. В теории, я была достаточно близко к

собачьему лазу, чтобы попробовать удрать, но боялась двигаться головой вперед и

подставить заднюю часть. Лезть ногами вперед тоже было страшно, на случай, если пес

атакует мою верхнюю часть, пока я буду протискиваться в отверстие.

А в это время кухонные часы тикали, как бомба, подталкивая к решению. Я представила

себе, как Тед Рич катит по шоссе в моем направлении. Нужно что-то делать.

Стоя на четвереньках, я проползла вперед на шаг. Пес внимательно смотрел, но не делал

никаких угрожающих жестов. Я медленно двигалась через кухню в сторону передней

части дома. Пес шел за мной, его когти постукивали по грязному линолеуму, его внимание

было полностью приковано к моему нелегкому путешествию.

Я уже понимала, что не очень хорошо все обдумала, но так стремилась к цели, что не

полностью сформулировала средства.

Как младенец в своем комбинезоне, я пересекла столовую, миновала мотоцикл и вползла в

гостиную. В этой комнате было ковровое покрытие, но больше ничего интересного. Я

поползла по коридору, сопровождаемая псом, его голова опущена, чтобы взгляд находился

вровень с моим.

Наверное, я должна заявить прямо сейчас, что мое поведение в данный момент необычно

для частного детектива. Мой образ действий был более типичен для мелкого воришки, слишком упрямого и импульсивного, чтобы пользоваться легальными средствами ( если

только он мог бы их придумать). По закону мои акции классифицировались бы как

незаконное проникновение, ограбление и (учитывая наличие отмычек у меня в кармане) обладание инструментами для ограбления, уголовный кодекс Калифорнии, статьи 60, 459

и 466 соответственно.

Я ничего не украла (пока) и интересующий меня предмет носил сугубо информационный

характер, но все равно было противозаконным протиснуться в собачий лаз и начать

ползать по дому. Если бы меня застали на месте, я была бы арестована и могла потерять

свою лицензию и средства к существованию. Черт возьми. И все это из-за мужчины, от

которого я ушла меньше чем через девять месяцев супружеской жизни.

Дом не был большим: ванная и две спальни, плюс столовая, гостиная, кухня и прачечная.

Должна заметить, что мир кажется очень скучным с высоты полметра. Все, что мне было

видно, это ножки стульев, неровности коврового покрытия и бесконечные пыльные

плинтусы. Неудивительно, что домашние питомцы, оставленные в одиночестве, писают на

ковры и грызут мебель. Я миновала дверь слева, которая вела обратно в кухню. Достигнув

следующей двери, я заползла в нее и исследовала окружающее, мысленно виляя хвостом.

Незастеленная кровать, тумбочка, комод, подстилка для собаки и грязное белье на полу.

Я развернулась и переползла в комнату напротив. Рич использовал ее как комбинацию

кабинета и комнаты для отдыха. Вдоль стены справа стояли несколько потрепанных

офисных шкафчиков и поцарапанный дубовый письменный стол. Еще там было кожаное

кресло и телевизор. Пес забрался в кресло с виноватым видом, глядя, не собираюсь ли я

отшлепать его по лохматой заднице. Я ободряюще улыбнулась. Насколько это касалось

меня, пес мог делать все, что угодно.

Подобралась к письменному столу.

- Я встану, чтобы посмотреть, так что не переживай по пустякам, ладно?

К этому времени пес заскучал и зевнул так широко, что я услышала небольшой скрип в

глубине его глотки. Я осторожно поднялась на колени и оглядела поверхность стола. Там, в стопке бумаг, лежал ответ на мои молитвы: квитанция об оплате компании камер

хранения Сан Филипе, датированная 17 мая.

Я взяла бумагу в зубы, опустилась на все четыре и поползла к двери. Поскольку пес

потерял интерес, я смогла очень быстро преодолеть коридор. Я свернула за угол и

зашлепала по кухонному полу. Добравшись до двери, ухватилась за ручку и поднялась на

ноги. Этакие подвиги не даются так легко, как раньше. Колени моего комбинезона были

покрыты пылью. Я отряхнула немного собачьей шерсти, хмурясь от отвращения.

Вытащила изо рта квитанцию, сложила и убрала в карман.

Взглянув через заднюю дверь, чтобы убедиться, что горизонт чист, я заметила, что мой

планшет так и лежит на перилах. Не успела я отругать себя, за то что не положила его в

менее заметное место, как услышала шуршание гравия, и в поле моего зрения появился

перед пикапа Рича. Он остановился и открыл дверцу.

К тому времени, когда он вышел наружу, я сделала шесть гигантских шагов назад, практически перелетела через кухню в прачечную, где скользнула за открытую дверь.

Рич захлопнул дверцу машины и, видимо, направился к заднему крыльцу. Я слышала, как

он поднимается по ступенькам. Последовала пауза, когда он, кажется, что-то пробормотал.

Наверное, нашел мой планшет и был озадачен.

Конечно, пес его услышал и прилетел к двери так быстро, как смог. Мое сердце стучало

так громко, как сушильная машина, в которой крутится пара мокрых теннисных туфель.

Я видела, как вибрирует под комбинезоном моя левая грудь. Не могу поклясться, но

думаю, что могла совсем чуть-чуть намочить свои трусики. К тому же я заметила, что моя

штанина торчит через дверную щель. Я едва сумела спрятаться, когда Рич ввалился через

заднюю дверь и швырнул планшет на стол. Они с собакой обменялись ритуальными

приветствиями. Со стороны собаки - множество прыжков и лая, со стороны Рича - серия

увещеваний и команд, ни одна из которых не имела особого эффекта. Пес позабыл о моем

вторжении, радость от возвращения хозяина затмила его.

Я слышала, как Рич прошел через гостиную и проследовал в кабинет, где включил

телевизор. В это время пса, должно быть, щекотал тихий шепот воспоминания, потому что

он пустился на поиски меня, ведя носом по полу. Я иду искать, кто не спрятался, я не

виноват. Он засек меня моментально, сначала заглянул в дверную щель, а потом ухватил

меня за штанину. Мотал головой туда-сюда, радостно рыча. Даже не подумав, я высунула

голову и приложила палец к губам. Он радостно гавкнул, отпустил меня и начал

подпрыгивать, в надежде, что я с ним поиграю. Должна сказать, было трогательно

наблюдать, как сорокакилограммовая псина получает столько счастья за мой счет.

Рич, не имеющий понятия о происходящем, выкрикивал команды псу, который разрывался

между покорностью хозяину и возбуждением от своего открытия. Рич снова позвал его, и

пес отправился прочь, несколько раз взвизгнув. Рич приказал ему сидеть, и видимо, он

подчинился. Я слышала, как он разок гавкнул, чтобы предупредить хозяина, что идет игра.

Я не рискнула задерживаться. Двигаясь, как я надеялась, беззвучно, подобралась к двери и

приоткрыла ее. Уже собралась выскочить, как вспомнила о своем планшете, который

лежал на столе, куда его бросил Рич. Я подхватила его, выскользнула через заднюю дверь

и тихонько прикрыла ее за собой. Прокралась вниз по ступенькам, свернула на

подъездную дорожку, осторожно прижимая планшет к своему бедру. Мне хотелось

нестись стрелой, как только я оказалась на улице, но я заставила себя идти спокойно, не

желая привлекать внимание к своему исходу. Нет ничего более подозрительного чем кто-то, несущийся по улице, будто за ним черти гонятся.

3

Назад, в Санта Терезу, я доехала без приключений, хотя от переполнявшего меня

адреналина приходилось делать серьезные усилия, чтобы не гнать на всей скорости.

Казалось, что копы были везде: двое на перекрестке регулировали движение у сломанного

светофора, один прятался в кустах возле поворота на шоссе, еще один припарковал свою

машину на обочине, возле задержанного автомобилиста, который ждал квитанции со

штрафом.

Избежав опасной зоны, я не только тщательно соблюдала правила, но и упорно пыталась

вернуть ощущение нормальности, чем бы это ни было. Риск, которому я подверглась в

доме Теда, раздробил мое восприятие. Я стала, в одно и то же время, оторвана от

реальности и интенсивно связана с ней, так что “реальная жизнь” теперь казалась плоской

и странно тусклой. Полицейские, рок-звезды, солдаты и профессиональные преступники

испытывают такое же изменение, падение от неукротимого парения к непреодолимой

усталости, вот почему они обычно общаются с себе подобными. Кто еще способен понять

это возбуждение? Нервы на пределе, сознание готово взорваться от наряженности

ситуации. После этого вам нужно уговаривать себя успокоиться, пока не кончится завод и

события вернутся к своему обычному размеру. Меня до сих пор лихорадило, в глазах

мелькало. Океан пульсировал слева от меня. Морской воздух казался ломким, как кусок

стекла. Как кремень из камня, солнце зажигало искры на волнах, и я почти ожидала, что

океан вспыхнет пламенем. Я включила радио и настроила на станцию с грохочущей

музыкой. Опустила стекло, и дала ветру трепать свои волосы.

Вернувшись домой, я поставила коробку на письменный стол, вытащила из кармана

квитанцию и отправила комбинезон в стиральную машину.

Мне никогда не надо было вламываться в дом Тедди таким образом. О чем я только

думала? Я была чокнутой, временно повредилась умом, но этот мужик довел меня до

белого каления. Мне всего-то нужен был кусочек информации, которым я теперь владею.

Конечно, я понятия не имела, что с этим делать. Меньше всего мне нужно было опять

связываться с моим бывшим.

Мы расстались плохо, и я запретила себе вспоминать о нем. Мысленно отрезала все

отсылки к нашим отношениям, так что теперь я едва разрешала себе помнить его имя.

Друзья знали, что я была замужем в возрасте двадцати одного года, но они не знали ничего

о том, кем он был, и понятия не имели, почему мы расстались. Я положила мужика в ящик

и бросила на дно моего эмоционального океана, где он с тех пор и изнывал.

Странно, что когда мой второй муж, Дэниэл, предал меня, глубоко задев мою гордость, он

не нарушил мое понятие порядочности, так как это сделал Микки Магрудер.

Я могу быть немного беззаботной по отношению к уголовному кодексу, но всегда серьезно

отношусь к закону. Микки перешел черту и пытался утащить меня за собой. Я ушла

внезапно, бросив большую часть своих вещей.

Избыток адреналина начал уходить из моей системы, впуская беспокойство. Я пошла на

кухню и употребила вместо транквилизатора сэндвич. Выложила арахисовое масло на два

куска сытного зернового хлеба, расположила нарезанные кусочки маринованного огурца, как большие зеленые горошины на толстом слое пасты карамельного цвета. Разрезала

готовый сэндвич по диагонали, выложила на бумажную салфетку и облизала нож.

Одно из достоинств жизни в одиночестве - тебе не нужно объяснять особенности своего

аппетита в моменты стресса. Я открыла банку диетической колы и поела за кухонной

стойкой, сидя на табуретке, с журналом Тайм, который я читала с конца до середины.

Меня никогда не интересовало то, что в начале.

Закончив, я скомкала салфетку, бросила в помойное ведро и вернулась за стол. Я была

готова заглянуть в коробку памятных вещей, хотя немного побаивалась того, что могу

найти. Так много прошлого сохранилось в мелочах. Большинство из нас выбрасывает

больше информации о нас самих , чем когда-либо решает сохранить. Наши воспоминания

о прошлом искажаются не только неправильным представлением о запомнившихся

событиях, но и теми, о которых мы забыли. Память похожа на движение по орбите

двойной звезды - одна видимая, другая в темноте, траектория явного навсегда зависит от

гравитации того, что скрыто.

Я села во вращающееся кресло и откинулась назад. Задрала ноги на стол, коробка на полу

рядом. Быстрый визуальный обзор говорил о том, что через минуту после моего ухода

Микки упаковал все, что имело отношение ко мне. Я представила себе, как он тащит

коробку по квартире, хватает мои вещи и кидает их в кучу. Я видела пересохшие

бутылочки с косметикой, ремень, ненужные письма и старые журналы, скрученные в

рулоны и перевязанные резинкой, пять романов в мягкой обложке и пара туфель.

Остальной одежды, которую я оставила, не было. Наверное, он закинул ее в мешок для

мусора и позвонил в Армию спасения, радуясь мысли, что так много моих любиых вещей

будет распродано за бакс или два. Наверное, он провел черту в том, что касалось памятных

вещей. В любом случае, некоторые из них были здесь, спасенные от чистки.

Я протянула руку и порылась в содержимом, позволив пальцам сделать выбор среди

незнакомых скоплений, разрозненных, забытых и заброшенных кусочков.

Первым предметом, который я извлекла, был пакет старых табелей успеваемости, перевязанных белой атласной лентой. Их сохранила тетя Джин, по непонятным для меня

причинам. Она не была сентиментальной по натуре, и качество моих академических

успехов вряд ли заслуживало сохранения. Я была довольно средней ученицей, не

испытывающей никакого влечения к чтению, письму или арифметике. Я хорошо помнила,

как пишутся слова и достигала успехов в играх на запоминание. Мне нравилась география

и музыка и запах клея на черной и оранжевой бумаге.

Большая часть остальных аспектов учебы была ужасной. Я ненавидела рассказывать что-то перед одноклассниками, или когда меня вызывали к доске, если я даже не поднимала

руку. Другие дети, казалось, наслаждались процессом, когда меня трясло. Меня рвало

почти каждый день, и если я не заболевала в школе, то пыталась придумать причину, чтобы остаться дома или пойти на работу с тетей Джин.

Столкнувшись с агрессией некоторых одноклассников, я быстро поняла, что лучшей

защитой было посильнее укусить моего оппонента. Ничего так не радовало, как след моих

зубов на нежной плоти чьей-то руки. Возможно и сейчас есть индивидуумы, которые до

сих пор носят гневный полумесяц отпечатков моих зубов.

Я просмотрела табели, которые были похожи и разделяли одну и ту же удручающую тему.

Читая письменные комментарии, я видела, что мои учителя писали слишком много слов и

суровых предупреждений о моей грядущей судьбе. Хотя и обладающая “возможностями”, я видимо, была ребенком, которого трудно было за что-нибудь похвалить.

Согласно их записям, я грезила наяву, ходила по классу, когда захочу, не заканчивала

заданий, редко вызывалась отвечать и обычно делала это неправильно.

“Кинси достаточно умна, но ее мысли где-то далеко, и у нее тенденция сосредотачиваться

только на предметах, которые ей интересны. Ее большая любознательность выражается в

склонности совать нос в чужие дела.

“Похоже, что Кинси трудно говорить правду. Она должна быть проверена школьным

психологом, чтобы определить...”

“Кинси проявляет замечательное понимание и владение темами, которые ей нравятся, но

ей недостает дисциплины...”

“ Непохоже, чтобы ей доставляло удовольствие заниматься командным спортом. Не

кооперируется с другими на классных проектах.”

“ Способна хорошо работать в одиночку”.

“Недисциплинирована. Неуправляема.”

“ Застенчива. Легко расстраивается при наказании”.

“ Иногда исчезает, когда что-то идет не так, как ей хочется. Покидает классную комнату

без разрешения.”

Я изучала себя в детстве, как будто читала о незнакомке. Мои родители погибли в

автокатастрофе в выходные Дня памяти (четвертый понедельник мая *). Мне исполнилось

пять лет 5 мая того года, и они умерли в конце этого месяца. В сентябре я пошла в школу, вооруженная коробкой с ланчем, тетрадкой, толстым красным карандашом и

непоколебимой решительностью.

Со своей современной точки зрения я вижу боль и растерянность, которые я не

осмеливалась чувствовать тогда. Хоть и маленькая и напуганная с первого дня, я была

самостоятельной, дерзкой и твердой, как орешек. Меня многое восхищало в ребенке, которым я была: способность адаптироваться, упорство, отказ подчиняться правилам.

Я до сих пор обладаю этими качествами, возможно, себе во вред.

Общество больше ценит кооперацию, чем независимость, подчинение, чем

индивидуальность и больше всего - вежливость и хорошие манеры.

В следующем пакете были фотографии того же периода. На классных фотографиях я

обычно была на полголовы ниже любого одноклассника. Мое выражение лица было

печальным, взгляд серьезный и задумчивый, как будто я мечтала уйти, что, конечно, и

делала. В то время как остальные смотрели прямо в камеру, мое внимание неизбежно

привлекало что-нибудь, происходящее в стороне. На одной фотографии мое лицо было

смазано, потому что я повернула голову, чтобы взглянуть на кого-то сзади.

Даже тогда жизнь казалась мне более интересной немного в стороне от центра.

Меня выбил из колеи тот факт, что я не особенно изменилась за прошедшие годы.

Наверное, я должна была искать новых клиентов, вместо того, чтобы позволять себе

отвлекаться на прошлое. Что могло случиться, чтобы вещи Микки были проданы с

аукциона? Не то чтобы это меня касалось, но опять же, именно это придавало вопросу

привлекательность.

Я снова полезла в коробку и вытащила старый магнитофон, размером с книгу в твердом

переплете. Я и забыла об этой старой штуке, привыкнув к современным машинкам, размером с колоду карт. Внутри была кассета. Я нажала на кнопку, но ничего не

произошло. Наверное, батарейки сели еще тогда, когда Микки засунул магнитофон в

коробку, вместе со всем остальным. Я открыла ящик стола, достала свежие батарейки и

засунула в магнитофон. Снова нажала кнопку. На этот раз кассета закрутилась, и я

услышала свой собственный голос, описывающий дело, над которым я тогда работала.

Это было как исторические сведения, замурованные в краеугольном камне, предназначенные быть найденными позже, когда никого не будет в живых.

Я выключила магнитофон и отложила в сторону. Снова потянулась к коробке. Проведя

рукой вдоль стенки, обнаружила патроны к 9-миллиметровому Смит и Вессону, который

Микки подарил мне на свадьбу. Пистолета не было, но я очень хорошо помнила, как

радовалась подарку. На стволе было выведено синим S&W, а рукоятка была ореховая, с

монограммами S&W.

Мы познакомились в ноябре и поженились в августе следующего года. К тому времени он

был полицейским почти шестнадцать лет, в то время как я присоединилась к департаменту

в мае, за три месяца до того. Я приняла в подарок оружие как знак того, что он видит во

мне коллегу, статус, который он присваивал немногим женщинам.

Теперь я видела, что там был более широкий смысл. Кем нужно быть, чтобы подарить

своей юной невесте полуавтоматический пистолет в вечер свадьбы?

Я открыла нижний ящик стола в поисках старой адресной книжки, где хранилась

единственная информация, которая у меня была о нем. Номер телефона, наверное, устарел

и поменялся десять раз, как и адрес.

Меня прервал стук в дверь. Я сдернула ноги со стола, подошла к двери, посмотрела в

глазок и увидела на крыльце моего домохозяина. На Генри в виде исключения были

длинные штаны, и он отстраненно смотрел в сторону двора. Ему исполнилось

восемьдесят шесть на День святого Валентина. Высокий и худощавый, человек, который, казалось, вообще не старел. Он и его братья и сестра, которым было соответственно

восемьдесят восемь, восемьдесят девять, девяносто пять и девяносто шесть, произошли от

такого энергичного генетического ствола, что я склонна верить, что они вообще никогда не

“уйдут”.

Генри красив, как хороший антиквариат, хорошо сконструированный и сделанный

вручную, отполированный почти девятью десятилетиями любовного использования.

Генри всегда был верным, искренним, добрым и щедрым. Он опекает меня способами, которые кажутся странными, но я это приветствую, несмотря ни на что.

Я открыла дверь.

- Привет, Генри. Что случилось? Давно тебя не видела.

- Слава богу, ты дома. Я должен быть у дантиста через... - он остановился, чтобы взглянуть

на часы - примерно шестнадцать и три четверти минут, и обе мои машины не работают.

Мой шеви до сих пор в мастерской, после того, как на него свалилась банка краски, а

сейчас я обнаружил, что мой универсал не заводится. Ты не могла бы меня подвезти? Или

лучше, одолжи мне машину, чтобы тебе зря не ездить. Это займет какое-то время, и я не

хочу тебя связывать.

Желтому шевроле-купе Генри был нанесен некоторый ущерб, когда, в результате

небольшого землетрясения, на него упали несколько банок краски с полки в гараже.

Генри очень аккуратен с машиной и содержит ее в идеальном состоянии. Второй

автомобиль, универсал, он использует, когда к нему приезжают родственники из

Мичигана.

- Я отвезу тебя. Только возьму ключи.

Я оставила дверь приоткрытой, подхватила сумку со стола и выудила ключи из наружного

кармана. Взяла куртку и захлопнула за собой дверь. Мы повернули за угол дома и прошли

через калитку. Я открыла пассажирскую дверцу и обошла машину спереди. Генри

наклонился и открыл дверцу с моей стороны. Я села за руль, включила зажигание, и мы

поехали.

- Чудесно. Это замечательно. Спасибо тебе, - сказал Генри, его тон был совершенно

фальшивым.

Я взглянула на него и заметила напряжение, которое свело его лицо.

- Что там у тебя такое?

- Коронка ‘он ‘ам, - сказал он, засунув палец глубоко в рот.

- По крайней мере, не зубной канал.

- Надо было застрелиться. Я надеялся, что тебя не будет, тогда я мог бы никуда не ходить.

- Не повезло.

Мы с Генри оба разделяем почти комическое отношение к дантистам. Хотя мы послушно

ходим на осмотры, но приходим в ужас от любой работы, которая должна быть сделана.

У нас обоих пересыхает во рту, в желудке корчи, липкие руки и желание ныть и

жаловаться. Я протянула руку и коснулась его пальцев, которые были ледяными и

влажными.

Генри нахмурился.

- Я не понимаю, зачем это нужно делать. Пломба в порядке, никаких проблем. Зуб даже не

болит. Он немного чувствителен к теплу, и мне приходится не пить ничего со льдом.

- Пломба старая?

- Ну, 1971 года, но с ней все в порядке.

- Делать ему нечего.

- Вот именно. В те дни дантисты знали, как поставить пломбу. Теперь у пломбы

ограниченный срок, как у пакета молока. Запланированное устаревание. Повезет, если она

продержится, пока ты оплатишь счет.

Он снова засунул палец в рот и повернулся ко мне.

- Вот, видишь? Только пятнадцать лет, и этот парень уже хочет ее заменить.

- Ты шутишь!

- Помнишь, как добавили фтор в водопроводную воду, а все подумали, что это заговор

коммунистов? Дантисты распространяли этот слух.

- Конечно, они это сделали, - подала я реплику.

- На стене было написано - не будет дырок, не будет бизнеса.

Это был наш обычный дуэт всякий раз, когда одному из нас предстояло попасть в руки

дантиста.

- Теперь они придумали эту операцию, когда тебе обрезают половину десен. Если не могут

уговорить на это, то заявляют, что тебе нужны брекеты.

- Ну и жулики.

- Не знаю, почему нельзя вырвать сразу все зубы и покончить с этим, - сказал Генри, помрачнев.

- Я бы так далеко не заходила. У тебя красивые зубы.

- Я бы лучше держал их в стакане. Не выношу, когда сверлят. Этот звук сводит меня с ума.

А когда они соскребают лишнее? Я едва не отрываю ручки у кресла. Звучит как лопата по

асфальту, как мотыга по бетону.

- Ладно! Прекрати. У меня аж руки вспотели.

К тому времени, когда мы въехали на парковку, мы довели себя до такого состояния

негодования, что я удивилась, что Генри согласился войти.

Я сидела в комнате ожидания, после того, как его вызвали. Кроме меня и регистраторши

никого не было, что меня очень обеспокоило. Почему у дантиста только один пациент?

Я представила себе мошенничество со страховкой: клиенты-призраки, двойные счета, оплата работы, которая никогда не была сделана. Типичный рабочий день доктора Зубная

Паста, знаменитого жулика и мошенника, с большими задатками садиста.

Очками в пользу этого парня были последние издания всех лучших журналов.

Из другого помещения, за большим булькающим аквариумом, который был предназначен

для маскировки криков, я слышала звук сверла, проникающего сквозь зубную эмаль прямо

к нерву. Мои пальцы начали прилипать к страницам журнала, оставляя круглые мокрые

отпечатки.

Время от времени я слышала приглушенные протесты Генри, звуки, говорящие о боли и

больших количествах вытекающей крови. Только мысли о его страданиях заставили меня

задыхаться. В конце концов у меня так закружилась голова, что пришлось выйти на

воздух, где я уселась на крылечке, с головой между колен.

Наконец появился Генри, с видом облегчения, ощупывая свою замороженную губу, чтобы

проверить, не течет ли слюна.

Чтобы отвлечь его, по дороге домой я рассказала о картонной коробке, об обстоятельствах

ее появления, о паранойе Микки, о псевдониме Джон Рассел и о моих приключениях в

доме Теда Рича. Генри понравилась часть про собаку, и он сразу начал уговаривать завести

собаку самой. Мы, как обычно, поспорили насчет меня и домашних питомцев.

Потом он сказал:

- Так расскажи про своего бывшего. Ты сказала, что он был копом, а что дальше?

- Не спрашивай.

- Но как ты думаешь, что это значит, что он перестал платить за камеру хранения?

- Откуда я знаю? Я не говорила с ним годами.

- Не надо так, Кинси. Я ненавижу, когда ты зажимаешь информацию. Я хочу услышать его

историю.

- Это слишком запутанно. Может быть, расскажу тебе позже, когда разберусь.

- А ты собираешься разбираться?

- Нет.

- Может быть, ему неохота платить по счетам? - спросил Генри, втягивая меня в разговор.

- Сомневаюсь. Он всегда был аккуратен с этими вещами.

- Люди меняются.

- Нет, не меняются. Не видела такого.

- Я тоже, если уж говорить.

Мы немного помолчали, потом Генри заговорил.

- Может, у него неприятности?

- Если да, то он заслужил.

- Ты не поможешь?

- С какой стати?

- Ну, не помешает проверить.

- Я не собираюсь этого делать.

- Почему нет? Всего-то нужно сделать пару звонков. Чего тебе стоит?

- Откуда ты знаешь, чего это может стоить? Ты даже не знал его.

- Я просто говорю, что ты сейчас не занята, насколько я слышал...

- Я спрашивала совета?

- Я подумал, что да. Я почти уверен, что ты искала одобрения.

- Не искала.

- Я вижу.

- Не искала. Меня этот парень абсолютно не интересует.

- Извини. Я ошибся.

- Ты единственный человек в моей жизни, на которого я не обижаюсь.

Когда я вернулась за письменный стол, первое, что попалось мне на глаза, была адресная

книжка, раскрытая на букве М. Я захлопнула книжку, кинула в ящик и с шумом задвинула

его.

4

Я уселась во вращающееся кресло и пнула коробку ногой. Мне хотелось отшвырнуть ее

подальше, оставить документы и выбросить остальное. Однако, заплатив двадцать баксов, я не могла себе этого позволить. Не потому что я была прижимистой, хотя, конечно, это

было одной из причин. Дело в том, что мне было любопытно. Я рассуждала, что простое

разглядывание содержимого коробки не накладывает на меня никаких обязательств.

Это точно не обязывает меня пытаться разыскивать моего бывшего.

Разборка вещей ни за что не заставит меня предпринять действия ради него. Если для

Микки настали тяжелые времена, если он попал в затруднительное положение, значит так

тому и быть. Се ля ви, что тут скажешь? Ко мне это не имеет отношения.

Я придвинула мусорную корзинку поближе к коробке, раскрыла ее и заглянула внутрь.

Пока меня не было эльфы и феи так и не удосужились навести порядок. Я начала

выбрасывать разрозненные предметы туалета: полупустой тюбик зубной пасты и бутылку

шампуня с тонким слоем содержимого, размазанного по всей длине. Что-то вытекло и

просочилось в коробку, спаяв предметы вместе, как коварный клей.

Я выкинула разнообразные лекарства, безопасную бритву и зубную щетку со щетинками, торчавшими во все стороны. Похоже, я чистила ею швы между плитками в ванной.

Ниже я откопала стопку почты, стянутую резинкой. Когда я ее вытаскивала, резинка

лопнула, и бумаги посыпались в мусорную корзину. Среди них обнаружились несколько

конвертов, и я вытянула их из кучи старых журналов и каталогов.

Ничего серьезного: уведомление из банка по поводу счета, который я закрыла много лет

назад, реклама магазина и предложение выиграть миллион баксов. В третьем конверте был

счет кредитной карты, который я искренне надеялась, что оплатила. Какой позор может

быть, какой удар по моему кредитному рейтингу. Может быть поэтому Американ Экспресс

больше не предлагает мне свои карточки. А я еще расхвасталась. Микки может не платить

по счетам, но только не я.

Я перевернула конверт со счетом, чтобы открыть его. Сзади к нему приклеился другой

конверт, письмо, которое, должно быть, пришло с той же почтой. Я потянула второй

конверт, освободив его и порвав бумагу. На конверте не было обратного адреса, и я не

узнавала почерк. Угловатые буквы лепились друг к другу с сильным наклоном влево, как

будто собирались упасть. На штампе было: Санта Тереза, 2 апреля 197..

Я ушла от Микки накануне, в день дураков, как оказалось. Я вытащила листок линованной

бумаги, покрытый тем же чернильным курсивом, похожим на наклоненную траву.

“Кинси Микки заставил меня пообещать этого не делать но думаю ты должна знать.

Он был со мной в тот вечер, конечно он толкнул парня но это было ничего. Я знаю потому

что видела это и много других людей, которые на его стороне. Бенни был в порядке когда

уходил. Они с Микки не смогли встретится, потому что мы пошли ко мне и он там был до

полуночи. Я говорила что дам показания, но он сказал нет из-за Эрика и его ситуации. Он

не в чем ни виноват и ему нужна твоя помощь. Какая разница где он был если он этого не

делал? Если ты его любишь, то должна быть на его стороне а не быть такой стервой. Быть

копом это вся его жизнь пожалуйста не отнимай это у него.

Если нет надеюсь ты сможешь жить сама с собой потому что ты испортишь ему все.

Д.”

Я перечитала письмо дважды, в голове было пусто, кроме машинальной реакции на

ошибки в грамматике и пунктуации. Я - сноб в том, что касается правописания, и не могу

серьезно относиться к тому, кто путает “не” и “ни” и не знает, когда ставить мягкий знак

перед “ся”.

Я не “портила” жизнь Микки. Я не могла спасти его от чего-либо. Он попросил меня

солгать ради него, и я решительно отказалась. Не преуспев в этом, он состряпал эту

историю с “Д”, кем бы она ни была. Судя по всему, она была со мной знакома, но я ни за

что не могла ее вспомнить. Д. Это могло быть Ди. Ди Ди. Донна. Дон. Диана. Дорин...

Черт. Ну конечно.

Там была барменша, по имени Дикси, которая работала в заведении в Колгейте, где

околачивался Микки и его друзья-копы после работы. Ничего особенного не было в том, что ребята собирались вместе после дежурства, чтобы выпить. В начале семидесятых

частенько затевались вечеринки после смены, веселье, которое иногда длилось до поздней

ночи. И публичное и приватное пьянство считалось нарушением полицейской

дисциплины, как и супружеские измены, неуплата долгов и прочее недостойное

поведение.

Такие нарушения наказуемы, потому что офицер полиции в глазах публики всегда

находится “на посту”, и потому что терпимость к такому поведению может привести к

тому, что то же самое начнет происходить, когда полицейский на самом деле на работе.

Когда начали поступать жалобы на вечеринки после смены, полицейские переместились

из города в пригород, что убрало их подальше от глаз начальства.

Хонки-Тонк, где работала Дикси, стал их любимым убежищем.

Когда я познакомилась с Дикси, ей должно было быть лет двадцать пять-двадцать шесть, на четыре или пять лет больше, чем мне. Мы с Микки были женаты шесть недель. Я еще

была новичком, патрулировала движение, а его повысили до детектива. Он расследовал

ограбления и кражи под руководством лейтенанта Долана, который потом ушел в отдел

убийств.

Это Дикси организовывала празднования любого перемещения и повышения, и мы все

понимали, что это был очередной повод для вечеринки. Я помню, как сидела у барной

стойки и разговаривала с ней, пока Микки пил пиво, играл в бильярд со своими дружками

или обменивался военными историями с ветеранами Вьетнама.

В восемнадцать лет он отслужил четырнадцать месяцев в Корее, и всегда интересовался

разницей между войной в Корее и во Вьетнаме.

Муж Дикси, Эрик Хайтауэр, был ранен в Лаосе в апреле 1971 и вернулся без обеих ног.

В его отсутствие Дикси закончила курсы барменов и начала работать в Тонке.

После своего возвращения он сидел там в своей инвалидной коляске, его поведение было

капризным или маниакальным, в зависимости от таблеток и алкоголя, которые он принял.

Дикси успокаивала его, постоянно снабжая “Кровавыми Мэри”, которые, похоже, смягчали его гнев. Мне она казалась похожей на занятую мамашу, вынужденную

приводить ребенка на работу. Мы все были вежливы, но Эрик не особенно старался нам

понравиться. В двадцать шесть лет он был ядовитым стариком.

Я с восхищением следила, как Дикси готовила Май Тай, джин с тоником, Манхэттены, мартини и отвратительные смеси, вроде розовых белок или мятного фраппе. Она

непрерывно говорила, едва глядя на то, что делала. Иногда она одновременно

конструировала четыре или пять напитков, ничего не пропуская. Ее смех был

хрипловатым и низким. Она обменивалась бесконечными непристойными шутками с

парнями, каждого из которых она знала по имени и по жизненным обстоятельствам.

Меня впечатляла ее нахальная самоуверенность. Еще я жалела ее из-за мужа, с его кислым

нравом и очевидными ограничениями, которые, как я предполагала, распространялись на

секс.

Даже тогда до меня не доходило, что она может изменять ему направо и налево, особенно

с моим мужем. Должно быть, у меня было затемнение мозгов, чтобы не замечать, если

только она не выдумала все, чтобы предоставить Микки алиби, которое я отказалась

предоставлять.

Дикси была моего роста, худая, как спица, с длинным узким лицом и непослушной копной

ярко-рыжих волос, падающих на спину. У нее были выщипанные брови, две тонкие дуги, которые разлетались, как крылья, от переносицы. Ее глаза были темными, как уголь, и она

носила накладные ресницы, которые заставляли глаза выпрыгивать с ее лица.

Обычно под ее футболкой не было лифчика, и она носила такие короткие мини-юбки, что

едва могла сесть. Иногда она меняла направление и наряжалась в длинные бабушкины

платья или индийские туники поверх широких брюк.

Я еще раз перечитала ее письмо, но, конечно, содержание не изменилось. У них с Микки

была интрижка. Похоже, это был подтекст ее послания, хотя мне было трудно поверить.

Он никогда не показывал вида, что она его интересует, а, может и интересовала, но я была

слишком глупа, чтобы заметить.

Как она могла стоять и болтать со мной, если они занимались этим за моей спиной? С

другой стороны, эта идея не была совсем неправдоподобной, учитывая прошлое Микки.

До того, как мы сошлись, у него было множество романов, но после всего он оставался

холостяком и был достаточно умен, чтобы избегать эмоциональных привязанностей.

В конце шестидесятых и в начале семидесятых секс был случайным, развлекательным, неразборчивым и безответственным. Женщины освободились благодаря появлению

противозачаточных таблеток, а травка стерла все остальные запреты. Это была эра

вечеринок хиппи, психоделики, ухода из учебных заведений, антивоенных протестов, татуировок, покушений, ЛСД и слухов о ребятах, настолько обкурившихся, что их глаза

сгорали, потому что они слишком долго смотрели на солнце.

Еще это была эра изменений в службах охраны правопорядка.

В 1964 году Верховный суд вынес постановление по делу Эскобедо против штата

Иллинойс, о том, что отказ полиции выполнить требование Эскобедо о консультации с

адвокатом во время допроса является нарушением Шестой поправки конституции. (“ При

всяком уголовном преследовании обвиняемый имеет право на скорый и публичный суд

беспристрастных присяжных того штата и округа, ранее установленного законом, где было

совершено преступление; обвиняемый имеет право быть осведомленным о сущности и

основаниях обвинения, право на очную ставку со свидетелями, дающими показания

против него, право на принудительный вызов свидетелей со своей стороны и на помощь

адвоката для своей защиты.” *Прим. перев.*)

Два года спустя, в деле Миранды против штата Аризона, Верховный суд снова принял

сторону истца. С этой поры климат в полицейских кругах изменился, и образ Грязного

Гарри (герой серии фильмов о американском полицейском, который использовал жестокие

методы *) заместился более сдержанным героем.

Микки раздражали установленные ограничения, он считал, что они влияют на его

эффективность. Он был старомодным копом. Он сочувствовал жертвам преступлений. Он

считал, что только их требования должны учитываться. Пусть преступник отвечает за себя

сам. Он ненавидел необходимость защищать виноватого и не терпел так называемые права

арестованного. Я иногда подозревала, что он заимствовал свое поведение из кучи

криминального чтива, которое поглощал, будучи подростком.

Пожалуйста поймите, что я ничего этого не замечала, когда мы познакомились. Я не

только была без ума от его взгляда на жизнь, но и восхищалась тем, что принимала за

житейский опыт. Подозреваю, что на взгляд Микки, некоторые правила и законы его

просто не касались. Он действовал вне стандартов, которые большинство других

полицейских в конце концов приняли. Микки привык добиваться своего, набравшись

опыта в том, что он называл “ определенные, проверенные временем, методы убеждения

подозреваемого сделаться покладистым относительно обвинительного заключения.”

Микки обычно произносил это таким тоном, что все начинали смеяться.

Коллеги уважали Микки и, до того марта, его дисциплинарные провинности были

минимальными. Он задерживал свои отчеты и не всегда соблюдал субординацию, хотя, похоже, инстинктивно знал, как далеко может зайти. На него поступили две жалобы: одна

за грубый язык, и вторая - за чрезмерное употребление силы. В обоих случаях

департамент провел расследование и принял решение в пользу Микки. Все равно, это не

выглядело хорошо. Он был странной смесью диковинного и обычного.

В личной жизни он был скрупулезно честным со своими налогами, счетами и долгами. Он

был предан своим друзьям и скрытен с остальными. Еще он уважал свои обязательства, за

исключением (видимо) тех, что относились ко мне. Он бы никогда не выдал чужих

секретов, никогда не донес бы на друга или коллегу. Мужчины его ценили. Женщины

относились с восхищением, почти молились на него, как на героя. Я знаю, потому что

делала это сама, поднимая его независимость до чего-то, заслуживающего восхищения, вместо того, чтобы считать слегка опасной.

Оглядываясь назад, я вижу, что не хотела знать правду о нем. Я закончила полицейскую

академию в апреле 1971 года и поступила в отделение полиции Санта Терезы, как только в

мае мне исполнился двадцать один год. Я встретила Микки в ноябре прошлого года и была

ослеплена его образом: бывалый, грубоватый, циничный, мудрый. Через пару месяцев мы

полюбили друг друга и в августе поженились, все это до того, как мы оба поняли, что из

себя представляет другой. Однажды настроившись, я видела его таким, каким хотела его

видеть. Я должна была верить. Я видела в нем идола, так что принимала его версию

событий, даже когда здравый смысл утверждал, что он искажает факты.

Осенью 1971 года, после того, как Микки начал заниматься делами по кражам и грабежу, у

него развился так называемый “личный конфликт” с Коном Доланом, который возглавлял

отдел. Лейтенант Долан был автократом и приверженцем правил, что служило причиной

регулярных столкновений этих двоих. Их различия положили конец надеждам Микки на

продвижение.

Через шесть месяцев, весной 1972 года, Микки уволился из департамента полиции. В то

время он находился под следствием за убийство, после драки в баре. Его стычка с Бенни

Кинтеро привела к смерти последнего. Это было 17 марта, День святого Патрика, и

Микки, свободный от дежурства, пил в Хонки-Тонк с кучей приятелей, которые его

поддержали. Он утверждал, что мужчина был пьян и агрессивен, и демонстрировал

угрожающее поведение. Микки вывел его на парковку, где между ними произошла

небольшая стычка. По рассказу Микки, он немного толкнул парня, но только в ответ на его

атаку.Свидетели клялись, что он не наносил никаких ударов.

Бенни Кинтеро покинул сцену, и это был последний раз, когда его видели, до тех пор пока

на следующий день его избитое окровавленное тело не нашли на обочине дороги 154.

Началось следствие, и адвокат Микки, Марк Бетел, посоветовал ему держать рот на замке.

Поскольку Микки был главным подозреваемым и столкнулся с возможностью уголовного

наказания, Бетел делал все, что мог, чтобы прикрыть ему спину.

Полицейское расследование могло включать в себя допросы, но было запрещено делиться

сведениями с офисом прокурора. Микки уволился, чтобы избежать вопросов. Его бы все

равно уволили за отказ отвечать.

В тот день, когда Микки сдал свой значок, свое оружие и рацию, его товарищи-коллеги

были разгневаны. Правила департамента запрещали начальству делать публичные

заявления, и Микки преуменьшил значение своего ухода, что делало его героем в глазах

товарищей. Он создавал впечатление, что, несмотря на плохое отношение, его преданность

департаменту перевешивает его право защищаться от несправедливых обвинений.

Он был так убедителен, что я сама ему верила, до того момента, когда он попросил меня

солгать ради него. Видимо, в тот вечер было четыре часа, в течение которых Микки не мог

подтвердить свое алиби. Он отказался рассказать, где он был и что делал между временем, когда он ушел из Хонки-Тонк, и временем прихода домой. Его подозревали, что он

последовал за парнем и докончил свою работу, но Микки все отрицал. Он попросил меня

его прикрыть, и после этого я ушла.

Я оставила его 1 апреля, и подала на развод десятого числа того же месяца. Через

несколько недель результаты вскрытия показали, что у Кинтеро, ветерана войны во

Вьетнаме, было ранение головы. В бою его задела снайперская пуля, и после этого часть

черепной коробки ему заменяла стальная пластина. Официальной причиной смерти

назвали медленное кровоизлияние в глубинах его мозга. Любой небольшой удар мог

вызвать фатальные последствия. Кроме того, отчет токсиколога показал уровень алкоголя

в крови 0,15 плюс следы амфетамина, марихуаны и кокаина.

Не было доказательств, что Микки встречался с Бенни после их столкновения на парковке.

Прокуратура отказалась от обвинения, так что Микки был свободен. Но к тому времени, конечно, ущерб был нанесен. Он был разлучен с полицией и вскоре после этого навсегда

разлучен со мной. В последующие годы мое разочарование начало сглаживаться.

Я не хотела его видеть, но не желала ему зла. Последнее, что я слышала, он занимался

личной охраной. Когда-то преданный своему делу коп опустился до работы в ночную

смену и носил форму, имитирующую полицейскую.

Я еще раз перечитала письмо. Интересно, что бы я сделала, если бы получила его тогда.

Поежилась от подступившего беспокойства. Если это правда, то я точно поучаствовала в

разрушении его жизни.

Я открыла ящик стола и достала адресную книжку, которая, как по волшебству, раскрылась на странице с его именем. Сняла трубку и набрала номер. После двух гудков

меня поприветствовал свист на два тона, а затем последовало сообщение, что этот номер

больше не обслуживается. Если я чувствовала, что ошиблась номером, можно было его

перепроверить и позвонить снова. Только чтобы увериться, я перезвонила и услышала то

же сообщение. Положила трубку, пытаясь решить, есть ли другие возможности, которые я

могу использовать.

5

Я не была в этом доме на Чапел стрит добрые пятнадцать лет. Припарковалась перед

входом и вошла во двор через маленькую калитку из кованого металла. Это был белый

каркасный дом, уютные полтора этажа, с окном-эркером и узкой верандой. Два окна на

верхнем этаже, казалось, опирались на эркер, а крышу украшала простая деревянная

резьба.

Построенный в 1875 году, дом был простым и скучным, в нем недоставало обаяния и

деталей эпохи, чтобы обеспечить защиту местных историков.

Поток машин перед ним постоянно напоминал, что центр Санта Терезы находится всего в

двух кварталах. Через несколько лет дом, возможно, будет продан и закончит свои дни в

качестве магазина подержанной мебели или крошечного семейного предприятия.

В конце концов здание снесут, и участок будет продан под коммерческую застройку. Я

думаю, что каждый винтажный домик не сумеет избежать разрушительного чугунного

шара, и скоро наступит день, когда история простого человека будет полностью стерта.

Особняки богачей останутся на своих местах, самые громоздкие из них переделают в

музеи, художественные академии и благотворительные фонды. Дома среднего класса, как

этот, вряд ли доживут до следующего столетия.

В настоящий момент дом был цел. Передний двор был ухожен, дом недавно выкрашен.

Из прошлого мне было известно о просторном заднем дворе, выложенном кирпичом

патио, жаровне для барбекю и фруктовом саде.

Я нажала на кнопку звонка. Резкий звук отозвался эхом в доме. Питер Шекелфорд, “Шек”

и его жена , Банди, были близкими друзьями Микки задолго до того, как мы

познакомились. Это был второй брак для обоих, Шек был разведен, а Банди была вдовой.

Шек усыновил ее четверых детей и растил как своих собственных. В те дни мы

развлекались часто и просто: пицца, ужин вскладчину, барбекю на заднем дворе, одноразовая посуда и бутылки, принесенные гостями.

Там обычно присутствовали младенцы в памперсах и малыши, бегающие по газону. Дети

постарше играли в фрисби или носились по двору, как шайка хулиганов. В присутствие

всех родителей дисциплина была демократичной. Любой, оказавшийся поближе к

нарушителю, мог действовать.

В те дни я не была так горда своим бездетным статусом и иногда присматривала за

малышами, пока их родители оттягивались.

Микки и Шек пришли работать в отдел полиции Санта Терезы приблизительно в одно

время и трудились на близком расстоянии. Они никогда не были непосредственно

партнерами, но эти двое, вместе с третьим копом по имени Рой “Лит” Литтенберг, были

известны как три мушкетера. Лит и Шек были членами сборищ в Хонки-Тонк в год

крушения Микки. Я надеялась, что кто-то из них может знать о его местонахождении и

состоянии. Еще мне нужно было подтверждение содержания письма. Я была убеждена, что Микки виноват в избиении, которое привело к смерти Бенни. Я не была уверена, что

буду делать, если окажется, что у него было алиби на ту ночь. Эта мысль заставляла мой

желудок сворачиваться от беспокойства.

Шек открыл дверь через полминуты, хотя ему понадобилось еще десять секунд, чтобы

понять, кто я такая. Задержка дала мне возможность отметить изменения в нем.

Когда я его знала раньше, ему было под сорок. Значит сейчас ему за пятьдесят, и он

прибавил килограммов пятнадцать. Гравитация отметила все места на его лице, которое

теперь определялось серией идущих вниз линий: густые брови над набрякшими веками, обвисшие щеки, кустистые усы и тяжелый рот, изгибающийся вниз, к двойному

подбородку. Его густые волосы цвета соли с перцем были коротко подстрижены, как будто

он все еще подчинялся требованиям департамента полиции.

На нем были шорты, шлепанцы и свободная футболка, обвисший ворот которой открывал

клочок белых волос на груди. Как и Микки, Шек три раза в неделю тренировался в

подъеме тяжестей, и до сих пор в нем чувствовалась сила.

- Привет, Шек. Как дела? - сказала я, когда увидела, что он меня узнал. Я не улыбалась.

Это был официальный визит, и я предполагала, что его чувства ко мне не были теплыми и

дружескими.

Когда он ответил, его тон был на удивление мягким.

- Я всегда думал, что ты появишься.

- Ну, вот и я. Не возражаешь, если я войду?

- Почему бы и нет?

Он отступил, позволяя мне зайти в холл. По сравнению с воспоминаниями, тишина

казалась неестественной.

- Можешь пройти за мной назад. Я не провожу много времени в этой части дома.

Шек закрыл дверь и пошел через холл к кухне.

Даже с первого взгляда было заметно, что половина мебели отсутствовала. В гостиной я

заметила кофейный столик, несколько маленьких столиков и деревянное кресло с прямой

спинкой. Небольшие кружочки на ковровом покрытии отмечали, где раньше стояли диван

и легкие кресла. Встроенные книжные шкафы возле камина были теперь лишены книг.

На их месте двадцать пять-тридцать фотографий в рамках показывали несметное

количество улыбающихся лиц: младенческих, детских и взрослых. В основном это были

студийные портреты, но некоторые были увеличенными изображениями с семейных

сборищ.

- Вы переезжаете?

Он помотал головой.

- Банди умерла шесть месяцев назад. Большая часть мебели все равно была ее. Я разрешил

детям забрать, что они хотели. Для меня вполне достаточно.

- Это они на фотографиях?

- Они и их дети. У нас тринадцать внуков от них четверых.

- Поздравляю.

- Спасибо. Младшая, Джесси, помнишь ее?

- С темными кудряшками?

- Это она. Самая непослушная. Она еще не замужем, но усыновила двух вьетнамских

детей.

- Чем она занимается?

- Она адвокат в Нью-Йорке. Занимается корпоративным правом.

- А остальные живут поближе?

- Скотт - в Шерман Оукс. Они разъехались, но навещают меня, когда могут. Каждые

шесть- восемь месяцев я седлаю Харли и всех объезжаю. Хорошие дети, все. Бан сделала

прекрасную работу. Я плохой заместитель, но стараюсь, как могу.

- Чем ты сейчас занимаешься? Я слышала, что ты ушел из департамента.

- В мае будет год. Честно говоря, я ничего особеного не делаю.

- До сих пор поднимаешь тяжести?

- Не могу. Я попал в аварию на работе. Какой-то пьяница поехал на красный и врезался в

мою патрульную машину. Он погиб на месте. Я получил трещину в пятом позвонке, так

что в конце концов мне пришлось уволиться по инвалидности.

- Плохо.

- Нет смысла жаловаться на вещи, которые не можешь изменить. Денег хватает, чтобы

платить по счетам, и остается время для себя. Как насчет тебя? Слышал, что ты работаешь

частным детективом.

- Уже много лет.

Он провел меня через кухню на застекленную веранду . Похоже, он жил, подобно мне, ограничиваясь одной частью дома, как собака, оставленная в одиночестве, пока хозяева на

работе. В кухне был идеальный порядок. Я заметила одну тарелку, миску, ложку и кружку

в сушилке. Он, наверное, пользовался одной и той же посудой, аккуратно моя ее после

еды. Зачем ее куда-то убирать, когда придется снова вынимать и использовать? Было что-то уютное в присутствии посуды в сушилке.

Похоже, он почти все время жил в кухне и на веранде. С одной стороны стоял

разложенный диван, с аккуратно сложенными простынями и подушками сверху. На полу

стоял телевизор. Остальную часть веранды занимало оборудование для работы по дереву: токарный и сверлильный станки, несколько зажимов, тиски, стамеска, настольная пила и

несколько рубанков. В работе было два предмета. Комод был разобран и ждал своего часа.

Деревянный кухонный стул лежал на спинке, ножки были выставлены как у мертвого

опоссума.

Шек, должно быть, засыпал каждую ночь под сильный запах скипидара, клея, тунгового

масла и опилок. Он поймал мой взгляд и сказал:

- Преимущество жить одному. Можешь делать все, что хочешь.

- Именно.

Когда-то Банди сшила занавески на окна веранды. Хлопок в зеленую и белую клетку, возможно, накрахмаленный, до сих пор выглядел свежим. Я внезапно обнаружила, что

мои глаза наполнились слезами, и стала рассматривать задний двор. Многие из

оставшихся деревьев согнулись, как старые позвоночники, склонились к земле со своей

когда-то гордой высоты. Проволочная сетка покосилась под весом плетей фиолетового

вьюнка.

Жаровня для барбекю покрылась ржавчиной, ее замещал портативный гриль, стоявший

ближе к ступенькам.

Шек прислонился к стене, скрестив руки на груди.

- Так в чем причина твоего прихода?

- Я ищу Микки. Единственный телефон, который я знаю, отключен.

- У тебя к нему дело?

- Может быть. Я не знаю. Мне нужно твое разрешение, чтобы позвонить?

Шек, похоже, развлекался. Банди не давала ему спуску. Может быть, он соскучился по

перепалкам. Поживи достаточно долго один, и забудешь, на что это похоже.

Его улыбка немного побледнела.

- Не обижайся, детка, но почему бы тебе не оставить его в покое?

- Я хочу знать, что с ним все в порядке. Я не собираюсь его беспокоить. Когда вы в

последний раз разговаривали?

- Не помню.

- Понятно. Ты имеешь представление, что с ним происходит?

- Я уверен, что у него все хорошо. Микки большой мальчик. Ему не нужно, чтобы кто-то

болтался рядом.

- Достаточно честно, но я бы хотела удостовериться. Вот и все. У тебя есть его телефон

или адрес?

Шек помотал головой, и его рот опустился.

- Нет. Он вступает в контакт, когда хочет. Между звонками я оставляю его в покое. Это

соглашение, которое мы заключили.

- Как насчет Лита?

- Рой Литтенберг умер. Рак забрал его меньше, чем за шесть недель. Это было три года

назад.

- Мне очень жаль. Он мне нравился.

- Мне тоже. Я иногда вижу его сына, Тима. Никогда не угадаешь, чем он занимается.

- Сдаюсь.

- Он купил Хонки-Тонк. Их водой не разольешь с сыном Банди, Скотти, когда Скотти

приезжает в город.

- Правда? Я не помню, чтобы встречала кого-нибудь из них. Кажется, они оба были во

Вьетнаме, когда мы с Микки приходили сюда.

В Санта Терезе все тропинки рано или поздно пересекаются. Теперь добавилось

следующее поколение.

- Ты не знаешь, кто еще может знать о Микки?

Шек оглядел меня.

- А мне это зачем?

- Возможно, ты ему поможешь.

- А зачем тебе?

- Мне нужны ответы на некоторые вопросы, которые я должна была задать еще тогда.

- О Бенни?

- Правильно.

Его улыбка стала язвительной. Он приставил согнутую ладонь к уху.

- Что я слышу? Вину?

- Если хочешь.

- Поздновато, ты не думаешь?

- Возможно. Я не знаю. Дело в том, что мне не нужно твое разрешение. Ты поможешь мне

или нет?

Он немного подумал.

- Как насчет адвоката, который его представлял?

- Бетел? Я могу попробовать. Я должна была о нем подумать. Это хорошая идея.

- Я полон хороших идей.

- Ты думаешь, Микки был невиновен?

- Конечно. Я там был и все видел. С парнем было все в порядке, когда он уходил.

- Шек, у него была пластина в голове.

- Микки его не бил. Он ни разу не нанес удара.

- Откуда ты знаешь, что он не пошел за ним потом? Они могли подраться где-нибудь еще.

Микки никогда не славился самоконтролем. Это была одна из моих претензий.

Шек покачал головой. Жест перешел во вращение шеей, которое закончилось хрустом.

- Извини. Я собираюсь к мануальному терапевту по поводу этой чертовой шеи.

Да, это возможно. Почему бы и нет? Может быть, произошло больше, чем рассказал

Микки. Я говорю тебе, что я видел, и ничего не было страшного.

- Достаточно честно.

- Кстати, это не мое дело, но ты должна была его поддержать. Это самое меньшее, что ты

могла сделать. Это не только я. Многие ребята возмущались тем, что ты сделала.

- Что ж, а я возмутилась тем, что Микки попросил меня соврать ради него. Он хотел, чтобы я сказала прокурору, что он был дома в девять часов, вместо полуночи или часа

ночи, когда он там в конце концов приперся.

- О, ну да. Ты никогда сама не врала.

- Только не об убийстве.

- Ерунда. Ты на самом деле думаешь, что Магрудер избил парня до смерти?

- Откуда я знаю? Вот это я и пытаюсь выяснить. Микки сбился с курса. Вообразил себя

вершителем закона, и ему было до лампочки, что делать, чтобы добиться своего.

- Да, и если спросишь меня, должно быть побольше таких, как он. Кроме того, как я

слышал, ты не относишься к тем, кто вправе бросать камни.

- Ты прав. Вот почему я больше не ношу форму. Но тогда на кону стояла не моя репутация, а его. Если у Микки было алиби, он должен был сразу рассказать, вместо того. чтобы

просить меня врать.

Выражение лица Шека изменилось, и он отвел глаза.

- Да ладно, Шек. Ты прекрасно знаешь, где он был. Почему бы тебе не рассказать, и мы

покончим с этим.

- Поэтому ты здесь?

- В основном.

- Могу сказать тебе вот что: он не был на шоссе 154, гоняясь за ветераном. Даже близко.

- Это хорошо. Я тебе верю. Теперь давай попробуем это. У Микки была подружка. Ты

помнишь Дикси Хайтауэр? Согласно ей, они были вместе в ту ночь, “занимались этим

делом”, используя популярную фразу.

- Получается, он вставлял Дикси. Ой-ой. Ну и что? В те дни все трахались со всеми.

- Я - нет.

- Может, не тогда, когда была замужем, но ты была такой же, как все, только не такой

открытой и честной.

Я пропустила это и вернулась к предмету обсуждения.

- Кто-нибудь должен был меня предупредить.

- Мы думали, ты знаешь. Ни один из них и не скрывал. Подумай о том времени, когда ты

уходила из Хонки Тонк раньше него. Чем, ты думала, он занимался? Посещал вечернюю

школу? Он ее трахал. Подумаешь. Она была пустышкой из бара. Никакой угрозы для тебя.

Я проглотила свой гнев, отмела его как непродуктивный. Мне нужна была информация, а

не споры. Предательство есть предательство, неважно, когда всплывет правда о нем. Была

ли Дикси угрозой для нашего брака, не имеет значния. Даже четырнадцать лет спустя я

чувствовала себя униженной и разъяренной. Закрыла глаза, мысленно отстраняя свои

эмоции, как будто на месте убийства.

- Ты точно знаешь, что он был с ней в ту ночь?

- Давай скажем так. Я видел, как они вместе вышли из Хонки Тонк. Она была в своей

машине. Он ехал за ней на своей. В те вечера, когда ее муж был дома, они снимали

комнату в маленьком мотеле на Аэропорт Роуд.

- Прелестно. Как предусмотрительно с их стороны. Они были там в ту ночь?

- Возможно. Я не могу сказать точно, но сделал бы на это ставку.

- Почему ты не дал для него показания?

- Конечно бы дал. Я бы пошел на все, но у меня не было шанса. Микки сдал свой значок, и

все было кончено. Если ты не найдешь его, то всегда сможешь спросить у нее.

- Дикси?

- Конечно. Она здесь.

- Где?

- Ты детектив. Загляни в телефонную книгу. Она до сих пор замужем за этим инвалидом с

унылой физиономией...

- Его зовут Эрик.

- Точно. Они с Дикси разбогатели и купили особняк. Полторы тысячи квадратных метров, что-то в этом роде. Большой.

- Ты шутишь.

- Нет. Это чистая правда. Они живут в Монтебелло.

- Как он это сделал? Когда я его видела в последний раз, это был безнадежный пьянчужка.

- Он записался в Анонимные Алкоголики и исправился. Когда он протрезвел, то научился

делать дизайнерские инвалидные кресла. Работа по индивидуальному заказу, со всеми

ремнями и свистками, в зависимости от инвалидности. Сейчас он добавил спортивные

кресла и протезы. У него есть фабрика и в Тайване, делает детали для других компаний.

Жертвует кучу всего в детские больницы по всей стране.

- Молодец. Рада это слышать. А как насчет нее? Что она делает?

- Она живет жизнью Золушки, которая превратилась в королеву. Членство в загородном

клубе и все такое. Найдешь их, передавай привет.

- Может быть, я это сделаю.

Уехав от Шека, я отправилась в офис, где просмотрела почту. Там не было ничего

интересного, ничего срочного. Большинство моих других дел зависли в ожидании

ответных звонков или ответов на письменные запросы.

Я навела порядок на столе и вымыла кофейник. Вытерла пыль с листьев фальшивого

фикуса. У меня не было причин оставаться, но я не могла уехать домой.

Я не находила себе места, размышляя о Микки, мои мысли шли бесконечными кругами.

Совершила ли я ошибку? Действовала ли я второпях, поспешив с выводами, потому что

мне было так удобно?

К моменту гибели Кинтеро я уже разочаровалась в Микки. Я хотела выйти из этого брака, так что его обвинение в смерти Бенни давало мне идеальный повод.

Может быть, в этом и было все дело. Мог ли он уйти из департамента для того, чтобы не

ранить мою гордость, и в то же время не выдавать Дикси?

Если Микки был невиновен, если бы я знала, где он был в ту ночь, дело могло обернуться

по-другому, и он до сих пор мог оставаться копом.

Мне не хотелось в это верить, но я не могла отделаться от мыслей.

Я легла на ковер и закрыла глаза рукой. Был ли смысл сходить с ума из-за этого? Все это

было и прошло. Четырнадцать лет пролетело. В чем ни была бы правда, Микки выбрал

увольнение. Это был факт. Я его бросила, и наши жизни непоправимо изменились.

Зачем об этом думать, когда исправить то, что случилось, невозможно?

Что стояло на кону, это моя порядочность, какое-никакое чувство чести, которым я

обладала. Я знаю свои пределы. Я знаю, что способна на отдельные прегрешения, но

проступок такого размера невозможно игнорировать.

Микки потерял то, что больше всего любил, и возможно, это была его неизбежная судьба.

Но, опять же, если я невольно поспособствовала его падению, то должна откровенно в

этом признаться и выяснить с Микки отношения.

6

Форбс Ран была узкой извилистой улицей, ленточка асфальта, которая змеилась туда-сюда, поднимаясь в предгорье. Массивные ветки дубов свисали над дорогой. Никаких домов не

было видно, но знаки говорили о том, что за деревьями скрываются большие участки.

Я смотрела, как увеличивались номера домов, знаки прыгали с одной стороны дороги на

другую, чередуя четные и нечетные: 17, 0, 3, 6.

Владения Хайтауэров, под номером 9, были окружены низкой каменной стеной с

деревянными воротами, которые сразу открылись, когда я нажала кнопку. Или Хайтауэры

ждали кого-то, или их не очень волнует, кто появляется на их пороге.

Подъездная дорожка тянулась, наверное, метров четыреста и вызывала в воображении

настоящий английский особняк в дальнем конце, трехэтажный Тюдор с крутой крышей.

То что я наконец увидела было совершенно другим. Дом был современным: низким, длинным, с высокой линией крыши, поднимающейся к центру.

Мне были видны четыре каменные трубы, группы пальм и огромные черные валуны,

размером с мою машину, которые, должно быть, изверглись из Везувия и были привезены

сюда для эффекта. Справа виднелась линия из четырех гаражных дверей.

Я припарковалась на большой круглой парковке и пошла к дому по широкой бетонной

дорожке. Женщина лет тридцати, в теннисных туфлях, джинсах и белой футболке уже

стояла в дверях, ожидая мое прибытие. Это точно была не Дикси, и на какой-то момент я

решила, что ошиблась домом.

- Мисс Яблонски? - спросила она.

- Вообще-то, нет. Я ищу Эрика и Дикси Хайтауэров. Я туда попала?

- Извините. Конечно. Я приняла вас за другую. Мы проводим собеседование, и эта

женщина опаздывает на полчаса. Миссис Хайтауэр ждет вас?

Сама женщина осталась безымянной и беститульной: служанка, помощница, личный

ассистент. Наверное, она не считала себя обязанной представиться.

- Я- старый друг.

Я достала визитку и вручила ей. Она прочитала и нахмурилась.

- Частный детектив? По какому поводу?

- Я надеюсь, что они помогут мне связаться с общим знакомым. Человек по имени Микки

Магрудер. Мой бывший муж.

- О. Заходите, а я скажу миссис Хайтауэр, что вы пришли.

- Эрик дома?

- Мистера Хайтауэра нет в городе, но он скоро вернется.

Я вошла в фойе, нетерпеливо ожидая, пока она скроется из вида. Иногда меня озадачивает

богатство, которое, похоже, имеет свои собственные правила. Могу ли я походить

вокруг,или должна стоять, где стою? У стены была угловая каменная скамейка. Женщина

не пригласила меня садиться, и я не осмеливалась.Может быть, это скульптура, которая

сломается под моим весом?

Я развернулась на сто восемьдесят градусов и могла изучать обстановку, как

тренирующийся грабитель, маленькая игра, в которую я играла.

Я отметила входы и выходы, размышляя о наличии сейфа в стене. Если бы я собиралась

поставить “жучок”, где бы я его разместила?

Пол был из полированного известняка, бледного, как песок на пляже. Были видны древние

морские создания, впечатанные в поверхность, крошечный музей окаменелостей у моих

ног. Широкий коридор протянулся справа. Потолок был четыре метра высотой, с одной

стороны разместились окна, от пола до потолка. Стены были выкрашены в снежно-белый

цвет и увешаны яркими абстракциями, написанными маслом, около двух метров высотой.

Наверное, дорогими, и созданными кем-то, уже умершим.

Передо мной была открытая двойная дверь, и я видела гостиную, метров десять в длину. В

дальнем конце опять были окна от пола до потолка, в этот раз - панорамный вид на сосны, дубы, гигантские папоротники, эвкалипты и горы вдали.

Я прислушалась, ничего не услышала, и на цыпочках вошла в комнату, чтобы посмотреть

получше. Деревянный потолок наклонно уходил вверх, на высоту почти как в соборе.

Слева был облицованный мрамором камин. С другой стороны комнаты застекленные

полки демонстрировали различные предметы искусства. Слева виднелся встроенный бар.

Мебель была простой: большие черные кожаные диваны и кресла, столики из хрома и

стекла, большое пианино, приглушенное освещение.

Я услышала шаги в холле в моем направлении. Сумела гигантскими шагами вернуться в

первоначальное положение, когда появилась Дикси. На ней были облегающие джинсы, ботинки на шпильках и темно-желтый блейзер поверх белоснежного шелкового топа.

Ее украшения были из бакелита, два массивных браслета, которые постукивали на ее

тонком запястье. В сорокалетнем возрасте она все еще была чрезвычайно худенькой: узкие

бедра, плоский живот и только намек на зад. Накладные плечи на ее жакете выглядели так, будто она носит бронежилет. Ее волосы были зачесаны назад, шикарный оттенок, намекающий на серьезную химическую помощь, что-то красноватое, между кларетом и

горелой охрой. Накладные ресницы и черная густая подводка исчезли. Интересно, что

отсутствие косметики сделало ее глаза намного больше, а черты лица - тоньше.

Ее кожа была желтоватой, под глазами - темные круги, морщинки на лице и на шее.

Трудно поверить, что она до сих пор не прошла через маленькое хирургическое

освежение. Даже так она выглядела гламурно. В ее облике было что-то порывистое и

хрупкое.

Она знала, кто я такая, и назвала мое имя с фальшивой теплотой, протянув руку.

- Кинси. Как мило. Какой невероятный сюрприз. Стефи сказала, что ты пришла. Сколько

лет, сколько зим.

- Привет, Дикси. Отлично выглядишь. Я не была уверена, что ты меня вспомнишь.

- Как я могла забыть? Жалко, что ты не застала Эрика.

Она оглядела меня без малейшего проблеска интереса. Как и она, я была в джинсах, хотя

мои были скроены безо всякого стиля, такие, в которых моют машину или вычищают

волосы из слива ванны. За те годы, что мы не виделись, она поднялась по социальной

лестнице, приобрела неуловимый налет элегантности. Нет нужды носить бриллианты, когда и пластик сыграет роль. Ее жакет был помят так, как мнутся дорогие ткани, лен и

шелк.

Она взглянула на часы, которые носила с внутренней стороны кисти. Часы были

винтажные, сороковых годов, небольшой циферблат, окруженный крошечными

бриллиантами, на черном ремешке. Я видела на блошином рынке посимпатичнее, что

только показывает, как я разбираюсь в таких вещах. Ее, наверное, были редкими, сразу

узнаваемыми людьми, которые делали покупки в таких же изысканных местах, как она.

- Хочешь выпить? - спросила Дикси. - Уже почти время для коктейлей.

Мои часы показывали 4.10.

- Конечно, почему бы и нет?

Я готова была пошутить насчет мятного фраппе, но вдруг материализовался чернокожий

парень в белом пиджаке, с серебряным подносом в руках. Собственный бармен? Как

интересно.

- Что ты будешь? - спросила Дикси.

- Шардонне.

- Мы будем в патио, - заметила она, не обращаясь прямо к своему преданному служителю.

Ой, ой. Еще один нуль добавился к безымянному классу слуг. Я заметила, что Дикси не

сказала, что будет пить сама.

Я прошла вслед за ней через столовую с каменным полом. Ромбовидный стол из

вишневого дерева был окружен стульями, в количестве, достаточном для вечеринки из

двенадцати человек.

Что-то во всем было странное, и мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что

именно. Там не было ни ступенек, ни изменения уровней, ни ковров, ни ковровых

покрытий. Я подумала об Эрике в инвалидном кресле, полы были оставлены голыми, наверное, для него.

Меня вдруг поразило, что Дикси до сих пор не спросила меня о причине моего

неожиданного появления на ее пороге. Может быть, она ждала меня все эти годы, репетируя ответы на множество воображаемых разговоров. Она всегда знала, что

развлекается с Микки, в то время как я только что узнала об этом, что ставило меня в

невыгодное положение. Я нечасто вступаю в словесные поединки с другими женщинами.

Такие столкновения странные, но не без определенной благоразумной привлекательности.

Я подумала о фильмах, олицетворяющих мужские фантазии, где женщины дерутся, как

дикие кошки, валяясь по полу и выдирая друг другу волосы.

У меня было не очень много таких возможностей, но, может, это изменится. Я начинала

ощущать свои “внутренние” злые черты.

Дикси отодвинула стеклянную дверь, и мы вышли в просторное застекленное патио. Пол

был из гладкого камня, и все пространство окружали деревья в огромных терракотовых

горшках. На ветках сидели и чирикали щеглы. Мебель для патио была обита тканью.

Стеклянный стол и четыре кресла с толстыми подушками. Все выглядело безупречно

чистым. Интересно, куда птички девают свои зеленые и белые какашки.

- Вообще-то, это комбинация парника и вольеры. Это образцы растений, протеи и

бромелии. Южная Америка.

Я пробормотала “великолепно”, за неимением лучшего. Я думала, что бромелия - это

лекарство от несварения желудка. Дикси указала на составленные группой стулья.

Откуда-то уже пахло готовившимся обедом. Запах поджаренного чеснока и лука, как

дорогостоящий парфюм, витал в воздухе. Может быть, один из этих безымянных слуг

появится с подносом еды, маленькими лакомыми кусочками чего-нибудь, на которые я

могла бы упасть и умять, не пользуясь руками.

Как только мы уселись, явился слуга с напитками на подносе. Он вручил каждой по

крохотной матерчатой салфеточке, на случай если мы что-нибудь прольем.

Дежурным напитком Дикси оказался мартини, в бокале стиля сороковых. Четыре зеленых

оливки были нанизаны на зубочистку, как костяшки на счетах.

Мы обе отпили по глотку. Шардонне было тонким, с долгой медленной ванильной нотой.

Ничего общего с бутылкой из соседского магазина. Дикси задержала джин на языке, как во

время причастия. Она поставила бокал с тихим стуком, полезла в карман, достала пачку

сигарет и маленькую золотую зажигалку. Закурила, вдохнув с благоговением, намекающим, что курение было еще одним таинством. Заметив, что я за ней наблюдаю, Дикси открыла рот, выдохнула широкий язык дыма, который потом втянула носом.

- Ты не куришь?

Я помотала головой.

- Бросила.

- Молодец. Я никогда не брошу. Все эти разговоры о здоровье такие утомительные. Ты, небось, еще и спортом занимаешься.

Она наклонила голову, будто в раздумье.

- Давай посмотрим. Что сейчас в моде? Ты поднимаешь тяжести, - заявила она, показав на

меня пальцем.

- Еще я бегаю пять дней в неделю. Не забудь, - ответила я, показав пальцем на нее.

Она отпила еще глоток.

- Стефи сказала, что ты ищешь Микки. Он пропал?

- Нет, насколько я знаю, но я бы хотела с ним связаться. Единственный номер телефона, который я знала, отключен. Ты общалась с ним последнее время?

- Не общалась много лет.

На ее губах появилась улыбка, и она посмтрела на свои ногти.

- Это интересный вопрос. Не могу поверить, что ты спрашиваешь меня. Я уверена, что

есть другие люди, которые скорее знают, где он.

- Например?

- Шек, это раз. И еще один коп? Лит, кажется. Они всегда были не разлей вода.

- Я только что разговаривала с Шеком, поэтому и пришла к тебе. Рой Литтенберг умер. Я и

не знала, что вы с Эриком до сих пор в городе.

Она изучала меня какое-то время через сигаретный дым. Мисс Дикси не была глупа, и я

видела, что она анализирует ситуацию.

- С чего все это пошло?

- Что все?

- У тебя что-то другое на уме.

Я потянулась за сумкой и достала письмо из наружного кармана.

- Получила твое письмо.

- Мое письмо, - повторила она, не сводя глаз с конверта.

- То, которое ты мне послала в 1974 году. Микки сунул его в коробку со всей почтой, которая пришла в тот день. Он мне его не передал, так что я его не читала до сегодняшнего

дня.

Кажется, впервые я полностью завладела ее вниманием.

- Ты шутишь.

- Нет.

Я подняла письмо, как табличку на аукционе. Моя ставка.

- Я понятия не имела, что ты трахаешься с моим возлюбленным мужем. Хочешь

поговорить об этом?

Она засмеялась, но оборвала себя. Ее зубы теперь были идеальными, как белые подковы, закрепленные у нее во рту.

- Извини. Надеюсь, ты не обидишься, но ты такая дуреха в том, что касается мужчин.

- Спасибо. Ты знаешь, как я ценю твое мнение.

- Нечего стыдиться. Большинство женщин совершенно не разбираются в мужиках.

- А ты разбираешься?

- Ну конечно.

Дикси изучала меня сквозь ленту сигаретного дыма, измеряя глазами. Она наклонилась

вперед, чтобы стряхнуть столбик пепла в стеклянную пепельницу на кофейном столике.

- Какая у вас теория, мисс Дикси, если я осмелюсь спросить? - спросила я, изображая

южный акцент.

- Пользуйся ими, пока они не воспользовались тобой.

Ее улыбка была тонкой, как стекло.

- Мило. Романтично. Это лучше записать.

Я притворилась, что пишу на ладони.

- Ну, это некрасиво, но практично. Если ты не заметила, большинству мужиков чихать на

романтику. Им нужно забраться в твои трусики, и дело с концом. Что еще я могу сказать?

- Да вроде все. Можно спросить, почему он? Тогда в Хонки Тонк околачивались десятки

копов.

Она помедлила, видимо размышляла, какую позицию выбрать.

- Он был очень хорош, - ответила она, с тенью улыбки.

- Я не просила его оценивать. Я хочу знать, что происходило.

- Чего ты злишься? Ты такая воинственная. Все равно ты в конце концов его бросила, так

какая тебе разница?

- Доставь мне удовольствие. Просто ради разговора.

Дикси приподняла худенькое плечо в деликатном пожатии.

- Мы с ним были вместе задолго до того, как он встретил тебя. Он прервал это на время, а

потом вернулся. Зачем что-то к этому привязывать? Мы не любили друг друга ни в каком

смысле. Я могла им восхищаться, но не могу сказать, что он мне слишком нравился. У

него было такое грубоватое обаяние, но, опять же, ты это знаешь. Я бы не стала называть

это интрижкой, в полном смысле слова. Больше похоже на сексуальную зависимость, взаимные услуги, которые мы оказывали. По крайней мере, это было таким для меня.

Насчет него не знаю. Это был вопрос патологии. Наверное, он не мог удержаться, как и я.

- Ой, ради бога. Не надо мне этой хрени насчет сексуальной зависимости. Тебе никогда не