Глава 19

— Ты будешь смеяться всякий раз, когда мы станем заниматься любовью?

— О, Николас, — Сабрина постаралась унять свой смех, — я очень на это надеюсь.

— Тогда ладно, — с шутливой угрозой произнес он и положил руку ей на шею. — Может быть, и это покажется тебе смешным?

Сабрина засмеялась и, борясь с ним, наслаждалась исходящими от него теплом, силой и мужским запахом. Неожиданно сказалась бурно проведенная ночь, и она почувствовала такую усталость, что не могла и шевельнуться. Ничего не случится, если она немножко отдохнет. Она закрыла глаза, и ее сознание затуманилось. Замелькали образы прошлого — неожиданный поцелуй в пещере в те далекие времена, брошенный в каюту саквояж и появившийся вслед за ним хитрец, любовь… смех… и… золото.

— Золото! — Сабрина резко приподнялась. — Мы должны ехать, Николас. Я хочу найти золото сегодня же ночью.

— Очень хорошо, любовь моя, — спокойным тоном покорно согласился он.

Она с подозрением посмотрела на него.

— Что? Никаких возражений? Никаких предлогов? Никаких объяснений, почему ночью в пустыне так опасно?

Николас усмехнулся:

— Да ведь ночь почти прошла. До восхода солнца осталось меньше часа.

Сабрина растерялась:

— Но как…

— Ты спала и, могу добавить, крепким сном. — Он поцеловал кончик ее носа. — Ты так устала, что я просто не решился будить тебя.

— Ха! — Она встала и огляделась в поисках одежды. — Ты просто не хотел ехать ночью. Хорошо, тебе удалось задержать меня, и теперь мы…

— И теперь мы будем делать все, что ты пожелаешь. — Николас тоже поднялся и притянул ее, все еще обнаженную, к себе. — Хотя не вижу особого вреда, если мы задержимся еще немного.

Он провел губами по ее шее, и она, ослабев, прильнула к нему. «Возможно, он прав. Какое значение имеет маленькая задержка?»

— Нет! — Она с сожалением отстранилась от него и продолжала настаивать: — Николас, я не поддамся соблазну и не отложу поиски.

— Сабрина, преувеличенно обиженным тоном сказал он, — у меня и в мыслях не было соблазнять тебя. — Его глаза весело блеснули. — Я всего лишь собирался рассказать тебе пару шуток.

— Но мне не до шуток. Я очень хочу ехать сейчас же.

Он пожал плечами и сбоку обошел ее.

— Знаю, что хочешь. Я просто ищу свою одежду.

Она не верила ни одному его слову, но не могла на него сердиться. Ей очень нужно золото, но желание еще раз забыться в объятиях Николаса было более чем соблазнительным. Они быстро оделись и вышли из палатки. Солнце выглядывало из-за горизонта, и его золотое сияние предвещало жаркий день.

Сабрина досадовала. Как она могла проспать всю ночь?

— Посмотрю, не найдется ли куска сыра и хлеба, чтобы взять с собой. А ты приготовь лошадей.

Николас от ее командирского тона лишь приподнял бровь.

— Я никогда не служил в армии, но понимаю, что это приказ. — Он склонился в изящном поклоне. — К вашим услугам, миледи.

Ее щеки вспыхнули очаровательным румянцем, она наморщила нос и быстро ушла. Он усмехнулся. Она никогда не перестанет удивлять его: отдает приказания, словно привыкла командовать целой армией мужчин.

Он огляделся: у костра, завернувшись в одеяла, крепко спали Мэдисон и Эрик. Когда Николас проходил мимо Мэдисона, из-под одеяла высунулась рука и на ходу схватила его за лодыжку.

— Отправляетесь за золотом, а? — хриплым спросонья голосом осведомился Мэтт.

Николас стряхнул руку Мэтта и улыбнулся.

— Сабрина настаивает.

— Какой сюрприз, — проворчал Мэтт.

Николас задержался возле него.

— Надеюсь, ты понимаешь, что, если мы одни найдем это золото, мы все равно разделим его с тобой поровну. Твое партнерство с Сабриной остается в силе.

Мэтт поднял на него глаза.

— Не могу сказать, что ты мне нравишься, но я видел достаточно, чтобы понять — ты человек чести. Не сомневаюсь, что получу свою долю. — Он еще глубже зарылся в одеяла, и его голос звучал из-под них глухо. — Только вот не знаю, что мне сказать твоей сестре, когда она узнает, что ее лишили этого приключения.

Напоминание об отношениях сестры с этим американцем неприятно кольнуло Николаса. Он признавал это, по крайней мере, в душе, но смириться с этим было несколько труднее. Но выбора не было. Уинни давно стала совершеннолетней и обладала значительным состоянием.

— Просто скажи ей, что мы с Сабриной решили насладиться этой минутой наедине. Она, без сомнения, найдет это очень романтичным.

Из-под одеяла послышался приглушенный смех, и Николас не мог не рассмеяться в ответ.

Он собрался уходить, но голос Мэдисона остановил его:

— Помни, что я сказал: береги ее, Уайлдвуд. Она мне дорога, как и твоя сестра дорога тебе. — Под одеялом вздохнули. — Я смирился, но не очень доволен тем, кого она выбрала в мужья. Могу держать пари, что и ты не очень рад выбору твоей сестры…

— Какому выбору, Мэдисон? — холодно спросил Николас.

— Выбору мужа, если она согласится принять мое предложение. Или захочет чего-то другого. Я люблю ее, Уайлдвуд.

Тревога Николаса за сестру несколько утихла от приятного предположения, что Уинни, без сомнения, ведет с американцем веселую игру.

— Боюсь, тебе предстоит пережить такие же бури и встряски, через которые прошел я. — Он, посмеиваясь, направился к лошадям. — И если повезет, такие же восторги.


Сабрина с тяжелым вздохом слезла с лошади, она неверно представляла себе расстояние, отделявшее их от золота. Солнце стояло уже высоко над головой, но они не видели никаких признаков описанного в письме места или храма Изиды.

Николас поглядывал на Сабрину, как ей казалось, с сочувствием.

— Если мы сейчас не найдем этот храм, мы будем вынуждены вернуться.

— Не сейчас. Пока только полдень. До темноты остается еще несколько часов. Я не хочу сдаваться, пока есть хоть какая-то надежда.

— Боюсь, я все еще не понимаю. Однажды я спросил тебя, но не получил вразумительного ответа. — Его стальной взгляд пронзал ее. — Я снова спрашиваю, любовь моя, почему тебе так необходимо это золото? Ты больше в нем не нуждаешься. У меня огромное состояние, и теперь все это твое. Так почему, Сабрина? Почему оно так важно для тебя?

В его бездонных глазах она видела удивление и тревогу. Тысяча мыслей промелькнула у нее в голове. Она никогда никому, кроме Мэтта, Уиллза и Саймона, не рассказывала о том плачевном положении, в котором оказалась после смерти Джека. Но как она горячо убеждала Николаса, Джек давно умер и остался в прошлом. Но все равно, разве она не должна оставаться в чем-то верной ему? Где заканчиваются обязательства перед одним мужем и где начинается преданность другому? И есть ли у нее свой кодекс чести? Разве она уже утратила чувство долга и порядочность?

Даже если она расскажет ему, как Джек оставил ее буквально без гроша, это едва ли объяснит необходимость быть финансово независимой от мужа и семьи. Она боялась, что Николас никогда этого не поймет. Видит Бог, по-настоящему порядочные женщины не бывают самостоятельными. Они не вмешиваются в управление их собственными деньгами, не говоря уже о капиталовложениях. Кроме того, если Николас узнает все о Джеке, то после этого он, скорее всего, догадается, что существует связь между ней, контрабандистами, Мэттом и пресловутой леди Би.

Такого человека, как Николас, мог удовлетворить только один-единственный ответ.

— Николас, — тихо спросила она, — как высоко ты ценишь свою честь?

— Честь? — с недоумением переспросил он. — Не понимаю. При чем здесь честь?

— Пожалуйста, имей терпение и ответь мне.

Он с озадаченным видом покачал головой.

— Хорошо. Для мужчины честь превыше всего. Будь он дьявольски богат или впал в нищету, слово чести — все, что у него есть. Честь — единственный принцип, которым руководствуется мужчина в своей жизни.

Она задумалась.

— А женщина? Разве она не должна жить по таким же правилам?

Он усмехнулся:

— Сабрина, женщины никогда не придерживались тех же идеалов, что и мужчины. Им просто не хватает моральной устойчивости.

— О! — пренебрежительно заметила она.

Улыбка Николаса исчезла, и у него хватило сообразительности изобразить раскаяние.

— Прости меня, любимая, я забыл, с какой женщиной я говорю. Ты не похожа ни на одну из женщин, что я встречал. Возможно, мое мнение следует изменить, по крайней мере, в отношении тебя.

— Спасибо, — тихо ответила она.

Он вдруг понял, что она говорит серьезно.

— Должен признаться, я никогда не задумывался, что у женщин тоже существует понятие чести. Просто я никогда не ожидал от женщины, что она способна сдержать свое слово. Но после некоторого размышления я сделал вывод, что чувство чести так же может быть сильно в женщине, как и в мужчине.

Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза.

— Как бы банально и смешно… а может быть, и глупо тебе это ни показалось, у меня тоже есть принципы, по которым я живу. Честь значит для меня не меньше, чем для тебя. Мое слово так же надежно. Я считаю верность…

— Джеку? — небрежно вставил он. Она кивнула.

— Несмотря на его недостатки, он заслуживает этого. Это мой долг перед ним. Он многому научил меня. — Она передохнула. — В этом смысле меня обязывает молчать мое понимание верности. Я только прошу уважать это мое желание.

Он молча в раздумье смотрел на нее.

— Я понял, — тихо, с нежностью произнес он. — Думаю, мне следует признаться тебе, что я еще никогда не имел удовольствия знать такую неглупую женщину.

У нее отлегло от сердца, и радость наполнила его. Николас может уважать ее честь и верность, не задавая вопросов, и она надеялась, что он никогда не задаст их снова.

— Я понимаю, что мне было бы трудно остановить тебя. Но мы могли бы прекратить эти поиски, — он замолчал на минуту, — и навсегда похоронить призраки прошлого.

Он помог ей сесть в седло, сел на свою лошадь, и они отправились в путь. Погруженная в свои мысли, Сабрина не замечала, как они ехали по берегу реки. Она задумалась над его словами. Похоронит ли это золото ее страх перед нищетой? Сможет ли какое-то золото захлопнуть дверь в прошлое и оставить там Джека?

Не прошло и четверти часа, как Сабрина заметила храм Изиды.

— Николас, смотри!

Она указала вдаль. Маленькое квадратное сооружение блестело в лучах солнца. Волнение охватило ее, и она торопила свою лошадь. Полуразрушенное здание действительно стояло на небольшом остроконечном полуострове, врезавшемся в воды Нила. Перед храмом они спешились. Сабрина представила древних египтян, поклонявшихся Изиде, приносивших жертвы своей богине и возносивших молитвы, прося у нее здоровья, богатства и долгой жизни.

— Теперь, когда мы наконец здесь, — нетерпеливо сказал Николас, возвращая ее к реальности, — давай закончим эту проклятую работу. — Он отвязал от седла пару лопат. — Что сказано в письме, где именно зарыто золото?

Сабрина вытащила письмо и быстро пробежала его глазами, хотя в этом не было никакой необходимости: она знала его наизусть.

— Здесь говорится, что слева от той стены храма, которая выходит на реку, стоят три дерева. — Она посмотрела в указанном направлении. — Есть, Николас. — Ее голос дрожал от возбуждения.

Три пальмы величественно возвышались над песком. Она направилась к ним, непрестанно сверяясь с письмом.

— Золото зарыто под третьей пальмой, самой дальней от храма со стороны реки. — Она обошла пальму и остановилась. — Здесь! Оно должно быть здесь, — торжествующе заявила она.

Николас, взяв у нее письмо, быстро пробежал его глазами и вернул ей.

— Ладно, — отбросив в сторону одну лопату, он вонзил другую в песок возле третьего дерева. — Давай доберемся до него.

Он энергично принялся копать. Через несколько минут его рубашка промокла от пота, и он сбросил ее. Сабрина не могла этого сделать и изнывала от невыносимого зноя. Струйки пота сбегали по ее шее и ложбинке на груди. Мокрая рубашка неприятно липла к телу. Солнце безжалостно жгло их.

— Кажется, у тебя плохо идет дело, — с раздражением заметила она.

Он остановился и, опершись на лопату, посмотрел на нее. Пот блестел на его руках и груди.

— Ты, конечно, умеешь это делать лучше?

Лучше? В физической силе она, естественно, уступала ему, но что касалось упорства…

— Без сомнения!

— Прекрасно! Пожалуйста, окажи мне честь и поучаствуй вместе со мной в этом развлечении.

Он поднял с земли вторую лопату и бросил ее под ноги Сабрине.

Она схватила лопату и с ожесточением принялась копать землю. Это оказалось намного труднее, чем она думала, глядя на него, — болела спина, было жарко и неудобно. Она не сдавалась, не желая показать ему, что не сможет справиться с этой черной работой. Они копали молча, яма становилась глубже, а куча выкопанной земли все выше.

— Сабрина, — задумчиво сказал Николас, — тебе не приходит в голову, что все дается слишком легко?

— Легко? — удивилась она и распрямила спину. Поясница ныла, ломило руки. — Едва ли назовешь это легким делом.

— Я не о том. — Он вытер пот со лба. — Если не считать, что мы раскапываем песок и землю, скопившуюся за двадцать лет, и все еще не нашли твоих сокровищ, место мы нашли с подозрительной легкостью.

— Указания были ясными и подробными, — недовольно сказала она, — что тут подозрительного?

— Они были не только подробными — они были слишком простыми. Подумай об этом, — настойчиво продолжал он. — Если бы ты хотела спрятать кучу золота, разве ты спрятала бы его так, чтобы любой идиот мог найти его? Найдите храм, поверните налево, увидите три дерева — и золото в ваших руках. Как будто оно не имело никакой ценности. И никого не беспокоило, что его найдут.

— Конечно, беспокоило, — рассердилась она. — Я не сомневаюсь, что те, кто зарыл его, твердо надеялись, что еще вернутся за ним. Хотя, вероятно, не предполагали, что оно пролежит здесь двадцать лет.

— Почему же они не вернулись?

— Не знаю. И не хочу знать. Может быть, у них не было такой возможности. Может быть, они все умерли. Какое это теперь имеет значение?

— Все же, — медленно произнес он, — меня удивляет…

— Перестань, черт возьми, удивляться и копай дальше. — Она с силой ткнула лопатой в землю. — Я не вижу в твоих сомнениях никакого…

Лопата с глухим стуком ударилась обо что-то твердое.

— Николас? — насторожилась она.

— Отойди, — коротко и властно распорядился он. Она выбралась из ямы, глубина которой достигала ее колен. Несколькими осторожными движениями Николас откопал предмет, похожий на небольшой сундучок. От волнения и радостного предчувствия у Сабрины перехватило дыхание.

— Открой его, Николас.

— Дай мне сначала вылезти из этой чертовой ямы. Он напрягся и, вытащив наружу сундучок, со стуком опустил на землю. Николас выбрался из ямы, присел возле сундучка и с любопытством осмотрел его.

— Странно, на нем нет замка. — Николас нахмурился. — Всего лишь защелка.

— Мне наплевать, как он закрывается, — повысила она голос, — да открывай же этот проклятый ящик.

Николас взялся за крышку. Она не поддавалась.

— Кажется, присохла.

Он попытался снова. Ничего. Он набрал в легкие воздух и сделал еще одну попытку, вложив в нее всю силу. Наконец с пронзительным скрипом крышка открылась.

В лучах солнца ослепительно заблестели золотые монеты.

Сабрина ахнула.

— О, Николас, смотри! — Опустившись на колени, она запустила дрожащую руку в сундучок и перебирала сверкающие кружочки, наслаждаясь прикосновением к холодному драгоценному металлу.

Николас выбрал монету и внимательно разглядывал ее.

— Мне никогда не приходилось видеть таких монет.

— Они великолепны! — Она набрала горсть монет и сыпала их из ладони сверкающим дождем, слушая мелодичный музыкальный звон.

— Они звенят как-то не так, — тихо сказал он.

Она не обратила внимания на его слова, зачарованно глядя на сверкающее богатство, лежащее перед ней, любуясь игрой солнечного света, превращавшего каждую монету в волшебное маленькое солнце. Их вид, звон и само прикосновение к ним приводили ее в неописуемый восторг, она торжествовала победу.

— Сабрина, — что-то странное было в его голосе, — ты должна посмотреть на это.

Она оторвала взгляд от сундучка. Николас держал в руке монету, в другой руке у него был кинжал.

— Смотри.

— Что это? — резко спросила она. — Я ничего не вижу.

— Посмотри поближе.

Что-то зловещее слышалось в его голосе. Она взглянула ему в лицо, но не смогла понять его выражения.

— Хорошо. — Она посмотрела на монету. — Не вижу ничего особенного.

Он поднес монету к ее глазам.

— Ты видишь царапину?

На золоте виднелась тусклая металлическая жилка.

— Да, ну и что?

— Смотри!

Он царапнул кинжалом поверхность монеты. Серая полоска стала шире. В его черных глазах она увидела сочувствие. Сердце ее тревожно сжалось. Она посмотрела ему в глаза и нашла в себе силы, чтобы спросить:

— И что это значит?

— Боюсь, любимая, это означает, что твое сокровище ничего не стоит. Мне очень жаль. — Он бросил монету обратно в сундучок. — Они, кажется, только позолочены. Даже, возможно, просто покрашены. Все это, — он указал на кучу сверкающих монет, — не более чем подделка.

— Но почему? — прошептала она, не сводя глаз с монет.

— Кто знает? Вероятно, кто-то задумал обмануть сторонников Наполеона и его войска, и заставить их поверить в то, что он имеет надежную поддержку во Франции. Возможно, заранее предполагалось закопать эти фальшивые деньги. Или, что тоже возможно, офицеры, закопавшие их, верили в подлинность золота и только потом узнали о мошенничестве. Поэтому, вероятно, они и не вернулись за ним. Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем правду.

Сабрина все еще стояла перед открытым сундучком. Она так долго жила надеждой на это богатство. Оно слишком много значило для нее. Приданое дочери. Возможность выжить самой. Конечно, сейчас, когда она замужем за Николасом, бедность ей не грозила. Но оно значило больше, чем просто деньги. Поиски оказались бесполезными. Она медленно поднялась и рассеянно убрала ненужное письмо за пояс.

— Убери его обратно, Николас, — спокойно сказала она. — Закопай его опять, пожалуйста.

— Закопать? — простонал он. — Черт побери, Сабрина, почему мы не можем просто уехать…

Он взглянул на нее и замолчал. Она не хотела показывать обуревавшие ее чувства, она предпочла вернуться назад к временам притворства, когда не позволяла свету видеть ничего, кроме ее невозмутимо спокойного лица.

— И пожалуйста, поторопись. Полагаю, в лагере удивляются, что задержало нас. — Мягкий и сдержанный тон прекрасно скрывал ее разочарование, гнев и душевное смятение.

— Сабрина, я…

У него был почти беспомощный вид, как будто он не знал, что ему делать. Она, на мгновение забыв о своем разочаровании, оценила его заботу и даже обрадовалась ей. Но не хотела утешений. Всю жизнь Сабрина в одиночку справлялась со своими даже худшими бедами, и с этой предпочитала справиться сама.

Николас захлопнул крышку сундучка, сбросил его в яму и поспешно забросал песком. Она наблюдала за ним. Оба молчали. Молчали они и по пути в лагерь.

Николас сделал несколько смелых попыток заговорить, но получил вежливый отпор. Ей было не до пустых разговоров, ее голова была занята мыслями о последствиях того, что она считала поражением, крушением своей мечты.

Долгий путь оказался благом. Часы, проведенные в седле, давали возможность поразмышлять, оценить, обдумать. Может быть, благодаря частым озабоченным взглядам Николаса, или ее собственной силе духа, или врожденному дару приспосабливаться она обрела если не душевный покой, то по крайней мере самообладание. Сабрина не получила своего золота, то есть своей независимости и свободы. Но она получила Николаса и любовь, которую не ждала и о которой не смела и мечтать.

Солнце уже давно зашло, когда они въехали в лагерь. Казалось, что все уже спят. Сабрина продолжала молчать, и беспокойство Николаса возрастало. Ему не нравились эти ее светские манеры, это напускное спокойное равнодушие. Он уже узнал и полюбил пылкое жизнерадостное создание, которое, безусловно, считало себя равной любому мужчине. И добропорядочная сдержанная женщина, ехавшая рядом с ним, совершенно ему не нравилась.

Николас спешился и помог ей сойти с лошади. Он задержал руки на ее талии.

— Сабрина, мы должны об этом поговорить.

— Не вижу необходимости, — сказала она, избегая его взгляда. — Все закончилось, и у меня нет желания снова говорить об этом.

— Сабрина, — сказал он встревоженным голосом. Взяв ее за подбородок, он заставил ее посмотреть ему в глаза. Ее изумрудные глаза были лишены всякого выражения. — Не знаю, почему это золото так нужно тебе. Мне искренне жаль, что оно оказалось фальшивым. Но, — более мягко продолжал он, — я не думаю, что поиски его были бесполезными. Я нашел сокровище более ценное, чем золото. Я нашел тебя.

Он долго смотрел ей в глаза, почти теряя надежду разрушить барьер, который она воздвигла. Что-то внутри ее оборвалось, и глаза потемнели. Лицо ее изменилось, она с облегчением вздохнула:

— Черт бы побрал тебя, Николас! Это дьявольски несправедливо!

Он усмехнулся в ответ на ее ругательства и, переполненный радостью, обнял ее.

— Знаю, любовь моя. Я никогда с легкостью не признавал своего поражения.

Она, уткнувшись в его грудь, прошептала:

— А я вообще не признаю поражений.

Он тихо рассмеялся над ее чистосердечным признанием.

Загрузка...