Идеальный друг

12

Он лежал на помосте, со штангой в сорок килограммов, на восемь кило больше, чем в прошлый раз.

Он чувствовал себя хорошо. Все снова пришло в движение. Со вчерашнего дня у него появился островок памяти, Норина все-таки стала с ним разговаривать, а история с Марлен близилась к своему естественному концу. Вчера она вернулась домой около пяти утра, благоухая табачным дымом и алкоголем, и попыталась подстегнуть его на трюк с примирением. Он льстил себя надеждой, что ей это не удалось.

Когда он встал, она, уже одетая, сидела у стойки за завтраком из стакана воды и чашки кофе. Ей не удалось скрыть под макияжем три сонных шрама, пересекавших ее лицо. И адресованная Фабио улыбка, казалось, причиняла ей боль. Проходя в ванную, он снисходительно шлепнул ее по заду. Когда он вышел из ванной, ее уже не было.

Все это и подвигнуло его на сорок кило.

Он ухватился за штангу, сделал глубокий вдох, задержал воздух, выдохнул и при этом легко выдернул груз из подставки. Нет проблем.

Он дал штанге медленно опуститься, остановил ее, сделал вдох, вытолкнул воздух и одновременно толкнул штангу вверх. Раз.

Он проделал это во второй, в третий, в четвертый раз. На пятой попытке он заметил, что сорок килограммов – это слишком много. Он набрал в легкие воздуха, медленно выдохнул и попытался загнать груз в подставку, но до нее оставалось еще несколько сантиметров. Он напряг все силы, но проклятая железяка не поддавалась. Ему не оставалось ничего иного, как опустить ее на грудную клетку.

Так он и лежал теперь, зажатый между мокрым от пота помостом и сорока килограммами чугуна. Он все еще пытался откатить штангу в сторону и выбраться из своей ловушки, когда подошел Джей. Сочувственно покачав головой, инструктор встал над ним враскоряку и вернул штангу на место.

– Люди переоценивают свои силы, отсюда большинство травм, – назидательно произнес он.

– Спасибо, – прохрипел Фабио. А когда Джей отошел настолько, что не мог его слышать, добавил: – И за науку тоже, черт бы тебя побрал!

Лаборатория ЛАБАГ занимала двухэтажное здание постройки восьмидесятых. Тогда были в моде длинные ряды больших окон на фасадах, отделанных пластиком. Здание располагалось в промышленной зоне Нойбах, загородном поселке, где щедро отводилась территория под индустрию и народные промыслы.

Фабио увидел это здание с остановки и почти километр шел назад вдоль эстакады. Теперь он стоял в холле, рассматривая поблекшие цветные фотографии сотрудников на фоне мензурок, колб и аппаратов.

Дама-администратор уже дважды приглашала его присесть, доктор Шнель скоро освободится.

ЛАБАГ была частной лабораторией химического, физико-химического и микробиологического анализа. Доктор Барт занимал в ней должность заведующего отделом.

Доктор Шнель был коммерческим директором. Фабио позвонил ему утром, будучи уверен, что, как только он назовет свое имя, все начнут увиливать от встречи. Но, похоже, Шнель не был с ним знаком. Фабио сказал, что является внештатным сотрудником «Воскресного утра» и пишет репортаж о контроле продуктов питания, и Шнель тут же назначил ему встречу после обеда. Голос у него был молодой и энергичный.

Он и выглядел молодым и энергичным, когда широкими шагами спускался по лестнице, направляясь к Фабио. Немного старше, чем Фабио, и намного динамичнее.

– Это все мы уберем. Я предпочел бы принять вас на следующей неделе, когда в фойе закончится ремонт, но вам, похоже, не терпится. – И доктор Шнель протянул ему крепкую твердую руку.

– Пройдемте сначала ко мне.

Он провел Фабио в светлый кабинет на втором этаже. Здесь пахло краской. Паркет и обстановка соответствовали новейшим стандартам. Хром, металл, кожа, цветовые акценты.

Прежде чем выслушать Фабио, он прочел ему небольшую обзорную лекцию, Tour d'horizon, как он ее назвал. Из нее вытекало, что ЛАБАГ является доверенной лабораторией муниципальной администрации и одновременно частным предприятием. Здесь проводятся экспертизы, ведутся исследования, разрабатываются программы, выполняются анализы, устанавливаются стандарты качества и осуществляется мониторинг их соблюдения. В настоящее время лаборатория находится в стадии реконструкции и обновления.

Два с половиной месяца назад Шнель, вступив в должность коммерческого директора, сменил основателя фирмы и теперь, как руководитель предприятия, нес «тяжкое бремя ответственности перед вызовами будущего».

– Подумайте только об обнаружении генетически измененного материала в продуктах питания. Или о том, что ожидает нас в области прионов. Вы знаете, что такое прионы?

– Возбудители коровьего бешенства.

– И весьма вероятно, что они же – причина новой формы болезни Крейцтфельдта – Якоба. Прионы – это, если угодно, неправильно развившиеся белки. Они могут выдержать температуру свыше шестисот градусов.

Фабио прилежно записывал. Потом доктор Шнель вручил ему папку с материалами для прессы, в коей содержались в основном сведения об изменениях в руководстве ЛАБАГ, три фотографии доктора Шнеля и две версии его биографии, короткая и длинная, и только после этого глава лаборатории откинулся на спинку своего вращающегося кресла и сказал:

– Выкладывайте.

Фабио начал с уточнений в своих заметках, потом задал доктору Шнелю несколько вопросов о его карьере, на которые тот охотно ответил, потом невзначай коснулся планов на будущее и как бы между прочим поинтересовался:

– Вы знали доктора Барта?

Шнель помолчал.

– Только издалека. Это произошло за несколько дней до моего прихода. А почему вы спрашиваете?

– У меня личный интерес. Я познакомился с его женой в связи с совершенно другой историей. Чем он занимался?

– Он руководил отделом контроля продуктов питания. И параллельно разрабатывал новые лабораторные методы анализа. Вообще-то дело стоящее. Но он для него не годился. Мы планируем поручить это дело специалистам.

Знакомство с лабораторными помещениями в их настоящем и будущем виде заняло полтора часа. Уходя, Фабио был вынужден пообещать, что перед публикацией покажет свой репортаж доктору Шнелю. Ему с трудом удалось увильнуть от назначения конкретного срока.

Фабио спокойно шагал вдоль эстакады. Его поезд прогромыхал мимо как раз в тот момент, когда он покидал ЛАБАГ. Следующий придет только через двадцать пять минут.

Было пять минут шестого, но солнце палило немилосердно, расплавляя асфальт узкой улочки. Вдоль эстакады цвели мальвы, герани, мак-самосейка и марь, в цветах жужжали пчелы.

Позади себя он услышал чьи-то шаги. Он обернулся. За ним шла женщина примерно его возраста. Он обратил на нее внимание в одной из лабораторий, потому что у нее на правой брови красовался плотный ряд золотых колечек.

Проходя мимо, она буркнула приветствие.

Он снова увидел ее на маленькой платформе. Она купила в автомате банку колы и попыталась ее открыть, держа в вытянутых руках, чтобы не забрызгать платье. Ей это удалось, а вот Фабио не повезло.

– Простите, – сказала она, выуживая из сумочки бумажный носовой платок и протягивая его Фабио. Глядя, как Фабио оттирает бумагой свои брюки, она констатировала: – Кола. Это не выводится.

– Вы знаете об этом как специалист в области продуктов питания? – спросил Фабио.

– Я знаю об этом по собственному опыту. Ее звали Бианка Монти, ее родители родились в Песаро, в провинции Песаро-е-Урбино.

Когда подошел поезд, они уселись напротив друг друга и попытались выяснить, есть ли у них общие знакомые. Они стали на «ты», как только перешли на итальянский. Она уже направилась к выходу, когда он вдруг догадался спросить:

– А ты знала доктора Барта?

– Я была его ассистенткой. А почему ты спрашиваешь?

– Я познакомился с его женой. Ты ее знаешь?

– Видела один раз. На похоронах.

– Какой он был?

– Милый. Милый и печальный.

– Печальный?

– Особенно в последнее время.

– Ты представляешь, почему он это сделал?

– Только предположение. Но думаю, из-за доктора Шнеля. Шнель хотел отобрать у него отдел развития.

– Но из-за таких вещей люди не кончают жизнь самоубийством.

– Если человеку и без того тошно, иной раз достаточно любой мелочи.

Объявили остановку Бианки. Поезд замедлил ход.

– Над чем он работал? – спросил Фабио, когда она собралась выходить.

– Над методом обнаружения прионов в продуктах питания.

Трамвай остановился, Бианка встала, Фабио проводил ее до выхода. Она открыла дверь и вышла из вагона.

– Может, встретимся в Песаро, – сказала она.

– Или в Урбино, – ответил он.

– Или здесь? – успела крикнуть она, и дверь закрылась.

Когда Фабио вечером вернулся домой, Марлен спала. Он тихо прикрыл дверь в спальню, уселся за компьютер и стал записывать.

2 мая Шнель должен был принять лабораторию. Ему предстояло, в частности, передать отдел развития новому заведующему.

27 апреля Барт, контролер продуктов питания, который до этого возглавлял отдел развития, кончает жизнь самоубийством.

Примерно три недели спустя я беру интервью у вдовы Барта. Запись разговора не содержит никакого указания на то, что самоубийство Барта как-то связано с его профессиональным положением.

Через два дня происходит еще одна беседа с вдовой Барта. По моей просьбе, как она говорит. Запись этого интервью стерта. Сохранилась только самая последняя фраза, из которой следует, что госпожа Барт вручила мне какую-то вещь, чтобы я использовал ее по своему усмотрению. Сейчас она говорит, что речь гола о биографических данных.

Через пять дней после второго интервью я по доброй воле отправляюсь в ЛЕМЬЕ на презентацию нового молочного продукта и клею ассистентку-пиарщицу. Что меня заинтересовало'? Производство продуктов питания или ассистентка'?

Через неделю она устраивает мне встречу с главным технологом ЛЕМЬЕ.

В редакции я даю понять, что занимаюсь каким-то крупным делом.

Следующие четыре недели я веду себя весьма таинственно. Потом получаю удар по черепу и просыпаюсь в больнице. Все указания на крупное дело тоже стерты.

А сегодня я узнаю, что доктор Барт разрабатывал метод обнаружения возбудителей коровьего бешенства в продуктах питания.

Фабио встал, нашел сигарету и закурил. Рука с сигаретой дрожала. И тренировка здесь ни при чем.

Он вышел на балкон, облокотился о перила. На газоне под ним шли приготовления к ужину на природе. Двое мужчин в бермудах и фартуках суетились у садового гриля. На березе сверкали электрические гирлянды. Две женщины в шортах накрывали садовый стол. Им помогали четверо ребятишек.

Может быть, Барт обнаружил нечто, имеющее отношение к ЛЕМЬЕ, а его вдова доверила Фабио соответствующие записи?

Он вернулся к письменному столу, вставил в магнитофон таинственную кассету и несколько раз прокрутил это место. «…Просто все с собой. Делайте с этим все, что сочтете нужным, но так, чтобы исполнить его волю. Я могу на вас положиться?»

«Возьмите просто все с собой», – наверное, она сказала так. Звучит весомо. Не похоже на простые биографические данные.

«Делайте с этим то, что сочтете нужным, но исполните его волю. Я могу на вас положиться?»

Не похоже, чтобы у нее были копии тех вещей, как она утверждает. Похоже на документы. На что-то очень важное для ее покойного мужа. Она доверила это постороннему человеку. Журналисту. Но если посторонний человек – журналист, значит, это нужно опубликовать.

Он обещал это сделать. Но кто-то ему помешал. Почему? Кто?

Вопросы были связаны друг с другом. Если публикация повредила бы фирме ЛЕМЬЕ, то ему помешала фирма ЛЕМЬЕ. Если публикация повредила бы клиентам, то ему помешала лаборатория ЛАБАГ. Если же Фабио обошел кого-то из собратьев по перу, то ему помешал собрат.

Значит, кого-то он посвятил в это дело. А посвятить он мог только одного собрата.

Один из устроителей барбекю появился на газоне с ведром воды и поставил его рядом с грилем. Еще бы, мера предосторожности, рекомендованная пособием по устройству пикников.

Второй шеф-повар вылил жидкость из черно-красной бутылки на древесный уголь, тщательно закрутил пробку, поставил бутылку на землю, подальше от гриля, зажег спичку и бросил ее в гриль. Угольки занялись ленивым пламенем. Мужчина в фартуке огляделся вокруг с таким гордым видом, словно он только что изобрел огонь.

Фабио закурил новую сигарету. Наиболее вероятным казался третий вариант. Лукас украл у него сюжет. И это же объясняло, почему ему врала Жаклина Барт. Теперь она работала исключительно с Лукасом.

– Cazzo! Сволочь!

– Что случилось? – спросил у него за спиной голос Марлен.

Фабио обернулся. Она снова напялила просторную майку, на этот раз с уткой, за которой ковыляли пятеро утят.

– Ничего, – ответил он. – Кое-что вспомнил. А ты? Как самочувствие?

– Не хуже, чем у всех женщин раз в месяц.

– Понимаю.

– Если ты голоден, колбаса и сыр в холодильнике.

– Спасибо.

– Завтра я поеду к родителям и там переночую. Не думаю, что ты захочешь поехать со мной.

– Я их знаю?

– Нет.

– Тогда лучше не поеду.

Оба не знали, о чем еще говорить.

– Ну, я пойду?

– О'кей.

Марлен поцеловала его в щеку. Он посмотрел ей вслед. На спине майки обретался шестой утенок, отставший от выводка. Над его головой красовался большой вопросительный знак.

Фабио допоздна проторчал на балконе, с грустью наблюдая за пикником.

На следующее утро по радио объявили об опасности пожаров. Власти настойчиво призывали население не разводить в лесу костров.

Как только Марлен вышла из дома, Фабио попытался связаться с доктором Фогелем. Сначала он позвонил в приемную. Он, разумеется, не допускал, что нейропсихологи работают по субботам. Но он подумал, что, может быть, дома у доктора нет кондиционера. Так оно и оказалось. Через некоторое время Фогель отозвался своим приватным «да-а-а-а?».

Фабио извинился за то, что беспокоит его в выходной день, и задал свой вопрос:

– Может ли стереться из памяти точно определенный отрезок времени?

– Да, это случается. Например, с людьми, которые перенесли травмы, были ранены на войне, попали в аварию, испытали шок, пытки, насилие. Или с людьми, которых в детстве подвергли истязаниям.

– Но эти люди сами стерли свои воспоминания.

– На этот счет есть разные мнения.

– Тогда я поставлю вопрос по-другому: может ли один человек стереть у другого воспоминания об определенном отрезке времени?

– Да. Например, путем внушения. Гипноз. Есть и медикаменты, вызывающие краткосрочные ретроградные амнезии. Их вводят под наркозом. Есть электрошок, его все еще применяют в психиатрии. А почему вы интересуетесь этими делами в такой жаркий день, когда молодые люди вашего телосложения должны развлекаться на пляже?

– Но пятьдесят дней! Неужели кто-то может сказать: давайте из памяти вот этого парня сотрем пятьдесят дней? Существуют ли методы, препараты, какие-то тонкие приемы, которые это могут?

Фабио услышал сопение доктора Фогеля. Только сто шестьдесят кило живого веса в запредельную жару могли издавать подобные звуки.

– Нет, такого еще не было, насколько мне известно. А уж в этой области я немного разбираюсь.

Всю субботу Фабио проторчал в Интернете. К вечеру он узнал о коровьем бешенстве и болезни Крейтцфельдта – Якоба все, что было доступно общественности. В частности, что прионы, возбудители коровьего бешенства, вызывают у людей новую форму болезни Крейтцфельдта – Якоба. Наука считала это доказанным.

Еще он узнал, что лабораторные методы позволяют установить наличие в продуктах питания вещества, представляющего риск, например, для головного и костного мозга. Но методов, которые доказывали бы зараженность этого вещества прионами, пока еще не существовало, так как тесты, имевшиеся в распоряжении науки, были недостаточно чувствительны для обнаружения минимального содержания прионов. При этом некая теория кристаллизации утверждала, что для возбуждения болезни Крейтцфельдта – Якоба достаточно даже самого ничтожного количества прионов.

На начальной стадии эта болезнь проявлялась в депрессиях, бессоннице, галлюцинациях. Пациенты становились агрессивными, пугливыми, неуверенными при ходьбе, страдали нарушениями координации, приступами глухоты, зудом, потерей памяти и ограниченностью нормального мышления. В зависимости от того, какая область мозга была затронута болезнью, у них появлялись признаки паралича, дрожание рук, ног, головы, мускулов, приступы эпилепсии и мышечные судороги. Примерно через двадцать два месяца они умирали в состоянии умственного помрачения.

Почти все жертвы этой новой формы болезни Крейтцфельдта – Якоба были подростками и молодыми людьми не старше тридцати лет. Большинство из них, около ста человек, умерло в Англии, – слишком мало, чтобы фармакологическая промышленность начала интенсивно искать средство против этого недуга.

А между тем некоторые серьезные исследователи полагали, что сотни миллионов людей в мире соприкасались с возбудителем. И примерно десять миллионов могли заболеть.

Вечером он приготовил себе бутерброд с вареной колбасой и уселся с ним перед телевизором. После первого куска он вернул бутерброд на тарелку.