К реальности я возвращаюсь от смеха Джейми. В спальне царит мрак. Я смотрю на шторы и жду, когда глаза привыкнут к дневному свету. Но света уже нет. Сколько же я спала?
На столике у кровати кто-то оставил стакан с водой. Выпиваю его в один глоток. Вода с шумом проносится по пустому желудку, и, когда я встаю с постели, намереваясь спуститься вниз, меня внезапно мутит.
Джейми в гостиной совершенно один. Лежит на животе, растянувшись на коврике, дёргает ножками и пристально вглядывается в страницы книжки-загадки.
В доме горит свет, за окном темнота. Я совершенно утратила чувство времени, но, судя по припухлостям вокруг глаз, сыну пора спать. Нужно, наверное, сказать ему собираться, но это как-то нечестно – странный у него сегодня был день.
Когда я смотрю на него, сердце замирает и всю меня накрывает волной настоящей, чистой любви. Самолёт разбился, тебя не стало. Прежней жизни меня лишили, но Джейми здесь, рядом, а значит, есть жизнь. А без него меня не будет.
– Эй, – окликаю я сына с порога гостиной.
Он перестаёт дёргать ножками, смотрит на меня, качая языком зубик спереди взад-вперёд, взад-вперёд.
– Ты как? Извини, что сегодня день у нас такой никакой, – виновато говорю я.
– Ну и ничего. За мной Шелли присмотрела, – говорит он буднично и снова утыкается взглядом в книжку, пытаясь отыскать спрятанную там художником собачку.
– А делали что целый день?
– Ну… в «Плейстейшн» поиграли. Шелли крутая. Три раза меня сделала. Ещё убирались, в саду в футбол играли и поесть приготовили, – перечисляет он список сегодняшних дел.
– Ты что, сам готовил? – Я оглядываюсь вокруг и замечаю, как блестят полы, чувствую жасминовый аромат средства по уходу за мебелью. С кухни доносятся и другие запахи: курица с пряностями.
Сын отвечает мне с довольной улыбкой:
– Да, я резал лук. Настоящим ножом, мне Шелли разрешила. Им куда проще, не то что тем мелким, который ты мне всё время даёшь.
– Ого, да… ну хорошо. – Ну или мне хотелось бы верить, что хорошо. Хорошо, что Джейми было весело, что он так расположился к Шелли. Плохо только, что она дала ему острый нож: я никогда не даю – боюсь, что порежется.
Хочу ещё что-то спросить, но вдруг слышу: на кухне кто-то разговаривает. Шелли с каким-то мужчиной. Что это за мужчина у меня дома? Может, полиция пришла? Ещё что-то плохое случилось?
Хватит беситься, Тесси.
Не могу я не беситься, Марк. Сердце колотится, во рту пересохло.
– Не ходи никуда из комнаты, – шепчу я Джейми.
В шесть шагов долетаю до кухни. Дверь слегка приоткрыта. Дрожащей рукой двигаю её ещё на сантиметр, смотрю в щёлку.
Видно, как на столешнице у плиты горят три огромные свечи – я их покупала прошлой зимой, когда электричество отключили. Шелли, наверное, достала их из ящика. Но внимание привлекает не медленный танец огней, а угол дома, открытая боковая дверь.
– Вы должны понимать, что так просто дела не делаются. И я ничего не обещаю, – указывает кому-то Шелли таким напряжённым голосом, какого я ещё от неё не слышала. Телом она заслонила проход, прямо как охранник в ночном клубе, поэтому разглядеть её собеседника не получается.
– Я обещаний и не требую, – парирует мужчина.
Я узнаю его мгновенно. Йен.
Он вздыхает, и мне представляется, как он щиплет себя за переносицу.
– Я только вас прошу вот это передать Тесс. Давайте, может, я зайду…
– Вы в своём уме? Я вам что сейчас столько времени объясняла? Уходите, сейчас же.
– Хорошо, ухожу. Только передайте, пожалуйста.
– Ради бога.
Шелли с силой захлопывает дверь. Поворачивает ключ, язычок с глухим стуком входит в паз, и только тогда я снова могу вдохнуть. И я вдыхаю глубоко, дрожа, и открываю кухонную дверь.
Как тёплая волна, меня накрывает с головой прилив благодарности. Только и хочется, что обнять Шелли. Она меня сегодня как только не спасла. И Джейми тоже. И Йену не уступила. Знала, что мне этим вечером его не вынести, защитила меня, прямо как львица своего львёнка.