Идеальный сын

Глава 4

С днём рождения меня! 38 лет. И когда только исполнилось. Ах да, в этом же году на понедельник выпадает. Пятый, Марк. Пятый понедельник с тех пор, как тебя не стало.

С днём рождения, Тесси.

Сегодня хотя бы небо заволокло низкими серыми тучами. Весь холод с ночи остался, некуда ему из-за туч деться, на кустах ежевики заблестел иней. Вот уж не знаю, пережила бы я ещё один день синего, ясного неба в белых полосках пролетающих самолётов, на которое ты глядишь и всё внутри сжимается от чувства жуткой несправедливости.

Так что сегодня мне хоть в чём-то повезло.

Джейми утром зашёл на кухню и увидел, как я там, громко всхлипывая, плачу. Из-за этого он сам заплакал – подумал, что чем-то меня расстроил. От этого я расплакалась ещё сильнее, потому что вела себя как эгоистичная дрянь.

– Мамочка, не плачь. Пожалуйста, мамочка, – всё повторял он, пока я крепко его обнимала.

Пока наконец оба успокоились, стало понятно, что мы опаздываем в школу. Заругала Джейми за то, что куда-то задевал сменку, а она, конечно, никуда не девалась – так и стояла около двери, где положено. И снова оба в слёзы.

Спросила Джейми, может, дома, со мной останешься. Он не захотел – сегодня понедельник, физра.

В школу мы пришли на полчаса позже, дрожащие и зарёванные. Хоть в школе и гибкая политика относительно опозданий, я всё жду, что директор попросит меня на пару слов, но пока учителя держатся в стороне. То ли сочувствуют, то ли боятся, что сорвусь, – не знаю, да и всё равно мне.

Утро сегодня не задалось.

Но я задумалась. А может, всё-таки выпить таблетку. Приду домой, погреюсь в ванне и выпью. Наверное.

Не нужны тебе таблетки, Тесси.

Тебе-то легко говорить.

Никто не пишет, что, когда горюешь, тебе холодно. Очень холодно. Когда я только узнала, тело сковал мороз и всё никак не отпустит. За последний месяц мне, не спросив, дали штук пять брошюр «Как справляться с горем». И ни в одной не пишут про холод. Там всё про стадии горя: оцепенение, шок, гнев, вина. Эмоции выделены жирным, промаркированы, будто поставил галочку и всё – живи себе спокойно дальше.

Я ещё даже не вернулась домой из школы, а зубы стучат, вся дрожу. Только и думаю, как бы окунуться в кипящую ванну. Потому и не замечаю огромный черный джип у въезда в гараж. Не сразу то есть замечаю.

А дальше всё происходит мгновенно. Поворачиваю за угол, протискиваюсь между машиной и кирпичной стеной, чертыхаюсь, задевая локтем зеркало заднего вида, и вдруг вижу тебя, и по телу пробегает волна.

Ты. Правда же, ты. Стоишь у порога нашего дома. Полуулыбка – твоя. Голову чуть склонил набок – как ты это обычно. Люблю. Люблю. Люблю тебя.

На миг всё возвращается. Нет больше ни мрака, ни тумана, ни холода. Улыбаюсь: кто-то где-то ошибся. Чудовищно ошибся. А ты живой, и я люблю тебя.

И тут же в одно биенье сердца этого чувства не стало. Реальность обрушивается на меня так же резко, как слова полицейской Гринвуд, сказанные мне в тот день:

– На борту был и ваш муж… все погибли.

Не ты это. Твой брат. И как я раньше не замечала, что вы с Йеном так похожи. Глаза, например, как у тебя, карие, совершенной овальной формы. Как же мне не хватает их, как я скучаю по твоей привычке брать в ладони моё лицо и смотреть на меня этими своими глазами.

И волосы не отличишь. Только Йен стрижётся короче, в деловом стиле, как и положено партнёру в юридической фирме «Кларк и Барлоу». А так – всё тот же шоколадно-каштановый цвет.

– Привет, Тесс, – говорит Йен, делая шаг ближе, и все мои надежды испаряются окончательно, потому что он не такой высокий, как ты, а с меня ростом. В нём метр семьдесят семь, и он, подойдя, становится вровень со мной. Его – твои – глаза глядят ровно в мои.

– Привет, – говорю, не знаю, куда отвести взгляд: не могу я смотреть ему в глаза, приходится пялиться на белую дверь с чёрными петлями, ведущую на кухню.

Обнимаемся – неловко, ступни словно примёрзли к полу, и только туловищем тянемся друг к другу. Помню, когда встречались с ним раньше пару раз в год, он не пытался со мной обняться. Он только рукой мне, бывало, махнёт, скажет так: «О, привет, Тесс», – как будто я дальняя родственница на свадьбе, которую не очень-то и хотели туда звать.

На твоих похоронах вот обнялись. Не помню, кто потянулся первым – я или Йен, но теперь так у нас с ним, видимо, стало принято.

– Не могу до тебя дозвониться, – говорит Йен, едва мы друг от друга отстранились.

– Прости, заболела. Грипп, – вру я.

– Две недели? – спрашивает он недоверчиво, и я не знаю, что ответить.

– Давай, может, зайдём, поговорим, – предлагает он и, не дожидаясь ответа, уверенно идёт в сторону двери, а я волочусь за ним, как будто это вообще он хозяин, а я – гостья.

Трясущимися руками пытаюсь вставить ключ в замок. То ли всё не отойду, ведь я подумала, что тебя увидела, то ли холодно очень, но старый механизм всё не поддаётся.

– Давай я помогу. – Йен подходит ближе, жестом давая понять, что откроет сам. – В мороз нужно вверх потянуть, а то не откроешь, так и раньше было. – Жалобно скрипят петли, и дверь открывается. Йен шествует внутрь, а я остаюсь на пороге. Как же не хочется вслед за ним куда-то идти.

Йен как будто забыл, что уже двадцать лет здесь не живёт, ведёт себя так, будто дом – его, а твоя мать ещё жива и ходит, ворча, по дому.

Тесси, это мой старший брат. Он помочь пришёл.

Ну, может, и помочь. Но тебя он всегда держал за глупого подростка, а нас с Джейми – за временных попутчиков.

Ты тоже хороша. Всё, что он ни делает, воспринимаешь в штыки.

Скидываю ботинки в углу, иду в носках по полу на кухню. На холодном кафеле ноги немеют. Отопление отключили, поэтому дома такая же температура, что и на улице. Но какая разница: будь на кухне тропики, я бы всё равно ёжилась от холода.

Йен облокачивается на столешницу спиной к окну, выходящему на въезд к дому. Взгляд его падает на наш с Джейми недоеденный завтрак. В моей тарелке хлопья вздулись, образовав единую влажную массу. Вижу, как Йен хмурится: бардак вызывает в нём брезгливость. Он выпрямляется, поправляет галстук.

– Вот, держи, – говорит он, протягивая вперёд руку, и тут только замечаю, что он пришёл с пакетом. – Купил тебе винограда, шоколада немного. Выбирал наугад, не знаю, какой тебе нравится.

– Надо же, спасибо.

На его лице появляется обида. Может, я веду себя неблагодарно? А ты прав, и я правда всё в штыки воспринимаю?

– Спасибо тебе огромное за заботу, – добавляю.

– Тесс, очень неудобно тебя просить, – продолжает он, – но время уже не терпит. Верни деньги.

Деньги. Слово, как дротик, вонзается мне в сознание. Ну конечно, он сюда не обо мне или Джейми справиться пришёл.

– Какие деньги?

Йен щиплет себя за переносицу, закрывает на мгновение глаза. Прямо как ты – раньше.

– Я тебе на похоронах всё объяснил, – заявляет Йен. – Вы переезжали, Марк взял у меня в долг. Сказал мне, что ты в курсе. Ему понадобилась моя часть наследства на пару месяцев, пока вы продавали дом в Челмсфорде.

Сглатываю, снова на мгновение стуча зубами. Не очень помню, что было на похоронах. Помню, по витражным окнам колотит дождь. От каменных стен холод подбирается сквозь плащ, сквозь платье к кусочку льда внутри. А кроме – ничего, пробел, сцену из фильма вырезали.

– Тесс? – Я дёргаюсь от его нетерпеливого тона. В полумраке кухни глаза у Йена кажутся темнее Как бы мне хотелось, чтобы этот разговор мы вели снаружи. Но кто меня спрашивает.

– Дом в Челмсфорде мы быстро продали, – отвечаю я, поворачиваясь к Йену спиной и принимаясь вычищать миски. Тот отходит от раковины, но помочь не предлагает. – Мы продали дом в Челмсфорде, деньги сложили с наследством, которое досталось Марку от вашей мамы, выкупили у тебя долю в этом доме. Оставшуюся часть взяли в ипотеку. Всё это делалось через твою контору. Мы с Марком подписывали все бумаги в офисе твоего партнёра. Деньги перечислили прямо тебе на счёт. Ты при этом присутствовал. И Джейкоб Барлоу тоже.

– Да, – кивает Йен, и мне кажется, что со мной разговаривают, как с ребёнком, будто я самых простых вещей не могу понять. – А потом часть этих средств вы взяли обратно в долг.

– Нет, не брали. – Чувствую, как на глазные яблоки начинает давить мигрень.

– Мне нужны эти деньги, Тесс, – говорит он, делая шаг в мою сторону. Он теперь так близко, что я чувствую пряный цитрусовый аромат его одеколона. Замираю с мисками в руке. Во взгляде Йена что-то промелькнуло. Отчаяние? Или, быть может, усталость?

– Джейкоб собирается уходить на покой, продать свою долю в фирме, – продолжает Йен. – Я взял кредит, у меня есть накопления, но средств не хватает. Не выкуплю его долю, придётся продать фирму зонтичной компании. Название с офисом сохраним, но делаться всё будет для галочки. Все труды, вся репутация насмарку. Марка на работе страховали, я знаю, тебе положено пособие по смерти, был и полис страхования жизни. Он это всё указал, когда вы составляли завещания. Из этих денег можно мне вернуть долг.

Скриплю зубами, силясь не открыть рот, не сказать что-нибудь, о чём потом придётся жалеть. Как же хорошо он разбирается в наших семейных делах. Знает даже то, о чём я сама не в курсе.

«Тесс, это мой брат. Нам нужен адвокат, а в его фирме не станут задирать цену. Сам лично он нами заниматься не будет, отдаст партнёру», – ты тогда сказал.

Но Йен всё равно сунул нос в наши документы, прочёл твоё завещание.

В голове вспышкой проносится воспоминание: решительный, собранный Йен в тёмном костюме при галстуке зачитывает написанную им траурную речь. Речь прошла мимо меня, помню только, что в ней было про то, как ты с ним в детстве карабкался по деревьям, плавал в речке. Целую жизнь прожили вы здесь, до меня и сына, а я так мало знаю о том, как это было. Меня и Джейми Йен упомянул – в конце, этакий постскриптум к твоей жизни.

– Я о деньгах и тому подобных вещах не думала ещё, – говорю, – так мало времени прошло.

– Больше месяца, Тесс, – отвечает Йен, уже мягче, – тебе сейчас непросто, знаю, но нужно поговорить с Джейкобом. Он тоже всё до тебя не дозвонится. А ты исполнитель завещания Марка. Если не начнёшь этим заниматься, у тебя не будет доступа к деньгам.

– У тебя тоже.

Йен смущается, слава богу, хватило совести.

– Да. Но ведь я помочь тебе хочу. На оформление бумаг уходят месяцы. А я в завещании стою вторым исполнителем. Я со всем могу разобраться вместо тебя. Ты просто…

Качаю головой:

– Подожди-ка. А сколько там было? Сколько у тебя занял Марк?

– Сто тысяч.

– Сколько? – выпаливаю, опуская миски в раковину. Со звоном о фарфор ударяется ложка. Так много! Разве столько вообще берут в долг?

Йен вздыхает, снова потирая переносицу.

– Марк сказал, это на ремонт в доме. На новую кухню. Сказал, что ненадолго, до пролонгации по ипотеке. И что ты в курсе.

– И что, по мне видно, что я в курсе? – спрашиваю, поворачиваясь к Йену.

Мой вопрос застаёт его врасплох, но он быстро находит, что ответить.

– Ну, может, Марк хотел разобраться с делами сам, а тебе рассказать постфактум, сделать приятное. Не знаю. Как бы то ни было, извини, но деньги пора вернуть, – заявляет мне Йен. – Дольше ждать уже не могу.

– Ага, да, а кто бы мне мужа вернул? А без мужа придётся нам рассчитывать на страховку – протянуть на ней сколько получится.

А потом что? Только о твоей смерти я и думала всё это время, а о деньгах решила не задумываться. На что мы с Джейми будем жить – на доходы от частных занятий? Это если я ещё не растеряла всех учеников. А то я не только на звонки Йена не отвечаю. Скоро тестовые выпускные экзамены. Родители ждать не будут.

Но не ошибается ли Йен? Правда, что ли, была страховка? Силюсь вспомнить, что мы с тобой внесли в наши завещания. Мы сидели в переговорной, жаловались на горький кофе. Думали, куда потом пойдём поесть. Только этот вопрос меня тогда и заботил. Всё остальное казалось неважным.

Лучше бы я задумывалась о таких вещах. И ты бы меня лучше заставлял задумываться, а не брал все эти разные мелочи на себя, а я – живи себе беспечно. Как когда у тебя мама умирала от пневмонии в больнице, а ты мне сказал, мол, ничего страшного, обычная инфекция. И вроде бы правду сказал, да только не всю.

Я тебя пытался уберечь, Тесси.

Неужели меня надо так беречь?

Я просто не хотел, чтобы ты лишний раз волновалась. Разве это полезно для здоровья – постоянно переживать?

– Тесс, слушай, – возвращает меня к реальности Йен. – Хочешь не хочешь, а завещанием Марка заняться можешь только ты. Зная брата, он бы не хотел, чтобы это так затягивалось. Был бы он живой, уже бы долг вернул.

Злость возникает из ниоткуда, шокируя и меня, и Йена.

– Да как ты смеешь мне такое говорить? – шиплю я, а мои слова будто физически толкают Йена, да так, что он пятится назад. – Как у тебя язык поворачивается сказать, что ты знал брата? Я его знала! Я знала мужа! Да вы, блин, даже не общались особо. Откуда тебе знать вообще, чего бы ему сейчас хотелось?

– Мы с Марком были братьями. Может быть, мы помногу и не общались, но выросли-то вместе. Я его знал дольше, чем ты. Ну и если ты его так прекрасно понимала, то почему же он тебе не сказал, что взял у меня в долг?

Есть в его тоне что-то такое, будто он знает что-то, чего я не знаю, а рассказать не хочет. И это меня бесит.

– Мы с тобой эту тему уже поднимали на похоронах, – напоминает Йен, как если от этого повторения всё станет на свои места.

– Это я уже который раз слышу. Но ты мне лучше вот что скажи: тебе в голову не приходило подождать неделю там, да хоть день? Тебе до нас ехать каких-то двадцать минут. Что тебе вздумалось со мной такие вопросы обсуждать прямо на похоронах?

По моим щекам бегут слёзы, жгут кожу так же, как внутри меня сжигает злость.

– Я потеряла мужа, – выдавливаю из себя, задыхаясь. – Я его больше жизни любила, ты это понимаешь?

Что-то меняется в том, как Йен стоит, держит себя.

– Да, зря я. Прости меня. Нужно было не сразу там, подождать, – отвечает он тихо.

Киваю, и злость внезапно отпускает. Внутри меня снова только темнота.

– Я не пытаюсь всё тебе делать назло. Просто я правда ничего об этом долге не знаю. Финансовые вопросы на себя брал Марк. Мы подумывали как-нибудь сделать новую кухню, но деньги на это планировали накопить. Я тебе обещаю, счета проверю, а Джейкобу перезвоню. Мы точно ничего такого не покупали, так что если Марк у тебя занимал…

– Занимал, Тесс. И я бы не беспокоил тебя, но очень нужно, и прямо сейчас. Я и в долг-то давать не хотел. Договаривались, что через пару месяцев он все вернёт.

– Хорошо, я посмотрю по счетам.

– Спасибо.

На мгновение повисает молчание, ни я, ни он не знаем, что сказать друг другу дальше.

«Джейми вот ничего, справляется, – хочу я поделиться. – Джейми, племянник твой, помнишь такого?» Сама не знаю, почему меня так удивляет, что Йен не спешит поинтересоваться, как дела у моего сына. Он же никогда не проявлял особой заботы, ограничивался формальными подарками по случаю. Что, ждать, что теперь он вдруг изменится?

– Жаль, Тесс, – говорит Йен, – жаль то есть, что так всё получилось.

– Жаль, да, – отвечаю, ловя пальцами очередную наворачивающуюся слезинку.

– Заеду на следующей неделе, – обещает Йен, но в его тоне будто сквозит угроза. Похоже, ему тоже так показалось, потому что он добавляет: – Могу продуктов завезти. Нужно что купить, скажи.

– Как проверю счета, сообщу.

Йен кивает. Ему явно хочется сказать что-то ещё, надавить, но его смутили моя злость и мои слёзы.

– Пока, Тесс. – Йен быстро выходит из дома, не оборачиваясь. Захлопывает дверь, но она медленно открывается вновь. Жду, может, он закроет её как надо. Но Йен уже идёт к своему джипу, скрипя по гравию начищенными ботинками.

Тянусь к двери, закрыть – и только тогда вижу цветы. Ярко-зелёные стебли обвязаны резиновой лентой, листья густые, насыщенный пурпур бутонов. Тюльпаны. Целый букет, штук 20, не меньше.

Ни упаковки, ни записки, только две резиновые ленты не дают букету распасться.

Йен уже съезжает на дорогу. Не успеваю опомниться, бегу прямо в носках по гравию, пытаюсь быстрее, но ноги проскальзывают. Мне во чтобы то ни стало нужно спросить, а Йен вот-вот уедет. Вижу, как он смотрит в зеркало заднего вида, не едет ли кто сзади. Меня замечает, только когда я уже барабаню по стеклу.

Он вздрагивает, не ожидал меня снова увидеть, тем более с таким безумным огнём в глазах.

– Это ты цветы принёс? – выпаливаю, не дожидаясь, пока стекло опустится до конца.

– Какие цветы? – недоумённо качает головой Йен.

– Там, у бокового входа. Не ты там букет оставил?

– Не я.

Делаю неловкий шаг назад, оборачиваюсь. Я уже готова поверить, что цветы мне привиделись. Но нет, у двери, в углу, скрытый наполовину кучей опавших листьев, всё так же лежит оставленный кем-то букет. Но когда его принесли – когда мы с Йеном разговаривали, или он и раньше тут лежал, а я не заметила, потому что Йен отвлёк внимание на себя? Не могу понять.

– Тесс, не забудь посмотреть счета, ладно? – напоминает Йен, выезжая на дорогу.

Слабо киваю. Йен уезжает.

Кто бы мне мог подарить цветы? Тюльпаны, какие ты дарил мне на день рождения каждый год.

Мне хочется верить, что они все-таки от тебя. Но нет, разумеется, нет.