Иду на Вы

– Смотри, снег с березы упал! Да прямо мне за ворот! То есть за то, что на твоей овчине от него осталось…

– Ну и что с того? – подивился, косясь на него, Славко.

– А то, что я раньше бы умер со страху. А теперь хоть бы что! З-ззябко только! А вон свежий волчий след!

– Ну, след – это еще не волк!

– Да хоть бы и волк! И даже медведь!

Звенислав от неожиданно свалившегося на него счастья и правда стал уже похож на большого разрезвившегося ребенка. Однако чем больше он радовался, тем почему-то все сильней хмурился Славко. И, наконец, он не выдержал:

– И чего ты за мной увязался? – с нескрываемой досадой накинулся он вдруг на Звенислава.

– А что? – даже опешил тот.

– А то, что половцы – это не волк. И даже не разбуженный посреди зимы медведь! – принялся объяснять Славко. – Все люди от них бегут, одни мы идем им навстречу! И охота тебе, чтобы потом твои отец и мать оплакивать тебя стали?

– Нет, конечно! – поежился Звенислав. – Но ведь ты же идешь?

– Мне легче. Меня оплакивать некому!

– Так ты… сирота?

– Сам не знаю.

– Как это? – не понял купеческий сын.

– Мать половцы угнали, может, где и жива еще… А отца саблями посекли за то, что не давал ее в полон уводить…

Звенислав сочувственно посмотрел на идущего рядом смерда, который в его одежде мало чем отличался от сына тиуна, а то и, пожалуй, тысячника, и с жалостью спросил:

– Искал-то хоть матушку?

– А как же! – вздохнув, не сразу отозвался Славко. – Два раза потом в Степь ходил…

– И… как?

– Так, что сам ноги потом едва уволок!

– Да, досталось тебе…

– Хочешь, чтобы теперь и тебе досталось? – с горечью усмехнулся Славко и просительно 73 взглянул на купеческого сына: – А то пошел бы назад. Зашел в деревню. Сказал бы, что не зазря Славко коня-то увел. Пусть без злобы душу мою поминают…

– Да ты что все каркаешь! – возмутился тот.

– А что мне еще остается делать? Ведь к самому страшному хану идем: жестокому, осторожному, хитрому… И не с подарками или радостной вестью! А сам не хуже меня знаешь, зачем!

– Да, видел я его… Этого Белдуза! Чего зря пугаешь? – недовольно буркнул купеческий сын. – Мало того что он, как бешеный волк, злой, да еще и раненая рука его мучит.

– Не раненая она. То я ему ее прокусил! – усмехнулся Славко.

– Как?! – во все глаза уставился на него Звенислав.

– Очень просто – з-ззубами!

– От страха что ли?

– От злобы! Ведь это он мою мамку в плен увел. И его люди отца моего сгубили. Я как только его увидел, так в глазах все потемнело…

– Как же ты тогда идешь-то к нему? А ну как признает? – зябко повел плечами купеческий сын.

– Вряд ли, – с сомнением покачал головой Славко. – Хотя и встретились мы с ним лицом к лицу – дело-то ночью было. Да и трудно меня теперь узнать в твоей одежде!

– И меня он тоже видел... – задумчиво вдруг сказал Звенислав.

– Тоже ночью? – с надеждой уточнил Славко.

– Нет, днем! – вздохнул купеческий сын и тут же добавил: – Но издали и не в твоей одеже!

– Да, дела-а… – озадаченно покрутил головой Славко и умоляюще посмотрел на него. – Последний раз прошу, уходи, а?

Звенислав выдержал его настойчивый взгляд и вдруг, с несвойственной для него решимостью, твердо сказал:

– Не уйду!

– Но почему? Зачем обоим на верную смерть идти?

– А затем, что если с тобой и правда что случится, то я дело закончу! Думаешь, ты один не хочешь, чтобы эта грамота в Степь ушла?

– Ишь, – подивился Славко, – и с каких это пор ты таким смелым сделался?

– А как ты мне одолень-траву дал. И еще, может, у меня на то свои причины имеются!

Славко искоса взглянул на него и, угадывая что-то новое в тоне купеческого сына, насторожился:

– Какие еще причины?

Звенислав покосился на него и – была не была – махнул рукой:

– А, ладно!.. Тайну я одну случайно узнал. Самого Мономаха. И даже не его, а всей Руси!

– Да ну? – не поверил Славко.

– Вот тебе и ну! Отец потому и решил взять меня с собой в Степь, чтобы я не разболтал ее никому!

– И ты бы… разболтал?

– Раньше да! – с горькой усмешкой признался Звенислав. – Ты бы мне только кулак показал, и я бы все сразу выдал. А теперь, – с каждым словом твердея голосом, продолжал он, – не от страха, для дела – сам скажу!

Звенислав огляделся вокруг и, несмотря на то что на десятки шагов от них не было даже птицы, приблизился губами к самому уху Славки:

– Отец ведь мой не просто так торговать в Степь поехал! Его сам Мономах туда отправил.

С тайным поручением. Слух ложный пустить: идет, мол, этой весной Русь – на богатый град Корсунь!

– Ай да Мономах! – принялся восторгаться, сразу все поняв, Славко. – Ух как придумал!

Это значит, если половцы и прослышат, что Русь подняла все свое войско, то даже не заподозрят ни о чем. А мы тем временем дружинами всех князей ка-ак ударим по ним самим!..

– Рано радуешься! – остановил его Звенислав. – Или уже забыл, что грамота, в которой правда, теперь – у половца!

Славко озадаченно посмотрел на него и почесал затылок прямо через соболью шапку:

– Да, в ней только о нашем походе на Степь…

– Вот видишь? – растерянно взглянул на него Звенислав. – Сам говоришь, что это самый хитрый и осторожный хан. Он, как на весах, положит на одну чашу эту грамоту и слова предателя князя, а на другую – ложный слух моего отца, который, может, сейчас у него в плену, участи своей дожидается… И – что перевесит?

– Понятное дело, что – грамота! – нахмурился Славко.

– Счастье еще, что гонец от них ускользнул и они не знают текста этой грамоты!..

– Тогда мы должны сделать все для того, чтобы они никогда не узнали его! – клятвенно поднял над собой кулак Славко и погрозил им в ту сторону, где были половцы.

Звенислав с надеждой на отчаянную смелость и смекалку своего нового друга посмотрел на него и отозвался эхом:

– Никогда! Но – как?

– Так! – принялся быстро рассуждать Славко. – До места, где отдыхают половцы, мы, считай, уже почти дошли. Сейчас я заберусь во-он на ту сосну.

– И я с тобой! – сделал шаг вперед Звенислав. – Ну что ты на меня так уставился? Это все одолень-трава!

– Ладно! – не стал спорить Славко. – Одна голова хорошо, а две… – он покосился на купеческого сына и усмехнулся: – больше! Залезем на самый верх и там уж решим, что дальше делать! Ну а если мы к ним в руки попадем, а этого, чую, не миновать, давай сразу так условимся: я купеческий сын Звенислав, а ты мой слуга – Славко! Ясно?

– Нет!

– Что нет? – удивился Славко.

– Негоже мне имя свое кому отдавать! – неожиданно воспротивился Звенислав. – Это не сапоги или шуба! И потом – одно оно такое на свете.

– Ну и что?

– А то, что Белдуз мог случайно с моим отцом дело иметь и услышать его! Что тогда?

– А-а! – понял Славко и быстро нашел выход: – Ну тогда пусть я буду – Златославом! Все равно звенит! А тебе на время отдаю свое. Так уж и быть. Мне не жалко! Теперь все?

– Теперь да…

– А коли так, – повысил голос Славко. – То заруби себе на носу, если не хочешь, чтобы хан тебе это сделал! Я – Златослав, а ты – Славко, Божья козявка. И будешь делать все, что б я ни сказал! А ну повтори!

– Божья козявка… – нехотя повторил Звенислав и, словно ругая Славку, добавил: – что б ты ни сказал!..

– То-то! – наставительно поднял указательный палец Славко, а затем, словно высунувшийся из норки зверек, осмотрелся, принюхался и торопливо шепнул: – А теперь – вперед!

Пригибаясь как можно ниже, чтобы их не заметили, если вдруг появятся из-за холма, половцы, отроки добежали до небольшого соснового бора.

Здесь Славко выбрал самую высокую сосну и, не говоря ни слова, показал на нее 75 Звениславу.

Тот тоже молча согласно кивнул.

Тогда Славко спрятал в кустарнике саблю, просто воткнув ее в землю, и, с помощью подставившего ему спину Звенислава, дотянулся до самой низкой ветки. Ловко оседлав ее, он протянул руку вниз и рывком потянул на себя купеческого сына.

Звенислав и сам не заметил, как тоже оказался на ветке, и кое-как последовал за карабкавшимся по сосне, словно куница или белка, смердом – все выше и выше.

– Ну, как ты там? – поинтересовался сверху Славко.

– Хорошо! – хорохорясь поначалу, отозвался купеческий сын. – Только рукам липко…

– Ничего, крепче держаться будешь!

– Да уж куда крепче!

– Ничего, выше еще крепче будет!

– Слушай, Славко! То есть Златослав! Нет, давай-ка лучше я тебя… по Святому Крещению… Как там тебя?

– Глеб!

– Надо же! Мы с тобой почти как святые братья Борис и Глеб!.. Слушай… Глеб…

Глебушка… Далеко там еще?..

– А что это ты вдруг таким грустным стал? – усмехнулся Славко.

– Я-то ничего… просто голова кружится! – уже тише признался Звенислав.

– Первый раз что ль на сосну лезешь?

– На такую – да!

– Тогда вниз не гляди! – посоветовал Славко и услышал в ответ совсем тихое:

– Постараюсь!

– Эй, Звенислав, или, если тебе больше приятней, – Борис! Я давно хотел спросить тебя...

А ты самого Мономаха-то видал? – желая хоть немного отвлечь парня от высоты, да и интерес к тому давно уже был, спросил Славко.

Но ответом ему было – молчание.

Славко немного выждал и снова позвал:

– Славко-о! Ну, хорошо, хорошо, пока еще – Звенисла-ав!! Как ты там? Почему замолчал?

Но и на этот раз никто не ответил ему...

«Странно! – удивился Славко. – Если бы он упал, то я бы услышал, если не по шуму веток, так по крику. А то просто молчит. С чего бы?»

Он уже собрался немного спуститься вниз, чтобы самому проверить, в чем дело, и, если что, помочь, но тут снова послышался голос купеческого сына.

– Да не молчал я – одолень-траву жевал! – отозвался тот наконец и запоздало ответил: – Видел, конечно! Сейчас, еще немного… и дальше полезу!

Звенислав, собравшись с силами, стал быстро карабкаться вверх по веткам и вскоре догнал добравшегося уже почти до самой вершины Славку.

– Все, хватит, выше нельзя! – сразу предупредил его тот и разрешил: – Теперь можешь и вниз посмотреть!

– Ой! – опустив глаза вниз, отшатнулся Звенислав. – То есть, я хотел сказать, ого, как высоко забрались!

– Да уж не низко, – подтвердил Славко и кивнул: – Вон они, половцы… Видишь? Сидят у костра, греются!

– Ага!.. Такие ма-аленькие! – прошептал Звенислав. – Видно как на ладони…

– Вот взять бы их сейчас да другой ладошкой и прихлопнуть!

– Пока они нас с тобой не прихлопнули!

Славко внезапно стал рассматривать половцев и беспокойно оглядываться по сторонам:

– Ничего не понимаю… А где же Белдуз? Что-то я нигде его не вижу…

– Может, еще немного подняться? – робко предложил Звенислав. – А? Чуть выше!

– Куда выше-то? – усмехнулся Славко. – Сосна не выдержит, и мы с тобой, как перезрелые шишки, на землю полетим.

– Все ясно, значит, дальше – уже рай! – поглядев на макушку сосны, подытожил купеческий сын.

– Как это? – не понял Звенислав.

– Очень просто. Отец Феодор говорит, что тот, кто жизнь за други своя кладет, в рай попадает.

– И дед Завид тоже так говорит! – согласился Славко. – А мы ведь с тобой не просто за друзей – за всю Русь тогда пострадаем. А это уж точно – сразу в рай!

– А хорошо бы! – мечтательно сощурился Звенислав. – В раю сейчас вечное лето, тепло…

– И деда, который обещал меня выпороть, пока еще нет! – поддакнул Славко.

– А хана и вовсе там не будет!

– Вон он, легок на помине! – обрадовался Славко. – Идет из подлеска – коней, видать, ходил проверять!

– У костра теперь сел, греется… – с завистью прошептал Звенислав.

– Грамоту достает… – подтвердил Славко.

– К костру ближе придвигается!

– Чтобы грамоту лучше видно было…

– Да, – мечтательно согласился Звенислав. – У такого яркого костра даже неграмотный ее прочитать сможет!

– Да что ты все заладил: костер, костер… – вспылил Славко.

– Я заладил? – возмутился купеческий сын. – Это все ты: грамота, грамота… Постойпостой… – вдруг принялся бормотать он. – Грамота, костер… костер – грамота…

– Что это с тобой? – с недоумением покосился на него Славко.

Звенислав отмахнулся от него и вдруг просветлел лицом, поймав-таки никак не дававшуюся ему мысль:

– Сжечь ее надо, вот что!

Славко мгновенно все понял и обрадованно протянул:

– Ве-ерно! Вырвать из рук Белдуза и – в огонь! Я сразу, еще до тебя, как только нашу грамоту у него в руках увидел, об этом подумал!

– А что же ты тогда все костром меня попрекал? – насмешливо уточнил Звенислав.

– Так… я… это… ты же ведь тоже на меня – грамота, грамота… – запинаясь, попытался выкрутиться Славко, но Звенислав остановил его:

– Ладно, после разберемся, кто это придумал! А может, это и без нас уже сделают! Давай лучше думать, как нам туда теперь попасть и как эту грамоту из рук хана выхватить...

В этот момент у костра началось какое-то движение.

Половцы один за другим стали вставать и направляться в подлесок, где стояли их кони.

– Ах ты! Вот напасть! – прислушавшись, о чем они говорят, ахнул Славко.

– Что там еще? – забеспокоился Звенислав.

– Хан-то, оказывается, и правда ходил лошадей проверять!

– Ну и что?

– А то, что проверил и решил, что они отдохнули! Вон, видишь, отдал теперь приказ – седлать их, и в путь!

– Что ж мы тогда ждем?! Давай скорей к ним! – чуть не срываясь вниз, сделал неловкую попытку начать спуск Звенислав.

– Не успеем… – покачал головой Славко. – Пока с сосны слезать будем, пока до них добежим…

– Эх, уедут, увезут грамоту половцы! – в отчаянии простонал купеческий сын.

– Уедут? Увезут? Ну нет!

Славко посмотрел на него, на половцев и, ухватившись за конец раскидистой соседней ветви, начал раскачивать ее:

– Ого-го-го! Эге-ге-е-ей!! – закричал он.

– Что ты делаешь? – испуганно посмотрел на него Звенислав.

– Как что? Внимание их привлекаю!

– Так ведь мы даже еще не решили, как нам до грамоты добраться… – с отчаянием воскликнул купеческий сын.

– Успеем что-нибудь придумать, пока нас до хана вести будут! – еще сильнее качая ветвь, прокричал Славко. – Ну, что сидишь, как уже на собственных поминках? Выше нос! Нас еще и отпеть не успели! Тряси и ты соседнюю ветку или прыгай, на которой мы сидим, да кричи что-нибудь!

– Что кричать-то?

– Все, что угодно! Только погромче! И помни: я – это ты, а ты – это я!

Глава третья

Славко, рискуя упасть с головокружительной высоты, что было сил раскачивал ветку сосны. Звенислав, сунув в рот остатки одолень-травы, принялся помогать ему, делая то же самое…

Наконец, хан, пытавшийся хоть что-то понять в неведомых ему русских буквах, таких же странных и непонятных ему, как и сами русские люди, краем глаза заметил какое-то постороннее движение. Он мгновенно свернул грамоту и подозрительно огляделся вокруг.

Лицо его остановилось на высокой сосне…

– Ч-что это? – спросил он Тупларя, который с расстроенным видом шел мимо костра, давно потеряв надежду отыскать свою саблю и увидеть рассвет.

– Где, хан? – с готовностью ответить на любой вопрос, выполнить любой приказ, чтобы только заслужить пощаду и живым вернуться домой, где его так ждала родня, воскликнул тот.

– Вон там, на с-сосне? – Белдуз показал рукой на качавшиеся ветки.

– Может быть, это глухари дерутся? – предположил глуповатый половец.

Хан с презрением посмотрел на него и язвительно спросил:

– С каких это пор глухари дерутся не крыльями, а – руками? И кричат по-человеч-чьи?

– Это два русских мальчишки, хан! – едва взглянув на сосну, сразу же определил Узлюк и предложил: – Позволь, я их одной стрелой из лука!

– Нет, после мне свое уменье покажешь! – остановил его хан и, подозвав двух всадников, приказал: – А этих мальчиш-шек привести сюда! Ж-живыми! Вперед!

Половцы стегнули плетками своих коней и помчались к сосне, у которой колыхалась уже вся вершина.

Трудно сказать, как это им удалось, но, больше всего на свете боявшиеся гнева своего хана, они почти мигом, разве что не перенеся по воздуху, привезли перекинутыми через седла двух отроков и поставили их перед ним.

Белдуз внимательно оглядел пленников с ног до головы и строго спросил:

– К-то такие? Откуда? Почему с-дес-сь? Ш-шпионили?

– Как можно, хан?! – Славко преданно уставился на хана и стукнул себя кулаком в грудь. – Я – сын купца. А это мой слуга! Из Переяславля мы! Остановились в пути… Как можно – 78 шпионить…

Хан с любопытством посмотрел на говорившего отрока и, меняя тон на вкрадчиво благодушный, продолжил:

– Понимаю. Устали в дороге, вышли из обоз-за… Бедные ребятиш-шки! Играли, значит?

– Да, хан, в лапту! – охотно поддакнул Звенислав.

«Вот дурень! – ахнул про себя Славко. – Ну кто тебя просит вперед лезть! Какая может быть игра на месте набега, и кто в лапту на сосне играет?»

– Да не играли мы! – самым убедительным, на какой был способен, тоном сказал он и, показывая пальцем на Звенислава, пожаловался. – Это все он! Украл у меня златник и бежать!

А я следом! Он в поле, и я в поле! Он на сосну, и я за ним! Прикажи ему, хан, пусть вернет!

Хан с еще большим интересом посмотрел на него, и тон его стал почти ласковым:

– Ай-яй-яй! Целый златник украл?

– Да, хан, да!

– И на с-сосну, говориш-шь, вслед за ним полез? А богатый ли у тебя отец?

– Богат, очень богат, хан! – подделываясь под тон Звенислава, стал отчаянно врать Славко.

– Тысячи лошадей, собольих шуб больше, чем пальцев у тебя на руках! А дорогих сапог сразу и не сосчитаешь…

«Эх-х! – ахнул про себя теперь уже купеческий сын. – Да разве ж об этом в плену говорят?

Теперь он такой выкуп заломит!..»

Но Белдуз и не думал говорить о выкупе. У него была своя мысль. И он с усмешкой спросил Славку:

– И ты при таком богатом отце погнался за две версты из-за какого-то ж-жалкого златника?! Да еще и на сос-сну полез?!

«А хан-то, оказывается, и правда хитер! Такого так просто не проведешь! – понял Звенислав и стал умолять. – Ну Славко, или как там тебя теперь – Златослав, только не молчи, выручай, говори!»

Но Славко и не думал молчать.

Делая вид, что переводит дух, он на самом деле придумал, как ему быть дальше, и лукаво усмехнулся:

– Почему из-за одного? Кто тебе сказал, что из-за одного? Я сказал? – И, приблизившись к хану, громко шепнул: – Он у меня десять золотых украл и где-то в лесу спрятал! Верно говорю! Только один у себя оставил, во рту держит! А ну, покажи его хану! – обернувшись к Звениславу, приказал он.

Купеческий сын с изумлением поглядел на Славку, но, вовремя вспомнив свое обещание делать все, что тот ни скажет, покорно вынул изо рта золотую монету и показал хану.

Тот взял тонкий желтый кружок, вогнутый, как чашечка, осмотрел со всех сторон и, сам тому удивляясь, задумчиво произнес:

– И правда златник! Настоящ-щий! Константинопольс-ский!

– Вот видишь! А ты как думал? – делая вид, что обиделся из-за того, что ему не поверили, упрекнул Славко. – Из-за одного златника я и правда не стал бы зря ноги бить. А из-за десяти и двух верст пробежать не жалко!

– Хм-мм! – осклабился, соглашаясь, хан. – Я бы, пож-жалуй, и десять верст из-за двух проскакал! Так значит, золото любиш-ш-шь, купеч-ческий сын?

– А кто же его не любит? Конечно!! Меня в честь золота даже и назвали – Златославом!

– Златослав… Златослав… – задумался вслух Белдуз. – Что-то похожее я уже слышал! Но – только не Златослав. То, ч-что касается золота, я з-запоминаю навсегда! Но что-то уж очень похожее… И сам ты мне, кажется, кого-то напоминаешь… Этот голос, и особенно взг-ляд, который ты так стараешься спрятать за улыбкой! К-де я тебя мог видеть?

– Да мало ли, хан… – пожал плечами Славко. – Я же все время при отце, а он все время в 79 дороге! У одних покупаем, другим продаем! Может, в Корсуни где встречались? Или на пограничном торжище, когда между Русью и Степью мир?

Хан недовольно покосился на него и строго заметил:

– Мира между нами не может быть ни-ког-да!

– Ну, эти, как их там… – запнулся Славко.

– Перемирия! – подсказал Звенислав.

– Во-во, они самые!

– Мож-жет быть, мож-жет быть… – задумчиво пробормотал хан. – Но с-сдается мне, что я видел тебя куда раньше! Да и лицо твоего слуги мне тож-же совсем недавно знакомо!

– Да будет тебе, хан! – успокаивающе махнул рукой Куман. – Все русские на одно лицо!

– Все – да! – согласился Белдуз. – Но от этих у меня как будто в глазах двоится. Ч-что-то у них не так!

– Тебе все не так, хан! Всем ты не веришь!

– Я даже с-самому себе не верю!

– И правильно делаешь, хан! – вмешался в беседу Белдуза со старым половцем Узлюк и с готовностью показал на свой лук: – Позволь, я их обоих одной стрелою!

Хан недовольно посмотрел на него и проворчал:

– Тебе бы все стрелой да стрелой! Сама судьба, каж-жется, посылает нам счастливый случай узнать, что в этой грамоте! А заодно и этих проверить! Так ты, говоришь, Златослав – купеч-ческий сын?

– Да! – с готовностью подтвердил Славко.

– С-стало быть, ты и считать умеешь?

– Конечно!

– Ну, так считай!

– А ты дай мне мои златники, я и посчитаю!

– Ишь, чего захотел! – зажал монеты в кулак Белдуз. – Золото все считать умеют! Ты так считай!

– Просто так неинтересно, но так уж и быть!..

И Славко быстрой скороговоркой, чтобы его не улучили в том, что он почти не умеет считать дальше десяти, затараторил:

– Раз, два, три, шесть, десять, двадцать, двадцать девять, двадцать десять…

– Хорош-шо! – остановил его хан. – И… читать можеш-шь?

– Конечно! А тебе что, надо что-то прочитать?

– Надо, надо!

«Ну вот! – торжествуя, подумал Звенислав. – Сейчас хан даст Славке грамоту, и как только она окажется в наших руках…»

Но Белдуз неожиданно для него, вместо вожделенной грамоты, принес от костра свою плеть и протянул ее Славке со словами:

– Оч-чень хорош-шо! Тогда – пиши!

Славко тоже растерялся не меньше Звенислава. Но он быстро взял себя в руки и с деланным сожалением сказал:

– Но, хан, чем и на чем? Кабы я знал, то прихватил бы с собой калам и чернила или на худой конец писало с куском бересты… А так…

– А так – вот тебе моя новая плетка… – оборвал его хан и, рассеянно пробормотав: «К-де ж я тебя все-таки видел?..», приказал: – Пиш-ши ее рукоятью прямо на снегу!

«А вот об этом мы-то и не подумали! Не успели… Все! Пропали!..» – охнул про себя Звенислав.

Но Славко, как ни в чем не бывало, пожал плечами и, со словами «Ладно! Плеткой, так плеткой!», уверенно, будто всю жизнь занимался переписыванием книг, вывел на снегу 80 четкие, ровные буквы.

– Вот, – показал он на них Белдузу. – Аз, буки, веди… Велишь продолжать, хан?

– Хватит, достаточ-чно!

«Ай да Славко! – изумился Звенислав. – Мне на это целых полгода понадобилось! А он – с первого раза запомнил! Живы останемся, надо будет обязательно сказать про него отцу!

Хотя… – вспомнив, что их скоро ждет, помрачнел он, – какое теперь – останемся…»

Время их жизни сократилось всего до нескольких шагов, отделявших их от костра, откуда хан нес теперь уже и саму грамоту.

– Вот, – не отдавая, показал он ее Славке. – А теперь сослужи-ка мне службу, прочитай-ка эту грамоту от одного вашего князя – другому!

– Вот эту? – забывая про осторожность, Славко радостно сделал шаг вперед.

Хан, морщась от боли в руке, быстро спрятал грамоту за спину.

– Эту, эту!

– Так давай же!

– Только из моих рук!

– Ну-у! Грамота, видать, важная! Такую я даром читать не буду! – протянул Славко, отступая назад так, что натолкнулся на Звенислава.

– Да ты что? – зашипел на него тот. – Испугался? Иди скорее, пока дает!

– Если б давал! – огрызнулся, почти не раскрывая губ, Славко. – А так, видишь, уцепился за нее, так просто и не выхватишь!

– Ну, иди же!

– Не торопи, сам знаю, что делаю!

Хан заметил, что отроки о чем-то говорят между собой, и с подозрением спросил:

– А ч-что это вы там шепчетес-сь?

– Это не я! – искренне бросая на Звенислава недовольный взгляд, ответил Славко. – Это он просит, чтобы я не предавал Русь!

– Правильно, – согласился Белдуз. – А ты и не предавай. Ты – продавай!

Славко тут же с жадностью облизнул губы и сделал вид, что заинтересовался таким предложением.

– А много ли дашь, хан? – быстро спросил он.

– Да уж не пожалею и целого златника!

– Как! Одного? – разочарованно переспросил Славко. – Да к тому же – еще и моего?! Нет, хан! Меньше, чем за тридцать, я никак не согласен!

Хан сурово сдвинул к самой переносице брови и покачал головой:

– Наглец-ц! Ты что, забыл, в чьей власти находиш-шься? Да я сейчас отдам тебя на растерзанье своим воинам! У них давно уж-ж стрелы в колчанах чешутся!

– Ну и пусть тогда читают тебе эту грамоту сами!

– Эх-х! Ладно, – забыв про больную руку, махнул ею Белдуз и чуть было не взвыл от боли.

– Десять златников!

– Тридцать! – упрямо стоял на своем Славко.

– Двадцать! – еще уступил хан, но тут же уточнил: – Десять тут, и десять в Степи!

– И еще десять прикажи слуге вернуть мне! – быстро добавил Славко. – Вот и получится тридцать!

– Хорошо умееш-шь считать, щ-щенок! – покачал головой Белдуз. – Зря я только время терял, когда тебя испытывал!

Ну а ты, с-слуга, сам скажешь, где их запрятал, или приказать моим воинам помоч-чь тебе?

– Сам, сам! – охотно подыгрывая Славке, закивал Звенислав.

– Да с-смотри, правду говори! А то ведь я могу и сказать своим людям, чтоб проверили! – предупредил хан.

– А я и говорю, возле стогов, в дупле сломанной березы, где вы с гонцом бились…

Славко сделал два шага вперед, как бы отделяя себя от Звенислава, и умоляюще зашептал:

– Хан, это ж совсем близко! Пошли своих людей! И я свое золото назад получу, и ты нас заодно до конца проверишь!

– Без тебя з-знаю, что мне делать! – проворчал недовольно хан и подозвал своих всадников.

– Эй, все слышали, что сказал этот с-слуга?

– Да, хан! – в один голос отозвались те.

– Тогда ч-что вы еще з-здесь ж-ждете? Вперед!!

Половцы тут же сорвались с места, и не прошло пяти минут, как они возвратились и отсыпали в здоровую ладонь хана девять золотых монет. Тот, морщась, сосчитал их и протянул Славке:

– Все?

Славко тоже пересчитал монеты и отрицательно покачал головой:

– Нет. Здесь только девять. А где еще одна?

– Какая такая еще одна? – уставился на него Белдуз.

– А та самая, что ты у моего слуги отобрал!

Уж на что хан любил золото, но тут, от такой жадности, даже ему стало не по себе. Он брезгливо швырнул под ноги Славке златник и, когда тот, нырнув за ним, сунул его за щеку, показал издали грамоту:

– Все! Больше ничего не хочу слушать! Читай!

– Ну, Славко, – послышался сзади чуть различимый голос Звенислава, – с Богом! Давай…

– Далеко, хан, поближе б немного! – попытался выгадать еще хотя бы полшага Славко.

– Ничего, у тебя глаза молодые! Ч-читай!

Хан поднес грамоту немного ближе и, видя, что упрямый отрок никак не начинает читать, недовольно крякнув, еще ближе…

Уверенный в том, что сейчас произойдет долгожданное, ибо хорошо знал ловкость своего друга, Звенислав даже глаза закрыл от сладкого ужаса. И тут же… открыл их, ровным счетом не понимая ничего.

Славко, наморщив лоб, точно припоминая что-то, вдруг слово в слово стал повторять ту самую грамоту, текст которой говорил в бреду найденный ими гонец…

– Наказываем тебе, князь, быть с войском к концу весны в Переяславле…

– Что?.. – словно очнувшись, вздрогнул Звенислав. – Что-что ты сказал?!

– Тихо, не меш-шай нам слушать! – недовольно прикрикнул на него хан и, почти уж посвойски, кивнул Славке: – Продолж-жай…

– А оттуда мы всей Русью, – словно ни в чем не бывало, продолжил тот, – двинем на…

– Да что же ты это делаешь, гад?! – обрывая его, закричал купеческий сын. – Русь продаешь?!!

Звенислав с кулаками бросился на Славку и повалил его на грязный истоптанный снег.

– Двинем на… на… – силясь высвободиться, пытался докончить Славко. Но куда там!

Крепкий, упитанный купеческий сын оказался намного сильнее его, худого и жилистого. – Стой! Пус-сти! – только и хрипел в его крепких объятьях Славко. – Дай дочитать, дурень!

– Я тебе дам! – раз за разом ударяя его кулаком, бормотал Звенислав, как в горячке. – Я тебе сейчас за все дам! И за тулуп, и за мои златники, и за эту грамоту! Я только теперь понял, каков ты есть на самом-то деле! Обмануть меня захотел да еще и тайну продать половцам? Ах, хитрец! На тебе! На!

– Хан, разнять их? – осторожно предложил Тупларь.

– Может, лучше, наоборот, соединить одной стрелою? – вставил опять свое слово Узлюк.

– Пус-сть дерутся! – остановил их Белдуз и довольным тоном добавил: – Люблю, когда рус-ские дерутся между собой…

– Да какой же он русский, если Русь продает? – оглянувшись, с ненавистью спросил Звенислав.

И он снова склонился над Славкой, ничего не видя и не слыша от ярости. А то бы непременно увидел озорные, несмотря на боль, глаза Славки и услышал бы, как тот, едва слышно, умоляюще шепчет:

– Бей, родной, бей, да так, чтоб они вконец поверили!

– Хватит! – не выдержал, наконец, хан. – Уймите этого беш-шеного с-слугу! А то, чего доброго, он и правда убьет его, и мы так и не узнаем до конца, ч-что написано в грамоте!

Несколько половцев не без труда оторвали Звенислава от лежащего на покрасневшем снегу Славки.

Двое продолжали удерживать его, чтобы он снова не кинулся на своего бывшего друга. А Тупларь своим рукавом осторожно вытер кровь с лица Славки и поставил его перед ханом, помогая стоять прямо.

Звенислав, тяжело дыша, с ненавистью смотрел, как Славко несколько раз встряхнул головой, словно прогоняя туман от ударов, и снова вгляделся в грамоту.

– Ну? – заторопил его Белдуз.

– Вот я и говорю, – облизывая разлохмаченные Звениславом губы, продолжил Славко. – А оттуда… из Переяславля, стало быть, мы всей Русью двинем на богатый град Корсунь…

– Что? – недоверчиво, думая, что ослышался, переспросил Звенислав. – На… Корсунь?!

– На Корсунь! – радостно воскликнул Белдуз.

– На Корсунь! На Корсунь!! – восторженно перемигиваясь, зашептались половцы.

– Да, так написано! – подтвердил Славко. – А все это велим хранить в великой тайне… Мммм!

– Еще бы! На Корсунь! – хмыкнул Белдуз и уточнил: – А что означает это странное «мммм?» Тебе что – больно?

– Да нет, это здесь так написано! – показал на первое попавшееся слово в конце грамоты Славко. – Вот – приписка!

– Приписка? – недоуменно прошептал Звенислав.

Хан тоже насторожился:

– Какая такая припис-ска?

– Откуда я знаю? – пожал плечами Славко. – Какая-то очень важная, раз так мелко написано. Никак не могу издалека разглядеть! Дай-ка сюда грамотицу, хан!

Всегда осторожный Белдуз так уже доверился этому отроку, что просто протянул ему лист пергамента со свисавшей с него свинцовой печатью отроку, и тот приблизил ее к самым глазам.

– Ну да… очень важное добавление, – подтвердил Славко и, переходя на тон, каким читал всю грамоту, добавил: – А после прочтения этой грамоты приказываю немедленно уничтожить ее. И подпись… Ой! Сам князь Владимир Мономах!

С этими словами Славко бросил лист пергамента в костер и, не жалея дорогих сапог, еще и подкинул ее в то место, где было больше всего пламени.

– Что ты делаеш-ш-шь?! – в ужасе закричал хан.

– Как – что? – оглянулся на него Славко. – Выполняю то, что тут написано!

– Да я тебя сейчас за это… на клочки… на части!..

Хан потащил из ножен свою булатную саблю.

– За что?! – чуть не плача, принялся оправдываться Славко. – Мономах – это мой князь!

Как я мог пойти против его воли? Ты бы сам осмелился не выполнить приказ своего главного хана?

– Я сам себе хан! – гневно воскликнул, с лязгом возвращая саблю обратно в ножны, Белдуз.

– Вот видишь! – всхлипнул Славко. – Ты хоть и хан, а сразу умчишься, когда он сюда приедет! А я ему что скажу?

– Как это приедет? Почему это приедет? Когда это приедет? – услышав о Мономахе, встревожился хан.

– А вы что, не знали, что он, прослышав о вашем набеге, сразу в эти края из Переяславля подался?

– Как бы он уже не перекрыл нам обратный путь! – не без тревоги заметил старый половец.

– Сам знаю! – остановил его хан и прищурился на Славку: – А тебе это откуда извес-стно?

– Так я ведь с обозом откуда ехал? – выдержав до конца его взгляд, напомнил Славко. – Из Переяславля!

– Не верь ему, хан! Из Киева мы! – подал голос купеческий сын, решив, что пришел и его черед своей игрой поддержать Славку.

И Белдуз поддался на эту удочку!

– Молчи! – прикрикнул он на Звенислава. – Теперь я знаю, кому верить! Ты все время нарочно меня путаешь-шь! Слушай приказ-з! Гаси костер! Расседлать коней! До вечера будем здес-сь! С темнотой уйдем!

– А с этими что делать? – кивнул на отроков старый половец.

– Дозволь, хан, я их сейчас… – подался вперед Узлюк.

– Нет, этих – связать! – приказал Белдуз. – Поедут с нами в Степь! Вместо грамоты теперь будут!

– Меня-то зачем? – не понял Славко, когда крепкие руки принялись связывать его сыромятным бичом. – Я и так не уйду, ты мне еще десять златников должен!

– Зато у тебя двадцать за пазухой! – коротко бросил ему хан и усмехнулся: – Вдруг ты захочешь лучше иметь журавля в руке, чем синицу в небе?

Половцы, то и дело в страхе оглядываясь по сторонам, быстро погасили костер и разлеглись вкруг его остывающего тепла. А отроков, связав, бросили рядом. Тупларь, доживающий уже не то что свои последние часы, но уже и минуты, сжалившись, принес им две большие охапки еловых веток. На них было куда теплее и мягче, чем просто на снегу.

Славко лежал молча, отдыхая, словно человек, выполнивший нелегкую работу – вспахавший поле, выкосивший луг или построивший дом... А Звенислав, качая головой, только и делал, что повторял одно и то же. «Ну, Славко!.. Ну, Славко!..»

– Ну, Славко! – в который раз сказал он. – Как же ты додумался до всего этого?

Славко недоуменно посмотрел на него и устало ответил:

– А я и сам не знаю. Сначала, как мы и договорились, хотел просто вырвать у хана грамоту да бросить в костер. А когда Узлюк… Ну, во-он тот половец, который все: «Одной стрелой, одной стрелой двоих…»

– Ох и надоел же он мне! – поморщился Звенислав.

– Мне тоже! – согласно кивнул Славко и продолжил: – Так вот, когда он опять это сказал, то я и смекнул: а почему бы мне самому так не сделать? Как говорят у нас, одной стрелой – тьфу! – одним ударом двух зайцев убить!

– То есть и грамоту сжечь, и про Корсунь сказать?

– Ну да!

– Здорово…

– Только, думаю, не сразу. А чтоб хан поверил! Он золото любит, вот я и торговаться стал!

– Да, ты так торговался, что мой отец, наверное, позавидовал бы!

Славко усмехнулся, умалчивая, что научился так торговаться в споре со Звениславом об одолень-траве, и только сказал:

– Ну а когда грамота, считай, уже в моих руках была, дальше надо было, чтоб хан в каждое ее слово поверил… А как это было сделать? Он ведь не одну грамоту от князей получал! А я, кроме этой, ни одной и в глаза-то не видел! Тут я и вспомнил про гонца… хм-мм… гонца… гонца…

– Ты что это замолчал? – заторопил Звенислав.

– Да так… ничего, – словно очнувшись, посмотрел на него Славко. – На чем я остановился?

– На гонце! – удивленно напомнил тот.

– Ах да! Гонце… гонце…

– Да что с тобой, наконец? – уже не на шутку встревожился Звенислав.

– Я говорю, вот и стал тогда повторять то, что говорил он в бреду!

– А я-то подумал, что ты и правда…

– За тридцать сребреников – тьфу! – златников Русь решил продать? – насмешливо уточнил Славко.

– Да!.. – виновато вздохнул Звенислав. – Аж в глазах темно стало. Даже не помню, как и драться полез! Ты уж прости, вон как отходил тебя кулаками…

– Да мне только того и надо было! – усмехнулся Славко. – Как только ты на меня кинулся да еще и убить захотел – видел бы ты тогда свои глаза, – тут хан совсем нам поверил! Вон слышишь, как теперь радуется?

Славко кивнул на хана, который с довольным видом разговаривал с воинами, делясь своими богатыми планами. И оба отрока, прервав разговор, невольно стали прислушиваться к его словам.

А хан тем временем довольным тоном приговаривал:

– Вот она к-де была правда – в грамоте! Не зря мы за ней поех-хали! Купца, так уж и быть, отпущ-щу!

– Слыхал, это же он – про твоего отца! – шепнул Славко.

– Слава Богу! – откликнулся влажным голосом Звенислав. – Не будь я связан – сто земных поклонов бы положил!

– А этого дважды предателя, князя-изгоя… – уже гневно продолжал между тем Белдуз…

– Хан, позволь мне, когда вернемся, я его одного – двумя стрелами! – умоляющим тоном попросил Узлюк.

– Хоть тремя! – великодушно согласился хан.

– Ну, хоть раз его стрелы доброе дело сделают! – с облегчением шепнул Звениславу Славко.

А хан все продолжал:

– В Корсунь верного ч-человека пошлю. Скажу, чтоб они к набегу рус-ских как следует подготовились. Чтоб они их под стенами крепости два мес-сяца продержали. А мы за это время откормим своих коней…Соберем всю Степь. И – таким набегом, какого никогда не было, пойдем на всю беззащитную Русь!

– Ай да хан! – восторженно закричали половцы. – Всю Степь!

– На всю Русь!

– Такое придумать!

– Тут никаких стрел не хватит!.. – озадаченно покачал головой Узлюк.

– Ха-ха-ха! – перебивая всех, смеялся Белдуз. – Русь-сь на Корсунь, а мы – на Рус-с-сь! Все сожжем, все заберем! Никого не оставим!

– Слыхал? – подтолкнул плечом Славку Звенислав. – А все ты!

– Мы! – поправил его тот. – Мономах, ты, я, гонец! Хм-мм… гонец … Конечно, здорово, что мы такого хана перехитрили. Только все это – зря!

– Как это зря? – даже обиделся купеческий сын. – Ты же ведь сам видишь, поверил нам хан, поверил!!

– Хан-то поверил, а вот Мономах…

– Что Мономах?

– Да я вот все про гонца думаю, – признался Славко. – Привязал ты его хорошо, конь наш тоже еще не слаб. Доедет ведь он до князя: он же – гонец!

– Ну, допустим, доедет, – согласился Звенислав. – И – что?..

Славко помолчал и вздохнул:

– А то, что отменит Мономах этот поход! Он-то ведь помудрей хана будет, сразу догадается, что тот не поверит слуху про Корсунь, коли грамота в его руках оказалась…

Огорченные Славкиным открытием, теперь уже оба отрока долго лежали молча.

Наконец, Звенислав, чуть не плача, шепнул, кивая на веселившихся половцев:

– А хан-то поверил…

– И что самое обидное – Мономаху про то неведомо! – с болью в голосе добавил Славко.

Они еще несколько минут помолчали, и Звенислав, поворачиваясь, со стоном вдруг спросил:

– Все мне ясно, одного не пойму: зачем ты Мономахом-то их напугал?

– А я и сам не знаю зачем! – отозвался Славко. – Само получилось. Будто защиты у него попросил…

– Как это? – не понял Звенислав. – Чем он нам издали помочь может?

– Не скажи! Как это чем? – возразил Славко. – Может, половцы нас сразу бы прикончили да в Степь ускакали. А так, видишь, живы, и времени теперь у нас, чтобы что-то придумать, не воз, а – целый обоз!

– Да что тут теперь сделаешь… – уныло протянул купеческий сын. – Тут сам Мономах и то бы, наверное, уже ничего не придумал!

– Слушай! – услышав про Мономаха, с неожиданным интересом спросил Славко. – А самто ты его видел?

– Кого – Мономаха? Еще бы! Несколько раз! Только… издали. И… один раз, когда меня к нему подвели.

– А что ж сам не подходил? – насмешливо уточнил Славко.

– Боялся…

– Эх ты!

– Что – я? – с вызовом ответил Звенислав. – Его даже воеводы боятся, говорят – князь еще слова не молвил, а ноги уже сами по делу несут! И потом – это ведь еще до одолень-травы было. Сейчас бы я не то что пошел, подбежал бы к нему да все-все рассказал! Я бы…

– Постой-постой, как ты сказал? – перебил его Славко.

– Пошел бы… подбежал… рассказал… – недоумевая, повторил купеческий сын. – А что?

– А то – что… вот что нам делать надо! – от радости чуть было не воскликнул Славко и, спохватившись, перешел на таинственный шепот: – Мономаха обо всем известить!..

– Мономаха? Известить? Ну да, конечно, я тоже сразу об этом подумал! – так же шепотом сразу же подхватил Звенислав и заморгал, глядя на Славку. – А… как?

– А это мы сейчас с тобой и будем придумывать! – переворачиваясь удобнее, сказал тот. – Видишь, вот и пригодилось нам теперь это время! А ты говоришь, зачем я Мономахом их напугал!

– Ну как, придумал?

– Нет еще, а ты?

– Тоже нет…

Отроки лежали, мучительно думая, что бы им сделать, чтобы отсюда, из леса, связанными и охраняемыми, передать Мономаху, что ни в коем случае нельзя отменять поход на Степь.

Воздух понемногу синел, дали стали подергиваться неверной дымкой. Заканчивался короткий, не до конца уже зимний, но и не совсем весенний еще день.

Неожиданно Славко зашевелился и приподнял голову.

– Что? Придумал? – с надеждой спросил Звенислав.

– Нет, слышишь? Кажется, где-то собачий лай. Это же… Тиун! – узнал Славко и обрадовался. – Точно он! Надо же – нашел! Видно, дед Завид его освободил, или сам отвязался. И по следам сразу за мной! Эй, Тиун, Тиун!.. – тихонько стал подзывать он.

– Да ты что! С ума сошел?! – испугался Звенислав. – Представляешь, что будет, если он к тебе подбежит и как к хозяину ласкаться станет! Белдуз сразу поймет, что никакой ты не купеческий сын, а откуда-то из этих мест…

– Точно! – спохватился Славко и зашипел на приближавшегося с радостным лаем пса: – Фу, Тиун, фу! Не подходи!

– Все, сейчас подбежит и… – тоже увидев собаку, в ужасе закрыл глаза купеческий сын.

Но в тот самый момент, когда и Тиун учуял уже Славку, неожиданно раздался свист стрелы, жалобный взвизг и радостный крик Узлюка:

– Есть, хан! Попал!

– Как попал? В кого попал?

Хан вместе с остальными половцами обступили убитого Тиуна. Славка со Звениславом могли теперь только слышать их голоса.

– В волка, хан!

– Какой такой волк? К-де волк? Это ж-же с-собака? Зачем ты ее убил?

– Так я думал, волк!

– Мало ли ч-что ты думал? Разве у тебя есть, чем думать? За тебя только хан мож-жет думать! Я бы так узнал, что это за собака? Почему здесь собака? К к-кому прибежала собака?

Мож-жет быть, к этим? А теперь?.. Что я, по-твоему, теперь думать долж-жен?

– Да мало ли тут по лесам всяких псов! – успокаивающе заметил Куман. – Веси сожжены, вот они и бродят там, где люди, ищут остатки еды…

– Веч-чно ты за них заступаешься! – кивнув на своих воинов, нахмурился хан. – А если ты провинишься, кто за тебя заступаться будет? Они?!

Белдуз обвел попятившегося Узлюка и всех остальных своих воинов гневным взглядом и, презрительно махнув на них рукой, снова сел у костра.

Кто-то из половцев схватил мертвое тело пса и подальше от глаз хана бросил к лежавшим отрокам. Тиун словно дождался своего. Снова был рядом с любимым хозяином…

– Эх, Тиун, Тиун! – Славко уткнулся лицом в снег и принялся биться о его сухую кромку лбом. – И надо ж тебе было за мною бежать…

– Будет тебе так убиваться… – глядя на него, пожалел Звенислав.

– Да что ты понимаешь? – поднял на него мокрое, то ли от снега, то ли от слез, лицо Славко. – Ведь у нас в веси из живности один лишь конь да вот он оставался… Теперь ни Тиуна, ни… – Славко вдруг осекся на полуслове и прошептал: – Есть!

– Ну что там еще? – насторожился Звенислав.

– Придумал! А все он – Тиун! Не зря бежал, не зря погиб! Выручил ведь…

– Уф-ф! – с облегчением выдохнул Звенислав. – А я уж думал, опять что… – и только тут до него дошло, что сказал Славко: – Как это придумал? Что?! Постой-постой, я, кажется, сам начинаю догадываться? Надо… коня раздобыть?

– Конечно! Только… вот связаны мы крепко…

– Ну, за этим дело не станет! – уверенно пообещал Звенислав. – А вот как решить дело с конем?

– А помнишь, как я у своих его для гонца уводил? – напомнил ему Славко. – Так и тут надо! Только не «половцы», а «Мономах» кричать, да погромче.

– А к лесу как добраться?

– Ну, в темноте, я думаю, тебе это легко будет сделать!

– Как! Мне?!

– Ну, не мне же! Хан, если увидит, что я от обещанных десяти златников сбежал, задумается и о мно-огом догадаться может! Куда спокойней для него будет, если ты сбежишь, а я останусь. Для нашего дела это даже лучше! Так что, как ни крути, а ехать к Мономаху надо тебе. Ну что – поедешь? Не забоишься?

– А что нам еще остается…

– Тогда будем ждать наступления темноты…

Отроки, то и дело посматривая на запад, словно торопя солнце поскорей покидать небосклон, лежали и молчали.

Так же косясь на закатную полоску и тоже молча, только сокрушенно вздыхая, мимо них то и дело проходил с беспомощно опущенными руками Тупларь.

– Мы ждем, чтобы скорее настал вечер, а он наоборот… – сказал, наконец, кивнув на него, Славко. – Ну ладно, так уж и быть, помогу ему!

Он огляделся и, увидев, что над лесом, покаркивая, летит одинокий ворон, сам тихо каркнул:

– Карр-карр! Я человек-ворон!

– А? Где? – испуганно закрутил головой половец.

– Карр! Молчи и слушай, если хочешь спасти свою жизнь! Карр-карр!

– Слушаю… слушаю… – приседая, часто-часто закивал Тупларь.

– Твоя сабля находится в кустах около самой высокой сосны, с которой сняли мальчишек! – таинственно проговорил Славко и угасающим голосом закончил: – Кар-карр-карррр!

Тупларь несколько мгновений ошеломленно смотрел на ворона, который, пролетев над лесом, скрылся вдали. Затем вдруг вскочил и со всех ног бросился к сосновому бору.

– Далеко не убегай! – прокричал ему вдогонку Белдуз. – До темноты чтоб вернулся!

Глуповатый половец оглянулся, понимающе кивнул и еще быстрее побежал к самой высокой сосне.

– Зачем ты это сделал? – с недоумением посмотрел на Славку купеческий сын.

– Да так! – неопределенно ответил тот. – Жалко стало!

– Он же половец!

– Да какой там половец! Такой же смерд, как дед Завид и все мои земляки. Был небось пастухом, да посадил его хан Белдуз на коня, дал саблю. Вон, гляди, – показал на возвращавшегося вприпрыжку с найденной саблей половца Славко, – вот эту! Он ей наверняка и взмахнуть-то ни разу еще не успел!

– Ой, не нравится мне все это… – прошептал Звенислав, глядя, как хан, взяв саблю из рук принесшего ее счастливого Тупларя, о чем-то быстро спросил его и направился прямо к ним.

Подойдя к отрокам, Белдуз не стал, как он это уже делал, начинать разговор издалека, а 88 сразу же показал саблю Славке и спросил:

– Ты принес-с! Ты ее с-спрятал у с-соссны, с которой вас с-сняли! К-де ты ее взял? От-куда она у тебя?

– Так… на дороге нашел, хан! – не долго думая, ответил Славко. – Там ведь набег был!

Тако-ой большой набег! – сделал он страшные глаза. – Много всего валялось!

– Набег, говоришь? Правильно говоришь! – подумав, кивнул хан и быстро спросил: – А саблю зачем взял?

– Так я ж тебе говорил – за слугой своим погнался! Деньги свои отобрать. А он, вишь, крепкий у нас какой! – показал подбородком на купеческого сына Славко. – Разве с одними кулаками у такого отберешь?

Хан с минуту смотрел на Славку, на Звенислава, потом швырнул саблю под ноги кинувшегося поднимать ее Тупларя и прошипел:

– Ладно, ж-живи! И вы ж-живите… пока! – добавил он отрокам и, в сопровождении Узлюка и Кумана, снова пошел к костру.

– Слава Богу! – выдохнул с облегчением Звенислав. – А я уже думал – все… порубит нас хан прямо этой саблей из-за твоей глупости!

– А разве это глупость – жизнь человеку спасти?

– Да какой же он человек – половец! Не понимаю, как можно было из-за одного поганого всей Русью рисковать? Озорничать озорничай, да меру всегда знать надо!

– Да… – не обижаясь, вздохнул Славко. – Об этом мне и дед Завид все время говорит. Да только таким уж я уродился, ничего с собой поделать не могу!

– А ты молись! Бог и поможет!

– Слушай, а что же ты с такой верой у Бога смелости-то не просил?

– Как это не просил – еще как просил!

– А что ж тогда Он не давал?

– Не время, значит, еще было!

– А теперь, стало быть, время?

– Ну да, то я для себя только просил, а тут, видать, все сразу: и страх перед страхом, и страх за отца, и то, что Руси помочь захотел! Бог, видишь, взял да через твою траву мне сразу и помог.

– Да, я видал…Тебе повезло! – с завистью вздохнул Славко и неожиданно для самого себя стал говорить о том, о чем боялся думать даже наедине с собой: – А я сколько Его ни просил мамку из полона вернуть – все без толку. Вот и перестал просить. Сам по себе теперь живу!

– Как это сам по себе? – уставился на него Звенислав. – Без Бога?!

– Ну да!

– Да как же это можно-то… нет… это ж нельзя никак! Вон и отец Феодор говорит, русский человек всегда по вере жил. Правда, поначалу не тому и не так поклонялся… Но когда ему истинного Бога открыли – сразу всей Русью крестился и стал жить по истинной вере!

– Да что я сам не знаю? Или креста на мне нет? – вспылил Славко. – А толку? Вон давеча тоже, в кои-то веки, помолился. Ведь не для себя, для людей попросил, а что вышло? Дал Бог налима, да тут же и отобрал. Еще и половцы появились!

– Все равно Богу виднее, когда и что нам давать! – подражая голосу священника, возразил Звенислав. – Забрал налима, так вместо него сейчас на дороге вон сколько убитых лошадей и наших мешков с мукой лежит, найдут – до лета еды хватит! И потом – живы все, даже набега не было. А если нам еще Мономаха удастся обо всем известить, вообще их больше не будет.

А так, ну принес бы ты им налима, съели бы они его, и все. А зимой – снова половцы!

«Ай да купеческий сын! – ахнул про себя Славко. – Вот как сумел повернуть все. Вот тебе и трус! Да и трус ли теперь он? На такое дело отважился…»

– А ведь верно, – думая так, согласился он. – Послушать тебя, так, и правда, Бог услышал 89 меня и помог. И даже больше, чем я просил, дал! Не забыл, значит, Бог Славку?..

– Да разве же Он кого-то забудет? Он ведь – не то что мы! – снова тоном священника ответил Звенислав и уже от себя, своим голосом, с доброй улыбкой посоветовал: – Так что давай сам скорей вспоминай Бога!

– Да, но…

Славко еще немного помолчал и упрямо добавил:

– Вот если он еще мне и мамку вернет – тогда сразу, всем сердцем, слышишь, до самой последней капельки крови поверю!

После этого разговора отроки долго молчали, наблюдая за тем, как легкая синева, густея на глазах, превращает день в вечер, а вечер – в ночь.

Славко не спеша обдумывал все, что услышал от купеческого сына. А тот не хотел мешать ему.

Раздосадованный тем, что Белдуз гневается на него, Узлюк заставил глуповатого Тупларя дежурить его вместо себя возле пленников. А сам направился к костру, чтобы льстивым словом или поддакиванием попробовать сменить ханский гнев на милость.

– Все. Пора развязываться, – сказал наконец Славко. – Только не понимаю как?

Сыромятными ведь ремнями скрутили, боятся, что убежим!

– Ну, за этим дело не станет! Я уже развязался! – кряхтя, отозвался Звенислав. – А дальше что? Тебя теперь развязать?

– Погоди! – остановил его Славко и, показав кивком сначала на глуповатого половца, а потом на тело Тиуна, зашептал на ухо, что надо будет сначала сделать…

– Хорошо! – неожиданно смеясь, кивнул Звенислав.

– Ты что это… смеешься? Совсем осмелел? – шикнул на него Славко. – Или я что-то смешное сказал?

– Да нет! Руки-ноги затекли. Щекотно! – пояснил Звенислав и заботливо предложил: – Может, тебе хоть немного путы ослабить?

– Нет, наоборот, потуже затяни их! – попросил Славко и добавил: – Да тем самым узлом, что отец тебя научил!

– Зачем? – удивился купеческий сын.

– А затем, чтобы я сам развязаться не смог! Думаешь, мне так уж в Степь хочется?.. Ну, отошли руки-ноги? Ты – готов?

– Д-да… – с легким колебанием отозвался Звенислав.

– Все запомнил, как надо делать? – заметив это, чуть строже уточнил у него Славко.

– Да! – уже уверенно ответил тот.

– Ну, тогда иди… ступай с Богом!

Звенислав тихо встал. Подняв с земли мертвое тело Тиуна, он, крадучись, направился к сторожившему их Тупларю и сделал все, как научил его Славко. Половец вскочил и молча заметался – не зная, кого ему больше теперь бояться: этого оборотня или нового гнева хана. А Звенислав, далеко огибая костер, быстро-быстро побежал к лесу, где половцы прятали своих коней. И исчез в темноте.

Славко, угадывая лишь чутьем, где он и что делает, проводил его полным надежды взглядом и тяжело вздохнул.

– Ну, вот я и один, – по давней привычке разговаривать с самим собой прошептал он. – Чудной он, этот купеческий сын. Но все равно вдвоем с ним было веселей! А теперь впору хоть самому эту одолень-траву есть! Да только – какую и как? Не помню даже, что за траву ему тогда сорвал! Да и руки-ноги связаны... А впрочем, на родной земле – любая травинка, 90 даже сухая – одолень-трава! И рот у меня, слава Богу, свободен, кляпом не заткнут… Ну, Господи, благослови!

Славко изо всех сил напрягся, повернулся на бок и ухватил губами первый попавшийся пучок травы...

В то же самое мгновенье из леса раздался крик Звенислава: «Мономах! Мономах!!», тут же подхваченный испуганными голосами половцев, стук чего-то тяжелого по деревьям и ржанье встревоженных коней…

Не сразу половцы сообразили, что к чему. А как только поняли, то пошли на доклад к поджидавшему их хану.

Один Тупларь оставался сидеть на месте, повторяя одно и то же:

– Опять оборотень! Человек-собака! Или собака-человек?..

– Эй! – окликнул его Славко.

– А? Что?! – словно ужаленный, испуганно повернулся к нему половец.

– Жить хочешь?

– Да! – кивнул тот.

– Тогда Белдузу о всех этих оборотнях и о человеке-собаке – тс-ссс! А то, ей-ей, ведь убьет!

Тупларь вдруг сообразил, что ему и правда выгоднее молчать, и, благодарно кивнув Славке, со всех ног бросился к своему хану.

А тот, оглядывая своих воинов, встревоженно вопрошал:

– К-де Мономах-х? Как Мономах-х?! Почему Мономах-х?! Что случилось?

– Да нет там никакого Мономаха! – успокаивающе заметил старый половец.

– А к-то же тогда есть? Ч-то тут было?

– То – слуга купеческого сына сбежал!

– Как сбежал? Кто дежурил?

– Я хан, но это он меня заставил! – показывая пальцем на Узлюка, пролепетал насмерть перепуганный Тупларь.

– Ладно. Разберемс-ся! А почему не догнали?

– Ночь, хан, как летучая мышь в темноте ускользнул! – со вздохом развел руками Куман.

– Тогда почему не убили? – не успокаивался Белдуз.

– Я три стрелы на него потратил, да, кажется, промахнулся… – виновато ответил Узлюк.

– Три стрелы?! – возмутился хан, кладя пальцы на рукоять сабли. – И что ты за воин? Кого не надо – убиваешь, в кого надо – не попадаешь! Дежурить в свою смену не хочешь… Не-ет, мне не нужен больше такой воин!

– Хан, я…

Пытаясь оправдаться, Узлюк принялся отталкивать тоже умолявшего о пощаде Тупларя, разве что на спину тому не залез… И тут Белдуз, со словами: «Ох-х и надоели вы мне – оба!»

– неожиданно выхватив саблю, резким и сильным выпадом пронзил их обоих так, что острие показалось из спины глуповатого половца…

Вытащив рывком назад свою саблю, Белдуз старательно отер ее об одежду Узлюка и спросил:

– Понял теперь, как надо – двоих одним ударом?

– П-понял… – кивнул тот и рухнул на землю.

А охнувший Тупларь только успел прошептать:

– И я понял… Ч-человек… собака…

И медленно сполз к самым ногам хана.

Белдуз, словно ни в чем не бывало, перешагнув через тела убитых, направился к костру и вдруг ахнул:

– А сам купеч-ческий сын… этот Златослав к-де? Тоже сбежал?

– Нет! Этот на месте остался! – тут же откликнулся Куман. – Я уже сходил проверил – лежит!

Хан торопливыми шажками проскрипел по снегу и склонился над приподнявшим голову Славкой:

– И правда лежиш-шь! А ведь тож-же мог убежать! Значит, правду сказал! – не замечая, как горят ненавистью в темноте глаза отрока, радостно сказал он и с заботой поинтересовался: – Что это ты – уже траву от голода жуеш-шь? Эй, вы, – приказал он обступившим их воинам, – развяж-жите его и дайте поесть! Теперь он наш-ш! И в Степь! Скорее – в Степь! Пока Мономах-х и правда сюда не пож-жаловал!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Иду на вы!

Глава первая

А Мономах тем временем рассылал все новых и новых гонцов с приказами ковать оружие, готовить к скорому отплытию ладьи, собирать обозы. Едва не падая от усталости, он сам успевал следить за всем, вникая во всякую мелочь, которая могла обернуться большой бедой во время такого похода.

Словно волны от ветра, расходилась после тех приказов по всей Руси В кузницах, отложив все работы по изготовлению плугов, борон и кос, и уж тем более новых серпов, взялись за наконечники стрел и копий, боевые топоры и кольчуги.

Плотники день и ночь пропадали возле стругов, готовя поставить их на воду, как только сойдет с Днепра лед.

Торговцы съестным, под наблюдением княжеских людей, отбирали лучшие продукты, чтобы войско, за все время столь дальнего и долгого похода, не нуждалось ни в чем.

Особенно жарко было в Переяславле. Именно сюда стекались дружины со всех княжеств.

Вспомнив еще в Киеве про свою встречу с Сувором, Мономах без труда договорился со Святополком собрать крупный отряд из отборных пешцев и по-новому, как настоящих ратников, вооружить их обитым железом, большими щитами, а также боевыми топорами и копьями.

И помчались тиуны во все веси в поисках крепких и сильных мужчин.

И вот что удивительно было им – здесь повсюду как будто уже ведали о цели их приезда.

Не встречали их, как врагов, почти что как половцев. А впервые, даже наоборот, будто бы даже радовались им. И женщины не голосили, как всегда, провожая мужчин. И те, хоть и время было самое неподходящее для того, чтобы оставлять пашни, собирались в поход – не споря, не возмущаясь.

По привычке они прихватывали с собой свои рабочие топоры и вилы, но тиуны останавливали их, говоря:

– Ничего не надо с собой брать! Там все дадут!

– Что дадут-то?

– А все!

По двое, по трое смерды, вливаясь в пригороды Переяславля, сколачивались в отряды, привлекавшие особое внимание Мономаха.

Заметив однажды в одном из них Сувора, князь кивнул ему, как давнему знакомому, и 92 спросил:

– Сам пришел или привели?

– Привели! А если б и нет, то сам бы пожаловал! Ведь на такое дело идем… – Мономах строго взглянул на смерда, но тот понимающе улыбнулся и громко сказал: – Корсунь брать!

Почти та же картина повторилась и в кузнице, где князь накоротке побеседовал с Онфимом и Милушиным мужем. На строгий вопрос Мономаха, успеют ли те в срок выполнить весь заказ, они сразу же поспешили успокоить князя:

– Все сделаем! Еще и нам останется! Вон для себя изготовили!

– Что, тоже с нами пойдете? – Услышав такое от двух богатырей, потеплел голосом князь.

– Конечно, если возьмешь!

Мономах, со знанием дела, подержал в руках два меча, которые были намного тяжелей остальных, смерил взглядом увесистые наконечники копий, топоры и только головой покачал:

– Да как же таких богатырей, что в силах хотя бы поднять все это, с собою не взять!

– Так ведь не на прогулку идем! – густым басом заметил могучий Милушин муж.

А Онфим, мало чем уступавший ему в росте и стати, с заговорщицкой улыбкой добавил:

– Вдруг корсунцы на лошадях вылазки из своего града делать будут! Враз на такие копья поднимем! И мечами потом посечем!

Странное дело – не только Сувор и Онфим с Милушиным мужем, – вся Русь, догадываясь чутьем, куда готовится идти объединенное русское войско, словно сговорившись, молчала о главном. Правда, никто, кроме князей и ближайших к ним людей, не знал точной правды. Но в то же время ее чувствовали все.

Всех как бы объединила эта великая общая тайна. Давно уже, со времен усобиц, пожалуй, не была такой единой вся Русь!

Конечно, не обходилось без споров и обычных, как всегда бывает в таких случаях, догадках. Но все это делалось тихо, украдкой, так, чтобы не только болтливая сорока, но даже случайный порыв восточного ветра не унес в сторону Степи их слова…

Как жарко ни спорили, но в конце концов сходились на одном. Это Мономах уговорил Святополка пойти на Степь. Почему? Так всем известно, что переяславльский князь не любит завоевательных войн. А как иначе назвать ратный поход на Корсунь? Два раза только ходил он за пределы русских земель, и то по приказу своего дяди – Святослава Ярославича. Но одно дело – старший Ярославич, и совсем другое – Святополк. Этот никак не мог приказать Мономаху пойти на Корсунь. Во-первых, потому что только числился великим князем. А вовторых, побоялся бы сталкиваться с градом, который являлся собственностью Византии. Это было куда опасней, чем выступить на Степь. Мало того что сама Византия могла выступить за Корсунь, так еще бы и подняла за собой всех половцев.

Так что, как ни крути, а получается только одно – тсс-сс – Степь.

Были, правда, и такие, которые поверили военной хитрости Мономаха про Корсунь. И у них тоже была на то своя правда. Доказывали это алчностью Святополка, который собрался поживиться за счет этого богатого города… Тем, что великий князь хочет добыть себе чести…

С ними и не спорили. И пусть говорят! Может, лишний раз дойдет этот слух до половца.

Беспечнее будет!

Поговорив, все снова принимались за работу.

Если писцы и гонцы с ног валились, то каково же было тогда кузнецам, кожемякам, оружейникам, плотникам… А воинам? Особенно пешцам, которых бывалые дружинники до седьмого пота учили владеть оружием – луком со стрелами, боевыми топорами, при этом главный упор делая на отражении копьями набега всадников… Да не абы как. А разом, с силой, по команде…

Сами же дружинники учились биться кривыми саблями, которыми в конном бою со 93 степняками удобнее было действовать, чем обычным прямым русским мечом. Это тоже было новшество, которое, переняв его у половцев, ввел в вооружение сначала своей переяславльской дружины, а теперь – и всей русской рати Мономах.

Так прошел месяц.

С одной стороны, небольшой вроде бы срок. Снега и то не везде успели еще стаять. Серели грязными шапками в низинах да по лесам. И земля была местами – сырою и вязкою.

А с другой – стрела к стреле, копье к копью, воин к воину – всего за месяц все объединенное русское войско съехалось в Переяславль, снарядилось, подготовилось и готово было выступить в дальний поход…

И наконец выступило!

Ранним утром открылись Епископские ворота Переяславля. Провожать князя с дружиной и пешцами высыпал весь город.

Празднично звенели колокола.

Священники вынесли крест, мимо которого дружина за дружиной, отряд за отрядом, ехали и шли русские воины.

Сам Владыко благословлял идущую мимо него рать на благое дело во имя всей Руси.

Долго еще сопровождал церковный клир уходящих по Киевской дороге ратников. И казалось тогда многим, что этот великий поход на Степь начинался крестным ходом.

Дойдя до Днепра, течение которого только-только очистилось ото льда, пешцы под командованием сотских и тысяцких взошли на ладьи. И – они по воде, а конные дружины, под стягами, берегом – объединенное войско Руси двинулось в долгий путь.

Впервые почти за двести лет, со времен походов Олега и Игоря на Константинополь, шли так русичи.

Хотя, предосторожности ради, на многие десятки верст вперед были высланы боевые дозоры, копья, мечи и щиты Мономах приказал в обоз не сдавать.

Опасаясь внезапной атаки больших сил половцев прямо на берегу Днепра, на всякий случай все были при оружии.

Шел час за часом. Тянулся день за днем.

А приказа на высадку и долгожданный поворот в Степь все не было.

Нетерпение воинов возрастало. Все слышнее стали голоса тех, кто был уверен, что поход будет на Корсунь. Теперь на них шикали с нескрываемой досадой – ну-ка, будет вам каркать воронами!

Но все же стали задумываться. Неужто и правда не Мономах Святополка, а тот подговорил переяславльского князя пойти на богатый град Корсунь?.. А что, киевский жаден, хитер… В Корсуни действительно есть, чем поживиться. Да и правда, честь это принесет великому князю с его шатким авторитетом немалую. Ведь только святой Владимир мог похвастать взятием этого града! А что касается Мономаха… Как знать? Может, зная главную цель его жизни – объединить Русь и затем освободиться от половецкой угрозы, хитрый Святополк поставил условием: сначала Корсунь, а потом уже Степь?

Дружинники ехали. Пешцы плыли. И те, и другие сомневались и все больше молчали, уже боясь прямо спрашивать друг друга о том, что может быть дальше… Даже в, казалось бы, безобидных спорах.

Слишком велика была цена ответа на этот вопрос.

Все ждали днепровских порогов, после которых на него уже не могло быть двух ответов!

Наконец, когда чуть не дошли до острова Хортицы, последовал приказ. Конным спешиться, пешцам выйти из ладей и привести себя в порядок.

Напряжение истомившего души ожидания достигло предела.

Что теперь – великий князь с Мономахом прикажут продолжать идти дальше вниз по порогам, где и правда лежал Корсунь.

Или…

Тем временем Мономах подозвал к себе Доброгнева и передал ему грамоту, сказав при этом всего три кратких слова. Принимая грамоту, гонец чуть поморщился от боли не до конца еще заживших ран, но наотрез отказался, чтобы вместо него посылали другого.

Мономах, оценив молчаливым взглядом терпение и мужество человека, идущего почти на верную смерть, обнял его и кивнул:

– Ну, тогда давай, с Богом!

Гонец вскочил на коня. Хлестнув его плеткой, он быстро помчался по извилистой дороге, уходящей в Степь, пока не превратился в точку, которая поставила конец всем вопросам, спорам и сомнениям.

Потому что сразу после этого Мономах вернулся к Святополку, подозвал к себе воевод с тысяцкими и, с молчаливого согласия великого князя, отдал им первый приказ.

Воеводы и тысяцкие тут же разъехались по своим дружинам, где раздались их зычные голоса:

– В боевой порядок – становись!

– Как? Сразу? – принялись переглядываться пешцы, которым обучавшие их дружинники, говоря о передвижении отрядов к месту решающих битв, помнится, говаривали совсем другое…

Но все было необычно в этом походе.

Те же бывалые дружинники, привыкшие подолгу идти походным строем и выстраиваться боевым порядком только в случае опасности, удивленно переспрашивали:

– В какой-какой?

И тут же получали радостный ответ от своих товарищей:

– В боевой!

Не случайно люди издревле завидовали птицам.

И тут – как было с завистью не вздохнуть, глядя на них?

Только они с высоты своего полета могли видеть всю красоту и мощь боевого порядка русских войск!

Шли не обычным походным строем, а развернутыми сразу для боя тремя полками. Грозно блестели на солнце острия наконечников копий. Ярко горели красные русские щиты.

Конечно, идти так было медленней. Но зато теперь, откуда бы ни появилась угроза, будь то хоть вся половецкая рать, она сразу же наткнулась бы на целый лес остро отточенных копий.

Все это было хорошо видно птицам.

Но даже самые зоркие орлы не сразу бы увидели далеко ушедший вперед большой отряд с ростовскими и смоленскими воями, возглавлять который Мономах отправил своего сына – Ярополка Владимировича.

Прячась за холмами да по логам, этот отряд сначала осторожностью, затем хитростью и, наконец, мужеством уничтожил большую половецкую разведку хана Алтунопы, не дав никому из половцев уйти живым, чтобы предупредить своих о надвигающейся на них беде.

Днями русское воинство шло то походным строем, то опять разворачиваясь в боевой порядок.

По ночам спали, не разводя огней, довольствуясь холодной ествой и питьем.

И все же половцы прознали о том, что на их земле появилась объединенная русская рать.

Пришел час, когда разведка донесла о несметной силе половцев, которая движется навстречу.

Немедленно Мономах отдал новый приказ всем трем полкам построиться в полной готовности к бою.

Теперь в челе войска, вопреки давнему правилу, были поставлены не дружины главных князей, киевского, черниговского и переяславльского, а собранные со всех концов Руси – ремесленники и смерды. Те самые, на которых еще до начала похода возлагал свои тайные надежды Мономах.

Конные дружины в ожидании своего часа стояли на правом и левом крыле русской рати.

Наконец, словно туча, затмевая весь горизонт, появилось половецкое войско.

Дозорные не обманули. Половцам действительно не было ни счету, ни числа. И особое отчаяние придавало им то, что они впервые бились на своей земле. Всего в одном конном переходе за ними были их вежи, с родными людьми, табунами, русским полоном и всем награбленным и нажитым за десятилетия добром, которое они давно уже считали законно своим…

По давнему своему обычаю, половецкие всадники, под стягами своих ханов, стали кружиться по полю. Все быстрее, быстрее… наводя страх на врага и подогревая себя, то растекаясь по всей степи, то сбиваясь все в более и более крупные отряды.

Так снежный ком, падая с горы, набирает бег и увеличивается в размерах, грозя смести все и всех на своем пути…

Мономах, неотрывно глядевший на них, перевел взгляд на готового хоть сейчас сорваться с места и ринуться в бой Ставра Гордятича. Затем на невозмутимого, как всегда с виду, Ратибора. Чуть заметно приподнял брови: мол, все видишь?

Тот ответил молчаливым кивком.

Опытный взгляд воеводы сразу подметил, что нет в ослабевших от зимней бескормицы половецких лошадях былой свежести. Нет силы и легкости в их всегда крепких в конце лета и по осени ногах. И только вопрос времени – как быстро они устанут носить своих седоков по вязкой, непросохшей еще до конца степной земле.

Единственной надеждой половцев было смять, прорвать, прогнуть строй русских с первого же удара.

Именно для него, наращивая скорость, они так бешено кружились сейчас по полю.

Теперь уже Ратибор, показывая глазами на пешцев, так же молча, с некоторой тревогой, посмотрел на своего князя: выдержат?

Тот положил пальцы на рукоять своего меча и добела сжал их: должны… должны выдержать!

А всадники тем временем перестали кружиться. Они собрались наконец в огромный темный ком, похожий на охватившую весь горизонт грозовую тучу, сверкающую изнутри грозными молниями сабель, и всей массой – людей, коней, доспехов, оружия – ринулись на пешцев…

Онфим стоял в первом ряду, плечом к плечу с одной стороны с мужем Милуши, а с другой – с Сувором. Тут были богатыри и из Смоленска, и из Ростова, и из Чернигова, и других десятков городов и весей…

Половецкие всадники быстро приближались.

Навстречу им, с удаляющимся свистом, хлынул обильный косой ливень темных стрел, выбивший из седел немало вражьих воинов.

То постарались дружинники с крыльев да стоявшие позади пешцы.

Но и спереди тоже ударил смертоносный град.

Старые щиты вдребезги разнесло бы от не ведающих преград и пощады каленых стрел 96 половцев. Но новые, нарочно обитые по приказу Мономахом железом, выдержали! Благодари, Милуша, князя, за такую заботу о своем муже! Онфим вместе с другими пешцами слышали только, как бессильно ударяются о выставленные ими перед собой большие щиты жала смертоносных стрел…

А за стрелами с дикими криками и устрашающим воем навалились и сами половцы…

Их натиск был страшен.

Ржание коней, лязг металла, людские вопли смешались в сплошной оглушающий шум.

Словно ураган, ломающий вековые деревья, пыталась смять лес выставленных против них копий и повалить самих держащих их людей половецкая конница.

Но пешцы стояли, не поддаваясь ни на шаг. И если кто из них падал, его место тут же занимал один, а то и два стоявших за ним воина.

– Держись, Онфим! – поднимая коня вместе со всадником на копье, натужно хрипел Сувор, успевший по дороге сдружиться с переяславльским кузнецом и даже померяться с ним на ладье силой.

– Держусь! – хэкал тот, тоже вздымая на воздух тщетно силившегося дотянуться до него саблей половца.

Не отставал от них и Милушин муж.

Не отставали и остальные…

Если где и продвигались половцы на несколько шагов, то следующие шеренги, на которые они натыкались, снова останавливали их и отбрасывали обратно.

Лучшие половецкие воины, ни ростом, ни статью не уступавшие русским богатырям, прилагали недюжинные усилия, чтобы хоть где-нибудь разомкнуть и прорвать строй неуступчивых пешцев.

Один из таких батыров, расталкивая своих соседей, набросился на Сувора, которому и без того приходилось отбиваться от двух наседавших половцев. Батыр обрушил на него страшный удар своей кривой саблей. Но Сувор, пробив насквозь копьем ближайшего врага, сумел отразить и этот удар затрещавшим щитом. Батыр замахнулся для нового удара. Но тут, к счастью, на выручку вовремя подоспел Онфим. Он с хрустом вогнал свое копье в бок могучего половецкого коня, а Сувор, схватив обеими руками боевой топор, принялся наносить батыру сокрушительные удары, от которых нельзя было защититься ни щитом, ни саблей, ни тем паче, как попытался тот сделать напоследок, стальной боевой рукавицей…

Взмахнув руками, искромсанный половец грохнулся на землю вместе со своим осевшим конем.

Не останавливаясь, Сувор так же расправился и со вторым врагом, распластавшимся рядом с батыром.

Но тут же из-за него вылетело сразу несколько новых всадников…

Сувор едва успел подхватить свое копье и встретить их – одного, второго, третьего…

А вскоре уже и ему надо было выручать Онфима, пока тому передавали новое копье взамен сломавшегося старого…

Мономаху и его окружению хорошо было видно, как упорно стоят, словно крепостная стена, русские пешцы.

Изо всех сил бросались на них половцы, но те выстояли, заставив волну первых всадников приостановить свое страшное движение. Сзади на нее нахлынула, напирая и давя своих же, вторая волна.

Половецкое воинство смешалось, чуть отхлынуло…

И снова ринулось вперед.

Теперь его вело одно лишь яростное отчаяние, и от этого второй натиск оказался еще более страшным, чем первый… Судя по замелькавшим в гуще половецкого войска блестящим доспехам и стягам, уже сами ханы ринулись в бой. И гибли один за другим…

На какое-то мгновение показалось, что пешцы не выдержат. Разорвут строй. Прогнутся.

Побегут.

– Княже, не пора ли ударить и нам?! – не выдержав, воскликнул в волнении Ставр Гордятич.

Он уже с готовностью схватился за рукоять своего тяжелого меча и с вопросительной мольбой посмотрел на Мономаха.

Но тот только сдвинул брови и снова устремил свой взгляд туда, где решался исход сражения.

А там русские пешцы, как ни трудно пришлось им, и на этот раз выстояли и заставили вражью конницу опять смешать свои ряды.

Половцы снова отхлынули назад и, толпясь, закружились по полю. Но их скачка была уже совсем не такой бешеной, как перед началом битвы.

Тут уже даже молодым дружинникам, для которых этот бой был первым, стало видно, как устали их кони.

А какой половец без коня? Не зря тогда говорили, что степняк не сделает без него и двух шагов…

Половецкое войско в третий раз двинулось на строй русских пешцев. Но теперь шло оно вяло, как в спячке. Ноги их вконец обессилевших коней подгибались, и напрасно всадники нещадно стегали их своими плетками…

Расчет Мономаха пойти в Степь ранней весной, а не осенью, оказался верным.

Наблюдая за боем, он словно провел видимую лишь ему одному черту и, как только половцы переступили через нее, произнес первые слова за все это время:

– А вот теперь – пора! С Богом!

И тут же княжеские дружины, дождавшись наконец своего заветного часа, как два крыла огромной птицы, ринулись на окончательно растерявшихся половцев.

Увидев это, пешцы вытащили длинные боевые топоры и, взмахивая ими, сами двинулись на врага, круша с каждым ударом половецкие головы…

Это было начало победы для русской рати и конец для ее врага. Половцы окончательно не выдержали, дрогнули и – уж такова их натура, если не удалось смять врага первым ударом, то сразу в их войске начиналась паника, – бросились прочь…

Двигаясь в заметно поредевшем ряду пешцев, Онфим шел вперед по-прежнему рядом с Сувором и Милушиным мужем.

Шли не торопясь, так, как велел им сотский.

Неожиданно среди множества вражеских тел Онфим вдруг заметил пронзенного стрелой молодого половецкого воина, совсем еще отрока. Судя по одежде, это мог быть сын какогонибудь хана. Он лежал рядом с убитым конем, почему-то прикованный к его седлу стальной цепочкой, и только каким-то чудом не был затоптан копытами только что промчавшейся здесь сначала половецкой, а затем и русской конницы. Наверное, хан так заботился о сыне, боялся, чтоб не потерялся в бою, да все равно потерял, решил Онфим.

«Надо же – даже их дети вышли на оборону своих вежей!» – хмурясь, покачал он головой.

Черты перепачканного грязью и, то ли своей, то ли чужой, кровью лица убитого показались ему больше русскими, чем половецкими и даже чем-то немного похожими на пропавшего Славку…

«А может, это из наших, русских, выкормленный с младенчества этими волкамиполовцами, как звереныш?» – подумал он и вдруг заметил, что юноша вроде бы как приоткрыл глаза и пошевелился. Такой, не задумываясь, может метнуть в спину кинжал, тут 98 же промелькнуло в голове Онфима. Нет, решил он, лучше ударить лишний раз даже мертвеца, чем погибнуть по глупости. Онфим поднял топор, но не успел замахнуться, как половецкий юноша неожиданно сел и, отбросив подальше зажатую под мышкой стрелу, Славкиным голосом окликнул:

– Онфим! Онфимушка! Не убивай! Это же я – Славко!!

– Тьфу ты, Славко! Опять ты? Живой?! – опешив поначалу, обрадовался Онфим.

– Эй, ты чего? – заметив, что он приостал, окликнул Милушин муж.

– Да ты посмотри, кто тут! Славко!

– Как! Наш? – удивился Милушин муж и, наклонившись, заботливо спросил по-прежнему остававшегося на месте отрока: – Ты что – ранен?

– Да, кажется… нет!

– Откуда ты здесь взялся?

– После, после расскажу! – отмахнулся Славко и попросил, показывая на стальную цепочку: – Сначала освободите меня от нее! Сможете?

– Да что ж мы не кузнецы, что ли? – слегка обиделся на такой вопрос Онфим, но даже им с Милушиным мужем пришлось немного повозиться, чтобы перерубить эту цепь.

– Крепкая! Хоть и тонкая… – подивился Милушин муж, разглядывая ее в своих могучих руках. – На востоке ковали. Может, даже в Дамаске!

– Хорошая работа! – подтвердил Онфим, протягивая отроку цепь. – Держи на память!

Но Славко, даже не поглядев на нее, вскочил на ноги. Не хотелось ему ничего иметь такого, что бы напоминало ему о Белдузе. А вот отомстить ему за все он все же сумеет! И прямо сейчас!

– Эй! – закричал он скакавшим мимо русским всадникам: – Белдуза еще не поймали?

– Да как же его теперь узнаешь? – сокрушенно покачал головой один из них. – Говорят, он свой наличник с себя снял!

– Зато серый плащ, греческие доспехи со львом на груди да зеленые сапоги оставил! И воон в ту сторону поскакал! – Славко показал пальцем на один из далеких холмов.

– Ну, по таким приметам да твоей указке мы его живо найдем! – обрадовались дружинники, разворачивая коней.

– И найдут! – с облегчением выдохнув, убежденно сказал недоуменно переглянувшимся кузнецам Славко. – А теперь пошли, смотри, как мы уже от своих отстали!

Он поднял с земли половецкое копье и, грозно выставив его перед собой, с сияющим видом, самым быстрым шагом, почти бегом пошел рядом с Онфимом и Милушиным мужем.

– Куда идем хоть? – спросил он, готовый идти с такими богатырями, да еще и в бою, хоть на край света, и неожиданно услышал:

– За добычей!

– Что-что? За чем?.. – разочарованно переспросил Славко.

– За добычей! – повторил Онфим. – Сотский сказал, что скоро половецкие вежи, а там много всякого добра. Хотя мне чужого не надо! – сплюнул он. – Я и своими руками заработаю.

– Мы заработаем! – поправил Милушин муж. – Только бы половцы снова нам не мешали!

– Да, потому и идем! – подтвердил Сувор таким тоном, словно точку в неприятном для всех разговоре поставил.

Догнав свой отряд, они какое-то время шагали молча, обходя лежащих лошадей и убитых всадников. А затем богатыри не выдержали.

– Что все это значит? Где ты был? Почему к коню был прикован? – наперебой принялись прямо на ходу строго пытать они Славку. – Откуда про Белдуза так много знаешь? И вообще – что с тобой было?

Глава вторая

А было вот что!

После того как хан Белдуз отдал приказ развязать Славку и трогаться в путь, вместе с ним и остальными половцами он прошел в подлесок.

Здесь он сам попросил себе смирную лошадку Тупларя. Ему предлагали более быстрого и крепкого коня, принадлежавшего до этого Узлюку. Но не хотелось Славке сидеть в седле, в котором ездил тот, на совести которого, видно, был не один десяток, если не целая сотня, безвинно загубленных душ. Даже седло – и то у него было наше, русское…

Как только Славко забрался на лошадь, хан знаком подозвал его и велел протянуть к нему левую руку. Недоумевая, Славко выполнил приказ. Белдуз надел ему на запястье широкий блестящий браслет.

– Не давит? – заботливо осведомился он.

– Нет, даже спасть может! – проверяя, тряхнул рукой Славко.

– Ай-яй-яй! – сокрушенно покачал головой хан и неожиданно надавил на браслет: – А так?

Щелк! – сработал какой-то хитрый замок, и тут Славко увидел, что от надетого на него браслета уходит длинная, не меньше, чем на две-три косых сажени, цепь, другой конец которой прикреплен к седлу жеребца хана.

– Мы быст-стро поскачем! Ноч-чь! Вдруг потеряеш-шься? – объяснил Славке Белдуз и почмокал языком. – Тогда долго-долго ж-жалеть будеш-шь! Ведь мало того что потеряешь мои десять златников, так еще и награды от старшего хана лишиш-шься!

– Какой еще такой награды? – проворчал Славко, больше всего на свете не выносивший, когда его лишали свободы.

– А разве ты не з-знал? – пуская своего жеребца вскачь, уже на ходу спросил Белдуз старавшегося не отставать от него Славку. – У нас, в С-степи, положена награда вестнику!

Если весть плохая, то и награда плохая. Можно даже головы лишиться, если она совсем плохая. Тех, кто везет ее, мы называем «черными вестниками», и с такими отправляем самых ненужных воинов. Каких не жалко. Таких, каким был тот, на лош-шади которого ты едеш-шь!

Они всегда едут потихоньку, не торопятся. Зачем спешить на собственную казнь? Ну а если вес-сть хорош-шая… такая, какую везем сейчас мы, хан за нее даст награду. Мож-жет, даже то, что ты с-сам у него попросиш-шь!… И с такой вестью надо спеш-шить!

– А у нас, наоборот, самые опасные грамоты, например, передать врагу «Иду на вы!», отправляются самые лучшие и смелые гонцы! – с гордостью заметил Славко и добавил: – Причем их не посылают, а они вызываются сами! С радостью!

– Странный обычай! Лиш-шаться лучших, когда можно потерять худших! – удивился Белдуз. – А ч-что это знач-чит – иду на вы?

– Это перед началом похода объявить врагу о том, что ты выступаешь на него! – охотно объяснил Славко и с ехидцей спросил: – А у вас разве это не так делается?

– Зачем? – не понял его насмешки Белдуз. – Внезапность – это половина победы! А если как с-следует ус-сыпить бдительность врага ложной клятвой, поцеловать свою обнаж-женную саблю в знак вечного мира, а потом вдруг ночью, когда тебя с-совсем не ж-ждут, напасть – это уж-же с-сразу, с-считай, победа!

Хан надолго замолчал, припоминая, наверное, с наслаждением свои былые такие победы.

Остальные половцы тоже скакали сосредоточенно-молча, помня, что скачут еще по русской земле.

Старый половец Куман, с единственной разницей, что на нем не было цепи, тоже постоянно держался около хана. Как опытная лиса, словно нюхом, он угадывал нужный путь и, если Белдуз вдруг сбивался с него, мгновенно, так что тот почти и не замечал, исправлял это.

– Скорее, скорее, – торопил он. – До света нужно проехать Змиевы валы, где много русских дозорных. А уж в Степи они нам не страшны!

И они скакали еще быстрее…

Совсем рядом поблескивал серебряный наличник Белдуза.

Маняще посверкивала в свете луны рукоять его булатной сабли.

Ах как хотелось Славке подскакать поближе, выхватить эту саблю из ножен и перерезать ей горло Белдуза.

А там, вытолкав хана из седла, перескочить на его коня, и – пока ночь, темнота, поминай его половцы как звали! Этим, как там его, – Златославом!

Ах как хотелось… Но нет – нельзя!

Две мысли останавливали Славку. Не все он еще сделал для родной Руси. Нельзя было убивать хана именно сейчас, когда тот, сам не ведая того, так спешил к своим, чтобы погубить Степь.

И уж очень хотел он еще раз поискать родную матушку. Тем более что ехал-то в Степь, где, возможно, она еще томилась в неволе. И не с пустыми руками, как раньше, а со златниками, на которые можно ее было выкупить!

Под утро они доехали до широкой, с высокими обрывистыми берегами реки.

При виде ее половцы заметно повеселели.

– Ну, вот и добрались! – устало заметил Куман.

– Да, – гарцуя на самом краю обрыва, согласился Белдуз. – Теперь мы, считай, уж-же дома!

Еще совсем немного, и…

Славко оглянулся и со вздохом понял, что русская земля с ее одолень-травой, церквями и родными людьми осталась позади.

Впереди была готовящаяся к скорому ледоходу река. И за ней – насколько хватало силы у взгляда – Дикое поле, с его пологими холмами и оврагами, а за ним еще более необъятная половецкая Степь.

Что-то сразу болезненно сжалось в груди Славки. Ему вдруг остро захотелось назад. К своим.

И в этот момент даже чужая земля неожиданно задрожала и заходила под ним ходуном.

Славко даже не сразу понял, что произошло.

Зато Куман, как всегда, был начеку.

– Осторожней, хан! – вскричал он. – Скорее назад!

Белдуз резко дернул поводья. И – обошлось. Задние ноги жеребца успели оттолкнуться от оползневой кручи до того, как она со страшным грохотом рухнула вниз. И только тут Славко понял, какой опасности только что избежал и он сам. У него даже сердце похолодело. Ведь полети хан с такой высоты, то неминуемо потянул бы за собой и его… Первый раз за последние годы Славко вдруг отчетливо понял, что в этой чужой земле, прикованный стальной цепочкой к седлу Белдуза, он ни в чем не мог надеяться на самого себя. Никак не мог помочь себе. Он вдруг вспомнил вечерний разговор со Звениславом и уже второй раз за последние сутки во весь молчаливый голос обратился к Богу. На этот раз – спасти и сохранить его в этих чужих краях!..

Тем временем половцы осторожно подъезжали к краю обрыва, смотрели вниз и качали 101 головой, поздравляя хана с тем, что ему так повезло.

Сам Белдуз вел себя так, словно ничего и не произошло. Только смуглое лицо его было сейчас бледным. Почти таким, как его серебряная личина.

Объявив короткий привал, он сел рядом со старым половцем и стал разговаривать с ним.

Прямо за ними, тоже отдыхая, стояли их кони…

Славко из-за проклятой цепи вынужден был сесть рядом и слышал всю их беседу от начала до самого конца. Страшного конца, о котором он и не мог подозревать в начале, хотя уже и знал, что нет такого зла, на которое не был бы способен этот безжалостный хан…

Но даже в начале он почувствовал что-то неладное и на всякий случай притворился, что спит. И слышал только голоса. Постепенно накаляющийся – Белдуза и все более и более грустный – Кумана.

– Как ты думаешь, согласится Ороссоба пойти на Русь, пока князья будут заняты осадой Корсуня? – спрашивал Белдуз.

– Мне ли думать за самого старшего хана? Как он решит, так и будет! – покорно отвечал старый половец и, поправляя толстые кожаные ремни, которыми была закреплена большая нагрудная бляха – единственная его защита, вздыхал: – Может ли жалкая дождинка осуждать сбросившую ее на землю тучу?

– Но ведь ты слышал мои планы! Разве они не хорош-ши? Раз-ве они не будут полезны всей Степи?!

– Да, они хороши и полезны. Но разве может младший ослушаться старшего?

– А почему бы и нет?

– Я уважаю обычаи Степи.

– Я тоже ч-чту их. Но кроме них-х есть еще здравый смысл!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Старый хан доживает последние дни.

– Он еще может сесть на коня и повести за собой войско!

– Все равно дни его сочтены!

– Дни каждого человека сочтены. Еще с колыбели он делает свой первый шаг к могиле и идет к ней всю свою жизнь…

– А ты что хочешь сказать этим?

– Ничего! Всего лишь только то, что умрет этот хан, на смену ему придет другой, самый старший из вас!

– И… тоже откажет! Разве это справедливо?

– Значит, такова будет его воля. Ведь он же – старший хан!

– А если есть другие ханы – молодые, крепкие, более удачливые, чем любящие больше почет да покой старики? Способные не просто сесть на коня и повести войско, а захватить всю Русь, да что там Русь – тот же Корс-сунь, царство ромеев, весь мир!? Что молчиш-шь?

– Я не молчу. Я знаю только одно. То, что Степь ждет беда, а может, и гибель, если младшие перестанут слушаться старших. Ведь тогда перестанет выполняться и свято чтиться всеми, даже самыми молодыми и сильными, главный закон Степи.

– Но ты же во всем слушаешься меня, хоть и намного старше?

– Я – твой воин. И готов выполнить любой твой приказ! А то – ханы! Не нужно сравнивать волну с ветром, который гонит эту волну.

– Куман… Куман… Хорошее у тебя имя. Но плохо, что ты не понимаешь меня. Или – не хочешь понять? И что же – так, как ты, думают все?

– Не все, но большинство. Разве может в степи расти один только ковыль? Если бы так думали все, мы были бы непобедимы!

– И ес-сть нашим лошадям было бы нечего! К счастью, кроме сухого ковыля, в степи ессть еще молодые, сочные травы!

– К счастью? Разве ты не знаешь, что у счастья есть родная сестра – беда?

– Опять ты за с-свое. Тогда я спрошу у тебя прямо. А ес-сли я нарушу этот, как ты говоришь, главный закон Степи?

– Тогда и ответ будет прямой, как вся дорога моей жизни: я стану служить тому, кто чтит его до конца.

– До конца? Хм-мм… до конца… до конца… Ну что ж!

Хан немного помолчал, затем, судя по его шагам и дыханию прямо над Славкиным лицом, склонился над ним…

– Спит! Устал в дороге, – как всегда, успокаивающе заметил ему старый половец.

Но Белдуз был иного мнения:

– Глаза с-спят, но уши-то открыты! Вс-се с-слышал… – прошептал он и, дернув за цепочку, вскочил на своего жеребца. – Вс-ставай, З-златослав, дорога не ждет!

Славко, проклиная все на свете, старательно делая вид, что протирает со сна глаза, торопливо последовал его примеру.

Медленно, приглашая Кумана проследовать за ним, словно желая сказать еще что-то, Белдуз направился к нависшим над берегом оползневым кручам.

– Так, говориш-шь, готов выполнить любой мой приказ-з? – подводя его к самому краю и пропуская вперед, спросил он.

– Да, хан! – согласно наклонил голову старый половец.

– Ну так прыгни с-с обрыва! – кивнул вниз Белдуз.

– Но… зачем?

Куман попытался осторожно съехать с опасного места на твердый участок земли.

Но Белдуз поставил своего жеребца поперек, не давая ему сделать это.

– А затем, чтобы я поверил, что ты с-служишь мне, а не главному хану, который приказал тебе ш-шпионить за мной! Да, да, – не давая старому половцу возразить, прошипел он. – Я вссе з-знаю! Сейчас много молодых ханов, и он велел тебе узнать их настроение. Что ж-ж, раз он пошел на это, з-значит, опас-сается нас! И значит, я узнал то, ч-что хотел, и знаю теперь, как вести с-себя на с-совете х-х-ханов!

Со стороны казалось, что хан о чем-то советуется со старым половцем. И только Славко с замершим сердцем слышал всю правду.

Он чувствовал, что сейчас произойдет что-то ужасное.

И не ошибся.

– Осторож-жней! – так, чтобы все слышали, вдруг громко крикнул хан.

Но было поздно.

Конь старого половца неожиданно вскинулся, круча вздрогнула, и Куман с диким криком прямо на нем полетел вниз…

Подъехавшим половцам все это показалось несчастным случаем, какой совсем недавно едва не произошел с самим ханом.

Но Славко своими глазами видел, как Белдуз, говоря что-то половцу, вдруг неожиданно достал маленький ножик и что было сил кольнул им коня Кумана…

Ну как мог конь после такого не дернуться, а вслед за этим вместе со всадником не рухнуть с обрыва?..

А хан Белдуз, так же незаметно спрятав нож, между тем стоял над рекой и сокрушенно качал головой:

– Надо ж-же… Бедный Куман! Вот ведь как бывает! С-сам меня спас, а с-сам точ-чно так же не уберегся и погиб! Вс-се видели? Так и доложите с-старшему хану!

Он быстро метнул взгляд на Славку, который не успел даже сделать вид, что ничего не заметил. Усмехнулся. Затем свирепо оглядел своих оставшихся воинов – четверых от целого отряда – и с места пустил своего коня вскачь, в поисках удобного места для спуска и переправы.

Цепь больно рванула оцепеневшего Славку, едва не выворачивая ему руку, и он запоздало бросился догонять хана.

Вздыхая о превратностях судьбы, со страхом косясь на Белдуза, за ними последовали и остальные половцы….

Не зря торопился Белдуз возвратиться к главному хану.

Тот уже готовился развязать последний, третий узелок на шелковой веревочке, когда ему доложили о том, что хан Белдуз вернулся с грамотой и уже подъезжает к шатру.

Сидевшие вокруг священного очага ханы недоверчиво посмотрели на заляпанного с ног до головы грязью дозорного, те, что были помоложе, сразу оживились и стали радостно переглядываться.

Ороссоба, прежде чем отпустить всадника, задал ему несколько вопросов про то, сколько воинов возвращается с Белдузом, есть ли среди них старый половец. Дозорный подробно ответил. Главный недовольно покачал головой, потом задумался и сделал слабый жест – ну ладно, остальное мы и сами узнаем, иди…

Наконец полог распахнулся, и вошел Белдуз, ведя за собой озиравшегося по сторонам Славку.

Ороссоба неторопливо развязал узелок, посмотрел на ровно свисавшую с его пальцев веревку, затем – вопросительно на Белдуза, на его усталый вид и перевязанную руку:

– Привез грамоту?

– А как ж-же!

– И где же она?

– Вот! – выталкивая Славку вперед, ответил Белдуз.

Ни одна жилка не дрогнула на лице главного хана. Так ни один ветер не пробивается на поросшую ряской поверхность закрытого со всех сторон вековыми деревьями пруда. Он скользнул глазами по русскому отроку и, остановившись взглядом на привезшем его хане, чуть заметно повел плечом:

– Ну, раз привез – так читай!

Хан дернул Славку за цепочку и прошипел:

– С-слыхал, что приказывает старший хан? Нач-чинай!

Славко торопливо кивнул и громко, понимая, что такой старый человек, как главный хан, наверняка плохо слышит, отчеканил:

«Наказываем тебе, князь, быть с войском к концу весны в Переяславле. А оттуда мы всей Русью двинем на богатый град Корсунь. А все это велим хранить в великой тайне»!

Закончив читать, Славко вопросительно посмотрел на Ороссобу, который слушал его с прикрытыми глазами.

– Там еще «м-ммм» есть! – напомнил Белдуз.

– Ах да… – кивнул Славко, холодея от его тона, – он был точь-в-точь таким, как в последнем разговоре хана с Куманом. – А после прочтения этой грамоты приказываю немедленно уничтожить ее. И подпись – князь Владимир Мономах!

– Хорошая грамота! – открывая, наконец, глаза, одобрительно кивнул Белдузу главный хан.

– О-очень хорошая!

– Вот видишь! – довольно усмехнулся тот. – Купец правду сказал! Надо отправить его в Корсунь с грамотой. И начинать готовиться к походу на Русь! А этого русского к-няз-зя-изигоя, который обманул нас, позволь каз-знить мне прямо сейчас!

С-стольких людей погубил из-за него з-зря!

– Иди! – кивнул Ороссоба и, заметив, что Белдуз повел за собой и Славку, неожиданно поинтересовался: – А этого куда ведешь?

– Туда же! Ч-чтобы не вынимать два раза саблю из ножен! – к ужасу Славки, объяснил Белдуз и ухмыльнулся: – Сам ведь слышал – Мономах приказал сразу ж-же уничтож-жить грамоту пос-сле прочтения!

– С каких это пор ты стал так слушаться Мономаха? – с удивлением посмотрел на него главный хан и знаком велел Белдузу подождать. – Насколько мне помнится, последний раз ты целовал свою обнаженную саблю в знак вечной дружбы с ним два года назад, а после этого уже трижды делал набеги на Русь!

– Это он чтоб мне десять златников не возвращать! – всхлипнул Славко, надеясь не столько на милосердие старого хана, сколько на то, чтобы привлечь его внимание к себе.

И не ошибся.

– За что? – сразу заинтересовался тот.

– А за то, чтоб я ту грамоту, которую я и правда после того, как прочитал, в костер кинул, тебе потом слово в слово пересказал!

– А зачем же ты ее в костер-то кинул?

– От страха! Перед Мономахом!

– Ха… от страха… ха… перед Мономахом… Слыхали? – усмехнувшись, чего, судя по всему, давно уже не слышали от него ханы, переспросил старик и впился глазами в Славку: – И ты передал слово в слово?

– Конечно! Да! – прижал ладони к груди Славко, краем глаза замечая, что и Ороссоб, и Белдуз, кажется, остались довольны таким ответом.

Во всяком случае, Белдуз слегка ослабил напряжение цепи, а главный хан, подумав, сказал:

– Ладно. Купца вызовем. Прямо сейчас! – Он дал знак телохранителю, и тот тут же выскочил из шатра. – А что касается похода… – он долго молчал и покачал головой: – Тут еще о мно-огом надо подумать!..

– Да что думать? – сразу забывая про месть князю-изгою и желание устранить невольного свидетеля его беседы со старым половцем, горячо начал Белдуз.

– Ты еще здесь? – удивился главный хан. – Я думал, ты давно уже рассчитываешься с обманщиком изгоем! Как стрела не возвращается со своего пути, так и уважающий себя хан не должен менять своего решения. Ступа-ай! А этого оставь здесь… – он показал пальцем на Славку и, после того как Белдуз нехотя снял с его запястья браслет, тем же пальцем поманил отрока к себе. – Да, и заплати ему обещанные златники!

Белдуз вспыхнул, но, не желая спорить с главным ханом до начала решения главного вопроса из-за каких-то мелочей, решил уступить.

Он развязал кожаный кошель, отсчитал несколько монет и, протянув их Славке, обжигающим до самых пяток красноречивым взглядом предупредил:

– Скажешь хоть одно лиш-шнее с-слово – не просто убью, а молить о легкой с-смерти заставлю!

Белдуз быстрыми шагами вышел из шатра.

А Славко сделал пару шагов к главному хану и, холодея от собственной наглости, потому что в ней вдруг увидел лучик надежды и на спасение, и на то, ради чего он еще ехал в Степь, просительно протянул ладонь:

– А ты?

– Что я? – даже отшатнулся главный хан.

– Как что? – притворно изумился Славко. – Белдуз сказал, что хорошему вестнику за добрую весть положена награда, вплоть до такой, какую он сам попросит!

– Ну и что?

– А то, что тут не просто вестник, а сама весть, причем живая и, как я своими ушами 105 слышал, самая что ни на есть хорошая!

Ороссоба несколько мгновений смотрел на дерзкого русского отрока, и вдруг морщины на его плоском, давно потерявшем всякую живость лице весело задрожали.

– Ха-ха-ха! – уже по-настоящему засмеялся он и, утирая ладонью выступившие на глазах слезы, пожаловался ханам: – Столько лет прожил. Думал, все на свете видел. Все знаю. А оказывается, нет! Не все! Живую грамоту, да такую наглую, чтобы сама себе еще и награду просила, – первый раз в жизни встречаю!

Он еще ближе подозвал к себе Славку и спросил:

– Ну, и чего же ты хочешь, живая грамота? Проси. Дам!

– Верни, хан, из полона мою мат… кормилицу! – быстро поправился Славко. – Я ее даже выкупить могу!

– Хорошо! Так уж и быть. Мы выполняем эту твою просьбу! – милостиво согласился главный хан. – А ты знаешь, где она?

– Нет… – пожав плечами, низко опустил голову Славко.

– Так поищи! Вот тебе мой пропуск… – Ороссоба достал из ларца небольшую медную пластинку. – С ним можно пройти в любой конец Степи. Но тебе он не понадобится. Я дам тебе провожатого. Это – для твоей кормилицы. Когда отыщешь ее и выкупишь, то отдашь его ей. С моим пропуском никто ее в Степи даже пальцем не тронет! А сам – сразу назад!

Вручая пропуск, хан неожиданно цепко и больно ухватил Славку за локоть.

– А теперь скажи мне, как на самом деле погиб Куман? Не вел ли каких разговоров с ним хан Белдуз?.. – над самым ухом прошипел он.

Понимая, что жизнь злейшего врага сейчас находится в его руках, Славко открыл уже рот, чтобы рассказать все, что сделал Белдуз со старым половцем и о чем он говорил ему, но тут полог шатра откинулся, и телохранитель ввел купца.

Не зная, зачем его привели, он вопросительно взглянул на главного хана и вдруг увидел русского отрока в одежде своего сына… Трудно было не признать эту шубу, шапку и сапоги, которые он привез ему из Царьграда… Он никак не мог ошибиться!

– Ладно, после расскажешь! – ничем не выдавая досаду, остановил Славку хан, и тот, спохватившись, обрадовался тому, что не успел сказать ни слова. Ну, выдай он сейчас с головой Белдуза. А дальше что?

Ханы между собой всегда общий язык найдут, помирятся за чашей своего айрана, а он так и не найдет свою матушку.

Он благодарно взглянул на так вовремя пришедшего купца и ахнул про себя, встретив его, полные вопросительного ужаса глаза.

«Так ведь это же отец Звенислава! – вдруг дошло до него. – Если сейчас же его не опередить, такое может начаться…»

Но пока Славко придумывал, что сказать купцу, как тот сам подошел к нему и спросил:

– Как тебя звать, отрок?

– Златослав! – улыбнулся ему Славко.

– Зл… Златослав?!

Купец обошел Славку кругом, оглядывая со всех сторон его одежду и обувь, и продолжил:

– А скажи, отрок, откуда у тебя эта шуба и… особенно сапоги?

– Друг на время одолжил! – как можно беззаботнее ответил Славко.

– И… где же сейчас этот твой друг? – голос купца дрогнул.

«Да не беспокойся, с ним все в порядке! Для его же пользы так сделано было! Я тебе еще все объясню!..» – умоляюще поглядел на него Славко и, показывая глазами на старшего хана, сказал:

– Погоди, не видишь, меня сам их главный хан зовет!

К его счастью, Ороссоба действительно снова поманил к себе Славку. Когда тот подошел, 106 он приказал ему составить короткую грамоту в Корсунь.

Тут же раб-писарь поднес к нему калам с чернильницей и лист пергамента.

«Час от часу не легче!» – поежился Славко и, чувствуя на спине взгляд купца, под диктовку главного хана покрыл весь лист всего лишь тремя знакомыми ему буквами.

Раб-писарь старательно присыпал написанное мелко толченным песком, стряхнул его, и Ороссоба протянул грамоту купцу:

– Вот! Отвези ее в Корсунь!

Купец медленно перевел взгляд на лист пергамента, и глаза его стали быстро округляться от изумления.

– Что это? – уже окончательно ничего не понимая, прошептал он.

– Грамота! – подбегая к нему, принялся объяснять Славко. Видя, что в купце борются сразу несколько подозрений: не проверяют ли его так хитрые половцы, а главное, не убил ли этот отрок его сына, он торопливо зашептал: – Что, не нравится, как написано? Так это меня так Звенислав, во Святом Крещении Борис, научил писать! Совсем недавно! Когда мы подружились! Я ведь во Святом Крещении Глеб! Так что мы с ним теперь тоже как братья!

– Как! – быстро взглянул на него купец. – Ты видел его? Где? Когда?

– Недавно! Там, где он из обоза вывалился!

– Он… жив?

– Конечно, и я думаю, теперь уже там, откуда сейчас ты…

– А… одежда?…

– Эта? – успокаивающе улыбнулся Славко. – Так мы поменялись. А то он боялся, что ночные тати его ограбят!

– Ну, это на него похоже! Уф-ф… Слава Богу! А я уже, было, подумал… – с облегчением начал купец, но его остановил недоуменный голос Ороссобы:

– Что там у вас? Что-то не так?

Славко оглянулся на него и недовольно показал на купца:

– Да вот, он говорит, тут, видите ли, одно слово с ошибкой написано!

– Да! – подтвердил купец. – Корсунь с титлом надо, а он его – без титла!

– Что мне из-за этого – всю грамотицу переписывать?

– Не на-адо! – забирая грамоту и прикладывая к ней свою печать, поморщился главный хан. – В Корсуни и так поймут. А ты поезжай прямо сейчас! – приветливо кивнул он купцу. – И… привези моим женам и мне то, о чем договорено…

Купец, бросив на Славку подбадривающий взгляд, вышел.

– Ну? – тоже, но только уже вопросительно снова посмотрел на Славку Ороссоба, возвращаясь к прерванному разговору.

Но в этот момент вошел Белдуз. Старая тряпица с давно засохшими пятнами была забрызгана новыми свежими следами уже чужой – только что казненного им князя-изгоя – крови.

Он был явно настроен продолжить разговор о походе всей Степью на Русь.

– Ладно! Это теперь надо-олго… – только взглянув на него, поморщился Ороссоба. – После поговорим. Когда из Степи вернешься.

Он взял свою шелковую веревочку и завязал на ней десять узлов… потом, вздохнув:

«Степь большая…», добавил еще десять и сказал Белдузу:

– Вот, отправляю твою живую грамоту в небольшую поездку по Степи! С охраной, конечно. Надеюсь, ты не станешь возражать мне?

Белдуз посмотрел на Славку и только махнул рукой. Ладно. Пусть едет, решил он. Только бы подальше от глаз и ушей главного хана. К тому же он сейчас сделает так, что пошлет с ним своего надежного человека. Который будет охранять его лучше всякой стальной цепочки!

Да и до Славки ли было ему сейчас, когда должно начаться важное дело? Может, самое 107 главное во всей его дальнейшей судьбе…

Двадцать дней – много это или мало?

В первый день Славке казалось, что более чем достаточно, чтобы найти матушку, если… если только ее не продали где-нибудь в Корсуни или Судаке в заморские страны и она до сих пор еще мыкается где-то в Степи.

Но прошло пять дней, десять, двенадцать…

И даже неунывающему Славке стало ясно, что двадцать дней для поисков в бескрайней Степи – что капля дождя, упавшая в огромное озеро. За эти дни он и думать, как степняки, научился.

А если серьезно, поймав себя на этом, вздохнул он, то тут, пожалуй, и года бы не хватило…

Он покосился на едущего рядом с ним молчаливого половца и нахмурился. Белдуз приставил к нему такого воина, от которого никак и нигде нельзя было отвязаться. Самое неприятное, что этот охранник отличался удивительным немногословием. За все время, что они провели в пути, он произнес едва ли с десяток слов.

Зато слышал и видел, казалось, все.

И не упускал ничего, чтобы потом доложить Белдузу, который предупредил, что он головой отвечает, если Славко сбежит или с ним что-то случится. «Ос-собенно, если с-сбежит!» – добавил хан, и половец берег свою голову, не только старательно прикрывая ее шапкой в полдень от палящего солнца, но и везде и всюду постоянно следя за своим подопечным.

Славко сразу прозвал его своей тенью. Даже когда тот спал, и то, кажется, не упускал его из виду. Ну а стоило только Славке куда-нибудь отъехать, то не проходило и минуты, как этот половец словно из-под земли вырастал перед ним.

Так они и ехали вдвоем – молча, ни о чем не разговаривая.

Зима в Степи кончилась как-то разом, будто ее и не было вовсе. Сразу быстро и сильно пригрело солнце. И хотя снег продолжал лежать по оврагам и ночью грязь становилась хрустящей, зазвенели жаворонки, повылазили из нор суслики и закружились, радуясь первому теплу, беспечные бабочки.

В шубе, шапке и сапогах Славке стало нестерпимо жарко. И он без особого сожаления обменял их у одного из местных купцов на куда более дешевую, но добротную половецкую одежду. Славко просил что-нибудь русское, хотя бы на голову – уж очень не нравился ему чудной, хоть и красивый колпак. Но торговец с сожалением поцокал языком и развел руками.

– Нет хорошая русская одежда для такого достойный отрок! – нещадно коверкая русскую речь, ответил он. – Была – и боярская, и княжеская! Но теперь нет. Всю, что скупил у ханов, еще зимой, быстро-быстро продал! Говорят, – приблизив лицо, доверительно шепнул он, – скоро ее будет много, очень много! Значит, та, что у меня был, совсем бы упал в цене! Ты – сын купца, я купец. Друг друга понимаем, да? Зачем мне тогда будет терпеть убытки?

Славко поправил колпак на голове и поехал дальше.

Из слов торговца он понял, что, судя по всему, Белдузу с молодыми ханами удалось взять верх над стариками и теперь уже все в Степи окончательно поверили, что Русь не пойдет на Степь.

Это была единственная хорошая новость за все двенадцать… нет – уже четырнадцать дней…

К матушке же, проехав столько уже верст, он не приблизился ни на шаг.