Ждать Солонину пришлось недолго. Он то и дело поглядывал в сторону азербайджанского посольства, сидя в лавке, торгующей бронзовой и серебряной посудой старинной работы, и листая страницы древних рукописей. Он надеялся, что они вот-вот появятся.
Он только что прилетел из Баку и решил не искать по городу, где скрываются бандиты, а встретить их там, куда они неизбежно должны были явиться...
Ну наконец-то!
Сунув продавцу пару сотен долларов за сосуд с тонким, затейливо изогнутым горлом, из которого можно было ждать появления злого джинна, он спортивным шагом двинулся к посольству.
У него был для этого повод — письмо к послу от фирмы, которую он будто бы представлял.
Те ребята, которых он поджидал, тем временем показывали свои документы стоявшим у входа на территорию посольства полицейским. Солонин не успел перехватить их на входе, как собирался, но подумал, что это и не столь важно. Всего-то четыре человека.
Наверняка еще с десяток или больше ждет их за углом. Не хотелось бы бить посуду и стекла внутри особняка, но что поделаешь, так даже лучше, их соратники или соучастники — потом разберемся — не успеют вмешаться.
— Салям, салям... — помахал он перед носом полицейского своим приглашением к послу, но тот, нахмурившись, взял приглашение в руки и буркнул себе под нос:
— Ассалям...
Солонин огляделся по сторонам. Прошли три женщины, упакованные до самых пяток в чадры, паранджи и что-то там еще. Не дай-то Аллах увидеть подобное в Баку и его окрестностях... Впрочем, нас не спросят.
Наконец его пропустили в особняк.
— Но посол назначил вам другое время, — сказал служитель на ломаном английском. — Вы опоздали на полчаса...
— Я немного не рассчитал... — ответил Солонин, глядя на тех четверых, что обошли его при входе и теперь сидели с отсутствующим видом в ожидании президентского сына.
— Кого я вижу! — воскликнул Солонин на русском языке. — Товарищ Кадуев! Какими судьбами?
— Вы с ума сошли! — тоже на чистом русском, видимо растерявшись, откликнулся служитель, а полицейские у входа расставили ноги на ширину плеч, как на уроке физкультуры.
— Да нет же, не ошибся! — продолжал Солонин. — Это он, вернее, они! Угнали самолет, на котором я летел! Мне пришлось вмешаться, поскольку я опаздывал на деловую встречу...
Ибрагим Кадуев медленно повернул к нему голову. Сейчас его было трудно узнать. Так, во всяком случае, уверяли его здешние имиджмейкеры, готовившие его и его группу к этой операции. Но оказывается, возможно.
Этот русский шайтан опять сорвет все дело. Уже полицейские потянулись за пистолетами. На полицейских можно было не обращать внимания, но как быть с этим, преследующим его, Кадуева, как в страшном сне?
— Их арестовали, сдали властям! — горячо доказывал Солонин. — У вас же по законам шариата за такое... Ложись! — вдруг заорал он и грохнулся на пол, увлекая за собой служителя.
Он увидел, как раздвинулись в ухмылке губы Ибрагима Кадуева, а рука молниеносно выхватила израильский «узи».
В это время открылась боковая дверь где-то наверху и выглянуло чье-то бледное лицо с короткой рыжеватой бородкой... И туг же дверь захлопнулась.
Автоматная очередь разнесла барьер, за которым служитель только что препирался с посетителем, выбила все стекла, выходящие в сад.
— Эй, русский, дай нам уйти, слышишь, нет? — крикнул Кадуев. — Или мы всех тут перестреляем, прежде чем ты нам что-то сделаешь!
— Черт с тобой! — в сердцах ответил Солонин. — Вали отсюда! И чтоб никаких заложников! Ты понял меня? Мало тебе самолета, да? Иди-иди, не трону. Не было бы женщин, так бы ты здесь и остался.
— Не появляйся больше на моем пути, русский! — Кадуев подвигался к двери. Он не видел лежавшего Солонина и пытался ориентироваться на его голос, при этом он водил автоматом из стороны в сторону.
Фокус был довольно прост. Хотя технологически сложен. Тонкая, в несколько метров, нить была отброшена в сторону от говорящего. Она заканчивалась микрорупором, воспроизводящим его голос. Создавалось впечатление, что говорил сам пол, на котором в обломках стекла отражались солнечные лучи. Кадуеву показалось, будто он сходит с ума. Где этот русский?
Не выдержав, он дал очередь в направлении голоса.
— Ну и дурак же ты! — засмеялся русский. Засмеялся на том самом месте, куда только что вонзилось с десяток пуль. — Уймешься ты наконец? Говорю тебе: уходи по-хорошему. Еще один выстрел — и пеняй на себя!
Чеченцы уходили, оглядываясь, на пути обрывая провода телефонов и компьютеров.
Упустил, подумал Солонин. Моя промашка. Надо было ждать их внутри посольства, а не на улице. Вот и господин посол недоволен моим опозданием. К тому же мебель попортили... Но кто знал, как они будут себя вести. Все ли войдут в особняк, или часть останется на улице? Только убедившись в том, что вошли все, можно было что-то предпринимать...
Мистер Питер бы не одобрил. Господин Ту- редкий — тоже. Но посмотрел бы я на этих теоретиков на моем месте.
Солонин помог подняться служителю.
— Извините, — сказал он. — Я хотел кое-что передать сыну вашего Президента...
— Что именно? — спросил голос сверху, из той самой двери, которая только что открывалась.
— Покажитесь, тогда отвечу, — сказал Солонин по-английски.
Он стоял в простенке, следя через окно за передвижениями чеченцев, и не мог видеть говорившего наверху. Чеченцы бежали, озираясь, через улицу.
Служитель хватался то за голову, то за телефоны. И не мог дозвониться.
— Возьмите мой... — протянул ему Солонин спутниковый. — Не тратьте зря время. Зовите полицию.
Алекпер, а это он был наверху, спускался по лестнице. На фотографиях у него был более цветущий вид.
— Опасность миновала, — сказал Солонин, когда нападавшие скрылись за углом. Преследовать их он не мог. А где же хваленые стражи революции, эти моджахеды, чьи повадки он столько изучал на курсах мистера Реддвея? Где суд шариата? Или верх взяла все та же революционная целесообразность? И братьев по борьбе с неверными, захватившими самолет, попросту отпустили?..
— Что вы собирались мне сказать? — Алекпер медленно приближался к нему. Красив все-таки возлюбленный госпожи Амировой, ничего не скажешь. Пожалуй, только чересчур изнежен.
— Всеблагостный! — по-русски сказал ему Солонин, вытирая пот с лица.
— Поднимемся ко мне, — указал ему наверх Алекпер.
— Они захватили ваших людей. — Солонин перешел на английский. — Захватили их документы, собирались захватить вас. До этого я был свидетелем, как они пытались захватить самолет. Эти же самые люди.
— Вы их узнали? — спросил Алекпер. — Это точно они? -
— Мы зря теряем время. Их надо схватить! Иначе один Аллах знает, что они могут натворить.
Алекпер спокойно смотрел на него. И в самом деле, чего я дергаюсь, подумал Солонин. Опасность уже миновала.
В это время к особняку подъехали на старых, потрепанных джипах здешние стражи с американскими автоматами старого образца, которыми была вооружена еще полиция шаха.
А он прав, подумал Солонин. Надо подняться к нему, пока не поздно. Доказывай потом, что не верблюд. Только очень уж он отрешенный. И потому не зря боится полиции — за травку здесь казнят.
Солонин поднялся вслед за Алекпером в его кабинет.
Запах анаши ударил в нос с самого порога. Чуть дымился оставленный возле низкого диванчика кальян.
Сын Президента, подумал Солонин, может себе это позволить. К тому же экстерриториальность гарантирует ему...
О том, что экстерриториальность, иначе говоря — дипломатический иммунитет, ни черта не гарантировал, он убедился уже через минуту, когда стражи исламского порядка ворвались в комнату Алекпера.
На Солонина навели автоматы. Именно на него. Сына Президента для них как бы не существовало.
— Он мой гость! — заявил Алекпер на фарси. — Он спас меня от похищения.
— Я гость, — подтвердил Солонин. — Только сейчас вошел. Никаких наркотиков — можете обыскать. Я прогнал террористов!
Зря он это сказал. Теперь они захотят разобраться в том, что за террористы были здесь.
— Скажите же им, не молчите, — обратился Солонин к Алекперу. — Меня госпожа Амирова просила помочь вам! — крикнул он в отчаянии, когда стражи жестами велели ему подняться.
Лицо Алекпера выражало возмущение.
— Вы нарушили экстерриториальность посольства Азербайджана, — сказал он величаво. — Этот человек меня спас. Он не приносил наркотики. Курил кальян я один.
— Но нас послали сюда спасать вас, — сказал самый толстый страж, судя по всему, старший. — Нам сказали, что сюда ворвались неверные экстремисты.
— Экстремистами как раз были правоверные, — попытался объяснить Солонин. — Я приехал сюда, поскольку знал,, что на сына Президента готовится покушение. Я его предотвратил. Это вам подтвердят здешние работники посольства.
— Что здесь происходит? — В комнату вошел бледный чернобородый человек во фраке, должно быть, посол.
«Ну наконец-то! — сказал себе Солонин. — Только бы не отправили меня в здешний участок объясняться».
— Вы нарушили территориальную неприкосновенность республики Азербайджан, — сказал между тем посол стражникам. — Я вынужден сейчас же позвонить в ваше Министерство иностранных дел.
Но незваные гости талдычили свое:
— Чтобы разобраться, кто проносит наркотики в ваше посольство, мы должны этого господина забрать с собой.
— Это наше внутреннее дело, — стал убеждать их посол, но как-то очень уж интеллигентно. Почти как на творческих вечерах где-нибудь в московском клубе.
Придется самому брать все в свои руки, уныло подумал Солонин.
Итак, он выпрыгнет отсюда в окно, сядет в их машину и дунет через ворота в ту сторону, куда только что скрылись чеченцы... Глупость, даже думать об этом не стоит. В аэропорту его уже будут ждать. Можно, конечно, захватить самолет вместе с пилотами и стюардессами...
Но это так, в порядке бреда, для пиратских видеокассет.
Можно, конечно, на пути в аэропорт, оторвавшись от погони, свернуть в сторону и где-нибудь отсидеться, пока не стихнет шум. Но это еще большая глупость.
Надеть черный парик, приклеить усы, творить намаз на коврике, который он даже не прихватил на всякий случай.
Опять же вариант для триллеров, которые показывают в дневные часы по местной программе. Даже если что-то получится, сколько он потеряет времени? Куда успешнее сесть в здешнюю тюрягу, выслушивать на допросах бред о ввозимых им наркотиках, принять здешнюю веру, прежде чем наденут петлю на шею, и бежать прямо с эшафота...
Кто за него здесь, в стране, поощряющей терроризм, заступится?
Итак, вывод только один: он не имел права так влипать. Это первое. И второе — он не мог не влипнуть.
Алекпер протянул стражам руки:
— Арестуйте меня. Я курил анашу на территории своего государства. У вас больше оснований арестовать меня, чем этого человека, который только что прилетел сюда, чтобы спасти мою жизнь.
Впервые стражники переглянулись. Арестовать сына Президента дружественного государства?
— Вы сегодня прибыли в нашу страну? — спросил старший Солонина.
— Да. Можете проверить, — сказал Солонин, протягивая удостоверение на имя мистера Кэрригана. — Звоните в аэропорт. Там подтвердят мои слова.
Стражники молча смотрели на него. Американец, отлично говорящий на фарси, кто он?
— Я родился здесь, в американском посольстве, — сказал Солонин. — Знаю ваш язык с детства. С тех пор я полюбил вашу прекрасную страну, и меня постоянно тянет сюда под любым предлогом. Понятно теперь?
Чужеземец. Так бы сразу и сказал, говорили их взгляды. Действительно, стоило ли лететь из самой Америки, чтобы привезти сюда щепотку наркотиков? Все равно что в Тулу со своим самоваром. В Америку со всего мира везут наркоту, а не из нее! Наркотики — оружие Аллаха против белого дьявола, чтобы уничтожить физически и духовно его подрастающее поколение...
И они вернули Солонину его документы.
Когда Солонин остался один на один с Алекпером, тот закрыл дверь своей комнаты и указал жестом на диванчик. Сел рядом с Солониным и как ни в чем не бывало сделал пару затяжек из кальяна.
Затянулся с явным блаженством, прикрыв глаза. О Господи, подумал Солонин. Еще, чего доброго, предложит курнуть из чувства гостеприимства...
Алекпер, не зная его опасений, протянул трубку.
Как бы не обидеть, подумал Солонин, может, сказать, что вообще бросил курить?
— Можете не курить, если не желаете, — сказал Алекпер.
Он произнес это на превосходном английском.
— Вы спасли мне жизнь, — продолжал он, когда Солонин взял протянутую ему чашечку кофе.
— Вы ответили мне тем же, — сказал Солонин, отхлебнув горячего аромата. — Мы квиты, вы согласны?
— Наверное, вам проще говорить на русском? — спросил Алекпер, выразительно глянув на гостя.
— Вам, по-моему, тоже, — ответил Виктор по-русски, и оба рассмеялись.
— Странно, сначала русские меня похищают, потом спасают, — сказал Алекпер. — Из этого можно заключить, что Россия до сих пор раздираема противоречиями.
— Как и любая другая страна, — дипломатично заметил Солонин.
— Но у вас — другое дело. Очень мощные структуры делают одно, другие, не менее мощные, нечто иное.
— Я не принадлежу ни к тем, ни к другим, — сказал Солонин, отставив чашку. — Замечательный кофе. Наверное, у вас есть рецепт, не так ли?
Алекпер кивнул: есть.
— Вот так и у нас. У каждого свой рецепт немедленного счастья. И чем это счастье стремительнее, тем больше желания облагодетельствовать этим знанием других. Таковы мы, русские.
— Но вы не такой, — сказал Алекпер.
— Я — да. Я склонен оперировать интересами. Это негуманно, это противоречит нашим вековым традициям, но эхо единственное, что позволяет избегать конфликтных ситуаций.
— Приятно иметь дело с такими, как вы, — вздохнул Алекпер, откинувшись на спинку дивана. — Если бы вы видели тех, кто держал меня в Акапулько! — Это не люди, а позор великой русской нации с ее величайшей культурой.
— Вот и рассказали бы про них, — осторожно предложил Солонин.
— Ваш отец попросил помощи в вашем освобождении, — не вдаваясь в подробности, ответил Солонин. — К счастью, в основном вы справились сами.
— Мне помог случай. И полное разгильдяйство моих тюремщиков. Они пили и развратничали с местными девушками. Их боялись, им все сходило с рук...
Он говорил негромко, иногда слегка вздрагивая, как бы освобождаясь от пережитого.
— Я вас на секунду перебью, — сказал Солонин. — Могу я включить запись нашего разговора?
Алекпер с удивлением посмотрел на него. Запись? Но никакого магнитофона у русского вроде бы нет.
— Что происходит в городе? — спросил я у портье, собираясь выйти из гостиницы. — Откуда эти толпы?
— Сегодня вам лучше не появляться на улицах, — посоветовал он. — Сегодня годовщина — семь лет, как русские на танках и бронетранспортерах ворвались в Баку... Поэтому всем лицам славянской национальности лучше сегодня сидеть дома.
Я вернулся к себе в номер. Слава накаркал. В Москве подозрительно смотрят на лиц кавказской национальности, здесь теперь — на лиц славянской... Поделом, вообще-то говоря. Но с другой стороны, не следовало бы забывать повод, использованный при том вторжении. Резня армян. Повод более чем достаточный...
Теперь сиди взаперти и слушай, как толпы орут, проходя мимо гостиницы. Аллах акбар! Акбар-то он акбар, но можно ли народу внушать неправду? Вернее, неполную правду о тех событиях. Иногда такая неполная правда хуже лжи.
Гостиницы охраняются от праведного народного возмущения. Всякие там бронетранспортеры и спецназ устрашающего вида...
Но для тех же чеченцев это семечки! Видали они и бронетехнику и спецназ... Им ничего не стоит, смешавшись с толпой, открыть стрельбу, завопить о провокациях, ворваться в гостиницу, чтобы найти тех, кто будто бы вел огонь из окон по правоверным. Поджечь парочку броников для зарубежных видеоновостей... В общем, навести такого шороху, что мало не покажется.
Но не делают этого. Может, это свидетельство того, что экономические интересы берут верх над всеми прочими? Или слишком зависят от здешних денежных тузов, которые заинтересованы в инвестициях от тех толстосумов, что сейчас сидят в роскошных номерах гостиниц и наблюдают за отправлением народного возмущения в строго отведенных рамках?
Власть должна показать, что держит свой народ под контролем. Не демократия, конечно, но хоть что-то. И толстосумы, кряхтя и сопя, подписывают соглашения...
Картина слишком незамысловатая, чтобы верить в ее реальность.
Но запах нефти притягивает мужиков с деньгами куда сильнее запахов самых волнующих женских духов. И потому я сижу здесь, а не где-то еще. Хотя нефть эта, кроме некоторых ее составляющих, мне до фени.
Итак, я сидел в номере и ждал сообщений из Тегерана. И ел себя поедом за то, что позволил Солонину лететь туда одному.
Конечно, он был подготовлен. Мог существовать в автономном режиме подобно подводной лодке с ядерным двигателем. И все-таки было тревожно. Его умение — при вполне европейской внешности — мигом усваивать чужую ментальность плюс замечательное знание фарси могло обернуться и против него. Как ни странно это звучит...
Я включил телевизор. Если с сыном Президента произошло, не приведи Аллах, самое худшее, здесь обязательно об этом скажут. Но на экране были толпы с цветами и венками. Президент аккуратно раскладывал гвоздики на каждой из могил. По виду он был спокоен. Означает ли его спокойствие, что все в порядке, сын в безопасности?
Да. Это могло означать, что операция, которую на свой страх и риск проводил Витя Солонин, прошла успешно. Но уцелел ли он сам — вот вопрос.
Сейчас следовало бы позвонить Меркулову Константину Дмитриевичу. Я взглянул на часы. Он уже на рабочем месте. Но не хотелось занимать телефон. Впрочем, Косте я могу позвонить по междугородному, а Витя позвонит, если позвонит, по спутниковой связи... Как я сразу об этом не подумал?
— Девушка, — сказал я, набрав номер междугородной. — Хочу заказать Москву по срочному.
— Номер абонента в Москве? — спросила телефонистка.
Я назвал. По-видимому, ей не нравилось, что в такой день с ней осмеливаются говорить по- русски. Возможно, у нее кто-то погиб. Или у ее родственников...
— В течение трех часов, — сказала она враждебно.
— Как? — изумился я. — Я же просил по срочному. Обычно не более часа...
— А сегодня будет четыре! — вдруг рявкнула она, и я осекся, почувствовав себя виноватым.
Прошел и лег на софу. Закрыл глаза, а когда открыл, увидел над собой монументальную фигуру Вити Солонина.
Я вскочил и увидел, что уже наступил синий, почти как в Москве, вечер, за окнами не слышно голосов толпы.
— Долго же вы спали, — сказал Витя. — А я вам, Александр Борисыч, гостинчик привез. Из Тегерана.
— Как ты добрался сюда? — спросил я.
— Меня довез сын Президента, — ответил он.
— Как тебе это удалось? Как тебе там вообще пришлось? Один, враждебная обстановка...
— Добавьте еще — антисанитарные условия, — засмеялся он.
Неожиданные встречи всегда бывают сумбурными.
— Так будете слушать о том, что я привез для вас? — спросил он, терпеливо ожидая, когда я окончательно проснусь.
И тут раздался междугородный звонок.
— С Москвой будете разговаривать? — спросила телефонистка.
— Да-да, конечно, — сказал я поспешно. — Жду.
Она ничего не ответила, но через минуту послышался бесконечно дорогой, усталый голос Кости Меркулова.
— Саша, что-нибудь случилось? — спросил он. — Говорят, там были отдельные беспорядки с применением силы. Тебя это не коснулось?
— Как видишь, — ответил я. — Костя, не хочу отнимать у тебя драгоценное время...
— А с Витей... — перебил он меня. — С ним все в порядке?
— Более чем, — сказал я, коротко взглянув на Солонина, уже успевшего вытянуть свои длинные ноги на диване.
Устал, бедный. Замотался совсем. Ни секунды покоя.
— Я хотел у тебя узнать... — сказал я Меркулову. — Есть некий Гоша. По нефтяному делу. Будто бы он был при нашей делегации на совете ОПЕК в Вене в прошлом году. Проверил бы по своим файлам. Гоша — это все, что я о нем знаю, хотя здесь о нем все наслышаны. Найдешь?
— Ну а зачем искать? — сказал Костя. — Есть такой. Своеобразный человек. Без него кое-кто как без рук. Возбуждать против него дело нецелесообразно, как объяснял мне прежний Генеральный, хотя кое-что за ним тянется.
— Гоша — это его фамилия? — спросил я нетерпеливо. — Должен же я знать, что это за человек, которого так именуют. Не кличка же...
— Почти, — сказал Костя. — Знаешь, как прилипнет... Гоша и Гоша. Подожди немного, я тебе сообщу о нем кое-что.
— Вы еще будете разговаривать? — строго спросила меня телефонистка. — Сколько минут?
— Я все оплачу, не беспокойтесь... — И вдруг сообразил: Витя же здесь, так что можно будет связаться по спутниковому.
— Люди ждут! — сказал она с жаркой ненавистью. — Все хотят звонить, понимаете?
— Вот, нашел, — сказал Костя. — Георгий Семенович Козлачевский.
— Заканчивайте! — приказала телефонистка, и связь прервалась.
Ну и что мне теперь делать с этим Козлачевским?
— Спутник ушел в тень, — сказал Витя, перехватив мой взгляд, брошенный в сторону его телефона. — Связь со стационарными спутниками пока не налажена. Придется ждать около часа. Что-нибудь срочное?
— Да нет, — кисло ответил я. — Бунт на корабле по случаю всенародного траура. Завтра все будет по-другому. Я их понимаю, хоть и являюсь на сегодняшний день объектом их ненависти. Ну что там у тебя, что за сувениры из Тегерана? Видеокассета, что ли?
— Сначала посмотрите? — Витя продемонстрировал мне свой миниатюрный магнитофон, который достал откуда-то из-под мышки. — Я провел определенную работу, — сказал Витя. — Прогнал похитителей, явившихся за сыном Президента. Это были те же, что угоняли самолет в моем присутствии, если помните...
— Такое не забудешь, — сказал я.
— Причем все прошло как в старомодном триллере. Они бежали, едва завидев меня, представляете? Запомнился им самолет.
— Жертвы есть? — спросил я.
— Нет.
— Будь я на месте Алекпера, меня бы это насторожило, — сказал я.
— Не подставляться же мне было под их пули? — хмыкнул Витя. — Не рассказывать же, какое впечатление я произвел на них в прошлый раз, без всякого оружия?
— Всегда хочется узнать, отчего умрешь, — сказал я. — Хотя бы методом вычитания. — Про тебя можно определенно сказать, что не помрешь от скромности.
— Один — ноль в вашу пользу! — сказал Витя. — Но ход за мной.
И включил магнитофон, нажав невидимую кнопочку.
— Я ничего не помню, — сказал приятный мужской голос. — Возможно, мне что-то подмешали.
— Это и есть Алекпер? — спросил я, и Витя кивнул: он.
— Очнулся уже в самолете, — продолжал сын Президента. — Не знаю, в какой компании. Сидел в салоне между двумя здоровенными парнями, от которых несло потом, смешанным с каким-то дешевым дезодорантом. Меня чуть не стошнило. Я скверно себя чувствовал, был в состоянии апатии и безразличия... Или это одно и то же?
— Продолжайте, — раздался голос Солонина. — Так и есть — одно и то же.
— Но у нас еще есть время? — спросил Алекпер. — За мной должны были приехать. По-видимому, они схватили этих людей, взяли их документы, одежду-- Где они? Могу ли я быть спокоен, что с ними ничего не случилось?
— Ничего не могу сказать, — ответил Солонин. — Сожалею... Почему бы вашему посольству не вручить ноту по этому поводу? Хотя бы вербальную? Но, думаю, вам здесь больше нельзя оставаться.
— Я не могу уехать, не зная, что с ними случилось,— сказал Алекпер.
— Меня больше волнует, как они могли позволить этому случиться. Если не ошибаюсь, это специально подготовленная группа...
— Так и есть, — грустно подтвердил Алекпер. — Мы, азербайджанцы, плохие воины и плохие любовники. Хотя хорошие торговцы. Кому что.
— Пока готовится группа сопровождения, — сказал после паузы Солонин, — вы можете мне рассказать о случившемся с вами?
— Да, я ведь уже начал, извините, и тут же отвлекся.
— Итак, вы очнулись в салоне самолета, сидя между двумя здоровенными парнями. Кто они?
— Ваши соотечественники. Один — Сергей, другого звали Андреем.
— Продолжайте, не торопитесь. У нас еще есть время. Куда вы летели?
— В Акапулько. В Мексику. Никогда там не были?
— Признаться, нет.
— А я мечтал там хоть раз побывать. И вот — побывал.
— Но почему именно туда они вас повезли?
— Не знаю. Возможно, какой-то психологический расчет... Кто-то, быть может, знал о моем желании побывать в этом раю. И устроил мне там ад.
— Хотите сказать, что кто-то знал о вашей сокровенной мечте?
— Наверное. Они мне постоянно говорили: ну вот видишь, наш хозяин все может! Даже отправить тебя самолетом в другой конец земного шара отдохнуть за свой счет. Хотя ничего хорошего ты ему не сделал. Они вели себя... вечно пьяные, кичливые... Деньгами сорили направо-налево, чем приводили в восторг местное население. Я жил там в довольно свободном режиме, но под постоянным их присмотром. Они следили, чтобы я не общался с посторонними. Например, не передал бы кому-нибудь записку. Один раз я попытался это сделать. Написал записку о том, что я сын Президента, что за меня дадут хорошее вознаграждение. И вручил одной девушке, обслуживавшей нас в кафе на берегу бухты. Больше я ее не видел.
— Что они от вас хотели?
— Того же, чего от Кавказа хочет Россия, — усмехнулся Алекпер.
— Более конкретно, если можно.
— Можно, почему нельзя... Речь шла о том, чтобы нефть пошла через Россию по ее трубопроводу. Только и всего.
— Хотите сказать, что это были российские спецслужбы, игравшие роль представителей криминальных кругов?
— Нет. Это были совсем другие люди. Они бахвалились своими возможностями. Говорили, что все и везде у них схвачено. Они были малограмотными, грубыми, но выставляли себя патриотами. Говорили, что им обидно за Россию, которая столько вложила в нефть Каспия, а все достанется кому-то другому.
— Кому — другому? — спросил Солонин.
— Видимо, вы долго жили в другой стране, если вам это непонятно. Сначала Россия проморгала запасы нефти, которые лежали под Каспием, когда нефть известных месторождений Бахар, Нефтяные Камни и Саганчалы-море уже иссякла. Россия махнула на нас рукой и занялась освоением своих тюменских болот. Потом опоздала к дележу пирога на Каспии. И ей досталось всего десять процентов... Но теперь не хочет упустить свой шанс. Речь идет о трубопроводе через Чечню. Вот здесь интересы России, видимо, совпали с интересами этой банды, какой бы национальности она ни была.
— Спасибо за лекцию. — Солонин вздохнул. — Я и в самом деле долгое время был далеко от места событий. Что они от вас еще требовали?
— Разве этого мало? Они хотели, чтобы я повлиял на отца, и сам также принял решение. Но я против. Очень дорогое удовольствие.
— Они вам угрожали?
— Говорили, что у меня есть опыт в том, что касается их возможностей. Намекали на совпадение интересов России и Чечни в этой проблеме.
— А вы?
— Что — я? Я говорил им, почему бы вашим хозяевам не обсудить этот вопрос официально, с кем положено. С моим отцом, например, который всегда был близок к России. Я могу только передать чьи-то пожелания. И все. Они только смеялись. Говорили, что, конечно, передашь, куда ты денешься. Как только созреешь, дадим твоему папе весточку. И назовем сумму выкупа — полмиллиарда баксов.
— Откуда у вашего отца такие деньги?
— Конечно, во всем нашем государстве таких денег сегодня не найдешь. Но эта сумма названа не случайно. Такова плата, которую будет собирать Россия за пользование трубопроводом на своей территории.
— Я одно не пойму, — сказал Солонин. — Почему вы против? Только из-за дороговизны?
— Есть очень могущественные люди, — ответил Алекпер. — За ними Иран, Турция, исламские фундаменталисты... Впрочем, именно поэтому они помогали Чечне. Они хотели бы, чтобы война продолжалась до сих пор. Чтобы была нестабильность в этом районе.
— Кто конкретно эти люди?
— Прежде всего это господин Мансуров, очень богатый, влиятельный человек. Говорят, у него есть карты нефтяных полей Каспия.
— Стоп! — сказал я. — Останови мгновенье, хоть оно и не так прекрасно. Где я недавно слыхал эту фамилию? Мансуров...
— Сидит в ментовке, — ответил Солонин. — Наш друг Самед просил его там придержать до лучших времен. Только потом он сообщил мне свой замысловатый пароль. Вспомнили?
— Вспомнил — «всеблагостный».
— Мансуров, — повторил Солонин. — Запомните. Могу продолжать?
— Что-то с памятью моей стало, — сказал я. — Совсем недавно я о нем говорил с Грязновым. И он сказал мне о его младшем брате, который сидит в СИЗО за изнасилование... Напомни мне, Витя, чтобы я сегодня же позвонил Грязнову.
— Как подумаешь, с кем приходится иметь дело... — вздохнул Солонин. — Что даст этот звонок? Вы об этих братьях с ним уже поговорили.
— Не обо всем. Судя по тому, что сейчас мы услышали, надо не звонить, а бить в колокола. Тем более что младший в руках у Славы... А уж он найдет способ... Кстати, если помнишь, заигрывания бельгийского атташе с Фирюзой, супругой Рагима Мансурова, на дне рождения французского посла, чем они закончились?
— А чем они могли закончиться? — пожал плечами Солонин. — Я со свечкой там не стоял, вы, по моим наблюдениям, — тоже...
Мы посмотрели друг на друга.
— А надо бы, — сказал я с вызовом, — надо бы постоять, Витя. Хоть со свечкой, хоть с чем иным. И Слава, если желаешь знать, меня в этом убедил... Впрочем, подробности потом. А сейчас продолжим. Вернемся к нашим баранам.
Витя включил запись.
— Теперь расскажите, как вам удалось сбежать из Акапулько, куда вы так стремились попасть? — спросил Витя.
Грязнов метался по кабинету, готовясь к предстоящему разговору. Только не переходить границы, как советовал Борисыч.
Ему-то легко советовать. Небось там, в той камере, не был. Наглых этих рож не видел. Парнишку того на руках не держал.
Он то накручивал себя, то брал в руки. И уговаривал себя: только спокойно. И без адвокатов. Адвокаты будут потом. После... Вот поговорим за жизнь, потом найдем тебе адвоката... Сам в адвокаты пойду!
Он сел за стол, стиснув ладонями голову. Немного полегчало, будто отмяк. Вздрогнул, когда в дверь вдруг постучали.
Главное, не смотреть ему сейчас в лицо. А то сорвешься, обязательно сорвешься...
— Войдите, — глухо сказал Грязнов, глядя в сторону.
— Товарищ полковник, арестованный Рагим Мансуров из ДПЗ доставлен.
— Не арестованный, а временно задержанный, — поправил Грязнов и перевел взгляд на Мансурова. — Садитесь.
Эта комбинация — начальник поправляет подчиненного в пользу доставленного — была наигранной. Начальник строг, но справедлив, не даст спуску распустившимся ментам. Комбинация срабатывала безотказно, поглядим, как сейчас...
Грязнов по-прежнему был не в своей тарелке.
— Разрешите? — спросил Мансуров.
Грязнов встрепенулся.
— Что разрешить? Это вы разрешите мне вас спросить, почему вы находитесь в доме предварительного заключения?
Мансуров привстал с табурета, прижав руки к груди.
— Так я же им говорил, товарищ полковник, третий день требую встречи с начальником управления и с горпрокурором.
— Это безобразие... — стукнул кулаком по столу Грязнов. — Третий день. . Сплошное нарушение законности. Ну ничего, я с ними разберусь.
Мансуров сел на место.
— Итак, я вас слушаю. В чем вас обвиняют? — спросил Грязнов, насупив брови и глядя уже прямо в глаза Мансурову.
— Товарищ полковник, я сам не понимаю! Я подданный республики Азербайджан...
— Дипломат? — спросил Грязнов.
— Нет, зачем дипломат...
— Вот здесь, в протоколе задержания, написано, что взяли вас в посольстве Азербайджана. Если вы не дипломат и не пользуетесь дипломатической неприкосновенностью, то что вы там делали?
— Я был там как посетитель, — пожал плечами Мансуров. — Как проситель...
— Понятно. Вы просили, а они вызвали милицию, поскольку не могли с вами справиться, так, что ли?
— Ну... немножко погорячился. Мы, восточные люди, немножко обменялись мнениями...
— С кем не бывает, — согласился Грязнов. — С кем не бывает... — И, вздохнув, полистал тоненькое дело о хулиганстве. — Черт знает что... Настоящие жулики и воры на свободе разгуливают, а тут нормальных людей, приехавших к нам в гости...
— Я ведь еще лицо кавказской национальности, — подсказал Мансуров.
— Вот и я о том же, — сказал Грязнов, берясь за телефонную трубку. Краем глаза он увидел, что Мансуров снова привстал. — Кстати, Рустам Мансуров ваш брат?
Лицо Рагима Мансурова, этого упитанного, благообразного человека, вспыхнуло от этого вопроса.
«Неужто откажется от братца? — подумал Грязнов. — Господи, на кого время трачу...»
— Или однофамилец?
— Ну знаете, фамилия распространенная, у нас много Мансуровых...
Грязнов стал что-то усиленно искать в ящиках стола.
— Где-то у меня это было... — сказал он и махнул рукой. — Так вот, этот ваш однофамилец будто бы говорил, что есть у него брат, который обязательно его выкупит. Представляете? Мало того, обменяет на русских пленных в Чечне. Можете себе представить?
Мансуров осторожно поцокал языком, качая головой.
Хватит, однако, ваньку валять, подумал Грязнов. Противно смотреть на все это...
— А у вас есть брат по имени Рустам? — спросил он напрямую.
— Зачем комедию ломаете, товарищ полковник? — с обидой спросил Мансуров.
— Я комедию ломаю? — удивился Грязнов. — Только что вы фактически отказались от родного брата, которому грозит уж и не знаю что... после всего, что он сотворил.
— Да ничего ему не грозит, Вячеслав Иванович... — с усмешкой произнес Мансуров. — А вы артист. Ловко меня разыграли. Но все равно чего-то вам не хватило, совсем немножко... Могу я закурить?
— Курите, курите... Прокурора по случаю еще не купили? — спросил Грязнов.
— Вы почему так говорите? На что меня толкаете, товарищ полковник? — поперхнулся Мансуров. — Я больше ни слова вам не скажу без моего адвоката.
— При чем здесь адвокат? Адвокат нужен вашему брату.
Мансуров замолчал, глядя в потолок. Грязнов почувствовал нарастающее раздражение.
— Раз молчите, значит, нечего сказать, — проговорил он, едва сдерживая себя. — Так вот, вам придется прикупить еще десяток наших пленных ребят...
Мансуров округлил глаза, ничего не понимая.
— Объяснить? — спросил Грязнов. — Ничего нет проще. Заводим второе дело на вашего брата по факту изнасилования и избиения подростка Николая Панкратова такого-то числа в такой-то камере. Не нравится? И еще. У меня есть донесение начальника Бутырки, как ваш брат в присутствии сокамерников хвастал, что вы держите пленных в качестве обменного фонда.
Мансуров заволновался.
— Вячеслав Иванович... Я что хотите... Хотите, дом вам построю? Хотите, «мерседес» подарю?
— «Мерседеса» мне действительно не хватает, — кивнул Грязнов. — Для моей управы. Начальство на «фордах» гоняет, а мы на старых «волжанках». Только я ведь о другом говорю. Вы предлагали за братца пленных, чтобы он по этапу не пошел. За себя и за того парня... Вот пленные меня очень интересуют.
— Миллион долларов! — Мансуров уже не владел собой.
— Мало! — возвысил голос Грязнов. —
Сколько у вас стоят двадцать, нет, тридцать пленных русских солдат? Понял?
— Понял! — выкрикнул Мансуров. — Только брата освободите. Я без отца его растил... Еще десять пленных хотите?
Грязнов понимал, что этот торг неуместен, что, каким бы ни был старший брат Мансуров, говорить с ним о выкупе нельзя, но остановиться не мог. В конце концов, это был не допрос, просто беседа. Без свидетелей.
— И еще одно условие, — сказал он, — нефть свою погонишь по нашей трубе.
Пальцы у Вячеслава Ивановича дрожали. Он никак не мог усмирить дрожь, пока закуривал. Нервы ни к черту, подумал он. А в отпуск не допросишься.
— А при чем тут нефть? — спросил Мансуров. — Какая труба? Это не я решаю, поймите. Это государство решает, Президент, правительство...
Ну зачем я, болван, ляпнул про трубу, обругал себя Грязнов. Наслушался, начитался, насмотрелся по телику... Будто судьба России решается этой трубой.
А Мансуров воспрял.
— Теперь другое, — сказал он. — Как мне осуществить ваше требование, если я нахожусь здесь? Мне надо вернуться в Баку, там у меня связи. Деньги, люди, которые ждут моих распоряжений. Они не знают, что со мной случилось...
— Вернуться пока не получится, но связь я вам обеспечу.
— При чем тут связь? — прижал руки к груди Мансуров. — Я не могу распоряжаться своими деньгами на расстоянии. Я все сделаю и тут же вернусь, не сомневайтесь — мой младший брат остается здесь, в ваших руках.
— Он не в моих руках, — оборвал его Грязнов. — Он в руках правосудия. Он — не заложник. И при любом раскладе предстанет перед судом.
— Эй, Вячеслав Иванович, дорогой. — Что-то вроде улыбки появилось на лице Мансурова. — Умный вы человек, но плохой политик. Все в руках Аллаха, а не в ваших или моих. Как говорят русские? Человек предполагает, а Бог располагает. Сегодня вы вершите мою судьбу, а завтра...
— Уж не грозишь ли ты мне?
— Аллах свидетель, какие угрозы? Не говорил я ничего подобного! Просто нет на свете ничего постоянного. И потом, почему вы перешли на «ты»? Я ведь задержанный, а не осужденный.
— «Вы» надо заслужить!
Все-таки он сорвался, потерял лицо перед этой сволочью. И теперь что, откат по всем фронтам? Ну нет.
— Значит, договорились, — сурово сказал Грязнов, стараясь не смотреть на Мансурова, вытиравшего обильный пот носовым платком. — Сорок пленных. Что и как — ваши трудности.
— Может, кто-нибудь из ваших родственников имел несчастье попасть в плен к чеченцам? — осторожно спросил Мансуров. — Поэтому вы столь болезненно воспринимаете этот вопрос? Поймите меня правильно. Деньги — это все, что у меня есть. Благодаря им я еще что-то могу и смею себе что-то позволить...
— Молодую жену, например, — хмыкнул Грязнов и подумал: опять меня заносит.
Мансуров запнулся, но быстро справился с собой и продолжал:
— Я хотя бы ваших пленных могу выкупить. Что и делаю. А вот нищие их родители и нищее ваше государство не способны и на это. Ведь не я их туда посылал, верно? Они мне что, дети мои? Брат мой виноват. Пусть так. И заслужил самого серьезного наказания. Но разве я не предлагаю вам жизни за жизнь? Так за что вы меня порицаете? Ну отправите вы и меня в тюрьму за хулиганство... И какая от этого будет польза?
Его мучила одышка. Он обливался потом, массировал левую сторону груди.
Пожалуй, не притворяется, подумал Грязнов. Хоть спесь с него сбил. И то хлеб.
— Что ж, продолжим наши торги,— сказал Грязнов. — Значит, заботу о выкупе пленных вы берете на себя? — спросил он.
— Но для этого мне надо хотя бы выбраться отсюда, — ответил Рагим Мансуров. — Извините, сердце... Ваша шоковая терапия не для меня.
— Могу предоставить вам возможность позвонить, — подумав, сказал Грязнов. — Но только по-русски, только в моем присутствии.
— Поймите меня правильно, — вздохнул Мансуров. — Будет лучше, если они не будут знать, что я здесь, у вас. Мне и так придется отчитываться перед супругой, где я пропадал эти дни. Пригласите переводчика. Или запишите мой разговор на пленку. Но я по-прежнему настаиваю, чтобы освободили моего брата.
— Боюсь, что уже поздно. Поезд ушел. Следственная машина набрала обороты. Сейчас вам надо думать о другом, как спасти брата от вышки. Если, не дай Бог, Коля Панкратов умрет...
— Что ж, пока не случилось ничего непоправимого, будем надеяться на лучшее, — вздохнул Мансуров.
Томилин ехал из аэропорта по направлению к центру Тюмени, искоса поглядывая в окошко автомобиля. Наверное, он правильно сделал, что попросил встретить его на «жигуле» позадрипаннее... Аркан сначала удивился, мол, «аудио прошла капиталку на «отлично», но Томилин настоял на своем. Береженого Бог бережет. Он будет пока разъезжать на «шестерках» и «Тавриях». Пока не разберется, что происходит вокруг.
Телохранитель Аркадий, он же Аркан, спокойно поглядывал на дорогу. Никто, кроме него, не знал об этом странном требовании хозяина. Пришлось идти к мужикам в гаражи и просить на денек какую-нибудь «одноразовую». Мол, родной «БМВ» что-то захандрил. Мужики удивились. Сколько спорили, с ним о преимуществах советского автомобилестроения перед западным (впрочем, уже и перед восточным — время идет...), но Аркан выигрывал спор, обгоняя всех на своей «бээмвешке» по любому бездорожью. И вдруг явился с поклоном. Это с его-то связями, с его-то возможностями попросить у любого из своих какой-нибудь «опель» или «тоёту»! Нет, подай ему на пару дней «одноразовую», как он презрительно называл наши автомашины.
И ведь так и не признался — зачем. Потому что сам не знал. Сам удивлялся капризу хозяина.
Но сейчас, кажется, что-то понял. Вид у хозяина был тот еще. Будто за ним гнались, но так и не догнали. Но он чего-то ждет, какой-то опасности из-за угла.
— Что тут нового? — спросил Томилин Аркана после недолгого молчания.
— А что может быть у нас нового? — пожал тот плечами. — Вы же только недавно нас покинули, всего-то неделя прошла. Или больше?
— Больше месяца. Ну-ну, я слушаю.
— Что касается супруги вашей... Он говорит: пока что ничего определенного. Ездила по подругам, по магазинам, никуда больше не заглядывала. Так что напрасно вы, по-моему, Олег Дмитриевич, дело, конечно, ваше...
— Вот именно, — оборвал его Томилин. — Скажешь Чердынцеву, что изменим наш договор. Раньше платил ему по часам, теперь буду платить по результату. Тридцать долларов в час! И за что? За то, что ездит за ней по пятам? Даже если заметит что-нибудь, разве скажет? Невыгодно, сам понимаешь, такую халяву терять... Так и будет ездить за ней до самой пенсии — денежки идут.
— Странный вы какой-то приехали, Олег Дмитриевич. Случилось что?
— Это я приехал узнать, Аркаша, что случилось.
— Налоги задавили, говорят, одни вычеты да штрафные. Я в это особо не вникаю, сами узнаете все... А насчет Елены Андреевны вы, по-моему, зря. Любит она вас, хоть и молодая совсем. И очень всем довольна. Все время спрашивала, не звонили ли вы. Чердынцев как сыскарь неопытный, конечно, но какая тут может быть работа по результату? Если нет ничего — значит, и результата быть не может. Лучше бы прекратить слежку.
Томилин промолчал. Действительно, что-то не то получается. Мало ли что ему померещилось или показалось... А если не изменяет? Если Гоша просто так трепанулся?
— Скажи, пусть снимет наблюдение, — сказал он Аркану.
— Скажите ему сами. Вы договаривались, вы и скажите.
— Кто-нибудь знает, что я вернулся?
Машина юзом, скользя по отшлифованному
насту — шоссе не успевали очищать ото льда и снега, — едва не выехала на встречную полосу.
Аркадий бешено крутил руль — грамотно, не теряя головы, пока машина снова не стала управляемой.
— Бывает и хуже. — Томилин поправил очки на переносице. И оглянулся вслед пронесшемуся мимо «КрАЗу».
— Никто ничего не знает, — зло сказал Аркадий, сдунув каплю пота, повисшую на кончике носа. — С такими разговорами знаете, где можете оказаться?
— Следи за дорогой! — жестко сказал Томилин.
— Да машина... — все еще мучился с рулем Аркадий. — Что значит не своя. Лучше бы я вас на своей встретил.
— Мне знать, что лучше, что хуже, — сказал Томилин. — Сейчас время послеобеденное, Лена как раз должна пойти по магазинам. Тебе не кажется, что мы могли бы и сами все увидеть?
Их взгляды встретились в зеркальце заднего обзора. Аркадий покачал головой.
— Ох, любите вы...
— Все доводить до конца, — закончил Томилин. — И заодно посмотреть, чем занимается в это время твой друг Чердынцев.
— Да какой он мой? — возмутился Аркадий. — В одном отделении работали, я уходить собрался, он как раз в это время после армии устраивался. Артем как раз за Гошу на хозяйство сел, он и присмотрел Чердынцева.
— Помолчи, Аркан, потом все обсудим.
— Воля ваша... Говорят еще, забыл сказать, Кот в Тюмени нарисовался. Запах денег почуял. Мол, воры велели ему за нами присмотреть.
— Не знаю я никаких, Артемов, Котов, воров и прочих... А что, большой транш пришел в Кредит-банк? Миллиардов под пятьсот?
— Видите, даже вы слыхали. Говорят, Гоша там, в столице, для земляков расстарался.
— Это пока что государственный заем, чтоб ты знал. Его отдавать надо будет, с процентами.
— Отдадут! — уверенно сказал Аркадий. — У нас как в Поле чудес. Миллиард посади — триллион вырастет.
— Представляю... Теперь начнется, — вздохнул Томилин. — Ну что еще говорят?
— Да разное. Киллер будто из самой Москвы наведывался. Так его с ходу Артем вычислил. Пришел к нему в гостиницу, поговорили, то-се. Артем говорит: делать тебе здесь нечего, понял? И ты здесь никто. Ну вы знаете Артема... Он и Гоше отмочит, если потребуется. Словом, с чем этот киллер приехал, с тем и уехал. И еще сопровождение попросил. Артем ему сказал: вот Бог — вот порог.
— Может, это сам Гоша прислал? — спросил Томилин.
— С чего вы взяли?
— Есть кое-какие соображения. Просто так московские киллеры на гастроли не выезжают. Пора бы знать. Он-то уехал, а кто вместо него приедет? Этого Артем вычислил, а вычислит ли другого? Ты, кстати, это Артему намекни.
— Можно на вас сослаться? — спросил Аркадий.
— Он тебе и так поверит. Еще что? Ну выкладывай давай, пока время есть.
— Сыскарь тут из Москвы прилетел, не знаю, интересно вам это, или нет. Молодой, тихий, в очках.
— Это по поводу Ивлева? — наморщил лоб Томилин.
— Да. Ивлева и Бригаднова. Чепуха какая-то с ними, как вы думаете? Одного и другого располосовали от уха до уха.
— Много в Тюмени чеченцев? — спросил Томилин.
— Думаете, они?
— Пусть милиция и прокуратура об этом думает. Есть они в городе или нет, вот о чем я спросил.
— Вам-то чего бояться? — на миг обернулся к нему Аркадий. — Ходите под Гошей как под Богом.
— И это говорит мой телохранитель, — улыбнулся Томилин, — который, чтобы оправдать свою зарплату, должен везде видеть одни заговоры.
Аркадий кивнул в знак согласия и тоже улыбнулся.
— А ты меня только утешаешь, — продолжал Томилин. — Жена молодая — чиста и непорочна, слуги не воруют, управляющий трезвенник... Сверни-ка вон туда, она любит туда ходить.
Аркадий повернул в сторону проспекта Ленина.
— Что я говорил? — встрепенулся Томилин. — Вон ее машина! Возле бистро, видишь?
Аркадий остановил машину.
— Здесь постоим? — спросил он, не оборачиваясь.
— Ну и где твой Чердынцев? — спросил Томилин.
Аркадий повернулся туда-сюда, поискал глазами Чердынцева и вздохнул.
— Ну где он, где? — не отставал Томилин, испытывая нечто вроде охотничьего азарта.
— Не нравится мне все это, — сказал Аркадий. — Кого выслеживаем, на кого охотимся, Олег Дмитриевич?
— Помолчи! Вон она вышла с покупками. Ничего себе! Это называется — ни в чем себе не отказывать! Набрала товара, а? Зачем ей столько? С кем она это все разделит, как ты считаешь? И где твой Чердынцев, черт возьми!
— Да вон он... Легок на помине. — Аркадий показал на красный «фиат», медленно двинувшийся вслед за «фольксвагеном», в который села жена Томилина.
— Едем за ним? — спросил Аркадий. — Или за ней?
— За ними, — ответил Томилин. — Ну ни на кого нельзя положиться. Ни на кого. Кстати, где остановился этот следователь из Москвы?
— Вестимо где — в «Москве», — ответил Аркадий. — В двести седьмом номере.
— Агентурные данные? — усмехнулся Томилин.
— Ну, — кивнул Аркадий, следя за красным «фиатом», который следовал за белым, забрызганным грязью «фольксвагеном».
— Кого-нибудь вызывал? — спросил Томилин.
Аркадий ничего не ответил, продолжая следовать за Чердынцевым.
— И вот так каждый день он за ней ездит? — спросил Томилин.
— Говорит, что каждый день. И всегда без всякого результата.
— Там, где поворот направо, живет ее подруга Света... — сказал Томилин.
Красный свет светофора остановил движение. Все три машины остановились одна за другой, не выключая двигателей.
— Может, назад повернем, пока не поздно? — спросил Аркадий. — Неудобно будет, Олег Дмитриевич...
Томилин поморщился.
— Надо все доводить до конца, — сказал он. — А ты постарайся так, чтобы она нас не заметила.
— Толян может заметить, — сказал Аркадий. — Я про Чердынцева говорю. У него глаз — алмаз. Все сечет.
— Но он-то не ждет, что за ним будут следить? — сказал Томилин.
— Как знать... — буркнул Аркадий.
Что я делаю, думал Томилин. Со стороны это выглядит полным идиотизмом... Ведь кто-кто, а Ленок меня не предаст, никогда не изменит... Сколько раз она клялась ему в этом, когда они встречались за этим поворотом, в квартире ее подруги. Стоп. Позвольте, господа хорошие, если эта Света тогда давала ключи и сейчас дает?
Для кого Лена накупила столько снеди? Для подруги? Та дежурит в детской поликлинике то по четным, то по нечетным дням... Так по четным или нечетным? Только спокойно! Каждый месяц это менялось... По четным месяцам — нечетные дни, потом наоборот. Сейчас — январь. Нечетный месяц. Дни, стало быть, четные... И сегодня как раз такой.
Он почувствовал в себе холодную пустоту.
— Едем! — сказал срывающимся голосом, едва вспыхнул зеленый свет.
— Куда? — обернулся Аркадий.
— За ними, куда еще! — крикнул Томилин. — За ними, и не сворачивая. Вон там, на углу, притормози... Посмотрим.
Возле знакомого трехэтажного дома, который построен был еще до войны, остановился сначала грязно-белый «фольксваген», потом красный «фиат». Лена выбежала в расстегнутой песцовой шубке и, не оглядываясь, скрылась в единственном подъезде.
— Что теперь? — спросил Аркадий. — Пойдете следом за ней? Хотите засветиться?
— Не знаю... — неуверенно произнес Томилин, опять начиная сомневаться. И вдруг он увидел, как дверца красного «фиата» отворилась, и оттуда вылез Чердынцев. Огляделся, размял ноги и направился к тому самому подъезду, в котором только что исчезла Лена.
— Он что, идиот? — спросил Томилин. — В замочную скважину собрался подсматривать?
Аркадий молчал. Ему было не по себе. На хозяина, вдруг засопевшего, заворочавшегося на заднем сиденье, он старался не смотреть.
Так они сидели минут десять.
— Ну сука! — вдруг сказал Аркадий.
Томилин вздрогнул. И переполнился тревогой. Теперь как бы все зависело от Аркадия.
Аркадий медленно выбрался из машины, прихватив с собой монтировку, будто забыл, что в кармане у него пистолет. Томилин последовал за ним.
Они медленно подошли к подъезду, потом стали подниматься наверх.
— У тебя с глушителем? — спросил негромко Томилин.
Аркадий кивнул.
Вот и знакомая дверь. Томилин приложил ухо к двери.
Потом оглянулся на своего телохранителя. Тот даже вздрогнул, увидев лицо хозяина.
Томилин страдал. Здесь, именно здесь он прятался с ней когда-то от прежней жены. Здесь нашел, как ему казалось, свое счастье. Он прижался затылком к двери, глядя, как Аркадий накручивает глушитель на ствол.
— Это я виноват... — выдавил из себя Томилин. — Только я. Возможно, она ездила к подруге. Потом заметила, что он за ней наблюдает... И ей захотелось с ним познакомиться.
Он стукнул затылком дверь.
— Потише, — шепнул Аркадий, подавая пистолет. — Соседи услышат. У него, кстати, тоже есть — «магнум». Поэтому лучше сразу, чтобы наверняка.
— Лучше ты, — сказал Томилин. — Обоих... у меня руки дрожат.
— Тогда ступайте вниз и ждите там. — И достал отмычку.
Томилин с удивлением смотрел на него.
— Откуда... это?
— Не мешайте, Олег Дмитриевич! Идите вниз.
Томилин покорно стал спускаться по лестнице. Выследил-таки! За что боролся, на то и напоролся! Так и надо тебе...
Он остановился на нижней площадке. Посмотрел наверх. Аркадий возился с замком.
Дверь наконец поддалась. Аркадий шагнул в теплый коридор, пропитанный запахами старого дома.
Половицы слегка скрипели, но в комнате вряд ли его слышали. Женщина изнемогала от своего счастья. Стонала, вскрикивала.
Мне бы такую смерть, подумал Аркадий.
Он приоткрыл дверь.
— Толян, — позвал он негромко. — Повернись ко мне.
В него он выстрелил два раза, в нее — один.
Подошел поближе. Все в порядке. Чисто сработано.
Томилин ждал его в машине.
— Ну что? — спросил он шепотом. — Никто не видел тебя?
— Кто там увидит. Толян только и увидел. И сразу спекся.
— А она?
— Она ничего не видела. И не поняла.
— Хочешь сказать, что она так ничего и не поняла? — вскинулся хозяин.
— А что, я приговор должен был зачитать? — спросил Аркадий. — Много вы от меня хотите...
И стал выруливать со двора, оборачиваясь назад.
Повалил снег.
— Ты такой спокойный, — сказал Томилин.
— А чего мне волноваться? Это не моя жена.
— Как хоть она умерла, — спросил через какое-то время Томилин. — Не очень страдала?
— Молча, — ответил Аркадий. — Дай-то Бог вам, Олег Дмитриевич, такую смерть.
— Ну что? — орал Гоша, мечась по гостиной своего дома. — Где он? Где сынуля? Он что — Рэмбо? Из Акапулько ушел, теперь в Тегеране сбежал!
— Скорее уж Колобок... — подсказал Русый- старший.
— Что, Костюха, происходит? — остановился перед ним Гоша.
Гоша выглядел растерянным. Не дождавшись ответа, схватил с антикварного столика початую бутылку французского коньяка и стал пить прямо из горла. Только после этого слегка успокоился.
— И ты хотел еще с меня два «лимона» слупить? — сорвавшимся голосом сказал Гоша. — Как хоть это произошло? Ну там была наша пьянь, Серега и Андрюха, царство им небесное... Но тут — лучшие в мире бандиты! С документами, со всеми делами...
— Кадуев говорит, будто какой-то американец всюду за ним следует. И все им срывает. Будто специально его приставили.
— Кто? Какой американец? И ты веришь этому Кадуеву?
— Но там в самом деле что-то непонятное, — сказал Русый-младший. — Они захватили самолет, и этот янки один их повязал. В Тегеране уже вошли в посольство, приняли у них документы, а он тут как тут — поднял хай, стрельбу, едва сбежали...
— И все целы? — спросил Гоша.
— В том-то и штука, ни единой царапины, — сказал Русый-старший.
— В самолете он будто одному ребра поломал, другому руку, — добавил младший.
Гоша молча смотрел на них. Белки его глаз медленно розовели.
— Вы что мне здесь сказки рассказываете? — негромко спросил он. — Какие такие ребра? Я вас про другое, кажется, спрашиваю...
— Осечка, — вздохнул старший брат. — Сам не пойму... Да не смотри так! Что мы тебе, пацаны? Кого другого я пошлю в Тегеран? Своих? Да там их первый же мент остановит. Почему без бороды, почему морды рязанские? Уж какие есть! Откуда я знаю, ты пожадничал или кто другой их перекупил. Тот же американец. И устроили эту спектаклю...
— Значит, это я пожадничал, да? — Гоша поморщился. — Ну а кто эти же два «лимона» потом с моего друга Джамиля слупил на святое дело, а? — спросил он, переходя на шепот. — Думали, не узнаю?
Он погрозил им пальцем. Братья молчали.
— Вы-то Кадуеву небось и цента из двух «лимонов» не показали. Даже понюхать не дали. Так что молчите? Американец сам виноват? Или вы думали, что Джамиль мне ничего про это не скажет?
Братья переглянулись.
— Был грех, — сказал старший. — Хотели сначала поделиться, потом решили, что ты орать будешь. Ты ж у нас праведник. Хотя делиться по справедливости надо бы. — Он снова переглянулся с братом.
— Рассчитывали, что бандюги ваши дело сделают и все будет шито-крыто? А мне из-за вас Джамиль всю плешь проел.
Гоша закашлялся. Братья молчали, глядя в пол.
— Ну и что вы теперь думаете? — спросил Гоша, отдышавшись.
— Тебе все отдадим, — сказал младший.
— Да не мне! — снова заорал Гоша. — Ему! С процентами! Учитесь, недоумки, как цивилизованно вести дела с такими, как он. Вам лишь бы хапнуть. А потом удивляемся, почему нас, русских, во всем мире за бандитов держат... Вы поняли меня?
Братья засопели и нехотя кивнули.
— Запомните! — стучал кулаком по подлокотнику кресла Гоша. — Это нефть! Международный товар! Здесь надо ладить, надо делиться. А не можете, так и не суйтесь, не портите мне репутацию делового человека... — Он уже хрипел, хватаясь за сердце.
Братья по-прежнему молчали.
— Хрен вы ему отдадите, — вдруг сказал Гоша. — Знаю я вас. Но тогда, братики, пеняйте на себя.
— Ну вот, в самый раз. Спутник только-только появился на горизонте... Я, думаете, не говорил ему? У тебя, Джамиль, миллиарды! Ну что тебе парочка миллионов на нашу бедность? Один разговор — попросили бы, как человека. Другой разговор — взяли обманом. И кого? — Гоша воздел руки к потолку. — Искреннего друга России, сочувствующего реформам! Обмануть такого человека!
Телефон звонил не переставая. Гоша прервал свою тираду, взял аппарат и протянул его старшему:
— Вот скажи ему сам. Принеси извинения. Скажи, что вернешь с процентами. При мне скажи. А процент пусть назначит он сам. Ты все понял?
Костюха взял трубку:
— Джамиль... А кто? Тюмень?
И протянул трубку хозяину.
— Ну что еще... — поморщился Гоша. — Что у вас там опять приключилось? Это кто? Ну здорово, Ганус, здорово. Как сам-то? Что? Когда? И кто? Какая еще прокуратура? Ах, сволочи... Она кому чем помешала? И Чердака тоже? А он там как оказался? Томилин? Он что, уже вернулся? Понял... Потом перезвонишь... — И швырнул трубку на пол. Схватился за голову, замычал, как от зубной боли.
— Что случилось? — спросил старший.
— Потом, Костюха, потом... — Он поднял на братьев глаза, полные слез. — Елену пришили. Вместе с Чердаком... Я ее своими руками своему корешу как законную жену преподнес...
— Томилин? — спросил старший. — Ленку замочил?
— Ну да... Кому я ее доверил, а? Вы же были на их свадьбе, помните? Она еще рыдала после церкви: Гоша, кому ты меня отдал? А я разводиться, сами знаете, не мог. Ну встречался с ней... Раз-два в неделю. Томила и заподозрил. Приставил к ней Чердака следить. Я узнал, говорю Чердаку: ты не за тем следи, понял? Следи, чтобы нас с ней не прихватили. А он, сука, пока я в столице ошивался, сам к ней под одеяло залез...
— Она всегда на передок была слаба... — сказал Костюха и тут же осекся, встретившись с бешеным взглядом хозяина.
— Ты при мне таких слов про нее не говори! — просипел хозяин. — Она тебе давала? Хоть раз?
— Да нет. Я и не просил... — замотал головой Костюха.
— Врешь! Набивался к ней, и не раз, — стукнул кулаком по подлокотнику хозяин. — Она мне говорила! Как ты лапы к ней тянул...
— Да по пьяни чего не бывает, — заступился младший. — Я, бывало, тоже к ней — на автопилоте. Но она себя блюла. Обидно было, что Томиле досталась.
— Что ж вы о покойнице ни одного хорошего слова? Зоя! — гаркнул Гоша через плечо. — А ну подойди, чего скажу... Да знаю, стоишь за дверью, подслушиваешь...
Зоя — в вечернем платье, с макияжем — ресницы стрелками, помедлив, вошла в гостиную.
— Случилось что? Опять кого пришили?
— А ты не слышала? — спросил хозяин.
— Ты так орал... Я и подумала: опять кореш твой дуба дал.
— Да не кореш... Ленка Томилина! Прямо в постели с Чердынцевым порешили.
— Ты-то чего разволновался? — спросила она. — Что с другим мужиком пристрелили? Так у нее муж есть! Небось он и шлепнул.
— Томила — никогда! — сказал Леха. — Интеллигент. Кого другого подослать — это он может. А сам — никогда.
— А куда это ты вырядилась? — спросил хозяин, притягивая ее к себе.
— Так сам же говорил, на прием в посольство... забыл уже?
— Так еще рано. — Гоша снова взглянул на часы. — Еще почти пять часов до начала.
— Больно ты из-за своей Ленки, смотрю, разволновался, про все забыл. Пусти! Прослезился даже.
Она отпрянула от него и вышла из гостиной. Гоша развел руками.
— Вот и поговори с ней... Прямо одно к одному. Одно за другим.
— Думаешь, Томила не замешан? — спросил старший брат, налив себе коньяка.
— Возьмешься разузнать? — подался к нему хозяин.
— Я не прокурор, — сказал Костюха. — Но разузнать можно.
Они молча, не чокаясь, выпили.
— Полетишь в Тюмень? — спросил Гошу Леха. — Похороны-то когда?
— Надо бы, — вздохнул Гоша. — Распустились в мое отсутствие, я смотрю... Но меня больше тревожит наш южный фланг, если честно.
— Сынуля уже вернулся к папане под крыло, — сказал Костюха. — Охрана такая — не подступишься... Самое время переходить ко второму варианту, как считаешь?
— Опять чеченцы твои? — поморщился Гоша. — Может, других найдешь? Эти уже засветились. А рот ему заткнуть не мешало бы... Еще журналистов там не собирали?
— Я сказал Кадуеву... — произнес, помедлив, Костюха. — Только ты не ори, мол, они засвеченные и все такое. Они тем более теперь обозленные. Раньше без проколов, ни одной осечки, понимаешь? А тут две осечки подряд.
— Три! — показал на пальцах Гоша. — В Акапулько и дважды в Тегеране.
— Они же этого Алекпера выкрали и в Мексику отправили. Это же они сделали.
— Нет, — мотнул головой Гоша. — Это я забыл. Я помню, что Серега и Андрюха прокололись, царство им небесное... А теперь с этой певичкой, или кто она, чеченцы справятся?
— А других нет. И времени нет. И другого способа закрыть рот этому сынку нет, — сказал Костюха. — Так что сиди и не дергайся. Чеченцы по вопросу умыкания баб — дошлые, им палец в рот не клади.
— Если этот американец опять не встрянет, — заметил Гоша.
— Насчет американца много неясного, — сказал Леха. — Говорят, будто он русский. Вроде эмигрант. Шпарит на всех языках, владеет всеми приемами... Специально его готовили, что ли?
— ЦРУ больше делать нечего, — усмехнулся Гоша. — Ладно. Остановимся на этом варианте. Денег хоть за это не требуют?
— Нет. Говорят, вопрос чести. Сами, мол, горим желанием исправить свои промахи. Тут посерьезнее дела намечаются.
— Мансуров? — быстро спросил Гоша. — Он же в Москве.
— Ну... Денежный мешок. Все в рот ему смотрят. А в Москве сплоховал. На Петровке в СИЗО сидит. Стал права качать в своем посольстве, те милицию вызвали. Он и там стал выступать, а менты на принцип пошли...
— Хорошо бы его подольше подержали, — сказал Гоша. — Это можно сделать?
— С ним МУР сейчас занимается, — ответил Костюха, почесав в затылке. — Раз сидит, не выпускают под залог, стало быть, им тоже насолил.
— Или еще ихнюю цену не знает, — добавил младший брат.
— Ну вы, я вижу, сами все знаете, как и что... — заключил Гоша. — А мне что-то сейчас ничего в голову не идет...
Братья замолчали, изобразив на лицах сочувствие.
— Ну, если Томила это сотворил! — угрожающе произнес Гоша.
— Я вообще не понимаю, зачем ты его приблизил, — сказал Костюха. — Не наш ведь человек, издалека видно.
— Черт его знает... — вздохнул Гоша. — Ну еще по одной — и разбежимся. Я вас зачем позвал? Поняли хоть?
— Чего тут не понять, — ответил Костюха, наливая себе и брату. — Очную ставку хотел устроить с Джамилем... А мы и так с признанкой явились. Чего уж теперь его ждать? Может, он и вовсе не позвонит больше.
— Он небось там в своем гареме кувыркается, а мы тут жди... — сказал Леха.
— Надолго его там не хватит, — засмеялся Костюха. — Я раз с ним сидел в турецкой бане и разглядел его хозяйство. Там на раз поссать осталось, а не то что на гарем...
Они охотно посмеялись.
Их смех прервал телефонный звонок. Гоша схватил трубку.
— Алексей Акентьевич! — Гоша даже привстал. — Да. Собираемся с женой... А что хоть за посольство, напомните. Ну да, грузинское. А нам они нужны, грузины эти? Понял. Да надо бы им тоже понять... А что у них — Поти, Сухуми? Нефтяного терминала нет... Может, вы на сей раз тоже придете? Ах, президиум Совета Министров... А то меня супруга запилили. Все ходим, говорит, по бывшим союзным... Ваша то же самое? Ну вот видите. В следующий раз хоть во французское, что ли, устроили бы. В качестве разрядки. А то осточертели, скажу вам, наши бывшие братья по Союзу. Мы сами нищие, а тут еще эти в рот заглядывают. Я позвоню вам, да... Значит, пока за горло не берем, так? Но предупредим. Я вас правильно понял?
Положив трубку, он крикнул:
— Зойка! Сегодня к грузинам идем! Надень чего получше и соусом там не заляпай...
— А что, шашлыки там подают? — спросил Леха.
— Хуже, — сказал Гоша важно. — Сациви с лобио. Аппетитно, сволочи, готовят! Повара из «Арагви» вызывают. Сначала все только сухое пьют, да бутербродиками закусывают. А потом как налетят... Только хруст стоит. Особенно коньячок у них — «Тбилисо» называется. Это вам не французский, даже не армянский... Выпьешь и думаешь: а на хрена мне вся эта политика с экономикой!
— Наверное, специально такой завозят, — вздохнул Костюха. — Вот бы посидеть там вечерок.'
— Какие твои годы... — успокоил его Гоша. — Еще сходим, покажем тебе, как пить надо национальные напитки. Ну где этот Джамиль? Опять спутник уйдет.
— А чего бы им Луну не использовать? — спросил Леха. — Висит над землей целую ночь без всякой пользы.
— Это ты меня спрашиваешь? — поднял брови Гоша. — С этим к американцам обращайся. Это ж какие деньги надо вложить!
Снова раздался звонок по спутниковому телефону.
— Ну если это опять не он!.. — угрожающе произнес Гоша, поднимаясь.
Володя Фрязин никак не мог привыкнуть к смене часовых поясов. Днем спал на ходу, ночью таращил глаза в темноту, стараясь не злоупотреблять снотворным.
И тем не менее приходилось мотаться в Тюмень и обратно в Москву, пытаясь свести воедино собранные улики по убийству двух тюменских нефтяных «генералов».
Там и там их лишили жизни опасной бритвой — в этом были единодушны эксперты-криминалисты. Опытная, безжалостная и твердая рука. По-видимому, нападавший обладал незаурядной силой.
Бригадное, сам бывший борец, оказался с поврежденными шейными позвонками — с такой силой ему запрокинули назад голову.
Володя отсыпался в самолетах, на аэровокзалах в ожидании маршрутных автобусов, поскольку на такси ему денег родное ведомство не выделяло.
— Здоровый малый, — говорил он Грязнову. — Мог бы просто свернуть шею с такой силищей. И бритва не нужна.
— Тоже, поди, бывший борец, — сказал Грязнов. — Причем классик, в тяжелом весе. Таких полно, кстати сказать, на все том же благословенном Кавказе. Я говорю про бывших... Знаешь, такие разъевшиеся, после того как бросили тренировки, махнули рукой на свою форму... Но силу отнюдь не утратили.
— Что ж, это неплохая зацепка, — сказал Володя, по-прежнему борясь со сном. — А почему вы уверены, что классик?
— В детстве я увлекался борьбой какое-то время. Ходил на соревнования. Там борьба в партере — обязательный элемент. С такой силищей гнут друг другу шеи... Только хруст стоит.
— Итак, с одной стороны — бывший борец, с другой стороны — что-то ритуальное в способе убийства жертвы, — сказал Володя, старательно разлепляя глаза. — Кавказ всегда славился своими борцами. В этом что-то есть, по крайней мере какая-то вероятность...
— Хотя и не факт, — хмуро заметил Грязнов. — Но стоит здесь покопать. У тебя все?
Володя кивнул, и было видно, каких усилий ему это стоило.
— Иди отоспись, — ворчливо сказал Грязнов. — А я еще обо всем этом подумаю.
— Один маленький момент, — сказал Володя. — Мне вот какая идея пришла...
— Ну давай, — устало сказал Грязнов.
— Вот смотрите... — Володя стал что-то чертить на листке бумаги.
— Просто Илья Ефимович Репин, — улыбнулся Грязнов.
— Вот погибший Ивлев. — Володя нарисовал квадратик.
— Похоже, — кивнул Грязнов.
— А это его зам... — Володя нарисовал еще квадратик. — А это ранее погибший Абросимов, генеральный директор «Сургутнефтепрома».
— Тоже горло перерезали? — спросил Грязнов.
— Этим занималась региональная прокуратура, — ответил Володя. — Не в Москве... И что их всех объединяет?
— Вот именно — что? — нетерпеливо сказал Грязнов, взглянув на часы.
— Они же все должны нефть куда-то качать, правильно? — Володя провел несколько линий от каждого квадратика и в том месте, где они сошлись, написал «Транснефть». — Я спросил себя: что у них общего, кроме скоропостижной кончины? И ответил: «Транснефть», государственная корпорация, своего рода монополия, которая вроде бы должна их обслуживать.
— Ну мало ли, — протянул Грязнов. — А банки, а страховые компании?
— Возьмем банки, — согласился Володя. —
Их несколько... Пусть это будут кружочки. Кто владеет в них уставным капиталом либо контрольным пакетом акций? Я проверял на компьютере в прокуратуре Тюмени. — Он быстро провел несколько линий от кружочков ко все той же «Транснефти».
— Допустим, — пожал плечами Грязнов. — Вовсе не факт, но допустим.
— И последнее, — сказал Володя. — Прокуратура. — И нарисовал большой треугольник. — Вот куда сошлись поданные ими иски на все ту же «Транснефть». Только за последний год...
— А это что? — спросил Грязнов, когда Володя стал пририсовывать какие-то цифирки к линиям от фирм к прокуратуре.
— Время передачи материалов различных проверок, ревизий и время гибели «генералов», — сказал Фрязин. — Правда, есть одно исключение. «Регионнефтегаз» во главе с Олегом Томил иным. Кстати, как и убитые Ивлев и Бригадное, он земляк господина Козлачевского, фактического управителя «Транснефти». Этот Томилин жив. Но я не поленился и пошарил в файлах Генпрокуратуры. Так вот недавно Томилин отозвал свой материал о злоупотреблениях.
— И потому остался жив? — нахмурясь, спросил Грязнов.
— Возможно, — уклончиво ответил Фрязин. — Но зато погибла совсем недавно, когда я там еще был, его супруга... Ее и ее любовника зверски застрелили.
— Застали вдвоем? — спросил Грязнов. — А убили до того, как он отозвал материал о злоупотреблениях или после?
— Неужели в этом должна быть какая-то связь?
— Все может быть, — задумчиво произнес Грязнов. — Что-то у тебя не ясно с этой дамой. А в остальном — интересно.
— Я узнал от тамошних детективов, что сам господин Козлачевский собрался лететь на похороны сегодня ночью на специально зафрахтованном самолете... Вот бы и мне туда, Вячеслав Иванович.
— На этом же самолете? — спросил Грязнов. — С его командой? Знаешь, все это пока из области фантазий... Хотя картинка мне нравится своей простотой. Главное, центр тяжести обозначился. Что-то я слыхал про этого... Козловского.
— Козлачевского, — поправил Володя.
— Пока особой разницы не вижу, — сказал Грязнов. — Вот когда возбудим против него дело, тогда и буду заучивать его фамилию. А насчет полета в одном самолете — не знаю... Засветишься раньше времени. И будут ли там места? Ты ведь отоспаться собирался...
Володя потер кулаками покрасневшие глаза и улыбнулся.
— Не понимаю, чему ты радуешься, — сказал Грязнов. — Опять будешь мотаться из одних часовых поясов в другие. Мне Борисыч знаешь что завещал? Чтобы я приглядывал за тобой. Мол, чуть что — вернусь и заберу его.
— Я к нему не хочу, — ответил Володя. — Он прекрасный человек, но в конторе его душно.
— Вот-вот, а я про что? — обрадовался Грязнов. — Мы всегда тут, как на семи ветрах. Текучка кадров, но зато не закисаем, не погрязаем... Сам в самолет сядешь, в смысле напросишься, или пособить? Какую-нибудь бумаженцию организовать?
— Хорошо бы бумаженцию, — кивнул Володя. — Мол, командируется сотрудник Московского управления внутренних дел такой-то. Чего прятаться?
— Не прятаться, а светиться, — поправил Грязнов. — Пойди к ребятам, они знают, как такие бумажки делают. И ничего не бери с собой лишнего, никакой аппаратуры, никаких записей и подобных картинок... Все, надоел уже, иди.
И вялым движением руки указал на дверь. Когда она закрылась, Грязнов встал и прошелся по комнате. Предстоял разговор с Меркуловым. О законности задержания гражданина суверенной и дружественной страны.
Самому, что ли, позвонить? Чего дожидаться милости от прокуратуры? Взять ее — наша задача!
И, полный решимости, он набрал номер.
Костя был на месте.
— Ты уже освободился? — спросил Грязнов.
— В общем-то да... Ты про этого, про Мансурова и его брата?
— Костя, послушай меня. Ведь что получается: мы применяем закон неукоснительно, а в Чечне черт знает что творится: наших ребят в рабстве держат, продают, обменивают, а мы сопим и бездействуем. Ты согласен со мной?
— С тобой попробуй не согласиться... — вздохнул Меркулов. — Думаешь, я не понимаю?
— Погоди, не перебивай. Когда ко мне в руки работорговец попадает, я, значит, должен подойти к нему с правами человека наперевес, так, что ли?
— Мы это с тобой уже обсуждали, — сказал
Меркулов устало. — У тебя против него доказательства есть? Хоть какие-нибудь?
— Да какие доказательства, если он сам мне предлагал деньги за свое освобождение! — вскипел Грязнов. — Ну было это один на один. Однако если следовать букве, а не духу закона, то пацаны наши так там и останутся, понимаешь?
— Неужели тебе надо объяснять, что закон не состоит из двух частей — духа и буквы? Он един! Газетные дискуссии, что дух иногда может подменить собой букву, давно кончились.
— Этот ликбез мне ни к чему. — Грязнов не мог успокоиться.
— Ты лучше скажи, что делать, если генеральному звонят то из Баку, то из посольства, то из «Белого дома». И все спрашивают: как можно держать в СИЗО такого человека, как Рагим Мансуров? С ним, мол, согласован и уже готов к подписанию пакет соглашений... Меня теребят, а у тебя, Слава, ни единого доказательства. И выглядит все это как элементарный произвол.
— Я сказал, что его брату грозит вышка, если Панкратов не выживет.
— Не о брате сейчас речь, — перебил его Меркулов, — а о самом Рагиме Мансурове. Из посольства отозвали заявление о его хулиганском поведении. Потерпевший тоже отказывается подтвердить свои прежние показания, изобличающие Рагима Мансурова. Так что надо, не затягивая, освобождать его.
Грязнов положил трубку. Поговорили... Чего доброго, и младшего подонка освободят. Рагим Мансуров сейчас развернется на свободе.
Он представил, как усмехнется этот младший Мансуров, когда его передадут азербайджанской стороне... Ну что? Чья взяла? — спросит этот насильник. Тут уж и духу, и букве, и самому закону каюк.
Но старшего Мансурова освобождать надо. Туг уже все формальности соблюдены.
И все же он медлил. Пару раз рука тянулась к телефонной трубке, потом снова опускалась на стол. Конечно, не он распоряжается свободой или несвободой господина Мансурова — для этого существуют следователи прокуратуры, но все в курсе развязанной им борьбы. Все ждут, что предпримет он, Вячеслав Грязнов, гроза всякой нечисти.
Надо позвонить Борисычу, сказал он себе. Турецкий — человек мудрый. Зря, что ли, позвали его бороться с мировым терроризмом? Вот так всегда: не можем решить свои проблемы — беремся решать мировые.
Вячеслав Иванович набрал номер в Баку.
Наверное, торчит в гостинице, боится нос высунуть. Как бы друзья Мансурова не взяли его в заложники. Хотя при нем Витя Солонин. Этот сам кого хошь возьмет...
Турецкий сразу откликнулся.
— В общем, деваться мне некуда, Борисыч, — начал Грязнов. — Придется отпускать Мансурова. А там, возможно, и его братцу дадут условно или передадут азербайджанской стороне.
— А я тебе что говорил? Помнишь наш разговор? — спросил Турецкий.
— Такое не забудешь... — вздохнул Грязнов. — Ты был прав. Только что теперь делать? Голова почти не работает. Проблема на проблеме. А тут еще — выпить есть что, а не с кем.
— Сочувствую, — отозвался Турецкий весело. — Ну, выкладывай свои беды.
Они говорили недолго. Грязнова потрясло, что друг его почти слово в слово повторил доводы Меркулова. Если коротко, то закон есть закон и выше его не прыгнешь.
— Ты заработался, — сказал Турецкий, — неужто так уж совсем не с кем выпить?
' — Не хочешь ты меня понять, Саша. — Грязнов скрипнул зубами. — Выпустят этого монстра, и завтра он уже будет в Баку. И тогда ищи-свищи ветра в поле. А про наших пленных ребят придется забыть. Вот что меня гложет.
Через полчаса, успокоившись, Грязнов позвонил в ДПЗ.
— Пал Антоныч, не выпустил еще Мансурова? Уже на старте стоит? Ну ладно, пусть идет по холодку. Но скажи ему, что не как арестованный или задержанный, а как свободный гражданин он может зайти ко мне. Попрощаться, скажи. Для его же пользы. Так и скажи. Думаю, придет. Для собственной пользы отчего не прийти?
Мансуров появился в его кабинете, небритый и осунувшийся, уже минут через двадцать.
— Ну что, есть претензии к следственным властям? — спросил Грязнов, глядя на визитера. — Да вы садитесь.
— Нет, претензий никаких, — помотал головой Мансуров.
— И со своими в посольстве поладили, надо полагать? С этим, как его, Самедом Аслановичем. Интеллигентный молодой человек, таких теперь редко встретишь. Приятное производит впечатление.
Мансуров молчал, глядя поверх головы Грязнова.
— Дело против вас будет прекращено. Но что касается вашего брата, то все остается по-прежнему. Состояние Панкратова тяжелое, если он не выживет, вашему брату грозит самое худшее...
— Вы об этом уже говорили. — Мансуров помолчал и добавил: — Я думал, что вы хороший человек, Вячеслав Иванович...
— Разочаровались?
— Ваши условия? — Губы Мансурова дрогнули.
— Вы их слышали.
— Пленные? Сорок человек?
— Сделайте мне такое личное одолжение, — сказал Грязнов, глядя прямо в глаза Мансурову.
— Но вы же понимаете, что это невозможно. Пленные находятся по деревням, их прячут, используя как работников...
— Но если пройдет слух, что появился дядя с тугой мошной, который платит хорошие деньги... Мне ли вас учить, господин Мансуров?
— Это очень большие деньги. — Лицо Мансурова потемнело. — Просто не знаю. Придется брать кредит.
— Я вас очень прошу, — наседал Грязнов. — Коля Панкратов очень плох... Молитесь вашему Аллаху, чтобы он остался жив.
— Но я уже дал кое-какие обязательства вашим деловым и правительственным кругам. Это миллионные расходы.
— А я прошу о личном одолжении. — Грязнов даже ему нежно улыбнулся.
— Извините, Вячеслав Иванович, у меня есть пес пит-бультерьер... Вы чем-то сейчас его напоминаете.
— Уж лучше бы волкодава, — согнал улыбку с лица Грязнов. — А чего это ваш пес на меня похож? Хорошая собака должна быть похожа на своего хозяина.
Какое-то время они оба молчали.
— Наш разговор останется между нами? — спросил Мансуров. — Какие вам нужны гарантии?
— А меня о гарантиях вы не спрашиваете? — усмехнулся Грязнов.
— Вам я почему-то верю, — сказал Мансуров.
Солонин подъехал к бельгийскому посольству, когда на часах уже было начало второго ночи. Благодаря инфракрасным очкам, которые он надел еще в автомобиле, Солонин быстро сориентировался. Перелез через высокий бетонный забор с помощью тонкого троса. Когда был на гребне забора, огляделся. Улица была пустынна, охранники в будке возле въездных ворот курили, и огоньки их сигарет мерцали голубоватыми точками.
Первым делом надо на время вывести из строя электронную сигнализацию.
Солонин включил миниатюрный генератор дециметрового диапазона. Сейчас у них на экране перловая каша... Сирены садняще ревут, там жмут на кнопки и хватаются за тумблеры, щелкая и переключая... Но вот все прояснилось. Все — чисто. И на территории, и вокруг особняка.
Он недаром мерз в своей машине столько времени. Выследил, как госпожа Мансурова вышла из своего дома, а вот как добралась до посольства, не видел, но представлял себе.
Великая штука этот прибор ночного видения! Чувствуешь себя зрячим в стране слепых либо невидимкой в людской толпе.
Правда, госпожу Фирюзу он толком не рассмотрел. Тогда на приеме, краем глаза заметил, что она довольно изящна, но не от природы, а скорее от усиленных занятий аэробикой, от которой эти богатые бездельницы тащатся, как прежние скучающие барышни тащились от танцев на балах.
Цепляясь за выступы на стене особняка, прижимаясь к стене всякий раз, когда тусклый зрачок телекамеры бездумно смотрел в его сторону, Солонин забрался наконец на крышу, потом через слуховое окно на чердак. Здесь пахло, как пахнет на всех чердаках мира, начиная от хрущоб и кончая посольскими особняками, — запустением и пылью. Здесь было очень тепло, почти жарко, так что пришлось ему расстегнуть куртку. Он отмерил, согнувшись, чтобы не удариться головой о скат крыши, девять метров.
Атташе, или кто там он по чину, живет где-то здесь...
Виктор быстро собрал миниатюрную дрель, предварительно подключив ее провода к кабелю. Чуть-чуть поискрило, когда закрепил на обнажившихся проводах «крокодилы», и дрель тоненько завизжала.
Это был ответственный момент. Не дай Бог, если на спящих, если только они спали, посыплется штукатурка. Обороты у дрели сумасшедшие, но все равно даже пылинка не должна просочиться.
Наконец тончайшее сверло провалилось в пустоту, он быстро его втащил и замер. Кажется, не заметили. Он вставил в отверстие припасенную оптическую нить из стекловолокна. Такую штуку обычно вставляют в кишечник больному при операции.
Вот они, голубчики. Самому смотреть — незачем да и противно. Присоединил портативную видеокамеру. И решил передохнуть.
Закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать.
Впервые он увидел госпожу Мансурову обнаженной и почему-то при этом вспомнил о госпоже Амировой. О ее многообещающей улыбке.
Он привез ей ее возлюбленного из Тегерана. Их почти официальная связь наверняка возобновилась, обновленная и потому еще более страстная, но этот ее взгляд почему-то не уходил из памяти.
Он не решался даже назвать себе то, что испытывал к ней... Вот у кого природная грация, женственность и обаяние, несмотря на возраст и отсутствие занятий шейпингом и бодибилдингом.
Он, Солонин, был поклонником античной красоты. Рубенсовские телеса его не влекли, как и спортивная худоба.
И никогда не помышлял о том, чтобы подсматривать либо готовить компромат на кого- то... Однако пришлось.
Представил себе на секунду, что кто-то вот так же снимал бы на пленку его с госпожой Амировой. Он даже протянул руку, чтобы отключить камеру. Но остановился.
Говорят, господин Мансуров имеет связи где- то в Чечне. И может освободить русских пленных благодаря своим деньгам и знакомствам.
Александр Борисович тоже такой вот компромат не одобряет, но понимает, что это от безвыходности. Сказал недавно: представь, мы сидим здесь, а наш паренек откуда-нибудь с Вологодчины сидит в яме и получает корм, который сбросят сверху эти его хозяева. А держава по имени Россия, со всеми ее межконтинентальными ракетами, атомными подлодками и спутниками-шпионами, унижаясь, просит этого хозяина-бандита, чтобы он пожалел парнишку, отпустил его во славу Аллаха...
— Мне легче пойти самому туда и освободить этого пацана, — сказал тогда Солонин, — чем заниматься всей этой клубничкой и собирать компромат на подонка...
— Я тебя понимаю, — сказал Александр Борисович. — Но нет другого выхода, Витя. Я тоже лучше бы сам пошел выручать наших ребят. Но как это сделаешь? В этих горах всякий чужак на виду, у всех вызывает подозрение. Ну освободишь одного, ну двух, трех... И тебя в конце концов окружат, расстреляют с этими ребятами вместе. И твое умение там окажется столь же ненужным, как не нужны там все наши атомные подлодки и другие достижения военной техники. Вот чего не учли наши бездарные стратеги, когда пошли на них войной. Вот почему нам теперь порой приходится собирать этот компромат, чтобы обратить его во благо. Чтобы спасти молодые жизни — потерпим, побудем немного в шкуре мерзких циников.
Турецкий прав, хотя трудно с ним согласиться. Особенно когда камера снимает, ты сидишь на чердаке, а внизу — запретная, греховная любовь. Даже если не любовь, а просто блуд — все равно твоя роль не из лучших.
Он продолжал сидеть, зажмурив глаза, заткнув уши руками, чтоб ничего не видеть и не слышать, и потому не сразу заметил, что на чердаке появились люди.
Пришедшие, похоже, что-то искали. Солонин услышал скрипы и шорохи, когда они были уже совсем рядом.
— Вот здесь, — сказал один из них. — Здесь находится этот люк...
Затаив дыхание, Виктор следил за происходящим. И это продолжалось минут пять, прежде чем он понял, зачем они пришли...
Эти люди явно были не из посольства. Интересовал их тот же объект — госпожа Фирюза.
Видимо, им тоже был нужен компромат, чтобы шантажировать ее, пока, правда, непонятно, с какой целью. По-видимому, они неплохо знали, что и как здесь устроено. Нашли люк, который искали, приоткрыли его и стали снимать с помощью фотоаппарата все происходящее внизу.
Солонину стало не по себе. Чем он лучше их? Экипирован лучше, подготовлен тоже, аппаратура у него самая современная, да и цель — наверняка куда выше. А в остальном ничем не отличается.
Наверное, они тоже хорошо подготовились к этой акции. Следили за ней. Кто еще в городе знает о связи жены известного нефтепромышленника с бельгийским дипломатом?
Если это стало секретом полишинеля, можно ожидать, что появятся еще желающие, готовые ее скомпрометировать. И труды Солонина не будут стоить и гроша. И те, ради которых он пошел на это сомнительное дело, останутся в рабстве.
Что-то надо было делать. Никакой конкуренции не допустим, сказал себе Солонин и осторожно, оставив камеру работать дальше, отполз со своего места в сторону пришельцев.
Подобравшись к ним сзади, он натянул на себя маску — так будет страшнее... Но не вспугнуть бы их. А то поднимут крик, переполошат тех, кто внизу.
Итак, их всего двое. Через прибор ночного видения он различил их молодые, безусые лица. Надо решительно и аккуратно действовать.
Он сунул им обоим стволы двух пистолетов под ребра.
— Только тихо, — сказал на фарси. — Осторожно поднялись и, не привлекая к себе внимания, пошли, — закончил он по-русски. И ногой отшвырнул подальше их карманный фонарик.
В зеленоватом полумраке прибора был виден смертельный ужас на их лицах. Выражение такое, будто перед ними предстало привидение.
А так и есть. Под привидение в таких ситуациях работать лучше всего. Тем более что призрак, приходящий в этот особняк по ночам, хорошо вооружен и прекрасно говорит на двух понятных им языках.
Он поставил их к стене, метрах в пяти от места, где они были застигнуты врасплох.
Они смотрели прямо на него. Наверное, особенно жуткими им казались очки — огромные, как глаза у пришельца.
— Кто вы? Кто вас прислал? — спросил Солонин на русском, который на них, как ему показалось, действовал особенно подавляюще. — Ну?
И еще сильнее прижал, буквально вдавил стволы в их податливые животы. В кромешной тьме голос его звучал глухо и грозно.
— Хозяин приказал... — всхлипнул один из них. — Велел за ней наблюдать. Мы подумали, что он решил с ней разводиться.
— Обещал нам заплатить хорошо, — всхлипнул второй. — Велел сделать к его возвращению из Москвы. Сегодня звонил, спрашивал. Она часто сюда приезжала, а мы все никак не могли...
Они свободно говорили по-русски.
— И давно он ее подозревает? Да опустите руки. Давно, спрашиваю, выслеживает?
— Не знаем, — вздохнул один из них.
— Почему он вам это поручил? — спросил Солонин.
— Мы агентство открыли. Сыскное. Выслеживаем дамочек, которые изменяют мужьям. Или наоборот. Ему нас рекомендовали.
— Хорошо заплатил? — спросил Солонин, опустив пистолеты.
— Да... А вы нас отпустите? — Голос спросившего прозвучал жалобно.
— Оружие, — сказал Солонин. — Живо выкладывайте все, что в карманах. И без шуток. Я вас вижу — вы меня не видите!
Они вытащили и протянули в темноте что-то вроде старого дамского «бульдога» и выкидного ножа.
Он не решился взять. И подался в сторону на случай, если кому-то из них захочется выстрелить или ударить в темноте... Но это была излишняя предосторожность. Особой угрозы они не представляли. Тем более что друг друга они не видели. И это снижало их способность к отпору.
— Как вы сюда попали? — спросил Солонин. — Тут сигнализация, охрана.
— Есть старый подземный ход, — сказал тот, что стоял слева. — О нем тут не знают. Он идет сюда издалека, от древней крепости.
Солонин смолк, раздумывая. Кто он для них? Вопросов они не задают, не решаются. Возможно, они полагают, что он служит здесь, в посольстве.
— Ну что мне теперь с вами делать? — спросил Солонин.
— Отпустите нас, — попросил тот, что стоял справа. Его товарищ вздохом поддержал просьбу.
— Почему я должен вас отпускать?
— Мы больше сюда не вернемся. Обещаем.
Солонин подумал о том, что не худо бы самому воспользоваться этим древним лазом, чтобы уйти отсюда. Но кто знает, не будут ли они поджидать его там, у этой древней крепости, когда он начнет выбираться.
Итак, все остается как есть.
— Выметайтесь! — сказал Солонин.
— А фотоаппарат? — спросили они в один голос.
Эти юные сыщики, наверное, все свои сбережения отдали за этот аппарат. А тут еще придется возвращать деньги этому мужу, господину Мансурову...
— Скажите спасибо... — начал Солонин и вдруг получил удар по ногам, отчего отпрянул назад, стараясь устоять.
Значит, разглядели его в темноте? Кинулись от отчаяния, поскольку терять уже нечего? А он потерял бдительность, полагая, что к этой тьме египетской глазам невозможно привыкнуть...
Он настиг их у слухового окна, через которое они, по-видимому, сюда забрались и теперь решили удрать, прихватив свой аппарат. Идиоты. Они же привлекут внимание охраны к себе и к нему! Но не объяснять же им, кто он такой.
Он свалил их и скрутил так быстро, что они даже не поняли, что он по-прежнему один, без сообщников.
— Черт с вами, забирайте свой аппарат, — сказал он шепотом. — Только без шума.
— А вы кто? Вы здесь работаете?
— В настоящий момент — да, — ответил Солонин.
— Вы русский?
— А почему ты спрашиваешь?
— Я сам русский... — сказал парень со вздохом, как если бы сделал трудное признание.
Солонин какое-то время смотрел им вслед. Пацаны. Тоже, можно сказать, попавшие в плен к своим.
Володя Фрязин прибыл на Чкаловский аэродром за полчаса до взлета «Ил-76» на Тюмень. Рейс был чартерный.
Несколько человек разглядывали командировочное удостоверение, прикрывая его от порывов ветра.
— Гоша, тут мент просится лететь с нами! — Крикнул один из них с бритым затылком, прикрытым широким воротом дубленки.
— Мент? — спросил кто-то из раскрытого китового брюха лайнера. — Да пошел он...
— Не, погоди, дай посмотреть, — возразил другой. — Какой еще мент?
И крупный мужик вылез наружу.
— По какому делу? — спросил он.
— Командировка, — ответил Володя. — Срочная. Там у вас убийства сплошные, завязанные с Москвой. О подробностях — не имею права.
— Ну раз не имеешь права, тогда лезь, места хватит, — раздался чей-то негромкий густой голос сверху.
— И побыстрее, стужу не нагоняй... — сказал еще кто-то недовольным тоном. — Ну ты, Гоша, как не родной! Мента в попутчики... Мало натерпелся?
— Костюха! — произнес тот же густой голос. — Ты же сибиряк! Или все теперь, в Москве прижился? Холодно ему, слышь...
Володя влез в нутро огромного, как вагон, салона. За ним подъемники стали закрывать задний люк.
Народ в салоне собрался крупный, дородный, все в мехах, больше в шубах, чем в дубленках, и Володя в своем куцем драповом пальто ничего, кроме жалости, вызвать не мог.
— Что ж ты, мент, взяток не берешь? — спросил все тот же, затыкавший всем рот, судя по всему хозяин. Бугор.
Володя пожал плечами.
— И шапка у тебя... — помотал головой Гоша. — Даже неловко на тебя смотреть.
У самого Гоши шапка была песцовая, огромная, пушистая. И Володе стало стыдно за свою, облезлую.
— Да, нехорошо как-то, — сказал Гоша. — Вроде взяли в одну компанию, летим, стало быть, все вместе... Небось знаешь, зачем летим, а? В оперативке сказано, поди?
Володя пожал плечами.
— На вот, — сорвал с головы свою песцовую Гоша. — Носи! А эту выброси...
— Ну что вы, — попытался сопротивляться Володя, но его шапку уже сорвали с головы, и она пошла по рукам, туда, где задвигался уже огромный грузовой люк.
— Бросай! — азартно крикнул Гоша. — Да не боись... У меня таких еще три! А вот пока летим, подумаем, что на тебя надеть. Пальтишко у тебя тоже, знаешь, не фонтан... Да не смотри на это как на взятку! Будь проще! Ну не могу я сидеть в одной компашке с человеком, можно сказать соотечественником, когда он в таком прикиде. Нет, в натуре. Смотри на это как на благотворительность. Тебя как звать?
— Лучше документы у него проверь, — сказал Костюха.
— Надо будет, сам покажет, — гаркнул Гоша через плечо. — Может, задание у него секретное? Я правильно говорю? Или тайна следствия? Нельзя, стало быть, невозможно... А я вот, может слыхал, — Гоша. А это все мои кореша. И летим мы на пуск участка нефтепровода, а также на похороны преждевременно ушедшей от меня моей бывшей возлюбленной Елены Томил иной, супруги отсутствующего здесь Олежки Томилина, которому я лично доверил ее по дурости и широте душевной... Еще вопросы будут?
— Я ни о чем не спрашивал, — сказал Володя.
— Значит, присоединяйся. Да не обидим мы тебя, в натуре! И мешать не будем. Еще поможем, если хорошо попросишь, верно я говорю?
— Ну... — кто с насмешкой, кто с ухмылкой, вразнобой ответили кореша.
— Меня зовут Володя, — сказал Фрязин.
— Ну как, за знакомство? — спросил Гоша, откупоривая бутылку. — Ты только пойми меня правильно, Вовик! — Он разливал в подставленные стаканы. — Душа у меня горит. Как подумаю... Ленки больше нет! Ведь кому доверил, а? Чего скалитесь? Вишь, смешно им, поминки предвкушают за мой счет. А я так не могу. Вот как вспомню ее — и не могу... Выпей со мной, а? А то они надоели мне — все!
— И мы присоединимся, — ощерился Костю- ха, обозначив щербатый рот.
— Вот этот, кто больше других выступает, ведь верно говорит, — сказал Гоша. — Выпить по любому поводу у него с братухой — не заржавеет. Но вот с душевной тонкостью помолчать, посочувствовать, чтоб понять чужую тоску, вспомнить из Есенина... — этого у них не наблюдается.
Самолет между тем разгонял турбины, подрагивая корпусом.
А придется, тоскливо подумал Володя, придется с ними пить, хоть и противно. Вячеславу Ивановичу в этом отказывал, ссылаясь на интеллигентное материнское воспитание, а со своими, возможно, будущими подследственными придется... Вопрос, как всегда, в одном. Скорее даже проблема: удастся ли расслабиться, а заодно и получить нужную информацию? Сейчас лучше глазами не постреливать, характерных типажей не отыскивать. Да все они здесь, считай, характерные... На кого ни взгляни.
Володя спокойно смотрел, как наливают ему в граненый стакан. Кажется, «Смирнофф». Если он что-то в этом понимает... Главное, не глотками, а выпить залпом.
— Ну будем! — сказал Гоша, вдохнув. — Или мы будем, или нас будут!
Сказав это скороговоркой, он опрокинул в себя стакан. Володя попытался было проделать это с такой же прытью, но закашлялся, пролил часть на свое пальто, стал ладонью стряхивать, чувствуя, как на глаза набегают слезы.
— Нет, не получится из тебя нефтяник! — сказал Гоша под общий смех. — Первый раз, что ли, в Тюмень летишь?
— Был уже, — ответил Володя. — Недавно был.
— Видно, плохо встречали, — сказал Гоша, нахмурившись. — У нас не у всех гостеприимство на высоте.
— Я прилетел обычным рейсом, — сказал Володя, приходя в себя. — Никто не встречал...
— На наших мусоров это похоже, — продолжал хмуриться Гоша. — Только почему я об этом ни черта не слышал?
— Так ведь я не по вашему делу прилетал, — сказал Володя, и окружающим это почему-то понравилось.
— А сейчас, может, по нашему?
— Заткнитесь, а! — с чувством сказал Гоша. — Умники, мать вашу так... Ты сейчас можешь мне сказать, какого хрена прилетал тогда из Москвы, когда там своих ментов хватает?
— Вы же сами говорили, что могу не отвечать, — сказал Володя, глядя на подаренную шапку. — Что у меня может быть следственная тайна.
— Смотря от кого! — воскликнул кто-то сзади.
— Помолчи, Конопля, — поморщился Гоша. — Не имеет права человек говорить, что ж теперь... Заставить я его не могу, а то получается, будто шапку ему подарил, так вроде он мне теперь по гроб жизни обязан... Я, Вова, — он положил руку на плечо Володи, — чтоб ты знал, уже столько вашего брата купил и перекупил, что даже скучно стало. До чего ж вы все продажные. Вот так смотрю на иного, как сейчас на тебя, а сам думаю: купить его, что ли? Да вроде пока без надобности. Или все-таки купить? Вдруг в хозяйстве сгодится...
Попутчики ржали, хватаясь за бока, мотая головами. Что-то злобное было в этом залихватском смехе.
Хозяин же не смеялся, сидел как каменный, и в его глазах по-прежнему стояла тоска.
— Значит, не по мою душу туда летишь? — спросил он Фрязина, когда смех умолк. — А то вот он я, вяжи меня, коли нужен.
Володя пожал плечами, улыбнулся и решил сказать тост. Протянул стакан Гоше.
— Ого! — удивился тот. — Во вкус входишь?
— Вы все... — запинаясь, начал Володя, — очень хорошие, хочется думать, люди...
Он чувствовал, что говорит не то. Но не мог не сказать о том, что всем людям, которых он встречал и встречает где бы то ни было, он желает одного — не встречаться с ним в своем кабинете в качестве подследственных...
— А зачем нам встречаться в твоем кабинете, — сказал Гоша, — если мы все очень хорошие?
— Вот я и хотел сказать... — наморщил лоб Володя. — А вы меня сбили. Что не хочу никого из вас видеть у себя на допросе...
— Постараемся, — хмыкнул Русый-старший. — Постараемся, не страдай.
— Или откупимся! — выкрикнул Русый-младший под общий хохот.
— Ну вот, Конопля, а ты не хотел его брать! — сказал кто-то из полутьмы салона. — Не все же в сику резаться, похохмить тоже охота!
— Прямо Петросян! Или Задорнов!
— Это кто? — спросил Гоша.
— Ну мы еще на сходку их звали по случаю открытия... уж не помню чего, — сказал Коноплев. — На презентацию. И он нам читал, какие американцы дураки против наших... Тоже ржачка была.
— Так вот и живем, — сказал Гоша Володе. — От жрачки к спячке, от спячки к жрачке, а иногда — к ржачке... А время бежит куда-то. Вот ты, интеллигент, знаешь, чем его остановить? Нет? А я знаю. С Ленкой Томилиной, тогда еще Башкирцевой она была, ночку проведешь — и будто время на неделю остановилось. Веришь? А теперь кто мне его останавливать будет? Вот слушай меня, — он наклонился к Фрязину. — Найди мне, кто Ленку замочил. Никаких денег не пожалею. Ты понял меня? На вот, еще выпей, все поймешь.
— Мне достаточно... — с трудом сказал Володя, закрывая глаза.
— Счас сблюет, — сказал Русый-старший. — Тимур, отведи его в клозет.
Кто-то сильный, огромный, как скала, поднялся из полутьмы, где до этого были неразличимы лица, взял Володю Фрязина за шиворот и повел в глубь салона.
— Осторожно, Тимур, — сказал Коноплев. — Не сломай ему чего-нибудь. Он еще пригодится.
Мне никогда не было так плохо, думал Володя. И так холодно. Почему здесь не топят? У меня теперь новая шапка... Вячеслав Иванович спросит: откуда? Что я ему скажу? А прямо так и скажу. Потенциальный подследственный подарил. Ну тот самый, к кому сходятся все связи тех, кто убит или еще жив. Всех этих «генералов» от нефти... Раньше были от инфантерии, теперь от нефти... Кстати, почему я так легко перемещаюсь в пространстве? Почти лечу... Или это меня несут на руках? Чего ради? Ведь меня жутко мутит, я могу не дотерпеть до туалета...
— А где здесь туалет? — спросил Володя того, кто держал его за воротник, и вдруг явственно увидел маленькие светлые глазки под опущенными бровями, низкий лоб, жесткую с сединой щетину и почти полное отсутствие шеи.
Незнакомец, его звали Тимур, держал его за шиворот в подвешенном состоянии. Не сломай ему что-нибудь, сказал кто-то. А он может сломать... и тут Володя отключился.
Утром он пришел в себя, когда уже сели. Сквозь иллюминатор светило морозное солнце. Над ним стояли Гоша и Коноплев.
— Ну ты хорош! — говорил Гоша, хлопая его по плечу. — Давно не пил? Или вообще никогда?
— Водка несвежая попалась! — сказал Коноплев.
— И ведь шубу моему Тимуру облевал, — сказал Гоша. — Вот он тебе ее и подарил, — он кивнул на груду желто-серого меха, лежащего возле ног Володи. — Почистишь, будет как новая. Что смотришь? Осквернил ты ее, понял? Он теперь носить ее не сможет. Аллах ему не позволяет. Ты еще спал, а он уже с ходу выпрыгнул, только трап подали. В город поехал другую покупать. Хорош ты вчера был, нечего сказать. А уж наговорил всего... Все как на духу! Но мы понимаем. Все между нами — намертво. Верно, Конопля?
— Ну! — поддакнул Коноплев.
— В общем, надевай — и поехали. Нельзя экипаж держать. Им назад лететь. А мы растолкать тебя не могли. Поехали, говорю! В городе заедем в химчистку, там при тебе почистят.
— Я ее не возьму, — сказал Володя. — Я свое пальто надену... Где мое пальто?
— Там же, где и шапка, — ответил Гоша. — Выбросили. Где-нибудь на елке красуется или в болоте, километрах в тридцати отсюда...
Они смеялись, глядя на его растерянное лицо.
Вот это влип, сказал себе Володя, надевая гигантскую шубу. Погряз в коррупции... Попробуй скажи им теперь слово. Все припомнят... А все-таки интересно было побывать в их среде. Посмотреть на них. Кое-кого я приметил, несмотря на выпитое.
— Что ты там бормочешь? — спросил Гоша, поддерживая его под руку по дороге к трапу.
— Хочу спросить... — остановился Володя. — Я что теперь, вами купленный?
Гоша озадаченно уставился на него.
— Кто это тебе сказал?
— Ну пил с вами. Шуба эта вот, шапка...
— Да это от чистой души! — Гоша прижал руки к груди. — Симпатичный ты мне человек! Носи на здоровье. Чего мне тебя покупать, ну сам подумай? Был бы ты генеральным прокурором или министром внутренних дел. Что с тебя взять- то? Пошли, говорю!
И они снова двинулись к трапу.
— Все равно мне это не нравится, — говорил Володя. — Вы хотели меня купить. Тем более что я в пьяном виде проболтался, зачем сюда лечу.
Гоша молчал. Пожалуй, зря я это сказал, подумал Володя. Теперь они, пожалуй, догадаются, что моя командировка касается их.
— Опохмелиться бы тебе, — сказал Гоша.
— Вы ведь имели какое-то отношение к погибшей Лене Томилиной? — спросил Володя.
— Слушай, не будь занудой, — сказал Гоша. — Давай сначала выберемся отсюда. Не в самолете же устраивать допрос?
В машине, которую подали прямо к трапу — шикарный, длинный, многодверный «кадиллак», — Гоша, севший на переднее сиденье, повернулся к Володе.
— Какое отношение к ней имел? — сказал он. — Спал я с ней.
— И муж из-за вас ее застрелил? — спросил Володя.
— Ну ты подумай, а? — воскликнул Коноплев. — Его как человека взяли на борт, поили, кормили, одевали, а он уже прямо в машине допросы устраивает.
— Вы мне не ответили, — сказал Володя. — Муж узнал о вашей связи? Так?
— Ты хоть бы с делом познакомился сначала, — сказал Гоша. — Ее застрелили в постели с одним парнем. Ее и его. Я тут ни при чем.
— Мне просто интересно, — пробормотал Володя. — А дело я почитаю. Обязательно.
Витя прибыл лишь под утро и сразу завалился спать. Я не стал его будить, хотя не терпелось посмотреть, что он там заснял. Наверняка какую- нибудь порнографию. Впрочем, адюльтер есть адюльтер. Там все держится на силе беззаконной страсти. А это возбуждает тех, кто подглядывает. А мы с Витей тут монашествуем, поскольку держим марку заграничных штучек, инопланетян, прилетевших на эту грешную Землю из иной цивилизации.
С этими мыслями я снова заснул, а проснулся буквально через час, услышав характерные охи и стоны, доносившиеся с Витиной стороны. Окончательно проснувшись, я понял, что он просматривает отснятый материал.
— А ничего, — сказал он мне, не отрываясь от экрана, на котором блаженствовала сладкая парочка. — Муж сам не прочь на это посмотреть. Он собирает на нее компромат. Хочет развестись. Поэтому, прежде чем раскошелиться, будет долго трясти нам руку в знак признательности.
— Ты хочешь сказать... — начал было я.
— ...Что шантажировать следовало бы эту дамочку?
— Она тебе нравится? — спросил я осторожно.
— Не в моем вкусе, — ответил он. — Но не могу не признать ее сексуальных достоинств.
— Ты рассказывай, не отвлекайся, — сказал я.
— Так вот, — начал он. — Когда я приступил к съемкам, туда же на чердак, где я расположился, проникли два подростка с фотокамерой. И тоже через какой-то им ведомый лючок стали фотографировать. Для меня они были конкурентами, от которых надо было отделаться. Когда я их прижал, они сказали, что их нанял сам господин Мансуров, ибо нуждается в компромате для бракоразводного процесса.
— Отсюда следует, что она развода не хочет? — спросил я.
— Но это не мешает ей заниматься тем, чем она занимается, — кивнул Солонин, стараясь не смотреть на происходящее на экране. — Есть такие дамы — наставляют мужьям рога, чтобы было за что крепче держаться.
— А раз так, то надо подумать, как принять ее в наши ряды, — сказал я. — Словом, что она может нам предложить, если будем молчать?
— Был бы спрос, а предложить ей есть что, — ответил он.
— Проблема в другом, — сказал я. — Не может ли она предложить нам кое-что посущественнее. Скажем, какие-то делишки мужа, информацией о которых она располагает...
— Противно все это, — вдруг взорвался Солонин. — Красивая женщина, создана для любви! А пара козлов смотрит, как она реализует то, что дано ей природой, и размышляют: как бы еще чего от нее поиметь.
— Ну-ну, — сказал я. — Давай разряжай накопившиеся внутренние противоречия, и побыстрее. Нам надо успеть все продумать еще до завтрака.
— А что тут думать? Взять ее за горло — раз, грубый шантаж — два. Только меня от этого увольте. Я прошел свою часть пути. С меня довольно. Очередь за вами.
— Очередь за Славой Грязновым, — сказал я. — И я не могу его не поддержать в том, что касается наших пленных. А ты об этом постоянно забываешь.
— Я бы не торчал там всю ночь, если бы забыл, — проворчал Солонин. — Давайте уж для ясности условимся, Александр Борисович, — кто кому начальник? Мне легче, когда парадом командую я. Так я вживаюсь в уготованную мне роль. А вы время от времени стараетесь принизить меня, поставить на прежнее место.
— Витя, мы это уже обсуждали, — сказал я. — Мне тоже не нравится, что меня держат за безродного космополита, в то время как моя Россия загибается от свалившихся на нее бедствий и проблем. Сэр Питер Реддвей, слава Богу, далеко, ему страдать за свою страну не приходится, и потому он вряд ли поймет, что сейчас нами движет.
— Договорились! — с облегчением сказал Витя. — Я-то думал, что вы присматриваете за мной в том плане, не выбрасываю ли я денежки ООН на неблаговидные цели, придерживаясь какой-то одной стороны.
— В этом слабость того, что мы с мистером Реддвеем затеяли, — сказал я. — Но в этом и сила... Итак, мистер Кэрриган, что мы на сегодня имеем?
— А имеем мы дамочку, которая держится за богатенького супруга, что, однако, не мешает ей погуливать на стороне, — ответил он. — И на вашем месте, мистер Косецки, я бы подумал, что можно из этого извлечь, и доложил бы мне о результатах ваших раздумий.
Я выключил телевизор и прошелся по комнате.
Дамочку мы имеем... Вопрос, сколько мы имеем времени. Плохо, что мы сейчас разделены с Грязновым. Нет возможности поговорить с ним с глазу на глаз. Поэтому надо рассчитывать на себя и Витю. И эту задачку решать самим. Не сегодня завтра нас могут разоблачить. Витя с умным видом сидит на разного рода конференциях и приемах, кивает, что-то записывает в свой ноутбук, в который потом даже не заглядывает. А на него уже смотрят с нетерпением...
Мы так и не узнали, кто и как похитил сына Президента. Хотя знаем, кто собирался похитить его вторично... Алекпер стоит поперек дороги всем, начиная с Мансурова, кончая нашими деятелями, которые спят и видят, как нефть из-под Каспия потечет через Россию транзитом, включая мятежную Чечню. Хотя вряд ли их мечты сбудутся.
Мансуров — вот кто мог быть заинтересован в похищении Алекпера! Чтобы оказать давление на его отца...
Но, с другой стороны, Мансуров был в Москве, когда было совершено нападение на посольство в Тегеране... Ну и что? Он мог быть где угодно, если нападение было организовано заранее.
Солонин дважды сталкивался с чеченцами, и оба раза в Тегеране. Причем во второй раз — когда они, по идее, должны были мотать уже срок. С другой стороны, если Алекпер не был сторонником перекачки нефти через Россию, зачем его было похищать этому Мансурову? Они были почти союзниками. И потом, что за бред с этим Акапулько? Разве Мансуров не мог припрятать Алекпера где-нибудь поближе? У сочувствовавших ему турок? В том же Иране, где его братья чеченцы пользуются почти дипломатической неприкосновенностью? Даже больше того. Нашкодивших дипломатов высылают из страны пребывания, а здесь этих бандитов просто отпустили...
В этой истории с Акапулько виден размах, купеческая широта. Мансуров, судя по тому, что рассказывает о нем Слава, прижимист. И если вспомнить, что Алекпера там караулили и пели ему песни о выгоде маршрута нефтяных потоков через Россию наши парни, достаточно приблатненные, можно с долей уверенности сказать: похитили Алекпера наши, русские.
И ведь наверняка уговаривали его из патриотических побуждений, надо полагать, не только из узкокорыстных.
Поэтому одно можно сказать определенно: общих интересов у русских мафиози с Мансуровым нет. Наша мафия хотела заткнуть рот Алекперу с помощью чеченцев. И навряд ли оставит эти попытки... \
Вот как все переплелось.
Значит, наша мафия неплохо ладит с чеченскими бандитами? Ничего удивительного, если вспомнить, какой жирный куш предстоит разделить.
Сейчас сын Президента для них — вне досягаемости. Но это не значит, что они оставят попытки как-то повлиять на него.
Как? Это другой вопрос... Будут искать слабое место у Алекпера. Семья? Дети? Делара?
Я посмотрел на Витю. Тот спокойно встретил мой взгляд, но на всякий случай сомкнул брови. Мол, не забывай, что я твой начальник.
— Они ведь не оставят Алекпера в покое, — сказал я ему. — Они убили Новруза, его человека.
— Ты что-то путаешь, — сказал Витя. — Новруз — человек Самеда.
— Пусть так... Но ведь был у Самеда разговор с Алекпером. И после этого разговора Новруза лишили жизни.
— Ты опять путаешь, — покачал головой Витя. — Новруза зарезали после его разговора с Самедом. Хотя до этого он говорил и с Алекпером.
— Кому Алекпер рассказывал о своей мечте побывать в Акапулько? Кто мог это узнать?
— Говорит, никто, кроме Делары, не мог этого знать, — ответил он.
— Получается интересная вещь, — сказал я. — Кто-то знал, когда и где будет их следующее свидание, а также знал о его сокровенной мечте.
— То, что они встречаются, знал весь Баку. А вот где они встречаются, знали немногие. Каждый раз, не доверяя телефону, прежде чем расстаться, они договаривались о будущей встрече.
— И если исключить предательство Делары как правдивой и независимой женщины...
— То, значит, там, где они бывали, находилось подслушивающее устройство, — закончил Солонин. — И те, кто пользовался им, отправили нашего Алекпера загорать в Акапулько.
— Вот теперь кое-что сходится, — согласился я. — Из тебя получился бы неплохой аналитик... И все же здесь пока много неясного. Убийство Новруза, например. Зачем кому-то, кто это сделал, нужно было раскрывать то, что они записывают разговоры Самеда?
— И само убийство... — добавил Солонин. — Демонстративное и вызывающее. Вот, мол, что кое-кого ждет. Уж не нас ли с вами, мистер Косецки?
— Запугиваете, начальник, — сказал я. — И так голова кругом. Мне бы сейчас мудрую голову Славы Грязнова, когда он в хорошем подпитии... А что, если ему позвонить?
— Звоните, — «разрешил» Солонин. — А я бы пока занялся другим делом... Следовало бы поговорить с госпожой Амировой, вам не кажется? Пусть покажет мне их гнездышко, сколь бы засекреченным оно ни было. Уверен, что там все прослушивается... Ведь не лень же было кому-то установить там подслушку.
Очень уж он вошел в роль, думал я, набирая цифры номера и шифра, предвкушая, что сейчас услышу драгоценный голос своего старого друга.
— Да... — хрипло сказал Слава. Его голос был великолепно слышен, как если бы он был где-нибудь рядом.
— Здорово, — сказал я. — Что у тебя слышно по нашим общим делам?
— А ничего хорошего, — ответил он устало. — Голова разрывается. Бандиты до того обнаглели, что не просто убивают клиентов, а норовят демонстративно перерезать горло. Для устрашения человечества.
— И у вас тоже?
— Тоже? — переспросил Слава. — Что это значит?
— Ну у нас это вроде как положено, — сказал я. — В традициях восточных головорезов. Так убили недавно друга нашего общего знакомого Самеда.
— У нас — двоих, — вздохнул Слава. — Одного тюменского «генерала» и его заместителя. Ив- лева — в Тюмени, его зама, Бригаднова, — в Москве.
— Ты обратил внимание, кто сел на их место?
— Надо бы... — сказал Грязнов. — Все руки не доходят.
— Не узнаю тебя. С этого надо было начинать.
— Стареем, — сказал Слава. Но кое-что знаю... Может, слышал про такого Гошу Козлачевского?
— Не один раз, — ответил я. — Он сел на место погибших?
— Ему и у себя хорошо. А сел как раз его бывший подельник, с ним вместе он когда-то мотал срок. И что характерно, этот Коноплев прежде никакого отношения к нефти не имел. И в Сибири никогда не жил.
— Пешка?
— Проходная, — хмыкнул Слава. — Мне недавно оттуда, из Тюмени, Фрязин звонил. — Набрался дури и полетел с ними в одном самолете в Тюмень. И все-все в том самолете разглядел. Говорит, что Коноплев не более чем «шестерка», в рот хозяину смотрит.
— Но ведь фирма, — сказал я. — Акционерное общество. Есть собрание акционеров, просто так лишь бы кто не пройдет.
— Я тебя умоляю... — остановил меня Слава. — Вопрос в другом: у кого пакет? Не у того ли, с кем не могли поладить предыдущие «генералы»? Сейчас все твои акционеры сидят и смотрят, чья возьмет. После собрания, конечно, поворчат, когда будут расходиться... Теперь с этим поездом, будь он неладен. Говорил тебе, нет?
— Напомни.
— Цистерны с песком пришли. И никаких следов. По накладным вроде адресат в Тюмени. Тот же «Сургутнефтегаз», где теперь этот Коноплев... Ты меня слушаешь или нет?
— Слушаю, слушаю...
— Тебе неинтересно, я понимаю, — сказал Слава. — Тебе международных авантюристов ловить интересней. Но все равно эти ребята, про которых я рассказываю, доберутся когда-нибудь и до Баку, понимаешь?
— Уже добрались.
— Тогда слушай, — продолжал Слава. — Этому Коноплеву — все до фени. Пропал эшелон с нефтепродуктами — так не он же виноват... Он и так всю бухгалтерию разогнал, свою, говорит, команду набирать буду.
— Это он тебе сказал?
— Не мне. Фрязину. Володя в Тюмени сейчас безвылазно сидит. Иногда звонит. Ничего тебе это не напоминает?
— Надо подумать, — сказал я. — Разговор нешуточный. Во всяком случае — не телефонный... Что-то такое вспоминается, когда все вспомню, позвоню.
И положил трубку.
— И что? — спросил Витя.
— Как в сказке, — сказал я. — Чем дальше, тем страшнее. И не мельтеши перед глазами.
— Чапай думать будет! — хмыкнул он и стал напяливать на себя свою амуницию, явно куда-то собираясь.
— Ты куда? — спросил я.
— А вы что, не слыхали про пресс-конференцию, которую собирает наш общий друг Алекпер. Он прислал мне приглашение. Думаю, как мой телохранитель вы обязаны следовать за мной.
— Время у нас еще есть? — спросил я.
— Полчаса, — кивнул он.
Я лег на диван и прикрыл глаза. Что же мне пришло в голову, когда зашла речь об этом эшелоне, состоящем из цистерн с песком? Что-то такое было у нас в Генпрокуратуре, что успешно похоронил предыдущий генеральный, сам ныне коротающий свои дни в Лефортове.
Итак, где-то в Белоруссии, то ли в Мозыре, то ли в Полоцке, есть некий нефтеперерабатывающий завод... Некто соединил на бумаге свои скважины с этим заводом и назвал это концерном, холдингом, картелем, неважно... И по межэсенговским соглашениям получил полное право беспошлинно катать свои цистерны с нефтью на этот завод. И вот тут начинается самое интересное... Нефтепродукты от этой переработки идут куда угодно, только не хозяину. Идут, скажем, в Польшу, или в Литву, или в Калининград. Возможно, в Калининград, через Литву. Значит, тоже, считай, беспошлинно.
А уж из Калининграда — куда душе угодно. Хоть в Германию.
Нашему генеральному, в силу теперь уже выясненных причин, это показалось малоинтересным. Ну не вернулись нефтепродукты и не вернулись. Сам-то хозяин не вопит, не рвет на себе волосы, мол, ограбили. Нет факта хищения? Нет. Этими ли вопросами на современном этапе должна заниматься возглавляемая им прокуратура?
Теперь представим себе, что там стали осторожнее. И цистерны как бы стали возвращаться, перемазанные нефтью. На таможне зафиксировали: ага, эшелон ушел, эшелон вернулся. Лазить туда, заглядывать, есть ли там в наличии нефтепродукт, вроде положено, но кто сказал, будто мы обязаны делать то, что положено? И потому на песочек до самой столицы никто не обратил внимания...
Тогда, помнится, кто-то у нас прикинул, сотню долларов с каждой тонны можно иметь. И ведь кто-то имеет.
И если бывшие, ныне убиенные директора подняли, допустим, хай, значит, это делалось без их ведома. Или обидели их при дележке, что тоже не исключено. А этот новый, Коноплев, всем хозяину обязан. И потому будет покладист. Тем более что сам он — ноль. И никогда не возропщет.
Я даже заворочался на диване, так мне захотелось взяться за это дело. Видимо, проснулся во мне «важняк» в этой шикарной бакинской гостинице, в которой так и не появилась горячая вода. Захотелось действовать, заниматься расследованием серьезных преступлений.
Мы прибыли с Солониным на пресс-конференцию Алекпера, едва успев к самому ее началу.
Поначалу случилась небольшая заминка. Когда молодые люди на входе собрались обыскать Витю, он им просто не дался. Потребовалось вмешательство самого сына Президента, чтобы инцидент был разрешен без скандала.
Алекпер по-братски обнял Витю, и разгоряченные молодые люди, коим хотелось слегка поразмяться, нехотя отвалили.
Я с сожалением посмотрел на них. Где еще они получат такой урок, который мог бы преподать им Солонин? Я и сам бы с удовольствием посмотрел на такую схватку, если бы не иностранные корреспонденты, навострившие было уши и камеры в предчувствии скандала.
Сам я, как телохранитель столь важной персоны, держался бы при этом немного в стороне, чтобы не путаться у Вити под ногами, не мешать.
Но все обошлось.
Сын Президента сидел за столом, на котором было множество микрофонов, и спокойно смотрел в зал.
Пресс-конференцию открыл господин Амиров. Он и предоставил слово Алекперу.
Алекпер был отрешен и задумчив, похоже было, что мысли его сейчас витают где-то далеко. Я вспомнил, что он курит анашу. Витя сам это видел, а он врать не будет.
И тем не менее Алекпер говорил уверенно и толково.
Да, он ничего не имеет против России, даже после того, что с ним случилось. Эти бандиты, которые его похитили, представляют только себя, а не страну, в которой родились. Он только лишний раз уверился, что азербайджанскую нефть следует транспортировать через Иран или Турцию. Через Россию — очень дорого и к тому же опасно... Да, война в Чечне закончилась, но как-то наспех, поскольку в интересах обеих сторон, чтоб вопрос о нефтепроводе был разрешен в общую пользу — Чечни и России. Но потом может начаться все сначала...
Да, он знает, что американцы против иранского варианта. Через Грузию и далее Турцию — еще куда ни шло. Но там строить и строить... И нефтяной терминал в Поти либо Сухуми, и саму трубу через горы и перевалы, что может быть еще опаснее, чем через Чечню... Да, он знает, что его отец склоняется к российско-чеченскому варианту... Но он попробует его переубедить.
И в этот момент ему передали записку, и в этом не было ничего необычного, если не считать, что подавший записку чернобородый парень быстро вышел, почти выбежал из зала.
Алекпер прочитал, вскочил, растерянно посмотрел на присутствующих.
— Кто это передал? — спросил он.
Солонин, дремавший со мной рядом, поскольку примерно знал, что скажет Алекпер, открыл глаза и вскочил.
— Здесь сказано, что только что похищена госпожа Делара Амирова, — сказал дрожащим голосом Алекпер. — И что если я не изменю свою позицию...
В зале стояла гулкая тишина. На мужа и возлюбленного похищенной красавицы было невозможно смотреть.
— Я, кажется, видел его, — успел я сказать Солонину.
— Перекрыть все выходы, проверить у всех документы! — рявкнул какой-то пожилой мужчина в камуфляже, что нам было совсем некстати.
— Держитесь за мной, — сказал мне Солонин. — Не отставайте!
И, перепрыгивая через стулья и столы, выбежал из зала. Мальчики-охранники постарались его перехватить, но тут же пожалели об этом. Солонин летел, расчищая дорогу мне, своему телохранителю, распахивая ногой двери, пока мы не выскочили на улицу.
— Вы видите его? — спросил он меня, оглядываясь.
Впрочем, он и сам увидел то, что я должен был увидеть раньше его.
Синий в вечернем свете фонарей «БМВ» рванул с места прямо на нас. Я успел отскочить в сторону, а Солонин грамотно, как его учили, перекатился на локтях и коленях через радиатор, крышу и багажник машины, после чего мягко, на четыре точки, приземлился на асфальт, даже, по- моему, не испачкав костюма.
— Что смотрите? — крикнул он мне. — Заводите машину!
Я действительно загляделся на него. Просто учебное пособие для начинающих камикадзе! А между тем из здания МИДа уж выбегали охранники и водили стволами своих «магнумов» туда- сюда, не видя то, что было у них под носом, — нас с Витей, успешно усаживающихся в машину.
— Гоните! — приказал Солонин. — Гоните в сторону проспекта Нефтяников. На площади Свободы — правый поворот.
Я с удивлением слушал его. Откуда что берется? И когда он успел выучить здешние повороты- развороты?
Но особенно раздумывать было некогда.
— Кажется, за нами гонятся, — сказал я, мельком глянув в зеркало заднего вида.
— Черт с ними, потом объяснимся! Эти придурки только путаются под ногами, вам не кажется? — И щелкнул затвором своего пистолета.
Впрочем, поднимать здесь, в центре Баку, стрельбу было бессмысленно. Пули могли рикошетом попасть куда угодно и в кого угодно.
Мы ведь американцы, деловые люди, а не агенты ЦРУ. Мы не можем вмешиваться во внутренние дела суверенного государства. Думаю, Витю отягощали те же мысли, когда я мельком поглядывал на него.
Гнаться-то мы гнались и уже знали, что не упустим, но вот стоило ли оно того?
Здесь я должен был всецело положиться на Витин талант. Он мог без лишнего шума, пыли и кровопролития задержать этого молодчика и вытрясти из него душу по горячим следам. Вот и все, что следовало сделать, не привлекая к себе лишнего внимания в самом центре Баку, где начиналась обычная ночная жизнь большого города.
Лицо Солонина стало спокойным. Он все просчитал. Я ждал его команду, хотя уже понимал, что никакого визга тормозов, никакого перекрытия движения этому малому в синем «БМВ» не будет. Поэтому ему бы лучше держаться людных и освещенных улиц, а не стремиться умчаться туда, где потемнее. Но откуда ему было знать, что мы не менее его не желали засветиться?
Мы продолжали держать дистанцию, следуя за ним, не форсировали события, не прижимали и не обгоняли его, полагаясь на случай.
Впрочем, Солонин полагался одновременно и на свою чудо-технику. В его ухе уже был миниатюрный динамик, отвод от которого прятался за лацканом костюма.
Витя без устали крутил колпачок своей авторучки, настраивая, как я понимаю, свой приемник на нужную частоту.
— Кажется, есть... — сказал он через какое-то время. — Он гонит в Нагорный парк, бывший Киров. Ведь мы сейчас пересекаем площадь Ахундова?
— Именно так, — сказал я, увидев памятник поэту.
— Он просит, панически требует, чтобы его встретили возле Нагорного парка. Говорит, что его преследуют. Описывает нашу машину...
— Что будем делать? — спросил я.
— Вы? Ничего, — ответил Витя. — Только здесь немного притормозите. Не доезжая до светофора...
В следующую минуту он исчез, как испарился. Я только заметил, как открылась и хлопнула дверца с его стороны, когда я начал тормозить перед светофором.
Потом он мелькнул, когда бежал вдоль ряда машин. Потом вскочил в' одну из них, хотя там явно был водитель. Машина понеслась, едва загорелся зеленый свет. Видимо, в сторону Нагорного парка.
Честно говоря, я не знал, где этот парк находится. Остановиться и спросить? Хоть бы попался какой-нибудь указатель.
Я ехал и вглядывался. Улицы становились все темнее. Бездействующих по случаю зимы фонтанов все меньше. Прохожих — тоже.
Куда ехать?
И с кем поехал Витя? Что-то я не заметил, чтобы он кого-нибудь вытолкал из машины на мостовую. Не в его это правилах... Наверняка выбрал какую-нибудь зрелую дамочку за рулем, веруя в свою неотразимость. Объявил ее похищенной. И по взгляду понял, что она мечтала об этом всю жизнь. Что-нибудь в этом роде. На что-то другое моей фантазии не хватало.
Бакинское ночное небо усеяли звезды. Куда я еду? Остановиться все же следовало.
Я сделал это возле перекрестка, там неподалеку стояла машина, а ее водитель копался в двигателе.
— Нужна помощь? — спросил я на ломаном русском.
Парень распрямился и угрожающе посмотрел на меня. В его руке был тяжелый гаечный ключ. Не отошел еще от дня скорби, подумал я, делая шаг назад.
— Простите, я англичанин, не говорю по- азербайджански, — сказал я, — только немного по-русски... Если вам нужна моя помощь...
Он ничего не ответил и снова опустил голову под капот своего старенького, севшего на рессоры «Москвича».
— Мне нужен Нагорный парк, — сказал я, продолжая коверкать великий и могучий русский язык. — Как туда проехать?
Честное слово, я готов был взять его на буксир, лишь бы показал, где этот парк.
Он молча сел за руль свой колымаги, покрутил ключом зажигания... Мотор не схватывал. Слава Богу, сел аккумулятор. Всего лишь...
— Могу дать прикурить, — сказал я, полагая, что моя помощь послужит ключом к взаимопониманию. Он впервые посмотрел на меня по-человечески. Все проносились мимо, а этот зануда англичанин, каких в Баку в последнее время столько развелось, предлагает помощь.
Пока мы протягивали провода от моего аккумулятора к его, я проклинал свою лень. Вот Витя не терял времени даром, изучал по карте улицы Баку, все повороты и развязки, полагаясь на свою великолепную память. Увы, ничем подобным похвастать я не мог. И теперь теряю тут время, а в этот самый момент Солонин где-нибудь в темноте ведет битву один против целой своры бандитов, быть может, уже истекает кровью...
— Нагорный парк! — склонился я к окошку «Москвича» в тот момент, когда он благополучно затарахтел. Водитель пожал плечами и протянул мне какую-то мятую бумажку.
— Слушай, как тебя, мистер, да? Не стой на дороге! Откуда я знаю, где этот парк? Я сам здесь заблудился, шайтан возьми эти новые надписи... Не здешний я, понял? Из Ленкорани приехал. — И, добавив кое-что от души на своем языке, включил с немалым усилием передачу.
И тут же рядом притормозила еще одна машина, ехавшая навстречу.
— Вы что-то ищете? — спросил меня кто-то невидимый голосом Вити Солонина. — Вам, если не ошибаюсь, нужен Нагорный парк?
Я так и остался стоять с открытым до неприличия ртом.
За рулем, как я и предполагал, сидела красавица лет пятидесяти, густо накрашенная и мелко завитая, а на заднем сиденье находились Витя и тот самый чернобородый парень, что подал записку, слегка помятый и здорово напуганный.
— Мы приехали, — сказал Витя. — Я тебе позвоню, дорогая... — И, выбравшись из машины, поцеловал ее в нарумяненную щеку.
Он спокойно стоял на мостовой, не обращая внимания на впечатление, которое производил на окружающих. В течение считанных минут этот великолепный экземпляр мужского рода обворожил одну, до смерти напугал другого и вызвал неподдельное восхищение у третьего, то бишь у своего телохранителя.
Он пересел со своей добычей ко мне в салон, нимало не беспокоясь о том, что пленный попытается бежать или грохнуть его чем-нибудь по голове. И даже прикрыл глаза, собравшись вздремнуть, пока мы будем ехать.
— Куда? — спросил я, обернувшись. И понял, почему Витя так беспечен. Наш пленник мелко дрожал от страха.
Интересно, чем Витя сумел так его напугать?
— Куда? — толкнул локтем Солонин нашего пассажира. — Тебя спрашивают: куда теперь?
Тот что-то пробормотал. Витя, похоже, понял его.
— Если не возражаете, Александр Борисович, нам лучше поменяться местами. Плохо вы, оказывается, знаете город. Не знаете даже, как проехать в Нагорный парк, любимое место отдыха трудящихся.
Он вылез из машины, не обращая внимания на любителя подавать записки, и даже оставил дверцу для меня открытой. Он явно рисовался этой нарочитой небрежностью, хотя я уверен, что, даже повернувшись спиной к пленному, он контролировал его поведение.
Но в этом, повторяю, не было необходимости. Тот сидел и мелко дрожал. И на меня, севшего с ним рядом, он посмотрел заискивающим взглядом.
Солонин погнал машину куда-то обратно, через центр. Так мы ехали минут сорок, потом начались пригороды Баку с блочными домами, потом частные домики с садами. Время от времени Витя оборачивался к нашему пленнику и спокойно, как если бы мы ехали в гости, спрашивал дорогу.
Наконец мы остановились на маленькой темной улице.
— Сидите здесь, — строго сказал Солонин, заглушив мотор. — И ждите, пока не вернусь.
Выбравшись из машины, он направился, не оглядываясь, к неказистому домику с темными окнами.
Фрязин третий день сидел в гостинице «Москва», не выходя на улицу. Он не решался надеть свою обнову. Вычищенная шуба висела в шкафу, но Володя не мог к ней прикоснуться. И все переговоры со здешними сыскарями вел преимущественно по телефону, поглядывая за окно, где непрерывно мела метель.
Он уже успел отметить тот факт, что все, о чем он спрашивал у своих коллег, становилось известным его попутчикам, с которыми вместе сюда летел. Утром спрашивал, а вечером звонил Коноплев и уточнял, что именно ему, Фрязину, хотелось бы узнать.
Они вели с ним игру в открытую, даже не считая нужным это скрывать.
Пусть хамят, думал Володя, это мне на руку, пусть считают меня недотепой.
Он уже мог подвести кое-какие итоги. Правоохранительные органы здесь куплены на корню. И не особенно полагают нужным это скрывать.
Жена прокурора вложила пару десятков тысяч долларов в качестве пая в здешний Кредит-банк, который контролирует некто Артем, здешний пахан. Это знают все. И никого подобная ситуация не колышет. Откуда у прокурорши такие бабки, да еще «зеленые», если сама она учительница, а муж получает тоже не миллионы?
Это в столице общественность ахает и возмущается, задаваясь подобными вопросами, здесь это в порядке вещей.
Итак, Гоша приехал на поминки своей бывшей любовницы и даже не считает нужным скрывать это от безутешного супруга.
Имеет ли это убийство какое-нибудь отношение к убийствам здешних «генералов»?
Сугубо феодальные отношения, надо сказать. Тот же Гоша занимает незавидную должность, на свою работу наверняка не приходит, зарплатой не интересуется, но распоряжается судьбами своих непосредственных начальников. Вассалы на виду, а их сюзерен прячется за ними, словно опытный бегун на длинной дистанции, готовый «выстрелить» из-за спин перед самым финишем.
Там, в самолете, это было хорошо видно. Бояться этому Гоше особенно некого. Слишком многое на нем замкнулось. И потому все должны быть озабочены его безопасностью. Получая из его рук высокие должности, они понимают, что он может в любой момент их отобрать. И даже вместе с жизнью.
Гоше, словно самодержцу, всегда будет мало уже имеющихся завоеваний. Он не сможет остановиться. Теперь его интересует азербайджанская нефть. Вернее, трубопровод, по которому она пойдет. Ему надо все это прибрать к рукам, отодвинув государство.
История с убийством Елены Томилиной и Чердынцева стояла особняком. Здесь Гоше был нанесен удар.
И когда он просил рядового, никому не известного оперуполномоченного МУРа найти убийцу любимой женщины, то был искренен. Здешние сыскари тоже готовы были разбиться в лепешку, чтобы найти, в этом нет сомнения, но они чересчур зависимы. Они хотят для начала понять, кто этот всемогущий, посмевший поднять руку на женщину здешнего императора? И не говорит ли сам факт случившегося, что судьба императора под вопросом?
Все это отвлекало Фрязина от насущной и повседневной работы. Он прибыл в столицу сибирской нефти в подаренной шубе, и это одеяние словно парализовало его. Не только надеть, но и просто видеть эту шубу было выше его сил.
Володя раздумывал. Безусловно, от него сейчас ждут решительного шага в расследовании убийства Елены Томилиной. Он должен сдвинуть это расследование с мертвой точки.
Но толчок, он уже это понимал, должен быть с другой стороны. Со стороны погибшего вместе с ней Анатолия Чердынцева. Кто он и что? И почему он? Как оказался в одной постели с женщиной могущественного босса? Как посмел? Вот вопросы, на которые следовало искать ответы прежде всего. И потому, когда вечером к нему приехал сам Гоша с бутылкой коньяка и с закуской в промасленных пакетах, краснолицый от холода, с остановившимися глазами, Володя прежде всего спросил его о Чердынцеве.
Гоша отмахнулся. Он только что был в морге. Там Олег Томилин, как увидел его, сразу зарыдал и припал к его груди. Хотел скрыть свой страх?
Именно поэтому Гоша и приехал к этому сыскарю из Москвы, чтобы поговорить об этом. Такие вот интеллигентные правдолюбцы почему-то хорошие психологи.
Володя только пожал плечами.
— Неужели у вас нет настоящих профессионалов, которые смогли бы раскрутить такое дело?
— Запросто! — усмехнулся Гоша, сбросив шубу на кровать. — Могу даже конкурс объявить. И назначить приз тому, кто первый найдет убийцу. В тот же день прибегут с неопровержимыми доказательствами.
— Тогда зачем вам я? — спросил Володя.
— В том-то и дело, — сказал Гоша. — Они прикормленные. В рот смотрят. И стараются угадать: того ли или кого-то другого надо засадить за решетку. А мне настоящий убийца нужен! Пусть это будет хоть лучший мой друг. Понимаешь?
— А разве я для вас — не прикормленный? — Володя жестом указал на висевшую на вешалке шубу.
— Шуба — это чепуха, — скривился Гоша. — Это для тебя ценность... Для меня — тьфу! Вон Тимур сбегал на барахолку и сейчас в такой же щеголяет...
— Скажите, Тимур — он вам кто?
— Доверенное лицо, — усмехнулся Гоша. — Вместе сидели. Что еще?
Володя с удивлением смотрел на него. Сам признался... О том, что Гоша Козлачевский сидел, и не раз, говорили, но как-то с опаской.
— Плакаты с моей биографией видел? — спросил Гоша. — В них ничего такого нет. Не то чтоб я своего прошлого стыдился. Просто выставил свою кандидатуру на пост губернатора. А это дело такое — надо быть чистеньким.
Володя смотрел на него во все глаза. А что, и станет губернатором. Вот тогда его не остановишь. И своих корешей, с кем сидел, посадит в высокие кабинеты.
— Значит, те, кого прикормили, теперь вам не нужны? — спросил Володя.
— Выходит, так, — ответил Гоша. — Самому противно бывает... Ведь прямо скулят от нетерпения, когда тебе в рот заглядывают. По-собачьи... У них же аппетит приходит во время еды. За идею никто не хочет служить. Всех накормить надо.
Он не спускал глаз с Фрязина, расхаживающего по номеру.
— Тебе, наверное, будет проще заняться этим делом, если я заберу эту шубу и куплю пальто? Верно? Будем считать, что возвратил я тебе то пальто, которое мы выбросили.
Володя ответил не сразу.
— Шубу, конечно, заберите. Вместе с шапкой... А пальто я возьму, это будет правильно... Скажите, почему Тимур, телохранитель ваш, остался в машине? Вы ему не доверяете?
— Как себе самому доверяю, — сказал Гоша, — на все сто.
— С Коноплевым вы тоже вместе сидели?
— Было дело. Только на таких и можно надеяться, чтоб ты знал. Эти не продадут. Только ради этого стоит посидеть, помучиться...
— За что сидел Тимур?
Гоша исподлобья посмотрел на него. Этот тихоня, этот очкарик, похоже, не поддается обаянию его грубой силы. Его интересует только то, что касается его дела.
— Ты приехал сюда копать под меня? — негромко спросил Гоша.
Володя пожал плечами.
— Нет. Просто пытаюсь понять, кому было выгодно убийство Ивлева и Бригаднова. Пока получается — выгодно было вам... Может, найдется еще кто-то, но пока только это лежит на поверхности. Везде вы с ними пересекаетесь. И по своему непосредственному делу, и по финансовым отношениям... Они ведь вам, вернее, вашей корпорации, или как там вы называетесь, оставались должны? И подали заявление с обвинениями против вашей организации в прокуратуру. Верно?
— Я к тебе сам пришел, — сказал Гоша. — Просил, как человека.
— Что верно, то верно, — согласился Володя. — Вас я не приглашал. Но в следующий раз — почему бы и нет? Мне обещали выделить кабинет в областном УВД. Я вас приглашу туда для официального допроса.
— Человек ты или нет? — помотал головой Гоша. — Я к тебе со всей душой. Со всем, что наболело. Ведь только после ее гибели я осознал, что любил ее. Понимаешь?
— Однако вами сейчас руководит совсем другое чувство, — заметил Володя. — Месть.
— А что же, прощать такое? А если другой, кто неповинен, погибнет из-за нее? Мне ведь только свистни! Завтра же десяток приведут с добровольной сознанкой по всей форме... Ну тех, кому большие сроки грозят по их делам, а то и вышка... Но не хочу я этого. Я хочу в глаза посмотреть настоящему убийце. Иначе мне жизни не будет, поймешь ты это когда-нибудь или нет? А ты ко мне с Ивлевым и его замом пристал. Был бы я виноват, разве просил бы тебя?
— А почему вы меня просите? Разве мало вам других оперов и следователей в той же Москве? Обратились бы к генпрокурору или министру МВД, если к своим нет доверия.
— А ты мне понравился, — сощурился Гоша. — Сам полез в нашу малину, предполагая, что копать надо здесь, среди нас. Верно говорю? И ведь не испугался. Потому и проникся я к тебе.
Володя снова подошел к окну и посмотрел на улицу. Там возле «кадиллака» по-прежнему высилась громада Тимура.
— Хочешь, сдам его тебе? — вполголоса спросил Гоша.
— Кого? — не понял Володя.
— Ты ж его подозреваешь, — усмехнулся Гоша. — Разве я не вижу... Да я и сам его, если честно, подозреваю.
— Как же так? — сказал Володя. — Я что-то не врублюсь... Вы же говорили, будто он не способен предать. Вот только что говорили. И сами готовы его сдать?
— Именно так, — подтвердил Гоша. — Я и не отказываюсь. Он не предаст. Он за меня кого хочешь пришьет... И просить не надо.
Володя нахмурил лоб, стараясь понять Гошу.
— Разговор у нас без протокола и не записывается на магнитофон, верно? — спросил Гоша. — Вот я тебе все сказал как на духу. Больше из меня ничего не вытянешь. Любое другое слово — предательство. А я этого не хочу.
— Бросьте! — махнул рукой Володя. — Вы его уже сдали.
— Ничуть. Если не сделаешь, как прошу, найду Тимуру любых свидетелей, самое железное алиби обеспечат... И ни черта ты не докажешь!
Он поднялся с кресла и подошел к Фрязину вплотную. Потом взял его за грудки и прижал к стене.
— И живым отсюда не уйдешь, понял? И на себе, сукин крот, почувствуешь то, что почувствовали Ивлев и Бригаднов в последнюю минуту.
— Убери руки! — Володя резко, снизу ударил Гошу коленом в пах.
Тот скорчился от боли, потом сел на кровать.
— Ты ж мне так яйца отобьешь... — простонал он. — А они мне еще пригодятся...
Посидел, раскачиваясь от боли, потом поднялся.
— Откуда ты такой взялся? — спросил, глядя на Фрязина.
— Вам бы лучше уйти отсюда, — посоветовал Володя.
— Я же тебя могу одним пальцем... Могу! Но ты мне нужен. Пока.
Гоша подошел к окну, приоткрыл форточку и крикнул вниз:
— Тимур! А ну поднимись сюда! Триста седьмой номер! Тебя желают видеть. — Отошел от окна. — У него сорок шестой размер ноги, — зачем-то сообщил он Володе.
Володя спокойно смотрел на него.
— Ты же сам хотел его видеть? — сказал Гоша. — Вот я и позвал. А что такого? Ты же следователь или опер, в этом я не разбираюсь. Тебе надо раскрывать преступления. Помоги мне раскрыть мое дело, я помогу тебе раскрыть твоих два... Пальто когда тебе доставить?
— Желательно побыстрее. А то не в чем явиться в управление.
Гоша достал из кармана шубы нераспечатанную бутылку коньяка и сел, ссутулившись, на кровать. Спросил:
— Будешь, нет? — и, запрокинув голову, влил в себя, по обыкновению, полбутылки.
В дверь постучали.
— Входи, Тимур, открыто! — крикнул Гоша. Он всегда пьянел сразу, но потом, сколько ни пил, пьянее уже не становился. — На вот, он отказывается, допивай! За их здоровье.
Тимур пытливо перебежал взглядом с хозяина на Володю, стараясь понять, зачем позвали. Потом послушно налил себе в стакан, стоявший на столе, и выпил. Вытер губы ладонью, приготовился слушать.
— Вот он хотел тебя видеть... — указал на Володю Гоша. — К нему все вопросы.
— Садитесь, — сказал Володя. Тимур сел, сложив огромные руки с корявыми, поросшими черными волосами пальцами на животе.
— За что сидели? — спросил Фрязин.
Тимур поерзал на стуле, посмотрел на хозяина. Гоша молча смотрел в сторону.
— Когда? — спросил Тимур.
— Что — когда? — не понял Володя.
— Ты бы по-другому спросил, — усмехнулся Гоша, глядя на своего телохранителя. — А какое, мол, твое собачье дело, сыщик говеный?
Володя невольно посмотрел на руки Тимура. Такие запросто свернут шею быку. Неужто зверь прибежал на ловца?
Гоша что-то почувствовал, словно уловил мысль Фрязина.
— Он сидел несколько раз, — сказал Гоша. — Вы какой раз имеете в виду?
Тимур спокойно глядел куда-то в угол. Держится довольно нагло и уверенно.
— Тогда расскажите про все случаи, — сказал Володя.
— Ты меня в чем-то новеньком подозреваешь, да? — спросил Тимур.
— Подозреваю, — кивнул Володя. — В новеньком.
— Убил кого или стащил чего, интересуешься, да? — сощурил глаза Тимур.
Володя вдруг ощутил страх. Тимур смотрел на него с насмешливым прищуром. Он никого и ничего не боялся. Ни этого мента, ни тюрьмы, ни вышки. Он уже давно все для себя решил. Будет жить, как живет, и делать все, что потребует хозяин. Хозяина он любит. За хозяина пойдет на все. Даже если надо будет удавить этого щуплого мента, он удавит его двумя пальцами, как курчонка.
— Первый раз посадили за что? — продолжал Володя.
Тимур искоса глянул на Гошу. Отвечать, да? Тот пожал плечами.
— За соседа посадили, — сказал Тимур. — Стащил нашего барана. Я его немножко поколотил.
Ничего себе — немножко, подумал Володя. Но что-то в этом есть — за барана. Какая-то зацепка. Как баранам перерезают глотки? Предварительно свернув назад шею. Он вспомнил разорванные шейные позвонки Бригаднова, кажется, бывшего борца... Или это был Ивлев?
— Вы занимались спортом? — спросил Володя.
— Какой спорт? Борьба разве спорт? — дернул плечом Тимур. — Балуюсь немножко в спортзале. Кроссы бегаю.
— Это у него хобби, — подсказал Гоша.
Тимур впервые посмотрел на него с неприязнью — пристально и испытующе. Похоже, хотел понять — не сговорились ли эти двое за его спиной? И тут же как бы вобрал в себя, притушил свой подозрительный взгляд.
— Он возвращает тебе твою шубу, — сказал Гоша для разрядки. — Мала ему показалась...
— Мала? — удивился Тимур, потом засмеялся вместе с хозяином.
— Почистили, все в норме, — сказал Гоша, когда они отсмеялись.
— А что он будет носить? — спросил Тимур.
— Придется пальто покупать, такое же, какое мы выбросили, — сказал Гоша. — И шапку. Не берет он, видишь, хорошей одежды. Неподкупный.
— А где я ему возьму такое пальто? — спросил Тимур. — В Тюмени таких не продают. Может, дубленку?
Они говорили о Володе, будто того и не было рядом.
— Ты хочешь, чтобы я тебе сегодня пальто купил? — спросил Тимур, обращаясь к Володе:
— Это решайте сами. — Володе неприятен был этот разговор.
Но Тимур не унимался:
— Говори, как есть, откровенно. Я не про пальто, про другое... Ты что меня по новой посадить хочешь?
Солонин вернулся довольно скоро. И не один. Он шел рядом с Деларой. Она была в сверкающем вечернем платье и дрожала от холода.
За это время я и, думаю, наш пленник тоже ничего не услышали. Все произошло бесшумно. А ведь ее охраняли. И наверняка крутые ребята.
Она шла на своих высоких каблуках, цеплялась за Вити ну руку, прижималась к нему, наверное, чтобы согреться.
Я слышал, как она тяжело дышала, пытаясь подавить рыдания. Можно представить, что она сейчас пережила...
Солонин открыл перед ней дверцу машины. Цыкнул на пленного:
— Катись!
Тот приподнялся и вылез из машины. Потом, несмело оглядываясь, пошел вперед — быстрее, быстрее и, наконец, побежал, вжав голову в плечи.
Делара села рядом со мной, обдав меня волной восточных духов.
Солонин сел за руль.
— Думаю, нам надо гнать, и побыстрее, — сказал он. — Пока не опомнились и не вызвали подмогу.
— Что ты с ними сделал? — спросил я.
— Ничего. Вошел, даже не пришлось представляться... Это все те же чеченцы, которых я отметелил в самолете, потом прогнал из посольства. Решили, что я злой джинн, который их повсюду преследует. Я не стал их переубеждать. Пока они хватались за оружие и взывали к Аллаху, надеясь, что я сгину, я погрозил им пальцем, сказал, что мне надоело с ними встречаться, потом предложил руку госпоже Амировой...
— Ну не совсем так, — сказала она. — Я видела, как вы расправились с теми, кто сидел в саду. Ужас! Никогда бы не подумала, что вы так жестоки.
— Кстати, я встретил там моего старого друга Кадуева. Он сразу узнал меня и стал хвататься то за сердце, то за оружие... Госпожа Амирова, мы ваш чудесный город знаем плохо, поэтому будьте так добры показать нам дорогу.
— Все время прямо, — сказала она. — Потом скажу, где повернуть. Не могла бы я позвонить своему супругу?
— Ради Бога, — ответил Солонин. — Только вы ни в коем случае не должны рассказывать ему, кто и как вас освободил...
— Да уж. — Она улыбнулась. — Я сразу поняла, что вы русские, если помните.
— Ну что делать, — вздохнул Витя. — Мы тогда и не скрывали. Вы бы лучше рассказали нам, как им удалось вас похитить.
— Я выходила из театра, — начала она. — Меня сразу окружила толпа поклонников. Море цветов, словом, все как всегда. Я только успела заметить, что несколько непрошеных кавалеров стали как бы охранять меня от натиска толпы. Они шли рядом со мной, тоже с цветами, и оттирали тех, кто лез ко мне. Я даже успела их поблагодарить. Они поставили свою машину рядом с моей, причем обе машины были одной марки и одинакового цвета. В моей машине осталась моя шуба, подарок мужа.
— Да уж, — сказал Солонин. — Неплохо придумали. Способные ребята. Но невезучие. Я для них как злой рок. Вы, госпожа Амирова, никогда не ощущали себя злым роком?
— Боже упаси! — притворно ужаснулась она и рассмеялась.
— А где же была ваша охрана? — спросил я. — У вас же есть телохранители?
— А! — махнула она рукой. — Что они могли поделать в этой толпе? Я, когда поняла, что меня заталкивают в другой автомобиль, попыталась их позвать, но мне не дали. Слишком быстро все произошло. Никто ничего не понял. Я сама не сразу пришла в себя. Представляете мое состояние, когда увидела вокруг себя незнакомых, неприятных людей? Вы похитили меня? — спросила я, когда увидела, что меня везут куда-то не туда. Не беспокойтесь, ответили они, мы вам не причиним зла. Хотя и смотрели на меня, как изголодавшиеся волки.
Ее вновь стало трясти, словно от холода, хотя в салоне машины было тепло.
— Отвезите меня домой, — попросила она. — Я должна принять ванну, чтоб избавиться от всей этой грязи... От нее меня трясет куда больше, чем от холода. И если бы не господин Кэрриган... — сказала она с долей лукавства, — просто не знаю, что со мной было бы.
— Если вам нетрудно, господин Косецки, посмотрите назад, — сказал Солонин. — По-моему, за нами кто-то гонится.
— Не хотите называть себя — и не надо, — пожала она своими великолепными плечами. — Я не знаю, как вас отблагодарить.
Я оглянулся. Пара «Жигулей», ничего особенного, в случае чего можно от них уйти, с нашими-то способностями...
И вряд ли наши преследователи станут предпринимать что-нибудь, поскольку мы снова вернулись на оживленные улицы. Да и Солонин, я полагаю, отвадил их своим моральным и профессиональным превосходством от очередной пробы сил...
Но вот узнать, куда везут красавицу Делару, им наверняка хотелось. И еще больше не терпелось узнать, что все-таки представляет собой мистер Кэрриган, имеющий мистическое свойство возникать там, где его менее всего ждут.
— Они хотят узнать, где ЙЫ в данный момент прописаны, мистер Кэрриган, — сказал я. — Прежде чем снова что-то предпринять, они хотят быть уверены, что вас можно как-то изолировать.
Витя оглянулся на преследующих и ничего мне не ответил.
Госпожа Амирова между тем безуспешно набирала по нашему спутниковому номер своего домашнего телефона. Пришлось взять аппарат из ее рук и самому набрать номер ее квартиры.
Она стала взволнованно рассказывать господину Амирову о случившемся с ней. Говорила на азербайджанском. Я услышал, как она пару раз упомянула «мистера Кэрригана». Да с такой ласковой интонацией, что на месте супруга я бы встревожился.
Еще бы, некий рыцарь светлого образа вступает в бой за прекрасную даму с превосходящими силами противника. В то время как муж и все воздыхатели только переживают, хватаются за валидол, молят Аллаха и ничего более.
Закончив разговор, она слезно посмотрела на меня.
— Еще только один звонок... — умоляюще произнесла она. — Пожалуйста! Я обещаю, что буду говорить по-русски. Вам, наверное, не понравилось. что я с мужем разговаривали по-азербайджански?
— Ну почему, — сказал я. — Язык как язык, не хуже других... Тем более что мистер Кэрриган знает его прекрасно.
И Витя удостоился еще одного восхищенного взгляда госпожи Амировой.
— Говорите номер, — сказал я. Набрал цифры и протянул ей телефон.
— Алекпер, дорогой, — сказала она. — Меня только что освободили. Представь себе, все тот же мистер Кэрриган, о котором ты мне рассказывал... Да, да, я так признательна ему. Вам привет, господин Кэрриган, — она прикрыла рукой микрофон, — от еще одного освобожденного вами человека... И вам, господин Косецки, тоже привет и признательность. — Она сняла ладонь с микрофона. — Так что все в порядке, дорогой! Не волнуйся. Я позвоню тебе завтра же. Хорошо? И все объясню. До завтра... — И с благодарной улыбкой вернула мне аппарат.
— Сначала, госпожа Амирова, вы должны объяснить нам кое-что, — сказал Солонин.
— Я к вашим услугам, — ответила она, продолжая улыбаться.
— Мы хотели бы осмотреть дом, где вы встречались с сыном Президента.
Ее лицо слегка вытянулось, губы дрогнули.
— А зачем? Я не понимаю...
Мне показалось, что она опечалилась. Хотя с чего бы? Ведь свою связь с Алекпером она только что нам продемонстрировала.
— А затем, — ответил Солонин, — что кто-то прослушивал там ваши разговоры. Кто-то, таким образом, знал о вашем предстоящем свидании... Время и место похитители вашего друга знали хорошо. Даже слишком хорошо.
— Ах, это... — сказала она с видимым облегчением. — Пожалуйста. Завтра же я к вашим услугам.
Солонин молчал, глядя на дорогу.
— Завтра так завтра, — сказал я за него.
— Сегодня я очень устала, — сказала Делара. — И уже поздно. Или зам нужно срочно?
Я переглянулся с Витей в зеркале заднего обзора. И что-то такое понял. Например, что не должен вмешиваться в его переговоры с госпожой Амировой.
— Хорошо, — сказал Витя после паузы. — Но хотя бы скажите, где это находится. Куда завтра подъехать?
— Я, признаться, забыла уже... — ответила она. — Столько волнений и переживаний за этот день.
— Вы встречались там очень часто, — сказал я.
— Бывает, — свирепо посмотрел на меня Солонин. — Завтра так завтра, как думает мой секретарь мистер Косецки.
Я взглянул на госпожу Амирову. Мне была непонятна игра Солонина, но по растерянности Делары можно было предположить, что ей не понравилась просьба Солонина.
Мы подъехали к ее дому, где ее уже ждал господин Амиров с шубой на руках, а также несколько полицейских и все те же незадачливые телохранители, хмуро глядящие на нас, непрошеных освободителей их госпожи.
— Вы разве не зайдете к нам, господин Кэрриган? — спросила Делара.
— В другой раз, — ответил Витя. — Мне должны позвонить из Нью-Йорка. Мистер Косецки предупредил меня о предстоящем звонке.
Его отказ произвел благоприятное впечатление. Господин Амиров приветливо улыбнулся.
Мы отъехали без всякой спешки. Минут через пять Витя вдруг резко затормозил машину и обернулся ко мне.
— Там в памяти должен остаться телефон Алекпера, — сказал он. — Быстренько, Александр Борисович, нажмите на повтор... У меня к нему тот же вопрос.
— А у меня вопрос к тебе, — сказал я. — Мне кажется, что ты несколько переутомился после стольких погонь и освобождений заложников. Поэтому нельзя ли мне заняться моим делом, а тебе не мешать, как не мешал я тебе заниматься твоим?
Он пожал плечами, ничего не ответив.
Я нажал на повтор и туг же услыхал голос Алекпера:
— Слушаю вас.
— С вами разговаривает мистер Косецки, секретарь известного вам Майкла Кэрригана, вашего освободителя.
— Здравствуйте, — сказал он. — Я вас внимательно слушаю и всегда к вашим услугам.
— Наверное, вам известно, что мистер Кэрриган желает разобраться в истории вашего первого похищения?
— Минутку! — сказал Солонин. — Одну только минуту...
Он вспомнил о двух «Жигулях», которые следовали за нами и теперь стояли где-то за углом.
— Прошу прощения за паузу, — сказал я Алекперу. — Возможно, наш разговор прослушивается.
— Это невозможно, — заявил Алекпер. — Мой код никому не известен.
— Дай-то Бог, — сказал я, следя за Витей.
Он выбрался из машины, на ходу настраивая
какую-то приемную аппаратуру, спрятанную под лацканом костюма, и широким шагом двинулся за угол дома.
— Что там у вас? — спросил Алекпер.
— Выясняем, — ответил я. — Потерпите пару минут, пожалуйста.
Солонин вернулся довольно быстро. Вид у него был недовольный, но решительный. В руках нечто вроде миниатюрного приемничка, вырванного из какого-то устройства, о чем можно было судить по обрывкам проводов.
— Так и есть, — сказал он. — Сидели и записывали. Я даже не успел сказать им, что подслушивать нехорошо. Отнял у них эту игрушку, они обиделись и дали по газам... Можете продолжать.
— Что там случилось? — спросил Алекпер.
— Боюсь, вам придется заменить ваш сотовый, — сказал я.
Алекпер застонал.
— Бесполезно, — сказал он. — За большие деньги они узнают и новый код. Если это они смогли один раз, почему не смогут во второй?
— По крайней мере, сейчас у нас есть несколько минут, — сказал я.
— Говорите. Слушаю вас внимательно.
— Я понимаю необычность и бестактность мой просьбы, но нам нужен адрес, где вы встречались с госпожой Амировой, во всяком случае в последний раз.
— Вы ведь только что с ней виделись, — сказал Алекпер. — Почему вы не спросили у нее?
— Она сказала, что забыла. — Я взглянул на Солонина. Он напряженно смотрел на меня, стараясь понять, что я замыслил. Похоже, не одобрял мои расспросы. Он сам хотел о чем-то спросить Алекпера, но я не мог догадаться о чем.
— Вы понимаете, что я не могу вам назвать этот адрес, не поговорив предварительно с Деларой? — без обычного дружелюбия произнес Алекпер.
— Я тоже не могу вам сейчас всего объяснить, — сказал я, боясь, что он положит трубку. — Но это очень важно. И для вас, и для нее.
Витя протянул ко мне руку, требуя телефон.
— Дайте я попробую... — сказал он.
— Алекпер, дорогой, — голос Солонина звучал беззаботно и весело, — будь мужиком, в конце концов! Есть вещи, которые с любимыми женщинами не обсуждают. И потом, вы же не собираетесь там снова встречаться? Во всяком случае, я бы не советовал. Адрес, Алекпер, если ты его не забыл!
Веселость слетела с лица Солонина, он серьезно выслушал Алекпера и отключил аппарат.
— Теперь вы объясните, зачем вам нужен адрес? — спросил он меня. — Вы, надеюсь, не собираетесь докладывать ее мужу?
— Мне казалось, что мы имеем в виду одно и то же, — сказал я.
— Возможно, это так, — согласился Солонин. — Они не оставят ее в покое. Вы же видели ее дом. И ее мужа. И охрану. Тут нужно предпринимать что-то серьезное. Вы тоже об этом думали, Александр Борисович?
— Мне нужен был только адрес, — сказал я. — Теперь ты его знаешь. И гони туда немедленно, пока нас не опередили. И больше ни о чем не спрашивай.
Грязнов ходил по кабинету, посматривая на телефон. Володя все не звонил, а искать его не стоило. Пусть там, в Тюмени, полагают, что он так, мелкая залетная птаха. И повод для его прилета вполне формальный. Служебная командировка, не более того.
Если, конечно, эти ушлые ребята его не раскрутят. С его-то честностью и неумением врать.
А врать приходится. Иногда. Но только не своему непосредственному начальнику. Этого Грязнов не потерпел бы. Он еще раз неприязненно взглянул на телефон. Молчит. Всех куда-то разбросало... Борисыч в Баку, Фрязин в Тюмени. Поговорить не с кем. Разве заменит телефон доверительное, с глазу на глаз, общение? Та информация, которая идет непосредственно при общении с собеседником, — чем ее передашь? Многое, очень многое теряется в разговоре по телефону.
Он был бы рад поехать сейчас в Тюмень на помощь Володе или просто вместо него, но нельзя. Столько на нем сейчас всего замкнуто... И главное — связь с Борисычем. Как ему там в Баку? Не обижают? Витя Солонин в обиду его не даст, это так, но Борисычу этого мало, ему нужно, чтобы кто-то из своих с ним спорил, высмеивал его версии, доказывал, чтобы до конца увериться в своей правоте. А Витя, хоть и закончил академию, хоть и преуспел в языках, благодаря своему редкому к ним таланту, пока еще только набирает высоту. Но рядом с ним Турецкий, есть у кого учиться. С Володей же — никого. А ему так сейчас нужна поддержка.
Междугородный звонок оторвал Вячеслава Ивановича от этих размышлений. Ну слава Богу...
И он рванул трубку.
— Алло! Володя? Ты?
— Это я, Вячеслав Иванович... Мансуров говорит. Рагим.
— Вы в Баку? — Грязнов почувствовал, как кровь ударила в голову.
— Да, Вячеслав Иванович, в Баку, — сказал Мансуров. — Уехал и не попрощался с вами. И мой брат здесь со мной. Его передали нашим правоохранительным органам... Я вас предупреждал, помните?
Грязнов слушал, каменея.
— Почему вы молчите, Вячеслав Иванович? — поинтересовался Мансуров. — У вас нет слов? Зато, наверное, много вопросов. Постараюсь на них ответить. Быть может, вы слышали, что я поместил того парня, Панкратова, в дорогую частную больницу, оплатил лечение. Я вам дам номер телефона, по которому вы можете позвонить Панкратову прямо в палату. Он вам все подтвердит. Жизнь его уже вне опасности. И только после всего этого я позволил себе с чистой совестью уехать, забрав с собой Рустама. Вы слышите меня, Вячеслав Иванович? Вы номер телефона запишете?
— Да... — сдавленно произнес Грязнов. — Говорите.
Мансуров продиктовал номер телефона.
— Можете позвонить ему сразу после нашего разговора. Я тоже ему звоню, чтобы знать, что там происходит, хорошо ли его лечат. И своего Рустама заставил ему позвонить, хоть он не хотел. И буду заставлять, пока Коля не выйдет оттуда здоровым... Вы были правы, хотя никогда мне этого не говорили, Вячеслав .Иванович! Молодежь надо оберегать. Им нельзя мстить. Мой брат — моя жизнь, поверьте мне.
Он перевел дух и продолжал:
— Теперь о том, о чем вы ставили условие... Вряд ли я смогу выполнить все, о чем мы договаривались. Деньги деньгами, а мои чеченские друзья косо на меня смотрят. Мало кто из них держит русских пленных для продажи. Больше для обмена на своих родственников. Зачем, говорят, они тебе, ты своего брата из России привез... Я нашел только пять русских пленников, которых они готовы продать. Еще трое отказались, они не желают возвращаться, приняли ислам... Что мне делать? Пятерых я выкуплю, это русская молодежь, ровесники моего Рустама. Почему вы молчите, Вячеслав Иванович?
— Что я могу сказать? Вы вне досягаемости. Сможете еще кого-то выкупить — хорошо, не сможете... что тут скажешь...
— Но вы мне верите? — спросил Мансуров. — Для меня сейчас важно, верите вы мне или нет.
— Что вам от этого — верю, не верю. Вот когда увижу этих пятерых, тогда можно будет что-то сказать.
— Я вас понял. А за брата — извините. Брата я никому не отдам. Я ведь его вызволил не до конца, его здесь будут судить. Вы не будете мне мстить, Вячеслав Иванович?
— Где мне, — усмехнулся Грязнов. — Руки коротки, а бумажник пустой.
— Я всегда готов помочь вам, только скажите, дорогой Вячеслав Иванович, сколько.
— Да не к тому я! — с досадой сказал Грязнов. — Что у вас все к одному сводится?
— Я вас понял, — сказал Мансуров. — Ну извините, если что не так. И с вашего позволения я буду сообщать вам всякий раз, когда освобожу кого-нибудь.
— Да уж, пожалуйста! — хмыкнул Грязнов. — Всегда будем рады таким известиям.
Грязнов положил трубку на рычаг и с еще большей ненавистью уставился на телефонный аппарат, будто тот был источником всех его неприятностей.
Сбежал-таки! Но позвонил. И похоже, не врет. Пять человек всего-то. А мы тут губы раскатали... Вон как держатся за своих родственников. Позавидуешь... У нас же наоборот, все расползаются по своим норам. Ни с кем так не собачимся, как с родней.
Опять телефонный звонок прервал его размышления.
— Здрасте, Вячеслав Иванович! — бодро выкрикнул Володя.
Фу, отлегло... Грязнов облегченно вздохнул.
— Куда же ты пропал?
— У вас все время занято.
— Тебя там не подслушивают? — спросил Грязнов.
— «Жука» в аппарате нет. Весь номер облазил...
— Ты там не замерз? — спросил Грязнов.
— Нет, что вы! Мне тут новую дубленку справили — вместо пальто...
— Это кто же? — насторожился Грязнов.
— А те, с кем летел. Они мое пальто выбросили... Но это долго объяснять, подробности при встрече. Не беспокойтесь, все нормально, в коррупции пока не погряз.
— Что-нибудь раскопал? — спросил Грязнов, не переставая хмуриться. Дубленка... Тоже крючок в умелых руках. А ребята там ушлые. Но посмотрим...
— Кое-что есть, — сказал Володя. — Вы не могли бы мне прислать одну картинку, и срочно?
— Какую картинку?
— След кроссовки на педали «шестерки». Помните?
— А как же? Фирма «Пума», размер сорок шестой. Лаборатория дала и другие характеристики. Я пришлю, если тебе это срочно надо. Что еще?
— Завтра иду на похороны, — вздохнул Володя.
— А твои новые знакомые тоже идут?
— А как же. Это на сегодняшний день их самое большое горе. Интересные типажи. Только здесь, в Сибири, откуда произрастает наше могущество, таких встретишь.
— Обаятельные? — усмехнулся Грязнов. — С широкой душой?
— Не то слово, — вздохнул Володя. — Просто кости трещат от дружеских объятий... И потом, эта история с убийством жены Томилина. Что-то здесь, помимо житейских коллизий, прячется.
— Это на ее похороны идешь? — спросил Грязнов. — Может, подстраховать тебя на всякий случай? Могу позвонить в местный УВД.
— Нет, что вы! Здесь все про всех знают! — заволновался Володя. — Конечно, они думают, что спеленали меня. Пусть думают. Я их стараюсь не разочаровывать.
— Ох, смотри, — вздохнул Грязнов. — Влез ты, чувствую, по самое некуда. Выберешься?
— А как же иначе? Одолею. По крайней мере, есть у господина Козлачевского слабые места, есть... Вы знаете, что он баллотируется в местные губернаторы?
— Тогда ему нужна чистая анкета, — сказал Грязнов. — А про выборы я ничего не слышал. Даже не предполагал. Впрочем, посмотришь на иных наших избранников — и ничему уже не удивляешься. А ты там будь все-таки поаккуратнее. Может, не стоит тебе соваться в эту историю с убийством Томилиной? Зачем на себя вешать лишнее?
— Я примерить это дело хочу, сравнить с другими, — сказал Володя. — Если нет ничего общего с тем, что мы расследуем, тогда, пожалуй... Но это уже другой разговор.
— Вот именно, — согласился Грязнов. — Поэтому давай заканчивать. — А по Козлачевскому я просмотрю материалы. Что-то у нас должно быть, если память мне не изменяет.
— У меня пока все, — сказал Фрязин. — Будут деньги — высылайте.
— Поди, без копейки там сидишь?
— Есть кое-что. Пока держусь.
— Вот-вот, — сказал Грязнов. — Не вздумай у этих одалживать. И пить не смей. Особенно на этих... на поминках. Ну будь здоров.
И положил трубку. Потом набрал номер Меркулова:
— Костя, как же так? Я же просил тебя придержать Мансурова...
Меркулов сразу пошел в наступление:
— Он просил! Он думает: попросил — и земной шар стал вращаться в другую сторону! В том же Баку сидит некто Турецкий Александр Бори- сыч, слыхал про такого? Так вот у меня о нем душа болит.
— Он там под другим именем, — сказал Грязнов.
Было слышно, как Меркулов тяжело вздохнул.
— Все понял, — сказал Грязнов. — Только не вздыхай так тяжко.
— Вот именно. Это сейчас Они там морочат всем голову своим иностранным происхождением. Но тот же Мансуров, или кто еще, наведет справки... И станет наш господин Турецкий заложником. И будут держать его, болезного, пока не отпустим еще какого-нибудь господина Мансурова с его братцем. Не представляешь, Слава, как там все запуталось... Они выбирают там, понимаешь, с кем иметь дело. Через чью территорию пускать нефтепровод.
— Слыхал. И читал. Не один раз. Да что, в самом-то деле, свет клином сошелся на их нефти? Больше нигде не сможем заработать?
— Это не нашего с тобой ума дело, — сказал Меркулов. — Не понимаешь, ну что ж теперь... Я тоже не все понимаю. Но стараюсь доверять тем, кто разбирается в этом лучше меня. Ты — профессионал, Слава, значит, должен уважать других профессионалов в своем деле.
— Спасибо за признание. Премного благодарны. А вот что ты скажешь, если я тебе сообщу, что мне только что Мансуров из Баку звонил?
— Тебе? — удивился Меркулов. — Ну-ну... И что сказал?
— Он вывез своего братца...
— Знаю. Прокуратура Азербайджана обратилась к нам с ходатайством о передаче им дела до окончания следствия.
— Так вот. Поместил он этого освобожденного из-под стражи Панкратова в частную больницу, заплатил за его лечение, привлек крупных специалистов. И доложил, что выкупил уже пятерых наших пленников... Ты понял? А если бы я нянчился с буквой твоего закона?..
— Он такой же мой, как и твой, — перебил его Меркулов.
— ... А я взял его за горло. Не пригрозил бы ему, ничего бы этого не было! И отпустили бы вы задарма в силу политической целесообразности братика его как миленькие, отправили бы домой в порядке исключения и идя навстречу...
— Ты это мне говоришь?
— А кому мне говорить? Вот ты спрашиваешь меня про то, уважаю я профессионалов в другой области или нет. А я ведь в своей поступил непрофессионально. Что молчишь? Ну когда запугивал его...
— Именно так, — сказал Меркулов. — Тебя за это следует привлечь. Или указать на служебное несоответствие.
— А привлекай! — огрызнулся Грязнов. — Указывай! Но если благодаря этому наши ребята уцелеют... Понимаешь? Могу и рапорт подать, если уж так не соответствую...
— Ты выпил, что ли? — спросил Меркулов.
— Ни грамма, — ответил Грязнов. — Поскольку выпить не с кем. Борисыч далеко, а ты блюдешь себя и свои законы...
— Лучше нам закончить этот разговор, — сухо сказал Меркулов.
— Еще два слова, — попросил Грязнов.
— Говори.
— Вот он, этот Мансуров, как за брата своего печется, никаких денег ему не жаль. И не только денег... А ведь братик этот доброго слова не стоит. А я такого золотого парня, я говорю о Володе, заслал одного в самое бандитское логово, а сам сижу здесь в тепле, под охраной и жду от него победных рапортов. Вот кто будет заботиться о нашем молодом поколении?
— Что ты хочешь от меня услышать? — теряя терпение, спросил Меркулов.
— Да ничего! Душу облегчить надо! — выкрикнул Грязнов и положил трубку.
Мы подъехали к дому, адрес которого нам дал Алекпер. Небольшой аккуратный домик посреди большого сада, уютное гнездышко для богатеньких любовников.
— Останови здесь, — сказал я. — Нет, лучше отъедем подальше назад...
Соседние домики, такие же аккуратные и добротные, были освещены мягким желтым светом уличных фонарей. По-видимому, это был престижный район, где селились богатые горожане. Нечто вроде коттеджей американского типа с лужайками, со всеми такими причиндалами...
Солонин вопросительно глянул на меня. Он по-прежнему не понимал, что я задумал.
— Теперь, Александр Борисович, пора объяснить мне, что происходит.
— Обязательно, — ответил я. — Хотя у нас и мало времени. Но, похоже, нас пока еще не опередили... Я хочу убедиться, что прекрасная госпожа Амирова не водит нас за нос. Мы сделали вполне разумное предположение, что воркование этой парочки кто-то мог подслушать и потому нашего Алекпера перехватили, когда он ехал на очередное свидание. Так?
— Более чем, — нахмурился Витя. — И все- таки почему я должен быть в этом уверен?
— Потому что ты рыцарь, но я-то — следователь! И чтобы в этом убедиться, мы должны посмотреть, нет ли там «жучков», — сказал я.
— Пока все верно. Продолжайте и дальше держать меня за недоумка.
— Ничуть! — я положил ему ладонь на плечо. — Она тебя очаровала, я понимаю, как и меня, впрочем, но ты ее спаситель, она тебе признательна, и это помешало тебе, с твоей проницательностью, будучи ослепленным...
— Понятно, — перебил меня Солонин. — Так что я пропустил?
— То, что она не захотела этой проверки, — сказал я. — И вот вопрос: почему?
Солонин смотрел на меня с тревогой.
— Теперь мне следует войти к ним и проверить все самому? — спросил он.
— Мало того. Мы должны выяснить, не собирается ли кто-нибудь прямо сейчас насовать там, в доме, «жучков», чтобы подтвердились наши предположения, и тем самым госпожа Амирова останется в стороне.
— Вы полагаете?..
— Что тебе следует поспешить. — Я показал на домик посреди сада.
Солонин мотнул головой, сразу вылез из машины и пропал во тьме. Я был почти уверен, что мои предположения верны. Я даже посмотрел на часы. На все про все у госпожи Амировой и ее покровителей было еще минут тридцать. Пока она позвонила кому следует, пока там собрались, подобрали нужную аппаратуру... Плюс время на дорогу сюда... Я очень надеялся, что Солонин успеет осмотреть дом до их прибытия.
Витя появился из темноты через полчаса.
— Пришлось повозиться с замками, — сказал он. — Вы были правы. Ни черта там нет. Никаких подслушек. Похоже, она действительно морочила нам голову. И прежде всего бедняге Алекперу. Только зачем это ей? Такая представительная, приятная дама, знаменитая, столько поклонников. Такой талант актрисы...
— Вот именно, — сказал я.
И тут мы увидели подъезжавшие с другой стороны две машины.
— Пригнись, — сказал я, когда их фары полоснули по нашей машине. Мы мгновенно свалились на сиденья. Фары погасли. Я подумал, что следовало бы отъехать еще дальше от этого домика, но не решился. Была опасность привлечь к себе внимание.
Несколько человек вышли из машин, и один из них открыл своим ключом ворота. Потом обе машины въехали во двор.
— Получается, что вы правы, — сказал Солонин, когда они уехали.
— Неужели? — откликнулся я. Потом смягчился, заметив его подавленный вид. Все-таки он ей не просто симпатизировал. — Поверь, я хотел бы ошибиться, — сказал я. — Дадим ей еще один шанс. Сходи снова туда. Вдруг они приехали, чтобы отремонтировать водопровод?
Конечно, я мог себе позволить эту издевку. Ему это только на пользу. Самомнение всегда разрушает успех.
Вите явно не хотелось еще раз идти в этот дом. Ему хотелось по-прежнему думать, что госпожа Амирова невиновна, как Нина Арбенина. А пора бы уже подумать о том, кому она рассказала о нас как о русских агентах, косящих под иностранцев. Подумать и кое-что предпринять.
— Итак, сделаем вот что, — сказал я. — Если обнаружишь, что «жучки» только что поставлены... Как лучше поступить: оставить все как есть или снять их, чтобы ее разоблачить?
— Сначала их надо отыскать, — буркнул Витя и вылез из машины.
Я смотрел ему вслед. Все-таки уже поменьше самоуверенности в спине и походке. Или просто не хочется туда идти?
Интересно, снимет «жучки» или оставит? Чтобы потом их предъявить. Кому? Ясно, Алекперу. Или ей? И перевербовать? Заставить работать на нас?
Солонин вскоре вернулся. С понурым видом сел в машину. Положил руки на руль.
— Ждешь дальнейших указаний? — спросил я.
— Я подумал, что лучше их там оставить, — ответил он. — Пусть думает, что водит нас за нос. И Алекперу лучше пока ничего не говорить.
— Но он ведь ждет, что мы ему скажем. Есть «жучки» или нет. Если есть — значит, его подруга не виновата. Понимаешь? И попробуй докажи, что их поставили чуть ли не у нас на глазах, дабы обеспечить ее невиновность... Он поверит скорее ей, чем нам.
— Ну почему? — пожал плечами Витя. — Признаться, я запутался во всей этой истории. Но ему попытаюсь объяснить.
— Ты уж постарайся.
Он повернулся ко мне:
— Хотите сказать, что мне надо еще раз вернуться туда и забрать их?
— Сколько можно ходить туда-сюда, — махнул я рукой. — Лучше позвонить сейчас. Говори с ним ты. Все как на духу. Там следы остались от их машин?
— Да, довольно свежие... Но вот-вот пойдет снег.
— Звони! — сказал я. — Если не поверит, пусть приезжает. И ведь не лень им было среди ночи ехать сюда, чтобы поставить эти чертовы «жучки».
— Мы ничем не лучше, — ответил Витя. — Сами не знаем, чего хотим.
Он набрал номер телефона Алекпера. Я еще никогда не видел его столь растерянным. Все- таки он верил Деларе. И вот сейчас нечто подобное должно произойти с ее возлюбленным.
— Алекпер... — начал Витя. — Просто не знаю, как тебе это сказать. Словом, мой друг оказался прав. Да, подслушивающих устройств там не оказалось... Больше того, мой друг предположил при Деларе, что они существуют, и поэтому твои похитители узнали о твоем маршруте и времени поездки. Мы решили проверить, поискать в доме эти устройства, но Делара не дала, как ты помнишь, адрес... Ты случайно не звонил ей после этого?
Солонин положил ладонь на микрофон и шепнул мне: не звонил, ждал нашего звонка.
— И вот, Алекпер, мы стали свидетелями, как приехали несколько человек на машинах. Их следы остались возле дома, их можно увидеть сейчас... Так вот они вошли туда и потом уехали. Я зашел после них. Подслушки появились. Понимаешь?
Солонин умолк, слушая, что говорит Алекпер. Выражение его лица было непроницаемым. Я сидел, боясь шелохнуться.
— Нет, Алекпер, дорогой, я оставил все как есть... В самом деле? Ты знаешь, я очень опасался, что ты мне не поверишь. До свидания. Спокойной ночи... хотя уже утро.
Витя отключил аппарат.
— Хочу в гостиницу, — сказал он. — Под душ — и в постель. Сегодня с меня хватит. Я не двужильный.
— Наверное, пришлось расстаться с кое-какими иллюзиями? — спросил я. — Это бывает. До сих пор все шло по твоему сценарию.
Он кивнул, повернулся к рулю и завел мотор. Посыпал снег. Машина ехала сквозь мириады снежинок, которые залепляли стекло, и «дворники» с трудом с ними справлялись.
Я думал о том, что в этой истории чем дальше, тем темнее.
Как и о чем говорить завтра с Деларой? Она «вспомнит» адрес и с очаровательной улыбкой предложит нам проехаться до «гнездышка». И мы поедем, делая вид, что никогда там не были.
А что делать с видеозаписью адюльтера госпожи Мансуровой?
На Витю смотреть жалко. Чем ему приходится заниматься? Для этого ли его готовили у Питера Реддвея, чтобы гонять здешних рэмбо да подглядывать за амурными сценами в подобных «гнездышках»?
И главное — нас засветили. Наверняка. И будут делать вид, что ничего не знают, просто будут за нами без передышки следить с подачи прекрасной госпожи Амировой. А мы тоже будем делать вид, что ни о чем не догадываемся. И по-прежнему смотрим с обожанием на прекрасную даму, восхищаясь ее достоинствами.
Не подвел бы Алекпер... Он-то не сможет скрьггь, что ему кое-что стало известно, как бы ни притворялся. Женщины такие вещи секут сразу.
— Что вы все-таки об этом думаете? — Солонин прервал молчание.
— Пока ничего не приходит в голову, — ответил я.
— По сути, мы с вами разоблачены, — сказал он. — Причем начиная с того самого приема во французском посольстве. И о каждом нашем шаге кто-то знает. А это значит...
— Даже не хочу думать, что это может означать! — вспылил я. — Но с другой стороны, если бы были какие-то последствия, мы бы их уже почувствовали. Тебе не кажется?
— Просто кто-то еще не придумал, что с нами делать, — сказал Витя. — Следят за нашими переговорами, по возможности нащупывают наши связи.
— Значит, не все так мрачно, — сказал я. — Теперь мы об этом хоть знаем.
— А что тут знать. Пора рвать когти, пока каждому из нас не перерезали глотку, как Новрузу.
— В общем и целом мы свою миссию можем считать законченной, — не стал я с ним спорить. — Но рвать когти, как ты выразился, значит — показать, что нам все стало известно. Но если мы, не раскрывая цели нашего пребывания, будем продолжать копошиться на данной территории, отыскивая деловую выгоду, мы еще сможем принести кое-какую пользу отечеству.
— Какую? — спросил, поморщившись, Витя.
— Мы уже это обсуждали, — ответил я. — Есть интересы России, в том числе наши пленные в Чечне. Что мы с тобой тут полезного совершили? Застукали пару дамочек, наставлявших мужьям рога и вешающих лапшу на уши возлюбленным? Разве можно с этим возвращаться?
Солонин молчал. Потом не выдержал, остановил машину, вылез и очистил стекла от снега. Мотор ровно урчал, «дворники» с новой силой носились туда-сюда.
— Мне наши потуги напоминают их работу, — кивнул он на «дворники». — Не успеваем очиститься от одной швали, как набегает новая...
— Философ, — сказал я. — Спиноза. А ты как хотел? Так и придется поддерживать динамическое равновесие между законом и преступностью, не давая ей выйти из-под контроля. Или ты хочешь одним махом всех убивахом?
Витя, похоже, был в отчаянии. В голосе его слышалось страдание.
— Освободили Алекпера, потом Делару, а это, быть может, входило в чьи-то планы. Поэтому у нас все так легко и получилось.
— Ты не привык к неудачам, — сказал я. — К ним и не надо привыкать, а то вся жизнь покажется бессмыслицей. И все же не забывай — неудачи иногда хорошо учат.
Утром мы дозвонились до госпожи Амировой. Она говорила с Витей радушно. Я слушал их разговор с параллельного аппарата.
— Адрес? Ах да... Сейчас посмотрю. Знаете, у меня, мистер Майкл, такие вещи в памяти почему-то не задерживаются. Я имею в виду цифры. Хотя зрительная память в порядке. Например, помню, как вы храбро защищали меня от моих похитителей. Почему вы молчите?
Я положил руку на Витино запястье. Спокойно. Не сорвись. Держи себя в руках.
— Я занимался бы этим каждый день, — сказал Витя проникновенно. — Спасать прекрасных дам — это наслаждение.
— Вам даже не нужна благодарность? — засмеялась она. — Вы настоящий рыцарь, господин Кэрриган! Про таких когда-то писали романы.
— Например, Дон Кихот, — подсказал Солонин, и я снова положил свою руку на его.
— Только спокойно... Не сейчас, — произнес я одними губами.
— Ну... Дон Кихот не вполне удачное сравнение, — сказала он. — Уж скорее — Ричард Львиное Сердце.
— Не возражаю, — сказал Витя. — Я здесь, как в крестовом походе. Освобождаю Гроб Господень.
Я не удержался и фыркнул. Крестоносец!
— Мне надо собраться, — сказала Делара, — позвонить Алекперу... Вы же не будете против его присутствия?
Мы переглянулись. Конечно, мы не против.
— По времени это когда будет? — спросил Витя.
— После двух часов дня позвоните... — Она зевнула.
Торговаться бесполезно. Полдня псу под хвост. Но, возможно, оно того стоит. Ведь столько всего может проясниться.
Мы приехали за ней около трех. Машина Алекпера с охраной уже стояла возле ее дома.
Алекпер сидел в ней безучастный, слегка кивнул нам, словно не собирался вылезать из машины. Должно быть, этого требовал этикет. Не будет же он являться к своей любовнице прямо домой. Однако это не мешало ждать ее под окнами. Восток, одним словом.
Делара вышла сияющая, нарядная, протягивая к нам руки и как бы не замечая автомобиля возлюбленного. Тоже этикет.
Все чин-чинарем, приехали вчерашние избавители — как ей не радоваться.
Она села рядом со мной. Алекпер со своими ребятами поехал следом за нами. Она пару раз оглянулась назад. Возможно, ей хотелось пересесть к нему. Но чего нельзя, того нельзя.
Я старался не оглядываться назад, на машину Алекпера, и не думать о том, что он сейчас там испытывает.
Мы подъехали к знакомому домику в саду. Делару не удивило, что Солонин ни разу не спросил у нее о том, как проехать. Как будто так и надо. Ее везут — значит, знают, зачем и куда.
Я иногда поглядывал на нее. Интересно, как она это разыграет...
Вошли в дом. Включили свет.
— Ах, как я давно здесь не была! — сказала она и упала в большое мягкое кресло. Мы молча смотрели на нее. Ложь в красивой упаковке. По- другому и не скажешь...
— Что вы так на меня смотрите? — спросила она, подняв брови. — Смотрите же, ищите то, что хотели... Не представляю, что тут может быть кроме дорогих для меня вещей...
И послала нежный взгляд Алекперу. Тот смотрел в сторону, скрестив руки на груди. То, что она говорила с нами по-русски, его ничуть не трогало.
— Ваша мама русская? — спросил я ее, когда молчание затянулось.
— Один из моих дедушек русский, а мама украинка... Да не все ли равно! Я иногда так тоскую по деревне, где бывала в детстве! Столько лет прошло, вы не представляете... И вообще, меня радует все, что связано с Россией. И потому я так обрадовалась, когда поняла, что вы русские.
— Кто еще этому обрадовался? — спросил я.
Приоткрыв рот, она растерянно посмотрела
на меня.
— Чему обрадовался? — не поняла она. — Что вы русские?
— Да, — сказал я. — Именно так. Кто еще узнал благодаря вам, что мы из России?
— Никто, — она пожала плечами, — клянусь вам... Алекпер, дорогой, что происходит?
— Об этом я хотел бы узнать от тебя, дорогая, — произнес Алекпер, сумрачно поглядев на нее.
— Вы меня в чем-то подозреваете? — спросила она. — Вы же сами говорили, будто наши разговоры здесь прослушивали. И таким образом узнали, когда и где мы встретимся с Алекпером... Я ничего не понимаю. Вы же хотели их найти, эти устройства...
Ее глаза наполнились слезами. Голос дрожал. И чем правдоподобнее это выглядело, тем отвратительнее я себя чувствовал.
— Так ищите, ищите! Что вы так на меня смотрите? — Она встала, сверкая глазами. — Или отвезите меня обратно!
— Почему бы вам, госпожа Делара, не поискать эти устройства самой? — сказал Солонин.
— Мне? — Она прижала руки к груди. — Я должна их искать?
— Я вам помогу, — кивнул Солонин. — Одно вы найдете в той вазе из-под цветов... загляните, не стесняйтесь. Только протяните руку.
Она боязливо сунула руку в вазу, лицо ее дрогнуло, и вытащила «жука»...
— Вот видите? — Она положила его на стол.
— Другое устройство вы найдете, если протянете руку под абажур, — продолжал Витя. — Нет, левее, еще левее...
Она вытащила оттуда точно такого же «жука» и осторожно положила рядом с первым.
— Боже... сколько же их еще? — вздохнула она. — Но теперь вы убедились?
— Да, — сказал я. — Безусловно... Странно, что вы не хотите узнать, откуда мистеру Кэрригану известно о том, где они находятся?
— В самом деле... — прошептала она. — Я ничего не понимаю... Вы сами их туда положили?
— У нас алиби, Делара, — сказал Витя. — Когда похищали Алекпера, я был в Германии. Мистер Косецки в Москве. А вы были здесь.
— Хотите сказать, что я их поставила? — Она играла свою роль до конца. И надо сказать, делала это мастерски.
— Зачем? — спросил я. — Эти устройства поставили этой ночью, чтобы доказать вашу непричастность.
— Не понимаю, чего вы от меня хотите! — простонала она и упала в кресло. Ее лицо пошло, что называется, пятнами.
— Могу подсказать, где еще их найти, — сказал Витя. — Кстати, они не работают. У них, как только что сказал мой друг, иное назначение. Так подсказать, где остальные? В ванной — под выключателем, в спальне — под настольной лампой... Будете смотреть?
Она покачала головой. Ее губы мелко дрожали. Она зарыдала, закрыв лицо руками.
— Они меня запугали... — сказала она. — Я вовсе не думала, что они пойдут на это. Я умолял а их не трогать Алекпера. Но я уже не могла... понимаете, не могла... Они угрожали выкрасть мою дочь... Алекпер ее знает. Я просто запуталась во всем этом!
— Ты уверен, что «жучки» не подключены? — спросил я Витю. — Нас сейчас никто не слышит?
Он ответил:
— Еще вчера проверил... Но поглядеть можно, на всякий случай.
— Сразу надо было смотреть, — проворчал я.
Делара испуганно смотрела на нас, как бы не
понимая, что происходит.
Алекпер по-прежнему молчал и ни на кого не смотрел.
Ждать Витю пришлось недолго.
— Все отключено, — сказал он, вернувшись.
— Итак, хотелось бы знать, Делара, кто еще что-то узнал о нас с вашей помощью? — спросил я.
Она все еще казалась испуганной.
— Наверное, я последняя дура... Но клянусь, о вас никто меня не спрашивал. И я ничего не рассказывала. Только об Алекпере спрашивали. Я даже не предполагала, что кто-то этим воспользуется. Меня просили кое-что узнать у него... Говорили, будто это на пользу делу для нашей республики. Я ответила, что увижу Алекпера завтра и обо всем спрошу. Меня просили сказать, когда точно произойдет встреча, поскольку информация была нужна немедленно. Я и сказала: как обычно. Мы встретимся там, где всегда. Клянусь своей дочерью, я не предполагала, что они его похитят! И когда это случилось, я спросила их... Они только пожимали плечами. Говорили о чеченцах, о какой-то третьей силе. И я поверила, что так оно и есть.
Она умоляюще посмотрела на Алекпера.
— Кто они, — спросил он по-русски, — и что они хотели от тебя услышать? Ведь я тебе почти ничего не говорил. Мы раз и навсегда договорились: о делах — ни слова. Помнишь?
— Да, дорогой, но все же ты кое-что рассказывал. Про дележ добычи или раздел продукции, уже не припомню... — Она опустила голову и очень тихо произнесла: — Это все, что я могу вам сказать.
Володя шел в общей похоронной процессии, стараясь незаметно разглядеть присутствующих. Народу было много. Большое количество цветов и венков. В это время на этом же кладбище — неподалеку — хоронили Анатолия Чердынцева. Провожающих там было мало, все шедшие за его гробом поглядывали на пышные похороны той, в чьих объятьях его застрелили.
Снег валил с самого утра. От ворот кладбища до вырытой могилы идти было далеко. Гроб Елены Томилиной несли ее муж и Гоша Козлачевский. Они шли впереди. Сзади гроб придерживали телохранители — Аркадий и Тимур. Они были самые надежные и сильные, все другие, пристраивающиеся с боков, больше старались отметиться в глазах будущего губернатора, скользили, едва не падая, и быстро менялись.
Гоша был недоволен. Двигался крупными шагами, задавая темп, так что за ним еле поспевали, и что-то недовольно выговаривал директору, шагавшему с ним рядом.
— Что, ближе места не нашлось? Я тебя просил как человека... — донеслось до Володи.
— Ничего не мог поделать, — оправдывался тот. — Родственники возражали. Там у нее бабушка похоронена. Ну что я мог? Что?
— Надо было ко мне обратиться, — сердито говорил Гоша. — Небось яма, где воды по колено... А Чердынцева где? Почему они за нами
г идут? Я же предупреждал, чтобы в разное время.
— Да хватит тебе... — вмешался Томилин. — Не до этого.
— Тоже мне, горем убитый, — с издевкой сказал Гоша.
Могила оказалась вырытой в низине. И как ' предполагал Гоша, была полна воды, покрытой тонким ледком.
— Нет, так не пойдет, — взбрыкнул Гоша. — А у Чердынцева где? На пригорке?
— Перестань... — сказал Томилин. — Не нужно затевать скандал в такую минуту.
— В какую такую минуту? — вытаращил на него глаза Гоша. — Ты что, милый, хочешь ее в эту лужу положить? Чердынцева — сюда!
Священник с крестом, готовившийся сказать свое напутствие, покачал головой.
— Не дело могилы менять, Георгий Семенович, — сказал он.
— Сам знаю, что дело, а что не дело... Придержи! — Он уступил свой угол гроба Коноплеву.
И зашагал, расталкивая встречных, туда, куда направлялась похоронная процессия с гробом Чердынцева.
Фрязин обратил внимание на реакцию окружающих. В основном все безропотно ждали. Мать погибшей всхлипывала, ее поддерживали под руки сестры Елены в черных платочках. Все молча стояли и чего-то ждали.
Гоша поднялся наверх. Там еще продолжалась работа, из могилы вылетали комья земли.
Володя тоже стал подниматься туда, наверх.
— Ну все, все... — Гоша совал деньги в руки матери покойного. — Что было, то было... И не забудьте, что из-за вашего сына ее убили. Но забудем, забудем... У вас священника нет? Вот наш и отпоет. Я сам ему заплачу. А вы... — Он присел перед могилой на корточки, глядя вниз на могильщиков. — Вы о чем там думаете, а? Хотите с убитой горем матери еще по стольнику содрать?
Они что-то ответили, но их слов Володя не разобрал. Только комья из могилы полетели быстрее.
— Даю пять минут, — вполголоса сказал Гоша, выпрямившись. — Или будете рыть могилу себе. Мое слово вы знаете...
Гроб с телом Чердынцева понесли к могиле, предназначенной Елене. И гробы с телами любовников встретились, почти столкнулись в тесноте кладбища, покачнулись на руках тех, кто их удерживал.
— Господи... что он вытворяет! — простонал едва слышно Томилин.
Гоша был несколько растерян. Смотрел со стороны на то, что происходило. Елена и Чердынцев снова были рядом.
— Ну подай чуть назад, дай пройти! — сказал Гоша. — Наклони немного...
Гроб с телом Чердынцева опустили ногами вниз, и его голова качнулась вниз, как если бы он поклонился своей последней любви, уступая ей дорогу.
Наконец гробы разминулись. Елену понесли наверх, на пригорок, Чердынцева опустили возле бывшей ее могилы.
Все переглядывались, перешептывались, неодобрительно поглядывая на Гошу.
А мать Чердынцева горько, в голос заплакала, и священник, начав было службу, вынужден был смолкнуть.
— Ты и после смерти нам покоя не даешь... — сказал Томилин Гоше.
— Помолчал бы... — прошипел, оглядываясь по сторонам, Гоша. — То труба тебе моя подозрительна, то похороны не такие... Я за все заплатил! И за похороны твоей жены тоже! И ты теперь для нее никто! — Он уже кричал, распаляясь. — Я еще узнаю, кто их пришил...
И пошел вслед за гробом Елены наверх, где спешно заканчивали рыть могилу.
Томилин с ненавистью смотрел ему в спину. И вдруг вздрогнул, ощутив тяжесть чьей-то руки, опустившейся на его плечо.
— Слушай, что ты всем недоволен? — спросил его Тимур. — Все тебе не так, все тебе мало... Такую женщину хороним! Жену свою, которую тебе Гоша, как родному, доверил, не уберег. И еще чего-то выступаешь... Нехорошо, дорогой. Очень нехорошо... Иди, не стой, простись с ней. Такая красивая, молодая была... Вай, Аллах, что делается...
Володя Фрязин задержался возле гроба Чердынцева. Здесь же стоял Аркадий, телохранитель Томилина. Он печально смотрел на Чердынцева, и губы его шевелились, как если бы он читал молитву. Друзья, подумал Володя, переживает. Забыл даже про своего хозяина. И смотрит так грустно. А вот Тимуру хоть бы что, никаких эмоций, видно, привык хоронить. Спокоен, деловит, не отходит от хозяина ни на шаг.
Мать Чердынцева плакала, только она смотрела сейчас на сына, а все другие следили за другими похоронами, где плакали громче и венки были пышнее.
Гроб с телом Чердынцева опустили в могилу, но он встал на образовавшийся лед, который чуть слышно треснул, но не поддался.
Могила не принимала тело. Вода через трещину постепенно заливала лед. Могильщики переглянулись и стали бросать вниз замерзшие комья глины. Лед продолжал потрескивать.
Мать погибшего с ужасом смотрела, как лед наконец раскололся и гроб сначала одним углом, потом другим косо съехал под воду.
Она закричала, забилась в руках таких же одиноких, несчастных старух.
Аркадий все стоял, будто впав в забытье, не двигаясь с места. Кто-то его Позвал. Очнувшись, он торопливо стал подниматься наверх, к другому плачу, более многоголосому и сильному.
Гоша стоял с рухнувшим лицом над раскрытым гробом и, не отрываясь, смотрел на покойницу. Он загородил собой ее мужа, и казалось, это он ее супруг, убитый горем...
Володя поежился. Странные похороны. Зрелище не для слабонервных. Хоть бы этот Гоша уступил место, дал попрощаться Томилину. Кое- кто уже подсказывает, но Гоша ничего не слышит и не видит.
Но вот Гоша наклонился и поцеловал Елену в лоб. И наконец отошел.
Володя увидел, как Томилин склонился над гробом жены и тут же отпрянул, распрямился и отошел в сторону.
Будто чего-то испугался, подумал Фрязин. Во всяком случае, страха больше, чем горя. Что бы все это значило?
Гоша будто отсутствовал. Томилин, напротив, без конца оглядывался, кивал, принимая соболезнования, гладил по плечу несчастную мать погибшей супруги, всхлипывал и вздыхал. И при этом дрожал. Дрожал всем телом, словно переживал охвативший его ужас, которому не было конца.
Он не был похож на убийцу собственной жены. Володе казалось, что убийца должен был бы выглядеть иначе. Во всяком случае, на кладбище это должно было открыться... Сюда бы Александра Борисовича, подумал Володя, он увидел бы все, что надо. И объяснил бы эту дрожь, пронизавшую Томилина.
Он продолжал дрожать и на поминках жены. Гоша хотел от душевной своей широты пригласить на поминки и родственников Чердынцева, но Томилин был решительно против.
...Они справляли поминки в огромном зале ресторана гостиницы «Сибирь». Гоша усадил Володю рядом с собой. Приглашенные с удивлением поглядывали на незнакомца.
— Ну что? — время от времени склонялся к нему Гоша. — Кого-нибудь заприметил? Нет?
— Да что я могу заприметить? — пожимал плечами Володя. — Что я, экстрасенс? Вам нужно было ясновидящих пригласить.
Гоша махнул рукой.
— Были, приглашал... Только деньги рвать могут прямо из рук. Валюту им подавай. Колдуны бесчестные. Всю душу мне вывернули. Предсказывали, будто миллиардером должен я стать в этом году. Что смотришь? Не в рублях же... Слушай, а что Олежка Томилин, муж ее, такой бледный и дрожит?
— Температура у него, — сказал сидевший по другую сторону от Гоши Тимур. — Видишь, пот прошиб. Простудился. Грипп.
— Это он тебе сказал? — спросил Гоша.
— Сам вижу... — усмехнулся Тимур.
В это время зазвонил сотовый. Володя попытался встать, чтобы, воспользовавшись случаем, выйти, но Гоша придержал его:
— Сиди. Ты мне будешь нужен... Для эксперимента.
— Ну слушаю, слушаю... — сказал Гоша. — Что у тебя? Опять что-то не так? У них же недавно был взрыв в метро, осенью, неужели запамятовали? Вот люди! Намека не понимают... Ну что с ними делать, прямо не знаю. А кто там опять воду мутит? Мансуров? Он же, ты говорил, в Бутырке. Отпустили на все четыре? Ну что я могу? Придется повторить... Я на прошлой неделе был у грузин в посольстве — шашлык, да, все путем... Но это в другой раз. Ты уж сам как-нибудь... На поминках я. .Да, информация у тебя верная. Любимая женщина. Никого так не любил! А вот Мансурову надо бы организовать что-нибудь, чтобы понял... Он думает, я не знаю, кто троллейбусы мне в Москве пытался взрывать... Думает, я не понял. Людей жалко, вот что. Они-то за что страдают? Я ему, главное, втолковывал уже... Ну ладно, потом, после, говорю! Все-таки поминки. Неудобно.
Он отключил сотовый, посмотрел на притихших гостей.
— Даже в такой день покоя не дают. Что за люди! Я грузинам говорю: неужели вам вашего Президента не жалко? Старый уже, вы бы его охраняли получше. Хотите, я вам его охрану организую? Но не просто так, за так ничего не бывает. А нет, так и не обижайтесь... Хотели терминал нефтяной в Поти строить, представляете? А мне абхазы телефон оборвали: только у них в Сухуми! Да мне не жалко! Но о России я должен подумать, верно? И вот результат — как и чувствовал. Чуть ихнего Президента не взорвали. Машину рядом рванули, но ничего, обошлось... Но они хоть с понятием. Больше о терминалах не заикаются.
— Вот люди! — поддакнул Коноплев. — Объясняешь им, объясняешь... Пока по мозгам не получат — никакого понятия.
— Ну, — сказал Гоша, — давайте выпьем! А то с этой политикой и экономикой забудешь, зачем собрались... Ну, пусть земля ей будет пухом.
— Только не чокаться, не чокаться! — закричал Коноплев, когда Гоша, забывшись, протянул свою рюмку к рюмке Фрязина.
Володя внимательно смотрел на происходящее. Все усиленно работали челюстями, закусывая. Только Томилин ничего не ел. Дрожал, сжимая посиневшие губы.
— Может, скажешь чего, Олежка? — ласково спросил Гоша Томилина. — Ты, я смотрю, совсем плохой. Температура?
Тот кивнул утвердительно.
— Может, тебе, Олежка, прилечь? — спросила мать погибшей, участливо глядя на зятя. — Или чаю с малиной?
— Водки ему с перцем! — смеясь, присоветовал Коноплев.
— Ты где находишься? — цыкнул на него Гоша. — Ну раз желающих нет, скажу я...
Он налил себе водки и встал, следя взглядом, как поднимаются со своих мест остальные.
Гоша смотрел цепким взглядом, будто фотографировал, кто сам вовремя поднялся, кого пришлось подталкивать.
— Если бы можно было, я бы с тобой, родная моя, поменялся, — сказал Гоша, и слезы выступили на его глазах. Он шумно всхлипнул. — Нет мне без тебя никакой радости от этой жизни! Ничего не осталось! Только проклятое дело да мать Россия! И еще долг — найти того, кто это сделал. И если... если он здесь, среди нас... — в полной тишине он обвел тяжелым взглядом присутствующих, — я клянусь тебе, родная, что найду его! И брошу его мерзкое тело к твоим ногам.
Сказал и с размаху ударил опустевшей рюмкой об пол. И Коноплев тут же это за ним повторил. И Тимур.
Томилин рюмку бить не стал. Поставил ее дрожащей рукой на стол, не допитую.
— У нас, Томила, пьют до дна, — сказал Гоша. — Пей, ,Олежка, больше нам не видать нашей Еленки...
И заплакал, протянув руки через стол к несчастному Томилину.
Была уже полночь, когда Мансуров со своей охраной подъехал к дому сына Президента.
Там его ждали. Мансуров жестом остановил охранников, и они снова сели в автомобили.
Мансуров молча отдал свой пистолет секьюрити, встретившим его у входа. Потом в их сопровождении поднялся наверх.
Алекпер ждал его в небольшой гостиной, уставленной мягкой восточной мебелью. В углу дымился кальян.
— Прошу, — сказал Алекпер, указав гостю на свободное кресло.
Тот направился к нему и запнулся, увидев в другом кресле знакомого человека.
— Самед Асланович? — сказал Мансуров. — Вы здесь, в Баку?
— А почему по-русски? — усмехнулся Самед. — Это язык межнационального общения, но не национального. Не так ли?
— Я не у себя дома, — почтительно склонился в сторону Алекпера Мансуров. — Здесь принято говорить по-русски, и у меня было время убедиться в Бутырской тюрьме, куда я попал благодаря вам, Самед Асланович, что для серьезных
Переговоров этот язык лучше всего подходит.
— Вам пришлось там вести серьезные переговоры? — Самед продолжал улыбаться.
— И не безуспешные, надо признать, — ответил Мансуров. — Потому я сейчас и нахожусь здесь, а мой брат у меня дома.
— Оставим колкости, Рагим, — сказал Алекпер. — Я решил возобновить с вами контакты, как только убедился, что не вы были причиной моего пленения.
— А кто? — осторожно спросил Мансуров. — Я могу об этом спросить?
— Всему свое время, Рухолла-оглы, — сказал Алекпер. — Вы после Москвы стали похожи на разумного человека.
— Вы мне льстите, — склонил голову Мансуров, поглядывая на Самеда, по-видимому, ожидая, что тот скажет. — Так о чем вы хотели со мной побеседовать?
— Насчет последних событий... — сомкнул брови Алекпер. — Скажите, вы не могли бы мне объяснить, почему взрывы в нашем метро чередуются со взрывами в московских троллейбусах?
— Полагаю, вы это знаете, — сказал Мансуров. — В Москве метро лучше охраняется.
Алекпер и Самед переглянулись. Четки в пальцах Самеда замерли.
— А вы полагаете, уважаемый, что лучше бы взрывы устраивать в Московском метро? — спросил Самед.
— Туда труднее попасть взрывникам, — ответил Мансуров, напряженно улыбаясь. — Лиц кавказской национальности, как известно, там обыскивают. Лиц славянской национальности, вроде украинцев, пока не решаются.
— Не хотите ли сказать, что вы эти взрывы организуете и финансируете? — спросил Самед.
— Нет, но вы так спросили... — уже от всей души улыбнулся Мансуров, — как будто я этим занимаюсь. Я знаю, что вы, Самед Асланович, с детства любите кататься в Московском метро, разглядывая русских женщин. И метро самое лучшее, и девушки самые красивые. Но наше метро — это наше метро, не так ли? И наши люди нам дороги, поскольку это наши люди. И лицам славянской национальности вход в наши подземные дворцы еще не запрещен...
— Как вы полагаете, будет ли в ответ что-то взорвано в Москве? — спросил Самед.
— Я бы посоветовал вам поменьше кататься в общественном транспорте, уважаемый Самед Асланович, — склонив к плечу голову, сказал Мансуров. — Это мой вам совет. Но не предостережение, поскольку, вопреки тому, что вы обо мне думаете, я взрывами не занимаюсь, как и похищением людей, в чем, по вашим же словам, вы недавно убедились...
Он внимательно переводил взгляд с Самеда на Алекпера, чем-то схожих между собой, хотя их родство было весьма отдаленным.
— Речь вот о чем, — сказал Алекпер. — О ваших тесных связях с чеченцами.
— Вы полагаете их предосудительными? — удивился Мансуров. — С какой стати тесные связи с братьями по вере хуже, чем такие же связи с иноверцами?
Ни Алекпер, ни Самед не успели ответить. Двери неслышно распахнулись, и в комнату вошла улыбающаяся девушка с серебряным подносом, на котором возвышался кофейный сервиз.
Мансуров заметно оживился, разглядывая ее. Постарался даже заглянуть ей в глаза, когда она подавала ему этот божественный напиток.
— А что, почтенный Самед Асланович, вы к нам надолго? — спросил он, глядя с сожалением на двери, за которыми скрылась красавица.
— Настолько же, насколько вы задержались в Москве, — ответил Самед, неспешно перебирая четки.
— Благодаря вашему попечению... — снова склонил к плечу голову Мансуров. — Но вы мне все-таки не ответили на мой вопрос.
— Видите ли... — Четки в пальцах Самеда замерли, что свидетельствовало о его внутреннем напряжении. — Видите ли, дорогой Рагим, мы постоянно забываем один из важнейших аспектов проблемы. Да, чеченцы наши единоверцы, русские много пролили их крови, все так, но мы не можем способствовать созданию прецедента на территории бывшей империи. Существует Карабах, провозгласивший независимость, как и Чечня. Кто живет в стеклянном доме, не должен бросать в соседей камнями, говорят англичане.
— Мудрое изречение, — согласился Мансуров. — И я готов был бы с ним согласиться, если бы не существовало иных возможностей вернуть Карабах.
— О каких возможностях, почтенный, вы говорите? — спросил Алекпер.
— Его мы просто купим у армян, — ответил Мансуров. — Когда достаточно разбогатеем на нефти. Чем больше мы будем богатеть, тем беднее будут армяне, которых Аллах лишил всего на свете. Но они не вняли его предупреждению даже тогда, когда он обрушил на них землетрясение.
— С чего, уважаемый, вы решили, будто Карабах возможно купить? — поднял голову от чашки Самед. — Там самые богатые и плодородные земли. Они могли бы кормить всю Армению. Вы это понимаете?
— Ртов в Армении становится все меньше и меньше, — усмехнулся Мансуров. — Они разбегаются, господа. И чем богаче мы будем, тем хуже они себя почувствуют. И Карабах сам падет к нашим ногам, как перезревшая слива.
— Или, напротив, ожесточившись, они нападут на нас, — буркнул Алекпер, неприязненно глядя на гостя.
— Пусть нападают! — воздел руки гость. — Вот тут нам и помогут наши братья чеченцы.
— Вы авантюрист, — сказал Самед, вздыхая. — Вы ослеплены своим богатством, которое слишком легко вам досталось. За счет домов, принадлежащих прежде тем же армянам.
— На все воля Аллаха! — ответил Мансуров. — Аллах дал правоверным нефть, вот пусть правоверные и пользуются этим божественным даром. И потому, дорогой Алекпер, я полагаю, что мы с вами союзники в том, что наша нефть должна последовать из мусульманской земли через мусульманскую землю.
— Так, да не совсем так. — Алекпер покачал головой. Я полагаю, что всю нефтедобычу и транспортировку государство должно взять в свои руки...
— То есть в руки президентского клана! — перебил его Мансуров.
— А вы полагаете, что это следует отдать в частные руки, то есть в ваши руки, почтенный Рагим? — вмешался Самед. — Словом, я вижу здесь две стороны вопроса: куда и как пойдет наша нефть и кто будет это контролировать. Какую проблему из этих, господин Мансуров, вы считаете для себя первоочередной?
— Вторую, разумеется, — ответил Мансуров. — Как только у нефти будет настоящий хозяин, он сам решит, куда и как ее транспортировать.
— В России у вас, между прочим, есть двойник, — заметил Алекпер. — Он тоже придерживается той точки зрения, что нефть должна пойти через Россию, но желал бы взять это в свои руки.
— Не он ли, кстати, организовал ваше похищение, довольно сумасбродное, с выездом в Латинскую Америку? — спросил, прищурясь, Мансуров. — Ну раз уж вы сняли с меня обвинение, могу я это предположить? Тем более, насколько мне известно, там вас опекали русские бандиты.
— Вернемся к нашему вопросу, — поморщился Самед. — Вы постоянно стараетесь сбить нас с толку. Итак, представьте проблему шире, чем это у вас до сих пор получалось: Чечня рвется к полному суверенитету, чему вы всеми силами способствуете. На очереди полное признание суверенитета Карабаха, вам не кажется?
— Карабах мы упустили еще раньше, чем Россия Чечню. Пора это признать наконец! — вскипел Мансуров. — И чтобы вернуть его, потребуются годы. Если хотите, они должны сами к нам попроситься, когда Армения вовсе останется без населения, разбежавшегося кто куда. Это вы мыслите категориями советского периода.
— Все мы оттуда, господин Мансуров, — меланхолично ответил Самед, спокойно перебирая свои четки. — И разница между нами небольшая: одни смотрят, как в шахматах, на три хода вперед, другие — на четыре. Хода или года — разница невелика, как видите.
— А вы, уважаемый, смотрите, конечно, на все пять? — усмехнулся Мансуров.
— Может, и на десять, — сказал Самед. — Во всяком случае, стараюсь. И понимаю, что тогда мы будем иметь дело с процветающей и могучей Россией, в которую Чечня, уставшая сама от себя, запросится назад... И та Россия уже не позволит нам подмять христианские народы Кавказа — Грузию и Армению прежде всего. Чеченцы, на которых вы так уповаете, могут воевать только у себя дома. За спинами мирных жителей. В Карабахе их ждет другое... Все, на что они способны, они уже показали. Это их потолок. Между тем Россия только начинает разворачиваться... Впрочем, насколько я знаю, вы стараетесь подстраховаться и на всякий случай имеете в виду вариант, о котором я говорю.
Мансуров перевел взгляд на Алекпера. Похоже, президентскому сыну самому было интересно, что имеет в виду Самед. Теперь он будет об этом знать. И маска верного слуги Аллаха, какую до сих пор носит он, Мансуров, будет сброшена.
— Если я учитываю будущее, то только из человеколюбия, — вздохнул Мансуров. — Я это не скрываю. Я выкупаю русских пленных. Подстраховываюсь, как верно заметил уважаемый Самед Асланович. Так же подстраховывается наш хозяин Алекпер, делая реверансы в сторону Ирана... Что делать, господа! Мы — маленький народ, обладающий огромными сокровищами. Мы должны по-умному обходиться с нашими соседями, которые зарятся на то, чем одарил нас Аллах...
— Это вам делает честь. — Самед склонил в его сторону голову с аккуратным пробором. — Признаться, я даже не ожидал.
— А меня, Самед Асланович, не без помощи таких, как вы, — откликнулся Мансуров, — упрятали за решетку. Там мне пришлось многое пересмотреть в жизни.
— Я начинаю думать, что наш гость непричастен к твоему похищению и похищению прекрасной Делары, — обратился Самед к троюродному брату. — Хотя и здесь и там фигурировали все те же чеченцы.
— У них могут быть свои дела, — сказал Мансуров. — И свои интересы, сплетающиеся с интересами кое-кого из русских. Разве не так?
— Вы имеете в виду этого Козлачевского? — пытливо заглянул ему в глаза Самед. — Он любитель дергать за незримые нити.
— Он достойный противник, — согласился Мансуров. — Полагаю, он устраивал все эти акции, включая взрывы в метро, и пытался свалить на меня все эти ужасы.
— А вы отвечаете ему тем же? — спросил Алекпер.
— Я сейчас чувствую себя так, будто снова попал в МУР на допрос, — ответил Мансуров. — И это вы называете деловыми переговорами?
Братья помолчали.
— Вам подлить? — спросил гостя Алекпер, показав на кофейник.
— Извольте, — кивнул тот. — Замечательный кофейник. Такие делали только в старину. Моя Фирюза собирает антиквариат, причем в основном европейский. Но я предпочитаю персидский или армянский.
Ведь угораздило же этих армян принять христианство! Такие головы, такие таланты...
Он покачал осуждающе головой, принимаясь за кофе.
— Полагаете, они избежали бы землетрясения и взрывов на газопроводе, если бы приняли мусульманскую веру? — спросил не без иронии Алекпер.
— А можно я вас спрошу? — отставил свою чашечку Мансуров. — Вы можете предъявить мне полномочия, данные вам Президентом? Вы уверены, что он всецело одобрил бы вашу позицию на этих, как вы их называете, переговорах? Судя по последним его заявлениям, — это сомнительно.
— Политика малой страны, обладающей огромными запасами нефти, как вы верно недавно заметили, редко может быть однозначной, — осторожно произнес Самед. — Но здесь, у себя дома, мы с Алекпером можем называть вещи своими именами. Поэтому считайте, что такие полномочия у нас есть...