Часть третья. ХЕППИ-ЭНД - НАША ПРОФЕССИЯ

1

— Вот смотри, что я заметил, — сказал я Со­лонину. — Можно сказать, выявил закономер­ность...

Я разложил перед ним газетные вырезки.

— Вот приехал представитель Франции в Гру­зию, подписали безобидный протокол о намере­ниях, и тут же последовал взрыв газопровода, питающего Грузию через Дагестан. Дальше... Со­глашение о военно-техническом сотрудничестве между Арменией и Россией. В ответ такая же акция на том отрезке газопровода, что питает Армению...

— Похоже, кто-то таким образом корректиру­ет политику этих республик? — спросил Соло­нин. — Но где его искать, этого кого-то? Здесь, в Азербайджане?

— В Азербайджане взрывают метро, — ска­зал я.

— В Москве взрывают троллейбусы, — доба­вил Солонин.

— Значит, кто-то еще? — спросил я. — Пре­словутая третья сила?

— На которую выгодно все сваливать, — ус­мехнулся Витя, закидывая, по обыкновению, свои длинные ноги на спинку кресла. — Как прежде все сваливали на Господа Бога.

— Просто есть две противостоящие силы, ко­торые наносят друг другу удары, а обществен­ность охает, ахает, не зная, что и думать. И валит, ты правильно заметил, на третью силу, — сказал я. — Вот смотри... Переговоры Азербайджана и Англии о дальнейшем расширении разведыва­тельных работ под дном Каспийского моря. Те­перь обрати внимание, что здешние газеты пишут об этом с нескрываемым злорадством — отстра­нена Россия.

— За какое число газета? — вскочил Солонин.

— Вчерашняя...

— Значит, судя по вашим прикидкам, не се­годня завтра следует ожидать взрыва в метро. — Солонин снова рухнул на диван, закинув ноги на спинку кресла.

— И что теперь делать? —'спросил я.

— Предотвратить взрыв... Но вот где он пос­ледует? И где после этого свершится ответная акция?

Мы взяли схему Бакинского метро, но вскоре отказались от поисков... Закономерности в ди­версиях не было и быть не могло.

Где-то на какой-то станции в вагон заклады­вали взрывчатку с часовым механизмом... Где рванет — оставалось неясным. Это в Москве можно контролировать лиц кавказской нацио­нальности прямо у входа. Здесь сплошь все свои, братья мусульмане. Европейцы ездят в основном на машинах, разве что старики на общественном транспорте, но они мину в метро не понесут...

— А есть ли у нас хоть какая-нибудь зацепка, Александр Борисович, чтобы предотвратить взрыв? — спросил Солонин. — Нам бы хоть удостовериться, что закономерность взрывов, о которой вы говорили, есть. Тогда уж можно ду­мать, как предотвратить последующие взрывы здесь и в Москве. А если позвоним сейчас тому же Алекперу, то сразу примут меры, закроют метро по техническим причинам. Это вспугнет негодяев, и они найдут применение своим тем­ным силам в другом месте. Взорвут что-нибудь в театре, в парке культуры или на пляже. Возмож­ности у них, имеющих доступ к пластиковой взрывчатке, безграничные.

— Значит, будем проверять свои догадки, а люди пусть гибнут? — спросил я.

— Вы меня достали, — опять вскочил Соло­нин. — Надо действовать. В конце концов, эти две задачи — закономерность и конкретный взрыв — смыкаются.

— Пойдешь в метро? — спросил я. — Шанс ничтожный. Ты это хоть понимаешь?

— Это не Москва, — ответил Витя. — Всего- то несколько станций. Авось найду тех, кто про­носит мины... Подозреваю, что это мои старые знакомые.

— Ты уже, наверное, вызываешь у них суевер­ный ужас, — заметил я. — А если взрыв должен произойти не сегодня? Так и будешь ходить в метро, как на работу?

— Не думаю... — ответил он, собираясь. — Они дали кому-то сигнал, что данный взрыв при­урочен к такому-то событию. В данном случае это то, о чем вы говорили.

— Кто его знает... — пожал я плечами. — Я ведь только предположил.

— Замечательно предположили, — уверил меня Солонин. — Как и в случае с похищением Делары. Угадали на все сто... А им было лень даже подключить свои под слушки, так спешили. Вы мне лучше другое скажите. Эти взрывы про­исходили в час пик, не так ли?

— Как правило, — ответил я. — Для большего устрашения.

— И публичного резонанса, — добавил Соло­нин, приторачивая себе под куртку довольно сложное сооружение.

— Это что у тебя? — спросил я.

— Химический анализатор, — ответил он, за­пахивая куртку. — Реагирует на запахи, вернее, на отдельные молекулы, выделяемые в атмосферу пластической взрывчаткой. Лучше я объясню это вам в другой раз, если не возражаете.

— Ты понимаешь, чем ты рискуешь? — спро­сил я. — Лучше бы рассказать Алекперу о том, чего мы опасаемся...

— Опять вы за свое, — поморщился Витя. — Лучше — хуже, кто это может знать? Они выби­рают, когда им нанести удар, а не мы, когда схватить их за руку. Сегодня есть шанс. Ничтож­ный, но есть. И я рискую вместе с другими. А если скажете Алекперу, то меня схватят при входе в метро как лицо славянской национальности. И что дальше?

— Тогда договоримся так... — сказал я, стара­ясь сосредоточиться. — До часа пик осталось три, нет, четыре часа. Не будем рисковать. Через три часа я звоню Алекперу. И пусть принимают меры. А ты к этому времени должен успеть вы­браться из метро. Согласен?

— Это разумно, — кивнул Витя, будучи уже в полной готовности. — Но боюсь, что террорист заложит бомбу именно в самом начале часа пик. Понимаете? Ему нужно всего-то несколько минут. Значит, поставит он часы минут на пят­надцать, не больше...

— Логично, — сказал я. — И что из этого сле­дует?

— Что Алекперу вы позвоните через три с по­ловиной часа.

Мы немного помолчали, думая каждый о своем. Я не мог удерживать его. Упускать хотя бы такой шанс нельзя.

— Кстати, тем самым мы предотвратим взрыв в Московском метро или в троллейбусе, — сказал Солонин, словно читая мои мысли.

Что я мог ему ответить? Я молча обнял его. И мы постояли так несколько секунд, как бы про­щаясь, — на всякий случай.

— Кстати, вам тоже есть чем заняться, Алек­сандр Борисович, — сказал Витя уже в дверях. — За эти три часа вы можете совершить нечто экстраординарное. Например, вызвать к себе на разговор эту дамочку, любительницу бельгийских дипломатов... Она жена Мансурова, не забывай­те. Муженек выбрался из-под контроля вашего друга Грязнова и теперь полагает, будто уже дер­жит Аллаха за бороду... Что-то здесь вокруг этого Мансурова происходит. Делара, помните, во многом его обвинила...

— Вернее, его людей, — поправил я. — Но пока в этом много неясного. Алекпера он не по­хищал, это точно... Хотя в Тегеране действовали чеченцы, с которыми он связан. И они же похи­тили, вернее, сделали вид, что похитили Делару... Как это все увязать — не представляю.

— Словом, вам есть о чем подумать в мое отсутствие, — сказал Солонин. — Я начинал бы с этой дамочки, тем более что время не ждет.

Оставшись один и поразмыслив, я пришел к выводу, что Витя прав. Надо звонить этой Фирюзе прямо сейчас. Время утреннее, и она наверня­ка дома. Надо брать быка за рога. Время не ждет. Хоть какую-то зацепку, возможно, получу.

Я набрал номер.

— Госпожа Фирюза сейчас в ванной, — услы­шал я мелодичный женский голос.

— Так отнесите ей аппарат туда, — произнес я приказным тоном.

Вскоре я услышал женский шепот и плеск воды. Фирюза, видимо, выясняла у горничной, кто ее беспокоит.

— Да, я слушаю, — наконец сказала она в трубку.

— Госпожа Фирюза? — спросил я, погляды­вая на экран телевизора, поскольку, не теряя вре­мени, поставил в видак нужную кассету. — У меня к вам есть одно важное, не терпящее отла­гательства, предложение.

— Сначала представьтесь... — потребовала она.

— Мистер Сэм Поллак, Продюсер, — сказал я. — Снимаю эротические фильмы. В настоящий момент звоню вам, поскольку не могу не выра­зить восхищения вашей работой в одном люби­тельском фильме, снятом несколько дней назад в бельгийском посольстве. Алло! Госпожа Мансу­рова, вы меня слышите?

— Кто вы?.. — спросила она сдавленным го­лосом. — И как вы узнали номер моего телефо­на?

— Вас не это должно волновать. Телефон — дело техники. И ваш любовник к этому не имеет никакого отношения. Возможно, к этому имеет отношение ваш муж, который спит и видит себя в объятиях другой женщины, если не ошибаюсь...

— Это она вас подослала? — перебила меня Фирюза. — Ее зовут Делара, не так ли?

Я не смог скрыть своего удивления.

— Делара? Вы имеете в виду госпожу Амирову?

— А кого же еще! Эта старая перечница, кото­рую даже годы не берут, на все способна. Ей мало этого несчастного Алекпера...

— Мне кажется, нам следует срочно встре­титься, — сказал я.

— А как я могу знать, что вы говорите прав­ду? — спросила она.

— Одну минуту... — сказал я. — Сейчас...

Я отмотал назад ленту. Где-то здесь должны быть отчетливо слышны все те нежности, кото­рые она говорит своему возлюбленному. Я при­ставил микрофон телефона к динамику телевизо­ра и прибавил звук.

— Вам хорошо было слышно? — спросил через несколько секунд.

— Ладно, я все поняла, — сказала она. — Сколько стоит ваша кассета?

— Боюсь, вам это будет не по карману.

— А вы не бойтесь. Думаете, вы первый, кто меня шантажирует? Я уже выкупила снимки. Но там хотя бы не осталось негативов. Могу я быть уверенной, что у вас нет копий?

— Можете.

— Хочу вас сразу предупредить, — сказала она. — Со мной шутить не следует. Мой муж сразу со мной разведется, ему нужен только повод, но он и расправится с теми, кто опорочил его имя. Поэтому если копии все-таки есть, вам лучше их сразу уничтожить... Я к вам сейчас при­еду. Где вы находитесь?

— В гостинице «Интурист». Я встречу вас внизу.

— Я буду у вас через двадцать минут.

С выдержкой у нее было все в порядке. Не впала в панику. Наверно, не впервой. Она сказа­ла что-то о снимках. Видимо, это те пацаны, с которыми встретился Витя на чердаке бельгий­ского посольства.

— Вы уверены, что вас не прослушивают? — спросил я на всякий случай.

— У меня цифровой аппарат с секретным кодом, — гордо сообщила она.

Ох уж эта провинциальная вера в божествен­ную неподкупность современной техники. Ну- ну... Алекпер тоже верил.

В вестибюле я увидел ее сразу — она выгляде­ла ничуть не хуже, чем на видеопленке. Лицо немного покраснело от холода, волосы скрыва­лись под пушистой меховой шапочкой. Она очень торопилась, но это мне было только на руку...

Она сразу устремилась ко мне, не обращая внимания на окружающих, восхищенно смотрев­ших на нее. Возможно, по моему равнодушному лицу она меня и вычислила.

Ей не терпелось добраться до видеопленки. В номер влетела как вихрь и, не обращая внимания на мою персону, сразу устремилась к телевизору.

— Где пульт? — спросила она, протянув ко мне руку и по-прежнему не глядя на меня.

Пульт я ей не дал. Сам включил видак и телик. Она стала смотреть на себя и на те форте­ли, что выкидывала в постели, отнюдь не сгорая от стыда при постороннем. Смотрела, не отрыва­ясь.

Я-то полагал, что восточное воспитание делает здешних женщин целомудренными. Значит, не всех.

— Знаете, я бы с удовольствием, если случит­ся развод, показала бы это своему мужу, — ска­зала она, когда пленка закончилась. — Делара, о которой он мечтает, на это не способна хотя бы в силу возраста...

— У нее с вашим мужем интимная связь?

— Не думаю. Я бы об этом знала. Она требует, чтобы он развелся.

— Алекпер, если не ошибаюсь...

— Вам хочется знать наши сплетни во всех подробностях? — спросила Фирюза. — Сейчас у президентского сына проблемы. Ходит инкогни­то по врачам. Нарушена эрекция и все в этом роде... Об этом знают все. Слушайте, у вас можно курить? — спросила она и достала зажигалку и сигареты.

Неужели она тоже наполовину русская, поду­мал я, когда она закурила.

— Я люблю, когда все карты открыты, — ска­зала Фирюза после пары затяжек. — Вы ведь рус­ский, правда? Хоть и скрываете это, пытаясь го­ворить с акцентом.

— От вас ничего не утаишь, — игриво ответил я. — И вы — тоже, не правда ли?

— Вроде интеллигентный человек, а занимае­тесь таким непочтенным делом, — сказала она. — Ведь это очень опасно, верно?

— Да как вам сказать... Пока Бог миловал.

— Да, я русская! — сказала она с вызовом. — Вернее, наполовину татарка. Меня зовут Фарида, а Мансуров потребовал, чтобы я сменила пас­порт, поскольку его родня Фариду не выне­сла бы.

Она прыснула смехом, весело взглянув на меня.

— Смешно, правда? Кстати, Делара тоже не принадлежит к титульной нации, да будет вам известно... Слушайте, а почему я вам все расска­зываю, хотя вы почти ничего не спрашиваете?

— Профессия, — сказал я. — Мое дело выслу­шивать, ваше дело рассказывать.

— Ах вот оно что, — вздохнула она. — КГБ, что ли? Ну все, доигрался мой Мансуренок... Или все-таки вы хотите за это деньги?

— Мне нужна информация, — сказал я. — Дело спешное, пленка стоящая, и хотя мне, ко­нечно, противно этим заниматься, но надо. Раз­говор идет о жизни сотен людей.

— Это вы о чем? — Она стряхнула пепел прямо на ковер.

— Взрывы в метро, слыхали об этом? — спро­сил я.

— Ну конечно. По-моему, это ужасно! Я ви­дела по телевизору... Слушайте, не хотите ли вы сказать, что мой Мансуров к этому причастен?

— Пока нет.

— А при чем здесь вообще Россия? — спроси­ла она. — Взрывают же не в Москве?

— После каждого взрыва в Баку следует акция в Москве.

— Ах вот в чем дело. — Она снова закурила. — Я сама-то москвичка. Мансурик подобрал меня в гостинице. Ну вы понимаете... Влюбился. Я, при­знаться, тоже. Мы просто не могли друг без друга. Но профессия обязывает. Я говорю о нем, не о себе. Все время где-то пропадает, весь на нервах... Знаете, как он переживал, когда мы вместе смотрели эти трупы, эту кровь на рель­сах... Его трясло, он чуть не плакал. А сейчас еще занялся этими пленными, нашими мальчиками в Чечне. Тоже все на нервах, бешеные деньги ухо­дят черт знает кому... Его там обманывают, водят за нос. И если вы мне скажете, что он устраивает эти взрывы и поджоги, — нет, я не поверю! Слу­шайте, у вас выпить не найдется?

Я налил ей вина.

— Господи... а простой водки у вас нет? Вот он, — она мотнула головой в сторону экрана те­левизора, где только что резвилась с любовни­ком, — тоже мне все время наливает то шампан­ского, то божоле... И не скажешь ведь ему: не найдется ли у вас в посольстве обычной водки!

Я налил ей водки. Она выпила треть стакана, зажмурившись.

— Ну так сколько вы хотите за эту кассету? — спросила.

— Вы не поняли меня, — сказал я. — Мне нужна информация, которая поможет предотвра­тить гибель людей. Взрыв может последовать уже сегодня.

Она ахнула, прикрыв ладонью рот.

— Все-таки думаете — Мансуров?

Я пожал плечами.

— Может, мне ему позвонить? Не знаю, где его сейчас носит...

— Вы уверены, что он не причастен к этим акциям?

— Нет, на него это не похоже, — серьезно ответила она. — Он был очень ошарашен тем, что мы видели... Но от него здесь многое зависит — тут вы правы.

— Вы его любите?

— Хотите сказать, что я его выгораживаю?

— А свою родину? — спросил я. — Россию? Любите?

— Взываете к моим патриотическим чувст­вам? — усмехнулась она. — Хотите, чтобы я шпи­онила за своим мужем? Предавала его?

— А это? — Я кивнул на телевизор.

— Это другое, — сказала она. — Это измена, но не предательство. Есть разница. Он бы мне тоже изменил с этой Деларой, если бы она ему позволила.

— То есть у вас к нему нет претензий? — спросил я, глянув на часы.

Она пожала плечами, впервые ничего не отве­тив.

— Значит, кассета остается у меня, пока вы будете думать? — спросил я.

— Ну вы же интеллигентный человек, вы не станете это никому показывать.

— Как знать, — сказал я серьезно. — Очень многое поставлено на карту. Человеческие жизни в том числе.

Она окинула меня напряженным взглядом.

— Ладно... — сказала, — мне тоже не нравятся эти его шашни с чеченцами. Русские там гибнут, а он с ними пирует. И с Деларой этой... — Она себя накручивала, ожесточала. — С ума сбрендил совсем. Я разве хуже этой особы? Я на десять лет моложе ее. Она старуха! Ну умеет себя подать, предложить, а когда нужно — отказать, но все равно — старуха.

— Вы хотели сказать про чеченцев, — вернул я ее к главному.

— А что ему будет? — спросила она. — Что вы ему сделаете, хотела бы я знать.

— Ничего, — ответил я. — Ведь мы не в Рос­сии. А здесь ваш муж — могущественный чело­век...

— У вас мало времени? — спросила она, уви­дев, что я снова глянул на часы. — Прямо не знаю... Он может, конечно, позвонить, сказать кому-то там, чтобы не взрывали... Но если они уже все подготовили, не спрашивая его? Может такое быть?

— Сейчас все валят на чеченцев, — сказал я. — Как будто, кроме них, некому.

— Вот-вот, — согласилась она, — или на моего Мансурова. Но я не могу звонить отсюда, понимаете?

— Ваш сотовый в машине? -Да.

— Могу я с вами пройти к машине и с ним поговорить?

Сомнение отразилось на ее лице, она усилен­но решала: что делать, как быть?

Я не знал, как ее подтолкнуть к решению. Вернее, знать-то знал, но не был уверен, что она не замкнется или — еще хуже — не обманет меня. Она сама прервала затянувшуюся паузу:

— Для Россия я, конечно, постараюсь... У меня ведь что получилось. С этим бельгийцем сошлась, чтобы Мансурику отомстить, а потом узнала, что ничего у него с Деларой не было... А эти чеченцы его на меня косятся, кто, мол, такая, не русская ли? Ну и пожалуйста! Русская так русская! Могу вам поведать все, что знаю. А вы уж там как хотите. Можете даже кассету оставить у себя. Наплевать!

2

Убийцы здесь, вот они, думал Володя, теряя сознание. Куда меня тащат? Ох, и пьют же они здесь. И кто тащит? Тимур, которого я сам дол­жен тащить в тюрягу, хотя у меня никаких пока доказательств... Этот Тимур меня самого спокой­но бы зарезал, но слушается хозяина. А тот велел оттащить меня в номер. Этот Гоша, помнится, сказал, что сам Тимура боится...

— Я сам, сам... — Володя пытался встать на ноги, но Тимур по-прежнему тащил его по кори­дору, которому не видно было конца.

Ну почему все так? Почему? Почему тот, кого я подозреваю в убийстве двух человек, помогает мне? Я не должен, не имею права принимать от него помощь! Вот если окажется, что ошибаюсь...

— Ошибаешься... — сказал Тимур, оглянув­шись. — Как есть ошибаешься.

Я думаю или говорю вслух, задался вопросом Володя. Я опять напился, мне нельзя столько пить, но попробуй откажись...

— Нельзя отказываться, — снова послышался голос Тимура. — Грех, говорят, на поминках от­казываться. У нас, дагестанцев, хоть мы и мусуль­мане, на поминках водку не пьют, а все равно грех отказывать хозяину.

Ага, он дагестанец, они там режут жертвенных животных, сам видел в кино... Именно у него такая большая ступня.

— У меня предки пастухи, — сказал Тимур. — Уже недалеко осталось до твоего номера. Очень ты разговорчивый. Посадить меня хочешь?

— Не понял... предки у тебя пастухи? — спро­сил Володя, прикрывая глаза, чтобы не видеть, как все двоится и кружится. Они в баскетбол играли? Почему нога такая большая?

— Ты не того ищешь, — сказал Тимур, когда они добрались наконец до дверей номера. — Тебе велено убийцу Еленки найти.

— Их пусть ваши ищут! — сказал Володя. — Если найдут. Что я, ясновидящий, что ли? Ника­ких фактов и доказательств, одно наитие... У тебя есть кроссовки?

— Есть, есть... — ответил Тимур, внося на руках в номер Фрязина. — И кроссовки есть... И все другое.

Усадил Володю на стул.

— Ну, сам ляжешь? Разберешься тут без меня? Эх ты, следопыт! Хозяин пожалел тебя, пригрел как человека. Просит одно: найди, кто убил Елену, замечательную девушку...

— Она не девушка! — Володя помахал паль­цем перед носом Тимура, пытающегося его раз­деть. — Она — замужняя женщина. Постой, а что ты со мной делаешь?

— Раздеваю, — ответил Тимур, снимая с Фрязина сапоги. — Так хозяин велел...

— Он мне не хозяин! — крикнул Володя. — И убери свои грабли! Сам разденусь... Нет, постой, какой у тебя все-таки размер ноги?

— Ложись, — махнул рукой Тимур. — Бай- бай пора. Ну-ка, обними меня за шею.

Володя ухватился рукой за его шею и закрыл глаза. Кровать, когда Тимур уложил его поверх покрывала, показалась Фрязину лодкой. Ее кача­ли и швыряли невидимые волны.

— Подожди, не уходи, — бубнил он, — ты мне не ответил... какой у тебя размер?

— Обуви? — спросил Тимур и усмехнулся.

— Не смотри на меня так! — потребовал Во­лодя.

Но Тимур продолжал с усмешкой смотреть на него. Цыпленок, да и только. Гоша приказал уло­жить, чтоб все было нормально... Сам Гоша с какой-то телкой пошел в свой номер. Тимур ему там не нужен.

Тимур сейчас свободен. Может делать что по­желает... Например, двумя пальцами взять ниже кадыка этого цыплака... Но хозяин завтра встанет трезвый, хоть и с больной головой. И спросит: где, мол, этот цыплак...

Эти русские поминки — одна головная боль. Уж как хозяин переживал, чуть в петлю не лез на похоронах Ивлева. А потом утром, хмурый и пьяный, упер пальцем в него, Тимура: знаю, что это ты сделал! Я разве велел тебе это делать? Разве отдавал приказ?

Приказа, конечно, не было. Гоша просто бегал по номеру, кричал, бился головой в стену: суки! Предали меня все! Не могу так больше! Жить не могу среди предателей! Или они, или я! Разодрал рубаху на груди перед ним, Тимуром. А приказ действительно не отдавал. И ведь как уго­варивал Ивлева забрать заявление из прокурату­ры. А тот — ни в какую.

Он, Тимур, все помнит. И этот разговор по телефону между ними. Тогда Гоша сказал: ну тогда пеняй на себя! И бросил трубку. А после тяжело, исподлобья посмотрел на Тимура. А ты, мол, понял? Как не понять. А вот насчет этого цыплака приказ был: уложить спать. И только. А он, этот золотушный, ничего не понимает. С ним еще хлебнешь горя. Вот покажет на того, кто убил Еленку, тогда другое дело. Сразу станет уязви­мый. Только ничего он не покажет. Откуда ему знать?

Он за другим сюда приехал: посадить хочет Тимура. Начальники всегда в стороне остаются... А холопы — отвечай.

Фрязин храпел, раскинув руки. Тимур посто­ял, потоптался и вышел, притворив за собой дверь.

Он прошелся по коридору, прислушиваясь к тому, что происходило за дверями номеров. Гоша снял полгостиницы, готовясь к поминкам. Наро­ду приехало много, никто не отказал Гоше. Не посмели.

Из-за дверей доносились голоса. Там о мерт­вых уже не вспоминали. Там радовались тому факту, что их очередь еще не подошла. Единст­венная очередь, где никто не лез вперед.

Тимур подошел к своему номеру и остановил­ся, услыхав за дверью голоса.

Кто это, интересно, посмел забраться в его номер? Перепутали дверь по пьяной лавочке?

Он терпеть не мог тех, кто терял голову по пьянке. Даже хозяин ему не нравился, когда на­пивался до бесчувствия.

Осторожно приоткрыл дверь...

— Входи, открыто! — сказал Гоша.

Он сидел в одних трусах напротив белого, как полотно, Томилина.

— Садись, Тимур, — подвинулся Гоша, осво­бождая место на кровати.

Томилин смотрел прямо перед собой, галстук съехал у него набок, а пиджак с самых похорон он так и не снимал.

— Ну как, все нормально? — спросил Гоша, положив руку на плечо своего телохранителя. — Уложил мента?

— Уложил, спит, — ответил Тимур, глядя на бледного Томилина. — А вы чего не спите? В гости, что ли, ко мне пришли?

— Погоди... Это твой номер? — насупился Гоша. — А я смотрю, где же эта Светка? Вот здесь лежала только что. — И тут же, забыв про Светку, стал вспоминать Елену. — Такая была замеча­тельная женщина! Я ж тебе, Томила, ее отдал в целости и сохранности! Большим начальником тебя сделал... А ты Елену не смог сберечь...

— Ты с ней спал? — вдруг спросил Томилин.

— А ты как думал! — хлопнул себя ладонями по голым коленям Гоша. — По праву первой ночи... От себя ее оторвал для тебя! Но не насо­всем же...

— Она была моя жена, — сказал Томилин. — И ни с кем ее делить я не должен был.

— Значит, выслеживал? — спросил Гоша, склонившись к нему. — А если бы меня с ней застукал, то и меня бы убил? Как Толяна? Инте­ресно получается... Ну-ка, — он обернулся к Ти­муру. — Где этот мент? Тащи его сюда. Пусть он поговорит...

— Пускай спит, — отмахнулся Тимур. — Толку от него сейчас никакого.

— Не-е... — покрутил пальцем перед его носом Гоша. — Ты не понимаешь... Глаз-то у него будь здоров. Глаз — алмаз. Я таких сразу вижу. Хоть и молодой, а дружить с ним придется. Давай зови, а то пьет, ест на халяву... А работы никакой.

Тимур тяжело поднялся и вышел из номера.

— А где Светка? — спросил Гоша у Томили­на. — Олежка, ты ее не видел? Вот только что тут лежала... Или ты ее пиф-паф, да?

— Это... чужой номер. — Томилин попытался снять галстук, но попытка не удалась. Галстук снова съехал набок.

— Светка! — заорал Гоша. — Ты где?

И полез под кровать. Потом вытащил оттуда огромные кроссовки Тимура.

— Это что? Тимур, что ли, сюда перебрался? Его, спрашиваю, обувка?

И в этот момент дверь открылась, и Тимур втащил упирающегося Володю Фрязина.

— Ну куда ему столько пить? — Тимур отпус­тил Володю, и тот растянулся на полу.

— Интеллигенция, — хмыкнул Гоша, перево­дя взгляд с Томилина на Фрязина. — Вечно в долгу у народа. А отдавать ничего не собирается... Ну что с таким делать? Он же его допросить должен.

— Может, утром? — спросил Тимур. — Про­спится, а там допросишь обоих.

— Не, ты не понимаешь... По горячим следам надо. Слушай, это твой, что ли, номер? А как я сюда попал? Гляжу, кроссовки вроде твои... Уже сменить их пора, а ты все в них бегаешь. Старый уже в кроссовках бегать.

Володя приоткрыл глаза, услышав ключевое слово — «кроссовки». И увидел их прямо перед своим носом.

Старые, грязные, может, с тех пор и не чи­щенные... А кровь, если это те кроссовки, про­никла в трещины, в рельеф подошвы. Запеклась, как клей, не отмоешь, не отдерешь...

Он снова закрыл глаза, чувствуя, как вселен­ная вращается вокруг него. Удача. Он почти верил в нее, она бродила где-то рядом.

— Ну чего с ним делать, — спросил Тимур, — опять назад тащить?

— Пусть спит, — махнул рукой Гоша. — Черт с ним. А вот этого, Томилу... — он показал на несчастного вдовца, — тащи куда-нибудь эту сво­лочь... Он Ленку убил, голову даю на отсечение!

— Как скажешь, — буркнул Тимур.

— А что я скажу? Я что, прокурор? Аркана бы расспросить. Он Аркана оставлял на хозяйстве.

— Я спрашивал... — ответил Тимур. — Только не Аркана. Артема. Говорят, будто Аркан его, Чердынцева то есть, поставил за ней наблюдать... Больше ничего не узнал.

— Ну пошли, отведи меня в мой номер, — сказал Гоша, обняв Тимура за плечи. — А эти пусть спят. Мне еще Светку, шалаву, найти надо.

Когда они вышли, Володя снова открыл глаза. Томилин спал, склонившись под углом сорок пять градусов, и только чудом не падал.

Фрязин потрогал кроссовки. Старые. Гряз­ные...

За дверью послышались шаги. Володя закрыл глаза. Не спать! Дождаться, когда уснет Тимур.

Тимур захрапел, едва лег, не раздеваясь, на постель.

Володя приподнялся, но тут раздался гро­хот — это Томилин рухнул со своего стула. Ти­мур, перестав храпеть, подскочил на кровати.

— А? Кто здесь?

И включил свет. Два неподвижных тела рас­пластались на паласе возле стола.

Он потрогал ногой ближайшего, Фрязина. Тот спал крепко. Томилин лежал в неудобной позе, хрипя от сдавившего его шею галстука. Тимур поднялся, снял с него галстук, перевернул Томи­лина на спину и направился к своей постели. Через минуту он опять храпел.

Не спать! Володя изо всех сил боролся с собой.

Только бы Тимур не проснулся. Только бы самому не рухнуть на пол с этими идиотскими кроссовками в руках. В коридоре он слегка успо­коился и, шатаясь, добрел до своего номера. Там сразу как подкошенный свалился на кровать и отключился.

Через два часа он вскочил, будто в нем срабо­тал будильник. Спрятал свою добычу в шкафу и поспешил вниз, где был прямой междугородный телефон-автомат.

В Москве сейчас три часа ночи, Грязнов спит без задних ног. Но другого выхода не было. Во­лодя набрал домашний номер Вячеслава Ивано­вича.

Там довольно быстро подняли трубку.

— Вячеслав Иванович? — Володя очень спе­шил, даже не поздоровался. — Есть кроссовки, те самые, сорок шестой номер. Их владелец пока спит, но утром... не знаю даже, что он со мной сделает.

Грязнов сразу понял, что дело серьезное. Следы кроссовок на резиновом коврике и педали газа в «шестерке» — ценнейшая улика. Если следы и эти кроссовки совпадут...

— Ты, конечно, изъял обувь без понятых и протокола? — спросил Грязнов.

— Вы понятия не имеете, в каких условиях приходится работать, — обиделся Володя.

— И опять пил, — грозно сказал Грязнов.

— Не надо сейчас об этом, — взмолился Во­лодя. — Лучше скажите, что мне делать. Помо­гите.

— Я вылетаю первым же рейсом, — решитель­но сказал Грязнов. — Держись до моего приезда. А обувь спрячь куда-нибудь понадежней.

И уже, когда положил трубку, тем же реши­тельным тоном произнес:

— Вот горе-то на мою голову.

3

Солонин спустился в метро на станции «28 апреля», еще не вполне представляя, зачем он это делает... Что он хочет видеть? И кого? Химичес­кий анализатор, реагирующий на взрывчатку, причем только пластиковую, покажет ее наличие лишь на расстоянии не более трех метров, даже если она будет под сиденьем.

Что же делать? Мотаться из вагона в вагон?

Шанс ничтожен. Он старался вспомнить, как происходили прежние взрывы. Во-первых, они гремели в час пик. И на станциях, где больше всего входило либо выходило народу. В центре... или на конечной, где-нибудь на станции «Нефчеляр».

Солонин заметил, как косо поглядывают на него пассажиры — на его канадскую куртку, безукоризненный пробор, чувствовали они в нем что-то нездешнее...

Где бы он сам постарался положить взрывчат­ку на месте подрывника? Ясно, что там, где это дало бы максимальный психологический эффект. Чтобы туда успело телевидение, госбезопасность, полиция... И много-много народа...

Итак, центр. Значит, подрывник должен выйти за пару остановок от места предполагаемо­го взрыва. Где?

Он внимательно разглядывал схему метро. Станций немного, это не Лондон и не Москва. И все же... Стоило, наверное, взять с собой Турец­кого. Он — в одном направлении, я — в другом. И на каждой станции просматривать толпу... Сделать это в принципе можно. Надо только обо­сноваться в первом вагоне возле двери. И тогда на каждой станции можно просмотреть всех, кто ожидает на платформе. Хотя бы это.

Но тех, кто выходит, увидеть уже не удастся... Он уже стал подумывать, что зря взялся за это дело. Как определить террориста? По глазам? На­верное, это возможно, если столкнуться с ним взглядом. Таможенники по глазам, поведению пассажиров часто умудряются заметить наруши­телей. Потому что те проходят перед ними по одному.

На занятиях у достопочтенного Питера Реддвея это изучалось — вазомоторика и все такое... Беда в том, что почти ни разу не удалось этим воспользоваться. Нет навыка.

Может, прямо сейчас пойти и позвонить Ту­рецкому и сказать, что вся их мотивировка, будто что-то сегодня должно произойти, высосана из пальца?

Турецкий обидится и — будет прав. Он, Соло­нин, сам видел эти выписанные даты разных соглашений, после которых следовали террористи­ческие акции, запугивающие, предупреждаю­щие... Надо доверять Турецкому. Как он вовремя просек эту комедию с установкой подслушек в доме свиданий... А ведь тоже риск, эфемерность, ничтожная вероятность. А на самом деле — ин­туиция, наитие, приобретаемые с опытом.

Раздумывая и колеблясь, Солонин вошел в первый вагон и встал у самой двери...

Возможно, следовало бы войти в средний вагон, подумал он, ведь чаще всего взрыв случа­ется в середине поезда... Подумал и тут же отмел сомнение. В середине перегона случается взрыв, вот где. Там, в закрытом пространстве — наи­больший эффект. И страшнее выглядит по теле­визору.

Он стоял и смотрел на пролетающие во тьме тюбинги тоннеля.

Вот стало светлее — станция... Лица сначала проносились мимо, как размазанные по стеклу. Ни одного различимого. Потом он стал выделять их — сначала молодые лица, потом и другие.

Заставляя себя с особым вниманием присмат­риваться к мужчинам... Но что заметишь в этой толчее?

Так он доехал до конечной. Потом снова назад. Глаза заболели от напряжения. Опять воз­никло желание плюнуть и уйти. Позвонить Ту­рецкому и сказать, мол, чушь собачья, а не рабо­та! Давайте заканчивать. Что тут увидишь? Тем более народу все больше и больше. И все пялятся на лицо славянского происхождения, у которого стоило бы проверить документы.

Солонин, сжав зубы, заставлял себя присмат­риваться к публике, которая продолжала прибы­вать.

Итак, на месте террориста я совершил бы взрыв где-нибудь поближе к телестудии. Чтобы оперативно все засняли... Значит, должны бы эти чертовы террористы, если их не один, а несколь­ко, сесть в вагон за пару остановок отсюда... Но с какой стороны?

Опять начинаются предположения. Кто же выступит в роли террористов? Все те же чеченцы, набившие оскомину, либо кто-то под них? Не азербайджанцы же... Или армяне, которых давно здесь нет.

Чеченцы, он это слышал, обычно кучкуются, тусуются, или как еще это называется, в районе площади Ахундова. Что там — гостиницы, дома, где проживают родственники? Какая станция метро там ближе всего?

Он еще никогда не работал со столь неопре­деленными данными. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что... Нет, что — он как раз знает. Но вот куда идти?

Солонин почувствовал, как его прошибает пот. В метро становилось душно. Куртку он не решался распахнуть, чтобы никто не заметил, что там спрятано...

От этой духоты можно чокнуться.

И вдруг он увидел, как на станции «Нарима­нов» какой-то парень выскочил из вагона и, всех расталкивая, бросился к эскалатору. А в вагоне завопила дурным голосом женщина...

Солонин раздвинул уже закрывавшиеся двери, рванув предварительно стоп-кран, и тоже бросился через толпу, работая локтями, пока не настиг парня уже на эскалаторе, когда тот выдох­ся и остановился. Солонин одним движением перебросил его на соседний эскалатор, ползущий вниз, и там уже потащил за собой, расталкивая всех.

Поезд собирался трогаться, когда он замахал дежурной руками: стойте, остановитесь!

Наверное, он сделал правильно, что выкрик­нул по-английски. Под впечатлением от услы­шанного и увиденного она замахала жезлом, и двери, зашипев, стали открываться. Солонин сразу подвел упирающегося юнца к вагону, отку­да тот выбежал.

— Вот он, — закричала снова женщина, — он залез в мою сумку!

Солонин с ужасом посмотрел на нее. В сумку? Карманник? Какой прокол — он поймал карман­ника!

Юнец что-то шипел, стараясь вырваться... И вдруг в его руках сверкнул нож, от которого все, включая прибежавшего толстого полицейского, шарахнулись в разные стороны. Но тут нож со звоном упал на рельсы, скользнув между вагоном и платформой, а парень скривился от боли в вывернутой руке. Солонин оттолкнул его в сто­рону полицейского и вошел в вагон. Еще не хва­тало засветиться из-за какого-то карманника...

За ним в вагон вошли еще несколько мужчин, и двери снова закрылись.

Солонин подумал, что теперь он отделен от дверей, из которых разглядывал пассажиров на станциях, и стал проталкиваться вперед.

— Я сейчас выхожу, слушай, не надо толкать­ся, — недовольно сказал стоявший впереди муж­чина. Он обернулся, и тут же Солонину послы­шалось что-то вроде попискивания, исходящего из груди этого мужчины.

Только на мгновение, не больше, он встретил­ся взглядом с этим мужиком лет сорока. Что это он так быстро, пряча глаза, отвернулся? А попис­кивание откуда? Или уже мерещится?

Солонин схватил его в самый последний момент, когда тот собирался выходить. И держал, пока не закрылись двери.

— Слушай, я тебя знаю? — спросил он мужи­ка. — Мы ж давно не виделись! Помнишь меня?

Мужик рванулся к дверям, потом оттолкнул от себя Солонина, но — тщетно. Поезд уже ка­тился дальше.

— Не знаю я тебя! — зашипел мужик. — Что ты ко всем пристаешь?

— Ну как же... — не отставал Солонин. — Ахмед ты. Меня уже не узнаешь? Ты ж у Кадуева работаешь!

«Ахмед», или как его там, явно нервничал. Старался как можно скорее выйти из вагона. На следующей станции он почти вытащил на себе повисшего на нем непрошеного знакомца, но Солонин снова втащил его обратно.

— Что вы пристали к человеку? — возмуща­лись по-русски и по-азербайджански пассажиры.

— Да знаю я его! — воскликнул Солонин, краснея от возбуждения. — И он меня помнит. Только не признается... Ну что? Когда? На сколь­ко поставил? Где?! — Солонин уже кричал. — Ведь и сам не уцелеешь! Куда засунул, ну? Ведь рванет сейчас — никто не уцелеет!

Пассажиры пятились, боясь к ним прикос­нуться, они бледнели и оглядывались.

— Ну! — кричал Солонин. — Где бомба? Го­вори! Сейчас один в вагоне останешься!

Тот упирался, надеясь, видно, вырваться на следующей станции.

Раз молчит, время еще есть, думал Солонин. Еще остался один перегон.

— Да вот его корзина поставлена, вот тут он стоял... — вдруг закричала какая-то женщина.

— Не трогайте! — крикнул Солонин. — Не прикасайтесь! Я сам посмотрю! Всем лечь на пол!

Не отпуская мужика, Солонин протиснулся между пассажирами к корзине, оставленной под сиденьем. Корзина плетеная, крышка сплошная, деревянная.

— Осторожно! — вдруг выкрикнул «Ах­мед». — Не открывай! Не открывай! — И упал на пол, увлекая остальных.

Ну да, лихорадочно соображал Солонин, ви­димо, мина не поддается обезвреживанию... И, судя по паническому крику этого «Ахмеда», вот- вот взорвется...

— Остановите поезд! — крикнул он пассажи­рам. — Тяните на себя стоп-кран! И сразу осво­бождайте вагон!

Ему удалось раздвинуть прутья корзины, он почти добрался до механизма часов, на ощупь — обыкновенный будильник...

И тут так рванули тормоза, что он вместе с корзиной отъехал в сторону, потеряв нащупан­ный было механизм...

По-видимому, счет шел на секунды. Солонин чувствовал, как пот стекает у него по щекам. Слышал, но не видел, как зашипели двери и люди, буквально вываливались на пути, толкая друг друга. Наконец он нащупал проводок... Тот самый или для самоликвидации? Потом пальцы нащупали еще два. Тот, первый, он это чувство­вал, был слишком натянут. Возможно, соединял­ся с крышкой корзины. Осторожно, намотав на палец, он оторвал один, потом другой... Часы, казалось, теперь стучали не так сильно и часто... Теперь бы аккуратненько, нежно — отсоединить и этот... Вот так...

Он откинулся на спину, переводя дыхание. Огляделся. В вагоне никого не было. В том числе и «Ахмеда». В соседних вагонах — тоже никого. И никого не видно за окнами. Люди разбегались по тоннелю в разные от опасного вагона сторо­ны.

Что ж, у них было на это право. Право диле­тантов, ни черта не понимающих в технике взры­вов — уносить подальше ноги от места, где гро­зит опасность их жизням. У него, профессионала, не было такого права. Это была его работа.

И все равно стало обидно. Бросили его. И, кстати, как бы не бросили этого чертова «Ахме­да»! Он вскочил на ноги, выглянул из вагона.

По тоннелю гулко разносились голоса тех, кто удирал. До террориста ли им было? Сегодня я уцелел, и ладно. Завтра, возможно, такой опас­ности уже не будет. Завтра — очередь других...

Солонин снова подумал о том, что ему рано­вато светиться. Но подумал об этом как-то вяло. Он уже засветился в последнее время. И слишком устал от всех этих стрессов. Везде надо было или успеть, или приложить максимальные усилия, чтобы кого-то спасти. И сегодня кое-что удалось. Граждане славного города Баку должны быть ему признательны. Он войдет в их легенды, как неиз­вестный янки, ценой своей жизни спасший их.

И кстати, спасший не известных никому жи­телей Москвы, поскольку неминуемо произошел бы ответный взрыв в московском общественном транспорте.

Так размышлял он, продвигаясь по рельсам в обратную сторону от движения поезда, полагая, что полиция вот-вот появится.

«Ахмед» наверняка смылся, всем было не до него. Ну и черт с ним! Важно то, что он, Соло­нин, снова убедился: группа Кадуева — универ­сальная бандитская группа, хорошо подготовлен­ная, насколько можно быть хорошо подготовлен­ным в чеченских тренировочных лагерях. И он не случайно с ними постоянно встречается... Ареал этой группы, то бишь территория, — Азербайд­жан, включая Иран. Они творят здесь диверсии, время от времени меняя заказчиков... Похоже, именно они умыкнули президентского сына, по­скольку потом снова пытались его похитить из посольства Тегерана.

На кого они все-таки сейчас работают? На­верняка прежде всего на себя. А уж потом на тех, кто больше заплатит.

Теперь он, Солонин, у них враг номер один. Этот «Ахмед» наверняка доложит Ибрагиму Кадуеву о том, что операцию сорвал все тот же шайтан, принявший обличив американца... Пора бы им испытать по такому случаю нечто вроде мистического страха. И подумать, что Аллах не одобряет их деятельности.

Солонин усмехнулся. Он быстро шел, обгоняя шедших впереди. Поглядел на часы — пора зво­нить Александру Борисовичу. Он там, поди, за­ждался.

4

Мы вышли из гостиницы и сели в ее машину. По-моему, ее не беспокоило, что на нас огляды­вались. Она будто бросала вызов окружающим: а разве вы не знаете, что мой муж собирается со мной разводиться? Так разве удивительно, что я флиртую с иностранцами?

Она даже взяла меня под руку, когда мы вы­ходили из гостиницы.

— Фикрет, — сказала госпожа Мансурова во­дителю. — Ступай погуляй, поешь мороженого... У нас с господином секретные переговоры.

Здоровенный детина, имевший, по-видимому, иные инструкции от хозяина, что-то недо­вольно пробубнил, вылезая из машины.

Впрочем, его недовольство могло быть связа­но только с тем, что приходилось с его-то ком­плекцией лишний раз выбираться из довольно тесной машины.

— Что вы собирались мне сказать? — спро­сил я.

— Я в этом не специалист, но, по-моему, нас здесь никто не услышит, — сказала Фирюза, ог­лядываясь по сторонам. — Вам не кажется?

Я с сомнением огляделся. Черт его знает. Какие-то молодцы с короткими бородками кру­тились возле входа в гостиницу. Обыкновенные бездельники. Такие есть в любом городе, возле любой гостиницы, находящейся в центре. Но под них легко косить тем, кто хочет кого-то высле­дить.

— Было бы идеально оказаться в самом цент­ре площади Свободы, где нас не достанут самые узконаправленные микрофоны, — сказал я. — Но там за нами будут следить все кому не лень.

— Вы же видите — стекла тонированные, — сказала она. — Вы-то чего беспокоитесь? Речь идет о моей репутации и о моём муже.

— Просто мне должны звонить. — Я посмот­рел на часы.

Было уже около трех. Вот-вот должен был позвонить Солонин.

— Плевать! — произнесла она свое любимое словечко. — Чуть отъедем, и я к вашим услугам.

Она вышла из машины и села на место води­теля.

Мы отъехали совсем немного, сразу свернули за угол. Я обернулся, чтобы определить, не сле­дует ли кто за нами.

— Остановитесь здесь, — сказал я.

Она послушно нажала на тормоза и огляну­лась. Наверное, тоже интересовалась тем же, что и я.

Когда мы отъезжали, я постарался рассмот­реть все машины, которые стояли возле гостини­цы. И точно, одна из них — «судзуки» — отпра­вилась вслед за нами и, когда наткнулась на нас за углом, то заметалась в тесном проулке, не зная, что делать. Им бы все устраивать погони, думал я, следя за маневрами «судзуки», а тут догонять не надо и сзади не пристроишься — всего не­сколько метров за поворотом.

В конце концов, чтобы не выдавать себя еще больше и сохранить лицо, водитель «судзуки» и его пассажиры проехали мимо нас, но впереди тоже стояли машины, так что им пришлось ехать чуть ли не до конца переулка. Представляю, как они там матерились, если еще не забыли за годы независимости язык своих угнетателей и колони­заторов.

— Здорово! — сказала она, с восхищением по­смотрев на меня. — Вас где-то этому учили?

— У нас мало времени, — ответил я. — Вон там они развернутся и поедут назад. И встанут где-нибудь рядом на другой стороне... Что вы собирались мне сказать?

— Чеченцы продали моему мужу архивы Гроз­ненского нефтяного института, — сказала она. — Там есть описание месторождений нефти и газа на Кавказе и в Каспийском бассейне... Тогда они не понимали значения этих документов. Продали за пару десятков тысяч долларов. Мансуров уве­рен, что теперь это стоит сотни миллионов. Никто не знает, где он их прячет. Потому чечен­цы стараются с ним ладить. Сколько это будет продолжаться — тоже никто не знает. Они обере­гают моего мужа и в то же время за ним следят. А когда он стал выкупать у них русских пленных, насторожились...

— Откуда вы об этом знаете? — спросил я.

— Еще совсем недавно он мне доверял и всем этим со мной делился, — усмехнулась она, заку­ривая. — Потом кое о чем стала догадываться, и он смолк. Эти чеченцы перед ним заискивают. Но в то же время он их боится. И, думаю, они за что-то злы на меня. В этой машине, вполне воз­можно, они. А вдруг они знают, что вы русский? Кстати, ваш молодой помощник, как его, мистер Кэрриган... он ведь тоже русский?

— От вас ничего не скроешь, — вздохнул я. — Что вы, что Делара разоблачили нас мгновенно.

— Да-а?.. — протянула она разочарованно. — Она тоже? Ну я-то, извините, иностранцев изу­чила... Русского, каким бы произношением там или манерами он ни владел, я вижу сразу. Но она-то как распознала?

— Женское чутье, — дипломатично ответил я.

— При чем здесь чутье? — отмахнулась она. — От Делары я этого не ожидала. Ну ладно я, быв­шая валютная проститутка, мужиков вижу на­сквозь, иностранцев — тем более. Или она вти­хую занималась тем же? Кстати, если вам инте­ресно, этого бельгийца я знала еще в Москве. И здесь мы все это просто продолжили.

— Это все, что вы хотели мне рассказать? — спросил я, заметив, что возвращается наш «судзуки».

— А вам мало? — спросила она.

— Ну что вы, — ответил я. — Это весьма ин­тересно. Значит, ваш муж действительно выкупа­ет русских солдат?

Я старался скрыть свой интерес к архивам Грозненского нефтяного института, о которых она рассказала. Хотя понимал, какое это важное сообщение.

Об этих документах я слыхал, еще работая в прокуратуре. Архивы, насколько я помню, счита­лись сверхсекретными, было возбуждено уголов­ное дело по факту их исчезновения или продажи кому-то. Не я вел это дело, но Костя Меркулов должен бы помнить подробности.

— Пришла пора поговорить о чем-нибудь дру­гом, — сказала она. — Что, если вы сядете ко мне и мы начнем целоваться? Пусть они подумают, что у нас любовное свидание.

— Интересный ход, — смутился я. — В каж­дом нормальном детективном фильме, чтобы скрьггь свои деловые отношения, агенты и рези­денты разного пола начинают целоваться, когда мимо проходит полиция. И зрители этому охотно верят, забывая, что полицейские подобные кино­эпизоды видели еще в детстве...

— Я вам не нравлюсь? — спросила она.

— Я этого не сказал.

«Судзуки» остановился напротив, и, похоже, там уже нацеливали в нашу сторону длинные микрофоны.

— Нас слышат, — сказал я. — Поэтому лучше прекратить эти разговоры.

Она пожала плечами, включила зажигание, резко дала задний ход, так что от нас шарахну­лись несколько прохожих.

— В Москве вас бы оштрафовали, — заме­тил я.

— Может, я об этом только и мечтаю! — ска­зала она с вызовом.

Мы подъехали к гостинице.

— Поднимемся и поговорим? — спросил я, выходя из машины. — Мне должен позвонить мой друг.

— Вы вполне могли взять с собой ваш сото­вый, — сказала она. — Во всяком случае меньше риска, что вас подслушают.

С этими словами она отъехала, махнув на про­щанье рукой.

Я смотрел ей вслед. Мир тесен. Быть может, я ее даже видел где-нибудь возле «Национала» или «Космоса». И тогда она вряд ли обратила на меня внимание — мол, еще один лох смотрит, разинув рот, распустив слюни... Я действительно смотрел и поражался: самые красивые женщины Москвы здесь. Не в театре, не в кино или дома с детьми...

Я поднялся к себе наверх. Проверил автоот­ветчик. Нет, Солонин еще не звонил. А пора бы.

Я ходил по номеру, поглядывая на часы, и злился на Солонина. Не следовало поддаваться на его авантюру. Ну, где он сейчас? Что делает? Выслеживает в толпе неизвестно кого? Как я мог увлечься его бредовой идеей? Пусть его там хва­тают, проверяют документы... Мы и так засвече­ны дальше некуда.

Но допускать гибели безвинных людей нель­зя! Даже если вероятность того, что это произой­дет, — ничтожно мала. Я сам сбил его с толку, решив, что после определенного события неми­нуемо должно что-то где-то взорваться... В метро, например. Бред сивой кобылы, но проклятое чутье, наличию которого я сам уже не рад, под­сказывает: что-то должно произойти, и именно сегодня. Ясновидец... Так это теперь называется. Поэтому (я снова посмотрел на часы) следует немедленно звонить Алекперу

И я двинулся решительным шагом к спутни­ковому телефону и уже протянул к нему руку, как он сам зазвонил. Я даже вздрогнул. В Москве существовала некая мистическая связь между мной, Меркуловым и Грязновым. Стоило подумать: хорошо бы позвонить, и такая же мысль тут же возникала у моих друзей. И вопрос был лишь в том, кто первый дотянется до трубки.

Я поднял трубку. Это был Алекпер.

— Там что-то произошло в метро, — ска­зал он.

— Взрыв?

— Почти, — сказал он. — Но его непостижи­мым образом предотвратил один человек. И, по- моему, вы знаете, о ком речь. Все говорят о каком-то американце, который сперва поймал в вагоне метро карманного вора, а потом террорис­та. Он и разрядил его бомбу... Представляете? Лучше включите телевизор, там все узнаете по­дробней.

— Его поймали? — спросил я.

— Вы про кого? — спросил Алекпер. — Про террориста или про вашего друга?

— Думаете, это был он? — спросил я скорее по инерции, хотя прекрасно понимал, кто это был.

— А вы сомневаетесь? — спросил Алекпер. — Конечно, я все понимаю. И все знаю...

Я кивал, слушая его, и смотрел на экран теле­визора. Там была возбужденная толпа орущих людей, наперебой рассказывающих полиции и репортерам о происшествии в метро. Солонина среди них, конечно, не было.

— Вы смотрите? — спросил Алекпер. — По­мните стихи вашего классика? Ищут прохожие, ищет милиция...

— Это наш общий классик, — ответил я, — поэт нашего детства.

Я чувствовал, как с души скатывается огром­ный камень. Солонин жив, с ним все в порядке. И мне, ясновидящему, кое-что от него причита­ется...

— Вы слушаете? — спросил Алекпер. — Нель­зя ли, чтобы ваш знакомый освободил нам Кара­бах? По-моему, это ему под силу.

— Хорошая шутка, но опасная, — сказал я. — А кто террорист? Насколько я понял, он вор-кар­манник?

— Нет, это разные люди. Ваш друг поймал карманника и сдал полиции. А вот террорист сбе­жал.

— Тут уж он оплошал. Вы уж извините его.

Алекпер засмеялся.

— Представляю, как вы за него пережива­ли, — сказал он. — А что, кстати, он делал в метро? У вас сломалась машина?

— В общем, да, — ответил я, не зная, что ска­зать. Голова шла кругом от ликования. Ай да Турецкий, ай да Солонин!

— Что ж не сказали сразу? — не отставал мой собеседник. — Мы бы срочно заменили вам ма­шину. Самед предупреждал меня о ваших воз­можностях, но то, что совершил ваш друг, — выше моего понимания.

— Моего тоже, — я продолжал глядеть на экран телевизора.

Там показывали тот самый вагон, какую-то корзину, скромную такую корзину сельского жи­теля, приехавшего в столицу...

И тут я услышал, как кто-то скребется в дверь. Впрочем, что значит кто-то? Это был господин Кэрриган собственной персоной.

Витя стремительно вошел в комнату, прошел мимо меня, как мимо столба, уселся перед экра­ном, закинув, по обыкновению, Ноги на спинку кресла.

— Давно показывают? — спросил, глядя на внутренности корзины, демонстрируемой перед камерой.

— Алло, — сказал Алекпер, когда я снова взял трубку. — Так что, поменять вам машину?

— Пусть лучше нам дадут наконец горячую воду, — сказал я, глядя на прямую спину Вити Солонина, который глаз не мог оторвать от эк­рана.

5

Грязнов прилетел в Тюмень с первым самоле­том. Володе запретил встречать себя, причем ка­тегорически.

— Надо будет, найду тебя сам, — были его последние слова по телефону.

В аэропорту было пустынно. На стоянке такси тоже. Парочка частников, злых и осунувшихся от недосыпа, с надеждой смотрели на него. Вяче­слав Иванович мысленно пересчитал содержимое своего тощего бумажника и решительно шагнул к тому, кто показался ему в предутренних сумер­ках более сговорчивым.

— Гостиница «Сибирь», — сказал ему Грязнов.

— Так не пойдет, — вмешался другой, злой и в более тяжелой весовой категории. — У нас оче­редь. Слышь, Пенал?

А что, прозвище подходит, подумал Вячеслав Иванович, глядя на водителя, которого выбрал.

— Клиент всегда прав, — сказал Вячеслав Иванович. — Поехали!

— Ты не понял меня, нет? — склонился к окошку тяжеловес.

Это в Москве узнают меня по кожаному паль­то, которое пора бы сменить, подумал Вячеслав Иванович, выбираясь из машины. До Тюмени моя слава еще не добралась. Сегодня доберется.

— Мне без разницы, — сказал Грязнов, пере­саживаясь в другую машину. — Только побы­стрее.

— Тебе куда? — спросил тяжеловес, садясь за руль.

Пенал уныло смотрел им вслед... Правда, в последний момент Грязнов видел, как к Пеналу подошли двое пассажиров с чемоданами.

Он еще не знает, как ему повезло, подумал Вячеслав Иванович. Как и этот не знает, что день для него начался неудачно.

— В гостиницу «Сибирь», — сказал Грязнов.

— Пятьсот, — ответил водитель, глянув на пассажира. Взгляд испытующий, злобный. Если стану торговаться, пожалуй, скинет где-нибудь по дороге, подумал Вячеслав Иванович. И пото­му ответил небрежно:

— Пятьсот так пятьсот... Только побыстрее.

— Долларов, — пояснил тот.

— Ну а я про что? — поднял брови Грязнов. — Ты бы, милый, поменьше торговался, а побы­стрее ехал.

Везде они одинаковы, думал он. Что в Шере­метьеве, что здесь... Попробуй согласись с его ценой. Сразу начнет жалеть; что не запросил больше... Он в разное время допрашивал таких вот фраеров, теряющих голову от жадности. Перестают соображать, когда начинают себе представлять, сколько упустили. И вполне могут ограбить пассажира, выкинув где-нибудь по до­роге. Этот, похоже, из таковских. Зря я с ним связался. Можно было бы доехать без приключе­ний. А сейчас, нет, чуть подальше, придется ос­тановиться... Вон сам не свой сидит, себя накру­чивает. А что? Время еще темное, трасса пустын­ная, кто заметит?

Грязнов поймал на себе испытующий взгляд в зеркало заднего обзора. Мол, на что этот лох способен... Попал, подумал по себя Вячеслав Иванович. Стал бы торговаться — скинул бы просто так. Не стал торговаться — показал себя денежным мешком. Скинет с проломленной че­репушкой... А время идет. Володя там ждет не дождется, а его, старого черта, угораздило сесть к этому звероподобному водиле.

Мотор стал выдыхаться. Вот-вот, подумал Вя­чеслав Иванович, и к гадалке не ходить, сейчас остановит, потом попросит выйти, ну и так далее. Раньше об этом слышал только на допросах, те­перь придется испытать на себе. Вот если у него пистолет — это хуже...

Мотор заглох. Они остановились. Вячеслав Иванович оглянулся. Сзади накатывала тачка Пе­нала.

— Вот гадство! — сказал водила. — Ну как знал. Всегда так, когда торопишься...

И вылез из машины, как только Пенал про­мчался мимо.

— Слушай, помоги, — склонился он к окошку.

Значит, пистолета у него нет, подумал Грязнов. Иначе вел бы себя по-другому.

Грязнов вылез из машины.

— Слушай, не валял бы ты дурака, — сказал он негромко. — Я бы тебе кое-что продемонстри­ровал, да лень с утра. И тороплюсь. А у тебя, поди, даже лицензии нет...

— Ты это кому?.. — вытаращил тот глаза и замахнулся монтировкой, но тут же согнулся по­полам, застонав от боли в заломленной руке. Монтировка со звоном упала на промерзший ас­фальт.

— На мента ты попал из самого МУРа. Не повезло тебе, — с сожалением и даже с некоторым сочувствием сказал Вячеслав Иванович. — Прямо не знаю, что с тобой делать... За руль тебя сажать неохота. Опять придуряться начнешь. Может, так, пешочком дойдешь? А я машину твою оставлю возле «Сибири»?

Водила кряхтел, выл, скрипел зубами.

— Да не дергайся ты! — усмирял его Грязнов. — Ведь не понимаешь, когда с тобой по-хо­рошему. Значит, договорились... Жадный ты больно. А это нехорошо. Ну не взыщи, машину я у тебя пока конфискую.

Не замерзнет, думал Вячеслав Иванович, са­дясь за руль, одет прилично, перебьется.

«Жигуль» спокойно взял с места, и вскоре снежный вихрь заклубился за ним, отдаляясь от коварного водилы.

А Грязнов уже думал о Фрязине. Володя до­тошный, из-под земли, если что нашел, выроет... Надо же, где-то в Сибири нашел кроссовки, ос­тавившие след на том резиновом коврике. Если это, конечно, они.

Сорок шестой размер — не такая уж редкость, но кое о чем говорит. И все-таки редкий размер. Убийце, наверное, было лень их выбрасывать. Помыл кое-как и успокоился. Нет, милый, все только начинается...

Столько их кололось на таких мелочах.

Вячеслав Иванович открыл бардачок. Права... техпаспорт. А вот лицензии нет... Он полистал права.

Дягтерев Сергей Пафнутьевич. Ну-ну. Все при нем, все как у людей. И нестарый вроде... А вот хамство и жадность довели до греха.

Мимо промчались в сторону аэропорта одна за другой несколько машин. Трасса понемногу оживала. Значит, не пропадет, думал Вячеслав Иванович о хозяине машины. Я же его предупреждал как человека... Таких надо учить. Чтоб в следующий раз подумал, прежде чем пускать в ход свое рвачество. И то хлеб.

... В гостинице Вячеслав Иванович оформил номер по броне здешнего ГУВД, но поднялся не к себе, а в номер к Володе.

Дверь долго не открывали.

— Кто там? — послышался наконец голос с кавказским акцентом.

Этого еще не хватало, подумал Грязнов. Видно здорово влип мой сотрудничек.

— Милиция! — грозно сказал Вячеслав Ива­нович. — Сейчас же откройте!

Дверь приоткрылась. Грязнов властно толк­нул ее, отбросив кого-то, кто стоял за ней, и вошел в комнату.

Володя сидел на стуле, привязанный к его спинке, с кляпом во рту.

— Что здесь происходит? — спросил Грязнов впустившего его небритого кавказца с борцов­ской шеей.

Грязнов оценивающе смотрел на растерявше­гося сына солнечного Кавказа.

— Он мои кроссовки украл! — закричал Тимур, указывая на Володю. — Л вы кто такой? Покажите документы!

Грязнов сунул ему под нос свое удостовере­ние, потом освободил Володю от кляпа и ве­ревки.

— Я действую в рамках операции «Чистые руки», — объяснил Грязнов Тимуру. — Минис­терство внутренних дел выявляет сотрудников, использующих служебное положение с целью личного обогащения... Теперь предъявите ваши документы.

— Вот он... использовал свое служебное поло­жение. — Указывая на Володю, Тимур второй, дрожащей, рукой протягивал свой паспорт. — Спал у меня в номере, воспользовался моим гос­теприимством...

Еще один, которого сгубила глупость и жад­ность, подумал Грязнов, вглядываясь в Тимура. Потом перевел глаза на Володю.

— Зачем вам понадобились кроссовки этого гражданина? — спросил он, разглядывая доку­менты Фрязина.

— Я... никогда не видел таких больших, — пролепетал Володя. — Сам не знаю, что на меня нашло...

— И не стыдно? — спросил Грязнов. — Позо­рите нашу славную милицию... Фрязин Влади­мир Васильевич... Документы вроде настоящие. Ну что ж, составим протокол изъятия вещдока.

— Не надо протокол, — замахал руками Тимур, — не надо акт! Пусть отдаст, и все.

— Тогда вы должны написать заявление, что эти кроссовки принадлежат вам, — сказал Гряз­ное. — Иначе зачем было меня сюда вызывать?

— Я тебя, дорогой, не вызывал. — Тимур по­дозрительно посмотрел на Грязнова, потом пере­вел взгляд на испуганного Фрязина.

— А кто нам звонил в Управление внутренних дел? — спросил Вячеслав Иванович. — Не он же?

— Не знаю, кто звонил... — бормотал Тимур, покрываясь потом. — Пусть отдаст, и я его про­щаю.

— Минуточку, минуточку... — поморщился Грязнов. — Во-первых, где кроссовки?

Володя, подыгрывая начальнику, кивнул в сторону шкафа:

— Там внизу такой ящичек есть. Я их туда сунул. Сам не понимаю, что это со мной вчера было. Выпил лишнего, ну и...

— Такой неблагодарный, — говорил между тем Тимур, извлекая драгоценную пропажу из шкафа. — К тебе как к человеку, шубу не хо­чешь — возьми, дорогой, дубленку... Так ему мало! Чужие кроссовки взял!

— Вы взяли в качестве взятки дубленку? — спросил Вячеслав Иванович у Володи. — Да как вы могли?

— Они мое пальто выбросили, — стал объяс­нять Володя. — Прямо из самолета...

— Ничего не понимаю... — остановил его Грязнов. — Вы меня запутали окончательно. Ваши кроссовки или не ваши? — обратился он к Тимуру.

— Мои, — подтвердил тот.

— Тогда оформим протокол.

Грязнов присел к столу и начал писать.

— Вот здесь и здесь, — сказал он Тимуру, — вам надо поставить свою подпись. Прочитайте, здесь говорится о том, что эти кроссовки ваши.

Тимур тупо уставился в листок, лежавший на столе, и вдруг отбежал, рванул на себя дверь, выглянул в коридор.

— Гоша! — заорал он. — Гоша, иди сюда, до­рогой!

Потом вернулся к столу и сказал Грязнову:

— Вот начальник мой сейчас подойдет, пусть он сам с вами разбирается.

Неужели ошиблись, подумал Грязнов. На убийцу этот дурачок не тянет. Решил пожало­ваться начальнику или своему покровителю. Похож на перепуганного базарного торговца. Кого он может убить, если сам себя боится? Или для него все равно, что убить человека, что заре­зать барашка?

Гоша вошел, вернее, ввалился в номер в своем обычном гостиничном наряде — трусах. О Господи, подумал Вячеслав Иванович, это и есть тот самый Козлачевский?

Он пристальным взглядом окинул всех при­сутствующих. Пожалуй, это прокол, подумал Грязнов. Он меня, кажется, знает.

— Что случилось? — спросил Гоша. — Тимур, что ты везде со своими галошами носишься! На­доел уже... Опять пропали, что ли? Или сперли?

— Ваши документы, — сказал Вячеслав Ива­нович, — вы кто, вообще?

— А, милиция. — Гоша злобно посмотрел на своего телохранителя. — Добро пожаловать... Только с собой у меня документов нет.

— Это ваш человек? — спросил Грязнов.

— Мой, — кивнул Гоша. — А это ваш? — И показал на Фрязина.

— Это сотрудник органов внутренних дел, — ответил Грязнов. — А мы не могли с вами видеть­ся где-то раньше?

— Вполне могли, — сказал Гоша, — если вы в МУРе служите.

— Служу. Вот сейчас приходится заниматься очищением наших рядов от тех, кто позорит свой мундир недостойными действиями.

— Давно пора, — сказал Гоша. — Очищать ряды. Но этого парня я бы на вашем месте не трогал. — Он протянул руку в сторону Володи. — Чудной он у вас какой-то. От шубы отказался, а кроссовки его увел. Это как понимать?

— Вы мое пальто выбросили, — в какой уже раз взялся объяснять Володя, — а шуба мне ве­лика.

— А эта обувка, значит, в самую пору? — спросил Гоша и потянулся к кроссовкам, чтобы забрать их.

— Минуточку, — сказал Грязнов. — Сначала надо сделать все, что положено. Пусть ваш человек подпишет этот документ. И вы тоже подпи­шите, как свидетель, вернее, понятой. Поставьте свою подпись, что удостоверяете...

— Он сам сейчас все удостоверит, — перебил его Гоша и повернулся к Тимуру: — Придется тебе, родной, подписать, раз такое дело, раз до милиции ты дело довел.

— Я их, клянусь отцом, не вызывал! — при­жал руки к груди Тимур.

— Да ты вчера такой хай поднял, — махнул рукой Гоша. — Всю гостиницу на ноги поднял. Аж до Москвы твой крик долетел. Даже товарища полковника побеспокоил...

Лицо Тимура рухнуло от страха.

— Гоша, дорогой! Мне эти кроссовки нужны. Я каждый день утром бегаю, чтобы форму под­держивать. Ты сам говорил, чтоб я всегда был боеспособным...

— Подписывай, — приказал Гоша. — И заби­рай свою обувку.

— Не все сразу, — сказал Грязнов. — Мы должны возбудить дело на нашего сотрудника, допустившего такое правонарушение. Сегодня же он будет отправлен в Москву для выяснения всех обстоятельств... И для этого нам нужны доказа­тельства его неправомерных действий. Значит, обувка эта приобщается к делу гражданина Фрязина.

Гоша смотрел на Тимура с какой-то странной печалью, будто видел его в последний раз.

— Будешь теперь в валенках по утрам бе­гать, — сказал он. — И ждать, когда из Москвы их назад тебе пришлют. Верно я говорю, товарищ полковник?

Этот Тимур — что... думал Вячеслав Ивано­вич. Вот Гоша — настоящий зубр. Такие всегда придурками прикрываются. Похоже, что Володька был прав. Не факт еще, но Козлачевский уже понял, что к чему.

Теперь осталось доказать, что рисунок подо­швы, оставшийся на резиновом коврике, — от этих кроссовок. И если это так, то кровь, хоть самая малость в какой-нибудь щелочке, на этой подошве осталось.

— Ну так что? — спросил Вячеслав Иванович Гошу. — Вы подтверждаете, что кроссовки фирмы «Пума» принадлежат вот этому человеку?

— Подтверждаю, — кивнул Гоша, — так ска­зать устно, подписывать ничего не намерен. Хва­тит вам подписи этого придурка...

— Зачем так ругаешься? — вспылил Тимур.

Гоша не ответил. Только многозначительно

посмотрел на Грязнова, потом на Володю, мол, этот Тимур — ваш, а я умываю руки.

И вышел из номера. Конечно, он знал, зачем сюда прилетел Фрязин. Знал и понимал, на кого тот положил глаз. Но если этот Тимур дурак, сам лезет в петлю, почему он должен следовать за ним?

Грязнов подошел к окну. Посмотрел на пло­щадку, где оставил угнанную машину. Она по- прежнему там стояла, и Вячеслав Иванович по­думал, что хозяин не добрался до города. И еще он почувствовал угрызение совести, хотя по-дру­гому и нельзя было поступить с этим водителем.

Тимур молчал, белки его глаз стали розовыми. Сейчас начнет махать руками, подумал Грязнов. А что еще ему остается? Может, конечно, сказать, что в тот вечер случайно оказался в том доме и подъезде, где убили Бригаднова. А след на рези­новом коврике? Только бы все совпало — и по­казатели крови, и след кроссовки, — тогда ему не отвертеться.

Вячеслав Иванович уже почти не сомневался, что убийца перед ним. Но как половчей вывезти его в Москву?

Впрочем, этот Тимур — синица в руке. А вот журавль — только что вышел из номера, взмыл, можно сказать, в небо. И попробуй его поймать. Грязнов снова посмотрел в окно. Машина стояла на месте, но из ее выхлопной трубы уже вился дымок. Даже показалось, что слышится урчание мотора. Не угоняют ли?

Нет, угонщик бы рванул сразу, не прогревая мотор. Только хозяин будет беречь его, следя за тем, как поднимается температура воды и масла.

6

— Ты на кого работаешь, Ибрагим? — спро­сил Мансуров.

— На тебя, хозяин, — усмехнулся Кадуев.

Они сидели в ресторане «Гюлистан» за от­дельным столиком, в самом углу, где можно быть уверенным, что никто не подслушает.

— Вчера в метро — это твоих рук дело? — спросил Мансуров.

— Да, — кивнул Кадуев. — Мой человек.

— Если я — твой хозяин, почему не спросил моего согласия?

Кадуев пожал плечами, равнодушно огляды­вая немногочисленную публику. Было начало ве­чера, самое веселье впереди.

— Ты заметил, что, как только стараешься меня обойти, у тебя ничего не получается? — спросил Мансуров, закуривая.

— Заметил, — недобро осклабился Кадуев. — Будто ты контролера за мной приставил. Я не ошибаюсь?

— Ошибаешься. Никого я к тебе не пристав­лял.

— Он ведь русский, — сказал Кадуев. — По- английски говорит, но нас не обманешь. Мы в России столько лет прожили...

— Почему ты решил, что я об этом что-то знаю? — спросил Мансуров. — Если бы это был мой человек, разве я стал бы употреблять его таланты на то, чтобы следить за тобой? Я исполь­зовал бы его вместо тебя. Уж извини, о нем сей­час рассказывают легенды. Люди видели его в метро и показывают, будто он говорил только по-английски. Почему тебе хочется, чтобы он был русским?

— Русский, — стоял на своем Кадуев. — И поэтому ты стал так о русских пленных беспоко­иться. Не надо меня обманывать, дорогой. Может, от меня отделаться желаешь?

Слово «отделаться» Кадуев произнес по-рус­ски. И Мансуров грустно усмехнулся.

— А тебе не кажется, дорогой, что это мы от России никак не можем отделаться? Русское ору­жие, русские деньги, русские рынки, русские женщины...

— У меня в Москве была русская баба, — меч­тательно произнес Кадуев. — Я ей из Ведено зво­нил, потом из Урус-Мартана. Сидишь под бом­бами, снарядами, грохот, крик... думаешь, пос­ледний раз поговорим. Она ласковая была, люби­ла меня, хоть и замужем. Как в Москву приеду — сразу к ней. Верней, она ко мне прибегала в гостиницу. На ночь не оставалась. Дочка у нее, ну и муж, я уже говорил. И вот звоню я ей, а она спрашивает: ты в Москве? Где остановился? В «Алтае», в «Восходе»? Я, когда туда приезжал, всегда в этих гостиницах останавливался. Нет, говорю, я в Ведено, по спутниковому телефону с тобой беседую. Слышишь, как бомбы рвутся? Это их твой муж на меня бросает. Ее муж летчи­ком был. А она отвечает: это не он, сейчас он здесь, в Кубинке. В Чечню еще не направляли. Ты береги, говорит, себя. Под пули не лезь. Когда закончится война, приезжай, буду ждать тебя. Вот так... И еще про жену спросит, про мать, детей... Она мне лекарства доставала, когда я в Москву приезжал.

— А меня укоряешь за жену, — сказал Мансу­ров.

— Это другое. У мусульманина жена одной веры быть должна, — ответил Кадуев. — Иначе какой ты муж, если твоя жена не хочет даже твою веру принять?

— Вот и хочу с ней развестись, — вздохнул Мансуров. — Ты говорил, обещал даже, что твои люди за ней проследят, если с другим мужчиной заметят.

— Видели, как она ездила в посольство, — сказал Кадуев, — но ничего определенного уз­нать не удалось. Говорю тебе — кто-то все время за мной следит. Кто-то заранее узнаёт, что я хочу сделать. В общем, кто-то предает меня. Не ты ли?

— Это ты меня подставляешь... — с обидой ответил Мансуров. — У тебя ведь хозяин тот, кто заплатит, верно?

Кадуев не ответил, приложился к соломинке, торчащей из фужера с фруктовым коктейлем. Молча пил, не сводя взгляда с Мансурова.

— Я очень продешевил, когда продал тебе ар­хивы, — сказал он наконец.

— Кто знал, кто знал... — развел руками Ман­суров.

— Я и сейчас не продал бы их никому, кроме тебя, — сказал Кадуев. — Но просить у тебя, чтобы ты возвратил разницу, — могу.

— И просишь, — кивнул Мансуров. — Каж­дый раз просишь, Ибрагим. Я тебя понимаю. Но денег нет. Мне дорого обошлось спасение своего брата. Вы своих родственников выкупаете за большие деньги, почему я не могу?

— Понимаю... — сказал после паузы Кадуев и отставил фужер в сторону, — но архивы у тебя хоть в надежном месте?

Краем глаза Мансуров заметил, как напряг­лись люди Кадуева, сидевшие от них через сто­лик. По-видимому, фужер с коктейлем служил чем-то вроде условного сигнала.

Люди Мансурова следили за своим хозяином и поведением его собеседника. Но незаметно было, чтобы они что-то почувствовали.

— Архивы не здесь, — ответил Мансуров. — И они не принадлежат ни мне, ни тебе. Они принадлежат мусульманскому миру. Всемудрый Аллах позволил Западу изобрести машины, чтобы поставить его в зависимость от правовер­ных, обладающих нефтью.

— Я не доверяю тебе, — медленно произнес Кадуев. — Ты продал эти архивы русским. За брата. Так?

— Нет, — спокойно ответил Мансуров. — Зачем, не понимаю, ищешь ссоры? Ты сам рабо­таешь на русского бизнесмена по кличке Гоша. И теперь желаешь упредить мои обвинения, говоря, что я продал наши величайшие секреты русским?

— Какие это секреты? — усмехнулся Кадуев. — Это русские, которые работали в Грозном, составили эти карты и планы. И русские знают, что они у нас. И должны начать на них охоту. Так?

— Да, это уникальные документы... — Мансу­ров тревожно оглянулся на своих телохраните­лей, заметив, как насторожились люди Кадуева. Но телохранители были слишком увлечены соб­ственными разговорами, успокоенные мирной беседой своего хозяина с этим чеченцем. — Плохо, что мы не доверяем друг другу. Ты подо­зреваешь, будто я приставил к тебе какого-то русского, который срывает все твои акции, по­скольку ты не согласовал их со мной... Но я сам бы желал знать, кто он такой. И хотел бы иметь в своей охране такого человека.

Он снова оглянулся на своих телохранителей. Кажется, они что-то поняли.

— Ладно, — сказал Кадуев. — Мы так ни к чему не придем. Но я могу объяснить все, что происходит... Почему мы, чеченцы, должны одни противостоять России? Наши единоверцы только охали и ахали, глядя, как русские бомбили наши дома, уничтожали наших детей. Так поодиночке они могут снова всех закабалить. Я хочу, чтоб вы возмутились. Должно быть единение всех угне­тенных кавказцев под зеленым знаменем Маго­мета! Почему только мы одни должны приносить в жертву наши жизни? А вы жиреете и предаетесь наслаждениям, изредка помогая нам для очистки совести.

— Поэтому ты стараешься возмутить спокой­ствие и столкнуть нас с Россией? — спросил Мансуров. — Но только став богатыми и незави­симыми, как Сауды, мы сможем по-настоящему вам помочь... Вы ведь не захотели нас поддержать в Карабахе? И спокойно смотрели, когда армян­ские танки шли в направлении Баку...

— Все, что могли, мы сделали в Абхазии, — сумрачно ответил Кадуев. — И давай прекратим эти словопрения или оставим их нашим полити­кам...

Он встал. И тут же вскочили его люди, распах­нув пиджаки.

— Итак, зачем ты меня сюда пригласил? — спросил Мансуров, продолжая сидеть. Его охрана тоже продолжала мирно беседовать.

— Ты должен отдать мне этого русского... — склонился к нему Кадуев.

— У меня его нет, — ответил Мансуров. — Я сам бы хотел знать, кто он такой и кто за ним стоит... Быть может, Джамиль ибн Фатали? Его деньги здесь работают против нас. И он повязан, как я знаю, с этим русским дельцом Георгием Козлачевским, на которого, между прочим, рабо­тал ты. И сядь. А то твоя охрана подумает, что мы сейчас начнем кидаться посудой и вцепимся друг другу в бороды.

— В этом нет необходимости, — сказал Кадуев.

— Сразу поднимешь стрельбу? — спросил Мансуров, усмехнувшись. — Так дела не делают­ся... Нет, с тобой стало невозможно вести какие- либо серьезные переговоры. Раньше ты был дру­гим... Похоже, неудачи сломили твой дух. И ты ищешь виноватых везде и во всех. Только не в себе самом. Ты слишком за все стал хвататься, дорогой Ибрагим! То угоняещь иранский само­лет, то захватываешь сына Президента... Или врываешься в наше посольство. Ты знаешь, чего мне стоило всякий раз вытаскивать тебя из теге­ранской тюрьмы?

— Ты? — спросил Кадуев, смутившись. — Это ты нас вытащил?

— Мои адвокаты, скажем так. Но чего это мне стоило? И вот теперь ты взялся за диверсии в центре Баку. Чтобы столкнуть нас лбами с Рос­сией... Большей глупости придумать невозможно. Мы не можем воевать. Для этого мы слишком миролюбивая нация, желающая пожить в ком­форте и неге, поскольку Аллах поселил нас на этой благословенной земле. А вы, как в Абхазии, желаете нам навязать свои порядки...

Они уже говорили на повышенных тонах, не обращая внимания на посетителей, которых ста­новилось все больше.

Мансуров заметил это и, успокаивая Кадуева, поднял обе руки вверх.

— Ибрагим, нам лучше прекратить этот не­нужный спор, честное слово. У тебя слишком много ко мне претензий. То приписываешь мне этого неверного, которого называешь русским, то тебе не нравится моя жена... Посиди спокойно, поговорим о чем-нибудь другом. В конце концов, у нас общие цели, нам есть о чем договариваться, хотя мы не совсем удачное выбрали для этого место.

Кадуев впервые за время разговора посмотрел по сторонам.

— Мне нужен этот русский, — сказал он.

— Знаю, — примирительно улыбаясь, кивнул Мансуров. — Сам бы хотел на него поглядеть. Но мне все больше кажется, что его прислал к нам Аллах, чтобы не позволять делать глупости. И не смотри на меня так. Вы, чеченцы, слишком ожес­точились от войны, которую, положа руку на сердце, сами же затеяли. Лучше посмотри вокруг. Сколько на этом свете красоты, покоя, замеча­тельных женщин. Вы лишили себя всего этого, но ради чего? Вы же знаете, что русские готовы дать вам все. Только живите сами и дайте жить другим. Они уже усвоили эту простую истину, которая не противоречит ни Корану, ни Библии. Аллах все вам воздаст. Надо только не торо­питься...

Кадуев щурился, усмехался, мотал головой во время этой речи Мансурова. Потом резко под­нялся:

— Отдашь мне русского, как я отдал тебе ар­хивы?

И, не дожидаясь ответа, двинулся к выходу. Посетители ресторана смотрели ему вслед.

Чеченцы начинали действовать Мансурову на нервы. Они устали сами, теперь старались пере­ложить свою усталость и ожесточение на других. Им невыносимо было видеть, как единоверцы наслаждаются мирной жизнью. От этого обостря­лось их чувство одиночества, в своих бедах они готовы были обвинить весь белый свет.

Мансуров тяжело поднялся с места. Глядя, как вслед за ним поднимаются телохранители, он подумал, что навряд ли они смогли бы его защи­тить.

Рассчитывать придется лишь на себя. Раз уж он занял такую позицию — между Алекпером и Самедом, с одной стороны, и Кадуевым — с дру­гой. Между молотом и наковальней, иначе го­воря.

Сегодня еще предстоял разговор с женой. Она обещала подъехать сюда к этому времени. Он посмотрел на часы. Опаздывает, как всегда.

Он вышел из ресторана. Зачем он назначил ей встречу именно здесь? Или это она назначила? Ну да, она очень любит это заведение, построен­ное во времена благословенного застоя к приезду Брежнева...

Сейчас мало кто об этом помнит. Еще меньше тех, кого это интересует. А вот его, бывшего сек­ретаря райкома по идеологии, это до сих пор волнует. Нельзя сказать, что он горюет по преж­ней жизни, но она ему небезразлична.

Он стоял возле двери, ожидая приезда Фирюзы. Почему нельзя было устроить эту встречу дома? Видимо, сюда ближе, чем домой, — она постоянно в каких-то делах и разъездах. Может заскочить домой на минуту, другую, когда нужны деньги. На что? На кого? Он ни разу ее об этом не спрашивал. Быть может, содержит молодого любовника?

Но вот, кажется, ее машина... Он спустился к тротуару, протянул, улыбаясь, руки. И тут же из промчавшегося мимо джипа раздалась короткая автоматная очередь. Будто огненный обруч сда­вил грудь Мансурова. Он сделал еще пару шагов вперед навстречу выбежавшей из машины жене и упал на ее руки, теряя сознание.

Его телохранители, вышедшие за ним следом, выхватили пистолеты и послали несколько вы­стрелов вслед завилявшему среди остановивших­ся машин джипу.

— Помогите! — кричала Фирюза по-рус­ски. — Кто-нибудь!

Кто-то бросился к ней, кто-то, напротив, ша­рахнулся в сторону. Она прижимала к себе мужа, стараясь удержать его и чувствуя, как кровь зали­вает ее одежду. Мансуров хрипел надсадно и не­громко. Телохранители подогнали его машину, тоже джип, и с кряхтеньем втащили в него тело хозяина.

— Куда? — спросил Фирюзу водитель.

— В госпиталь! — закричала она. — Здесь не­далеко, сразу за углом!

У нее не было сил говорить. Голова мужа по­коилась у нее на коленях, в горле у него клоко­тало. Кто-то из охраны по сотовому звонил в госпиталь.

Фирюза осторожно гладила его редеющие седые волосы. Он застонал.

— Не умирай, — прошептала она в отчаянии ему на ухо. — Прошу тебя...

Дальше все происходило как бы само собой — быстро, споро и слаженно. Уже на пороге приемного покоя Мансурова подхватили и переложили на носилки с капельницей. И бегом, бегом, от­теснив Фирюзу и охранников, повезли куда-то в глубь приемного покоя, где уже распахивались с шипением двери лифта.

Фирюза молча смотрела вслед. Охрана вопро­сительно — на нее.

— Где его телефон? — спросила она с камен­ным выражением лица.

Она боялась, что если сейчас начнет их обви­нять, то устроит скандал на весь Баку и уже не останется ни времени, ни сил на то, что следова­ло делать сейчас в первую очередь.

Взяв сотовый, она внимательно посмотрела на охранников. Наверняка никто из них не пони­мает по-французски, но все-таки... Могли бы и отойти. Они поняли ее и подчинились.

Она набрала номер Огюста. Был бы он только на месте. Господи, молилась она про себя, не вполне сознавая, какому именно Богу сейчас мо­лится.

О пост снял трубку.

— Дорогая, — сказал он. — Я так ждал твоего звонка...

А сам говорил вполголоса. Может, жена при­ехала?

— Только что стреляли в моего мужа, — ска­зала Фирюза. — Его тяжело ранили. Три или че­тыре пули в грудь. У нас врачи — ни к черту, не верю я им! Ты должен сделать так, чтоб моего мужа осмотрел ваш врач. Ты меня понял?

— Дорогая... — замялся он.

— Ну что, ну дорогая, что дальше? — крикну­ла она, едва сдерживая себя, чтобы не обругать его последними словами. — Хочешь сказать, что нам с тобой это на руку? Пусть умрет, а ты сразу разведешься со своей... Ты это хотел сказать? Так вот знай, если он умрет, ты больше меня не уви­дишь! Ты должен ради нас сделать все, чтоб мой муж остался жив!

— Но так сразу... дай подумать... Где находит­ся сейчас твой муж?

Она продиктовала адрес.

— Хорошо, хорошо... — бормотал он. — Толь­ко не волнуйся, дорогая. Я обязательно что-ни­будь придумаю.

— И побыстрей, — сказала она — Если не хо­чешь меня потерять...

7

— Гоша! — хрипел Кадуев по телефону. — Ну что тебе стоит? Прими нашу веру, и я все для тебя сделаю! Всем ты мне нравишься, ты мужчина, ты умница...

— Да, я не баба, — согласился Гоша. — Поэ­тому хватит талдычить мне комплименты. Говори дело: ты ухлопал Мансурова?

— Гоша, это не телефонный разговор.

— Не я его затеял, — сказал Гоша, поглядывая на часы. — Ну все, скоро спутник уйдет. Он еще жив?

— Жив. С ним бельгийские врачи, аппарат искусственного дыхания... Может выжить. А ох­рана знаешь какая?

— Не прорваться? — усмехнулся Гоша.

— Ай, не о том мы с тобой говорим, доро­гой! — воскликнул Кадуев.

— Поздновато ты решил сменить хозяина, — заметил Гоша. — Раньше надо было думать.

— Запомни, дорогой! У меня нет и не будет хозяев. Русские таких, как я, называют отморо­женными, ты понял, да? Союзником могу быть, но не холуем. Пока ты мне нужен, я с тобой. Это запомни. Я...

— Ладно, заканчиваем... — оборвал его Го­ша. — Это все, что ты хотел мне сказать?

— Гоша... я отдам тебе архивы. Найду и отдам! Только найди мне этого русского, кто такой, по­чему сидит в Баку, почему преследует меня по пятам, почему вмешивается в мои дела?

— Архивы у Мансурова, если не ошибаюсь? — спросил Гоша.

— Да. Но Мансуров не жилец, считай калека, если выживет.

— Так вот возьми у него архивы, если он такой слабый. Тогда поговорим. А сейчас закан­чиваем.

И отключил аппарат. Посмотрел на сидящего перед ним Артема, здешнего вора в законе.

— Слыхал? — спросил Гоша. — Ни на кого нельзя положиться. Не с кем дела иметь.

— Ты присылал к нам сюда своего киллера? — спросил Артем.

— Кто это тебе сказал? — спросил Гоша, на­ливая себе и гостю водки.

— Мне никто ничего не говорил. Я сам все знаю.

— Не понимаю, о чем ты, — поднял брови Гоша. — Ты пей, потом поговорим.

— Потом ты скажешь, что был пьяный и ни­чего не помнишь.

— Ах, это... — протянул Гоша. — Ты про Со­ловья? Ну какой он киллер, Артюша? Он только хотел разузнать, кто чем дышит в мое отсутствие.

— Уже говорил, и не раз — не смей называть меня Артюшей, — капризно заныл Артем.

— Все понял. — Гоша выставил перед собой ладони. — Извини. Забываюсь... Так не будешь пить? А я выпью.

И опрокинул в себя полную рюмку. Артем мрачно, не мигая, смотрел на него.

— Что ты собираешься делать с Томилой? — спросил он, дождавшись, когда Гоша прожует маринованный масленок.

— А что с ним делать, если он ни в чем не хочет признаваться, пусть пока... И потом, воз­вращаясь к сказанному, подумай сам, на хрена мне этот Соловей, когда у меня есть Тимур?

— А меня за собой уже не числишь? — спро­сил Артем.

— Вот что, Артюша, то есть Артем, — шумно вздохнул Гоша, откинувшись от стола. — Я бра­тву никогда не обижал. Скажи, так это или нет?

— Так, — кивнул Артем.

— Хоть ты меня постоянно подозреваешь, — погрозил ему пальцем Гоша. — И если будешь так со мной разговаривать, буду звать тебя Артюшей... Договорились? Или вы думали, раз попал Гоша в столицу, то уж близко не подходи, так? Нет, ты не отмалчивайся. Говори, так или не так?

— Ну не без этого, — впервые улыбнулся Артем, обнажив сплошь золотые зубы.

— Вы одно не поймете, там выделяться нель­зя, — сказал Гоша. — Вот ты золотыми коронка­ми на всю тайгу сверкаешь. А мне этого нельзя. Не поймут. И пришлось мне в первый же день, как приехал, поменять все золото на металлоке­рамику... Видишь? — Гоша потянулся к Артему через стол, приоткрыв рот. — По сто восемьдесят баксов за зуб. Представляешь? А перед тем, сам знаешь, у твоего лепилы по твоей рекомендации такие же, как у тебя, вставлял... Думал Москву покорю, все бабы будут мои от такого сияния. Но чего нельзя — того нельзя. Ихний лепила полдня только мной занимался, у меня зубы были уже подточены... Там тусовка, понял, все решает.

— Тусовка? — спросил Артем. — Артисты, что ли?

— Если бы... — махнул рукой Гоша. — Там все, кого вам по ящику показывают. Артисты, воры, министры, депутаты, фотомодели. Вот они посмотрят на тебя и фыркнут от твоего прикида. И ты все — спекся... И даже близко не подходи. Им нельзя с тобой, деревней, вместе показывать­ся, имидж свой портить. Понял, нет?

— Трудно там тебе, — посочувствовал Ар­тем. — Ну так что ты насчет Томилы решил?

— А что тебе Аркан сказал? — спросил Гоша, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Аркан молчит?

— Пока молчит... Он только подтвердил, что Чердака наставил приглядывать за твоей Еленой. Мол, Томила попросил. И все. Ни в чем не при­знается.

— Значит, не так спрашивали, — сказал Гоша, поморщившись. — Я-то, дурак, отдал Томиле и Аркана. Вот был верный пес. Может, мне с Арка­ном потолковать?

— Больно много у тебя проблем, — ответил Артем. — Ведь потому ты меня к себе позвал, верно?

— Ты про Тимура? — спросил Гоша. — Уже знаешь?

— Спекся твой Тимур, — буркнул Артем. — Больно много он у тебя по утрам бегал. И добе­гался.

— Сволочь... — выругался Гоша. — Представ­ляешь, привязался к этим кроссовкам. Я ему из Германии их привез. До этого все с обувью му­чился, к ортопеду бегал... А эти в самую пору пришлись. Рад был. Только что не спал в них...

— Ты бы не темнил. Что делать, говорю, со­бираешься?

— А что делать... — Гоша в упор глянул на Артема. — Ждем-с. Известий из столицы. Они же кроссовки, сам знаешь, с собой увезли. А он в них где только не бывал, куда только не вляпы­вался.

— Если след у них есть, — сказал Артем, — то им сравнить его надо.

— Выручишь? — спросил Гоша.

— Подумаем, — ответил Артем. — Влип ты, конечно. И с девкой этой. Вот ты бы застал их, кого бы замочил? Ее или его?

— Ее бы пожалел, — сказал Гоша. — А Черда­ка бы сразу.

— Именно так, — сказал Артем. — Но ведь ее шлепнули после него, мне менты говорили. Как думаешь, Томила мог ее убить?

— Не похоже, — сказал Гоша. — У него бы руки тряслись. А тут кто-то спокойно — прямо в лоб. Аркан молчит, потому что наверное сам это сделал. Укажет на Томилу, а тут выяснится, что Томила сроду пушку в руках не держал. Ты это знаешь, но молчишь. Потому ли, что хочется тебе, чтоб Томила за это отвечал? Скажи как есть, по правде.

— Аркан, если он стрелял, то действовал по наущению Томилы, — ответил Гоша. — А так ты все обсказал похоже. Тебе бы в менты податься. Свой сыскарь в органах — самое то. Те все боль­но продажные...

— Так что будем делать? — спросил Артем, закуривая.

Гоша не ответил. Встал, подошел к окну, за­смотрелся на площадь перед гостиницей, зали­тую синевой сгущающихся сумерек.

— Пора в Москву возвращаться. Я-то офици­ально прибыл сюда на открытие участка нефтепровода. Большой участок — двести километ­ров — не шутка.

— Читал, писали, — сказал Артем, кивнув в сторону журнального столика, заваленного газе­тами.

— Ну вот так. Уехать просто так, оставив все как есть, сам понимаешь, не в моих правилах. Чистить надо. Чтоб за тылы быть спокойным.

— Значит, сначала Томилу, потом Тимура? — спросил Артем.

— Видимо, в этой последовательности... — сказал Гоша, скрестив руки на груди. — Томила достал меня с этой трубой, помнишь? Подзорная. У Ивлева я ее взял перед тем... А он, видно, узнал, видел у него... И так пристал: откуда, мол. Прикинулся, что не понимает моих намеков, ждал, сука, что я сам все скажу... Хотел, чтоб я признался. При всех.

— Много ты ему позволял, — упрекнул Артем. — Ребята обижались.

— Верил я ему. Кто из друзей у меня, кроме него, остался? Я, говорил, прошел огни и воды. Намекал, чтоб я ему устроил медные трубы. Оби­жался, если на прием его в посольство не брал. Труба ему моя не понравилась! Вот пусть через эту трубу и пройдет! Как через огонь и воду.

— Можно, — сказал после паузы Артем.

— Да не ты! — хлопнул его по плечу Гоша. — Тимура бы напоследок задействовать. Зачем тебе лишнее на душу брать? Верно говорю?

— Значит, с Томилой говорить не будешь? — спросил Артем.

— Да некогда мне. То, се... Звонить в минис­терство надо. Возвращаться велят начальники.

— Без тебя там никак, — усмехнулся Артем.

— Погоди... Придет еще мое время. Мне бы ребят побойчее, на которых можно бы положить­ся, как на себя... А где сейчас Томила? Далеко?

— Полчаса езды, на даче. Бывшая обкомов­ская, где гости из Москвы отдыхали, знаешь?

— Бывал, — кивнул Гоша. — И не раз. С Еле­ной мы там познакомились. Нам сауну устроили, девочек пригласили... А она там была в первый раз. Ну я сразу и решил — моя.

Гоша снова разлил по рюмкам.

— Тимура берем под наблюдение? — спросил Артем. — Он спокоен, ничего не подозревает?

Гоша помедлил с ответом, надевая шубу.

— Жалко его, дурака. А что делать? Дело прежде всего. Проблемы надо устранять по мере их поступления, как сказал... не помню уже кто.

Артем только криво усмехнулся, ничего не ответив на это.

Они вышли из гостиницы.

— Где он сейчас? — спросил Артем, когда по­дошли к машине.

— У себя в номере. Пьет с тех пор, как менты в Москву улетели с его галошами. Я его не тро­гаю...

— Потому и пьет, — сказал Артем. — С Арка­ном что будем делать?

— Не знаю... Его-то за что, если по справед­ливости? Его дело исполнять. Слушай, а может, это не он?

— А кто? Кому это нужно? И кто осмелится, зная, что к чему?

— Верно, — согласился Гоша. — Ну поехали, что ли...

— Сейчас. — Артем подал знак рукой, и два крупных парня с бритыми затылками, которые они прятали в меховых воротниках своих шуб, приблизились к нему.

— Эти? — спросил Гоша. — Это моему Тиму­ру на одну левую.

— Наружное наблюдение, — объяснил Ар­тем. — Тимура мочить рано. У него еще Томила на очереди. Тимур обрадуется небось заданию. Решит, что его помиловали.

— Эти, что здесь были, — сказал Гоша, — что его галоши увезли на экспертизу, не помилуют.

Они ехали около получаса. Подъехали к высо­кому каменному забору. Гоша все еще о чем-то раздумывал, хотя машина уже остановилась перед железными воротами. Водитель и Артем вопросительно смотрели на него.

— Приведите сначала Аркана, — негромко сказал Гоша.

Артем кивнул водителю: давай, мол, испол­няй. Тот исчез за воротами.

Аркадия вывели и подвели к машине. Он был в свитере и джинсах, на запястьях наручники. Лицо заросло щетиной.

— Аркаша, — сказал Гоша. — Ты меня зна­ешь. Я сам отдал тебя Олегу Дмитриевичу. Ска­зал, служи ему, как мне служил. Было такое?

Аркан кивнул: было.

— И ты верой и правдой ему служил?

Аркан еще раз кивнул: служил.

— Исполнял все его приказания? — не отста­вал Гоша. — Да или нет? Ответишь честно — ты свободен. Заберу к себе назад. Ну что молчишь — язык проглотил? Все приказания исполнял?

— Да, — ответил Аркан и понурил голову.

— Не хочешь выдавать хозяина? Это хоро­шо, — похвалил Гоша. — Утром тебя отвезут домой. Иди.

— Теперь Томилу? — спросил Артем.

— Н-нет... не надо. Лучше я сам к нему пойду. Он где у вас там сидит?

Они прошли в ворота. Артем показал на полу­подвальное окно. Гоша подошел к нему и присел на корточки.

— Ничего не видно, пусть там свет кто-нибудь включит, — сказал он.

Свет включили. Гоша вздрогнул, увидев си­девшего на стуле Томилина.

— О Боже... Да хоть галстук снимите с него... Нет, я к нему не пойду. Зачем... Зрелище не для меня. Делайте, как договорились.

И, распрямившись, быстрым шагом напра­вился к воротам.

8

Володя Фрязин появился в кабинете Грязнова.

— Вы меня вызывали?

— Вызывал, вызывал... — ответил Грязнов, держа в руках негативы с волнистыми изображе­ниями. — Вот полюбуйся! Твоих рук дело. Все сходится, смотри и радуйся.

— Чему тут радоваться, — вздохнул Володя. — Люди погибли ужасной смертью... И к тому же неизвестно, кто зарезал Новруза в Баку.

— Пока неизвестно, — поморщился Грязнов. — Но Борисыч это убийство не выпускает из поля зрения, жмет на нас. А что мы можем? Их полиция, чуть что, сразу начинает верещать по поводу нашего вмешательства... Соглашения-то нет до сих пор. Я так Турецкому и сообщил.

Грязнов положил рядом с негативами уже знакомое Володе заключение биологической экс­пертизы крови. Потирая руки, сказал:

— Все один к одному. Могу тебя поздравить. Теперь твоему Тимуру не отвертеться.

— И кто его будет арестовывать? — спросил Володя.

— Не мы же... Получен ордер на его арест. Прокуратура пошлет им факс. Арестуют, если ус­пеют.

— Думаете?..

— А что тут думать? — сказал Грязнов. — Ты же видел его хозяина. Тому палец в рот не клади. Сразу просек, что к чему. Теперь этот громила Тимур обречен. Такие болячки они отсекают сразу. Я уж и так и этак прикидывал, как бы его увезти с нами в Москву. А потом понял: беспо­лезно. Ничего бы он нам не сказал. Что он знает про хозяина? И если даже знает, не скажет. Не удивлюсь, если он уже получил свою пулю в за­тылок.

— Значит, до Козлачевского нам пока не до­браться? — спросил Володя.

— Пока нет...

— Есть еще Томилин, — сказал Володя. — С ним бы побеседовать. Он пока тоже в Тюмени.

— Побеседовать можно, — согласился Грязнов. — Весь вопрос в том, кого он больше боит­ся, тебя или Козлачевского. Боюсь, не тебя...

Его слова прервал телефонный звонок.

— Борисыч! — обрадовался Грязнов. — Каки­ми судьбами? — И подал знак Володе, чтобы тот снял трубку на параллельном аппарате.

— Вчера было покушение на Мансурова, — сказал Турецкий.

— Да ты что! — не удержался от возмущения Грязнов. — И кто? Опять третья сила?

— Никто ничего не понимает, — ответил Ту­рецкий. — Не думаю, что и вам там в Москве что-нибудь известно. Лучше постарайся выяс­нить, и побыстрее, что такое архивы Грозненско­го нефтяного института? Представляют ли они в настоящее время ценность. И если да, то какую? Слава, мне это нужно очень срочно. Тут проис­ходят либо могут произойти кое-какие события... Кстати, как там Козлачевский? Где он, что поде­лывает?

— Сейчас он в Тюмени. А что?

— Слишком заметен его интерес к тому, что здесь происходит. Возможно, он причастен к стрельбе по Мансурову.

— Вас понял, — сказал Грязнов и выразитель­но посмотрел на Володю.

— Слава, с Козлачевским будь осторожнее, вернее, с теми, кто его окружает. А насчет архи­вов я хотел бы знать уже сегодня. Обратись к Косте. Он найдет скорее концы. Я к нему не могу пробиться.

— Я так и собирался, — ответил Грязнов. — Что еще?

— По поводу убийства Новруза... Есть что-ни­будь? У вас же было что-то подобное. Какие-то тюменские «генералы». Хоть какая-то зацепка есть?

— Да нарыли кое-что. Володя привет тебе передает. Он тут отличился. С риском для жизни, можно сказать. Но все подробности при встрече. Какое это имеет отношение к вашему Новрузу, пока не пойму... Может, узнаю что-нибудь... Как там погода?

— Пошел к черту со своей погодой, — на смешке произнес Турецкий. — Ты понял, что я сказал? Давай звони Меркулову. А я буду ждать твоего звонка.

И положил трубку.

Вячеслав Иванович набрал номер Меркулова:

— Константин Дмитриевич? Вам пламенный привет от Вячеслава Ивановича...

— Что-то тон у тебя сегодня игривый, — заме­тил Меркулов. — Случилось что?

— ...А также от Александра Борисовича. Тоже шлет пламенный привет из солнечного Баку, хотя вполне мог позвонить вам и сам по интере­сующему его вопросу... Но почему-то решил на­грузить меня. Боится вас, что ли? Хотя мне ска­зал, что не может дозвониться.

Вячеслава Ивановича редко охватывало такое пустословие. Но сегодня была причина — убийца «генералов» установлен. Отсюда и хорошее на­строение, которое всегда вызывало у него жела­ние говорить.

— Мне некогда, — остудил его Меркулов. — У меня люди. Говори, что случилось.

— У меня тут тоже люди. — Грязнов подмиг­нул Володе. — И еще какие. Бьюсь об заклад — не чета вашим. А случилось вот что: Борисыч срочно интересуется, что такое архивы Грознен­ского нефтяного института. И какую они имеют ценность...

— Когда? — встревоженно спросил Мерку­лов. — Когда он о них спросил?

— Да вот только что, — ответил Грязнов. — А ты с чего так разволновался?

— Да у нас тут было целых два дела по их пропаже... Он нашел какие-то следы?

— Этого не знаю, — вздохнул Грязнов. — Так что ему сказать, или сам позвонишь?

— Позвоню сам. А ты мне скажи, что нового у вас по тюменскому делу? Что-нибудь проясни­лось?

— Да самую малость, — ответил Грязнов. — Идентифицировали того, кто резал глотки. Тело­хранитель известного тебе...

— При встрече расскажешь, — перебил его Меркулов.

— Дожили! — рявкнул Грязнов. — Генпроку­ратуру уже прослушивают!

— Ну, что ты чушь порешь? Никто не прослу­шивает. Но это очень важное сообщение. Что ж ты раньше об этом не сказал?

— А если у меня голова кругом? — спросил Грязнов. — Если я уже ни черта не могу понять, что надо сразу, а что потом. А если я сам только что об этом узнал?

— Успокойся, — примирительно сказал Мер­кулов. — Убийца, наверное, стрелочник?

— Скорее всего. И даже наверняка. Стрелоч­ник... Вы посмотрели бы на этого Гошу Козлачевского... Он сразу все просек. И от этого своего киллера откажется, не моргнув. Этого, как вы говорите, стрелочника уберут, и концы в воду. Если мы, конечно, не опередим.

— Ну-ну, зачастил, — вздохнул Меркулов. — Нервы у тебя в последнее время...

— Так хоть вы меня не дергайте! — взмолился Грязнов. — Я должен, Володя должен, все мы должны, а кто нам хоть какой-нибудь должок вернет? Вон Володе опять в Тюмень лететь. Он голову там положит в пасть тигра, которого никто не дрессировал. А может, там следы этих архивов обнаружатся, откуда я знаю...

— Теперь узнаешь, — сказал Меркулов. — Сейчас важнее этих архивов ничего нет. Когда мы объединяли эти два следственных дела о про­паже архивов, я разговаривал с учеными, с теми, кто эти архивы создавал. Раньше им особого зна­чения никто не придавал, не до них, видимо, было. А сейчас, говорят, им цены нет.

— Вот-вот, — вздохнул Грязнов. — Каким-то бумажкам нет цены. А люди — тьфу! Пусть из-за бумажек этих на смерть лезут. Вот как я после этого Володю Фрязина могу туда одного отправлять? После того, как мне стало известно, какой это риск...

— Я все равно поеду, — сказал Володя, при­крыв ладонью микрофон.

— Не с тобой разговаривают! — прикрикнул на него Грязнов. И, уже приструнив себя, успо­коившись, другим тоном спросил Меркулова: — Так объясните вы мне, что это за архивы?

— Изыскания, предположения, гипотезы, ко­торым долгое время не придавали значения, — стал объяснять Меркулов. — А сегодня эти гипо­тезы нашли подтверждение... Если бы занялись ими в свое время всерьез, может, жизнь нашей страны пошла бы по другим рельсам. Словом, передай Александру Борисовичу, пусть звонит и не сомневается...

Когда разговор закончился, Грязнов спросил Володю:

— Не передумал ехать в Тюмень? А как бу­дешь действовать? Ведь Козлачевскому ты был нужен, чтобы раскрутить это дело с его бывшей любовницей. И потому он тебя терпел. А сейчас, когда ты его телохранителя расколол, думаешь, ты будешь ему нужен?

— Не думаю, — ответил Володя. — Но, с дру­гой стороны, пока он там, со мной ничего не может случиться. Он понимает, что сам под кол­паком. Вот когда он будет возвращаться назад, в Москву, тогда мне снова придется к нему напро­ситься на чартер...

— Это верно, — согласился Грязнов. — Дер­жись к нему ближе. Он больше чем под колпа­ком. Он у меня на крючке. Намекни ему об этом при случае. А вот как ты разговоришь его по поводу этих архивов, уж и не знаю... — Грязнов задумался. — Значит, ордер на арест Тимура будет у тебя завтра. Завтра же и вылетай. Сначала заявишься с ним в прокуратуру, потом в област­ное УВД. И никакой самодеятельности. И звони. Держи меня в курсе всех событий... Договори­лись?

Володя смотрел на него с сочувствием. Ста­рый ворчун. Вернее, работает под такого. Очень хочет, чтобы у него были ученики. Чтобы было кому передать традиции и все такое...

А сейчас надо опять лететь в Тюмень. Хоть и не успел толком здесь, в Москве, выспаться.

— Я хотел спросить про Коноплева, — сказал Володя. — Нового «генерала» «Сургутнефтегаза». Что про него известно? Где-нибудь с Козлачевским он пересекался?

— Еще как, — усмехнулся Вячеслав Ивано­вич. — Гоша — на верхних нарах. Коноплев — внизу. У Гоши, чтоб ты знал, недержание мочи было. А Коноплев эту детскую болезнь его тер­пел. И Гоша это не забыл, остался благодарным...

Их разговор прервал телефонный звонок. Это был Турецкий.

— Ну что? — спросил он. — Говорил с Кос­тей?

— Ну ты, Александр Борисыч, даешь! — вос­хитился Грязнов. — Прямо как за дверью стоял и слушал. Говорил, только что закончил. — И кив­нул Володе, пока, мол, иди, свободен.

Володя вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— И что? — спросил Турецкий. — Говори, не томи.

— Цены этим архивам нет, — сказал Грязнов. — Ценнее нас с тобой, вместе взятых. Гово­рит, Союз бы не распался, вернее, пошел бы по другим рельсам, если бы в эти архивы кто-нибудь в свое время вчитался. Мол, чеченцы теперь локти себе кусают, что Мансурову их продали... А Мансуров в госпитале лежит?

— Да, без сознания, — подтвердил Турец­кий. — Вот я посоветоваться с тобой хотел. Что, на твой взгляд, предпримут те, кто захочет вер­нуть архивы?

— Что бы я на их месте сделал? — призаду­мался Грязнов. — Все ты меня, Борисыч, в несо­стоявшихся уголовниках держишь... хоть я уже полковник милиции. А я бы на их месте его женой занялся. Говорят, симпатичная бабочка...

— Есть такое, — согласился Турецкий. — Только не стать бы ей в скором времени вдовой. Не добили бы они ее муженька в госпитале.

— Будем надеяться на лучшее.

— Будем, — поддакнул Турецкий. — Им сей­час, думаю, кроме этих бумаг, никто не нужен. Толку от Мансурова сейчас никакого... Витя Со­лонин мне тут то же самое втолковывал, мол, теперь они за дамочку примутся, а я понял это так, что он сам не прочь ее поохранять, пока муж в коме пребывает.

В трубке послышалась какая-то возня, преры­ваемая смехом и бормотаньем.

— Еще один обиженный — некто Витя! — сказал Турецкий, запыхавшись. — Стоит тут у меня над ухом и мешает. Привет тебе передает, включая благодарность за моральную поддержку.

— Взаимно, — буркнул Грязнов и положил трубку.

9

Тимур гнал на своем «опеле» в сторону аэро­порта, поглядывая в зеркало заднего обзора. «Лендровер» мчался за ним, поднимая снежную пыль, не сокращая и не увеличивая дистанцию. И когда «опель» прибавлял, «лендровер» прибав­лял тоже.

Хотят догнать, когда выедем на лесополосу, подумал Тимур.

Он сам в этой лесополосе кое-кого в свое время замочил точно таким же образом.

Решили воспользоваться его опытом? Тимур усмехнулся, покрутил головой. Неужели этим со­плякам с бритыми затылками заказали его, Тиму­ра? Или Гоша решил, что он, его верный телохра­нитель, сам гигнется от страха? Сколько их там? Четверо, пятеро? А сколько бы ни было!

Не больше, чем патронов в обойме его «глока». Хватило бы только патронов...

Хватило бы баксов... Он взглянул на дорож­ную сумку, у которой выпирал правый бок, за­полненный пачками «зеленых». На старость хва­тит. Он вернется к себе в Кизляр и забудет как страшный сон все, что здесь происходило. К хо­зяину он не в претензии. Прокололся он сам со своими кроссовками, будь они неладны... Но если только в них он мог ходить легко и бесшум­но, как снежный барс. Если только в них он мог выполнять поручения хозяина. И хозяин никогда не проявлял недовольства. Очень натурально переживал по поводу Степана Ивлева и Николая Бригаднова, грозивших его посадить, а ему, Ти­муру, сунул втихомолку, ни о чем не говоря, только глядя прямо в глаза, пару долларовых пачек. И дело было сделано. На месте Гоши он поступил бы точно так же. Даже еще круче... Но сейчас он действует без его безмолвных приказов.

Тимур не стал ждать, когда приедут за ним из столичного МУРа... Одно обидно, что Гоша столько держал его за обыкновенного дурака. Неужели угадывание хозяйских желаний говорит лишь о раболепной покорности и ничего об уме?

Да, сначала он не понял, чего от него хочет этот сопляк из Москвы. А когда что-то сообра­зил — было уже поздно. Хозяин сдал его с потро­хами. Но он, Тимур, не в обиде. Все правильно.

Ибо он, Тимур, вполне может утянуть за собой других, и Гошу в первую очередь... А за что, если по-честному? Сам прокололся с этой «Пумой», сам и отвечай... Но все-таки хозяин за столько лет верной службы-дружбы мог бы как- нибудь выручить, заслонить, купить этих ментов. Наверное, не мог. Наверное, не желает светиться ни со своими бабками, ни со своими адвокатами.

И потому послал за ним этот «лендровер». Они все почему-то думают, что он, Тимур, туго соображает. Слишком сильный, чтобы быть умным... Придется их разочаровать.

Ну вот и лесополоса. Тимур ее знает как свои пять пальцев.

Возил сюда кое-кого, потом их находили слу­чайно грибники...

Тогда он их просто расстреливал, но потом Гоша по пьянке сказал: ты джигит, Тимур! Своих врагов вы у себя резали, как жертвенных баранов. Я сам видел, как здорово у тебя это получается.

Верно, было дело, пригласил он как-то Гошу к себе в Кизляр, собрали стол, дорогому гостю — почет и уважение. Гоша отстегнул хозяину, брату Тимура, на новую машину... И Гоша, еще трез­вый, пошел смотреть, как он, Тимур, режет бара­на. Пусть чувствуют себя баранами, говорил он потом про своих врагов, как правило, их не на­зывая... Но он-то, Тимур, всегда понимал хозяи­на с полуслова. И ни разу не ошибся, и всем врагам хозяина это стало внушать ужас. Даже Томилин, школьный друг Гоши, который имеет привычку дерзить при посторонних, побледнел, когда узнал, какой смертью погибли Ивлев и Бригадное. Хозяин как бы ненароком подсунул ему и еще кое-кому газету, где крупным планом были сфотографированы трупы бывших «генера­лов».

Тимур сбавил газ. Пусть догонят. Пусть эти самодовольные прыщавые юнцы в последний раз в жизни насладятся чужим страхом и унижением. А он пока снимет предохранитель со своего «глока»...

И они догнали, обошли, развернулись, и он, чтобы их обойти, свернул с шоссе, погнал через кусты, пока не завяз в снегу.

Они смеялись... И приблизились к нему, когда он с трясущимися руками выбрался из ма­шины, протягивая им свою сумку с валютой.

— Зачем? — спросил коренастый, широколи­цый, с жидкими белесыми волосами. — Мы и так возьмем.

— Мальчики, ребята... — бессмысленно каню­чил Тимур, протягивая им сумку. — Пожалейте...

А сам их в это время пересчитал — так и есть, всего-то пятеро и, придурки, встали возле него полукругом.

Один, рыжий, конопатый, вырвал у него сумку, поддал ногой, и салатные пачки выпали в снег, а они всего-то на момент вожделенно на них уставились... И тут Тимур взревел, упал в снег, они и не заметили, как там, в снегу, он выхватил из кармана верный свой «глок» и, резко развернувшись, лежа на спине, разрядил в них, запоздало хватающихся за пистолеты, ровно пять патронов... Кто-то из них, белобрысый кажется, все-таки выстрелил, падая, и попал в рыжего, который был уже мертв.

Остальные четверо ревели и стонали, возясь в кровавой снежной каше, хватая разинутыми ртами воздух.

Тимур встал и выпустил из своего автомати­ческого пистолета еще пять патронов, последних, на этот раз в их головы.

Впрочем, на рыжего уже можно было не тра­титься, он был убит наповал, когда пуля попала ему в сердце.

Теперь все они лежали перед ним, безмолвно таращась в серое небо, обещавшее скорые снеж­ные заносы.

Тимур подошел к своей машине. Взглянул на часы. Возни много — пока вытащишь, пока вы­берешься на дорогу... Ну что ж, возьмем трофей­ный «лендровер»! Гоша бы одобрил его действия. Хоть сам и послал этих пацанов...

Тимур сел в захваченную машину, которая внутри еще не остыла, а из магнитофона рвалась музыка. Кто-то на английском истошно, будто его резали, орал под гитару.

Мотор работал на холостом ходу, и его ров­ный, монотонный гул успокаивал.

Хорошая машина, подумал Тимур, врубая передачу. Жалко бросать. Когда послышалась трель телефона, он не сразу понял, что это такое. Наконец увидел аппарат. Отвечать или не надо? Лучше не надо.

Но когда до аэропорта оставалось несколько километров, трели раздались снова. Тимур осто­рожно приложил к уху сотовый.

— Башкир! Башкир, ты? — раздался голос Ар­тема.

Впереди уже виднелся аэропорт. Здесь меня никто уже не достанет, подумал Тимур.

— Здравствуй, Артем, здравствуй, дорогой, — вежливо поздоровался он. — Как дела? Как по­живаешь?

— Ты?.. — поперхнулся Артем. — Ты с ребя­тами?

— Какими ребятами? А-а, с этими, у кого я машину одолжил? — спросил Тимур.

— Как — одолжил? — Артем был явно расте­рян, и Тимур этим наслаждался. Теперь все будут знать, какой он крутой!

— Очень просто, дорогой. Они мою разбили, в снег загнали, пришлось у них взять...

— Ты где? — спросил Артем уже спокойно, взяв себя в руки.

— В машине, сам знаешь...

— Едешь куда? — спросил Артем.

— Катаюсь. Могу я покататься?

И в это время голос Тимура заглушил рев взлетающего самолета.

Артем выругался и бросил трубку. Потом на­брал номер Гоши:

— Слушай, у нас проблема... Просто не знаю, что делать...

— Что еще? — Голос у Гоши был сонный.

— Башкир спьяну все напутал! Ведь договори­лись, кажется. Сначала Томилу, с ним отработает Тимур, потом самого Тимура.

— Ничего, ничего... — сказал Гоша. — Что-то не узнаю тебя, Артюша. С чего ты так растерялся? Мне Башкир сказал, что Тимур рванул в сторону аэропорта. Со всеми делами... Даже не поставив меня в известность. Я и переиграл. Велел довести его только до лесополосы... А с Томил ой придет­ся как-нибудь по-другому... Придется тебе им заняться.

— Так вот, поменяй в башке батарейки! — с трудом скрывая ярость, сказал Артем. — Тимур сейчас подъезжает к аэропорту! В машине Баш­кира! Я звонил им в машину, а там Тимур... по­нимаешь? Ты, в натуре, чего полез, куда тебя не просят? Зачем план поменял? Вот сейчас он сядет в серебристый лайнер, и где мне потом его ис­кать?

— Спокуха... — растерянно пробормотал Гоша. — Ты бы полегче... Что-то я ничего не понимаю. Их же там пятеро было.

— Вот и я не понимаю, — сказал Артем. — Если мне все это поручил, зачем полез?

— Думаешь, он их всех пятерых?..

— Я сейчас о другом думаю! — выкрикнул Артем. — И тебе бы не мешало подумать: на какой самолет он сейчас садится? И в какую сто­рону полетит?..

— Куда-нибудь в Минводы... — неуверенно сказал Гоша.

— Это ты так думаешь. Это ты на его месте туда бы полетел, — не успокаивался Артем. — Ты соображаешь, что он всех нас может подвесить? И что в его Дагестане ты ничего с ним уже не сделаешь...

— Ладно, не верещи, — сказал Гоша. — Най­дем выход, не в первый раз... В общем, сделаем так. Гони в аэропорт.

— Думаешь, он меня там будет ждать? Или задержат рейс, в котором он уже торчит?

— Это мое дело, что я думаю, — с холодным бешенством ответил Гоша. — Что я мог думать, когда мне твои же ребята доложили, что он рва­нул в сторону аэропорта с вещичками? Словом, не спрашивай, нет времени. Дуй туда! И там его найди. Условия и время у тебя для этого будут...

И отключил аппарат, кусая губы. Подумав, набрал другой номер.

— Ну ни на кого положиться нельзя!.. Саму­рай, ты? Это Гоша... Кто у нас там на метеостан­ции? Самсонов? Хорошо его знаешь? Пусть за­прет мне аэропорт на пару часов. Прямо с этой минуты... Не уволят, ништяк. Я им уволю! Пусть ко мне в штат придет в крайнем случае. Будет объявлять мне лично погоду. Ты понял меня? Сколько? Сколько запросит. Скажи, внукам и правнукам хватит. Небось на окладе сидит? Ты понял? Давай, Самурай, некогда. Каждая секунда дорога.

И потом, снова кусая губы, набрал номер Ар­тема:

— Ты уже в дороге? Аэропорт закроют на пару часов. Хватит тебе? На регистрации узнаешь, какой рейс, какой борт. И держи меня в курсе.

— Как хоть удалось? — удивился Артем.

— Да есть тут у нас синоптик. Грозит сейчас, что снежный заряд обрушится на взлетную поло­су. Так что гони, милый! И не забудь Тимурчику передать от меня привет, скажи ему, что за ним должок. Насчет Томилы намекни... Ну не мне тебя учить. У тебя какая сейчас скорость?

— Сто десять, — сказал Артем.

— Сто сорок давай!

— Дорога сам знаешь...

— А вот попробуй мне разбейся! Машина у тебя какая?

— Будто не знаешь... — сказал Артем, прибав­ляя газу. — «БМВ», модель прошлого года.

— А кто тебе ее подарил? И для чего я ее тебе подарил?

— Ладно, не попрекай... — ответил Артем. — Мешаешь за дорогой следить.

Гоша выругался, взял бутылку коньяка, зуба­ми вырвал пробку, выпил свою норму и с бла­женным видом лег на диван.

Черт знает как это он упустил Тимура. Ведь Тимур свое еще не отработал. Должен был пере­резать глотку Томиле... Артем тут же должен был замочить Тимура. Потом все бы пошло в обратной последовательности — сначала находят Ти­мура с пулей в затылке, а уж потом — Томилу с перерезанной глоткой. И здешние судмедэкспер­ты, славные ребята, показывают, что так и было. Сначала — Тимура, после — Томилу. И вот почти все сорвалось. Тимур рванул, чуя, что его ждет... А все ваша нерешительность, Георгий Се­менович, и несообразительность. Что стоило дер­жать Тимурчика при себе, холить его и беречь, как обещал когда-то его маме, старой, седой, с морщинистым, темным лицом.

Уж как Тимурчик бережно и любовно с ней обращался. С каким почтением. Вот, подумалось, как будет предан мне, как будет смотреть в рот, только что не целовать руки, как своей мамочке... Тимур и был предан, пока не сообразил, что пре­дали его самого. Хозяин, которому был верен, по завету мамы, предал! А все потому, что Тимурчику было лень вовремя сменить свою позорную обувку.

...Гоша бормотал все это вслух, понемногу за­сыпая, потом очнулся, вспомнил, что ему завтра надо быть на пуске участка нефтепровода, а послезавтра на коллегии министерства в Москве, где он должен отрапортовать, что данная нитка сдана и принята лишь на «хорошо» и «отлично», как это было всегда там, где он командовал, брал ответственность на себя... И потому министр от­ведет его в сторону и опять предложит ему, тако­му динамичному и энергичному, пост своего зама, а он опять откажется, поскольку пост за­местителя министра тот трамплин, который вы­соко подбросит... Вот губернатором — другой разговор. Зойка, конечно, разноется, не захочет уезжать из столицы. Да и черт с ней, пусть сидит в Москве, за ней есть кому приглядывать, это за ним в родной тайге — некому...

Телефонный звонок вырвал его из дремы.

— Гоша... — Голос Артема был неузнаваем. — Так и есть, слышишь? Все пятеро. Как один. Ты представляешь?

— Какие пятеро? Ты где? В аэропорту?

— Еще нет. Завернул тут в лесополосу. Баш­кир и его ребята... Как одной очередью скосил. А у них в руках стволы со спущенными предохра­нителями. И патроны в патронниках... У него что, «Калашников» был?

— Слушай, я тебе где велел быть! — заорал Гоша. — Ты на что время теряешь? Я думал, ты уже в аэропорту!

— Да не ори ты... Ребят жалко.

— Думаешь, мне не жалко? — завизжал Гоша. — Потом наплачемся! Слышишь?

— А пошел ты... — явственно сказал Артем и отключил связь, потом стал выводить машину по колее, которую час назад проложил Тимур.

До аэропорта он теперь гнал без остановки. Старался ни о чем не думать. Пацанов жалко. Решили, будто с Тимуром разделаются одной левой. А этот Тимочка — не промах. Ни разу не промахнулся. Гошу тоже можно понять. Тимура, конечно, упускать нельзя. Мстительный, сво­лочь... Ничего не забудет, всем и все припомнит.

...Тимур сидел в кресле самолета, вылетающе­го в Красноярск, и поглядывал на часы.

Уже больше часа не могут взлететь. Погодные условия... Стюардессы пожимают плечами: при­дется потерпеть. Надвигается снежная буря. Никто ее пока не видит, но синоптики врать не будут. А чего тогда турбины ревут, не дают покоя? Закрыт аэропорт или нет? Наверное, закрыт. Но что-то непохоже, говорят пассажиры. Многие пытаются уснуть. Некоторые читают. А Тимура охватило беспокойство. Зачем отозвался на звонок Артема? Не хотел ему говорить, но рев взле­тающего самолета сказал тому все... Хозяин, ко­нечно, всесилен, но не над погодой же? Правда, его власть вполне может простираться над этими чертовыми синоптиками...

Тимур встал, подошел к стюардессе.

— Вы что, гражданин, вам нехорошо?

— Да, девочка, совсем нехорошо... Могу я выйти пока на воздух? К врачу надо зайти.

Она покачала головой.

— Вы же слышите, прогревают турбины. При­дется потерпеть.

— А если я очень попрошу? Для больного че­ловека можно сделать исключение. К командиру я могу пройти?

— Сядьте, гражданин, на свое место, — сказа­ла другая стюардесса, постарше. — Если вам не­здоровится, вам сейчас окажут помощь...

— Сердце... — взялся за грудь Тимур и вдруг увидел через иллюминатор, как к самолету подъ­езжает знакомый «БМВ» Артема... И Артем вы­скакивает, бежит к носовой части, что-то кричит и показывает командиру.

— Сядьте на место, — сказала еще раз строгая стюардесса.

Тимур, пожав плечами, вернулся на свое место. Черт... решил не рисковать и выбросил свой «глок». Там, в родном Дагестане, он нашел бы себе другой...

Тимур сел в свое кресло, прикрыл глаза, при­творился спящим. Только кого этим обманешь, думал он, раз хозяин нашел его.

Хозяин закрыл аэропорт, чтобы вытащить его из самолета. Как он мог усомниться в возмож­ностях своего хозяина?

Зачем я так оплошал, сокрушался про себя Тимур, зачем взял телефонную трубку? Но если бы не ответил, они бы все равно все высчитали. Все равно бы не улетел.

Он открыл глаза, почувствовав на себе взгляд Артема.

— Вставай, Тимур, — сказал Артем. — Хозяин недоволен. Вставай, не задерживай людей.

— Почему я должен вставать? — попробовал протестовать Тимур. — Я билет взял. Это мое место.

Пассажиры смотрели на них, не понимая, что происходит. Ведь только что рвался сойти с само­лета. Теперь, когда его хотят увести, упирается.

— Пошли, Тимур, — говорил Артем, грустно глядя на него. Чем-то он был похож сейчас на хозяина, вершителя чужих судеб. — Посмотри в иллюминатор. Весь аэропорт закрыли из-за тебя. Будет что вспомнить, а? Хозяин прямо сейчас хочет тебя видеть.

— Гоша хочет меня видеть? — встрепенулся Тимур.

Это давало ему надежду. Он все объяснит Гоше. Что на него напали, а он... он хотел скрыться от ментов из Москвы. И Гоша поймет. Поймет и поверит своему верному Тимуру.

Надо идти, сказал он себе. Похоже, Артем не врет. Гоша зовет его к себе. Здесь при чужих людях он ничего не сможет объяснить или насто­ять на своем. У него нет «глока». У Артема есть наверняка.

Артем может вызвать ментов. Менты у Гоши в кармане. Тимур тоскливо смотрел в иллюмина­тор. Из-за него закрыт аэропорт? Где-то кружат самолеты, которым отказано в посадке.

Он поднялся, вскинул на плечо ремень своей сумки. Каких трудов и ухищрений стоило проне­сти бабки в самолет. Значит, все напрасно? Все­сильный хозяин даже узнал, что сбежавший раб сядет именно в этот самолет, а не тот, что летит в Минводы...

На негнущихся ногах Тимур последовал к трапу. Все смотрели на него. Все по-прежнему ничего не понимали.

Внизу ждали ребята Тимура, знаменитая «де­вятка». От них бесполезно прятаться. Это не те сопляки, что остались лежать там, в лесополосе...

— Ты замочил Башкира с братвой? — вполго­лоса спросил Артем, когда они оказались на земле. — Ты, ты... Можешь не оправдываться.

В голосе Артема сквозило восхищение.

— Ты прямо Терминатор-три! — сказал он, и его окружение рассмеялось. — Вот не думал... Да не смотри на меня так! Все нормально... Это То­мила послал за тобой Башкира. Велел пришить тебя. Думал, ты стучать собрался, чтоб свою шкуру спасти.

— Томила? — остановился Тимур. И почувст­вовал, как его переполняют облегчение и нарас­тающая злоба. — Ах вот это кто! А я подумал на хозяина...

10

Я сидел в кресле и наблюдал за Витей Соло­ниным, который носился взад-вперед по номеру.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал я.

Вошел дежурный и выложил с подноса ворох разноцветных бумаг с виньетками и без. Пригла­шения мистеру Кэрригану на конференции, пре­зентации, рауты... Солонин, не глядя, отправил их в корзину.

— Пользуешься спросом, — сказал я. — Пока еще принимают тебя за акулу нефтяного бизнеса.

— Скоро перестанут, — вздохнул Витя, как бы всерьез жалея об этом. — Уже засветился везде, где-только можно. Скоро начнут узнавать на улице. Когда будет команда рвать когти, Алек­сандр Борисович?

— Не раньше, чем найдем эти чертовы архи­вы. Ввязались мы с тобой в нехорошую историю, Витя... Да ты сел бы, не мельтешил перед гла­зами.

— Полагаете, что без госпожи Мансуровой нам не обойтись? — спросил он.

— Полагаю, что пока мы теряем зря время, другие уже к ней подбираются.

— У нее есть охрана, — сказал он. — А госпо­жа Мансурова нам доверяет. Это уже преимуще­ство. Но с ней следует связаться, причем как можно быстрее.

— Звони! — протянул я ему трубку.

— Лучше вы, — отказался Солонин.

— Ты ей больше нравишься, — настаивал я.

— Это не имеет никакого отношения к де­лу, — возразил Витя.

Его не переспоришь. Уж если упрется — ничем не прошибешь...

Я набрал номер.

Трубку никто не снимал. Я снова набрал номер — вдруг ошибся в наборе. Снова длинные гудки. Витя насупился — верный признак, что сейчас будет надевать свою амуницию, чтобы брать штурмом родовой замок Мансурова.

Но тут трубку сняли. Женский голосок на хорошем английском сообщил:

— Госпожа Мансурова сейчас занята. Что ей передать?

Фу ты, Господи, отлегло от души... Я посмот­рел на часы. Фирюза наверняка еще в постели. Она будто соревнуется с госпожой Деларой. Но та хоть после спектакля, ей положено поздно вставать. Кстати, давно уже от Делары нет ника­ких известий. Никогда бы не подумал, что между ней и мужем Фирюзы может быть что-нибудь такое...

А не могла бы она пролить свет на тайны господина Мансурова?

— Алло, — послышался голос Фирюзы, — кто это?

— Извините, что беспокою. Это мистер Ко­сецки, если помните.

— Говорите по-русски, — сказала она. — Те, кто нас может подслушать, наверняка знают анг­лийский. Так что вы хотели мне сказать?

Похоже, она была в постели. Голос звучал расслабленно. Во всяком случае, плеска воды, как в прошлый раз, не было слышно.

— Я и мой друг полагаем, что вам угрожает опасность, — сказал я.

— А, вы про это... — Она зевнула, и я вдруг явственно представил, как она потянулась в своем прозрачном пеньюаре.

Судя по всему, опасность для ее супруга ми­новала. Безутешные вдовы так не разговаривают.

— Как дела у вашего мужа?­— Если бы что-то случилось, вы бы уже

знали, — ответила она. — Пока без изменений. И боюсь — надолго. А там ему ничто не грозит, как вы думаете?

— У вас есть личная охрана?

— Есть. Пара симпатичных мальчиков, кото­рые все время на меня пялятся. По-моему, это отвлекает их от службы. Моего мужа стерегут или охраняют куда лучше. Впрочем, что с меня взять? Это не для вас, а для тех, кто нас подслушивает. Номера счетов у мужа в голове, а голова в коме. Где его бумаги и архивы — никто не знает. Но если расспросить меня с пристрастием, с прижи­ганием окурками, я, возможно, кое-что вспом­ню... Но для вас, тем более для вашего молодого помощника, я готова припомнить и так. Что, если он наведается ко мне через пару часов, чтобы разделить со мной мой скромный завтрак?

— Она зовет тебя на ленч, — сказал я Вите, прикрыв ладонью микрофон.

— Но я даже ей не представлен, — ответил он.

— Пустые формальности. Хочешь, прямо сей­час. вас познакомлю?

— С кем вы там шушукаетесь? — спросила Фирюза.

— С моим другом. Он очень стеснительный.

— Надеюсь, он видел меня по видео? А если видел, то оценил ли по достоинству?

— Вы вполне в его вкусе, — сказал я, — но дела прежде всего. Итак, мистер Кэрриган готов переступить через светские условности, приви­тые ему воспитанием и средой, и может явиться к вам через два часа. Я же, к моему великому сожалению, должен оставаться на связи.

— У вас, я припоминаю, спутниковый теле­фон, — сказала она.

— Да, но не у всех моих абонентов есть такой же... — ответил я, полагая, что госпожа Фирюза не очень в этом разбирается.

— Очень жаль, — вздохнула она совсем не­притворно. — Итак, я жду господина Кэрригана через два часа... Нет, лучше, через два с полови­ной.

— Время дорого, — заметил я. — После слу­чившегося с вашим уважаемым супругом может произойти, причем в ближайшие часы, еще что- нибудь непредсказуемое...

— Раньше я просто не буду готова, — сказала Фирюза. — Адрес вы знаете?

— Более чем, — сказал я и положил вслед за ней трубку.

Витя стоял передо мной, нахмурив брови.

— Время у тебя есть, — сказал я. — Подумай, как одеться. Веди себя скромно. Не забудь, что ее муж в реанимации. И вообще, не поддавайся ее чарам.

Витя кротко выслушал мои нравоучения.

— Почему-то мне кажется, — сказал он, — будто я встречу там своих старых знакомых, ко­торым уже несколько раз перебежал дорогу.

— Вполне возможно. Будучи мстительными и злопамятными, они наверное следят за тобой. Ждут твоего появления. Там, где можно что-то узнать про архивы. Будь они неладны.

— Только этих архивов нам не хватало, — подхватил Солонин. — Когда мы сюда собира­лись, ни о каких архивах речи не было.

Мы посмотрели друг на друга и понимающе улыбнулись: ругай не ругай эти архивы, а они на сегодняшний день одно из самых серьезных наших дел.

Витя стал собираться. Он не знал, что его ждет — романтическое свидание или очередное столкновение с бандой Кадуева.

— Я понял так, что кассету вы ей не отда­ли? — спросил он.

— Ты верно понял, — ответил я. — Она об этой кассете тут же забыла, как только убедилась, что имеет дело с порядочным человеком.

— А не прокрутить ли нам эту запись снова?

— Зачем это? — удивился я.

Он посмотрел на меня с улыбкой, но ничего не объяснил.

Улыбка у Солонина замечательная. Детская, открытая и даже слегка смущенная. Она обезору­живает многих людей, в том числе и меня. Но на этот раз он своей улыбкой ничего не добился. Мне не понравилось, что он перед таким ответ­ственным свиданием уселся просматривать кас­сету.

— Стоп! — вдруг сказал он, повернув ко мне голову. — Вот этот момент еще разок.

Я нажал соответствующую кнопку на пульте. Забавно смотреть сексуальные сцены при уско­ренной прокрутке назад. Но Витя никак не отре­агировал на мое хмыканье. Весь подавшись вперед, он не сводил взгляда с экрана.

— Вот отсюда, — сказал он.

Я нажал на кнопку «Плей».

— Видите? Видите? — Витя даже привстал. — Видите, куда она смотрит? Отмотайте еще раз назад.

Я послушно отмотал.

— Теперь смотрите, — сказал он.

Я посмотрел... Что-то блеснуло, потом пропа­ло, потом снова блеснуло из вороха ее одежды, в живописном беспорядке лежавшей на кресле. Я понял, в чем дело. Оптика! Некий зрачок фото- или видеокамеры выглядывал из ее сумочки...

Я нажал на «Стоп». Но не вовремя. Блеск пропал, поскольку в данной фазе их тела загора­живали напольный светильник, чей свет и падал на объектив аппарата. Я стал нажимать на покад­ровую кнопку. Кадр за кадром, кадр за кадром... И вот снова блеснуло.

Витя припал к экрану.

— Нужен компьютер! — крикнул он. — И срочно. Куда я засунул свой ноутбук, не припо­мните?

— Ты редко им пользовался, — ответил я.— Посмотри в шкафу.

Ноутбук он нашел у себя под кроватью, под грязной футболкой, которые он имел обыкновение бросать туда, забывая, что здесь их некому стирать. Потом он их выбрасывал и покупал новые.

Что-то насвистывая, Витя быстро приладил кабели от видеомагнитофона к своему перенос­ному компьютеру.

И мы увидели то изображение снова. Но те­перь мы могли увеличить в размере выделенный участок...

— Видеокамера... — простонал Витя. — Я, как последний идиот, снимал то, что она сама сни­мала под другим ракурсом.

Витя был обескуражен. Еще одна прекрасная дама чуть не обвела его вокруг пальца. Я его понимал. О красивых женщинах не хочется ду­мать плохо.

— Вы что-нибудь понимаете? — спросил он.

— Мы собрались шантажировать ее, а она своего партнера, — ответил я. — Вопрос: для кого? На кого она работает?

— Вам не кажется, что все красивые женщины здесь на кого-нибудь работают? — Витя посмот­рел на часы и стал собираться в дорогу.

Времени оставалось в обрез. А надо было еще выработать тактику и план действий.

— Полагаешь, она тебя завлекает специаль­но? — спросил я.

— Думаю, у нее те же самые мотивы, что и у Делары, — ответил он. — Их припугнули и заста­вили... Иначе на черта им нужны подобные при­ключения? Кто-то действует как опытный суте­нер. Ага, эта женщина всем нравится, значит, надо ее использовать, как орудие против влия­тельных мужчин... Тем более что она замужем и, значит, будет молчать, выполняя все, что скажет шантажист.

— Думаешь, у нее и у Делары один хозяин?

— Я бы этому не удивился, — ответил Витя, застегиваясь, защелкиваясь и вжикая «мол­ниями».

— Однако не спешим ли мы с тобой, делая подобные выводы? — спросил я.

— А куда нам спешить? — спросил он, закон­чив свой процесс облачения. — Примем к сведе­нию, и не более того. А там посмотрим.

— Одно непонятно, — сказал я. — Почему ты представляешь для нее больший интерес, чем я?

— Вам обидно? — спросил Витя.

— Шуток не понимаешь. Меня вот что зани­мает. Может, ничего серьезного? Скучающая да­мочка ищет новых впечатлений? А прежние запи­сывает на видео для домашней видеотеки?

— Может, и так, но нам надо знать что-то определенное. Какую игру ведут эти дамы с нами? Или те, кто ими прикрывается. Так что вы мне посоветуете?

— Сидеть дома и не высовываться, — ска­зал я.

— Это не по-джентльменски. Дама ждет. Взяла целых два часа на подготовку...

— Вот именно — на подготовку. Только к чему?

— Полагаете, под кроватью у нее будет пря­таться взвод спецназа?

— Я уже сказал. — Мне надоели Витины во­просы. — Сиди дома. Пусть перезвонит, если ты ей очень нужен. Сошлемся на загруженность.

— Видно, вы никогда не ловили на живца, — разочарованно сказал Витя.

— Я никогда не видел, чтобы рыбак был одно­временно и живцом.

— Попробуем представить, — сказал Витя. — Значит, я прихожу с большим букетом цветов...

— Ты что? Чему тебя только учили? Муж в больнице, а ты — к жене с букетом. Цветок может быть один — в петлице.

— Прокол, — согласился Витя. — Согласен, вместо букета мировая скорбь на физиономии.

— Это у нее должна быть скорбь.

— Ладно. Допустим, будет у нее скорбь. Но мы с ней встретимся не для того, чтобы погоре­вать о ее муже?

— Безусловно. Здесь более сложный вариант. Полагаю, что тут замешан все тот же Кадуев, твой лучший друг. Как представитель маленького, но очень гордого народа, он должен скрипеть зуба­ми при одной мысли, что ты еще жив...

— И что же мне приготовил этот представи­тель? — сдвинул брови Солонин.

— Зная твою подготовку, они вполне могут пойти на древний вариант. Фирюза уложит тебя с собой в постель, а они получат тебя обессилен­ного и разнеженного.

— Самсон и Далила... — сказал Витя. — Знае­те, с вами иногда становится не по себе. Видишь наяву, что тебя ждет. Свой «вальтер» я все-таки положу в задний карман брюк.

— Но потом не забудь его переложить под подушку. И какие бы у вас там страсти ни кипе­ли, ты должен не забывать о нем. Но это — край­ний вариант. Есть еще чай или кофе со снотвор­ным. Думаю, что ты нужен Кадуеву живой. Он захочет вдоволь над тобой покуражиться. Уж слишком часто ты перебегал ему дорогу.

— Как вы плохо думаете о людях, — печально произнес Витя. — Что за профессия, создатель! Идешь на свидание с очаровательной женщиной и думаешь о том, с какой стороны под подушку сунуть пистолет!

— Не спеши, — оборвал я его стенания. — Еще не факт, что у вас там дойдет дело до подушки. И не забывай, о чем сам сказал, — насчет живца. Все-таки это она назначила тебе свида­ние, а не ты ей.

11

— Ладно, — сказал Гоша Томилину. — Черт с тобой... Ну погорячился я. Знаешь, как ее жалко... И тебя можно понять. Состояние аффек­та — то, се... Суд бы расценил это как смягчаю­щее обстоятельство. Лет пять-шесть назначили бы, да и то условно. Вот и считай, что я дал тебе этот срок условно... Да ты что, Олежка? Ну все. Все... Это я с горя, понимаешь?

Томилин мелко дрожал, всхлипывая, пытался сдержать слезы, а когда Гоша обнял его и прижал к себе, разрыдался.

Гоша тоже всхлипнул.

— Потеряли мы ее, Олежка! И как ты теперь будешь без нее, прямо не знаю...

— Она для меня была все, — судорожно вы­крикнул Томилин. — Без нее жизнь немила.

— Вот и я про то же, — успокаивал его Гоша и смотрел на окна полуподвала, куда заглядывал с улицы Артем. — Просто не знаю, что делать...

— Они били меня, — продолжал трястись Томилин. — Они измывались надо мной!

— Они свое получат, не беспокойся, — сказал Гоша. — Вот сволочи! Я им велел поговорить с тобой по душам, а они... Увидишь, каждый полу­чит свое. Хочешь, завтра же своими руками ты сделаешь с ними то же, что они с тобой? Хочешь, Олежка?

Томилин отрицательно замотал головой.

— Ах ты интеллигентный мой! — чему-то об­радовался Гоша. — Сам не можешь? А я-то думал: Отелло, мавр тюменский, а ты только чу­жими руками, да?

Томилин поднял голову, недоверчиво посмот­рел на друга детства.

— Ну что смотришь? — спросил Гоша. — Что особенного? Высшее образование не позволяет, я понимаю...

К Артему за окном кто-то подошел. О чем-то переговорили. Артем снова склонился к окну, кивком спросил: можно?

— Ну ладно, — вздохнул Гоша. — Пора мне, Олежек. Сейчас мои ребята подбросят тебя до дому. А утром разберемся. Со всеми. А ты кре­пись. Жизнь продолжается...

Он махнул рукой и достал носовой платок, чтобы вытереть лицо.

— Ты чего? — Томилин положил руку на плечо своего старого друга.

— Да так... жизнь, говорю, проклятая. Все во имя целесообразности текущего момента... Веч­ные истины предаем и забываем. Ну пошли!

И, обняв за плечи, повел Томилина к двери. Там, во дворе, падал редкий пушистый снег, дул влажный ветер.

— Потеплело, — сказал Гоша. — К весне... И жизнь, что ни говори, начнется снова.

— Что это ты расчувствовался? — спросил Артем, стоявший возле «ауди», фырчащей мото­ром.

— Да вот весна скоро, — сказал Гоша и хлоп­нул по плечу Томилина. — Ну что, нравится? — показал на машину. — Знаю, большой ты люби­тель этой марки. Последняя модель. Бери! Дарю!

Томилин оторопел, даже слова вымолвить не мог, глядя на подарок.

— Мне лично «мерсы» больше по душе, — сказал Артем.

— Много ты понимаешь, — возразил Гоша. — Тут — эстетика! Идеальная форма! Верно я гово­рю, Олежек? Ну садись... А завтра, если не забыл, жду тебя на торжественном открытии ветки ма­гистрального нефтепровода. Там все наши будут. Смотри не проспи!

Они расцеловались. Машина выехала за воро­та. Гоша и Артем смотрели ей вслед.

— Ты связался с Ибрагимом? — спросил Гоша, когда машина отъехала достаточно далеко.

Артем посмотрел на часы.

— Сейчас должен звонить, — сказал он.

И действительно, тут же раздался звонок.

— Точно, а? — покачал головой Гоша. — Как в аптеке... Ибрагиша, ты?

— Я, Гоша. Как и договорились, — ответил Кадуев. — Ну что? Узнал, кто меня пасет?

— Да есть кое-какая информация из родной Генпрокуратуры... Ты учти, эти данные очень до­рого стоят. Словом, пасут там тебя ребятки из международной организации под эгидой ООН. Слыхал про такую? Они борются с международ­ным терроризмом. То есть против нас с тобой. Что молчишь?

— Русские эмигранты?

— Я так понял, что это наши с тобой соотече­ственники, — сказал Гоша.

— Твои соотечественники, — поправил его Кадуев.

— Только этого не надо. Мои, твои... Наши! Соотечественники и современники! Или уже от­делился от России? Не дури, милый. Где деньгу будешь зашибать, как не в этой стране дураков. Вместе будем дела крутить. Понял? А то по миру пойдешь... Ладно, что я тебя уговариваю, баба ты, что ли. Где архив?

— Пока не знаю, — ответил Кадуев. — Но сегодня все разузнаю. От твоих соотечественников. Как прижгу этому эмигранту яйца, все расскажет.

— А может, он не знает? Может, сам их ищет? Про этих ребят еще говорят, будто палец им в рот не клади. Ну ты сам знаешь... Пока что он тебе яйца прижигал. В любом случае, если не выйдет у вас полюбовно, я за своего соотечественника болеть буду... Хоть и не видать мне тогда архи­вов... А нельзя ли, кстати, заснять на кассету, как он вас шарашить будет?

— Мы его будем шарашить, — еле сдерживая себя, сказал Кадуев.

— Ну вы... — не стал спорить Гоша. — Все равно интересно... А то смотреть по видаку-нечего. Все одно и то же.

— Запишем, — сказал Кадуев насмешливо, — все запишем. И как поджаривать его будем на медленном огне... Но это будет дороже стоить.

— Ты про что? — насторожился Гоша. — Что- то не врублюсь.

— Про архив, Гошенька, — ласково сказал Кадуев. — И про два миллиона, что твои братья Русые не отдали до сих пор Джамилю...

— Мне они сказали, что отдали все, до цента. Даже с процентами.

— А мне Джамиль звонил и жаловался, что ни шиша. Вот можно после этого с вами, русскими, дело иметь?

— Со мной можно, — сказал Гоша.

— Вот потому с тобой пока разговариваю, — заносчиво произнес Кадуев. — Ну все, заканчи­ваю, мои ребята говорят, будто ваш русский Рэмбо к дому одной дамочки приближается... За­сниму все на пленку и обязательно пришлю тебе, Гоша. Чтоб смотрел и не скучал.

— Вы уж там не очень... — посоветовал Гоша. — Он ведь служивый человек, не по лич­ной прихоти попортил вам немного прическу.

— Верно, никого еще не убил, — согласился Кадуев. — Но ждать, пока он моих людей мочить начнет, я, дорогой, при всем к тебе уважении не собираюсь. До скорого!

— До скорого... — повторил Гоша, отключа­ясь. — Это вообще что значит — «до скорого»? Что, может здесь объявиться или в Москве? — спросил он у Артема.

— Встретим, — ответил Артем. — Как дорого­го гостя и твоего лучшего друга.

...Томилин все оглядывался, пока ехали до го­рода, потом, когда убедился, что едут прямо к его дому, успокоился.

Прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться. Ка­жется, Гоша был с ним искренним. Впрочем, трудно поверить, будто без его ведома могут тво­рить такое с его лучшими друзьями.

До сих пор Томилин чувствовал боль в ребрах и в паху, куда били с особым остервенением. Где, кстати, сейчас Аркаша, верный Аркан? Уж не он ли все как на духу поведал Гоше?

Про Аркана он побоялся, не решился спро­сить. Аркаша не похож на тех, кто предает. Он, Томилин, его не предал... Хотя звучит это доволь­но двусмысленно. Сказав про Аркашу, он выдал бы себя.

В таких ситуациях узнаешь о себе все. Даже то, о чем прежде старался не думать.

Томилин покосился на сидящих рядом ребят. Крепкие, холеные... Хорошо, видно, зарабатыва­ют у Артема. Преторианская гвардия, можно ска­зать, которую обычно пускают в ход, когда нужно захватить власть.

Сидят, смотрят прямо перед собой, молчат. Это не беспределыцики Башкира, которые, налившись, валтузили его, лучшего друга истинно­го хозяина Тюмени. Не зря теперь Гоша собира­ется занять губернаторское кресло... И наверное, понял, как он, Томилин, будет ему нужен на новом поприще. Ну конечно же, как он сразу не сообразил. Конъюнктура изменилась. Гоша не хочет больше сидеть в тени. Хочет вырваться из- за чьих-то спин. Думает, что пришла его пора.

Понял наконец Гоша, что ему нужны предан­ные, образованные люди. Можно ли во веем по­лагаться на Артема с его пятью классами образо­вания? У самого Гоши не больше, тюрьма — его университеты. Из тюрьмы он вышел другим че­ловеком, знающим, чего хочет... Сначала, видно, решил окружить себя такими, как это ничтожест­во Коноплев, потом понял, что ему нужны лич­ности, которые смогут ему возражать, говорить правду...

Что ж, это говорит о гибкости и широте Гошиной души.

— Вот здесь налево, — сказал Томилин води­телю. — А там, после перекрестка, направо.

Водитель кивнул, мол, знаю и продолжал вести машину.

Вышколены. Артем хорошо знает свое дело, создал отличную систему безопасности. Но этот Артем может оказаться и опасен, если новый гу­бернатор Гоша слишком понадеется на его пре­данность...

Машина плавно притормозила возле его подъезда. От двери отделилась чья-то грузная, плохо различимая в тусклом свете окон фигура. Мужчина подошел к машине...

— Ты? — удивился Томилин. — Тимур, что ты здесь делаешь?

— Гоша просил, — ответил Тимур. — Встре­тить тебя, проводить, чтоб никто не обидел. Чтоб в подъезде все тихо было... Вот замерз совсем, пока дождался.

— Южный человек, — рассмеялся Томилин, выбираясь из машины. — И давно ждешь? Вон даже в валенки облачился, в первый раз вижу тебя в валенках. Все в сапогах, а то и в кроссов­ках...

Тимур приплясывал, ударяя ногу о ногу, чтобы согреться.

— Давай поднимемся ко мне, — предложил Томилин. — Чаю согрею... Правда, давно у себя не был, не помню уж, есть ли у меня что к чаю. Ну да что-нибудь найдем... А вы, ребята? Пошли, попьем чайку...

— Спасибо, — ответил водитель. — Нам воз­вращаться пора. Артем велел.

— Спасибо, что подвезли! — сказал Томилин. — И тебе, Тимур, спасибо, что дождался... Ну пойдем, чего стоять...

12

Рагим Мансуров открыл глаза и увидел меди­цинскую сестру, менявшую жидкость в капель­нице.

— Фи... — услышал он впервые за многие сутки свой голос. — Фирю...

Сестра вздрогнула, охнула и выбежала из па­латы. Сидевший за дверью охранник вскинул го­лову, вырвавшись из дремы.

— Случилось, — сказала сестра в ответ на его вопросительный взгляд. — Заговорил... Кого-то позвал. Может, вы поймете?

Охранник посмотрел на своего коллегу, сидя­щего в конце коридора.

— Позови врача! — крикнул он ему. — И сядь на мое место. Он очнулся, кого-то зовет.

А сам вошел в палату. Мансуров облизывал сухие, посиневшие губы, пытаясь что-то сказать.

— Жена... — выговорил он.

— Я сейчас позвоню, — сказал охранник.

Прикрыв глаза, Рагим Мансуров отрицатель­но покачал головой. Он хотел сказать другое. Вернее, хотел спросить, где сейчас его жена. Он не хотел разговаривать с ней. Он должен был кому-то сказать что-то важное...

Кому? Он мог бы довериться Деларе. Она бы пришла. Но она — женщина. Она может не спра­виться с тем, что он собирается поручить...

Быть может, надо позвать Алекпера, сына Президента? Нет, тот может неправильно все по­нять... Самед бы понял, хотя он ему, Рагиму, враг. Но Самед далеко, в Москве.

— Рустам... _ тихо сказал Мансуров. — Позо­ви... моего брата, Рустама...

Охранник тут же стал набирать номер на со­товом. Жена Рагима в последнее время не балует супруга своими посещениями. Стала по телефону осведомляться о его самочувствии. Вот и сегодня позвонила и сослалась на занятость... Такие жен­щины всегда чем-то очень заняты.

— Алло, — послышался в трубке недовольный голос младшего брата. Этот посещает госпиталь еще реже... Впрочем, какой здесь от него толк? Здесь неплохие врачи, замечательный уход.

— Тебя зовет старший брат, — сказал охран­ник.

— Он очнулся? — слегка оживился Рустам.

— Именно так. Просит, чтобы ты пришел к нему. И немедленно.

Охранник покосился на Рагима Мансурова. Тот лежал, прикрыв глаза, на его лице снова по­явилась печать страдания.

Вот лежит он, могущественный человек, а ни­кому и не нужен. Все очень заняты. Или думают, что он уже не воспрянет? Что его былое могуще­ство в прошлом? Зря так думают. Не такой чело­век Рагим Мансуров Рухолла-оглы...

— Я сейчас не могу, — сказал Рустам, потом в трубке послышался чей-то шепот, похоже деви­чий.

Ну ясно, братец не один, с какой-нибудь дев­чонкой... А тут отрывают, зовут к старшему брату.

— Чтобы через двадцать минут был здесь! — строго сказал охранник и снова покосился на старшего Мансурова. — Высылаю за тобой ма­шину.

— Ладно, — сказал Рустам и бросил трубку.

— Он... придет? — спросил Мансуров-стар­ший, и было видно, как трудно дался ему этот вопрос.

Нет, что-то есть в этих судах шариата, внуша­ющих почтение к родителям и старшим...

— Да, — ответил охранник.

— Надыр... Тебя Надыр зовут? — спросил Мансуров.

— Надыр в другую смену, меня зовут Фарид... — сказал охранник.

— Фарид... — Слова больного становились все более четкими, хотя говорить ему было по-преж­нему трудно. — Все, что говорится... ты должен про это молчать. И когда придет мой брат... он испорченный, избалованный, но он мой брат, говори с ним повежливее. И все, что услы­шишь, — это большая тайна. Ты знаешь, как я умею быть благодарным за верную службу?

— Да, — сказал Фарид. — Не беспокойтесь ни о чем. Вам лучше поменьше разговаривать. Сей­час придет врач.

— Что-то долго его нет...

— У них обход, вы же знаете, всегда в это время обход.

Мансуров ничего не ответил, только махнул рукой в сторону двери.

Фарид вышел. В коридоре оглянулся. В конце коридора суетились люди в белых халатах. Судя по всему, привезли тяжелобольного.

Фарид быстро набрал номер телефона.

— Он вызвал к себе младшего брата, — сказал он вполголоса. — Что-то хочет ему доверить... Что-то очень важное, так и передай...

И спешно отключил телефон.

...Рустам лежал, глядя в потолок, чувствуя, как раскалывается голова. Не хотелось никуда идти. После бессонной ночи было просто невмо­готу подняться и что-то предпринимать. Девуш­ка, лежащая рядом, тихо водила пальцем по его груди. Еще вчера это возбуждало его. Сегодня раздражало. Черт его дернул накуриться этой травки. Брат прав, с этим лучше не связываться.

Он с ненавистью взглянул на соседку по по­стели. Кажется, с Украины. До сих пор смотрит, разинув рот, на обстановку в его спальне. Вбила себе в голову, что он влюбился и собирается на ней жениться. Знала бы, какие женщины прохо­дили через эту спальню!

Когда-то здесь спал старший брат Рагим. Он все оставил ему, Рустамчику, когда переехал в новый дом.

— Тебя как зовут? — спросил он.

— Оксана... — протянула она и повернулась на спину. — Вчера ты помнил мое имя, когда уговаривал выйти за тебя. А сегодня забыл?

— Я? — приподнялся он на локте. — Разве я уговаривал?

Сейчас он ее наконец-то рассмотрел. Вытя­нувшийся подросток-худышка. В России за такую дали бы срок... Впрочем, срок ему там дали за другую. Сначала она согласилась, потом в пос­ледний момент чего-то испугалась. То ли что вер­нутся вот-вот родители, то ли еще чего. А ему кровь ударила в голову. Очень уж он ее хотел. Пышная, волоокая, с длинными волосами.

Разве можно сравнить ту и эту? Он и на той бы никогда не женился... Хотя тоже много чего ей наговорил, даже про свою вспыхнувшую лю­бовь. Кстати, как ее звали?

— Да не бойся, не пойду я за тебя никогда, — сказала Оксана. — Хоть мне можно, уже пятнад­цать исполнилось. Ты ведь из своего дома никуда не поедешь? И правильно. А мне у вас надоело. Сами без презервативов хотят и справку от вене­ролога требуют... Надоело. Вот скоплю еще чуток и уеду. В Москву. Там все предохраняются. Осо­бенно иностранцы- Хотя там убить могут за день­ги, девочки наши рассказывали...

— Может, хватит? — спросил он, чувствуя, как его наполняет темная злоба.

Она смолкла. Поднялась и, повернувшись к нему спиной, стала одеваться.

— Ты куда? — спросил он. — Сутки еще не прошли. Ты же за сутки берешь, а не за ночь.

— Утром я не люблю, — сказала она. — Утром вы все волосатые и злые... Плати за ночь, и я пойду.

Он смотрел, как она одевается. Одежда пло­хонькая. А вот тело классное. Ноги прямые, и грудь красивая.

— Я сейчас тоже пойду, — сказал он. — Ты же слышала, нужно к брату идти. Не сомневайся — я за сутки дам.

Она пожала плечами.

— Подожду, — сказала она устало. В зеркале напротив отражалось ее бледное личико с темны­ми кругами под глазами.

— Зачем ты давал мне эту гадость? — спроси­ла она. — Теперь башка трещит.

— Так это ты мне дала! — подскочил он.

Она закинула назад голову, вспоминая.

— А, ну все понятно! — сказала. — Не ты, конечно, друг твой приходил, тот, что с Раечкой ушел. Он и дал.

— Дадаш... — припомнил Рустам. — Его звали Дадаш?

— Может, и Дадаш, — сказала она и по-дет­ски засмеялась. — Чудное имя. Да? Дашь?

— Дам! — сказал он и полез к ней обниматься.

Она увернулась.

— Сказала же! Утром не люблю. Разве не ясно? Лучше собирайся. Тебя брат в больнице ждет.

— Слушай, вечером приходи, а? — попросил он.

Она пожала плечами, морщась от дыма. Кури­ла она неумело.

— Я тебе за сутки вперед заплачу, — сказал он. — Приходи, а то поговорить не с кем.

— Ах, вам еще и поговорить надо!

Он подвез ее до площади Свободы. Здесь Ок­сана промышляла с подругами, которые уже были на месте.

— Ну ладно, — сказала она, подумав. — Раз уж договорились, приду. А сейчас довези меня до госпиталя. Там ближе к дому, где я снимаю.

— Может, подождешь? — спросил он. — Я недолго. Потом поедем покатаемся.

— Нет. Мне домой надо. А ты хорошо гово­ришь по-русски, — сказала она. — В России жил?

— Нет, сидел, — ответил он.

— Сидел? У тебя же брат богатый, что же он тебя не выкупил?

— Выкупил, — хмуро сказал Рустам, — боль­шие взятки давал. Договоры заключал, все обе­щал. Теперь его за это чуть не убили.

— Ну вот, а ты к нему ехать не хочет. А за что ты сидел?

— Слушай, помолчать можешь? — вскипел он. — Очень уж ты любопытная.

Они подъехали к госпиталю. Рустам вылез из машины. Погрозил ей кулаком.

— Никуда из машины, поняла?

— Но выйти-то я могу? Куда я сбегу, если ты обещал за сутки вперед заплатить?

Он выпустил ее из машины. Она стала прогу­ливаться, демонстрируя свой тонкий стан, замет­ный даже в ее старом пальто, перепоясанном узким кожаным ремешком.

Так она ходила туда-сюда, пока к ней не по­дошел чернобородый парень в камуфляжной куртке.

— Гуляем? — спросил он.

Она пожала плечами, что он воспринял как призыв к продолжению разговора.

— Как зовут? — спросил он.

Она игриво посмотрела на него.

— Ну Люся.

— Нулюся?

Она рассмеялась, прижав ко рту варежку.

— Просто Люся! А вас как?

— Фикрет.

— Вы кого-то ждете? — спросила она.

— Нет, — ответил он. — Я со смены освобо­дился... Может, вместе погуляем?

И тут его окликнули. Двое похожих чем-то на него, таких же бородатых, подошли к нему и о чем-то заговорили на своем языке.

Фикрет оглянулся, как бы проверяя, здесь ли она. Она ничего не понимала в их разговоре. Но одно слово, вернее, имя ее насторожило. Они несколько раз упомянули Рагима Мансурова.

И вдруг они осеклись, замерли, подтолкнув один другого, и бросились к машинам. Она не­вольно оглянулась туда, куда только что смотрели они.

Из дверей госпиталя вышел Рустам. Лицо его было нахмуренным и озабоченным. Он подошел к Оксане.

— Слушай, я сейчас не могу, понимаешь? — И взял ее за руку. Она отдернула ее, отступила на шаг.

— Ты что? — спросил он.

— Только не оглядывайся, — сказала Окса­на. — Вон из тех машин парни только что гово­рили про твоего брата, а увидели тебя — и разбе­жались. Ну что смотришь? Сделай вид, что при­стаешь ко мне, а я отбиваюсь.

Рустам растерянно смотрел на нее.

— Я тебе правду говорю, Рустам. Уезжай. Ве­чером я буду у тебя. А сейчас сматывайся отсюда. Может, они похитить тебя хотят?

— Слушай, а как тебя зовут? — спросил он.

— Я ведь уже говорила, а ты все запомнить не можешь. Да иди же, не стой! Но сначала сделай вид, что ко мне пристаешь, а я отбиваюсь...

Он протянул к ней руку, она ударила его по пальцам. Со стороны это выглядело не очень убе­дительно, но на большее сейчас он не был способен. То, что несколько минут назад сообщил ему брат, — не вмещалось в голове.

И тут еще это... Краем глаза он заметил, что обе машины, про которые только что говорила Оксана, двинулись за ним, держа дистанцию.

Рустам почувствовал, как у него похолодело где-то внизу живота. Как после того случая в Бутырке, когда ему сообщили, что после случив­шегося в камере он вполне тянет на вышку.

Одно дело наблюдать погони по видаку, держа в одной руке банку пива, а другой придерживая податливую телку у себя на коленях, и совсем другое дело, когда гонятся за тобой.

Рустам вел машину и думал о брате.

...Рагим был еще очень слаб, говорил едва слышно, некоторые фразы повторял по несколь­ку раз. Есть какие-то очень ценные бумаги. Он доверяет их младшему брату. За этими бумагами сейчас идет настоящая охота. Они национальное достояние всего Кавказа.

Рагим не успел их спрятать за границей. Не до того было. Очень много времени и сил у него отняла эта эпопея с освобождением его, Рустама... Он не знает, кому доверить эту тайну. Вся надежда на него, младшего брата. Он уже взрос­лый. Он помнит, что пришлось вынести и на что пойти его старшему брату, чтобы спасти его от русских лагерей... Теперь Рустам должен принять сейчас часть дел, которые не терпят отлагательст­ва.

Пусть Рустам отдаст эти бумаги, про которые Рагим не может пока сказать ничего конкретно­го — нет ни сил, ни времени, — сыну Президен­та.

И пусть Рустам этому не удивляется. Да, они с Алекпером долгое время были врагами, хотя исповедовали одну идею — транспортировка му­сульманской нефти должна проходить через му­сульманские страны.

Алекперу этот путь представлялся более эко­номичным. Рагима больше интересовала, в силу его недавнего прошлого, идеологическая сторона дела... Сказав это, Рагим слабо улыбнулся. Вспомнил, что, пока он просиживал штаны в кабинете райкома, на его жизнь никто и не думал покушаться. Сонное было время. Сейчас все под­скочили, как если бы всех разбудил один и тот же страшный сон. И стали за все хвататься, размахи­вать руками, продолжая борьбу уже наяву.

Рустам ехал медленно, потом прибавлял ско­рость, постоянно оглядывался и всякий раз видел, как преследователи повторяли его манев­ры.

Рустам уже не знал, куда он едет. К кому обратиться за помощью? Брат сказал, что дове­рять следует лишь своим родственникам. Но большей частью они живут в их родном Наурс­ком районе. Оставалась Фирюза, жена брата... Что-то у них как будто не сладилось, но брат ей в таких делах доверял... И даже как-то вскользь сказал Рустаму, что ей обязан спасением — она нашла ему западных врачей и спасла.

Значит, ехать надо к ней. Там отсидеться и подумать.

И он резко нажал на педаль газа, потом мель­ком взглянул в зеркало заднего обзора... Так и есть — тоже погнали. Кто знает, возможно, он будет обязан своей жизнью этой маленькой хохлушке, имя которой никак не может запо­мнить.

13

— Вы привезли мне кассету? — спросила Фирюза.

— Я понял так, что она вас больше не интере­сует, — ответил Солонин, следуя за ней в гости­ную.

Роскошная женщина, Деларе, пожалуй, не ус­тупит. Солонин чувствовал себя не в своей тарел­ке — то ли волновался, то ли смущался — раньше такого при общении с женщинами он в себе не замечал.

— Разговор был о том, что вы можете кое-что поведать нам о каких-то архивах вашего супру­га, — сказал он.

Она беззаботно дернула плечиком.

— Может быть...

— Что вы будете пить? — спросила она, когда они устроились за маленьким столиком. — Кофе, джин с тоником?

Солонин медлил с ответом. Не похоже, что за портьерой кто-нибудь прятался. Он чувствовал себя неуютно, не ощущая привычной тяжести бронежилета под рубашкой.

— Что-нибудь не так? — Она буквально обжи­гала его своими лучистыми глазами.

— Я предпочел бы кофе... — сказал он, заста­вив себя смотреть ей прямо в глаза.

— Вы мне запомнились с того раута у фран­цузского посла, — сказала она. — Но вы предпо­чли общество госпожи Амировой. И даже не при­гласили меня танцевать, хоть я видела, что вам этого хотелось.

Он чуть склонил голову, предоставив ей воз­можность полюбоваться своим пробором.

Она вдруг поднялась и вышла из гостиной. Прием обычный, подумал Солонин. Вышла, а в это время кто-нибудь наблюдает в глазок или через видеокамеру, как я рассовываю по карма­нам серебряные ложечки.

И все же оглядеться не мешало. И принюхать­ся, как советовал премудрый Александр Бори- сыч... Современная химия способна на чудеса — усну в этом кресле, как камнем уйду под воду. Или это произойдет в спальне... К этому, кажет­ся, идет. Прислуга предусмотрительно отпущена, и потому хозяйке пришлось самой идти на кухню. А там можно подсыпать кое-чего в ко­феек.

Госпожа Мансурова вошла с кофеваркой в руках. Она улыбалась, сверкая своими велико­лепными зубами.

— Я люблю в кофе добавлять ликер, — сказа­ла она. — А вы?

— Предпочитаю коньяк, — ответил Солонин, откидываясь в кресле. Но закидывать свои ноги на спинку другого кресла, как он это обычно проделывал, не стал. Тем более что в соседнем кресле сидела очень красивая и очень уверенная в себе хозяйка дома.

Лукаво поглядывая на гостя, она быстро при­готовила кофе, и Солонин благодарно кивнул ей, оценив вкус замечательного напитка.

— Вернемся к нашим архивам, о которых вы говорили с моим компаньоном, — сказал он.

— Сначала кассета, — сказала она.

— Но у меня ее нет с собой. Мой друг выска­зался на этот случай, что вы доверяете его воспи­танности и скромности.

— Ничего себе скромность, ничего себе вос­питанность! — Она рассмеялась. — Они снимают меня в самый интимный момент моего свободно­го времяпрепровождения и хотят, чтобы я, за­мужняя женщина, полагалась на их скромность!

Браво, сказал себе Солонин, ей не откажешь в чувстве юмора.

— Но он именно так сказал, — улыбнулся Со­лонин.

— А вы, значит, в этом деле посторонний? — сощурилась она. — Что-то не верится... Вы хоть видели, что там снято? Не поверю, если скажете, что не видели.

— Ну что ж, мне не остается ничего другого, как в этом признаться... — сокрушенно вздохнул гость.

Улыбка застыла на ее холеном лице. Взгляд стал тягучим и затуманенным.

— Ну и как я вам? — спросила она.

Начинается, подумал Солонин.

— Думаю, вашему партнеру не удалось рас­крыть ваши лучшие качества.

— А вы знаете, как это сделать? — спросила она, понизив голос.

Теперь никуда не денешься, подумал он, при­дется вести тру до конца. Вот не думал, что это действительно случится.

— Не мне судить, — ответил он ей в тон. — Но иногда мне кажется, женщины сами не пред­ставляют, что в них таится, какие богатства. Вот как нефть под дном Каспия...

Она замерла, когда услыхала такое сравнение. Потом вздохнула.

— Я думала, вы другой, можете хоть иногда забыть о политике и бизнесе.

— Я и есть другой. Вы просто спешите с вы­водами.

Она не ответила, быстро допила свой кофе. Ему даже показалось, что она мельком взглянула на часы.

Торопится, подумал он. Наверное, ей дали немного времени. Возможно, у кого-то за шкафом уже затекли ноги. Ловушка, конечно, для него подготовлена весьма комфортабельная. В такую легче всего попасть. Особенно если сам туда лезешь. А так — куда ей торопиться? Муж в реанимации, прислуга в отгуле...

Он продолжал пить кофе мелкими глотками, ожидая, что она проявит нетерпение. Так и есть, посмотрела на него с досадой.

Все-таки он ей нравился. Он чувствовал это. Значит, могла бы хоть немного пожалеть о том, что такого красивого мужика затащила к себе как барана на скотобойню. Кадуев где-то рядом. Или кто-то из его людей. Он это понимал.

Еще раз мельком оглядел гостиную. Может, они надеются его куда-то переправить? Она вы­ходила за кофейником. Могла кое-что подло­жить...

Все эти мысли вихрем проносились в его го­лове.

Она внесла не поднос с чашками, а именно кофейник. И разлила по чашкам при нем. Воз­можно, выпила то же самое противоснотворное средство, что и он, отправляясь сюда... И потому ведет себя столь непринужденно. И в то же время явно торопит события. Хочет, затащить его в свою спальню до того, как он заснет?

Смотрит ему в глаза, ожидая, когда его размо­рит? Ну же, будто говорит она, давай, засыпай...

Не хотелось ее разочаровывать, а придется... Можно, конечно, разыграть, что снотворное по­действовало. На курсах мистера Реддвея он про­делывал это лучше других. Или все-таки он оши­бается?

Решил разыграть усыпление. И посмотреть ее реакцию.

Так и есть... Нечто вроде облегчения на ее лице. Даже коротко вздохнула: ну наконец-то...

Голова Солонина неудержимо клонится, он таращит осовелые глаза. Все натурально. Она встает, помогает ему подняться, ведет в спальню. Он что-то бормочет: ну и кофе у вас... Опирается на ее плечо, почти висит на ней, жалея, что до­ставляет ей такое неудобство.

Не слишком ли рано он стал изображать сон­ливость?

Наверное, она это все затеяла ради мужа. Ей сказали, что не станут его добивать, если она проделает то-то и то-то. Если добудет им этого молодчика, выдающего себя за русского эми­гранта, постоянно путающегося у них под нога­ми.

Придется опять их разочаровать. Профессия у него такая — время от времени разочаровывать самонадеянных господ. Тех, кто решил, будто уже держат Бога за бороду. Это он, Витя Соло­нин, будет дергать их за бороды, пока не поймут, что к чему на этом свете.

Похоже, она не знает, что с ним делать.

Все-таки расстегивает и снимает с него ру­башку. Зачем ей его раздевать? Или так велено? Чтобы предстал перед своими захватчиками голый и безоружный.

Итак, сказал он себе, теперь я удильщик и наживка в одном лице. Дело осталось за щуками. Ну где вы там?

И они вошли... Двое. Сначала он даже не понял откуда. Подошли к нему вполне грамотно, с изголовья, неслышно ступая, и он их вначале скорее почувствовал, чем увидел.

Краем глаза, периферическим зрением, кото­рое у него превосходно было развито, он увидел, что руки у этих двоих свободны — ни ножей, ни удавок, ни пистолетов.

Он им нужен живым. И все-таки они боятся его, даже сонного. И правильно делают, что бо­ятся...

Они едва коснулись его, как он рванул их на себя, так что они стукнулись лбами. Следующим неуловимым движением он лишил их сознания, прижав большими пальцами определенные точки на шеях.

Оба рухнули вниз, не издав стона. Солонин стремительно вскочил с постели и подмигнул за­стывшей от ужаса Фирюзе.

— Можно одеться? — спросил он.

Она ничего не ответила, глядела на него гла­зами, полными слез.

— Вас заставили, — сказал он утвердитель­но. — Обещали добить вашего супруга, если вы им не поможете.

Он быстро одевался, стараясь держать в поле зрения шкафы, шторы, занавеси... Сколько их здесь всего?

— Их было двое? — спросил он.

Она кивнула, не переставая дрожать.

— Что они собирались со мной делать даль­ше?

— Сказали: закатают в ковер... и увезут как заложника, — еле выговорила она. — Сказали, что за вас дадут хороший выкуп. Как за ино­странца.

— Успокойтесь, — сказал он. — Хотя не могу сказать, что все уже позади. А насчет выкупа они вам наврали. Тех денег, что я стою, никто не сможет дать.

Он обшарил их карманы, потом деловито свя­зал им руки и ноги, оторвав для этого длинный шнур, ниспадавший с гардин. Потом заткнул им рты кляпами из найденных в шкафу кружевных платков.

— Об архивах они вас спрашивали?

— Да... Но я в самом деле не знаю, где они.

— Теперь вы хотите, чтобы я тоже в это пове­рил? — усмехнулся он.

Фирюза растерянно пожала плечами. Сейчас она казалась ему особенно красивой.

Два швейцарских автоматических пистолета он извлек из карманов нападавших. Эти пистоле­ты были как нельзя кстати. Он подумал о том, что где-то его, Солонина, ждут сейчас в качестве жертвы и уже наточили нож.

Именно так зарезали беднягу Новруза и кое- кого там, в Москве. Только такая месть, унижаю­щая врага, месть-торжество над поверженным и беспомощным, как баран, противником, может на какое-то время успокоить мятущуюся душу горца Кадуева.

Теперь Солонин не сомневался, что все было именно так. Оставалось ждать гостей. Они могут сюда пожаловать, когда станет невтерпеж ждать пленника в ковре.

Он осторожно выглянул в окно. Возле ворот стояла машина. Похоже, в ней кто-то был.

— Это их машина? — спросил он.

Она пожала плечами, вытирая платком слезы.

— Сдается мне, что мы с вами не тем должны бы заниматься... — сказал он с сожалением. — Вы все-таки созданы для любви.

— Госпоже Амировой вы говорили то же самое? — не удержалась она.

— Уже и не припомню. Возможно... А вы с ней соперницы?

Она печально улыбнулась. Потом перевела взгляд на зашевелившихся похитителей.

— Не бойтесь, — сказал он.

— Почему вы не хотите вызвать полицию? — спросила она.

— Это все равно что вызвать сюда самого Кадуева... Кстати, что вы слышали про него? Кто он? И почему располагает дипломатической не­прикосновенностью?

— Муж кое-что рассказывал... Но они ведь слышат, — показала она на лежащих.

— Пусть, — махнул он рукой. — Это уже не имеет никакого значения.

— Он говорил, что на самом деле за Кадуевым и его группой стоят иракские и ливийские день­ги. Их влияние здесь усилилось в связи с чечен­ской войной. Там воевали не только чеченцы. Там были палестинцы, саудовцы, египтяне. Груп­па большая, подчинялись они все Ибрагиму Кадуеву. Мой муж тоже помогал Кадуеву и теперь очень об этом сожалеет.

— Я его понимаю. И что дальше? Я бы сам предпочел поехать к этому господину, если бы знал, где он прописан. Ждать, когда он пожалует сюда, — опасно... Впрочем, мы уже опоздали.

Он увидел в окно, за которым быстро, по- зимнему, темнело, как к дому подъехала сначала одна машина «фольксваген-поло», потом следом подкатили «форд» и «девятка».

Из «фольксвагена» выскочил парень и стал нажимать на кнопку звонка в воротах, оглядыва­ясь на своих преследователей.

— Это Рустам... — охнула Фирюза и выбежала в гостиную. Там находилось устройство, которое открывало ворота.

Рустам появился на лужайке перед домом. Следом за ним бежали шестеро здоровых парней. Раздался звон разбитого стекла. Фирюза увидела, как ее гость метнулся вниз, туда, где Рустама уже сбили с ног. Он лежал на траве, и ему заламывали руки. И тут вмешался Солонин. Такое Фирюза видела только в кино. Минуты не понадобилось, чтобы все шестеро катались по траве, мыча и хватая раскрытыми ртами холодный сырой воз­дух.

Солонин поднял голову и крикнул хозяйке дома:

— Извиняюсь за беспокойство! Боюсь, что в вашем доме не найдется столько веревок. Но бро­сайте сюда сколько есть и ключ от вашего под­вала.

Через несколько минут он поднялся к ней с бледным, перепуганным Рустамом.

— Только не надо на меня так смотреть, — сказал он Фирюзе. — Это моя обычная работа. Кстати, мне нужен телефон.

— Боюсь, что его прослушивают, — сказала она, промывая ранки и ссадины на лице и руках Рустама.

— Это уже не имеет особого значения, — от­ветил Солонин, раскладывая на столе партию трофейного оружия. — М-да... когда я работал в нашей милиции, нам такие пушки и не снились. На любой вкус.

Потом он позвонил в гостиницу.

— Это я, — сказал, услышав голос Турецко­го. — Все так и было, как вы предполагали.

— Благополучно закончилось?

— Восемь человек по лавкам. Связанные. Но веревок больше нет. Что делать, если подтянутся основные силы, не знаю.

— Кадуев? — спросил Турецкий.

— Он самый. Народу у него больше, чем мы предполагали. И кровушки моей он жаждет силь­нее, чем мне казалось.

— По поводу тех документов что-нибудь уз­нал?

— Никто ничего не знает... тут к нам присо­единился некий молодой человек, как я пони­маю, младший братец. Может, он знает?

— Вызывай полицию, — сказал Александр Борисович. — Вот все, что могу сказать... Где вы находитесь?

— Если долго ехать по проспекту Нефтяни­ков, потом свернуть... Впрочем, боюсь, что кроме вас есть еще кое-кто, желающий узнать, где мы находимся.

— Узнай у этого молодого человека о том, что нас интересует, и сразу уезжай, — сказал Турец­кий. — На этом заканчиваем.

— Почему они гнались за тобой? — спросил Солонин Рустама. — Отвечай быстро. Времени у нас в обрез. Сейчас сюда примчатся десятки машин, и даже я не смогу тебе помочь.

— Не знаю, — ответил Рустам.

— Слушай... — Солонин взял его за подборо­док. — Смотри мне в глаза! Где архивы? Ведь брат сказал тебе?

— Рустам, — вмешалась Фирюза. — Этот че­ловек только что спас тебя. А я чуть не погубила его. Мы его должники.

— Брат сказал, только Алекперу, — стоял на своем Рустам.

— Алекперу так Алекперу... — вздохнул Соло­нин.

Он продолжал смотреть на Рустама. Так это и есть тот самый, про которого говорил Вячеслав Иванович? Которого старший брат вывез из Рос­сии? Была б его, Виктора Солонина, воля...

Впрочем, сейчас не время отвлекаться.

— Звони в полицию, и уходим отсюда, — ска­зал он Рустаму.

Внизу они сели в одну из машин, на которой приехали бандиты. Так у них появилась возмож­ность выиграть время. Ведь люди Кадуева будут искать машину Фирюзы либо «фольксваген- поло», подарок старшего брата Рустаму...

14

В морге Фрязина подвели к одному из столов, на котором лежал труп Тимура. Прозектор отки­нул простыню. Тимур лежал, приоткрыв рот.

Володя увидел входное отверстие от пули. Не­большая дырка, запекшаяся от крови. Волоски вокруг раны были немного обожжены.

Гоша тяжело вздохнул.

— Вот так мечешься, суетишься... И одна только дырочка... Меньше пуговицы...

— Полагаете, он застрелился? — спросил Во­лодя судмедэксперта.

— Криминалисты обнаружили следы его соб­ственных пальцев на пистолете системы Макаро­ва, — ответил тот. — Осмотр и вскрытие показа­ли, что выстрел был произведен с близкого рас­стояния.

— Вижу... — сказал Володя, подойдя к тележ­ке с другой стороны. — Но ведь он был левша. Вы меня поняли? Телохранитель Ахмедов был левша.

— Разве? — Гоша переглянулся с Артемом. — Стрелял он с обеих рук и всегда точно. В тире ему не было равных.

— Так то в тире, — сказал Володя. — Но вилку, я видел на фотографии, он держит в левой руке.

— Я тоже — в левой, — сказал Гоша, — а в правой — нож. Вилку все люди держат в левой руке.

Сам лезет в расставленные силки, подумал Володя, с интересом глядя на него. Гоше очень надо, чтобы Тимур застрелился сам. Зачем?

Чтобы прикрыть убийство? Телохранитель прокололся и потому его следовало убрать. Тут хоть логика есть, по крайней мере. Но если сам застрелился, то тут лишь одни вопросы.

— Я здесь третий день, — сказал Володя Гоше. — Но кое-что успел разузнать. Про за­держку в аэропорту, между прочим, тоже.

— Ошибка синоптиков, — сказал Артем. — При чем здесь Тимур?

— А при том, что он собирался улетать, — ответил Володя. — Но из-за ошибки синоптиков передумал. И вышел из самолета прямо через закрытый люк... Он хотел улететь, а не застре­литься, понимаете?

Гоша и Артем молчали. Вот что значит при­вычка к тому, что здешняя власть смотрит тебе в рот. Она расхолаживает, размышлял Володя. Притупляется чувство опасности. А это чревато...

— Заканчиваем, — сказал судмедэксперт, на­крывая убитого простыней.

Гоша и Артем вышли. Володя помедлил, он хотел поговорить с экспертом.

— Когда наступила смерть? — спросил Воло­дя. — На самом деле?

— В акт все занесено, — ответил тот, глядя в сторону.

Разговор не получился. Мне отсюда скоро улетать, а ему здесь оставаться, подумал Володя. Он приоткрыл ноги Тимура. Огромные ступни. Отбегали ноги в своих необъятных кроссовках...

— Я в гостинице «Сибирь», — сказал Володя судебному эксперту и вышел из морга.

На улице было теплее, чем там, где лежал сейчас Тимур. Гоша, Артем и пара охранников с явной неприязнью смотрели на Володю.

— У вас еще есть к нам вопросы? — спросил Гоша.

— И почему именно к нам? — добавил Артем.

— Пока вопросов нет, — ответил Володя и до­бавил: — Пока.

— Мы спешим, — сказал Гоша. — Сегодня открытие первой очереди нового магистрального нефтепровода. Кстати, можете считать себя при­глашенным. Там вы, возможно, увидите много интересных для вас лиц. Можете поехать с нами.

Володя заколебался.

— Я хотел бы повидать господина Томилина. Он там будет?

— Олег Дмитриевич? — спросил Гоша. — Должен быть. Приглашен, во всяком случае. Правда, я сегодня его нигде не видел. Ты не знаешь, где он? — спросил он у Артема.

— Кто его знает... Вроде недавно видел.

Охранники закивали, мол, тоже видели. Воло­дя пытливо вгляделся в них: крупные, крепкие, под стать хозяину ребята. Улыбаются, обнажая золотые фиксы. Крутые, стриженые затылки. Что-то ему в МУРе говорили про здешнюю «де­вятку». Мол, бывшие спортсмены, в основном биатлонисты. Вроде здешний криминал специ­ально направляет в эти секции подающих надеж­ды юнцов. Там хорошо поставлена стрельба и бег на лыжах по пересеченной местности... Еще го­ворили, будто они беспощадно расправились со здешними беспределыциками, от которых стонал весь город. И теперь милиция как бы благодарна им за это.

Охранники тоже разглядывали этого хлипкого мента из столицы. Как бы оценивали — по при­вычке, на всякий случай.

Особняком стоял Артем — рыжеватый, суту­лый, длиннорукий. Похоже, он у них «центро­вой».

— Володя... — Гоша усмехнулся и положил ему руку на плечо. — Ну что ты смотришь на нас, как Ленин на буржуазию? Молодой совсем, поэ­тому еще плохо разбираешься в людях. Мы рус­ские. Работаем на Россию. И не любим, когда нам мешают это делать. Хотим, чтобы страна поднялась. Стала процветать. А вы, интеллиген­ты, все никак не можете понять. — И хлопнул его по плечу. — Ладно. Поехали. А Томилину, если его не будет на сегодняшнем торжестве, обяза­тельно передам, что его ищешь.

— Соседи говорят, что его нет уже пятые сутки, — сказал Володя, шагая рядом с Гошей к машине.

— Они откуда знают? — остановился Гоша. — Он же не в коммуналке живет.

— Одна женщина ходит к нему убираться... Говорит, что должен был появиться, звонил от­куда-то, но не появился. Дом, правильно, у него отдельный, стоит особняком. Не увидишь и не услышишь, что бы там ни происходило...

— Ох, и дотошный ты! — засмеялся Гоша. — Уже везде поспел... Загулял, значит, Томила! Он и раньше гуленой был. Теперь он холостой снова, без жены...

...Пуск отрезка нефтепровода, связывающего здешние месторождения с Европой через Бело­руссию, должен был начаться около трех часов дня.

Вернее, не пуск, а опробование, как бы репе­тиция. Гоша объяснил: трубу надо проверить, чтобы ничего постороннего там не было, посмот­реть, как ведут себя швы под давлением, нет ли трещин и свищей...

Их повезли километров за сорок от города, в снежное поле. Здесь уже все было готово. За­ждался духовой оркестр, дымились шашлыки, в палатках откупоривали шампанское.

— Так где Томилин? — снова спросил Володя.

— Черт знает, где его носит, — озабоченно ответил Гоша. — Сам уже начинаю думать Бог знает что... Томилу не видел? — спросил он у ближайшего парня.

— Вроде был где-то... — огляделся тот. — А что?

— Ходил тут, тебя искал, — добавил второй.

Гоша в распахнутой шубе подходил то к одной

группе, то к другой и всех спрашивал. Подошел к братьям Русым:

— Вернули два «лимона» моему лучшему другу? А то звонить он уже мне перестал, оби­делся.

— Некогда все, — ответил старший. — Но передай ему — в ближайшие дни рассчитаемся.

— Вот так, — обернулся Гоша к Фрязину. — Все его видели, а где он — никто не знает.

И, обняв Володю на плечи, подвел его к чер­ной пасти гигантской трубы.

— А вон оттуда, из леса, навстречу другая нитка идет. Еще месяц-другой — и потечет чер­ная кровь по жилам России-матушки! И воспря­нет она, голуба... Альча! Ты, что ли?

И, забыв про Фрязина, Гоша полез через суг­роб, увидев очередного кореша в оранжевой на­кидке поверх тулупа.

— Гоша! — удивился тот. — Я думаю, ты или не ты?

И стали обниматься у всех на виду, забыв о своем социальном неравенстве. А другие началь­ники с постными физиономиями поглядывали в их сторону, явно не одобряя такого панибратства Гоши с работягой, который был уже навеселе.

— Так чего ждем? — спросил между тем Гоша, взобравшись на просевшую под его тяжестью трибуну. — Министра? А мы что, не люди? Ми­нистр не обидится, если без него начнем, я правильно говорю? Потому что он наш! Сибирский! И губернатор у нас будет наш! Если меня выбе­рете...

Толпа одобрительно загудела, засмеялась.

— А то ж замерзли, понимаешь, наши столич­ные гости! Мы-то с вами привычные, хоть сутки на морозе прождем, — продолжал Гоша.

— Так начинай! — крикнули ему снизу. — Скоро стемнеет.

— Начнем. Сейчас и начнем... Министр пусть обижается, не надо опаздывать... Да, чтоб не за­быть... Томилина Олега Дмитриевича никто не видел? Олег, ты где? Тебя тут ищут все, найти не могут! Отзовись!

В толпе стали оборачиваться, искать глазами Томилина.

— Отзовись, а то без тебя не начнем! — крик­нул Гоша.

— Спит где-нибудь, — предположил кто- то. — Давай приступай!

— Начнем! — объявил Гоша, и тут же кто-то пустил вверх ракету, стали хлопать пробки от шампанского.

Потом послышался гул, быстро нараставший, и вот из трубы повалила пыль, потом грязь, об­разовав ржавое пятно на белом снегу.

Все зааплодировали, засвистели, стали чо­каться и бросать вверх шапки.

И тут что-то случилось. Володя не сразу понял, что именно и где. Только услышал, как крики и свист вдруг сменились всеобщим про­тяжным вздохом. Передние в толпе сначала пода­лись назад, потом бросились вперед, туда, к ржа­вому пятну, где грохотала и свистела труба.

Еще не понимая, что происходит, Володя ки­нулся за всеми, проваливаясь в глубоком снегу.

И тут все остановились. Замерли... Володя по-прежнему ничего не видел. Мимо него пробежал, всех расталкивая, Гоша со своими парнями.

— Томилин... — донеслось до Володи. — Вот только что выбросило прямо из трубы!

Володя побежал вперед, прорываясь к Гоше. Туда же рвались уже два милиционера, дежурив­шие здесь для порядка.

— А как он там оказался? — говорили в толпе. — Спал там, что ли? Его все ищут, а он что, решил покемарить? Напился, наверное? Как молодую жену схоронил, так и свихнулся...

Володя пробился наконец к тому месту, где снег был покрыт толстым слоем ржавчины. И увидел бесформенное, в рваной грязной одежде тело человека, в котором лишь те, кто хорошо его знал, могли признать Томилина.

Он лежал с нелепо вывернутыми, по-видимо­му сломанными, руками и ногами.

Присевший с ним рядом Гоша перевернул его на спину, и все охнули, увидев, как откинулась у Томилина голова, будто у тряпичной куклы, и открылась, как огромный зев, рана на шее — от уха до уха.

...Утром Фрязин приехал в биологическую ла­бораторию бюро судебно-медицинской экспер­тизы.

— У вас готовы гистологические анализы, ко­торые я заказал?

Эксперт-биолог протянул ему два бланка, за­полненных от руки.

...Еще через день, после похорон, Володя по­звонил Козлачевскому.

— Вы летите в Москву сегодня?

— Да, а что? Опять трудности с билетами? Сейчас сделаем.

— Нет, просто когда прилетите, постарайтесь, чтобы вас можно было сразу найти. Вас пригласят в следственную часть Генпрокуратуры в каче­стве свидетеля. Завтра же.

— Да ты что, милый, какое завтра! — заволно­вался Гоша. — Завтра я ужинаю в армянском по­сольстве! Ты хоть телевизор смотришь? Завтра начинаются переговоры нашей делегации с Пре­зидентом Азербайджана. Все решается, ты понял, все насчет трубы решается! Сколько нервов из-за нее...

— При чем здесь это, — сказал Володя. — Вас вызывают туда совсем по другому вопросу.

— Опять про Томилина? Слушай, ну будь че­ловеком хоть сегодня! Ну что ты такой зануда? Последнего друга я только что похоронил! С ним на одной парте сидел. Самого верного мне чело­века...

Голос Козлачевского дрогнул. Фрязин мол­чал. Потом вздохнул и сказал спокойным голо­сом:

— Дело в том, господин Козлачевский, что согласно произведенным вскрытиям трупов смерть Томилина произошла почти на сутки раньше, чем смерть вашего телохранителя Тиму­ра Ахмедова. Словом, есть все основания пола­гать, что смерть Томилина в ?ом же ряду, что и убийства Ивлева и Бригаднова... Вы меня хорошо слышите? Поэтому лучше договоримся сразу. Будет весьма некрасиво, если вас доставят на до­прос приводом.

— Слушай... тля зеленая... — голос Козлачевского звучал придушенно, — чего ты добиваешь­ся? Да одно мое слово, и ты здесь останешься. Навсегда!

— Вы чего-то не поняли? — усмехнулся Воло­дя. — Я звоню вам из Москвы. Я уже здесь. И жду вашего возвращения.

— Ну не могу я завтра! — растерялся Гоша. — Мне к армянам надо. Пока в Баку переговоры идут, я договорюсь с ними о продаже танков для Карабаха...

— А зачем вы мне свои секреты рассказывае­те? — спросил Володя. — Возьмите себя в руки. Не надо так паниковать.

— Да как тебе еще втолковать, что не о своей я шкуре пекусь, а о национальных интересах Рос­сии! Это ты, сука, хочешь за мой счет карьеру сделать, а на Россию тебе наплевать! На моей шее хочешь в рай въехать?

И Гоша швырнул трубку. Посмотрел на свою небритую физиономию в зеркало. И запустил в него фарфоровой статуэткой, оказавшейся под рукой.

...А Володя, положив трубку, посмотрел в окно. Площадь перед гостиницей окутали сумер­ки. Гоша в самом деле поверил, что Фрязин уже в Москве. А ему еще только ехать в аэропорт...

Слишком был в себя погружен Гоша, чтобы отличить местный звонок от междугородного.

Тем хуже для него. Тем лучше для расследова­ния.

15

Я паковал наши чемоданы, пока Солонин, морщась, обрабатывал раненую руку йодом. Его, неуязвимого, в конце концов зацепило в пере­стрелке возле дома сына Президента.

Но это был единственный успех Кадуева. Итак, я паковал чемоданы, а Солонин мор­щился и рассказывал.

— Полиция вела себя не лучшим образом. Прятались за машинами и гадали, чья возьмет. Только после того, как Алекпер дозвонился до отца и тот прислал роту президентской гвардии, все утихло.

— Как они умудрились в тебя попасть? — спросил я.

— Рикошет, — сказал он. — От столба со све­тильником.

— Тут уж ничего не поделаешь... — согласил­ся я, и Витя подозрительно покосился, смеюсь или нет. — А что архивы? — спросил я.

— Как раз сейчас их там просматривают, — ответил Витя. — Пришлось сопровождать Алекпера до президентского дворца. Там объявили перерыв в совещании для ознакомления с допол­нительными материалами.

— Похоже, он чувствует себя в безопасности, только когда ты рядом, — сказал я. — Я говорю об Алекпере.

— И не он один.

— Надеюсь, твои скромные заслуги будут уч­тены при вынесении решения? Все-таки сын Президента против нашего варианта, а папа ко­леблется.

— Дело не во мне, — сказал Солонин. — Это труд многих ученых России с конца прошлого века... Алекпер говорил, что практически все, что они предвидели, сбывается. И это сэкономит сотни миллионов баксов на разведку новых мес­торождений.

— Но ты объяснил, что эти архивы принадле­жат России? Они были украдены людьми Кадуева, который сегодня не подчиняется никому.

— Да все они понимают... — махнул рукой Солонин. — Ждут подтверждения от новой влас­ти в Грозном о готовности охранять нефтепро­вод. Понять нужно и нам: с чеченскими бандита­ми не справится никто, кроме самих чеченцев. А они блюдут только свою выгоду.

— Опять мы влипли в историю, — сказал я. — Эта труба как шампур нанизывает на себя инте­ресы всех, через чью территорию проходит.

— От этого никуда не деться, — сказал Соло­нин. И вдруг вскрикнул, задев что-то своей раной.

— Никогда не думал, что ты так боишься фи­зической боли, — сказал я.

— Просто забыл, что это такое, — ответил Витя и начал забинтовывать руку.

— Почему не обратился в госпиталь?

— Лишний раз светиться? — спросил Витя. — Я все жду, какая будет мне новая команда. От вас или от Питера Реддвея.

— Свою миссию ты выполнил, — сказал я. — Никто лучше тебя с этим не справился бы.

— Алаверды! — Он поднял вверх здоровую руку. — Только под вашим мудрым руководст­вом, Александр Борисович!

— Надеюсь, нам дадут передышку, — сказал я. — Очень болит?

— Еще как, — ответил он. — Просто отвык от подобной боли.

— Мужик, называется! Видели бы тебя сейчас твои поклонницы Фирюза и Делара. Ты же в их глазах Шварценеггер, по меньшей мере. А сам чуть не рыдаешь от царапины.

— Нравятся они мне обе, — признался Ви­тя. — Хотя обе и замужем.

— Рад, что в тебе стал просыпаться интерес к жизни, — сказал я. — Хоть и самым безнравст­венным образом. До самолета четыре часа. Поэ­тому считай, что я дал тебе увольнительную. Мо­жешь прогуляться, повидаться с кем-нибудь...

Я не договорил, мои слова прервал междуго­родный звонок.

— Борисыч! — сказал Слава Грязнов, чуть растягивая, по обыкновению, слова. — Слыхал, что вас отзывают в Москву, как не справивших­ся?

— Уж не тебя ли назначили на наше место?

Он рассмеялся — не моей шутке, а, наверное,

от радости, что мы живы-здоровы.

— Так какие трудности, Борисыч? — спросил Слава.

— Прежде всего материальные, — ответил я. — Выслал бы перевод, поддержал нуждаю­щихся.

— Сами тут... — вздохнул он. — Шуршим по­маленьку... Костя докладывал, будто вы там сво­рачиваетесь?

— Вроде того, — сказал я. — А вы? Всех повя­зали?

— Оставили кое-кого до твоего приезда.

— То есть? — спросил я. — Ты про кого? Про Козлачевского?

— Есть зацепка, — сказал он. — Но не больше того. Словом, еще один тюменский «генерал» найден с перерезанным горлом. А до этого будто бы сам застрелился телохранитель этого козла Гоши. Володька Фрязин, которого я у тебя умык­нул, оказался на высоте.

— Не можешь не похвастаться, — спросил я, — достижениями под твоим непосредствен­ным руководством? Не мог потерпеть, пока мы прибудем в Москву. Я сегодня ночью прилетаю. И закончим на этом, Слава. Тут Витя передает тебе привет.

Поговорив с Грязновым, я подошел к окну. И присвистнул, увидев, что за ним делается.

— А ну посмотри! — сказал я Вите. — Подой­ди поближе.

Солонин встал возле меня и поскреб в затыл­ке. Машина сына Президента в сопровождении джипа с охраной неспешно ехала в сторону пло­щади Ахундова, в направлении «гнездышка», где еще недавно наш рыцарь без страха и упрека освобождал прекрасную даму из рук негодяев.

— Звони Фирюзе! — сказал я, отходя от окна.

Витя махнул рукой и сел в кресло. Длинные

свои конечности на спинку соседнего кресла он не закинул, что свидетельствовало о его плохом настроении.

— Ты грустишь о несостоявшемся свида­нии, — сказал я. — Если командированный му­жик не оприходовал какую-нибудь вдовушку на своем временном месте, то можно считать, что он никуда и не выезжал...

— Пошляк вы, Александр Борисович, если приписываете мне подобные комплексы. Как будто в иных местах и странах у меня было по- другому. Рок какой-то! Не успеет понравиться девушка, как тут же приходится отбивать ее от негодяев. А девушки в нашей группе смотрят на нас как на товарищей по работе.

— И все-таки жизнь продолжается! — сказал я. — Мы с тобой способствуем тому, чтобы жизнь не прерывалась, чтобы влюбленные бегали на свидания, встречались, целовались и так далее.

— Поэтому я должен отказаться от собствен­ной личной жизни? Не рано ли вы, Александр Борисович, стали благодушествовать? Влюблен­ные в данный момент меня меньше всего волну­ют. Кадуев на свободе, и те, кто за ним стоит, руки не опустят... Козлачевский, как я понял, тоже на свободе. Ну отбились мы, предотвратили взрыв, уберегли архивы... И что? Причины, по которым метро взрывают, женщин похищают, архивы крадут, — остались. И я не удивлюсь, если наш с вами разговор слушает сейчас мерзавец Кадуев, тряся бороденкой, которую я все- таки основательно ему пощипал...

— Сматываемся, — сказал я. — Именно поэ­тому, Витя, сматываемся, пока нас снова не по­просили освободить, захватить, предотвратить...

И опять телефонный звонок.

— У вас дурной язык, — сказал Витя, не ше­лохнувшись. — Обязательно что-нибудь накар­каете. Поэтому берите трубку сами.

Он как в воду смотрел.

— Говорит начальник охраны... — хрипел чей-то голос. — Нашего Алекпера только что по­хитили... возле площади Ахундова... Сразу не­сколько машин блокировали трассу...

Я прислушался. Вдалеке раздавались отдель­ные выстрелы и очереди из автоматов.

— Вы слышите? — проговорил тот же го­лос. — Наш Алекпер в последнюю минуту, когда его тащили в машину, крикнул, чтобы мы вам позвонили... Все, заканчиваю связь. Мы отстре­ливаемся, не даем увезти нашего Алекпера...

Я поднял голову и увидел, что Витя все слы­шал по параллельному аппарату.

— Что-то мне здесь непонятно, — сказал я.

— Мне тоже... И поэтому не будем медлить.

— Только я на этот раз пойду впереди, — ска­зал я. — И не спорь. Меня они если и узнают, то не сразу. Они ждут тебя.

— Вы не имеете права рисковать... — сказал Витя.

— Тобой, — добавил я. — Ты раритет. Нацио­нальное достояние. Но сделаем так... Из номера ты выйдешь первым. Пусть наблюдатели это передадут. Сядешь в лифт, спустишься, а потом поднимешься на пару этажей вверх. Таким обра­зом, из здания выйду первым я. Они-то будут ждать тебя, что ты выбежишь первым и двинешься к своей машине... Это очень важный психоло­гический момент.

— А вам не хочется позвонить Алекперу в ма­шину? — спросил Витя.

— Только ради твоей безопасности, — отве­тил я. — Ведь они могут разговор с Алекпером прослушать. И тогда Кадуев опять уйдет. В общем, Витя, решай сам... Если сейчас у них сорвется, они будут стеречь тебя на пути в аэро­порт, с гранатометом или с направленным фуга­сом. Уж лучше сейчас нейтрализовать их.

— Так я и сделаю, — сказал Витя. — Только выйду с другой стороны, через кухню, там, где завозят продукты. А вам лучше не рисковать.

— Мы только зря теряем время, — поморщил­ся я. — Не будут они в меня стрелять. Не захотят обнаруживать себя до твоего появления. Неужели это надо объяснять? Они тебя решили проводить как следует.

Витя улыбнулся. К нему вернулось бодрое расположение духа. Я уже был за него спокоен.

Так мы и сделали. Витя вышел из номера первым, поддерживая правой рукой раненую левую. Мимо него прошли, оживленно перегова­риваясь, какие-то бородатые молодчики. В даль­нем конце коридора кто-то нервно прохаживался в ожидании лифта. Витя правильно сделал, что не направился туда. План наш немножко ломался, видимо, Витя решил не пользоваться лифтом. Но это ничего не нарушало, главное, чтобы Витя не вышел из гостиницы раньше меня.

Я спокойно спустился вниз, все делал нарочи­то медленно, понимая, что наблюдатели, если таковые есть, будут реагировать только на мои резкие телодвижения.

Подозревать можно было кого угодно. Но как я ни приглядывался к гостиничной публике, толкавшейся в вестибюле, ничего подозрительного не заметил. Это ставило под сомнение мою вер­сию, что Витю хотят завлечь в ловушку.

И все же я был уверен в своей правоте. Слиш­ком уж отчаянно взывал начальник охраны о по­мощи, будто, кроме Вити, выручить Алекпера никто не мог. Я слушал этот отчаянный призыв о помощи и нисколько не сомневался, что Витю хотят вытащить из гостиницы под пули киллеров. Жаль, что не посоветовал этому начальнику ох­раны: звоните в полицию!

Грубая работа? Вряд ли. Расчет был чисто психологический: Солонин, не раздумывая, ки­нется спасать.

Я вышел из гостиницы, ощущая пистолет под мышкой. На улице ярко светило солнце. Дело шло к весне. Множество молодых людей были в черных куртках и джинсах, будто траур вошел здесь в моду. Все куда-то спешили, только не­сколько машин, припаркованных недалеко от гостиницы, словно намертво прилипли к асфаль­ту. В общем шуме не было слышно урчанья мо­торов этих машин, но я увидел, что из выхлопных труб вьются, растворяясь в теплом воздухе, коль­ца дыма. Увидит ли это Витя?

Там, за тонированными стеклами, его поджи­дают, его высматривают зрачки смерти.

А где сам Кадуев? Если он здесь, то прячется в одной из машин. Подойти поближе? Вызвать огонь на себя?

Кому это нужно?.. Схлопочу очередь в живот, здешняя полиция лишь зафиксирует очередной теракт, представив его как разборку местных группировок. А в больнице, если чудом останусь жив, никто со мной не будет возиться, как с Мансуровым.

Но как долго они будут ждать Солонина? Я невольно посмотрел на часы. Прошло не больше четырех минут после звонка начальника охраны. Зная динамичность и оперативность Солонина, они могли бы уже предположить, что фокус не удался. Рыбка не клюнула. Что сидеть и ждать у моря погоды — не имеет смысла. Если бы поку­шение на Алекпера действительно было — о нем знали бы уже все...

Я вздрогнул, когда услышал, как взревели мо­торы, которые только что работали на холостом ходу. Те, что были в машинах, словно услышали мои доводы и сочли их логичными.

Машины еще не скрылись из вида, как из-за угла объявился Витя собственной персоной.

— Я запомнил их номера, — сказал он в ответ на мой вопросительный взгляд. — А что еще я мог сделать?

— Думаешь, будут сторожить нас по дороге в аэропорт? — спросил я.

— И думать нечего, — сказал он озабочен­но. — Я хотел выскочить, как они того ожидали... Но слишком много людей. А с их подготовкой они только перестреляли бы множество невин­ных. И еще одного, которого я не только им, но и себе никогда бы не простил, — «великодушно» включил он и меня в это число.

— Тебе тоже из Баку живым не выбраться, — не остался в долгу я. — Кадуеву уже ничего на этом свете не нужно, кроме твоей головы.

Мы поднялись на свой этаж. Молодцев, что толклись здесь недавно, видно не было. Скорее всего, посты наблюдения были сняты.

Небось гадают, кто им испортил все дело.

— Что дальше? — спросил Витя, когда мы вошли в номер. — Вы неплохо за них все просчи­тываете. Что сейчас они могут предпринять?

— Это не так уж сложно, — ответил я. — Они везде одинаковы, эти кадуевы, козлачевские и прочие. Играют, причем умело, на человеческих слабостях и достоинствах. У тебя просят помощи, ты подскакиваешь и мчишься навстречу собст­венной гибели. Неужели ты этого сразу не понял?

— Не-а, — сказал он, доставая пиво из холо­дильника. — Вот только голос этого командира охраны показался мне чересчур истеричным. За ваше умение делать правильные выводы! — Он отсалютовал мне банкой и выпил ее до дна.

А банка была последней, и это мне не понра­вилось. Я даже обозвал его про себя эгоистом. Что делать, если два здоровых мужика столько времени прожили вместе в одном номере гости­ницы... Вполне могли надоесть друг другу.

— Будем сейчас думать, как отсюда выбраться живыми и невредимыми, — сказал я. — Ты запо­мнил номера их машин, но они могут поставить и фугас, у которого не различишь ни номера, ни марки. Рванет, когда будешь проезжать мимо.

Телефонный звонок прервал мои мрачные предсказания.

— Здравствуйте! — сказал Самед. — Вас можно поздравить. Только что наш Президент подписал договор с вашей правительственной де­легацией. Нефть пойдет через Россию.

— Гип-гип, — сказал я. — Но ура кричать пока не буду.

— Какие-нибудь трудности? — спросил Самед.

— Как всегда, временные, — ответил я. — Вот прикончат нас на пути в аэропорт — и все труд­ности сразу исчезнут.

— Я слышал, будто ваш товарищ уже разо­брался с теми, кто посягал...

— Не со всеми, — сказал я. — И потому те­перь посягают на него самого. Кровная месть, хотя ни в каком родстве он со своими преследо­вателями не состоит. Сидим в номере и не чаем, как отсюда выбраться. А тут еще позвонили, по­просили о помощи, будто на вашего троюродного братца опять напали на площади Ахундова...

— В самом деле? — встревожился Самед. — А я никак не могу до него дозвониться. Давно вам звонили? — спросил он, и я услыхал, как он на­бирает по другому телефону номер.

— Минут тридцать—сорок назад, — сказал я.

Я услыхал, как Самед с кем-то говорит по

телефону на азербайджанском языке.

— С Алекпером все в порядке, — сказал он. — Там, куда я сейчас звонил, это подтвердили. Ни­какого нападения не было.

— А нельзя ли там, куда вы только что звони­ли, попросить, чтобы нам дали вертолет до аэро­порта?

Витя присвистнул и даже сбросил свои ноги со спинки моего кресла.

— Все-таки Виктор Солонин — национальное достояние, не побоюсь этих слов, всего СНГ и ближайших окрестностей. Можно бы и поберечь героя, — произнес я торжественно.

Самед рассмеялся.

— Вы правы, — сказал он. — Одна история в метро заслуживает, чтобы ему поставили у входа памятник.

Витя бегал взад-вперед по комнате, не зная, возмущаться ему или обратить мои слова в шутку. Но, как водится в таких случаях, ничего остроумного ему на ум не приходило.

— Вам сколько осталось до вашего самоле­та? — спросил Самед. — Про вертолет не знаю, но, может, вам лучше поехать поездом?

— Поездом поедешь? — спросил я Витю.

Он замахал руками, лицо стало свирепым.

— С тобой и пошутить нельзя, — сказал я. — Это я не вам, уважаемый Самед Асланович. Не желает он в поезде «Москва —Баку». Привык к самолетам.

— Как вы себе это представляете? — спросил Самед. — Чтобы вертолет, прилетевший за вами, сел на крышу гостиницы?

М-да, я не подумал... Вообще-то уезжать с таким шиком не в наших традициях.

— Мы подумаем, — сказал я. — Позвоните, если вам нетрудно, через полчаса, время пока терпит.

Я подошел к Вите.

— Мне всегда казалось, что мы напрасно не берем на вооружение тактику тех, на кого охо­тимся, — сказал он. — Помните, Вячеслав Ива­нович рассказывал про убийство молодой жен­щины в Тюмени? Будто ее муж, чтобы ее высле­дить, поехал за ней не на дорогой иномарке, на которой обычно ездил, а на простой «шестерке»? Неплохо было придумано... Вот и наши пресле­дователи ждут, что нас отвезут отсюда с большой помпой — с бронетехникой и мотоциклистами, а мы удалимся совсем не так...

— Значит, вертолет отменяется? — спросил я.

— Я этого не говорил.

...Вертолет прилетел за нами через полчаса. И мы на глазах у всех с вещичками поднялись на крышу. Потом точно так же, под гул винтов вер­толета, спустились вниз на грузовом лифте и через кухню, по пути, уже апробированному Со­лониным, вышли через заднее крыльцо, где нас ждал старенький «Москвич» с заведенным мото­ром.

В нем уже сидели два президентских гвардей­ца с автоматами «узи» израильского производ­ства.

— Печка хоть работает? — спросил Витя, с трудом умещаясь на заднем сиденье рядом со мной.

Гвардейцы промолчали. Должно быть, поте­ряли дар речи от такой глупости — скоростным машинам эти русские предпочли их тихоход.

— Ребята, я вам потом все объясню, — сказал Витя, и в это время взревел двигатель вертолета и огромная машина взмыла над площадью.

Мы ехали в сторону аэропорта уже минут сорок, когда водитель вдруг пожаловался, что мотор барахлит.

— Очень хорошо, — сказал Витя. — Просто замечательно.

Мы как раз собирались инсценировать по­ломку машины, но родная техника сама напо­мнила нам о себе, и мы остановились.

Итак, мы остановились на полпути в аэропорт из-за возникшей проблемы с мотором. Дальше все должно было происходить так, как мы распи­сали, с точностью до минуты. Кадуевцы будут возвращаться восвояси донельзя злые, расслаб­ленные и утратившие чувство опасности. Русско­го шайтана только что доставили в аэропорт на президентском вертолете, который уже возвра­щается назад и чей гул уже слышен. И тут на пустынном шоссе стоит машина, а ее водитель машет руками, просит помощи... Значит, есть повод остановиться и проследить, полетит ли дальше вертолет или начнет кружить над ними, кадуевцами.

И я выбежал на дорогу, размахивая руками, как того требовал наш сценарий. И машины кадуевцев, которые мы видели возле гостиницы, действительно остановились. Наши провалив­шиеся преследователи вылезли, поглядывая на небо, но что-то не очень торопились оказать нам помощь.

И тут Витя и гвардейцы стремительно выско­чили из-за «Москвича» и навели на них авто­маты.

— Кадуев! — закричал Витя. — Не туда смот­ришь! Здесь я. — И добавил несколько крепких слов, которых я от него не ожидал...

А вертолет уже резко шел вниз, и из него выглядывал ствол пулемета, нацеленный на подъехавшие машины...

... — Ну вот, — сказал я Вите уже в салоне самолета, когда он развернул журнал «Плей­бой». — В самый раз для тебя журнальчик. Так сказать, журавль в небе. А по мне уж лучше си­ница в руке, чем утка под кроватью... в соответ­ствии с новой поговоркой.

Но Витя не слышал меня. Он мгновенно уснул, откинув голову на спинку кресла, ровно дыша и безмятежно скрестив руки на груди. Как учили его на курсах мистера Реддвея.

Загрузка...