Игра в косынку. Практикум

Слово Марго. Атлантический тунец (грустная радужная рыба)

— Пусть будет море, — попросила Анечка, когда никто уже и не ожидал услышать что-нибудь от нее, — барашки на волнах и песок.

Болото исчезло, вместо него появились неясные очертания постоянно менявшейся комнаты, некоторое время я пыталась следить за расширявшимися и сужавшимися границами ковра, новыми дверями в никуда, потолком, внезапно уносящимся вверх, а потом плюнула и принялась пялиться на Доктора. Тот принимал картинные позы, жонглировал своей шапкой, растворялся в воздухе, появлялся за спиной, снова растворялся, свешивался с потолка — от этого тоже в глазах рябило. Где-то в тумане угадывался силуэт здоровенного детины, выплясывавшего со сковородой в руках. Слышалось шкворчание масла, вокруг нас плыл запах жарящейся рыбы, грохот посуды, чертыхание Тарзана, через раз хватавшего горячую сковороду без прихватки и звяканье вилок, в изобилии падающих на кафельный пол.

— Море, — напомнила Анечка, — и барашки.

— Не волнует, — выдохнула ей в ухо Вава, появившаяся на миг и тут же пропавшая из виду: на секунду комнату накрыло плеском волн и тут же все стихло, — плевали мы на это, — продолжала она уже невидимая, — ты — не мэтр косынки, а море хочется только тебе. Усекла?

— Дура, — буркнула я, и в ответ на меня обрушилось ведро воды. Само ведро грохнуло рядом, я подскочила на ноги, и принялась потрясать кулаками под идиотское вавино хихиканье.

— Сядь, — Доктор схватил меня за рукав и потянул обратно на матрас, высохший в момент, — не обращай внимания, человек хочет развлечься, тебе жалко что ли?

— Не надо говорить обо мне как о сдуревшей корове, — взвизгнула Вава, возникая из тумана где-то под потолком в драном гамаке.

— Она читает мои мысли, — бесцветно проговорила Анечка.

— Все читают твои мысли, — вздохнула Ева, — не зацикливайся на этом.

— Рыба для настоящих рыбаков! — торжественно провозгласил Тарзан, и нас с невероятной силой подкинуло вверх. Матрас мелькнул и тут же исчез, нас с Анечкой швырнуло на жесткий кухонный уголок, а Ева с Доктором зависли в воздухе, даже не поменяв позы. Пока мы барахтались, силясь сесть прямо, перед нами оказался стол, покрытый крахмальной скатертью. Раздался короткий вопль Тарзана и грохот сковороды — снова схватился за горячее без прихватки.

— Тарзан воссоздает вокруг себя привычную реальность с упорством маньяка, — я вздрогнула от Евиного голоса — она уже сидела в пухлом плюшевом кресле и на голове у нее снова был колпачок — только полоски на нем чуть пошире.

— Особенно тяжело с готовкой, — покивал Доктор, формальностями не заморачивающийся и продолжавший зависать в воздухе.

— И буфет его всех достал, — провещала из-под потолка Вава.

— Тебе-то что до его буфета? — удивилась Ева, — не хочешь — не смотри.

— Раздражает, — отрезала Вава.

— Мне надо завязывать с косынкой? — невпопад спросила я.

— Не получится, — грустно улыбнулась Ева, — запретный плод знаешь как сладок…

— Мне не надо просить, чтобы все мои желания сбывались? — попробовала я еще раз.

— Самое страшное в том, что ты слишком много думаешь, — вздохнул Доктор, медленно поворачиваясь в воздухе вокруг своей оси.

— В смысле? — сморщилась я.

— Ну, в один прекрасный момент во время раскладывания косынки у тебя мелькнет одна-единственная, маленькая, незаметная мысль: «Хорошо бы, если все мои желания сбывались». Понимаешь?

— То есть, выхода у меня нет?

— Почему же, — раздался хриплый, прокуренный голос, — ты можешь попросить всемогущества минут на пять.

— Плу? — завертела головой Ева.

— Ну, — ответили ей и подавились булькающим кашлем.

— Вы в порядке? — вставила Анечка между задыхающимся кхеканьем и судорожным хрипом.

— Он любит кашлять, — передернула плечом Ева, — всем жутко, а он рад как ребенок, — некоторое время Ева прислушивалась, а потом звонко хлопнула в ладоши и кашель оборвался на полувздохе, — Плу? — позвала она.

— Ну, — ответили ей грустно.

— Что мы теперь будем делать?

— Есть рыбу, — пропел Тарзан, выплывая из тумана со сковородой наперевес, — во-о-о-от такую, — он раскинул руки, демонстрируя какую, — такую щуку поймал.

— Мои поздравления, — сдержано отреагировала Вава из-под потолка.

— По-моему, — Доктор, загребая руками воздух, подплыл к Тарзану и заглянул в его сковороду, — у тебя тут атлантический тунец.

— Делов-то, — смутился Тарзан, прижимая сковороду к груди, — под ваши вопли даже лягушки разбежались, какая там рыба.

— Давай сюда своего тунца, — обрадовалась Ева, — тебя-то мне и не хватало.

Тарзан угнездил перед нами сковороду с огромной рыбиной, ощетинившейся торчащими из нее вилками, и по столу полетели салфетки, листья салата, покатились фиолетовые помидоры и блестящие сладкие перцы. У рыбы была плоская радужная морда, осененная грустной улыбкой — казалось, она поняла, что в комнате пошутили, но всем на это было уже глубоко наплевать.

— Как это: могущество на пять минут? — спросила я, подцепив на одну из вилок зажаренный до прозрачности плавник.

— Так, — вздохнул Плу, — раньше мы пробовали на пару часов, но оказалось, что это практически то же самое, что и пара тысяч лет, если ты меня, конечно, понимаешь.

— Не уверена, — пробормотала я, посасывая хрустящий плавник, — совсем не уверена.

— Когда умные люди дело говорят, — задумчиво поговорила Вава из своего гамака — вилка с куском тунца уже была в ее руке, — надо слушать и мотать на ус.

Я промолчала, представляя, что ждет меня дальше. Стану невидимой, бесплотной, хотя, если повезет, буду так же, как и Вава, всю жизнь висеть под призрачным потолком в гамаке и ругаться на тех, кто попадется под руку. Стану шагать через стены и являться к Анечке тенью отца Гамлета — тоже неплохая перспектива. Дрыхнет Анечка с каким-нибудь молодым красавцем, тут спальню озаряет призрачное сияние и появляюсь я — полупрозрачная, с ящиком коньяка, маленькой банкой оливок и половинкой лимона. Они — в крик, а я — в дикий хохот. Перестану следить за одеждой, везде буду носить пижаму, чуть что — падать в пухлые кресла и поедать грустного атлантического тунца.

— Зато читай сколько влезет — любая библиотека к твоим услугам, — усмехнулась Ева, — любой пейзаж и любой собеседник. Проникновение в вечные тайны, спокойствие, благость и всепрощение, многообразие видов, любые кулинарные изыски, увлекательный самоанализ и бонус — крошечные светящиеся мотыльки Вавы.

— Звучит как манок из туристического проспекта, — буркнула Анечка, — получается, что мы с Марго больше не увидимся?

— Что ты знаешь об этой жизни, девочка? — прогремел Плу.

— Наверное, ничего, — огрызнулась я за Анечку.

— В шесть лет Анечка увидела странный сон, — сбавил обороты Плу, — горячее лето, сонный пыльный закат, коленка разбита, она влетает домой после гуляния, а квартира совершенно пустая. Девочка мечется по гулким комнатам, зовет кого-нибудь, ломится в закрытые двери и вдруг слышит голос родителей, бабушки и брата. Зовет их, плачет, а навстречу выкатываются большие колючие перекати-поле, разговаривают голосами домашних и уверяют, что все так делают, и это совсем не страшно. Желтый свет льется на голову, Анечка вдруг ощущает себя сиротой, заблудившейся в чужом городе, и просыпается в слезах.

— Ну и что? — нахмурилась Анечка, — представляю, какая тебе мура снилась, пока ты там между мирами болтался между желанием вселенского господства и необходимостью почесать пятку.

— В уже более зрелом возрасте Анечке вдруг приснилось, — невозмутимо продолжал Плу, — что ее муж приходит домой, держась за порезанный бок, истекая кровью. Анечка скачет вокруг него, борясь с одуряющей слабостью, а муж отмахивается от ее рук, смотрит с ненавистью и говорит: «Меня-то что, ты совсем и не зацепила, но вот ту несчастную девочку ты вконец искалечила. Сколько будешь жить, столько и будешь превращать ее жизнь в ад». Анечка кричит, что ни в чем не виновата, она и ножика-то в жизни ни разу в руках не держала, но тут появляется ее мама и говорит со смешком: «Не ори, сейчас-сейчас мы все посмотрим в книге мертвых, где тут наша книга мертвых, ах, вот же она, какая прелесть, та-а-а-ак… страница…. Ну… предположим, восемьдесят восьмая… Ну, верно все, Анечка, сколько будешь жить, столько и будешь превращать жизнь этой девочки в настоящий ад». И все так смотрят на Анечку, словно хуже нее только Гитлер, она пытается оправдаться, а мама останавливает ее и говорит, весело так: «Ну что ты переживаешь, милая, это же было давно, еще до того, как мы все умерли». Анечка кричит и просыпается — волосы на затылке мокрые, хоть выжимай.

Анечка молчала, покачивая головой. На ее носу начала набухать огромная прозрачная слеза. Она сердито мотнула головой и слеза отлетела мне в глаз, нет, я совсем не хочу сказать, что в этом-то и было дело, просто так получилось, что, сморгнув эту слезу, я на секунду представила себе оранжевый вечер, свой компьютер, крошки под босыми пятками, спину ломит, волосы струятся по шее, руки липкие, а косынка уже почти сошлась, и я думаю, что ведь и правда, пятиминутное могущество — это такая штука, которая дается лишь раз в жизни, и какие-никакие, а пять минут все равно когда-нибудь пройдут, ну что для меня пять минут, и карты бешено скачут по экрану, словно катаются на американских горках, я выиграла, я снова выиграла и теперь…

Тут я немедленно растворилась в воздухе.