Игры мажоров. "Сотый" лицей

Глава 1

Никита

— В тему твои родители решили в Австралии почилиться, — Анвар разваливается на пассажирском сиденье нового «Лэнд Ровер Дискавери» и с завистью проводит рукой по торпеде. — Красавчик!

Красавчик, правда. Две недели как из салона.

— Не боишься? Твоего отца инфаркт схватит, если он узнает, что ты его новьё взял, — беспокойно ерзает Мамаев.

— Не узнает, — поворачиваю ключ и кайфую от того как тихо урчит двигатель, — он вечером звонил из Мельбурна. Спать собирался, у них почти двенадцать ночи было. Я только с тренировки пришел.

— С Австралией разница во времени семь часов? — уточняет друг. Киваю. Он морщит лоб. — Значит там пять утра.

Да. А у нас десять вечера, как раз начинается самый движ. Мы с Анваром едем в «Кактус», там очередная тусня. У Дыма сегодня день рождения.

— А охрана не спалит? — не унимается Мамаев. — Чего ты свой «Форд» не взял?

Выруливаю со двора, и меня прет как плавно у «Дискавери» вращается руль.

— В «Кактус» на «Форде»? Это днище, Анвар! — пренебрежительно щурюсь. На приборной панели загорается предупреждающий индикатор, звучит прерывистый сигнал. Киваю в сторону зудящей панели: — Пристегнись!

— Нормальная тачка как по мне, — не соглашается Мамаев, защелкивая ремень безопасности.

— Четыре года машине, Анвар, это ископаемое, а не автомобиль. Отец хочет его мне отдать, когда я получу права.

— А ты?

— А я надеюсь, что он все-таки купит себе новый «Кайен» и отдаст мне Красавчика, — лениво рулю одной рукой. Реально, он сам едет, я почти не прикладываю усилий.

— Думаешь купит?

— Отец считает, машина должна быть новой и дорогой. Я тоже так считаю. Это у нас общее. Три года тачке — уже ископаемое.

— Мне б такое ископаемое, — друг откидывается на спинку сиденья. — Мне до совершеннолетия светит максимум гироскутер.

У Анвара двое старших братьев, один младший и еще младшая сестра. С таким строгим отцом как у них Мамаеву до совершеннолетия точно ничего не светит.

— Меня мать прикрывает, она считает, что Топольские не должны ездить на дровах. Так что, можно сказать, я наполовину под родительским благословением, — небрежно бросаю, и Анвар понимающе хмыкает.

С Мамаевым мы знакомы с первого дня, как пришли в лицей. «Сотый», самый крутой в городе. Как бы Анвар ни жаловался, у Мамаевых нормальная семья, в отличие от нашей.

У нас каждый сам по себе. Мать еле упросила отца взять ее с собой в Мельбурн, и он сделал это через силу.

В «Кактус» едем в объезд — без прав лучше не попадаться на глаза патрульной полиции. Опаздываем. Разговор с отцом занял время, и по закону подлости попадаем в нехилую пробку.

— Надо было рискнуть и ехать через центр, — Анвар высовывается в окно и присвистывает. — Там авария, Ник, пробка не рассосется, пока полиция не приедет.

Переглядываемся. Ничего не отвечаю и въезжаю на бордюр. Как раз осталось дождаться патрульных, чтобы меня поимели по полной.

Выруливаю с проспекта и смотрю на навигатор. Дворами до ночного клуба, где Дым отмечает день рождения, вдвое короче. Надо только не гнать, чтобы в темноте не собрать всех «лежачих полицейских».

— Тормози, Ник! — кричит Анвар.

Я уже сам вижу нахохлившегося котяру, которого выхватывают из темноты ксеноновые лучи «Дискавери».

Черный, гаденыш, поэтому поздно его заметил. Вдавливаю педаль тормоза в пол чуть ли не двумя ногами.

Я успел, ну успел же? Но откуда-то справа выныривает дрыщ в толстовке с капюшоном, и раздается глухой стук об капот.

Толчок, пацана бросает вперед. Он падает на четвереньки и неловко валится на бок. Ну все, приехали на тусу…

Анвар рядом глухо ругается, сползая по спинке сиденья.

— Что за чел? — говорю равнодушно, а у самого спина покрывается потом. Я правда человека сбил?

— Сдавай назад и крути влево, Ник, отваливаем! — вытирает мокрый лоб Анвар.

На автомате выворачиваю руль, сам смотрю не вперед, а направо, мимо Мамаева. А потом в зеркало заднего вида.

— Ник, шевелись быстрее, — Анвар не догоняет, почему я торможу.

Не в смысле педалью, в смысле мозгами. А я торможу. Потому что вижу, как сбитый мною парень садится на подвернутую ногу, и у него сползает капюшон.

Волосы рассыпаются по плечам. Длинные, волнистые. Красивые…

У нее. Это она, а не он.

Я это сказал или подумал?

— Ауч, какая девочка! — выглядывает из окна Анвар. Значит, подумал.

Девушка сидит, не шевелится, и меня бросает в холодный пот. Может, у нее болевой шок? Анвар рядом дергается, а я продохнуть не могу. Будто я там сижу на асфальте на согнутой ноге.

— Тебя родители убьют, и меня заодно, — Мамаев бесится, но я его осаживаю.

— Заткнись, Анвар.

Рывком открываю дверцу и выпрыгиваю из машины.

Глава 2

Два месяца спустя

Маша

Яркое солнце слепит глаза, и они быстро слезятся. Снимаю очки, протираю бумажным платком и глаза, и стекла.

— Что, мажоры сильно достают? — спрашиваю стоящую позади Алину. Шепотом. Не хочется, чтобы нас дергали за болтовню.

— Ну как достают... — отвечает моя новая подруга. — У нас же борьба с буллингом, так что открыто никто не прессует. Но… В общем, все сложно.

Пожимаю плечами. У меня с мажорами все просто. Я их ненавижу.

Те три ублюдка, которые надругались над моей мамой, тоже были мажорами. Избалованными сынками богатых родителей.

«Золотая» молодежь.

Набирается полный рот слюны, хочется сплюнуть, но вокруг слишком много народу.

Мой новый «11-Б» стоит на противоположной стороне как раз спиной к солнцу. Можно перейти и встать возле них, все равно после линейки придется тащиться в класс. Но я, как могу, оттягиваю знакомство с будущими одноклассниками.

Стою на месте. Мне его отсюда хорошо видно, и от этого сердце колотится в груди как ненормальное. Он выделяется среди остальных, потому что это самый красивый парень, которого я когда-нибудь встречала.

Никита Топольский. Он учится здесь, в этом лицее, в «11-Б» классе.

Мы с Никитой не должны были встретиться, никогда. Но два месяца назад он чуть не сбил меня на своей машине, когда я решила срезать круг и пошла через дворы.

Теперь не проходит и дня, чтобы я не вспомнила Никиту Топольского. Только мне нельзя о нем думать. Он сын чудовища. Монстра.

Его отец, Андрей Топольский — один из тех подонков, которые сломали жизнь моей матери. И мне.

Идет торжественная линейка, классы выстроены по периметру перед зданием лицея. «Сотого», самого престижного в столице. Как здесь любят говорить, элитного.

— Дорогие лицеисты, дорогие родители, дорогие коллеги! Сегодня не просто первый день нового учебного года. Сегодня настоящий праздник большой и дружной семьи. Из года в год наш лицей открывает двери для самых достойных и одаренных детей. Будущей интеллектуальной элиты нашей страны! — директор лицея, высокая тетка с идеально уложенной прической, искренне верит в то, что говорит.

Никита с серьезным видом слушает директрису или делает вид, что слушает. Сбоку к нему прилипла девушка — похоже, они вместе. Меня он не видит, я прячусь за головами и смотрю на него. Крепко сцепляю пальцы, облизываю пересохшую губу.

Отсюда вообще всех хорошо видно. Всю мою новую «семью».

— Ага! Точно, она самая. Семейка, — шепчет из-за плеча Алька. — Симпсоны, блин...

— А если их игнорить? — шепчу ей, не оборачиваясь. — Не вестись на провокации. Ты пробовала?

— Конечно, пробовала, — хмыкает Алина. — Рили, это бесполезно. Если элитные захотят, найдут любой повод придолбаться. Но это все фигня, главное, не попасть в Игру.

— В игру? — переспрашиваю с интересом. — Какую еще игру?

— Да никакую, забей, — спохватившись, машет рукой. В голосе беспокойство.

— Уже забила, — киваю.

С семьей и правда перебор. Я как раз насмотрелась перед линейкой и уже успела проникнуться. Достойных и одаренных детей в лицей привезли водители с охраной. От машин они шли как боги.

В этом семействе наследных принцев и принцесс я тяну максимум на незаконнорожденную дочь конюха и поломойки. Как и остальные ауты*.

Ауты — это мы с Алькой. Так «элитные» называют тех, кто учится по льготе. Могли бы сразу назвать дном, но, видимо, не позволяют остатки совести.

Мама Альки работает в бухгалтерии, для детей сотрудников в лицее действует льгота. Полная стоимость обучения зашкаливает, поэтому моя мама тоже вцепилась в эту льготу.

— Вон там, видишь, двое с краю стоят? Это Макс Каменский и Севка Голик, тоже ауты, — сбивчиво шепчет в самое ухо Алька.

Всего нас, аутов, в «11-Б» классе четверо. Я, Алька, Макс и Сева. Макс спортсмен, Севка задрот**. Макс — чемпион среди юниоров по вольной борьбе, его взяли по государственной квоте. Севка — сын профессора, друга владельцев лицея. Все это я узнаю от Алины.

С ней меня познакомила мама, и на линейке мы остались стоять возле трибуны. Алька, как и я, не спешит встречаться с одноклассниками, хоть учится с ними с восьмого класса.

— Сто раз говорила матери, переведи меня в обычную школу, — снова шепчет Алина на ухо, — а она мне: «Ты не понимаешь! Тут такоо-ой уровень!»

То же самое я слышала от мамы, когда она начинала уговаривать меня на «сотку». И каждый раз это заканчивалось ссорой. Пока один разговор все не изменил.

— Ты неправа, Мышка, они такие же дети как все. Как все люди. Есть хорошие, есть плохие, — попыталась доказать мама. — Независимо от толщины кошелька их родителей.

— Да? Серьезно? — я не могла успокоиться. — Ты забыла, что такие вот люди с тобой сделали?

— Нет, не забыла, — мама побледнела, и мне стало стыдно. — Только дело не в том, что они были из влиятельных семей, Машунь. Они сами по себе оказались мерзавцами. И я тоже во многом виновата.

Глава 3

Два месяца назад

Никита

Она такая красивая, просто отвал башки. Не могу удержаться, рукой касаюсь волос — мягкие, шелковые. Все как я себе представлял.

Отвожу их назад, у нее очень нежная шея. Кожа на руках зудит, так дотронуться хочется. Но не хочется пугать Машу, она и так смотрит настороженно.

Разве что совсем немного, чуть-чуть, я только попробую…

Беру за подбородок, меня уже кроет нехило. Прижимаюсь губами к ее губам, и тут же в грудь упирается рука, а затем раздается отчаянный визг.

Одновременно вздрагиваем и отлипаем друг от друга. Это орет кошак, которого я нечаянно придавил. Машка опускает глаза, ее щеки горят, и я готов спорить на будущий отцовский «Кайен», что она еще ни с кем не целовалась.

Вот это мне повезло! Такая девочка, и ни с кем еще… Мне нравится, как она неловко отворачивается, как краснеет. Я уже забыл, когда такое видел в последний раз. А нет, вру, видел. Сестра Анвара, ей тринадцать лет, всегда краснеет, когда здоровается со мной, очень стеснительная девочка…

Я бы всю ночь сидел в машине и целовался с Машей, но она смущенно бормочет, что ее ждет мама, ждет и волнуется. Как в доказательство громко звонит телефон, и я замечаю, что экран тоже покрыт трещинами.

— Да, мамочка, я уже возле дома, — Маша прижимает его к уху, а я завожу двигатель.

— Я должен тебе новый телефон, — говорю, — и очки.

— У меня дома есть запасные очки. У этих оправа целая, я закажу новые линзы.

Еду медленно как только могу, но два дома мы проезжаем за минуту. Помогаю Маше выйти, она доверчиво хватается за мой локоть. И я снова беру ее на руки.

— Никита, не надо, я сама дойду, — Маша шепчет в ухо, а у меня бомбит в висках и затылке.

Хорошее «не надо», когда рука за шею обнимает, а нежное личико прямо возле моего лица. Мы даже касаемся кожей друг друга. Ну да, вот так взял и отпустил.

Маша дышит прерывисто, будто всхлипывает. Кот, которого она второй рукой прижимает к груди, начинает недовольно мяукать.

— Мне надо домой, — шепчет на моих руках Машка таким тоном, будто просит утащить ее на необитаемый остров.

— Сейчас, еще немного, пожалуйста… — бормочу, потираясь щекой об ее скулу, потом об висок.

С трудом заставляю себя отлипнуть. Несу Машу в подъезд, захожу в лифт и осторожно ставлю на пол.

— Какой этаж?

— Седьмой.

Это «башня», в ней двадцать этажей. Нажимаю на кнопку верхнего и прижимаюсь лбом ко лбу девушки. — Маш… Давай еще раз, ммм? Пока доедем…

Она нерешительно моргает, а потом вдруг сама ко мне тянется. И я чуть ли не стону, когда ловлю ее губы.

Это охренительно просто. Они такие податливые, пухлые, вкусные. Запускаю руку в волосы и помогаю себе, придерживая ее за затылок.

Боюсь сорваться и начать целоваться по-взрослому. Но и сдержаться тяжело, я просто улетаю от нее. От того, как тонко и нежно она пахнет. Как сначала несмело трогает пальчиками мое плечо, а потом уже смелее берется за рукав футболки, подаваясь навстречу. Как прерывисто дышит, когда я отодвигаюсь, чтобы перевести дыхание.

Даже кот затыкается у нее на руках.

И когда нас отбрасывает друг от друга требовательным звонком телефона, я всерьез жалею, что мы сейчас не в лифте Бурдж-Халифы. Там сто шестьдесят три этажа. Хотя, наверное, мне и этого было бы мало.

***

— Мам, я уже в лифте, — Маша отключает вызов и щурится на панель. — Никита, почему мы так долго едем?

— Разве долго? — загораживаю спиной панель, а сам нажимаю на «семерку». Лифт останавливается, потом едет вверх.

Хм, это сколько раз мы спускались и поднимались?

Седьмой этаж, дверь в квартиру открыта, на пороге нас ждет женщина. Одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять, кому дочка обязана шоколадными глазами и густыми волосами.

Красивая, ухоженная. Сколько ей лет? На вид больше на старшую сестру похожа, чем на маму.

Смотрит на меня, потом на Машку, во взгляде одни вопросы, а еще неприкрытая тревога.

— Это моя мама, Дарья Сергеевна, — Маша поспешно разрывает неловкую паузу. — Мам, это Никита. Мы недавно познакомились. Он мне помог дойти домой, я опять разбила очки. И еще вот… — она отрывает от толстовки перепуганного кота.

Шоколадные глаза Дарьи Сергеевны скользят по моему лицу. Что ж я так волнуюсь-то?

— Здравствуйте! Очень приятно, — хорошо, хоть нужные слова в памяти всплывают.

Легкая улыбка касается губ, Машкина мама приветливо кивает.

— Добрый вечер, Никита. Проходите.

Как будто для них в норме дела поздние гости. Маша входит первой, плетусь за ней на ватных ногах. Чувствую себя примерно, как этот блохастый кошак, которого мы притащили с улицы.

— Мышонок, где ты взяла котенка?

Мышонок? Мышка, значит, Мышь… А ей подходит!

Глава 4

Два месяца назад

Маша

За Никитой закрывается дверь, а я еще продолжаю стоять в прихожей, хочу хоть немного успокоиться. Прислонилась к стенке, руки дрожат, колени подгибаются.

Губы горят от поцелуя Никиты, сердце прыгает как ненормальное. Смотрю в зеркало — на скулах два ярких пятна, на лбу надпись: «Я только что целовалась с Никитой».

Хлопаю себя по щекам и возвращаюсь в кухню. Мама стоит у окна, сцепив пальцы. Мне не по себе, подхожу к ней и обнимаю со спины.

— Мам, ты чего?

Она вздрагивает, и я понимаю, что она плачет. Заглядываю в глаза.

— Тебе не понравился Никита?

Мама порывисто меня обнимает, и становится немножко легче. Хуже всего, когда она вот так замыкается в себе. Пускай лучше меня утешает.

— Да нет, Мышонок, дело не в этом, мне кажется, он хороший мальчик.

— Так почему ты плачешь?

— Потому что он тебе понравился, доченька, я же вижу. А ты ему.

Понравился — это ничего не сказать. Я его еще даже не увидела, мне голоса хватило. И запаха. Такой ненавязчивый и волнующий, у меня голова закружилась. Я правда думала, что это из-за того, что ударилась. Но в коридоре, когда он меня поцеловал, я чуть на пол не села, так поплыло перед глазами.

А когда я рассмотрела его дома, не только расплывчатый силуэт, а каждую черточку, чуть сознание не потеряла. Он очень красивый, таких я только в кино и в журналах видела. Как я могла такому понравиться?

— Это… это плохо, мам? — переспрашиваю осторожно и снова в глаза заглядываю. И сердце от страха сжимается, столько там отчаяния.

— Да, Мышка, это ужасно. Потому что он Топольский.

И я уже знаю, что она дальше скажет. Хочется заткнуть уши, чтобы этого не слышать, но я все равно услышу. Каждое слово падает будто холодные капли на раскаленный металл.

— Андрей Топольский — один из тех трех парней, Маша. Это его отец дал деньги моим родителям, чтобы они уговорили меня забрать заявление. Топольский может быть твоим… биологическим отцом.

Она преодолевает мучительную паузу, а мне хочется кричать. От обиды и боли.

— Нет, — мотаю головой, — я не верю, мама. Может, это какой-то другой Топольский? Может, они просто однофамильцы?

— Никита похож на своего отца, — глухим шепотом отвечает мама, — я сразу не могла понять, кого он мне напоминает. Но главное то, что он может быть твоим братом, Мышка, понимаешь? Тебе придется тогда ему рассказать…

— Рассказать? Никите? Не уверена, что теперь смогу на него даже смотреть.

— Дети не отвечают за своих родителей, — мертвым голосом говорит мама. — Если вы захотите узнать точно, сможете сделать тест… Если его родители будут не против…

Чтобы снова поднялась со дна вся та грязь, что успела осесть за эти годы? Заставить маму заново пережить все то, что она так старалась забыть? И правда ли я этого хочу?

Снова упрямо мотаю головой.

— Нет, мам. У меня нет ни малейшего желания знать, кто из тех троих подонков мой отец. У меня есть отец. Был. Настоящий. А они просто… доноры. И даже если Никита не мой брат, я все равно не смогу спокойно общаться с ним, зная, кто такой Топольский. Просто… — тут мне изменяет выдержка, губы дрожат и кривятся, — просто так жаль, что именно Никита его сын!

— Мне тоже жаль, Мышонок, — шепчет мама, глотая слезы, — очень, очень жаль. Прости меня, доченька.

Не хочу, чтобы она просила у меня прощения. Они ни в чем не виновата, ей тогда было всего восемнадцать лет, это на год больше, чем мне. Если бы я не родилась, забыть о той ночи ей было бы намного легче.

Пиликает мессенджер. Читаю.

— Это Никита? — поднимает голову мама.

— Да. Хочет приехать. Спрашивает, выйду я или нет.

Никита знает, где я живу. Знает мой номер телефона. Значит, я сменю номер и удалюсь из мессенджера. Как я уже удалилась из всех соцсетей, когда узнала правду.

— Мам, мы собирались съезжать к концу недели. Давай завтра съедем, а?

— Я тоже думаю, что так будет лучше, — соглашается мама. — Я сейчас позвоню Ларисе.

До ночи пакуем вещи. Лариса — мамина подруга, у которой мы остановились на время, чтобы найти подходящее жилье. Это она перетащила нас в столицу и устроила маму в лицей. Она сердится и хочет, чтобы мы тут остались. Это ее квартира, но сама Лариса живет за городом у своего мужчины и здесь не появляется.

Но это слишком дорогой район для нас, мама сразу сказала, что будет искать квартиру попроще. Хоть мне здесь очень нравится. Мы готовы были переезжать, и теперь просто сделаем это раньше, чем планировали.

Я должна выбросить из головы Никиту Топольского. Нам нельзя с ним видеться, и не только потому, что у нас может быть один отец. А еще потому, что рядом с таким как Никита должна быть совсем другая девушка. Красивая и уверенная в себе, а не такая как я.

Даже если сейчас он повел себя благородно, все равно в конце концов он станет таким же, как его отец — избалованным мажором. И самое лучшее для меня — это держаться от него подальше.

Глава 5

Маша

Мы сидим на диване. В комнате темно, свет включать не хочется. Маминого лица не видно, и мне кажется, так ей легче говорить.

Я никогда раньше не спрашивала о подробностях той ночи. Думала, не смогу пережить, если услышу. Те трое, которые ее… в общем, из-за которых я родилась, казались мне монстрами. Бездушными и отвратительными существами, а не людьми.

Но Никита… Он такой живой, настоящий, и мне не верится, что он может быть таким как отец. Так тогда какой он, его отец?

— Я поступила в университет на иняз, — звучит ровный мамин голос. — Там мне все нравилось — новые друзья, хорошие преподаватели, интересные предметы. Но, главное, мне нравился он, Топольский. В него было трудно не влюбиться. Высокий, с умопомрачительной фигурой, модной стрижкой и улыбкой, от которой умирали все девчонки. Сейчас его бы назвали самым популярным парнем университета, а для меня тогда он был лучшим на свете. Топольский учился на четвертом курсе, но его знал весь университет.

Представляю себя на месте мамы, а Никиту на месте его отца, и меня бросает в дрожь. А мама продолжает говорить:

— Конечно же, он не обращал на меня никакого внимания. Вообще не замечал. Он был сыном обеспеченных родителей. Ездил на дорогой машине, одевался по последней моде. Конечно, такой парень привык к вниманию самых красивых девушек. А что я? Стеснительная первокурсница с самой обычной внешностью.

— Ты что, мам! — поднимаю голову. — Ты у меня такая красавица!

Она улыбается в темноте, гладит меня по голове и снова прижимает к груди.

— Я всегда оценивала себя трезво, Мышонок. За мной ухаживали мальчики, но им было далеко до Топольского. И я прекрасно понимала, мне до него как до луны. Я не хотела идти на вечеринку во дворец студентов, но Катя так упрашивала! Я решилась прийти не потому, что хотелось повеселиться, а потому, что знала: он там будет. Они приехали позже, старшекурсники. Развязные, наглые. Топольский был в компании двух парней, все трое резко выделялись из толпы. Они вели себя очень сдержанно и прилично. Я следила за ним, как зачарованная. Я была влюблена по уши, ничего вокруг не видела. Только его глаза и улыбку.

Мы молчим. Я так ясно все это представляю, как будто речь идет обо мне. И о Никите. Хочется плакать, но маме и так тяжело дается рассказ. А если я начну реветь, она тоже расклеится.

— Катя знала, что я влюбилась в Топольского до чертиков, я с ней всем делилась. Она подговаривала меня подойти к Андрею, заговорить с ним первой. Но я даже представить себе этого не могла. Он такой, а я… И друзья такие же с ним. Нет, я знала, что не смогу! Но парни сами подошли поздороваться с Катей. Оказывается, они учились в одном классе с ее старшей сестрой. Один из них спросил, нравится ли нам вечеринка, а сам все время смотрел на меня. Катя ответила, что мне стало скучно, и я хочу уйти.

«Впервые встречаю девушку, которая не любит танцевать», — сказал Андрей и так на меня посмотрел, что у меня чуть из груди не выпрыгнуло сердце.

«Я люблю танцевать, — ответила я, — но не люблю, когда так громко стучит в ушах и когда вокруг столько пьяных».

«Ты еще скажи, что не пьешь!» — он смотрел на меня все более заинтересованно. Это теперь я понимаю, что была для него чем-то вроде экзотического зверька, а я, влюбленная дурочка, приняла все за неподдельный интерес.

«Мне тоже не нравится этот гадюшник, — сказал один из парней. — Андрюха, может махнем к тебе? Пригласим девочек. Катюня, ты уговоришь свою неприступную подружку?»

Я сразу отказалась, но Катя начала меня уговаривать:

«Поехали, не бросай меня одну, ну что тебе стоит? Там не будет никого лишнего, вы сможете пообщаться с Андреем. Мне кажется, ты ему понравилась!»

И я согласилась. Поначалу было весело, парни шутили, Андрей так странно на меня смотрел. Я была на десятом небе от счастья — ведь я могу быть с ним рядом! Видеть его, смеяться его шуткам, ловить его взгляды.

А потом мне стало плохо. Катя отвела меня в спальню. Это потом я узнала, что мне в сок подмешали какую-то гадость, от которой я совсем перестала соображать. Как только подруга вышла, вошел друг Андрея и стал объяснять, что от меня нужно. Я была как в тумане, слышала его будто через слой ваты. Попыталась оттолкнуть, но он начал говорить что-то мерзкое, вроде, чтобы я не ломалась. Дальше плохо помню, Мышонок, — мама с горечью качает головой, — помню, что один меня держал, я ведь пробовала сопротивляться. Наверное, его друзья услышали возню в спальне и вошли следом. А потом как в пропасть провалилась, помню отрывками. Утром пришла в себя на троллейбусной остановке и сразу пошла в милицию. Там мы и встретились с твоим папой.

— А Катя? Почему она не позвала на помощь, или они ее тоже?..

— Катя всем сказала, что я напилась на вечеринке, вела себя развязно, сама вызвалась уехать с ними, и что все было по моему согласию, — теперь ее голос звучит глухо, но твердо. — Больше я с ней не виделась.

— Мама, а почему ты… Ты ведь могла сделать аборт, — выпаливаю одним духом и замираю.

— Ты что! — она даже разворачивается. — Что ты такое говоришь, Мышка? У меня в мыслях такого не было! Это же ты, моя девочка, мой ребенок.

— Но ведь я… Я живое напоминание о нем. О них… — говорю сбивчиво и всхлипываю, и снова меня сдавливают в объятиях.

Глава 6

Маша

Куратор говорит, а одноклассники продолжают меня рассматривать. Кто украдкой, кто в открытую. В затылок будто вбиваются раскаленные гвозди — Топольский, я это чувствую. Как я не умерла от его взгляда?

Ненавижу быть в центре внимания, ненавижу, когда все смотрят. Особенно когда свысока.

Пытаюсь сосредоточиться на том, что говорит куратор, и не могу. Мой мозг занят, он прокручивает в голове все возможные варианты разговора с Никитой.

Надо подготовиться.

«Привет. Ты куда пропала?» — «А разве я тебе что-то обещала?»

«Почему ты сменила номер телефона? — Не захотела, чтобы ты звонил».

«Тебя нет ни в одной соцсети. — Там зависают бездельники и ущербные люди».

И так до конца урока. Еле досиживаю до перемены. Поднимаюсь из-за стола, достаю рюкзак, сама бросаю быстрый взгляд в сторону.

Топольский продолжает сидеть, к нему наклоняется Милена. Она что-то говорит Никите на ухо, он удивленно вскидывает брови, а потом вдруг переводит взгляд на меня.

Меня бросает в жар, отворачиваюсь и прячу рюкзак. Надо было не упираться и надеть ту красивую юбку, о которой говорила мама…

Так, стоп, это что же, я хочу понравиться Топольскому? Нет, такого не может быть.

Никита встает, кивает Милене на дверь и идет по проходу мимо. У меня от напряжения, кажется, сейчас полетят предохранители.

Подходит, я выпрямляюсь и вскидываю голову. Роюсь в голове в поисках подходящих фраз. Ожидаю всего, что угодно, а он молча проходит мимо. Не глядя.

Как так? В последний момент удерживаюсь, чтобы не смотреть ему вслед.

— Аль, где туалет, покажешь?

— Идем, конечно. Только давай быстрее, эта перемена короткая, на следующей идем в кафетерий.

Выходим и быстро идем по коридору.

— Кафетерий? Не столовка?

— Ты что! Это же элита! Куда им по столовкам! — фыркает Алька. — Они все в печали, что не ресторан. Я своими ушами слышала, как один упакованный фазер возмущался, что его дитятко питается только в ресторане.

Доходим до конца коридора, и я слышу смешок. Поворачиваю голову и даже останавливаюсь от неожиданности. У дальнего окна стоит Никита, на подоконнике сидит Милена. Он стоит так близко к ней, что ей приходится развести ноги.

Милена обнимает его за шею, и я вспыхиваю как факел. Никита оборачивается, и я спешу юркнуть за белоснежную дверь. Зато туалеты здесь чистые, этого у лицея не отнять…

— Лижутся! — недовольно бурчит Алька. — И плевать, видит их кто-то или нет.

— Они встречаются? — старательно делаю вид, что мне тоже плевать. Хотя в груди как будто положили камень. Здоровый такой булыжник.

— А разве не видно? Причем по полной программе.

— Это как?

— Как, как… По-взрослому! — Алька зло выплескивает, и меня озаряет.

— Он тебе нравится?

Алина смотрит как на ненормальную.

— А кому такой не понравится? Одни глаза чего стоят. И задница накачанная, просто отпад! Да ты будто сама не видела, — хмыкает язвительно.

— Я не рассмотрела, — бормочу, отворачиваясь, и сую руки под струю воды.

Алька на миг зависает, чтобы сообразить, а потом хлопает себя по лбу.

— Слушай, прости, я такая бестактная… Вообще не подумала, что плохо видишь.

Жаль, что я не могла сказать моей новой подруге правду. Что я его не только рассмотрела. Я с ним еще и целовалась.

А ведь Топольский тогда наверняка уже встречался с Миленой.

— Они давно встречаются?

— Не знаю, на каникулах начали, весной у Милки какой-то папик был.

— Так она Мила?

— Ага, только упаси Бог тебе ее так называть. Со свету сживет!

— И как Топольский с ней такой встречается? — вырывается непроизвольно, хоть рот руками закрывай.

— А что ему, — пожимает плечами Алька. — Милка сама от него девок отгоняет, да и красивая она. С ней какой-то модельный дом хочет договор заключить, забыла какой.

— Она модель?

— С пятнадцати лет. Но у нее отец строгий, строит ее не по-детски, так что ехать и работать за границу она не может.

Когда выходим из туалета, Никиты с Миленой в коридоре уже нет. Возвращаемся обратно в класс вместе со звонком, Никита сидит на своем месте, тупит в телефон.

Поднимает голову, и, когда видит меня, в глазах что-то мелькает неопределенное. Сажусь за свою парту и медленно прихожу в себя.

Я заготовила не меньше десяти разных сценариев развития событий. Сочиняла достойные ответы, даже возле зеркала иногда тренировалась. А, оказалось, ничего не нужно.

Никиту Топольского я не интересую, у него нет проблем с девушками.

И вместо того, чтобы обрадоваться, я понимаю, что ни капельки не рада.

Глава 6.1

Весь следующий урок сижу, будто подо мной раскаленная сковородка. Чувствую, что Никита не сводит с глаз с моего затылка, и мысленно подгоняю время. А оно, как назло, тянется липкой тянучкой.

Наконец перемена. Спешу выйти из класса первой, и мы с Алькой идем в кафетерий. С интересом осматриваюсь по сторонам.

И правда, на школьную столовку мало похоже. Отдельные столики на четыре человека расставлены по достаточно просторному залу. На столиках скатерти, на стульях чехлы. Шторы подобраны подхватами. Мило и довольно уютно.

Выглядит как вполне приличное кафе, по крайней мере, мы с мамой, когда отмечали ее прием на работу, ходили именно в такое. И там было недешево.

— Вон туда пойдем, — тянет меня Алина к столику под стенкой.

— Давай сядем возле окна, — предлагаю, — там красивый вид на клумбу.

— Это не наш стол, — мотает она головой.

— А разве столы как-то закреплены? — недоумеваю. — Тут рассаживают по списку?

Наверное да, потому что классы обедают раздельно. На первой перемене восьмиклассники, они едят первыми как самые младшие. А мы, одиннадцатиклассники, последние. Но Алька лишь хмыкает.

— Сама догадайся.

Идем к раздаточной стойке. Там тоже не как в столовке, можно выбрать. Два мясных блюда, два гарнира, салаты и выпечка. Даже кофемашина есть!

С подносами садимся за тот дальний столик, на который показывала Аля, к нам подсаживаются Макс с Севой, и я догадываюсь.

— В нашем полку прибыло, — говорит Севка и улыбается. Губы тянутся в ответной улыбке.

— Давай знакомиться, дочка англичанки, — Макс поднимает бумажный стакан с кофе. — Я Максим, он — Сева.

— Очень приятно, — мне и правда приятно. Есть же в этом зоопарке нормальные люди.

Открывается дверь, и сердце мячиком подпрыгивает вверх.

В кафе входят Никита с Миленой, его рука у нее на талии. Так и идут, обнявшись. Конечно, я сама хотела уехать, но… В глубине души понимаю: я надеялась, что он тоскует, ищет. А ему, оказывается, все равно.

Почему так тяжело? Почему невыносимо видеть его с этой безупречной красоткой? Парочка проходит мимо меня и садится за столик у окна, из которого видна цветочная клумба.

Кровь отливает от головы и где-то в солнечном сплетении застывает ледяной комок. Все правильно, все так и должно быть. Это нормально, что они вместе — Никита и Милена идеально подходят друг другу.

Он сногсшибательный парень и она умопомрачительная красавица. А я? Я правильно сделала, нам нельзя вместе... Но не могу отвести взгляд и смотрю, как Никита ее обнимает.

— Ты почему на звонки не отвечаешь? — над нами нависает высокий парень и смотрит на Севку. Руки с бугрящимися под рукавами рубашки мышцами упираются в стол. Бедный Сева, у него даже очки запотели.

— Где мой проект? — мажор смотрит на него, прищурившись, голос недовольный и немного скучающий.

— Так я… это… — запинаясь, оправдывается Сева, — завтра будет, обещаю!

— Смотри, чтоб с утра на мейл скинул.

Мажор отталкивается от стола, сок выплескивается из стакана и проливается в салат. Севка молча отставляет тарелку и пьет сок. Макс продолжает есть, как будто это его не касается.

У меня внутри все закипает.

— Почему ты позволяешь ему так с собой разговаривать? — тихо спрашиваю Севку. Тот поправляет очки и молчит. — Как можно позволять так себя унижать? А ты почему не вмешался?

Макс поначалу даже не понимает, что я обращаюсь к нему.

— Макс, ты же спортсмен, чемпион. Почему ты не заступился за Севку?

Он смотрит на меня внимательным взглядом, потом обращается к Альке:

— Объясни ей, — кивает на меня, поднимается и уносит свой поднос. Севка тоже подхватывается и идет следом за Максимом.

Мы провожаем парней взглядами, а потом Алька наклоняется ко мне поближе.

— Не думай, что сможешь что-то здесь изменить, Маша. Или ты прогибаешься и принимаешь эти законы, или ни тебе, ни твоей маме тут задержаться не дадут. От администрации зависит далеко не все, так что Макс правильно сделал, что не вмешался.

— Значит, вы тут сами по себе? Каждый?

— Выходит, что так.

Зашибись расклад. Отношу поднос с грязной посудой к стойке, забираю недопитый латте. По дороге допью.

Не понимаю, откуда они взялись, но, когда делаю шаг к выходу, натыкаюсь на Никиту с Милой. От неожиданности вздрагиваю, пальцы разжимаются, и стаканчик с кофе падает прямо под ноги Милены.

Представляю, сколько стоят ее туфли, залитые кофейным напитком. Милена опускает глаза, обрамленные длинными ресницами, на свои испачканные туфли. Ее брови удивленно ползут вверх.

Честно хочу извиниться, но не могу выдавить ни единого слова. Кажется, она сейчас испепелит меня взглядом. А потом досада на лице Милены сменяется брезгливостью. Похоже, это ее привычное выражение. Только так она смотрит на таких, как я.

Глава 7

Маша

Я медленно иду по аллее, ведущей к дому, в котором мы снимаем квартиру. Только закончились занятия с репетитором по математике, у меня с ней совсем плохо, приходится заниматься дополнительно.

Весь день не идет из головы сцена в кафе. И дело вовсе не в Милене, я ее не боюсь, хоть Алька и прошептала мне в ухо, что я теперь заимела себе врага. Дело в Никите.

Все это время я не представляла, как с ним встречусь. Когда мама узнала, что Никита Топольский учится в этом лице, она хотела уволиться. И даже попросила у меня прощения, что уговаривала здесь учиться. Но когда об этом услышала Лариса, мамина подруга, сразу принеслась ее уговаривать.

Я делала вид, что спала, а сама прижималась ухом к тонкой стенке между спальней и кухней и слушала.

— Подумаешь, Топольский! — возмущалась Лариса, и я представляла, как она взмахивает руками перед маминым носом. — Восемнадцать лет прошло, Дашка, думаешь, они помнят эту историю? Откупились и живут себе припеваючи. Чем тебе навредит его сын? Ты вон какой красавицей стала, кто узнает в тебе ту девчонку зашуганную?

— Не знаю, Лар, — мамин голос звучал глухо и устало, — не хочу я, чтобы моя девочка с ним в одном классе училась. А этот класс как раз с языковым уклоном, математический Машка не потянет. Ты же понимаешь, что они могут быть братом и сестрой.

— Да наплюй и разотри! — гневно возражала Лариса. — Не нужны нам такие родственники. Но ты сама видишь, что в стране с образованием творится! Как Машка в обычной школе приживется, где полкласса — ушлепки, которые живут рядом и учиться не хотят ни в какую? Еще травить начнут как пришлую. Учителя опять же, пока к ней присмотрятся, уже и внешнее тестирование придется сдавать. А тут ты в коллективе будешь, сама понимаешь, преподаватели к ней намного лояльнее отнесутся. И лицей — это не школа, тут дети по-другому к учебе относятся. Да, планка выше, но разве это хоть кому-то не пошло на пользу?

— Я думала… — голос мамы дрогнул. — Не надо мне туда идти, Лара…

— Ты должна понимать, Дашка, — Лариса заговорила совсем тихо, и для меня это прозвучало зловещим полушепотом, — тебя приняли на работу сами Волынские. Не с каждым они лично проводят собеседование. И если ты махнешь хвостом и уйдешь, с мечтой о работе в столице можешь попрощаться. Тебя не возьмут даже в детсад. Нет, кассиром в супермаркете ты, конечно, устроишься без проблем, но о преподавательской работе можешь забыть.

— Тогда… нам что, снова уезжать? — голос мамы казался таким потерянным, что я еле сдержалась, чтобы не вмешаться. — Я уже записала Мышку в глазной центр…

— Вот и не дергайся, подруга. Почему ты должна снова ломать свою жизнь? У тебя шикарные перспективы, в лицее такие заработки, которые тебе и не снились! Представляешь, сколько сможешь заработать, если родители станут приглашать тебя репетитором? Плюс классное руководство, если захочешь. А не захочешь, дополнительно сможешь взять часы в любом из вузов, даже частном. Волынские — это как знак качества, пропуск в достойную жизнь. Оставь прошлое в прошлом, живи здесь и сейчас. Считай, что они все умерли, строй свою жизнь без оглядки на кого-то. Ты молодая, красивая, ты и так сколько времени потеряла в этой глухомани! Держалась за Лешку…

— Перестань!

— И почему он так уперся, Лешка твой, переехали бы раньше, глядишь, был бы жив.

— Лара, оставь Лешу в покое.

— Не могу, Дашка. Не могу успокоиться, что ты свой талант в той глуши закопала!

Мама встала, и я метнулась в постель. Дверь приоткрылась, они обе заглянули в комнату.

— Мы там так орали, я боялась, что мы ее разбудили…

— Машка так тяжело все воспринимает, может, ей к психологу походить?

— Может…

Я долго не могла уснуть, лежала и пялилась в потолок. Мама сказала Ларисе правду, дело было не в том, что она боялась Топольского. Она боялась за меня, что я влюбилась в Никиту, и я не могла допустить, чтобы она снова чем-то жертвовала.

Она очень талантливая, у нее уникальная способность к языкам, она знает их четыре, и сейчас у нее мечта выучить китайский и японский. Но на это нужны деньги. А у нас остались только те сбережения, которые лежали на карте. Остальное выгребла эта грымза, мамина свекровь.

Мама их перепрятала, но у нас в квартире было не так много места. Однажды, когда мы пришли домой, мама хотела достать деньги, которые родители откладывали мне на операцию. Денег на месте не оказалось, ключ был только у этой ведьмы.

Если мама из-за меня потеряет работу в лицее, я себе этого не прощу. Волынские — его владельцы, очень влиятельные люди. Лариса права, мама не должна отказываться от работы только из-за моих чувств…

Поднимаю голову, и взгляд натыкается на знакомый внедорожник, который тормозит прямо передо мной. Открывается дверь, и с переднего сиденья на асфальт спрыгивает Никита.

— Ну что, Мышь, попалась?

Первая мысль — бежать, но он словно ее читает. Цепко берет за запястье и сдавливает. И тогда я высоко поднимаю подбородок.

— Как ты меня нашел? Ты за мной следил?

Он усмехается, а потом выворачивает руку и прижимает к корпусу внедорожника.

Глава 7.1

Никита

Смотрю на Мышку, и с головой накрывает. Не знаю сам, чего больше хочется — наорать на нее или зацеловать.

Она смотрит исподлобья, глазюками зыркает, мне и очки снимать не надо. И так все вижу.

Повезло, что отец в отъезде и мать разрешила взять машину — не пришлось за Мышью на такси кататься. Если не нарушать, патрульные не трогают.

По всему городу гонял за ней. Хорошо, что она не на метро ехала, а на троллейбусе. Но не успел из машины выйти, как она уже в подъезд вбежала. Быстрая такая, и правда на мышь похожа — не поймаешь…

Два часа торчал под старой пятиэтажкой, думал, она там живет. А как узнать? Можно, конечно, было пойти по этажам и звонить в каждую дверь, пока не пошлют. Но решил дождаться Дарью Сергеевну и прямо спросить, почему она от меня Машу увезла.

В том, что она так решила, я уверен на все сто. Я же помню, как Мышка в лифте к моим губам своими прижималась, после такого не сбегают.

И сейчас разрывает, стоит только вспомнить. Почему с Милкой такого нет? У нас с ней давно все по-взрослому, и посерьезнее, чем просто поцелуи.

Даже в лифте раз было. Тогда меня понесло, я потом Милену оттолкнул и ушел, она охренела. И обиделась, конечно.

Я понимал, что виноват, что нельзя так с девушкой, а ничего не мог поделать — перед глазами Маша стояла. Ее личико. И глаза большие шоколадные. Было чувство, будто изменил ей.

Я неделю с Милкой не виделся, не хотелось. Потом пересеклись на вечеринке, снова к ней поехали, но больше в лифте я не целуюсь…

Она сразу что-то почувствовала, Милена, когда Мышка в классе появилась. Откуда девушки это секут, не знаю. Я никак себя не выдал, просто смотрел на Машу. Потому что нельзя.

Потому что она аут, а я элитный. Потому что она дочка учительницы, а не заместителя генерального прокурора, как отец Милки. Мне на это плевать, если Мышка захочет быть со мной. Но если нет, я не должен подставлять ее перед Миленой.

Мышь моя из дома выбежала, я за ней следом вырулил. Она шла быстро, по сторонам не смотрела, иначе давно бы меня заметила.

Снова в троллейбус прыгнула и доехала в самый тупик. Что они тут забыли, Заречные? Почему сначала в «башнях» жилье снимали, а теперь в какой-то глуши?

Может, у них что-то случилось, раз съехали из элитного района на эту помойку, и я тут совсем ни при чем?

Даже настроение поднимается, и когда Мышка поворачивает на аллею, что ведет в сторону панельных многоэтажек, перекрываю ей выход и выхожу из «Дискавери».

А теперь просто охреневаю от испепеляющего взгляда.

— Отпусти!

— Маша, стой.

— Отпусти, я сказала, — тянется зубками к руке, приходится захватить шею.

— Почему ты сбежала от меня?

— Никто не сбегал! — она выворачивается и все-таки умудряется цапнуть меня за кисть.

Вжимаю ее в корпус машины, закрывая рот ладонью.

— Да успокойся ты, бешеная! Я поговорить хочу. В лицее не выйдет.

— Что, Милку свою боишься? — отрывает ладонь и смотрит обижено, а внутри меня взрывается салют. Ревнует! Значит не пофиг ей!

— Не боюсь, — отвечаю спокойно, — но она моя девушка. И я не хочу причинять ей боль.

— Вот и иди к своей девушке, зачем приехал?

— Ты не ответила, почему исчезла, почему сменила телефон. У вас что-то случилось? Почему вы переехали в этот район?

— А что, Ник, тебе такое не подходит? — она взмахивает рукой, указывая на многоэтажки. — Самому популярному парню лицея крипово приезжать в эту дыру?

— Приехал же, значит не крипово, — перехватываю руки и снова вдавливаю в корпус. Мне даже нравится, пусть подольше вырывается.

У нее раскраснелись щеки, волосы выбились из стянутого на затылке хвоста. И я «плыву», наклоняюсь ниже и слышу ее запах, такой тонкий, нежный, что хочется…

— Маш… — шепчу, почти касаясь губами лица, — давай в машину сядем, на нас уже все смотрят.

— Нет, — мотает головой, а я уверен, что она тоже «плывет», как и я, — не могу, мне надо домой. Отпусти меня, Никита…

— Садись в машину!

Она разворачивается так резко, что лупит хвостом по лицу. Но распахивает дверцу и гневно оборачивается, хлопая глазками.

Обхожу корпус и сажусь с другой стороны, сразу блокируя дверь, чтобы Мышь моя не сбежала. Она часто дышит — сердитая! — а я протягиваю руку и снимаю очки.

— Так давай разговаривать.

— Я тебя не вижу!

— Но ты же помнишь? Вот и представляй…

Продолжает пыхтеть, а я в ее глазах стараюсь не утонуть. Почему они на меня так действуют?..

— Что ты хотел сказать? Говори и отваливай.

— Ты будешь со мной?

Я никогда не видел, чтобы при мне теряли дар речи. Вот, увидел впервые.

— Это… Это как? Что это значит?

Глава 8

Маша

Утром встаю невыспавшаяся, долго поливаю лицо холодной водой, чтобы проснуться. Не завтракаю, совсем нет аппетита, зато он всегда есть у Кошмарика — котенка, которого я вытащила из-под колес автомобиля Никиты.

Он черный, и в темноте его совсем не видно, только глаза горят желтым как фары. Мама первое время пугалась и говорила: «Какой кошмар!» А потом мы заметили, что кот стал откликаться, и назвали его Кошмариком.

Кормлю котенка, стягиваю волосы в тугой хвост и плетусь в лицей. Мама уехала раньше, у нее с утра «нулевки». Консультации, как это называется в лицее.

Когда вхожу в класс, Никита уже здесь. Сидит вполоборота, разговаривает с темноволосым парнем. Это Анвар Мамаев, его друг. Он смотрит на меня с интересом, ничего не говорит, но я чувствую, как напрягается Топольский.

Милена тоже на месте, окидывает презрительным взглядом, но я поворачиваюсь спиной и сажусь за парту. Пускай теперь пялится, сколько влезет.

Пропущенный завтрак дает о себе знать, и в кафетерий я иду голодная как волк. Беру блинчики с творогом и с вишней и какао, но как только поворачиваюсь, чтобы идти к столу, на меня налетает Милена.

У нее в руках стакан с горячей водой из кулера. Секундная задержка, Милена смотрит на меня со злорадным превосходством и выплескивает горячую, почти как кипяток воду, мне на руку.

Вскрикиваю и роняю поднос. Все поворачивают головы в нашу сторону.

— Извини, Заречная, я не хотела, — с ангельской улыбкой говорит Милена. — Быстро поднятое не считается упавшим. Так что приятного аппетита.

Разворачивается и идет к их столику с Никитой. А я стою, сцепив зубы, и ловлю сочувствующие взгляды аутов.

Рука покраснела и жжет. Я могу купить дополнительную порцию, но мне уже ничего не хочется. Недовольная уборщица сметает на совок осколки посуды и блины, я бормочу извинения и иду за стол.

Макс, Сева и Алька встречают меня молчанием, Сева подсовывает кофе. Так же молча мотаю головой.

— Не стоило тебе сцепляться с Милкой, — негромко говорит Макс, — она теперь от тебя не отстанет.

— Я нечаянно облила ее кофе, а она специально.

— Тебе надо было извиниться, — шепчет Алька.

— Я извинилась. Или надо было встать на колени?

Они снова замолкают, и я чувствую чье-то присутствие. Перевожу взгляд на пол и вижу ноги в узких черных джинсах, ниже стилевые лоферы. Но я бы и по запаху узнала, мне не всегда нужно видеть.

Моргаю, чтобы не разреветься. Зачем он пришел? Но передо мной на столе появляется поднос с едой, и кажется, не только я задерживаю дыхание. А весь кафетерий.

На подносе слишком много еды, как раз для здорового, проголодавшегося парня. Никита отдал мне свой обед?

Снова мотаю головой.

— Ешь, — слышу отрывистое.

— Нет, — говорю осипшим голосом, — я столько не съем. Мне много.

— Я сказал, ешь, — теперь он говорит приказным тоном. Сглатываю и послушно беру вилку. А он добавляет: — Извини, Маша.

И выходит из кафетерия вместе с Мамаевым.

— Ник! — Милка бежит следом, и все снова пялятся на меня.

Медленно жую салат, не чувствуя вкуса. Мне жаль, что Никита остался голоден из-за этой высокомерной стервы. Все равно я не съем всю порцию.

— А ты боец, — вдруг говорит Макс с уважением и тоже принимается за еду.

Интерес ко мне потихоньку угасает, и у меня получается сплавить Севке отбивную и часть гречки. Как тут открывается дверь, и в кафетерий входит парень. Я бы и внимание на него не обратила, но в глаза бросается странный выбор цветов одежды.

Он в темно-фиолетовых штанах с накладными карманами, ничего особенного, если бы не красная толстовка. Самое неуместное сочетание, которое только можно придумать.

С учетом того, что в лицее строгий дресс-код — одежда должна быть приближенная к деловой. Никаких протертых джинсов и спортивных худи со свитшотами.

Но судя по выражениям лиц окружающих, дело вовсе не в этом. На парня смотрят с интересом, у некоторых в глазах читается азарт, а кое-кто опускает глаза, и на их лицах явно читается страх. Как у Альки.

Севка не проявляет никакого интереса, зато Макс удивляет. В его глазах появляется настоящая ненависть. Он сжимает в кулаке салфетку, и я вижу, как напряжены мышцы его руки.

— Макс, — осторожно трогаю его за локоть, — что с тобой?

Он молчит и провожает взглядом парня в красно-фиолетовых шмотках.

— Макс, — повторяю, — кто это такой?

— Игрок, — цедит он сквозь зубы.

— Игрок?

— Максим, — с упреком говорит Алька, — не надо!

— Она все равно узнает, — Макс отводит мою руку и смотрит в упор. — Это цвета Игры. Он — аут, который хочет сыграть.  

— Сыграть? — оглядываюсь на Альку, на Севу. — Это как? И зачем?

Алина кусает губы, Севка хмурится. Лицо Макса просто каменное.

Глава 8.1

— А Алина не с нами? — оглядываюсь на подружку, но Макс с Севкой оттесняют меня к выходу.

— Она ненадежная, — говорит Сева, и я удивленно озираюсь на одноклассников.

— Пойдем, — подталкивает в спину Макс, и я послушно иду вперед.

Уроки закончены, у меня репетитор по физике только в пять, у Макса тренировка тоже вечером, и мы идем в кофейню на площади.

Проходим к самому дальнему столику, падаем на мягкие диваны. Я заказываю арахисовый латте, парни обычный. Севка снимает очки, кладет их на стол и трет уголки глаз, а потом смотрит на меня чуть виновато. Наверное, мой ступор слишком заметен.

— Я в линзах, Маша. Очки имиджевые, у меня отец такие носит. Прости, если ввел тебя в заблуждение. Так легче сойти за ботана.

Он сидит ровно, не сутулится, взгляд прямой, и я понимаю, что ничего не понимаю.

— Макс, — жалобно смотрю на парня, и тот переглядывается с Севой.

— Мы с Севкой расскажем тебе, Маш, — говорит после их своеобразного молчаливого диалога, — но, если ты пообещаешь, что не проболтаешься. Ни Альке, ни матери.

— Обещаю, — киваю завороженно.

 — Игра — это тотализатор, — начинает Макс. — В ней есть учредители, есть беты. И есть игроки.

— Беты? Это что такое?

— Не что, а кто. Бет — тот, кто ставит ставки на игрока.

— А учредители тогда кто?

— Организаторы. Они выбирают игроков и скидываются на выплаты. Учредители бетят тоже, но их ставки никто не видит, там суммы гуляют будь здоров.

— И где эти ставки делаются?

— В чате Игры. Общем, который в свободном доступе, — отвечает Севка, и я снова внутренне поражаюсь, куда делся тот неловкий испуганный очкарик. — Но, конечно, там не пишут открыто о деньгах. Считаются баллы. Сто баллов — сотка баксов. Тысяча баллов — косарь.

Я сама понимаю, что ставки в отечественной валюте даже не рассматриваются, и проглатываю вертящийся на языке вопрос.

— У учредителей есть свой чат, — продолжает Макс, — там они общаются с игроком. И там он получает задания.

— Значит, Игра — это задания?

— Да, — Макс сжимает и разжимает кулак, на скулах играют желваки. Приглаживает волосы. С учетом, что у него короткий «ежик», ясно, что он так пытается успокоится. — Игрок получает задания, а участники делают ставки, справится он или нет. Если справился, получает свои деньги.

— А если нет?

— Тогда возвращает все полученные выплаты, — кладет Севка на стол руки и переплетает пальцы. — Здесь очень жесткие условия, Маша. Жесткие и несправедливые.

— Но если игроков принуждают, то почему никто до сих пор не обратился в полицию? — возмущенно восклицаю и осекаюсь, видя мрачные лица сидящих рядом парней.

— Ну, во-первых, участие в Игре — только добровольное, — отвечает Макс. — Ты видела сегодня парня в красно фиолетовом шмоте? Это заявка в Игру. Чтобы дать понять учредителям, что хочешь сыграть, надеваешь цвета Игры. И ждешь, когда с тобой свяжутся. Если решат, что ты годный, — добавляет сквозь зубы.

— А, во-вторых, есть условие — никакого криминала, — вставляет Сева, — поэтому никто не заявит, ни игрок, ни беты. К тому же, никто не знает учредителей, они не появляются в общем чате, и даже в тайном они все под никами.

— И что, никто ни разу не попытался их остановить?

Ответом служат два внимательных взгляда, скрещивающихся на мне, и я беспомощно хлопаю ресницами.

— Мой друг, Сергей, в прошлом году пришел в Игру. Он хотел попасть на чемпионат юниоров, но не хватало денег на сборы. Ты знаешь, сколько это все стоит — билеты, проживание, форма. У него нет отца, а мать одна не тянула. Я предлагал найти спонсоров или одолжить. Я был уверен в победе, денежный приз был бы его. Но Серега не послушал, — Макс говорит отстраненно, холодно, и только сцепленные пальцы выдают сумасшедшее напряжение.

— Его взяли?

— Да, взяли. Он выполнил все задания. Последним было селфи на стройке, рядом с лицеем, тот жилой комплекс, что уже достраивается. Сергей ночью пробрался в здание, сделал селфи, но не удержался и сорвался, когда спускался вниз.

— Разбился? — спрашиваю чуть ли не шепотом.

— Нет, — качает головой Макс, — живой и даже не инвалид. Но были повреждены сухожилия, частично нарушена подвижность. И в спорт теперь ему дорога закрыта. Навсегда.

— А деньги…

— Деньги заплатили. Он купил себе телефон, игровую приставку. Ушел из лицея в строительное училище, отказался общаться с нами, у него теперь другая компания и другие интересы…

За столом повисает молчание. Тягостное, затяжное. Мне до слез жаль незнакомого Сергея, и в то же время понимаю, что он виноват сам. А потом меня озаряет:

— Вы хотите вмешаться?

Парни опять переглядываются, Севка утвердительно кивает.

— Мы хотим сломать Игру. Для начала выявить учредителей. Но для этого нужно туда попасть.

Глава 9

Никита

— Ник, ты серьёзно? Агришься из-за этой очкастой лошицы? — Милена сверкает молниями из-под ресниц, и меня накрывает.

— Да, я серьёзно, — стараюсь сдержаться, чтобы не дать ей повод поистерить.

Думал, в стол ее впечатаю, когда увидел покрасневшую руку моей Мышки. Злой был как черт. Зачем она пришла в этот лицей? Если честно, сначала подумал, что из-за меня. А после нашего разговора вообще не знаю, что думать.

Отдал ей свою порцию, самому есть не хотелось. Взял кофе и ушёл из кафешки, Анвар со мной. А там и эта истеричка увязалась. Не понимает, что меня сейчас лучше не трогать.

Мы с Мамаевым сидим на подоконнике, Мила подходит ко мне. Нарочно скрещиваю ноги, но она всовывается между мной и Анваром.

— Ник, ну не надо агриться, — обнимает за талию.

— Ты правда не понимаешь, Мил? Заречная — дочка нашей новой англичанки, — влезает Анвар. — Я слышал, эту Дарью на работу Волынские лично принимали. А вдруг там какая-то паль, тебе оно надо нарываться?

— Она все равно аут, Ник, я не позволю меня рофлить, — покусывает губки Милка, но сейчас мне вообще не вставляет.

— Не уверен, что она тебя рофлит. Не уверен, что она в принципе на такое способна, в отличие от тебя.

— Хочешь сказать, я не имею права поставить ее на место?

Сбрасываю руки и поворачиваюсь к Мамаеву.

— Го в класс, Анвар.

— Го, — спрыгивает он с подоконника, а я всовываю в руку Милены пустой стакан из-под кофе. — Выбрось.

И отворачиваюсь, чтобы не видеть, как ее передергивает.

***

Самые бесполезные пары в лицее — это физкультура. Кому надо, тот после уроков спортом занимается, а дрыщей два-три часа в неделю не спасут.

Теперь у меня новый гемор — Машка. Физру ведут два учителя, девочки занимаются отдельно от нас. Раньше меня это не парило, а теперь голова сама собой крутится в сторону девочек.

Маша в фирменной лицейской спортивной форме, а не в своих отстойных шмотках, и я чувствую, что мне наоборот, не помешали бы штаны посвободнее.

У нее футболка слишком облегающая, вырез притягивает взгляд как магнитом. А когда Мышка поворачивается спиной, я просто залипаю.

Ауч, какая. Пальцами впиваюсь в ладони, чтобы хоть немного просветлело перед глазами.

— Топольский, ты оглох? — слышу, как сквозь вату. Черт, физрук. И он же мой тренер. — Пятьдесят отжиманий на кулаках.

Наверное, я впервые рад штрафу. Понимаю, как хайпово это выглядит, но не могу удержаться. Хлопаю ладонями и падаю, упираюсь пальцами в пол. Сжимаю ладони в кулак и становлюсь на костяшки среднего и указательного пальцев.

Она смотрит на меня, точно знаю, что смотрит. И от этого в позвоночнике горячо, в затылке искрит.

Начинаю отжиматься, опускаюсь поглубже, чтобы было видно, как напрягается грудь и трицепс. И ритм держу, конечно.

— Ник как отбойный молоток, — слышу ядовитый голос. Это Алиса, лучшая Милкина подружка. — Повезло Милене!

— Не завидуй, — поднимаюсь, спокойно отряхиваю руки. И все-таки смотрю на Мышку.

Она быстро отворачивается, поправляет очки. Но на щеках видны красные пятна, и внутри меня взметается горячая волна.

— Хорошо, Топольский, — одобрительно кивает физрук, — садись на место. Только не спи.

Физра последняя. Не люблю ее еще и потому, что местными душевыми принципиально не пользуюсь, а потным не очень приятно в машину садиться.

Отец вернулся, так что накрылись мои поездки на Красавчике. С водителем ездить не хочу, лучше на такси.

Выходим с Анваром из раздевалки, за нами следуют Милена с подругами. Явно нас поджидали с Мамаевым.

Внезапно дорогу перегораживает Маша. Снимает очки и смотрит в упор.

— Топольский, — глазюки сверкают, подбородок вздернут, — мне нужна пара. Возьмешь?

У меня во рту пересыхает, дыхалка сбивается.

— Ты что, Заречная, совсем охренела? — грозно надвигается сзади Милка. Останавливаю ее, подняв руку.

— Мне не нужна пара, Заречная.

— Тогда ты, Анвар, — радостно поворачивается зловредная Мышь к Мамаеву, — возьмешь меня парой? Я буду за тебя домашку делать и кофе носить. А ты меня от всяких элитных… жучек защищать. Или как тут у вас принято?

Приятель тормозит и пялится, а я готов ему в челюсть дать. За то, что на Машку пялится. И улыбается вдруг по-тупому. Если кивнет, точно дам.

Забираю из рук Маши очки, надеваю на нее. А потом беру за локоть и тащу к воротам.

— Эй, Топольский, ты не ответил, — она вырывает локоть.

— Хорошо. Я согласен, — снова беру за локоть и веду. Она сразу поджимает хвост.

— Тогда… Куда мы идем?

— Ко мне, — говорю спокойно. — Будешь делать за меня домашку. А мне надо еще на тренировку успеть.

Глава 9.1

Маша

Подъезжает такси, Никита распахивает дверцу.

— Садись.

Смотрю на автомобиль, и салон кажется мне западней, в которую я сама себя загоняю. Мышеловкой, если совсем точно.

Запоздало соображаю, что отец Никиты может быть дома.

— А как же твои родители?

— Их нет дома, не парься.

Это хорошо, со старшим Топольским я не собираюсь встречаться.

— Чего встала? Крипово? — сверлит глазами Никита. Взгляд злой, колючий.

Лучше не нарываться, я и так его разозлила. Как порвало Милену, даже думать не хочу. Но мне совсем не страшно. Может, потому что есть Никита?

— Не крипово, — передергиваю плечами и сажусь в салон.

Топольский обходит машину и садиться рядом на заднее сиденье.

Его нога касается моей. Ник двигается ближе и прижимается бедром к моему бедру. Он в джинсах, я в брюках. Но два слоя ткани как тонкая бумага, их будто и нет.

Там, где мы соприкасаемся, кожа горит. Совсем перестаю соображать, а ему, кажется, все равно. Смотрит равнодушно в окно, руки лежат на коленях.

Сцепляю пальцы перед собой, подавляя внутреннюю дрожь. На что я подписалась? Забыла, как на меня действует Никита? Особенно, в закрытом пространстве...

Мне надо закачать на его телефон прогу, которую сбросил Севка. Вот на это я и подписалась.

Едем недолго. Лицей в центре, дом Топольских тоже. Это мы с мамой живем в спальном районе, я оттуда почти час добираюсь.

Не успеваю выскочить из машины, Никита открывает дверь и подает руку.

Смотрю круглыми от изумления глазами.

 — Давай руку, Заречная, — говорит насмешливо, но глаза сужены. Он не шутит. — Вдруг сбежать решишь.

— Не решу, — бормочу под нос и выхожу, старательно его проигнорив.

Топольский ничего не говорит, кивком головы указывает на дом, и мы идем.

В доме никого, я слегка расслабляюсь. Никита ведет меня по огромному холлу, а я украдкой рассматриваю дом. Очень круто. Видно, что интерьер подобран дизайнером вплоть до книг, небрежно разложенных на низеньком столике.

Изнутри поднимается удушающая волна. У них всегда было много денег. Чтобы откупиться от следствия, чтобы не допустить суда над единственным сыном. Их жизнь ничуть не пострадала, а мама…

Когда подходим к лестнице, навстречу выходит женщина в костюме, с зализанными волосами и гулькой на затылке.

— Никита Андреевич, вы сейчас будете обедать?

— Нет, Инна Геннадьевна, спасибо. Позже. Или ты хочешь есть, Маша? — поворачивается ко мне.

Отчаянно мотаю головой. Мне порции Никиты хватит до завтрашнего вечера.

Поднимаемся на самый верх, его комната в мансарде. Точнее, там целая двухкомнатная квартира, по площади даже больше, чем наша с мамой съемная.

— То спальня, это учебка, — машет рукой Никита, и я прикладываю все силы, чтобы не покраснеть. Ну что же я так реагирую на его «то спальня»? — Садись.

Падаю в удобное кожаное кресло, которое стоит возле стола, и оглядываюсь. Учебка — это как у людей гостиная. С диваном и телевизором на полстены.

Никита разворачивает кресло к себе и упирается в подлокотники. Рассматривает меня сердито. Напряженно. И я вместо того, чтобы испугаться или разозлиться, любуюсь его лицом.

Если он мой брат, я же могу признать, что у меня красивый брат? Красивый, хоть и злой.

— А теперь говори, зачем тебе это нужно, — нависает он надо мной.

Опускаю глаза и смотрю на его руки. Ладони широкие, сильные. Вспоминаю его сегодня в спортивном зале, и скулы предательски вспыхивают.

— Зачем тебе понадобился этот цирк, если я предложил встречаться по-нормальному?

— Я не хочу с тобой встречаться, Никита, — отвечаю, пряча глаза. — Мне просто нужно, чтобы меня не хейтили. И мне все равно, кто это будет, ты или вот Мамаев, например…

— Зато мне не все равно, — из-под опущенных ресниц вижу, как он сглатывает.

— Почему? — шепчу.

— Рили? — его глаза искрят настоящей яростью, а я не к месту думаю, какого они у него необычного цвета. Синего, глубокого. Индиго, мы с мамой ей цвет пальто в каталоге выбирали, и я запомнила название. — Правда, не знаешь? Так я покажу.

Отталкивается от подлокотников, ставит ногу между моими коленями. Крепко обхватывает руками лицо и впивается в губы.

Только не так, как в тогда лифте. А по-настоящему, «по-взрослому». Проталкивает язык, и я перестаю чувствовать ноги. Их нет, меня тоже нет.

В груди становится жарко, в голове шумит. Сердце бьется, будто сейчас выпрыгнет.

Что я делаю, что я… Нельзя ему позволять, нем нельзя…

Никита подается вперед, я рефлекторно отшатываюсь. Он упирается коленом в кресло, и я оказываюсь прижата к спинке. Его пальцы опускаются по шее ниже к ключице и заползают под воротник блузки.

Глава 9.2

Андрей

Она была похожа на цыпленка, эта девочка, которая чуть не сбила его с ног. Хотя, чуть не сбила — громко сказано, скорее, это он ее чуть не сбил.

Заехал домой наскоро принять душ и сменить рубашку. Первое сентября, а как будто разгар лета. Асфальт плавится, воздух раскален. Казалось бы, везде кондиционеры — и в машине, и в помещении, а к обеду рубашка уже похожа на смятую, пропахшую по́том тряпку.

Вечером переговоры, он тогда не успеет переодеться. Это днем Андрей Топольский — депутат областного совета, а вечером и в выходные — успешный бизнесмен. И банкир, и производитель, и строитель, и даже перевозчик.

Конечно, весь бизнес оформлен через подставных лиц, а какая разница, если конечный бенефициар — он сам?

Но как только открыл дверь, в его грудь впечаталась тоненькая фигурка. Такая хрупкая, что сожми Топольский руки посильнее, пополам переломил бы.

Подружка Никиты? Не похоже, вкусы сына Андрей знает. А этот цыпленок никак ему не соответствует. Очки, одежда как с чужого плеча, туго стянутый на затылке хвост. Откуда она взялась в их доме?

Девочка судорожно дернулась, пытаясь освободиться от почти профессионального захвата, но тут с лестницы в холл вылетел взъерошенный Никитос, и Андрей еще сильнее сжал руки.

— Что случилось, детка? Тебя кто-то обидел? — спросил Цыпленка и явно ощутил, как та вздрогнула, будто ее разрядом в двести двадцать вольт садануло.

А потом разрядом садануло самого Топольского.

— Никита, — у него даже голос сел, — ты что-то позволил себе в отношении… — поднял тяжелый взгляд на сына.

— Маши, — вскинул тот голову. — Ее зовут Маша, папа.

— Маши, — повторил Топольский и посмотрел на втиснутую носом в свою грудную клетку девочку. — Мария, Никита тебя обидел?

Цыпленок Маша продолжала дрожать. Андрей взял ее за плечи и отодвинул, заглянув в лицо. Она сняла очки, быстро протерла узкими ладошками глаза, и Топольский невольно отметил, что во вкусах сына явно наметились улучшения.

Глазищи на пол-лица. Личико не обезображено силиконовыми уколами красоты, на которых повально помешались вот такие юные девочки.

Впервые Андрею понравилась девочка Никиты. Не понравился ее испуг, да что там, настоящий ужас, с которым она смотрела на Топольского. Он вообще-то не Годзилла и не Франкенштейн. Впрочем, девчонка вряд ли видела эти фильмы.

— Почему Маша убегала от тебя? — спросил Андрей, глядя на хмурого Никиту. А потом перевел взгляд на Машу. — Что он сделал, Мария?

— Я ее поцеловал, — ответил сын и с вызовом посмотрел на отца.

— А ты ее разрешения спросил? Он тебя спрашивал, Маша? — строго взглянул Топольский на Цыпленка.

Та бросила быстрый взгляд на Никитоса, а потом отрицательно качнула головой.

— Нет.

— И все? Больше он ничего себе не позволял? Говори, Мария, не бойся.

— Пожалуйста, — очень тихо сказала Маша, — пожалуйста, отпустите меня. Я хочу домой.

— Пойдем, я тебя отвезу, — Топольский развернул Цыпленка к выходу, продолжая крепко держать за плечо. Но она больше не пыталась вырваться. — А с сыном я потом сам поговорю.

— Ничего… — прошептала та еле слышно, Андрею даже пришлось наклониться. — Он больше ничего не сделал...

Топольский повел девочку к машине, мысленно прощаясь с прохладным душем и свежей рубашкой. Может, получится перед переговорами мотнуться домой?

Усадил на заднее сиденье машины — в его танке она еще меньше казалась. Топольский любил большие автомобили, у каждого своя слабость.

Маша снова протерла ладошками глаза под очками, и Андрея неожиданно пробило. Такой беспомощный, трогательный жест. Да что с ним такое? Растекся как лужа.

Не успел пристегнуть ремень, как дверь распахнулась, и рядом на сиденье прыгнул Никита.

— Я с тобой. Покажу, куда ехать.

Андрей вопросительно поднял брови.

— Ты уже был у нее дома?

— Я знаю, где она живет. Мама Маши — наша новая англичанка, Дарья Сергеевна.

— Уверен, что тебе там будут рады?

— Это мой трабл, пап.

— Слушай, я сколько просил, избавь меня от этих словечек. 

— «Трабл» — английское слово.

— Чем тебя не устраивают русские?

Топольский поддразнивал сына, а сам бросал любопытные взгляды то на него, то на вжавшуюся в сиденье Машку. Какие же отношения их связывают? Встречаются? Не похоже. Что тогда она делала у них в доме? Уроки? Смешно. Даже для такого древнего мамонта как Топольский.

Андрей уже и забыл, когда был в этом районе города. Странно, преподаватели английского языка хорошо зарабатывают. Она что, квартиру не может сменить, эта Машкина мама?

Припарковался у подъезда, разблокировал двери. Маша резво выбралась из машины, но Андрей уже стоял у задней дверцы. Крепко взял за локоть и повел в подъезд. Никита шел рядом, не переставая хмуриться.

Словарь подросткового сленга

Обещанный словарик для бумеров))) Есть еще  миллениалы (рожденные до 2000 года) и зумеры — поколение, рожденное после 2000 года. Я не собираюсь использовать все эти словечки, но писать про подростков без их сленга, это как писать про уголовников без мата, а про взрослую любовь без секса. Можно, но неубедительно)  

Агриться — проявлять агрессию, злиться.

Анриал — нереально.

Бомбит — раздражает, вызывает негативные эмоции.

Бумер — насмешливое обозначение представителя старшего поколения.

Варик — сокращенная форма слова «вариант».

Вписка  — вечеринка с ночевкой или проживание несколько дней у незнакомого человека.

Го — давай, пойдём (от английского глагола go).

Годнота — нечто хорошего качества.

Дноклы — сокращение от слова «одноклассники».

Душнила — скучный и нудный человек в компании.

Жиза — жизненная ситуация.

Зашквар — что либо неактуальное, неинтересное или же позорное.

Краш — объект влюбленности или обожания.

Кринж — нечто, вызывающее отвращение.

Крипово - страшно.

Лайтово — то же, что и «изи». Легко, просто и непринужденно.

Лакшери — богато, роскошно (от англ. Luxury).

Ливать — уходить.

ЛОЛ, азаза — сильная ирония или смех, неожиданность.

Лузер — неудачник.

Няшный, няшка — нечто/некто, вызывающие умиление, что-то очень милое.

Нуб — новичок.

Олдовый — старый, не новый, не стильный.

Орать — смеяться над чем-то.

Паль — грубая подделка.

Рил, рили — правда, действительно.

Рофлить — насмехаться.

Сасный — классный, крутой и немного дерзкий.

Свайпить — скользить пальцем по экрану.

Скилл — навык, умение.

Слиться — отойти в сторону, выйти из спора, признать свое поражение и откатиться подальше.

Слоупок — тормоз.

Сникерхеад — коллекционер кроссовок, преимущественно одного бренда.

Сорян — извини (от английского слова sorry).

Токсик — человек, в присутствии, которого чувствуешь себя некомфортно.

Трабл — проблема.

Троллинг — откровенное издевательство, чаще всего вызывающее смех.

Туса — сборище, гулянка.

Хайп — ажиотаж и шумиха вокруг какого-либо явления, а чаще — конкретного человека. Хайпить — создавать хайп и пользоваться выгодой от повышенной популярности.

Хейтить — ненавидеть или оскорблять кого-либо.

Фейк — подделка, неправда, обман.

Фича — полезная функция/фишка.

Флексить — выделываться (раньше было танцевать)

Чилиться — расслабляться, отдыхать.

Читер — мошенник.

Шипперить — заниматься сводничеством.

Шмот — одежда.

Юзать — использовать что-либо.

Глава 10

— Никита, мы все ждем, — повторил Андрей и прямо посмотрел на сына. Тот сверкнул исподлобья упрямым взглядом и процедил:

— Мне не за что извиняться, я ничего не делал. Я поцеловал девушку, которая мне нравится. И с которой мне запрещают встречаться из-за тебя.

А вот это была новость. Даже обнимающиеся девочки ошалели, что уж говорить о Топольском.

— Никита, о чем ты? — быстро проговорила Дарья, и он безошибочно понял, что сын говорит правду. — Кто запрещает?

— Вы, — Никитос вздернул подбородок и перевел взгляд на отца. — Я познакомился с Машей два месяца назад.

— Да? — хмыкнул Андрей, чтобы подержать разговор, а сам с удовольствием разглядывал маму с дочкой.

Маша хоть и старательно отворачивалась, но украдкой посматривала на Никиту с такой тоской, что Топольский с полпинка понял, что у сына шансы очень и очень неплохие. В отличие от его отца.

 Что же тут произошло, интересно?

— Я взял твою машину, новую, — начал Никитос, и Андрей с трудом подавил желание ругнуться.

«Засранец. Ну не засранец, а?»

— У Дыма была днюха в «Пигмалионе». Мы с Анваром поехали дворами, и я сбил Машу.

— Что? — Топольский закашлялся.

— Я сбил Машу, — повторил засранец сын, буравя глазами девочку.

— Продолжай, — Андрей сунул руки в карманы брюк.

Внезапно стало неловко перед Дарьей за мятую рубашку. Ну хоть брюки не выглядят мятыми, как же жаль, что он не успел принять душ и переодеться…

— Я сначала уехал, потом вернулся. Нашел Машу, она кота подобрала, вот этого, — Никита махнул рукой, и Андрей заметил черного котенка-подростка, выглядывающего из-за кресла.

— Это Кошмарик, — прорезался голос у Цыпленка Маши, и Топольский понял, что послание адресовалось Никите.

— Я отвез Машу домой, она познакомила меня с Дарьей Сергеевной. Мы пили чай, пока я не сказал, чей я сын, — Никита вперил горящий взгляд в бедную Дарью Сергеевну, и Андрею стало ее жаль.

Какая там Дарья Сергеевна! Она от дочки недалеко ушла, такими же глазищами хлопает. Волосы закручены в узел, и Топольский физически ощутил, как подходит, щелкает заколкой, и шелковые, густые локоны струятся по плечам ему в ладони…

— Так что, ты думаешь, дело во мне? — с трудом вырвался он из собственных мыслей. Посмотрел на Дарью. Дашу. — Вам не понравилось мое имя?

— Дело не в имени. Я действительно считаю, что Маше не следует встречаться с Никитой, — она твердо выдержала взгляд.

— Из-за того, что мой папа депутат? — взглянул на нее исподлобья Никита.

— И из-за этого тоже, — спокойно ответила Дарья. Даша.

— Давайте так, — Андрей обвел всю компанию примиряющим взглядом. — Предлагаю обсудить все не в такой напряженной обстановке. Мы успокоимся, встретимся этим же составом, скажем, в ресторане, и поговорим.

— Нет, — и снова Андрею показалось, что обе девочки посмотрели на него с испугом. — Нечего обсуждать. И… всего хорошего.

Топольский знал, когда надо прекращать давить, точнее, когда давить бесполезно. И еще он знал, что Дарьины блестящие шоколадные глаза забыть будет сложно. А поэтому, продолжение следует.

— И все же мы не прощаемся, — кивнул он Даше и вышел, увлекая за собой упирающегося Никиту.

— Не смей брать машину, пока нет прав, — сказал, когда оба уселись в автомобиль.

Сын только хмыкнул.

— И еще, — Андрей уперся руками в руль. — Тебе сколько повторять, если девочка говорит «нет», то даже если ты уже стоишь без штанов, штаны надел, ширинку застегнул, девочку в лобик поцеловал и ушел?

— Она не была против, пап. Мы тогда целовались и в машине, и в лифте. Потом я уходил, и мы тоже поцеловались. А когда приехал на следующий день, Машка номер заблочила, меня в черный список кинула, они вообще из квартиры съехали. Я ее два месяца найти не мог, пока в лицее не встретил, — Никита стукнул по торпеде кулаком. — А про насилие я и сам знаю, что это кринжово.

Буркнул и отвернулся. Андрей не стал наседать, потом уже, когда вернулся в кабинет, полез в интернет. Чтобы общаться с собственным сыном, надо заглядывать в словарик — самому смешно стало. Но заглянул.

 «Кринжовый — мерзкий, стыдный, отвратительный. Наши дети намного умнее нас, оказывается…»

Андрей подошел к окну. Да, это лучшее определение — мерзкий, стыдный, отвратительный… Столько лет прошло, а он помнит все чувства, которые испытал к себе в то кошмарное утро, расколовшее его жизнь на две части.

Сдавил голову руками. До сих пор все казалось сплошным туманом. Эту девочку толком не помнил, да он вообще ничего не помнил из той ночи. И зачем он согласился поехать на ту проклятую вечеринку?

Катька прицепилась как пиявка, мол на него подружка запала. Подружка стояла перепуганная, глазки в пол. Разворачивайся и уезжай!

А они зачем-то все к нему поехали. До определенного момента что-то помнилось, а потом все, как зашторило. Никакого просвета, пока он глаза не открыл у себя в кровати, полностью раздетый. И мужики рассказали, что было.

Глава 10.1

Никита

Отцу пришлось пообещать, что я больше не притронусь к Маше без ее согласия. Я и сам жалею, что сорвался, но как было удержаться?

Мы вдвоем, в моей комнате. Да я вообще соображать перестал, особенно когда у нее верхняя пуговица на блузке расстегнулась. Даже сейчас сидеть больно, как вспомню.

Зато меня бесит Дарья. Я уверен, это она дочь запугала и запретила со мной общаться. Когда я поцеловал Машу, Мышка сначала ответила мне. Ей понравилось, она бы не оттолкнула меня.

И еще мне показалось, что отец на Дарью запал. Уже несколько раз спрашивал о ней, потом спрашивал, сколько раз у нас в неделю английский. Сказал, что надо в ресторан их сводить. Лучше бы он матерью так интересовался.

Она у нас, конечно, своеобразная. Вот сейчас уехала в Тибет чего-то постигать. Собралась обойти гору, я забыл ее название. Отца звала, но он не поехал, денег ей дал и все. И он никогда не смотрел так на мать, как смотрел на эту Дарью.

Чувствую, скоро ее возненавижу. Из принципа не встаю, когда она приходит на урок. Бесит. Делает вид, будто ничего не замечает, а сама все сечет.

Вызвала недавно, я сказал, что не выучил. Вчера снова не стал отвечать, так заявила, что хочет с моей матерью поговорить. Скоро родительское собрание, но туда отец всегда ходит. А мать если бы не уехала, все равно бы не пришла.

Мной, сколько себя помню, отец занимается. Даже в садики на утренники он сам приходил, мать говорила, что это слишком рано, она не может встать раньше часа дня.

Но все равно меня бесят его вопросы о Дарье.

А еще бесят качок Каменский и задрот Голик, теперь они от Мышки моей не отходят. Особенно Каменский. Таскает за нее подносы с едой, а она ему улыбается.

Вчера домой вместе ушли. Они что, встречаются?

Представляю, как она с ним целуется, а он пуговичку ей на блузке расстегивает. Я же убью его, пускай только попробует к ней дотронуться.

Я так и сижу с Анваром, Милена тоже бесит. Никакой гордости. Вчера уже спать лег, прислала фотку. Себя в постели.

Самое противное, я чуть не сорвался и не поехал. Даже в приложение такси зашел. Но потом Машу вспомнил и телефон выключил. Чуть не проспал утром, хорошо, отец разбудил.

— Что ты как в воду опущенный ходишь? — спрашивает за завтраком.

— Ой, пап, ну хватит с этими твоими бумерскими выражениями… — бубню в ответ.

— А твои лучше? Язык сломаешь, — наинает он заводиться, но я уже встаю из-за стола.

— Я опаздываю.

— А завтрак? Никита, сядь!

— Не голодный…

Теперь жалею, что не позавтракал. Вхожу в класс, настроение на нуле. И первым, кого вижу — Каменского с Голиком, и Маша с ними. Стоят у окна, Макс в красной футболке. Ну, ему дресс-код нарушать можно, если сразу на тренировку после уроков. Хотя можно и переодеться.

Он что-то говорит, и Мышка улыбается. Меня кроет, падаю на свой стул и откидываюсь на спинку.

— Заречная, — выходит сипло, прокашливаюсь. Класс замолкает. Повторяю громче. — Заречная, принеси кофе. Мне и Мамаеву.

Протягиваю ей карту. У меня пай-пас* в телефоне, но и пластик на всякий случай таскаю с собой.

Через очки вижу, как Мышь хлопает ресницами. Получаю мстительное удовольствие от ее растерянного личика. И от того, что она отходит от Каменского.

Подходит и с опаской берет карту.

— А разве кафетерий уже открыт? Он же после девяти открывается.

— Да. Но я хочу кофе. Тут кофейня через квартал, оттуда принеси.

— Но… — беспомощно оборачивается, — Никит… Я же опоздаю.

У нас сейчас английский, мамочка не заругает.

— А ты шевели булками, Заречная, — отзывается со своего места Милена, и у Машки на щеках вспыхивают пятна. — Сама Никите навязалась.

Была б парнем, я бы уже с ноги зарядил, а так держусь.

— Рот закрой, — бросаю, не глядя в ее сторону. — А ты быстрее давай, Заречная, очень кофе хочется. Я сегодня не завтракал.

— Милка, это с кем Ник всю ночь зажигал? — хихикает ее подружка Алиса. Стерва еще та. — Вроде как не с тобой.

— Главное, что не с тобой точно, — отвечаю за Милену. Она хоть и такая же стерва, но рофлить ее я не позволю. Тем более этой овце Алисе.

Маша выхватывает у меня из рук карту и выбегает из класса. Сжимаю под столом кулаки. Себе бы с удовольствием теперь с ноги бы зарядил. А Каменский как мудак последний, промолчал и на место сел.

Разве что у Голика мелькает во взгляде что-то похожее на презрение, но я в виду его имею.

Входит Дарья, сразу видит, что Мышки нет на месте.

— А где Заречная? — спрашивает.

— Сейчас придет, — отвечаю, и наши взгляды скрещиваются.

— Хорошо, — кивает и начинает урок.

Через пять минут вбегает запыхавшаяся Маша. Раскрасневшаяся, губки прикушены, и я тоже краснею, потому что чувствую себя полным дном.

Глава 11

Дарья

Даша смотрела на стоявшего перед ней мальчишку и не испытывала ничего кроме жалости. Так странно. А ведь она должна бы его ненавидеть, так же, как и его отца.

Странность была еще и в том, что у нее не получалось ненавидеть и самого Топольского.

Она сначала испугалась, ужасно испугалась, когда увидела Андрея на пороге своей квартиры. А потом поняла, что ничего к нему не чувствует. Ни ненависти, ни страха, ни отвращения. Как будто он пустое место.

Только до боли было жаль дочку, которая испуганно жалась к ней. А еще Никиту, не сводящего глаз с Маши.

Она узнала этот взгляд, столько лет работы с детьми — конечно узнала. Влюбленность ни с чем не спутаешь. Что же она натворила, когда согласилась на уговоры Ларки переехать в столицу?

Дарья, несмотря на шок, сумела оценить, как Топольский ведет себя с сыном, а потом и вовсе смогла спокойно его рассмотреть.

Он изменился, теперь это не тот двадцатилетний парень, в которого она влюбилась без памяти восемнадцать лет назад. Он возмужал, раздался в плечах, черты лица стали резче и мужественнее. Вот только глаза те же, как и у его сына.

Дарья поймала себя на том, что пытается найти в нем схожесть с Машкой. Хоть какую-то. Дочь похожа на нее, да, но где-то все равно должны быть гены одного из тех…

Она давно спрашивала себя, почему сейчас может так спокойно думать и говорить о событиях той ночи. Наверное, потому что плохо их помнит.

Гораздо страшнее было потом прийти в себя на грязной скамейке троллейбусной остановки. Отвечать на вопросы следователя, слушать о себе мерзкую ложь бывшей подруги и пережить предательство самых близких людей — родителей.

А еще узнать о беременности…

Она не лгала дочери, у нее и в мыслях не было избавиться от ребенка. Конечно, во многом благодаря Леше, его поддержке и любви. Но теперь Дарья осознавала, как тяжело было ее девочке узнать правду.

Узнать, что она появилась на свет в результате грязных, отвратительных действий. Что ее тело — плоть и кровь от мерзавца, которого у них обеих не поворачивается язык назвать отцом.

У Даши никогда бы не хватило духу рассказать такое Мышке. Своей такой ранимой и чувствительной девочке. У нее поэтому и зрение начало так сильно падать, на нервной почве.

«Лешка, Лешка, ну почему ты не поехал домой на такси? Зачем ты нас бросил одних?»

Для Маши правда оказалась тяжелой и неподъемной. А после визита Топольских Дарья не могла не думать, какой страшной эта правда может стать для Никиты.

Он любит отца и гордится им, это видно. Андрей для сына непререкаемый авторитет. И получится ли все это не разрушить, если сказать Никите, что они с Мышкой могут быть братом и сестрой?

Нет, нельзя. Не получится.

«Как жаль, что нельзя вернуться в прошлое и все изменить».

Сейчас Никита стоял напротив и сверлил ее злым взглядом. Ощетинившийся, как волчонок, приготовившийся к прыжку.

— Почему вы запрещаете Маше со мной встречаться?

Дарья беспомощно развела руками.

— Никита, я не запрещаю. Но я считаю, что Маше рано думать о свиданиях. Она много занимается с репетиторами, а у нее слабое зрение, и ей противопоказаны такие нагрузки… — поднялась из-за стола и встала за спиной у молодого Топольского. — Ей не стоит сейчас забивать голову глупостями.

— Я — не глупость, — он даже кулаки сжал. — И мои чувства тоже. Наши.

А младший Топольский зубастый. Его отец был другой, или это Дарье, влюбленной дурочке, так казалось? Она сложила руки на груди и повернулась к парню.

— Да? А как ты тогда объяснишь вчерашнюю выходку с кофе? Маша наплела мне, что проспорила на желание, но как ты это допустил, Никита? В чем тогда выражаются твои чувства? Или я права, и из-за того, что твой отец депутат, ты позволяешь себе многое? Тогда я тем более не позволю вам видеться.

Топольский глубоко задышал и снова сжал кулаки.

— Пусть Маша перейдет в другую школу. Послушайте меня, так будет правильно.

— Это мы с ней будем решать, где ей учиться. Я правильно понимаю, что ты пришел не на консультацию? Если да, то можешь быть свободен.

— Ну тогда вы отсюда уйдете, — Никита развернулся и выскочил из кабинета.

И снова у нее не было на него злости. Зато еще больше захотелось познакомиться с мадам Топольской.

Дарья опустилась на стул у учительского стола. Как бы она ни отрицала, Никита прав, им лучше всего было бы уйти.

Но если Ларка сказала правду, и Даша больше никуда не сможет устроиться преподавать… Репетиторство хорошее дело, когда у тебя достаточно широкий круг общения. А для чего еще нужны филологи, даже знающие четыре языка?

Она уже записала Машу в лучшую клинику на консультацию. Весной надеялась сделать операцию, затягивать нельзя, а нужной суммы нет. Работая здесь, Дарья ее бы собрала без труда. Или взяла кредит, зная, что отдаст в короткие сроки.

А может… Может, ну ее, эту столицу? Нет, в другой город они, конечно, не поедут. Зато Даша может поехать в любую европейскую страну на работу. К примеру, сиделкой. Или разнорабочей на завод, там неплохо платят. Правда, приходится работать по двенадцать часов и часто в ночную смену. Но она бы работала, другие работают, и она бы смогла.

Глава 11.1

Никита

Выхожу из здания лицея и вижу отцовский внедорожник. Удивленно останавливаюсь. Что он тут забыл?

Делаю шаг в его сторону, и сразу простреливает — Дарья! Он к ней приехал.

Не знаю, почему так подумал. Просто подумал и все. И тут же вижу отца. Стоит, привалился боком к капоту. Переоделся, не в привычном костюме, а в джинсах и рубашке.

В ушах стучать начинает. Дышу глубже.

— Кого ждем? — подхожу, а самого реально бомбит.

— Тебя, — отец не выглядит растерянным.

— Меня?

— Ну да. А кого?

— Не знаю, — теперь теряюсь я, — ты никогда за мной не приезжал.

— Ехал мимо из салона, вспомнил, что у тебя тренировка, решил забрать. Вот, подстригся, — он проводит рукой по волосам. — Как тебе? Нормально?

— Круто, — согласно киваю. — Можно прямо сейчас на кастинг.

И правда круто. Волосы уложены с воском, он так кажется моложе.

— Скажешь тоже, кастинг, — ворчит отец, но выглядит довольным, даже не скрывает.

— Ты что, влюбился? — смотрю в упор.

— Что за глупости? — отец морщится, и я понимаю, что попал в точку. — Поехали, поужинаем.

Поднимает глаза, и я вижу, что он смотрит мимо меня. Слежу за его взглядом — на ступеньках показывается Дарья. Хочется стукнуть кулаком о корпус внедорожника.

Я прав! Прав! Прав! Он запал на нее.

Дарья замечает нас, притормаживает. Потом будто спохватывается, здоровается с отцом и ускоряет шаг. На меня не смотрит. Со двора лицея реально выбегает и дальше несется как угорелая.

Слежу за ней исподлобья. На языке вертится десяток вопросов, но отец уже поворачивается ко мне.

— Ты не ответил, Никита. Ты не очень устал?

Я после тренировки и без душа, но домой не хочется, и мы едем в ресторан. Я, как и отец, люблю итальянскую кухню, поэтому едем в «Палермо». Заказываем пасту. Отец выбирает болоньезе, я — карбонару.

— Как дела? — интересуется отец. — Как твой английский?

— Не все так плохо, пап. С биологией и географией намного хуже.

— То все фигня, — машет он рукой, — языки важнее.

Хмыкаю. Ну конечно, биологичке под шестьдесят, географичка страшная. Так что отца биологичка с географичкой не интересуют.

— Ходил сегодня на консультацию, — пожимаю плечами.

— Может, тебе нанять репетитора? — отец реально не понимает, как палевно это выглядит. — Как думаешь, может попросить вашу англичанку, пусть с тобой позанимается?

 — Она не согласится, — безнадежно качаю головой.

— А как у тебя с этой девочкой, Машей?

Отец решил меня добить. Ну как еще у нас может быть? Плохо у нас. Все плохо.

Мышка на меня не смотрит, а мне до сих пор кринжово из-за кофе.

— Хочешь, я поговорю с Дарьей Сергеевной? Я мог бы тебя привозить к ним домой, чтобы ей не пришлось к нам ходить. В лицее вряд ли ей позволят зарабатывать.

Я чуть карбонарой не давлюсь.

— Ты серьезно, пап? Я смогу ездить к ним домой и видеть Машу?

— Я буду тебя возить, — с нажимом повторяет отец, и я понимаю, на что он рассчитывает.

Чувствую себя предателем по отношению к матери. Но… как отказаться?

— А если Дарья не согласится?

— Я попробую уговорить. И ты там поизображай идиота, — отец не шутит, и я не выдерживаю.

— Она тебе нравится, папа? Дарья?

— Да, — отец смотрит прямо в глаза, — нравится.

— А как же мама?

Он на время замолкает, потом откладывает вилку.

— Мы не обсуждали это, Никита, ты все для меня был маленьким… Я не любил свою жену, никогда. И не люблю. Это был договорной брак, удобный для бизнеса. У нас давно нет никаких отношений, да ты и сам видишь, не слепой. Я бы развелся, но ты меня сдерживал. Я жду твоего совершеннолетия. Твоя мать в курсе, мы давно обо всем договорились. И мы давно чужие люди.

Я догадывался об этом, а все равно внутри все сжимается. У нас никогда не было семьи, и все же… Она моя мама.

— Ты от нас уйдешь? — тоже откладываю вилку. Аппетит пропал. — Будешь ухаживать за этой Дарьей?

— Нет, Никита, — отец отвечает прямым взглядом, — от тебя я никуда не уйду. Ты мой сын. Ты закончишь школу. Если захочешь уехать учиться за границу, я тебе помогу. Во всем. А потом мы с мамой будем решать свои проблемы, тебя я в них впутывать не собираюсь.

— Но почему? — вырывается у меня. — Почему ты раньше не ушел? Если ты не любил маму?

— Мне незачем было уходить. И не за кем. Я люблю тебя, Никита. Этого достаточно, — он смотрит в глаза, и мне хочется ему верить.

— А как же Дарья? — спрашиваю и добавляю. — Сергеевна…

Глава 12

Дарья

Дарья посмотрела на часы. Десять минут седьмого, собрание на шесть, как она так засиделась? Взялась проверять словарные диктанты и увлеклась.

Вскочила, начала лихорадочно собираться. Смахнула в сумку непроверенные работы, побросала ключи, мобильник и бегом понеслась по лестнице. Класс химии на втором этаже, там уже, наверное, все собрались.

Перед дверью опомнилась — она учительница английского языка, а не опоздавшая школярка. Поправила воротничок на блузке, огладила на бедрах юбку и шагнула в класс.

— Здравствуйте, — кивнула присутствующим и виновато взглянула на куратора класса. Перед коллегой было жутко неудобно. Это как тот, кто ближе всех живет к школе, приходит всегда с опозданием. Так и она. — Извините, Елена Игоревна.

Высмотрела пустую парту, самую последнюю, в ряду у окна. Интересно, как меняются бывшие ученики, когда становятся родителями. Школьники предпочитают последние парты, родители на собраниях стараются занять первые.

Быстро прошла и села ближе к окну. Украдкой окинула взглядом класс. Пришла ли мама Никиты? Надо будет спросить у Елены, или может в процессе выяснится.

Ей передали лист с подписями присутствующих родителей. Дарья, пока вписывала себя, глазами пробежалась по списку — были почти все и даже парами. А вот Топольская в списке отсутствовала.

Пока передавала лист обратно, хлопнула дверь. Дарья подняла голову и вздрогнула — на пороге стоял Топольский.

— Прошу прощения, — пробормотал мужчина и выхватил ее глазами. А затем быстро прошел по проходу и отодвинул рядом стул. — Не возражаете?

Ее только и хватило, чтобы беспомощно мотнуть головой. Топольский уселся, положив перед собой руки, а она даже глаза закрыла.

Нет, к этому Дарья точно была не готова. Видеть, говорить с ним на расстоянии — это одно, но вот так, когда он совсем рядом, было за гранью.

Она сама себя не понимала. Впервые в жизни Дарья жалела, что не может вспомнить ничего определенного с той ночи. Да хоть бы и самого Андрея. Тогда было бы проще испытывать к нему отвращение или брезгливость.

А так приходилось себе говорить, что это тот, из-за которого она и согласилась поехать на квартиру с чужими парнями. Который, возможно, зажимал ей рот и держал за руки. И который может быть отцом ее ребенка.

Дыхание сперло, Даша попыталась успокоиться. Возможно, это и к лучшему. Если она воспринимает его как обычного постороннего мужчину, пусть так и будет.

Вот только не как совсем обычного, а довольно привлекательного. Против воли Даша заметила, что он сменил прическу. А ему идет. Он так стал больше похож на своего сына. И еще ему идет его парфюм. Очень мужской, чуть агрессивный, он долго держался в их съемной двушке после ухода отца и сына Топольских…

— Даша, можно у вас попросить ручку? — раздался с боку громкий шепот.

— Что? — она от неожиданности подскочила.

— Ручку дайте, пожалуйста, — крепкая мужская рука протянулась через стол, и она с ужасом уставилась на перетянутые венами мышцы.

Топольский был в футболке, и эти самые мышцы были хорошо видны. Он как будто даже нарочно их демонстрировал, ведь на родительское собрание депутат облсовета уж точно мог прийти в рубашке и брюках. Или костюме. Ну и что, что жарко, не сварился бы.

Пальцы ослабели, и авторучка разве что не свалилась в протянутую широкую ладонь. Топольский написал свою фамилию в списке, поставил подпись и положил ручку на стол перед Дарьей.

— Спасибо, Даша, — и при этом как бы нечаянно коснулся ее руки.

Ее будто током ударило. И отрезвило.

«Совсем с ума сошла? О чем ты вообще думаешь? Собрание идет, надо слушать, а не Топольского разглядывать. Не хватало еще поплыть… Стокгольмский синдром*, не, не слышала?» — ругала себя Дарья.

Схватила злосчастную ручку, принялась крутить в руках. Поняла, что сейчас сломает, и положила в сумку. А потом почувствовала, как ее бедра коснулось обтянутое тканью бедро мужской ноги.

Внутренности облизало жаром. Что делать? Вскочить, оттолкнуть, возмутиться? Стукнуть сумкой и окончательно сойти за сумасшедшую? Осторожно отодвинулась и покосилась.

Топольский сидел, опершись на локти, широко расставив ноги под столом, и внимательно слушал куратора. В отличие от Дарьи. Она вот ни одного слова не понимала. А он, казалось, и не заметил ничего.

Еле досидела до конца собрания, в ушах стоял сплошной гул. Елена Игоревна представила ее родителям и дала слово. Дарья худо-бедно собралась с мыслями и выдала:

— Мне пока сложно что-то говорить, мы с ребятами знакомимся. Уровень у них достаточно неплохой, но более конкретно можно будет говорить ближе к концу четверти. Я обязательно донесу всю информацию через куратора.

И поспешно оставила класс. Закрылась в туалете и долго держала руки под струей воды, а потом плескала на лицо.

Все ненормально. И так реагировать на этого мужчину тоже ненормально. Прошлая влюбленность прошла и забылась, сейчас он воспринимается как другой. Посторонний, чужой. Так к чему эти вздрагивания и бросания то в жар, то в холод?

Глава 12.1

Андрей

— Нет. Я вас не боюсь, — Дарья дерзко вздернула подбородок, чем напомнила Андрею Никиту.

А ведь и правда не боится. Точнее не так, она не боится Топольского, но Андрея не покидало ощущение, что от его присутствия ее… ломает.

Да. Он нашел подходящее слово, ее именно ломает. Подрагивают ресницы, губы, пальцы. Ее как будто выворачивает наизнанку. Почему? Он настолько ей неприятен? Осознавать это оказалось неожиданно досадно.

— Так почему вы трясетесь как осиновый лист?

— Я не трясусь, с чего вы взяли? — она возмущенно отвернулась, и тогда он поймал ее руку и крепко сжал.

Дарья вздрогнула, будто ее зажали раскаленными железными тисками. А он так разозлился, что не отпускал. Пускай попылает.

— Так в чем же дело?

— Вы, — выдохнула она, — вы считаете, что, если пробились в депутаты, так вам теперь все можно?

— Нет, Даша, я так не считаю, — Топольский обычно умел себя контролировать, но сейчас еле сдерживался. Отпустил ее руку и с силой сжал руль.

При чем здесь то, что он депутат? Или все-таки, это играет роль?

— Вы поэтому запрещаете Маше видеться с Никитой?

— И поэтому тоже. И вообще, — Дарья подергала дверь, но безрезультатно, — моей дочери не до ухаживаний и свиданий. Выпускной класс, она не успевает по многим предметам, у нее репетиторы. Это такая сумасшедшая нагрузка!

— Вы что, никогда не были влюблены? — негромко перебил ее Андрей и готов был поставить на «Дискавери», что в огромных шоколадных глазах блеснули слезы.

— Я не желаю, — сдавленным голосом сказала Даша, — не желаю с вами это обсуждать. Выпустите меня.

Вместо ответа Андрей выпрямился, повернул ключ зажигания и надавил на газ. Всю дорогу от лицея до дома мамы и дочки Заречных они ехали молча. И только когда автомобиль остановился, Дарья тихо сказала, не поворачивая головы.

— У моей дочери очень плохое зрение, оно начало резко ухудшаться, возможно, потому что она слишком эмоционально реагирует на вашего сына. Если ее сейчас прооперировать, она потеряет год, реабилитация может занять время. И у меня сейчас нет возможности это сделать. Пожалуйста, я прошу вас, — у нее задрожал голос, — у вас тоже есть сын. Оставьте мою девочку в покое, пускай закончит школу. Я не верю в любовь в семнадцать лет. Поверьте, я знаю, что говорю.

Дарья посмотрела на Топольского, и тот был совершенно сбит с толку, увидев, какой яростный огонь горит в глубине впившихся в него глаз. Он снова развернулся к ней и не сдержался, чтобы не забрать ее руки в свои.

— Даша, — Андрей сам не узнавал свой голос, — простите меня, я не знал, что у Марии такие проблемы. Я хочу помочь вам, пожалуйста, не отказывайтесь. Давайте я помогу оплатить операцию, есть хорошие европейские клиники. Для меня это важно.

— Почему? — она с явным усилием не стала отбирать у него руки. — Зачем вам нам помогать?

— Потому что вы мне нравитесь, — серьезно сказал Андрей, — очень. И дочка ваша нравится. Мой сын унаследовал мой вкус, и, похоже, мою везучесть. Или скорее, невезучесть, — он невесело усмехнулся. — Нас обоих отшили и мама, и дочка.

— Если мне не изменяет память, вы женаты, — голос у Даши теперь звучал очень холодно. Можно даже сказать, льдисто.

— Женат, — не стал спорить Топольский, — но мой брак себя изжил, мы с женой чужие люди, она много путешествует, занимается собой, нас держит только Никита. А с сыном я уже поговорил, и он в курсе, что я подаю на развод.

— Только не говорите, что это из-за меня, — Дашу как будто знобило, и она обхватила себя руками за плечи.

— Нет, не из-за вас, — снова согласился Топольский, — а для того, чтобы начать за вами ухаживать. Возможно, тогда нам с Никитосом повезет?

— Я потеряла мужа, я его любила, — теперь ее голос звучал безжизненно, — и, если у вас есть хоть капля совести, вы оставите меня в покое.

Топольский с силой ударил ладонями по рулю.

— Ну почему вы не даете мне шанса, Даша? Я вас не тороплю, просто я когда увидел вас, то… влюбился. Как мальчишка, как мой Никита в Машу. Почему вы меня отталкиваете, даже не распробовав?

Теперь она смотрела с какой-то затаенной грустью.

— Вы взрослый мужчина, а вполне серьезно говорите, что влюбились с первого взгляда. Вы правда считаете меня такой наивной?

— Нет, не считаю. Как раз наоборот, вы умная женщина. И очень красивая.

— Пожалуйста, я же попросила…

— Что попросили? Не делать комплиментов женщине, которая нравится до одури, до сумасшествия? — в горле пересохло, и получилось хрипло, как в дешевой мелодраме.

— Мы с вами ходим по кругу, Андрей. А суть одна — мы из разных миров. Вы — депутат облсовета и очень обеспеченный человек. Я — простая учительница. Между нами просто ничего не может быть, — она как будто успокоилась и говорила уже без того надрыва. — Кроме того, что я пока педагог вашего сына.

— Тогда у меня будет к вам предложение, — Андрей продолжал сидеть, глядя в упор в лобовое стекло. — Займитесь с Никитой английским языком, он конкретно просел за лето. Я буду вам хорошо платить, вы соберете деньги на операцию за пару месяцев. А если не хватит, я добавлю.