Игры невидимок

Глава двенадцатая ПАЛАЧ ДОРШАТЫ

В Доршате светило солнце.

Тиго потоптался на крыльце трактира, вздохнул, собрался с духом и переступил порог.

Тиго служил городским стражником уже четыре года, повидал многое — ночами в Доршате бывало неспокойно — но для него, как и для остальных солдат патруля не было ничего страшнее, чем отвлечь сержанта Трумака от беседы с богами. Он был родом из сарамитов, а они известны набожностью, трижды в день советуются с богами по любому поводу. И Тиго, и четверо стражников, что остались за дверью, прекрасно знали, о чем сержант беседует с божествами. Наверняка уговаривает каменных куколок, чтобы остаток службы прошел без крупных происшествий. Служить Трумаку оставалось всего полгода — потом долгожданная отставка. Можно будет купить небольшой домик на окраине Доршаты, жениться и пожить наконец-то в свое удовольствие. Средств на спокойную жизнь вполне хватало: набожность сарамита нисколько не мешала ему драть взятки с торговцев квартала и облагать данью знакомых карманников, промышляющих на рыбном рынке, который патруль обходил дважды в день, следя за порядком.

Тиго прошел через большой зал, еще пустой по случаю утра, кивнул хозяину трактира, перетирающему посуду возле стойки, — тоже сарамиту, давнему приятелю сержанта, — и остановился у двери, ведущей в маленькую комнатку. Стражник поколебался, потом осторожно стукнул в дверь — сколько ни тяни, все равно придется сообщить сержанту, что боги за что-то обиделись на него и остаток службы, похоже, пройдет не так спокойно, как хотелось бы. По крайней мере, если судить об этом по первому дню полугода, как это полагается у сарамитов.

Из-за двери донесся звук, напоминающий рычание. Тиго подумал немного и решил, что это было разрешение войти.

Трумак сидел за столом, огромными лапищами расставляя перед собой двенадцать куколок, грубо вырезанных из серого камня.

— Чего тебе? — буркнул сержант. Он очень не любил, когда ему мешали беседовать с богами. Как-то раз Падиш, самый молодой солдат из их пятерки, имел неосторожность сунуться в комнату с каким-то пустяковым вопросом. Тиго понятия не имел, ответил ли ему сержант, зато видел своими глазами, как Падиш, выйдя на крыльцо трактира, выплюнул собственные зубы.

— Сержант Трумак, — официально обратился Тиго к начальству и не без самодовольства отметил, что голос почти не дрожит.

— Чего ты там блеешь? — Сержант глянул на подчиненного исподлобья. — Ближе подойди!

«Нашел дурака», — подумал Тиго и переступил с ноги на ногу, что вполне могло быть истолковано как шаг вперед. Стражники, которым сержант велел обойти квартал, кинули жребий, кому из них придется сейчас вытащить Трумака на улицу, помешав разговору с сарамитскими каменными божествами. Тиго не повезло, но он призвал на помощь духов удачи и сильно надеялся, что они не подведут, потому как надеяться больше было не на кого.

— Тебе что, придурок, жить надоело? — обманчиво спокойным тоном спросил Трумак. Маленькие голубые глазки его блеснули, мощный загривок налился кровью. Тиго понял, что если не хочет остаться без зубов, как бедняга Падиш, говорить нужно очень быстро: сержант только казался неповоротливой, заплывшей жиром тушей. Когда доходило до дела, Трумак двигался легко и стремительно, точно горная кошка.

— Прошу извинить, белл. — зачастил Тиго. — Происшествие на улице Каретников!

— В самом деле? — Сержант взглянул на куколок, расставленных на чистой белой тряпке, и приподнялся, опираясь на кулаки, громадные, как пивные кружки. — А ну, подойди-ка ближе, шепни, что такое стряслось за те десять минут, что я здесь? Осторожный Тиго снова потоптался на месте, с опаской глядя на нависшего над столом сержанта. Убийство! — выпалил он. Светлые брови Трумака поползли вверх:

— Среди бела дня? Говори живей!

— Мужчина на площади вырвал младенца из рук женщины и полоснул по горлу ножом!

— Зарезал? — Сержант бросил укоризненный взгляд на куколок и вздохнул: происшествие в первый день полугода ясно указывало на то, что последние несколько месяцев до отставки будут не из легких. Боги наказывают его, наверное, не стоило требовать с проклятых рыбников пять серебряных монет вместо обычных четырех. Но жизнь дорожает, а жалованье остается таким же крошечным, как и много лет назад!

— Не успел… Мать закричала, и он бросил младенца ей в руки.

— Парень, что у тебя с мозгами? Если ублюдок жив, какое же это убийство? — Сержант вылез из-за стола и нахлобучил на круглую голову, поросшую седым ежиком, потертую форменную шляпу. — Задержали?

— Под охраной возле крыльца. И женщина, и этот…

— Отправить его в городскую караульную, пусть разбираются… да эти дармоеды тут же потребуют, чтоб мы сами везли его в тюрьму! — Трумак пробормотал ругательство и тут же прикусил язык, оглянувшись на каменных богов, прикрытых чистым полотенцем.

Тиго проворно шмыгнул в дверь, следом за ним, ворча, как недовольный медведь, вывалился сержант Трумак.

Трумак считал себя человеком бывалым и опытным. Ему хватило одного взгляда, чтобы определить, к какому сословию принадлежит женщина: не богачка — богатые люди пешком ходят редко, но и не из бедных, скорее всего, жена торговца средней руки. Полосатая юбка хорошего сукна, па плечах — белоснежная кружевная косынка, сколотая золоченой брошью. Молодая и, наверное, смазливая… когда не обливается слезами. А сейчас — глядеть противно: нос распух, глаза покраснели, светлые волосы растрепаны… Сержант еле заметно поморщился, слезливые женщины выводили его из себя. Он покосился на укутанного малыша, который лежал в корзинке и, благодарение небесам, молчал — больше женских слез Трумака раздражали только орущие младенцы.

Сержант перевел взгляд на задержанного, возле которого, обнажив дешевые мечи, стояли два солдата стражи. Это был высокий мужчина средних лет с тронутыми сединой волосами, чисто выбритый, похожий на лекаря из хорошего дома. Он стоял, скрестив руки на груди, глядя перед собой непроницаемыми черными глазами, и казался совершенно спокойным.

— Так, — кашлянув, проговорил сержант. Взгляд его быстро и внимательно обшаривал фигуру человека, отмечая каждую мелочь: дорогую неброскую одежду, перчатки из мягкой серой кожи, простроченные черным шелком, плащ с застежкой из черненого серебра. Гм…

— Симбар, доложи, что произошло!

Симбар, рыжеволосый уроженец Лутаки, самый смышленый в наряде, приступил к докладу, преданно уставившись на сержанта круглыми глазами:

— Вот эта белл шла по улице Каретников. — Он покосился на женщину, та высморкалась в угол косынки и прерывисто вздохнула. — Вдруг вот этот… э… господин бросился к ней, вырвал ребенка из рук, выхватил кинжал и…

— Хотел зарезать! — перебила женщина и гневно посмотрела на темноволосого человека. — Убийца!

— Правду говорит? — пробурчал сержант, бросая короткий взгляд на задержанного. Чутье подсказывало Трумаку, что надо держать ухо востро. Лучше всего поскорее сбагрить странного человека в городскую караульную, пусть там разбираются! В конце концов, за что им платят больше, чем простым стражникам, которые патрулируют улицы?

— Почти, — обронил задержанный невозмутимо.

Трумак раздраженно засопел. Неизвестно, что действовало на нервы сильнее: спокойствие человека, слезы, которые снова полились из глаз женщины, или прерванный разговор с богами.

— Разоружить его! — коротко рявкнул он. — Доставить в караульную, оттуда, если потребуют, в городскую тюрьму! Симбар, расскажешь старшему наряда, что к чему, ясно?

Тот понятливо кивнул.

Солдаты, переглядываясь, двинулись к человеку. Он спокойно и неторопливо снял перчатку с правой руки и отогнул воротник камзола. Блеснула приколотая с изнанки овальная золотая бляха.

Стражники поспешно отпрянули назад, наткнувшись на сержанта.

В другое время он съездил бы по уху сперва одному, потом другому, чтоб впредь неповадно было наступать ему на ноги, но сейчас Трумак даже не заметил этого. Он, не отрываясь, уставился на золотую бляху.

— Симон, городской палач, — заикаясь, пробормотал Тиго. — Палач с Драконьих скал!

— Да. — Симон небрежно поправил воротник, пряча бляху, кольца на руке сверкнули холодными искрами. — Иногда говорят и так.

Он искоса взглянул на Симбара, тот проворно отступил еще на шаг.

— Чего это ты побледнел, малый? — насмешливо поинтересовался палач, натягивая перчатку.

— Э… да… нет, — промямлил Тиго, неловко переступая с ноги на ногу. — Прошу прощения, белл…

Сержант с жадным любопытством разглядывал человека.

Ремесло заплечных дел мастера, видно, оплачивалось недурно: одна только серебряная пряжка на его плаще стоила бы Трумаку месячного жалованья! Выгодное это дело — головы отрубать… Имелись у палачей и другие доходы: в известные дни возле тюрьмы всегда толпились желающие приобрести кусок пеньковой веревки или клочок одежды казненного. Самым дорогим товаром считались сапоги повешенного. Чтобы скопить на этакое сокровище, сержанту пришлось бы полгода жить впроголодь! Немыслимо дорого, но от жаждущих приобрести не было отбоя, ведь всем известно, что вещи казненного приносят везение и богатство! А кроме того, палачи были искусны и в медицине, их частенько вызывали к богатым горожанам: врачевать переломы и вывихи, тоже за хорошие деньги, само собой!

Сержант подавил завистливый вздох.

Конечно, палачей презирали и боялись, им не подавали руки и даже запрещали селиться в городе, но при тех деньгах, что они имели, с этим можно было примириться. Дома палачей, возведенные за крепостной стеной, говорили о процветании лучше всяких слов.

Но тут неожиданно для себя Трумак представил черные холодные глаза, блеснувшие в прорезях кожаной маски, и зябко повел плечами.

— Э… белл… — Он помялся, соображая, как следует обращаться к такому человеку. Не называть же в самом деле его «белл палач»! — Вы и вправду…ну… собирались убить ребенка?

— Конечно нет, — усмехнулся Симон. Сержант провел языком по пересохшим губам, у него появилось крайне неприятное ощущение, что палач разглядывает его с профессиональным интересом. Взгляд непроницаемых глаз на мгновение задержался на могучей шее Трумака, он поспешно застегнул крючки на воротнике и отметил с досадой, что пальцы чуть дрогнули.

— Я хотел всего лишь провести лезвием ножа по горлу — поверьте, для блага самого ребенка, — продолжал палач.

Женщина громко всхлипнула. Сержант недовольно покосился в ее сторону и кашлянул:

— Но… зачем же?

— Одна из заповедей человека моего… ремесла — никогда не выходить из дома без оружия, — любезно пояснил Симон. — Я стараюсь ее не нарушать.

Он небрежно похлопал по ножнам, висевшим на боку.

— Существует древнее поверье: если, проходя мимо матери с младенцем, палач чувствует, что меч начинает колотиться в ножнах — этому ребенку в будущем суждена смерть на плахе.

Трумак услышал, как женщина ахнула. Палач скользнул по ней безразличным взглядом и продолжил:

— Но беду можно отвести, если выхватить малютку из рук матери и провести ножом по шейке ребенка. Всего лишь маленькая царапинка — и судьба изменена! Но сделать это нужно быстро, очень быстро, до того, как мать опомнится и закричит.

Симон холодно улыбнулся:

— Я не успел — ваши солдаты мне помешали.

Он поглядел на стражников, потом перевел глаза на женщину.

— Мне не удалось изменить судьбу вашего сына, достопочтенная белл, — негромко сказал палач.

— Он умрет на плахе? — недоверчиво переспросил Тиго, тыча пальцем в сторону ребенка.

Заплаканная женщина подхватила корзину со спящим ребенком.

— Это девочка! — проговорила она срывающимся голосом. — И она не…

— Какая разница? — Городской палач равнодушно пожал плечами. — Моему топору совершенно безразлично, чью голову он снесет с плеч — мужскую или женскую. Я могу идти? Благодарю вас… Прощайте, белл. Всего хорошего, сержант.

Трумак никогда не верил в предсказания, если они, конечно, не исходили от каменных богов сарамитов. Но сейчас, глядя в спину удаляющегося человека, он знал совершенно точно: все будет именно так, как сказал Симон, палач с Драконьих скал.

Улуста, старая нянька Бретты, вернулась из Лутаки поздним утром. Старухи не было около четырех дней. Само собой, отсутствие особы столь незначительной прошло совершенно незамеченным, разве что горничные «золотой» Бретты вздохнули с облегчением, избавившись от старой карги хоть ненадолго.

К сожалению, они знали, что счастье их долго не продлится: в Лутаку нянька ездила нечасто и возвращалась быстро. В Лутаке у нее жила дочь. Судя по тому, что старуха гостила не больше трех-четырех дней, та была не очень-то рада приезду сварливой, несносной мамаши.

Девушки-служанки терпеть не могли старую ведьму. Нянька имела привычку щипать горничных, если они, зазевавшись, проходили мимо скамейки, на которой она сидела со своим бесконечным вязаньем, бормоча что-то под нос. такая древняя, что, казалось, вот-вот рассыплется от ветхости как источенная древоточцами гнилушка.

Нянька проковыляла по окраине громадного сада, миновала пристройку, где помещались солдаты дворцовой охраны, пересекла задний двор и поднялась на крыльцо черного хода, которым пользовалась прислуга. Шаркая ногами, она прошла мимо кухни, ткнув кулачком в ребра лакея, недостаточно быстро уступившего ей дорогу, и добралась, наконец, до покоев «золотой» Бретты. Одна из хорошеньких горничных, вытиравших пыль с фарфоровых безделушек на камине, завидев няньку, поспешно выскользнула из комнаты.

Старуха проводила ее взглядом, распрямилась, потянулась, расправляя плечи, и направилась в комнату Бретты.

Возле мраморного столика, заставленного хрустальными флаконами и изящными футлярами с драгоценностями вперемешку с коробками конфет и остатками кадгарских сладостей, нянька остановилась, вынула из-за пазухи небольшую коробочку, обтянутую синим атласом, и осторожно поставила среди других вещей.

Вскоре за дверью послышались голоса и смех: с прогулки в парке возвращалась Бретта со своими фрейлинами.

— Белл Кволла! — «Золотая» Бретта вложила в голос столько яда, что можно было захлебнуться, но Хранительница нарядов и глазом не моргнула, ее лицо по-прежнему оставалось безмятежным и добродушным. — Разрешаю вам удалиться, одеться мне помогут горничные и белл Йора.

— С вашего позволения, белл, я хотела бы присутствовать при одевании, — заботливо проговорила Хранительница. — Под моим надзором горничные…

— Я вас уверяю, они справятся, — отрезала Бретта. Она прошла в свои покои, белл Кволла неотступно следовала за ней, озабоченно сдвинув светлые бровки.

— Гардеробы последней моды очень сложны, и я…

— Вон! — рявкнула «золотая» Бретта, теряя терпение.

В голубых глазках Хранительницы нарядов появилось довольное выражение. Она присела в реверансе и удалилась в самом прекрасном расположении духа.

— Проклятая сплетница! — с яростью воскликнула Бретта, когда служанки, помогавшие ей надеть платье, наконец покинули комнату. — Ненавижу ее! Шпионит за каждым моим шагом и все докладывает Луберту!

— Ну успокойся. — Йора расправила складки тяжелого бархатного платья подруги. — Помни, что ты, как лицо, облеченное властью…

— Какой властью? — «Золотая» Бретта швырнула в зеркало коробку из-под шпилек. — Какой властью?! Я не могу даже приказать отрубить голову тому, кому хочу! — добавила она, кипя от злости. — Придется ждать до лучших времен!

Она прошла к большому зеркалу в гардеробной и принялась критически разглядывать платье ярко-василькового цвета.

— Ты прекрасно выглядишь, дорогая, — улыбнулась Йора. — Садись, я тебя причешу, времени осталось немного, в Кипарисовом зале уже начали собираться гости. Турнир певцов! Ах, это так романтично!

— Ничего романтичного, уверяю тебя, — пробурчала Бретта. — Главную награду конечно же получит Морир Серебряный, вот увидишь. И никто не отважится сказать, что его главное достоинство — умение бубнить два часа подряд о каких-то малоинтересных исторических фактах! А когда он заканчивает наконец, все от радости не знают, чем его и наградить, чтоб он, упаси небо, снова не начал!

Йора захихикала, расчесывая густые золотые волосы подруги.

— Ну, послушаем других певцов! А как много собирается гостей! Жаль, на празднике не будет норлоков, — добавила она лукаво.

Бретта вздохнула и протянула ей несколько золотых шпилек, украшенных сапфирами и мелким жемчугом.

— Кстати, дорогая… — Йора ловко вколола шпильки в прическу. — Ты, конечно, помнишь белл Юнатини? Она была в свите правителя Шендана, когда он посещал Доршату. В позапрошлом году.

— Жена одного из Советников. — Память еще никогда не подводила Бретту. — Прыткая особа… не давала проходу Лорингу! Бегала за ним по пятам. И что?

— Не только Лорингу, — многозначительно проговорила Йора. Говорят, все лето, пока шенданцы здесь гостили, она осаждала одного нашего знакомого из Серого Замка!

— Вот как?! — Бретта поджала губы. — Не знала об этом!

— Безуспешно. — Йора тонко улыбнулась. — Но среди шенданцев была еще одна — белл Йонас… помнишь ее?

— Белокурые волосы и зеленые глаза. — Бретта задумалась. — Интересно, она на самом деле блондинка? Говорят, шенданцы умеют изменять цвет волос заклинаниями, и дамы этим охотно пользуются. Она тоже добивалась благосклонности Сульга, как Юнатини?

— Да! И, по слухам, ей повезло больше! — Йора закончила прическу и отступила на шаг, оглядывая Бретту.

— Число людей, которым я хочу отрубить головы, увеличивается с каждой минутой, — кислым тоном заметила «золотая» Бретта. — А ведь день еще не закончился!

Йора засмеялась.

— Теперь — украшения, — весело сказала она, перебирая коробочки с драгоценностями. — Я вижу, твоя нянька вернулась?

Бретта посмотрела в сторону террасы: в углу, на маленькой скамейке, грея на ласковом осеннем солнышке старые кости, сидела старуха в неизменном коричневом балахоне и скрюченными пальцами перебирала вязанье.

— Да, навещала дочку в Лутаке…

— Как странно, она тоже была молодой и ее кто-то любил, — проговорила Йора, незаметно поглядывая на няньку: старуха вызывала у нее неосознанное опасение. — Даже не верится…

— Старость отвратительна, — согласилась Бретта. — Подай малую бриллиантовую диадему, парные браслеты и… — Она серьезно задумалась — выбор украшений давался нелегко.

Йора открыла футляр с диадемой, затем помогла застегнуть браслеты, золотые, с синей эмалью.

— …серьги и ожерелье? — Она окинула взглядом туалетный столик Бретты. взгляд остановился на коробочке синего атласа. Обычно на футлярах с драгоценностями ювелиры ставили знак своего дома — на этой знака не было. — Может, еще что-нибудь? — Она нажала замочек, крышка откинулась. — Возможно, это?

Внутри коробочка была затянута черным бархатом, на котором покоился кулон из черного же непрозрачного камня, оплетенный тонкой золотой сеткой.

— Черный бархат? Странная фантазия ювелира… Ты собираешься сегодня надеть это? — немного растерянно спросила Йора. — Никогда не видела у тебя такого украшения. Немного мрачновато для праздника и не очень подходит к синему…

Бретта подскочила на кресле как ужаленная. В мгновение ока она оказалась рядом с Йорой и ударила подругу по руке. Коробочка отлетела в сторону, кулон упал на ковер.

Глаза у Йоры сделались круглыми, словно у совы.

— Дорогая… — только и смогла она выговорить, с изумлением глядя на подругу.

— Ради всего святого! Ты не касалась кулона? Ты не дотрагивалась до него?

— Я… Ох… — Испуганная фрейлина растерялась вконец. Бретта встряхнула ее с такой силой, что из прически Йоры выскочило несколько шпилек.

— Йора, это серьезно! Это очень, очень важно. Дотронулась ты до кулона или нет!

— Я… нет. Кажется, нет. — Йора захлопала глазами. Она никогда не видела Бретту в таком состоянии. — Да… нет. Я только открыла коробочку и… Бретта разжала пальцы. Мгновение она глядела на подругу, потом перевела дух.

— Проклятье! Я чуть было с ума не сошла! То-то Луберт был бы рад. — Она подошла к валявшемуся на ковре кулону и подняла его за тонкую цепочку. — Сумасшедшая сестрица, что может быть лучше!

— Что случилось, Бретта? Что такого в этом кулоне? И почему… — Йора замолчала.

— Ничего особенного. — Бретта зажала кулон в кулаке и улыбнулась, она умела быстро брать себя в руки.

— Поправь мне прическу! — сказала она. — Нужно торопиться, иначе турнир певцов начнется без нас. А я, как ты понимаешь, не могу пропустить выступление Морира Серебряного. Я — большая любительница исторических баллад. Я их просто обожаю! Я без них жить не могу!

Кулон был крепко зажат у нее в кулаке, и пальцы, намертво его стиснувшие, не желали разжиматься.

Йора неслышно подошла и встала позади, глядя в зеркало прямо в глаза «золотой» Бретте.

— Я знаю, что это, — негромко проговорила она. — Слышала про такое…

Бретта промолчала.

— Это амулет вдовы. Если замужняя женщина станет носить его, то очень скоро ее муж… она снова станет свободной.

— Йора, — проговорила Бретта, в голосе ее скользнули опасные нотки. — Поправь мне прическу.

Та послушно взяла щетку и пригладила золотые волосы.

— Это Запретная магия, Бретта. Где ты достала этот амулет? Неужели в Доршате?

Йора бросила быстрый взгляд в сторону террасы.

— Твоя нянька… — Она прикусила губу. — Вот за чем она ездила в Лутаку… Бретта, знаешь, что тебя ждет, если станет известно, что ты пользовалась амулетом Запретной Магии? Подводная темница Драконьих скал! А перед этим тебя лишат всех титулов, которые гарантируют неприкосновенность! Это значит — пытки и смертная казнь!

Взгляд синих глаз, который она встретила в зеркале, был тверд.

— Мне жаль, что ты увидела амулет, Йора. Я не хотела втягивать тебя в это. Не хотела, чтобы ты знала лишнее. У меня и в мыслях не было делать тебя соучастницей! Но, чума все побери, у меня вылетело из головы, что сегодня твоя очередь помогать мне одеваться! Болтовня отвлекла меня, иначе первое, что я сделала бы — спрятала бы футляр! Когда ты его раскрыла… Йора, если бы ты прикоснулась к амулету хоть пальцем, то… нет, твой муж бы не умер, но… возможно, он тяжело заболел бы или… твоему семейному счастью грозила бы беда. А ведь я знаю, что ты счастлива.

Йора почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы:

— Зачем ты это сделала? На какой срок ты зачаровала амулет? Сколько осталось жить твоему мужу? Бретта, он был холоден к тебе, он бессердечный человек, возможно, но… разве это причина, чтобы…

— Йора… — Бретта по одному разогнула сведенные пальцы. — Убивают и по гораздо меньшим причинам. Почитай-ка летописи Белого Дворца! Мне уже все равно, жив Сайрас или нет. Когда-то я любила его… и если бы он меня любил, я была бы… ну, неважно. Но все повернулось иначе. И я должна быть свободна. — Бретта перевела взгляд на лежащий на ладони амулет. — Единственное, о чем я жалею, — это что ты оказалась замешана в эту историю. Извини.

Йора молча кивнула, глотая слезы. Бретта помолчала.

— Помоги мне расстегнуть платье, — приказала она. — Амулет вдовы нужно носить на голом теле.

Йора торопливо принялась расстегивать крючки сзади на платье Бретты.

— Вытри слезы, Йора. Успокойся. Нам пора идти на праздник, и мы должны быть веселы и оживленны. Улыбайся. Улыбайся и радуйся жизни!

С этими словами «золотая» Бретта надела цепочку амулета.