Игры в вечность

1

Сейчас нужно пойти к Атту.

Пожалуй, с этого стоило бы начать, но это только потом легко говорить, как было нужно.

Нужно поговорить. Это глупости легко делать в одиночку, без оглядки. Оглядываться и думать лучше вместе. И сражаться лучше вместе.

Для начала Атт наверняка попытается свернуть Эмешу башку, за все его глупости. Но, пожалуй, у него ничего не получится, дело слишком серьезное, чтобы отвлекаться на такие пустяки.

Дворец у Атта большой, просторный, светлый, с высокими стрельчатыми окнами, длинными рядами витых колонн и мозаиками, мягко поблескивающими кусочками смальты. Пожалуй, немного старомодный и вычурный, но вполне отвечающий статусу владыки небес.

Секретарша в приемной критически осмотрела Эмеша с ног до головы и тяжело вздохнула.

– Знаете, – важно сказала она, – у нас вообще-то не принято ходить в таком виде.

Вежливо улыбнувшись, Эмеш пожал плечами.

– Знаете, мне вполне нравится мой вид. Если хотите, я могу вытереть ноги вот об этот коврик.

Он кивнул на роскошный шелковый ковер с витиеватым золотым узором. Секретарша совершенно серьезно задумалась, окинула опытным взглядом запыленные сандалии Эмеша, потом, очевидно, оценила стоимость ковра и строго сказала:

– Нет, пожалуй не стоит.

– Вот видите, – веско заметил он. – Теперь я могу пройти?

Секретарша снова вздохнула, видно было, что посетители доставляют ей много хлопот и отрывают от важных дел.

– Сейчас я вас соединю. Если Атт пожелает, он пригласит вас к себе.

Эмеш фыркнул, еще бы он не пожелал. Но спорить было бессмысленно, только время терять.

Секретарша набрала номер, и через несколько секунд на небольшом экране у ее стола, возникло царственное лицо Атта. Эмеш подошел поближе.

– Привет, – поздоровался он, и даже помахал рукой.

Атт нахмурился, что-то буркнув себе под нос.

– Мне надо поговорить с тобой. Лично, – сказал Эмеш.

– Ты был в Иларе?

– Был.

Глупо отрицать, он не за этим сюда пришел. Да и Атт не спрашивал, он все прекрасно знал.

– Поднимайся, – Атт махнул рукой и исчез.

Кабинет Атта находился на самом верху, под гигантским хрустальным куполом, искрящимся миллионами солнечных зайчиков. Атт считал, что купол этот выглядит слишком легкомысленно, но зато сразу дает понять где ты находишься. Он неоднократно порывался заменить его экраном во весь потолок, и включать на нем небо только по особым случаям, но так до сих пор этого не сделал. Наверно к лучшему. Лучше настоящее небо над головой, чем иллюзия.

Впрочем, где оно, это настоящее? То беспредельное небо, незаметно растворяющееся голубоватой дымкой во тьме вселенной? Нет его здесь, и не было никогда, не небо – твердь, скорлупа, отделяющая крошечный, несмышленый мир от невообразимой бесконечности вовне, от мрака… впрочем от мрака ли? Кто бы знал…

А звезды мерцающие в вышине – лишь дрожащие фонарики на небесной тверди, не те далекие миры, полные тайн, лишь близкие огни…

Эмеш остановился перед массивной дубовой дверью, с золоченой ручкой. В отличие от купола, дверь выглядела очень официально, реально даже, ничуть не игрушечно, вполне достойно владыки небес. Что ж, это его дворец.

Сходу пнул ногой дверь – такую дверь еще надо уметь пинать, не отбив ноги.

Атт представительно располагался в кожаном кресле, за большим, черным, полированным столом. Живое воплощение власти, ибо он и есть та небесная твердь, плоть от плоти, это он прикрывает собой крошечный мир, не давая мраку пробиться сквозь хрупкую скорлупу. Великий хранитель мира…

Нет, не так. Просто уставший, растерянный, пожилой человек. Не таким привык видеть его Эмеш.

– Ты садись, садись, чего встал, – буркнул Атт, едва шевеля блеклыми тонкими губами. Он все еще глядел в окно, туда, где среди лохматых облаков носились быстрые ласточки.

– Ну, – сказал он, – говори.

Говори… Легко сказать… Эмеш хотел начать, у него была заготовлена целая речь – все что было, и что должно было быть, он хотел объяснить. Как пришел царь, сам пришел, никто его не тянул… как ходил потом в Илар менять царя на Лару, и оказалось – жизнь есть жизнь, да, жизнь какого-то игрушечного царя действительно достойна жизни… (впрочем, все сходится!) достойна жизни игрушечного божества. Они оба не настоящие. Это была игра.

Он хотел рассказать, как надеялся помочь этому миру, и ведь он правда, почти сам верил в это – помочь! Но вместо помощи пришлось убивать рыбаков, правда не ему, он не смог, он ничего не смог сам. Глупые, никчемные слова, червяки, которых только давить… Все не так.

– Там бабочки, – просто сказал он.

– Я знаю – согласилось небо. Атт по-прежнему смотрел на ласточек в облаках.

– И что будем делать? – спросил у него.

– Сражаться.

Пожал плечами – чего ж тут непонятного. Они давно искали демонов, ждали, и вот нашли, демоны пришли к ним сами. Они собирались сражаться, и вот время пришло. Пора действовать. Пора вытащить из ножен заржавевший клинок, вскинуть над головой, под истошный боевой клич… или не клинок? Что там у него? Может быть автомат как у царя? Да хоть кухонный нож! Сойдет и нож. Но лучше, конечно, достать из закромов грозовые перуны и со всей божественной силы, со всей божественной дури их! В демонов! Чтобы знали! Эх, знать бы самим…

– Как ты собираешься с ними сражаться, Мариш?

– Не с ними, – тихо сказал Атт.

Потом он долго молчал, думая о чем-то нереально далеком, том, что было не здесь и не сейчас. Облака медленно плыли в вышине, клубились, лениво перетекая из одного края небес в другой. Небеса не привыкли спешить, и со всей дури не привыкли.

– Не с ними, – собственным эхом отозвались небеса, – не с бабочками нам надо сражаться, а с собой.

– С собой? Я не понимаю…

Атт наконец повернулся к нему, окинул изучающим взглядом, словно видел в первый раз. Впрочем, может так и есть, как сейчас – в первый.

– Это уже не наш мир, Сар, – Атт говорил медленно, его слова текли словно облака, из края в край, от начала к концу, – мы разучились… а скорее и не умели никогда по-настоящему держать мир в руках. Мир не подвластен нам до конца. У нашей силы слишком ограниченные рамки. Ты же всегда знал, что это игра. Игра, у которой есть правила. Ты знал, как по этим правилам играть, и внутри этой игры ты был всемогущ. Ты был бог. Был, Сар. Загвоздка в том, что правил больше нет, люди делают, что хотят, мир меняется и мы ничего не можем с этим поделать. Мы не всемогущи, мы сами это видим. Мы уже не вполне боги. Пришла пора решать, разобраться кто мы и перестать метаться туда-сюда.

Решать? Что тут решать?

– Мы все-таки боги, – ответил, почти уверенно. – Ведь это же мы создали этот мир, создали людей, создали все это. Неужели мы не сможем справиться с какими-то бабочками?

Хотел сказать еще – кто как не мы, других богов тут все равно нет, а значит придется нам, Мариш, к чему метаться?

Атт усмехнулся, и словно расслышав мысли, но не слова, устремил на Эмеша испытывающий пристальный взгляд.

– Попробуй, – сказал он, – может у тебя получится. Италь, вон, уверяет, что ты умеешь.

Эмеш растерялся.

– Я? Умею что?

– Умеешь быть богом по настоящему.

Атт смотрел на него в упор, внимательно прищурившись, глаза в глаза.

– Сар, ты видел человеческих магов? – вдруг спросил он.

– Кого?

– Магов. Бормочут заклинания и творят чудеса. Не слишком пока чудесные чудеса, но ведь творят. И заметь, без всякой нашей помощи.

– Глупости, – не поверил Эмеш.

Как могут люди, не обладая силой? Или силой их тоже кто-то наделил, обойдя второй запрет? Если так – он даже ничуть не удивится.

– Нет у них никакой силы, Сар. Просто люди. Я проверял.

– Но тогда как? Есть какие-то универсальные волшебные слова? Может и нам тоже попробовать?

Слова? А было бы не плохо. Эмеш сейчас готов был поверить во что угодно, в любую магию, лишь бы найти верное средство. Если нужно – он целый здоровенный том волшебных слов готов выучить, уже представлял черный такой, пыльный фолиант, в переплете из кожи девственниц. Готов даже сам этих девственниц наловить на переплет… впрочем нет, к этому он как раз не готов, книжный червь он, не способный ловить и сдирать кожу живьем. Зато готов увешаться с ног до головы лягушачьими лапками и мышиными крылышками… или чем там положено? Готов варить зелья, скакать всю ночь вокруг костра и бить в бубен. Бить в бубен он сможет! Громко! Чтоб содрогались небеса! Был бы толк.

– Не знаю, – сказал Атт, – думаю нет никаких волшебных слов, дело в чем-то другом… Сила не в мышиных крылышках.

Не в крылышках, покорно согласился Эмеш. Крылышки так, шелуха, для отвода глаз, они нужны, чтобы проще было поверить, нужны лишь для деревенских шарлатанов, надеющихся своими плясками впечатлить доверчивую толпу и натрясти полную мошну медяков. Нет, почему-то казалось – настоящий маг может без крылышек, одним взглядом. Настоящий бог… Настоящий бог тоже может, и еще как! Значит надо научиться. Не так как сейчас, не набором балаганных фокусов… им надо стать истинно всемогущими, всевидящими и всезнающими. Кто-то должен.

– Настоящему миру нужны настоящие боги, – подтвердили небеса, – кто-то из нас должен стать настоящим, иначе не справиться.

Почему-то становилось страшно. Почему-то устах небес это звучало как приговор, захотелось крикнуть – «Нет! Только не я».

Наверно потому, что это означало перестать быть человеком, ибо нельзя приобрести не теряя. Пробовать не хотелось. Слишком страшно.

– Может просто уйдем, а? Мариш? Может ну его? Ты же давно хотел уйти.

Надежда робко скребется внутри.

– Хотел, – сказал Атт, – но разве от них уйдешь? А ты, Сар, сможешь их бросить? Зная, что погибнут, ведь мир еще не готов остаться без нас. Рухнет небо. Ты сможешь? Ты уже научился убивать этих людей?

Эмеш на секунду зажмурил глаза. Не научился, так и не смог, это слишком трудно…

Не бог он, нет, не у него выходит взирать свысока, когда сталкиваешься лицом к лицу. Не умеет одного ради тысячи. Это только на словах легко, да когда издалека. А когда своими руками – не выходит, руки трясутся. Плохие у него руки, слабые.

Нужно встать и сражаться, но не умеет он, не привык. Не воин он. Он даже не молодой щенок, которого легко натаскать, научить, приучить. Он старый пес, давно привыкший спать в хозяйском кресле и каждый раз вовремя получать полную миску хрустящих сухариков, даже не кость. Бросить?

– Знаешь, лодочник сказал, что люди выживут и без нас.

Хотелось оправдаться, снять с себя ответственность. Кто он такой, чтобы отвечать за тысячи-тысяч людей?! Люди как-нибудь сами, ну не ему же, в самом деле, спасать человечество!

Атт ответил не сразу, сначала глянул на Эмеша так, что тот все понял и без слов. К чему это? Скорее удобная ложь, чтобы заглушить совесть.

– Конечно выживут, – сказал жестко, – люди, они как крысы. Выживут. Какой-нибудь Ной в своем ковчеге забьется в нору и выживет, а потом даст жизнь сотням других. Но погибнут слишком многие.

Умолк, поджав губы, пророкотал далеким раскатом, сверкнул ослепительной молнией глаз. Потом встал, достал из бара бутылку коньяка, налил себе и Эмешу, задумчиво покрутил в руках бокал, но так и поставил на стол, раздумав пить. Вздохнул.

– Сар, ты только не думай, что боюсь вернуться, – сказал тихо, и лицо владыки небес стало вдруг совсем человеческим, старым. Он пожалуй и сам понимал, что объяснять ни к чему, но хотелось поговорить, поделиться, – я прекрасно понимаю, что меня там ждет. Но я, не задумываясь, сменял бы вечность на полгода нормальной человеческой жизни. Я устал бегать от этого, я хочу вернуться.

– Полгода?!

– Да, Сар. Может быть год. Ты же знаешь сам. Может быть даже полтора… хотя вряд ли. Больше мне никто там не даст.

Он грустно улыбнулся и развел руками. Долго сидели, почти неподвижно, молча. К чему слова? Иногда молчание куда красноречивее, и невысказанные слова – правдивее сказанных в слух.

Полгода-год человеческой жизни вместо вечности. Он на самом деле готов вернуться.

У Атта там чудесный дом, хризантемы вдоль дорожки, любящая жена, и дочь – та настоящая Ларушка, белобрысая Леночка, которая, кажется, осталась там, дома… Атту есть куда возвращаться. Хоть ненадолго, но вернуться, окунуться с головой в уютное домашнее тепло.

А ему самому? Эмеша по ту сторону хрустальных небес, никто не ждет, ему нечего искать там. Ни тепла, ни дома, ни семьи. Уходя – он ушел навсегда. Он никогда не рассчитывал вернуться.

И тогда, уходя, он долго стоял на пороге, прощаясь. Вдруг спохватился, побежал, зачем-то смахнул со стола пыль, аккуратно застелил кровать, полил из желтенькой леечки цветы на окне… за шторой притаилась банка с кистями… две в краске, совсем засохли, размочить бы… эх… рука сама скользнула по стопке разномастных подрамников, столпившихся у стены… эх, давно он… давно, да и не к чему теперь. Отвернулся, вышел, поспешно щелкнул в двери ключом, потом долго ждал громыхающий лифт, но плюнул, пошел вниз пешком. Зачем-то достал газету из ящика, покрутил в руках и сунул назад.

На улице было холодно, самый конец октября, и первые мокрые снежинки безжалостно били в лицо колючими иглами, а лужи подернулись инеем у краев. Деревья стояли почти голые, озябшие, серые… красный краплак рябины ярким пятном мазнул поперек грязной слякотной сепии…

Корноухий дворовый пес равнодушно смотрел из-за угла, а люди – они как всегда спешили, все по своим делам, даже не замечая, хрустя последним ссохшимся листом. Тогда он достал из кармана ключи и вдруг размахнулся, со всей силы, забросил подальше, в осенние лужи, в грязь. Брызги… Корноухий лениво проводил взглядом и пошел посмотреть, понюхал. Эмеш вдруг испугался – принесет. Нет, не принес – дворовый пес не умеет играть. Раз бросили, значит всерьез, насовсем. Теперь он не вернется.

Теперь у него есть только этот мир, не настоящий, сказочный, чужой мир. И за него придется сражаться, с демонами. Сказка? Бред? Правда?

– Думаешь, мы справимся? – спросил, без особой надежды.

Атт глянул на него, скрипнул зубами.

Он-то хочет вернуться, его дом – его ждет, но ответственность тяжелым грузом давит на плечи. Ничего, Атт сильный, он справится.

– Не знаю, – твердо сказал владыка небес, и в голосе ясно зазвенела каленая сталь, – но пока я еще что-то могу, я буду сражаться. Сначала как человек – до конца. Потом, если повезет, как бог – одним ударом.

Невысокий, лысый старик, несчастный, больной и уставший. Грозный владыка небес, мечущий грозовые перуны. Воин, твердо решивший идти до конца. И сражаться. Пока еще жив – до конца! За свой мир, за своих человечков, которые ему как дети… Эмеш смотрел на него и пытался понять, какой Атт настоящий, какой он на самом деле. Старик? Бог? Суровый воин? Такой может, не хуже Утнапи…

– Как там моя дочь? – тихо спросил воин.

Эмеш вздохнул резко, зажмурил глаза.

– Ничего, жива…

Что тут еще скажешь? После всего.

– Ты не думай, Сар, я бы ее не бросил, не оставил бы в Иларе. Но сначала хотел попробовать справиться с демонами сам, они ведь будут охотиться за ней. В Иларе безопасней.

Эмеш до хруста стиснул челюсти. В Иларе безопасней… Вспомнился Думузи, который… впрочем, он уже давно перестал что-либо понимать. Он хотел как лучше… Глупый заигравшийся бог, наивный, все бегает, суетится, играет в детектива, Холмса или там Пуаро, а может старушку Марпл, милую старушку, платье в горошек и теплые чулки… старушка расследует преступление – демоны, видите ли, на свободе, старушка спасает мир, размахивая старым зонтом, она конечно найдет и спасет… Вдруг стало стыдно – все не так. Лучше поговорить о чем-то другом.

– Так что будем делать, Мариш? Там бабочки.

Атт глянул на него, и все же выпил свой бокал, одним махом, поморщился, чуть мотнув головой.

– Причем тут бабочки…

Бабочки ни при чем, понимал Эмеш, он и сам это видел прекрасно. Бабочки лишь часть чего-то большого, осколки ломающейся скорлупы, или частички мрака… даже без бабочек…

– Небо гудит, – сказал Атт, – я все пытаюсь его успокоить, но не выходит. Не знаю как. Такое чувство, что оно скоро треснет. И я не знаю, что будет тогда.

Мир становится реальным, он готов вылупиться, избавится от игрушечного небесного свода, о который бьются головой птицы, и еще Утнапи этот, крылатый… мир уже готов разойтись ввысь и вширь, расплеснуться морями, подняться к облакам снежными вершинами гор. Только сначала он треснет по швам, и тысячи тысяч жизней полетят в пропасть. Уцелеют ли они сами? И что будет потом? Атт потянулся к бутылке, налил и выпил еще, на этот раз не морщась.

– Ну, так как ты?

– До конца, – вздохнул Эмеш, прекрасно видя, как его голова уже бесстыдно торчит на острие кола, и жирные изумрудные мухи ползают, деловито потирая лапки. – До конца.

– Скажи, Сар, – спросил Атт, когда они сидели на открытой веранде и обсуждали предстоящую войну, – ты сам нашел ты дверь, или тебе показали?

– Какую дверь?

– Ту, в лабиринте.

2

Эмеш остался один.

Кажется, даже свет немного ослаб… впрочем, он не вполне был в этом уверен…

Лабиринт, больше похожий на храм, на вершине какой-то горы. Их всех привели сюда, но внутрь пускали только по одному. Если сможешь пройти его до конца и найти выход, значит сможешь все. Экзамен на бога.

Тишина. Ни один звук снаружи не в силах был пробраться сюда, сквозь толщу стен и пустоту сотен комнат. Даже звуки шагов и дребезжанье разноцветных бубенчиков его недавних провожатых стихло, как только они скрылись за дверью. Словно они просто растворились там. Может быть, они знают какой-то тайный ход, надо будет попытаться его найти – вдруг повезет.

В то, что эти существа не люди, и они могут много больше его самого, верилось пока с трудом. Люди как люди…

На прощание Эмешу дали небольшой кусочек мягкого, крошащегося мела – отмечать двери, которые он будет проходить. Какая забота. Он-то думал, они сделают все, чтобы не нельзя было найти дороги назад. А они даже не потрудились завязать глаза, когда вели сюда. Эмеш знал, что у него неплохая память, он запомнил каждый поворот. Конечно, никто не утверждает, что будет легко, но вроде и ничего невозможного. Если все пойдет хорошо, то уже сегодня вечером он будет ужинать под открытым небом, а не в этих кротовых норах.

Но только ведь не спроста их послали в этот лабиринт, Уршанаби знал что делает. Слишком ценный приз ждал в конце. Должен быть какой-то подвох, какая-то уловка. Что ж, он сам на это согласился. Итак, Эмеш остался один. Пора было начинать, а не торчать столбом.

Эта комната, в отличие от других, имела четыре двери – по одной в каждую сторону. Ну разве не глупо? Неужели они думают, что кто-то может выбрать не то направление? Ну, разве можно было забыть, через какую дверь они вошли сюда, и в какую ушла позвякивающая процессия недавних провожатых. Пока это больше всего походило на дешевый аттракцион.

Эмеш подошел к двери и старательно нарисовал на ней жирный крестик. Это, конечно, совершенно бессмысленное действие, даже если он вконец заблудится, то вряд ли попадет сюда. Но раз уж у этой игры есть правила – будем по ним играть. Подумав немного, он нарисовал вокруг крестика аккуратный кружек – это все-таки его первая дверь, можно и постараться.

Проделав все это, Эмеш торжественно открыл дверь. Там было то, что он и ожидал – другая комната, та самая, через которую они прошли, и где бесследно растворились смотрители лабиринта. Надо было поискать потайной ход, ведь это кажется не запрещалось. Нужно выйти из лабиринта, а уж как он это сделает – не обсуждалось. Эмеш огляделся.

Голые, ровные, желтовато-серые стены. Тонкая коричневая полоска орнамента идущая по всем стенам где-то на высоте пояса. Эта комната ничем не отличалась от всех остальных. Здесь было три двери – та, через которую он вошел и по одной в боковых стенах. Ему было налево.

Сложно представить, где здесь может быть потайной ход – стены ровные, покрытые чем-то вроде штукатурки. На них и трещин-то не было, не говоря уже о возможности спрятать какую-то дверь. Ровный земляной пол. Да нет здесь никакого потайного хода, просто они вошли в следующую дверь и звуки шагов стихли.

Однако для полной уверенности Эмеш все же обшарил все стены и пол, но, как и следовало ожидать, ничего не обнаружил. Он нарисовал на двери крестик и пошел дальше.

Теперь нужно повернуть налево, потом снова налево, прямо, два раза направо и снова прямо. Пока Эмеш был полностью уверен, что идет правильно. Комнаты были похожи друг на друга, как соты в улье. Конечно, он отдавал себе отчет, что однажды может ошибиться, ведь они прошли около полутора сотен комнат, и пожалуй невозможно без запинки добраться до самого конца. Что ж, будем надеяться на удачу, до сих пор она была вполне благосклонна. Думать о возможных проблемах пока не хотелось. Скоро Эмеш рисовал крестики уже без особого усердия.

Надо сказать, что комнаты были достаточно большие, где-то пятьдесят шагов от двери до двери – это ж не лень было отгрохать такую громадину.

Он открыл очередную дверь… да что собственно говорить, ничего нового он там увидеть не мог. Еще одна здоровенная серая комната с темя дверьми.

И все же он вдруг начал сомневаться в правильности выбранного направления. Конечно память его не должна подвести, но лабиринт был очень уж большой. И…

Вот черт! Как?! Эмеш не мог поверить то такое возможно! То, что он видел не укладывалось у него в голове. Прямо перед ним была дверь, а на ней жирный крестик обведенный кружком. Тот самый первый крестик. Но этого не может быть. Никак! Он не мог вернуться назад, он прекрасно помнил дорогу.

С минуту Эмеш стоял не в силах пошевелиться, даже дышать, кажется, перестал. Это было настолько неожиданно, что он не мог поверить в реальность происходящего.

Потом потянул руку. Да, крестик был на месте, пальцы скользнули по шершавой поверхности двери, немного размазав тонкие линии, и это наконец вернуло мне способность думать. Так, и что теперь?

Эмеш растерянно огляделся. Да, это действительно была та первая комната, здесь было четыре двери, а во всех остальных комнатах только три.

Значит где-то он ошибся, причем настолько, что сделал круг и вернулся назад. А еще возомнил, что у него все получится. Вот идиот! Э-эх, что же делать?

Эмеш открыл дверь и остановился. Сначала надо подумать где он мог свернуть не туда. Конечно не здесь, уж с первой дверью ошибиться не мог… или мог. Сейчас он был готов поверить во что угодно. Эмеш закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Но он успел побывать во стольких комнатах, что вычислить, где произошла ошибка, казалось невозможным.

Единственное, что Эмеш смог придумать на первое время, это пройти по своим крестикам еще раз, вдруг удастся что-то вспомнить.

Это было совсем не сложно, его корявые значки на дверях всегда хорошо заметны, даже с противоположного конца комнаты. По дороге он пытался сверяться со своей мысленной картой, и отметить несколько комнат, где хоть немного мог усомниться в правильности направления. Но их получилось больше, чем он ожидал, выбрать нужную было совсем не просто.

Второй круг Эмеш, кажется, пошел быстрее первого. И вот он снова стоял в комнате с четырьмя дверьми, уткнувшись носом в свой первый крестик. Надо было решать.

Интересно, что происходит с теми, кто заблудился в лабиринте? Вроде как служители выводят неудачников наружу, но как они их находят? Какие-то датчики… Впрочем, они ж демоны, они и не такое могут.

Черт! Не думать об этом! Он найдет выход, чего бы это ни стоило, он всегда привык идти до конца.

Эмеш сел на пол, прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Надо было хорошенько все обдумать, пока окончательно не заблудился. По крайней мере, сейчас он знает, где находится.

Поскольку он так и не смог решить, где именно ошибся, то решил действовать по порядку. Начать с первой комнаты, из тех, в которых сомневался, и так пока наконец не найдет выход. Все казалось просто – пойти до конца каждый поворот, пройти по тому пути, который он запомнил… Но ведь где-то он допустил ошибку, и может быть не одну. Ладно, в любом случае ничего умнее пока придумать не смог.

Свои новые направления Эмеш решил отмечать кружком, чтобы не запутаться.

Первая попытка закончилась неудачей. Он пошел, как казалось, до самого конца, но выхода там не было. И решил не блуждать без толку, пока совсем не потерялся, а вернуться по своим знакам назад. Тем же закончилась вторая, третья и четвертая попытки.

На пятый раз он по пути два раза походил через комнаты с крестиками, и решил наконец, что вряд ли это направление может быть верным.

Сложно сказать точно, сколько времени он провел в беготне по комнатам, но порядком устал и окончательно уверился, что таким способом не добраться до цели.

Для начала Эмеш решил снова вернуться в первую комнату. Она почему-то представлялась чем-то очень надежным и правильным, точкой отсчета, если угодно. Это, пожалуй, было единственное место в лабиринте, в котором он был полностью уверен.

Там он снова сел на пол. Надо было немного отдохнуть и собраться с мыслями. Эмеш размышлял так долго, что едва не уснул… все-таки усталость давала о себе знать, по лабиринту изрядно набегался…

И тут ему голову пришла неожиданная мысль – надо нарисовать карту! Возможно мысль не такая уж неожиданная, но тогда она показалась настоящим озарением.

Комнаты были одинаковые, примерно квадратные. Он расчертил на полу остатками мела ровные ряды клеток. Вот здесь, Эмеш отметил эту комнату крестиком, он находится сейчас. Теперь надо было нарисовать путь, по которому предположительно надо пройти, чтобы выбраться наружу. Раньше ему казалось, то он хорошо его запомнил. Эмеш принялся за дело.

Хм… интересно, линия дважды пересекла саму себя. Что ж, вполне могло быть, то провожатые водили его кругами.

И еще… Вот черт! Так и есть! По его карте выход оказался в этой самой комнате, его линия вернулась назад. Тут где-то ошибка. Поэтому-то он и ходил кругами, просто плохо запомнил дорогу и каким-то образом вернулся в начало. Что ж, можно сказать повезло, он мог зайти куда угодно.

Та-ак… Нет, подождите, как же это так? Эмеш вдруг осознал одну существенную, но совершенно не реальную вещь – на карте он возвращался в эту комнату через ту же дверь, что и выходил, но на самом деле – возвращался через противоположную. Это совершенно не укладывалось у него в голове. Значит опять где-то ошибся. Но это как раз не сложно проверить.

Он встал и направился к двери. На этот раз Эмеш старался как можно лучше все запомнить, благо заблудиться было не возможно, на дверях по-прежнему красовались крестики. И скоро вышел в первую комнату с противоположной стороны, как и ожидал. Тогда он попытался проследить этот путь по карте еще раз, и снова оказалось, что выход там же где вход. Чудно.

Однако это все могло объяснить и оправдать его. Он все запомнил правильно, и вовсе не так глуп, как начал было думать. Просто здесь замешано колдовство. Конечно, и не стоит забывать ради чего он тут. Экзамен на бога… Но как с этим справиться? Несмотря ни на что, он всего лишь обычный человек. Игра? Но как в нее играть?

Теперь он и не сомневался, куда пропали его провожатые, когда вышли за дверь. Они просто перенеслись сразу к выходу. У Эмеша опустились руки. Вот все и кончилось.

Он чувствовал себя совершенно беспомощным, и это начинало уже раздражать по настоящему. Обман! Что за игры в самом деле! Они так не договаривались!

А они еще дали мел! Они сказали, что это ему поможет. Хорошая шутка, ничего не скажешь. Вот найти бы, не посмотрел, что демоны или кто они там. Пусть подавятся своими способностями, ему это не нужно. Он хочет домой.

Вот черт! Эмеш со всего маху саданул ногой по двери и та закачалась, едва не сорвавшись с петель.

Теперь остается только ждать, когда за ним придут… если придут. Бегать по лабиринту, как дрессированная крыса, было совершенно бессмысленно. Ждать пришлось долго.

Его разбудили шаркающие шаги. Приоткрыв один глаз, он увидел старого рогатого смотрителя, который увлеченно разглядывал его карту.

– Так значит, ты нашел выход? – усмехнулся он, поворачиваясь к Эмешу.

– Как же я мог найти выход? – прошипел Эмеш сквозь зубы, – здесь нет выхода. Это обман.

Смотритель покачал седой головой, и бубенчики на его одежде тихо звякнули.

– Здесь есть выход. Здесь столько выходов, сколько захочешь.

– Это обман! Магия! – фыркнул Эмеш, – я все понял. Из этого лабиринта можно выйти только при помощи магии.

– Вся магия у тебя вот здесь, – смотритель постучал себя указательным пальцем по лбу.

Эмеш выругался и отвернулся чтобы не сорваться. У него там не было никакой магии, уж это он точно знал.

– Ты мне не веришь? – смотритель не особенно удивлялся, – но все действительно зависит только от тебя. Выход будет за любой дверью, какой ты захочешь, и если захочешь там будет любая другая комната. Вот смотри.

Он подошел двери с крестиком и открыл ее. Конечно у него получилось, там был выход. Эмеш снова презрительно фыркнул. Еще бы, ведь у проклятого демона в голове действительно была магия, в отличие от него. Так Эмеш и сказал. Смотритель с досадой покачал головой.

– Ты ничего не понял. Лабиринт слушается меня, и тебя будет слушаться. Можешь попробовать сам, если хочешь. За дверью будет то, что ты там ожидаешь.

– Я вот очень хотел увидеть там выход.

Смотритель усмехнулся.

– Ты не верил, что выход там есть. Сначала ты знал, что выход далеко, и не мог его найти, потом ты видел свои крестики, и знал, что выхода там быть не может. Все дело вот здесь, – он снова постучал себя по лбу костлявым пальцем. – Ты мог с самого начала перенестись куда угодно, хоть домой, но ты знал, что это не возможно.

Эмеш все равно не верил. Так не бывает. Он не умеет. У него не получится.

– Конечно, не получится, – пожал плечами смотритель, – но ты сам виноват. Я рассказал тебе, что нужно делать, и теперь все зависит лишь от тебя. Выходи, или оставайся тут навсегда.

Он шагнул в сторону и исчез, словно и не было. Без всяких дверей.

Несколько минут Эмеш стоял тихо шипя сквозь зубы, сжимая и разжимая кулаки. Происходящее по прежнему казалось обманом, то, что ему предлагали – невозможно. Никак. Он никогда не сделает этого, он не приведение, чтобы ходить сквозь стены… Все это не правда, это не настоящее. Это игра. Вот сейчас он откроет дверь… За дверью была еще одна комната, и две двери – направо и налево. Эмеш с силой захлопнул дверь, так, что со стены посыпалась штукатурка.

А потом долго бегал по комнате кругами, ругая проклятых демонов, лабиринт и себя заодно. Но что толку. Иного выхода у него не было. Нужно либо совершить невозможное, либо сдохнуть тут. Какой он был дурак, что согласился!

В той комнате он провел много дней, метался, распахивая без конца двери, бился о стены, бессильно выл в углу. Сколько прошло времени он точно сказать не мог, вокруг ничего не менялось. Но подбородок успел покрыться колючими сантиметровыми волосами. Странно, что ни голода ни жажды он почти не испытывал.

Никто больше не приходил к нему, никто не смеялся над нелепыми попытками, никто вообще им не интересовался. И однажды Эмеш проснулся и решил что все, хватит. Либо он сделает это сейчас, либо не сделает уже никогда.

Он встал, огляделся, и подумав выбрал дверь на которой никаких крестов не было. Медленно подошел, коснулся пальцами шершавого сухого дерева. Потом глубоко вдохнул, закрыл глаза и взялся за ручку.

Оставалось только открыть. Там за дверью его уже давно ждут, там люди, солнце и свежий воздух. Они все там, а он здесь. И нужно лишь потянуть ручку на себя. Вот так, спокойно, не спеша. Там его ждут.

Ему все равно нечего терять, да и верить уже давно не во что. Все просто.

Дверь распахнулась, и легкий ветерок дунул в лицо, играючи взъерошил волосы.

– А знаешь что сделал Утнапи? – засмеялся Атт.

– Что?

– Когда провожатые ушли, он написал на противоположной двери мелом «выход», и вышел! Сразу. Он сказал – ведь ясно же, что это только игра.

3

Решил заглянуть домой по дороге, посмотреть как там дела, заодно побриться и переодеться.

С кухни доносилось нестройное пение на два дурных голоса, Эмеш даже испугался сначала, неожиданно как-то. Потом понял – это пастух философствует на кухне с Иникером. Демон свое дело знал твердо – стройный ряд бутылок уже выстроился под столом.

Увидев хозяина дома, Кинакулуш заметно занервничал. М-да, пора бы отправить этого пастуха домой.

– Собирайся.

– Я тут эта… – пытался оправдаться пастух.

– Ага, я понял. Домой сейчас пойдешь.

– А можно мне в Аннумгун? – неожиданно попросил он.

– Зачем?

– У меня братик там, мне бы повидать…

В Аннумгун? Да можно и в Аннумгун, какая разница куда, только братика своего пусть сам ищет, самому не когда, дел по горло. Оставит его у ворот, а дальше – пусть как знает.

– Да, да, конечно! Я сам найду, только отведи меня в Аннумгун, прошу тебя. Я знаю, братик там, мне царь сказал.

– Царь?

– Да, он сказал Илькум-стрелок, мальчик, они подобрали его год назад в степях.

Столько надежды и счастья в глазах. Ладно. Хоть что-то полезное сделать…

Подумал, решил оттащить пастуха поближе к дворцу, раз царь знает его брата, то наверно стоит искать где-то поблизости.

Давно он тут не был. Давно собирался заглянуть к людям, а теперь уже, считай, ни к чему. Побродить по улицам, посмотреть как они живут, поговорить… хотел, и понял, что не сможет сейчас. Все казалось, он ходит среди мертвецов, которые пока и сами не знают, что они мертвецы, ходят, смеются, ругаются, занимаются своими делами. Но все они обречены, слишком мало шансов у них на удачу. Даже боги бессильны. Среди людей было страшно. Нет, здесь ему нечего делать. Хотел уже уйти, но решил немного прогуляться по Аннумгунской стене.

Отсюда, открывается самый лучший вид на море, отсюда можно увидеть его почти целиком, с высоты оно кажется больше, чем с берега. Море, и край земли у края небес. Кажется, ударь…

Нет, там не мрак. Море уходило в бесконечную даль. Вдруг показалось, там, за крутым гребнем волны есть неведомы края, отсюда до них рукой подать, стоит только снарядить корабли… Хрусталь небес таял за горизонтом. Это все море…

Только не изумрудно-зеленое оно сегодня, не такое, как он привык. Сегодня море посерело, вздыбилось пенными стадами барашков, и барашки эти взволнованно блеют, и смотрят в небо, ища защиты… Они так же боятся, как и он, так же не знают куда идти. Море всегда было под стать ему. Его море.

Вдруг подумалось – море действительно его. Захоти он, и море успокоится, захоти – и с горизонта поднимется гигантская волна, налетит, накроет город. И сила тут не при чем. Это просто его море. Море – это он сам. Шелест прибоя отдается в его сердце. Крики чаек…

– Эмеш?

Едва не подпрыгнул от неожиданности, оглянулся. За спиной стоял сухощавый старик, высокий, прямой и еще удивительно крепкий для своих седин… крупный породистый нос и пронзительный взгляд. Где-то он видел его, давно, слишком давно.

– Я Мелам, – сказал старик, – возможно ты помнишь меня… хотя это не важно сейчас.

– Мелам?

Эмеш нахмурился, пытаясь вспомнить. Да, кажется было что-то такое, молодой герой… неужели он еще жив? Так давно… Может Атт решил подбросить несколько лишних десятков лет… может быть… Впрочем, наверно это и правда не важно. Старик ведь пришел не за этим. Он прекрасно узнал бога. Он чего-то хочет, чего-то ждет.

– Все так плохо? – спросил Мелам.

– Да, – отчего-то ответил Эмеш, – плохо. Все даже еще хуже.

И Мелам спокойно кивнул ему, словно они оба знают о чем идет речь. Потом долго глядел на море.

– Ты боишься? – спросил он.

– Боюсь, – покорно согласился бог.

Даже в голову не приходило, что говорят они о чем-то не том, так не может быть, так не правильно.

– Море выдает тебя с головой, – усмехнулся Мелам, – море – это ты.

– Да, – снова согласился, – море это я.

– Зачем ты пришел?

Эмеш пожал плечами.

– Не знаю. Я не знаю как быть. Мир ускользает из наших рук. Боюсь, осталось не долго. Там бабочки, летят, с юга… Мы должны что-то делать, но никто не знает что. Мы никогда не умели сражаться. Мне страшно… Мы должны стать богами… Я должен научиться быть богом взаправду… но я не умею. Я не понимаю как. И я боюсь потерять этот мир. Мой мир.

Опускались руки.

Мелам стоял, чуть склонив голову набок, улыбаясь ему в глаза, словно зная какую-то тайну.

– Да, это твой мир, – уверенно сказал он, – ты – это весь мир. Не бойся.

Потом вдруг повернулся и тихо ушел. А Эмеш еще долго стоял, не в силах даже вздохнуть. Что хотел сказать этот человек? Зачем он приходил? Весь мир… Правда ли?

Какой-то Мелам… Был ли он? Не был ли? Словно приснился. Появился, сказал, исчез… Весь мир! Мой, как мое море. Сердце вдруг встрепенулось в груди, забилось, предчувствуя бурю. Накатила, и с ревом разбилась о берег волна.

4

У хижины Утнапи собралась вся деревня – мужчины, женщины, дети. Вид у них был очень решительный, суровый и можно даже сказать кровожадный. Впрочем, керуби всегда так выглядели, даже если намерения у них были самые мирные. Но сейчас в толпе чувствовалось звенящее напряжении. «Они пришли меня убивать», ехидно подумал Эмеш, подходя ближе. Не удивительно, после того, что он сделал, он бы и сам был столь же гостеприимен к чужаку, который решил поубивать ни в чем не повинных людей. Без него тут было тихо и спокойно, добрый тихий Утнапи… А теперь – это конечно он, Эмеш, во всем виноват. Давайте его убьем!

Они, конечно, ничего ему сделать не смогут, он будет защищаться. Возможно, стоило просто смотаться, чтобы не было лишних жертв, или все же попытаться как-то убедить: то, что он сделал – необходимо, правильно и иначе никак нельзя. Пожалей он этих, и погибли бы слишком многие. Эти двое принесли себя в жертву ради… В жертву? Бред какой-то. Он так не умеет.

Пожалуй, стоило бы привести Иникера сюда, вот кто мастерски вешает на уши лапшу, он бы их тут всех споил, а потом быстренько убедил в величии и непогрешимости хозяина. Жаль, не выйдет, эх…

В конце концов, можно просто пригрозить им скорой расправой и разогнать, бог он или не бог! Бог. Значит, эти люди должны его бояться. Проблема в том, что керуби не знали богов кроме Утнапи, а Утнапи… ну, он не слишком годится на роль грозного божества.

Хотя кто его знает, этого Утнапи, может он как раз грознее всех прочих, вместе взятых…

Значит поговорить. Можно еще подкрепить слова молниями и фейерверками, вот уж что-что, а это он умеет точно.

Эмеш вышел в центр образовавшегося круга, разглядывая собравшихся людей. Интересно, кто возьмет на себя инициативу, вождя-то больше нет.

Керуби перешептывались, нервно сопели, но ни нападать, ни говорить пока не стремились.

Эмеш ждал, но скоро это бессмысленное стояние в центре круга начало ему надоедать. Он еще раз окинул их испытывающим взглядом, переступил с ноги ногу.

– Что вам нужно? – поинтересовался он, когда стало очевидно, что ждать можно долго.

По толпе пробежала волна шепота, они зашевелились, но никаких действий не последовало.

– Я спросил, что вам нужно? – повторил он.

Вперед вышел невысокий, кособокий мужчина, с орлиным носом и длинными седыми волосами. Видимо, теперь он тут за старшего. Вполне неплохо, по крайней мере выглядел он разумным и сдержанным, сразу убивать не будет, сначала наверняка произнесет длинную пафосную речь. А уж потом…

– Мы не к тебе пришли, а к учителю, – с чувством собственного достоинства поведал он.

Эмеш разом почувствовал себя глупо. К учителю… и куда он лезет? Самомнение? Просто последнее время все дружно что-то хотели от него, а тут… Хорошо.

– Все нормально, Сар, – окликнул сзади Утнапи, – они просто хотят знать, что теперь делать.

Как бы ему саму хотелось это знать!

– Бабочки могут появиться и здесь, надо быть осторожными, смотреть в небо, смотреть по сторонам. И при малейшей опасности прятаться по домам, затыкая все щели.

Эмеш приготовился выдать подробную инструкцию, но керуби, похоже, пришли не за этим.

– А нашего учителя тоже надо убить? – вдруг спросил переговорщик.

– Что? – Эмеш растерялся, испугался, не желая верить собственным подозрениям. – Убить? Почему?

– Потому, что я тоже брал ее в руки, – ровно произнес Утнапи, – прости, Сар, я не знал, что этого делать нельзя.

Он стоял так спокойно, даже чуть-чуть улыбаясь, чуть-чуть виновато, словно ничего особенного не происходило, словно это не его вечность готова была вот-вот переступить край небытия. И только сверкающие глаза живо выдавали истинные чувства.

Утнапи! Ох, черт побери, как страшно стало! Земля разом ушла из-под ног. Он стоял и не мог поверить. Холод комком свернулся в животе, тянул, заставлял дрожать. Как же так!

– Нет, Ут, пожалуйста, я так не могу, – Эмеш не был уверен, что сказал это вслух.

Утнапи пожал плечами, все еще улыбаясь.

– Если другого выхода нет…

Мир рушился.

Так стремительно, так беспощадно, проваливался в пустоту откуда возврата нет. Этого не может быть, этого просто не может быть! Должен быть выход! Эмеш готов был кричать, рвать на себе волосы, метаться как раненый зверь, но вместо этого только стоял, даже не шелохнувшись, беззвучно шевеля губами. Должен быть выход. Так нельзя! Нельзя здесь умирать взаправду!

Вечность ухмыльнулась, вильнула лисьим хвостом и скрылась в кустах. Ушла их вечность. Совсем. Игра подходит к концу?

– Может тебе показалось, Ут, – спросил, почти жалобно. Надежды, конечно никакой, но Утнапи это похоже развеселило.

– Брось, Сар, я еще не совсем выжил из ума.

– А Лару? Может она вылечит?

– Нет, – покачал головой, – она пробовала.

– А может… а…

Не может. Эмеш старался найти еще хоть что-то, но не находил. Он больше не понимал как быть, все больше и больше проваливался в пустоту.

Что-то подсказывало, что не получится даже как Златокудрую вывести назад из Илара, не обменять. Теперь будет навсегда, по настоящему.

Дыхание сбивалось и сердце вдруг, совсем по-человечески, закололо в груди. Вдруг осознал со всей ясностью, что он уже не молодой человек, и все эти игры-зарницы не для него, что… домой бы сейчас, чайку, тапочки… ну куда он полез, старый болван, в какие боги! Домой бы, гори оно все огнем! И кисточки те, забытые, наконец в разбавителе размочить, вспомнить… забыть…

Или ладно, пусть не домой, домой все равно сейчас не выйдет. Хоть валерьянки бы для успокоения нервов… Только он бог, а валерьянка богам не положена.

Сердце… Ну какие ему войны и спасения человечества? Что он в самом деле, как ребенок… Аж в глазах темно.

– Пойдем, Сар, нам надо поговорить.

Эмеш вздрогнул, судорожно вздохнул, и послушно поплелся за следом, едва волоча ноги. В тот маленький аккуратный домик, по выложенной гладкими речными голышками дорожке… и любопытные ирисы осторожно выглядывали из-за угла. Шаркает ногами, смотрит на них. Вот они все также и будут стоять, покачиваться, даже когда… Нет…

Зашел, плюхнулся на циновку, не глядя, едва не разбил кувшин с маслом, расплескал, тихо выругался, пытаясь оттереть с одежды жирное пятно. Все как во сне. Это не правда. Не может быть правдой.

– Ты уже знаешь? – Ларушка сидела рядом, бледная, испуганная. Он, кажется, кивнул.

– Что вы будете делать? – спросил Утнапи.

Эмеш потерянно, непонимающе смотрел на него. Что он хочет? Что делать?

– Сар?

– Ут, я не знаю, – забормотал, едва шевеля языком, – но ведь так же нельзя, может есть какой-то выход…

– Нет, – прервал он, серый лед сверкнул в глазах, – я не об этом. Что вы с Аттом решили?

Эмеш закрыл глаза, глубоко вздохнул. Нужно собраться. Так нельзя. Что решили?

– Сражаться.

Да, кажется так.

– Вы знаете как?

Хотел было кивнуть, но передумал. А знает ли он? Ни черта он не знает! Что у них получится? Да, надо было хоть что-то делать, и они с Аттом решили собрать всех (вот сейчас Атт наверно и собирает), а потом пойти в пустыню, найти источник этой проклятой заразы, этих бабочек и перебить всех разом. Таков был план. Другого не было. Возможно, некоторые из наших погибнут, – сказал тогда Атт. Возможно, многие не согласятся, – сказал еще.

– Атт хочет собрать всех и пойти в пустыню.

Утнапи язвительно скривился.

– Думаешь, получится?

– Не знаю, но надо же что-то делать, – растерянно развел руками.

– Надо, – кивнул уверенно. – А если не выйдет?

Ну почему все чего-то хотят от него?! Почему от него? Ну сколько можно.

Утнапи был готов спрашивать еще, план ему не нравился и доверия не внушал, он хотел разобраться и обсудить, но вот тут Эмеш не выдержал, усталость и раздражение плеснули наружу.

– Да откуда я знаю! – заорал он, вскочив с места. – Откуда я знаю, что делать! Да идите вы все! Скоро мы все сдохнем, зачем дергаться вообще!

– Не надо, Сар, – Лару схватила его за руку, в глазах метался ужас, – не надо так, успокойся. Сядь.

Ее губы дрожали.

– Это все из-за меня, – казалось, она готова вот-вот разрыдаться, – это из-за меня. Я не хотела…

– А ну, оба заткнулись! – неожиданно рявкнул Утнапи.

Подействовало. Эмеш с шумом выдохнул, едва ли не рухнул на пол. Стало вдруг ужасно стыдно. И вместе с тем стало легче. Лару тихо всхлипнула.

– Сейчас не важно, кто виноват, – теперь Утнапи говорил тихо, но очень твердо, – сейчас это уже ничего не изменит. Нужно решить, что делать дальше.

Она слабо кивнула, утирая нос.

– Сар, возьми ее и уведи куда-нибудь, подальше, здесь слишком опасно… и для нее и для нас. Да и тебе нечего тут сидеть. Так что идите, вон, к Атту.

Может оно и правильно, зачем тут, у самой границы пустыни, когда бабочки летят… Только где сейчас безопасно? И для нее и для нас. Да, для них тоже – если демоны тянутся к Лару, то оставаться с ней рядом опасно, лучше увести ее подальше, может тогда бабочки больше не станут приставать к керуби. Может быть. Недолго. Хотя вряд ли. Скоро бабочки захлестнут весь мир.

– А ты?

– Я останусь.

Хотел было возразить, но что тут возразишь? Правильно, ему нельзя, его лучше оставить тут, а еще лучше убить прямо сейчас и сжечь тело. Как тех людей. Эмеш судорожно сглотнул. Но разве можно? Ут! Разве могут демоны игрушечного мира всерьез повредить настоящему, не игрушечному человеку? Вот он, Утнапи, сидит напротив, невеселая улыбка затерялась в уголках губ, в глазах тлеют серые угли… Сколько ему еще осталось? Нет, до сих пор не верится, что все всерьез.

– Ут…

– Надо попробовать увести отсюда людей, подальше, – он слабо морщится, словно слова горчат на языке.

Ему не хочется говорить о себе – слишком страшно, хочется заняться каким-то делом, не думать… правильно наверно… но как же так…

– Куда увести?

– На север, лучше туда, где нет обычных людей… сам понимаешь, с людьми мои рыбаки вряд ли поладят.

С людьми вряд ли, мало что ли людям демонов и мангаров, а тут еще эти керуби, которые страшны как орки, звери – не люди на вид. И их слишком мало, чтобы защищаться, еще перебьют рыбаков с перепугу.

Решили увести их в долину Ир, надежно укрытую между двумя горными хребтами – Унгаля и Унхареша. Через горы бабочки вряд ли полетят, остается путь либо с юга, где хребты сходятся узким ущельем, но этот вход надежно стережет крепость Нимсун и демоны дня и ночи, крылатые илиль и савалар, уж они-то не пропустят. Еще в долину можно попасть с севера, со стороны озера Нух, но это слишком долгий путь. Да, пожалуй туда. Хорошее спокойное место, бывший Эдем. Керуби все так же топтались на улице.

– Я попробую уговорить, – сказал Утнапи, хорошо понимая, как оно будет.

Керуби сопротивлялись, упирались всем, чем можно, не желая оставлять свой дом. Они не понимали зачем, не хотели понимать, цеплялись за то единственное, что у них было. Ут уговаривал, долго, честно живописал все ужасы и взывал к благоразумию, и казалось уже – его красноречие победило.

– А ты пойдешь с нами, учитель?

– Нет, я остаюсь. Мне с вами нельзя.

– Тогда и мы не пойдем.

На этом все. Дальше, сколько не бились, продвинуться не смогли.

– Если вы останетесь, то все погибните! – пытался настаивать Эмеш.

– Мы спрячемся, демоны не смогут до нас добраться.

Да разве спрячешься в этих хижинах? Что за глупость? Силой, что ли, их тащить? Как? Хватать каждого за шкирку?

Живо представилась картина, как маленькую деревушку, что в дельте Могуна, накрывает гигантская черная туча, как бабочки – их тьмы и тьмы, летят, кружатся, а керуби в панике пытаются укрыться в своих домах. Но только бабочки все равно лезут во все щели, от них не укрыться. Эмеш бегал, ругался, пытался сделать хоть что-то. Тут Лару испуганно схватила за руку.

– Что такое, Ру?

– Не знаю. Я что-то чувствую.

Вот оно. Подумалось сначала – бабочки летят, та самая туча. Оказалось нет, не совсем.

Два человека приближались со стороны реки. Они шли странной, прыгающей походкой, даже издалека хорошо видны дерганные, нечеловечески-резкие движения, словно марионетки.

– Мне страшно, – пальцы Златокудрой больно впились в руку.

– Что там? – поинтересовались рядом.

Двое приближались.

– Это Субах и Нази, – крикнул кто-то, впрочем, без особой уверенности.

Что-то было не так. Пропавшие? Нашлись, вернулись?

Керуби расступались перед ними, опасливо пятились, давая дорогу, и двое шли прямо к богам… даже нет, к Златокудрой они шли, тянулись к ней, выбросив вперед руки. Ближе и ближе. Грязно-серые лица жутковато расплываются мутными разводами, пустые глаза смотрят прямо перед собой, не живые, не люди больше – демоны… куклы. Ближе.

Замерли на мгновение, словно принюхались, по коже прошла неприятная рябь.

– Сар! – Ларушка взвизгнула, прячась за Эмешову спину.

Демоны пришли за ней. Да, в Иларе безопаснее, там никто не нападал, не преследовал, не пытался сожрать живьем… и пока она была там – все было спокойно, никаких демонов, а тут словно почуяли, слетелись. Неужели и правда она? Но как она могла?! Или просто почуяли жизнь, и как гиены сбежались? Демоны идут. Ближе…

– Сар! Ну, сделай же что-нибудь! – кричит Лару, цепляется, в панике тащит прочь.

– Огнем надо, – это Утнапи, но он тихо, почти шепотом, и стоит спокойно, не шелохнувшись.

Огнем! Да! Руки сами вскинулись, и со всей дури, со всей силы какая была, швырнули вперед, исторгая жаркое пламя, шипящие струи огня… Хотелось их разом, наверняка! Быстро! Шарахнуть и убить, стереть с лица земли…

Один лишь миг, и только дым, гарь, и пепел кружится клочьями… гадко пахнет горелым мясом.

Он лежит на земле – это его самого, словно взрывной волной, так отбросило назад.

Эмеш закашлял, тряхнул головой, пытаясь хоть как-то проморгаться, глаза слезились от едкого дыма, обожженные руки нестерпимо горели и звенело в ушах. Что-то не так?

Кто-то кричит… Тряхнул головой снова, что было силы, пытаясь хоть немного прийти в себя.

– Совсем сдурел, гад? – отчетливое сдавленное шипение Утнапи над самым ухом, – силу рассчитывать надо.

Надо. Еще как надо. Это он с перепугу. Это нервы. Первый раз с ним такое. Когда настоящие демоны прут на тебя – тут не до расчетов. Никогда еще он не бил огнем всерьез. Никогда всерьез не дрался, тем более так, за свою жизнь. Демоны валяются рядом обугленной кучкой. Стало немного не по себе.

А больше он никого не задел? Нехорошо екнуло сердце. Дрянной он все-таки бог, и криворукий.

– Ру?

– Я здесь.

Так, она была за его спиной, ей не досталось.

Зато досталось керуби. Несколько обугленных тел неподвижно скрючились на земле, рядом катаются в пыли еще несколько, пока живых, истошно крича, пытаясь сбить пламя… Утнапи с одеялом в руках – уже успел сбегать в дом… накрывает, держит… тела дергаются и снова кричат.

Все поплыло перед глазами. Тошнота подступила к горлу, Эмеш едва успел отползти в сторону и его вывернуло на изнанку. Потом упал рядом и долго смотрел в небо. Как же так.

– Живой?

В бок пнули ногой, не больно, скорее обидно.

– Угу.

Кажется живой. Зря. Не хочется сейчас быть живым. В Иларе спокойней, там тишина, там река, там галька шуршит…

– Вставай.

Кое-как сел, принялся тереть руками лицо и тут же охнул, застонал – ладони все в волдырях, болят нестерпимо.

– Ну ты и силен, придурок, шестерых одним махом, – Утнапи смотрит презрительно.

– Прости, я не хотел, я первый раз так…

Бормочет что-то, неуклюже оправдывается, понимая что зря. К чему?

– Им, вон, поди скажи.

Хочется провалиться сквозь землю, выть хочется. Спрятать, прижать лицо к обожженным ладоням…

– Вставай.

Поднимается, слепо цепляясь за что-то. Ноги держат плохо, едва не падает… Слабость во всем теле – это он слишком много силы огнем выбросил за раз, теперь может быть несколько дней в себя приходить. Только нет у него этих нескольких дней. Может и хорошо, что так. Больше огнем он бить не будет. Наигрался.

Эмеш снова принялся трясти больной головой, пытаясь хоть как-то собраться, сфокусировать взгляд. Нет, лучше даже не смотреть на все то, что он тут устроил. Шатаясь побрел к дому. Прятаться, наверно.

– Шел бы ты отсюда, Сар. А? Может мы как-нибудь сами, – просит Утнапи.

Кивает. Сейчас пойдет.

Только сил идти куда-то совсем нет, лишь доползти до кровати и рухнуть. Прохладная нежная ладонь на лбу.

– Это я, тише, сейчас легче будет.

И правда, приятное тепло разливается по телу, легкое покалывание. Голова проясняется, и вместе с ней проясняется и память, наваливается.

– Спасибо, Ру, – говорит через силу. Лучше небытие и мрак, чем так.

Она сидит рядом, бледная, серьезная, собранная. Копоть и пыль… на щеке розовый ожег, золотая прядь у лица свернулась спиральками от жара – и ей все-таки досталось. Ничего, ей чуть-чуть. А вот несколько керуби он спалил подчистую. Как теперь…

Напиться хочется, вусмерть, до беспамятства, чтоб на несколько дней, а лучше вообще… Может и правда лучше уйти отсюда, а то одни беды… Никудышный он бог. Встает, тупо бредет к двери.

У двери останавливается. Долго стоит. Мысли тяжело ворочаются в голове.

Так значит – он уходит, отказывается, а они сражаются тут без него, из последних сил.

Оглядывается. Ларушка шмыгает носом, растирает по лицу грязные подтеки слез. Ей тоже страшно, она наверно тоже хочет уйти. Так что? Оставить их? Пусть они сами, без него? Постоял. Вздохнул. Оттер ладонью лицо. Нет, пожалуй, он все-таки не уйдет.

Нельзя взять и уйти, хоть это и проще всего – заползти в какой-нибудь темный угол и тихо сдохнуть там от презрения и жалости к самому себе. Сдохнуть всегда проще. А жить сложнее. Жить и действовать. Да, пусть действовать он не умеет, пугается, спотыкается на каждом шагу, делая одну фатальную глупость за другой. Но ведь надо, иначе никак. Если не он, то кто? Атт? Атт наверняка не станет делать глупостей, он всегда действует четко, хладнокровно, что бы не случилось.

Только один Атт наверняка не справится, он тоже не всемогущ. Тоже лишь человек. И другие тоже ничего не умеют. Очень удобно свалить ответственность на ближнего своего, а самому развести руками – я, видите ли, не умею, не могу. Никто не умеет.

Но он сможет. Должен. Научится. Теперь он понимает как надо… Слишком дорого пришлось заплатить за это понимание, чтобы просто уползти и сдохнуть. Он будет сражаться.

Сражаться… смешно как звучит! Он, и вдруг сражаться, по настоящему, насмерть. Он, и насмерть! Бред. Кто бы мог подумать еще пару месяцев назад… Или это до сих пор игра? На этот раз игра в доблестного рыцаря, героя в сияющих доспехах.

Огляделся, пожал плечами. Какая-то неубедительная игра. Нет у него доспехов. Даже пастухам он являлся в более приличном, подобающем герою виде. А сейчас вместо доспехов – бледно-зеленая, измазанная в грязи футболка и бежевые шорты, пачка сигарет в кармане, пара вишневых карамелек и носовой платок, все те же сандалии на босу ногу… седеющие волосы ошарашено топорщатся клочьями. Хорош герой!

С тоской посмотрел на север, туда, где плещется соленое море. Туда бы сейчас, к Иникеру, рассказать ему, пожаловаться… пусть тоже жалеет и презирает героя до конца дней… впрочем, они оба бессмертные, жалеть придется долго.

А они тут пусть без него? Сейчас налетят бабочки и пожрут всех. Утнапи не сумеет их защитить. Да, он храбрый и сильный, он умеет сражаться, умеет как человек – лицом к лицу. Но против демонов это бесполезно, против демонов надо как бог, надо огнем, божественной силой, будь она неладна… А у Утнапи божественной силы днем с огнем… не захотел тогда он божественной силы, отказался на раздаче, черпнул самую малость, летать ему, видите ли, захотелось… а остальное недосуг. Зря. Сейчас наверно и сам понимает что зря, локти кусает, только поздно.

Вон он сидит незадавшийся бог, задумчиво смотрит вдаль. О чем думает, хотелось бы знать.

Эмеш подошел, тронул за плечо, Утнапи повернулся, зло глядя в глаза – «чего тебе еще надо? Убирайся, гад, пока всех не спалил!» Промолчал.

– Ут, прости, я никуда не пойду, – сказал спокойно, не прося, утверждая. – Я останусь. Хочешь – ударь меня, дай в рожу, я заслужил. Хочешь – даже убей на месте. Но я никуда не пойду.

Утнапи смотрит на него, и злость нехотя сменяется удивлением, потом безразличием. Нет, бить он не будет. Кивнул – оставайся. Промолчал снова. Так они и сидели рядом.

Кита принесла им еды – две миски тушеной фасоли с луком, щедро сдобренной перцем, кинзой и мятой, тонкие лепешки, которые полагалось мазать какой-то странной золотистой штукой – мертоха, кажется, сказала она, по вкусу штука похожа на соленое масло с жареной мукой. Еще немного козьего сыра и сладких фиников.

Поставила перед ними, грустно улыбнулась, старательно не смотря Эмешу в глаза, шепнула пару слов Утнапи, и тихо ушла.

Было что-то во всем этом что-то удивительно простое, человеческое, настоящее.

Маленькая старушка гнала мимо соседнего дома пегую козу, покрикивая, стращая длинным толстым прутом. Только козе, похоже, было на этот прут наплевать, она остановилась на пол дороги и принялась, как ни в чем не бывало, щипать траву. Наблюдать почему-то было приятно, и казалось, нет в мире беды страшнее, чем эта упрямая, невозмутимая коза. Мир и покой. Финики медом таяли во рту.

5

Хотелось уйти подальше, побыть одному, хоть немного разобраться с собой, пока есть время. Сидел на берегу реки, бросал в воду круглые камешки. Хорошо, тихо, галька шуршит, совсем как у моря… вода плещется, размеренно, набегая на берег крошечной волной… шлеп-шлеп-шшшш, и тащит гальку за собой, дальше, куда-то к краю земли…

– Развлекаешься?

Нет, это не Утнапи. Это Думузи возник за спиной, Эмеш чуть не подпрыгнул от неожиданности.

– Что ты здесь делаешь?

– Привет, Сар, – только усмехнулся он.

Призрачное ощущение покоя как ветром сдуло. Сил уже больше нет, ну сколько можно всего за один день? Неужели им мало? Теперь еще этот, бешеный ветер степей…

– Что ты здесь делаешь?

– А ты? Молодцы вы со своим царем, что ни говори.

В голосе столько сарказма, что стало обидно, и больше всего за царя.

– Царь отдал свою жизнь. Ты бы так смог? Жизнь за жизнь?

Ветер фыркнул в ответ.

– А ты бы, Сар! Ты бы смог?

– Царь предложил помочь.

– И ты сразу согласился? Ну конечно! Какая удача. Пастуха-то своего тоже в дело пристроил?

Эмеш чувствовал, как что-то закипает внутри, раздражение и злость подступают к горлу, слишком много накопилось за эти дни… да что там, за последние пару часов столько всего накопилось – Ут, демоны, бабочки, неумелый огонь… еще немного и плотину прорвет, он сорвется. Еще чуть-чуть, и свернет этому бешеному ветру шею, несмотря ни на что.

– Чего тебе надо, Идим?

Ветер презрительно кривит губы. Да ничего ему не надо, просто так приперся, позлорадствовать.

Хочется наконец-то кого-то убить, не сдуру, не зажмурив глаза, а вот так, лицом к лицу. Взаправду, так чтобы наконец самому поверить, и больше уже не пугаться.

– А что, Сар, может вы договорились заранее? Твой план? Она выпускает демонов, потом ты выпускаешь ее из Илара. А я, как дурак…

Не договорил, заткнулся.

И что наконец щелкнуло у Эмеша внутри, сломалось, штормовая волна вскипела грязной пеной, хлынула вперед, ломая все на своем пути… замерла на гребне. Так хотелось кинулся на Думузи, врезать со всего маху в челюсть, повалить. Нет, он сдержался. Хватит, сейчас не до того. Замер в полушаге, пристально глядя в глаза.

– Сволочь! – прошипел только сквозь зубы.

Думузи тяжело дышал. Ему бы тоже сейчас хотелось подраться, выплеснуть.

Вот они стоят друг напротив друга, глядя друг-другу в глаза, – Идим Джайарах, хозяин ветров, против Саира Нимрахима, грозного повелителя морей, дикий ветер степей, против раскатистого рева океанской волны, стремительный гепард, против ощетинившегося волка. Боги? Люди? Кто разберет.

– Ведь это ты. Ты был там, Идим.

– Был, – лицо Думузи бледное, напряженное, но на нем только презрение и гнев. – Я сторожил Лару от глупостей. Ждал ее у ворот. Я знал что она придет.

– Хорошо ж ты сторожил, раз врата открыты.

Едкая усмешка перекосила лицо ветра, и Эмеш понял, что сейчас он его убьет. Взаправду.

– Я сторожил, пока ты спал, – Думузи вроде усмехается, но голос совершенно чужой, глухой. В глазах мечется огонь. – Она была там.

– Это сделала не она.

– Она, Сар. Но либо эта дура сама не поняла, что сделала, либо…

Ветер вдруг умолк, осекся, смотря куда-то в сторону. А Эмеш чувствовал, как руки уже сами поднимаются, и сейчас со всей дури… Убьет. Точно.

– Это я! – ворвался в уши крик. – Я сделала! Хватит!

Лару кричит. Эмеш понял это не сразу, слова с трудом прорвались сквозь накипевшую злость. И волна зашипела, тихо катясь назад.

– Что? – Эмеш не верил своим ушам.

Думузи вдруг резко выдохнул, плечи поникли, он зажмурил глаза, а когда открыл – в них было только… что в них было, не разобрать? Не привычно видеть у ветра такие глаза. Боль и стыд.

Но вдруг многие кусочки сложились в рисунок. Только разве можно в это поверить?

Эмеш медленно опустил руки. Какое-то время они стояли, смотря друг на друга, смотря на Лару. Пытались понять все без слов, но без слов не понять. Думузи тяжело провел ладонью по лицу.

– Рассказывай, – потребовал Эмеш.

Та ночь была ветряная, холодная… или может быть на Унхареше так всегда? Лару зябко ежилась, кутаясь в теплую Эмешову куртку, но ветер все равно пробирал насквозь. Или это страх? Глаза слезились, закрывались… хотелось спать. Зубы стучали, дрожали руки.

Зачем она тут одна? Ну не дура ли, а? Надо было вернуться вместе с Эмешем, сейчас бы грелась под одеялом, свернулась бы там калачиком, и слушала бы как храпит грозный хозяин морей.

Нет, сказала – «иди, я тоже скоро вернусь, вот только…» Что «только», она так и не придумала, но Эмешу, похоже, было все равно. Он здорово напился, успокаивая Лару, и сейчас больше всего хотел улизнуть домой под любым предлогом, холод и ветер не радовали его. Ее не радовали тоже, но и горы не отпускали.

Сама Лару, кажется, хмеля совсем не чувствовала. Только хотелось спать.

Из-под ног брызнули мелкие камешки, запрыгали по склону, шелестя на разные голоса. Лару поскользнулась, вскрикнула, едва не свалившись в низ, больно, до крови рассадила коленку. Долго сидела потом на земле, пытаясь понять… Зачем она здесь? Посмотреть?

Да, вот они Врата. Те самые, за которыми спит смерть. Маленькие какие, просто нора заваленная камнем, не впечатляют, как-то скучно. Неужели они и есть? Почему-то казалось – это место должно выглядеть иначе. Величественнее, что ли. Вот у отца величественный дворец, достойный владыки небес, вот там, в парадную залу ведут действительно величественные Врата! Огромные, резные, золоченые… А эти…

Вот папа наверно сейчас спит, в тепле, под одеялом. Конечно, ему-то чего шататься по каким-то горам с разбитой больной коленкой.

Холодно как, аж челюсть сводит. Куртка слишком велика, все время поддувает под нее, пробирает до костей. Зачем она здесь? Оглянулась. Ах да, врата. Вот они.

Раз уж она пришла, надо наверно подойти поближе, посмотреть. Когда еще увидишь такое. Ведь больше никогда, в здравом уме… Земля тихонько качается под ногами. Шаг, еще шаг.

– Не ходи туда.

Голос. Что за голос? Откуда? Тихо вскрикнув, Лару обернулась.

За спиной стоял Думузи. Грозно уставившись на нее из-под нависших бровей, желваки ворочаются на скулах и ноздри подрагивают, раздуваясь.

– Дим? Что ты здесь делаешь?

Она непонимающе хлопала глазами, дрожала. Он медленно подошел, внимательно разглядывая ее, словно видя впервые.

– Я ждал тебя, – сказал он.

Его взгляд был таким! Пронзительным, жгучим, как расплавленное олово, Лару показалось – он видит ее насквозь. Страшно. Обидно отчего-то… Она еще плохо понимала.

– Зачем?

– Уходи.

– Ты знал, что я приду? – почему-то в это было сложно поверить, она и сама не была уверена, что придет. Она вовсе не собиралась.

Темные глаза Думузи сверкнули сурово.

– Ты же сама обещала выпустить демонов.

– Но я же не хотела! – ее голос задрожал, на глазах выступили крупные слезы. Лару стало обидно по настоящему. Неужели он мог подумать, что она на самом деле хотела?

– Но ты пришла.

Лару прикусила губу, и вдруг все накопившееся за день хлынуло наружу соленым потоком. По щекам, по подбородку… слезы…

– Уходи, – холодно сказал он. Равнодушно. – И больше не приходи сюда.

Стало страшно от этого холода, очень страшно, все что угодно, но только не так! Лучше бы кричал на нее, ругался, лучше бы даже насмехался жестоко, как он умеет. Лару попятилась… несколько шагов назад, к вратам у нее за спиной. Не к вратам конечно, просто назад, она и не думала что…

– Стой!

Думузи попытался схватить ее за руку, но Лару увернулась, отскочила, прижалась к шершавому камню, словно ища защиты. Хотела сбежать, уйти от него…

Под пальцами что-то шевельнулось, ладонь мягко кольнуло иглой и вдруг все затихло, начало медленно проваливаться куда-то, словно в туман. После она даже не будет уверена – было это или не было, да нет, просто показалось, она устала и немного пьяна. Вот широкая жесткая ладонь, что больно впилась в плечо и резко дернула на себя – была. Даже синяк остался. Остальное – только сон, она так устала…

Всхлипнула, побежала прочь. Сейчас надо домой, то есть не домой, все равно куда, просто в кровать, свернуться калачиком и уснуть… забыть этот холод… да, так будет лучше всего… зачем она вообще сюда пришла. Она не хотела… Страшно. Обидно…

– Уходи, Аик! Скорей! – неслось ей вслед.

Думузи остался один.

Златокудрая убежала, испугалась, но кажется толком не поняла, что произошло. Может и к лучшему, теперь все равно… Он и сам понял не сразу.

Врата потихоньку начинали светиться ровным голубоватым светом, то что Лару далеко – уже ничего не значило. Процесс запущен. Она коснулась двери, случайно разбудила, поделившись частичкой жизни, открыла… еще чуть-чуть и демоны будут на свободе.

Думузи чувствовал, как спина становится мокрой от пота. Дыханье перехватило. Надо что-то делать, надо кого-то позвать, он сам не справится.

– Ма-а-ариш! – заорал он сквозь пространство, и тут же осекся. Атт не успеет, даже если сейчас кинется сюда – будет поздно. Демоны вырвутся, и их обоих накроет этой волной. Зачем обоих?

Надо что-то делать самому. Нельзя же просто сбежать! Нельзя же бросить вот так! Гул из-под земли нарастал, все сильнее…

Но как? Ничего в голову не приходило, он просто стоял и глупо пялился на все более и более разгорающийся свет. Все, это конец – крутилось в голове. По-любому конец, он сейчас умрет. Стоял, тяжело дыша. Если врата открыла жизнь, то может быть…

Грохот. Свист! Вспышка! И огромный камень сорвало с места, сбило Думузи с ног, оглушило, и все разом провалилось во тьму. Он даже не успел додумать до конца.

А когда очнулся, понял что демонов нет, врата открыты, он почему-то жив, только голова дико болит – но это камнем…

– Это была я, Сар. Я не хотела, правда, я вовсе не думала… но это была я. Зря ты вытащил меня из Илара. Я это заслужила. А царь нет, – ее глаза сухие и тусклые. – Знаешь, как это называется? Преступная халатность. Из-за меня погибли люди и еще погибнут. Таких, как я, надо стрелять.

Сидит, смотрит в сторону, пальцы сцеплены.

– Сейчас не время заламывать руки, стенать и искать виноватого, – это Утнапи подошел и встал рядом. – Ваши вопли тут никому не помогут. Если можете что-то сделать – делайте. Нет – уходите. Только если соберетесь делать – сначала подумайте хорошенько, а то силы невпроворот.

Покосился со значением. Да, Ут, ты прав, невпроворот силы, а пользоваться не умеем. Наверно потому и не умеем, что невпроворот, всегда хватало с избытком, не задумывались как надо. А теперь придется учиться.

– Ут, прости меня, если можешь, – Лару смотрит на него, и он отворачивается.

– Не говори мне больше этого, Ру. Никогда. Я не хочу тебя обижать, но…

Нет, он не простит.

Или может быть даже простит за себя – за себя всегда прощать легче. Но за других простить не сможет, за тех кто погиб и еще погибнет.

Лару понимает. Она и сама себя не простит, может быть потом научится с этим жить. Может нет.

Что-то изменилось в ней – не Ларушка, не Златокудрая богиня, не заигравшаяся девочка – нет, это все куда-то ушло, смыло, словно и не было никогда. Взрослая женщина, прекрасно отдающая себе отчет в том, что случилось. Почему-то вдруг вспомнилось, как однажды видел ее на работе, когда третьи сутки почти без сна она носилась с чашкой кофе в руках, что-то доказывала, что-то устраивала, кому-то звонила. Он и забыл ее такой. Слез и истерик больше не будет.

Вечность сыграла с ними злую шутку – они разучились жить всерьез, забыли как это бывает. Вот тут у нас будут горы, а тут море, а вот здесь мы слепим из глины человечков, построим им домики, отправим на войну или на подвиги. Ой, какие они смешные и неуклюжие, как забавно копошатся, мечами картонными машут… ой, не вышло, поубивались все? Ничего, налепим еще, что нам стоит?!

Слишком долго это было только забавой, когда ни за что не нужно по настоящему отвечать. Теперь придется вспоминать и учиться заново. Игры кончились.

– Что будем делать? – спрашивает она, и сейчас, как никогда, похожа на отца, суровое грозовое небо.

– А ну, пошевеливайтесь! Живо собираемся, и с вещами на выход!

Думузи, не церемонясь, гонял керуби, строил на площади, следил чтобы не копались, не тащили с собой лишнего.

Он не стал их уговаривать, не стал доказывать, что оставаться опасно. Он просто шарахнул молнией, и грозно рявкнул, – если хоть кто-то заведет разговор, что хочет остаться, он тут же прикончит их на месте. Всех разом. Не разбираясь кто виноват. Они могут даже не сомневаться.

Они и не сомневались, сложно сомневаться когда у твоих ног бьют молнии. Керуби зашевелились, забегали, и вот уже первые потенциальные переселенцы начали дружными рядами выстраиваться на площади. Думузи умел быть убедительным.

– Так! Старая, ты куда козу тащишь?

Пегая, однорогая коза растерянно топталась, отчаянно упираясь всеми копытами, похоже она не очень-то понимала куда ее тащат и зачем. Бабка гладила ее по шее трясущимися от волнения руками, упрямо тянула за собой, спотыкалась, слезно причитая на каждом шагу.

– Ну пойдем, Зорька, милая моя, красавица моя, кормилица, пойдем скорее…

– Убери отсюда свою скотину, я сказал!

У бабки подкосились ноги, она упала рядом со скотинкой на колени, обняла, прижалась жалобно.

– Ну как же я ее? А? Зореньку мою? Как же брошу…

Скотинка потерлась рогатой головой и неожиданно лизнула в лицо. Тоскливые такие, желтые глаза с вытянутыми зрачками, бородка подрагивает. Эмешу стало жалко.

– Дим, ну может возьмем? У нее всего одна коза.

– Ага, это у нее одна, – фыркнул он, – а у других может с полсотни наберется. У тебя, Сар, хватит время и сил таскать с собой все их стада?

Не хватит наверно. Даже так-то не по себе становится, когда думаешь, что надо всю эту толпу тащить в горы. Хватит ли времени? Их всего трое, Утнапи не в счет. Будут переправлять по несколько за раз, бегать туда-сюда. Этак, они до утра будут, а если еще и стада… Долго, там бабочки без них… Отдохнуть бы еще, перед бабочками…

«А имеет ли это смысл вообще,» – думал Эмеш, глядя на испуганных, сбившихся кучкой керуби. Знают ли они, где сейчас безопасно? Может там даже опаснее, чем здесь? Зачем, ради чего гонять несчастных, отбирать у них дом, привычнее вещи. Что их ждет? Может лучше оставить? Ага. Оставить, уйти и забыть вообще, как дурной сон. Уйти всегда проще.

Ходил между людьми, собирал, подгонял. Не хотелось ни о чем думать, даже на минуту вперед. Только о том, что есть прямо сейчас.

– Смотрите! – чей-то крик вернул его к действительности.

Эмеш вздрогнул и растерянно завертел головой.

Вся толпа, задрав головы, смотрела в небо. Больше никто ничего не кричал, ничего не говорил. Ни единого звука. Замерли.

Над толпой широкими кругами парила бабочка. Точно такое же черное мохнатое чудище, как и то, что нашли у лодки. Эмеш опомнился почти мгновенно.

– Что вы стоите! – заорал он на керуби, – а ну, живо, все по домам! Закройте двери, заткните все щели и не высовывайтесь пока я вам не скажу.

По толпе пошли волны, люди начали двигаться, что-то говорить друг другу.

– Быстро по домам! – Думузи подкрепил свои слова ослепительной молнией, ударившей в центр площади, все же хорошее средство, с ними только так и надо!

Подействовало, керуби бросились в рассыпную, больше уговаривать их не пришлось. Через несколько секунд в поле зрения никого не осталось, все попрятались, затаились, хоть наверняка самые любопытные сейчас наблюдают за происходящим сквозь щели своих тростниковых хижин. Поменьше бы этих щелей…

– Где Лару? – крикнул он Утнапи, – найди ее и спрячь, бабочки наверняка захотят добраться!

Стараясь не упускать из виду парящую над головой бабочку, Эмеш огляделся по сторонам. Поблизости других черных тварей не было!

Черт! Наверно он уже начал привыкать к таким вещам, или может просто ожидал чего-то подобного. Только увиденное его даже не испугало. Над пустыней двигалась огромная колеблющаяся черная туча. И не было никаких сомнений в том, что это такое.

– Ну что, постреляем?

Весело, почти беззаботно предложил Думузи, его тон жутко раздражал…

– Только поаккуратней, Сар, меня не спали заодно. Хорошо? Ты их легонько, вот так.

В подтверждение этих слов, Думузи одним точным движением поджег кружащую над головами бабочку. Даже пепла не упало на землю, ветер подхватил и унес его прочь. Потом подмигнул, довольно потирая руки. Эмеш заскрипел зубами. Отвечать не хотелось, просто кивнул. Постарается, аккуратно, а если и заденет – не велика потеря.

Туча приближалась, словно росла на глазах. Скоро уже можно было различить крошечных черных существ. Эмеш сделал глубокий вдох и приготовился к бою. Надо собраться, почувствовать огонь на кончиках пальцев. Надо точно, аккуратно. Да уж, если сейчас так же, со всей дури, то надолго его не хватит. А бабочек вон сколько! Слишком много. Как они себя поведут? Тяжелее всего далось ожидание.

Туча приближалась, стремительно, целенаправленно, словно чуя врага. Нужно было просто стоять и ждать. Нервы натянулись до предела, ведь никто не знал, что будет когда черная волна накроет деревню. Будет ли тогда смысл сражаться? Или сейчас сбежать, укрыться? Будет смысл! Некуда бежать.

Впервые сорвавшись с кончиков пальцев, огонь больно обжег ладони, Эмеш охнул, испугавшись – как же теперь? Как же он будет снова и снова? Ведь самому больно! Ничего, чуть придержать, не с такой силой, тише, точнее.

Ничего, второй раз было легче. А третий… да когда тут вообще об этом думать, гори оно огнем!

Древние инстинкты волной захлестнули разум – выжить и убить врагов, во что бы то ни стало! Еще и еще! А уж обожженные ладони как-нибудь потом, не до них.

Голова кружилась с непривычки, когда потоки божественной силы лились сквозь тело, пронзая насквозь, вырываясь наружу яростным огнем. А ведь красиво, демоны их раздери! Если бы не было так страшно, Эмеш бы успел восхититься непередаваемым зрелищем – ослепительное пламя рассекает черные тучи.

Море бушевало, накатываясь на врага девятым валом, ревел ветер, грозя разорвать на куски. Они с Думузи стояли спиной к спине, в кольце огня, прикрывая друг-друга, когда-то друзья, когда-то враги, не давая смерти подбираться слишком близко.

Но бабочек много, Эмеш больше всего боялся, что выдохнется раньше, чем они закончатся. И тогда уж точно конец. Если он не умрет сразу, то его убьют потом, чтобы не дать заразе распространяться, вместе с Утнапи. Ничего… Плевать! Об этом он будет думать потом. Сейчас нельзя об этом. Он и так слишком долго, для человека, топчет эту землю. Он все равно никогда не сможет вернуться домой, он это знал, сам не зная откуда.

Снова и снова с ладоней срывался огонь. Прицельно и не очень – что толку целиться, когда даже неба нельзя разглядеть. Огонь, дым, пепел, мечущиеся в воздухе черные тела смешались в одно целое, он уже не различал ничего вокруг, он даже не мог бы с уверенностью сказать касались его бабочки или нет. Он просто не мог сейчас об этом думать. Ни о чем не мог думать.

Еще немного, и силы закончатся, вот уже вспышки стали слабее, перед глазами плывут круги. Еще чуть-чуть, и туча накроет его с головой. Еще…

И вдруг, словно по команде, бабочки взмыли в небо, исчезли где-то там, так стремительно, что Эмеш даже не успел понять что к чему.

Какое-то время он еще стоял пошатываясь, глупо озираясь по сторонам и плохо понимая, что произошло. Потом, когда напряжение начало спадать, Эмеш испугался, что потеряет сознание и рухнет прямо здесь, на площади. Он израсходовал слишком много сил, теперь дрожали руки и кружилась голова.

Он отыскал глазами Думузи, тот сидел на земле и был не в лучшем состоянии.

Утнапи стоял на пороге дома, растерянно смотря бабочкам вслед. И улыбался. Ладно. Все. Хватит.

С трудом передвигая ноги, Эмеш проковылял мимо него, и рухнул в кровать.

6

– Господин!

Тизкар обреченно вздохнул – и кому неймется? Ночь на дворе, он только кое-как разделался с делами, только блаженно растянулся на кровати, надеясь спокойно поспать, хоть несколько часов до рассвета. А тут опять. Махнул рукой.

– Пусть войдут.

Последние несколько дней были сплошным кошмаром, сумасшествием, его дергали, таскали в разные стороны, то одни, то другие. Одни требовали во что бы то ни стало вернуть Атну, другие настаивали, чтобы Тизкар объявил себя полноправным царем, а тот бывший, что поссорился с богами, недостоин даже пыли у его ног, третьи настойчиво и упрямо предлагали своего царя.

Говорили, что царь добился милости богов и вернется. Говорили, что это Тизкар, став царем, вернул милость богов. Говорили… сил больше не было слушать их болтовню. Но не скрыться. Конечно, со временем все уляжется, вернется в привычную колею, но до этого надо еще дожить.

Прошения, требования, доносы, советы – сыпались на него как из рога изобилия, и днем, и ночью, умудряясь без спросу проползать даже в личные покои. Тизкар изо всех сил старался держаться, и сейчас, как никогда раньше, завидовал Атну – там, где царю достаточно было лишь взгляда, одного слова, – ему приходилось кричать и доказывать, бегать и стучать кулаком о стол. Уже все горло сорвал, все руки отбил. А толку? На этот раз явились жрецы.

Важные, расфуфыренные, преисполненные собственного достоинства дармоеды. Они взирали на Тизкара, и взгляд их ясно говорил «ай-яй-яй!». Да, именно так, и ничего больше, сами жрецы красноречиво молчали. Толку от жрецов было мало, одни расходы, жертвы храму… блеск и пляски официальных церемоний.

Раньше царь всегда договаривался с Лару наедине. А сейчас Тизкару было плевать. Лару не приходила к нему… Хорошо… как бы он с ней? А ведь как новый царь он должен… Ладно, об этом потом. Тут явились жрецы, стоят, ждут.

– Что вам надо? – потребовал Тизкар, когда надоело пялиться на них верху вниз. Жрецы переглянулись.

– Плохо! – поведал Уанна, маленький костлявый старичок в красном балахоне, – боги не отвечают. Небо гудит.

Это голова у него гудит, а не небо! Так гудит что у этих жрецов отдается. Хочется прогнать.

– И что это значит?

Разогнать их всех хочется.

Уанна глубокомысленно развел руками – мол, ты ж почти царь, вот и думай. Тизкара он явно недолюбливал, и смотрел сейчас, едва заметно ухмыляясь, не упуская случая надменно сверкнуть маленькими голубыми глазками. Свернуть бы ему шею!

– Что вы хотите от меня?

– Мы пришли сообщить, – многозначительно вздохнул, – мы думаем царю стоит знать.

Еще бы царю знать не стоило! И именно сейчас, посреди ночи!

В этом месте Тизкар не выдержал, шагнул вперед, схватив жреца за грудки, тряхнул что есть силы, и пожалуй бы вышиб из него дух, если бы не почувствовал чье-то присутствие за спиной. Не увидел, не услышал, а именно почувствовал, и даже не оборачиваясь и не слыша голоса, он мог бы точно сказать.

– Оставь его, – это был Мелам, советник царей, – он сказал, а ты выслушал, теперь пусть он идет, а ты думай.

– Я уже устал думать, – Тизкар зашипел, нехотя разжал руки.

Оказавшись на свободе, Уанна мгновенно подобрал полы длинной одежды и пустился прочь с завидной, для своего возраста, прытью. Остальные, не задумываясь, последовали его примеру.

– Сядь, Тиз, думаю нам стоит поговорить.

И Тизкар сел, тяжело вздохнув обхватил голову руками. Говорить не хотелось. Что толку говорить?

– Я так устал… скорей бы царь вернулся.

– Атну не вернется, – сказал советник. – Теперь ты царь. Тебе придется справляться самому.

– Не вернется? Откуда ты знаешь?

– Знаю.

Сказал так, что нельзя было усомниться – он знает, наверняка. Тизкар крепко зажмурился, судорожно сглотнул вставший в горле ком. Как же так? Теперь значит навсегда. Он не знал, что делать. Мелам смотрел на него.

– Там пришел Кинакулуш, пастух, – произнес медленно, – говорит, брат нашего Илькума. Говорит, видел царя.

– Видел царя? Где он?

– Царь ушел в Тат-Фишу.

Тизкар шумно выдохнул, покачнулся, без сил привалился к стене. Да, он же с самого начала знал, что так будет. Что это навсегда. Он вдруг поймал себя на мысли, что не царя жалеет, оставившего этот мир, а себя – оставшегося. Многие бы все отдали, лишь бы оказаться на его месте – месте царя, а он пугается, мучается, не знает как быть. Он не привык стоять впереди. Не привык отвечать за все.

– Атну обменял свою жизнь на жизнь Златокудрой.

Тизкар кивнул, наверно это имеет какое-то значение, но только не сейчас и не для него. Что бы там не сделал царь, он их оставил.

Мелам не спеша, обстоятельно, рассказал все, что узнал от Кинакулуша.

Пастух побывал в доме великого Эмеша, и рассказывал необычные, странные вещи. Впрочем, может быть все это не правда, может быть выдумки пастуха. Однако, он действительно оказался братом Илькума, знал где нашего стрелка искать, знал много всяких подробностей, и судя по всему действительно встречался с Атну. Но вот было ли правдой то, что он видел бога? И имеет ли это хоть какое-то значение. Не имеет – сказал Мелам. Наверное так…

Пастух еще говорил про каких-то демонов, которые вот-вот разнесут мир на части. Что за демоны? Даже боги бессильны. Боги собираются просто уйти в какую-то свою далекую запредельную страну, оставив их одних. Значит демоны? Значит миру скоро конец.

– Возможно, первыми будут не демоны, – тихо сказал Мелам.

– Что это значит? – Тизкар поднял на него глаза.

– Небо гудит, – вроде бы старый советник повторил слова жрецов, но в его устах они имели иное значение… или просто казалось. – Может так случиться, что небосвод скоро треснет, разлетится на куски.

– Скорей бы, – буркнул Тизкар, с ужасом понимая, что ему все равно. Конец света очень удачно избавит его от всей этой глупой беготни, больше никому ничего доказывать не придется. Вот сейчас бы треснул небосвод, обрушился бы на него, демоны бы налетели… и ничего, и даже не вздохнул бы, жалея. Устал. Наверно, это не правильно.

Наверно, надо что-то делать, он же царь, он должен… Хотя, что он может? Держать небосвод руками? Или, когда тот взорвется, закрыть собой людей, как когда-то, не задумываясь, закрыл царя.

Мелам покачал головой. Это были еще не все новости.

– Урушпак готовит корабли, хочет воевать. Что будешь делать?

Словно это теперь имело какое-то значение. Небо рухнет и накроет Урушпак с его кораблями, да и Аннумгун заодно. Плевать! Что он будет делать? Невольно вздохнул с облегчением и пожал плечами.

– Сражаться.

Сражаться он умел, это было просто и понятно. Тизкар почти счастливо улыбнулся – вот и дело нашлось, простое, ясное дело, ни дворцовых интриг, ни страшных демонов, гори они огнем! Очень даже удачно сейчас – война отвлечет от прочих забот. Небо, если оно так хочет, может трескаться, а он просто будет делать то, что должен. И не думать ни о чем. Это так просто. До конца. Он умеет.

– Про небо и демонов чтоб никому, понял?

Этана на мгновение задержался, качнулся, и снова принялся мерить комнату широченными шагами, от стенки до стенки.

– Понял, – сказал он.

– Начнется паника раньше времени, и считай – все.

– А так, Тиз? Не все? Есть надежда?

В его голосе надежды не было точно.

– Посмотрим.

Кивнул – ладно, посмотрим. Что ж еще остается, кроме как стоять и смотреть, если даже боги бессильны. Впрочем, может быть это все не правда? Мало ли что болтает какой-то пастух. Мало ли что болтает Мелам. Надо готовится к войне, а там будет видно.

Тизкар отвернулся, прикрыл глаза. Временами казалось – есть ли смысл в войне, зачем убивать друг-друга, если победителя все равно не будет? Но что тогда? Лечь на землю, уйти, отстраниться и позволить воинам Урушпака взять город? Ведь они за этим придут, они не знают о демонах. Могут и не знать, ненависть слепит им глаза. И тогда? Увидеть золото и пурпур в руинах, смешанных с грязью? Да никогда! Пока еще жив – он не увидит этого. Никогда! Ему хватило Майруша.

Эх, сотник майрушский, отчаянный Мессилим в покореженных доспехах, залитых кровью, как мы похожи сейчас. Только хватит ли у нас силы и храбрости встать и стоять, несмотря ни на что, подобно тебе? Спокойно стоять, хладнокровно, без страха и лишних проклятий, а не броситься отчаянно на верную смерть, подобно молодому царенышу в дорогих побрякушках.

Ничего, хватит сил. Он проследит, чтоб хватило у всех! За горло схватит каждого, и заставит!

В кузницах уже куются новые мечи и копья, амбары забиты зерном на случай осады – Аннумгун с разбега не возьмешь, у Аннумгуна войска, высокие стены. Новобранцы уже тренируются на полях. Многое сделано и многое еще предстоит сделать. Он готов к войне, пусть Урушпак приходит, они встретят достойно! Только так, пути назад нет.

Да, он не тот царь, не Атну, и Урушпак не желает трепетать перед ним, как трепетал перед тем царем, не спешит склонится… но это пока. Пока Урушпак еще просто не знает всего, и даже демоны не знают с кем связались! Ибо он сможет, он справится! Еще не знает как, но должен. Обязан! Потому что выбора нет, и тысячи людей ищут защиты у него за спиной, и не уйти, не пригнуться, уклоняясь от летящих стрел, только стоять упрямо до конца, расправив плечи. Иного пути нет.

Тизкар сам не заметил, как поднялся на ноги, как встал неприступной Аннумгунской стеной, стиснув зубы, зато заметил, как замер вдруг на месте Этана, словно налетевший на эту стену, как пристально глянул в глаза, и как изменилось его лицо. Смятенье, потом…

– Я с тобой, господин! – глухо поклялся буйвол, опускаясь на одно колено, и Тизкар вздрогнул. Господин! Сегодня он впервые по-настоящему стал царем.

7

Там, вдалеке… Мне снился сон.

Я стою над миром, где-то в небесах, раскинув руки. Я вижу весь мир, от края до края, чувствую его каждой клеточкой тела, его земля – моя кожа, его небо – мои глаза, его реки – моя кровь, его ветер – мое дыханье.

Ноздри щекочет соленый морской бриз, задорно ерошит волосы на затылке, играет зелеными стебельками тростника, бежит дальше, в бескрайние степи, катится душистыми волнами шалфея и мяты, гоняя по коже стада счастливых мурашек. Могучие кедры гудят над моей головой, вторя смолистому дыханию ветра, и сойка – неугомонная птица, трещит без умолку, разнося свежие сплетни – и я рад им всем. Сотни, тысячи и тысячи-тысяч сердец бьются вместе с моим, одной песнью, отзываясь любовью и ненавистью, покоем и тревогой, гордостью и стыдом, надеждой и отчаяньем – я слышу их все, эти тысячи-тысяч, слышу, среди звона кузнечиков и рокота горных рек.

Священное озеро Нух до краев полно соленой слезой, благословенной влагой – искрящейся радостью жизни, что беззаботно скачет по крутым склонам Унгаля, топая босыми детскими пятками; полно светлой скорбью уходящего, что степенно льется по склонам Унхареша, неторопливыми старческим шагам. Жизнь и смерть всегда являются в положенный час – я вижу их!

Мне снился сон, и я в небесах. Небеса бездонны, бесконечны, и нет конца и края этой уходящей в небытие синеве, пронизанной солнцем, где носятся ласточки, задевая вечность тонким крылом. И смотря с небес, с этой невероятной вышины, я вижу каждую капельку росы на листе, каждого муравья, бегущего по стеблю травы, каждую улыбку, блестящую искорками в глазах. Кто я? Бог? Человек? Нет, я был и тем и другим, все не то.

Мне снился сон, и я – это весь мир. Мы дышим вместе, одним дыханьем, он со мной, и я с ним. Я – это весь мир, и весь мир – это я. И нет у меня большей радости, чем быть им, и нет большей радости у него, чем быть мной. Мне снился сон… Нежная, прохладная ладонь на лбу.

Так тихо, спокойно, приятно, что не хочется открывать глаза. Пока он лежит, ничего вокруг не существует, и ветер еще ерошит волосы, дыша мятой и морем. Но стоит только пошевелиться, и реальность взорвется множеством воспоминаний. Эмеш вздрогнул. Ладонь исчезла, вместо нее лба коснулись теплые губы.

Он моргнул, рывком сел, сгоняя с себя остатки сна. Рядом с ним, на краю кровати сидела Лару, Аикана Наура, женщина, так не похожая сейчас на Златокудрую богиню.

– Как ты? – спросила она.

– Нормально.

Глаза у нее синие, печальные и бездонные как небо. А он и забыл уже, каким небо бывает бездонным, слишком привык к сверкающей тверди. Небо, его настоящее небо… Вздохнул.

Надо что-то делать, надо поговорить с Аттом, с остальными. Бабочки налетели и скорее всего налетят снова, в следующий раз они, возможно, не отобьются. Эмеш вдруг понял, что и сейчас возможно не отбились, что он сам может находиться в таком же положении, как Утнапи. Он ведь даже не знает, вдруг какая-то из черных тварей коснулась его, он мог не заметить, не уследить, их было так много. И тогда… Смерть? Задумался.

Да хоть бы и смерть… Плевать. Он больше не верит в собственную смерть, она потерялась где-то там, в недосягаемой высоте небес.

Сейчас реальны только эти голубые, бездонные глаза. И бесконечное одиночество в глазах. И вдруг неожиданно понял, что знает гораздо больше, чем ему положено знать. Как, откуда? Может быть видел во сне.

– А ведь он любит тебя, Ру, действительно любит, – Эмеш еще плохо понимал, но сердцем чувствовал, что говорит правду. Он знает, он видел.

– Что?

Лару встрепенулась, отпрянула, губы дрогнули в неудавшемся вскрике.

– Откуда ты знаешь, – прошептала она.

– Знаю, – улыбнулся он.

В ту ночь Думузи стрелой влетел в покои небесного бога, не обращая внимания на вялые протесты слуг.

– Господин еще спит, не стоит сейчас его беспокоить.

Думузи оттолкнул их с дороги.

Атт и не думал спать, ходил туда-сюда, от кровати к окну, и обратно. Нехотя обернулся на шум.

– Демоны на свободе! – с порога выпалил ветер.

– Я уже знаю, – громыхнуло небо далеким раскатом.

– Это я виноват! Я! – ветер вдруг испугался, забился пойманной пташкой в силках.

– Замолчи, Идим, – отозвалось небо, – мне ты можешь говорить все, что угодно, я даже могу поверить и покарать. Но демонов ты не обманешь. Рано или поздно они придут за ней.

– Я не позволю!

– Не позволишь? Как и кому? Ты не позволишь спящим найти Лару и забрать ее жизнь, или ты не позволишь илиль увести ее в Илар?

– Илар?! – ошарашено взвился ветер.

– Илар, – сурово подтвердило небо. – Ты знаешь закон, того кто откроет врата – ждет смерть.

Ветер заметался, ища выход, но не нашел. Без сил рухнул на пол, привалившись спиной к стене, закрыл руками лицо.

– Лучше бы это был я, – тихо сказал он, – лучше бы это я открыл врата.

– Не говори глупости, – сказало небо, – лучше бы этого не делал никто.

– Я заберу ее из Илара.

– Заберешь? Как? – устало фыркнуло небо, но за усталостью притаилась надежда, может и правда ветер знает секрет.

– Жизнь за жизнь! Это я виноват!

Целая вечность тяжелой тишины.

– Не надо, – попросило небо сквозь слезы, – уходи.

– Я заберу ее, – тихо пообещал ветер, хлопнув дверью.

Потом ветер унесся бить морду царю, но не слишком-то преуспел…

А в чем ты вообще преуспел, дикий, бешенный степной ветер? Хоть раз в своей долгой бессмысленной жизни, в чем ты преуспел? Молчишь? Ни в чем?

В той бессмысленной драке ты хотел по-честному? Как мужчина с мужчиной? Ты с царем? Наивный ветер. Глупый бешеный ветер. Царь – он воин, а ты кто? Бог? Может ли бог на равных сражаться с человеком? Нет, вот видишь, а ты хотел. Ты силен – да! Ты быстр – сто раз да!!! Но он человек и он хочет жить, он не готов променять свою короткую жизнь на твою вечность. Если б на равных – ты был бы уже мертв. Так в чем ты преуспел, горячий степной ветер? Хоть раз?

Всю свою долгую жизнь ты бежал от себя, бежал так далеко, как только мог, не понимая, что бежать некуда и ты лишь бьешься лбом о стену. Ты боялся сам себя. Боялся признаться сам себе.

Боялся даже напиться… нет, однажды ты действительно напился, ты был пьян, ты решил что хватит бежать. Ты пошел признаваться ей во всем, но по дороге встретил ее отца. Признался. Всю ночь рыдал и признавался, глотая пьяные слезы.

А утром боялся поднять на небо глаза. Небо молчало и делало вид что ничего не знает. Она тоже так и не узнала ничего. Так может пора? Сейчас? Думузи нерешительно сопел за спиной.

– Дим?

Он судорожно, неловко вздохнул, дергая край рубашки. Он смотрел ей в глаза.

– Дим!

– Это я виноват, прости. Ведь я был там с тобой, Аик, и не смог… это я виноват…

Она до боли прикусила губу.

Эмеш смотрел и не верил своим глазам – он никогда не видел Думузи таким. Дикий ветер затих, присмирел, у него дрожали руки и еще больше дрожал голос. Огонь в глазах тоже сделался тихим, ручным, одиноким словно пламя свечи – дунь и погаснет.

– Я хочу поговорить, Аик. Наедине. Можно?

– Можно, – тихо разрешила она.

Ветер протянул ей руку, помогая подняться, и Любовь впервые нерешительно коснулась его руки. Лару Златокудрая, Дарящая Жизнь, из всех богов и царей этого мира лишь один ни разу не познал счастья с тобой. Как так вышло?

– Я знаю, сейчас не время, – тихо сказал он, – сейчас надо наверно говорить о другом… Аик, я не могу больше о другом! Я всю жизнь бежал от этого, думал что бегу. Но убежать так и не смог. Нельзя убежать от самого себя.

Они сидели рядом, и Думузи осторожно держал ее руку в своих руках, боялся даже поверить, что все это наяву.

– Все мы здесь пытались от чего-то бежать, – говорил он, – кто-то бежал удачно, кто-то не очень. Твой отец бежал от смерти. Прости, наверно я не должен так говорить, но иначе не объяснить… твой отец бежал от смерти, это здесь он хозяин небес, а там он тяжело больной, прикованный к инвалидному креслу старик. Хотя впрочем, хозяином небес он был и там… Эмеш бежал от горя, ты же знаешь, он потерял жену, маленькую рыжеволосую женщину, с которой прожил почти пятнадцать лет. Он бежал, хотел убежать, но он оборачивался и тогда прошлое настигало его. Нельзя таскать прошлое за собой. Кому как ни мне это знать. Мое прошлое пришло само. Да, Аик, я бежал от тебя. Я так хотел убежать, но ты пришла за мной. Ты стала моей личной Немезидой, и обнаженный меч в твоих руках был вечно занесен над моей головой. Это было страшно. Не смотри на меня так, ты не виновата, это все я. Я просто дурак. Вот сейчас я смотрю на тебя и вижу вовсе не сияющую богиню, не Лару, не Аикану Науру, прости, я вижу просто девушку, ту самую, что стояла тогда у куста белых хризантем в саду. Ты помнишь? Вряд ли ты помнишь…

– Зачем ты бежал от меня, Дим?

– Аик, ведь ты и тогда была сияющей богиней, дочерью хозяина небес. А кем был я? Дикий, бешеный ветер. Неудачник. Больше чем никто. Разве могла ты снизойти? Разве мог я позволить тебе снизойти? Ты должна была оставаться богиней, равная с равным, не со мной. Я пытался сбежать от этого, от тебя, от себя. Но не мог. Мое прошлое всегда было рядом со мной. Я злился, огрызался, пытался прогнать… Прости, Аик, я часто был груб с тобой, часто говорил всякие гадости… Прости, я обижал тебя… я так хотел убежать… но оставаясь один я боялся даже закрыть глаза, боялся заснуть, потому что в каждом сне была ты.

– Ты жил с этим триста лет?

– Да.

– Дикий мой, бешеный ветер! Глупый ветер! Я наверно единственная здесь такая неправильная, я бежала не от себя, я бежала к тебе. Да, Дим, я бежала к тебе. Ты даже не представляешь, что мне стоило уговорить отца, какие невообразимые доводы я приводила, ведь он отказывался брать меня сюда. Триста лет я бежала к тебе, а ты бежал прочь. С того самого дня, когда я стояла у куста хризантем.

– Триста лет?

– Да.

– Я не верю.

– Не надо. Не верь, просто знай – я люблю тебя, только тебя. Все это время я лишь пыталась забыть…

– Я больше не побегу.

– А я больше не отпущу тебя никуда, мой бешеный ветер. Глупый ветер!

8

– А знаешь, кажется, это я прогнал их, – неуверенно сказал Утнапи. Его глаза блестели.

– Кого?

Эмеш понял не сразу, или может быть понял, но сразу побоялся поверить.

– Бабочек.

– Как это?

Почему-то было все равно, и где-то там, в вышине, плескалось бездонное небо. Он видел… Нет, не правильно! Так не должно быть, не должно быть все равно, ведь это важно!

– Как? – повторил Эмеш, тряхнув головой.

– Ведь это игра, Сар, это наш собственный мир. Мы здесь боги, надо только поверить, – он чуть усмехнулся, грустно так, словно не победил, а проиграл, – но наверно я плохой бог и плохо умею верить. Я умею только знать, и делать что знаю. Верить не умею. Получилось не сразу и не так как хотел, я ведь хотел сжечь их, как вы с Думузи, но не вышло. Тогда я решил их прогнать.

– Но как ты прогнал?

Усмехнулся. Пожалуй, он и сам не до конца понял.

– Сказал: «пошли вон!» и они улетели. Нет, Сар, я не шучу, так и было.

Он был невысоким, светловолосым, и загорелым до черноты. Он выглядел бы почти мальчишкой, если бы не глаза. Ему было больше трехсот лет, и все эти годы он был почти богом. Может быть единственным добрым богом, среди них – богов великих и могучих. Он был… и от этого становилось сильно не по себе.

А еще Утнапи, как никто другой умел играть в игры, хоть его и не хотели сюда брать. Может поэтому и не хотели. Пожалуй единственный, кто всегда помнил – он человек. Или еще Атт… Что же в нем было не так? Ведь именно он должен был стать лучшим! «Я плохо умею верить. Я умею только знать, и делать что знаю».

Да, он всегда видел, что это всего лишь игра, но не мог поверить, что играют они всерьез. Не мог принять игру до конца, сделать ее частью себя, он стоял чуть в стороне, снаружи. Наверное тяжело жить сразу здесь и там? Тяжело, Ут?

Эмеш едва удержался, чтобы не спросить это вслух, подумал, не стал. Вместо этого спросил другое.

– А ты мог бы прогнать их насовсем?

Утнапи покачал головой, устало так, обречено.

– Я пробовал, не выходит. Я плохой бог, слишком человек. Я даже своих бабочек не могу до конца прогнать, они все лезут…

– Своих?

Накатившая волна с разбегу ударила по голове гулким гонгом.

Да, он знал, конечно знал. И еще он знал, как это происходит, слышал. Он видел как это было с рыбаками. Если бабочки дотронутся до тебя, это как вирус… ты сам станешь демоном, оболочкой, куклой. А через несколько дней тебя разорвет на части, ты превратишься в черную стаю, распадешься на тысячи крылышек, поднимаешься в воздух, чтобы найти и коснуться снова. И снова…

А Утнапи значит уже чувствует, как они копошатся внутри, силясь разорвать. Скоро он станет таким же серым чудищем, расплывающимся мутными разводами, как те двое. К горлу подступила тошнота. Лучше даже не думать и не представлять. Не знать. Как же сейчас ему? Сидит, спокойно, смотрит, дышит ровно.

– Убей меня, Сар, я все равно не смогу.

Эмеша аж передернуло, мурашки пробежали по коже.

– Сможешь, – запротестовал он. – Ты прогонишь их, Ут. Ты уже один раз прогнал и сможешь сейчас. Кто, как не ты!

И совсем тихо попросил:

– Ты должен, потому что я никак не смогу.

Казалось, если Утнапи сейчас сможет, то потом у них все будет хорошо, мир не треснет, они смогут его удержать… Утнапи сможет, кто как не он! Он лучший. Он прогнал, и он сделает это снова. Утнапи качает головой.

– Ты сможешь, Сар, это как раз не сложно. Тебе нужно просто смотреть в глаза, даже если страшно. Смотреть и запоминать как это, чтоб в следующий раз уже без колебаний. У вас впереди война.

– Я не хочу, – признался Эмеш.

– Я еще попробую, – пообещал Утнапи.

Он пробовал. Честно пробовал, изо всех сил. И чем больше он пробовал, тем яснее становилось, что ничего из этого не выйдет, даже со стороны было заметно. Уже поздно. Кожа на лице шла серыми пятнами, делая его все больше похожим на демона-рыбака.

– Ут! Держись, пожалуйста! Ты должен! – Лару все пыталась подойти, взять за руку, чем-то помочь. Ведь она – жизнь, ее сила всегда помогала выжить.

– Не надо, Ру, лучше не подходи близко. Я боюсь оно выскочит…

Она зажимала ладонью рот, стараясь не кричать.

Думузи потащил ее устраивать новый дом для керуби. Они вдвоем до самой ночи бегали туда-сюда, суетились, перетаскивали рыбаков в долину Ир, помогали кое-как обустроиться там, объясняли как и что. Дело шло медленно, сил почти не было, устали, вымотались, Думузи еще не вполне отошел от утренней схватки с бабочками, а у Лару просто опускались руки… Но бегали – лучше бегать и валиться с ног от усталости, чем просто сидеть и ждать.

Они были вместе. Хоть у кого-то все хорошо, и Эмеш радовался, смотря на этих двоих. Несмотря ни на что, они нашли самое важное и вернулись, никуда не уходя. И теперь надеялись что-то сделать для других.

Правильно. Хорошо. Конечно, всем было страшно. Думузи-то еще ничего, а Лару, поначалу стояла тут, глядела на Ута, и бессильные слезы ужаса прятались в глазах. Она не плакала, но от одного такого взгляда сердце переворачивается…

Эмеш отворачивался. Интересно, а у него самого какой взгляд? Тоже, небось, не из приятных.

Он сидел рядом с Утнапи, боясь отойти даже не минуту, боясь даже отвернуться невзначай. Ужасно хотелось поговорить, но язык не слушался, не ворочался, словно одеревенел. Поэтому он просто сидел. Утнапи тоже сидел, тоже молчал и слепо глядел по сторонам, словно не замечая.

Кита тихо подошла и села рядом, прижалась, положив голову Утнапи на грудь.

– Все будет хорошо, – шепнула она, нежно погладила его руку, – не надо бояться. Я с тобой.

Утнапи вздрогнул, хотел было прогнать, но не смог, только тихо вздохнул, обнял, крепко прижимая к себе. Даже серые пятна с лица на минуту ушли, словно испугавшись, поверив, что они тут не к чему. Кита смогла прогнать… На минуту…

– Что ты здесь делаешь? Ну-ка пошли! – прикрикнул было на нее Думузи, проходя мимо, но быстро прикусил язык.

– Я никуда не пойду, – сказала она уверенно. – Я его жена.

Не пойдет, хоть что делай. Хоть молниями бей, хоть огнем, все равно не пойдет. Второй раз потерять не сможет.

К ночи Утнапи все же заперли в доме, заткнули все щели – если вдруг взорвется бабочками, то они так просто не вырвутся на свободу. Эмеш сидел рядом, разговаривал через стенку – его словно прорвало, трепался о всякой ерунде, даже не замечая о чем, заставлял Утнапи говорить тоже. Так было проще, казалось, пока он слышит голос – все нормально. Значит Утнапи жив, и его бабочки еще далеко.

Киту в дом не пустили, она сидела рядом, прижавшись к двери щекой. Молчала. За все время не проронила ни слова. Глаза сухие, далекие. Она не будет плакать и не будет кричать.

– Я много думал, – сказал вдруг Утнапи, – не знаю, поможет тебе это или нет, но ты должен знать. Помнишь, Уршанаби говорил нам – демоны нейтральны. Всегда. И даже если сила не нейтральна внутри демона, она нейтральна вовне. Что-то всегда уравновешивает. Как савалар и илиль…

– Ну?

Сейчас было сложно сосредоточиться на каких-то серьезных мыслях, но он старался. Если есть хоть какая-то надежда, он должен попробовать все, любые средства. Демоны заставляют этот мир распадаться на части, обращают его в хаос.

– Демоны – разрушающая сила. А созидающая? – попытался размышлять вслух Эмеш. – Мы? Боги? Ведь мы создали этот мир. Или та сила? А помнишь, как мы получили свою силу? Там, на вершинах Унгаля?

Ут, за стеной, кивнул, он помнил, конечно помнил. Высокогорное озеро, прозрачное, чистое, мелкие камешки видно на невообразимой глубине, и солнечные лучи пронзают до самого дня, сверкают живыми блестками на поверхности. Отсюда берет свое начало Мирикиль – огненная река жизни… почему огненная – Эмеш так и не понял, река как река на вид, вода, не огонь.

– Только это не разрушение и созидание, Сар. Это другое.

– Другое? Что?

– Не знаю, спроси лучше у Уршанаби, или хотя бы Италя, он знает куда больше меня. Поверь, я тоже плохо понимаю, я не знаю… но я чувствую, что оно где-то рядом. Надо только приглядеться.

Эмеш приглядывался, как мог. Что ему еще оставалось.

Они говорили долго, о многом и ни о чем, пытаясь найти важное, но не находили толком даже простого. Надо было поговорить, слова прогоняли страх, неизбежное отступало, теряясь в словах. Голос Утнапи какой-то глухой, чужой, отстраненный. Мороз по коже от этого голоса. Но все равно лучше говорить, чем молчать. Тишина в сто крат страшней. От тишины не знаешь чего ждать.

И говорили много – о вечном и мелочах, о жизни и немного о смерти, о демонах и мангарах, о рыболовных сетях и выделке овечьих шкур, о землянике на горных склонах и абрикосах в царских садах, говорили о женщинах, о политике, о вине, о смысле бытия… Эмеш уже перестал замечать, о чем они говорят. День. Вечер. Ночь… А утром явился Атт.

Нет, сначала ночью еще приходили керуби. Последние здесь, те, кого еще не успели увести. Перед тем, как отправится в старый Эдем, они решили проведать двух неудавшихся богов. Они стояли в стороне, нерешительно сопели, боясь подойти, не желая помешать. Пожалуй, они сами прекрасно видели, что происходит.

– Вы что-то хотите? – громко поинтересовался Эмеш.

Керуби зашептались, потоптались еще немного на месте, потом вперед вышел кособокий старик. Приглядевшись, Эмеш узнал в нем того самого переговорщика.

– Мы пришли поговорить.

– Со мной?

– Да, с тобой.

– Хорошо, давайте поговорим, – согласился он.

Делегация немного помялась и подошла ближе, даже в темноте Эмеш мог легко разглядеть их осунувшиеся, испуганные лица. Да уж, ребятам досталось в последнее время, волей судьбы они оказались в самом пекле.

Переговорщик оглянулся на остальных, словно ища поддержки, видно было, что говорить ему не легко.

– Мы не понимаем, что происходит, – печально сказал он. – Наш учитель больше не выходит, нас заставляют покинуть наши дома, у нас больше нет вождя и никто не может рассказать, как нам жить дальше.

Эмеш заскрипел зубами. Ну конечно, во всех несчастьях они наверняка винят его, ведь все неприятности у них начались с его приходом. Он гад такой! Грязный монстр-убийца, шарахнул огнем, и сейчас вот не выпускает их учителя из дома, привел с собой еще двоих…

– Ты хороший, – серьезно, доверительно произнес переговорщик.

Это было настолько неожиданно, и по детски непосредственно… Эмеш даже не нашел что ответить. Тяжело сглотнул.

– Ты ведь сможешь защитить нас?

Защитить? Как, черт побери, он будет их защищать? Почему он? Ведь это Думузи с Лару сейчас уведут их в безопасное место, это они сейчас помогут… а он просто сидит тут и тянет время, не в состоянии ни помочь, ни убить. Он ничего толком не может. Защитить? Дети… Переговорщик с надеждой смотрел на него. Ждал.

– Наш учитель всегда заботился о нас, помогал нам. Я знаю, ты был его другом.

Был. Почему они говорят об Утнапи в прошедшем времени? Это сильно раздражало. Он еще жив! Он там, за стенкой, у него еще все получится. Вот он прогонит своих бабочек и сам защитит своих керуби от любых напастей.

Они не знают или не верят? А он верит? Или просто боится своими руками… Нет, он все-таки верит… ну может не слишком сильно, не достаточно сильно, чтобы сделать сказку правдой.

И все же, вдруг понял, – было бы намного проще и спокойнее, если бы эти люди его ненавидели. Эмеш на минуту до рези зажмурил глаза.

– Я постараюсь, – без особой уверенности пообещал он, потом отвернулся, стараясь не встречаться с переговорщиками взглядом, – а вы уходите отсюда, там вас ждет новый дом, там будете в безопасности.

Керуби заметно приободрились и важно кивнули.

– Мы верим тебе, – серьезно сказал кособокий старик.

Вот только этого ему еще не хватало! Веры! Они еще в него верят! Стоят такие довольные… Правильно, в богов надо верить, несмотря ни на что. Он сам постарается поверить, и может тогда. Сглотнув подступившие бессильные слезы, Эмеш покачал головой.

– Я сделаю все, что в моих силах, но чудес обещать не могу. Я далеко не всесилен.

– Мы понимаем.

Керуби с достоинством поклонились и удалились в темноту. Замечательно! Просто отлично! Ну просто слов нет. Они ему верят, демоны их раздери!

– И я верю, – тихо сказала Кита.

Он вздрогнул, этого еще не хватало. Ладно. Если верят люди – это еще куда ни шло, но вот если бы поверили боги… хорошо что Ларушки нет рядом.

– Я тоже верю, – признался из-за стены Утнапи.

Сговорились, – устало подумал Эмеш, закрывая глаза.

Утром явился Атт.

Почему-то казалось, он должен привести целую армию за собой – богов, демонов, даже людей в сверкающих доспехах, казалось, что они вот-вот будут сражаться, жечь бабочек огнем… они пойдут в пустыню, пройдутся по всему миру и сожгут все… победят в конце концов, они не могут не победить. Не могут.

Атт пришел один – просто невысокий, пожилой, лысый человек… подошел сел рядом, покосился на дочь, вздохнул, похлопал Эмеша по плечу.

– Они уходят, – сказал, словно невзначай, словно все и так знали о чем речь.

И этого оказалось достаточно, не надо больше ничего объяснять. Война проиграна даже не начавшись. Эмеш даже не удивился, кивнул. Не будет ни богов, ни людей, ни демонов, ни сияющих доспехов. Игра окончена. Теперь надо только самим.

– Там небо гудит, – тихо сказал Атт, – никто не знает что делать. Они боятся. Не хотят. Хотят уйти…

Эмеш кивнул. Да, пожалуй все правильно. Пора им возвращаться.

– И ты иди, Мариш. Ты же хотел, – сказал он, – и Ларушку с собой захвати, зачем ей здесь…

Атт хмуро посмотрел на него.

– А ты? А он? С ним давно все ясно.

– А я останусь. Знаешь, я ни разу за триста лет не хотел вернуться. И сейчас не хочу. У меня там ничего нет, никто не ждет, совсем никто, даже хризантемы.

Он невесело усмехнулся, задумался. Да, действительно, он говорил правду, верил сам себе. Главное верить.

– Ты еще, может, посмотришь, как они цветут… вдоль дорожки…

– Неужели ни разу? – Атт вот не верил.

– Ни разу.

Эмеш развел руками. Ни разу, что тут поделаешь, ему было хорошо здесь, это был его мир, он принял его до конца. Сейчас он твердо, упрямо верил в это сам, как никогда раньше, как никто другой. Он видел весь этот мир во сне, от края о края. Он принял его весь, не во сне, по настоящему принял. А там, снаружи, у него не было совсем ничего.

– Я как в сказке, помнишь, как Питер Пен. Мое окно закрыто, меня никто не ждет и я не могу вернуться назад. Мне даже кажется иногда, что в моей кровати уже спит другой мальчик…

Усмехнулся. Да, он сам мальчик, не желающий взрослеть, хоть и седина уже в волосах, но все равно мальчик, которому в сказке лучше, чем в реальном мире. Он никак не всесильный бог. Это игра. И это его игра. И даже возможно игра по его правилам! Захочет – будет летать!

Даже дернулся, попробовал – вдруг и правда полетит. Нет, не летается, только Атт как-то подозрительно на него смотрит. Неловко вдруг стало, ведь заигрался, в самом деле.

– Я лучше останусь, Мариш, вдруг что и выйдет, – попытался неуклюже оправдываться.

Атт хотел было возразить, но отчего-то передумал, только вздохнул.

Снова подумалось про Лару – она уже вернулась. Даже никуда не уходя. И Думузи. То, от чего они так долго пытались бежать – исчезло, словно наваждение, словно сон. И теперь уже все равно где они, тут или там, для них все позади. Они вернулись.

Атт тоже почти вернулся, он одной ногой стоит там, сейчас для него тот мир ближе чем этот. Он уже чувствует его, чувствует запах дома… Ему тоже не нужно больше бежать, он готов принять реальность до конца, какая бы она не была.

Эмеш слегка завидовал им, он не был готов принять. Он от реальности отказался. Та реальность ему больше не нужна.

– А Ут где? – спросило небо.

– В доме, – Эмеш кивнул на дверь, – пытается прогнать своих бабочек.

– Своих?

Атт сначала не понял, нахмурился, сдвинул брови, потом разом обмяк и побледнел. Нет, все-таки одной ногой он еще здесь.

– И я не пойду – сказал уверенно.