3.

Света не зажигали. И можно было поверить, что там, в темноте, перебирает пулемётную ленту (каждый третий патрон – трассирующий, каждый десятый – разрывной. Вынуть, осмотреть, обтереть, вернуть) не чёрный провал в пространстве, а настоящая живая девушка.

– Не нравится мне это, Наташ.

– Что не нравится?

– Всё. Что ребят подставляют вместо живца. Да и вообще всё это плохо пахнет. Там ведь не только войска отступают, там беженцы эвакуируются. Прямая трасса – двадцать километров, с обеих сторон отвалы снега трёхметровые…им ведь деваться некуда будет.

– Не только им. Главное, что некуда будет деваться 262-ым. Они ведь всё-таки истребители. Вылезут, можешь быть уверен, отсиживаться не будут.

– Наташка…

– Хорошо. Давай прикинем ещё раз. Эскадрилья Мессеров 262-ых. Асы. Лучшие из лучших. Вдруг решают, что они – бомбардировщики. Приходят куда хотят и когда хотят, разносят что хотят и уходят. Без потерь. Помешать мы им можем?

– Нет.

– Где их аэродром – знаем?

– Нет. А искали хорошо.

– Даже если и будем знать – сколько ребят ты положишь на его штурмовке? Молчишь? Единственный шанс – отследить их на обратном и поймать на посадке. Согласен?

– Согласен… Только знаешь, так ведь немцы делали…в сорок первом.

– Серёжа, скажи…а ты сам это видел?

– Нет, рассказывали…

– А я видела. Дороги…на километры…и вдоль дорог трупы, трупы… Женщины, дети… Война кончится, Серёжа. Самое позднее – этим летом. И что дальше?

– Жить будем…

– Спасибо, Серёжа. Это было очень тактично. Только я не об этом. Да, там дети…завтра эти дети вырастут. И что они будут знать о войне? Что война – это такой праздник? Где было трудно, но весело? Чему будут учить их матери? Мстить за убитого отца? Вернуть потерянные земли? Всё это уже было. Плохое забывается быстро – если оно случилось не с тобой. Войну должен почувствовать на себе каждый. До печёнок. Намертво вбивать надо. В каждого. Что у войны есть цена. Может быть тогда десять раз подумает, прежде чем голосовать за нового Гитлера.

– Красиво говоришь, Наташ… А всё равно – не по людски это.

– А зачем мне по-людски? Я нежить. Моё дело – мстить живым.

– Ната-а-ашка. Ты сама-то в эту чушь веришь?

– Не верю. Только какая разница летящему в лоб снаряду – веришь ты в него, или нет?

Помолчали.

– Вы просто расслабились, – наконец сказала темнота, – Последние дни войны. Никто не хочет умирать. В сорок первом каждый вылет был как последний. Ты знал, что ты мёртв – с того момента как садился в кабину. Весь вопрос был – после какого вылета тебя похоронят. И какую цену за это заплатит враг. Всё. "Героя" тогда давали за десять вылетов. Знаешь сколько народу его получило?

– Не знаю. И угадывать не буду.

– Один. Коля Карабулин. Погиб в сорок третьем. Спи, Серёжа. Завтра у нас тяжёлый день.