5.

Наверное Наташка была права: мы всё-таки расслабились. Я скомандовал отход – а в следующую секунду как будто мелькнула молния. Успел ещё увидеть грязно-серое облако, вспухающее там, где только что был Володька. А потом мир взорвался мне в лицо. Последнее, что успел почувствовать – адскую боль в ушах.

– Серёжка…Серёжка…не спи, – мам, ну вот опять ты меня будишь на самом интересном месте. Не хочу в школу, хочу сон досмотреть. Страшный, но интересный такой.

– Серёжка… – голос мамы вдруг стал резким и скрипучим, как ножом по стеклу, – высота сто.

…Я медленно выплывал. Дела наши были плохи. Мотор правда работал, но на этом хорошие новости заканчивались. Всё снова было как тогда, в сорок втором. Сквозь разбитый фонарь кабину продувало насквозь. На разбитом стекле – какие-то засохшие кровавые ошмётки и клок волос – теперь уже моих. Разобрать что-то на приборной доске удавалось с трудом – всё вокруг залито подсыхающей кровью (откуда столько крови?).

Правый глаз не видел вообще, в левом всё как через белесый туман. Всё размыто, нечётко.

Накатывала дурнота – волнами.

Кто-то внутри головы сказал вдруг очень скучным медицинским голосом "Отлетался, пилот".

Как ни странно, ничего не болело. Больше всего хотелось спать. Заснуть и чтобы когда проснусь – не было ни войны, ни этого противного режущего уши голоса. А была бы мама, школьные друзья…

Резкий голос опять выдернул меня из тёплого детства.

Твёрдая, прохладная ладошка лежала на шее. Я не видел её, но чувствовал.

– На-таш-ка… Принимай управление.

– Серёжа, я держу твою артерию. Отпущу – истечёшь кровью за минуты. Не шевелись только. И головой не крути.

Как же мне головой не крутить…какой из меня теперь лётчик.

– Как ребята?

– Легли все.

Легли…как в сорок первом. Тогда тоже ложились эскадрильями и полками. Как ни странно, голова начинала работать всё лучше. Сонная одурь отступала. Да, в глазах туман…но мало ли мы летали при нулевой видимости?

– Что с самолётом?

– Бак пробит. Можем попробовать дотянуть до линии фронта.

– Что с 262-ыми?

– Ушли. Вижу ещё последний. Давай, Серёжка, поворачивай, кровью истечёшь.

– Давайте курс, лейтенант Полякова. Преследования не прекращать.

Знаю я, Наташ, что это безумие. Не спорь только, не погань последних минут жизни. Штурмовать аэродром лучших асов Люфтваффе, в одиночку, полупарализованному, на разбитой машине… Улыбаться было больно.

Она не спорила:

– Есть, товарищ майор!

Дальше в памяти провал. Кто-то самолёт вёл – руки-ноги, наверное, потому что голова в этом не участвовала.

Выдернула меня в реальность Наташка:

– Идёт на посадку. Вижу аэродром. Это…Серёж, это не аэродром, это шоссе…вот почему их найти не могли.

Я уже не слушал. Чёртово закатное солнце бьёт в глаза…или это в глазах темнеет? Пойти сейчас прямо на аэродром – означало погибнуть, и притом бесполезно. Оставалось одно – в обход и подойти с запада…но это риск. Дотянет ли самолёт? И дотяну ли я?

Мы дотянули. Почти. Мотор заглох уже на подлёте.